Линк Александра : другие произведения.

Волконскоит

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    странная немного банальная история о любви


   Вместо пролога
   Я, признаться, сейчас и не вспомню, что побудило меня тогда сесть в его машину.
   Может быть, то, что улыбающееся лицо его показалось мне смутно знакомым? Или то, что тогда я и мысли не допускала, что на улице в Европе, пускай даже вечером, со мной может случиться что-то плохое?
   Или то, что мне было 19, я была в чужой стране, одна, и звук родной речи показался мне музыкой на тот момент? Да и приключений мне хотелось, чего уж там.
  
   Я не помню, что побудило меня не нахамить на откровенную наглость, сеть в автомобиль и начать разговор с ним. Но я отлично помню то, как это было и что из этого вышло...
  
   1
   Окончив второй курс университета, я решила отправиться в небольшое путешествие на историческую родину - в Германию, к отцу. Отец мой - человек, вертящийся в крайне неустойчивых бизнес-кругах, принял меня радушно, но предоставил абсолютную самостоятельность, так как возиться с девятнадцатилетней дочуркой у него не было ни времени, ни, кажется, большого желания. Впрочем, сей факт меня не очень расстраивал: у меня впереди было ещё 2 месяца свободного европейского лета, манящего головокружительными перспективами.
   Шёл холодный, серый бременский июль. Недавно прошёл дождь, на улице не было ни души, изредка попадавшиеся мне прохожие бросали безразличные пустые взгляды, и я брела по одной из улочек Шнора, пытаясь абстрагироваться от происходящего вокруг. Шнор - это кварталы старого города, в которых сохранились дома, практически не изменившиеся с самого основания, и мощёные мостовые. В Шноре царит атмосфера старины и уюта: маленькие домики, особнячки с резными окнами, близко-близко расположенные друг к другу, узенькие улочки, практически не приспособленные для проезда по ним на автомобилях, много милых булочных, пивных и маленьких лавочек с безделушками. Бродить по этим улочкам доставляло мне чрезвычайное удовольствие.
   Я вывернула на широкую улицу, по которой изредка проезжали автомобили. Мне представлялось, как когда-то в восемнадцатом веке по этой улице на каретах мерно прокатывались пары, я даже, кажется, слышала цокот копыт. Мне было хорошо. Я думала о чём-то высоком, вселенском, глобальном, строила планы на счастливое будущее, но в один момент сие мое возвышенное занятие было прервано самым приземлённым образом: я услышала звук тормозов, рядом со мной остановилась аккуратная, ухоженная тойота, из окна которой ошеломлёнными глазами смотрел на меня симпатичный паренёк. В его глазах я прочитала изумление, такое непритворное, умопомрачительное, что невольно засмеялась.
   - Кажется, я знаю тебя, - слегка запнувшись, сказал он по-русски.
   -Меня? Откуда? - Но присмотревшись к нему, я заметила что-то знакомое в приятных чертах его лица. Вспомнить, кто это, не удавалось, хотя, определённо, мы виделись раньше. Никаких ассоциаций не было, просто потому, что я никак не ожидала именно там и именно тогда встретить кого-нибудь из России, к тому же, знающего меня.
   - Садись-ка, - он открыл дверь, - я вижу, ты всё равно никуда не торопишься.
   И я села. А почему бы и не сесть?
  
   - Кто же ты, о прекрасный незнакомец? - с улыбкой начала я, предвкушая интереснейший разговор.
   - Меня Кирилл зовут. А тебя, если не ошибаюсь... Ася? Аксиния, да?
   Этот голос, эта улыбка, эти жесты...да, я определённо знаю его. Он назвал меня Асей. Такое сокращение от моего имени было принято только во времена моей учёбы в школе. Значит, это кто-то из школы? Кирилл?..
   - Да, я Аксиния. Прости, конечно, но вот вспомнить тебя...- и тут меня осенило. Кирилл! Мальчик, который танцует! - Ах, Кирилл! Помню тебя, точно!
   Он рассмеялся. Теперь пришла моя очередь смотреть на него с изумлением.
   Я помню его в школе. Он, кажется, на два года младше меня, и заканчивал ещё только девятый класс, когда я - уже одиннадцатый. Два года - огромная пропасть для подростков. Совсем маленькие дети её не замечают, не замечают и уже взрослые люди, но в школьную пору два года - значительная разница, и поэтому мы с ним не общались практически никогда. Но я помню его: высокий, громкоголосый мальчишка с тёмно-русыми кудрями, который фантастически танцевал на всех школьных мероприятиях. Помнится, по нему сходили с ума все девчонки, начиная с пятого и заканчивая десятым классом.... Мы же, старшеклассницы, смотрели на "малолеток" с чувством расового превосходства, но его всё же оценивали: вырастет - будет настоящим красавчиком.
   Что ж... мы не ошибались.
   Хотя, прошло всего два года, как я окончила школу... Значит, теперь школу окончил он? То есть, этому красавчику сейчас только едва ли исполнилось восемнадцать?
  
   - Да... С ума сойти, Ася, это же просто чудо, что мы с тобой сейчас встретились!
   - Действительно, довольно интересный факт. Сколько тебе сейчас лет? - меня действительно мучил этот вопрос.
   Он покраснел.
   - Через несколько недель будет восемнадцать.
   - И у тебя есть водительские права?!
   - Да. Потому что у меня есть связи, - он подмигнул мне, что развеселило меня ещё больше.
  
   Мы разговаривали долго и много. Вспоминали какие-то моменты практически общей школьной жизни, он рассказывал мне о том, что, собственно, забыл в холодном немецком городке в самый разгар лета, рассказывал об удивительных местах Бремена, где он успел уже побывать и где я ни разу не была.
   Снова начался дождь.
   - Эта чёртова Германия упорно напоминает мне Питер, - огорчённо пробормотал он.
   - Чем плох Питер?
   - Ничем. Он прекрасен. Но отправляясь путешествовать по Европе, я надеялся на солнце, жару и открытые пляжи.
   - У тебя скудные познания о Европе. В частности, о Германии.
   - Я уже понял, что в Бремене этого не найдёшь. За пляжами надо было ехать во Францию, на Лазурное побережье, а не в городок неподалеку от Северного моря.
   Мы снова рассмеялись.
   Начало смеркаться. Зажглись фонари. Дождь разыгрался не на шутку, наполняя мостовую Шнора ручьями. Я слушала дождь, смотрела, как его маленькие частички скатываются по стеклу, соединяясь, расходясь, падая в общий поток. Целая жизнь маленькой капли дождя.
   Молчание затянулось. И он, и я, видимо, думали о своём. Мы практически не знали друг друга, нас практически ничего не объединяло. Но эта пауза в разговоре не отягощала. Молчание было наполнено светом фонарей, дождём и удивительной атмосферой старого города.
   Я бросила взгляд на его лицо. Оно было фантастически живописным, ярким.
   Я - художник. У меня стопроцентная память на прекрасные вещи, и это лицо запомнилось мне навсегда. Он смотрел вдаль, совершенно не замечая моего взгляда, окунувшись в свои мысли, с лёгкой улыбкой на губах.
   Его глаза, при дневном освещении удивительного цвета "волконскоит" (у меня есть привычка называть цвета пигментами для масляных красок), наполнились тёплыми оттенками. В них читалась какая-то грустная история, которую ему суждено было пережить. "Ему всего семнадцать лет", - подумала я. Семнадцать! Так мало...и так много.
   О чем думает семнадцатилетний мальчишка с такими удивительными глазами? Что за история скрывается в них? Моё природное любопытство неистово кричало: "Ты должна узнать его". Мне не хотелось прерывать его задумчивость. Тонкая линия его профиля была освещена тёплым желтым светом, и я любовалась ею. Я запоминала каждую деталь его лица: родинка на правой щеке, пушистые ресницы, изгиб бровей.
   Мальчик, который танцует.
   Кирилл словно очнулся. Я поймала его растерянный взгляд и улыбнулась.
   - Уже поздно, Кирилл. Очень рада была нашей встрече, но теперь мне пора идти.
   - Куда же ты пойдёшь? Дождь, слякоть, темнота.
   - Мы не в России, темнота не пугает.
   - Всё же, давай я отвезу тебя.
   - Мне страшновато ехать с человеком, у которого поддельное водительское удостоверение, - рассмеялась я. Он сконфузился.
   - Как хочешь.
   - Вообще, хочу. Поехали!
  
   Я назвала адрес. Мы ехали по улицам Бремена, наслаждаясь этим вечером. Уже рядом с домом моего отца я попросила Кирилла сделать ещё круг: мне не хотелось, чтобы день так быстро заканчивался. Кирилл согласился.
   Он что-то говорил, смотря на дорогу, иногда бросая на меня искрящийся взгляд. Я его практически не слушала, я разглядывала его руки, лежащие на кожаном теле руля, кольцо на указательном пальце, я наслаждалась тембром его юного голоса и видом из окна автомобиля.
   - Ты красивая, Ася, - эта фраза, отличавшаяся по тону от его монолога, вернула моё внимание к сути его рассказа.
   Признаться, я не смутилась. Мне часто говорили эти слова, я настолько привыкла к ним, что уже даже раздражалась, их услышав. Но из его уст эти слова прозвучали несколько странно, так искренне, что я покраснела.
   - Да брось ты... ну вот, мы уже второй раз приехали. Пожалуй, хватит, хорошего понемногу. Пока, - я уже взялась за ручку двери.
   - А попрощаться? - Кирилл раскинул руки для объятий с таким обиженным видом, что я снова рассмеялась.
   - И попрощаться тоже обязательно!
  
   Мне показалось, он обнимал меня слишком крепко и слишком долго, чем следовало бы по правилам этикета, но только радовалась этому.
  
   Я быстро вбежала по лестнице на второй этаж, где находилась отведённая мне комната, и глянула в окно. Он ещё не уехал, он стоял рядом с машиной и курил.
   Вообще, я не люблю, когда люди курят, хотя есть в этом своя эстетика.
   Мне нравится, как курят взрослые, многого добившиеся мужчины, сидя в кожаном кресле, с ухмылкой на губах. Они обычно курят толстые, дорогие сигареты или сигары, небрежно смахивая пепел, пуская кольца дыма, наслаждаясь.
   Мне нравится, как курят тонкие сигары в мундштуке изящные женщины, ломая пальцы, окутывая дымом шторы, закатывая глаза от удовольствия.
   И мне понравилось, как курил он. В долгий затяг, со смаком, закинув голову к небу, на котором после дождя выступили звёзды. Он улыбался, я видела это хорошо, он не смотрел на дом, не искал мои окна, не ждал, что я выгляну. Этот юноша был так спокоен и умиротворён, что и мне стало спокойно и тепло. Я задёрнула шторы и пошла спать.
  
   2
   В ту ночь уснуть было невозможно. Сначала было слишком жарко, потом слишком холодно. Меня обуревал поток совершенно сумасшедших мыслей, мне хотелось летать, петь, танцевать.... Что со мной было? Не могла же я за один вечер влюбиться в мальчишку, который, к тому же, был младше меня?
   Тогда я списала своё состояние на мечтательную погоду, столь редкое звёздное небо, неожиданную приятную встречу, на долгий разговор и на глубокое молчание, на солёный ветер, дующий с моря... на то, что у Кирилла удивительные глаза цвета "волконскоит".
  
   С утра в мою комнату заглянул отец.
  
   На то, чтобы описать, что это за человек, потребуется отдельная книга.... Скажу одно - он всегда восхищал меня, и будет восхищать. После развода с моей матерью, он уехал в Германию, пытаясь убежать от разбившейся любви всей его жизни, сначала жил в Баварии, в горах, а потом перебрался поближе к морю.
   Отец обладал редким чувством юмора, шутил тонко, остро, не смеяться в его обществе не приходилось возможным практически никому. Когда он уехал, мне не хватало его катастрофически, но человек привыкает ко всему, привыкла и я видеть отца лишь раз в несколько лет, когда выдавалась возможность выехать к нему в гости.
  
   Когда он зашёл, я не спала, но находилась в этой утренней полудрёме, когда не хочется шевелиться и подавать признаков жизни.
   - Тигра, ты где пропадала вчера? Я специально раньше вернулся с работы, чтобы, наконец, поговорить с тобой по-человечески... - отец присел на краешек кровати, положив руку мне на живот. Я зажмурилась, как будто только сейчас заметив свет, улыбнулась на его милое "Тигра". Так он называл меня, когда я была совсем маленькая, в честь персонажа из любимого диснеевского мультика про Винни-Пуха.
   - О, папочка, вчера я загулялась, кажется...
   - Я понял, когда с утра прыщавенький курьер притащил огромный розовый букет. Я сначала смутился, думаю, кто это воспылал ко мне такой любовью, а потом решил, что это тебе. Странно, немчура не склонна к романтике.... Где это ты кого подцепила?
   - Цветы?.. Где? Какие? - услышав про "огромный букет", я проснулась окончательно.
   - Сначала ты рассказываешь, что ты делала вчера, а потом цветы, - рассмеялся отец.
  
   Я рассказала ему про вчерашний вечер. Отец пожал плечами и сказал, что это действительно необычный случай, но мир, как известно, тесен, так что удивляться не стоит.
   Я выбежала на первый этаж. В гостиной стоял незабываемый запах роз. Букет из семнадцати ярко-белых цветков, перевязанных алой лентой, стоял на журнальном столике.
   Моему восхищению не было предела. Но как? Почему? За что?
   Вопрос "от кого" меня мучил не особо. Конечно, у меня не было уверенности, что это проделки моего нового старого знакомого, но зато была огромная надежда на это.
   В букете я нашла записку "В семь на том же месте. Кирилл". На том же месте - это где? На одной из улиц старого города, где я села в его автомобиль? Было похоже, что да - так как больше "тех мест" не было. Но проблема в том, что я не помнила, где именно это "то место"... Ведь вчера я бесцельно бродила по древним мостовым Шнора, не запоминая даже, куда сворачивала, но... но сегодня желание снова увидеть его было превыше всех "но".
  
  
   Добраться из новых районов до Шнора не так-то легко без своего транспорта. Вчера моей целью была прогулка, поэтому я шла пешком, через центральную площадь, с фотоаппаратом наперевес, но сегодня у меня...свидание? В Германии все ездят на велосипедах, но я, увы, не умею. В общественном транспорте я особенно не разбираюсь, поэтому я решила ехать на такси. За полчаса до назначенного времени я быстро нанесла макияж (если тушь для ресниц и две полоски подводки можно назвать макияжем) и выбежала из дома.
   Таксиста крайне удивила моя просьба: поездить кругами по Шнору, пока не найдём белую тойоту, стоящую у обочины, но он не возражал.
   Поиски продолжались около двадцати минут, но, наконец, я увидела заветное авто.
  
   Из такси я намеренно вышла за углом, чтобы Кирилл меня не видел. Он стоял рядом с машиной и смотрел на часы. Я опоздала. Это - моё проклятие, я постоянно опаздываю. Я подкралась к нему сзади и закрыла его глаза ладонями.
  
   - Ася, ты? Наконец-то ты явилась!
   - Прости, задержалась.
   - Ничего страшного. Спасибо...что пришла, - он мягко дотронулся до моего плеча, словно погладил кошку.
   Подул ветер. Я, совершенно забыв про переменчивый морской бременский климат, оставила дома куртку, оказавшись теперь только в лёгком летнем платье. Стало зябко, я непроизвольно поёжилась.
   -Тебе холодно?
   - Не без этого...
   - Я знаю одно чудесное место. Что я люблю в Германии - так это кухню! - начал он, усаживая меня на переднее сидение авто.
   Он оказался чудесным рассказчиком. Слушать его было приятно, говорил он много, интересно. Роль слушателя была мне непривычна: обычно говорю я.... Но с Кириллом я с лёгкостью сменила амплуа.
   Он говорил что-то про Саксонию, шутил про то, как объелся с непривычки дикого кабана, расхваливал немецкое пиво, а я улыбалась.
   Мы заехали в какой-то маленький ресторанчик с немецкой кухней. Меня удивляла самостоятельность Кирилла - ему ведь всего семнадцать, откуда у него деньги на цветы, на рестораны? Но спрашивать его об этом я посчитала некомильфо.
  
   В этом ресторанчике мы ели жареные сосиски и пили горячий шоколад вприкуску с квашеной капустой. Это сумасшедшее сочетание продуктов, называемое "немецкой кухней", является просто взрывом калорийности и страшным сном желудка, но мы ели, смеялись и наслаждались каждым мгновением.
   - Поехали ко мне? - сказал Кирилл, глядя куда-то вдаль.
   - К тебе? - я растерялась. Не слишком ли торопится этот мальчишка?
   - Нет, ты только не подумай ничего плохого! Просто здесь шумно, а на улице поднялся страшный ветер. Ты слышала, штормовое предупреждение?... - он оправдательным тоном приводил аргумент за аргументом, а я уже не слушала его. Я была согласна.
  
  
   3
   - Я живу у тётки. Но сейчас она в отъезде, в Нидерландах, кажется, поэтому дом полностью в моём распоряжении, - сказал он, открывая мне дверь небольшого особнячка, обвитого плющом.
   Когда я только шагнула за порог, меня сразу обдало тёплым запахом старого дерева. В гостиной был камин, кресло-качалка и полки с бесчисленным количеством книг, разглядывать которые я побежала первым делом.
   - О, ты читаешь Канта?
   - Не я, не забывай, это дом моей тётушки, - улыбнулся Кирилл. - Я читаю Ремарка и Гюго.
   - Тоже неплохо.
   Книги заворожили меня. Каких только произведений здесь не было! Классика и авангард, современная литература и древнегреческие мифы... Гёте и Эдик Лимонов, Шекспир и Маяковский, даже "Капитал" Маркса. Я разглядывала, открывала эти книги, вдыхала их запах, просматривала. Щенячий восторг перед хорошей книжкой выработался у меня чуть ли не с детства. Книга всегда будет лучше фильма, хотя бы просто потому, что в твоей голове нет никаких бюджетных ограничений на спецэффекты.
   Пока я была занята разглядыванием книжных полок, Кирилл откуда-то достал непочатую бутылочку глинтвейна.
   - Алкоголь? Не рановато ли тебе, мальчик? - я вовсе не хотела уязвить его, но так уж вышло, что тон мой был немного оскорбительным. Он хмыкнул.
   - Знаешь, ты не так уж старше меня. Да, два года. Но это не значит, что ты имеешь право разговаривать со мной, как с ребёнком, - в нём чувствовалось накипающее раздражение.
   О, семнадцать лет! Это тот возраст, когда за слово "ребёнок" хочется забросать ручными гранатами. Я вспомнила себя два года назад - школа окончена, впереди студенчество, вседозволенность. Улыбнулась.
   Кирилл поставил бутылку на журнальный столик.
   - Как хочешь. Да, мне ещё семнадцать. Да, я курю и порой выпиваю, у меня поддельные права и пять троек в аттестате. Да, я сейчас живу один в чужой стране, потому что тётка, к которой я приехал, укатила к кому-то на свадьбу. Да, я могу казаться тебе странным, нехорошим, подозрительным, но, Ася... - он подошёл ко мне близко-близко, так, что я слышала, как он дышит, - Не думай об этом. У меня есть мозги, и я успел нюхнуть пороху. Давай расслабимся. Просто хорошо проведём время друг с другом.
   - Давай.
  
   Он раскупорил глинтвейн, растопил камин, хотя летом этого никто не делает; мы сидели в огромных кожаных креслах и разговаривали, разговаривали.... Алкоголь начинал действовать, камин согревал своим тихим потрескиванием. Было страшно уютно.
   За окном бушевал ветер, видимо, на побережье творилось что-то жуткое, объявленное штормовое предупреждение оправдывало себя в полной мере. Ехать домой совсем не хотелось.
  
   Я посмотрела на Кирилла. На его губах играла чуть заметная улыбка, волконскоитовые глаза искрились, он весь напоминал мне тёплого довольного кота. Какой же он красивый, всё-таки. Этот мальчик тянул меня к себе каким-то особым магнетизмом.
   - О чём ты думаешь? - он поймал мой отстранённый взгляд.
   - Ты знаешь, Кирилл, я всегда хотела купить себе телескоп, - слегка тронутым алкоголем голосом чуть слышно произнесла я. - Почти так же сильно, как хороший зеркальный кэннон, только немного несбыточнее. Звёзды завораживают, ты не находишь? Звёзды - как сердца людей. Бывают маленькие и холодные, а бывают - большие и горячие.... Одни гаснут. Одни зажигаются. А может быть, звёзды - это наши мечты?
   Он улыбнулся.
   - Я тоже думаю об этом. Звёзды определённо что-то значат! Как говорил Маяковский: "Если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно".
   - Ты читаешь мои мысли.
  
   От Кирилла исходила такая сумасшедшая и сводящая с ума теплота, что у меня начала кружиться голова. То ли на самом деле, то ли от счастья и удовольствия.
  
   Я встала и подошла к окну.
  
   - А ты помнишь, какими мы были два года назад? - спросил он.
   - Помню. Ты был тогда очень симпатичным молодым человеком пятнадцати лет, а я... а я - капризной взбалмошной семнадцатилетней девчонкой. Вообще, семнадцать лет - это диагноз.
   - Ничуть. Самый смак. Посмотри на меня: молодой, горячий, - он рассмеялся и подошёл ко мне. Я стояла лицом к окну, а он, сперва чуть дотронувшись, но набравшись смелости, обнял меня сзади.
  
   - Да... ты так молод. А мне, представляешь, мне через пару месяцев будет двадцать!
   - И что?
   - Как - что? Всё. Детство потеряется окончательно. Я стану больше любить кошек, чем собак, потому что с ними меньше проблем. Я буду утверждать, что счастье не купишь, забыв о том, что такое "купить морскую свинку". Я скажу, что не грех быть как все в отдельно взятых проявлениях конформизма, и о таких, как мы с тобой сейчас, буду говорить: "юношеский максимализм".
   - Я помню тебя в школе. Твой смех. Твою улыбку. Хочешь секрет? Я читал твои стихи, размещённые в интернете, и я слушал твой смех в школе. Поверь, люди с таким смехом, как у тебя, никогда не потеряют детство окончательно.
  
   Мы с ним долго-долго молчали. Тишина наполнялась каким-то особенным смыслом. Когда молчат два человека, близких по духу, пауза в разговорах не висит тяжёлым бременем, а абсолютно не замечается. Наступает такой момент, когда мысли говорят сами за себя, и общаются друг с другом независимо от своих обладателей.
  
   Кирилл был значительно выше меня. Он обнимал меня сзади, и его подбородок лежал у меня на макушке. Я чувствовала его дыхание, его руки у себя на животе, я чувствовала, как бьётся его сердце.
  
   - Можно я сделаю кое-что? - спросил он, слегка разворачивая меня к себе лицом.
   - Рискни.
   - Нет, я не люблю рисковать...
   - Очень зря. Так жить интереснее, когда рискуешь.
   Он пристально посмотрел в мои глаза, его рука скользнула по моим волосам, по щеке. Уж вышло так, что был холодный вечер, а у нас горел камин. Вышло так, что в доме находились только я и он, мы были немного пьяны и совсем ещё молоды. Вышло так, что мы поцеловались.
  
  
   4
   Голову снесло нам обоим. Юное, пламенное чувство, разгоревшееся практически в одночасье, заставляло нас с Кириллом проводить вместе каждую секунду свободного времени. О том, что надо появляться дома, я и думать забыла, лишь изредка забегала переночевать, переодеться и напомнить папочке, что я ещё жива и здравствую. Отец не ругался, только бросал мне вслед какие-то шуточки, но, в общем-то, был доволен: он чувствовал, что меня переполняло невыносимое счастье, каждая молекула меня радовалась.
   Так прошло почти три недели.
  
   Настало ещё одно утро. Я проснулась от того, что солнечный луч, пробиваясь через ветки деревьев около дома, коснулся кончика моего носа. Это было так странно и необычно: солнечное утро в Бремене - редчайшее явление. Я чихнула. Сон понемногу отступал, я бросила взгляд на часы - девять утра. По немецким меркам - это уже позднее утро, там принято вставать часов в пять, в шесть - самое позднее. Я рывком села и принялась взбивать подушку.
   - Доброе утро, - голос Кирилла раздался у меня за спиной. Я вздрогнула.
   Кирилл сидел на моём подоконнике и, улыбаясь широко и добродушно, пристально смотрел на меня.
   Нагнувшись, я взяла с пола брошенный халат и накинула его на плечи под пристальным и чуть нагловатым Кириллиным взглядом.
   - Ты такая милая, едва проснувшись.
   - Что ты делаешь здесь? - я испугалась: второй этаж, уже светло, если он карабкался по стене, его могли заметить и сообщить в полицию, это же не Россия!
   - Успокойся, там внизу - лестница приставная. Ничего страшного. Черешню будешь? - только теперь я заметила в его руках большущую чашку, доверху наполненную спелой черешней.
   - Буду, - я улыбнулась. Он больше не вызывал у меня чувства недосказанности, таинственности... теперь он был просто мальчишкой, которому семнадцать лет, влюблённым, хлебнувшим свободы.
   Когда его не было рядом, мне было будто бы душно. Когда же он приходил, всё во мне словно наполнялось каким-то лёгким газом, я готова было взлететь - так мне было весело и легко.
  
   - Может, ты слезешь с окна? - хихикнула я. - Давай хоть чаю налью, что ли.
   Кирилл кивнул, спрыгнул с подоконника и ойкнул - его кеды были в земле - снял обувь и пошёл за мной в кухню. Я рассмеялась.
  
   Мы прошли вниз по лестнице, кухня располагалась на первом этаже. Отцовский дом был большущим, светлым, практически не разделённым на комнаты, особенно первый этаж. Кухня, столовая, гостиная - всё представляло собой одно помещение с множеством окон, всё в цветах.
   Помню, мама никогда не любила цветы, она считала их бессмысленными сборниками пыли и никогда за ними не ухаживала: это была работа отца, трудная работа, потому что по его желанию цветов было всегда много. Теперь он жил один в этом большом доме, и ничто не мешало ему разводить столько цветов, сколько хотелось.
  
  
   Пока я возилась с чайником (он был неэлектрическим, потому что отец считал, что вода из электрического чайника невкусная), Кирилл бродил по гостиной. Когда же я приготовила чай и повернулась, то увидела, что он, облокотившись на стол, нахально рассматривает мои этюдные зарисовки, небрежно оставленные мною вчера на журнальном столике. Он был так поглощен этим, что не услышал, как я подошла. От его наглости у меня перехватило дыхание. Я нарочито кашлянула. Кирилл поднял глаза и посмотрел на меня отсутствующим, немного пьяным взглядом.
   - Извини, тут лежали рисунки, я решил посмотреть...
   - И как? - почему-то закипая, еле выдавила я. Да, у меня есть художественное образование, я рисую, мои работы выставляются, но этюдные зарисовки, сделанные впопыхах, на скорую руку, недоработанные, я считала чем-то несовершенным, особенно личным, почти интимным. Тем более, где-то среди этих листов бумаги был начатый и незаконченный портрет самого Кирилла, и мне не хотелось, чтобы он его видел.
   - Очень здорово, - потягиваясь, сказал он. - Вот только здесь...
   - Что - здесь? - угрожающим тоном спросила я. Но Кирилл, видимо, не уловил моей интонации и невозмутимо продолжил, посчитав своим долгом указать на какой-то недостаток в моих рисунках.
   - Да вот, - он повернул ко мне один из этюдов. - Мне кажется, не совсем похоже...
   Я даже не посмотрела. Конечно, подумалось мне, это был тот самый незаконченный портрет. Можно сказать, и не начатый толком... Я рисовала по памяти, вчера вечером, даже не стараясь прорисовать черты его лица, сделать их похожими, я рисовала даже не его самого, а тот образ, который возникает у меня в сознании, когда я думаю о нём...
   Клянусь, мне захотелось дать ему звонкую пощёчину, я себя сдерживала каким-то чудом. Глубоко вздохнув, я процедила:
   - А не пошёл бы ты...домой, а?!
   Он удивлённо пожал плечами.
   - Ты чего это?
   - Пошёл вон, я сказала! - Я не знаю, почему я сорвалась на него тогда. Может быть потому, что мне показалось верхом наглости вторжение во внутренний мир моей фантазии, или это был просто перепад настроения. Но внутри засела какая-то возмущённая обида, от которой щипало глаза и хотелось, как маленькой девочке, заплакать, устроить истерику, топать ногами и бить по Кириллу ладошками.
   Кирилл пристально посмотрел на меня. В его взгляде читалось изумление, обиженное непонимание, как у щенка, битого тапком. Затем он нахмурил брови, усмехнулся, сделал какой-то неопределённый жест рукой и пошёл к двери.
   Когда хлопнула дверь в прихожей, я испугалась. Тогда я поняла, что наделала. Обида маленькой девочки прошла. Хотелось побежать за ним, поймать, вернуть, расцеловать.... Но нет. "Не может же он уйти", - думала я. - "Сейчас он постоит на крыльце, выкурит сигарету и вернётся назад с виноватым видом. Он же не может уйти, он же понимает!"
   Прошло минут пять, но он не возвращался. Тогда я выбежала на улицу из дома, как была, в халате поверх ночной рубашки, босая. Его силуэт ещё был виден в конце улицы. Он шёл, пиная какой-то камень, ссутулившись, не оглядываясь назад. Я видела, что он не на шутку зол и обижен, мне хотелось догнать его, извиниться, но я не смогла. Просто не смогла. Наверное, привыкла, что бегают за мной. Избалованная вниманием девчонка.
   Я прислонилась к шершавой стене отцовского дома. Дыхание перехватило. Я смотрела на исчезающий тонкий силуэт и боялась, что вот сейчас он повернёт, озарённый удивительно ярким солнцем и пропадёт. Навсегда пропадёт.
   Я чувствовала, как у меня из рук вырывается то, на чём держалась моя жизнь. Я пыталась ухватиться за эту ниточку, но она ускользала от меня, и в итоге я сама её выпустила...
  
   Пошатываясь, я зашла обратно в дом. Там тихо тикали часы, остывал на столе приготовленный мною чай, и о произошедшей ссоре напоминали только разложенные на журнальном столике мои рисунки.
   Я подошла к ним, взяла в руки. Казалось, что они ещё пахли его одеколоном, ещё хранят прикосновение Кириллиных пальцев.... Ну почему всё так происходит?
  
   Я бросила взгляд на рисунок, из-за которого всё случилось. Это был...нет, не его портрет. Это был вид из окошка одной булочной, я пыталась изобразить сложное пересечение трёх улиц с маленькими домиками, но вышло не удачно: я не разобралась с перспективой, поэтому на бумаге всё смешалось, не было реалистичности. Что он сказал? "Не похоже"? Конечно, он же не мог сказать "ломаная перспектива", он даже не знает такого понятия! Как глупо вышло всё. Ну почему, почему я не посмотрела, когда он указал мне...
  
   Что же было делать? Идти к нему?
   Нет, только не сегодня.
  
   Я чувствовала себя разбитой донельзя. Я виновата, я была так виновата. Хотелось прижаться к нему, извиниться, заплакать... но гордость...
   Гордость всегда мешала мне спокойно жить и наслаждаться жизнью. Я не могла позвонить первая, первая попросить прощения. Мне почему-то казалось это чем-то унизительным, хотя ничего страшного и унизительного в этом нет. Проявление любви к дорогому человеку никогда не унизит достоинства, только наоборот. Жаль, что понимание этого приходит со временем...
  
  
  
   5
   Чтобы как-то занять свои мысли, я вооружилась фотоаппаратом и пошла гулять. Бремен достоин того, чтобы по нему гуляли с фотоаппаратом. Множество маленьких скульптурных композиций, разбросанных по городу, мощёные улицы, маленькие дома с треугольными крышами, обвитые плющом и хмелем...
   На рыночной площади Бремена я застряла надолго. Ошеломляющей красоты старая ратуша, выполненная в готическом стиле, заставила потрудиться мой фотоаппарат. Пунктуальные немцы куда-то спешили в этот солнечный день, сновали вокруг меня. Народ радовался наконец-то выглянувшему солнцу.
   Отрывистая немецкая речь, как будто кто-то щёлкает орешки, журчала вокруг. Город кипел. Туристы сновали туда-сюда. Я спустилась на набережную Везера.
   Могучая немецкая река, впадающая в Северное море, была спокойна. На берегу обитал ветерок, приятно раздувающий мои волосы. Я вдохнула полную грудь воздуха. Кто-то хочет на набережную Ниццы, а я обожаю набережную Бремена. Потому что склон здесь не такой крутой, и можно спокойно спать на траве, не боясь скатиться в воду вместе с газоном. Потому что здесь маленькая тропинка между травой и водой, а не громкая променада с тысячей магазинов и кафетериев. Стоит только один одинокий ларек с моей любимой клуб-мате (она не такая сладкая, как крем-сода). И воздух пахнет морем и солью... и музыка раздается на Рыночной площади... и жить сразу хочется, стоя вот так на берегу Везера.
  
   Только вот тогда мне не хотелось.
   На меня эта могучая река оказывала непонятное, волнующее действие, она нагнетала моё состояние беспомощного одиночества. Я побежала куда-то вдаль, вдоль по набережной, потом свернула к площади, ещё раз свернула, и ещё... Совсем запыхавшись, я остановилась и огляделась по сторонам. Заметила какую-то забегаловку несколько "кабачкового" типа.
   В одночасье во мне поселилось такое презрение к собственной персоне, такое ощущение своей ничтожности, никчёмности, что мне захотелось сделать что-нибудь такое, за что завтра стала бы себя просто ненавидеть. И я зашла в этот кабачок.
  
   Там я сидела за барной стойкой, уткнувшись головой в ладони, и еле сдерживалась, чтобы не зарыдать. "Барменшей" в этой забегаловке оказалась фрау Гертель, соседка моего отца - добродушная смешливая женщина средних лет по-крупному аппетитных форм. Для немки она была довольно красивой. Фрау Гертель налила большую кружку пива и на ломаном русском (видимо, с целью прихвастнуть познаниями, так как немецким я владею свободно) спросила:
   - Что, не есть хорошо? Нужно выпить совсем чуть-чуть, и будет хорошо! - она подмигнула мне и протянула кружку. Я усмехнулась и приняла презент.
  
   Я цедила пиво, ощущая, как алкоголь растекается по моим венам. В голове пульсировала только одна мысль - его имя. Кирилл, Кирилл, Кирилл.... Видимо, я совсем погрузилась в свой собственный космос, потому что совершенно не заметила, как рядом со мной оказался какой-то гражданин, упорно напоминающий мне страуса. Видимо, он уже некоторое время пытался обратить на себя моё внимание, но оно никак не хотело обращаться.
   - Что вам? - сказала я по-немецки, охваченным алкоголем сознанием старательно вспоминая слова и грамматические нормы.
   Он, обрадовавшись, видимо, что я ещё жива и даже в состоянии "шпрехать", затараторил что-то, но я не разбирала слов. Фрау Гертель окинула его взглядом и, поняв, что я не имею никакого желания иметь с ним какое-то дело, смачно причмокивая губами, заявила:
   - Милый мой, девочка не в духе, она не хочет. Но вот я с удовольствием составлю тебе компанию, согрею не похуже горячего глинтвейна, - и подмигнула вдобавок. Страусиного гражданина как рукой смыло. Я расхохоталась.
  
   Выпив ещё пару кружек, я окончательно потеряла временно-пространственную ориентацию. Страусиный гражданин, видимо, только этого и ждал. Подождав, пока Гертель куда-то отойдёт, он снова подсел ко мне. Я, чьё ощущение ничтожества и никчёмности от алкоголя только усугубилось, мотнула головой в сторону свободного столика. Гражданин радостно засуетился, заказал шампанского, и мы из барной стойки переместились туда.
   Что было дальше, я не помню. Память как отрезало. Очнулась я в номере дешёвой гостиницы на полу, страусиный гражданин храпел рядом. Я в ужасе оглядела себя - слава богу, одета. Видимо, этого смутного типа вырубило до того, как он успел что-либо со мной сделать.
  
   Голова раскалывалась. За окном была непроглядная тьма, шёл сильный дождь. Я нашла в этом номере ванную комнату, умылась. Пока не очнулся страусиный, нужно было уходить, что я и сделала.
  
   Выбежав из гостиницы, я попала под ледяной поток хлеставшего ливня. Как всё-таки переменчива погода в Бремене! Ливень немного отрезвил меня. Я замёрзла, промокла, но точно знала, куда мне идти.
  
  
   Шатаясь, я подходила к маленькому особнячку, в котором обитал Кирилл. В голове шумело, и я не разбирала своих мыслей, меня била дрожь. Наверное, я звонила в дверь очень долго, потому что взгляд заспанного Кирилла был крайне раздражённым, когда он всё-таки мне открыл.
   Увидев меня, он явно растерялся. Я представляю себе эту картину: я, согнувшаяся в три погибели от холода, дрожащая, промокшая, с потёкшей косметикой на лице, в прилипшем к телу прозрачном платье посреди ночи стою на его крыльце. Жалкое зрелище.
   Когда я увидела его, всё внутри сжалось. Я помнила только одно: надо извиниться. Но только я открыла рот, меня захватил разрывающий кашель.
   Кирилл взял меня за талию и почти что занёс в дом. Дальше всё как в тумане. Я помню, как он раздел меня, поставил под душ с горячей водой. Я ловила лицом бодрящие согревающие капли. Кажется, он дал мне свой свитер, который доходил мне до колена, отнёс в гостиную, закутал в плед.
  
   Пришла в себя окончательно я тогда, когда он протянул мне кружку с горячим молоком и мёдом.
   - Кажется, в моём возрасте греются чем-то покрепче, - усмехнулась я.
   - Кажется, чего-то покрепче тебе уже хватит, - сказал он с серьёзным расстроенным видом. - Пей давай, ты до сих пор дрожишь.
   Я покорно выпила всё. Я почувствовала себя совсем маленькой девочкой, когда Кирилл сел рядом со мной, уютно обнял и начал рассказывать какую-то сказку. Снова всё становилось на свои места, в моей душе снова поселилось тёплое беспричинное счастье.
   - Я должна извиниться перед тобой, - резко перебила его я. - Прости меня, если сможешь, Кирилл.
   Он серьёзно посмотрел на меня и горько усмехнулся.
   - Ася... ты пришла ко мне посреди ночи, под дождём, замёрзшая, в одном тоненьком платьице.... Как, как я могу на тебя злиться, обижаться? Да, я считаю, что ты перегнула палку сегодня утром. Но и я тоже сунул нос куда не следовало... - он говорил ещё много добрых ласковых вещей, целовал меня в макушку и крепко-крепко обнимал. Я уснула.
  
   Я проснулась среди ночи на большой кровати под ворохом ватных одеял, вспотевшая, горящая изнутри. Меня трясло и разрывало кашлем. Кирилл сидя спал на краю кровати, но проснулся от моего кашля, испуганно, совсем по-мальчишески посмотрел на меня, дотронулся до моего лба.
   - Ася, ты вся горишь.
   - Горячая штучка, - попыталась пошутить я, но кашель снова заполнил мои лёгкие.
   - Тебе нельзя выходить никуда. Я тебя не отпущу домой с утра, даже не думай. Позвони отцу, или лучше я сам позвоню, - Кирилл мягко поцеловал меня в лоб. - Я люблю тебя, Аксюша.
   - Аксюша? - мне стало смешно. - Как мило.
   Он улыбнулся.
   - У тебя красивое имя. Ася, Ксюша, Аксюта, Аксиня, Синь... Синька...
   Я рассмеялась, но сей же час захлебнулась кашлем. Кирилл подал мне кружку с чем-то кислым и противным.
   - Фу, что это?
   - Пей, иначе ещё неделю поправиться не сможешь. И ложись спать. Синька ты моя, - он улыбнулся своей самой тёплой улыбкой.
  
  
   Утро началось с мерзкого запаха гари. Я испугалась, но в дверях появился Кирилл с подносом, на котором стояла сковорода жареной картошки.
   - Доброе утро, Синь, - он виновато улыбнулся. - Я пытался приготовить завтрак, но вообще, готовка - не мой конёк.
   - Ты теперь всегда меня будешь так называть?
   - Нет. Давай есть.
  
   Картошка, от которой исходил этот самый запах, была совершенно несъедобной: с одной стороны сковородки она была сгоревшая и не солёная, с другой - недожаренная и пересоленная. Кирилл стоически пытался съесть хотя бы немного, чтобы "поддержать марку", но в конечном итоге сдался.
  
   - Ась, мне сегодня нужно кое-куда уехать. Я буду не долго, ты никуда не уходи, тебе нельзя.
   Я кивнула. Этот дом я не знала. Всегда интересно поизучать жилище дорогого человека. Когда Кирилл ушёл, я наконец-то выкарабкалась из-под одеял.
  
   С того момента, когда я в последний (собственно, и в первый) раз была в этом доме всё покрылось слоем пыли. Видимо, уборка тоже не являлась коньком Кирилла. В гостиной до сих пор стояла початая бутылка глинтвейна и два невымытых бокала, в комнате, в которой я проснулась, о наличии жизни напоминали только небрежно брошенные на кресло Кириллины брюки. После данного мне вчера Кириллиного напитка (кстати, надо бы узнать, что же это было) меня переполняли силы, болезнь не ощущалась, поэтому я решила убраться.
  
   Вообще, убираться я не люблю. Дома уборка начинается только тогда, когда пыль, осевшая на телевизоре, становится местом переписок, когда не остаётся ни одной чистой кастрюли, все кружки переселяются на компьютерный стол, а тапки прилипают к полу. Но здесь, сейчас, во мне проснулся чистоплюй. Я вооружилась тряпкой, шваброй и пошла наводить порядок.
  
   После уборки я заглянула на кухню. Неудавшийся завтрак оставил нас голодными, нужно было приготовить что-нибудь более-менее пригодное в пищу.
   Кирилл зашёл, когда я уже заканчивала печь оладьи.
   - Что ты здесь натворила?
   - Убралась, столько пыли было и хлама, ты совсем не следишь за жильём...
   - Зачем? - раздражённо перебил он. - Кто тебя просил? Это моя пыль и мой хлам, и не надо здесь убираться...
   - Не кричи. Оладушки будешь?
   - Оладушки? Оладушки буду, - подобрел Кирилл.
  
   Вечером мой доктор решил, что я в состоянии отправиться домой. Я не знаю, повлияла на это моя несанкционированная уборка, или что-то ещё, но Кирилл выглядел каким-то встревоженным, даже - взъерошенным. У меня было чувство, что я вторглась на чужую территорию, проникла на какую-то запретную зону. По закону жанра, я должна была найти пару скелетов в шкафу, какие-нибудь переписки, или фотографии, которые рассказали бы мне неприятную Кириллину историю, или семейную трагедию.... Но ведь ничего этого не случилось, всё было в порядке! Мне хотелось потребовать объяснений, но было неловко, да и недавно прошедшая ссора давала о себе знать. Он был молчалив, задумчив, но вряд ли сам смог бы дать объяснение своему поведению.
  
   6
   Смеркалось. Кирилл пошёл провожать меня домой. Мы шли молча, я касалась плечом его руки. Казалось, что какая-то невидимая преграда нависла между нами. Дойдя до дома, мы остановились, не зная, что сказать друг другу. Наверное, это была первая неловкая пауза. Я взглянула на Кирилла исподлобья, пытаясь подобрать нужные слова. Он посмотрел на меня и издал нервический смешок.
   - Это что-то новенькое.
   - Прости, просто у тебя лицо такое, ну...как у обиженного котёнка. Смешная.
   Я улыбнулась. Посмотрела в его глаза...какой всё-таки удивительный цвет. Волконскоит. Редкий минерал редкого зелёного цвета...
   - Я отражаюсь в твоих глазах. Вот там я смешная!
   Он мягко улыбнулся и провёл рукой по моей щеке. Внутри всё заныло, казалось, что я срываюсь вниз и лечу, лечу, лечу...
   Кирилл прижал меня к себе. Я закрыла глаза и быстро прошептала:
   - Прости меня.
   - За что?
   - Просто прости. За меня.
   - Иногда мне кажется, что в мои семнадцать мозгов у меня больше, чем у тебя, - сказал он, поглаживая меня по голове. - Ты такая взбалмошная, но на тебя невозможно обижаться.
   - Я сложный человек.
   - Возможно. Только я, знаешь, вряд ли проще...
  
   - Молодые и интересные, я, конечно, всё понимаю, но этой красавице пора возвращаться домой, - смеющийся голос моего отца, вышедшего на крыльцо покурить, вернул нас с Кириллом к реальности. - Если, конечно, вы, молодой человек, не собираетесь окончательно её к себе переселять.
   Кирилл усмехнулся, а я невозмутимо сообщила:
   - Нет, папа, я никуда от тебя не уеду. Договоришься, вообще с тобой жить останусь навсегда.
   - Не смей угрожать отцу, - с деланной сердитостью ответил папа. - Прощайтесь, и домой заходи. Холодно уже.
  
  
   Когда я наконец зашла домой, отец сидел за столом и пил свой противный голый кофе, без молока и без сахара.
   - Как ты, Тигра? Болеешь?
   - Уже нет, - я села рядом с папой, и чувствовала его такой родной и тёплый запах. - Я соскучилась по тебе.
   - И я по тебе.
   Мы болтали с отцом до самой поздней ночи. Обо всё и ни о чём. Вечер кончился, когда за окном уже начинало светать.
  
  
   С утра Кирилл не позвонил, и не пришёл. Я решила, что у него тоже могут быть важные дела, поэтому взяла этюдник и отправилась на Везер. День с кистью в руках пролетел незаметно. Забавно было видеть столпившихся в восхищённом молчании у тебя за спиной мальчишек и девчонок, пока ты рисуешь. Домой я возвращалась в приподнятом настроении.
   Тем временем уже стемнело. От Кирилла не подавалось признаков жизни. Я старалась не думать об этом, находить себе какие-то занятия.... Но успокоиться не могла, мысли, пульсирующие его именем, заполонили мою голову.
   За окном посигналили. Я выглянула и замерла от переполнившего счастья: это он. Кирилл стоял около машины, задрав голову вверх, и махал мне рукой: мол, выходи.
  
   Я выбежала. Меня обдало сырой ночной прохладой улицы. В руках Кирилл держал какую-то древнюю масляную лампу и букет незабудок.
   - Это тебе, - сказал он, протягивая цветы. - А это - для приятного вечера. Садись в машину, поехали.
   Я без лишних вопросов села в его автомобиль. Я не спрашивала, где он был целый день и куда мы едем, я просто наслаждалась его тонким профилем и тембром его голоса.
   - Почему ты не спрашиваешь, куда мы едем?
   - Зачем?
   Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся.
   - Не знаю, обычно ты очень любопытная.
   Я рассмеялась.
   - Хорошо, куда мы едем.
   - На море, - сказал он и прибавил газу. Мы уже выехали на автомагистраль, где-то на горизонте забрезжило Северное море.
   - Чудесно. А лампа тебе зачем? - я улыбнулась.
   - А ты предлагаешь в темноте сидеть?
  
   Он усердно смотрел на дорогу, а я провожала глазами бабочек, летящих на свет фар. Было так уютно на душе, что не хотелось шевелиться - вдруг спугнёшь это состояние. Мы приехали. Это было чудесное место: луг, тонкая полоса песочного пляжа и ивы, огромные ивы, склонившиеся до самой земли.
  
   - Как здесь красиво.
   - Я весь день ездил, искал это место, - с гордостью сказал он.
   Я посмотрела на него. Какой же он ещё мальчишка.... Совсем ребёнок. Особенно сейчас, когда мы зажгли эту древнюю масляную лампу, испускающую тёплый оранжевый свет, когда мы сидели на берегу моря, где воздух пахнет солью. Он широко улыбался, как улыбаются совсем маленькие дети, в его взгляде было неподдельное, неиспорченное, искреннее счастье.
   Заиграла музыка из машины. Я удивлённо вскинула брови.
   - А ты как думала? Всё предусмотрено, - засмеялся он, вытаскивая жестом фокусника из-за спины шампанское и два одноразовых стаканчика. От этого сочетания мне стало смешно.
   - Ты предлагаешь пить благородный "Абрау-Дюрсо" из пластиковых стаканчиков?
   - А ты - из горла бутылки? - он улыбнулся. - Извини, хрусталь я бы уже разбил где-нибудь.
   - Извиняю.
   Он наполнил наши "бокалы" и с видом знатока принялся говорить тост:
   - Сегодня ровно две недели, как мы с тобой встретились. Между прочим, наша встреча - это чудо, ты не находишь?
   - Нахожу, - улыбнулась я, предвкушая продолжение его речи.
   - Знаешь, я думал, что за две недели невозможно влюбиться без памяти. Но я совершил невозможное. Я люблю тебя, Ася. Нет... Синька, - он улыбнулся.
   Я задумалась. Что такое любовь для меня? Люблю ли я этого мальчишку, в праве ли я забирать себе его, возможно, первое чувство? Я подумала и ответила:
   - И я люблю тебя. Давай за это выпьем.
   Мы сделали пару глотков и отставили шампанское в сторону. Играла какая-то медленная, приятная музыка, Кирилл взял меня за руку.
   - Пошли танцевать?
   - Я? Танцевать? На сухой траве, на песке? Ты смеёшься?
   Он смотрел на меня абсолютно серьёзно.
   - Нет. Пошли танцевать!
   - Но я... я не умею.
   - Я умею!
   Он схватил меня за талию и закружил. Я расхохоталась. Музыка играла, вокруг лампы вились бабочки, пахло морем и солью, а мы - танцевали.
   Он двигался безукоризненно, направлял меня так, что я даже не замечала своей неумелости, неловкости. Было видно, что танец - его стихия.
   Каким-то образом мы дотанцевали до самого моря.
   - Как ты думаешь, вода холодная?
   Он удивлённо вскинул брови.
   - А ты хочешь купаться?
   Если честно, у меня не было такой мысли, но эта идея мне понравилась. Я скинула босоножки и, сжавшись от страха попасть в ледяной поток, зашла в воду по щиколотку. Удивительно, но она была тёплой.
   - Ася, ты что делаешь! Это же Северное море!
   - Ничего, не Северно-Ледовитый океан же, - улыбнулась я. - А здесь очень даже тепло. Море-то мелкое совсем. Может, поплавать? - и я без лишних слов стянула с себя сарафан.
   Купальника на мне, естественно, не было. Кирилл растерянно смотрел на меня.
   - Ты собираешься плавать в нижнем белье? Ночью? В незнакомом месте, в холодном море?
   - Да.
   - Ты сумасшедшая.
   - Наверное.
   Он подошёл ко мне вплотную. Я стояла на самой кромке воды, волны то омывали мои ступни, то отступали снова. Кирилл обнял меня.
   - Ты уже холодная.
   - Просто ты горячий, - улыбнулась я. Чтобы поцеловать его, мне пришлось вставать на кончики пальцев, чтобы дотянуться до его губ. Он сжал меня сильно-сильно, что даже хрустнули кости, я засмеялась, высвободилась из объятий и побежала в воду.
   Море было ласковым. Я быстрее нырнула, чтобы окунуться полностью и не чувствовать прошибающего холода. Кирилл смотрел на меня, барахтающуюся в воде, и улыбался.
   - Ты смешная всё-таки.
   - Пошли ко мне лучше, тут здорово.
   Он недоверчиво окинул глазами море. В нём отражались звёзды, лунная дорожка бороздила лёгкую рябь на его поверхности, охваченной штилем.
   - Одна сплошная романтика,- он усмехнулся. - Даже скучно как-то.
   - Хватит болтать, иди сюда!
   Он усмехнулся и начал стягивать с себя одежду.
  
   Мы плыли долго и далеко. Наверное, около километра от берега, Кирилл остановился и взял меня за руку, балансируя на поверхности воды.
   - Дальше не стоит, слишком опасно.
   Я вскинула брови.
   - Ася, в случае чего, я не смогу помочь тебе добраться до берега, - он покачал головой. - Поэтому лучше не стоит, я боюсь, что не спасу тебя.
   Я обхватила его шею руками и прошептала, касаясь губами его губ:
   - Спасёшь.
  
   Мы целовались, крепко обхватив друг друга, погружаясь под воду, выныривая, чтобы хлебнуть воздуха, и снова лихорадочно ища любимые губы. Так и утонуть недолго, когда тело сводит возбужденными мурашками.
   Мы поплыли к берегу, периодически касаясь друг друга и останавливаясь для долгого поцелуя. Он был таким горячим, что резкий контраст между температурой воды и температурой его тела доводил до дрожи. Я задыхалась от неистовой нежности.
  
   На берегу он достал из багажника какой-то плед, и мы сидели в обнимку у кромки воды, закутавшись в него. Его глаза блестели странным блеском, немного пьяным, немного сумасшедшим. Он достал початую бутылку шампанского и наши стаканчики.
   - Теперь твоя очередь говорить тост.
   Я сказала какую-то ерунду, и мы за неё выпили. Он уткнулся носом в мои мокрые волосы и закрыл глаза. Мы сидели так долго, наверное, около получаса, если не больше, наслаждаясь теплом, исходящим из самых глубин души.
   Он убирал с моего лица вечно спадавшие пряди волос, и в этом жесте было столько нежности, сколько нет в тысячах "люблю".
  
   - А ты знаешь, у меня послезавтра день рождения.
   - Правда? - я удивилась скорее тому, что не знала даты его появления на свет.
   - Да. Мне будет восемнадцать уже! - с нескрываемой гордостью заявил он.
   - И я смогу делать с тобой всё, что захочу? - ехидно улыбнулась я.
   - Именно.
   Мы рассмеялись. Начало светать.
   - Кирилл.... А что будет дальше? - я испугалась вдруг нахлынувших на меня собственных мыслей.
   Он задумался.
   - Какая разница, что будет дальше? Главное, что происходит с нами сейчас. В эту минуту, секунду, в конкретно это мгновение. Возможно, в далёком будущем мы будем чужими людьми... Но сейчас это не имеет никакого значения.
   Слова о "чужих людях" как будто полоснули меня ножом.
   - Поехали домой, - устало сказала я. Он пожал плечами и пошёл заводить машину.
  
  
   7
   "Возможно, в далёком будущем мы будем чужими людьми".
   Эти Кириллины слова зацепили меня настолько сильно, что внутри как будто что-то оборвалось. Этот мальчик так глупо и так бездумно разрушил во мне ощущение чего-то вечного, свойственное любви. Любовь априори может приносить радость и даровать счастье, если только есть ощущение этой вечности, что сие чувство - навсегда, а когда говорят, что "возможно в будущем мы будем чужими людьми", в душе начинает завывать сквозняк. Страшно полюбить срезанные цветы, так и страшно всецело полюбить человека, когда знаешь, что это не навсегда.
   Итак, какая-то завуалированная холодность начала мелькать между мной и Кириллом после того вечера. Я почему-то вспомнила, как бабушка говорила мне когда-то о том, что нельзя без хозяина наводить уборку в чужом доме: беда случится. Эта мысль назойливо суетилась у меня в голове, я её отбрасывала, но она снова возвращалась.
  
   Но пока чужими мы с ним не стали, я занималась вопросами более насущными. Что подарить ему на совершеннолетие?
   Сколько невообразимых ответов на этот вопрос могут дать поисковые системы всемирной сети, вы себе даже представить не можете. Мне же хотелось сделать что-то такое, что запомнится ему надолго, что он будет вспоминать, даже когда мы станем "чужими людьми".
   Сам он в ответ на подобного рода вопрос лихорадочно мотал головой со словами: "Мне ничего не нужно, мне нужна только ты". На вопрос о приблизительных планах, как он собирается отмечать столь важный день в жизни, он тоже только пожимал плечами: мол, здесь он никого не знает, тётка приедет только через неделю, планов ноль и обзаводиться ими он не намерен. Приходилось думать своей головой, в итоге я решила снять небольшой домик на берегу моря и провести там с ним пару незабываемых дней... Я купила пару бутылок хорошего глинтвейна, морепродуктов и накануне празднества отправилась в этот самый маленький домик в курортной зоне, дабы обустроить там всё для отмечания его дня рождения.
  
   Наконец этот день настал. Отец, знавший о моих грандиозных планах, только посмеивался: "Что ты там с ним делать будешь, с молодым, да с горячим".
   Рано утром я пришла к нему в дом. У меня был ключ, он оставлял мне запасной для какого-то возможного неприятного случая. Кирилл ещё спал. В доме пахло его кожей, этот запах смешался с запахом древесины, всегда наполнявшим этот особнячок, что придавало дому какой-то до боли родной уют. Я зашла на кухню, чтобы сварить какао, пока Кирилл спит. Кофе я не признаю, поэтому варить этот вредный напиток любимому человеку моя совесть позволить мне не могла.
   На кухне я разошлась и забыла о времени: за какао последовали блинчики с найденным в закромах родины черничным вареньем, за блинчиками - шоколадный мусс... готовить для меня - удовольствие, сравнимое только разве с видом новых, только что купленных красок.
   На ароматы, расплывшиеся по всему дому, в кухню зашёл сонный Кирилл.
   - Ася?.. Что ты здесь делаешь?
   - С днём рождения, - я улыбнулась, протягивая ему блинчик и большую кружку какао.
   Кирилл с видимым удовольствием принял презент и улыбнулся:
   - Отличное начало дня. Но ты испугала меня, я думал, воры.
   - Как часто ты слышал, что воры орудуют на кухне у своих жертв? - полюбопытствовала я.
   Кирилл пожал плечами.
   - Ну, это же Германия. Может быть, здесь это нормально, культурная страна, как-никак. Украл что-нибудь - оставь завтрак взамен.
   Мы рассмеялись. Утро началось на ура.
  
  
   Когда я сообщила Кириллу, что мы едем на море, он опешил и попытался возразить, что там холодно. Я покачала головой и принялась объяснять ему, что если море Северное, не значит, что оно ледяное, и летом здесь отличная курортная зона. Спорить он не стал, а только сказал, что "вечно я что-нибудь выдумаю", хотя я ещё пока ничего не выдумывала.
  
   Доехали мы довольно быстро и без приключений. Выйдя из машины, Кирилл ошарашенно обвёл глазами место, где нам предстояло провести двое суток: маленький аккуратный двухэтажный домик с идеально белыми стенами, песчаный откос, синее море, острова на горизонте... не хватало только пальм с кокосами для абсолютного "райского наслаждения".
   - Ух, ты, - сказал он и побежал осматривать дом.
   Я улыбалась. Видно было, что эта поездка стала для него приключением, и он себе не может представить, чем это приключение закончится.
   Я медленно вылезла из машины и потянулась, осмотрелась. Красивое местечко. До моря от дома всего метров триста, я сняла обувь и ступила на нагретый солнцем песок. Из дома выбежал светящийся от счастья Кирилл, который облачился уже в купальные плавки.
   - Асюта, здесь просто ВЕЛИКОЛЕПНО!
   - Я рада, что тебе нравится, - сказала я и сразу взвизгнула, потому что мой именинник схватил меня, закинул на плечо, как мешок с картошкой, и поскакал к морю. - Эй, Кирилл, отпусти! Я тяжёлая!
   Но он только смеялся и семимильными шагами направлялся к бескрайнему синему пространству. Через пару секунд я с головой оказалась в воде.
  
  
   Мокрые, уставшие, мы зашли в дом. В море мы барахтались довольно долго, пока я не поняла, что ещё немного, и шёлковый сарафан просто будет не спасти от солёной воды. В доме нас ожидал уже приготовленный мною накануне ужин из всяческих морских вкусностей. Волконскоитовые глаза Кирилла горели, как новогодняя гирлянда.
  
  
   На втором этаже нашего домика находилась открытая терраса. Когда стемнело и на небе выступили крупные звёзды, мы поднялись туда.
   Он тихо подошёл ко мне сзади и обнял за плечи, положив подбородок мне на макушку.
   - Это чудесный день. Спасибо тебе за него.
   Я повернулась к нему и пристально посмотрела в глаза. Во мне ещё жила неоправданная обида на те его слова о "чужих людях". Мне хотелось схватить его, встряхнуть, устроить допрос с пристрастием, чтобы он сказал, как сильно меня любит, и что мы никогда-никогда не расстанемся. Но в горле стоял сухой комок, и я смогла только вымолвить "Не за что" в ответ.
   Он вздохнул полной грудью.
   - Какой здесь воздух... надо надышаться этим воздухом впрок, чтобы хватило до России...
   Я кивнула и тоже набрала полные лёгкие воздуха. Мы вместе с ним задержали дыхание, Кирилл обнял меня ещё крепче и мы замерли. Не дыша, крепко обхватив друг друга, мы стояли и смотрели прямо друг другу в глаза. В какой-то момент мне показалось это глупым, и я засмеялась.
   - Ну вот, такой момент испортила, - с деланной разочарованностью сказал он.
   Я встала на носочки и поцеловала его в курносый нос. Он усмехнулся.
   - Пошли к морю, - предложила я. - Настало время плавать ночью, как мы любим.
   - И давно это стало традицией?
   - Сегодня. Дважды - это уже традиция, - улыбнулась я.
   Он кивнул, взял меня за руку, и мы отправились на берег.
  
  
   На море был уже не полный штиль, но лёгкие волны не пугали, а наоборот, только манили к себе. И только в тот момент, когда Кирилл уже стянул с себя шорты и полез в воду, я поняла, что снова забыла купальник дома, в спешке собирая дорожную сумку. На мне был дорогой комплект белья, на которое я потратила половину стипендии, поэтому гробить его в солёной морской воде я себе не могла позволить.
   - Кирилл, я не буду купаться, наверное.
   - В смысле?!
   - Ты будешь смеяться. Я забыла купальник дома.
   - В прошлый раз тебе это не помешало, - он засмеялся. - Можешь надеть уже намокшее платье, конечно...
   - Это же "Валентино"! - с ужасом воскликнула я. - Второго подобного испытания оно не выдержит!
   Кирилл пожал плечами.
   - Как хочешь, я - в воду, - и он деловитой походкой отправился покорять волны.
   Раздеться до гола? Почему бы и нет, собственно. Я скинула с себя одежду. Кирилл повернулся, его волконскоитовые глаза округлись. Я покачала головой. Ещё не хватало, чтобы он подумал, что я решила соблазнить его настолько примитивным способом. Но он только сглотнул, отвернулся и нырнул в подходящую волну.
  
   Я зашла в воду быстро: для того, чтобы не почувствовать медленного холода, и для того, чтобы море поскорее скрыло мою наготу. Я поплыла. Откуда-то исподнизу внезапно вынырнул Кирилл, я взвизгнула.
   - По-видимому, твой купальник решил сделать мне самый приятный подарок на день рождения, - сказал он, мягко, скользяще обнимая меня.
   - То есть?
   - Он решил остаться дома, ну и теперь...- протянул Кирилл, - теперь я могу обнимать тебя в этом море без его назойливого присутствия.
   Мне стало смешно. Всё-таки, он ещё совсем мальчишка: какое удовольствие ему доставляет осознание того, что рядом с ним обнажённая девушка.
   Я легла на спину. Плотная солёная вода держала меня на своей поверхности, мягко покачивая на волнах. Я закрыла глаза и улыбнулась. Вот оно - блаженство. Ничего лучше моря на этом свете сложно было что-то придумать. Кирилл подплыл ко мне вплотную.
   - Ася, ты такая красивая...
   Я усмехнулась.
   - Ты тоже. Мы с тобой друг друга стоим.
   Он крепко обнял меня. Я касалась его всем телом. Я чувствовала, что его пробивает дрожь, тело покрыто мурашками.
   - Я люблю тебя, - прошептала я ему на ухо.
   Он только сжал меня ещё крепче.
  
  
   Я не помню точно, как мы добрались до берега. Плыли, то погружаясь под воду, то выныривая, чтобы схватить воздуха, в беспрерывном поцелуе. Я не знаю, как мы не утонули, когда тела сводило от возбуждения. Когда воды стало по пояс, Кирилл подхватил меня на руки и вынес из воды, уложив на нашу же одежду.
   Ночь была тёплой. Завтрашний день обещал быть жарким. Кирилл лежал рядом со мной, такой горячий, с сумасшедшим блеском в глазах. Я целовала его лицо, а он прижимал меня к себе своими сильными руками, его дыхание обжигало мои плечи.... Сознание помутилось, мы были как будто пьяны, но пьяны не алкоголем, а морем, ночью, друг другом...
  
  
  
   8
   Два дня пролетели как две минуты. В город мы с Кириллом вернулись уставшие, но счастливые. Подарок удался. Несколько дней я его не видела, он занимался какими-то документами, оформлением уже цивилизованных, неподдельных водительских прав, визами, билетами для тётки...
   Я тем временем отсиживалась дома, рисовала, переводила. Мне не хватало его катастрофически, состояние какой-то ломки по его волконскоитовым глазам не покидало меня даже во сне. Я звонила ему по вечерам, а он говорил, что завтра у него какие-то дела, и так продолжалось чуть больше недели. После вернулась из Голландии его тётя, которая соскучилась по племяннику и не давала ему минуты свободного времени. Кирилл поначалу с радостью отвечал на звонки и звонил сам, потом в голосе появилась усталость, звонки стали всё более редким явлением.
   Я уже начала уставать скучать по нему. Я понимала, что он действительно занят, не просто так просиживает дни дома, у него важные дела.... Но за этот недолгий месяц наших с ним отношений он настолько влился в мой день, что теперь, когда он исчез из моего расписания, я начала страдать от слишком большого количества свободного времени, а он, наоборот - от его нехватки.
   Увиделись мы с ним только спустя две недели после нашего возвращения с побережья. Я бросилась ему на шею, покрывала поцелуями всё лицо, а он сдержанно улыбался и только погладил меня по спине. Меня это смутило, но виду я не подала - слишком сильно я по нему соскучилась. Кирилл взял меня за плечи на вытянутые руки, и пристально глядя мне в глаза своим искрящимся волконскоитовым взглядом, сказал:
   - Ася, послушай меня. Это решение далось мне очень трудно, клянусь.... Но это всё, моя милая, моя дорогая, моя нежная Синька...
   Я оторопела. Значение его слов не воспринималось моим разумом.
   - Что - всё?
   Он напряг скулы так, что заиграли жевалки. Долго-долго смотрел мне в глаза, наклонившись, и молчал. Потом резко выпрямился и, глядя куда-то вдаль, быстро начал говорить:
   - Ася, всё - это значит всё. Точка, конец. Я слишком рано сказал, что люблю тебя, я не понимал, что происходит, слишком много свободы мне выпало.... Ты мне, конечно, очень нравишься, очень, до сумасбродства, до умопомрачения, но это не любовь. Это, наверное, можно охарактеризовать как "курортный роман". Да, курортный роман, именно. Ведь мы вернёмся домой, лето закончится, и мы больше никогда не будем общаться...
   - Но с чего ты взял это?! - возмущенно перебила его я.
   Кирилл сделал неопределённый жест рукой, как бы давая понять, что ему эта речь и так даётся с трудом, и если я буду перебивать, будет только хуже. Я покорно замолчала и он продолжил:
   - Просто я знаю это, и всё. Так не бывает. Так бывает только в любовных романах и сопливых мелодрамах. Тебе скоро двадцать, мне едва восемнадцать, я только-только поступил в институт, мне будет не до отношений.... Ты же живёшь совсем другой жизнью! Зачем я тебе? Зачем? Мальчишка...
   - Кирилл, теперь ты меня послушай. Если ты просто боишься сложностей...
   - Да, я боюсь сложностей! Я трус, я боюсь, можешь презирать меня, можешь ненавидеть, но я так не могу, ничего у нас с тобой не получится, извини меня, Ася, прости меня, если сможешь... - он выпалил это на одном дыхании и закрыл глаза. Я чувствовала, что ему больно. Но то, как было больно мне, я не могу описать словами. Я не могу подобрать таких слов, я их не знаю. Во мне что-то рухнуло, в одночасье разбилось, утопло, потухло. Кирилл открыл глаза и тихо продолжил:
   - Сегодня ночью я уезжаю в Прагу. В Бремене ты меня больше не увидишь... это я тебе обещаю. Я желаю тебе всего самого лучшего. Правда, ты удивительная.
   Я смотрела на него. Пушистые ресницы, изящный изгиб бровей, родинка на правой щеке.... Всё это было таким родным, и теперь таким чужим, что сносило крышу. Да, он говорил правдивые вещи. Всё было бы так, именно так, как он описал, если бы это был кто-то другой, но не я и не он... Я не понимала одного - как он не понимает того, что это - по-настоящему? Что я люблю его, вот такого, сложного, с пьяным взглядом и неопределённой улыбкой, что его искрящиеся глаза удивительного цвета "волконскоит" по ночам мне снятся?...
   Я молчала. В носу щипало, в глазах помутнело. По щеке скатилась одинокая скупая слезинка. Дыхание перехватило, и я только глупо взмахивала намокшими ресницами, до конца ещё не осознавая, что произошло.
   - Кирилл.... Но... ты мне нужен!
   - Зачем? - он нервно дёрнул головой и сжал губы.
   - Я не могу объяснить, ... так бывает. Бывает так, что без человека - никак. Что он заполоняет все твои мысли, все твои сны, что его имя пульсирует у тебя в голове навязчивой идеей. Вот такая ерунда у меня к тебе, Кирилл...
   - Ася, а что, если у этого человека всё в точности до наоборот?
   Я вскинула брови и удивлённо посмотрела на него.
   - Насколько наоборот?
   Он вздохнул и обнял меня за плечи.
   - Ася, прости меня за эти слова, но всё это время я не скучал по тебе. Нисколько.
   - Просто у тебя не было времени...
   - Не просто. Да, во мне была страстная вспышка, я думал, что это любовь, но нет, я ошибался. Прости меня, если сможешь. Ты достойна лучшего, ты другого найдёшь... Более простого. Более честного, открытого...
   - Не хочу другого, тебя хочу, - я по-детски надула губы и нахмурила брови. Кирилл отпустил мои плечи и вздохнул.
   - Я всё сказал. Прощай, я желаю тебе всего самого лучшего. Прости меня, если сможешь.
   Он резко развернулся, сел в свою белую ухоженную тойоту и рванул с места, как будто это спасло бы его от моего уничтоженного взгляда, от тех мыслей, которые будут преследовать его.
   Я стояла на обочине, обдуваемая ветром. Хмурилось, вот-вот должен был начаться дождь. Во мне было пусто. Так пусто, как не бывает в пересохшем колодце. Не было сил даже плакать.
   Я думала о том, что грош мне цена, как девушке: я, считающая себя уже бывалой женщиной, не смогла удержать, заинтересовать, влюбить себя мальчишку, которому едва стукнуло восемнадцать. Я думала о том, что уже середина августа, и через пару недель начнутся занятия в университете, и что через восемь дней я улетаю домой.
   Мыслей о Кирилле я старалась тщательно избегать, но его имя мигало у меня в голове в фоновом режиме. Так я простояла, наверное, очень долго, потому что редкие прохожие обводили меня удивлённым ошарашенным взглядом. Один молодой немец подошёл ко мне и спросил, не нужна ли мне помощь. Я мотнула головой и продолжала стоять дальше, уставившись в одну точку.
   Начался мелкий, моросящий, противный дождишко. Я как будто очнулась и медленно побрела вдоль по улице. Шла я так довольно долго, пока не оказалась вдруг у дома Кириллиной тётки. Уже смеркалось, и в окнах горел свет. Я видела его фигуру в окне, он с кем-то разговаривал по телефону, широко размахивая руками. Я разрыдалась. Нить, собиравшая мои нервы в клубок и не дававшая мне развалиться на кусочки, порвалась. Колени сами подогнулись, и я просто села на бордюр, уткнулась лицом в ладони и рыдала, рыдала, рыдала. Сначала громко, смачно и навзрыд, потом всё тише, и спустя время слёзы кончились, и я просто изредка вздрагивала и всхлипывала. Сил встать и пойти домой не было абсолютно.
   Я услышала писк сигнализации. Кирилл вышел из дома с чемоданами и направился к машине, его тётка - невероятно худая женщина лет сорока - что-то тихо говорила ему, поглаживая по плечу. Он кивал и смотрел вдаль. Я не могла оторвать от него глаз. Мне вдруг почудилось, что я вижу его в последний раз, что он уедет сейчас и никогда не вернётся в наш город. От этой мысли я всхлипнула как-то слишком громко, что он услышал и повернул голову, заметив меня.
   - Ася...
   Я замотала головой, вскочила и побежала прочь. Нет, больше не надо было никаких слов, никаких объятий, жестов, взглядов, больше ничего.
   Он догнал меня и рукой резко остановил, и повернул к себе. Я закрыла глаза, чтобы не пересекаться больше с ним взглядом. Он прижал меня к себе и начал мягко гладить по голове. Потом взял меня за шею, поднял мою голову и посмотрел мне прямо в глаза. Я смотрела на него как завороженная, немигающим взглядом. По моему лицу была размазана тушь, опухший красный нос и воспалённые глаза дополняли нелестную картину.
   Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застыли на его губах. Он снова прижал меня к себе.
   - Я ужасный человек. Я сделал тебе больно.
   Я замотала головой и прошептала:
   - Нет, ты самый лучший.
   Он горько усмехнулся.
   - Ася, я не чувствую к тебе сейчас ничего, кроме жалости...
   Я подняла взгляд на него и серьёзно посмотрела прямо в глаза.
   - Не надо меня жалеть. Жалость - удел слабых.
   Эти его слова оскорбили меня до глубины души. Ещё чего не хватало, какой-то мальчишка будет меня жалеть! Наверное, его самооценка взлетела выше атмосферы.
   Мне захотелось влепить ему пощёчину, но я не стала. Я сухо, едва слышно произнесла "Удачи", развернулась, и быстрым шагом пошла в сторону отцовского дома.
  
   Забежав домой, я быстро умылась, чтобы папа не успел заметить, что я плакала, и легла в постель. Я пыталась вспомнить, что побудило меня тогда сесть в его машину...
   На следующий день я сменила билеты на ближайший рейс до родного города. Оставаться в Бремене я больше не хотела. Отец попытался меня отговорить, но я настояла на своём: неделя раньше, неделя позже, сути не меняет, но здесь мне всё напоминало о Кирилле, а это было невыносимо.
  
   Я собирала чемоданы. В последний раз съездила в Шнор, заглянула на Рыночную площадь, прошлась по набережной. Я ещё вернусь сюда.... Но только когда забудется мальчик, который танцует...
  
   В самолёте я спала без сновидений. Пять часов лёта, и я дома. Снова родное российское солнце, смог и душные жаркие августовские улицы. Здесь я почувствовала, что возвращается на свои места. Жизнь принимает своё нормальное, привычное русло. Через пару недель начнутся занятия в университете, друзья, учёба... и я забуду. Забуду. Забуду...
   С глаз долой - из сердца вон.
  
   Изредка мне снились его глаза. Во сне я вспоминала наши с ним вечера, камин, море. С утра я просыпалась в странном, непонятном, но не очень приятном состоянии, как будто после кошмаров. Вся наша с ним история начинала казаться сказкой, некогда прочитанной книжкой, посмотренным фильмом, рассказанной историей.
   Всё возвращалось в своё нормальное, привычное русло.
  

Вместо эпилога

   Пятое сентября. У нас, свежеиспечённых третьекурсников, начался первый день занятий, на который я, следуя своей дурацкой привычке, опоздала. Я неслась по коридору, вспоминая нужную аудиторию, в наушниках гремела музыка, и я ничего не замечала вокруг. Из-за угла вынырнула какая-то фигура, которую я не заметила, и в которую я врезалась чуть ли не с разбега. Из рук выпала стопка книг, и по классике жанра голливудского кино, я и этот человек одновременно присели, чтобы эти книги собрать. Я поймала на себе взгляд и подняла голову, замерев от изумления.
   На меня смотрела пара глаз удивительного цвета "волконскоит".
   Эти глаза обвели меня ошарашенным взором, я не могла от них оторваться.
   К моей руке прикоснулись тонкие мягкие пальцы, и от этого прикосновения всё внутри заныло.
   - Ты?..
   - Я...
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"