Аннотация: Ричард Эйсли решил присоединиться к братству Странствующих рыцарей и отправиться на поиски подвигов и приключений. Но после первого же подвига столкнулся с неожиданностью - драконьим детёнышем, оставшимся по вине Эйсли сиротой. (Общий файл)
У страха, как известно, глаза велики - вот и убитый дракон, лежавший на земле, был чуть побольше лошади размером. Совершенно не такой огромный, как рассказывали перепуганные чудищем крестьяне. Ричард в каком-то отупении разглядывал изрубленную тушу, вяло думая о том, что надо бы почистить меч, испачканный в крови... и снять тяжелую кольчугу. А потом вернуться к оставленному на благоразумном расстоянии коню и достать из седельных сумок мех с водой... Но, хотя пить хотелось страшно, а кольчуга нестерпимо давила на плечи, сил на то, чтобы сделать хоть что-нибудь из перечисленного, у Ричарда не осталось. Хотя дракон и не был "ростом с двухэтажный дом", силой и яростью он далеко превосходил даже самых огромных вепрей, с которыми ему доводилось иметь дело на охоте. Схватка отняла у Ричарда все силы, и, пожалуй, сумей дракон продержаться еще несколько минут, он запросто смог бы одержать верх над обессилевшим противником.
Ричард опустился на одно колено и потрогал уже остывающую чешую. При жизни все драконы горячи, как печь, как будто пожирающий их внутренний огонь пытается вырваться наружу - отсюда, вероятно, и пошла легенда, будто они дышат пламенем. То, что золотисто-черная чешуя мало-помалу переставала ощущаться, словно накаленный солнцем камень, было верным признаком того, что дракон мертв. А значит, можно не бояться, что он понемногу оклемается и снова примется таскать у местных скот и убивать охотников и лесорубов, по неосторожности зашедших на его драконью территорию. Дело было сделано. Можно было идти. Разделывать драконью тушу Ричард не собирался. Мясо драконов не годится в пищу, а таскать с собой ненужные трофеи - слишком большая роскошь для того, кто путешествует с одним-единственным конем. Но прежде, чем Ричард развернулся и ушел, из темневшей в скале пещеры, где еще недавно обитало мертвое чудовище, неловко выполз маленький, не больше его локтя, угольно-черный дракончик.
Ричард, опешив, наблюдал за тем, как драконий детеныш ползет по песку и мелкой гальке. Он был такой крошечный, что еще плохо понимал, как управляться разом с лапами, крыльями и хвостом. Поэтому он то перебирал лапами, как длинная черная ящерица, то пытался отталкиваться от земли крыльями, как раненая летучая мышь. Время от времени от разевал темно-розовую пасть с едва наметившимися зубами и пронзительно и жалобно пищал - ну, словом, вел себя, как все детеныши, которые не видят рядом мать и ждут, что их услышат и накормят.
Ричард смотрел на эту небывалую картину с приоткрытым ртом. Он знал, что все драконы вылуплялись из яиц, и что из кладки, состоявшей, судя по оставленным драконам гнездам, из трех-четырех яиц, редко рождалось больше одного дракончика. Но до сих пор он никогда не слышал, что кому-то довелось увидеть совсем маленького, недавно появившегося на свет дракона. Основной причиной было то, что драконы не только селились в глухих и труднодоступных для людей местах, но и прекрасно защищали свои гнезда. Теперь Ричард понял, что жестокость, с которой драконица разделывалась с местными крестьянами, слишком далеко забравшимися в ее владения, была связана с тем, что она охраняла свои яйца. С этим же, должно быть, была связана и ее жадность. Не желая надолго оставить яйца без присмотра, она не хотела тратить время на обычную охоту, и скот, собранных в загонах, представлялся ей отличным способом быстро утолить голод. Видно, это была совсем молодая и не слишком умная драконица. Большинство ее родичей, при всей своей прожорливости, понимали, что вражда с людьми не может кончиться ничем хорошим, и что превосходство дракона над этими смешными тонкокожими созданиями, не умевшими сберечь свой скот и не имеющими ни когтей, ни чешуи, обманчиво. Люди имели свои преимущества - они способны были собираться в исключительно большие стаи, если полагали, что нужно обезопасить свои земли от дракона. А еще - они умели отливать мечи и делать прочные кольчуги и щиты, не уступающие крепостью драконьей чешуе. И кое-кто из них отлично умел пользоваться всеми этими вещами.
Ричард подумал, что теперь, по логике вещей, нужно убить детеныша. Это было гораздо милосерднее, чем бросить его здесь - медленно умирать от голода и жажды и часами жалобно кричать, зовя на помощь мать, которая никогда не придет. Но он не представлял, как можно убить настолько беззащитное существо. Один лишь вид дракончика вызывал острую, мучительную жалость. Он явно хотел есть... еще бы знать, что они вообще едят...
Поняв, какое направление приняли его мысли, Ричард потряс головой, как будто бы надеялся вытрясти из нее эту болезненную дурь. Кормить дракона - существо, которое сожрет тебя, как только вырастет? А даже если нет - бывали случаи, когда и львы привязывались к человеку, который давал им мясо - уж наверняка причинит много зла другим? Безумие!
А с другой стороны, что убивать, что обрекать на долгую мучительную смерть беспомощных детенышей - это ведь совершенно не по-рыцарски. Да и просто не по-людски...
Устало чертыхнувшись, Ричард бросил меч - не в ножны же его пихать, когда он весь заляпан липкой темной кровью - и, подойдя к дракончику, осторожно подобрал его с земли. Не будь у него толстых кожаных перчаток и кольчуги, он бы десять раз подумал, прежде чем сделать что-нибудь в этом роде. Хоть и совсем маленькие, едва выступавшие из десен, зубы у детеныша дракона были белыми и крепкими, и, вздумай он его куснуть, Ричард наверняка остался бы без пальца.
Дракончик, впрочем, кусаться не стал и даже перестал кричать. Ричард донес его до своей лошади, положил на траву и предложил ему кусочек мяса из седельной сумки. Дракончик подозрительно обнюхал мясо - Ричарду подумалось, что до сих пор он, несомненно, пробовал только сырое мясо, но никак не солонину, а потом внезапно принял некое решение, молниеносно выхватил кусок у Ричарда из рук и проглотил. Движение было таким стремительным, что Ричард в жизни не успел бы отдернуть руку, но дракончик, хотя и выглядел почти слепым - его глаза были затянуты полупрозрачной пленкой - еду хватал быстро и ловко, с точностью атакующей змеи. Ричард покачал головой, сопоставив этот пугающе стремительный бросок с той неуклюжестью, с которой дракончик ковылял по земле. Да уж... Пройдет не так уж много времени, прежде чем эта "трогательная" неловкость сменится убийственной силой и ловкостью. И что он тогда станет делать?..
Впрочем, думая об этом, Ричард уже отрывал от своих небогатых запасов сухого мяса еще несколько волокон, чтобы предложить их дракончику. Когда драконий детеныш подрастет и начнет представлять собой проблему, тогда надо будет думать, как ее решать - а сейчас выбора у него нет. Как ни крути, но лучше сделать глупость, чем жестокость или подлость...
Когда мясо кончилось, наступил черед сыра. К его удивлению, драконий детеныш слопал его так же быстро и охотно, как и мясо. С сомнением посмотрев на остатки своих запасов - несколько лепешек и мешочек с сушеными фигами, а после этого взглянув на основательно раздувшиеся от еды бока дракончика, Ричард решил, что драконы - существа жадные, и этот тоже будет лопать все, что ему дать, пока не обожрется до смерти.
- Хватит с тебя, - сказал он наставительно. - Эдак ты скоро лопнешь...
Дракончик разочарованно чихнул, как будто понял, что он говорит, однако глаза у него уже слипались, и через минуту он уже свернулся на траве клубочком и заснул. А Ричард наконец-то снял кольчугу и пошел обратно. Надо было подобрать и вычистить свой меч, пока драконья кровь не запеклась.
Немного поразмыслив, он решил, что нужно унести дракончика куда-нибудь подальше. Местные не знают точно, где была пещера. Но, если они отправятся на поиски и по случайности наткнутся на останки мертвого дракона, то почти наверняка убьют дракончика. Рыцарь вроде него мог проявить сентиментальность, но крестьяне, думающие о своих овцах и коровах, и к тому же жаждущие мести за растерзанных драконицей односельчан, конечно, не сочтут такой поступок чересчур жестоким. Ричард и сам-то не был до конца уверен, что он поступает правильно, чего уж говорить о местных жителях...
В конечном счете Ричард положил дракончика на середину своего плаща, потом связал края плаща, и приторочил получившийся мешок на седло своего коня, разместив прочую поклажу с другой стороны в виде противовеса. Самому рыцарю, правда, пришлось идти пешком, но он и без того делал это довольно часто - иногда, чтобы дать отдых Турну, а иногда просто чтобы размять ноги. Он опасался, что дракончик порвет его плащ, пытаясь выбраться наружу, но тот, разморившись от сытости, болтался в этой самодельной люльке и крепко спал. Ричард напомнил самому себе, что драконий детеныш еще совсем маленький, а все детеныши большую часть времени спят. В сущности, они просыпаются только затем, чтобы поесть.
Вечером Ричард поохотился. Запасы он держал на крайний случай - если, например, придется целый день сидеть под натянутым тентом, прячась от дождя - а пропитание себе, как и любой нормальный странствующий рыцарь, добывал охотой. Правда, в этот раз у него не было ни сил, ни времени охотиться по-настоящему. Надолго оставлять драконьего детеныша без присмотра ему не хотелось - и не из какой-то глупой жалости, а потому, что, если бы он неожиданно проснулся и начал пищать, это могло приманить крупных хищников. Дракона они бы наверняка не тронули - он был для волчьей стаи или для медведя чем-то вроде несъедобной ящерицы, - а вот конь мог показаться им легкой добычей. Это, правда, было бы ошибкой - Турн, как и любой рыцарский конь, обладал бурным темпераментом, и был вполне способен ударом копыта убить волка наповал. Но несколько волков, не говоря уже о медведе, справились бы даже и с таким конем. Так что Ричард не собирался отходить от их стоянки далеко и оставлять старого друга (то есть Турна) и нуждавшегося в помощи врага (то есть дракона) без своей защиты. Пришлось вспомнить детство, когда они с Алисон и Невиллом охотились на кроликов, швыряя камни. Ему, правда, никогда не удавалось делать это с такой ловкостью, как Алисон, но кроликов в ночном лесу шныряло столько, что не то что он, а даже неуклюжий и ничуть не приспособленный к камнеметательству кузен в конце концов бы непременно что-нибудь добыл.
Ричард вернулся к своему коню, неся за уши две кроличьих тушки, развел огонь и начал свежевать свою добычу. Почуяв кровь, дракончик сразу же проснулся и, приподняв голову с плаща, следил за ним горящими глазами, явно понимая, что часть добычи достанется ему. Длинный и гибкий черный хвост дрожал от нетерпения, постукивая по земле.
- Слезай с плаща, - помахав перед дракончиком кусочком мяса, велел Ричард. - Не хочу, чтобы ты его пачкал. Хотя в этом отношении ты, вроде бы, сам не дурак, - добавил он. Еще вернувшись на стоянку, он заметил, что дракон успел нагадить на опавшей хвое. Сам Ричард предпочел бы, чтобы он отполз подальше, но хорошо было уже то, что ему хватило ума не испражняться на том самом месте, где он спал.
Увидев мясо, дракончик поспешно, хоть и неуклюже, бросился к нему. Ричард скормил ему все потроха и почти половину мяса, а остаток запек на углях и с аппетитом съел. Помедлив, Ричард осторожно протянул ладонь - на этот раз не защищенную перчаткой - и осторожно прикоснулся к чешуе на спине дракончика. К его большому удивлению, детеныш был не огненно-горячим, а всего лишь теплым, с не успевшей затвердеть и покрыться золотистым блеском чешуей. Если когда-нибудь удастся побеседовать с учеными людьми, то он, пожалуй, сможет рассказать им много интересного о маленьких драконах... Тем временем в лесу стало совсем темно, и в зарослях, куда не достигал свет их костра, с каждой минутой делались все громче и отчетливее привычные Ричарду ночные шорохи. Неопытному человеку эти звуки, вероятнее всего, покажутся пугающими, но Ричарду они нравились. Он привык засыпать под них, как будто они были колыбельной.
Рыцарь обустроил для дракончика уютное гнездо из конской попоны и плаща. Сам он улёгся спать, не укрываясь - июльские ночи были теплы, и лежать на густой опавшей хвое было так же мягко и уютно, как на одеяле. В крайнем случае, его разбудит предрассветный холод, и тогда он сможет отправиться в путь пораньше. Но в реальности проспать до рассвета Ричарду было не суждено - его разбудили почти сразу же после того, как он заснул. Свозь сон он ощутил, что вокруг его торса обвивается чье-то гибкое тело - и, конечно же, ту же открыл глаза, не заорав от неожиданности только потому, что, в целом, представлял себе, что именно произошло. Дракончик выполз из устроенного для него гнезда и устроился на груди у Ричарда, явно считая, что теплое человеческое тело - куда лучше, чем шерстяной плащ, который неспособен был его согреть.
- Опять ты, - простонал Ричард. Но на самом деле он не чувствовал особенного раздражения. Может, другому человеку дракончик и показался бы тяжелым, но Ричарда, как и всех рыцарей, его бывший наставник иногда принуждал спать в кольчуге и стеганном поддоспешнике, говоря, что без такой привычки на войне и делать нечего. Порой много ночей подряд приходится ложиться спать в доспехах, ожидая нападения, и, если человек не приучится к этому заранее, то к моменту сражения он так измучается недосыпом и так ослабеет от бессонницы, что будет ни на что не годен. После таких опытов дракончик вовсе не казался Ричарду тяжелым и не доставлял ни капли неудобства. Да и вообще, в его повадках было что-то трогательное - он зацепился лапами за воротник его кожаной куртки, а мордой уткнулся в ямочку между ключиц. Ричард подумал, что маленькие драконы, аномально прохладные по меркам своей расы, вероятно, по ночам греются возле взрослого дракона.
- Если ночью я тебя раздавлю - сам будешь виноват, - проворчал Ричард, засыпая снова.
На следующий день они продолжили двигаться на юг, в сторону наиболее пустынных и заброшенных земель в этом краю. Ричард сказал себе, что, как и любой хищник, дракон не мешает людям самим фактом своего существования - он опасен в тех случаях, когда его пути пересекаются с людьми. А значит, для того, чтобы и волки были сыты, и овцы остались целы, следовало позаботиться о том, чтобы унести драконьего детеныша подальше от распаханных полей, пастбищ и деревень. Собственно, будь та драконица, которая вывела его из яйца, старше и опытнее, она бы сделала это сама, и тогда их пути с Ричардом никогда бы не пересеклись.
Пять дней спустя, сверившись с картой, Ричард пришел к выводу, что дальше двигаться бессмысленно. Идя дальше на Юг, они мало-помалу начнут приближаться к реке Ленс, а значит - к землям сэра Роджера. Сейчас дракончик находился в максимальном отдалении от густозаселенных речных пойм. И, если повезет, он будет здесь охотиться, не доставляя в то же время никаких хлопот крестьянам. Ричард плохо представлял себе, в какой момент маленькие драконы начинают сами добывать себе еду, но одно было совершенно очевидно - до тех пор, пока дракончика нужно кормить, он тоже был прикован к месту и не мог продолжить свое путешествие. Правда, нельзя сказать, что Ричарда это каким-то образом стесняло. Конечно, когда он покинул дом, то объявил - и слугам, и леди Эмилии - что собирается на время примкнуть к братству странствующих рыцарей и, за отсутствием войны, которая заставила бы короля созвать своих вассалов, поискать испытаний в путешествии. Человек, многократно доказавший свою доблесть в важном деле, может удовлетвориться тем, чтобы испытывать свою отвагу на турнирах или на охоте, но молодому рыцарю в возрасте Ричарда такое не пристало. Какой смысл в воинской сноровке и в рыцарском воспитании, если они не служат людям? Так что странствовать - куда приличнее, чем сидеть дома, - так Ричард объяснил свой отъезд своей родне, соседям и самым близким людям из числа прислуги. Но и Алисон, и Невилл, и он сам прекрасно знали, что прежде всего он ищет способ убраться подальше от леди Эмилии. А в этом смысле забота о маленьком дракончике были не лучше и не хуже любого другого дела.
Эмилия приходилась ему теткой. Она была младшей сестрой его матери и матерью его кузена Невилла, с которым они выросли бок о бок и с которым были неразлучны с самого рождения, что сделало их ближе, чем родные братья. Земли, принадлежавшие леди Эмилии и ее покойному мужу, располагались по соседству с землями его отца, но, овдовев одновременно с Эмилией (их мужья не вернулись из последнего похода), мать Ричарда пригласила младшую сестру жить вместе с ней. Сам Ричард этого не помнил, потому что в это время он был еще слишком мал. Поэтому на протяжении всей его жизни тетушка Эмилия - леди Эмилия, как её полагалось называть - была такой же неотъемлемой частью его жизни, как родовой замок, домашняя челядь или дружба с Алисон и Невиллом. С одним только отличием - все остальное в своей жизни он любил, а вот тетя Эмилия была единственным темным пятном всей его жизни. Конечно, Ричард понимал, что это мелочи. Кто-то рождается калекой, кто-то тяжело работает от зари до зари, кто-то томится в плену у неверных - что в сравнении со всеми этими несчастьями какая-то тетя Эмилия?! Но рассуждения не помогали. Тетка была, как изжога или как непрекращающаяся икота - сколько самого себя не убеждая, что это мелочь, но поди-ка поживи с подобной мелочью!
Она все время ко всем придиралась, попрекала слуг, пилила Ричарда и собственного сына, осуждала Алисон за то, что та ведет себя "неподобающе" для девочки - словом, она была уверена, что ее священная миссия состоит в том, чтобы указывать всем окружавшим ее людям, как им жить, и исправлять их недостатки. Может быть, их тесная детская дружба с Невиллом и Алисон сложилась, кроме всего прочего, еще и потому, что им необходимо было общими усилиями противодействовать тете Эмилии. На остальных - включая мать самого Ричарда и даже сэра Роджера, вдового отца Алисон - леди Эмилия производила парализующее действие. Кто-то, как мама Ричарда, искренне полагал, что тетушка просто желает всем добра, но большинство людей, включая сэра Роджера, кажется, просто цепенели от ее самоуверенной бесцеремонности и никогда не находили в себе силы ей перечить. Иногда это, конечно, было не так плохо. Например, леди Эмилия сказала, что негоже девочке все время проводить с отцом, и что ей требуется проводить побольше времени в обществе знатных дам, чтобы понять, как ведут себя леди - благодаря этому в детстве Алисон жила с ними почти так же часто, как у себя дома. Сама она, правда, ненавидела гостить в их замке ("ты не обижайся, Ричард, твоя мама очень милая, но этой мерзкой старой выдре я когда-нибудь подсыплю яду!" - заявила Алисон после того, как тетушка сожгла всю ее "неприличную" одежду, оставив ей только платья), но в то же время Ричард полагал, что Алисон, с раннего детства обладавшая таким же несгибаемым характером, как тетушка Эмилия, даже скучала бы без их войны. А уж тем более - без общества своих лучших друзей.
Мать Ричарда с возрастом все больше погружалась в религию. Замуж она вышла поздно, по большой любви, и, сколько Ричард себя помнил, никогда не прекращала тосковать по его погибшему на войне отцу. Так что вполне естественно, что ее интересы постоянно устремлялись от земных забот к делам небесным. Воспитание Ричарда мешало ей отвлечься от обыденных забот, но по мере того, как он становился старше и все меньше нуждался в ее помощи, мать все больше времени уделяла своему молитвеннику, и в конце концов сказала сыну, что желает удалиться в монастырь. Он, мол, уже достаточно взрослый, чтобы управлять делами без ее участия.
"А как же быть с Эмилией?" - едва не спросил Ричард. Но у него не хватило духа требовать, чтобы мама, когда-то пригласившая леди Эмилию жить вместе с ней, теперь потребовала, чтобы та уехала к себе домой.
Ричард надеялся, что тетушка Эмилия сама поймет, что ей не стоит жить под одним кровом с выросшим племянником - который, откровенно говоря, никогда ей не нравился, поскольку вовсе не был таким тихим и послушным мальчиком, как Невилл, и, по убеждению Эмилии, всю жизнь дурно влиял на ее сына.
Но, судя по поведению леди Эмилии, она считала само собой разумеющимся, что будет и дальше оставаться в замке и указывать всем остальным - включая нового хозяина этих земель - как жить. Тетушка вела себя точно так же, как и при своей сестре, и, несмотря на постоянные конфликты с Ричардом, явно не собиралась ничего менять. А Ричард чувствовал, что ему не хватает духа указать властолюбивой тетушке на дверь.
- Ты же не на улицу ее гонишь! - возмущалась Алисон. - У нее есть своя земля и дом. Она спокойно может вернуться в свой замок.
Но в реальности все было не так просто. Замок тетушки, построенный пару веков назад, был маленьким и неудобным, обветшавшим и от времени, и от того, что в нем давным-давно никто не жил. Переезжая, тетушка перевезла с собой всю мебель и забрала немногочисленную личную прислугу. Новый переезд потребовал бы от нее существенных расходов, а заодно разрушил бы жизни многих не имеющих прямого отношения к семейным делам Ричарда людей. К примеру, Мэри, горничная тетушки, давно была замужем за его конюшим, да и между другими слугами за долгих двадцать лет сложились родственные связи. Ричард видел дядин замок и прекрасно понимал, что сделать его таким же удобным и приятным местом, как их дом, будет очень непросто - и к тому же очень дорого. Подобных денег у тетушки не было. А каково пришлось бы Невиллу? Он с самого рождения жил вместе с Ричардом, считал их замок своим домом - и вдруг любимый брат, товарищ детских игр, говорит ему : "Ступай отсюда вон"?!
У Алисон, конечно, и на это тоже был ответ : "Пусть Невилл остается и живет с тобой, как раньше. А Эмилия под боком нужна вам, как репей в чулке!".
"Думаешь, Невилл согласится бросить мать одну?.." - спросил на это Ричард.
Алисон примолкла. Они оба знали, что кузен был добрым, мягким парнем. А леди Эмилия, конечно, никогда бы не простила сыну, если бы он ее "бросил". Так что Невилл, безусловно, поехал бы вместе с ней, даже если жить с матушкой под одним кровом ему хотелось ничуть не больше, чем самому Ричарду.
В конце концов Ричард решил, что, находясь под одним кровом с тетушкой, он никогда ничего не придумает, и что ему нужно проветрить голову и посмотреть на ситуацию со стороны. Ничего лучше для такого дела, чем на время присоединиться к братству странствующих рыцарей, сделать было нельзя. Расстаться с Алисон, которая из подруги детства превратилась в даму его сердца, было так же тяжело, как вырвать зуб, но, с другой стороны, сэр Роджер в свое время совершил немало подвигов, и куда благосклоннее отнесся бы к его желанию жениться на своей дочери, если бы Ричард доказал, что он не просто молодой бездельник, а достойный рыцарь.
"Чушь! - заявила Алисон на это рассуждение. - Папа и так охотно согласиться на наш брак. К тому же, он отлично знает, что ни за кого, кроме тебя, ему меня не выдать. Он постоянно вспоминает, что я еще в пять лет ему сказала, что выйду за тебя замуж..."
"Так он потому это и повторяет, что считает это просто милой детской шуткой, - возразил на это Ричард. - Он уверен, что мы с Невиллом тебе как братья. Готов спорить, если бы он увидал, что мы с тобой целуемся, он даже со своей больной спиной свернул мне шею!"
"Лучше бы он свернул шею тете Милли... - сказала на это Алисон. - Имей в виду - пока ты не надумаешь, как тебе от нее избавиться, я за тебя не выйду. А если и выйду, то не стану слушать ни тебя, ни Нелли, и пинками выставлю ее за дверь. Еще недоставало, чтобы она всю оставшуюся жизнь учила меня жить!"
Ричард и сам прекрасно понимал, что до тех пор, пока он не избавится от тетушки Эмилии, о свадьбе нечего и думать. Алисон, несмотря на свой бурный темперамент, была доброй девушкой, и, что бы она там ни говорила, никого бы никуда не выгнала... но вот во что бы превратилась их общая жизнь под одной крышей - и подумать страшно!
Временами Ричард спрашивал себя, был ли он первым странствующим рыцарем, который отправился в путь не для того, чтобы поискать трудных испытаний, а, наоборот, затем, чтобы на время отложить то испытание, которое казалось ему непосильным - решение наболевшего вопроса с тетушкой Эмилией? Или для других рыцарей это тоже было обычным делом?
К чести для Эмилии, нужно признать, что она вовсе не желала ему зла. Если бы Ричард свернул себе шею во время своих рыцарских подвигов, и замок, и земля достались бы его родне - то есть самой тете Эмилии и ее сыну. Но, даже если в душе леди Эмилия была вовсе не против, чтобы ее сын получил все его владения, она, однако, не позволила этому недостойному порыву возобладать над собой, и всячески старалась удержать племянника от этого "нелепого" поступка. Правда, делала она это в своей обычной манере, так что от ее увещеваний никуда не ездить и не делать глупостей Ричард не то что не изменил своих планов, а, наоборот, почувствовал необоримое желание сбежать, в чем был, не собирая сумки и не подковав коня.
Интересно, что сказала бы тетя Эмилия, если бы знала, как он поступил с детенышем дракона. Вероятно, она заявила бы, что ничего другого от ее племянничка и ждать было нельзя, что он пошел характером не в мать - святую женщину - а в сумасбродного отца, что она всегда твердила сестре, что ее сынок плохо кончит... И так далее, и все тому подобное. Начав такую речь, Эмилия вполне способна была продолжать ее до бесконечности - пока все ее слушатели не капитулировали и не разбегались в ужасе, оставляя поле боя за зловредной дамой. С возрастом манеры тетки становились все несноснее - если в те времена, когда они были детьми, теткины речи были, на худой конец, разнообразны, то со временем она усвоила привычку повторять одно и то же много раз, с упорством дятла, долбящего дерево.
Дракончик, которого Ричард спас, рос быстро - впрочем, он и съедал столько, что хватило бы накормить существо в три раза больше него самого. Ричард шутливо попрекал его такой прожорливостью, но охотно носил ему мясо - он даже сам не понял, когда успел привязаться к этому странному существу. Наверное, дело было в совместных ночлегах, а также и в том, что при ближайшем рассмотрении дракончик оказался похож на всех тех существ, с которыми Ричард привык возиться дома - щенками на псарне, маленькими жеребятами, смешным теленком, который тоже потерял мать и которого они с Алисон в детстве выкармливали молоком из фляжки с завязанным тряпкой горлышком. Было ли это свойством всех драконов вообще, или же дело было в том, что драконий детеныш оказался под присмотром человека, но в его повадках было больше не от дикого, а от домашнего животного.
Спал он теперь гораздо меньше, а когда не спал, ходил за Ричардом хвостом. Передвигался он теперь гораздо более уверенно, чем неделю назад. Время от времени дракончик делал вид, что нападает на его сапог, кусая вареную кожу голенища, но Ричард прекрасно понимал, что это не всерьез. Кроличьи и даже оленьи кости его подопечный перекусывал так же легко, как сам он ломал высохшие ветки, так что, пожелай дракончик в самом деле его укусить, сапог бы его ни за что не защитил. Но Ричард уже перестал бояться, что дракон его укусит. Он возился с ним так же спокойно, как с охотничьими псами, а дракончик точно так же, как те псы, покусывал его запястья или пальцы - и, хотя те и другие запросто могли бы нанести ему серьезное увечье, от этих "укусов" оставались лишь едва заметные следы, сходившие через пару минут.
Однажды, досыта наевшись свежей рыбы, выловленной Ричардом, дракончик, хоть и сытый, повел себя так, как будто требовал добавки. Длинный и гибкий хвост, извиваясь, хлестал из стороны в сторону, а сам дракончик припадал к земле, разевал пасть и шипел в притворной ярости, но на нескольких рыб, отложенных рыцарем в сторону себе на ужин, он при этом не обращал ни малейшего внимания, и выглядело это так, как будто он не голоден, а просто хочет поиграть. Чуть-чуть подумав, Ричард подобрал сухую палку, повертел ей перед носом у дракончика, а потом зашвырнул ее подальше, как будто имел дело не с драконом, а с собаками у себя в замке. Он не особенно рассчитывал на результат, но, к его удивлению, дракончик развернулся, и, быстро перебирая лапами, с юркостью ящерицы побежал за палкой, отлетевшей далеко в кусты. А когда он, все так же семеня и припадая животом к песку, принес палку назад и стал навязчиво совать ее ему, делая в то же время вид, что он не хочет ее отдавать, Ричард, не выдержав, расхохотался.
В этот день он дал дракончику имя - Ригель. Коровы и овцы в их домашнем стаде всегда были безымянными, но тому теленку, за которым они когда-то ухаживали в детстве, Алисон сразу же дала имя - Рыжик - заявив при этом, что, если живое существо не только кормишь, но и играешь с ним, то ему нужно имя. Следуя этому завету, Ричард посчитал, что оставлять дракончика без имени будет неправильно.
При этом Ричард ясно понимал, что Ригель - не собака, и что он не должен привязаться к нему так, как если бы он в самом деле был его хозяином. Его задача состояла в том, чтобы дождаться, пока Ригель не способен будет прокормиться сам, а после этого уйти и предоставить юного дракона его собственной судьбе. Поэтому больше Ричард с ним не играл и вообще старался, по возможности, поменьше его трогать, а во время сна не позволял дракончику цепляться за себя и осторожно спихивал его на землю, так, чтобы тот спал хотя бы рядом с ним, а не на нем. Впрочем, дракончик с каждой ночью - или правильнее было бы сказать, с каждым съеденным куском мяса - становился все теплее, так что греть его не было никакой необходимости.
Через пару недель Ригель уже ловил шнырявших в траве кроликов и научился заходить на мелководье и подолгу сидеть неподвижно, пока какая-нибудь неосторожная рыбешка не подплывала слишком близко. Тогда Ригель выхватывал ее из воды - тем же молниеносным, поразительным движением, каким выхватывал у Ричарда из рук кусочки мяса - и мгновенно пожирал. А после этого опять надолго замирал - черный и неподвижный, как блестящий мокрый камень. Ричард понял, что "учить" дракончика охотиться нет никакой необходимости. В ученых книгах говорилось, что драконы - прирожденные убийцы, и Ричард имел возможность убедиться в том, что это верно. Ну, по крайней мере, применительно к охоте и поиску пропитания. В патологическую кровожадность Ригеля Ричард не верил. Этак даже собаку можно называть "безжалостной убийцей" - в ней ведь тоже от рождения сидит инстинкт охотника.
- Пора прощаться, братец, - сказал он дракончику. - Теперь ты без меня не пропадешь, а чересчур ко мне привязываться тебе вредно. Постарайся, когда вырастешь, охотиться в этих местах, и никогда не лезь в долины и не трогай чужой скот - а то как бы мне не пришлось тебя убить. Бывай...
Расставание с Ригелем расстроило его сильнее, чем он ожидал. Проведя всю сознательную жизнь в обществе дорогих ему людей, Ричард был плохо приспособлен к одиночеству, и компания Турна была неспособна заменить дракончика, который нуждался в его защите и опеке и все время порывался с ним взаимодействовать. Впервые со дня своего отъезда Ричард остро ощутил свою оторванность от дома и начал скучать по всем своим домашним - не только по Алисон и Невиллу, но и по остальным - по Мэри с Диком, по старушке Катерине, бывшей его няней, и отцу Ансельму, который когда-то обучал их грамоте, а теперь помогал ему вести дела в поместье. И, конечно же, по поварихе Анне, которая обожала Ричарда и всякий раз приберегала для него и для его друзей самые лучшие кусочки.
Ричард утешал себе тем, что он поступил правильно, и что для Ригеля так будет лучше.
Выбравшись с глухой, лесистой пустоши, где он оставил Ригеля, Ричард приблизился вплотную к землям сэра Освальда - старого, склочного подагрика, который очень редко посещал общие празднества и пользовался дурной славой у соседей. Будь это не сэр Освальд, а кто-то другой, Ричард наверняка стал бы подумывать о том, чтобы на пару дней заехать в его замок. Рыцарь успел подустать от скитальческой жизни, и не отказался бы пару ночей поспать под крышей и поесть чего-то кроме жаренного мяса с рыбой и орехов. Да и вся его одежда, хоть и тщательно стираемая Ричардом в озерах и ручьях, после всех стирок оставалась несколько несвежей и покрытой не отстиранными до конца разводами, так что остро нуждалась в мыльном корне, горячей воде и приличной доске для стирки вместо гладкой речной гальки. Но встречаться с лордом Освальдом Ричарду не хотелось. Правда, Освальд не мог бы отказать ему, и не из-за добрососедских чувств, а потому, что помощь братству странствующих рыцарей была обязанностью всякого владельца замка. Но выносить его неприязненные взгляды и угрюмый вид... увольте. Лучше уж проехать через его земли, не задерживаясь, и найти приют у более приятного хозяина.
Стеснять крестьян, живущих в деревнях, принадлежавших сэру Освальду, Ричарду тоже не хотелось. Это выглядело бы открытой демонстрацией пренебрежения к хозяину этих земель - я, мол, предпочитаю спать в крестьянской хижине, лишь бы не делить с тобой стол и кров. Выместить оскорбление на самом Ричарде Освальд, конечно же, не смог бы, зато отыгрался бы на том, кто его приютил. Ему никогда не пришло бы в голову, что в том, что кто-то может попросить гостеприимства у его людей вместо того, чтобы заехать в его замок и чин чином поприветствовать хозяина этой земли, может быть виноват он сам. В общем, Ричард решил, что ночевать в лесу, под яркими летними звездами, не так уж плохо, и два следующих дня провел примерно так же, как весь предыдущий месяц. А на третий день он неожиданно наткнулся на другого путника. Сильно прихрамывая, этот человек шагал на Запад по той же лесной прогалине, которой ехал Ричард, но при этом вел себя совсем не так, как полагается обычным путникам - он не смотрел вперед, как человек, который думает только о цели своего путешествия, а поминутно оборачивался, словно опасался быть застигнутым врасплох. Увидев Ричарда верхом на Турне, он с резвостью перепуганного зайца бросился в кусты, забыв даже про свою хромоту.
Рыцаря такое странное поведение заинтриговало. Он толкнул ногами бока Турна, заставляя его перейти с шага на рысь, быстро подъехал к тому месту, где беглец бросился в заросли, и спешился. Потом неторопливо - чтобы не перепугать беднягу еще больше - направился в лес. Ричард был опытным охотником и сразу понял, что беглец сообразил, что, улепетывая со всех ног, он будет производить слишком много шума и вдобавок ко всему не сможет далеко уйти с больной ногой, так что всадник на лошади легко сможет его догнать. Поэтому он предпочел найти укрытие и затаился где-то в зарослях, надеясь, что без помощи собак Ричард не сможет его разыскать. Это было неправдой, но рыцарь не стал рассматривать примятую траву, чтобы понять, где спрятался беглец. В конце концов, у него не было никаких основательных причин за ним гоняться. Если тот человек, кем бы он ни был, во что бы то ни стало хочет избежать встречи с ним - то, что ж, Ричард готов был вернуться на тракт и оставить его в покое. Но если его испуг был связан с тем, что он попал в беду, то Ричард был готов предложить ему свою помощь.
- Эй! - не повышая голоса, окликнул он, стараясь выглядеть как можно более доброжелательно. - Кто бы вы ни были, я вам не враг. Я не разбойник, а такой же путешественник, как вы. Вам нет нужды меня бояться. Меня зовут Ричард Эйсли, я - член братства странствующих рыцарей. Если вас кто-то преследует, или с вами стряслась какая-то беда, я буду рад помочь.
Немного подождав и придя к выводу, что беглец не намерен покидать свое укрытие, Ричард пожал плечами.
- Что же, как хотите, - сказал он и так же неспеша пошел обратно к своему коню.
Этот маневр оказался действеннее, чем предшествующая ему речь. Не успел Ричард подтянуть подпругу - в чем, сказать по правде, не было особенной необходимости, - как услышал за спиной красноречивый шорох. Он медленно обернулся - и увидел, что беглец вышел из-за кустов, но держится поодаль, явно собираясь при малейшем подозрении опять сбежать. Выглядел он не старше Ричарда, но был гораздо меньше ростом. Тощий, в старой и поношенной одежде, с которой тут и там пристали травинки и разный сор, он был не очень-то похож на нормального путешественника, хотя и на нищего был тоже не особенно похож. Это только кажется, что бедняка не так-то просто отличить от нищего бродяги. И те, и другие, разумеется, плохо одеты и часто грязны, но нищий вынужден таскать на себе всю свою одежду, потому что ему некуда ее сложить, поэтому даже в середине лета на них часто бывает надето что-то теплое, а у того беглеца, который прятался от Ричарда, не было ничего, кроме рубашки и холщовой куртки. Нищие ходят заросшими, с длинными, всклоченными волосами, а у этого парня волосы были аккуратно пострижены в кружок. Кем бы он ни был, этот человек совсем недавно вел упорядоченную жизнь, а не шатался по дорогам. Щеки у него ввалились, а запавшие глаза дико и лихорадочно блестели.
- У вас есть вода? - спросил он сипло.
- На, возьми, - ответил рыцарь, отстегнув от сумки мех с водой и протянув ему. Теперь, когда он видел, что беглец - его ровесник, а не старик, что можно было бы предположить по его хромающей походке, Ричард перешел на "ты". Тот явно колебался, опасаясь, что рыцарь предлагает ему воду, только чтобы подманить его поближе.
"Что же ты такой запуганный?.." - подумал Ричард про себя. А вслух сказал :
- Я могу положить это на землю и отойти подальше, если ты меня боишься.
Тогда путник, наконец, решился - или, может быть, просто не захотел, чтобы его считали трусом. Подошел и, схватив мех с водой, стал жадно пить. Кадык дергался на его грязной шее, и Ричард подумал, что так глотать воду может только человек, который мучается жаждой уже далеко не первый час. Он явно был способен осушить мех до конца, но, видимо, посовестился и в конце концов все-таки нехотя вернул его, когда внутри еще что-то плескалось.
- Хлеба?.. - лаконично спросил Ричард, ясно видевший, что у путника при себе нет никаких припасов. Глаза у парнишки вспыхнули, как у голодного кота.
- Да!.. Да, пожалуйста, - добавил он, явно вспомнив о вежливости. А потом сказал, словно это каким-то образом вытекало из их разговора - Меня зовут Филипп.
Ричард отдал ему вконец засохшие лепешки, которые вез с собой еще из замка. Эти лепешки были сделаны Анной, и сделаны очень хитро - они не плесневели, а сбрызнутые водой и прогретые над костром, были почти неотличимыми от свежих. Но Филипп и без того проглотил их в один присест.
- Что у тебя с ногой? - поинтересовался Ричард.
Филипп неопределенно передернул плечом.
- Да так... ничего страшного.
- "Ничего страшного", а ходишь так, как будто бы хромой с рождения, - заметил Ричард. - Может, хоть покажешь, что у тебя там за "ничего"?
Беглец поколебался, но потом, усевшись на траву, стянул сапог. Ричард только присвистнул.
Нет, в каком-то смысле, Филипп не соврал. Ни сломанного пальца, ни загноившейся раны под сапогом и грязными опорками, которыми он обмотал ступню, не оказалось. Ногу он просто натер. Но как!.. Судя по виду сочащихся кровью волдырей, натер он ее еще накануне, потом замотал натертое все той же грязной тряпкой и продолжил как ни в чем ни бывало шагать дальше, пока мелкая проблема не начала выглядеть так же кошмарно, как смотрелся бы торчащий в ноге гвоздь.
- Ты что, совсем... того? Вообще без ноги остаться хочешь? - изумленно спросил Ричард.
Беглец тут же набычился, угрюмо глядя на рыцаря исподлобья.
- А что было делать? Мне отдыхать некогда. Надо идти.
- Почему сразу "отдыхать"? Я бы на твоем месте оторвал бы от рубашки лоскуток почище, приложил бы подорожник, перебинтовал бы ногу - плотно, так, чтобы не терло...
- Какой еще подорожник? - с обалдевшим видом спросил парень.
Ричард закатил глаза.
- Трава такая. Сорвал лист, поплевал на него, приложил к ране...
- А плевать зачем?!
Ричард на несколько секунд задумался. Когда его наставник, оружейный мастер Гидеон, впервые рассказал ему про это средство, Ричард не додумался задать такой вопрос, а после это правило стало таким привычным, что он никогда не спрашивал себя, как именно это работает. Но, с другой стороны, животные тоже всегда вылизывают свои раны, хотя вряд ли пес или корова могут объяснить, почему нужно это делать.
- Помогает. Вроде ладанки на шее, - сказал он.
- Ясно, - не особенно уверенно кивнул Филлип. Впрочем, с ногой он явно так намучился, что был готов испробовать любое средство, чтобы ему стало лучше. Ричард велел ему промыть ступню остатками воды, вручил ему несколько листьев подорожника и молча наблюдал за тем, как Филипп неуклюже перевязывает ногу позаимствованным у него кусочком мягкой ткани.
- Ты сказал, "надо идти". А куда ты, собственно, направляешься? - спросил у парня Ричард.
Тот мигом напрягся, словно полагал, что Ричард задает этот вопрос, чтобы его разоблачить. Рыцарь вздохнул.
- Если боишься, как бы я не понял, что ты беглый - так мне это совершенно все равно, - заметил он. Филипп уставился на собеседника, и вид у него был разом затравленный и вызывающий. Раньше Ричард бы в жизни не подумал, что такие разные эмоции могут одновременно выражаться на одном лице.
- Что значит - "все равно"?..
- Прежде всего, должен тебе сказать, что я немного знаю сэра Освальда. И от такого лорда я бы сам сбежал. Это во-первых. Во-вторых, я вообще не думаю, что заставлять кого-нибудь работать на себя с помощью силы - это хорошее дело. У нас никого не держат против воли. Моя мать всегда считала, что задача лорда - сделать так, чтобы его людям никуда не захотелось уходить. Так что бояться тебе нечего. Ни выдавать тебя, ни возвращать назад я не намерен. А о том, куда ты направляешься, я спросил не затем, чтобы у тебя что-то выведать, а для того, чтобы тебя немного проводить. Здесь можно встретить и разбойников, и хищников, а у тебя при себе - ни самострела, ни ножа, ни даже палки, - сказал Ричард, усилием воли подавив порыв сказать, что для того, чтобы долго идти пешком, стоило с самого начала подыскать длинную палку, покрепче и поровнее обычного сушняка, валявшегося на земле, и использовать ее, как посох. Опыт жизни с тетушкой Эмилией внушил Ричарду отвращение к непрошенным советам - разумеется, если они, как разговор о подорожнике и о чистых бинтах, не были крайне и решительно необходимы. Впрочем, тетушка наверняка считала, что ее советы тоже крайне и решительно необходимы тем, кому они адресовались.
- Да я сам толком не знаю, куда я иду, - сказал Филипп расслабившись и как будто обмякнув на траве. - Мне главное - никому не попасться на глаза и убраться от замка лорда Освальда подальше, пока меня не поймали.
- Ну, с таким подходом ты далеко не уйдешь, - возразил Ричард. - Вот что. У меня есть карта, и я помогу тебе покинуть земли лорда Освальда самым кратким путем. Но, если ты хочешь, чтобы я тебе помог, я должен знать подробности. Почему тебя ищут? На арендатора, который задолжал хозяину земли, ты не похож. Так почему тебя должны ловить и возвращать назад?
Филипп немного помолчал.
- Меня отдали лорду за долги, - сказал он, наконец. - У нас так часто делают. Какая-то семья берет у сэра Освальда зерно, чтобы засеять поле, или инструмент, или пару мешков муки, потом не может вернуть вовремя, долги растут... Тогда управляющий предлагает подписать контракт, что их сын или дочь будут работать в доме лорда. Вроде бы как обучаться полезному ремеслу. Ходить за лошадьми и за собаками, ухаживать за садом, помогать на кухне - в замке всегда дел невпроворот. Контракт, как положено, на десять лет, больше нельзя. А в качестве оплаты за его работу семья по контракту получает от лорда некую сумму. Но чаще всего получается, что живых денег им на руки никто не дает, поскольку все тут же идет на погашение их долга. А ты поступаешь в полное распоряжение управляющего, и с этой минуты должен делать все, что он прикажет. Нет никаких правил - сколько ты должен работать, как, когда... То есть, не знаю, может быть, и есть, если спросить судейских, но для нас всегда был один закон - что тебе скажут, то и делаешь. Если поднимут среди ночи, значит, так и надо. У наемных батраков хотя бы есть возможность отдохнуть. А я туда попал совсем мальчишкой, мне тогда было двенадцать лет или вроде того. И с того дня только и слышал - ты бездельник, ты и так ни черта не работаешь, а только трешься в комнатах, или в кухне возле еды, или на огороде набиваешь себе брюхо, так с чего тебе устать? Какого тебе еще нужно отдыха? И остальным, кто был вроде меня, тоже лишний раз присесть не приходилось. И колотят тебя постоянно - это не так сделал, то разбил, здесь не так быстро прибежал, когда позвали... Лет восемь я так продержался, а потом сказал себе - да гори оно все огнем! Ни черт, ни дьявол меня больше не заставят этого терпеть! Ну и сбежал.
- Мерзость какая, - с чувством сказал Ричард. - А семья твоя? С нее не спросят за то, что ты сбежал?
Филипп поморщился.
- Тоже, нашлась "семья". Дальняя дядина родня. Своих детей не захотели отдавать, решили, что убьют двух зайцев - и свои дела поправят, и от нахлебника избавятся. Я с детства сирота. Кто был, все умерли - холера тогда была, что ли, или лихорадка... ну, словом, какая-то заразная болезнь. У нас от нее полдеревни вымерло.
- Понятно, - сказал Ричард. В жизни он видел не так уж много человеческого горя, и всю силу сопереживания обращал чаще всего на героев книг и песен, будь то древние поэмы, жития святых, рыцарские романы или старые баллады. Но история Филиппа тронула его всерьез. Нет, ну какой все-таки негодяй этот сэр Освальд... И какое счастье, что он не поддался слабости и не завернул в его замок. Еще не хватало сидеть с бесстыжим старым обжорой за одним столом, пока прислуга Освальда, которая, если верить Филиппу, больше походила на рабов, чем на кого-то вроде Мэри или Дика, будет готовить ему еду и отмывать его рубашки!
- Полезай-ка ты на лошадь, - хмуро сказал он Филиппу. - Дай ноге немного отдохнуть.
- А вы?.. - оторопел беглец. - Или он может нести сразу двоих? - он опасливо посмотрел на Турна, который, действительно, возвышался над сидевшим на траве Филиппом, как скала.
- Нести сразу двоих он может. Даже вместе с остальной поклажей, - сказал Ричард. - Это боевой рыцарский конь, и выдержать он может очень многое. Но это еще не причина лишний раз его перетруждать. Так что ехать будем по очереди.
- Может, все-таки проедемся немного вместе, сэр? Выйдет быстрее... - рискнул предложить Филипп, которого явно не покидали мысли о погоне. Но Ричард покачал головой. Он мог понять испуг Филиппа, который всю жизнь жил в страхе перед лордом Освальдом, но не считал, что стоит из-за этого испуга утомлять коня. Кто станет всерьез искать беглого слугу, который и так отработал восемь лет из десяти положенных, и выполнял при этом только черную работу, то есть был на побегушках у кого ни попадя? Хороший конюший или сокольничий, умелый повар или, например, седельник - это еще ладно, но поднимать шум из-за такого, как Филипп? Овчинка явно не стоила выделки. Так что Ричард не сомневался в том, что за Филиппом никто не погонится. А если даже Освальд и пошлет кого-то из своих людей, чтобы вернуть его назад, то, найдя беглеца в компании кого-то вроде Ричарда, посланец лорда Освальда несолоно хлебавши уберется восвояси.
Но Ричард просчитался. К вечеру, когда в воздухе уже начали сгущаться призрачно-голубоватые летние сумерки, сзади раздался звук, который нельзя было ни с чем перепутать - стук копыт, и не одной, а сразу многих лошадей. В отличие от Ричарда, эти всадники ехали рысью. Ричард, который в эту минуту шел пешком, изумленно оглянулся - и увидел, как из-за поворота узенькой лесной тропинки показался первый всадник. Не крестьянин, а такой же, как сам Ричард, рыцарь, при оружии и на прекрасном боевом коне. Тусклую вороненую кольчугу рыцаря покрывал щегольский черный ваффенрок с изображением красного змея. Ричард даже подумал, что ошибся, и что эти всадники, должно быть, не имеют к ним с Филиппом никакого отношения, но рыцарь, заметив впереди двух путников, пришпорил своего коня, явно торопясь их настичь, и Ричард понял, что это, действительно, погоня. За Филиппом или нет - пока было не ясно, но на всякий случай не мешало подготовиться к самому худшему.
- Слезай с коня, - велел Ричард Филиппу. Тот поспешно сполз с седла - неловко, как упавший на траву мешок. Из-за расширенных от ужаса зрачков его глаза казались темными провалами. Он явно размышлял, остаться здесь или попробовать спастись в лесу.
- Не беги, - процедил Ричард чуть слышно. - Держись рядом. Если они за тобой погонятся, то мне будет труднее тебя защищать.
Преследователей было пятеро - тот рыцарь, которого он увидел первым, и еще четыре человека на конях похуже, но тоже вооруженные - у каждого из них на поясе висел короткий меч, а к седлу была приторочено любимое крестьянское оружие - окованная железом дубинка. Ричард рассудил, что эти четверо, должно быть, были из числа прислуги лорда Освальда. А вот командовавший ими рыцарь был ему знаком - хоть и не лично, а заочно, по чужим рассказам. Ричард сразу опознал красного змея на его гербе. Гильом Орси по прозвищу Железная рука, один из лучших полководцев короля, герой многих турниров с громкой, но несколько мрачной славой. Его-то сюда каким ветром занесло?.. Замок Орси - на западе, их земли длинной кляксой вытянулись вдоль морского побережья. А сам сэр Гильом, по слухам, чаще всего жил в столице.
Гильом остановил коня, и Ричард мысленно обругал себя болваном. Ну конечно, как он мог забыть!.. Отец Ансельм, который заставлял его зубрить генеалогии всех знатных родов королевства, был трижды прав. Ричард припомнил, что мать лорда Освальда была Орси - и все мгновенно встало на свои места. Гильом наверняка гостил у родственника, когда разыгралась вся эта история с Филиппом... Не исключено, что он и подбил родича на то, чтобы организовать погоню и выследить беглого - иначе с чего ему самому таскаться по проселочным дорогам во главе маленького отряда? Существуют люди, которым охота на человека кажется не менее азартным делом, чем охота на оленя, и Железная рука, по-видимому, был именно из таких людей.
- Как ваше имя, сэр? - спросил Гильом отрывисто. Таким же тоном он, наверное, командовал на поле боя. - Вы выбрали для себя неподходящую компанию. Какую лживую побасенку вам сплел этот бродяга, что вы разрешили ему ехать на своем коне?
- Я Ричард Эйсли, сэр Гильом. Вашего имени не спрашиваю, потому что вашего красного змея знает вся страна. А что до остального, так я волен выбирать себе компанию, какую захочу, и сажать к себе на коня, кого мне вздумается. Вы, к примеру, тоже выглядите странно, разъезжая по ночам в компании чужой прислуги.
Насмешливый тон Ричарда Гильому явно не понравился. К тому же он, похоже, начал понимать, что его собеседник не считает своего попутчика ни жертвой нападения разбойников, ни просто заблудившимся крестьянином.
- Это человек лорда Освальда, и он поедет с нами, - резко сказал он.
- Что он сбежал от лорда Освальда, я знаю и без вас, - отрезал Ричард. - А насчёт того, что он поедет с вами - это вряд ли. Если сэру Освальду не хочется, чтобы его люди разбегались от него, то пусть попробует прилично с ними обращаться...
- Я много воевал, но очень редко видел, чтобы один человек побеждал пятерых, - процедил сэр Гильом.
- А я вообще никогда не воевал, - ответил Ричард. - Но я убил дракона, который не оставлял в покое жителей долины по ту сторону холмов. А сейчас буду вынужден убить кого-нибудь из вас, если вы не оставите в покое этого парня. Скорее всего, вам удастся победить, но хорошую ли услугу вы окажете своему родственнику, сэру Освальду, если лишите его двух или троих его людей, пытаясь вернуть одного?
Ричард перевел взгляд на спутников Гильома.
- А вам что, не жалко погибать или калечиться ради такого дела? Я живу по соседству с сэром Освальдом. Мне ли не знать, какой он щедрый и великодушный человек... Если сегодня кто-нибудь из вас останется калекой - лишится руки или, к примеру, охромеет на всю жизнь - добрый лорд Освальд, уж конечно, не забудет, что вы пострадали по его приказу, и будет по-королевски содержать и вас, и всю вашу семью.
Расчет Ричарда оказался верным. По тому, как переглядывались спутники сэра Гильома, было видно, что они растеряны. Они гонялись за Филиппом, ощущая себя в полной безопасности, как если бы они травили зайца, и внезапное преображение из ощущавших себя всемогущими охотников в людей, которые вполне могли расстаться с жизнью, ошарашило участников погони и пришлось им совершенно не по вкусу.
- А ты не дурак, сэр Ричард Эйсли, - с усмешкой сказал Гильом. - Верно, будет нехорошо, если лорд Освальд по моей вине лишится кого-нибудь из своих людей. Так что, пожалуй, я улажу это дело сам...
Он положил ладонь на рукоять меча.
- Как пожелаете. Только не лучше ли нам драться пешими? Уже совсем темно. Будет нехорошо, если чей-нибудь конь запнется о корягу и сломает себе ногу, - сказал Ричард.
- Может быть, и так. А может быть, ты слышал, что я выиграл восемнадцать общих схваток на турнирах и считаешь, что в пешем бою у тебя будет больше шансов победить, - сказал Гильом. - Но если ты так хочешь - ладно, будем драться пешими. Увидишь, даст ли это тебе преимущество...
- Это очень любезно, сэр, - почти рассеянно ответил Ричард. Он и в самом деле много слышал о турнирных подвигах Гильома, но думал в эту минуту совершенно не об этом.
- ...Если дело будет оборачиваться плохо, садись на коня и поезжай вперёд во весь опор, - чуть слышно шепнул он Филиппу. - Эти крестьяне Турна не догонят, а их предводителя я постараюсь задержать подольше.
Ричард не был уверен, что Турн станет слушаться Филиппа. Он спокойно позволял чужаку ехать на своей спине, пока рыцарь был рядом, но Ричард понимал, что он едва ли станет слушаться его команд - разве что примет во внимание, что Ричард сам вручил Филиппу повод. Но плана умнее этого у Ричарда все равно не было. К тому же он чувствовал себя виноватым перед своим спутником - если бы он с самого начала принял страхи беглеца всерьез, они бы не попали в такой переплёт.
Он ободряюще хлопнул Филиппа по плечу, вынул из ножен меч и знаком показал Гильому, что готов к сражению.
То, что Гильом был выдающимся бойцом, Ричард понял еще до того, как они сошлись на расстояние удара - просто по тому, как двигался его противник. Ричард видел, что двухслойная кольчуга Железной Руки длиннее и гораздо тяжелее его собственной, но движения его противника отличались почти летящей лёгкостью, как будто на Гильоме не было надето ничего, кроме льняной рубашки. Так носить кольчугу мог только очень сильный от природы человек, который к тому же привык к доспехам, как к собственной коже. Гильом был лет на десять или даже все пятнадцать старше его самого, так что, пока он сидел на коне, Ричард смутно рассчитывал на преимущество в быстроте и выносливости - как-никак, но в тридцать с лишним лет тело, как правило, уже теряет юношескую гибкость. Но первого взгляда на движения Гильома Ричарду хватило, чтобы осознать свою ошибку.
Гидеон, его наставник, полагал, что Ричард когда-нибудь станет выдающимся бойцом. Проблема была в том, что для этого "когда-нибудь" ему недоставало опыта, а может быть, и более искусных, чем сам Гидеон, учителей. Учись он у кого-то вроде этого Гильома - он бы, вероятно, достиг пика собственных возможностей гораздо раньше, и мог бы теперь сразиться с ним на равных. Но сейчас Ричард сразу почувствовал, что он Гильому не противник. С защищающей свое гнездо драконицей и то было гораздо проще, хотя Ричард, отступая под натиском своего противника, отчетливо ощущал, что Гильом, в отличие от него самого, сражается вовсе не на пределе собственных возможностей.
- Ну же, сэр Ричард, что же вы все время пятитесь?.. - насмешливо спросил Орси у своего противника. Тяжелый меч в руках Гильома выписывал свистящие вольты, как будто бы он размахивал обычной деревянной палкой. И по голосу не чувствовалось, чтобы он устал и начал сбиваться с дыхания. Ричард начал осознавать, почему ему дали прозвище Железная Рука.