Нижний блок - атака - разворот... мечи скрестились, Льюберт крутанул запястьем, и оружие противника со звоном отлетело в сторону. А сам "дан-Энрикс", поскользнувшись, упал на песок. Дарнторн с удовольствием изобразил над головой упавшего противника обычный добивающий удар, и неожиданно заметил, что клинок в его руках - совсем не деревяшка. И даже не тренировочное затупленное оружие, а просто - меч как меч.
Которым в самом деле можно запросто добить упавшего.
Но тогда их поединок с Пастухом никак не мог быть тренировкой в Академии. Если у них обоих настоящие мечи, значит, все теперь по-настоящему.
На секунду ему стало страшно, но страх быстро пропал, сменившись совершенно другим чувством. Стоять над побежденным Пастухом с мечом в руках - да это было просто... восхитительно!
Нет, убивать его прямо сейчас Дарнторн не собирался. Так далеко его ненависть к "дан-Энриксу" еще не заходила. Но его опьяняла сама мысль, что он _мог_ бы это сделать - если бы ему так захотелось.
Он еще немного постоял над Пастухом, наслаждаясь выражением растерянности и испуга на его лице, а потом подумал, что неплохо бы забрать и его меч, и оглянулся, чтобы подобрать упавшее оружие. Меч обнаружился лежащим на земле шагах в пяти от Льюберта. Тот удивился, что он отлетел так далеко, и подошел поближе. И остановился, сбитый с толку, окончательно переставая понимать, что происходит.
Потому что этот меч был деревянным.
- ...Просыпайтесь, господин. Вам пора ехать.
Льюберт тихо застонал, не открывая глаз. Такой приятный поначалу сон закончился как-то двусмысленно, оставив неприятное, сомнительное послевкусие. Может быть, дальше все стало бы понятнее, но этого Дарнторну, по вине его домоправителя, уже не суждено было узнать.
- Если пожелаете, я прикажу подать вам завтрак в малую гостиную.
- Отвяжись, - невнятно пробормотал мальчик, перекатываясь на живот и с трудом подавив в себе желание запустись в зануду шелковой подушкой.
- Вставайте, господин Дарнторн, - настаивал домоправитель. Раньше будить "молодого господина" посылали кого-нибудь из слуг, но в особняке Бейнора Аракса Дарнторна Льюберта побаивались. Мало кто решился бы надоедать ему, когда племянник лорда просыпался в плохом настроении и, даже не глянув на вошедшего, бесцеремонно посылал его куда подальше.
А в последнее время по утрам у Льюберта почти всегда было плохое настроение. Никто из обитателей особняка не понимал, с чем это связано. У хозяйского племянника хватало недостатков, но сонливости и лени за ним раньше никогда не замечали. Наоборот, и летом, и зимой он просыпался сам и, даже не позавтракав, куда-то исчезал с компанией приятелей. Обычно за воротами Дарнторна дожидались Грейд Декарр, Ларс Тинто и еще с полдюжины парней - по большей части из числа лаконцев. Последние два года, даже не учась в Лаконе, Льюберт проводил там большую часть времени. Все в доме знали, что он с нетерпением ждет дня, когда поступит в Академию. И вот, с начала обучения прошло каких-то шесть недель, а Льюберт ведет себя так, как будто бы Лакон ему смертельно надоел.
Вот и сейчас мальчик подтянул повыше одеяло, словно подчеркивая, что не собирается вставать.
- Ваш дядя велел разбудить вас к смене караулов, чтобы вы не опоздали на занятия, - гнул свою линию домоправитель.
- Который час? - пробормотал Дарнторн в конце концов, поняв, что управляющий так просто не отстанет.
- Четвертая стража, господин.
Ну да, все правильно. Шесть часов по полуночи. В Лаконе в этот час подъем, а значит, он как раз успеет встать, позавтракать и прибыть в Академию, благополучно пропустив их идиотскую пробежку. Осень в этом году стояла непривычно теплая и сухая, но Дарнторн уже сейчас не без злорадства думал, каково лаконцам будет нарезать круги по парку в хмурых и промозглых октябрьских сумерках, поскальзываясь в лужах и глупо тараща заспанные, мутные глаза. А после этого, толкаясь, умываться возле каменного желоба водой, которая, по мнению Дарнторна, могла сгодиться только для того, чтобы ополоснуть ей бабки своего коня. Все равно ни на что другое она уже не могла пойти после того, как в ней плескалось столько грязных рук. И вдобавок умывались вшивые простолюдины...
Утренние тренировки, бывшие для большинства лаконцев лучшей частью дня - конечно, если не считать свободных часов вечером - давно уже не доставляли Льюберту особенного удовольствия, хотя во всем отряде мало кто мог бы равняться с ним на тренировочной площадке, и его заметные успехи в фехтовании, гимнастических упражнениях и борьбе приятно щекотали самолюбие Дарнторна. Но мастер Хлорд, как будто бы нарочно для того, чтобы испортить Льюберту все удовольствие, с первого дня занятий по какой-то странной прихоти поставил его в пару с Пастухом. С этим проклятым выскочкой, чумазым полукровкой, самозванным Риксом, нагло затесавшимся в число учеников. У Дарнторна накопилось множество прозваний для соперника на тренировочной площадке, и подчас они срывались с языка почти помимо воли.
Поначалу это было даже забавно. Пастух - вот ведь умора - путался в простейших стойках, да и тренировочным мечом размахивал, как баба коромыслом. Льюберт мог без труда отвлечь его каким-нибудь обманным движением, а потом от всей души заехать своему противнику по локтю, по плечу или по ребрам. Собственно, Рикс всякий раз так глупо подставлялся, что хорошим ударом по голове Льюберт легко мог бы надолго вывести его из строя, но не делал этого из опасения, что мастеру Хлорду может изменить его хваленое терпение. Наставник и так видел, что, пока все остальные выполняют его указания и добросовестно осваивают показанные мастером приемы, Рикс и Дарнторн тренируются по собственной программе. То есть Дарнторн попросту навязывает неумелому противнику свой темп и правила игры, а тот изо всех сил пытается с этим справиться. Как правило, без особого успеха.
Льюберт не очень понимал, почему Хлорд молчит и не пытается вступиться за своего любимчика - или, по крайней мере, почему он не поставит Рикса в пару к его дружку-каларийцу. Но в первые дни занятий Дарнторна это не слишком волновало. Он с энтузиазмом пользовался предоставленной возможностью поиздеваться над своим врагом, или, как понимал это он сам, "указать южанину, где его место". Он ядовито комментировал ошибки своего противника, интересовался, не мечтает ли Пастух вернуться к прежней жизни, явно подходившей ему куда больше, чем учеба в Академии, и всякий раз злорадно улыбался, с легкостью преодолев очередной атакой неуклюжую защиту Крикса на занятиях по фехтованию. Если бы в ответ тот злился или огрызался, торжество Дарнторна было бы полным. И, возможно, раздосадованный и униженный противник рано или поздно перестал бы занимать его внимание, и Льюберт сумел бы даже выкинуть из головы ту драку во дворе, память о которой до сих пор мешала ему спать и отравляла будни в Академии. Но Крикса словно подменили. Казалось, он дал себе слово ни за что не ссориться с Дарнторном и упорно следовал этому правилу. Что бы Льюберт ни говорил, как бы ни язвил и не пытался оскорбить противника, Пастух только едва заметно хмурил брови и молчал. И это еще в лучшем случае. Время от времени лицо южанина приобретало такое странное, отсутствующее выражение, как будто бы тот спал с открытыми глазами или погружался в мысли и воспоминания, никак не связанные с Академией и Дарнторном. Льюберт не подозревал, что Крикс, однажды обнаружив, что его противника обескураживает это выражение лица, начал намеренно изображать глубокую задумчивость всякий раз, когда Дарнторн испытывал его терпение особо изощренно и навязчиво. Но, как бы там ни было, эта манера "уходить в себя" или молчать в ответ на все его слова порядком раздражала Льюберта, который в такие моменты чувствовал себя так глупо, словно оскорблял оштукатуренную стену. Не меньше выводило из себя то обстоятельство, что Крикс старался не показывать, как ему больно, даже если после слишком сильного удара мечом по колену начинал заметно припадать на эту ногу. Он не прекращал тренироваться, не отпрашивался в лазарет и вообще никак не проявлял неудовольствия, хотя не мог не понимать, что ничего подобного бы не случилось, если бы его противник соблюдал предписанные правила. Даже Льюберт понимал, что он перегнул палку, нанося настолько быстрый и непредсказуемый удар, и ожидал вмешательства Наставника. А "дан-Энрикс" доводил его до белого каления, делая вид, что все в порядке. Некоторое время Льюберт пытался успокаивать себя мыслью, что Пастух просто боится отвечать ему, чтобы впоследствии не поплатиться чем-нибудь похуже нескольких ушибов, но такая мысль казалась недостаточно правдоподобной. Будь южанин трусом, не желающим открытой ссоры, он давно пожаловался бы Наставнику и попросил найти ему другую пару. А вместо этого он всякое утро с необъяснимым упорством вставал напротив Льюберта и с самым серьезным выражением лица салютовал ему мечом, после чего Дарнторну оставалось только повторить его движение и, скрепя сердце, приступить к занятиям, мысленно посылая к фэйрам Хлорда, Пастуха, а заодно самого себя - за то, что он в каком-то смысле поспособствовал "дан-Энриксу" попасть в Лакон.
Однажды, уходя одним из первых с тренировочной площадки, где он, откровенно говоря, не желал оставаться ни одной лишней минуты, Льюберт оглянулся, чтобы найти Грейда и Фессельда, и заметил, что Пастух стоит на том же месте, где они закончили тренироваться, провожая его взглядом, и вид у него уже не безразличный, а мрачный и растерянный, как будто он решает сложную задачу и никак не может найти правильный ответ.
Но странное, не поддающееся объяснению поведение Пастуха на тренировках было не единственным, что раздражало Льюберта. В скриптории, где проходили остальные дневные занятия, Дарнторну пока что не приходилось чрезмерно напрягаться, поскольку, в отличие от большинства собравшихся в Лаконе новичков, он уже кое-как умел писать, а читать способен был даже довольно бегло. В отличие от него, Пастух не мог надолго отвлекаться от задания. Он старательно выписывал слова и предложения из книги на свою дощечку, нетерпеливо тряс рукой, чтобы дать передышку онемевшим пальцам, и опять упрямо брался за работу, так низко наклонившись над столом, что темные волосы, свесившись со лба, закрывали лицо. Ходивший по скрипторию наставник часто бросал ему "Выпрямись!", и тогда Крикс, едва заметно вздрогнув, садился прямо, расправляя плечи, чтобы через несколько минут опять увлечься и согнуться в три погибели над книгой. Льюберт наблюдал за этим не без тайного злорадства, а в конце занятий с чувством превосходства клал на стол наставника свою табличку. Слушать, как его враг, вызванный к столу Наставника, пытается читать какой-нибудь отрывок из имперских хроник, было еще веселее. Крикс запинался, то надолго замолкая перед каждым словом, то пытаясь прочитать всю фразу одним махом и безбожно путая слова. Льюберт негромко передразнивал особенно забавные ошибки, и его друзья с готовностью хихикали. Даже наставнику не каждый раз удавалось удержаться от улыбки. К сожалению, читал Пастух не хуже всех в отряде. Хотя бы потому, что делать это хуже его друга Лэра все равно никто не мог - такое было просто выше человеческих возможностей. Юлиан - тот даже и теперь, спустя полтора месяца с начала обучения, все так же продирался через буквы, словно через непролазные лесные заросли или через колючие кусты. И с явным облегчением вздыхал, когда наставник, потеряв терпение, сажал его на место. Льюберт насмехался и над ним, тем более, что, после Рикса, Юлиан раздражал Дарнторна сильнее всех в отряде.
Однако промахи "дан-Энрикса" были все же приятнее. И если остальные новички по большей части отбывали дневные занятия, как скучную повинность, то Льюберт с некоторых пор любил их больше тренировок. Здесь никакой Хлорд не мог заставить его сидеть за одним столом с паршивым выскочкой, и этого было вполне достаточно, чтобы поднять Дарнторну настроение.
По крайней мере, до недавних пор.
Несколько дней назад произошла история, из-за которой удовольствие от письменных занятий раз и навсегда поблекло.
В этот день полученное ими задание было сложнее, чем обычно. Следовало выписать из книги внушительный фрагмент поэмы Хэна Мордвуда "Холмы Равейна". Для копирования предлагалась Песнь Двенадцатая, из которой легендарный менестрель Алэйн Отт столетием позднее сделал знаменитую балладу о героях, павших в Битве на холме. За работу принялись с особенным энтузиазмом, потому что мэтр Хайнрик, их наставник, обещал на сей раз отпустить пораньше всех, кто справится с заданием. Среди тех, кто завершил с работу раньше остальных, к удивлению Льюберта, был и Пастух. Но главное случилось дальше. Когда мальчики начали приносить переписанные тексты Хайнрику, тот улыбнулся и сказал, что теперь они должны забрать таблички в башню и к следующему занятию выучить отрывок наизусть. Льюберт явно был не единственным, кто совершенно не обрадовался перспективе тратить свободные вечерние часы на нудное зазубривание стихов. Но возразить никто не попытался. Кроме Пастуха. Который неожиданно спросил наставника, а что тут, собственно учить. Как будто недостаточно переписать подобный текст, чтобы его запомнить. "Хочешь сказать, что ты уже сейчас готов прочесть балладу наизусть? - заинтересовался Хайнрик. - Очень хорошо! Послушаем. Все, кто закончил, могут уходить". Но, разумеется, никто не вышел из скриптория - всем было интересно посмотреть, к чему приведет "дан-Энрикса" его самонадеянное заявление. Крикс покосился на табличку, и кое-кто из лаконцев захихикал, но потом Пастух пожал плечами, положил скопированный текст на стол перед наставником и стал читать по памяти. В начале Хайнрик пару раз поправлял мелкие неточности, но потом перестал, хотя следившие за чтением заметили, что некоторые слова "дан-Энрикс" заменил другими. Наверное, мастер не захотел перебивать чтеца из-то того, что, постепенно справившись с волнением, Пастух заметно разошелся и закончил декламировать балладу с явным воодушевлением. Дарнторн скрипел зубами, слушая, как Хайнрик ставит Рикса в пример остальным ученикам и говорит, что, если бы они не просто механически переписали текст, а постарались заинтересоваться его содержанием, то наверняка могли бы сделать то же, что и их товарищ. Льюберт в свою очередь полагал, что дело тут было только в хорошей памяти, помноженной на вечное стремление "дан-Энрикса" казаться лучше и умнее, чем он есть.
Как бы там ни было, но своей цели Рикс добился. Последние дни наставник явно выделял его среди других. Он чаще подзывал его к себе, заглядывал в табличку, что-то поправлял и комментировал. Слушая Хайнрика, "дан-Энрикс" - лицемер! - сосредоточенно кивал, разыгрывая паиньку. Неплохо для ученика, который чуть каждый день получает от мастера Хлорда новые взыскания и тратит вечера то на уборку, то на отмывание котлов на кухне, то на переписывание какой-то ерунды из свода правил Академии! Причин для наказаний было множество. То Пастух слишком дерзко улыбался, когда мастер Вардос сделал ему замечание. То опоздал к тушению огней. То вышел в город с этим своим другом, как там его? С Димаром, кажется. К сожалению, ни одна из этих причин не была достаточно серьезной, чтобы за нее нахального южанина могли бы исключить из Академии. Поэтому и сам Пастух, и большинство его друзей смотрели на взыскания довольно легкомысленно.
Если завтракал и ужинал Дарнторн обычно дома, то вот обедал он в общей столовой, за одним столом со всеми остальными новичками. И каждый раз, глотая чечевичную похлебку, или поднимаясь, чтобы взять кувшин с оремисом, или поливая жареное мясо сливочно-чесночным соусом, он слышал, как Наставник подзывает Рикса и вполголоса отчитывает за какую-то очередную выходку. Мирто и Афейн с улыбкой переглядывались и подмигивали Криксу, если думали, что мастер этого не видит. Лэр, насупившись, смотрел в другую сторону или бросал уничижительные взгляды на Ликара, когда тот, не удержавшись, начинал хихикать. А тактичный Марк, сумевший поселиться в одной комнате с Лэром и Криксом, и при этом не испортить отношений ни с Дарнторном, ни с его друзьями (Льюберт до сих пор не понимал, как ему это удалось), вполголоса просил у Юлиана передать ему какое-нибудь блюдо, ловко отвлекая Лэра от беседы Пастуха с Наставником.
В общем, Дарнторн понимал, что жизнь "дан-Энрикса" в Лаконе ну никак нельзя назвать невыносимой. Со стороны казалось, что его обидчик благоденствует, в то время как самому Льюберту каждый день в учебы приносил все новые причины для раздражения. Наблюдая, как "дан-Энрикс" в окружении своих приятелей идет - точнее, шествует - по галереям Академии, Льюберт испытывал почти что непреодолимое желание догнать южанина и дать ему пинка. Но если избиения на тренировках Рикс переносил стоически, то после такого он, пожалуй, все-таки полез бы в драку. А Дарнторн ни в коем случае не согласился бы еще раз драться с Риксом при свидетелях. Да, собственно, и без свидетелей, пожалуй, тоже.
Льюберт приподнялся на кровати, в первый раз задумавшись, не притвориться ли ему больным, чтобы совсем не ехать в Академию. Тем более, что Дарнторн в самом деле выглядел и чувствовал себя неважно. Накануне он засиделся допоздна у Фавера Фессельда и вернулся уже к ночи, а потом еще не меньше двух часов возился с соколами и борзыми лорда Бейнора, которые, казалось, были сильно удивлены его вниманием в столь поздний час. Слугу, тактично намекнувшего, что молодому господину пора бы ложиться спать, Льюберт, бывший вчера вечером особенно не в духе, осадил так, что тот больше не осмеливался делать ему замечаний. В глубине души Дарнторн уже раскаивался в том, что не послушал данного ему совета, потому что этим утром спать ему хотелось до головокружения. А если вспомнить, что в Лаконе его ждал Пастух, то мысль изобразить серьезное недомогание и не появляться в Академии казалась более чем соблазнительной.
И все-таки по зрелом размышлении пришлось от нее отказаться. Во-первых, управляющий бы непременно вызвал к нему лекаря... В домашние врачи лорд Бейнор выбрал дурака и шарлатана, истинную цену которому его племянник знал гораздо лучше, чем сам лорд. Так что Льюберт ни капли не боялся, что его разоблачат. Зато у дядиного лекаря была одна довольно неприятная особенность - не доверяя ни традиционным лекарствам, изготовленным гильдией Травников, ни уж тем более загадочным эссенциям и мазям, составляемым его известным конкурентом, Рам Ашадом, этот ученый муж важно цитировал трактаты, где причиной всех болезней называли загустевшую, испорченную кровь, потому и лечил больных по большей части именно кровопусканиями. А Льюберту совсем не улыбалось вместо временной и быстропроходящей слабости от недосыпа пролежать в постели несколько дней с настоящей слабостью, вызванной потерей крови, как это уже бывало раньше в результате хитроумного "лечения". Кроме того, в последние дни Лакон бурлил в предвкушении поездки в Деревянную крепость, куда должны были выехать три младших отряда. Для учеников мастера Хлорда это было первое за время их учебы посещение Эрхейма, как иначе называли замок на холме, но все новички уже успели разузнать, что эта крепость используется мастерами для тренировок по конному бою, проводить которые в столице было невозможно, и что все ученики Лакона выезжают туда трижды в год, живя там в общей сложности столько же времени, сколько в Адели. Там же они приобретали опыт того, как разбивать военный лагерь, как руководить отрядом в незнакомой местности, как строить переправы через реки и тому подобное. В остальное время они ездили охотиться, играли в "Три штандарта" и, что было для учеников особенно заманчивым, могли хоть на время позабыть о чтении и ежедневной утомительной зубрежке. Старшие, правда, предупреждали, что большого облегчения тут нет - наоборот, стоит вернуться в Академию, и все наставники набрасываются на приехавших из крепости учеников, как оводы.
"А почему как оводы?" - наивно спросил Грейд у Синто, просвещавшего на эту тему Льюберта и трех его друзей. "Да потому что кровососы" - безапелляционно отозвался рыжий Миэльвитт. Он зловещим тоном сообщил, что все проверки знаний, сваливающиеся на головы лаконцев, чаще всего приходятся на первые дни после их приезда из Эрхейма. А на всех тех, кто не справляется с проверкой, сразу же наваливается куда дополнительных заданий, отнимающих последние свободные часы. Но Льюберт и его друзья пока что больше думали о Деревянной крепости, чем о работе, ожидающей их после возвращения в Лакон. И точно так поступали остальные.
Так что заболеть теперь, когда до ожидаемого с таким нетерпением отъезда оставалось всего несколько дней, было совсем некстати.
Зевнув в последний раз, Льюберт спустил с кровати ноги и, угрюмо посмотрев на управляющего, махнул рукой.
- Все, я проснулся. Ты свободен. Вели принести сюда оремиса, а заодно пришли кого-нибудь меня одеть.
- Сию минуту, господин Дарнторн, - ответил домоуправитель, выходя из спальни так поспешно, словно опасался, что племянник лорда передумает и все-таки откажется вставать.
Но Льюберт уже справился с сонливостью, и, поджав ноги под себя, чтобы до них не достал тянувшийся от мраморного пола холод, скользил безразличным взглядом по большой и светлой комнате, служившей ему спальней. Многие из его сверстников позеленели бы от зависти, если бы увидели его ковры, развешенные по стенам кинжалы и охотничьи трофеи, но особенно - оружие, заказанное лордом Бейнором для своего племянника: миниатюрную кольчугу и чеканный панцирь наподобие тех, которые предпочитали всем другим доспехам щеголи на Островах, а также шлем и наручи с серебряной насечкой. Весь комплект до мельчайшей подробности вопроизводил турнирную экипировку знаменитого Аттала Агертейла, в котором самый изящный из ныне живущих вельмож блистал в столице прошлой осенью - с той только разницей, что этот доспех был сделан так, чтобы прийтись по росту двенадцатилетнему мальчику. Сам Льюберт относился к своему богатству со спокойным удовлетворением, считая, что оно вполне приличествует его происхождению и тому положению, которое он когда-нибудь займет в Совете Лордов. Наибольшую гордость вызывало в нем не обладание этими недоступными большинству его сверстников вещами, а шкуры зверей, добытых им (ну ладно, пусть не им одним) в те дни, когда лорд Бейнор брал его с собой на охоту. И, безусловно, щит с гербом Дарнторнов - черный вставший на дыбы единорог на белом поле. Боевой щит Дарнторнов выглядел и того проще: белый щит, пересеченный наискось широкой черной полосой. Большинство рыцарских эмблем Легелиона выглядело куда вычурнее, но Льюберт хорошо знал цену замысловатости в геральдике. Отец еще в далеком детстве научил его гордиться символом их рода, объяснив, что простота герба - самое верное свидетельство древности родового имени. Вот у дан-Энриксов - ну то есть настоящих, а то за последние недели это имя чаще всего поминалось в связи с энонийским выскочкой - герб тоже отличался простой. Но был, по мнению отца, слишком претенциозен. Легко представить, как много полагал о себе Энрикс, первым догадавшийся изобразить ликующее бело-золотое солнце на синем поле. А после того, как Альды сделали воителя из Леда Императором, тот и вовсе написал на своем геральдическом щите девиз - "Несущий солнце". Не сразу и поймешь, что это: дерзкий каламбур или же подлинная вера в собственную избранность.
Тех, _настоящих_ Риксов, Льюберт тоже ненавидел. За отца, которому Валларикс швырнул в лицо свое помилование, заставив заплатить за это страшным унижением. И за деда, который, по рассказам дяди, умер в дни, когда воиска Наорикса разоряли его земли, продвигаясь к замку. И за все косые взгляды, ощущаемые каждым миллиметром кожи в дни, когда он вместе с дядей появлялся во Дворце. И, конечно же, за свою собственную неустроенную, незадавшуюся жизнь в столице.
Но пока что приходилось действовать, как дядя - затаиться, выжидать и копить силы. До тех пор, пока он - всего лишь ученик Лаконской Академии, о борьбе с династией дан-Энриксов нелепо даже думать.
Но, в конце концов, это всего семь лет. До выпуска он как-нибудь дотерпит. Тем более, что у него теперь есть _свой_ "дан-Энрикс". Который самим своим именем уполномочен был ответить Льюберту за все, что настоящие дан-Энриксы когда-то сделали с его отцом и дедом. Сначала Льюберт думал про себя, что слишком много чести для простолюдина - быть врагом Дарнторна. Но сейчас, рассматривая герб, он неожиданно проникся убеждением, что для самопровозглашенного "дан-Энрикса" сойдет.
"Значит, все-таки война" - подумал Льюберт с чувством внутреннего удовлетворения, почти забытого в последние недели.
И правда, чего ради он раскис? Отец же говорил ему, что в любом споре и в любой войне проигрывает только тот, кто сам смирился с поражением. Конечно, Сервелльд Дарнторн никогда не стал бы терпеть человека, отравляющего ему жизнь, будь то в Совете, на войне... или, к примеру, в Академии. Можно себе представить, что бы он сказал, если бы знал, что его сын готов сказаться заболевшим, только чтобы лишний раз не видеть своего врага. Да лорд бы просто не поверил в то, что речь идет о Льюберте!
Нужно не ныть, а сделать так, чтобы Пастух ушел из Академии, - подумал Льюберт с неожиданной спокойной трезвостью. И, разумеется, не сам ушел, а вылетел - с позором, с треском, чтобы все забыли о событиях, сопровождавших его поступление в Лакон, а помнили только о том, как опозоренный "дан-Энрикс" выходил за главные ворота, провожаемый насмешками и свистом.
Возникшая в его воображении картина была настолько восхитительной, что у Льюберта слегка порозовели щеки. Он спустил с кровати ноги и завертел головой, как молодой сокол, с которого ловчие слишком рано сняли клобучок.
Ну сколько можно ждать, получит он сегодня, наконец, свою одежду?..
Завтракать было уже некогда, так что Льюберт ограничился тем, что сделал несколько глотков из кубка с горячим оремисом и отломил кусочек булки. Под окнами уже стоял оседланный Гранит, выведенный из конюшен, и Дарнторну оставалось только сбежать вниз по лестнице, дожевывая сдобу на ходу, и с привычной легкостью взлететь в седло. Слуга даже не шевельнулся, чтобы придержать молодому господину стремя - всем было известно то, что Льюберт не нуждался в помощи. Он ездил верхом чуть ли не с самого рождения, во всяком случае, первые детские воспоминания Дарнторна касались именно того, как отец со смехом принимает его с рук служанки и сажает впереди себя в седло, а потом они с оглушительным грохотом проезжают по деревянному подъемному мосту Торнхэйла. Года в три-четыре Льюберт уже ездил сам, под наблюдением кого-то из своих наставников - сейчас Дарнторн уже не помнил ни лица, ни имени того мужчины. Лет в шесть отец подарил ему коня и Льюберт получил возможность ездить, где ему угодно. Он скакал по полям и по лесным тропинкам, где ветви деревьев опускались над землей так низко, что ему приходилось свешиваться с седла, прижимаясь к взмокшей шее мерина. Он с гиканьем проносился через ближайшую к замку деревню или заставлял коня пританцовывать и гарцевать на зависть всем оруженосцам и пажам Торнхэйла, смотревшим на запыленного и встрепанного сына лорда, как на сверхъестественное существо, лесного фэйра в человеческом обличье. А потом, уже в Адели, поселившись в доме дяди, Льюберт полюбил выезжать из города и гнать коня вперед по бездорожью, чтобы свист в ушах и ощущение бешеной скорости хотя бы ненадолго отвлекало его от воспоминаний об отце и о толпе народа на Имперской площади, вернее, о тупом и скотском любопытстве, с которым эти люди пялились на главарей восстания, приговоренных к казни. Льюберт так их ненавидел, что убил бы каждого собственноручно - если бы, конечно, мог. Нередко, доскакав до края леса, он соскальзывал с седла и, уткнувшись носом в теплое плечо Гранита, плакал от бессильного отчаяния и от злости. Ему было десять лет, и, кроме этого гнедого жеребца, смотревшего на него, как Льюберту мерещилось тогда, с непостижимым понимаем, у Дарнторна не оставалось никого, кому он мог доверить свое горе.
Может быть, именно поэтому, хотя в его распоряжении находились все лошади с конюшен дяди, кроме разве что любимицы лорда Дарнторна, вороной кобылы Ленточки, Льюберт предпочитал Гранита, а других брал только для того, чтобы покрасоваться в Академии или подразнить аристократов, прямо-таки зеленеющих от злости, когда Дарнторн-младший то и дело появлялся в Верхнем городе на новой лошади, причем такой, какую они бы смогли купить, только заложив ростовщикам свой дом в столице. Впрочем, даже в том, чтобы лишний раз подчеркнуть богатство рода Дарнторнов, Граниту было мало равных. "Пятнадцать поколений предков - больше, чем у правящего Императора" - смеялся продавец, прекрасно знавший, что Дарнторну эта шутка не покажется крамольной. И понимавший, что лорд Бейнор, знавший толк в хороших лошадях, не сможет пройти мимо этого коня. Определенно, лучшего образчика дорийской островной породы нужно было просто не найти. Дорийцев чаще покупали для охоты и парадных выездов, но Гранит был выше и сильнее большинства своих собратьев и годился для любого дела, будь то дальний переход, турнир или война.
Да, это был прекрасный конь.
Льюберт с удовольствием представил, как через три-четыре дня отправятся на нем в Эрхейм. Вот интересно - а какой конь будет у "дан-Энрикса"? - подумал он чуть ли не с жалостью. Льюберт не знал, что у его соперника есть деньги, но зато ему было известно, что Лакон оплачивает все необходимые расходы самых бедных из своих учеников. Значит, и за содержание коня для Пастуха заплатит Академия. Можно себе представить, что это будет за конь... какой-нибудь тяжеловоз, которому, как и самому Риксу, на роду было написано ходить за плугом. Впрочем, вряд ли Рикс когда-нибудь сидел в седле - ну разве что на муле или лошаке - или на ком они там ездили в своем вонючем захолустье... Дарнторн слышал краем уха, будто мастер Хлорд заранее побеспокоился о том, чтобы Пастух учился верховой езде в компании своих друзей и Дарла, но, конечно, месяца занятий слишком мало для того, чтобы стать наездником, достойным Академии. А значит, уже очень скоро, когда они будут жить в Эрхейме, можно будет насладиться видом Пастуха, болтающегося в седле, будто мешок с навозом.
Льюберт улыбнулся, выезжая со двора.
Сосредоточенно нахмурившись и посасывая кончик стилоса, будто заправский скриба, Арклесс нацарапал на табличке еще несколько цифр и в раздражении перечеркнул написанное. Нет, опять не то. Димар пристроился в оконной нише, где было светлее, чем в холле. Аркмор перестраивался дважды и считался более благоустроенным, чем три другие помещения Лакона, потому-то, может быть, два из трех наиболее влиятельных старших Наставников Лакона - Элпин и Вардос - и обосновались именно в Восточной башне. Но для письменных занятий общий зал Аркмора все же был не самым подходящим местом. Особенно в шестом часу утра.
Все остальные обитатели Восточной башни еще спали. От окна немилосердно дуло, и Димар слегка завидовал своим товарищам, спокойно досыпавшим наверху. Сам он встал пораньше, потому что накануне вечером в очередной раз был в особняке Ральгерда Аденора вместе с Криксом, и задания по исчислениям даже не открывал. Сейчас он стер первоначальное решение тупым концом стилоса и снова заскользил глазами по задаче.
Тот, кто хотел ладить с мастером Вардосом, должен был ладить с математикой. Наставник полагал, что это главная из всех наук. Возможно, именно из-за такого отношения ученики мастера Вардоса всегда опережали остальных по астрономии, музыке и геометрии. К риторике Наставник относился более прохладно, а уж философию, изящные искусства и ораторское дело просто презирал. Дарл однажды слышал, как он говорил Ратенну, что на старших курсах следовало бы не заниматься этим пустословием, а тщательнее повторять имперские законы и землеустроение.
Димар не вполне разделял эту точку зрения, но зато прекрасно понял, как извлечь из нее пользу, и с тех пор неизменно оставался любимчиком мастера Вардоса. Он не жалел себя на тренировочной площадке, был безукоризненно почтителен с Наставником и оставался первым в исчислительных науках. Это было трудно, но зато благоволивший к нему мастер знать не знал, что его идеальный ученик еженедельно нарушает больше правил, чем все остальные мальчики в отряде, вместе взятые.
- Эй, доброе утро! - громко и отчетливо произнес кто-то в тишине пустого холла. Фразу завершил смешок.
Арклесс вскинул голову и чуть не выронил табличку, обнаружив стоящего в двух шагах от него "дан-Энрикса". Видимо, младший лаконец только что поднялся и, готовясь нанести визит в чужую башню, привел себя в порядок тщательнее, чем обычно. Во всяком случае, волнистые темные волосы южанина на этот раз лежали ровнее, чем всегда, а рукава мешковатой рубашки, в другое время кое-как подвернутые до локтей, на этот раз были заправлены в кожаные наручи. Крикс стоял у окна, откинув голову назад, и весело смотрел на Арклесса, радуясь, должно быть, что ему удалось застать того врасплох.
- Ты что тут делаешь? - опомнился Димар. - Совсем с ума сошел? Ученикам запрещено покидать свои башни до подъема.
- Да брось, никто меня не видел, - повел плечом "дан-Энрикс". - У меня для тебя новость, вот я и пришел. Хлорд вчера вечером спросил, как продвигаются мои занятия по верховой езде. Он сомневается, что я готов к занятиям в Эрхейме. Я объяснил, что ты мне помогаешь, и что я, скорее всего, справлюсь. Тогда Хлорд совсем освободил меня от тренировок и велел получше подготовиться к поездке. Ну что, станешь ты и дальше утверждать, что вашему отряду больше повезло с Наставником?..
Этот спор они вели уже не первый день, и Арклесс уступать не собирался. Вот и сейчас он возразил:
- Я знаю, ты не любишь Вардоса, но это еще не значит, что...
- Ты слушай дальше, - перебил дан-Энрикс, усмехаясь. - Я сказал, что мы обычно ездим в лес с тобой и с Юлианом. Тогда Хлорд пообещал, что он поговорит с твоим Наставником, чтобы тот разрешил тебе поехать с нами. Лэра мастер тоже отпустит, а ты сможешь быть за старшего... Сам знаешь, новичков не выпускают в город без присмотра. А потом, уже перед тушением огней, Хлорд отозвал меня в сторонку и сказал, что Вардос согласился. Я не представляю, как наш мастер его уломал, тем более что они, кажется, не очень ладят, но, как бы там ни было, на следующие три дня ты сам себе хозяин! И скажи спасибо Хлорду.
Дарл присвистнул.
- Ну и ну! Впервые слышу, чтобы Вардос освободил кого-то от занятий на три дня без уважительной причины. Ваш наставник просто гений, если он сумел его уговорить.
- Ну, а я тебе о чем? - сощурил свои странные зеленоватые глаза "дан-Энрикс". - Конечно, гений. Да и вообще, Хлорд - самый лучший мастер в Академии. Теперь, надеюсь, ты не станешь с этим спорить. А пока бросай свою табличку и пошли, разбудим Лэра с Марком. Они еще спали, когда я ушел.
Арклесс качнул головой.
- Не забывай, что я должен дождаться, пока Вардос сам меня отпустит. И будет гораздо лучше, если он не будет знать, что ты успел побывать здесь еще до подъема. Кстати, как ты проскользнул мимо дозорных?
- ...Да уж, в самом деле, как?
Голос, задавший последний вопрос, не принадлежал лаконцу. Собственно, этот рычащий, грубый голос вообще трудно было спутать с чем-нибудь другим. Дарл поспешно соскользнул с подоконника и вытянулся, словно новобранец из казарм у Северных ворот. Крикс быстро обернулся и, увидев двух мужчин, одетых в темную одежду менторов, зеркально повторил движение приятеля. У первого из мастеров, спустившихся в холл, было квадратное лицо, почти совсем седая борода и могучее телосложение, которому как нельзя более соответствовал тот низкий, хриплый рык, который слышали лаконцы. Вообще мастер Ратенн чем-то напоминал большого бурого медведя-шатуна, разбуженного неосторожными охотниками и вылезшего из своей берлоги в самом скверном настроении. Свалявшуюся шкуру заменяла всклоченная борода, а вот реветь старший Наставник мог получше всякого медведя. Второй наставник выглядел менее грозно. Пожилой, худощавый и казавшийся на удивление миниатюрным по сравнению с Ратенном, мастер Элпин смотрел на нарушителей скорее с осуждением, чем с гневом. Элпин вообще нечасто горячился.
Лаконцы не рискнули даже обменяться взглядами, хотя паническая мысль "Попались!" пришла в голову обоим сразу. Если бы их обнаружил только Элпин, в этом не было бы большой беды, но Ратенн, поднявшийся ни свет ни заря и пришедший в чужую башню, чтобы побеседовать с другим Наставником, определенно находился не в том состоянии духа, чтобы благодушно отмахнуться от чужих проступков.
Крикс, не сводивший глаз с наставника, открыл было рот, чтобы ответить на его вопрос, но Димар незаметно наступил ему на ногу. Если бы Дарл мог, то он бы возвел очи горе - в некотором отношении "дан-Энрикс" оставался удивительно наивным. Даже новички обычно понимали, что подобные вопросы задаются менторами, чтобы пристыдить или смутить виновника - и только. Нечего и говорить, что Крикс, который всякий раз предельно честно и подробно отвечал на них, невинно глядя мастерам в глаза, заслужил репутацию неслыханного наглеца. Обычно Дарла это веселило, но сейчас был не тот случай, чтобы потешаться над приятелем.
- Я смотрю, настаник Хлорд освободил тебя от тренировок? - Ратенн сверкнул глазами в сторону "дан-Энрикса". - И ты сразу же вообразил, что ты здесь на особом положении, так, что ли? Я поговорю об этом с твоим мастером, не сомневайся. А заодно спрошу у Вардоса, почему его ученики рассиживаются на подоконнике, пока все остальные спят. И почему они ведут беседы с новичками, вместо того, чтобы напомнить им нашем распорядке и отправить их назад в их башню - как это и полагалось сделать с самого начала, слышишь, Дарл? Вы оба будете наказаны. Мэтр Саккронис как раз попросил вчера прислать ему пару учеников, чтобы рассортировать новые свитки в Книгохранилище. Теперь я знаю, кто этим займется.
Элпин одобрительно кивнул. Крикс давно уже не удивлялся, что в Лаконе почти нет прислуги. Для чего она нужна, раз все подсобные работы можно сваливать на провинившихся учеников. А в поводах для наказаний недостатка не было.
Димар едва не застонал. В другое время поручение помочь Саккронису в разборе книг показалось бы ему самым приятным наказанием из всех возможных, но это должно было занять никак не меньше трех часов, а в этот вечер они с Криксом должны были ужинать в особняке Ральгерда Аденора. Лорд позвал их, разумеется, не для того, чтобы кого-то угощать, а с тайной целью наконец-то пригласить "дан-Энрикса" к себе на службу. Разумеется, "дан-Энриксу" об этом знать пока не полагалось. Аденор на протяжении шести недель присматривался к другу своего вассала, в то же время исподволь готовя почву для того, чтобы тот был готов принять такое предложение. Теперь Димару было поручено поговорить с приятелем начистоту - то есть настолько откровенно, насколько это будет целесообразным - чтобы подготовить его к разговору с лордом. К тому, что произойдет сегодня вечером, Дарл относился со всей серьезностью, чувствуя, что от этого ужина будет зависеть очень многое - как в его собственной судьбе, так и в судьбе "дан-Энрикса". И вот - надо же было получить взыскание как раз тогда, когда они во что бы то ни стало должны выйти из Лакона! Можно себе представить, как отреагирует Ральгерд, узнав, что Арклесс с Криксом не смог явиться из-за наказания от мастеров. Нет, в этом, конечно, не было ничего особенного, и намеченный на этот вечер ужин был бы просто-напросто перенесен на другой день, но Димару совершенно не хотелось видеть на лице лорда Аденора снисходительную и насмешливую улыбку, показывающую, что он в общем-то и не рассчитывал на то, что Дарл будет вести себя как взрослый. Это было в тысячу раз хуже всех упреков, какие мог бы изобрести монсеньор, случись ему и в самом деле рассердиться.
- Ничего не получится, Наставник, - неожиданно заметил Крикс. И прежде, чем Ратенн успел осмыслить это дерзкое заявление, младший лаконец с самым серьезным видом разъяснил. - Мастер Хлорд отправил меня помогать Саккронису еще вчера, так что все уже сделано.
Арклесс едва сдержал нервический смешок, прекрасно понимая, что невыспавшийся и рассерженный Ратенн вряд ли оценит по достоинству комичность положения.
Густые брови мастера сошлись над переносицей.
- Вот как?... - он помедлил, размышляя, какую еще работу можно поручить двум нарушителям, но, так ничего и не припомнив, сдался и сказал:
- Ну, раз уж ты так любишь ранние прогулки, что готов даже вставать до общего подъема, я охотно дам тебе возможность прогуляться по Лакону. Бегом отсюда до Рейнсторна и назад. И будешь бегать так до утреннего колокола. Не забывай только отмечаться у дозора в каждой башне, потому что я потом проверю, как ты выполнил мое задание. А еще скажи своему мастеру, что до отъезда в крепость будешь ежедневно бегать лишние три круга после утренней пробежки. Тебя, Дарл, тоже касается. Понятно?
- Да! - хором ответили лаконцы.
- Ну а раз понятно, так чего стоите? Марш отсюда! - хмыкнул мастер.
Дарл сунул за пазуху табличку и бросился вслед за приятелем, отстав от него всего на несколько шагов.
- Легко отделались, если подумать! - выдохнул он на бегу, как только оба оказались вне пределов слышимости для Ратенна.
- Как сказать, - ответил в тон ему "дан-Энрикс". - Вот посмотрим, что ты запоешь на пятом круге... свитки разбирать куда приятнее...
- Разумеется, тебе-то что. А меня Аденор бы просто засмеял, - пожал плечами Арклесс, чуть замедлив бег.
- Я все хочу тебя спросить... Лорд Аденор - он ведь тебе не родственник? Ну ладно, ты его вассал, тебя он может принимать хоть каждый день. Но почему он разрешает тебе брать с собой меня?
- А-а... это в двух словах не объяснишь. Сначала я просто рассказал ему про то, как ты попал в Лакон. И ему стало любопытно. А потом я показал ему тебя, и ты ему понравился. Помнишь, я говорил тебе, что выполняю его поручения и вообще служу ему уже шесть лет? Но это еще что. Самого главного ты все равно пока не знаешь. Хочешь, расскажу сейчас? Здесь нас все равно никто не слышит...
- Разумеется, хочу!
- Ну, слушай... - Дарл понизил голос, хотя, по его же справедливому замечанию, в Лаконском парке в этот час не было никого, кто мог бы их подслушать. - На самом деле я такой же Арклесс, как ты - Рикс. Аденор когда-то просто подобрал меня на улице, понятно?
- Что?! - Крикс остановился, словно налетев на стену, и потрясенно уставился на своего приятеля.
- Говори тише! - Дарл поморщился, как будто у него внезапно разболелись зубы. - Ну да. Я, правда, плохо помню, как я тогда жил... да мне и было лет семь-восемь... но семьи у меня не было уже давно. Друзей, по большому счету, тоже. С уличными всегда так - мы или дрались, или объединялись, чтобы как-то прокормиться. Но между собой не очень-то дружили. Я не помню, сколько так бродяжничал. Немного воровал, немного побирался. Иногда удавалось разжалобить какую-нибудь торговку, и тогда я наедался на три дня вперед. Но в целом - тухло было. И не надо на меня так пялиться, идет? Побежали уже к вашей башне, а то, чего доброго, Ратенн действительно поговорит потом с дозорными, и нам обоим крышка.
- Ладно, - согласился потрясенный Крикс. Они пробежали еще шагов двадцать, а потом он все-таки решил поторопить рассказчика и в лоб спросил - А что с тобой случилось дальше?
- Дальше... Я попался людям Аденора на постоялом дворе. Попытался выпотрошить дорожные сумки, которые они оставили при лошадях, а оказалось, что хозяева были неподалеку. - Дарл негромко хмыкнул. - Как они меня еще до смерти не убили, непонятно. Но когда Ральгерд увидел, как они меня колотят, то велел им прекратить. Потом я потерял сознание. Потом узнал, что лорд увез меня с собой. Обычная история.
- Обычная?!
- Для Аденора - да. Он очень хороший человек, - ответил Арклесс убежденно. - Ну, в общем, пришел я в себя уже в его особняке, в одной из комнат для прислуги. Меня подлечили, накормили, даже дали новую одежду. Лорд за это время про меня вообще забыл. Лишний мальчишка в доме, где и так живет полсотни человек - это сущие пустяки, наверное, поэтому меня никто не прогонял и вообще не обращал на меня никакого внимания. Ну а потом... Потом действительно случилось кое-что необычное. Все это время я очень хотел быть хоть чем-нибудь полезным Аденору, без которого, сам понимаешь, я все это время так и продолжал бы жить на улице. Каждый день я размышлял, как бы мне сделать что-то такое, чтобы отплатить ему за помощь. Ну хотя бы из обычной благодарности. Но кроме разных мелочей, мне ничего не доверяли делать. Да еще и постоянно косились, как бы я чего-нибудь не утащил. Так и продолжалось. Но вот однажды у мессера Аденора были гости, и они беседовали с ним в саду. Аденор куда-то отлучился, а те двое, которые остались за столом, принялись болтать... я в это время вертелся где-то неподалеку, и они меня прекрасно видели, но им и в голову не приходило, что я могу слушать и запоминать их разговор. Выглядел я тогда, должно быть, даже младше своих лет, что им за дело до такого недоростка! А разговор был очень любопытный. В общем, когда гости ушли, я обратился к Аденору. Он сначала удивился и даже не сразу вспомнил, кто я вообще такой. Но я почти дословно повторил ему, о чем беседовали его гости. И мессеру Аденору это пришлось по душе. Он подумал и пришел к выводу, что люди не задумываются, что и как говорить в присутствии таких, как я. А если надо, то и спрятаться я тоже могу лучше взрослого. И если одеть меня, как обычного бродяжку, то смогу бывать в любых местах, не вызывая никакого подозрения. Ты понимаешь? - на бегу у Дарла слегка сбивалось дыхание, и от этого произнесенная им речь казалась взволнованной. Хотя не исключено, что он и в самом деле волновался. Вряд ли он кому-нибудь еще рассказывал эту историю. У "дан-Энрикса" перехватило дух, когда он понял, что Димар только что доверил ему тайну, от сохранности которой зависела вся его дальнейшая судьба. Высшего доверия нельзя было даже представить.
Со времени знакомства с Арклессом Крикс ежедневно ломал голову, какие отношения связывают его старшего товарища с Аденором, бывшим, как уже знал Крикс, одним из членом Круга лордов, хоть и не таким влиятельным, как Дарнторн или Финн-Флаэн. И при этом так свободно принимавшего у себя в особняке Димара. А теперь и его друга, с которым, по причине его низкого происхождения, ни один уважающий себя аристократ не стал бы даже разговаривать, не говоря уже о том, чтобы, как Аденор, садиться с ним за один стол. Арклесс называл себя его вассалом, но это не объясняло, почему он по приказу лорда Аденора лазает в чужие окна, переодеваясь предварительно в какие-то обноски. Например, Тинто, Декарры и Фессельды испокон веков были вассалами Дарнторнов, так что Ларс и Фавер с Грейдом даже в Академии, где все ученики считались равными друг другу, следовали за Дарнторном, выполняя его поручения и прихоти и услуживая ему с энтузиазмом, достойным, по мнению "дан-Энрикса", другого применения. Но даже они навряд ли сделали бы по указке Льюберта нечто такое, что, с их точки зрения, не соответствовало их положению и будущему рыцарскому званию. Вряд ли кто-нибудь из них унизился бы до того, чтобы, словно вор, тайком пробраться в чужой дом и рыться в бумагах ювелира Диведа. Аденор, конечно же, это прекрасно понимал, недаром он использовал для этих дел мальчишку с улицы, а не своих вассалов благородного происхождения. Несколько встреч с лордом Аденором оставили у Крикса смешанные впечатления о нем. Лорд, безусловно, был умен и разбирался в людях. С низшими по положению людьми он вел себя любезнее, чем можно было ожидать, и проявлял поистине неограниченную щедрость, если полагал, что в будущем она окупится. Казалось, что он совершенно чужд снобизма, отличающего остальных аристократов - но не по доброте, а, скорее, из практичного расчета. Кое-какие черты Аденора Криксу очень нравились, но он все равно не мог избавиться от чувства настороженности и какого-то необъяснимого предубеждения, возникающего каждый раз, когда он удостаивался разговора с "монсеньором" Дарла. Было что-то в высшей степени сомнительное в легкости, в которой он использовал Арклесса для исполнения рискованных и не всегда понятных поручений.
Но Димар явно не находил в этом ничего странного и гордился своей службой у Ральгерда. И, в конце концов, его рассказ показывал, что эта служба была выбрана им совершенно добровольно.
- Д-да, кажется, я тебя понял, - сказал Крикс после короткой паузы. - А как ты попал в Лакон?
- Ну, года через три после того, как я стал служить лорду Аденору, он уже считал меня очень полезным человеком. И решил, что я слишком хорош для мелких поручений. Мне следовало получить образование, достойное его вассала. Аденоры всегда были сюзеренами Арклессов, а у Арклесса в то время как раз умер сын примерно моих лет. Ну я и стал Димаром Арклессом. Я даже свое прежнее имя - Дарл - сохранил, но только уже в виде прозвища. Потом лорд Аденор похлопотал, чтобы сын его вассала получил пригласительную грамоту в Лакон. И все. Чего уж проще.
- Вот это да! Я думал, я единственный простолюдин в Лаконе. А выходит, нас тут двое.
- Э нет, "дан-Энрикс". Я - по всем бумагам - Арклесс, сын Дорана Арклесса из Брее. Я наследую все его земли, состояние и титул. То, что вся его земля - это клочок бесплодной каменистой пустоши с построенной на нем лачугой, гордо называющейся замком, а всего состояния едва ли хватит на приличный плащ, не имеет значения. В Империи есть патриции и победнее, превратившиеся в настоящих приживал у родственников или сюзерена. Важно то, что я - один из них. А не какой-нибудь там Дарл из Рыбного квартала.
- Но ведь на самом деле...
- Ха. Нет никакого "в самом деле". Кого в тебе видят окружающие, тем ты и являешься. Ты в этом скоро убедишься, как когда-то убедился и я сам. Ну ладно, а теперь о главном. Я уже сказал, что ты понравился мессеру Аденору. Что бы ты сказал, если бы он предложил тебе поступить к нему на службу?
- То есть... делать то же, что и ты?
- Да. Мне показалось, что ты не боишься рисковать. И соображаешь тоже быстро, это в нашем деле главное. Память ты легко натренируешь, было бы желание.
Крикс выдохнул сквозь стиснутые зубы.
- Рисковать я не боюсь... но мне бы не хотелось подсматривать или подслушивать, а уж тем более рыться в чужих вещах, как ты в тот раз у Арно Диведа. Это же мерзко.
- Да? - вспылил Димар. - А то, что этот человек готовился продать здесь партию люцера, которой бы хватило, чтобы одурманить половину города - это не мерзко?.. Монсеньор был совершенно прав, что помешал ему. Да и вообще он совершенно бескорыстный человек. У Арно Диведа была расписка Аденора на пять тысяч ассов. Повторяю - на пять тысяч! Думаю, ты представляешь, сколько это денег. Ну так я мог бы просто забрать ее в тот день. Или порвать. Но я не сделал этого, потому что Аденор мне запретил. А Арно Дивед - настоящий паразит. Мало того, что он контрабандист и ростовщик, так у него еще какие-то темные делишки с половиной островных пиратов. И я нисколько не раскаиваюсь в том, что залез в его дом, что бы ты там ни думал.
- Но почему же Аденор просто не сообщил об этом в Орден? Думаю, лорд Ирем...
- Снова Ирем? - усмехнулся Дарл, прищурившись.
- Что значит "снова"? - несколько смутился Крикс.
- Да у тебя же через слово - Ирем то, Ирем се. Тебя послушать, так ни одно дело в этом городе нельзя решить, не обратившись прежде к Ордену и его коадъютору. Мечтаешь обрядиться в синий плащ - так и скажи.
- Во всяком случае, я предпочел бы синий плащ необходимости шпионить для Ральгерда Аденора, - резко возразил "дан-Энрикс".
Арклесс на бегу пожал плечами.
- Само собой, кто же не предпочел бы. Только место в Ордене ты сможешь получить не раньше, чем закончишь Академию. А пока ты можешь либо проводить дни за учебой и за отработкой наказаний от Наставников... либо ты будешь заниматься настоящим делом. И, поверь, на службе у Ральгерда Аденора тебе предоставится возможность на собственном опыте узнать много такого, чему тебя никогда в Лаконе не научат.
- Это я уже заметил, - выдохнул "дан-Энрикс" на бегу. - Иногда мне кажется, что ты умеешь столько, сколько ни один другой лаконец даже накануне выпуска. И знаешь абсолютно все о каждом человеке в этом городе.
- В каком-то смысле так оно и есть, - Дарл польщено улыбнулся. - Единственный человек, о котором я почти ничего не знаю - это сам Аденор. Точнее, все, что нужно знать вассалу, мне о нем известно, но я все равно так и не смог понять, кто он такой на самом деле. В одном я уверен - он прекрасный человек, служить которому - самая большая удача в моей жизни. Да и где я был бы, если бы не он?.. Ты, конечно, можешь возразить, что он и сам остался не в накладе. Но я же говорю не о Лаконе и не о своем происхождении. Когда он взял меня в свой дом, он сделал это просто так. Уверен, что ему и в голову не приходила мысль, что я могу быть чем-нибудь ему полезен.
- Да, пожалуй, - согласился Крикс. Несколько минут они бежали молча, экономя силы и дыхание, а потом "дан-Энрикс" решительно тряхнул головой и сказал - то ли самому себе, то ли Димару, продолжавшему бежать так близко от него, что отмахивая руками в такт шагам, каждый невольно задевал другого. - Думаю, ты прав. Если мессер Ральгерд предложит мне пойти к нему на службу, надо соглашаться.
Двое дозорных из четвертого отряда, завернувшихся в плащи, как гусеницы в кокон, и незаметно клевавших носами у входа в Рейнсторн, сперва не поняли, чего от них хотят два запыхавшихся лаконца. А поняв, дружно покатились от хохота. И проводили Арклесса с "дан-Энриксом" насмешливыми выкриками и напутствиями, советуя бежать быстрее. Впрочем, Крикс с Димаром не нуждались в подобных советах. Им совсем не улыбалась мысль, что Ратенн может посчитать свои указания невыполненными и назначить им какое-нибудь новое взыскание. Обратная дорога до Аркмора показалась им куда короче, потому что они больше не вступали в разговоры. Только обменивались время от времени короткими замечаниями, весьма нелестными для самолюбия наставника Ратенна.
Так они и бегали по осеннему парку, пока густой и тягучий звук утреннего колокола не положил конец этому занятию. Звон колокола был таким же громким, как обычно - и, как всегда, внезапным. Застигнутый врасплох "дан-Энрикс" поскользнулся и взмахнул руками, чудом удержавшись от падения.
- Никак не могу к нему привыкнуть, - сказал он. - Дурацкий колокол... Трезвонит так, как будто нужно разбудить весь город!
- Да так оно и есть, - ответил Арклесс. В холодном утреннем воздухе слова как будто превращались в пар, едва сорвавшись с языка. - Колокол всегда звонит в одно и то же время, так что горожане по нему определяют, который час. А если Лаконский колокол звонит в другое время, значит, городу грозит серьезная опасность. Эпидемия, мятеж, пожар или вторжение, хотя, конечно, вряд ли кто-нибудь решится штурмовать столицу в наши дни... По традиции, если в Лаконе бьют в набат, то женщинам и детям нельзя выходить из дома, а мужчины, кроме самых старых и больных, наоборот, должны вооружиться и защищать свой скром или квартал.
- Вам это на занятиях рассказывали? - спросил Крикс, как всегда, ощущая неловкость от того, что его друг мог рассказать о чем угодно - а ему самому оставалось только слушать, открыв рот.
Дарл пожал плечами и безжалостно ответил:
- Нет, зачем же. Это же и так все знают. Ну, по крайней мере, все, кто долго жил в столице, - сжалился Димар, заметив, как вытянулось лицо "дан-Энрикса". - Кстати, по старому закону человека, ударившего в этот колокол без повода, должны были немедленно казнить.
- Что, вот так вот сразу и казнить? - вскинулся Рикс. - За что?.. Это же просто колокол!
- Не просто. Надо окончательно сдуреть, чтобы просто так, потехи ради, перебаламутить всю столицу. И потом, из-за подобных шутников кто-нибудь мог бы потом не поверить в настоящую тревогу. Так что закон правильный. Только его никогда не применяли.
- Почему?
Димар развел руками:
- Дураков не находилось - в колокол звонить. Ладно, возвращайся пока к своим. Я схожу к себе и отпрошусь у Вардоса. Встретимся у главных ворот, когда начнется тренировка. Я так понял, мы не станем дожидаться завтрака?
- Позавтракаем в городе, - решил "дан-Энрикс" - Нам же все равно идти к конюшням, а там рядом - "Золотая яблоня". Я там был последний раз, еще когда ходил рассказывать хозяину, папаше Пенфу, как попал в Лакон. Это же он мне первый посоветовал сюда зайти - тогда, во время Сбора. Пенф мне поначалу даже не поверил, хотя я пришел к нему в лаконской форме. Все охал, ахал и повторял, что такого просто не бывает. А потом сказал, чтобы я заходил в любое время. Только мне все время было некогда... Даже неловко.
- Ну, значит, решено; позавтракаем в "Яблоне", - кивнул Димар.
Крикс был счастлив. С тех пор, как начались занятия в Лаконе, у него редко выдавалась хоть одна свободная минутка. Ну то есть - по-настоящему свободная, чтобы не держать все время в голове, что нужно успеть доделать заданное ментором на завтра или вернуться в свою комнату к отбою. А сейчас в его распоряжении был целый день, и этот день обещал быть восхитительным. Даже погода как будто бы подлаживалась под его настроение - было холодно, но в то же время солнечно и ясно. Осенние тучи, нависавшие над городом еще вчера, куда-то подевались, и небо казалось пронзительно-синим, таким ярким, что от его вида резало глаза.
Стоило только подумать, что в эту минуту ему полагалось бы выслушивать подначки и насмешки Дарнторна, в сотый раз совершая те же самые ошибки на тренировочной площадке и изо всех сил делать вид, что собственная неловкость и язвительные выпады противника его ничуть не задевают, как прогулка по Адели начинала представляться Криксу еще восхитительнее. Впрочем, остальные тоже находили поводы для радости.
- Закажу яичницу со шкварками и ветчиной и яблочный пирог, - распространялся Дарл. - Приятно есть нормальную еду, пока в Академии все завтракают творогом и кашей!
- Точно! - рассмеялся Лэр. - А у нас впереди еще обед и ужин, где не будет никакой похлебки с рыбой. И где не придется есть за одним столом с Дарнторном или с Грейдом. У меня от одного их вида пропадает всякий аппетит...
Юлиан, который поначалу недолюбливал Димара и относился к их знакомству с Криксом крайне подозрительно, вот уже несколько недель не предостерегал друга от общения со старшим. Его отношения к Димару изменилось после их совместных тренировок, не имевших никакого отношения к занятиям в Лаконе. А причиной этих тренировок стал, опять же, Крикс.
Лэр видел все, что происходит между его другом и Дарнторном на тренировочной площадке, и его возмущение было неописуемым. Он негодовал, что Хлорд не поставит Льюберта на место, но еще сильнее возмущался тем, что Крикс по доброй воле терпит издевательства Дарнторна. Он долго добивался от Рикса объяснений, но тот, по какому-то непостижимому упрямству, ничего не отвечал. Как бы нелепо не казалось заподозрить какие-то секреты между мастером и первогодком, Юлиану, наблюдавшему за Криксом, иногда казалось, будто между ним и Хлордом существует какой-то молчаливый уговор, касавшийся Дарнторна, но никому из посторонних содержание этого уговора они открывать не собираются. Тогда Лэр решил взяться за дело с противоположной стороны. Начинать подобный разговор с товарищем было неловко, а не начинать - просто немыслимо. "Ты знаешь, я ведь хорошо фехтую..." - сказал Юлиан однажды после тренировки. - "Ну, может быть, хуже, чем Дарнторн, но все-таки неплохо. Если хочешь, я бы мог... ну, научить тебя чему-нибудь. Что скажешь?". Юлиан боялся, что Крикс коротко ответит "Нет", и этим дело кончится. То, что "дан-Энрикс" очень горд, заметил бы даже слепой. Лэр сомневался, что гордость позволит его побратиму - про себя он уже называл так Рикса, хотя до вступления в галат им оставался еще добрый месяц - принимать чужую помощь, да еще учиться у ровесника. Но Крикс в очередной раз удивил соседа, согласившись быстро и охотно. То ли он вконец устал от Льюберта и захотел однажды поквитаться с ним на тренировочной площадке, то ли просто, как и большинство учеников Лакона, спал и видел, как однажды станет мастером меча. Так и начались их тайные вечерние занятия. Правда, Юлиан довольно скоро обнаружил, что уметь что-нибудь делать самому и знать, как научить тому же самому кого-нибудь другого - совершенно не одно и то же. Он буквально приходил в отчаяние, когда после его неуклюжих объяснений "дан-Энрикс" понимающе кивал и делал как раз то, чего делать ни в коем случае не следовало. Тогда в их занятия вмешался Дарл. Первый раз, когда он появился на импровизированной тренировке, Лэр с трудом стерпел его присутствие. Будь Юлиан собакой, у него, как у разозленного сторожевого пса, шесть на загривке поднялась бы дыбом. Он напряженно ждал, что старший ученик начнет давать советы, вмешиваться во все происходящее и вообще всеми путями постарается дать всем почувствовать свое превосходство. Но Арклесс был на редкость ненавязчивым. Сидел, смотрел, пару раз по просьбе Крикса что-то объяснял, и - для Лэра это стало полной неожиданностью - явно не меньше самого Юлиана хотел, чтобы Крикс побыстрее наверстал упущенное и сумел дать Дарнторну отпор, какого тот заслуживал. Понемногу Лэр был вынужден скрепя сердце признать, что Дарл проводит время с Криксом вовсе не затем, чтобы покрасоваться перед новичком, не знающим столичной жизни. В конце концов, если уж сам Юлиан невольно восхищался редкостным своеобразием своего друга, его странным и порывистым характером и необычными суждениями, то почему бы не предположить, что Крикс мог, даже не желая этого, заинтересовать и кого-нибудь другого, не связанного с ним ни благодарностью, ни общими врагами в Академии? Так вся его неприязнь к Димару понемногу отступила. Даже на то, что Дарл втравливает Крикса в разные сомнительные предприятия, заканчивающиеся обычно нагоняем от Наставника, Лэр стал смотреть терпимее. Во-первых, за прошедшие полтора месяца он и сам успел почувствовать всю прелесть незаконных вылазок в Верхний город, и был не прочь, вслед за "дан-Энриксом", как-нибудь насолить мастеру Вардосу. А во-вторых, старший брат Юлиана, Уэльредд, окончивший когда-то Академию, в своих рассказах о Лаконе всегда выглядел почти безупречным учеником... но только выглядел. А вот в Лаконе до сих пор гремела слава о его похождениях, самое известное из которых относилось ко временам затяжной вражды между отрядами из Рейнсторна и Свейсборга, когда семнадцатилетний Уэльредд, рискуя сломать шею, забрался на вершину чужой башни и свинтил оттуда флюгер в виде кречета, пронзенного стрелой. В Рейнсторне его встретили овациями, словно полководца, возвратившегося из завоеванной провинции. А мастера даже не нашли для такой выходки достойной кары, так что все еще не отошедшего от своего триумфа Лэра просто посадили на неделю под замок, на хлеб и воду. Слушая подобные истории, Юлиан проникался мыслью, что, возможно, стоит изменить свое отношение к рискованным проделкам и самому продолжить славную семейную традицию. Тем более, что с такими друзьями, как Димар и Крикс, ему, по сути, все равно не оставалось ничего другого.
Юлиан всегда седлал себе коня самостоятельно. Никакой столичный конюх не мог показаться каларийскому наезднику достаточно умелым, чтобы доверять ему подобное священнодействие. Собственно, обычно каларийцы ездили совсем без седел, полагая их пригодными только для женщин и для стариков. Седла и стремена использовались ими только на войне. И эти седла были плоские, без облегчающей езду высокой луки, наименее удобные для всадника, зато, как полагали каларийцы, самые удобные для их коней.
А Дарл и Крикс, охотно поручив заботам конюха Арниса и Шмеля, бродили по конюшням, обсуждая недостатки и достоинства стоящих в стойлах лошадей. "Дан-Энрикс", разбиравшийся в конях не лучше, чем в истории Легелиона, по большей части слушал Дарла, умудрившегося прочитать даже такие редкие трактаты, как "О сердце ветра" и "Прекраснейший среди коней". В Книгохранилище достать такую редкость было почти невозможно, зато эти сочинения хранились в личной библиотеке лорда Аденора, бывшего большим ценителем халарской равнинной породы.
Конюшня, расположенная на задворках императорского оружейного двора, была такой большой, что в ней, по мнению "дан-Энрикса", спокойно можно было заблудиться. Арклесс и его приятель не заметили, как дошли до самых удаленных денников. Точнее, этого не заметил Дарл, а вот Крикс нарочно вел приятеля сюда - он уже целую неделю дожидался случая поговорить с Димаром об одном из здешних обитателей.
К стенкам денников были прибиты узкие дощечки с именами лошадей, предназначавшиеся, в основном, для посетителей-аристократов, потому что конюхи и вся обслуга императорских конюшен грамоты не знала.
Крикс, только недавно начавший отвыкать от привычки относиться к чтению, как к некоему священнодействию, скользнул глазами по табличке, прикрепленной к деннику с огромным вороным тарнийским жеребцом. Судя по его лицу, табличка эта привлекла его внимание уже не в первый раз. Он тронул Дарла за рукав и указал на стойло черного коня.
- Слушай, а почему у него такое странное имя? "Фуаэро?"...
Арклесс на табличку не смотрел - он хорошо знал этого коня, да и не мудрено. Из тех, кто держал лошадей в этой конюшне, его знали почти все.
- Да нет же, надо говорить - Фуэро. Этот звук читается как "э"... "Fuaero" по-тарнийски - "Ветер"... Вообще у них для ветра несколько названий, так что их "фуэро" - это все равно что "ураган" по-нашему. Обычный, легкий ветер - это "fiho", или... - Арклессу, изучавшему тарнийский уже третий год, нечасто представлялась возможность блеснуть своими знаниями перед кем-то кроме своего наставника в Лаконе, и сейчас он был бы рад еще поговорить об этом, но ему пришлось отвлечься, потому что в эту самую минуту его друг решительно направился в сторону денника с роскошным вороным. - Крикс, осторожно, это очень злой и своенравный конь! Лорд Филомер Фин-Флаэн отдал его в эту конюшню после того, как Фуэро сломал руку его сыну. Конюхи теперь играют в джаббу не на деньги, а с условием, что проигравший заберет Фуэро поразмяться.
Но "дан-Энрикс" только рассмеялся.
- Раз он такой злой, то лучше было бы звать его Фэйро. Может, он и правда лесной фэйр? У нас в деревне говорили, что речные кэльпи могут превращаться в лошадей... и что ни одна живая лошадь даже близко не сравниться с этими, волшебными. Если говорить о красоте, то этот конь скорее кэльпи, чем обычный жеребец. Ведь правда?.. Ну-ка, Фэйро, посмотри сюда!
Конь покосился на лаконцев темным глазом и внезапно с силой ударил копытом в дверь денника. Арклесс отскочил. Что же касается Крикса, то он не только остался на прежнем месте, но даже сделал шаг вперед. А потом еще один. Черный конь не спускал с него глаз.
- Ты что это задумал?... - начал было Дарл, но его младший товарищ обернулся, прижал палец к губам и выразительно нахмурился.
- Тшш, не мешай. Я только посмотрю.
Прежде, чем Дарл успел что-нибудь возразить, Крикс уже открыл дверцу и вошел в денник.
Арклесс заскрежетал зубами. Даже если предположить, что у Фуэро сегодня мирное настроение, то такой наглости от постороннего мальчишки он, конечно, не потерпит. А Крикс даже не потрудился плотно притворить за собой дверь, и сейчас Дарл видел, как он, подойдя вплотную к черному коню, оглаживает ему грудь и плечи.
Вот рука "дан-Энрикса", скользнув по мощной шее, скрылась в густой черной гриве, выглядевшей недостаточно ухоженной - главным образом потому, что охотников ее расчесывать среди обслуги Императорских конюшен не нашлось. Сейчас смуглая рука перебирала и теребила жесткие черные пряди, выбирая из них приставшие соломинки и прочий сор.
А Фуэро продолжал стоять спокойно, словно так и надо!
Крикс оглянулся на товарища, и в его глазах Димару померещился знакомый огонек. Именно так "дан-Энрикс" смотрел всякий раз, когда задумывал очередную выходку.
Димар увидел, что Фуэро нервно роет копытом землю, а вернее, слой опилок, покрывающий пол денника.
- Осторожно, Крикс! Он злится! - прошипел он. - Не дури! Иди сюда.
Но в младшего лаконца как будто бы вселились те самые фэйры, о которых он недавно говорил. Он ласково похлопал Фуэро по плечу - за подобный жест любой из конюхов получил бы по крайней мере жестокий укус - а потом проскользнул мимо крутого бока, поставил ногу в узком сапоге для верховой езды на кстати подвернувшийся выступ стены и через секунду уже сидел на блестящей черной спине, победно глядя сверху вниз на пораженного Димара. Хуже того - посмотрев на вытянувшееся от удивления лицо приятеля, Крикс громко рассмеялся. Фуэро насторожился, поднимая уши, но потом, по-видимому, примирился с тем, что сидящий на его спине маленький всадник так откровенно демонстрирует свое веселье. Похоже, страшный черный конь не имел ничего против человека, неожиданно и, кроме того, весьма вольным способом забравшегося на него, хотя Димар никогда еще не видел, чтобы Фуэро раньше позволял кому-нибудь садиться на себя с первого раза, без обычных понуканий, уговоров и без помощи двух конюхов, которые держали бы его под уздцы.
- Ты ведь не в первый раз так развлекаешься?... - внезапно осенило Дарла.
- Не в первый, - признал Крикс, наклонившись вперед и поглаживая шею Фэйро. - В самый первый раз я зашел сюда после нашей верховой прогулки к Каменным столбам, когда я вычистил Шмеля и запер его в стойле. Я пошел сюда, чтобы положить скребок и щетки, и увидел тут его. Я тогда подумал, что это самый красивый конь на всей этой конюшне, и удивился, почему я его раньше никогда не видел. И мне захотелось посмотреть поближе.
- И он ничего тебе не сделал?!
- Нет. Правда, в тот раз он не дал на себя сесть.
- Да что ты говоришь! - заметил Арклесс желчно. - Не понимаю, как ты вообще решился попытаться это сделать. Ты меня неплохо знаешь: я не трус. Но после всего, что я тут видел, я бы не рискнул войти к нему без конюха. А с конюхом - тем более. Он на моих глазах "высаживал" опытных всадников на всем скаку. И не каких-нибудь столичных лордиков, а мастеров, которые полжизни объезжают лошадей для Императорских конюшен. Если хочешь знать, он сбросил даже Альверина Филомера Флаэна, так что тот, бедняга, пол-зимы проходил с рукой на перевязи. Но твоему любимцу этого, должно быть, показалось мало, потому что он тогда же проломил голову главному конюшему Флаэнов. После такого не бояться сесть на него может или самый храбрый человек на свете, или полный идиот.
- Выходит, что я полный идиот, - пожал плечами Крикс, болтая ногами так непринужденно, как будто он сидел на табурете в своей комнате в Рейнсторне, а не на спине коня-убийцы. - Понимаешь, когда я его увидел, я же ничего этого не знал. Поэтому и не боялся.
- Тебе повезло, что он тебя не тронул.
- Да, наверное. Мне кажется, что он привык к тому, что все его боятся. Может быть, он просто... удивился?
- Все может быть, - признал Димар. - Я знаю только то, что этот конь не терпит фамильярности. Никогда бы не подумал, что он даст кому-то приласкать себя.
- А он и не дает. Он позволяет мне до себя дотронуться, но нарочно поднимает голову, когда я хочу погладить его морду, - сказал Крикс со всей серьезностью.
Димар едва не прыснул. Жалобы "дан-Энрикса" и правда были до нелепости смешны, если вовремя вспомнить руку Альверина Флаэна или багровые кровоподтеки на плече укушенного конюха.
- Если бы все дело было только в том, что Фэй... то есть Фуэро не признает подобных нежностей, то это было бы еще полбеды, - сказал Димар, качая головой. - Но он непредсказуем и опасен. От него все отказались, Рикс. Тут никто толком не знает, что с ним делать. Конюхи его боятся. Для Ордена он слишком своевольный и норовистый. Аристократам, разумеется, лестно было бы заполучить себе такого, но им с ним не совладать.
Крикс перекинул ногу через спину Фэйро, ловко соскользнул на землю и через минуту уже закрывал разболтанную деревянную дверцу его денника.
- А может, в этом все и дело? - спросил он, возясь с задвижкой. - Половина людей его до смерти боится...
- Больше половины!
- Ладно, больше. Я хотел сказать...
- Да почти все! - не унимался Дарл.
- Ну ладно! Я имел в виду, что _почти все_ боятся даже просто подойти к нему, не говоря уже о том, чтобы сесть на него верхом. А те, кто не боится, только и думает о том, как бы его объездить и похваляться потом перед всеми, что им это удалось. Я бы тоже взбеленился, если бы кто-нибудь считал себя моим хозяином с той минуты, как только взгромоздится на седло, и сразу же пытался мной командовать, нисколько не заботясь, нравится мне это или нет! Это же просто глупо. Сразу видно, что он гордый конь. Зачем они пытаются сломать его характер и заставить его подчиняться, если можно вместо этого попробовать завоевать его доверие?...
- А ты бы это смог? - в упор спросил Димар.
Крикс растерялся.
- Я не знаю. И потом - причем тут я? Я даже еще не очень хорошо держусь в седле!
Дарл пренебрежительно взмахнул рукой.
- Вот чушь какая. Ты прекрасно держишься. Спроси хоть у того же Лэра. Или мнение потомственного всадника и коневода ничего не значит только потому, что он твой друг?
- Не в этом дело. В прошлый раз, когда мы срезали дорогу через лес, я потерял стремена и должен был держаться за седло, чтобы не вылететь.
- И несмотря на это, ты не попросил нас придержать коней.
- Это потому, что я боялся рот открыть, чтобы не откусить себе язык, - возразил Крикс с самым серьезным видом.
Арклесс рассмеялся.
- Хорошо, пусть так, но ты же не упал. Время от времени - вот как сегодня, например - ты ведешь себя так, будто самонадеяннее тебя нет никого во всей столице. А послушать, что ты говоришь - выходит, что ты вообще ни на что не годен. К фэйрам такую скромность! Ты же будующий рыцарь, как-никак.
- А что говорит об этом Старый Кодекс?.. - поднял брови Крикс, удачно пародируя тон Вардоса и его мимику, поскольку недруг Рикса чаще всего не произносил, а будто пережевывал слова, находя их при этом на редкость безвкусными.
- Хочешь сказать, со стороны наш ментор выглядит таким занудой?.. - хмыкнул Дарл. - Ну что же, новичкам виднее, мы-то все к нему уже привыкли. Но я должен еще раз тебе сказать: на самом деле он совсем не плох, нужно только суметь приноровиться к его требованиям. Ладно, пошли, заберем Арниса и Шмеля, а то Юлиан, наверное, уже ломает голову, куда мы подевались.