В семье маминого деда Мойше Ройхеля выросло восемь детей. Возможно, их было больше, но мама вспомнила только эти восемь имен: Давид, Иосиф, Хана Кац, Нехама (Надя Фишман), Рахель (Рая Херсонская), Маня, Соломон и Броня. В предыдущих главах я подробно описала жизнь старшего из них - моего дедушки Давида (см. "Книга дедушки Давида"). Вкратце коснулась судьбы одесских сестер Нехамы и Рахель (глава "Одесса-Новосибирск" в "Книге Арон и Рут"). Судьбу Иосифа, с которым я была дружна, мне пришлось восстанавливать по документам, сохранившимся в доме его двоюродной сестры Фейги Гофштейн. О Хане сохранились кое-какие сведения только потому, что ее сын оставил след в мировой науке. Ничего не удалось узнать о последних трех: Мане, Соломоне и Броне. Как видно они вместе со своими семьями погибли в кременецком гетто.
1. Кременецкий вундеркинд
Я люблю рассматривать фотографии. Особенно старинные фотографии в нашем альбоме. Вот строгая красавица в белом платье и с воздушным шарфом, обнимающим ее плечи и голову, грациозно сидит на камнях горного склона. Представляю, что бы мне сказала моя мама, присядь я в своем выходном и не таком красивом платье на ступеньку нашего крыльца! Значит, у красавицы либо нет мамы, либо... много таких вот красивых белых платьев. Кто это? Маня? Броня? Нет ответа. Кто-то из сестер моего дедушки Давида.
А эта группа людей расположилась на отдых на лесной полянке. Прямо на меня смотрит, улыбаясь, круглолицый полноватый мальчик. Он полулежит в высокой траве, и что-то жует. При его круглощекости я бы поостереглась так много жевать. Но этот мальчик, как видно, не боится дразнилок своих сверстников. Он насмешливо улыбается в объектив.
- Кто это? - спрашиваю я маму.
- О, это Мара - наш вундеркинд.
Так он еще и вундеркинд? Нет, про вундеркиндов я слушать не люблю. Рассказ может закончиться обычным: "А вот ты..." А я - не вундеркинд!
Но мама уже погрузилась в воспоминания, ее невозможно остановить. И я вынуждена слушать рассказ-легенду про ее двоюродного брата Марека, который обладал такими феноменальными способностями, что кременецкая еврейская община отправила талантливого юношу учиться не куда-нибудь, а в Америку. Из маминого рассказа получалось, что бедному Мареку ничего другого не оставалось, как стать американским математиком, профессором и академиком Марком Кацем.
Но жизнь, как всегда, суровее легенд. В 1915 году семья Ханы и Бенедикта Каца уехала из Кременца с годовалым Мареком в поисках более мирного уголка, а, может быть, и более крупного города. Отец Марека... я теряюсь в догадках, что мог делать в Кременце преподаватель с ученой степенью по философии, полученной в Лейпцигском университете, и ученой степенью по истории и филологии, полученной в Московском университете. Разве что давать частные уроки. Судя по всему, именно этим зарабатывал на содержание семьи в те военные годы Бенедикт (Беня) Кац. На его заработок семья могла позволить себе снимать только апартаменты, состоящие из... одной комнаты. Поэтому крутившийся под ногами Марек волей-неволей прислушивался к объяснениям, которые отец давал своим ученикам, и требовал, чтобы его тоже учили геометрии. Отец предлагал сыну вначале выучить таблицу умножения.
Стоп. Вундеркинд не знающий таблицы умножения? Что-то мама напутала. Ах да, рвавшемуся в геометрические дебри ученику всего пять лет...
Когда ему стукнуло шесть, семья Кацев вернулась в Кременец. В положенное время, не раньше и не позже, мальчик поступил в кременецкую гимназию (ее еще по старинке именовали тогда лицеем), в положенное время переходил из класса в класс. Способный, бесспорно, но почему же вундеркинд?
Кажется, о нем всерьез заговорили в тот год, когда гимназист 5-го класса Марк Кац заявил, что способ, которым Кардан вывел формулу решения кубических уравнений, его не устраивает. Во время летних каникул (и ясно, что от нечего делать) Марек сказал отцу, что берется сам вывести формулу Кардана. Отец пообещал сыну за работу пять польских злОтых, вложив в величину вознаграждения весь свой скепсис и, проявив, таким образом, недоверие к способностям сына. Хотя к тому времени Марек уже не только выучил таблицу умножения, но и великолепно освоил древнегреческий и латынь.
Когда после многотрудных дней и ночей, исписав формулами груды листов, Марек, наконец, показал отцу найденный им способ доказательства, тот молча выложил заранее обговоренную сумму.
В гимназии отреагировали более восторженно. Учитель математики послал работу Марка Каца в периодическое издание "Молодой математик". А директор гимназии убедил юношу посвятить свою жизнь изучению данного предмета. Так лопнула мечта Ханы, видевшей своего старшего сына инженером.
Пока Марк учился во Львовском университете, в Кременце о нем складывались легенды. А легенда о поддержавшей его еврейской общине скорее всего сложилась из двух исходных. Еврейская община действительно послала юношу учиться, но в университет, и Марек Кац действительно стал американским ученым.
Приехав в Израиль, я убедилась, что еврейская община маминого городка - не выдумка. Возрожденная на земле предков выходцами из Кременца, она и по сей день помогает здешним студентам и малоимущим семьям, чьи корни ведут в Кременец. Мама приехала в Израиль полуслепой. Деньги на оплату искусственного хрусталика ей выделила кременецкая община.
Осталось только рассказать, каким образом оставленный при университете львовский математик попал в Америку. Ко времени завершения им университетского образования Европа уже третий год напряженно следила за развитием событий в нацистской Германии. Не требовалось особого дара предвидения, чтобы понять, что в конце 30-х годов Польша мало приспособлена для занятий наукой. Но уехать в Британию или Америку было не так-то просто. Туда рвались германские евреи-беженцы и все, кто стремился к стабильной жизни.
Марк испробовал самые разные возможности. Не зная английского, он, тем не менее, пытался добыть должность учителя в Англии. Уповая, что на объявленную низкую ставку едва ли найдутся желающие в самой Англии. Желающий нашелся. Тогда Марк решил воспользоваться шестимесячной туристической визой в Штаты. Но с него потребовали доказательство чистоты его намерений: приобретение обратного билета в Польшу. Денег на покупку обратного билета не было, так же, как не было намерения возвращаться через полгода.
Присвоение Марку Кацу в 1937 году докторской степени поправило его положение. Доктор математических наук мог вполне официально обратиться в один из американских университетов с просьбой о выделении ему фонда для дальнейшей научной работы.
Первое обращение в университет Джона Хопкинса оказалось неудачным. Тогда еще Марк не знал, что это только отсрочка на год. Тем более он не мог знать, что именно эта отсрочка спасет ему жизнь. Только в 1938 году университет Джона Хопкинса выделил львовскому доктору математических наук годовой фонд в своих стенах. Срок фонда истек в конце 1939 года, возвращаться было некуда.
Осенью 1939 года Гитлер и Сталин уже перекроили географическую карту Европы. Львов и Кременец отошли к Советскому Союзу, гражданином которого Марк не являлся.
Так что последовавшее вскоре приглашение в Корнельский университет (Итака, Нью-Йорк) пришлось как нельзя кстати. Так появился на свет американский математик Марк Кац.
Он мог родиться в любой другой стране, но вероятность того, что при этом не проявились бы его уникальные математические способности ничтожно мала. Теория вероятности - любимый конек профессора Марка Каца. Его всегда привлекало разнообразие ее применения. По его образному выражению, любая вероятность является предметом "интеллектуального очарования".
Невероятное уничтожение всей родни так и осталась незажившей раной. "Памяти моих родителей и моего брата - невинных жертв войны", - такое вот посвящение прочла я на одной из научных книг маминого кузена. Родители Марка и его младший братишка Герш разделили участь евреев кременецкого гетто.
Герш Кац прожил очень короткую жизнь, но, несмотря на свой возраст, успел стать героем очередной городской легенды. Незаурядность его суждений поражала взрослых. Ему прочили великое будущее.
В альбоме Раи Херсонской сохранилась фотография племянника - аккуратно подстриженный мальчик лет десяти, подперев рукой щеку, серьезно смотрит вдаль. На полях фотографии печатными буквами написано: "Боба! Кац!"
Боба - домашнее имя, несостоявшегося ученого Герша Каца. Герш Кац звучало бы не хуже, чем Марк Кац. Но Герш Кац (Боба!) погиб в 1942 году, не успев окончить даже школу.
Американский профессор математики Марк Кац стал известным ученым, академиком многих академий, организатором научного семинара, носящего его имя и автором многих научных и научно-популярных книг. Он принимал участие в работе научных конференций во многих странах мира. Когда такой страной стал Израиль, Марк разыскал осколки своей родни, успевшей покинуть Кременец задолго до начала гитлеровской бойни. От своей троюродной сестры Левии Гофштейн он узнал, что из всех детей Мойше Ройхеля остались в живых только одна Рая и Иосиф. Но когда потеплели отношения с Москвой и стал возможен диалог с советскими математиками, в Москве оставался в живых только двоюродный брат его матери Моисей Биберман. Марк разыскал всех: и свою тетю в Одессе, и Моисея Бибермана в Москве.
Этот большой ученый, светлая голова в математике, не понимал самых элементарных вещей в нашей непростой советской жизни. Не понимал, кому со всех плакатов воздается "слава", почему его родственники отказываются принять от него деньги, почему советские радиоприемники не принимают дальние радиостанции и почему одесский таксист вжал голову в плечи, когда широко улыбающийся незнакомец, отправляясь на вокзал, хлопнул его по спине, радостно воскликнув: "Браток, давай скорее в Америку!"
(Последняя фраза Марка Каца, так же как и его реакция на советскую действительность заимствована мною из книги Б. Херсонского "Семейный архив". Одесса. Друк. 2003. С. 59.)