Мягкая поступь лошади, идущей шагом, совершенно не мешала Криксу предаваться размышлениям. Закрыв глаза и полностью отгородившись от окружающего его мира, Меченый заново проживал события последних недель, пытаясь понять, не совершил ли он ошибку. Был момент, когда дан-Энрикс осознал, что и Атрейн, и Уриенс, и даже Истинный король отравлены дыханием Истока, так что теперь все - и старые обиды, и внезапно зародившиеся подозрения, и надежды, связанные с будущим, играет на руку лишь Олваргу, толкая айзелвитов к катастрофе. Но теперь дан-Энрикс спрашивал себя, с чего он взял, что он сам не действовал под влиянием этой магии? Только лишь потому, что он не испытывал ненависти к какой-либо из конфликтующих сторон, и полагал, что в состоянии понять их всех? В конечном счете, это чувство завело его в такую же ловушку, как других - их подозрения. Когда он ощутил, что любое его действие почти наверняка приведет к чудовищным последствиям и будет стоит другим людям жизни, Криксом овладело странное безволие. Пока Меченый нарезал круги по своей камере, ему казалось, что он задыхается, как человек, который, несмотря на все свои старания, никак не может сделать достаточно глубокий вдох. Крикс не обманывал себя - он знал, что только чувство безысходности заставило его принять участие в постыдном фарсе, изображавшем суд. А значит, он позволил себе поверить в то, что у него нет другого выхода... разве не в том же самом он недавно обвинял наместника?..
Дойдя до этой мысли, Крикс болезненно поморщился. Нет, так нельзя. Седой наверняка сказал бы, что он слишком много на себя берет. Проблема Уриенса в том, что он излишне верит в собственную правоту - но это еще не причина для того, чтобы впадать в другую крайность и винить себя за то, что он не смог чудесным образом распутать узел, завязавшийся чуть ли не двадцать лет тому назад. Если взглянуть на дело беспристрастно, что он вообще мог сделать в этой ситуации? Отвергнуть сделку, которую предлагал ему наместник, и настаивать на встрече с королем? Но Уриенс слишком боялся, что дан-Энрикс сможет повлиять на Литта... да и сам король, похоже, совершенно не стремился видеть Меченого.
Вероятно, в глубине души он сразу же поверил в то, что Крикс - действительно наследник Тэрина. Можно себе представить, как его пугала мысль об откровенном разговоре с Меченым. Одно дело - выслать из страны амбициозного военачальника, который лгал тебе в лицо и покушался на твой трон, и совсем другое - оказаться в роли самозванца, который хочет устранить законного претендента на корону. Меченый вздохнул. Нужно иметь большой жизненный опыт и достаточный запас цинизма, чтобы научиться объяснять свои поступки так, как это делал Уриенс. А Истинному королю не приходилось управлять страной при гвиннах, каждый день ища баланс между заботами об интересах своего народа и собственной безопасностью, и для него подобная задача оказалась непосильной. Неудивительно, что он предпочел спрятаться за свое праведное возмущение и за презрение к "предателям". Нет, вряд ли он бы согласился встретиться с дан-Энриксом... Настаивая на своем, Меченый добился бы только того, что доведенный до отчаяния Уриенс предпринял бы какие-то решительные меры - вроде тех, на которые он намекал, когда грозился отравить Атрейна и свалить вину на Ингритт. И, в любом случае, порядок в Руденбруке рухнул бы окончательно. Меченый знал, что обещание открытого суда, на время приглушившее бушующие страсти, оказалось крайне своевременным. К тому моменту кто-то из людей Атрейна уже попытался подстрелить наместника, но в результате убил не самого Уриенса, а одного из охраняющих его гвардейцев. А люди Уриенса в отместку подожгли Ландес Баэлинд. Дым этого пожара, к терпкой горечи которого примешивался сладковатый запах от горевшего люцера, долетал даже до окон Королевской башни. Видимо, под действием этого дыма устроившие поджог гвардейцы вознамерились продолжить начатое дело и расправиться с самим дан-Энриксом. Они окружили Башню Лотаря и какое-то время шумели внизу, пока их не разогнали свои же товарищи - к счастью, раньше, чем на место происшествия подоспели ветераны из Лисьего лога.
Возможно, после всего этого надо было не мучаться от запоздалых сожалений, а признать, что обстоятельства сложились относительно благополучно. Но дан-Энрикс ничего не мог поделать с чувством беспокойства и тоски, саднящим, как незатянувшийся порез.
- Лорд дан-Энрикс... - окликнул его ломкий мальчишеский голос. Меченый открыл глаза и обернулся, чтобы увидеть Олриса, который догнал его и теперь шагал вровень с его лошадью. На узкой тропе, по которой они ехали, помещался только один всадник, но для одного пешего - во всяком случае, на мальчика четырнадцати лет - места по-прежнему хватало. - Лорд дан Энрикс, я хотел узнать, не нужно ли вам что-нибудь?
Судя по выражению его лица, Олрис проделал свой маневр вовсе не затем, чтобы предложить ему какую-нибудь помощь, а затем, чтобы удостовериться, что с Криксом все в порядке. Взгляд гвинна выражал самое искреннее беспокойство. Что ж, если он видел Крикса на суде, а после этого все утро наблюдал за ним из хвоста колонны, в голову Олриса и в правду могли закрасться самые страшные подозрения - хоть о перенесенных Криксом пытках, хоть настоях, подавлявших волю. Меченый пообещал себе, что больше не станет ехать с таким отрешенным видом.
- Ничего не нужно, Олрис, я в порядке, - сказал он успокоительно, кивнув мальчишке в благодарность за заботу.
Ближайший к Меченому конвоир сейчас же обернулся и натянул повод, так что его лошадь развернулась, перегородив дорогу.
- Вернись на свое место! - резко приказал он Олрису.
- Это мой стюард, сержант, - сказал дан-Энрикс таким тоном, каким стал бы разговаривать с рычащей на него собакой.
- Простите, у меня приказ. Никто не должен разговаривать с арестантами, - по интонациям гвардейца было ясно, что он не намерен отступать от этого приказа ни на йоту. Он бросил недовольный взгляд на двух гвардейцев, ехавших за Меченым. - Вас это тоже касается. Надо было остановить мальчишку, а не спать в седле. Пошел!..
Последнее распоряжение предназначалось Олрису. Гвинн неохотно отступил, но Крикс успел заметить, что в неприязненном взгляде, устремленном на сержанта, промелькнуло хорошо знакомое дан-Энриксу выражение упрямства. Можно было не сомневаться, что на одном из предстоявших им привалов Олрис повторит попытку с ним поговорить. И хотя Меченый охотно запретил бы Олрису сердить охрану и нарываться на неприятности из-за подобной ерунды, настроение у него все равно необъяснимо поднялось. Он даже поймал себя на том, что улыбается.
Их отряд продвигался вперед достаточно медленно, приноравливаясь к скорости носилок, на которых путешествовал Атрейн. Первое время, пока они еще находились в окрестностях Руденбрука, правило о строгой изоляции обоих арестантов соблюдались неукоснительно. Но со временем, как и следовало ожидать, дисциплина в отряде изрядно разболталась. Хотя Рельни и его друзья, отпущенные Истинным королем на родину, и не могли подойти к Меченому и Атрейну даже на привалах, они то и дело бросали арестантам какие-то ободряющие или шутливые реплики, не требующие ответа. Окрики конвоиров они просто игнорировали, так что гвардейцы Уриенса вскоре перестали их одергивать, поняв, что это бесполезно, и решив, что повод слишком незначителен для настоящей ссоры. Несмотря на то, что с Рельни из Руденбрука уехало всего одиннадцать его товарищей, а гвардейцев Уриенса было двадцать человек, драки никто не хотел. А Рельни, как подозревал дан-Энрикс, очень точно понимал, до какого момента можно продолжать испытывать терпение охраны, а где следует остановиться, постепенно добиваясь от конвоя незаметных послаблений. В немалой степени его успеху способствовало и то, что гвардейцы Уриенса питались вяленой говядиной, твердым сыром и сухими пресными галетами, а у Лювиня и его товарищей, привыкших жить в лесу на протяжении недель, а то и месяцев, каждый день было свежее мясо. Несколько вечеров подряд они терзали своих менее удачливых попутчиков запахом жарившейся дичи, а потом внезапно предложили им на время позабыть о прежних разногласиях и присоединиться к трапезе. Гвардейцы не сумели устоять, а, согласившись, уже не могли изображать прежнюю непреклонность. На пятый день пути Ингритт позволили ехать на носилках вместе с сенешалем и наблюдать за его состоянием, а еще день спустя дан-Энрикс наконец-то получил возможность сам поговорить с Атрейном. Поздно вечером, когда Ингритт в очередной раз сделала сенешалю перевязку, Крикс решил рискнуть и, поднявшись на ноги, направился к носилкам сенешаля. Он двигался нарочито неторопливо, так, как будто приглашал своих охранников остановить его. Он был готов к тому, что через несколько шагов его окликнут и напомнят о запрете разговаривать с Атрейном, но, к его большому облегчению, охрана предпочла сделать вид, что ничего особенного не происходит.
Вблизи стало видно, что Атрейн переносил дорогу тяжелее, чем надеялся дан-Энрикс. Лицо раненого выглядело изможденным, но взгляд оставался ярким и пронзительным.
- Глядя на тебя, я постоянно думаю, не совершил ли я ошибку, - мрачно улыбаясь, сказал он вместо приветствия. - Мы отправляемся на твою родину, а ты не выглядишь особенно довольным. Думаешь, нас ждет дурной прием?..
Крикс предпочел бы побеседовать о чем-нибудь другом - хотя бы потому, что у него и правда было множество сомнений, связанных с их возвращением в Адель. Во-первых, он все время вспоминал, с каким трудом от открывал Врата в последний раз. А ведь с тех пор Темный Исток, вне всякого сомнения, значительно усилился. Что они будут делать, если выяснится, что арка Каменных Столбов превратилась в бесполезную груду камней, в которых больше не осталось ни следа присутствовавшей в них когда-то Тайной магии? И это было не единственной причиной для тревоги. Крикс знал, что после гибели Седого время стало расползаться, словно старая гнилая ткань. После суда он в первый раз задумался о том, как далеко успел зайти этот процесс. Что, если за то время, пока он находился в Эсселвиле, в его мире минуло пятнадцать или даже двадцать лет? Ирем с Валлариксом запросто могли превратиться в дряхлых стариков и даже умереть, а Лейда... нет, всего этого никак нельзя было бы объяснить Атрейну. И к тому же Крикс считал, что он не должен беспокоить раненого.
- Напротив, я уверен, что нас будут принимать по-королевски, - сказал он.
Пару секунд Атрейн молчал, закинув руку за голову и задумчиво разглядывая Крикса. На его лице плясали отблески костра.
- Надеюсь, ты не мучаешь себя бессмысленными мыслями о том, что было на суде? - поинтересовался он.
- Нет, - вполне искренне ответил Крикс. Среди вещей, которые его тревожили, суд был одной из наименее серьезных. Сенешаль слегка нахмурился.
- Тогда о чем ты постоянно размышляешь с таким траурным выражением лица?..
Передать это на словах было довольно сложно, но дан-Энрикс вдруг почувствовал, что должен с кем-то поделиться осаждающими его мыслями. Правда, он плохо представлял, как подступиться к этой теме, так что вынужден был то и дело останавливаться и подыскивать подходящие слова.
- Когда гвардейцы Уриенса объявили мне, что я арестован по обвинению в измене... у меня возникло ощущение, что я попал в ловушку. Любое мое действие... или бездействие... не могло кончиться ничем хорошим, я должен был выбирать только между "плохим" и "еще более плохим". И это ощущение не покидает меня до сих пор.
- А разве раньше тебе никогда не приходилось выбирать из двух зол?
- В том-то и дело! Каждый раз, когда казалось, что я должен выбирать из двух зол, я напрягал все свои силы - и в итоге находил какой-то третий выход. Временами он выглядел совершенно абсурдным... я хочу сказать - безумным, - поправился Крикс, заметив непонимающий взгляд сенешаля, - но, как бы там ни было, он всегда был. И именно он в конце концов оказывался самым правильным. Возможно, его можно было бы найти и в этот раз, но у меня не вышло. Я все время размышляю, почему. То ли люди и сам мир вокруг меня стали другими... то ли главная причина - во мне самом. Найти этот парадоксальный третий выход - это все равно, что перепрыгнуть через стену выше своей головы. И иногда мне кажется, что я слишком устал, и больше не способен на подобное усилие.
- Возможно, ты действительно устал, - пожав плечами, отозвался сенешаль. - Допустим, тебе часто удавалось найти выход из какой-нибудь неразрешимой ситуации. Но почему ты думаешь, что это должно продолжаться бесконечно?.. Хоть ты и маг, но ты такой же человек, как и любой из нас. Значит, ты тоже можешь уставать, впадать в отчаяние или поддаваться слабости. Довольно странно обвинять себя за то, что это так. Это не более разумно, чем сердиться на себя за то, что тебе нужно есть и спать.
Крикс задумчиво кивнул. В глубине души он далеко не был уверен в том, что Атрейн прав. Конечно, люди могут уставать, терять надежду или поддаваться ощущению бессилия. Но Крикс не сомневался в том, что умение бороться с этой частью своей человеческой природы и не признавать саму идею "невозможного" - важная часть того, что делает его Эвеллиром. Князь, должно быть, знал, как сохранять эту способность - год за годом, через все ошибки, разочарования и поражения - но он не успел рассказать об этом дан-Энриксу. Он вообще почти ничего не успел ему рассказать...
Крикс посмотрел на обступающие их деревья - и на одну кратную секунду ему показалось, что Седой вот-вот появится из обступающей их лагерь темноты, повергнув его в полную растерянность своим внезапным появлением. В конце концов, Князь славился своей способностью приходить именно тогда, когда его никто не ждал, а значит, было бы вполне естественно, если бы он явился и теперь, когда его считали мертвым.
Но, разумеется, никто так и не вышел из ночного леса.
Тяжело вздохнув и пожелав Атрейну доброй ночи, Меченый отправился устраиваться на ночлег.
...В первый момент ему почудилось, что он попал в Адель. Во всяком случае, галерея из белого камня, на которой он стоял, напоминала императорский дворец, а возвышающаяся напротив башня очень мало отличалась от строений в Верхнем городе. Это была хорошо знакомая ему архитектура, состоявшая из изящных и одновременно строгих линий, к которой дан-Энрикс так привык в Лаконе, а позднее в Адельстане, что теперь она казалась чем-то естественным, как само дыхание. Однако, сделав несколько шагов вперед, Крикс внезапно осознал, что это место - вовсе не Адель. Он ожидал увидеть внизу город, но вместо этого увидел бесконечные, как море, облака, пронизанные восходящим солнцем. Подножие башни, которую он заметил с галереи, тонуло в этих облаках, словно в сверкающем сугробе.
Внезапно Меченый сообразил, что всего несколько минут назад он был в ночном лесу и старался уснуть, ворочаясь на своем жестком ложе.
"Значит, я сплю и вижу сон" - подумал он. Все сразу встало на свои места - на галерее было ветрено, но Меченый не чувствовал, чтобы его волосы шевелились от ветра. Камень под его ногами выглядел таким же твердым и гладким, как в Адели, но Крикс не ощущал этого камня под ногами. Даже заливающее все вокруг солнце, при всей своей яркости, не резало ему глаза, когда он смотрел прямо на него. И все же сон был исключительно правдоподобным - куда более детальным, красочным и ярким, чем все остальные его сны. Дан-Энрикс обернулся и внезапно обнаружил, что на галерее он был не один. Неподалеку от него стояли еще два человека, показавшиеся Криксу неожиданно знакомыми, хотя он мог поклясться в том, что никогда раньше их не видел. Но мгновение спустя он вспомнил, что они ему напомнили - старые фрески в Академии, изображавшие строителей Адели. В отличие от тех изображений, лица настоящих Альдов не светились - или, может быть, это свечение казалось незаметным в том потоке солнечного света, который заполнял всю галерею. Крикс, как завороженный, смотрел на тонкие черты лица ближнего к нему Альда. Кожа на его лице казалась тонкой и прозрачной, словно лепесток цветка. Было довольно странно сознавать, что, несмотря на это, Альды вовсе не казались хрупкими - от них веяло Силой. Меченый внезапно понял, что те отзвуки Тайной магии, которые он ощущал, держа в руках какую-нибудь вещь, созданную Альдами, не шли ни в какое сравнение с той магией, которая окутывала их самих.
"Это же Леривалль, не так ли?.." - спросил дан-Энрикс вслух. Вернее, он хотел спросить - но обнаружил, что этом сне, или видении, у него нет ни голоса, ни тела, точно так же, как в тот раз, когда он наблюдал за Лейдой, Кэлрином и Олрисом. Альды не видели его и не ощущали его присутствия - возможно, потому, что их внимание было полностью сосредоточено на чем-то другом.
Если бы в этом видении у Крикса было сердце, его точно защемило бы от разъедающей обиды. Он мечтал увидеть Альдов с того дня, как оказался в Академии и познакомился с Саккронисом. Правда, большую часть своей жизни Меченый считал, что это просто детская мечта, которой никогда не суждено осуществиться, но время от времени она охватывала его с новой силой - например, когда он заходил в Книгохранилище, или когда Атрейн рассказывал ему о том, как он едва не оказался в Леривалле. Осознание того, что его невозможная мечта исполнилась - но он, словно в насмешку, оказался здесь не более чем призраком, показалось Меченому невыносимым. Не имея возможности ни окликнуть Альдов, ни привлечь к себе внимание каким-то другим способом, Крикс призвал на помощь свою магию, и попытался увидеть их так, как будто он был ворлоком, умеющим читать чужие мысли и эмоции. Это было, как он внезапно понял, крайне опрометчивым поступком - Меченый почувствовал себя, как человек, который собирался осторожно попробовать воду в незнакомом месте, но внезапно погрузился в воду с головой. Чувства Альдов оказались значительно сильнее и сложнее, чем он мог представить. Для большинства из них он не сумел бы подыскать названия, однако даже того, что Крикс сумел соотнести с привычными ему эмоциями, было достаточно, чтобы понять, что Альды ощущали смесь из самых противоречивых - с точки зрения людей - вещей, которые никак нельзя было даже представить вместе. Это было, как волна, которая с грохотом накрывает тебя с головой, заставляя на мгновение забыть о том, кто ты такой.
Дан-Энрикс разорвал связавшую их с Альдом нить, боясь случайно захлебнуться в этом ослепительном водовороте чужих мыслей, однако в его голове продолжал кружиться настоящий вихрь из понятий и представлений, не принадлежавших ему. Он знал, что место, где они сейчас стоят, и вправду Леривалль, что эту галерею называют "Солнечная гавань", и что оба Альда думают о нем, хоть и не знают, что он может слышать эти мысли. Но самое главное - он знал, что они ожидают нападения, и что царившая на галерее тишина, которая сначала показалась ему воплощением гармонии, на самом деле - напряженная минута перед боем.
Олварг не стал дожидаться, пока его враги закончат все приготовления и двинутся на Марахэн. Он добился того, что Меченого выслали из города, послал своих людей за ним, а сам возглавил армию и двинулся на Руденбрук. Меченый-Альд был преисполнен сожаления, что Леривалля и всей его магии оказалось недостаточно, чтобы защитить живущих в Руденбруке айзелвитов от тяжелых, ядовитых испарений Темного истока. Но при этом в глубине души он сознавал, что все случившееся было неизбежно. Альды вправе только защищать людей, но не решать за них. Они даже не вправе были помешать изгнать дан-Энрикса из Леривалля...
Все, что они могли - это встать преградой на пути у Олварга и его армии.
Меченый-Альд испытывал одновременно воодушевление, и едва уловимую печаль, и радостную легкость, посещавшую только наиболее отважных из людей и только в самые опасные минуты. В такие моменты ты с особенной отчетливостью сознаешь, что можешь умереть, но это почему-то не кажется таким уж важным.
Альды готовились к сражению.
...Открыв глаза, Меченый вскочил на ноги. Его движение было настолько резким, что гвардеец Уриенса, спавший рядом с ним и охранявший пленника, кубарем откатился в сторону, хватаясь за оружие, как будто полагал, что арестант решил его убить. При этом он разворошил догорающий костер, который выплюнул в ночное небо рой багряно-алых искр.
- В чем дело? - рявкнул заспанный сержант, приподнимаясь на локте и щурясь на огонь.
- Вставайте! - резко сказал Крикс, чувствуя себя голым оттого, что под рукой не было перевязи с мечом, и с трудом сдерживая злость при мысли о потраченном напрасно времени. - Олварг ведет своих людей на Руденбрук.