Знаете, умирать тоже можно по-разному. Сгореть в полете, получить удар в сердце или пулю в лоб - так или иначе, погибнуть, сражаясь. Не самый плохой вариант, возможно, в чем-то даже героический. Гонцов с самого начала приучают к тому, что каждый рейд может оказаться последним. С этой мыслью мы живем, постепенно с ней свыкаемся. Как я уже сказала, это не так уж плохо.
А вот медленно, день за днем, глядя на все тот же белоснежный потолок. Секунды перетекают в минуты, те - в часы. А часы складываются в дни никчемной жизни, утекающей куда-то вдаль - не догнать, не удержать. Умирать в тоске, когда тупой болью стучит в голове осознание собственной беспомощности... Страшнее всего медленно чахнуть в клетке.
Теперь моей единственной посетительницей стала Ирма. Приносила еду, делала уколы, от которых голова наполнялась ватой, и делалось совершенно все равно, что будет потом. Есть не хотелось, как и любое другое действие, это стало требовать слишком много усилий. Безнадежность все крепла и разрасталась, оплетая меня изнутри. Не могу сказать, в чем была причина того, что мой боевой дух оказался сломлен: в лекарствах, которыми регулярно накачивали или чем-то другом.
И все же я старалась. По крупинкам собирала в затуманенной голове воспоминания о родных, о доме. Они не могли сокрушить стены этого ужасного места, в одночасье ставшего тюремной камерой, а не лазаретом. Но они не давали окончательно затухнуть надежде, что еще теплилась в душе, сопротивляясь действию медикаментов и отчаяния.
В один из визитов моей надзирательницы (так я окрестила рыжеволосую дочь Ульриха) я уже не смогла спокойно провожать ее равнодушным взглядом. Ухватив женщину за запястье, пробормотала, ворочая непослушным языком:
- Объясни, что вам от меня нужно?
Она вздрогнула и тут же отдернула руку. Оглянулась, как будто в поисках невидимых соглядатаев и процедила только одно слово: - Вечером.
После этого Ирма стремительно исчезла, хлопнув дверью чуть громче, чем обычно. Я вновь откинулась на мягкие подушки, слегка пахнущие сыростью подземелий. Даже эта короткая попытка разговора вытянула из меня столько сил! Все еще лелея мысли о побеге, я, тем не менее, прекрасно отдавала себе отчет: в таком состоянии это невозможно. Травмы скоро заживут, но как долго мозг сможет выдерживать воздействие неизвестных препаратов?
Тут я запоздало поняла одну вещь. Сегодня Ирма ушла, не сделав мне обычного укола.
Забыла? Или... Как же страшно иногда позволить себе надежду, зная, что она в любой момент может осыпаться песком в ладонях! Осталось дождаться вечера, но в этом месте без окон и часов время может расползтись до масштабов вечности. Кажется, сойду с ума, воображая себе тиканье несуществующих стрелок, не находя себе места от беспокойства! Сейчас я бы почти с радостью окунулась в искусственное беспамятство, чтобы время шло мимо без меня, забыв обо мне. Но разум, как назло, становился оживленней и беспокойней с каждой минутой. Из-за пропущенного укола? Или его раззадорило появление крошечного шанса на спасение? Безразличие к собственной судьбе медленно издыхало во мне, сменяясь осознанием простой истины: бороться я буду до конца. С чьей-либо помощью, без нее - неважно. "Главное, не раскисай, Тесс - не из таки передряг выпутывалась", - постаралась я приободрить себя. Как ни странно, помогло.
Я все же смогла задремать естественным образом. Впервые в этих стенах меня посетило сновидение. Плохо помню, какое именно. Разрозненные знакомые лица, дом, небо - не такое, как обычно, а ярко-голубое, сияющее, вселяющее в сердце веру. Небо цвета глаз ангелов.
- А? - я быстро заморгала, приходя в себя и обретая чувство реальности. Ирма. Она все-таки пришла. И судя по тому, каким серьезным, даже обеспокоенным выглядело некрасивое лицо женщины - правда собирается поговорить.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она в неловкой попытке посочувствовать.
Непослушными губами я попробовала изобразить улыбку: - Переломы и раны заживают, если ты об этом.
- Нет. Не об этом.
Я предпочла промолчать, думаю, все и так очевидно. Разве не ясно, что чувствует человек, оторванный от семьи, лишенный свободы и сил?
Помолчав, Ирма все же заговорила дальше:
- Как ты понимаешь, мы не медики.
Я вновь усмехнулась, на этот раз без толики притворства. Это я поняла в тот самый момент, когда Ульрих спустил курок ружья. До сих пор бледное лицо убитой им девушки живет во мне.
- И кто же вы?
Женщина неуверенно пожала плечами.
- Просто люди... которые ставят себя выше других.
- Разбойники? - попыталась угадать я.
- Можно и так сказать... Да, наверное, так оно и есть.
- Тогда зачем вам я!? - хотелось закричать, но голос прозвучал вымученно и слабо: - Почему не убьете или не отпустите?
Ирма покачала головой, будто слегка удивившись чему-то. Она молчала, не торопясь с ответом, а я судорожно вспоминала, как попала сюда. Выстрел... падение... жуткий удар... Невольно задумалась, может, все же существуют настоящие ангелы? Те, что хранят и оберегают человека и мягко указует ему нужный путь? Несмотря ни на что, я все еще жива - и кого следует поблагодарить за это? Бога, моего безымянного хранителя или тривиальное везение? Возможно все. Но те ангелы, что мне знакомы, совсем не похожи на хранителей. Они другие - бескрылые и ожесточившиеся, готовые убивать, с тоской, горящей в глазах... Лишенные всего, не боящиеся что-то потерять. Не люди, хотя, наверное, были когда-то. Это то, что я знаю или о чем догадываюсь.
Если есть они - идеальные воины - зачем нужны мы? Мы всего лишь жалкие букашки, решившие поиграть в сопротивление. От таких мыслей стало страшно. Быть Гонцом - это все, что у меня есть, смысл моего существования. Как жить, если его отнимут?..
Я настолько задумалась, что не сразу поняла: Ирма уже что-то говорит...
- ...люди - такой же ценный ресурс, как и все остальные. Нас мало, и каждый раз идя на захват какой-то коммуны, мы очень рискуем оказаться в меньшинстве. Кое-кто из проигравших присоединяется к нам...
- Что!? - от возмущения стало не хватать воздуха, - Как они могут согласиться на такое? После того, как вы убиваете их близких и...
- Тем не менее, почти все соглашаются. И ты тоже сделаешь это, если не дура, - холодно заметила Ирма, - Если хочешь жить.
Что-то ледяное и жуткое защекотало сердце... Мысль, даже не мысль - лукавое искушение. "Умирать страшно, Тереза", - шепнуло оно, - "Тебе ведь еще так рано покидать этот мир. Гордость, честь - всего лишь слова...". Нет! Я замотала головой, отгоняя наваждение.
- Ни за что! - в эту фразу я вложила всю ярость, которую смогла найти в сердце.
- Тебя убьют, - напомнила мне лже-медичка, - Или будут мучить и добьются согласия. Причем, готова поспорить, Ульрих сначала попробует последнее - ты слишком талантлива, чтобы он просто позволил тебе умереть. Принципы военного времени, сама понимаешь.
- Мне все равно... - мне действительно было все равно. Если я не смогу вернуться домой, какой смысл в жизни? Как помогать тем, кто нападает на слабых? Вытравить совесть эгоистичным желанием выжить? Говорят, сейчас только так и можно делать... Но есть те, кто не согласны с этим. Гонцы свободного неба - и я одна из них. На моей спине крылья, знак того, что мы живем вопреки законом жестокого века. Мы не ангелы и не святые, мы просто стараемся хоть немного изменить этот мир...
На губах женщины заиграла улыбка - довольная? насмешливая? Это так и осталось неясным.
- Да... знавала я таких, как ты. Мало, но знавала. Люди со стальным стержнем из принципов - вы не гнетесь, только ломаетесь под очень большим давлением... И вот на тех - сломленных - смотреть очень страшно, - что-то в ее взгляде заставило поверить: это не пустые слова, Ирма знает, о чем говорит не понаслышке. - Хотя, на счастье или беду, сломать их удается редко. Обычно вы просто сгораете - ярко и быстро. - Женщина пристально посмотрела мне в глаза, - Если у тебя будет выбор, Тереза, кидайся в пламя - так будет меньше боли, поверь.
Я кивнула, так и не понимая, чего ждать от нее. Ирма оказалась странной, и мне, определенно, слишком мало о ней известно, чтобы можно было делать какие-то выводы.
- Завтра перед отбоем я приду к тебе, тогда все и решится. Ты ведь не дурочка и не ребенок - должна понимать, что меня не пожалеют, если узнают... И даже в этом случае, шансов на спасение у тебя мало...
Я почти что не верила своим ушам. Как!? Неужели она поможет мне? В глазах защипало от подступающих слез, и я с трудом смогла выдавить одно слово:
- Спасибо...
Ирма вновь улыбнулась, но как-то грустно.
- Когда у меня был шанс уйти, я им не воспользовалась. Слишком много поводов было остаться, слишком много ремней привязало меня к этому месту и этим людям. Для тебя все проще, тут нет никого, к кому ты была бы привязана...
- Игор - очень милый мальчик, - попыталась возразить, но меня прервали:
- Это не одно тоже, сама знаешь. Ты не хочешь оставаться...
Я отчаянно закивала в подтверждение.
- ...думаю, причин несколько. Твои принципы, желание быть свободной, и много еще чего... Но ради близких - по-настоящему близких, а не просто вызывающих симпатию - людей разве не поступилась бы всем этим?
Прикусив до боли губу, я вспоминала... Пусть таких людей было немного, но, да - ради них можно отдать все, не терзаясь сомнениями. Тома, Кайл и... Я с удивлением поняла, что в этот маленький список удивительным образом попала Лоа. Дело было не только в чувстве ответственности за жизнь спасенной мной - но в чем еще? К тому же, разум твердил, что "рыжий ангел" вполне способна защитить себя самостоятельно. Но сердце или что-то близкое возразило: иногда защиты требует не тело, а душа. Душа, которая явно настрадалась в свое время. Теперь я немного начала понимать мотивы Ульриха... Оправдать можно любой поступок, вот только он от этого не станет ни лучше, ни хуже.
- До завтра, - попрощалась Ирма и, когда она уже отвернулась, мне почудился странный блеск ее глаз. Неужели плакала? Над чем? Или - по кому?
-- - -- - --
- Привет, малыш, - потрепала я Игора по непослушным вихрам. Впервые за все это время пустили кого-то, кроме Ирмы. А, может, и не пускали - когда для детей что-то значили запреты?
На меня вдруг накатило какое-то почти что сверхъестественное спокойствие. Никакого мандража, что было вполне естественно и ожидаемо. Ни намека на ускоренное сердцебиение, взмокшие ладони и прочие прелести - признаки расшатанных нервов. Уже сегодня решится моя судьба. И, несмотря на весь пафос такой мысли, я не волновалась, просто не видела в этом смысла. Тут уж, как говорят, пан или пропал. Либо вновь стану свободной, либо... тоже свободной, но в другом смысле. Радовало одно: как бы все не сложилось, эти стены я вижу в последний раз.
Мальчик обаятельно улыбнулся мне, думаю, он единственный здесь, кому я симпатична просто так, без всяких на то корыстных оснований.
- Спасибо, что зашел, - было бы очень жаль уйти, не попрощавшись с ним. Хотя, даже с прощанием, на душе все равно тяжело. Ребенку явно не место среди таких людей, как Ульрих и его "семья". Пока что в Игоре не угас крошечный лучик света, но что с ним станет за годы, когда единственным руководством к действию будет "убивай или будешь убитым"? Страстно хотелось верить, что мальчик станет исключением из правил, но... Слишком велико влияние тех мыслей, что вкладывают нам в детстве. Как ни отрицай, мы во многом копируем родителей (или тех, кто их заменил) - осознанно или нет, но копируем. Впрочем, если судить по этой схеме, у меня куда больше общего с Кайлом, чем с покойными членами семьи.
Я полулежала-полусидела на кровати, краем уха слушая незамысловатую болтовню Игора. Говорят, человек ко всему привыкает... А если бы я так и оставалась в блаженном неведенье относительно реальной сущности "медиков", смогла бы смириться с такой жизнью? Все равно ведь Ульрих нашел бы причину не отпускать меня домой. Самая страшная и волнующая часть этих размышлений - рано или поздно правду я узнала бы... Но спустя время смогла она что-нибудь изменить? Я так и не сумела прийти к однозначному выводу, кроме одного: я сама не знала, как поступлю в той или иной ситуации. Легко кричать пафосные штампованные лозунги и твердить о непоколебимости своего благородства. Но перед лицом реальной опасности, реального выбора - сколько людей действительно останутся верны принципам, а сколько просто захотят выжить любой ценой? Наш мир, наша жизнь - яркая иллюстрация того, что большинство делают выбор в свою пользу. И мне ли винить их? Вполне возможно, что я сама не сделала ничего такого только потому, что не попадала в подобную ситуацию.
- Игор... - окликнула его. Мальчик прервал свою вдохновенную речь и поднял взгляд на меня. - Да?
- Ты хорошо знаешь Ирму? Она ведь твоя сестра, верно? - любопытство все же великая сила, пожалуй, одна из главнейших движущих сил в моей жизни. Первичней были только любовь к близким и любовь к риску.
- Не родная. Но я все равно очень люблю ее... И тетю Маришу тоже.
Я уже усаживалась поудобней, намереваясь послушать историю жизни, но тут зашла сама Ирма, и Игор невольно замолк.
- Попрощайся с Терезой и иди к себе, - велели ему. Мальчик нахмурился и пробурчав "Пока, Тесс", поспешил исчезнуть.
- Прости, пожалуйста, я не должна была... - наверное, действительно не должна была потакать своему любопытству и лезть туда, куда меня не звали.
Взмах руки оборвал извинения.
- Нет, ничего... Я сама хотела тебе рассказать, просто, чтобы ты поняла... - она вздохнула, как-то резко и судорожно, как в приступе боли - кажется, даже черты лица исказились под воздействием некого чувства или ощущения. Но уже через миг Ирма вновь выглядела собранной и практически невозмутимой. Лишь слегка кривила губы, то ли от остатков той же боли, то ли в легкой насмешке. - Я ведь не всю жизнь прожила здесь. Хотя, большую ее часть. И моя мать тоже...
-- - -- - --
Ей было одиннадцать, когда кончилось... Нет, не детство - жизнь. В спокойной ночи вдруг замигал яркий свет, раздались выстрелы. Мать - Мариша - велела спрятаться, и она послушно сидела за сомкнутыми дверцами небольшой тумбочки, куда даже ребенок ее возраста помещался, только скукожившись и поджав все конечности. Но сквозь тонкую щелочку проникали не только свет и воздух. Сквозь нее в душу девочки просачивался ужас, от которого леденело что-то внутри, так, что слезы застывали в глазах, не успевая пролиться. Чужие люди, некоторые из которых убивали направо и налево, другие - хватали все, что представляло маломальскую ценность. Кровь знакомых, соседей, растекалась по полу, подбираясь все ближе к крохотному убежищу Ирмы. Именно в эти минуты ее жизнь поделилась на "до" и "после". Если бы девочка осталась сидеть в тумбочке, что с ней случилось в таком случае? Сумела бы она выжить в одиночестве, отыскала бы коммуну, которая согласилась взять к себе чужого ребенка?.. Но всем этим "бы" просто не дали шанса.
Когда Ирма увидела, как какой-то мужчина хватает ее маму, выкручивает той руки - девочка, позабыв о собственной безопасности, не могла больше прятаться. Она не кричала, не плакала, просто наскочила маленьким ураганом на Ульриха (а именно он поймал Маришу), начала колотить его кулачками...
А потом темнота, чей-то хриплый смех, от которого голова разрывалась болью. В редкие моменты просветления сознания - запах лекарств, слепящая белизна лазарета. Физически Ирма пострадала не сильно, но в тот страшный день что-то в ней сломалось и так и не зажило окончательно. Тем не менее, им с матерью сохранили жизнь, даже обращались вполне хорошо. Все благодаря тому, что Мариша, не лишившаяся красоты и стройной фигуры даже после рождения дочери, понравилась главарю бандитов - Ульриху. По странному стечению обстоятельств она так же была рыжей, как Ирма: из-за чего впоследствии те, кто не был в курсе этой истории, принимали девочку за родную кровь Ульриха.
У женщины не оставалось другого выхода, кроме как изображать нежность и покорность, пока дочка пыталась оправиться после потрясения. И надеяться, надеяться, что в один прекрасный момент вернется на свободу. Вечерами она сидела у кровати Ирмы и шептала ей о том, какое замечательное будущее впереди, строила планы побега. От этих слов девочка постепенно приходила в себя, как и мама, начинала верить... Для всех она продолжала притворяться слабым и беспомощным ребенком, вместе с Маришей учась играть роли в этом жутком спектакле на выживание.
В один вечер они решили рискнуть всем - но риск не оправдался. Ирму и Маришу поймали, когда до свободы оставалось полшага. Теперь, разумеется, надзор над ними удвоили. О попытке номер два не могло идти и речи. Вот только Мариша была готова на все что угодно, лишь бы сбежать от такой жизни, даже дочь ее не слишком заботила... Женщина воспользовалась кратким моментом, когда ее оставили одну в лазарете (при побеге и она, и Ирма незначительно пострадали). Когда она отсыпала из пузырька таблетки себе в ладонь, нервная дрожь колотила все тело. Мариша боялась не успеть до возвращения охраны, но совсем не боялась последствий своего решения. Страстно желая свободы, она теперь видела только один способ достичь ее. Плача девочки, напуганной, не понимающей, что происходит - Ирма тогда знала лишь, что творится нечто страшное - женщина не слышала. Когда на отчаянные детские крики сбежались люди, Мариша уже валялась на холодном полу, рыжие волосы разметались вокруг бескровного лица.
Женщину спасли. Спасли тело, но что-то - душу или разум? - все же не сумели. С того дня она никого не узнавала, ни на что не реагировала, не произнесла ни слова. Порой, глядя в глаза той, что когда-то была ее матерью, Ирме казалось, что она вот-вот последует за ней - в темные коридоры призрачных измерений, где, вероятно, и блуждала сейчас Мариша. Но стоило отвести взгляд, и наваждение рассеивалось. Она видела перед собой всего лишь больную, замкнувшуюся в себе женщину.
В конце концов, мама Ирмы все же обрела свою свободу - по крайней мере, плен ее больше не тревожил. Как и ничто в этом мире.
-- - -- - --
Ирма не плакала, когда говорила, но ее сухие покрасневшие глаза пугали больше, чем слезы.
- Знаешь, что самое страшное? - тихо спросила она. Я покачала головой - правда, не знала, что может быть хуже того, что она уже рассказала.
- Когда я прихожу к ней и вижу только тело... Души нет. Но страшнее всего понимание: если она вдруг вернется, снова станет собой, я не смогу простить. Не смогу забыть, как она бросила меня.
- Мне кажется, ты только сейчас так думаешь... Все же она - твоя мать и, если случится чудо, - я замолчала, задумавшись, и поправилась, - Если бы чудо случилось со мной - и все те, кого я когда-либо потеряла, ожили - я не смогла бы злиться, даже будь для этого повод.
Женщина вздрогнула, на ее лице мелькнул... Страх?
- Не знаю, - процедила она, - Был один человек, которого я простила - и до сих пор в глубине души ненавижу себя за это.
Я поняла, о ком она.
- Этот человек - Ульрих?
- Да. Он считает меня дочерью, даже появление Игора это не изменило... Его мать - вторая жена Ульриха - погибла, когда мальчику было всего два, умерла родами. Ребенка тоже не удалось спасти.
- Ты привязана к ним, что бы ни было в прошлом, эти люди стали для тебя семьей, - надеюсь, в моем голосе звучало понимание. Достаточно было представить себя на месте девочки, в одночасье потерявшей все - разве можно ее винить за попытку любить кого-то? Когда Ирма нуждалась в тепле и заботе, Ульрих стал для нее отцом... Какой бы ужас не вызывал во мне этот, несомненно, жестокий и аморальный человек - да, я могла понять...
- Об Игоре я старалась заботиться, как умела - он действительно хороший мальчик. Он часто заходит к Марише и тогда - странно, но это так - она будто немного приходит в себя, - ее голос дрогнул от обиды, печали и множества других чувств, оттенков которых я не сумела различить. - Почему мое присутствие не играет никакой роли, не понимаю?
Не зная, что можно сказать, я коснулась ее ладони, в попытке хоть немного утешить. Но Ирма резко убрала руку и поднялась на ноги.
- Пойдем, мы слишком долго болтали, а времени мало.
Снова темные коридоры (наверное, я скоро их люто возненавижу), в которых каждый шорох заставлял вздрагивать из опасения, что нас вот-вот поймают. Однако мой лимит злоключений, вероятно, исчерпал себя. Перед самым выходом Ирма протянула мне сверток - как оказалось, с уличным костюмом, очками и противогазом. Быстро одевшись, я перед тем, как выйти, обернулась к женщине:
- Спасибо. Просто спасибо...
Она смотрела на меня, но, мне показалось, что видит перед собой кого-то другого.
- Меня учили идти вперед, не оглядываясь на остальных и на собственное прошлое... Но недавно я все же оглянулась - и испугалась разницы между тем, какой была и какой стала. Прощай, Тереза, - она сделала движение рукой, как будто хотела махнуть ей - но так и не махнула.
- Прощай, - мы обе понимали, что это короткое слово в данной ситуации куда уместней, чем "до свидания". Если мы с Ирмой встретимся опять - для кого-то из нас, может, и для обеих, эта встреча окажется отнюдь не радостной.
...Свобода встретила ночным мраком и россыпью звезд на небосводе. Наверное, это и есть то самое - вечное и неизменное. Когда растворятся в кислоте времен последние остатки нашей цивилизации, когда умрут Технобоги (а я верю, что и они смертны), истлеют их железные гончие - миллионы звезд все так же будут гореть над нами.
Подняв голову наверх, к этим искрам так и неизведанных людьми миров, стало странно и страшно - сколько времени прошло, пока я была в плену? Я не знала, спросить так и не удосужилась... Это жуткое ощущение, словно ты один-одинешенек остался в этом мире, а все, кого ты знал - любимые и не очень, враги и близкие - уже вечность назад легли на вечный отдых в землю. Ветер кидает мне горсть колючего песка в лицо и рушит иллюзию безжизненности.
Наверное, если остаться на одном месте, песок очень скоро заметет тебя, высушит и мумифицирует внутренности. Если бы я была уверена в том, что людей больше не осталось - я позволила ему это сделать. Но я не одна, и где-то у меня еще есть дом и семья, к которым нужно вернуться.
И я иду, иду сквозь холодную, шуршащую и шепчущую ночь, надеясь отыскать родной порог...