Аннотация: Второй рассказ про персонажей "Сумасброда". На этот раз на сцене появляется сам Дастин, но он приходит к сестре Виктории не с добрыми вестями.
Дастин как-то сразу переменился весь. Потух блеск в глазах, осанка из гордой стала просто прямой, торопливость ушла из походки.
Он вошёл к Виктории, и ей в тот же момент бросилось в глаза, что что-то не так. Обычно не входил - вбегал, влетал в дверь, а порою и бывало - в окно. Влетал и, не боясь сломать диван, падал на него всей массой. Теперь же - вошёл, закрыл дверь за собой аккуратно, сел на краешек кресла.
- Знаешь, - начал Дастин, - в детстве я, было дело, упал с велосипеда и потерял сознание.
Виктория, конечно, знала. Сама была рядом и сама бежала за помощью. Они ехали по лесу наперегонки, и Дастин не заметил корень на дороге, подскочил на нём как на трамплине, слетел с велосипеда и упал в овраг. Два дня лежал в больнице без сознания, а потом очнулся с лёгкой амнезией. Родители чуть со страху не поседели тогда, а мама едва все глаза не выплакала.
- Мне тогда показалось, что я умер и очнулся в Раю. И, раз я очнулся в Раю, значит, надо быть ангелом и всем помогать.
Дастин ностальгически усмехнулся и на время замолк, погрузившись в воспоминания. Виктория же сделала для себя заметку в памяти, ибо не задумывалась об этом раньше. Не то чтобы Дастин был примерным ребёнком, скорее даже все считали, что наоборот. Впрочем, родители были совершенно не объективны, считая его главным шалопаем. Да, он получал выговоры и наказания чаще, чем Виктория с Мартином вместе взятые, но исключительно потому, что принимал весь удар справедливого родительского гнева на себя. Почти всегда Мартин замышлял какую-нибудь каверзу, Виктория, будучи самой младшей, без промедления с азартом подключалась к ней, а Дастин, как самый старший и опытный, всячески старался их отговорить и удержать. Изредка ему это удавалось, ещё реже он сам брал командование на себя и у них всё получалось лучше, чем было задумано, но, как правило, затея проваливалась. Тогда младшие уносили ноги, а Дастина родители или другие взрослые заставали за разбором последствий, за что и выдавали хорошую трёпку. Но никакие уговоры и наказания не помогали справиться с "трудным ребёнком".
- Не так уж сложно догадаться, что приносящий подарки Санта-Клаус - твой переодетый отец. Осознать, что окружающие тебя взрослые люди отнюдь не считают окружающий мир Раем и не связывают себя необходимостью поступать, как подобает ангелам, гораздо больнее.
Дастин встал с кресла и подошёл к окну, оперся на подоконник. Виктория отложила книгу, которую всё это время держала в руках, и развернулась к брату всем корпусом.
- Наверно, - задумчиво продолжал он, - именно тогда мне пришла в голову мысль как-то изменить это, которой я посвятил так много лет своей жизни.
В голосе Дастина прозвенели знакомые нотки, и Виктории даже на миг показалось, что это Мартин стоит у окна. В отличие от старшего брата, тому было свойственно бросаться в непродуманные авантюры и раньше времени разочаровываться в них, не распробовав как следует вкус достигнутого. Тогда, бывало, он приходил к сестре и точно так же с тоской смотрел в окно.
- Благодаря этому ты стал чудесным человеком, - робко начала девушка утешительную речь, - многим помог и многих спас.
Редко случалось такое, что внимание Дастина не было сосредоточено на окружающем его мире. Но сейчас он будто-то бы видел что-то такое смутное и неясное за окном, что всеми силами старался постигнуть, и вряд ли слышал слова сестры.
- Я часто слышу... Говорят, что люди спешат к собственной могиле. Что все тщатся получить то, что им не нужно, произвести впечатление на тех, кто им не интересен. Что жизнь - такая жестокая игра в кошки-мышки посреди лабиринта. Что надо остановить свой смертный бег и оглянуться вокруг себя.
Я всегда был твёрдо убеждён, что подобные предрассудки не коснутся моих мыслей, и многих, наверно, я успел переубедить. Но теперь... Не знаю. Наверное, что-то сломалось во мне и это нужно починить. Но хочу ли я это что-то чинить?
Уже не раз я чувствовал, что пропало желание куда-то стремиться, что-то делать. Всё казалось таким опостылевшим, и я молился только об одном - чтобы всё вернулось, чтобы возвратилось это желание действовать и жить. И я стискивал тогда зубы; я заставлял себя двигаться по инерции; делать то, что делал раньше; жить так, будто ничего во мне не изменилось. Помню, вытаскивал парня из ледяного болота, нёс его на себе, умирающего от холода, до ближайшей фермы. И весь путь свербила в голове мысль: "чего ради?" Ради него ли я это делаю? Ради себя ли? Ради его родителей? Лучше ли будет ему от того, что я его вытащил? Лучше ли станет мир от того, что он выживет? Легче ли мне станет жить, если я донесу его? Страшнее таких мыслей только видеть, как умирает тот, кого не сумел вытащить. Тогда уже не лезет всякий мусор в голову, уже не задумываешься, хорошим он был человеком или нет, стоило его спасать или следовало бросить...
И проходит день, и проходит другой, а зубы всё ещё стиснуты до боли. Я встретил отца того юноши и прочитал в его глазах, что стоило жить и стоило вытаскивать. И тогда меня отпустило, как отпускало много раз до и много раз после того раза. Как отпустило, когда мы с Яковом выбрались наконец из Гоби, как отпустило, когда я вышел на берег Таймыра.
Но сейчас... Я не хочу стискивать зубы. Я даже не чувствую желания расставаться с этой ноющей ледяной пустотой в груди. Мне не кажется, что я что-то делал неправильно, но теперь я ещё сильнее не понимаю, ради чего всё это. Чего ради возвращать кого-то в этот мир? Ведь всё это - тлен, всё это смертно. Не в том смысле, что "люди умирают, и это - нормально", эта мысль сжилась уже со мной. Но в том, что умру я, и умрёшь ты, и умрут все, кого я знал, и Мартин умрёт, и его жена, и их не родившиеся пока ещё дети умрут...
Дастин стоял перед своим отражением и говорил так, будто видел в стекле не себя, но всё будущее, какое есть и какое будет; и Виктории показалось, что он открыл окно, и оттуда веет холодом.
...и будут разрушаться города, и будут зарастать травой, как могилы. И исчезнет цивилизация, построенная на костях наших предков, и выродятся и навсегда исчезнут люди. И Луна канет во мраке космоса, и Солнце поглотит Землю и погаснет. И Андромеда столкнётся с Млечным Путём, и они разрушат друг друга, и все другие галактики растворятся в своём ускоряющемся беге. И Вселенная коллапсирует, схлопнется в точку и перестанет существовать, будто её и не было...
Имеет ли смысл делать хоть что-нибудь, хоть самую малость? Ведь всё равно общая сумма всех твоих, всех моих, всех наших и всех всех действий в конечном итоге равна нулю. Хоть головой бейся об стену, хоть людей из пожара вытаскивай - всё равно ничего не изменится. Так чего ради куда-то стремиться?
- Может быть ради своей бессмертной души?
Виктория улыбнулась, и Дастин почувствовал это. Он отвернулся от окна и с сомнением посмотрел на сестру, хотя от неё не укрылось, как будто бы что-то блеснуло на дне его потухших глаз.
- Бессмертной души? Надеюсь, что это всё же не так, и моей бессмертной душе не придётся вечность наблюдать за всем вышеописанным космологическим спектаклем.
А знаешь что? Уже поздно, и я, наверно, зря тебя этим утомляю. Пойду-ка лучше утоплюсь, чтобы за грех самоубийства дожить лишь до Конца Света, канув затем в Ничто.
Ни тоном, ни выражением лица Дастин не выдавал желания пошутить, и любой, может быть даже и Мартин, принял его слова за чистую монету. Всё же, это было в его характере - сказать и сделать, как бы тяжело не пришлось. Даже, наверно, если бы пообещал покончить жизнь как проигравший в бою самурай. Но Виктория, самый не похожий на брата человек, но, тем не менее самый близкий ему, поняла, что раз он говорит так, значит уже полегчало, значит Дастин выговорился, и разочарование уже разжимает свои острые когти на его сердце.
Девушка задержала направившегося к выходу брата, схватив его за рукав, и усадила в кресло.
- Давай ты лучше утонешь в чашке моего чая?
Чайник с подогревом оставался разгорячённым и вскоре был скорее на половину пуст, чем полон.
- Будет тебе толк размышлять о судьбах галактик, - вступила Виктория, забираясь с ногами на своё кресло. - Ты спрашиваешь, что ты можешь изменить в Мироздании? А представь, что что-то всё-таки можешь. Если галактики досягаемы для твоего разума, то почему ты считаешь, что они не доступны для твоих действий? Что, если с одного спасённого тобой человека начнётся такая цепочка событий, которая приведёт через десять тысяч лет к стабилизации Луны, а через десять миллиардов - к появлению коллективного разума масштабов млечного пути?
Действуй сейчас, чтобы это сбылось!
Дастин качал головой и не верил. Он привык убеждать других в правильности своего пути, но теперь эта привычка играла с ним злую шутку: чтобы быть по-настоящему убедительным, надо разучиться внимать собеседнику.
- Столько людей вокруг, и все к чему-то стремятся. Ты так много лет делал свой вклад в это и посмотри теперь, сколького ты достиг! Да если и не достиг бы, чего только стоит всего лишь одна жизнь Артура. Его мать два раза в год приходит ко мне и устраивает целый праздник в твою честь.
Виктория задумалась, вспоминая что-то.
Дастин опустился на пол и, развернувшись к сестре, прижался спиной к стене под окном.
- Наверно, Артур заслужил это, и если бы меня не было рядом, его бы спас кто-то другой или он выбрался бы сам. Брось, Вик. Да, я что-то делал, чем-то занимался всю жизнь. Из маленького мальчика я превратился в седеющего уже мужика, а у меня по общечеловеческим меркам - ни детей, ни жены, ни даже собственного дома, лишь пара ломаных грошей за душой, да нереализованные детские мечты. Но мир как был непригодным для жизни, так и остаётся таковым. Даже стал ещё менее гостеприимным.
Сама подумай: в "развивающихся" странах вместо еды и воды дешевеет только оружие; аборигены, бегущие оттуда в Союз, даже не пытаются работать и расшатывают всю с таким трудом вымученную экономическую систему; Штаты душат себя юридическим потаканием дуракам. Что происходит в Федерации сейчас я вообще совершенно не понимаю. Когда я последний раз пытался туда въехать, то оказалось, что проще перейти границу незаконно и заночевать с пограничниками, чем оформиться у таможни.
Там нет новелл про супергероев, потому что кажется, что собери хоть всех, придуманных людьми героев вместе, они бы и то справится с беспределом не смогли.
И вот я сижу здесь, в твоём доме, и думаю: чего ради я старался всю жизнь? Неужели я так долго пытался сохранить кусочки придуманных мою иллюзий, лоскуты любимого мною, привычного мира? Да пусть оно всё катится под гору, пусть рушится! Пинка бы ещё дать, чтобы быстрее развалилось. Честное слово, прямо убить кого-нибудь хочется, чтобы всё наконец рухнуло и закончилась эта затянувшаяся агония человечества.
Дастин не замечал, что не сидит, а мечется по комнате, отчаянно жестикулируя руками и повысив голос почти до крика. В самый кульминационный момент он сшиб пустую чашку со стола, но не смотрел, как она раскалывается от падения на пол, а лишь замер, читая ужас в глазах сестры. Её глаза были столь явным сигналом, что он сразу же замолчал и опустился в кресло. Повисла пауза, но мужчина прервал её невесёлой усмешкой.
- Хорошо, мне никогда не приходилось добивать раненых на войне. Ещё чего доброго, поднялась бы рука и на цивилизацию...
Рассказ остался недописанным, потому что автор так и не смог придумать достойных слов, чтобы Виктория сумела убедила Дастина. Если Вы знаете таковые - присылайте свои варианты по электронной почте на адрес damterrion@ya.ru.