Не зря у нас на Руси любят женщин, ласково называя их "бабы". Поглядишь на другого мужичка - ну, сморчок сморчком, а рядом его женщина - прямо-таки гренадёр, залюбуешься, глаза бы не отводил, а он так гордо заявляет - моя бабёнка, сам весь так и светится снисходительностью. Я, мол, по пустякам её не обижаю, а если надо, то и приструнить могу, как же без этого. И оба довольны. Понятно, что она за ним как за каменной стеной, а скорее, словно за трухлявым пеньком, но она довольна - хоть хмеленький, но свой. Так как же их нам не любить? Что мы без них?
Глядишь, когда она с хозяйством управляется - душа рада, она прямо вся для работы приспособлена: бревно ли откатить, бочку ли с водой передвинуть. Кажется, куда ей? Бочонок, оё-ё-ёй, литров на двести пятьдесят, кажется сама меньше бочонка, а ведь поднатужится, передвинет и даже капельку воды не сплеснёт. Это же талант! А оставь её без работы, ворчать начнёт, опаршивеет, мелкими грешками наполнится и никому житья не даст.
Нет, когда женщина занята работой с утра до вечера, лучше её нету и не бывает. Тогда она - человек! Понимает, как достаётся кусок хлеба и мужа жалеет и оберегает, по пустякам не дёргает, не утруждает и не мордует. Всякую работушку сама сладит, всё сама да сама. И так это у неё шустро получается, диву даёшься. Где мужик неделю прокопошится, она эту же работушку за два часа провернёт, не моргнув глазом. Она даже просить не станет мужика об этом. Мужик ведь он пока раскачается, пока обдумает да сообразит, что ему это не под силу, она сама - раз, раз и всё сделано. Мужик покряхтит, подымит самокруткой, даст некоторые пояснения по этому делу, поворчит для приличия, не так, мол, завернула, не по делу. Отойдёт на всякий случай, чтобы не получить ответ адекватный ситуации. Женщина же в пылу работы может ненароком зацепить чем, и поминай, как звали мужика.
Мужик - изделие хрупкое. Он в этом смысле обделён природой и крепко обижен. У него и руки растут не оттуда, откуда надо, и расторопности ни на грош. То у него курево кончилось, то тряска-лихоманка похмельная донимает, да так, что он лопатой в землю попасть не может, и спина у него вечно больная, кажись, еще в утробе матери заболела - не так лежал и перетрудился. Вообщем, весь он в работе, несуразный. Дела все перепутает и в результате всё равно их придётся переделывать женщине.
Когда женщина в работе, на неё любо дорого смотреть. Мужик тоже не последнее колесо в телеге, или совсем уж не нужная вещь. На него тоже можно любоваться. Поглядите, как он речист и важен за столом с бутылочкой. Посмотришь, и сразу понятно, что мужчина рождён для праздников, а не для серых, рутинных будней. А глянь, что за молодцем он выхаживает в пляске возле чьей-нибудь молодки - прямо волчок, юла, и про спинушку ни разу не помянет, вроде никогда и не баливала и не изнывала, пританцовывает, откуда прыть берётся. Уж кому что дано. Со своей женой не может совладать, а без слюней мимо ни одной молодки не пройдёт. Конечно, природе видней кого каким талантом наградить. Не нам её оспаривать. Пусть мужик самый могутный, но в работе ему не угнаться за самой слабой бабёнкой, всё равно вперёд её сломается.
Не поймите меня превратно, ничего плохого не хочу сказать о мужчинах. Очень их уважаю, особенно, за талант увиливать от любой работы или перекладывать её на женские плечи. Он ведь тоже переживает за женщину - как бы не переломилась, не надорвалась, не перетрудилась, своё ведь добро. Он сочувствует ей, показывает готовность помочь, особенно тогда, когда она уже всё сделала. Он может присоветовать ей, как лучше и без лишних усилий сделать то или это дело.
Но не ругайте мужиков! Они не виноваты. Против природы не попрёшь. Лучше чаще любуйтесь работой женщин и воспевайте их стойкость и мужество, чтобы у каждой женщины был свой Некрасов, а она в долгу не останется, всегда уж отблагодарит и пожалеет.
СЕКС-ШОП
Дуська приехала в областной центр толи с чирьем, толи с опухолью на совет к местным светилам медицины, а заодно и посетить магазин, о котором много слышала в деревне. Называется он "секс-шоп". Что о нём только не болтают в деревне. Теперь, мол, бабы в космос так не стремятся, как в этот магазин. Полгода деньги копила. Соседка такое рассказала, что от любопытства можно пешком сто вёрст до области дотопать.
Глянула Дуська, и впрямь, глаза в разные стороны - чего там только нет! Не придумать и во сне увидеть такое не сподобится. Можно десять жизней прожить и не познать того. Сначала было очень стыдно, но есть такие вещицы - глаз не оторвёшь. Невольно вспоминался то кузнец, то конюх (они в деревне бабам весь "шоп" заменяли). Потом стало любопытно и интересно.
"Но что это за упряжь висит на витрине? Вся в кольцах, блестит как на выездной лошадке председателя, только краше и поменьше. А цена-то, господи, цена-то! Всю конюшню продай, и то денег не хватит на одну уздечку, но не чета нашей гнилой упряжи". Дуська, сгорая от любопытства, спросила:
- А кнут зачем? Ох, какой красивый витень.
Молоденькая продавщица, хмыкнув, подала ей альбом. Дуська открыла и ахнула. На первой фотографии висела голая женщина в узде, подвязанной под потолок. Пятки были притянуты к ушам. Вся в кровавых полосах, а мужик голый, но в сапогах, охаживал её витнём по всему телу.
Дуська невольно почесалась и чувствовала себя, как месяц в бане не бывала. Женщина была затянута в блестящую сбрую. "Мазохизм", - было написано сверху. Дуська слышала это слово, но считала его обычным ругательством, навроде "коммунизм" или "анархизм", а "мазохизм" - это какой же Ленин его разрабатывал?
Она сразу вспомнила своего аспида Тольку, и то как три года назад она попробовала ему не даться. Так он ей такое устроил, что, очнувшись в больнице, она не досчиталась четырёх зубов, трёх рёбер, башка в двух местах проломлена, да ещё по мелочи ой, ой. До сих пор на левой руке два пальца не чуются, правую ногу подволакивать приходится. С места встанешь, в глазах темнеет.
"Оказывается, это не избиение, а мазохизм. Тогда за что же он год отсидел? Жалко мужа... Что с него взять, ведь он служил в Москве, в стройбате, а там такой мазохизм, - подумала Дуська по научному, - что из боёв люди целее выходят, чем они со службы возвертаются".
Сколько ещё интересных вещиц она повидала. Замочки всякие, ошейники (толи для собак, толи для женщин). Кое-что даже примерила. Понравилось, но денег было жаль, да и Толька ещё не совсем доходяга, пусть сам работает лучше.
Её смутили огромные солдатские сапоги, стоявшие отдельно на полке, а рядом горшок, фляга и какое-то оружие - не то миномёт, не то мортира. Она напрягла свой скудный, изрядно отбитый умишко, но не могла сообразить что к чему. "Если эти сапоги надеть на Анатолия, то он из них выпадет при первом же шаге, если надеть прямо у постели, то не сможет вскарабкаться на постель. Если одеть самой, да положить ноги ему на спину, так его потом две недели не разогнуть".
Спросила продавца, но та махнула и сказала: "Это сопутствующие товары". Дуська не допетрила, что это, но нутром догадалась, что не для постели. Для сарая - куда ни шло.
Посчитав деньги купила какую-то десятирублёвую штучку. Для чего она не знала, а инструкция на китайском языке. "Ну, в деревне придумаем, куда деть. Если что, так телушке привяжем на шею, а ещё лучше собаке". И пошла вырезать свой чирей.
ПЕСНЯ ДЛЯ МУЖА
Наша деревенская ругательница Глаха, отчаянная и мощная баба, попалась мне с пустыми вёдрами навстречу, когда мне очень нужна была удача, иначе хоть в петлю. Я и бухнул какую-то язвительность насчёт бабы, пустых вёдер и чёрта.
Ох, что тут было! А надо сказать, она всегда на взводе, гонит человек самогоночку и, чтоб не было браку, снимает пробу. Такое она мне выдала, такие изречения и обороты, что я никогда не слыхивал даже в самой блатной компании. Вроде слова всё знакомые, та же матершина, что всегда, а как составила, да как вывернула!
А нежности то в интонации, ровно и не лает меня, а в любви объясняется. Отдадим ей должное, она никогда не применяла физической силы, жалела мужиков. Всё говорила: "Мужика ударить, всё равно, что воробушка обидеть".
Ругает же меня жена часто и слова те же, а как-то грубо получается, голос злее и презрения, как яду в гадюке, а ведь она супротив Глахи - мышь против носорога. Даже пожалел, что в юности побоялся увлечься ею, может, не понял её любви, а может, напугала она меня. Ведь она про любовь теми же словами объясняла, что и про вёдра.
Петька у неё маленький, хилый даже, а детей у них шестеро. Глаха ругала его:
- Червяк ведь, кажись. А откуда прёт из него? Сладу нет!
Аборты были запрещены, а о чём-то другом наши бабы даже не слыхивали, обходились своими методами. Не захочет женщина родить, ну, и попьёт луковой шелухи или со ступеньки прыгнет - глядишь, избавилась.
Глахе не везло. Она шелуху вёдрами пила, с табуретки с двухпудовой гирей прыгала, нет, ничего не получалось. Только работы наделала - толи поперечины под полом худые были, толи тонкие, но Глахиного прыжка с гирей они не выдержали, треснули. Глаха выругалась - не с крыши же прыгать с кузнечной наковальней, как сосед посоветовал. Вот и пришлось опять рожать. Но мужу после этого она сказала:
- Если ещё забеременею, я тебя переломлю как гнилушку.
Толи это на него подействовало, толи ещё что, но вот уж последнему девять лет, а Глаха ни откуда не прыгает.
Захотелось мне ещё её послушать, купил я у неё самогону:
- Давай, - говорю, - вместе выпьем, и ты мне ещё раз выдай, как тогда с вёдрами. А может и хлеще, как для мужа.
Глаха жахнула стакан, занюхала холупом (он у неё такой же мощный), пожевала зачем-то щепку и занялась:
- Как мужу, говоришь?....
И тут я такое услышал, и с такими интонациями, что мне стало не смешно, а страшно. Поспешил убраться и понял, что все жены одинаковы. Есть у них песня и для мужа, и для чужого мужика, но напев разный.
ЖЕНСКОЕ ИСКУССТВО
Женщина согласна на любые жертвы, чтобы обратить на себя внимание даже тогда, когда ей кажется, что она этого не желает. Это получается уже независимо от неё. Просто искусство это даётся женщине с рождением. Только в разной степени.
Обратите внимание на ребёнка: он ещё говорить не умеет, а улыбается так, что понятно по улыбке - это девочка, а не мальчик! Посмотрите в яслях, как изящно и даже изысканно она садится на горшок, если рядом уже сидит Вова или Лёша, или ещё кто-то из мальчиков. Обязательно уж повернётся попкой сперва к одному, после к другому, а, завершив этот ритуал, покажет им язычок и, гордо выпрямив стан, опустится на горшок и будет из-под ресничек наблюдать за впечатлением, произведённым на изумлённых мальчиков.
А в детском садике она будет, с видом бывалой и много повидавшей женщины, долго крутится перед зеркалом, выискивая недостатки в своей одежде, причёске, личике и, не найдя их, скажет: "Ах, эти мужчины! Вечно им всё не так!" И томно отойдёт, капризно дёрнет носиком, скривит губки, прикроет на мгновение чуть-чуть глаза, а из щелочек глаз в мальчишек полетят стрелы Амура.
В школе уже стрелы эти превращаются от простого выстрела до тяжелой артиллерии. От бантиков и косичек в начальных классах до сигаретки, вызывающе дымящей в тоненьких пальчиках и до вызывающе торчащей из портфеля бутылки пива. А если это весна - тут и голый пупок с золотыми безделушками, юбочка, не шире солдатского ремня, из-под которой видны все её мысли.
А если девочка вошла в возраст, тут, как говорится, туши свет. Всей своей смазливой и до неузнаваемости измазанной физиономией она, не больше, не меньше, устремлена в любовь. Всё своё стремление она озвучивает разухабистым матом, от которого шарахаются мальчишки и прохожие, и жестами, вызывающими соблазн даже у мужчин, облачённых в рясу. Подрагивание тела и вся её походка говорят, что она вот-вот сгорит от любовного нетерпения...
А когда она, всё испытав и всё поняв, разочаровалась в жизни и мужчинах, ей остаётся только бегать с сумками, обгоняя автобус, чтобы сесть в него на остановке. Уже не замечая ни кого, ни кем не увлекаясь, помня только о том, что пора чем-нибудь травануть надоевшего мужа-пьянчугу, она и тут, по инерции, пытается поправить парик, одёрнуть юбку. Роняя свои кошёлки, и только втиснувшись в автобус, женщина вспоминает, что ей уже ничего не надо от мужского пола, и глядит на мужчин взглядом палача, поправляющего голову приговорённого (чтобы было сподручней отхватить с первого раза, с первым взмахом топора)...
Вот она уже годится только на то, чтобы пропагандировать по телевидению морщины. На последнем издыхании, готовясь испустить дух, она посмотрит - нет ли рядом мужчины и хорошо ли уложено её тело. И глядя смерти в глаза, она переживает не от страха перед смертью, а оттого, что смерть - не мужчина.
КРАСОТА И МОРЩИНЫ
По телевизору показывали очередную карикатуру с морщинами. Бабёнка моя, вперив в меня свои вековые морщины, среди которых проглядывались глаза, попеняла:
- Ты бы мне купил этот самый "Эйвейт", я бы намазалась и снова стала красавицей, без единой морщины!
Меня прорвало:
- Да что же вы, бабы, такие бестолковые?! Все эти рекламы и рассчитаны на вашу куриную глупость. Вы покупаете всякую заразу, мажетесь, а рожа только пухнет и становится всё страшнее и страшнее. Ты глянь на экран. Этой мартышке с морщинами лет двадцать, и то она месяцами выводит свои морщины, а ты со своими шестидесятилетними бороздами? Сколько вёдер этого самого "Эйвона" тебе потребуется, чтобы хоть мало-мало заштукатуриться? Это же весь дом вместе с хозяйством продай, а денег всё равно не хватит. Ты вон из хлева придешь вся в навозе, а морщины всё равно просвечивают.
- Так для тебя же хочу омолодиться, чтобы совсем не разонравиться...
- Что-то не припомню, чтобы ты мне когда-то нравилась.
- Так женился же!
- Ну, с дуру да спьяну чего не наделаешь.... Да и хозяйство у тебя было справное. Не на голытьбе же мне было жениться... А тебя сейчас хоть глиной замажь, всё одно морду не выровнять. Тебя если только на большой глубине замочить часа на три (ты же макулатура, манускрипт древний), а после достать и на новую деревянную доску натянуть. Вот будет обложка, так обложка! Тогда ты мне до слёз понравишься, красавицей будешь. Приодеть тебя, причесать...
- Ну, ты и хрыч! Да я тебя и без замачивания в хлорке отстираю, и ты скорее меня красавцем станешь! Век на тебя горбатила, грыжу наживала, жилы все надорвала, а ты чужого "Эйвана" пожалел. Да ты бы без меня с голоду опух, пьянь тошнотворная! Ты же сам лопату в руках не держивал. Ты только философствуешь да разглагольствуешь, словно баба языкастая. Да мажься ты сам этим "Эйваном"! Пропади он пропадом.