- Брось его. И тот, зеленый, тоже брось, - нетерпеливо сказал Льюберт своему стюарду, вытащившему из сундука с одеждой слегка выцветший дублет. - Укладывай только самое необходимое. Я не хочу никаких проволочек, так что поедем налегке.
В дверь его комнаты небрежно постучали. Льюберт едва не заскрипел зубами. Потревожить его в такой поздний час могли только несколько человек, и никого из них он совершенно точно не хотел бы сейчас видеть. Льюс махнул рукой слуге, и тот открыл позднему гостю дверь. Снаружи оказался мессер Ирем.
- Могу я войти? - осведомился он.
- А вам не кажется, что сейчас уже слишком поздно для визитов? - неласково спросил Дарнторн. Если лорд Ирем думает, что звание главы имперской гвардии дает ему право вламываться к людям среди ночи - то он очень ошибается.
Сэр Ирем сделал вид, что не заметил его резкости, и вежливо ответил:
- Я с удовольствием отложил бы этот разговор на утро, если бы не думал, что сегодня ночью вы покинете Кир-Кайдэ. Судя по тому, что ваш слуга укладывает ваши вещи, я был прав.
"То есть это доглядчики мессера Аденора были правы" - мысленно поправил Льюберт, но, смирившись с неизбежным, все-таки позволил лорду Ирему войти, а потом отослал слугу, велев ему вернуться через час. О чем бы коадъютор ни рассчитывал с ним говорить, эта беседа вряд ли предназначалась для чужих ушей.
- Может быть, налить вам вина?.. - осведомился Дарнторн кисло. Едва ли можно было представить себе что-то глупее, чем изображать радушного хозяина в подобной ситуации, но ничего другого на ум Льюберту сейчас не приходило.
- Не беспокойтесь, я сам, - жестом остановил его сэр Ирем, подойдя к столу. С ловкостью завзятого трактирщика откупорив бутылку эшарета, рыцарь бросил быстрый взгляд на Льюберта. - Надеюсь, вы составите мне компанию?..
Дарнторн кивнул, и Ирем разлил эшарет по бокалам. Льюберт наблюдал за коадъютором с усталым удивлением. Рыцарь на двадцать с лишним лет старше его, но, когда Льюберт смотрел на отточенные лаконичные движения мессера Ирема, на его оживленное лицо, казалось - дела обстоят как раз наоборот. За несколько последних лет лорд Ирем выиграл две войны, разделался с мятежниками, угрожавшими власти Валларикса, и чудом выжил после "черной рвоты" - тем не менее, сейчас он выглядел как человек, искренне наслаждавшийся процессом жизни. "Он как будто бы совершенно не устал от всего этого", - с горечью думал Льюберт, пристально разглядывая коадъютора. В светлых волосах каларийца появилась седина, но Ирем явно не чувствовал себя постаревшим. А вот Льюберт - чувствовал, как это ни смешно в неполных девятнадцать лет.
"Интересно, ему правда нравится такая жизнь? - размышлял Льюберт, принимая у мессера Ирема бокал с вином. - Что он на самом деле любит - риск, азарт? Да ну, ему ведь не тринадцать лет... Себя?.. Пожалуй. Никогда не видел человека, который бы так откровенно наслаждался своим превосходством над окружающими. Но не может быть, чтобы все дело было только в _этом_. Просто у него есть вещи, которые для него по-настоящему важны - династия дан-Энриксов, благополучие империи и этот его Орден. А у меня ничего такого больше нет".
Крикс, правда, тоже выглядел и вел себя совсем не так, как полагалось человеку, пережившему заключение в Кир-Роване, но Меченый - это особый случай...
Льюберт отхлебнул вина, не ощущая его вкуса. Как все-таки хорошо, что он не позволил себе поддаться на уговоры Рикса!.. Льюберт знал, что, если он останется в Бейн-Арилле, то половину времени будет терзаться от необходимости бывать на людях и делать какие-то дела, а остальную половину времени ходить за Меченым, как тень. Его тянуло к Риксу так же, как замерзшего человека тянет к огню. И дело было не в том, что он вдруг проникся симпатией к своему старому врагу. То есть, конечно, ни малейшей неприязни к Риксу Льюберт больше не испытывал, но и сказать, что они сделались друзьями, было бы большой натяжкой. Просто в присутствии "дан-Энрикса" владевшие Дарнторном ощущение тоски, усталости и безнадежности ослабевало, отходило куда-то на задний план. Будь энониец ворлоком, Льюберт точно подумал бы, что "дан-Энрикс" применяет к нему свою магию, но Меченый не имел даже самой слабой искры Дара, значит, дело было в нем самом. После Кир-Рована с "дан-Энриксом" явно что-то произошло - хоть и совсем не то, на что рассчитывал Сервелльд Дарнторн. Льюс помнил Пастуха в последний год учебы в Академии - все время раздираемого какими-то противоречиями, порывистого, напряженного, как взведенная тетива. Еще отчетливее ему вспоминался их короткий разговор в Кир-Роване, когда он приносил "дан-Энриксу" украденный из лазарета твисс. Тогда южанин говорил о том, что в мире существуют вещи пострашнее пыток. В сочетании со странной интонацией "дан-Энрикса" и его выражением лица это звучало, мягко скажем, жутковато, но Льюс постарался убедить себя, что энониец просто хочет сохранить лицо. Льюберт помог ему, но это не мешало ему оставаться сыном лорда Сервелльда, и Меченый не мог выказать ему свою слабость. Но сейчас Дарнторн точно знал, что Меченый сказал это совсем не ради красного словца - наверное, ему и в самом деле было очень плохо.
Что случилось с Меченым потом, для Льюберта осталось тайной по сей день, однако перемена была налицо. Вырванный Лорио Бонаветури из рук Дарнторна "дан-Энрикс" показался Льюсу другим человеком. Он мог раздражаться из-за своей затянувшейся болезни, сердиться на политиканство Аденора и мессера Ирема, искренне горевать из-за разрыва с Лейдой или из-за гибели своей приемной матери, но, едва приступы недовольства или горя проходили, к энонийцу тут же возвращалось необъяснимое внутреннее спокойствие, как будто ни в одном из этих обстоятельств Рикс уже не видел ничего непоправимого. Нет, хуже: как будто он совершенно точно знал, что разрешение всех этих проблем - всего лишь вопрос времени. В присутствии "дан-Энрикса" Льюберт невольно поддавался обаянию этой уверенности, и начинал чувствовать себя так, как будто бы события последних лет и впрямь можно было каким-то таинственным образом исправить. Как будто бы достаточно очень сильно захотеть - и две последние войны, и его разочарование в отце, и пропитавшая стены Кир-Кайдэ ненависть - все это развеется, как дурной сон, и окажется, что на самом деле ничего этого не было. А было только детство, и цветущие сады в Торнхэлле, и отец, вышедший посмотреть, как Льюберт учится брать первое препятствие на только что подаренном ему коне. В то утро Льюберт верил в то, что вся его будущая жизнь будет так же прекрасна, как этот июньский день. В присутствии Меченого он иногда начинал чувствовать себя так, как будто бы тот день может каким-то непостижимым образом вернуться.
Расставшись с Риксом, Льюберт всякий раз винил себя за то, что поддавался этому бессмысленному самообольщению, которое в его конкретном случае весьма напоминало малодушие, но потом ему снова становилось слишком тяжело, и он, не зная, как, опять оказывался в комнате южанина. Пил с ним вино, беседовал о дипломатии, о Доме милосердия, об Академии (впрочем, воспоминаний, одинаково приятных для обоих, у бывших врагов было не так уж много, так что ностальгическое "А ты помнишь?.." слишком часто обрывалось продолжительной неловкой паузой), и, наконец, даже о нелюбимой Льюсом философии - лишь бы иметь достойный повод задержаться в обществе "дан-Энрикса" подольше. По большому счету, ему было все равно, о чем беседовать. Если бы Рикс любил играть в пинтар, Льюс бы, наверное, стал бы таскать в кармане фишки и игральный кубик.
Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что он будет нуждаться в энонийце, он, наверное, почувствовал бы себя униженным, но сейчас Льюсу было все равно. Последние несколько лет - пожалуй, с того дня, как "Гороностаи" разорили и сожгли походный лазарет - Льюберт не чувствовал особенной любви к себе, но раньше он цеплялся за свою гордость, заменявшую ему все остальное. А теперь у него не осталось даже этого.
Наверное, "дан-Энрикс" тоже что-нибудь почувствовал, недаром он уговаривал Дарнторна ехать с ним в Бейн-Арилль. Пастух не говорил об этом прямо, но было довольно очевидно, что он хочет помочь Льюберту. Причем - даже не в благодарность за письмо, которое Дарнторн послал Бонаветури, а просто потому, что Льюсу было плохо. Пастуха вообще постоянно переполняло желание помочь, и не кому-то одному, а непременно каждому, кто попадался в его поле зрения. Трезвая мысль, что это невозможно, почему-то никогда не приходила энонийцу в голову.
Впрочем, так даже лучше. Во всяком случае, можно не сомневаться в том, что Криксу очень скоро станет не до Льюберта.
- Итак, вы едете в Торнхэлл? - спросил сэр Ирем, задумчиво поворачивая в руке свой бокал.
Не ожидавший такого вопроса Льюберт посмотрел на каларийца с удивлением.
- Кажется, это вы вручили мне приказ отправиться в фамильный замок и не покидать его вплоть до особого разрешения от императора, - с легкой иронией заметил он.
- Да, разумеется. Но мы оба знаем, что вы легко могли добиться отмены этого приказа. Следовательно, вы едете в Торнхэлл по доброй воле.
Несмотря на владевшую им апатию, Льюберт все же почувствовал слабую вспышку раздражения.
- Вы полагаете, я должен был принять помилование от человека, которому мой отец поставил на лоб тавро?.. - огрызнулся он, жалея, что сейчас не может даже рассердиться на мессера Ирема по-настоящему. - Согласен, в моем положении говорить о чести несколько смешно, но я все же еще немного уважаю сам себя.
- Я полагаю, что вы вполне _могли бы_ отказаться от помилования по тем соображениям, которые вы только что упомянули, - спокойно согласился коадъютор. - Но я убежден, что в данном случае причина вашего отказа все-таки не в этом.
"Что-то в последнее время все вообразили себя душеведами, - мрачно подумал Льюс. - Спасибо и на том, что Ирем совершенно не похож на Крикса - никогда не пытается спасать людей от них самих"
- Вам непременно нужно узнать настоящую причину?.. - напряженно спросил он. - Ну хорошо. Я до смерти устал, мессер. Я видеть не могу других людей, за исключением нескольких человек, но главное - я совершенно не способен заниматься никаким серьезным делом. Как вам наверняка известно, Крикс был так великодушен, что предложил мне поехать с ним в Бейн-Арилль. Было бы довольно странно, если бы вы этого не знали, потому что люди Аденора кишат в этом замке, словно черви в тухлом мясе, и здесь скоро станет невозможно сходить до ветра без того, чтобы об этом сию же минуту не донесли мессеру Аденору или вам. Но я не намерен злоупотреблять жалостью Рикса. Меченый отправляется в Бейн-Арилль, чтобы править, а мне в высшей степени плевать на дипломатию, войну и судьбы мира. Если бы вместо указания отбыть в Торнхэлл меня бы посадили в Адельстан, я бы и то, наверное, не возражал - по крайней мере, там я был бы предоставлен сам себе и мог бы ни о чем больше не беспокоиться, поскольку от меня бы не зависела даже моя собственная жизнь. Судя по вашему взгляду, мои слова кажутся вам проявлением какой-то недостойной слабости. Но вы ведь, кажется, хотели слышать правду?.. Если бы та правда, которую люди могут сказать о себе, звучала бы достойно и красиво, никому бы не потребовалось врать.
Ирем покачал головой.
- Вы ошибаетесь. Я думал совершенно о другом.
- О чем же?.. - спросил Льюс скептически.
- О том предложении, которое вам сделал Крикс. С чего вы, собственно, решили, что он позвал вас в Бейн-Арилль исключительно из жалости?
Льюберт слегка опешил от подобного вопроса.
- То есть как?..
- Да так. Ладно, я выражусь точнее - почему вы думаете, что он делал это ради вас, а не потому, что он мог в вас нуждаться?.. Мне почему-то кажется, что Крикс попросил вас поехать с ним, поскольку ему нужен был какой-то человек, на которого он мог бы положиться. Я, конечно, не могу сказать, что он будет в Бейн-Арилле совсем один. Насколько мне известно, он близко сошелся с Галатеей Ресс, а из его записки, которую он оставил, уезжая из Кир-Кайдэ, я понял, что он едет в Лорку, чтобы уговорить Лэра с Нойе присоединиться к нему в Бейн-Арилле...
- Да, он мне говорил, - невольно перебил Дарнторн. Лорд Ирем бросил на юношу быстрый взгляд.
- В самом деле?.. Это только подтверждает мою мысль о том, что он вам доверяет. Хотя вам бы следовало объяснить ему, что, когда наследник престола хочет кого-нибудь видеть - он посылает за этим человеком или, в самом крайнем случае, берет с собой эскорт. Но точно не садится на лошадь и не скачет в Лорку, вырядившись мародером.
Льюберт поморщился. Прекрасно, теперь его обвиняют в том, что _он_ не объяснил "дан-Энриксу", как следует себя вести! Заметив эту мимолетную гримасу, коадъютор тяжело вздохнул.
- Боюсь, что мы с Вальдером в свое время как-то не учли, что умение приказывать и принимать решения на государственных советах - это еще далеко не все. Правитель - это человек, который себе не принадлежит. Сын короля понимает, что не может пойти туда, куда ему захочется, примерно в то же время, когда вообще научится ходить. Но Крикс - совсем другое дело. Он всю жизнь только и делал, что нарушал любые правила и поступал, как ему заблагорассудится, и, кажется, даже сейчас не видит разницы между разведчиком из "Серой сотни" и наместником Бейн-Арилля. Впрочем, простите, я отвлекся... Я хотел сказать, что после нашего отъезда из Кир-Кайдэ Крикс останется в Бейн-Арилле совсем один, не считая Лэра с Нойе и своих новых вассалов.
- Семь домов из Двенадцати - это вы называете "один"?.. - натужно улыбнулся Льюберт, надеясь обратить слова каларийца в шутку. Но сэр Ирем только качнул головой.
- Вассалы - это еще не друзья. Вспомните вашего отца.
Дарнторн пожал плечами.
- Ну, я-то "дан-Энриксу" тем более не друг.
- А кто же вы?.. - бестактно спросил Ирем.
Льюберт раздраженно посмотрел на рыцаря.
- Да говорю же вам - я больше не могу! Может быть, вы и правы... Может быть, после всего случившегося нас с "дан-Энриксом" действительно можно считать друзьями. И, возможно, ему даже нужна моя помощь. Но сейчас это ничего не меняет. Я просто не в состоянии ему помочь. Да пропади оно все пропадом!.. Я и себе-то не могу помочь, не говоря уже о ком-нибудь другом! Оставьте ваши уговоры, монсеньор. Я допускаю, что вы желаете мне добра, и я ничуть не сомневаюсь в том, что вы желаете добра "дан-Энриксу". Но сейчас это ни к чему не приведет. Я еду в Торнхэлл.
- Ну что ж, пусть будет так, - сказал сэр Ирем, осторожно поставив на стол пустой бокал и поднимаясь на ноги. Льюберт подумал, что у него, наверное, и правда очень жалкий вид, если даже сэр Ирем смотрит на него с этим несвойственным ему обычно выражением сочувствия. - Мне остается только пожелать вам счастливого пути. Надеюсь, со временем вам в самом деле станет легче.
- Спасибо, - эхом отозвался Льюберт.
- Если это все-таки случится - обещайте, что подумаете над нашим сегодняшним разговором, - сказал рыцарь, на секунду задержавшись у двери. Дождавшись кивка, сэр Ирем вышел. А Льюберт подумал - с чего коадъютор вообще решил, что ему рано или поздно станет лучше?