Скрипел по пергаменту костяной стержень в руке старого человека, сидящего в кресле за тяжелым дубовым столом. Солнечный свет, падая через высокое окно, делал буквы четкими, поэтому пишущий торопился закончить послание, пользуясь временем. Обутые в сапожки из мягкой козлиной шкуры, ноги старика под столом, казалось, вросли в пол. Рядом с ними стояли туфли из красной кожи. Они служили старику, когда нужно было появляться перед глазами жителей города.
Дойдя до конца, человек негромким стуком по столу дал понять служителю, что в нем явилась нужда, и тот с почтительным поклоном забрал пергамент (высохший палец господина при этом требовательно уткнулся в то место, где стояло имя адресата), и вскоре гонец уже мчался по бывшей римской дороге, торопясь успеть к отплытию ближайшего корабля, идущего к берегам бывшей Эллады.
Часом позже старик проходил городским рынком (узнавая его, прохожие с великим почтением приближались, желая получить благословение, но чаще замедляли шаг, стараясь не попадаться на глаза), и там, позади лотков с оливковым маслом, увидел двоих мальчиков, в синей и красной тунике, с ногами, увитыми кожаными ремнями, и девочку, которая по росту могла приходиться младшей сестрой любому из двоих. За спиной у них стоял торговец в алой шапочке, с характерной окладистой бородой, а рядом с безучастным видом возвышался негр в белой одежде, присматривая за товаром.
-Откуда сии? - спросил старик, указывая на детей.
-Язычники с берегов Британии, - ответил купец, склоняясь в подобострастном поклоне. - Они из племени англов, закосневшем, как многие, в привязанности к своим идолам.
Холодная ладонь старика прикоснулась к белокурым волосам девочки, отчего мальчик в красной тунике, светло-русый и плотный на вид, поднял на него свой непокорный взгляд, на который старец не обратил внимания.
-Не англы это, а ангелы, - сказал он, подавляя какие-то желания, пробужденные красотой девочки, и пошел дальше, а купец с тайным разочарованием смотрел ему вслед.
...Был уже вечер, когда Эгидий, обогнув развалины древнего храма, успевшего стать христианской святыней при благочестивом Гонории, а также побывать конюшней для солдат освободителя Италии Велизария, увидел близ дороги вбитый древком в землю стяг с изображением хищной птицы, и под ним троих человек, словно поджидавших римского посланника: высокую светловолосую девушку, державшую в руке плеть с подвешенным на конце грузом - чего Эгидий, впрочем, на расстоянии ясно разглядеть не мог, усатого мужчину с серьгой в ухе, хмуро смотревшего на приближающегося всадника, и третьего, коренастого, в копытном доспехе, вооруженного топором с солярным знаком на лезвии. На голове его был редкой формы шлем - каркасная полусфера окружала голову воина, защищая темя и нижнюю челюсть. Скрипнув зубами, Эгидий послал коня вперед в надежде, что успеет промчаться мимо, прежде чем его смогут остановить. Человек в шлеме немного отклонился с его дороги и ударил жеребца обухом топора, безошибочно попав прямо в выпуклый лоб. Жеребец упал как подкошенный, а соскочивший Эгидий теперь стоял перед тремя варварами, и в руке его был меч, а глаза выбирали первую жертву.
Коренастый протянул вперед безоружную руку, требовательно, как за своим:
-Я хочу видеть, что ты везешь в своей сумке, римлянин, одетый как раб римского главного волхва. После этого пойдешь своей дорогой, как сумеешь, твоя жизнь мне не нужна.
Легко сказать - как сумеешь. Несчастный Цицерон лежит на земле с проломленным черепом, а скоро ли он сможет раздобыть другую лошадь, Эгидий не знал, оставалось только и впрямь по своей дороге именно идти, а не ехать. Эта мысль в голове Эгидия занимала второе место, после радостного чувства избавления от опасности, ибо варвары не лгут, и коли обещали отпустить живым, так оно и будет. На третьем месте было желание доказать, сколь ошибочно варварский воин принимает одеяние папского стражника за рабскую одежду, но, памятуя о жене и детях, ожидавших в Риме его возвращения, Эгидий заставил себя сосредоточиться на первых двух. Очень медленно, не желая раздражать варваров он опустил меч и открыл сумку.
-Здесь всего лишь несколько клочков пергамента, которые ты все равно не способен разобрать, варвар, и пара сухарей, чтобы было чем поддержать силы в дороге, вот и все.
-А ты способен разобрать? Прочти мне.
Чувствуя, как крупные капли пота сползают со лба на нос, Эгидий не совсем послушными руками развернул пергамент и с трудом прочитал, призывая на помощь все свои знания письменной речи:
-Славянский народ, так сильно угрожающий вам, смущает меня и огорчает. Огорчаюсь, ибо соболезную вам. Смущаюсь, ибо славяне из Истрии стали уже проникать в Италию...