Питерская осень - это лирика, прощальный вальс перед тем, как погасить оплывшие свечи. Я каждый год его танцевала, кружась в вихре опадающей листвы. Улыбалась и смотрела в высокое, вечное небо Аустерлица.
Московская осень намного жестче. Она грязно-бурым медведем наваливается, душит - прижимает к земле слабое, почти не сопротивляющееся тело. Вымораживает душу, и, как ненужный хлам, выбрасывает облачками пара все светлое, что есть в человеке. Секунда - и пар рассеивается в тяжелеющем воздухе... Холодно - он покупает бутылку портвейна, идет домой. Вжимает голову в плечи и смотрит только себе под ноги.
Моя осень столкнулась с его осенью и побежденная осталась лежать на спине, устремив в опрокинутое небо стекленеющие глаза...
Надо мной царит теперь московская осень. И не важно, что я в Питере! Я делю ее с ним. Холодно... Мне тоже холодно!!! И чтобы согреться, я курю его очередную осеннюю сигарету.
Осень стерла с моего лица теплые краски, выбелила его почти до зимней прозрачности. Зрячей рукой она сдирает с меня лоскутья летнего покрова, упиваясь моими отчаянными криками о помощи. И хохочет. Хохочет своей дурно пахнущей медвежьей пастью с гниющими зубами.
Вторые сутки перед монитором. Вторые сутки я напрягаю покрасневшие, горящие под линзами очков глаза, пытаясь взломать систему пикселей, которые нахально лыбятся, прыгают по всем цветам радуги... "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан...".
Я вот тоже хочу знать, где он сидит!!!
Хочется! Хочется что-нибудь разбить!!! Взять бы в одну руку чашку, в другую - тарелку, да и долбануть бы их со всей матушки о стену!... Может, тогда станет легче...
Вместо этого чинно помешиваю ложечкой чай...
У меня трясутся сразу две руки. Слезы раскаленным металлом жгут воспаленные глаза. Кричать! Рыдать! Ржать до одурения сквозь слезы!!!
Но слово "слабачка!" бухенвальдским колоколом гудит в голове: "Бом-бом! Слаб-бачка! Бом-бом-м! Слаб-б-бачка!". Я не заплачу и не впаду в депресняк - слишком гордая. Никто не увидит яда московской осени в пригубленном мною красном вине...
Одно окно открыто с правой стороны Рабочего стола - ICQ. Оно пугающе неизменно. Как математические формулы. Как отвратительные в своей очевидности математические формулы. Все без обмана: его статус - "не в сети".
Что-то начинает происходить за гранью моего осеннего мира. В реальности.
На компьютерном столике тревожно гудит мобильник.
Трясущиеся руки тянутся к нему... Только бы... Д-да! Сообщение от него!
"Как же все это долго... Ненавижу. Почему людям нельзя доверять?".
Я замираю над телефоном. Вижу сквозь 800 километров его зеленые глаза, ставшие как трава, вмороженная в лед. Я знаю, о чем говорю - я читала его последний рассказ.
Холодно...
Замерзая вместе с ним, я набираю номер...
- Что с тобой? Что у тебя случилось? - тихо спрашиваю.
В ответ убитый голос:
- Ничего. Все в порядке. Не обращай внимания. Туплю.
- Ты уверен? Ты меня напугал.
- Все хорошо, - еще более убитый голос.
- Ну, смотри... Пиши, может, чем помогу...
- Хорошо. Спасибо, что позвонила, - мне показалось, или голос потеплел.
- Пока.
- Пока.
Я снова тупо наблюдаю за отсутствием изменений в "аське". Чем помочь?! Как согреть?! Я даже себе помочь не могу!
Он бежит, бежит и никак не может убежать от московской осени! Она накачивает его алкоголем, суля нирвану и отдавая взамен на душу лишь корочку черствого счастья, отдающего наутро головной болью. Отвращение ко всему. Отвращение к самому себе.
Если бы я могла... Если бы он...
- А-ау! - донеслось из колонок. Подстреленной птицей лечу в пропасть... Боюсь обмануться.
- Привет.))) - он.
Только сейчас услышала. Из динамиков доносится голос Земфиры. Он наполняет собой комнату, отталкиваясь от холодных стен, от пустоты, падает серебристым летним дождем на мое оттаивающее лицо.