1: Крыса

С детства за Ним закрепилось прозвище Дубовый. И со временем это прозвище переросло в полновесное имя, и уже кое-кто из Его окружения не помнил Его подлинного имени. Он же с ранних лет осознал всю полноту тех особенностей своего тела, которыми обладал с рождения, и благодаря которым физическая боль продолжалась всего долю секунды, а ссадины, царапины и синяки заживали едва ли не на глазах. Больше того, особенности Его тела позволили Ему однажды пережить без серьезных последствий и неприятных ощущений пережить серьезное отравление грибами. Как будто Его тело каким-то образом адаптировалось к негативному воздействию на него, мягко говоря, несъедобных грибов. Как будто его тело распознало весь яд их, чтобы суметь пережить эти смертельно опасные ферменты, выработав что-то в качестве противоядия.

Но то были грибы много лет назад, несмотря на защиту в Его теле, отразившиеся на Нем сильной диареей и антибиотиками.

В этот же раз яд оказался более серьезным, умело добавленным недоброжелателями Ему в тарелку в ресторане, в котором Он обедал на протяжении, как минимум, лет трех. У Него уже был свой столик, за который он садился в одно и то же время, его уже знали по имени и отчеству, и никто из обслуживающего персонала и хозяев этого заведения не называл Его Дубовым.

Но, конечно, владельцы ресторана знали Его прозвище. Как знали и о Его статусе в городе, и о Его прошлом, связанным с людьми из полукриминальной и криминальной среды. Дубовый не боялся ни тех, ни других, Он не боялся даже правоохранительных органов, у которых имелась не одна возможность изолировать Его от общества на долгий срок. Этот человек не раз попадал в неприятности, но благодаря своим знакомствам и умениям кому и сколько надо заплатить всякий раз уворачивался от тюрьмы. Конечно, у мусоров всегда припрятан не один козырь в рукаве, так что Дубовый никогда не упускал правоохранительную систему из виду.

Он ступил на эту дорогу не намеренно, как-то все само собой получилось: знакомство там, знакомство здесь. Неудивительно, что Он нажил себе не одного врага. Однако в последнее время у Него все, вроде, было как-то под контролем, и несколько из Его наиболее неудобных и опасных врагов кануло в историю. И вроде Ему удавалось ловко лавировать по жизни, избегая камней и рифов по течению. Да и само течение в последние годы стало не столь уж бурным, не позволявшее прежде взять хоть какую-то паузу, и голова Дубового так не отдыхала. Даже с прокурором Он вот только вчера договорились на доставку тому стройматериалов для дачи. Что ж, Он почувствовал себя совсем расслабившимся.

Однако Он сразу почувствовал какой-то не такой привкус в горячем, которое Дубовый всегда брал на первое, ни разу не изменив себе во вкусах. Одна и та же похлебка на протяжении трех лет, вот так. Он проглотил всего пару столовых ложек, чтобы до Него, таки, дошло, что в похлебке присутствовали ингредиенты, которых не должно было быть ну просто никак, ни при каких обстоятельствах. На каком-то интуитивном уровне до Него дошло, что даже одной столовой ложки похлебки оказалось достаточно, чтобы лишние вещества в ней начали свое воздействие на Его организм. Проглотив вторую ложку этой гадости, Дубовый даже на пару секунд, пораженный своими догадками. Все эти мгновенья Он тупо смотрел в тарелку на столике прямо перед ним. Затем неспешно отложил ложку в сторону и потянулся за бутылкой с газированной водой, чтобы налить ее в стеклянную кружку. И ведь налил, наблюдая за тем, как дрожали Его пальцы.

Во рту Дубового в один миг все пересохло, а горло обжигало так, как будто там вспыхнуло пламя целого костра.

Тем не менее, газировка (хотя сейчас Ему больше подошла бы простая вода из-под крана) слегка остудила горевшее изнутри Его горло. Однако огонь зажегся и в Его желудке, колики охватили нутро Дубового, Он вынужден был охнуть и схватиться за живот. Он налил еще в стеклянную кружку и выдул ее одним залпом. Тошнота и рвотные потуги подкатили к горлу, оно вновь наполнилось огненным жаром. В голове Дубового потемнело и стало как-то невероятно легко. Рот Его наполнился кислотой. Яд однозначно начал свое действие.

Однако тело Его будто само собой выскочило из-за стола и устремилось к туалетам, на счастье Дубового никем не занятым в этот период времени. Он чувствовал физическую слабость в дрожавших ногах, он чувствовал ее даже в пальцах рук, вообще во всем своем теле. Сердце Его будто сошло с ума и грозило вот-вот лопнуть от той бешеной скорости, с которой колотилось, пока Он не спустил штаны, усевшись на унитаз в последнюю долю секунды, прежде чем содержимое желудка вырвалось на свободу, едва Его не обгадив.

Дубовый весь был охвачен жгучим огнем изнутри, казалось даже, что огонь изрыгал и Его зад, пока Он занимал место на унитазе. Первые мгновенья сознание Его было практически отключено, в то время как тело стремилось избавиться от ненужных веществ, чтобы более-менее очиститься. Он просто глубоко и жадно дышал, даже закрыл глаза, чтобы перевести дух.

Лишь спустя казавшиеся вечностью секунды в памяти Дубового всплыли подробности давнего отравления грибами, которое проходило похожим образом. Все было как тогда. Почти один в один.

-Мудаки, - выдохнул Он полушепотом, чувствуя некоторое облегчение после яростной работы кишечника.

Ему все еще было достаточно нехорошо, Дубовый понимал, что Его тело утратило большое количество сил. Он очень хотел пить.

-Владос, посмотри в машине бутылку с водой, - обратился Он к ожидавшему Его снаружи ресторана водителю.

-Что случилось? не смог не спросить тот, который понимал своего начальника с полуслова, и однозначно распознав Его слабый негромкий голос.

-Я на толчке: меня внезапно пронесло. Я очень хочу пить.

-Я понял, - четко среагировал Владислав.

Он вошел в туалет всего через две-три минуты, чтобы застать своего шефа возле раковины, в которую Дубовый вцепился руками подобного бульдогу, сомкнувшему челюсти в теле жертвы. Ноги Дубового ходили ходуном и дрожали. Однако физических сил у Него было достаточно, чтобы держаться за раковину как можно крепче. Несколько раз Он брызнул себе в лицо холодной водой из-под крана, которую при этом не спешил пить, несмотря на сильную жажду.

-Ух, ёпта, - вырвалось из уст Владислава при виде своего шефа в откровенно блядском состоянии.

-Похоже, отравление, - только сказал Он в ответ и сделал длинный глоток из пластиковой бутылки, что Его водитель принес с собой, - Но вот я продристался и сейчас как-то полегче. Только голова гудит, все какое-то размазанное, тягучее перед глазами.

-Может, скорую вызвать?

-Поехали в больничку, - в ответ предложил Дубовый, - Уж лучше мы к ним.

Вода из бутылки сделала свое дело, как Он и ожидал, будто знал, что именно Ему было нужно для скорейшего облегчения. Но по факту Он пока лишь избавился от физической боли, крутившей и обжигавшей Его нутро.

Однако прежде чем плечистый Владислав вывел Дубового обратно в зал, чтобы довести Его до автомобиля, в помещении туалета появился Ярослав один из двух хозяев ресторана встревоженный и взволнованный. Он уже был в курсе того, что Дубовый устремился в туалет, подорвавшись из-за своего столика, за которым успел отведать всего две-три ложки излюбленного варева. Очевидно, что столь важному и постоянному посетителю стало плохо.

-Что случилось? взволнованно выпытывал Ярослав у Дубового, все еще державшегося за раковину.

-Это я хочу у тебя спросить, Яр, что происходит с твоей кухней, - стараясь не повышать голоса, заявил Дубовый, которому все еще пока что было нехорошо, - Я сейчас вызываю мусоров с их экспертами, чтобы они каждый бачок, каждую тарелку в этом заведении прошли, а в первую очередь, ту тарелку, из которой я успел поклевать. Первыми пострадают твои повара. За ними их руководство. Ты понимаешь меня, Ярик?

-Да-да, я понимаю, - как болванчик закивал тот головой, потерявшийся после предупреждения Дубового еще больше.

Его, кажется, даже пот прошиб.

-Да нихуя ты не понимаешь, - все так же негромко настаивал Дубовый, - Я говорю не о некачественной еде, которая попала ко мне на стол, и которая может попасть кому-то еще. Меня отравить пытались, и я это понимаю совершенно точно. Твое заведение не то место, где могут накормить тухлятиной даже случайно, из-за расхлябанности твоих людей. Так что я говорю тебе о попытке преднамеренного убийства. И когда я говорю тебе об экспертах, то не сомневайся, что они найдут яд только в моей тарелке.

-Мы найдем того, кто это сделал

-Конечно найдете, куда вам деваться? Но я возьму с собой материал для предоставления его профессионалам. Чтобы они сказали мне, что за хуйню добавили ко мне в тарелку. Всего две ложки, Ярик: либо лошадиная доза, либо достаточно сильная байда. Среди твоих людей завелась гнида, которая готова лишить человека жизни. Возможно, что в следующий раз на моем месте окажешься ты. Найди гниду сам, без помощи со стороны.

-Конечно, конечно, такого больше не повторится, - вынужден был рассыпаться в извинениях Ярослав, - Чем я могу помочь? Могу вызвать скорую, хочешь, оплачу все расходы на врачей.

-Лучше займись своим персоналом прямо сейчас, Ярик, - рекомендовал ему Дубовый, - До врачей я доберусь как-нибудь своими силами. Владос, отведи меня к машине, - обратился Он к водителю, - Прежде чем поехать в больничку, найди какую-нибудь емкость (Ярослав поможет), возьми немного супа из той тарелки, из которой я ел недавно. Возьмем каплю этой гадости с собой

В больнице Ему максимально промыли желудок и вкололи каких-то антибиотиков, рекомендуя Дубовому провести пару дней в палате для небольшого обследования. Естественно, что это была одиночная палата, за тишину в которой Он вынужден был раскошелиться. Ничего, все расходы должен был взять на себя Ярослав, которого Дубовый предупредил по телефону о необходимости провести какое-то время в больничной койке.

Антибиотики сделали свое дело, придав Дубовому физических сил, и ноги Его уже не были такими ватными, а в руках не чувствовалось дрожи. Все самое худшее Он пережил в туалете ресторана, просравшись просто на всю катушку.

С первых же минут своего пребывания в отдельной больничной палате Он чувствовал себя достаточно комфортно. Как будто Дубовый попал в некий вакуум, могущий быть нарушенным только лишь телефонными звонками. К Нему возвращалось прежнее физическое здоровье, будто не было никакого отравления, изолировавшего Его от внешнего мира на некоторое время. Будто пауза в Его жизни и суете наступила сама собой, даже против Его воли, и Дубовый был только благодарен судьбе за эти моменты некоей передышки в делах и в мыслях. Впрочем, мысли Его так и крутились вокруг инцидента в ресторане. Он ДОЛЖЕН БЫЛ знать, кто и почему.

Хоть силами Ярослава и Бориса, кому принадлежало злосчастное заведение, хоть силами специально обученных заниматься подобными вопросами людей, хоть своими собственными, но Дубовый обязан был получить ответы.

-Кузьма, здорово, брат лихой, - сделал Он важный телефонный звонок уже вечером после долгих раздумий, - Долго тебя не слышал, виноват. Дня через три заеду - шашлыков нажарим, обещаю. Дело есть: меня интересуют два брата - акробата (Он назвал их имена и фамилии). Да, они держат ресторан, где я обычно обедаю. Я бы хотел быть в курсе их проблем кому и когда они могли перейти дорогу, чем дышат последние несколько месяцев, долги и все такое. Нет, ресторан мне не нужен. Жрачка не моя тема. Ну все, давай, рассчитываю на твои возможности, в долгу не останусь.

-Бориса нигде не могут найти уже целые сутки, - с утра сообщил Ему Владислав, явившийся к Дубовому с целым пакетом фруктов, что тот не мог не оценить, - Его как будто просто нет.

-Ух ты, - не смог сдержать удивления и улыбки Дубовый, - Почему я не удивлен? Это уже кое-что. Что еще слышал и видел?

-Да вроде как менты возле ресторана всю ночь крутились, - поспешил добавить Его верный водитель, с которым Дубовый работал не меньше пяти лет, - Сейчас мимо ехал - до сих пор их бобик стоит.

-Все интереснее и интереснее. Ебани мандаринков, - предложил ему Дубовый, совсем повеселев.

Про себя Он уже начинал понимать всю картину, и ожидал появления в Его палате сотрудников МВД.

Что же касается содержимого в Его похлебке, из-за которой Дубовый попал в больничку, эксперты, которым была уплачена хорошая сумма, объявили Ему, что яд действительно был сильным, и доза его оказалась достаточно большой, чтобы не оставить Дубовому ни малейшего шанса. И Его спасение было настоящим чудом, требовавшим самых четких объяснений. Для докторов, конечно, но только не для Него самого, который был изрядно впечатлен этим шансом. Просто яд оказался очень сильным и в такой дозе, которая непременно должна была бы однозначно убить Его. И будто в тот момент Он практически не понимал этого, воспринимая лишь сам факт отравления, отправившего Дубового в туалет.

-Ярослав задержан по подозрению в убийстве своего родного брата Бориса, - сообщил Ему опер, явившийся к Дубовому в больницу уже под вечер, - Мы пока не нашли его тела. Как не можем найти одного из сотрудников их с Ярославом ресторана.

-Хм, и как я могу помочь следствию? только спросил Дубовый с живым интересом.

-С Вами произошел инцидент вчера, когда Вы там по своему обыкновению обедали.

-Да, я съел что-то не то, после чего меня внезапно потянуло в туалет по-большому. Вероятно, оно дало о себе знать, когда я попробовал супчика в ресторане Ярослава и Бориса. Ярослав переживал по этому поводу: все-таки, репутация, Вы должны понимать. Я бы тоже переживал, если бы кому-то из моих посетителей стало дурно после приема моей пищи.

-И Вы не высказывали никаких претензий, - с улыбкой кивнул головой опер, - Все-таки, Вы сейчас на больничной койке.

-По рекомендации врачей, всего на два-три дня. Я провел в туалете минут пятнадцать точно, все вышло естественным образом. Послушайте, у Вас не получится связать то, что случилось со мной вчера с их проблемами. Я уже сказал Вам, что у меня нет претензий к этим людям. Мне нравилась их еда, и в ближайшее время у меня вряд ли изменится отношение к этому заведению. Если же Ярослав, как Вы говорите, виновен в возможной смерти своего брата и как-то причастен к исчезновению кого-то из своих подчиненных, то хотя он и дурак, который совершил злодейство, но наверняка у него имелись на то серьезные основания. Думаю, они могут быть куда более серьезными по сравнению с состоянием моего здоровья, которому ничего не угрожало

Он говорил более чем уверенно. Потому что остатки того супа были слиты в унитаз после того как Владислав взял необходимую его часть для передачи толковым ее людям для исследования. Не в интересах Ярослава было упоминать мусорам о том, что произошло с одним из его клиентов, да еще с таким, как Дубовый. Потому что Он понимал, что пропавший человек из числа сотрудников ресторана, о котором Ему рассказывал опер, имел отношение к попытке Его отравления, и вряд ли его тело найдут так скоро. Тем не менее, Дубовый уже имел вполне ясные объяснения по поводу этого инцидента, о котором Ярослав наверняка был в курсе. Ярослав наверняка знал, что случилось с его братом, Яросла наверняка знал, что именно Борис устроил эту попытку отравления руками одного из своих людей. Попытка провалилась, и Ярослав как можно скорее избавился от лишнего свидетеля и исполнителя, прекрасно зная, кто именно добавил отраву в тарелку.

Единственный вопрос оставался невыясненным почему.

Но для раскрытия ответов и на этот вопрос Он совсем скоро получит все необходимые ниточки, которые позволят Дубовому соединить их в единую и крепкую нить.

Он был жив, пройдя через это испытание, и в том заключался главный итог его, и вновь его тело не изменило Ему. Или же Он еще так и не исполнил своего главного предназначения в жизни, которое наверняка ожидало Его в будущем, ради которого Его тело являлось неким уникумом, и об особенностях которого Он мог написать научную диссертацию. Этот дар однозначно был подарен Ему свыше не просто так. И Он понимал это со всей отчетливостью и со всей ответственностью своих прежних деяний. А может быть, этот шанс и был поворотной точкой в Его жизни?

2: Бык

Он совсем не ожидал, что Даша появится на пороге его дома, что поедет к Нему на деревню, знакомая с ним чуть меньше месяца. Он хорошо понимал, что красивой, яркой, дышавшей, как говорится, полной грудью Даше, девушке, наслаждавшейся самыми разными красками и их оттенками, было не место с человеком, жизнь которого в одночасье резко переменилась, и стала совсем иной. Он пережил страшные увечья, когда Его били ногами по голове. И в том нападении Он пострадал больше других, поскольку не успел убежать вовремя. И, конечно, Он считал себя виновным уже в том, что оказался с ребятами не в том месте не в то время.

-Ну как ты здесь? с приятной улыбкой и откровенной заботой спросила она, - Не хочешь вернуться в город?

Нет, Он не хотел возвращаться, прекрасно понимая, что город оставался все таким же пестрым, каким Он помнил его до  того, как все изменилось. Пару раз Даша водила Его на выставку картин, приглашала в театр, даже была с Ним в клубе. Такая же пестрая, она искренне пыталась вернуть Ему утраченное восприятие цветовой насыщенности окружающего мира.
Последствия полученных травм самым прямым образом отразились на Его зрении, при котором Он перестал различать цвета. Лишь черное и белое, в разной степени их насыщенности, как у какого-нибудь быка, реагирующего на движения тореро с тряпкой в руках. Это сравнение само собой лезло в голову, заставляло раны на голове ныть и зудеть от вроде бы стихнувшей боли.

-Это что-то с твоим зрением не так, - уверяла Даша, - Сбилось после того, что с тобой сделали. На самом деле мир совсем не изменился, все цвета остались на месте.

Даша, конечно, была права, но эти травмы повлияли и на другой уровень Его изменившегося зрения, и каким-то образом Он стал отчетливо наблюдать преобладание темной или же светлой принадлежности внутри людей, количество их деяний, повлиявших на окружающих. Например, в Даше почти не было ничего темного, ее белое естество доминировало. И этот факт не мог не радовать, и основной причиной, заставившей Его уехать из города, было доминирование в каменных джунглях темного цвета.

Он и раньше чувствовал этот дух соперничества, замаскированный естественным пестрым гримом и окрашенный красками неоновых вывесок. Не раз он оказывался разочарован, сбитый с толку цветастыми фантиками, и порой это осознание приходило спустя какое-то время после того как выветривалось чувство восторга.

Даша же не разочаровывала. Добрая, открытая, симпатичная, и Он признавал, что Даша Его устраивала. Она хотела быть рядом с Ним, и не скрывала своих положительных эмоций, чувствуя Его присутствие. И когда они шли, взявшись за руки, Ему казалось, что светлых цветов становилось больше, даже серые оттенки блекли. И, конечно, Он верил в то, что прежняя цветовая гамма вновь обретет для Него реальность, что Даша может вернуть Ему нормальное зрение. Больше того, Он рассчитывал на это с самого начала их знакомства.

И недовольство отсутствием положительного результата неизбежно росло с каждым новым черно-белым днем. И тогда темных цветов становилось все больше, и темные и серые стены городских домов начинали давить, и количество темных людей только росло.

И тогда Он просто собрал свой небольшой скарб, без излишних колебаний сдал ключи от квартиры хозяйке, совершенно не требуя возврата части уплаченных наперед денег. В тот момент Он не хотел никакого общения с Дашей, просто взял и уехал, никому ничего не сказав.

В тот момент Он был уверен, что Даша была не для Него, несмотря на прежние чувства, от воспоминаний о которых Он не мог избавиться.

Даша появилась на пороге Его дома уже через два дня. Он понимал, что она попытается дозвониться до Него, а потому отключил телефон, тем более, что самые близкие ему люди были рядом. Кажется, мобильник вообще утратил для Него всякий смысл.

Но вот Даша была перед Ним, во плоти, настоящая, которая понимала Его переживания, которая хотела, чтобы Он и дальше оставался рядом с ней со всеми Его физическими отклонениями. Она не переставала поддерживать Его, и, приехав к Нему, она совсем не держала обид за это внезапное Его исчезновение.

И хотя, как уже было сказано выше, Он не был готов вернуться в город, и деревенские звуки и запахи Его успокаивали, и Он, наконец-то, смирился с необратимостью изменений в собственном здоровье, и две ночи спал как убитый, Он был рад принять Дашу у себя в доме. Он хотел, чтобы Даша оставалась как можно дольше, в тот момент прежние чувства владели Им, и Он просто не должен был закрываться.

-Я почти не спала две ночи, - сказала Даша откровенно, - Не могла уснуть одна.

Она прижалась к Нему как можно сильнее.

-Серьезно? не смог сдержать улыбки Он, чувствуя прилив энергии от осознания своей важности, - Все настолько нехорошо?

-Я хочу, чтобы ты взял меня силой. Грубо, как зверь

Со всей Его бычьей силой. И этот образ вспыхнул у него перед глазами так ярко, будто это уже произошло. И пожелание Даши не было спонтанным, вызванным той атмосферой, в которую она попала, и которую помнила с детства. Все дело было в сравнении, вслух высказанным ее любимым молодым человеком; сравнении Его с животным, чье зрительное восприятие так же примитивно по законам природы.

Между Дашей и ее возлюбленным уже имела место интимная связь, которой девушка осталась довольна, но которая могла быть, по его мнению, еще лучше.

-Я хочу, чтобы ты выплеснул все, что тебя угнетает, всю твою тоску. Чтобы черное и белое вокруг перемешалось так, чтобы нельзя было определить, что из них что. Чтобы между ними не осталось границ.

-Зачем тебе это нужно? недоумевал Он, в представлении которого Даша казалась утонченным существом, могущим необратимо сильно пострадать от его возможного перебора.

-Это нужно тебе, - тем не менее уверяла она, - Однажды ты должен раскрыться. И пусть это случится здесь, вдали от тесных городских улиц и непроходимых стен.

Казалось, что ради этого Даша и приехала к Нему. И Он слышал в ее голосе какое-то страстное безумие, а под стеклами ее очков сверкал нездоровый блеск. Даша дрожала, напряженная внутри, Он чувствовал ее вибрацию.

-А если я не смогу? спросил Он, в упор разглядывая свою гостью.

-Тогда все напрасно, - сказала она без тени улыбки, - Но поверь, так не случится.

-Ты с ума сошла.

Он прекрасно все понимал, как понимал и то, что прежнее зрение не вернется даже после того секса, о котором она просила. Лишь прилившая к голове Его кровь пульсировала с приятными болевыми ощущениями, незнакомыми Ему прежде.

Он пригладил ее темные густые волосы.

-Ты просто с ума сошла, моя сладкая, - повторил Он с намерением целовать Дашу в губы вновь и вновь.

-Сделай это прямо сейчас, - девушка обвила Его шею своими руками, - Нет больше ни черного ни белого. Просто смотри мне в глаза, любимый.

Даша сняла очки, отложила их в сторону, не отводя от Него взгляда.
И на миг Ему показалось, что Он видел яркое огненное сияние. И то было сияние жгучего пламени. Конкретный рыжий блеск, вспомнившийся Ему сам собой. До боли гипнотический и опасный, не раз касавшийся Его кожи.

И такого эффекта прежде не было, и Даша действительно знала, что здесь, где Он чувствовал свалившееся на Него облегчение, Он не должен был сдерживаться.

И Он не сдерживался, позволив жгучей энергии разлиться у Него в голове и во всем теле. И энергия вошла в резонанс с резкой пульсацией яркого блеска в глазах Даши, в самый последний момент перед их долгим поцелуем готовой к чему-то особенному. Так тореро машет тряпкой перед быком, заставляя того атаковать снова и снова.

И Он уже не мог противиться, чувствуя прилив особой, нечеловеческой силы в руках, которыми Он сжал девушку, а после просто провалился в черный и белый хаос, где оставалось место какому-то разъяренному зверю.

И эти мгновения казались волшебной гипнотической бесконечностью, по окончании которой все волшебство рассыпалось на самые мелкие кусочки, которые могло бы представить человеческое воображение.

И реальность еще хуже, чем Он мог предполагать в самом своем начале.

-У меня серьезная проблема, спокойно пожаловалась Даша после этой страсти, во время которой реальный мир утратил для нее всякое значение.

-Что не так? взволнованно спросил Он, не зная, что и думать, - Что с тобой, моя милая?

-Я не различаю цветов, - все так же сдержанно сообщила девушка, внимательно водя взглядом вокруг, - Я вижу лишь черное и белое. Так же как и ты, - она даже попыталась улыбнуться.

-Да ладно, как такое возможно? Он внимательно поглядел Даше в глаза, но не увидел в них ничего необычного, - Я надеюсь, это не по моей вине. Хотя я предупреждал.

-Всему должно быть разумное объяснение. Это ведь не заразная болезнь, передающаяся половым путем, - рассуждала Даша, держа себя в руках, - В твоем случае, это всего лишь какой-то сбой в голове вследствие физической травмы. А может быть, это некий знак, нечто вроде нити, которая должна надолго скрепить нас вместе.

-Ты хотела, чтобы я не сдерживался, чтобы затратил максимум своих сил,- напомнил Он, чувствуя себя виноватым, - Буквально, чтобы выплеснул весь свой негатив. Очевидно, что у меня получилось.

-Если на кого я могу возложить ответственность, так это только на себя. Я ведь действительно верила в то, что тебе нужно не так уж и много, чтобы тебе стало легче. Я здесь только ради тебя.

-Ты так говоришь, будто с тобой ничего не случилось, - искренне недоумевал Он, который меньше всего хотел каких-то нездоровых отклонений в ее здоровье.

-А ничего и не случилось, - пожала Даша плечами, - Ничего непоправимого. Я не сомневаюсь в том, что и твои и мои отклонения в мозгу можно починить. Повторяю, всему можно найти объяснение, а значит и решение А знаешь, что самое забавное в этой необычности для меня? Мне даже как-то спокойно, что ли, не знаю как описать это чувство, - призналась Даша в хватке Его рук, - Будто я хотела понять то, что происходит с тобой, посмотреть на окружающий мир твоими глазами, со всем твоим утраченным восприятием цветовой гаммы. Будто я хотела оказаться на твоем месте. И вот это, наконец, произошло, и я ничуть не жалею, что со мной что-то не так в физическом плане.

Даша говорила таким тоном, будто знала как именно можно было исправить Его отклонения в голове, а теперь и в голове своей собственной. Она не придумала все это, и Он понимал, что здоровье Даши и впрямь здорово покачнулось.

-Может, не нужно было как ты хотела, силой? осторожно предположил Он, - Может, не нужно было, чтобы я набросился на тебя зверем, каким-то быком, готовым разодрать на клочки?

-Может быть, и не нужно было, - только сказала Даша.

Было в ней что-то непонятное для Него. Словно реальность, в которой Даша теперь оказалась, с не вполне обычными условиями (такими же, в которых оказался Он сам), предложенными ей после бурной страсти в Его крепких объятьях, стала для Даши какой-то второстепенностью. И прежде Он не замечал в Даше никакой безбашенности, только лишь ее светлые чувства по отношению к Нему, которых она не стеснялась и о которых хотела говорить.

Но как Даша упомянула, всему было разумное объяснение.

И проблемы в Его мозгу оказывались куда более глубокими, чем Он определил для себя. Однако понимание всей их глубины придет к Нему чуть позже.

Даша решила провести рядом со своим любимым несколько дней, откровенно не желая возвращаться домой, в опостылевший, вдруг, для нее город. И Он был только рад, наблюдая внутри нее светлую энергию, которой было полно вокруг Него в других людях, которых Он знал практически по именам. Деревенские соседи и друзья, с которыми Он общался практически все знали о том, что с ним приключилось, и все были благосклонны к Нему, ни с кем из них Он старался не портить отношений. Он не был оставлен один на один со своими физическими отклонениями. Он был бы горд представить Дашу своим соседям и друзьям.

-Я здесь только для тебя, - в очередной раз напомнила Даша, - Я не хочу общаться ни с кем другим. Может быть, позже, но однозначно не сейчас.

Она уже чувствовала себя хозяйкой в Его доме. Она уже чувствовала себя своей.

И Он чувствовал, ровным счетом, то же самое.

То, что вдруг случилось с Дашей, похоже, не внесло существенных изменений в ее собственной жизни. Ну да, произошли резкие и внезапные процессы в ее голове, приведшие к нарушениям в восприятии цветов. Ну подумаешь, херня какая-то, тьфу и растереть. Это пиздец неизлечим, херня же, как известно, проходит сама.

Все так, Даша приехала только к Нему. И как-то незаметно (да вполне заметно) вокруг Него все утратило темную энергию, и осталось лишь светлое естество окружающей Его действительности. И казалось, что время остановило свой ход, и прошла целая неделя, которую Даша уже гостила у Него. И Он не хотел ее отпускать, хотя Даше необходимо было вернуться в город, и оказавшись с Ним в одной черно-белой лодке, она стала Ему самым родным и близким человеком из всех возможных. И для них обоих физический мир будто оставался прежним, как будто оставаясь рядом друг с другом, они знали ответы на все вопросы.

Все эти дни Он был как будто прежним, до момента Его избиения, который Он продолжал помнить, но в обществе Даши Ему было сложнее вновь и вновь обращаться к нему. Все эти дни проходили для Него как в какой-то сказке, если конечно эта аналогия применима по отношению к мужчине в подобном контексте. Даша дала Ему возможность прежней полноценности, о которой Он мог, но не сумел позабыть. Он был благодарен Даше за ее появление у Него дома, за ее верность чувствам по отношению к Нему, за то будущее, которое Он имел право ожидать. Ведь Даша ни на мгновенье не позволила Ему усомниться в ее верности, а с тем, что с ней произошло, Его доверие к Даше только усилилось.

Последняя перед отъездом Даши в город ночь должна была стать с Его стороны ночью благодарности за ее поддержку. Она позвала Его с собой, предложив Ему и жилье, и работу. И Он сказал, что подумает.

И до глубокой ночи Он ласкал ее со всей нежностью, на которую неожиданно для Него самого оказался способен. И не было в тот момент в Нем ничего от зверя, и прежняя неистовстость, которая наверняка стала причиной ее внезапного недуга, была удачно и ловко подменена Им на нечто диаметрально противоположное.

Провалился Он в чудесное забытье, выпал из реального мира, оказавшись где-то посреди чего-то невероятного и просто невозможного для существования.

И вот Он проснулся посреди ночи, и даже не сразу понял, что видит желтый лунный свет, льющийся Ему прямо в окно дома. Он просто смотрел на него, чувствуя, что что-то не так и что Ему сложно сообразить, что именно его смутило. Затем рука как-то сама собой его потянулась в сторону, где под ночником стоял будильник. Он не смотрел в сторону потому, что весь взгляд Его был прикован к этому чистому и мягкому желтому свету луны на чистом небе.

И вот щелкнула кнопка ночника, и Он резко перевел взгляд в сторону будильника. Глаза его ясно определили красный пластик корпуса и зеленые стрелки на циферблате, а так же голубую секундную стрелку. Он сильно зажмурился, несколько мгновений полежал вот так, а затем резко открыл глаза еще раз. Нет, Его глаза вновь распознали прежние желтый, красный, зеленый и голубой цвета.

Его буквально затрясло от внезапного сильного волнения. Он даже забыл, что Ему нужно было в туалет.

Но что оказалось еще важнее, он обнаружил, что на месте Даши, которую Он должен был обнимать, Его рук обнимали пустую подушку. И на узорчатой наволочке не было и намека на какие-либо женские волосы или же запахи, свидетельствовавшие о том, что голова Даши покоилась на подушке когда-либо.

Он вдруг пришел к мысли, что Даша не оставила Его ночью, и не съебалась втихаря, пока Он спал. Он вдруг пришел к мысли, что Даши вообще не было в Его доме, и вся прошедшая неделя с ее присутствием здесь являлась плодом Его воображения. Но слишком реалистичная, чтобы быть простой Его фантазией во всех подробностях.

Нет, так просто не могло быть, и Он слишком хорошо помнил каждый день, что Даша провела в его доме. Слишком хорошо даже мягко сказано.

-Что за хуйня? не смог сдержать своего волнения Он.

Он вновь щелкнул кнопкой ночника, выключив лампу, затем закрыл глаза и протер руками лицо. Мочевой пузырь Его требовал свое, так что Он вынужден был вылезти из кровати и отправиться отлить прямо на улицу. Прохладный ночной воздух принес в Его голову какие-то соображения по поводу этих непонятных минут, которые наверняка должны были оказаться сном. Потому что в реальности так не могло произойти: Он вдруг вновь начал различать цветовую гамму, но странным образом потерялась Даша. Будто ее и не было вовсе вопреки Его четким подробным воспоминаниям.

Он не сразу вернулся в кровать. Прежде Он включил свет в доме, чтобы понять, что все имело свой цвет, и глаза Его не обманывали. Однако в голове Его неприятно загудело, и Он понял, что ему нужно привыкнуть к обилию цветов и оттенков, что окружали Его сейчас.

Лишь оказавшись снова в кровати, Он пришел к мысли позвонить Даше на ее мобильный телефон.

И что было еще более невероятным Он услышал мелодию вызова телефона Даши где-то совсем рядом с собой. Он повернулся на звук, но в том месте ничего не было.

-Зайка? позвал Он, оборвав связь, - Где ты? Что происходит?

Ему даже стало страшно. Нет, Он точно спал. И Он просто не мог теперь не проснуться.

-Я рядом, - услышал Он ее прежний негромкий и уверенный ее голос прямо из пустоты пространства рядом с ним.

Вот же, Даша была прямо в Его кровати, и Он не видел ее визуально, но отчетливо слышал ее, как будто она никуда не делась, не исчезла физически, не растворилась в воздухе.

-Да где же ты? недоумевал Он, глядя в пустую половину кровати, - Что за херня? Это что, такой сон?

-А как бы ты хотел, чтобы это было? спросила Даша, - Впрочем, я знаю, что тебе нужно. Включи ночник и направь свет себе в лицо. Тебе нужен яркий источник света, желательно естественный дневной. Тогда будет совсем просто.

Почему-то Он не колебался, сделав то, что Ему предлагалось.

-Смотри на свет во все глаза. А потом повернись на мой голос, когда я тебе скажу.

И Он смотрел на свет лампы ночника, направленный прямо Ему в лицо, и практически не моргал, и слезы текли по Его щекам, и это казалось бесконечной пыткой, во время которой Его глаза полыхали жутким огнем.

-Я здесь, - внезапно сказала Даша.

Он резко повернулся и увидел ее четкий образ в темноте комнаты, прямо на том месте, где Даша и должна была быть, спящая в Его руках.

-Выключи лампу, - попросила она и добавила, - Теперь только так.

-Мне слишком хорошо с тобой, чтобы сделать свой выбор, - все понял Он, - Ты нужна мне, милая. Мне нужен твой свет, который я видел, куда более красочный в сравнении со всеми прочими, которые когда-либо существовали. Я не смогу без него. Без него все остальное так уныло.

-Я хочу помочь тебе, любимый, - ответила Даша, - И помогу.

Внутри Него что-то лопнуло, проливая черно-белый огонь по всей Его голове.

3: Тигр

Его рождение было предрешено самими людьми, где-то глубоко внутри себя желавшими Его появления на свет.

И появление Его на свет не обозначалось ничем особенным, не сопровождалось ничем, что могло бы если не напугать, то представлять собой нечто зловеще таинственное. Не гремела гроза, не лил опечаленно дождь, а небо не было затянуто черными тучами, предзнаменовавшими мрак и отчаяние, ужас и холод. И никто из людей не почувствовал внутри себя ничего неприятного в момент, когда Он родился.

Он родился с особыми отметинами на коже, отличавшими Его от подавляющего большинства окружающих. То был особый узор, который мог с легкостью зачаровать неподготовленный взгляд. И, своего рода, то был некий мессия, появление которого на свет должно было обозначить ключевой и поворотный момент в истории всего человечества.

И в самую первую секунды Его жизни в этом мире, в тот момент, когда врачи извлекли младенца из материнского чрева, Его мать на мгновенье почувствовала во рту соленый привкус крови. Вряд ли она смогла бы обратить внимание на этот привкус от избытка чувств и эмоций, с которыми она наблюдала СВОЕГО сына в руках довольного доктора, но гораздо позднее она вспомнит об этом моменте, который, несомненно, останется в памяти этой женщины и однажды всплывет в ее мозгу сам собой. Но с каким-то особым инстинктом она прижала младенца к своей груди, как будто хищный зверь стремится сберечь свое дитя от одного лишь намека на опасность.

С самого своего рожденья Он был оберегаем материнской заботой. И была в этой заботе определенная доля жесткого и непримиримого хищника. Как будто в материнских венах текла кровь зверя специально для того, чтобы вместе с материнским молоком вкушал Он этот особый соленый привкус. Хотя до Его рождения все было иначе, и женщина, родившая Его на свет, и представления не имела о том, как быть зверем. И она не скрывала своих переживаний и готовности просто перегрызть горло всякому, кто посмел бы хотя бы бросить недовольный взгляд на ее дитя собственными зубами. Она не скрывала своей ревности к своему ребенку, которому (и она была непоколебимо в этом убеждена) необходима была материнская любовь для поддержания в нем духа зверя. Даже отец Его вряд ли бы дал своему сыну то, что стремилась дать мать.

Отец Его занимал пост главы целого государства, был влиятельным человеком в мире, к голосу которого прислушивались другие люди такого же статуса. И с самых юных лет Он наблюдал не столько красоты мира, не столько величие природы и глубину красок и цветов, звуков и запахов, сколько банкеты, торжества, пиршества, официальные приемы чиновников самого разного уровня из самых разных уголков земного шара. С самых юных лет Он наблюдал роскошь, власть над всеми этими людьми золота, драгоценных камней и денег, принуждавших человеческий разум к самой разной вычурности, которая, по большей части, походила если не на откровенную дурость, то на ребячество точно. С самых юных лет Он чувствовал ложь и страх, витавшие среди всей этой слепящей глаза роскоши. И с самых юных лет он чувствовал, как отец Его все больше терял контроль над этими ложью и страхом.

И чем старше становился Он, которого готовили на пост преемника Его отца, тем больше Он понимал, что на самом деле Ему нужна была далеко не власть, не стремление быть капитаном огромного корабля в целом океане, на борту которого находились миллионы людских жизней, даже миллиарды людских жизней с учетом места, которое занимало Его государство среди прочих государств. Ложь и страх, пропитавшие окружавшую Его роскошь, имели, на самом деле, гораздо более важное значение, чем всякое управление целым государством.

Он чувствовал, что что-то происходило с Ним самим под влиянием осознания лжи и страха, что Он наблюдал. Он видел улыбки и лебезение всех этих людей в строгих костюмах, как перед Его отцом, так и друг перед другом. Он наблюдал самый настоящий гадюшник, самое настоящее гнездо нет, не змей и не каких-нибудь ос, смертельное для простого обывателя. Существа под людскими личинами, которых Он видел, напоминали ему обычных травоядных, вся защита которых сводилась лишь к болтологии и умению спиздануть красиво. Собравшись в одном месте, травоядные практически утрачивали свои балабольские навыки, обнажая невооруженному глазу языкоподобные острые жала, которые были бы пущены в ход по первому же приказу Его отца.

Но в том все и дело, что отец его был обычным человеком.

Это у Него была защита, полученная Им с рождения. Это у Него имелся особый узор на коже, некая метка, которую нельзя было вывести, физический дефект, больше напоминавший некую печать против всех этих языкоподобных жал. Его мать сердцем чувствовала смысл этих пигментных пятен на Его коже, а позднее этот смысл стал понятен и Его отцу.

Он видел несколько выступлений своего отца перед собравшимися в одном зале этими существами в личинах людей. Он чувствовал, как было похуй им на каждое слово Его отца. Все, что интересовало их нажитое ими в их креслах за все то время, пока управлявший государством отец позволял им наживать их достаток. Они шли в управленцы не ради развития государства, не ради благополучия и процветания большинства, но только ради того, чтобы зарабатывать своей болтологией. От них зависело исполнение решений, предлагаемых Его отцом, но собравшись перед ним в одном зале, ссали и срали они на решения Его отца. И даже верные Его отцу люди в виде силовых структур, так лихо усмирявшие беспорядки, учиняемые большинством, вели свои игры прямо у Его отца перед носом ради элементарной прибыли.

Они боялись и лгали не столько в отношении к Его отцу, сколько в отношении друг к другу. Каждый из них имел в своем кармане возможность выскользнуть и сбежать как можно дальше от этого гадюшника, понимая при этом, что находился в самом настоящем гадюшнике. Любое решение Его отца представлялось для всей этой массы еще одной лазейкой украсть или откусить побольше, а то и вовсе наебать систему. Любое решение Его отца оборачивалось, благодаря им, новым завинчиванием гаек по отношению к большинству. По факту, это они решали, используя слова Его отца на свой лад.

-Страшный зверь подрастает, - вслух заметил однажды Его отец.

А ведь и правда, взгляд Его уже с юных лет был полон некоей угрозы, самого настоящего огня, заметить который было не так-то просто. Даже в движениях Его, в хватке рук явно чувствовалась серьезная опасность, жесткость, лишенная какой-то сердечности, чего-то элементарно людского. Отец боялся брать Его на руки, и Он чувствовал эту опаску, если не сказать тяжелее. Но мать ничего не боялась. Он, конечно, чувствовал и ее страх, который легко унимался, едва Он оказывался в хватке ее рук.

Но именно отец и продвигал Его в качестве своего преемника. Время его правления близилось к концу, государство нуждалось в молодом и полном сил лидере. Но еще Его отцу не хотелось передела собственности и сфер влияния, сложившихся за время его правления в его государстве. Новый правитель новые лица, голодные и жадные, которые сменят уже существующих волков, отладивших систему своего существования на насиженных местах. Однако Его отец чувствовал и понимал и тот факт, что его сын и сам был голоден, несмотря на иждивение на шее у родителей, которые дали Ему все, что могли. Его отец чувствовал запах крови, витавший вокруг его сына, Его животное буйство к тем, кого по факту Он ненавидел за их страх и ложь, ставших для всей этой своры нормальным образом существования. Он действительно ненавидел каждого, КАЖДОГО, из этих - в деловых костюмах с галстуком, занимавшихся в действительности имитацией кипучей деятельности, т. е. защитой собственных интересов.

А ведь Он имел честь общаться с представителями большинства, не с этой ебучей интеллигенцией, не с этой поганой богемой, а с теми, кто время от времени выказывали свое недовольство проводимой вроде как Его отцом политикой (и Он ни секунды не забывал о том, на чьих плечах держалось подлинное положение дел). Он имел честь общаться и с шахтерами, чьи легкие безнадежно были забиты угольной пылью, и с врачами, которым несли вознаграждение в пакетах и в кошельках за их труд, и с учителями, нервы которых были разболтаны бестолковой молодежью, и с рабочими на заводах, частенько ожидавшими заработной платы месяцами. Он имел честь общаться с теми, кто платил из собственного кармана, оставаясь при этом с голой жопой, по уши в долгах и кредитах, все еще надеясь на справедливость.

И каждый из тех, с кем Он общался, видел в нем кого-то своего, кто был в курсе его невзгод. Зверь перед глазами отца надежно прятался перед публикой, которая была лояльна по отношению к Нему. Он выступал с речами на площадях городов, убедительно рассказывая толпам о светлом будущем под Его руководством.

И свое подлинное природное естество Он впервые продемонстрировал в отношении главы одного из считавшегося бедным регионов за тридцатилетний долгострой. Сколько за это время было спизжено денег, выделяемых на строительство и завершение объекта, страшно было просто представить. Дошло до того, что об этом объекте заговорили на всю страну, что вынудило второе лицо в государстве выехать в регион с инспекцией по этому поводу.

И вот спустя какое-то время после той инспекции в регион приехал преемник руководителя государства. Он посетил объект в компании мэра города и главы региона. Он был моложе их обоих раза в полтора-два. Но этого оказалось недостаточным для того, чтобы окинув объект, огороженный строительным ограждением, беглым взглядом, Он постеснялся грубых матерных выражений в адрес одного и второго сопровождавших Его спутников. Он не посетил стройку изнутри, ограничившись лишь фасадом возводимого сооружения, часть которого уже нуждалась в ремонте. И, по правде сказать, Он прибыл не для публичной чиновничьей порки на камеру из-за очередных, дополнительных финансовых вливаний на завершение строительства объекта, о которых просили региональные чиновники.

-Я тебя, суку, наизнанку выверну, если ты не закончишь стройку до конца года, - вполне осознанно схватил Он мэра города за галстук, - Можешь в жопу дать, чтобы тебе еще бабла отвалили.

Он говорил, не повышая голоса. Но, впрочем, Его голос в этот момент больше напоминал упредительное звериное рычание, от которого кровь мэра города леденела в жилах, а кишечник так и норовил опорожниться сам собой.

Мужчина в самом расцвете сил попытался было высвободиться из какой-то железобетонной хватки Его рук.

-В глаза смотри, - невероятно ледяным тоном потребовал Он, практически застопорив человека в Его руках до состояния тряпичной куклы.

Вспыхнувший огонь в Его глазах принуждал чиновника к попыткам отвернуть голову в сторону. Больше того, узоры на Его коже отчетливо проступили на материи официального строгого костюма, в который Он был одет.

-Удавлю, гнида, - прорычал Он.

Наконец Он отпустил несчастного мужчину, а затем переключил все свое жаждавшее физической расправы внимание на главу региона. Огонь в Его глазах и не думал угаснуть.

-Ты сгинешь вместе с ним, если объект не будет сдан до первого января следующего года, - предупредил Он, - Никто и никогда не найдет твоего тела, поверь мне.

Он не угрожал, и даже не предупреждал, но давал понять обоим представителям власти смысл своего решения, которое принял прямо на месте.

И это было только лишь начало Его политической деятельности.

-Неоднократно я слышал в свой адрес то ли жалобы, то ли обвинения по поводу моего агрессивного поведения по отношению к представителям государственной власти, - заявил Он собравшимся вокруг него министрам сразу после того, как получил полноту власти, сменив на этом посту своего отца, и это было первое Его общение в таком формате, - Вы можете думать все, что хотите обо мне по этому поводу. Я таков, каков есть по природе своей. Кого-то из вас я знаю с детства. Поэтому я знаю натуру каждого из вас. И натура у каждого из вас одна и та же личный интерес, ради которого вы идете и будете и дальше идти по головам. Что ж, я ничем не хочу и не буду от вас отличаться. И если мне будет угодно, ваши головы послужат мне отличной опорой под ногами. Мой интерес вы. Я хочу видеть ваши слезы, ваши кровь и пот, которые вы должны и будете проливать каждый чертов день своей жизни в ваших креслах.

Многие не понимали и воспринимали эти Его заявления дерзкими необдуманными сотрясениями воздуха. Кто-то откровенно улыбался, и таких было немало, но вот кто-то отлично все понимал, и на лицах таких было не до улыбок.

Вскоре после этого заседания произошла история с одним из глав регионов, которого обвиняли во взяточничестве. Он выехал в данный регион с намерением изучить обстановку в регионе своими глазами. Он не хотел никого вызывать к себе, наоборот поехал сам. На самом деле, Он уже имел на руках собранное на губернатора досье, которое было Ему предоставлено, можно сказать, в полном объеме. Он уже знал, что Он увидит на месте привычный бардак и убогость, характерные для большинства региональных центров, благодаря стараниям так называемых их руководителей. Этот чиновник занимал свой пост не первый срок, а значит работал на отлаженную на его территории систему.

-Я хочу, чтобы этот гондон перестал топтать землю, - потребовал Он по окончании этой встречи со старым пердуном от своей личной охраны, - Сделайте все красиво, чтобы не прикопались.

Потом была история с одним из министров, явившихся к Нему с докладом по итогам крайне неудовлетворительного отчета о результатах попытки модернизации важной для целой страны отрасли. Планы были провалены, деньги на проект улетели в трубу. И Он прекрасно понимал причины этого фиаско, крывшиеся в банальном разворовывании спланированного бюджета, при котором отщипнули все, кто смог дотянуться до жирного пирога.

И вот к Нему явился один из тех, кто был ответственным.

И встреча эта с первых секунд пошла не по удобному для министра плану. Чиновник открыл было папку с подготовленными для Него отчетами, которые намеревался озвучить. Однако Он положил вдруг на стол револьвер.

-Здесь всего один патрон, - пояснил Он и в качестве подтверждения своих слов продемонстрировал растерявшемуся министру содержимое барабана, - Шансы - пять к одному. Конечно, я мог бы передать этот предмет в твои собственные руки, чтобы ты сам решил свою участь. Но в таком случае возникает вероятность того, что ты можешь напортачить точно так же, как ты нагородил с осуществлением проекта, на который я позволил тебе взять денег из казны. Однако в случае, если тебе сейчас повезет, я дам тебе возможность избежать какой-либо ответственности и покинуть мою страну. Без копейки денег, правда, с голым хером. Но гарантированно. Как тебе мое предложение?

Он не повышал голоса на побледневшего и взмокшего от пота министра ни на секунду.

-Ты даже не представляешь, как сильно сейчас чешутся у меня руки не просто лишить тебя жизни, но сделать это на глазах всех остальных, которые считают нормальным вот так просто похерить серьезное и благое дело. Я ХОЧУ вашей крови, если вы еще этого не поняли. Я дотянусь до каждого из вас, которые думают, что в кресле наверху сидит некая слепая, глухая, немая кукла, безвольная, бесправная вывеска, могущая только сиять поярче и руки жать на камеры. Так, возможно, было раньше. Отсюда и ваша уверенность, что с пустой ложкой никто из вас не окажется. Но мне не нужны ни ваши ложки, ни ваши карманы, полные халявной прибыли. Я хочу, чтобы вы платили за саму возможность оказываться у кормушки каждый новый день. Я хочу, чтобы ваши пиры, ваши банкеты, ваша вычурность и желание хуем друг перед другом меряться стоили вам вероятности пяти к одному. Я хочу, чтобы ваши ложь и страх друг перед другом имели значение только лишь для вас самих, не касаясь никого больше. Так что давай, решай прямо здесь и сейчас, что для тебя, как для гения, которым ты себя считаешь, смея разбазаривать не свои деньги, будет лучше.

-Так решения не принимаются, - смог выдавить из себя министр, - Я не готов

-Тогда как принимаются ваши ебаные решения?! неожиданно взорвался Он, окатив несчастного министра волной ледяного холода с ног до головы так, что того буквально пригвоздило к креслу.

Он схватил револьвер со стола и сделал пять или шесть оборотов барабана о рукав своего пиджака. Затем направил пистолет на министра. Последний зажмурился и отвернул голову, подняв кверху руки. Секунду Он медлил, затем нажал на курок. Раздался щелчок, впрочем, если бы прогремел выстрел, Он бы ничуть не был ни удивлен, ни напуган. Он действительно жаждал крови человека напротив себя. Он хотел крови каждого из всех этих людей. Он уже почувствовал это удовлетворение, когда узнал о смерти того губернатора, которого приказал красиво устранить за его охуевшесть.

Услышав звук щелчка, министр повернул голову на Него, будто не понимая, что только что произошло. Поднятых рук несчастный не опускал.

-Тебе повезло, - вновь тихим ровным голосом заговорил Он, - И это означает, что у тебя есть ровно сутки. Вернешь все, что вывел за бугор, и можешь валить без права на возвращение. Не дай тебе бог пытаться меня наебать. Я ЗНАЮ сколько ты ебарезнул халявных денег. Доказать - не проблема, так что ответишь на всю катушку.

-Что ты творишь, сын? не стал сдерживать своих эмоций Его отец, пригласивший Его на загородную дачу, где бывший лидер теперь проводил последнее после отставки время вместе с Его матерью.

-То, что должен, - твердо заявил Он, - И именно этого от меня ждали.

-Кто хоть?

-Да все: и наверху, и внизу. И разве не по этой причине ты дал мне возможность занять твое место? Но я скажу даже больше: ты хотел такого сына еще до его рождения.

-Решил повторить Ивана 4-го? Так сейчас не те времена.

-Оставь, ладно? сморщился молодой правитель, - Это времена со вкусами меняются, но только не люди. Они же задыхаются, - сказал Он, сидя за накрытым матерью столом и отведав домашней еды, - Ты задыхался вместе с ними. Наступил такой момент, когда возникла необходимость дать им сделать вдох, и вот я явился на свет. В нужное время, в нужном месте. Даже отметины у меня на коже неспроста.

-Сколько их было таких мессий, - улыбнулся Его отец, - Таких революционеров.

-Ты ведь про себя знаешь, что я прав. Ты знал об этом всегда, - Он был невозмутим, - Ты знал о том, что я не лидер, но зверь.

-Тогда ты должен понимать, что я боюсь за твое будущее, сын, - уже на полном серьезе заявил Его отец, - И я, и твоя мать. В какой-то момент ты просто перегнешь палку. И тогда их страх однажды обернется ненавистью. Ибо хищник необходим лишь на время. Быть может, против конкретных жертв, - остановил он Его, желавшего высказать свои сомнения, - И когда их не станет, придет черед и его самого.

-Что ж, я буду драться, - только сказал Он.

-Именно этого я и боюсь.

-Я не остановлюсь, отец, - самоуверенно подтвердил Он, - Сам не остановлюсь потому, что не должен. Попытаешься мне помешать? не смог не спросить Он.

-Не думай, что я растерял прежних связей, - предостерег Его отец, - Кто-то остался не удел, это правда, но многие еще на коне. Ты у нас всего один. Мы с твоей матерью хотим понянчить внуков. У тебя есть все возможности для того, чтобы унять свою жажду крови.

Неужели они думали, что Он позволит Маркизу так спокойно покинуть страну после того, как тот распилил десять миллиардов, выделенных ему на важный государственный проект? Впрочем, Ему было похуй, кто и что там подумает. Это правда, что Он гарантировал министру беспрепятственное бегство за рубеж. Но никто не говорил, что там с Маркизом все будет в порядке. Он покинул самолет, и потом просто исчез без следа. Потому что Он так хотел.

Он хотел вычистить, если не всех из этой массы откровенных сволочей, то как можно большее их количество. Не ради благополучия большинства, повторимся, плевать Он хотел на корабль, который находился под Его управлением. Только лишь из-за нежелания видеть этот поганый гадюшник, в котором можно было существовать, имея в своих руках ложь и страх.

Какими же жалкими они были, улыбавшиеся друг другу и Ему в лицо, но внутри приведенные в состояние своей боевой готовности вонзить свои языкоподобные жала при первом же удобном случае.

Это была норма их существования.

Это была такая норма их существования, при которой им не хватало всего-то ничего условий, которые были предложены Им, и которых они и впрямь хотели получить.

И ради этих условий Он готов был поднять руку даже на родного отца, если тот намеревался как-то остановить Его или направить смысл его существования в какую-то семейную рутину, к которой Он не был приучен, оставаясь по природе своей одиночкой.

Он знал о своем конце, о том, о чем предупреждал отец, о том, что их страх перед Ним, который уже лишил некоторых из них жизни, непременно перерастет в ненависть. И с их состояниями эта ненависть обязательно обретет возможность.

Что ж, Он-то был готов. Но были ли готовы они, приученные лгать и бояться?

4: Кот/Кролик

Все начиналось максимально банально для них обоих.

Не имеют, в данном случае, условия их встречи, пусть читатель придумает эти условия самостоятельно.

Смысл же заключался в том, что с первого же дня их знакомства друг с другом, казалось, все вокруг них делалось для того, чтобы они были вместе раз и навсегда, до самой гробовой доски и в горе и в радости. И, похоже, этот конфето-букетный период не должен был омрачаться суровыми семейными буднями. В какой-то момент они просто нашли друг друга после длительного хождения по дорогам физического бытия в одиночестве.

И когда это произошло, они оба оказались заряжены удивительной силой. Удивительной и невероятно мощной силой, которая не всегда и не всех может коснуться при подобных обстоятельствах. И, возможно, такая сила может проявиться раз в тысячу лет.

Эта сила заставляла их обоих скорбеть в моменты ненахождения каждого из них рядом друг с другом. Эта сила заставляла их зависеть друг от друга. Эта сила могла показаться какой-то ненормальной, неестественной, каким-то злым волшебством, принуждавшим двух людей быть вместе. Но так было только на первый взгляд. Потому что друг без друга они осознавали свою беззащитность перед окружающим миром, и не могли в полной мере оценить всю глубину и полноту его, благодаря этой силе как бы обретая некое превосходство над всеми остальными, которым было суждено быть вместе и до, и после них.

Сила их единения друг с другом дала им возможность некоего физического преображения. Даже не дала, но наградила их такой возможностью.

Они любили держаться за руки, и в этот миг в каждом из них происходило невероятное наполнение особой чудесной энергией, которая, в конечном итоге, высвобождалась на свободу.

И тогда два трепетных существа занимали место каждого из этой фантастической пары, недоступные для наблюдения со стороны, но так и просящиеся на руки одного к другому, отчего невозможно было в этот миг отлучить их друг от друга.

-Мой Зайка, - с трепетом обращалась она к нему.

-Мой Котенок, - с придыханием обращался он к ней.

И это было невероятно чудесным мгновеньем для них обоих.

И в этот миг каждый из них как-то физически становился тем существом, которое и он, и она так хотели обласкать и пригреть, и прижать к своей груди. Но повторимся, со стороны визуально невозможно было определить столь необыкновенные и просто чудесные метаморфозы, происходившие между этими двумя людьми, чьи сердца с самого первого мгновенья их судьбоносной встречи забились в унисон. И эта невероятная сила вокруг них, казалось, получалась из этого прекрасного источника.

В момент, когда они держались за руки друг друга, она чувствовала как осторожно сжимает маленького кроху, трясущегося от холода и нуждающегося в материнской заботе, которая могла бы уберечь это нежное существо от всех опасностей и горестей этого мира. В тот же самый момент он держал на ладонях крошечный пушистый комочек, свернувшийся клубочком, чье нежное трепетное сердечко билось слишком сильно от возможных угроз, и кроме него у этого живого существа больше никого не было в защиту и помощь.

Они были нужны друг другу.

Они зависели друг от друга.

Их физические в каком-то особом параллельном бытие формы, недоступные никому другому для наблюдения и понимания, были не просто доступны им обоим, но, кажется, поддерживали в каждом из них живительную энергию со всеми ее чувствами и удовлетворением. Будто где-то совсем рядом (и они могли указать это место совершенно точно) они существовали именно в этих формах, в этих физических телах, в то время как человеческое бытие будто обрело нечто нематериальное, но поддающееся для восприятия эмоциями. Как будто он и она в привычном физическом мире являлись душами в телах, остающихся за пределами материального бытия, и оттого их чувства были обострены до максимальной остроты.

Радость ли, слезы все заставляло их естество трепетать в волнении.

То, что происходило с ними, в корне отличалось от стандартных пиздостраданий, опошляющих и могущих разрушить эту силу, у которых нет возможностей для осуществления подобных физических метаморфоз.

То, что происходило с двумя любящими друг друга людьми, по факту можно увидеть в каждом человеке.

И рано или поздно, но однажды кто-то смог стать свидетелем этих физических превращений их в двух милых существ. Пусть это будет Он (мужского пола), случайно наблюдавший нашу удивительную пару, сердце каждого из участников которой так и стремилось быть услышанным целым светом, а физическое перевоплощение в моего зайку и в моего котенка, казалось, должно было как-то сладостно зацепить как можно больше людей, в том числе, Его.

И ради этой цели наши влюбленные, а впоследствии супруги, завели свой собственный видео блог в Интернете, где демонстрировали все ширившемуся количеству подписчиков свои взаимоотношения, свой быт, сдобренный какими-то розыгрышами, шутками, ничуть не оскорблявшими друг друга, но наоборот, скреплявшими семейные узы еще сильнее. У них уже были дети, иногда появлявшиеся в кадре и становившиеся участниками этих событий. В каждом таком видео ролике Он наблюдал обоих супругов вечно молодыми, сиявшими каким-то особым: приятным и теплым светом, наделявшим каждого из них неподдающейся земным условиям красотой. Будто Он видел каких-нибудь эльфов, внезапно появившихся в реальном мире прямо из книжки с фэнтезийным сюжетом. Он с нетерпением ждал выхода очередного видео, как Ему более чем казалось, адресованного лично Ему (с учетом воспринимаемых Его глазу физических превращений, о которых уже было сказано выше), чтобы Его собственное сердце замирало от восторга и удовольствия наблюдать за этими людьми.Что-то нечто похожее происходило время от времени с Ним самим. Он остро и глубоко чувствовал эти внутренние ощущения, практически не имея представления о том, что Ему оставалось делать с ними.

В Нем была точно такая же сила превращения. Он чувствовал и со всей уверенностью понимал, что может легко стать таким же зайкой и держать на руках маленького пушистого котенка, которого ХОТЕЛ держать на руках и прижимать к своей груди. Эта сила рвалась наружу, просилась, даже требовала свободы, требовала воли, требовала от Него подчинения к себе.

Под каждым новым видео роликом полюбившихся Ему супругов с детьми достаточно быстро появлялись одобрительные комментарии, сопровождавшиеся теплыми словами подписчиков и случайных гостей, не стеснявшихся поставить лайк. Он так же писал комментарии, в каждом из которых выражал искреннюю симпатию авторам этого приятного для лицезрения канала. Подобных каналов в Интернете Он видел немало, достаточно годных, не менее доставляющих и приятных глазу, с не наигранными чувствами супругов друг к другу.

Однако только двое из множества обладали той силой, передававшейся к Нему через цифру камеры, казалось, бездушную электронику, не утрачивая, при этом, всего своего смысла.

То было будто послание, предназначенное исключительно для Него, передававшее Ему крайне важную информацию в каждом последующем видео от влюбленных друг в друга супругов. Только почему будто?

Он демонстрировал окружающим Его людям свое нежелание любить и быть любимым. Сколько возможностей у Него было завязать серьезные отношения и создать крепкую семью, в которой Он разуверился, наблюдая опыт некоторых своих знакомых, наблюдая разлад, разочарование, и откровенную фальшь большинства среди существующих пар. И еще Он понимал, что не желал нести такую ответственность, которая требовала от Него элементарных переживаний за кого-то кроме себя. Он понимал, что семья наверняка изменит все Его мировоззрение, но Он понимал, так же, что Ему придеться делать то, что было Ему не по душе, что было противно Его принципам, Его природе.

А внутри Него, там, где другим категорично не было места, даже, вроде как, самым близким Ему людям, где не было места вообще никому, и, возможно даже, Его собственному физическому телу с его сознанием, происходило совсем другое. Происходило то, что было для Него не менее малой ценностью, с которой невозможно было расстаться, точно так же как телу нельзя было расстаться со всем тем, что ублажало его физические чувства. Там, глубоко внутри, пряталась некая Истина, подтверждение которой Он находил на канале приглянувшихся Ему супругов.

Как будто то, что было глубоко внутри Него, которое Он стремился оставить недоступным для любого постороннего, было обнажено для всех желающих на канале супругов, подписчиком которого Он являлся. Можно сказать, Он стал зависимым от этих видео роликов. Ну потому что если бы Он вдруг утратил к ним доступ (и Он, вдруг обнаружил, что страшится этой мысли), Он бы наверняка получил неприятную душевную травму.

Он ведь хотел быть на месте любимого этой прекрасной во всех смыслах женщиной мужа. Он не стеснялся скрыть своих желаний оказаться на его месте, оставшись наедине с Интернетом и все больше проникаясь той идиллией, что наполняла каждый их видео ролик.

Это было сильнее Его.

Этому не стоило сопротивляться, и Он понимал это со всей отчетливостью своего сознания.

Он был одним из них, обладавший той же силой, что была и в нем, и в ней. Вернее сказать, Он имел куда более свободный доступ к этой силе, что и данные супруги, в сравнении с большинством.

Он хотел этого шанса, на самом деле, невзирая на все те обстоятельства, которые имели для Него значение, тормозившие Его необходимость создания полноценной семьи именно на основе искренности и нежности. Он хотел, чтобы кто-то увидел хранившуюся в Нем нежность, чтобы кто-то испытал Его нежность во всей ее полноте. И чем больше Он оставался один, чем больше Он демонстративно упирался и артачился, ведомый каким-то Ему одним понятным отчаянием, тем добрее и теплее были Его комментарии под каждым новым видео роликом семейной пары, поклонником которой Он стал.

И в какой-то момент они Ему ответили.

Они редко кому отвечали, на самом деле. Он приходил к мысли о том, что многие комментарии к их видео роликам были ботами, фальшивкой, накруткой самих авторов видео или модерацией видео хостинга, как обычно делается для привлечения публики. Он не мог доказать своих соображений на этот счет, Он и не хотел никому ничего доказывать на этот счет.

Но вот супруги вдруг ответили ему в ответ на очередной Его комментарий. Они сказали Ему, что им очень приятны Его пожелания им всех благ, что они благодарны Ему за теплые слова, в которые не было вложено ни грамма фальши или лицемерия. Они желали Ему того же, больше того, они хотели, чтобы и в Его жизни все было замечательно, чтобы Его сердце так же билось в любви и радости. Они сказали ему, что в Его жизни должно быть и будет все хорошо, что они ценят своих подписчиков, особенно таких как Он, которые понимают всю радость и полноценность своего существования в этом мире рука об руку с верным и надежным спутником по жизни. А иначе просто нельзя. Иначе просто против природы. Супруги будто понимали Его в Его комментариях, в каждом Его слове, супруги будто чувствовали все то, что происходило внутри Него в моменты Его обращений к ним. Супруги будто понимали Его одиночество в тех словах, что Он писал им. Хотя Он нигде не упоминал об этом прямым текстом.

И помимо теплого послания от супругов с пожеланием Ему ответных благ, Он получил еще несколько подобных сообщений.

И каждое из них содержало мощную позитивную энергетику, ту силу, что чувствовал глубоко внутри, рвущуюся на свободу, требующую от Него подчинения, которое было отнюдь не врагом Его.

Спустя неделю, возможно, чуть больше на два-три дня после последнего из подобных посланий от прочих подписчиков этого интересного видео канала, Он увидел приятную очаровательную женщину, с которой оказался, как говорится, в нужное время в нужном месте. И с того момента Он понял, что эта женщина была той, которая была нужна Ему.

Невысокого росточка, совсем немного пухленькая, так и просившаяся к Нему на руки, хоть и деловитая, но однозначно озорная и не желавшая скрывать своих эмоций перед Ним, как и Он понявшая свое пребывание рядом с Ним в нужное время в нужном месте, она так и тянулась к Нему всем своим незримым глазу, но отчетливо понятным ему естеством. И как-то легко они нашли общий язык с первой минуты их встречи. И она не скрывала своего стремления удержать Его рядом с собой.

Нутром Он чувствовал, что эта женщина Его судьба в этой жизни. Нутром он чувствовал, что хотел этого. Но не верил до конца, что вот так просто, вот прямо раз и теперь Его жизнь стала намного ярче. Он не привык к подаркам судьбы. Потому что все на свете имеет свою цену, все стремится к своему равновесию.

Но едва ли не с первого дня их общения Он услышал из ее уст в свой адрес такое ласкающее все внутри Него до дрожи, от которой Он будто приятно сжимался весь комком:

-Зая.

И это было действительно впервые в Его жизни. Действительно правдоподобно, когда голос ее был наполнен особой интонацией одновременно журчащей и мелодичной. Интонацией мелодичной настолько, что она попадала в некий резонанс Его самого. Это невозможно объяснить словами, и Он пытался подобрать эти слова, и у Него не получалось, но одни лишь попытки сделать это приводили Его в удивительный восторг. И она однозначно чувствовала этот Его трепет, это стремление быть тем, кому она дарила свою женскую нежность. И потому ее зая звучало из ее уст очень часто, и казалось, что она не помнила Его имени.

И в эти минуты она приводила силу внутри Него, рвущуюся на свободу, в движение, которое невозможно было бы остановить. Ее обращение к Нему с особой нежностью и искренностью в приятном голосе напоминало некое заклинание, некий ключ, высвобождавший Его нежность, наконец, из тесного жуткого заточения.

Он не мог и не желал противиться, просто обезоруженный в этот миг, но преображенный этой чудесной силой во что-то физически иное, что пряталось внутри Него, отчего Он будто выворачивался наизнанку, загоняя прежнее привычное физическое свое тело куда-то на самую глубину.

Зай, сделай то-то, зай, обними меня, зай помоги мне с тем-то, зай, иди завтракать.

Она буквально видела Его таким милым пушистым зверьком, ради объятий которого в очередной раз использовала свой безотказный ключик.

Когда же он смыкал на ее спине свои руки, и она стремилась прижаться к Нему как можно крепче, будто отчаянно хотела согреться, и только лишь Он мог помочь ей с этим, сила внутри Него накрывала их обоих с головой.

-Мой маленький котенок, - следуя ее теплу и каким-то чудодейственным свойствам, шептал Он в самое ухо своей любимой.

-Мур, - отвечала она, сжимавшаяся в другой комочек от сладкого трепета, бравшего под контроль каждую частицу ее тела.

Она любила эти мгновенья, любила быть полностью в Его руках, любила стоять вот так, прижавшись к Нему. И Он мог слышать самое настоящее мурчание ее, вибрация которого передавалась Ему со всей своей приятной силой. Он прижимал ее голову к своей груди, и она закрывала глаза, практически не чувствуя своего тела, в то время как Он по всем своим ощущениям мог четко сказать, что нечто пушистое приятно согревало Его всего.

-Я слышу, как бьется твое сердечко, - говорила она, стиснутая в Его объятьях, - Оно убаюкивает меня, я чувствую себя совершенно свободной. Как будто ничто не может быть более важным в этот миг кроме этого чувства безграничности. Я чувствую себя в эти мгновенья целиком раскрытой. Такой, какой должна быть, такой, какая я есть, такой, какой я была всегда. В эти мгновенья я могу все. Я способна на все. Но мне ничего не нужно. Твое сердечко со мной, зайка. Оно переживает за меня, оно стучит ради меня, чтобы я и дальше могла быть готовой и способной на все, но мне ничего не было бы нужно. Только, чтобы оно дальше билось и сохраняло меня настоящей.

-Ты такой хороший, зайка, - сказала она, глядя Ему в глаза и водя рукой по Его лицу, когда они лежали под одеялом в одной кровати, - И что-то со мной происходит, когда я говорю тебе об этом. Раньше со мной ничего подобного не было.

-Давай заведем свой видео блог на Ютубе, - предложил Он в ответ, о чем думал в последние несколько дней.

-Зачем? улыбнулась она.

-А пусть люди знают о том, что мы с тобой нужны друг другу.

-Как у тех супругов, которых ты мне показывал? уточнила она все с той же улыбкой.

-Да, как у них. Они писали мне с пожеланиями мне всего самого-самого до того, как мы с тобой встретились, котенок.

Он притянул ее к себе, оказавшись под ней и крепко заключив в объятья. Несколько раз Он коротко поцеловал ее в губы, отчего она была только в восторге.

-Я думаю, наша с тобой встреча их заслуга, - сказал Он, - Почему нет? Может быть, кто-нибудь и нас с тобой вспомнит добрым словом. Это как продолжение рода, передача некоей информации дальше, подобно эстафете. Чтобы люди получали необходимый позитивный заряд.

-Я боюсь оказаться нефотогеничной, - ответила она, - Но мысль неплохая.

-Ты у меня просто прелестница, котенок, - заверил Он, - А на камеру ты будешь просто Афродитой.

-Не хочу быть Афродитой, - полушепотом отвергла он, коснувшись Его губ своими, - Хочу быть просто твоим Котенком, которого ты всегда возьмешь на ручки.

-Осталось только камеру купить, - только успел сказать Он, прежде чем с головой окунуться в целую бездну нежности и ласок, которая не надоедала и будто не могла надоесть им обоим.

Ведь то были не столько плотские наслаждения со всей присущей им страстью и не более, но нечто иное, порожденное силой, коснувшейся обоих влюбленных и любящих друг друга людей. Это было на более тонком, нематериальном уровне, при котором тела их существовали отдельно от подлинных их сущностей. И в то время как физическая плоть их ласкала и миловалась, став единым целым, Зая и Котенок пребывали в особой формации, так же слившиеся воедино, охваченные силой их, казалось, подлинного естества, укрывшиеся в надежной ячейке некоей невозможной для представления и понимания системы, постигнутой ими только при определенных условиях обоюдоострой зависимости, основанной на обостренных до предела чувствах. В те бесконечные мгновенья они оба мыли маленькими беззащитными и безобидными существами, имеющими право быть только лишь за счет друг друга.

Она призналась Ему в самом сокровенном, в том, что мог услышать лишь Он и никто другой, и даже, наверное, она сама, сказавшая об этом вслух. Она призналась Ему в том, что было настолько для Него личном, что услышав из ее уст о Его сердце, он будто испытал ее внутри себя.

И в той же мере ее женское, но оказавшееся юным девичьим сердечко стучало в каком-то особом трепете, дрожавшее от личных переживаний, наполненное прекрасной силой, родственной с Его собственной, как будто оно было внутри Него. Как будто она не была вовсе до определенного возраста, как будто это Он передал ей часть своей силы, как будто по Его воле она появилась на свет, минуя детство и юность, и оставалась такой маленькой специально для Него.

И такое восприятие их друг друга продолжалось вне плотских утех под одеялом одной на двоих кровати.

И приобретя видеокамеру, они оба чувствовали крепость этой невообразимой силы, которая не позволяла им быть разделенными черными глубокими трещинами холода и неприятия. Видеокамера зафиксировала лишь цветение их обоих.

И первый же их видео ролик в Интернете набрал кучу одобрительных оценок и много одобрительных отзывов. Особую радость Ему доставили комментарии от супругов, одним из подписчиков которых был Он сам.

Это было действительно здорово. В этот момент Он вдруг понял, что да, не все в этой жизни требует оплаты, что бывают просто подарки, не требующие что-то взамен. И еще больше Его (и ее тоже) удивил и порадовал комментарий одной из неожиданных подписчиц, признавшейся в наличии у нее особых чувств, которые она хотела бы подарить раз и навсегда кому-то, кто будет ей верным спутником. И в каждом слове ее он чувствовал знакомую Ему (и его Котенку) энергию. Все должно было повториться и продолжиться.

5: Дракон

Застолье уверенно двигалось к своему завершению. Впрочем, на столах оставалось еще достаточно много блюд и выпивки, нуждавшихся оказаться в желудках гостей и молодоженов.

Борюсик, однако, спиртного практически не пил; сколько Он его знал, это был еще тот трезвенник. Вот Саша, его невеста, а теперь и жена, к появлению дракона находилась в состоянии легкого подпития. Он украдкой наблюдал за ней с самого начала пиршества, наблюдал, наверное, больше чем за всеми прочими находящимися в зале ресторана людьми, выискивая наиболее вероятную жертву. По правде сказать, Александра и самому Ему нравилась, и по факту она оказалась привлекательнее всех прочих присутствующих на празднестве женщин. Изящная, в белом платье, с волнистыми и крашеными под яркую шатенку волосами, Саша заметно выделялась из всей этой невзрачной и однородной массы. И еще глаза, магически красивые, отвлекавшие все Его внимание. Добрый взгляд их будто сглаживал все возможные внешние изъяны приятных плавных, округлых черт лица, заставляя Его восхищаться нежностью чужой невесты, сквозившей из каждой клеточки ее тела.

Тем не менее, вся Его симпатия к красавице жене одного из давних Его приятелей постепенно таяла по мере росшего количества рюмок шампанского и вина, выпитых Сашей за столом. В мыслях у Него, однако, не было назвать ее алкоголичкой. Просто одной рюмки для нее уже было достаточно, женщина вообще не должна употреблять алкоголь. Ни в каких количествах.

И меньше всего Ему тогда хотелось, чтобы дракон коснулся именно ее. Но все очарование Саши понемногу затуманивалось под этиловыми парами, чарующий гипнотический взгляд красивых ее глаз неприятно исказился, вызывая у Него отвращение. Что ж, по крайней мере, отвлекаться на Сашу уже не имело смысла. Так что все Его внимание само собой переключилось на остальных гостей.

Он знал далеко не всех из них. Но те, кого Он знал, были Его с Борюсиком общие друзья. Их оказалось не так много, конечно, однако никто из них не пытался отмазаться, даже наоборот, речь шла о целенаправленном намерении упасть лицом в салат.

Был и Вадик Дипломат, вернувшийся из командировки в последний день приготовлений, и Саня Кораблев, внесший самый большой финансовый вклад в организацию банкета, и Толян Композитор, стоявший на пороге собственной свадьбы. Нет, все-таки, ни один из вышеперечисленных ребят еще не накачался алкоголем до критического уровня. Вообще, все мероприятие застолья старалось соблюдаться максимально культурно. Лишь во время первого перекура случилась небольшая перепалка с какими-то парнями с улицы, но там даже до рукоприкладства дело не дошло.

И все же время дракона приближалось.

Он ждал его появления, Он знал, что дракона было не избежать, Он уже чувствовал его горячее губительное дыхание, постепенно нараставшее в пропахшем алкоголем и эйфорией воздухе. Как и Борюсик, Он не хотел, чтобы веселье переходило в пьянку. Конечно, они оба понимали, что совсем без спиртного обойтись было просто невозможно. Но, как и Он, Борис знал о существовании дракона, лишь, в отличие от Него, Борис видел дракона всего однажды. Задолго до этого вечера.

И однозначно Борюсику было сейчас не до того. Сейчас он был счастлив, обнимал любимую жену, довольно улыбался и шутил, исполненный гордостью, сиявший подобно начищенному пятаку. Сейчас Борюсик просто рулил всем праздничным действом, и Ему не в чем было его упрекнуть. И если честно, Он бы не хотел, чтобы Его друг забивал свою светлую голову всякими сказочными -  крылатыми и огнедышащими существами, предназначенными для Него. Как и Он, Борюсик все равно ничего не смог бы с ними поделать, только покорно наблюдать за их неистовством. И еще про себя восхищаться этой их беспощадностью.

Вот только на самом деле, еще глубже, Он хотел видеть дракона как можно чаще.

В какой-то степени Он бы сам хотел стать им. То была приятная ненависть, неизведанная Им, однако не желаемая быть изведанной Им ни на грамм.

Это Борюсик относился к алкоголю терпимо, мог общаться с подвыпившими людьми спокойно, без намека на какой-либо дискомфорт. Мол, личное дело каждого, насильно никто никому в рот не вливает. Иногда даже Его бесила подобная позиция, кардинально противоречившая Его собственным убеждениям неприемлемости употребления этил содержащего пойла в любых количествах. И доля Его жалости к жертвам дракона была совсем маленькой, практически ничтожной. Хотя, конечно, муки их были просто ужасны.

И, кажется, Он, наконец, заметил самого подходящего кандидата, встреча с драконом для которого была уже неизбежна. Крупный, почти двое Его, мужчина лет пятидесяти с короткой армейской стрижкой и густыми рыжими усами уже полыхал внутри. Он видел яркие огненные всполохи, мерцавшие сквозь его свитер, будто подсвечивавшие его тело, как если бы кто-то сунул яркую лампочку внутрь сосуда с тонкими стенками.

То был алкоголь, вступавший в необъяснимую для науки, но понятную Ему химическую реакцию в желудке этого человека. Мужчина периодически наполнял свою рюмку крепким спиртным, будто стремился догнаться как можно сильнее. И чем больше он хмелел, тем ярче становился огонь в его теле. Пока что это была лишь безвредная для мужчины метка, указующая на конкретную для Его внимания цель.

В какой-то момент мужчина и его пухлая жена выбрались из-за стола, чтобы присоединиться к гостям, устроившим танцульки под задорную музыку.

Пляшущее внутри мужчины пламя, тем не менее, постепенно и безжалостно захватывало разогретое алкоголем тело, разрасталось, забирая необходимую для концентрации в одной конкретной точке его энергию. Стоило только жертве взять небольшую паузу, например, уйти на перекур, выпасть из ритма - для дракона это был самый верный момент нападения.

Нет, Его не было рядом с тем мужчиной, когда последний вышел на улицу в компании нескольких человек, в том числе и Вадика Дипломата для этого самого перекура в роковой для себя момент. Он не должен был там находиться.

Зачем? Он ведь и так видел как нападает дракон. Выйдя на свежий воздух, несчастный сильно закашлялся, полностью объятый изнутри яркими языками пламени. Свежий же воздух стал смертельной для жертвы искрой.

Нестерпимый жар сосредоточился в закипевшем от градусов спиртного ее желудке. Мужчина попытался отрыгнуть содержимое, представлявшее собой неприятно пахнущую массу, что мешала жертве дышать. Не было никакого дыма, который мог бы валить изо рта, но, тем не менее, в момент кашля мужчина просто изрыгнул короткую, практически молниеносную огненную вспышку, опалившую его лицо и обуглившую внутренности. Его бы убил даже глоток простой воды. Только лишь потому, что несчастный нахлебался горячительного, и единственное его спасение заключалось в нахождении в зале ресторана до момента протрезвения.

Он не мог помочь ему. Но даже если Он и мог что-то сделать, например, рассказать о драконе во всех подробностях, попытаться напугать и заставить мужчину оставаться внутри помещения, заставить его не прикасаться к каким-либо безалкогольным напиткам пока не выветрится алкоголь, то не видел в этом смысла. Как было сказано выше, Он хотел видеть дракона как можно чаще.

Он никогда не любил пьяниц, да и вообще, само лицезрение употребления вонючки вызывало в Нем целую волну негодования. Ему было все равно, сколько тот или иной человек может выпить пятьдесят грамм или литр и больше, эти злосчастные этиловые пары в любом случае сделают свое дело и убьют часть клеток в мозгу. Это ответственность, добровольный выбор каждого здравомыслящего человека, имеющий свои последствия. Даже пятьдесят грамм раз в полгода означает потенциальную зависимость. Потому что в любых количествах алкоголь угроза.

И именно поэтому Он хотел смерти того человека. И когда тот покинул свою жену и направился на улицу, хотя Он и старался сдерживать свое удовольствие как мог, все же Его сердце бешено колотилось в торжественном предвкушении неизбежности дракона. Так было все прошлые разы. И вряд ли Он испытывал и намеревался испытывать какие-либо угрызения совести за свое молчание в будущем, даже если дракон грозил коснуться кого-либо из Его близких. Ну, может быть только не в случае с женой Борюсика (ха, вот уже начались какие-то исключения).

Можно с уверенностью сказать, что дракон был Его союзником.

Больше того, можно было бы с уверенностью сказать, что Он и дракон были каким-то единым организмом. Хотя Он не призывал дракона намеренно, желая причинения летального исхода той или иной жертве. По факту, Он служил неким связующим звеном при определенных условиях.

Почему Он попал на это торжественное мероприятие, когда Борис, как было отмечено, был в курсе существования дракона? И мало того, что был в курсе, так не предпринял никаких попыток, чтобы Он оказался от этого банкета как можно дальше? Да, это был день Бориса и Саши, и в этот день они были больше заняты друг другом, так что Борис мог отвлечься от этой угрозы. Но лишь в этот один-единственный день.

На самом деле, Борис видел дракона всего раз, и больше не хотел с ним встречаться, прекрасно отдавая себе отчет о последствиях его деятельности. На самом деле, Борис просил Его как-нибудь сдержать дракона, чтобы пиршество прошло без эксцессов. Борис прекрасно знал о том, что Ему были неприятны подобные посиделки, что Он всячески старался избежать каких-либо застолий именно по этой причине.

-Делать мне больше нехуй: на морды ваши пьяные смотреть, - не менял Он причин своих отказов.

Это было дело принципа.

Как было сказано выше, Он имел свою категоричную точку зрения на употребление алкоголя. Когда-то Ему довелось услышать лекцию о неприемлемости алкоголя для славянского народа, у которого практически отсутствует иммунитет против этиловых паров. Никогда славяне не употребляли этил содержащие напитки. Он не просто верил в это (и похуй, что и кто там мог бы сказать в опровержение этой веры, и какие доказательства привести), Он готов был броситься на своих оппонентов с кулаками, защищая свои убеждения в трезвенности славянского народа.

-Вывести бы человек сто алкашей на Красную площадь и прилюдно расстрелять, - непримиримо заявлял Он Борюсику, - Пьяный человек это и угроза, и беспомощность, и дурость.

Он слишком хорошо помнил свое детство, чтобы эта непримиримость с алкоголем, даже с безалкогольным пивом, не стала, вдруг, фикцией. Все всегда из детства.

По этой причине, между прочим, Он отказывался обзавестись, если не семьей, то хотя бы подружкой.

-Видео смотрел, - поделился Он с Борисом незадолго до его свадьбы, - Малый свою жену на телефон снял, которая с гулянок домой вернулась. С обоссаными штанами. И даже по-людски войти в дом не смогла, завалилась прямо в прихожей.

-Ну и что? - с улыбкой воспринял этот маленький пересказ Борис, - Почему баба не может позволить себе расслабиться?

-До такого состояния - не может, - настаивал Он, - Ни баба, ни мужик. Это пускай у них, за тридевять земель, считается нормой напиздюхаться до поросячьего визга. Всю жизнь блядство, разврат, наркотики, вот пусть и дальше так копошатся. А здесь нехуй.

-Не будет так, как ты хочешь. Рано или поздно, но и ты однажды рюмку, но ебнешь.

-Ты - не первый, от кого я это слышу, - в свою очередь улыбнулся Он.

-Я знаю, кто тебе подойдет, - неожиданно спохватился Борюсик, - Она сейчас где-то в Беларуси кантуется у родственников. Маринкой зовут. Запах алкоголя не переносит на дух. Ты однозначно найдешь с ней общий язык. Там, правда, пахать и пахать надо: Маринка женщина неумная, но ты однозначно ей под стать.

-Я подумаю над твоим предложением, - только сказал Он, уверенный в своих принципах.

И вот Борис пригласил Его на свадебное застолье. Борис сказал, что Ему НАДО быть там, что Его хотел видеть и он, и Саша, что Он был желанный гость. И Он понимал, что дракон должен был оставаться в своем логове до самого конца торжеств.

Он чувствовал это недовольство внутри, чувствовал, как дракон пытался бунтовать против такого исхода дела, заранее вкушавший запахи алкоголя, как непременного атрибута, без которого уже просто невозможно обойтись ни на одном торжественном мероприятии, даже на таком как свадьба, где пьянство приобретает статус жизненной необходимости в компании с мордобоем.

У Него были вполне оправданные опасения схлестнуться с кем-нибудь из одурманенным вонючкой гостей. Подавляющее число из приглашенных Борисом и Сашей людей (если не все) были семейными, лишь Он оставался принципиальным одиночкой, что могло кому-нибудь так же принципиально не нравиться. И под воздействием алкоголя мысли грозили обернуться в слова. И Он непременно бы среагировал на них. И в собственном пылу вряд ли бы Он смог удержать дракона от нападения.

Но на Его присутствие надеялись. Особенно надеялся Борюсик, которому Он был дорог как друг и надежный товарищ.

Он не мог не пойти в этот раз. Он ДОЛЖЕН БЫЛ посмотреть на эти пьяные довольные ебальники какое-то время, какими бы противными они Ему не казались. Ради Борюсика и Саши, которым Он действительно желал счастья в личной жизни. Ради Борбсика и Саши Он должен был держать дракона на привязи и вдыхать пары алкоголя, к которым Он был неплохо так чувствителен. Опять же, все из детства, которое сопровождалось пьянками близких Ему людей.

Эти запахи так и остались в Его воспоминаниях, будто специально сформировавшиеся для рождения дракона условия, с возможной Его охотой сохранить их как можно дольше.

Так что именно эти запахи повлияли на Его восприятие как физической реальности, так и ощущения Его самого в ней, возбудив Его воображение с не меньшей остротой в сравнении с чувствительностью к этиловым парам.

То, что произошло с тем мужиком, вышедшим на улицу, и изрыгнувшим на долю секунды пламя, убившее его, в точности повторяло прошлый эпизод с той лишь разницей, что на сей раз Он так и не позволил дракону взять верх над своей жертвой.

И сложно сказать, что именно и как именно удержало дракона в своей клетке, что именно и как именно сдержало смертельное пламя в результате химической реакции в желудке отмеченной Им жертвы под Его же руководством. Потому что Ему действительно было отвратительно находится в этом месте в этот момент времени, когда у всех гостей было намерение только нахуяриться на халяву как можно сильнее и набить свои пуза от души жратвой.

Куда с большей пользой Он бы провел эти часы дома на кровати под расслабляющую музыку и дебильные видосики из тик-тока.

Он не помнил своего возвращения домой в половине первого ночи, куда Его доставили на машине.

Он чувствовал горечь и жжение в горле, как будто наглотавшись пыли, осевшей глубоко в легких, откуда невозможно было избавиться от нее одним лишь кашлем. Однако Он не кашлял, и оттого Ему было еще неприятнее.

Он знал, что так будет, что Он должен будет заплатить за свое присутствие на этом пиршестве своим собственным здоровьем, если не хотел позволить дракону пировать самому. Пожертвовать здоровьем ради Борюсика.

Что ж, Борюсик знал, о чем Его просил.

Борюсик был Ему должен.

Эта мысль ни хрена, однако, не расслабляла даже с учетом возможных для Него дивидендов, которые, по факту, в хуй Ему не упирались.

А вот наполненная ванна, в которую Он опустился, желая вполне четкого и конкретного эффекта, не подвела.

Лишь погруженный в приятную ни холодную и не горячую воду, Он почувствовал себя приятно лишенным физических сил. Вода, принявшая Его, в один миг остудила тот жар, что скопился в Его легких, вообще во всем теле.

Вода позволила Ему сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, после которых Его горло и рот в одно мгновенье высохли до уровня какой-то безжизненной выжженной солнцем пустоши.

Вода позволила Ему несколько раз выдохнуть короткое, но яркое жгучее пламя изо рта.

И Он наслаждался этими яркими обжигающими вспышками.

Он чувствовал запах этилового спирта, выходящего из Него не только лишь через нос и рот, но сочившегося буквально через поры кожи на всем лице, приливавшего вместе с кровью к голове.

Как будто Он был пьянее всех присутствующих на этих посиделках.

Подобно некоему виртуозу курильщику, виртуозно владеющему искусством пускать тонкие струйки и кольца сигаретного дыма, подобно целому Чарли Чаплину, умевшему пропускать дым через кольца (целых шесть штук), Он столь же виртуозно управлялся с этим пламенем. И даже сейчас, в максимально расслабленном состоянии, Он игрался с огнем, чувствуя невероятное удовлетворение.

Будто не было никаких сложностей, испытанных Им на пиршестве совсем недавно.

Однако Его не клонило в сон, Он не чувствовал себя в настолько уставшем состоянии, чтобы хотеть как можно скорее залезть в постель. Вода, кажется, заменяла ему кровать в эти мгновения, ставшая Ему и лежаком и одеялом, и только голова Его оставалась над поверхностью.

И когда заиграла мелодия вызова на Его мобильном телефоне, Он сделал вид, что нисколько не слышал ее.

-Пошел ты на хуй, - будто заранее зная о том, кто именно звонил Ему среди ночи, казалось, зная о том, что Он еще не ложился спать, приятно вяло отмахнулся Он.

Но телефон не умолкал.

-Хули ты еще не спишь? спросил Он, ответив, наконец, на вызов Борюсика.

-Да похуй, братан, - довольным тоном ответствовал тот, - Я женился, понимаешь? У меня кольцо на пальце. Как будто всю жизнь этого хотел. Мне сейчас не до сна. До утра однозначно не смогу уснуть. Мы с Сашкой едем к тебе.

-А как же первая брачная ночь?

-Да похуй на нее, братан. Я хочу, чтобы ЭТА ночь продолжалась, - будто не понимая Его, твердил хмельной Борис.

-Ты в курсе, что ты мой должник? уже без тени улыбки поинтересовался Он.

-В курсе, брат, - без промедления ответствовал Борис, - Я думаю, что знаю, что тебе пришлось испытать ради меня и Сашки. Я позвонил Маринке, она приедет через неделю. Обязательно познакомлю тебя с ней.

-Может, ты сейчас не поедешь ко мне? предложил Он.

-Мы уже на подъезде. Выходи гостей встречать, - бестолковился хмельной Борис.

И вроде он не был настолько пьяным, чтобы не отдавать отчета в том, что делал.

И ведь действительно Борис не шутил насчет этой Марины. Это была его давняя знакомая, внешне не особо взрачная, но Ему Марина чем-то понравилась с первого взгляда. Что-то было в ней такое, на чем Он мог заострить свое внимание, и что в миллионы раз наполняло ее внешность теми чертами, которые были бы Ему по душе.

И вот это нечто, что Он не мог разобрать, но что чувствовал, бросалось Ему в глаза уже только потому, что Он обнаружил в этой женщине другого дракона, другое существо, максимально близкое Ему по возможностям и по духу.

И Марина, кажется, поняла и прочувствовала на себе все то же самое.

И она, в принципе, не имела ничего против того, чтобы если не завязать отношений с Ним, то просто пообщаться, как говорится, по душам, в непринужденной обстановке, располагающей к откровенному и познавательному разговору.

И они общались на нейтральной территории, в кафе, существа внутри которых ничего не имели друг против друга, а даже наоборот, как-то тянулись навстречу один дракон к другому. И энергия, находящаяся в каждом из них, была просто невероятной. Потому что Марина не просто не переносила запах алкоголя, и она не могла не говорить об этом, понимая, кто находился перед ней, ей действительно становилось дурно. Она сказала Ему, что если бы она была среди гостей на застолье у Бориса и Саши, то наверняка ее бы увезли на скорой, но прежде эта сила внутри нее наделала бы много бед.

-Мне трудно найти подходящего спутника, - как-то легко и обыденно призналась она, - Все, кто мог бы быть им из тех, кого я знаю лично, под угрозой. Все прикладываются к бутылке. Так что мне вполне понятно твое состояние.

-Таких как мы уже по пальцам можно пересчитать, - с сарказмом улыбнулся Он, - Мы уже уникумы. Наша с тобой свадьба, я думаю, была бы одной из скучнейших на этой голубой планете. Гостям просто нечего было бы вспомнить. Часть их жизни прошла бы впустую.

-Очень может быть, - приняла это замечание Марина, и неожиданно для Него добавила, - Я думаю, что была бы не против проверить твое предположение на этот счет. Тем более что я чувствую, что то, что внутри нас обоих вполне может ужиться друг с другом.

-Ты серьезно? на всякий случай переспросил Он.

-Есть какие-то загвоздки? Или ты не готов?

-Нет никаких загвоздок, - неожиданно для себя самого осмелел Он, - Лишь бы к этому была готова ты. Только учти, что мы с тобой знакомы всего полчаса.

-А у меня такое ощущение, что всю жизнь, - столь же смело заявила Марина, - И я думаю, что наше общее, то, что и в тебе, и во мне, встретились не просто так, по прихоти сам знаешь, кого.

И в тот момент Он не мог не заметить, как под кожей ее замерцали яркие языки пламени. Будто под кожей ее вспыхнул яркий огонь, свет которого грозился вот-вот вырваться наружу и привлечь чье-то внимание.

Но больше того, Он мог наблюдать огонь и под собственной кожей, едва лишь Его взгляд опустился на мгновенье на руки, обожженные внезапной вспышкой пламени. Такого с Ним еще не было, но это не означало, что такого быть просто не могло.

Это Марина сделала с Ним нечто, что раскрыло в Нем возможности дракона на новом уровне.

Но не была ли она виновницей чьей-либо смерти?

Знал ли Борис о ее драконе?

А если знал, то чего хотел добиться, сведя своих знакомых и друзей друг с другом?

Тем не менее, ладно, Он был согласен с предложением его новой знакомой.

6: Змея

-Привет, Макс, это я, - вялым голосом сказал Он, лежа в теплой ванной, и сжимая в кровоточащей руке мобильный телефон, - Есть проблема.

-Что случилось?

-Ничего сверхъестественного. Я лежу в ванной с исполосованными лезвием бритвы руками. Макс, я заебался, поверь. Ты первый, кому я говорю об этом. Первый и единственный.

-Ну ты молодец, - не понял Его собеседник, - Поздравляю.

-Мне похуй, веришь ты мне или нет, Макс. Ладно, пока.

Он оборвал связь и отключил телефон.

Он сделал то, что сделал в очередном приступе гнева и откровенного психоза, однако мысли сделать нечто подобное копились в Его сознании уже долгое время.

И Он совершенно не страшился их, понимая при этом всю серьезность последствий в случае ненаступления летального исхода: наверняка психушка и ужас переживаний и горя матери.

Все это пиздеж, что сложно сделать то, что сделал Он. Достаточно просто ненавидеть и уничижать собственное тело, как было с Ним в последнее перед этим моментом время: год-полтора-два. Может быть, больше, Он уже перестал обращать внимание на свое раздражение.

Это прежде, когда-то в юности, в ранней молодости, еще до армейки, Он практически не задумывался об этом, окрыленный светлыми чувствами. Необязательно влюбленностью, хотя, конечно, женщины сами по себе прекрасны. Все без исключения, рано или поздно находящие себе под стать им спутника.

Нет, тогда Он просто наслаждался окружавшим Его мирозданием, познавая его плюсы, открывая для себя все больше его красот.

Но это в какой-то момент прекратилось.

И тогда Он просто пришел к мысли о том, что все просто и проще уже не может быть.

Время лучший лекарь? Серьезно?

А вот для Него время оказалось лучшим учителем, буквально вдолбившим Ему в голову основное человечье тело не более чем кусок мяса, обладающий определенным интеллектом. Как и все прочие обитатели этого физического бытия, у которых так же есть интеллект. И никакой мифологии, восхваляющей человеческое существо, превозносящей его существование, мол, вершина эволюции. Очередной пиздеж всех и каждого, кто боится признать очевидное. Душа, нечто нематериальное, бла-бла-бла пиздеж и точка. Сплошь животные инстинкты: жрать, испражняться, размножаться.

Это ли не есть подлинное лицо подлинного ужаса осознание своего собственного существования по сути своей?

А все остальное только потому, что делать больше нехуй.

Все остальное в перерывах между жрачкой, испражнениями, размножением.

Жаль только, что Он открыл для себя эту простоту так поздно.

Впервые Он избил себя в, а хер его знает, когда это было в самый первый раз. Но Он нанес тогда себе несколько сильных ударов по голове кулаком за то, что из Его рук выскочила ложка.

-Кутылый ублюдок, - выругался Он тогда в адрес собственных пальцев, что не могли элементарно удержать столовый прибор, - Ебучий кусок говна.

И потом это действо перешло для Него в нечто естественное, оправданное. Не как элемент воспитания, даже не как элемент наказания. Но больше как элемент удовольствия, постепенно взращивающий в Его сознании не просто неприятие к собственному телу, но обыкновенное к нему отвращение.

А вот ненависть появилась уже после того как Ему поставили диагноз повышенный сахар в крови, не приобретенный по наследству, и к сладкому Он был равнодушен, но заработанный из-за излишних нервов. Слово диабет резало Ему слух (и это еще одно обвинение в адрес Его тела), и Он практически не употреблял Его в речи в отношении себя.

-Мало того, что ты, сука, не в состоянии держать хватку, так ты еще и больной урод, - не раз и не два высказывал Он, стоя перед зеркалом, и добавлял, - Убью тебя, тварь.

Больше всего Его взрывала собственная невнимательность, при которой Он иногда с трудом мог вспомнить что-либо, неожиданно становившееся важным. Собственная забывчивость заслуживала очередных тумаков по голове. И физическая боль эта была намного приятнее и терпимее (хотя Он стремился к более сильной боли) в сравнении с ненавистными Им зубной болью и коликами в животе. А кроме того, тумаки заставляли Его мозг работать, и тогда Он действительно мог вспомнить то, что Ему было нужно.

На людях Он старался быть вполне адекватным (и умело был им, хотя нервозность вполне легко могла вырваться на свет), сдерживая то, что овладевало Им в одиночестве домашних стен.

Да, никто не контролировал Его пребывание дома. Никто не контролировал пожирание Им самого себя.

-Ты нахуй никому не сдался, козлина, - с каким-то извращенным удовольствием злорадствовал Он, глядя на себя в зеркало, - Забудь. Забудь, понял?

День за днем Он существовал лишь для себя. Независимый, вольный, и в то же время скучный и домашний, не позволявший себе элементарного похода в какое-нибудь кафе, не говоря уже о вечерних клубах. Постоянное недовольство, в первую очередь, самим собой, постоянное недовольство из-за примитивных потребностей ухаживать за собственным телом: мыться и бриться, чистить зубы (чем Он отродясь не занимался) Он был последние несколько лет.

Отношения с женщиной?

Даже друзей Он не видел вокруг себя. Сплошь коллеги, имеющие какие-то совпадающие друг с другом интересы.

Даже в общении с родной матерью Он не скрывал своих взглядов на свою значимость в этом мире потребитель, которым можно пожертвовать при случае. Вон сколько бесполезного мяса еще вокруг.

Он не стеснялся своей замкнутости, своей запертости в открытом мире.

Он ничего не ждал от этого блядского бытия, день прошел да и хуй бы сним. Уснул, не проснулся и вообще насрать.

Все, что его интересовало, не принадлежало даже Его блядскому телу. Его сознание и Его тело не должны были соприкасаться друг с другом. Тело временное явление. Тело достойно только примитивности.

Да, если говорить открыто, Он ожидал физической смерти. Она избавила бы Его от мерзкой, испоганенной болячками и примитивностью физической плоти.

-Ты должен любить себя, - твердила Ему мать всякий раз, когда тема разговора касалась очередного Его раздражения физической неуклюжестью, результатом которой становились лишние, незапланированные Им действия, - Нельзя быть таким. Нельзя быть против самого себя, это просто ненормально. В конце концов, поэтому ты заработал свои проблемы со здоровьем.

-Мое отношение к этому куску мяса не изменится, - в ответ повторял Он, будто некую мантру зачитывал.

-Что с тобой происходит? недоумевала мать, - Ты совсем одичал в своих стенах? Откуда такая ненависть?

-Чувствую, что получил от этого мира все, что хотел получить. На большее он уже не способен.

Он говорил откровенно. Он действительно чувствовал то, о чем пытался сказать матери. Он чувствовал, что ничего не был должен этой жизни, Он чувствовал, что испытал в ней все естественное, на что ее могло хватить на самом деле.

Оставалось, правда, одно: ответная сердечная искренность, которой Он мог поделиться с кем-то однажды, но не получивший нечто подобного в ответ. Тем не менее, Ему казалось, что Он понимал каково это, наблюдая крепкие семейные отношения того же Макса или Бесика, к которому частенько выходил на калым в напарники.

Да ну и хуй с ней, с этой ответной сердечной искренностью. Не столь это было уж важным в жизни моментом.

Он видел и знал достаточно женщин в своей жизни, которые признавались Ему в теплых сладких чувствах в Его собственном воображении, и за которых Он был рад в их успехах в реальности. Ни с одной из них Он не хотел налаживать отношений, понимая собственное восприятие окружающей Его действительности. То, что было Его убеждениями, явно было сильнее всех теплых сладких чувств. Никто из тех женщин не смог бы привнести нечто новое в Его сознание, или добавить туда еще что-то, заполненное уже под завязку.

И вот Он сделал свой последний звонок, после которого выронил телефон из пальцев.

После этого Он просто закрыл глаза, чувствуя нараставшую глубину тишины, в которой даже стук собственного сердца становился недоступен для слуха и ощущения.

Он не оставил никакой предсмертной записки.

Зачем Он должен был кому-то что-то объяснять?

Все было разжевано не один раз. Не всем, конечно, но больших объяснений никому не требовалось.

-Ты мне больше неинтересен, чудовище, - вынес Он приговор своему телу до того, как полоснуть себя с намерением пустить себе кровь.

Теперь же Его голова наполнялась некоей легкостью, постепенно опустошаясь от каких-либо мыслей.

И не было никаких предсмертных воспоминаний, о которых Он столько слышал, мол, жизнь проносится перед глазами. Очередной пиздеж из уст цепляющихся за новый глоток воздуха кусков мяса.

Он чувствовал, как утяжелялось Его дыхание.

И если бы Он в этот момент вдруг захотел все отменить, то у Него ничего бы не получилось. Легкость в голове перетекала в каждую частицу Его тела.

В какой-то момент, однако, Он услышал возню снаружи ванной комнаты, которую Он однозначно запирал изнутри. Больше того, он запер на два оборота замка входную дверь квартиры.

-Нет, - кинулась она к Нему, прежде легко отворив дверь в ванную комнату, - Нет, нет, нет Нет, я не позволю тебе вот так все закончить.

Он не узнал ее по голосу.

Однако этот голос был Ему точно знаком.

Потом время остановилось, растянувшись черной бездной, из которой Его сознание медленно выплывало, сопровождаемое достаточно неприятной и не менее тягучей болью в туго забинтованных и заживающих после резаных ран руках.

Он не умер, и Он обнаружил себя в своей собственной кровати. Он был слаб, чтобы встать на ноги, и еще у Него кружилась голова.

Но в своем доме Он был не один. В Его доме был Макс. И еще была знакомая Ему женщина, имени которой Он не помнил. Но Она определенно Ему нравилась. Она понравилась Ему, когда Он впервые ее увидел, но о своей симпатии к ней промолчал, как и во всех прошлых подобных тому случаях. И с прошлого раза очарование этой женщины для Него не увяло. Наоборот, Он чувствовал некое облегчение, увидев ее в своем доме. Макс имел с ней дело, Макс определенно заметил Его заинтересованность ею, дальше которой у Него предсказуемо не зашло. Хотя Макс, конечно, предлагал набрать номер ее телефона, чтобы Он мог пообщаться с ней и забить женщине стрелу.

И вот Макс назвал ее, наконец, по имени Лиза. Да, точно Лиза.

-Очухался, Олёша, - обратился к Нему Макс, с которым Он был одного возраста, подразумевая под своим обращением самого натурального оленя.

-Не надо так грубо, Макс, - сбавила его раздражение Лиза и добродушным тоном поприветствовала Его по имени, - Ну как ты?

-Я не умер? едва разлипнув губы, спросил Он.

-Обойдешься, уебок, - строго, если не жестко, заявил Макс, - Что ты хоть творишь?

-Крови было не так уж и много, когда я пришла, - прокомментировала Лиза, - Можно сказать, мало. Но я успела вовремя.

-Я же заперся на ключ, я помню

-Ни хрена ты не заперся, - категорично отверг Макс, прервав Его, - Двери были открыты и в квартиру, и в ванную.

Нет, Он точно знал, что запирался, не желая быть спасенным, не желая продолжения своей заёбанности. Он вовсе не собирался привлечь к себе внимания, чтобы в случае своего спасения попасть в психушку.

-Тебе наложили швы прямо здесь, в твоей квартире, - разъяснял Макс, - Если бы повезли в больницу оттуда прямая дорога в дурку. У тебя просто перестала сочиться кровь, понимаешь меня? Не знаю, как это объяснить, но факт остается фактом. И ты дома, а не в компании людей в белых халатах

-Ладно, все, - притормозила его Лиза, - Не надо лишних нервов.

-Пойду, покурю, - заявил Макс, желая остудиться на улице.

-Макс позвонил мне и сказал, что у тебя возникли большие проблемы, - негромко сообщила Ему Лиза, - Если хочешь знать, я несколько раз спрашивала у него, как обстоят твои дела. Я ведь видела, как ты смотрел на меня в тот раз, когда вы были у меня дома полмесяца назад. Я поняла, что ты обратил на меня внимание. Не знаю, почему я думала о тебе, почему интересовалась тобой у Макса. Но самое странное, что у меня было какое-то странное предчувствие, связанное с тобой. Наверное, я прочла его на твоем лице. И вот Макс мне позвонил и назвал твой адрес. Я не могла не приехать. Все было настолько плохо?

-Похуй, - попытался ускользнуть от ответа Он.

Он все понял.

Он понял, что с Ним произошло.

Он очень хорошо помнил, что надежно заперся на ключ, что заперся изнутри ванной комнаты. Он ЗНАЛ, что заперся изнутри.

Или же Его собственное тело обмануло Его ложными воспоминаниями, вогнав к Нему в голову фальшивку вместо реальности, в которой Он постарался отгородиться от посторонних для совершения суицидальных действий.

Его тело подготовилось к тому, что Он намеревался сделать с ним.

Макс сказал, что у Него перестала сочиться кровь. Лиза сказала, что крови было мало.

И еще Он помнил свое физическое состояние перед тем, как провалиться в черную растянутую бездну.

Или же Он, все-таки, умер, и все, что сейчас происходило в Его доме, включая происходящее лично с ним, было какой-то галлюцинацией агонизирующего куска мяса.

Но Лиза была встревожена Его состоянием. Лиза неподдельно интересовалась тем, что происходило с Ним.

Он был небезразличен ей.

-У меня проблемы со здоровьем, - не стал скрывать Он.

-Я знаю: ты диабетик, - кивнула Лиза, - Крайне неприятная штука, с которой, впрочем, так же можно жить. Больше не делай так, договорились? улыбнулась она.

-Еще раз что-то подобное сделаешь отпизжу, - жестко предупредил Макс.

Как знать, может быть, Его недуг каким-то образом повлиял на количество крови, которой пролилось из разрезных вен. Он не мог быть уверенным, Он не был врачом, и практически ничего не знал о том, что могло бы подтвердить или опровергнуть это предположение.

Но по большому счету, сейчас Ему было похуй.

Сейчас Он находился в компании одного из лучших своих товарищей, с которым еще и работал не один год, которому мог доверять, в котором был уверен, и женщины, явно намеревавшейся быть с Ним по жизни. И еще было Его собственное тело, видимо, уберегшее Его от непоправимой ошибки.

Похоже, это Он так решил, что Ему больше ничего не было нужно. Решить-то решил, однако не обосновал.

И как глупо выглядело сейчас это Его решение спустя какое-то время после Его осознания того факта, что Он оставался еще жив. Плюс, Он оставался жив не в больничной койке под наблюдением специализированных на подобных случаях людей.

Он был должником Макса.

Он был должником Лизы.

-Мне нужно ехать, - объявил Макс и обратился к Нему, - Деньги надо зарабатывать, а не всякой хуйней заниматься. И не тебе я должен это, дураку, объяснять, а пацану своему, который хоть что-то соображает.

-Езжай, я присмотрю за ним, - не задерживала его Лиза.

-Может, привезти что?

-Не надо, тут, в принципе все есть. Насчет еды: холодильник забит, есть и крупы, и картошка. Я все устрою, - уверяла Лиза, - Езжай. Если что, звони.

И вот Лиза негласно, но совершенно уверенно объявила себя в Его доме хозяйкой.

Тело Его, не позволившее Ему убить себя, теперь удерживало Его в кровати, сильно ослабленное, желавшее простого отдыха после достаточного для него экстрима.

Оставшись же с Ним наедине, Лиза не поменяла своего отношения к Нему, вопреки Его возможным ожиданиям оказаться во власти какой-нибудь мегеры, которая вполне могла ввалить Ему крепких люлей, сдерживаемая одним только Максом. Хотя, по большому счету, Лиза имела все основания так и сделать, не стесняясь своих переживаний, и Он бы понял то, что двигало бы ею в этот момент.

Но самый лучший лекарь, как в одной известной Ему песне, любовь и ласка. После времени, конечно.

Лиза не ругала Него, не высказывала Ему, не стесняясь при этом в выражениях, Лиза не повышала на Него голоса. Она вообще не повышала своего приятного негромкого голоса, насколько Он помнил в своем первом общении с ней, ограничившемся всего двумя-тремя уточняющими вопросами, мол, это забирать в качестве мусора? Макс сказал, эта женщина работала в детском садике воспитателем. Вот и сейчас перед ней был, по факту, ребенок, совершивший какую-то дичь. И сделал он это будто ненамеренно, не заслуживающий за свое деяние наказания.

-Ты сделал то, что сделал, - пояснила Лиза все тем же негромким приятным голосом, - Я не буду тебя осуждать за твое решение, за которое ты несешь ответственность.

Она прикоснулась к Нему рукой, и ее легкое прикосновение подействовало на Него крайне положительно, послужив для Него какой-то приятной благодатью.

-Я не хочу, чтобы ты думал, что тебе некому довериться. Я не хочу, чтобы ты думал, что ты один, и о тебе некому думать коме матери, которая тоже одна в своих переживаниях за родного сына. Ты можешь доверять мне, , я думаю о тебе. Ты для меня не пустое место. Я просто прошу тебя больше не делать ничего такого, что может причинить близким тебе людям боль и горе. Ты не один, поверь.

Лиза аккуратно коснулась Его лба своими губами.

У Него даже приятно закружилась голова.

-Ты еще не сделал того, что должен сделать в этой жизни, - сказала Лиза, - Ты должен оставить после себя наследие. И прежде, чем ты наверняка возразишь, что никому ничего не должен, я хочу настоять на своем утверждении.

Вопрос же, который Его сейчас интересовал: позволит ли Ему Его же собственное тело сделать-таки с собой что-то подобное еще раз?

Вопрос это лез Ему в голову сам собой, перемешиваясь с образом Лизы в нечто неестественное, но вполне возможное. Может, Он взаправду умер?

-Не уходи, -, обратился Он к Лизе.

7: Лошадь

Каких только эпитетов Ему только не приходилось слышать в свой адрес.

Он был и богатырем, и Самсоном, и Терминатором, Он был и бессмертным пони, и даже дизелем, самым настоящим стальным тягловым нечто, к которому оставалось только состав из сотни груженых грузовых вагонов прицепить и еще по паре пудовых гирь к ногам привязать, чтобы не бегал. Как говорится, жирён, дурён, самый настоящий демон откуда-то из другого измерения, прибывший, чтобы разрывать и дербанить все и вся голыми руками. Да, в том числе, ронять балконы.

Но все дело заключалось в Его обычности, в Его неотличимости от большинства. Он пришел в этот мир, чтобы въебывать своими руками и своим горбом. С детства Он никогда не отличался физической подготовкой, бегал хреново, подтянуться на руках не смог бы больше одного-двух раз в меру своего плотного телосложения, со временем приобретшего пухлые формы. Как будто Он был предназначен для тяжелого физического труда в принявшем Его мире.

И попасть под Его кулак означало попасть под удар мощного стального молота, вгоняющего в землю бетонные сваи. Конечно, есть такие люди жилистые, напоминающие дистрофиков, но обладающие силой, крепостью, четкостью удара, вырубающего противника на раз-два.

Так вот, Он был не таким. Высокого роста, плечистый, одним своим видом Он внушал в людей неуверенность, но в то же время надежную защиту от физических недоброжелателей. Ему не раз предлагалось быть быком у какого-нибудь бандита. Конечно, Ему не хватало мастерства в бойцовских умениях, которое без проблем можно было прокачать в тренировочном зале, на которое Он, тем не менее, давно положил большой и толстый хер.

Он не видел себя в роли чьего-то телохранителя, представителя ЧОПа, бойца специального подразделения, элементарного мента или вояки. Хотя цвет хаки подходил Ему в самый раз, и это замечали все, с кем Ему приходилось общаться. В полном военном обмундировании Он казался настоящей боевой машиной, которую следовало бояться и дрожать в трепете.

Нет, вопреки очевидным путям, открывшимся перед Ним с Его физической выносливостью и крепостью тела, Он избрал наиболее мирный, используя свой природный дар физической силы для перемещения ящиков и коробок с овощами и фруктами на продовольственных складах.

Но с того дня, как Он впервые вышел на работу, характер которой не менялся уже больше десяти лет, Он чувствовал лишь нараставшую мощь своего тела. Словно того уровня прирожденной физической силы Ему не хватало, будто те параметры, с которыми Он пришел в этот мир, оказались лишь начальной точкой развития их до какого-то даже Ему неизвестного уровня.

При всем, при том, Он обладал еще и покладистым характером и теплотой сердца, которой не чурался, чувствуя чужие переживания как свои собственные.

И оттого Он чувствовал, что Его физическое превосходство, позволявшее Ему с легкостью управляться с коробками, упаковками, ящиками, мешками, было дано Ему с рождения не только лишь из-за каких-то генетических особенностей. Он со всей остротой чувствовал приближение дня и часа в своей жизни, когда Он обратится к ним ради кого-то или чего-то, намереваясь использовать их по максимуму. И Он ничуть не торопил события, терпеливо и неторопливо проживая день за днем, год за годом, просто делая свою работу, и зарабатывая деньги на свой хлеб с маслом.

Десять лет Он только и делал, что выгружал из наоборот, загружал всякой хуйней фургоны и фуры, не задавая никому лишних вопросов, отрабатывая по восемь, девять, а то и десять часов, чтобы потом приходить домой, по пути набрав в магазине всяких вкусностей, сделать из них себе сытный ужин, после которого можно было просто по-королевски завалиться спать.

Десять лет Он только и делал, что выполнял все большее количество работы, не смея перечить начальству, которое постепенно наглело (если не сказать, охуевало), наблюдая за тем, как Он справляется со своими обязанностями, и загружая Его работой все больше и больше. Естественно, эти увеличивавшиеся нагрузки оплачивались. Вот только это были копейки, смех, да и только. Но Он работал и брал эти копейки. Хотя бы потому, что как-никак, но это были деньги, которые лежали в Его кармане, дожидаясь своего часа быть однажды потраченными на что-то, что было Ему нужно. Хотя, конечно, Он еще не знал, что именно было Ему нужнее всего.

За десять лет своего отлаженного труда Он скопил довольно неплохую сумму. Еще Ему помогали родители, периодически снабжая Его как деньгами, так и продуктами, о которых Он, конечно, не просил, но которые регулярно принимал, еще у Него был периодический калым, которого Он не боялся, зная, что за него неплохо заплатят.

И вот спустя даже больше, чем десять лет, Он пришел к мысли уехать. Он был полон сил и энергии. Он был заряжен физически. Но дух Его нуждался в чем-то ином, чего больше не было там, где Он провел свыше тридцати лет со дня своего рождения в этом мире. Исправная отлаженная работа, очень похожая на конвейер, обернулась для Него не только средством заработка.

Он вдруг испытал невероятное стремление к некоей Воле. Он, конечно, и без того оставался свободным от каких-то обязательств, без ощущения быть кому-то нужным до состояния должника. Он достаточно выкладывался на работе, Он выполнял возложенные на Него обязанности, каждый рабочий день отдавая им свои силы, чтобы быть обязанным кому-то еще. И родители не в счет. Ему много помогали, это правда, но эта помощь была результатом доверия к Его исполнительности и надежности как рабочей лошади, которая то и дело пашет, и на которой в этот момент велико стремление прокатиться со стороны каждого прихуевшего.

Разумеется, что Его мысли и намерения кардинально сменить обстановку, были встречены окружавшими Его людьми пятьдесят на пятьдесят.

-Всюду хорошо, где нас нет, - напоминали банальный принцип одни, - Всюду одинаково, всюду нужны голова или горб.

-Правильно, нехуй тут делать, и все нормальные люди уже свалили отсюда давным давно, - поддерживали Его другие, в число которых входила и Его родная мать, - Может быть там людское отношение. А вернуться, всегда можно успеть.

Намереваясь сменить обстановку, Он подразумевал не банальный отпуск по туристической путевке за рубеж на две недели, где все включено. Он хотел уехать и больше не возвращаться. По крайней мере, Его возвращение могло произойти не столь быстро, как казалось.

Он общался на эту тему с человеком, которому доверял как себе, с которым работал несколько лет в одной организации. И этот человек каждый год ездил отдыхать за границу, и в ходе их общения по поводу Его переезда предложил Ему поехать вместе с ним в Египет, а там уже по обстановке. Идея показалась Ему вполне сносной, Он дал согласие на приобретение загранпаспорта, за получение которого заплатил сущие копейки.

И вот спустя несколько месяцев, за время которых Ему удалось заработать еще денег, Он оказался, в итоге, где-то на крыше мира. От жопы мира это место отличалось невероятно величественными видами зеленых долин, исчерченных узкими руслами голубых рек далеко внизу.

Он стоял на краю высоченного обрыва, и за спиной Его была равнина, не менее просторная в сравнении с открывавшимися внизу красочными и сочными в цветах далями. Над головой же Его вовсю сияло солнце, совсем редко скрывавшееся за крошечными пятнами облаков. Легкий ветер толкал Его в спину, будто подгоняя Его броситься вперед, прыгнуть, чтобы быть подхваченным им и унесенным подобно какому-то невесомому листу, оторвавшемуся от дерева. Он никогда не видел в своей жизни ничего подобного. Он никогда прежде не чувствовал того торжества, которое охватывало Его сердце в эти мгновения.

Он просто орал во всю мощь своих легких, напрягая каждую мышцу своего тела, сжав кулаки, ведомый невероятной силой, которая сама собой рвалась наружу, грозя просто разорвать Его тело на части в случае оставаться и дальше запертой сейчас. Эта сила казалась просто бесконечной, и она только набирала обороты, и одного Его ора оказывалось недостаточно.

И в какой-то миг на Его месте оказывался черный как смоль, но лоснящийся в лучах солнца огромных размеров конь, поднявшийся на задние копыта и застывший недвижимой, но вполне живой статуей, представляя всю свою стать и силу.

Так что означал Его крик, из-за которого вздулись сосуды на Его шее?

Но ради него Он и оказался здесь, далеко от дома, где Он вряд ли бы смог сделать это, оказываясь все там же, внутри, и Его реакция, совершенно непринужденная, ни капли ни сдержанная, самая что ни на есть полная, в ответ на то, что было представлено Ему в эти минуты на краю обрыва, должна была быть именно такой. Иначе бы на Его месте не было никакого зверя, будто явившегося в материальный мир откуда-то из Небытия сквозь этот портал, который, кажется, был в Нем все это время.

Именно черный, величественный и кажущийся могущественным конь на Его месте позволил Ему визуально увидеть волну, устремившуюся во все стороны, порожденную из Его горла, из всего Него, из каждой частицы Его тела. Его рев, казалось, достиг самого неба, коснулся самого солнца, которое дрогнуло не в силах оставаться в стороне от Его вызова всему Бытию.

И когда голос Его, наконец, иссяк, разливаясь подобно солнечному свету над землей, казалось, обойдя весь земной шар, величественный конь рванул с места, раздувая ноздри и изрыгая то ли пламя, то ли яростный свет, в котором было все не от мира сего. Он сорвался в галоп, не разбирая направления, сворачивая то в другую сторону, будто желал оказаться во всех местах сразу.

Его сила так и вырывалась из Него, ничуть не растраченная, но близившаяся, теме не менее, к своему завершению, после этого невероятного действа, ради которого Он должен был оказаться где-то за тридевять земель.

Все потому, что та природная физическая сила Его, вкупе с той силой, которая рвалась из Него сейчас, представляя на Его месте это невероятное в своем природном естестве великолепие, не должна была к Нему вернуться вновь. Он осознавал то, ради чего должен был покинуть свой дом, покинуть родных и близких Ему людей, покинуть всех тех, кого знал и кому был благодарен за возможность быть сейчас здесь, излучая то, что только копилось в Нем, наращивая свою мощь до критической массы. Он осознавал, что вернувшись обратно, он уже не будет прежним тягловым животным, на спине которого слишком много желающих прокатиться бесплатно. Он осознавал, что сила, которая вела Его сейчас, оставив на Его месте вольного, и отнюдь не дикого коня, лоснящегося в лучах солнца, практически неподконтрольного самому себе в силу Его стремления быть всюду в одно и то же мгновенье, изменит и ослабит Его.

Но Он был полон невероятной эйфории в этот миг. Даже при всем осознании тех перемен, что ожидали Его, Он ликовал.

Конь на Его месте упивался Волей. Даже не облегчением, которое, конечно, было в Нем. И, наверное, это облегчение и было тем, к чему Он так стремился, тем, что Он так хотел вкусить. Будто хотел вкусить его всю свою жизнь, и даже еще раньше.

То было осознание чего-то более значимого в сравнении с облегчением, которое утратило всякий смысл в момент Его откровенное упование после Его рева, вызвавшего сверхмощную волну. Конечно, вряд ли кому удалось испытать ее воздействие на себе. Это был выброс Его личной энергии, предназначенный не для людей и не прочих живых существ, это был выброс даже не материальный, видимый лишь Его собственным глазам. Точно так же как эхо, подхватившее Его рев и донесшее этот рев до солнца и даже дальше, было слышно только Ему одному.

И в момент хаотичного во все стороны галопа черного коня, Его сила достигла какого-то эпического максимума, который Он уже никогда больше в этой жизни не испытает, и Он отдался этой силе целиком и полностью, чувствуя себя будто просто сгорающим в ее невероятном пламени.

Огонь внутри Него был неугасим в этот миг. Огонь внутри Него не обжигал, но так и гнал Его куда-то вперед. Огонь лишал Его привычной Ему с детства плоти. Как будто огонь и был Его плотью всегда, рвущийся пылать как можно сильнее, быть максимально ярким, устремляться все выше и выше, туда, где даже бесконечность имеет свои пределы. Именно оттуда был родом черный величественный конь, затмивший Его в реальности бытия без остатка. И Он появился только для того, чтобы напомнить Ему о Его подлинной сущности, о подлинном Его естестве, заглушаемом рутиной конвейера с коробами и ящиками. Не для них Он явился на свет в действительности. Но физический труд, делавший Его день ото дня физически сильнее, был верным способом осознать свое Его предназначение.

Он был рожден в этом мире, чтобы работать.

Работать ради собственной Воли, открывшейся Ему в полном объеме. Работать ради неудержимости, ради неподвластности, ради того, чтобы рваться во всех направлениях и достигать их. Физический труд, жесткий, без прикрас, от которого многие просто шарахаются в стороны, предпочитая вместо пути в гору нейтральную линию, только разжег это желание Его быть тем, кем Он являлся на самом деле. Это ли не высшая цель в действительности?

И вот, наконец, эта могучая сила оставила Его, иссякнув без следа.

Черный величественный конь померк и растаял, оставив Его на земле совершенно беспомощным, но откровенно счастливым и полностью удовлетворенным.

Он был удовлетворен настолько, что Его нисколько не пугала (даже не волновала) мысль о том, что Он просто обязан был заплатить далеко не малую цену за эти ничтожные в сравнении с целой жизнью минуты, и что последствия десятка с лишним лет упорного тяжкого физического труда будут иметь последствия, невзирая на Его прежнее крепчайшее здоровье. Он понимал сейчас, оставаясь где-то на отдалении от своего удовлетворения, что вся Его подлинная жизнь будто исключала период времени, связанный с этими последствиями. Он понимал, что Его жизнь заканчивалась вместе с таявшей Его силой, пущенной по назначению на краю обрыва, призвавшей чудесное величественное животное из нематериальности бытия в реальный мир.

За пределами Родины Он, по большому счету, никому не был нужен, Он и сам это понимал. Там хватало своих, как говорится, долбоебов.

Хуже того, за пределами Его Родины принято было платить за все, за каждый шаг, едва ли не за каждый вздох. И те болячки, которые открывались у Него, можно сказать, одна за другой, неизбежные после длительных рабочих нагрузок, требовали больших денежных вливаний для лечения. Даже люди там были совсем другими. Никаких друзей, только партнеры и коллеги, с которыми вот так просто не поболтаешь, не то, что было на прежнем рабочем месте.

Вообще, очень много недостатков открылось Ему вдали от домашних стен, вдали от прежней Его Родины после того как физическая мощь Его тела оставила Его в угоду испытанной Им Воли. Тяга возвращения домой только росла, требовала от Него как можно скорее свалить из тех условий, что открылись Ему вдруг, больному и уставшему физически.

У Него оставались кое-какие сбережения, которых хватало на билет в обратную сторону в один конец.

И мать не скрывала своих чувств и эмоций, обняв Его после разлуки.

Мать сразу определила его состояние: и внутреннее, и физическое. Его уставший, хоть и довольный вид был налицо. Он похудел, даже слегка истощал. У Него были проблемы с ногами, с руками, болела спина и поясница, болел горб. Он кашлял после того как надорвал легкие во время своего рева на краю обрыва, которые заявили о себе после того, как огонь Воли внутри Него наконец-то погас. Он чувствовал физическую вялость, самую настоящую опустошенность как будто избавившийся от всего, что составляло Его изнутри.

И, тем не менее, Он оставался доволен.

У Него за плечами оставалось то самое, что невозможно вытравить из памяти даже каленым железом. И это было самое главное, даже, наверное, единственное воспоминание, не изменявшее Ему, вокруг которого вращались остатки воспоминаний обо всем остальном, что было в Его жизни.

И Он поделился этим воспоминанием с матерью, передав Его в словах, часть красок в которых придумал Он сам. И даже с ними у Него не хватало нужных слов, чтобы описать то, что испытывал в тот момент. Но мать понимала каждое Его слово. Понимала так, как будто сама испытала нечто подобное.

Он же будто продолжал испытывать это чувство, оказавшись в родных домашних стенах. Наверное, оно пребывало здесь, но только Он смог понять и поймать его только сейчас. И оттого, похоже, Ему удавалось передать матери то, что можно было лишь почувствовать.

И даже верные и прежние друзья и товарищи Его оказались отгорожены от того сладостного наслаждения открывшейся Ему Воли.

В силу своего болезненного состояния Он уже не мог заниматься тяжестями, да и не должен был, и те времена казались Ему временами чьей-то чужой жизни. Ему нужен был отдых, Ему нужен был покой, Ему было нужно возвращение в привычное физическое состояние, характерное для заключенной в естественные потребности плоти.

Ему нашли местечко в небольшом домике при частном пруде, где Он дышал чистым свежим воздухом, где смог бы насладиться тишиной и спокойствием, и люди, приезжавшие сюда, были одни и те же, вполне адекватные, знающие правила и придерживающиеся определенных рамок поведения.

И здесь Он вновь ощутил этот приятный огонь, который не обжигал и не стремился рваться на ебенячьи расстояния, но который дрожал и тлел, согревая Его каждый миг. Все оттого, что тишина и покой подпитывали Его воспоминания о том, что Он пережил на краю обрыва так, как должны были.

Тишина и покой позволяли Ему вновь и вновь воспроизводить в памяти черного величественного коня с пламенем, выдуваемым из ноздрей. Этот образ был очень ярок, чтобы о нем можно было впоследствии забыть. Этот образ поселился в Его голове настолько, что Он мог наблюдать коня как будто сквозь пространство, стоило лишь Ему обратиться к своей памяти. Не раз Он приходил к мысли о том, что этот черный как смоль, лоснящийся на солнце, и потому невероятный в своем могучем великолепии зверь был его подлинным естеством, оставленным где-то по ту сторону осознания Им самого себя в этой жизни, Его подлинной сущностью, напоминавшей Ему о некогда такой важной для Него Воле. Во всяком случае, Он понимал, что связь эта была, Он чувствовал ее, обнаружил Ее при определенных условиях, созданных Им самим. И связь была невероятно сильной.

Рожденный в этом мире, Он сохранил возможность обращения к этому животному, явившемуся к Нему словно через некий портал, что Он открыл в конкретной точке в конкретное время, совершив конкретное действие. И этот портал, на самом деле, не закрылся навечно в этом мире, надежно разделив Его и зверя, занявшего однажды Его место.

И здесь, в тишине и спокойствии, где водная гладь пруда была идеально недвижимой, иногда нарушаемая гостями с удочками и изредка с алкоголем, Он совершенно ясно понял, что того, что было с ним на краю обрыва, пусть больше не могло повториться, и Его физическая сила оставила Его до конца Его земных дней, но связь с конем, выдуваемым из ноздрей яркое пламя никуда не делась, и вскрыв ее далеко от дома, Он больше не мог ее утратить.

И вот черный величественный конь вновь явился Ему в реальности, даже не во сне.

Он воочию наблюдал животное на идеально гладкой поверхности пруда, вовсю будто мечущегося из стороны в сторону, словно ищущего выход откуда-то из огороженного пространства, на самом деле, однако, просто стремившегося ухватить как можно больше Воли, как если бы в каждой стороне была своя собственная Воля, кардинально отличная от другой.

И вновь Он видел яркое пламя, выдыхаемое конем через ноздри.

Он вновь слышал его фырканье.

Он вновь слышал его ржание.

И Он понимал этот язык.

И Он стоял на одном месте, не смея приблизиться к животному ни на шаг (да и как бы Он смог добраться до коня по воде пруда), и сами собой Его руки сжимались в кулаки и стремились подняться кверху.

И Он чувствовал, как дыхание Его становилось глубоким и напряженным, будто он сам стремился выдохнуть это яркое пламя и фыркать в унисон вольному животному.

При этом речь не шла ни о какой звериной ярости или агрессии, которая так и стремилась обрести свободу.

Таким был Его восторг наблюдения за животным, которого Он ХОТЕЛ видеть и вот теперь видел не раз и не два. Это было Его личное наблюдение, Его личное восприятие, о котором никто больше не должен был знать, но в то же самое время Ему хотелось не просто рассказать об этом всем и каждому, но целый мир обязан был бы услышать о Его стремлении к Воле.

Он обрел Волю.

Он обрел Волю еще с рождения.

Он видел Волю воочию. Он касался ее, чувствуя все ее могущество. Он запомнил ее, отнявшей у Него часть Его физического естества.

И не могло быть по-другому. Не бывает по-другому.

8: Коза/Овца

Это была, как говорится, судьба, особое предназначение в жизни, карма, прописанная с рождения.

Но на самом деле все это было обычным процессом законов физики, сработавших против Нее, но в которых Она принимала участие. И, по правде сказать, Она приняла в них участие еще раньше, как Она и хотела, прыгнув за руль крутой машины.

Но сейчас Она практически не задумывалась об этом, утратившая контроль на сырой дороге и летевшая прямо в лоб груженому двадцатитоннику, водитель которого попытался увести грузовик в сторону с намерением избежать этой аварии, после которой от легкового автомобиля с Ней за рулем вряд ли бы осталось хоть что-то целым. Что уж говорить о Ней самой.

Она закричала в ужасе за секунду до смертельного для Нее удара. И это был леденящий кровь любого, кто услышал бы его крик. Крик, несвойственный для Нее такой хрупкой, такой нежной, такой юной, которую, несомненно, должно было просто разорвать на части и раскидать по всей дороге.

И в следующий миг Она почувствовала нечто, что сжало ее за ворот плаща поверх платья, в которое Она была одета. Цепкая хватка сзади одним рывком оттащила Ее назад, сквозь ремень безопасности, сквозь водительское кресло, сквозь салон ее автомобиля. Предшествующие этой секунде до Ее смерти последние события секундами устремились в обратную сторону. Она чувствовала каждую секунду, будто проходившую через Нее неким твердым и острым предметом. Все равно, что точки звезд становятся полосками при световой скорости.

-Держи, это тебе, - с довольной улыбкой Рома протянул Ей ключи от автомобиля, - Заслужила.

Да, Она действительно заслужила его подарок. Уже только за одну лишь разницу с ним в возрасте на полтора десятка лет. Уже только за одну лишь свою стать, за одно только лишь желание Ромы стискивать Ее в своих объятьях желанную, хорошенькую, сладенькую, еще девочку.

Благодаря Роме Она чувствовала себя какой-то полноценной, какой-то уверенной. Он не стеснялся тратиться на Нее финансово, стремясь подчеркивать Ее природную женственность, Ее природную красоту. Туфельки, платья, украшения Она должна была выглядеть женщиной. Не просто женщиной, но красивой молодой женщиной. И Ей ни в коем случае нельзя было его терять. Она должна была быть рядом с ним как можно дольше. Всегда.

Что касается Ее умения управляться с автомобилем, то Она продемонстрировала некоторые водительские способности.

Конечно, можно, как говорится, и зайца научить курить, и, по большей части, Она и автомобиль не должны были бы быть единым целым, однако Ее стремление к состоянию полноценности каким-то непонятным образом положительно воздействовал на Ее сознание, благодаря чему Она без особых трудностей освоила и теорию, и практику вождения. Рома тоже помогал Ей на дороге первое время после экзамена, который был им, естественно, кому нужно проплачен.

Рома сам подарил Ей машину, и Она пока не просила его об этом.

Нужна ли была Ей машина? Конечно же нужна. Просто потому, что Она не должна была ходить ногами или кататься в этих душных маршрутках, не для того Она цвела, чтобы разбазаривать свою женственность и утонченность в обществе стариканов и маргиналов, которые вынуждены написаться в стельку после бесцветных трудовых будней за двадцать тысяч в месяц. Это Ей еще нужно было доплачивать за Ее утонченность, женственность, ухоженность, от которой Рома был в восторге. Он потому и не женился, что у него была Она.

Она была типичной мадам современности двадцать первого столетия, желавшей быть поближе к благодетелю с большим карманом. Рома это знал, и нисколько не осуждал Ее за Ее амбиции, нисколько не упрекал, нисколько не высказывал.

Рома хотел видеть Ее рядом с собой. Рома старался не отпускать Ее, Рома умел быть с Ней нежен и осторожен. Рома обходился с Ней как с родной дочерью, едва ли не сдувая с Нее пылинки. Рома ЗНАЛ, что ей было нужно.

И Рома оказался с Ней ровно за всего лишь одно мгновенье до страшного сокрушительного удара двадцатитонного груженого грузовика.

-Подожди, - сказала Она растерянно, не в силах угомонить сумбур в голове, возникший в связи с последними мгновениями, пронесшимися перед Ее глазами так, будто Она пережила их на самом деле.

-Что-то не так? спросил Рома.

-Убери, - и Она отвела его руку с зажатыми в ней ключами в сторону.

Она была уверена в том, что Ее смерть, можно сказать, схватила ее за руку вот только что, и Она еще не успела осознать, что в эти мгновенья с Ней происходило. Потому что Она помнила этот переход обратно во времени по воле чего-то или кого-то, потащившего Ее куда-то назад. Как выяснилось, обратно в постель после секса и подарка Ромы в виде ключей от автомобиля, в котором Она секунды назад должна была умереть.

Как это возможно?

Что произошло с Ней?

Как Рома это сделал?

-Я видела свою смерть, - сказала Она, стараясь на него не смотреть, - Я видела страшную аварию, в которой должна была умереть. И еще я знаю, что я действительно была там в тот момент. Я знаю, что это было не видение.

Потому что Она помнила все, что происходило с Ней с того момента как Она взяла эти ключи из его рук, чувствуя неподдельный восторг от такого подарка, и до момента столкновения с грузовиком. Она помнила минуту, каждый час, каждый день, каждый месяц между этими двумя событиями.

-В последний момент перед моей смертью ты вытащил меня оттуда, чтобы вернуть в ту минуту, когда показал мне эти ключи, - рассказывала Она, - Каким-то образом время пошло вспять по твоей воле.

-Хм, - вздохнул Рома и отложил ключи на прикроватный столик, - В таком случае, я бы рекомендовал тебе перевести дух за свое чудесное спасение.

Он совсем не был удивлен. Во всяком случае, его сдержанная реакция вселяла в Нее так необходимую ей уверенность в восприятии окружающей Ее в этот момент реальности.

Она направилась в кухню, чтобы действительно перевести дух и откровенно чувствуя сильную жажду. Виноградный сок из забитого холодильника, кажется, сделал свое дело, позволив Ей взять себя в руки.

-Налей мне, - попросил Рома, явившись в кухню в темном бордовом халате с карманами и тапочках, и когда Она наполнила его кружку тем же виноградным соком, неожиданно продолжил, - Знаешь, у тебя выбор не особо богатый.

-Ты о чем? откровенно не поняла Она.

Рома неторопливо отпил из стеклянной именной кружки, насладившись холодным приятным ее содержимым.

-О том, что ты рассказала мне по поводу аварии, которой тебе удалось избежать, - наконец пояснил он, - Это событие действительно имело место совсем недавно. И я действительно сделал так, чтобы тебя не перемололо в фарш вместе с автомобилем. Но я не твой ангел-хранитель, на самом деле. Потому что альтернативой твоего столкновения с тяжелым грузовиком служит жертвенный алтарь во имя кровожадной сущности, порожденной алчностью жрецов, ради которых бестолковая толпа пойдет на верную смерть.

-?!

-В данный момент другую тебя держат в особой комнате в жертвенном храме, откуда тебе предстоит отправиться прямиком под нож мастера, вырезающего сердца подобных тебе жертвенных агнцев. В эту саму минуту моего повествования другая ты так же слушает меня, добровольно избравшая свою участь быть умерщвленной под взором множества глаз и одобрительных возгласов. Точно так же как и она, добровольно пожелавшая отдать свое сердце на сожжение в священном огне, ты сделала свой выбор, приняв от меня ключи и приведя ее на смерть.

Реальность вокруг Нее как-то дрогнула, моргнула, преобразившись во что-то иное и темное, освещенное дрожавшим и мерцавшим светом множества факелов на стенах просторного помещения, о котором говорил Рома. Всего миг длилось это преображение, но этого времени оказалось достаточным для того, чтобы Она обнаружила на его месте огромную человеческую фигуру в длинном до пола черном балахоне с откинутым капюшоном. То был некий черный силуэт, лишенный лица, и оттого в нем отсутствовало все человеческое. Он будто явился из какого-то иного бытия, привычного Ей даже в этой искаженной форме.

Она же смогла отчетливо разглядеть и большую ванну, наполненную водой и множество кремов и косметики на особых полочках на стене рядом с ванной. Она должна была быть максимально ухоженной для совершения этой жестокой процедуры, ожидавшей Ее совсем скоро.

-Кто ты? смогла лишь спросить Она в своем заточении, понимавшая, что покинуть это ужасное место Ей уже не удастся.

-Не более чем последствия принимаемых решений, всю силу которых получаю от таких как ты - берущих на себя смелость, но тонущих под ее тяжестью. Это место мой дом, который никогда не был пустым и не опустеет и впредь.

-Я обречена? только уточнила Она задрожавшим голосом, - Ты это хочешь сказать?

-Прости, я только принимаю выбор.

-И сколько у меня остается времени? теперь Она уже не могла сдержать слез.

-Очень и очень мало. Можно сказать, почти нет. Тебе необходимо сделать этот выбор.

Умереть красавицей козочкой, перемолотой в нечто бесформенное вместе с грудой металла и пластика или же красавицей овечкой, принесенной в жертву на виду у толпы хорош выбор.

Но как бы ни был тяжел и горек он, даже при всем его безумии Она могла оценить обстоятельства своей предстоящей участи. Она очень легко представила себе всю последующую цепочку событий после этой страшной аварии с Ее участием на дороге. Сухой отчет сотрудников дорожной автоинспекции и медиков с их аханьем и оханьем по поводу возраста и внешних данных женщины за рулем, от которой практически ничего не осталось, бездушное и механическое сообщение о трагедии родителям. Она станет статистикой, возможно, каким-нибудь учебным пособием для тех, кто увлекается ДТП, изучая подобные события или просто просматривая их в Интернете.

Все потому, что Ей хотелось почувствовать себя полноценной в этой жизни. Все потому, что у Нее были возможности стать таковой, и Она использовала их, оказавшись рядом с Ромой, у которого были деньги на Нее. С Ромой, у которого было желание дать Ей то, что Ей требовалось. И Рома давал Ей то, что Ей требовалось, то, что принадлежало Ей по праву рождения. То, что должно было подчеркнуть Ее статус если не королевы в этой жизни, то особенной точно. Да, Она считала себя особенной среди особенных, которым удалось зацепиться за карман, что уже позволяло им выбраться из категории нищебродов.

Она же была лучше прочих особенных. Просто из-за того, что Она была рядом с Ромой, который дорожил Ей.

Да, дорожил Ей для того, чтобы в один прекрасный момент предложить Ей смерть. Принести Ее в жертву, на что Она, естественно, дала согласие. Нет, Она понимала, что Рома подарит Ей машину. Все прочие Ромы, Пети, Саши, маси, пуси дарят своим милым козочкам машины, по-другому просто не работает, и рабочие и губы и передок ВСЕГДА оборачиваются заветными ключами. В случае же с Ромой, у которого не было ни жены, ни детей, хотя возраст его уже требовал наличие семьи, Она могла рассчитывать и на ключи от квартиры, какой там, нахуй, автомобиль. Она вполне могла рассчитывать стать женой, щедро одариваемой подарками.

А ведь получалось так, что Она практически ничего не знала о нем.

И то, что произошло с Ней, то, что Рома предложил Ей, продемонстрировал Ей, оказалось для Нее неожиданностью. Хотя почему неожиданностью?

Где-то глубоко внутри про себя Она знала, что ей однажды придеться заплатить за его щедрость. За все в этой жизни приходиться платить. И нахуйпосылательство своих собственных родителей, о которых Она забыла, окунувшись с головой в Ромин карман, ее надменность и презрение, мол, фу, чё это за отстой, это была только половина цены.

И все это время Рома, кажется, готовил Ее к этому выбору, результатом которого должно было состояться самое главное событие в Ее жизни. Будто Рома знал Ее как облупленную, чтобы усомниться в этом выборе.

Но как Рома сделал это?

Какой конкретно Рома обладал силой, о которой упомянул, раскрывшись перед Ней, представив себя настоящим, от которого Ей должно было бы стать жутко, но, несмотря, на все обстоятельства, которые окружали Ее сейчас, Она все еще чувствовала искренне тепло Ромы по отношению к Ней? Силой, полученной им от Нее? Она начала понимать ответ на этот вопрос только когда образ Ее, разложенной нагой на забрызганном кровью алтаре, ухоженной и подготовленной к убиению Ее на глазах множества свидетелей, для которых это действо имело очень большое значение, обрел для Нее некий смысл. Рома предложил ей этот выбор для того, чтобы Она хотела оказаться нагой на жертвеннике.

Но значило ли это, что Она была единственной, кому Рома предлагал этот выбор? Может быть, поэтому Рома до сих пор не был женат?

А, впрочем, какая, к хуям собачьим, разница: Она все равно уже не жилец.

Все, что предлагал Рома сейчас умереть как-то более с почестями, более значимо. Не так глупо и безвестно, что ли.

Ухоженная молодая красавица, сердце которой будет представлено ожидающей его толпе, ожидающей благословение навязанными ей богами. Интересно, а как было снаружи освещенных факелами стен? Где оказалась Она, благодаря воле Ромы?

-Тебе надо подготовиться, - кажется, понял он Ее ход мыслей в пользу предложенной Ей альтернативы ужасной аварии.

-Что снаружи? только спросила Она в ответ.

-Свет. Много мягкого света, не режущего глаза. Ты обязательно испытаешь на себе взгляд множества глаз. Я буду рядом с тобой до самого конца, - тепло уверял Рома, - Не бойся, будь сама собой.

Она понимала его.

Она понимала, что тот исход, который ей предлагался, был намного лучше ужаса распидорашенного в хлам Ее прекрасного тела.

И еще Она верила Роме. Он определенно оставался с Ней даже в момент неизбежной и близкой смерти. Он однозначно не винил Ее за то, что с Ней произошло в конечном итоге ее стремления прыгнуть за руль. Кем бы он ни был, какой бы силой он не обладал, Она продолжала чувствовать его тепло, обращенное к Ней.

Зачем Ей нужно было знать о причинах его холостяцкого образа жизни? Зачем Она строила предположения и задавала эти вопросы о том, как и что? Рома продемонстрировал Ей свое умение и обозначил условия, что еще Она должна была знать?

А еще Она чувствовала эту связь, представленную Ей так внезапно.

Рома позволил Ей опуститься в ванну в приятную теплую воду перед предстоящим действом Ее умерщвления. И оказавшись одна в благосклонно настроенной к Ней воде, ожидавшей свою очередную гостью, Она, вдруг, почувствовала присутствие кого-то еще, внезапно оказавшегося совсем рядом с Ней.

Настолько рядом, что Она поняла, что этот кто-то был внутри Нее.

Стоило Ей лишь закрыть глаза образы Ее самой, о которых ей было доселе неизвестно, замелькали один за другим навроде полнометражного цветного кино.

Она с малых лет готовилась к этому моменту оказаться на забрызганном кровью прошлых подобных Ей красавиц жертвеннике. Как будто Она с самого раннего детства понимала, что другой участи у Нее просто не может быть. Ведь Ей с самого детства внушали, что Она прекрасна, что Она просто ангел во плоти, задача которого сводить с ума и внушать чувство постоянного долга. С Ней с детства обходились как с какой-то принцессой или королевой, ну или кто там еще голубой крови? Она была женщиной, а значит должна была иметь какие-то преимущества, которых не может быть у мужчин. Больше внимания, больше заботы, больше материальных благ, больше солнца и света, больше тепла и любви. В Ней был заключен целый мир, даже больше, целая Вселенная. И только Она могла решать его участь.

С детства Ее баловали всей этой обходительностью, чего не хватало Ей в реальности. Хотя в реальности Она вела себя вполне оправданно для той, кто был обласкан заботой и опекой настолько, что весна, солнце и яркие душистые цветы никогда не оставляли ее. Она была прекрасна с самого своего рождения, и красота Ее только набирала свою силу, с каждым мгновеньем делая Ее все утонченнее и женственнее. Природная красота будто отделяла Ее от привычного мира, вселяла в Нее особое восприятие окружавшей Ее действительности. Природная красота Ее будто насыщала окружавший мир неким унынием.

О, да, с юных лет Она считала себя избранной.

И Она имела право на все самое лучшее, что могло быть в этой действительности.

Она готова была отдать не только одно лишь свое тело, но душу, на что так же имела право, в отличие от всех остальных.

Она была единственной и неповторимой. И только самые избранные, отмеченные даже не людьми, но богом, самой Вселенной, могли бы коснуться Ее индивидуальности, Ее неповторимой природной сущности, Ее природной женственности. И только Она могла назначить за это цену, которую невозможно было бы оспорить.

Ведь только рядом с кем-нибудь из них Она могла раскрыться вся целиком.

Не для всех и каждого, но только для избранных самой Вселенной, которых было не так уж и много среди грубой серой бесконечности.

С детства Она понимала, что подлинная сила Ее заключалась у Нее внутри. И оттого Она чувствовала этот сладостный трепет, и сердце Ее билось сильнее и звонче. Она чувствовала добрый свет, такой же теплый, каким был с ней Рома все это время и даже сейчас.

С детства Она понимала свое главное предназначение в жизни, которому не изменяла до самого своего появления в храме. И когда Она переступила его порог, облегчение охватило Ее.

Тот, один из немногих, кому было позволено прикоснуться к Ее подлинному природному естеству, казалось, стал наивысшей точкой Ее пребывания в этом унылом мире, после преодоления которой у Нее был всего лишь один путь. Она должна была позволить Роме представить Ее если не всему мирозданию, то точно тем, кто оставался в нем другими избранными, наполняющими его своим светом и красками.

Она должна была представить серому мирозданию свое сердце, должна была доверить свое сердце рукам того единственного, кому было позволено прикоснуться к Ее подлинному естеству.

Она понимала сейчас, находясь в теплой и благосклонной к Ней воде, что Рома и должен был провести этот ритуал с Ней, как он сделал это прежде, подарив Ей злополучные ключи от автомобиля.

Именно Рома должен был представить ее сердце на обозрение ожидавших этого момента восхищенных взглядов.

Она пришла в храм ради него, кажется, зная о том, что именно он будет встречать Ее там.

И после того, как Она вылезла из ванны и привела свое лицо и тело в идеальный вид, Рома поднял Ее на руки, чтобы нагой отнести и разложить Ее на жертвеннике. Она действительно увидела свет, поглотивший, казалось, ее саму, настолько он был плотен. Она действительно чувствовала на себе множество восторженных взглядов, с каждой минутой все больше вкушавших предстоящее действо.

И вот Она оказалась на твердом изваянии, и даже не потребовалось никаких кандалов, что удерживали бы Ее недвижимо на одном месте от возможной боли, которой просто не могло быть. Она сама расправила руки широко в стороны, и тогда острый нож поднялся над ней.

-Я не первая на этом ложе, верно? вдруг спросила Она, и свет вокруг Нее неприятно пошатнулся, будто уличенный в обмане.

9. Обезьяна

В последнее время сон становился для Него все большим и единственно успокаивающим периодом Его жизни. Не просто периодом, который доставлял Ему столь необходимое умиротворение, но верным союзником, всегда приходившим Ему на помощь и всегда помогавшим.

Во сне не было никаких обезьян, которые тянули бы Его в свою стаю. И хоть сны были самыми разными, и могли как привести Его в восторг при пробуждении, так и до холодного пота напугать, в них всегда принимали участие разумные люди. Или же те, кто называл себя таковым.

Реальность же Его пугала.

И с каждым новым днем реальность пугала Его все больше и больше, постепенно становясь черной и отвратительной бездонной пропастью, дном которой служило окончательное Его сумасшествие. И его Ему было просто не достичь в силу более вероятной смерти. Потому что Его пугала альтернатива утратить рассудок, при которой Он все равно был бы жив и продолжал бы наблюдать этот безжалостный обезьянник.

Да, вот именно, что обезьянник.

И самыми яркими его симптомами являлись просто бесчисленные айфоны, смартфоны, айпады, которые Он наблюдал практически повсеместно: на остановках общественного транспорта, в метро, в салонах маршрутных автобусов и в такси, в офисах, на лавочках в парках, в кафе и барах, в ресторанах. Повсюду там, где было скопление вроде бы людей разумных, некогда живо общавшихся друг с другом на вполне понятном языке, умевших считать в уме, умевших отличать откровенный мусор от ценности в музыке и литературе, вообще в искусстве.

Кнопкотыки и пальцедвиги с самым серьезным видом листающие посты откровенных дегенератов, жаждущих прославиться как можно сильнее на весь мир и набирающие не менее безумные тексты в сообщениях друг другу, чьи выражения лиц все больше напоминали Ему обезьяньи морды, откровенно не понимающие происходящее прямо у них перед глазами.

Он видел и слышал достаточно много осуждающих подобный образ существования тех же комментариев на просторах всемирной информационной Сети. В том же метро или в вестибюле офиса, в котором Он работал уже не один год, Он наблюдал оторванных от действительности существ, чье внимание было полно сосредоточено в такую же бездонную пропасть. А сколько было детишек, едва ли не младенцев, да и таких Он уже наблюдал не раз, хнычущих возле витрины с новенькими айфонами, каждая новая модель которых практически не отличалась от предыдущей, а каждый новый ажиотаж вокруг так называемого следующего поколения той или иной серии являлся обычным лохотроном на откровенно ебанувшихся двуногих приматах, называющихся людьми только по физиологическим признакам.

У Него самого никогда не было никакого айфона, никакого смартфона, никакого андроида, тем более такого, за который так называемые соображающие двуногие создания с обезьяньими хвостами, что Он воочию наблюдал в последнее время, отдавали по две-три месячных своих зарплаты, что требовали от них упорного труда. Еще больше Его пугали такие, кто ожидал выхода очередной модели как модники, стараясь оставаться в тренде, идти в ногу со временем, сдавая устаревшую версию и доплачивая за вот только-только появившуюся на прилавках магазинов. С ужасом Он наблюдал по телевизору или там же, в Интернете, совсем отмороженных созданий, конченых обезьян, устраивавших давку ради приобретения очередной новинки, едва завезенной в специализированный магазин, так называемый салон.

Вот перед запертой дверью собирается с самой ночи толпа. Представители ее готовы друг друга затоптать и ведь действительно могут такое сделать, если чуть проебешь момент, обезумевшие из-за железки и пластика.

Что уж там говорить, обезьяны убивают друг друга за этот электронный ошейник.

А все почему?

Что внутри этой самой настоящей адской машинки такое, что отключает элементарное мышление? Интернет? У Него был проводной Интернет. Видеокамера? Нахуя? Собой любимым кого-то удивить? Или заниматься на камеру откровенным дрочевом с целью получить просмотры и одобрительные оценки от бестолочей, которые это смотрят? То есть десять минут, хуй с ней, даже пять, потраченных не на какую-нибудь умную книжку, не на какое-нибудь полезное занятие по дому или в огороде, даже не на живое общение с родными и близкими людьми, которые, буквально, под одной с тобой крышей, менее ценны в сравнении с просмотром онанирующего на камеру долбоеба. Хотя, на самом деле, не совсем ясно кто более долбоеб, поскольку вот такие дегенераты научились зарабатывать реальные деньги на своих кино при помощи пустоголовых приматов.

Телефон должен быть телефоном, а никаким центром развлечений, телефонная связь его прямое назначение. У Него был настоящий мобильный ТЕЛЕФОН, с кнопками, определенное нажатие которых позволяло общаться с друзьями, с родными и близкими Ему людьми, которым могло потребоваться от Него что-либо, или же которые могли бы дать то, что требовалось Ему. И Он определенно не чувствовал каким-то ущербным, хотя у Него имелись все возможности приобрести последнюю модель айфона или хотя бы какую-нибудь из недавних, с тройной камерой и ультра тонким экраном. Данная херобора занимала целую ладонь и всю щеку при приложении ее к уху. И нахера нужна такая бандура?

Но ведь большинство пристрастилось именно к такой хероборе.

Доступность ее настолько, что бестолковые приматы идут даже на такой шаг как деньги в долг под проценты ради приобретения этого устройства.

Уж сколько сказано и сколько раз доказано, что подобные устройства и отслеживаются, и обладают вредоносными для здоровья свойствами, и просто вызывают стресс и переживания, мол, как бы не проебать, как бы не спиздили. Но нет.

Цифровизация.

Прогресс.

Достижения и развитие человечества.

Достижения и развитие человечества в обратную сторону, и Он убеждался в этом лично, наблюдая вокруг себя целый обезьянник. Хуже того, Он вокруг себя целый цифровой концентрационный лагерь, в который большинство лезло добровольно, желая добровольно утратить то, что отличает человека разумного от обезьяны.

Айфон в подарок, Гугл в помощь, Президент все разрулит.

Лично Он наблюдал в маршрутном такси женщину, смотревшую через айфон откровенный минет и жесткую долбежку в задницу. А если вот так понаблюдать за большинством, уткнувшимся в экраны своих айфонов, можно сразу определить людские слабости.

Но ведь ради слабостей и запущен этот жестокий беспощадный конвейер. И Он понимал это со всей ясностью своего ума, который пока еще был у Него, отчаянно сопротивляясь цифровому концлагерю, устроенному ради контроля тупеющего обезьянника. А обезьяны и рады утратить все людское, что было в них однажды. Обезьяны рады снимать на камеру телефона любую трагедию, даже чьи-то физические мучения, вплоть да убийства, когда вместо оказания помощи важнее получить классную картинку в кадре. А нередко ради нее может и устроиться трагедия. Что-нибудь сломать, разбить, скрутить, свернуть, и естественно, что это что-нибудь, что принадлежит кому-то другому. Не столько ради, как говорится, прикола, сколько ради получения лайков в Интернете. И ведь даже есть те, которые в комментариях под этими роликами высказывают недовольство неудачным ракурсом, звуковой дорожкой, и тем-то и тем-то. Мол, в следующий раз сделай видео получше.

Он наблюдал некое всеобщее и практически неизлечимое поклонение этому устройству, утратив которое, вдруг, человек (в плане физических своих отличий от дикого зверя) приходит в какое-то бесноватое состояние, отключенный от цифрового наркотика. Все равно, что раб с цепью на шее неожиданно не обнаруживает ее, что приводит его сознание в когнитивный диссонанс от неестественности естества. Мол, так не должно быть, как же я мог жить без рабских кандалов? Это же уму непостижимо. Столько же денег вложено, ради которых я въебываю как папа Карло, и все для того, чтобы просто взять и проебать где-то по невнимательности, где-то по пьянке, где-то по глупости.

И тогда может начаться самый настоящий психоз, граничащий с жаждой крови.

Сколько же Он наблюдал нытья по поводу, мол, денег нет, мы бедные и несчастные, сами не местные, подайте Христа ради. Все в таком духе. Вот только все это нытье по поводу денег касалось не пропитания. Потому что на кассах будто последний раз в жизни есть и пить предстоит. Даже предновогодний ажиотаж на алкоголь, где прямо с тележками, набитыми вином и водкой очередь, не так тесно. Денег нет, но вы держитесь коснулось отнюдь не еды.

На айфон не хватает. Вот прямо пиздец как он нужен. Я лучше день поголадаю (мол, для здоровья даже полезно меньше жрать), зато завтра вот точно айфон куплю.

Потому что вот у всех есть, а у меня нет. Не хочу быть отсталым, не хочу выделяться, могут засмеять.

И критическое мышление, вообще всякое мышление стопорится, и дальше только стадный инстинкт принадлежности к своим, у которых развилось и только прогрессирует кнопкотыканье и пальцескольжение.

А дальше - больше.

Как бы развитие цифровых технологий, вброшенное в массовое потребление, доступ к которым достаточно и намеренно облегчен, постепенно перерастает из развлечения в потребность. В необходимость. Добровольное навязывание обезьянам, ставшим таковыми на протяжении всего нескольких лет, цифры, внушение о необходимости ее в технологически развитом будущем, по факту свершаемом самими обезьянами как подопытными существами под наблюдением определенных лиц, чьи карманы не могут опустеть по определению, переросло уже в открытые намерения устроить для обезьян цифровой загон. Самый простой пример оплата на кассе через айфон или смартфон.

И у Него, не имевшего ни айфона, ни смартфона, уже не было возможности подобной оплаты.

Или другой пример возможность отследить местонахождение в данный момент времени маршрутного такси или автобуса, в ожидании которых Он проводил немало времени на остановках общественного транспорта. При этом Он мог хотеть в туалет. И это хорошо, что Он пока еще был относительно молод, и мог потерпеть, если, конечно, неподалеку не было подходящего места, чтобы справить естественные надобности.

Его пугало вот это обезьянье безмолвие. Как будто не было никого больше рядом с Ним, кто понимал бы Его, кто разделял бы Его опасения и ужас от осознания происходящего.

Но неужели все было настолько плохо?

Например, сколько-то раз Он прибегнул к помощи хорошего знакомого, который через айфон заказал на одном из популярных онлайн-магазинов вещи, необходимые Ему в быту (проще говоря, тряпки), с подобранным Им лично визуальным оформлением. И тот же хороший Его знакомый оплатил товар при получении при помощи своего айфона. Еще Он мог заказать доставку еды и Ему том числе в офис. Так же через айфон своего коллеги по работе. В противном случае, Ему бы пришлось безуспешно обегать городские рынки и торговые точки, мало кто из владельцев которых (если вообще таковые были) хотел привезти шмотье на заказ, или же Он должен был самолично бежать в продуктовый магазин или столовую за обедом себе на рабочем месте.

Но опять же, все эти виртуальные плюшки, ну, или плюсы цифровизации привычного Ему быта, были так же навязаны большинству, получавшему блага развития цивилизации после навязывания людям чего-то еще, требующего от них больших трудовых затрат.

Как правило, вот эти самые блага цивилизации, можно сказать, все до единого, упрощающие привычный быт или позволяющие отдохнуть после тяжелых монотонных будней, предлагались одними и теми же личностями, обычно ради извлечения все той же прибыли. Так было, например, с появлением кос вместо серпов, позволявших скашивать больше травы, а значит увеличивающих ее объем на корм скоту на фермах. Или, например, появление мобильной связи вместо стандартной АТС, упростившей возможность связываться с родственниками, разделенными тысячами километров друг от друга. Разумеется, за это упрощение люди готовы были платить и платить. А еще сотовая связь предложила всяческие услуги комиссию, что обозначило еще больше прибыли сотовым операторам. Или, например, придумываются болячки и пандемии, якобы, передающиеся дикой природой людям, чтобы потом людям предлагалась всякая шляпа (нередко, действительно опасная для здоровья), за которую они бы так же платили.

И так происходило во всем.

Электронный концлагерь и немереное количество айфонов и смартфонов, обеспечивающих его устройство к Его ужасу только расширял свои владения, пробираясь в каждую отрасль, в каждую структуру, где Он привык к обычной бумаге и, по старинке, к живому общению.

Потому что айфоны и айпады являлись всего лишь промежуточной точкой. И задачей их было приучение обезьян к оцифровке собственных личностей, к оцифровке их индивидуальности. И снова, чтобы к каждой бестолковой обезьяне имелся индивидуальный подход, чтобы втюхать и впарить всякую ненужную ей хуету, чтобы был доступ к ее карманам, чтобы обезьяны работали только за еду и элементарные, более-менее нормальные условия для удовлетворения естественных надобностей. Чтобы безмозглые обезьяны плодили новых бестолковых обезьян, готовых рассказывать о себе все самые сокровенные тайны во всех этих социальных сетях и сообществах.

Ведь обезьяна даже не сможет два и два сложить в уме, обязательно обратится к этой железке с кнопками и сенсорным экраном, чтобы за нее посчитала машина.

Это где-нибудь среди аристократов школы уже перестали иметь привычное значение, и дети познают и изучают мир на практике.

Повторимся, среди аристократии.

Потому что аристократия в принципе не может стать пустоголовыми обезьянами.

Он с ужасом понимал, что кто-то причислил к обезьяне и Его самого. Мол, ты можешь оттягивать неизбежную оцифровку твоего сознания, при которой от тебя прежнего не останется нихуя человеческого. Ты будешь файлом на жестком диске, а с файлом можно делать все. И ты БУДЕШЬ делать все, что тебе будет сказано. Только лишь потому, что большинство бестолковые обезьяны. В противном случае тебе просто не быть.

Такова была реальность, от которой Он стремился спрятаться в мире сновидений.

Железка рушила окружающий Его мир, который Он стремился так сохранить в своем сознании. Железка рушила людское сознание уже с юных лет, с самого рождения.

Этот мир больше не мог оставаться для Него приемлемым.

Когда-то Он ознакомился с сольным музыкальным повествованием английского музыканта и автора песен Джорджа Роджера Уотерса под названием Развлекшиеся до смерти. Данный музыкальный альбом, по сути представлявший цельный глубокий рассказ об американском образе жизни, заканчивался мрачным предупреждением о внеземных антропологах, бесспорно выведших единственно верную причину завершения человеческой цивилизации развлеклись до смерти. Главным героем данного произведения стала все та же обезьяна, тупо пялящаяся на звезды в небе и в экран телевизора. Так вот, это было не совсем верное предсказание, посланное музыкантом людям.

Потому что еще раньше Он видел знаменитую киношную дилогию о терминаторах, посланных из будущего (именно дилогию, поскольку все, что было снято на эту тему после с целью превратить серьезное кино в сериал ради денег), и в первый раз эти фильмы Его действительно напугали. Он слишком остро воспринял предупреждение человечеству об опасности роботизации и развитию высоких технологий, таких как искусственный интеллект.

И уже тогда Он начал понимать, что это кино было не просто предупреждение, напрямую указывающее на чьи-то намерения построить в реальности именно такое будущее, ради чего американский потребительский образ жизни, превращающий человечество в обезьянье стадо, так усиленно распространялся и насаждался по всему миру.

Потом Он ознакомился с идеями трансгуманизма: перемещения человеческого сознания в цифровое пространство. Нечто вроде вечной жизни, не дающей покоя самой-самой элите в рядах аристократии, по факту, владеющей финансовой полнотой власти, что только усугубило Его осознание собственного существования в тонущем в электронной пропасти мире.

А может быть, это с Ним было что-то не так?

Может быть, Его человечность имела под собой нечто большее, чем физиология и привязанность к природному естеству? Может быть, это был не просто страх, не просто инстинкты, четко предупреждавшие Его держаться подальше от края этой пропасти, в которой Его сознание просто распадется на нолики и единички?

А может быть, многое из того, что Он знал об этом мрачном будущем, которое давно наступило, было обычным пиздежом, требующим от Него бояться и даже ненавидеть?

Да, Он понимал, что где-то и что-то действительно пиздеж, где-то что-то приукрашено, переврато и перекручено. Он понимал, что пропаганда и все такое в этом духе.

Вот там враги, у которых одна цель покончить с его Родиной, в том числе, с Ним самим, с целым народом. Вот там враги, которые варвары и существуют по варварским законам и обычаям, необразованные, тупые, но крайне злобные и жаждущие захватить весь свет. Их технологии крайне враждебны по отношению к роду людскому, их технологии от Лукавого, от самого Дьявола, прямиком из Преисподней.

Но вот эти технологии уже много лет Он видел на прилавках магазинов на своей Родине, пользующиеся массовым спросом, продающиеся без всяких ограничений. Конечно, огромнейший процент этой продукции являлся качественной (хотя и не всегда) подделкой, предназначенной только на экспорт оттуда, где все это собиралось и конструировалось.

Впрочем, подделка подделкой, но смысл не менялся.

Хоть подделка, хоть оригинал людям было похуй какие кнопки нажимать для получения необходимого ответа на задачки из третьего класса по арифметике, и по какому сенсору водить пальцами, перелистывая странички в социальных сетях в поисках очередного мастурбатора на камеру за деньги.

Люди ХОТЕЛИ быть обезьянами. Люди ХОТЕЛИ переложить свои умственные способности на машину, люди ХОТЕЛИ засирать свои головы всяким непотребством, всякой бессмысленной хуйней, подавляя свое умение пользоваться собственном рассудком.

И их было большинство.

И Он ничего не мог поделать с этим.

Лишь сон позволял Ему расслабиться. И в последнее время Его сон становился все глубже и крепче, будто в конце дня Он проваливался глубоко в бездну, будто Он уставал так, как никогда раньше. Что-то происходило с Ним, с Его здоровьем в последнее время. Что-то, что являлось последствиями Его подлинных и сильных переживаний по этому поводу в первую очередь. Его ведь мало интересовали прочие вопросы, в том числе, Его собственная жизнь.

Это правда, что Он не хотел создавать свою собственную семью, которую просто не смог бы уберечь от неизбежности электронного концлагеря, куда так не хотел сам. Именно эта проблема была основной и единственной, которая отталкивала Его от физической необходимости продления самого себя в собственных детях.

Он много раз слышал высказывания по поводу вырождения Его национальности, Его рода вот так, путем образования на Его Родине электронного концлагеря, путем содержания в нем рабов, альтернативой чему и было это вырождение. И Он, да, предпочел бы именно вырождение этому рабству.

И сон, казалось, был верным средством для свершения такой альтернативы.

И в Его снах, наполненных людьми и событиями, происходившими и совершаемыми ими, Он чувствовал себя той самой обезьяной, хвост которой видел собственными глазами не один раз.

Нет, Он понимал, кто Он, что Он был человеком разумным в своих снах, но каким-то странным образом Он чувствовал себя бестолковой неразумной обезьяной, вынужденной что-то наблюдать своими собственными глазами без возможности участия в том или ином действе, безропотно принимающей любую участь, становившуюся все реальнее ночь за ночью.

10: Петух

Он услышал этот звук совершенно отчетливо, со всеми насыщающими его частотами, так, как если бы издавал этот звук сам. Звук ворвался в Его сон совершенно внезапно, вторгся, можно сказать, просто вероломно, представившись неестественным элементом сюжета сновидения, способным сбить с толку самого эксперта, занимающегося изучением этого вопроса человеческой жизнедеятельности.

И проснувшись, разбуженный этим звуком, Он совершенно не понимал, что вернулся в реальный мир. Почему-то Он чувствовал неприятные мурашки по всему телу, будто вырвался только что из какого-то кошмара. Хотя никакого кошмара Ему не снилось, и это Он помнил совершенно точно.

И вот Он открыл глаза и посмотрел на часы третий час ночи.

И вновь раздался этот звук. Очень мерзкий, очень противный, режущий слух, режущий сознание. Звук напоминал визг металла, разбитый на небольшие фрагменты. Как будто петушиное кукареку, в точности повторяющее крик домашней птицы в самую рань где-то на селе, к чему трудно привыкнуть после суетной городской жизни.

Это было очень необычно и странно, и, больше того, продирало до костей изнутри. Как будто Он сглатывал этот мерзопакостный визг, стремившийся распространиться по всему Его телу, пройти прямо по кишкам.

Он не мог определить источник этого звука, несмотря на то, что последний раздавался где-то очень близко, даже не с улицы, окно на которую не закрывалось Им ни дня с начала майской жары.

Он не только не мог определить источник этого звука, но этот звук так и норовил вгрызться в Его мозг как можно глубже.

Естественно, что Он не мог теперь уснуть. После третьего кукареку подобного визга у Него начала болеть голова. Кружка холодной воды из крана, дополнительно запертая в холодильнике, которую Он принимал каждое утро после пробуждения, слегка уняла боль, расплывшуюся по вискам и где-то в затылке.

Прошло, наверное, минут пятнадцать после пробуждения, и за это время нежданный звук повторился еще с десяток раз.

Лишь в какой-то момент у Него мелькнула мысль о том, что источник противного визга, не менявший ни громкости, ни своего местоположения относительно Его собственного местоположения в квартире, скорее всего, находился у Него в голове. И это открытие было наполнено множеством вопросов, но два из них выделялись на фоне всех остальных как и почему.

Словно некий петух закукарекал в Его сознании, голос которого не походил на естественный петушиный, лишь повторявший Его в паузах, но не более того.

На улице было сейчас прохладно и свежо, чтобы Он попытался вновь лечь с намерениями попытаться-таки уснуть.

Выйдя из квартиры в коридор, Он, однако, наткнулся на своего молодого соседа Андрея, с которым практически не общался, только на уровне здорово-привет. Несколько раз Он видел жену его, в принципе ничего такую, невысоко росточка, как и сам Андрей, впрочем.

-Ты тоже слышишь? спросил у Него Андрей, так же с помятым сонным лицом.

-Угу, - только кивнул Он головой, - Это в голове, точно. Че за херня происходит, понятия не имею. Пойду, выйду на улицу.

Похоже, то, что с Ним случилось и продолжалось на протяжении вот уже получаса, испытывал не Он один. И даже в тесноватой кабине лифта, Он услышал этот визг столь же ясно, что было все предыдущие разы.

На стекле входной двери Он вдруг обнаружил лист бумаги, которого не было вечером, когда Он пришел домой с работы. Когда хоть они успевают клеить свои объявления, мать их?

И это действительно было объявление, отпечатанное на принтере.

-Неуважаемые соседи, - вслух прочел Он негромко, - У меня очень тонкий слух от рождения. И я откровенно заебался слушать вашу ебучую музыку, ваши ебучие ремонты, вашу ебучую дурь. Видимо, рабочее время для вас праздник, не отнимающий ваших сил. Если вам друг на друга похуй, то и мне похуй на вас. Почувствуйте себя на моем месте. Почувствуйте, каково это не выспаться перед грядущим рабочим днем. Спокойной вам ночи.

Подобное послание было расклеено на дверях всех прочих подъездов дома. И пройдя вдоль него, Он обнаружил электрический свет почти во всех его окнах. Не спали все.

И Ему нетрудно было представить, что именно происходило сейчас с каждым жильцом дома, внезапно разбуженным противным звуком в голове.

Ну, причина стала Ему понятна: личная обида. Он и сам не раз становился свидетелем самого настоящего пиздеца, о котором говорилось в объявлении от анонимного жителя данного дома, терпение которого, кажется, подошло к концу. Перфоратор и молоток поочередно, то с одной стороны, то с другой, то с третьей с утра до вечера. Иногда даже после десяти вечера (пару раз Он слышал точно, хоть на очень короткое время), без обязательного перерыва продолжительностью в час. Нервы должны быть железные, нервы вообще должны быть. Или та же музыка и танцульки сверху, когда потолок просто дрожал, а то и с улицы, когда по желанию какого-нибудь охуярка умца-умца-умца-умца из сабвуфера его дров на колесах должна слушать не одна лишь площадка перед домом, а целая улица. Приходиться закрывать окна в дом, чтобы хоть как-то снизить уровень ухающих низких частот, что автоматом приводит к духоте.

Не раз Он жалел в эти минуты об отсутствии у Него винтаря, чтобы ебнуть подобных меломанов к такой-то матери, когда зла не хватало.

В подавляющем большинстве случаев с такими разговаривать просто не получается. Даже не не получается, а вообще не имеет смысла.

-До десяти/одиннадцати можно, так что похуй, - самое популярное посылание идти куда подальше в мягкой форме в ответ на претензии.

А если речь идет о пьяных дегенератах остается только физическое воздействие, к которому он не был приучен, наивно полагая, что всегда можно договориться без применения силы.

И вот, как говорится, на тебе.

И самый важный вопрос как?

Потому что это действительно было не просто необычно, но с трудом воспринималось в принципе. Ему было трудно понять этот процесс, результатом которого являлись мерзкие звуки в Его голове.

Но в голове не только Его одного.

И все это походило на какой-то сон, на некую нереальность, слишком, СЛИШКОМ похожую на явь.

Но даже во сне должен был существовать источник этого явления, принцип которого сводился к воздействию на сознание множества людей этого неприятного звука, вновь и вновь рождавшегося в их головах по чьей-то воле. И тот, кто оставил свое откровенно враждебное послание на входной двери каждого из трех подъездов высотного дома, введенного в эксплуатацию, между прочим три с половиной года назад со всеми вытекающими отсюда последствиями, однозначно проживал в нем.

Вопрос, как давно?

Потому что Он и сам въехал в этот дом всего полгода назад, и ничего похожего на то, что происходило с Ним сейчас, не испытывал.

У Него было много мыслей в гудевшей до боли от то и дело происходящего визга голове. И что сейчас происходило в каждой квартире злополучного дома, оставалось только гадать.

Он прошел вдоль фасадной части и вышел на детскую площадку с качелями, турниками, горками, и веревочными лестницами, и накрытыми от дождя лавками, занятыми по вечерам мамочками с детьми. И на одной из них Он увидел человека, сидевшего с вытянутыми вперед ногами. Человек сидел в летних шортах, но с голым торсом и без обуви. Рядом с ним на лавке стояла пластиковая полторашка, из которой он время от времени делал глоток.

В руках же человека, в котором Он по приближении к лавке распознал молодого парня плотного телосложения и с небольшим пузиком, находился мобильный телефон, откуда раздавалась незнакомая Ему ритмичная мелодия. И молодой человек полностью был ей поглощен, чуть заметно дергая лохматой и давно просящей ножниц парикмахера головой в такт электронной музыки, лишенной текстовой части.

Он же видел это малого впервые. И на каком-то интуитивном уровне Он чувствовал, что этот парень имеет самое прямое отношение к этому визгу в Его голове.

-Доброй ночи, - обратился Он к парню, стараясь, тем не менее, держаться правил приличий, - Как настроение? Что пьем?

-Морс, - охотно ответил молодой человек.

Он выключил мелодию и протянул Ему бутылку.

-Будешь?

Это действительно был клюквенный морс, холодный. Но так ли уж это имело значение, откуда парень его приволок?

-Спасибо, - поблагодарил Он, сделав пару живительных холодных глотков, на самом деле ожидая в бутылке алкоголь, и задал самый главный на этот момент для Него вопрос, - Ты из этого дома?

Молодой человек сидел к разбуженной многоэтажке спиной.

-Угу, - кивнул он.

-И давно ты здесь сидишь?

-Где-то с часу ночи, - пожал плечами парень, ничуть не раздраженный его вопросами.

-Не спится? не унимался Он, стараясь технично подвести хуй к носу.

-Три выходных впереди, так что еще успею, - непринужденно пожал плечами молодой человек, - А ты чего не в постели?

-Весь дом на ногах. Вон, во всех окнах свет горит.

-Нихуя себе, - усмехнулся парень, обернувшись назад и несколько секунд окидывая взглядом светящиеся желтым светом окна, - А что это такое оживление?

Молодой человек не смог сдержать улыбки.

-Я обнаружил на входной двери послание. Кто-то из жильцов дома пожаловался на свой чуткий слух. Кажется, то, что ты назвал оживлением, происходит по его воле. Ты ничего не слышишь? кажется, Его постепенно пожирало раздражение и в боль в голове начала усиливаться.

-Если ты про визг в голове, слишком похожий на петушиный крик, то уже нет, не слышу.

После его ответа Он вдруг понял, что не испытывает к молодому человеку никаких негативных эмоций. Как-то в одно мгновенье Он почувствовал какое-то внутреннее облегчение.

-Это ты сделал? спросил Он, понимая и ожидая единственно верный из уст этого человека ответ.

-А хоть бы и я, - спокойно сказал парень, не глядя на Него, и вновь отхлебнул из бутылки, - Вставай, просыпайся, рабочий народ, ёбаный в рот, ёбаный в рот. Кто рано встал того и тапки.

-И как у тебя это получается? не сразу спросил Он, понимая, что ничего не может сделать, чтобы заставить молодого человека понести наказание за этот визг в голове.

-Это такая фишечка, - только усмехнулся парень.

-Нехуевая фишечка, - хмыкнул Он в ответ.

-Я слышал такую историю, когда в обледенелой комнате обнаружили фрагменты обледенелых хозяев, которые делали ремонт на ночь глядя, - через паузу сказал молодой человек, - Вот фишечка. А это так, шалость. Поэтому, хуй бы с ними: пораньше проснутся пораньше лягут спать.

-Я-то тебе ничего не сделал. И подумай о детях, которые еще совсем груднички. Они почему должны страдать? Может быть тебе лучше переехать в частный дом, где нет соседей за стеной, которые не вписываются в твои проблемы со слухом?

-Можешь считать все происходящее сейчас авансом. Ха, а это ведь классные мгновенья, верно?

-Нихуя классного не вижу. Люди должны спать по ночам.

-А что бы ты сделал, если бы мог вот так же заставить весь дом бодрствовать накануне нового рабочего дня? с довольной улыбкой вдруг спросил молодой человек, все еще не обращая на Него визуального внимания.

А Он вдруг обнаружил, что больше не слышит повторяющегося мерзкого визга в голове.

-Я больше не слышу этой гадости в голове, - вслух прокомментировал Он, - Надеюсь, это закончилось?

-Мне повторить свой вопрос? вместо прямого ответа спросил парень и повернулся к Нему уже без улыбки.

-Не знаю. Но наверняка бы я подумал над тем, что могу сделать. Потому что есть последствия. Ты думаешь, тебя долго вычислить?

-Нет, - хмыкнул парень, - Иди ложись спать. Сам говоришь: люди должны спать по ночам.

-А остальные? не унимался Он.

-Люди должны спать по ночам, - повторил парень.

И вот Он пришел домой, освобожденный от омерзительного и просто мучительного звука, и голова Его больше не болела. У одного из подъездов уже стояла скорая. Должен ли был Он верить этому малому? И для чего тот задал Ему вопрос о Его собственном выборе при возможном Его обладании подобной силой?

Ему страсть как хотелось позвонить в какую-либо из множества в Его подъезде квартиру, вообще в любую квартиру из целого дома, чтобы задать вопрос о том, прекратились ли в голове их хозяев эти ужасы. И в таком случае, Ему пришлось бы ответить на встречные вопросы, будто Он знал что-то, чего не знали другие.

Он не спешил вновь оказаться в постели.

Окна Его квартиры не выходили во двор, откуда Он мог бы наблюдать этого человека. Однако на все том же интуитивном уровне Он знал, что парень продолжал сидеть на лавочке.

Наконец Он лег в кровать и попытался закрыть глаза.

-Что бы ты сделал, если бы мог вот так же заставить весь дом бодрствовать накануне нового рабочего дня? - снова и снова настойчиво возвращался к Нему в голову этот вопрос.

Он и не заметил, как провалился в сон, движимый одним только лишь этим вопросом.

И Ему снился сон. И даже не сон, но вполне осознанное видение. Как будто на какое-то время Он очнулся в своем собственном прошлом, и у Него не было ни капли сомнения в том, что Он не спал в этот миг.

Он увидел себя подростком лет пятнадцати, может, чуть меньше, в руках которого был зажат обагренный кровью топор. По двору в этот момент прыгала и кувыркалась обезглавленная петушиная тушка, разбрызгивая кровь. Отрубленная же голова лежала на деревянном пне. И Он смотрел на нее, впервые в собственной жизни лишивший жизни живое существо, которое во много раз превышало размеры комара или мухи, или какой-нибудь пчелы, а может даже осы, чьи укусы Он очень хорошо знал. В этот раз Он воочию видел кровь, живого существа, виновником которой Он стал.

Он слышал этого петуха каждый день, Он просыпался и вставал по его зову на протяжении долгого времени. Он видел как Его отец умеючи и легко забивал домашнюю птицу. И теперь Он сделал это сам. Он должен был когда-то начать это делать, если не хотел ходить голодным, а для чего еще держат дома птицу и скот, если не ради мяса, молока, яиц? Таковы реалии сельской жизни.

И вот Он впервые в жизни отрубил голову старому петуху, на смену которому уже пришел молодой и сильный. И на какое-то мгновенье Он заметил, как раскрылся клюв отрубленной головы в последний раз. И тогда Он вновь услышал этот знакомый Ему крик, приучивший Его рано вставать и зимой, и летом. И то был крик именно фальшивый, визжащий металлом, противно режущим сознание на части, от которого ломило в голове. Но не в этот раз, и не с Ним, спокойно воспринявшим этот ужасный пронзительный звук.

Он запомнил каждую частоту его, каждую миллисекунду его, каждый фрагмент.

Звук звучал и звучал у Него в голове, будто отражаясь от каждого ее уголка, чтобы в следующий раз быть услышанным в другом месте. Звук стихал, но крайне медленно, на протяжении всего дня, до момента Его отхода ко сну.

Все это напоминало некое проклятье в Его адрес.

Будто Он отрубил голову не просто какой-то домашней птице, но какой-то сущности, запертой в ее теле. Будто некто мыслящий пришел в ярость от того, что с его телом так безжалостно и бесцеремонно обошлись, и теперь высказывал своему обидчику пожелания самого нехорошего в его жизни. А может быть, то были не проклятья, но нечто другое, что должно было передаться Ему как убийце. Что-то похожее Он видел в Горце с Кристофером Ламбертом или же с Эдрианом Полом в главной роли, где силу побежденного и обезглавленного врага получал его победивший в схватке противник. В кино эта сила была визуализирована в виде эффектных молний, Он же чувствовал совсем другое.

И проснувшись, Он понял, что сон Его был невероятно глубок, и Он практически не просыпался несколько часов, что длились в реальности.

Он понял, что проспал, и был почти полдень, и до полудня Ему было несколько звонков на телефон, которых Он практически не слышал и не мог услышать в силу невероятной глубины сна.

А еще Он понял, что противный визг, поднявший Его (и не только Его одного) на ноги среди ночи по воле того парня, с которым Он общался на детской площадке возле дома, вернулся к Нему в голову. Но теперь по одной лишь его мысленной воле этот визг намертво умолкал до того момента пока Он не вспоминал о нем, желая воспроизвести в памяти.

И этот визг как-то отличался от того визга, что Он помнил.

И на самом деле это действительно было так, и Он пока не мог определить, что было с ним не так.

Лишь спустя какое-то время, под вечер, когда до Него донеслись звуки распиливаемого электрической строительной болгаркой металла где-то неподалеку, кажется, в соседнем доме, и этот пронзительный, подобный петушиному, визг в очередной раз сам собой всплыл в Его памяти (и Он понял, что Он был раздражен этим шумом с улицы под вечер), до Него дошло, что именно оказывалось не так.

Он со всей ясностью своего ума обнаружил наличие в этом визге насыщенных частот, образованных, как оказалось, Его раздражением.

И Его раздражение, казалось, владело им в этот момент, довлело над Ним со всей своей полнотой негативных эмоций, требующих от Него выхода наружу. Жители соседнего дома молодого парня, ночью оказавшегося на улице с бутылкой холодного клюквенного морса, практически не интересовали. Он высказывал свое негодование и обратил свое недовольство только на дом, в котором жил сам. А ведь он не мог не слышать тот же самый ремонт где-нибудь в соседнем доме. Только если он не держал окна закрытыми. И нельзя было не учесть тот факт, что в обоих домах окна были пластиковыми, на современный манер, существенно снижающими уровень шума (и крайне сокращавшими количество свежего воздуха).

Но вот Он закрыл все окна в качестве этакого эксперимента, желая избавиться от жужжания режущей металл болгарки, и оно никуда не делось.

И Он будто не удивился этому.

Он не совсем не удивился и тому факту, что даже сквозь плотные стеклопакеты в Его квартире уличный шум остался на прежнем уровне громкости как при раскрытых окнах.

Больше того, заперев окна, Он мог слышать соседствующие с Ним квартиры. И уровень шума в них влиял на уровень Его раздраженности.

Что произошло с Ним?

Что сделал с Ним этот малый?

Раздражение Его казалось Ему неподконтрольным. А вместе с раздражением он чувствовал и агрессию по отношению во всем и каждому, кого Он вдруг стал слышать, так и нарывавшихся на Его силу, что Он обнаружил в своей голове.

Нет, желание думать о последствиях применения Им этой силы сейчас не имело никакого значения. Уж слишком насыщенным частотами был этот визг.

11: Собака

Когда Он, наконец, наткнулся на нее, склонившуюся над мертвым телом одного из искалеченных воинов, от которого буквально осталось нечто бесформенное, женщина была практически без сил. Она уже просто лежала рядом с обезображенным трупом, обняв его одной рукой.

-Любимый, - голос ее был совсем неслышным, когда Он поднял женщину на руки.

Она не сопротивлялась его попытке отнять ее от растерзанного тела ее возлюбленного. Она вообще не понимала, что с ней происходило, утратив чувство реальности и находясь на границе между реальным миром, галлюцинациями, и близкой смертью от физического истощения. Она была совсем легкой и невесомой, наверное, легче даже пушинки. Когда Он поднял ее на руки, голова женщины просто запрокинулась назад, а руки болтались подобно веревкам.

Он же пришел исключительно за этой женщиной. Он знал, что найдет ее, ни мгновенья не сомневаясь в своей уверенности.

И оказавшись на Его руках, бедняжка почувствовала легкий прилив сил.

Кажется, ее любимый, которому полностью и всецело принадлежали ее сердце, бившееся у нее только ради него одного, ее душа, ее тело, певшие рядом с ним, от одной только ее мысли о том, что она была не одна в этом мире, вернулся к ней. Она чувствовала знакомую хватку рук, она чувствовала знакомую ей энергетику, исходящую от того, кого знала как саму себя, она чувствовала полностью знакомое ей тепло. Без сомнения это был ее любимый, ее лучик целого солнца, который никогда бы не оставил ее по своей воле, которой был готов пригревать ее теплотой и нежностью. Лишь мама могла бы занимать в ее сердце столько же места. И занимала, и ей больше никто не был нужен.

И как могло быть так, что любимый явился к ней, будто воскрешенный ее слезами, ее безутешным горем, ее ночью и угасшим навсегда светом солнца и луны?

Нет, она не умерла, она чувствовала, как билось ее разбитое, практически разорванное на множество частей сердце, она чувствовала свое еще теплое, пусть и слабое дыхание. Она чувствовала, как тихонько вновь замерцала некая нить, несомненно, оборванная, и каким-то образом вернувшая свою целостность. Женщине оставалось лишь поддаться и целиком погрузиться в это тепло, предав тело и дух прежним знакомым ласкам, обращенным к ней прямо от солнца.

И вот Он донес ее до крытой повозки, пол которой был устлан мягкими подушками. Он положил женщину на них со всей осторожностью, на которую был способен.

-Любимый, - вновь выдохнула она, оказавшись на чистом мягком ложе.

Он накрыл ее плотным покрывалом, затем велел ожидавшему Его вознице трогаться с места, а сам склонился над едва живой женщиной рядом, готовый убить всякого, кто посмел бы сейчас навредить ей. В следующее мгновенье Его губы коснулись ее сухих губ, сами собой чуть открывшихся по какой-то Ему одному известной воле. В следующую секунду что-то теплое и холодное одновременно, доступное только для ощущения, но не подвергающееся никакому описанию словами, устремилось из Его легких в легкие обессиленной женщины. Со стороны это действо выглядело глубоким поцелуем с той лишь разницей, что женщина совсем не сопротивлялась ему, растратившая все свои силы рядом с убиенным ее мужем.

Однако то, что устремилось в ее тело прямиком из Его нутра, определенно благотворно воздействовало на ее физическое состояние. Это было, своего рода, пищей для нее, тем, что должно было поддерживать силы женщины в эти тяжелые для нее минуты.

После того, как Он отнял свои губы от ее губ, женщина издала тихий слабый стон. Он бережно взял ее за руку, аккуратно сжал, отчего она медленно открыла глаза, слезы в которых, похоже, были полностью ей выплаканы.

-Ты жив Любимый мой, - с трудом выговаривая каждую букву, постаралась улыбнуться женщина.

Кажется, она просто забыла о том, что немало времени провела возле бездыханного изувеченного тела. Так пес остается на могиле своего хозяина, верный и преданный ему даже после его смерти.

Процедура, во время которой Он вдохнул в женщину нечто, являвшееся частью Его силы, подобная страстному и глубокому поцелую двоих влюбленных, определенно воздействовала на нее не только как живительный источник. Он определенно и намеренно воздействовал на сознание женщины, обнаружившей своего мужа прямо перед ней, живого и невредимого, намеревавшегося вернуть ее утраченное здоровье в прежнее состояние. Женщина узнала об ужасном бое, в котором участвовал ее муж, ее луч света, источник ее жизни, тот, кто заставлял ее сердце биться сильнее, отчего все внутри нее пело и ликовало. Женщина узнала о смерти ее мужа на каком-то интуитивном уровне, почувствовала беду сердцем, всколыхнувшемся в момент трагедии, погубившей ее Любимого навсегда. И такое бывает, и она оказалась на поле боя, и будто была ведома сверхъестественными силами прямо к нему, которого нашла среди множества покалеченных тел.

Сейчас она хотела лишь обнять своего Любимого, практически одурманенная Его силой, но остатки ее собственных сил не позволяли некогда цветущей прелестнице пошевелиться.

И на самом деле это была просто ужасная картина, которая была знакома Ему, впрочем. На протяжении всей своей деятельности Он видел такую реакцию не сказать, чтобы часто, но нередко точно. И уж совсем редко эта реакция доводила Его до слез, от которых Он действительно приходил в восторг, и это чувство было практически несравнимо ни с чем, что могло бы предложить Ему мироздание.

Он чувствовал, как затрепетало женское сердце, любящее и просто разрывающееся на множество частей даже от понимания того факта, что Любимый, все-таки, не погиб, и стремился вернуться домой, чтобы позволить верной и преданной своей жене стать матерью его детей, чтобы позволить ей почувствовать себя полноценной, состоявшейся, такой, какой она была от рождения. Она ДОЛЖНА БЫЛА раскрыть свои качества, которые не успела представить своему Любимому.

Он отнял у нее то, что было женщине совсем не нужно воспоминания о том, как она мчалась найти тело мужа на поле боя, как нашла-таки его бездыханным и изуродованным, как плакала и не могла остановиться, как просто опустилась возле него на колени, утратив чувство времени, утратив чувство реальности, утратив чувство собственного бытия. Он должен был так поступить, с этой целью Он и пришел за ней. Это была Его прямая обязанность, с которой Он, между прочим, пока справлялся.

-Все хорошо, моя маленькая девочка, - сказал Он в ответ как можно ласковее, - Ты совсем без сил. Я отвезу тебя домой.

-Я думала ты погиб.

-Я знаю, что думала, малышка.

Он коснулся ее гладкого лба своими губами.

-Что со мной случилось? Я совсем ничего не помню.

-Что бы с тобой не случилось, оно осталось позади, - только ответил Он, - Ты провела много времени без еды и воды пока пыталась найти меня, ведомая своими переживаниями за мою жизнь. Теперь тебе пора в твою кроватку. Я буду рядом пока, ты не поправишься.

-Послушай мое сердце, - попросила она, - Послушай, как оно устало, верное и беззащитное, как ему хочется быть рядом с тобой. Обними меня, мой Любимый.

Он опустился рядом с женщиной на подушки, притянул ее к себе, заключил в объятья.

-Кто ты? неожиданно для Него спросила женщина после длительных минут молчания.

Он чувствовал, как ей было легко, предавшейся Его рукам. Он чувствовал ее легкую дрожь, ощутимую только лишь ей одной, дрожь, недоступную для ее мужа. То была сладкая дрожь, часть ее природного естества, слишком острая, слишком чувствительная, нечто вроде особого природного чутья, которое указывало ей верное направление. Которое указало ей на того, кто стал для нее единственным в целом свете: Любимым, Нужным, Надежным. Таким как заботливая мама.

И Он должен был быть готов к такому вопросу. Потому что она была куда утонченнее, куда женственнее, куда чувствительнее ко всему, что касалось ее Любимого, чем стороннему наблюдателю могло показаться. Она видела его всего целиком, чтобы знать, где у него могла вспыхнуть боль и вовремя унять ее. Она знала, когда он лгал ей, чтобы не дать ей повода для лишнего волнения, она знала, когда он мог сфальшивить ради нее же, ибо правда не всегда должна быть на первом месте.

И она не корила его за его лукавство, понимая, что только ради нее.

И ее чувства были куда сильнее Его возможностей, при которых Он выполнял свою работу практически безупречно.

-Я тот, кто тебе сейчас нужен больше всего, и ты это знаешь, милая, - без какого-либо намека на недовольство ее вопросом, без какого-либо намека на собственное раздражение ответил Он, видимо, все же ожидая от нее этого вопроса.

-Да, - не смогла пересилить себя она, - Кем бы ты ни был, ты так похож на него. Скажи только где он.

-Он послал меня к тебе. Он оставил мне самого себя. Специально для того, чтобы оставаться рядом с тобой.

Она лишь закрыла и открыла глаза. Но она даже не предприняла попытки как-то выразить свое неприятие к Нему, услышав от Него горькую истину. Он не почувствовал ничего, что могло бы указать Ему на ее неприятие. И, кажется, она слегка потянулась к Нему навстречу.

-Как это случилось?

-Я не знаю, - солгал Он.

-Я ведь нашла его тело, верно? Ты дал мне возможность найти его тело, и потом ты забрал меня оттуда. Ничего не говори, прошу Любимый, - добавила она совершенно разборчиво для Него.

-Тебе нужно поспать, - сказал Он, - Ты потратила СЛИШКОМ много сил, милая девочка.

-Убаюкай меня, - не была против она, понимая, что Ему не составит труда это сделать.

И Он всего лишь легонько коснулся ее губами виска, ближе к ушку, и это было для нее каким-то чудодейственным средством унестись куда-то ввысь, чувствуя невероятно теплую, не горячую и обжигающую все ее естество изнутри волну, от которой она приятно задыхалась. И только муж ее умел сделать так, и она знала, что кроме него так больше никто не сможет коснуться ее губами. И муж ее часто так делал, отправляя ее в чудесную реальность сновидений, где не было после этого никаких кошмаров или чего-то тяжелого, что заставляло бы ее просыпаться с дурной головой.

И вот она вновь уснула, легко, непринужденно, скоро, уверенная в том, что Он не отпустит ее из своих рук.

Ей действительно нужен был полноценный здоровый сон. Возле раскуроченного тела мужа она просто проваливалась в забытье, откуда стремилась вырваться, не могущая пребывать в каких-то абстракциях, неустанно трансформирующихся во все более замысловатые формы, от которых было просто невыносимо.

Он же испытал нечто особенное в этот момент, отличавшееся от прочих Его поцелуев. В этот момент Он испытал не просто удовольствие этого прикосновения к верной любящей женщине. На миг ему показалось, что сейчас на Его месте был подлинный ее муж, будто вернувшийся из физического Небытия, воспользовавшийся Им как неким порталом между двумя мирами.

Эта женщина обладала особой энергетикой, особой силой, особым естеством, которое приводило Его сознание в какое-то неестественное блаженство от одной мысли только поцеловать ее сейчас так, чтобы почувствовать, что ли, все ее природное женское естество на себе. Ее сердце обладало некоей вольной страстью, стремящейся не столько к выбору того, кому было суждено испытать ее, сколько к ее упорядоченности в единственно верном направлении.

Как уже было сказано выше, иногда Он испытывал восторг, доводивший Его до слез, от той искренности печали и скорби, которая рвалась наружу из сердец оплакивающих смерть любимых, родных, близких друг другу людей. Сейчас был точно такой случай. Но странным образом слезы не наворачивались Ему на глаза. Сейчас было иначе.

Это было, своего рода, повышение уровня Его знаний, Его навыков как работника, которого всегда ждали, как и в этот раз.

Незадолго до своей смерти муж этой удивительной женщины позвал Его сквозь время и расстояния, будто знавший о Его существовании, будто знавший, что именно нужно сделать для того, чтобы Он откликнулся на призыв. Дух мужчины воина сделал это внутри физического тела, так же слишком зависимого (слишком преданного своему сердцу), пройдя сквозь необходимые время и пространство, чтобы найти и позвать Его.

-Я очень скоро умру, я знаю это, я чувствую это каждой своей частицей, - сказал мужчина, когда Он, наконец, вылез из своей крытой повозки, - Я знаю, что моя жена чувствует то же самое: страх и боль, которые терзают ее каждый день, когда меня нет рядом. Она любит меня. Она всегда меня любила, она слишком верна своим чувствам, чтобы воспринимать эту неестественность моего отсутствия как должное. Между нами особая связь, не знающая расстояний. Я знаю, что она не сможет оставаться дома, когда узнает о смерти ее мужа. Она придет, и она найдет его среди других тел. Это непременно убьет ее. Не дай смерти этого шанса: моя жена сделала в своей жизни так мало, чтобы умереть. Прими меня в назначенный мне час.

И Он позволил ему залезть в повозку, чтобы оставить там воспоминания о себе.

В этой повозке хранилось огромное количество воспоминаний, отпечатанных во всех подробностях самыми разными душами из самых разных мирозданий, доступных Ему для перемещения. Мужчина воин, забравшийся к Нему внутрь крытой повозки, на мгновенье так же коснулся этих воспоминаний. И многое ему открылось тогда, о чем он не помнил после того как вернулся в реальный мир после крепкого сна. Но отчетливо помнил Он о том, кого видел после своего обращения к Нему, не имевшего четкой физической плоти, но в то же самое время доступного для материального осязания.

-Что дать тебе взамен за твою работу? требовал ответа мужчина воин.

Цена всегда была одна, ни разу с самого начала Его перемещения от одного просящего к другому не менявшаяся ни на йоту. Он был создан когда-то именно с одной-единственной целью, и никогда эта цель не менялась, доставляя Ему отраду наблюдать свет, сияющий в чьих-то глазах и сердцах. Будто Он оставался единственным во всех доступных Ему (ВО ВСЕХ) формах Бытия источником радости и надежды. Цена Его услуг заключалась внутри той цели, ради которой Он обрел жизнь с незапамятных времен: возможность видеть счастливые лица, возможность чувствовать нужность. Нет, не ту, с которой Он принимал очередной заказ из уст очередного просящего, предчувствовавшего свою близкую смерть.

Но другую, ту, которая была в глазах этой женщины, все понявшей, но не отвергшей Его как чужеродное нечто, впитавшее дух ее Любимого.

Она видела сон после того, как Он чмокнул ее по ее воле в висок.

Она держала своего Любимого за руку, и вместе они бежали по песчаному берегу моря. Они смеялись и улыбались друг другу, чувствуя и наблюдая мягкий чистый свет, сиявший между ними. Они сидели на песке, сжав друг друга за руки.

Она наблюдала себя глазами своего Любимого. Она наблюдала себя в коротком светлом сарафане, подчеркивающем всю ее стать, ее ноги, ее бедра, грудь, и она не могла налюбоваться сама собой. Она не шла ни в какое сравнение с той, которую Он обнаружил возле бездыханного тела ее мужа. Огонь страсти так и пылал в ней, гипнотизировал и очаровывал ее Любимого, и она чувствовала неугасимость его. Она чувствовала неугасимость его с самого начала. Именно этот огонь надежно скреплял обоих их неделимым целым.

Она чувствовала даже свой собственный запах, кружащий вокруг нее, приятный тонкий аромат, круживший голову ее Любимого, призывавший его не отпускать ее из своих рук.

Она наблюдала саму себя глазами того Любимого, который пришел, чтобы забрать ее из некоего ужасного места. Во сне она не помнила этого места, но знала, что там невозможно было для нее находиться. Она могла лишь представить его, и уже только от ее собственной фантазии страх мог заставить ее умереть.

Но в хватке рук ее Любимого у нее не было никаких ужасных воспоминаний.

Лишь прежний теплый ее огонь, от которого ее сердце звенело, разливая свою песню, казалось, повсюду вокруг нее, наполнял ее всю.

Она говорила своему Любимому так и то, будто соловушкой пела, обласканная утренним весенним солнцем, глядя озорным взглядом ему, при этом, в глаза. Она говорила будто изнутри себя самой. Она будто не раскрывала губ, позволив словам литься прямо из ее сердца и достигать ее Любимого без единого звука.

И ее, запертую в теле ее мужа, тянуло куда-то вглубь ее глаз, наполненных огнем, который стремился навстречу ее Любимому, то бишь к ней.

Все то время, пока она спала, каким-то особым образом, она чувствовала хватку рук Его, синхронно не выпускавшего ее рук из своих собственных в ее сне. Каким-то особым и неподдающимся объяснению образом она чувствовала, что Он не выпускал ее из своей хватки в реальности. Каким-то особым и непонятным образом она воспринимала реальный мир столь же чутко, что и свой сон, в котором были только они вдвоем, предназначенные друг другу судьбой навеки.

-У нас будут малыши, - объявила она своему мужу во сне с доброй и счастливой улыбкой, - У нас будет двойня, мальчик и девочка. Они сами сказали мне об этом. Это НАШИ малыши: твои и мои.

И тогда Любимый притянул ее к себе, и они оба повалились на теплый песок, прижавшись друг к другу, и это были самые невообразимые для понимания и представления чувствами и эмоциями мгновения.

И теплый огонь охватил их обоих каким-то призрачным, нематериальным, но вполне доступным для глаз их обоих пламенем, проникнуть внутрь которого не смел даже всюду вольный ветер, круживший над ней и ее Любимым, и не могущий коснуться каждого из них.

И вот она открыла глаза, пробудившись после длительного сна, посвежевшая, даже похорошевшая.

И вот она открыла глаза, обласканная самим физическим бытием пол присмотром Его, чуткого и отзывчивого в благодарность за ее верность и преданность.

И каждый день ее с рассветом наполнялся солнечным теплом, сердечной любовью, искренней радостью, которая не покидала ее ни на миг, пока ее Любимый был с ней, пока ее детки были с ней, ради которых она жила.

Мгновенье за мгновеньем, минута за минутой, час за часом, день за днем, год за годом она чувствовала себя Женщиной, раскрывшаяся целиком для одного лишь ее Любимого.

Мгновенье за мгновеньем, минута за минутой, час за часом, день за днем, год за годом катилась повозка, внутри которой Он и его подопечная лежали рядом, не выпуская друг друга из крепких объятий, милуясь и наслаждаясь друг другом. И Он был в восторге, которого прежде не испытывал, и оттого Ему хотелось, чтобы этот заказ продолжался как можно дольше.

И когда физические их тела уже истлели и повозка, наконец, остановилась в ожидании нового направления, Он, освобожденный от тела Любимого этой прекрасной во всех смыслах женщины, долго еще приходил в себя, прошедший через подлинные чувства, которые, оказывалось, хранились в Нем, будто недоступные для Него все прошлые разы.

После этой чудесной женщины Он будто утратил собственное сознание, полностью поглощенный воспоминаниями проведенного в ее обществе времени. Он, казалось, вдруг пришел к мысли, что ничего подобного в будущем Он уже не испытает.

А ведь прежде Он никогда не задумывался ни о чем таком, просто выполняя свою работу, принося людям надежду и возможность сделать и сказать им друг другу то, что они, в силу обстоятельств, просто не успевали сделать и сказать. А, впрочем, Его работа пользовалась спросом, так что вперед.

12: Свинья

Всего год-полтора понадобился Ему для наблюдения и понимания того факта, что большинство людей - самые обыкновенные чухни, утопающие в антисанитарии, скрывающие, однако, свою свинячью суть, но выпячивающие при этом грудь вперед от чувства собственной значимости.

И совсем не имеют значения ни статус в обществе (если свинячье стадо можно таковым назвать), ни пол, ни возраст таких созданий, ни достижения их, которые могли бы принести всем остальным пользу.

Он видел и учителей, и генералов, и простолюдинов, стыдливо скрывающих от соседей наличие в их жилищах и зассатые диваны и кровати, и засилье тараканов и клопов, и несусветную вонь кошачьих экскрементов.

В силу своей работы, при которой Он мог оказаться в любом обитаемом жилище в качестве наемника, готового вынести строительный мусор или старье, отжившее свой век и рассыпающееся на части от одного только прикосновения, в 80-85-процентах случаев Ему приходилось сталкиваться со всей этой насекомой живностью. А ведь Он рисковал принести паразитов и в собственный дом. И Он хорошо понимал, что избавиться от них довольно проблематичный процесс.

И при всем при том, Он не мог назвать себя каким-нибудь даже маломальским антиллигентом (и Он называл эту прослойку именно так), не имевший за плечами вообще никакого послешкольного образования, просто напрашивающийся на то, чтобы считаться у кого-то быдлом, которое не в состоянии даже дом свой содержать в чистоте.

Он откровенно ужасался и не скрывал своих эмоций, наблюдая в той или иной хате даже не свинарник. Нет, поросятник, во главе которого оказывался вот такой вот антиллигент, при первом взгляде на которого поневоле испытываешь гордость и уважение ко всему народу.

Взять хотя бы один из недавних Его заказов, куда Он прибыл не один, а с напарниками. Он был в откровенном ахуе, наблюдая самый настоящий ковер из тараканов всех возрастов, дохлых и еще не успевших, заполонивших даже кровать. Тараканы ползали толпами даже по стенкам.

Этот запах, скопившийся из-за них в квартире, был несравним ни с чем. Кажется, в этом тараканьем гнезде жила какая-то старуха, которая и устроила здесь этот самый настоящий пиздец. И вроде она не таскала ничего с помойки, однако шкафы, столы и стулья, а так же холодильник с газовой плитой не чистились от грязи жира, похоже, никогда. Какую-то гниль Он обнаружил на одной из полок старого шкафа, которой развалился сам собой прямо у Него на глазах, едва лишь Он оторвал заднюю его стенку. Старуха, как оказалось, ебашила синьку просто по-черному, ебашила так, что печенка ее разложилась в ноль, и бабку просто не довезли до больницы живой. Всего за сорок с небольшим минут пять человек заказчики (муж с женой) и Он с двумя напарниками вычистили этот пиздец до голых стен, не оставив в испоганенной квартире практически ничего. Все было вывезено и выкинуто на помойку, включая загаженные ванну и унитаз. И просто удивительно, что Он не притащил в дом из этого кошмара ни одного тараканьего яйца.

А сколько было выброшено Им диванов, кроватей, кресел, ковров и матрасов, буквально кишащих клопами, запах которых Он мог отличить от всех прочих неприятных запахов, можно даже не считать. И нередко Он узнавал о заполонивших старье клопах уже на месте, когда обратку включать было поздно. Хотя, конечно, Его наверняка бы поняли, если бы Он так и делал, понимая, что именно от Него требовалось.

И больше всего Его раздражало наитие, с которым тот или иной заказчик обращался к Нему, умалчивая о таких нюансах. Больше всего Его раздражал этот блядский мерзкий такт, при котором владельцы квартиры или дома откровенно мялись с глупыми, если не дебильными улыбками, вроде как смущаясь при упоминании Им о кровососущих насекомых в более-менее новом диване или кресле. Мол, не надо говорить громко, вдруг кто-нибудь из соседей услышит. Хотя те же соседи развели в своем поросятнике подобный срач, непременно открывающийся при их намерениях избавиться от старой мебели, которая давно напрашивается на выброс.

А все почему?

А все потому, что похуй. Есть двое. Один развел в своем поросятнике мерзкую живность, которая непременно освоит куда больше свободной территории при первом же серьезном похолодании на улице, примчавшись в дом с ближайшей помойки. И это куда большее зло по сравнению с нестерпимым запахом гнили и разложений, который, к примеру, пропитал подъезд одного из многоэтажных жилых домов, куда Он прибыл с целью занести на второй этаж холодильник. Все оттого, что кому-то пришло в голову оставлять и складировать пакеты с бытовыми отходами в подъезде. И вот второй сосед говорит первому: мол, наведи порядок у себя в доме. А МНЕ, СУКА, ПОХУЙ! МОЯ ХАТА, НЕ ЕБЕТ! ХОЧУ, ПЛОЖУ ТАРАКАНОВ С КЛОПАМИ, ХОЧУ НЕ ВОЖУ, ПОШЛИ ВСЕ НАХУЙ! МНЕ СКУЧНО БЕЗ ЖИВНОСТИ! И ничего другого не остается кроме как просто набить долбоебу ебальник, что грозит обернуться реальным сроком заключения.

Если провести в таком поросятнике дезинсекцию, то ничего кардинальным образом не изменится. Выжившие насекомые просто переберутся к соседям, чтобы потом в еще большем количестве вернуться обратно.

Когда бестолочам предлагается провести дезинсекцию по всему дому от подвала до чердака происходит тот же самый похуизм. Кому-то надо на работу, кто-то попиздил к родственникам, на блядки, на поиски приключений, неважно. Смысл в том, что не получится всем собраться в одно время в одном месте и провести необходимые санитарные процедуры, чтобы специально обученные люди прошли по всем подъездам и по каждой квартире.

Это же ведь не мерзкие, поганые, блядские советские времена, когда СЭС так же было похуй на чье-то хочу, не хочу. И просто приезжали, и проводили санитарную обработку зданий и помещений, ЧТОБЫ, СУКА, СВИНАРНИК НЕ РАЗВОДИЛСЯ, ЧТОБЫ ЛЮДИ ЛЮДЬМИ ОСТАВАЛИСЬ, А ГНЕ НЕМЫТОЙ СКОТИНОЙ!

Европа, блядь! Средние века, блядь! Ебаные свиньи немытые, с блохами, со вшами, блядь! Чума, блядь!

А чем, сука, отличаетесь вы постсоветские свиньи двухтысячных?

Вот, мол, СЭС работать не хочет, не приезжает.

А потому и не приезжает, что одного гондона устраивает поросятник в собственной конуре. А ведь таких гондонов на один только подъезд может оказаться с десяток точно.

И совсем неважно, в каком году дом введен в эксплуатацию. Это может быть и хрущевка, построенная шестьдесят лет назад, это может быть советская девятиэтажка, это может быть новостройка, это может быть общежитие, древнее как говно мамонта. Он не раз был в каждом из вышеперечисленных зданий, чтобы усвоить, что паразитам вроде тараканов и клопов похуй, где плодиться и размножаться, когда им позволено.

Все потому, что ебаные чухонцы, которые не в состоянии за собой элементарно убрать.

Он помнил одну из заказчиц, некую бабку Иру, впоследствии ставшую синонимом к слову эталон в контексте того пиздецового пиздеца, что предстал перед Ним в квартире в обычном девятиэтажном доме советской эпохи на восьмом этаже. Ни разу больше, ни до этого заказа, ни после него Он не сталкивался с тем, что таилось за дверью той хаты. Заказчиками являлись какие-то родственники этой старухи, отошедшей в мир иной где-то за полгода до Его появления здесь по их звонку. Квартиру предстояло вычистить до голых стен, а значит все содержимое внутри необходимо было отправить в мусор. И для этого понадобилось целых восемь человек без учета самой заказчицы, и почти два дня работы (и за этот заказ Он получил большую сумму). Сто кубометров хлама, пропитанного кошачьими фекалиями (тряпки, газеты, разломанная мебель, огромное количество трехлитровых банок с непонятным содержимым, крупы, засохший в цельный кусок сахар, и прочий мусор) было вывезено шестью Газелями под сопровождение одобрительных отзывов всех без исключения соседей из этого поросятника. По их рассказам, бабка держала в самом настоящем аду десяток кошек. На всем протяжении чистки квартиры и вывоза ее содержимого на свалку, запах кошачьего дерьма и ссанины витал по всему подъезду от первого до восьмого этажа, люди вынуждены были вдыхать эту вонь в кабине лифта, пришлось держать входную дверь в подъезд даже ночью. Он провонял этими отходами и сам, и когда Он садился в первый вечер после этой чистки в маршрутку, пассажиры ее оглядывались на Него, и Ему было так похуй на их недоумение.

Все потому, что бабка Ира могла оказаться в жилище любого из этих людей, уж Он-то понимал это наверняка.

Он откровенно боялся приволочь в собственный дом какую-нибудь хуиту после очередного подобного заказа.

Как было обозначено в свое время Юрием Клинских в одной из песен: все, как будто бы святые, а зайди к любому в дом: через каждые два слова так и кроет матюком. И в действительности, все было намного хуже, и если бы дело заключалось только в матерщине из уст всех этих антиллигентов ебучих, всех этих важных как пёзд бумажных, всех этих да я ж, бля, Ферзь ниибацца всех знаю, все меня знают. Он знал об этих людях правду, и больше того, Он знал, что каждый из тех, в чьих жилищах Он встречал тараканник и клоповник, будет и дальше врать и трепаться, если, конечно, читатель поймет смысл этой фразы.

Он не ненавидел тех, у кого вскрывался поросятник. По большому счету, поросятник можно найти в доме у каждого. Что же теперь, желать таким чушканам каких-нибудь бед вплоть до фатального исхода?

По большому счету, поросятник обозначает лень навести порядок в собственном жилище. Он и сам не являлся таким уж правильным в этом вопросе, и лень частенько овладевала Им, особенно после такого дня, когда вот вообще нет времени расслабиться. Обычно такие дни бывают летом, в сезон, когда все основные работы, и многие стремятся обновить свой интерьер, избавляясь от старой мебели и прочего ненужного хлама в пользу новизны, или же начинают полный ремонт, вот прямо с голых стен. Это такие дни, когда только работай и зарабатывай.

И еще это такие дни, когда в дом тащится самая грязь: пыль, песок, всякие опилки, обломки, осколки, все в таком духе. А уж что говорить о том, что именно летом проще всего подцепить и притащить в дом паразитов, которых просто заебешься выводить раз и навсегда. Вот Он и оставлял за собой строго день на то, чтобы выстираться как можно более полно, чтобы вымыть полы в доме. И не было никакой гарантии, что за те дни, что Он катался по вызовам в качестве обычного наемника грузчика, Он не мог принести в свой дом какую-то гадость. У Него должно было быть много сменной одежды. После очередного клоповника, с загаженной и вонючей мебелью в котором Он контактировал, вынося какой-нибудь диван, не помещавшийся в кабину тесного советского лифта, откуда-нибудь с пятого или восьмого этажа, Ему приходилось скидывать с себя все шмотки прямо на пороге собственной квартиры, вплоть до трусов, и нагишом добираться до стиральной машины, чтобы как можно скорее закинуть в нее и выстирать потенциально загаженное паразитами белье.

И, в первую очередь, Он должен был выдвигать претензии самому себе за то, что Он продолжал заниматься этой деятельностью с учетом всех ее рисков.

Но разве только одному лишь себе Он должен был предъявлять эту антисанитарию? Да, Он ленился подмести и вымыть тот же пол и занимался уборкой только потому, что надо, только потому, что нельзя быть чухонцем. А с учетом летней жары хорошо вымытый пол позволял даже легче дышать свежим воздухом.

Но неужели лень настолько, что легче держать в доме эту мерзкую живность, питающуюся твоей же собственной кровью, чем избавиться от нее? Да, клопов вывести тяжело, но это если позволить им расплодиться до ебинистического количества, если тупо лежать на кишащем ими диване и ковыряться в носу, оставаясь для них источником пищи.

Он слишком хорошо знал, что это такое клоповник и тараканник.

Оттого Он вполне искренне удивлялся людской неосведомленности о существовании таких насекомых. Да, Он встречал таких людей, которые действительно не слышали ни о тараканах, ни о клопах.

И по большей части все это были люди, с малых лет приученные к элементарной гигиене, к элементарному труду, к тому, что лень херня полная, что нужно двигаться, что-то делать, чтобы был положительный результат.

И таких, кажется, было меньшинство.

Ну, потому что Он бывал в их жилищах, наблюдая ухоженность (не всегда, правда, вылизанность до блеска), устроенную специально для гостей, пусть даже если таким гостем являлся Он обычный грузчик, вызванный по объявлению для черной работы. Бывало даже, что заказчик просил снять уличную обувь, и Он не должен был придираться, умея поставить себя на место хозяина дома. В конце концов, Он не приехал по срочному вызову в качестве врача, когда каждая секунда промедления может выйти боком и обернуться тяжкими последствиями. Есть такие индивиды, которые на чистоте в собственном доме просто повернуты, но это уже совсем не в себе, и к таким Он относился соответствующим образом.

Нет, люди, которые содержали (по крайней мере, старались содержать) свой дом в порядке, были, в большинстве своем, вполне адекватными, вежливыми. Были среди них и простые рабочие на производстве, были и врачи (анестезиолог, например), был даже человек, занимающий солидную должность в прокуратуре. В подобных им жилищах Он чувствовал себя как-то спокойно, как-то легко и комфортно.

Это были, как раз, такие случаи, которые не входили в подавляющий процент поросятников, скрывающихся за входными дверьми. И благодаря именно таким случаям Он будто открывал глаза, чтобы вырваться из какого-то кошмара, в котором было полно мерзопакостных насекомых.

Однако в какой-то момент Он обнаружил вдруг на ноге кровоточащую рану от укуса какого-то насекомого. Он находился на даче одного из своих приятелей, и там хватало и всяких ос, и мух, и оводов, которые так и норовили вонзить в Него свои жала. По природе своей, Он относился к подобным насекомым очень негативно, норовя зашибить кого-либо из них как можно скорее, чтобы не ебали мозги, одним лишь своих жужжанием. И вот словно в ответ на Его агрессию по отношению к этим созданиям одно из них, и Он просто не помнил, что кто-то укусил Его. Он просто не почувствовал этого укуса. Лишь зуд в этом месте обозначил сам факт этого события. И собственную ногу Он расчесал, как было уже сказано, до крови.

А той же ночью Он проснулся разбуженный чем-то непонятным, на что Его тело немедленно отреагировало, вырвавшись в реальный мир из царства сна. Проснувшись среди ночи, Он чувствовал зуд в нижней части собственных ног. Он включил свет, и с ужасом увидел сразу несколько клопов копошащихся на краю дивана, на котором Он спал уже больше года. Хуже того, Он обнаружил еще парочку взрослых вонючих особей, ползущих по Его ноге по направлению от полученной днем на даче ранки. Он наблюдал пару мелких пятнышек Его собственной крови, оставленных клопами в качестве доказательств невероятного с точки зрения науки фата пребывания мерзких насекомых в теле человека.

В Его теле.

Со своим здравым и критическим мышлением Он понимал, что такое в принципе невозможно. Но в то же время другая Его часть кричала Ему, что возможно все, абсолютно все, и все эти так называемые учоные и рвачи нихуя не знают об этом мире, а если и знают, то совсем мизер. Ну, только если у них нет цели скрывать свои знания, которых может быть больше.

И в тот же самый миг Он просто похолодел.

Либо же у него просто поехала крыша на почве этого страха занести в дом ненужную Ему живность.

Именно поэтому Он успел пару раз хлестануть себя по щекам. Боль на вспыхнувшем огнем лице на мгновенье уняла все прочие ощущения.

Потом голова Его внезапно просто отяжелела и загудела, норовя повалить его вновь на кровать, пригвоздить и намертво зафиксировать Его в лежачем состоянии, несмотря на весь ужас осознания Им своего пребывания на ложе, в котором завелись кровососущие насекомые, таки принесенные Им домой после очередного заселенного ими старого кресла на последнем заказе.

Он, конечно, попытался раздавить пару этих поганых тварей, что было достаточно проблематично в силу строения их плоского тела. Однако после удара на коже Его остались темные пятна, характерные при выделении раздавленными паразитами этой субстанции, запах которой надежно въелся Ему в память. Но сейчас никакого запаха не было. Он даже поднес ладонь со свежим пятном к носу, чтобы вдохнуть эту вонь, и не почувствовал ее.

После чего Он сел на кровать и обхватил отяжелевшую голову руками.

Спустя какие-то длительные мгновения Он, наконец, понял, что не было у него на диване, и уж тем более внутри него никакой живности. Диван, на котором он привык спать, был пропитан изнутри специальным пахучим раствором как раз против клопов, и этот запах пока сохранялся после годичного срока эксплуатации Его ложа.

Он выпил пару стаканов холодной воды из крана, все еще чувствуя, как гудела Его отяжелевшая голова, а глаза так и норовили слипнуться, призывая Его вернуться под одеялку.

На всякий случай Он еще раз осмотрел нижнюю часть своих ног, ближе к стопам, там, где чувствовал зуд при внезапном пробуждении.

На всякий случай Он еще раз осмотрел полученную на даче ранку.

Нет, такого не может быть: человек не может выделять насекомых из собственного тела. Из говна, хранящегося в его доме, может, как два пальца обоссать, а из собственного тела нет.

Но Ему надо было как-то унять свое беспокойство, которое терзало Его сознание, Его воображение, проникало глубже, чем просто в сознание. Так можно и впрямь кукухой двинуться и попасть в желтый дом.

А ведь, несмотря на свою сдержанность по отношению к тем, кто держал в доме всякую мерзкую живность, Он бы с удовольствием отправил десяток-другой таких свиноподобных хомо сапиенсов в дурку на месяцок. Потому что нормальные люди, которых Он, все-таки, еще пока встречал в своей жизни на своей работе, не допустят паразитов в своем доме. Потому что это в принципе ненормально содержать и кормить мерзких паразитов в своем доме.

И ладно бы тараканы, вся мерзость которых заключена больше в одном лишь их визуальном восприятии, в осознании их присутствия в доме, обозначающего нежелание его хозяев содержать дом в чистоте, хотя, на самом деле эти насекомые переносчиками заразы не являются (просто, например, могут попасть в тарелку прямо во время приема пищи, или залезть в пакет с хлебом). Тараканы не кусаются, несмотря на их всеядность, и не питаются человеческой кровью, оставляя на теле жуткие следы от жвал или челюстей, что у них там, хер их знает.

-Пидарасы ебаные, - выдохнул Он, вернувшись, наконец, в кровать, адресуя свое выражение в адрес всех в целом свиноподобных двуногих, в жилищах которых встречал откровенную антисанитарию, - Что же вы такие чухни-то ебучие? В какой момент вы стали такими чухнями? Взять бы вас всех пидоров, и в мойку с порошком с головой, чтобы, бляди, мозги ваши ебучие прочистить. Пидорье чертово. Ебать вас надо во все дырки за ваш срач потому, что вы даже дом свой привыкли засирать. Нет у меня такой власти, иначе бы суки, завыли.

И вот Он лег, и закрыл глаза, старясь расслабиться.

Но, несмотря на Его гудевшую отяжелевшую голову и отяжелевшие глаза, сон не спешил возвращаться к Нему, продолжая выполнять функцию раскрытой настежь входной двери для всяких назойливых мыслей, обращенных к паразитам, что Он привык наблюдать в людских жилищах на протяжении немалого периода времени.

Он, вдруг, вспомнил Машку, с которой познакомился, общаясь с одним парнем, чьей подругой, а прежде едва ли не женой, она была. Когда-то давно Ему довелось попасть к Машке домой, всего на пару минут. Но их хватило для того, чтобы понять все убожество, на которое способны люди в своем жилище.

И вот как-то не так давно, может, месяц назад Машка обратилась к Нему как к наемнику с просьбой выкинуть из ее жилища ненужный хлам.

Он пришел и обнаружил, что это жилище назвать жилищем было просто невозможно, что там надо оставлять просто голые стены, причем, перед началом капитального ремонта их необходимо было отмыть.

Он не верил в то, что женщина (ЖЕНЩИНА, БЛЯДЬ!), может довести свой дом до такого состояния. Уж бабка Ира, посещение дома которой он запомнит надолго, была чухней, доведенной своим одиночеством до какого-то неестественного состояния (что даже кошки чувствовали себя на ее территории пленниками, и рванули, со слов соседей, быстрее в жопу укушенных при первой же возможности съебаться на улицу). Но то, что Он встретил в квартире Машки, которая была моложе старухи кошатницы в два с половиной раза, конечно, повергло Его в уныние.

Что, что не так произошло и продолжало происходить с вроде бы адекватными людьми, со всеми этими антиллигентами, со всеми этими Ферзями, блядь, со всеми этими важными как пёзды бумажные?

Что с ними, блядь, не так?

Почему, хоть, ебаный насос? Нет ответа, хотя вот он, прямо перед носом.

1: Овен

Это на работе Она могла быть каким-то генералом в юбке, хотя, повторимся, только могла. Это на работе Он могла быть строгим отцом, всегда державшимся за ремень с бляхой или железной леди, отличавшейся от него только лишь наличием физических дополнений на теле где-то в верхней части туловища. Хотя, по факту, не особо Ее слушались беспрекословно. И Ей очень часто приходилось повышать голос, что не могло, естественно, не отразиться на Ее здоровье.

Она прекрасно отдавала себе отчет в том, куда Она шла работать, в конце концов, Она хотела быть педагогом, хотела работать с детьми, хотела вкладывать в детские головы какие-то знания. Самые элементарные знания письмо и чтение. Она рассчитывала, наверное, на то, что современные детишки восьми-десяти лет, рожденные в начале двадцать первого века нашей эры, менее неуправляемы в сравнении с подростками всего лет на пять старше их в возрасте.

В общем-то, так оно и было, однако с каждым новым годом все труднее и труднее Ей было удерживать эту детскую ватагу под своим контролем. А спустя какое-то время Она впервые приняла детишек восьми-десяти лет с отклонениями в умственном развитии, которым требовался особый подход как руководителя группы, так и учителя.

Несомненно, не один год, проведенный с таким контингентом, среди которого были самые настоящие будущие безбашенные отморозки со стопроцентным билетом в психиатрическую лечебницу на благо общества, повлиял на Ее эмоциональное состояние.

Должность учителя начальных классов с обязательными продленными часами после уроков стоила Ей самого настоящего хаоса вне рабочего времени. Дома Она развела самый настоящий кавардак, на разгребание которого руками мужика рассчитывать не приходилось, а уж о наведении порядка в доме своими собственными силами Она даже и не думала. Лишь бы лечь пораньше спать и встать в будние дни, и встать как можно позже в выходные. И все, что Ей оставалось в свободное от работы время Одноклассники и целая оранжерея, устроенная ей как на подоконниках, так и на балконе квартиры.

Все существование Ее сводилось к работе и чуточке глотка свежего воздуха вне ее, во время которого быт казался Ей куда большей тягомотиной в сравнении рабочим процессом.

Своего рода, Она будто переросла фазу из человека разумного в некое подобие человека роботизированного, чей образ мышления просто сузился, выбросив за ненадобностью какие-то радости вроде походов в театр или неспешные прогулки под руку с любимым мужем в парке или в подобных ему местах.

Она просто задыхалась, утопая в однообразии рутины, которую практически выучила наизусть. По факту, один рабочий день Ее ничем не отличался от другого, и Она могла с легкостью предсказать все грядущие события на работе, без которой не мыслила обойтись, которую даже не пыталась сменить. Даже не смотря на всю ее идиотию вроде: вот нас заставляют делать то-то и то-то, а иначе зарплату не получим или вообще окажемся на улице.

Школа воспитала Ее покорность. Школа превратила Ее в болванчика, кивающего по первому требованию. Мы ничего не можем сделать, чтобы что-то изменить, мы слишком подневольные, чтобы иметь свое мнение, которое не можем ни отстоять, ни превратить в ощутимые плоды.

По факту, Она оставалась одна, запертая в клетке, откуда самостоятельно выбраться было просто невозможно.

А что муж? Его практически все устраивало, позволяющее ему чувствовать себя в своей тарелке, жить какой-то своей жизнью, в которой не было этой бездны, наполненной круговертью и нервотрепкой, что окружала Ее на рабочем месте. Это Она бегала по врачам при первом же недомогании. Работа навязала Ей сильное чувство мнительности. Но Она на самом деле чувствовала себя больной, заработавшей все свои болячки исключительно в школе, не допускавшей переключение Ее внимания на что-то еще, более пестрое и свежее, чем духота школьных стен. Даже каникулы у детей не позволяли Ей расслабиться в полной мере, и Она вынуждена была тащиться на работу из-за всякой херни, не имеющей отношения к образовательному процессу.

Она не могла остановиться, она не могла сказать хватит, стоп, надо немного передохнуть, надо просто отвлечься.

Неудивительно, что в какой-то момент Она вынуждена лечь в больницу для прохождения обследования. Она стала какой-то агрессивной по прошествии двадцати лет своего учительствования, Она стала нервной, дерганной, просто сама не своей. Это уже было нечто вроде бунта, учиненного Ее собственным телом, Ее собственным рассудком, к которому все должно было когда придти. Потому что дальше уже край.

Именно в этот период времени Ее навестил двоюродный младший брат, который узнал о Ее добровольной госпитализации, с которым Она достаточно редко общалась, в основном, по телефону.

Брат жил собственной жизнью, и он никогда не рассказывал Ей о своих делах. Она же, впрочем, не особо и интересовалась, даже из чистого любопытства, и, по сути, ничего не знала о нем, хотя и задавала ему какие-то вопросы. А может быть, он и отвечал Ей, в подробностях и деталях, но в Ее голове эта информация не задерживалась, как, впрочем, все то, что не имело отношения к Ее работе. Да, оказавшись на больничной койке, Она вдруг заметила проблемы с собственной памятью.

Но имя и образ брата Она помнила.

Он появился в больнице совершенно неожиданно для Нее. Он был искренне озабочен Ее физическим состоянием. И физическим, и моральным, если говорить точнее.

И вот брат пришел к Ней уже только потому, что ему оказалось небезразлично Ее здоровье. Он пришел навестить Ее потому, что находился в одном с Ней городе. И Она неожиданно пришла к мысли, что брат помнил о Ней, хотя, повторимся, Она общалась с ним нечасто. Брат пришел к Ней, в отличие от мужа, который взял на себя хлопоты по дому. Ну как хлопоты: приготовить себе завтрак-обед-ужин, чтобы не оставаться голодным. Другими словами, для Ее мужа, в принципе, ничего особо не поменялось, просто жена на какое-то время покинула дом.

Брат не принес Ей гостинцев, как, обычно, полагается в подобных случаях визитов к больным. Но Она, неожиданно для самой себя, расплакалась не потому, что брат пришел с голыми руками. Она расплакалась потому, что брат вообще пришел, и по факту, пока что он оставался единственным, кто навестил Ее из всех близких Ей людей. Она расплакалась потому, что именно брат был тем, кто пожелал осведомиться о том, как Она себя чувствовала, как воспринимала свое положение, свое состояние, свои возможности в условиях постоянного стресса, о котором брат был в курсе. Она расплакалась потому, что, оказывается, хотела видеть его больше всех остальных из тех, кого считала близкими людьми. И Ей на самом деле нахуй не нужны были его гостинцы. Он готов был выслушать Ее, и это было намного важнее всех этих фруктов, сладостей, цветов для поднятия Ее духа, тонуса, вообще настроения. Он пришел для того, чтобы Ее выслушать, наверняка забитый под завязку своими собственными проблемами.

На нем был длинный черный плащ, джинсы и черные кроссовки, что придавали Ее брату некоторой солидности. Ему определенно шел такой наряд, учитывая его рослое крупное телосложение. Рядом с братом Она казалась совсем крошечной, просто Дюймовочкой.

Он обнял Ее, позволив сестре дать волю слезам. Она была старше брата в районе десяти лет. Он-то не интересовался Ее возрастом, а Она часто забывала возраст брата, и помнила дату его дня рождения только благодаря Одноклассникам.

Брат не торопил Ее с жалобами, позволив Ей несколько раз всхлипнуть. Лишь после этого они присели на кушетку в больничном коридоре.

-Рассказывай, - только сказал он, готовый к рассказу сестры, который мог бы растянуться на весь день.

Но у Нее получилось вылить на брата все, что должно было рано или поздно вырваться на свободу и оставить Ее минут за пятнадцать, не больше. Она была вся больная, Она была вся задавленная, Она была вся потерянная, оказавшаяся на больничной койке как будто перед зеркалом, в котором увидела себя саму откуда-то извне.

И брат молча слушал и не перебивал Ее ни на миг, позволив Ее повествованию быть цельной структурой без каких-либо трещин или недочетов, образующихся всякими уточняющими вопросами или отвлечениями на посторонние темы вследствие них.

-Я был у тебя дома перед тем, как явиться сюда, - сказал брат, когда Она закончила, - Первое, что мне интересно: нахера тебе столько цветов? Ты все равно за ними не смотришь, выкинь их к едрени-фени. Прямо с балкона пошвыряй у вас там все равно мусорные баки под окнами.

-И чем мне заниматься? только спросила Она, понимавшая, что он сделал правильное замечание.

-Освободить пространство в доме. Там просто повернуться негде сплошь, то книжки на полу свалены, то всякая мутотень непонятная. Поэтому ты такая зажатая, поэтому тебе тесно. Потому что дом, как у классиков это такое место, куда можно пойти. А у тебя - что на работе пиздец, так ты с работы в такой же пиздец попадаешь. Я твоему мужику уже высказал по этому поводу. Он у тебя ленивый до опизденения.

И хоть матерщину Она на дух не переносила, сейчас, именно в этот момент именно из уст брата Она чувствовала, как ей становилось легче от этих омерзительных слов. Не как удары кнута, пробуждающего и подстегивающего к совершению правильных действий, но как некая подпитка для истончившейся Ее, от которой Ей буквально становилось дышать. Излив брату все свои переживания, Она просто опустошилась как какой-то сосуд, не должный ни на миг оставаться ничем не занятым хотя бы только ради его же собственной целостности.

-Нет, он работает

-Где он работает? остановил Ее брат, - Челюстями он работает, это да, когда в тарелку смотрит. Работники, блядь. И еще эти малолетние долбоебы. Ты уже не в том возрасте, чтобы с ними возиться, они из тебя уже все соки выпили, у тебя уже сил таких нет, чтобы с ними справляться.

-Я бы сейчас уехала куда-нибудь на море, - вздохнула Она с тоской, - Никогда я не была на море. Необязательно за границей.

-Ты хочешь на море? переспросил брат.

-А ты был на море? улыбнулась Она.

-Нет, - пожал он плечами, - И не очень-то и хотелось.

-Я бы хотела с тобой поехать, - призналась Она неожиданно для самой себя, - Не хочу со своим, ну его.

Она вдруг почувствовала, нет, уловила слабый запах гари, которого не было секунду назад. Этот запах мелькнул всего на мгновенье, коснувшийся Ее как бы вскользь. Но источником его, казалось, был ее брат, сидевший с Ней рядом, пропитанный этим запахом, что на миг открылся Ей сразу после Ее признания в желании съездить на курорт вместе с ним.

-Поедешь, сестренка, обязательно, - брат обнял Ее за плечи, притянул к себе, - Не все же тебе школа да школа. Нельзя вот так всю жизнь на одном месте торчать как с приросшей жопой.

И вот брат говорил с Ней, и использовал такие словечки, которые, на самом деле, расслабляли и казались Ей забавными здесь и сейчас, но было в них что-то еще, нечто скрытое, но поддающееся Ее внутреннему чутью, Ее интуиции, которая никуда не девалась за все время, проведенное Ей где-то в безвоздушной глубине рутины и быта. Брат был с Ней, и Она чувствовала какую-то сильную привязанность к нему сейчас. Она чувствовала рядом с ним нечто такое, что делало его невероятно родным и важным в Ее жизни. Будто Она сейчас осознавала весь смысл существования его в одном с Ней городе. Будто брат ее был одним-единственным человеком, которого ей никак нельзя было потерять, чтобы вновь не оказаться на той глубине, что не позволяет сделать полноценный вдох. Брат Ее (пусть и двоюродный) находился с Ней на какой-то одной волне, на одной линии, благодаря чему Она могла быть уверенной в том, что сможет видеть его как некий маяк в морской ночи, не дающий Ее нарваться-таки на рифы, после которых точно все.

-Я должен уехать, - сообщил брат.

-Куда? Зачем? предчувствуя нечто неприятное и ноющее где-то внутри, спрашивала Она.

-Не спрашивай. Знай только, что лишь тебе я говорю об этом. Никто другой не должен знать.

-У тебя какие-трудности? Что случилось? еще больше взволновалась Она, и Ее волнение только усиливалось.

Она вновь уловила запах гари, исходивший от брата.

-Есть много чего, что я не могу контролировать, - отвечал он, - Не бойся за меня. Все будет хорошо, моя родная.

Он даже поцеловал Ее в лоб.

Но запах гари никуда не девался. Предчувствуя что-то неприятное и томительное, Она просила брата найти время и придти к Ней в больницу завтра. Она поняла, что хотела видеть брата больше чем кого-либо другого, пусть это были бы даже Ее родители, остававшиеся дома в деревне.

Она пыталась дозвониться до брата спустя пару часов после ухода. Несколько раз Она набирала номер его телефона, но только для того, что абонент находится вне зоны действия сети. Она сильно разнервничалась, оставаясь в неведении.

Но в какой-то момент гудки, все-таки, пошли, что принесло Ей некоторое облегчение. И, хотя, брат вновь не ответил Ей, Она чувствовала нечто вроде надежды.

На следующий день Она узнала воистину ужасные новости.

-Он попал в аварию, - сообщил Ей муж по телефону, - Машина, в которой твой брат находился в тот момент, загорелась. Сейчас он в реанимации. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Прости, я не должен был тебя расстраивать, тебе нельзя. Но лучше, чтобы ты знала об этом сейчас, пока сама в больнице.

Запах гари всплыл в Ее памяти сам собой, а, впрочем, он никуда не девался, и коснулся Ее сейчас с новой силой. Она все поняла после новостей мужа, который изъебнулся, но пробил необходимую информацию (хоть на что-то сгодился). Она поняла, что ее брат приходил, чтобы сказать Ей о том, что с ним что-то случилось. И когда Ее брат был с Ней и Она говорила ему о том, что рвалось из Нее, желая быть хоть кем-то услышанной, ее брат в тот же самый момент находился в глубокой жопе, буквально обеими ногами в могиле. В то время, пока брат был с Ней, смерть держала его за руку. Люди могут называть это как угодно, подразумевать и объяснять это как угодно, но Она знала совершенно точно, что с Ней произошло. Она могла теперь объяснить этот запах гари, наполнившей салон автомобиля, в котором ее брат находился. Конечно не за рулем, и Она знала совершенно точно, что у него было водительских прав, что уж говорить об автомобиле. И, похоже, появившиеся длинные гудки в трубке Ее телефона после очередного набора номера телефона Ее брата означали его забившееся сердце. По крайней мере, и мысль об этом сама собой образовалась в Ее сознании.

Он приходил к Ней, чтобы попрощаться. Ее брат выбрал Ее для этой цели, видимо, потому, что И здесь Она не могла развить свои предположения. Он сказал Ей, что только Она должна была знать о его исчезновении. Исчезновении из этого мира, об оставлении Ее с прежней работой и бесконечным бардаком за ее пределами, с Ее мужем, которому было абсолютно похуй.

Его сердце забилось после того, как брат говорил с Ней. Будто брат противился неизбежности, чувствуя при этом страшные муки, которые могли хоть как-то унять Ее слезы и переживания, что увидела Она во всей их полноте, оказавшись в больнице. Вряд ли его собственные родители могли бы помочь ему таким образом пройти через этот кошмар.

Она сказала брату, что хотела бы поехать с ним куда-нибудь на море, где не была ни разу. Она была откровенна с ним, и ее брат слегка растерялся, не ожидавший от Нее такого желания. Получается, Она вдыхала в него определенный стимул человек, думающий о нем, как о ком-то не менее важном в сравнении с Ее собственным мужем. А вполне возможно, что это откровение вырвалось из Ее уст как-то интуитивно, в предчувствии чего-то плохого, что должно было напугать Ее, и напугало, блеснув на миг и коснувшись Ее со всей своей силой. Как будто на каком-то особенном уровне восприятия, как будто ментально, но Она должна была сказать нечто такое, что подействовало бы на Ее брата таким благотворным образом, призывая его к жизни, призывая выстоять в этом ужасном испытании.

Но ведь Она действительно хотела (и Она поняла это спустя мгновенье после того, как сказала своему брату это вслух) отвлечься на какое-то время от этой обыденности, в которой Она варилась очень долгое время. Она ведь даже с мужем не ездила ни на какие курорты, о которых заговорила с братом. И вот теперь, узнав о трагедии, случившейся с братом, Она поняла, что на самом деле хочет поехать на море именно с ним. И эта мысль вошла в Ее голову самой настоящей сваей, надежно вбитой в землю после множества тяжелых ударов молота.

Она понимала сейчас, что произошло между Ней и братом вчера, настолько ясно, настолько в подробностях, большая часть из которых не имела ни доказательств, ни каких-либо иных объяснений, кроме тех, которые напрашивались Ей в голову сами собой первые и какие-то нелогичные.

Она не могла сделать того же, что получилось сделать ее брату вчера в тот момент, когда он находился раненый в горящей машине, откуда его пытались вытащить, и вытащили, впечатленная этими обстоятельствами, свидетелями которых Она стала, глубоко тронутая пониманием их значения. Ведь если бы он пришел к Ней, находящейся в домашних стенах после работы, Она не сомневалась, что эффект был бы совсем другим. Можно так сказать, но Ее брат чувствовал Ее собственную трагедию, чтобы оказаться рядом с Ней именно тогда, когда ему самому понадобилась бы Ее помощь, которая заставила бы его бороться за собственную жизнь, несмотря на все ее трудности.

-Борись, дорогой мой братишка, - мысленно пыталась пробиться Она сквозь расстояние до сознания Ее брата, - Борись, и мы обязательно съездим с тобой на море.

И то, что ожидало Ее вне рутинный бездны, вне пиздеца дома и на работе, оказалось намного сложнее для Нее, будто неподготовленной к таким событиям. Но тем оно было для Нее важнее и существеннее. И тем неохотнее Она возвращалась к ожидавшей Ее за пределами больницы повседневности. Но Она понимала так же, что у Нее имелось что-то в рукаве для того, чтобы дышать.

И переступив порог собственного дома, Она вновь вдохнула этот запах гари, одновременно неприятный, но какой-то расслабляющий и придающий ей уверенности.

Завтра Она поедет к брату в больницу, и Она знала, что даже минутное Ее присутствие где-то рядом с братом (хоть и не у его койки) даст ему шанс.

2: Телец

Ему поставили раковый диагноз, когда Он начинал свои судебные тяжбы. И это был второй удар после внезапной смерти жены, с которой Он прожил больше трех десятков лет, и которая была Ему верным до конца своих дней другом, партнером, союзником. Тем не менее, несмотря на внезапность своей смерти, Аннушка предчувствовала что-то такое. И несколько она заводила с Ним разговор на тему непредсказуемости Бытия, только лишь намекая, но не смея говорить напрямую о смерти. Да и вела Она себя в последнее перед своим уходом время как-то неестественно, как-то задумчиво, иногда полностью отвлекаясь или выпадая из этого мира. Она не боялась уйти из жизни, по большому счету, она была сильной женщиной, и становилась только сильнее на протяжении совместной с Ним жизни.

Но вот Аннушки больше не было рядом с Ним.

Зато у Него была земля. Один из нескольких земельных участков, которыми Он владел. И это был самый большой из них участок, на котором можно было бы отлично развернуться, например, построить небольшую базу отдыха с двумя-тремя прудами для купания и рыбной ловли. И Он планировал так и сделать еще когда Аннушка была жива.

Лишь одна проблема сопровождала этот участок он не принадлежал Ему по праву, Он только лишь владел этой землей. Каким-то образом (да при помощи примитивных взяток, естественно, сумма которых превышала десять, а на самом деле много больше, миллионов деревянных) в архивах местной администрации нашлись, вдруг, документы, подтверждающие право владения данным участком какой-то бабушки/какого-то дедушки, чьи прямые родственники вступили в, якобы, законное право наследования и подали исковые требования против Него с целью заполучить столь жирный кусок земли в свою собственность.

Быть может, при других обстоятельствах он бы и не трепыхался, понимая, что против Него были огромные деньги, которые запустили мощную машину, которые служили для нее отличным топливом. Потому что Он был знаком с этой системой. Потому что Он отлично знал принцип существования в этом откровенном гадюшнике только деньги и ничего кроме денег, учитывая статус тех, кто представлял его, предоставляющий им чуть больше возможностей зарабатывания себе на хлеб даже уже не с маслом, но с икрой. Он хорошо знал тех, кто претендовал на эту землю такие же троглодиты с неуемными амбициями, против которых можно применить только два средства: либо еще большие деньги, либо оружие, чтобы наверняка. И в любом из двух случаев последствия были бы не в Его пользу. Этим людям БЫЛ НУЖЕН земельный участок, находящийся в Его пользовании. Они выбрали самый подходящий и в то же время самый неудачный для них момент времени, заявив судебный иск с требованием на право пользования данной землей.

Самый подходящий момент потому, что Он все еще не до конца оклемался после смерти Аннушки, хотя с того момента прошло больше двух лет. А самый неудачный момент заключался в неутешительном диагнозе врачей, полученным Им после обследования в специализированной клинике: рак предстательной железы.

С того дня Он начал слышать самое настоящее тиканье часов в голове, подобное какому-то метроному, не умолкавшему ни на мгновенье, и легко различимому стоило лишь Ему отвлечься от окружающего бытия, стоило лишь Ему выпасть из этой кутерьмы или забыться хоть на секунду и задуматься о бренности своего существования.

-Только через мой труп вы получите эту землю, - решительно заявил Он, готовый к судебному разбирательству.

Он подготовился к тому, чтобы назвать притязания своих оппонентов откровенной фальшивкой. Как-никак, недаром Он имел юридическое образование.

Но даже со своим юридическим образованием и немалым опытом работы в адвокатуре Он прекрасно понимал, что помимо отсутствующих документов, подтверждающих законность получения вышеуказанного земельного участка в чью-то собственность когда-то, а так же документов, имеющихся у Него в наличии, которые ставили под сомнение право людей, заявивших о своем наследстве в виде куска земли, Ему требовались еще и очень немалые деньги. От Него ждали не экспертиз, от Него ждали не опровержений или заключений опытных людей, которые проводили замеры, исследования, и прочие действия, направленные на доказательства Его правоты. Он понимал, что от Него ждали денег, существенную сумму, которая перекрыла бы расходы противоположной стороны, вложившей заебательские средства для того, чтобы отжать у Него то, что Он считал своим.

Он, однако, уперся рогом в стену. Прекрасно понимая, что на каждое судебное решение можно подать жалобу, как апелляционную, как частную, так и кассационную, Он просто затягивал вынесенное судьей и вполне ожидаемое Им решение в пользу самозванцев.

Да, суд Он проиграл, и Он не мог выиграть, учитывая происходящий в судебной системе принцип кумовства. Но не к этому Он готовился, не желая отдавать землю. И одна за другой в областной суд посыпались от Него жалобы на сотрудников районного суда, которых Он изучил досконально, со всеми их грехами, со всеми их связями, со всеми их слабостями. Особенно досталось председателю районного суда, занимавшему свою должность во время этих судебных разбирательств, окончившихся не в Его пользу. И Он был морально удовлетворен и горд собой, добившись лишения судебной мантии председателя именно на основании тех фактов, какими Он оперировал в своих жалобах. Следом за председателем должен был пойти по пизде и судья, вынесший решение об изъятии из Его собственности злополучного земельного участка.

Одновременно с заявлениями и жалобами в областной суд Он посылал жалобы с письменными доказательствами в свою пользу и в другие организации, такие как Следственный Комитет, дисциплинарную судебную комиссию, Высшую квалификационную коллегию судей, даже в Министерство юстиции. Он совершенно не боялся этих организаций, называя конкретных судей, против которых выступал, откровенными мошенниками или как-нибудь в подобном духе.

Но вместе с тем Он занимался вопросами, связанными с продажей этой земли пока она еще находилась в Его руках. На протяжении десяти лет никто ничего пока не смог предпринять для изъятия участка из Его пользования благодаря этой схеме, которой Он продолжал распоряжаться в свою пользу.

Однако так долго не могло продолжаться, время уходило. Так что Он вынужден был оформить спорную землю на одного из своих внуков через договор дарения. При этом Он не забыл составить от имени своего внука доверенность на определенный период времени, закрепляющую за Ним право полного владения участком по своему усмотрению. Все было подписано и заверено у нотариуса в крайне сжатые сроки.

На самом деле, эта земля Ему была не нужна, и Он и сам это понимал со всей ясностью своего старческого семидесятилетнего ума, который продолжал все так же как и прежде адекватно соображать.

Он не мог быть занят и загружен всеми этими вопросами постоянно. Но когда у Него появлялась возможность отвлечься, Он слышал это механически безжалостное и равномерное тиканье у себя в голове. Оно будто пряталось за Его мыслями и планами наебать систему в то время, когда из Него уже песок сыпался. Кто-то мог бы назвать Его жадным старым пердуном, который вцепился в землю на старости годов, когда все, что ему было нужно тарелка супа, диван, и еще лавка на свежем воздухе. Ему вполне могло бы хватить пенсии, если бы Он не тратил ее на все эти судебные вопросы, включавшие периодические судебные слушания в результате Его жалоб, по факту совершенно бессмысленные, если Он отказывался платить. За десять лет Он уже вложил в суды хуеву тучу денег, которых Ему бы однозначно хватило бы для вынесения судебного решения в свою пользу.

Из-за этих, кстати, судов у Него крайне испортились отношения с родной младшей дочерью, которая была от Него совсем рядом, но которой Он запрещал появляться у Него в доме. Тем не менее, дочь приходила к Нему под вечер, чтобы навести кое-какой порядок и принести ужин и какие-нибудь вкусности. Ему было непросто ходить в Его возрасте, и это были результаты той нервотрепки, которую Он устроил себе сам, вцепившись зубами в землю, но кроме того, не желая слышать тиканье в собственной голове.

Он никому не рассказывал об этом тиканье. Хотя бы потому, что Его наверняка назвали бы уже поехавшим головой в силу Его возраста, при котором старческий маразм или деменция, или еще какая-нибудь хуйня, не желаемая случиться с каждым в старости вполне нормальное явление. Он и думать не думал о том, что такое может быть с Ним в результате Его объявления Ему ракового диагноза. Он пил таблетки, каждая из которых стоила пять с половиной тысяч рублей, по четыре штуки за один раз.

Но не было никаких таблеток для того, чтобы заглушить раз и навсегда тиканье в Его голове. Хотя Он и сам не мог определиться с собственным отношением к этим часам, отмерявшим оставшееся Ему время. Они совсем не совпадали со временем на настенных часах или на экране плазменного телевизора, или у Него на кнопочном мобильном телефоне.

Все потому что, несмотря на неизбежность физической смерти, за которой была полнейшая неизвестность (даже с учетом Его непоколебимой веры в загробную жизнь), Он надеялся на то, что Аннушка ждала Его. Он слишком сильно любил ее, и она слишком сильно любила Его. И Ему однозначно было что вспомнить в своей жизни. Он был счастлив с Аннушкой, их просто невозможно было разлучить, это была судьба для них обоих. И если Аннушка действительно ждала Его там, за пределами физического мироздания, то процесс биологической смерти казался Ему слишком трудной для восприятия процедурой, через которую Он непременно должен был пройти. Он не был готов к этому. И вряд ли на свете есть такой человек, действительно воспринимающий физическую смерть как нечто обыденное, к чему, если можно так сказать, можно привыкнуть.

Любопытно, однако, только Он один мог слышать в своей собственной голове это время, которое оставалось Ему пробыть в физическом мире, к которому Он привык за столько лет своего в нем существования? Слышат ли люди то же самое, когда понимают, что время их на исходе? Или же Он был каким-то особенным, и критерии, отличавшие Его от других людей, были Ему неведомы? А может быть, это Аннушка оставила Ему такую возможность быть подготовленным к этому неизбежному часу, облегчив, на самом деле, Его участь?

Но даже тогда Он понимал, что не был готов воспринять данную неизбежность спокойно. Он чувствовал, что Ему нужно было это отвлечение от того, что происходило у Него в голове. И Он всегда старался доверять своему внутреннему голосу, который не оставлял Его всю Его жизнь.

И вот Ему было предложена, наконец, цена, которую покупатели были готовы заплатить за этот участок земли, остававшийся у Него в руках по факту. И Он просто обязан был принять ее, это были, на самом деле, хорошие деньги, да и времени у него оставалось все меньше и меньше, и приставы могли появиться в любой момент спустя десять лет после решения суда и несмотря на все Его кассационные и апелляционные жалобы.

Но эта цена Его не устроила. Сука, мало.

Он почувствовал, вдруг, что не должен отдавать землю за эти деньги. А ведь совершенная между Ним и человеком, готовым заплатить за участок, сделка обозначала конец всей этой десятилетней истории. Но в том-то все и дело. В том-то все и дело.

У Него возникло такое чувство, что последние десять лет волокиты, устроенной Им, были завершающими всю Его жизнедеятельность, и дальше оставался только один исход. Дальше тиканье навсегда замирало, часы Его останавливались без возможности снова начать свой отсчет. И Он понимал это где-то глубоко внутри, уверенно прислушиваясь к этому внутреннему пониманию, будто обретшему голос. И хотя внешне это выглядело как проявление жадности, желанием получить за свой товар максимальную для него цену, про себя Он преследовал лишь одну цель заглушить тиканье, обозначавшее приближение крайне важного, самого главного момента в Его жизни, которого Ему не следовало, однако, страшиться, и Он понимал это еще глубже.

-Сколько же Вы хотите за этот участок? на всякий случай поинтересовался молодой человек раза в два моложе Его, обратившийся к Нему с предложением о покупке.

-Шесть миллионов, - озвучил Он свою сумму без излишних и ненужных вокруг да около, - И ни рублем меньше.

-Там необходимо провести немало работ для того, чтобы привести территорию в надлежащий вид, - вслух высказал свои замечания покупатель, откровенно удивленный охуевшестью старика, - Это еще миллиона два-три.

Тем не менее, выраженная Им сумма не отпугнула молодого человека, у которого стопроцентно были деньги и на покупку земельного участка за шесть миллионов рублей, и на проведение вышеуказанных на нем работ, требующих, с его слов, дополнительных и ощутимых финансовых затрат.

Покупатель не отказывался заплатить Ему шесть миллионов, но просил у Него неделю времени на поиск денег.

А дня через четыре на пороге Его дома появился Илья, тот, в чью пользу судья вынес свое решение по земельному участку, Его главный оппонент, заявивший о своем праве на землю. По правде сказать, это был неприятный тип, которого Он, между прочим, не боялся. Однако Он не ожидал появления этого человека на своей территории, даже в своем доме.

-Я приехал, чтобы спросить, сколько тебе надо денег, чтобы ты угомонился, наконец? без предисловий заявил Илья, пройдя с Ним на кухню, - Сколько ты хочешь за этот участок?

-Это что, предложение заключить мир? не сразу ответил Он.

-Давай начистоту, дед, тебе эта земля нахуй не нужна. Тебе не об этом сейчас надо заботиться. Твое время уже ушло, думай о вечном. Я даю тебе пятерку здесь и сейчас, и все заканчивается.

-Спустя десять лет ты предлагаешь пять миллионов, чтобы мы разошлись миром? улыбнулся Он.

-Это твои расходы за все десять лет. Хер с ним, накину еще миллион в качестве жеста доброй воли, считай, что это моральная компенсация, - навязывал Илья свои условия, которые, по сути, не были такими уж неприемлемыми, - На большее можешь не рассчитывать. Это предел.

-Мне надо подумать, - тем не менее ответил Он, раздумывавший над тем, как бы содрать с Ильи столько, сколько тот заплатил судье, на которую Он теперь, как говорится, катил бочку.

-Тут не о чем думать, дед, - усмехнулся Илья, - Тебе земля никогда не принадлежала. Все, что ты мог сделать, чтобы постараться захапать ее включить башку, за это я тебя и уважаю. Но мы оба знаем, что кроме головы нужны еще и возможности, которых у тебя нет. Я же знаю тебя как облупленного: ни денег, ни здоровья. Я скажу тебе даже больше: ты заебал своими жалобами так, что есть реальная идея упрятать тебя в дурку до конца твоих дней. Я тебя не запугиваю, и ты, я думаю, это понимаешь. Эта песня должна закончиться здесь и сейчас.

-Мне нужно подумать, - повторил Он, внимательно выслушав его аргументы, - Дай мне всего один день.

-Хорошо, - с неохотой выдохнул Илья, - Я буду ждать звонка. Но помни, что это твой шанс.

Да, это был Его шанс.

Но еще у Него было не единственное видение Аннушки между посещением Его первым покупателем четыре дня назад и Ильей. Он видел ни на йоту не постаревшую Его жену и наяву и во сне на протяжении всех этих четырех прошедших дней. Аннушка являлась к Нему такой, какой Он помнил ее всегда, со всеми прежними чертами ее лица. И всякий раз, когда Аннушка вдруг появлялась в Его доме, и Он не был удивлен ее обнаружению в своем просторном жилище, будто ожидавший ее и знавший, что она обязательно придет, дом наполнялся особым светом солнца. Этот свет проникал в каждый угол дома, будто стремился как можно скорее найти самые отдаленные его части в каждой комнате.

И в моменты появления Аннушки рядом с Ним тиканье в Его голове замирало. Не заглушалось плотно, но именно замирало, останавливалось. И тогда в голове Его возникало невероятное спокойствие, как будто стихала некая буря, к которой Он давно привык, и штиль и тишина на ее месте казались Ему каким-то непривычным состоянием, способным ввести Его сознание в ступор. И этот ступор словно останавливал время вокруг Него.

И только при этих условиях Аннушка и могла явиться к Нему.

Она со всей своей привычной для Него нежностью обхватывала Его голову руками, чтобы прижаться к Нему и укрыть Его теплой волной.

Последний раз Аннушка пришла к Нему и оставалась рядом с Ним все то время пока Он общался с Ильей, ничем не выдавая своего присутствия, хотя Илья однозначно не мог бы ее увидеть своими собственными глазами. Аннушка недвижимо стояла прямо за спиной своего мужа, сидевшего на стуле со спинкой напротив Ильи. Она держала свои руки на Его плечах, и чувствуя легкость ее рук, Он был уверен в самом себе, Он был уверен вообще во всем.

-Мои последние анализы говорят о том, что мне становится все хуже, - сказал Он, заперев за Ильей дверь изнутри и вернувшись на кухню, - Мне осталось не более чем полгода.

-Отдай ему землю, - настоятельно рекомендовала Аннушка, - Отдай, наконец.

Она говорила Ему это своим привычным спокойным голосом, который никогда не повышала в общении с Ним при жизни. И по идее Его должна была бесить эта спокойная уютная атмосфера, устроенная именно Аннушкой, которая знала, что Ему было нужно в тот или иной момент. Они никогда не ссорились, никогда не повышали друг на друга голоса, даже если их мнения по одному и тому же вопросу могли не совпадать. Взаимное уважение и четкое понимание своего места вот и весь секрет удачных семейных отношений для каждого из супругов, которым они пользовались постоянно и вволю. Он слушал ее мнение, терпеливо и не перебивая, когда что-то Его не устраивало, Аннушка спокойно выслушивала контраргументы. Именно так и находился компромисс, устраивавший их обоих.

Потому что они были нужны друг другу.

Потому что друг без друга им непременно было просто невмоготу, просто никак.

И теперь Он со всей ясностью своего ума понимал, что других вариантов у Него не оставалось. И именно Илье, а не тому первому парню, четыре дня назад согласившемуся на Его условия, Он должен был-таки отдать этот лакомый кусок земли за ту же цену шесть миллионов.

Все оттого, что Он и сам предполагал исход всей этой десятилетней судебной волокиты, устроенной Им, в результате которой Его действительно могли упрятать в психушку, чтобы, наконец, Он угомонился и перестал колоть их своими заявлениями, наполненными Его едкими и откровенно грубыми замечаниями. В конце концов, Он просто совал нос в чужие дела, указывая на темные пятна в жизни судей, с которыми имел дело изначально: кто чей родственник, кто каким образом построил себе дом, купил дорогой автомобиль, кто и как вообще пролез в судейское кресло. Он лез в этот гадюшник, где все было тихо и спокойно до момента Его возмущений, и у Него действительно не было существенных возможностей обороняться от их возможных ответных нападок.

Это же особая каста судьи. Неприкасаемые. Ни для кулаков, ни для языков. Любое слово против них может быть воспринято ими и как оскорбление, и как угроза. Они привыкли, чтобы их целовали прямо в жопу, чтобы облизывали само выходное отверстие ее, чтобы их умоляли, чтобы ходили перед ними на цыпочках. А самое главное, чтобы им несли деньги. И суммы в сотни тысяч внутри этой системы - уже копейки, там счет ведется на миллионы.

Он же уже втоптал в грязь одного из них (похуй, что по делу, хотя, кто его знает, за что несчастного председателя районного суда выперли на самом деле), а это значит отнял от кормушки. И мог отнять от кормушки кого-либо еще. А в силу Его преклонного возраста признать Его откровенным сдвинувшимся, который не дает судьям покоя, отправить Его в психиатрическую лечебницу было бы самым оптимальным вариантом.

И вполне возможно, что Илья мог бы стать соучастником этого процесса.

Впрочем, Он уже подготовил и заверил официально завещание, пройдя перед этим процедуру проверки собственной дееспособности, чтобы не было этой грызни: мол, дед от старости тронулся умом и не мог здраво соображать, изъявляя свою последнюю волю и распределяя нажитое имущество между родственниками.

Полностью обделенной оставалась лишь младшая дочь, с которой Он почти не общался, но которая проникала к Нему в квартиру, чтобы сделать что-то на пользу отцу.

Он послушался Аннушку, настаивавшую на продаже участка Илье за шесть миллионов. И уже вечером Он звонил ему, намереваясь принять условия Ильи заключить это мирное, но в Его пользу, соглашение.

А потом Он набрал номер телефона младшей дочери и пригласил ее к Нему домой уже официально, чтобы объявить ей о том, что и передает ей все до единой копейки за оформленную с Ильей сделку купли-продажи земельного участка, в который Он вцепился руками, ногами, зубами еще десять лет назад.

Тиканье в Его голове продолжалось и звучало все яснее. Но Он был готов.

3: Близнецы

С самого своего детства Он понимал, что являлся частью чего-то большего, что открылось Ему во всей своей полноте и насыщенности. С самого своего детства Он чувствовал себя особенным среди всех своих сверстников, и Он знал, что именно выделяло Его среди толпы, что отделяло Его от общей массы, в которой Он чувствовал себя неуютно. С самого своего детства Он чувствовал свое превосходство над ней, рожденный для того, чтобы дышать полной грудью, жить и наслаждаться среди таких же как и Он сам, которые охотно воспринимали Его существование. И в то же время, Он чувствовал всю их ненависть и к Нему, и друг к другу. И они действительно готовы были сожрать друг друга при первом же удобном случае, и даже их собственные правила, придуманные ими для более-менее сдержанности по отношению друг к другу оставались фикцией.

Он явился в этот мир, чтобы врать, и масштабы Его лжи должны были бы покорить весь свет. Ложь была заложена у Него, что называется, в крови, ложь была неотъемлемой и большой частью Его природного естества. Он должен пользоваться своим даром максимально полно, Он должен был практически забыть о том, чтобы быть честным даже среди так называемых своих, каждый из которых оставался для Него потенциальным противником за место под солнцем.

В этой жизни каждый только сам за себя. Каждый пользуется тем, что у него есть, что дано ему природой. И иначе просто не предусмотрено в этом мироздании: либо ты хищник, либо ты жертва. А с учетом Его значимости даже среди единой структуры, состоящей из подобных Ему властителей жизни, ни о какой жертве в Его обличье речи и быть не должно.

Он явился в этот мир в самый подходящий момент, будто специально подготовленный ожидавшими Его рождения. Его будто не хватало для завершения некой мозаики, складываемой такими же как Он подлинными хозяевами физического бытия (разумеется, таковыми они считали себя сами, и оттого поклонялись определенным силам, явно темным с учетом их поведения в отношении всех остальных). Вполне возможно, что Он явился на свет благодаря этому безупречному поклонению. Хотя лично Он сам не считал себя принадлежным никаким темным силам, и вряд ли чувствовал их за своей спиной, тем более в самом себе.

Однако врожденная тяга ко лжи, врожденное искусство Его пудрить мозги и молоть языком на публику явно была передана Ему чем-то с трудом объяснимым. И со временем это какое-то фантастическое умение вкручивать, втирать, ссать в уши, вешать лапшу на уши получило финансовую поддержку. Он не должен был пользоваться своей возможностью по мелочам. Его ложь должна была быть направлена на вполне конкретные цели. На вполне конкретную цель, если говорить точнее.

Какая же цель?

Цель всегда одна, не меняющаяся ни при каких условиях и неподвластная времени место под солнцем.

В Его пиздеж вкладывались невероятно большие деньги, прямо-таки деньжищи, которые вполне легко можно было бы пустить в развитие человеческого существования. У Него кружилась голова и мутнел рассудок от осознания тех сумм, которые шли в поддержку Его мерзкого языка. На эти деньги можно было бы, наверное, победить все существующие человеческие болезни, или же обеспечить каждому человеку беззаботную старость, или же просто избавить Землю от бытовых отходов, которыми загажено даже дно мирового океана, даже околоземная орбита, о чем не рассказывают людям с экранов телевизоров, пугая при этом всякими страстями о космических губительных нежданчиках. Но нет, эти деньги вкладывались в Его пафосные речи, которыми Он умеючи умасливал бесчисленные толпы по всему миру.

Речи эти касались невероятного развитого будущего, невероятных достижений человеческой цивилизации, включая межпланетные путешествия в поисках другой формы жизни со всеми положительными последствиями для человечьего рода. Даже Остап Бендер, с его межгалактическим турниром по шахматам, не шел ни в какое сравнение с величественным по своему масштабу Его балабольством и очковтирательством перед множеством миллионов бестолковых простаков. А ведь они велись как наивные малолетние дети, даже хуже, и сравнение их с детишками было бы слишком мягким и уважительным. Хотя на самом деле это наитие было добровольным, характерным для откровенных барашков, готовых пойти на остриг своими хозяевами. Ведь сколько до Него было таких пиздаболов, отличавшихся друг от друга только лишь уровнем пафоса в своих речах. Он же явился миру как раз в то время, когда публичность достигла мирового масштаба благодаря технологическим достижениям в области связи и телекоммуникаций, при которых каждого мог бы услышать каждый.

Это было, можно сказать, Его время.

Благодаря щедрейшим финансовым вливаниям своих покровителей Он заслужил признание миллиардов людей по всему миру как инноватор, совершающий невероятные прорывы в развитии науки и техники.

Кое-что из Его достижений показывали всему человечеству по телевизору, в Интернете, рассказывали об этом в газетах. Он давал бесчисленные интервью, общался то с одним журналистом, то с другим, то с третьим. Он участвовал в самых разных телевизионных и радио шоу, с упоением рассказывая о неизбежности грядущего времени, когда люди мало того, что получат доступ едва ли не к телепортации, чтобы перемещаться в пространстве максимально быстро и без вреда для себя, но так же непременно приступят к освоению одной за другой сначала планет Солнечной системы, потом и за ее пределами.

-Я сотрудничаю с самыми продвинутыми и перспективными учеными в математике, физике, химии, биологии в исследовании законов природы для того, чтобы как можно скорее получить необходимые для достижения указанных мною целей, - с улыбкой рассказывал Он перед камерами и микрофонами, - Я вкладываю свои деньги в то, чтобы доказать людям, что нет ничего невозможного. Надо только лишь более тщательно изучать окружающий мир. Он ведь не настолько ограничен в нашем понимании, чтобы человеческий разум сказал себе, мол, нет, это уже невозможно.

Для пущего пиара местом жительства Его стала не роскошная резиденция, подчеркивающая Его крепчайшее финансовое состояние и статус миллиардера, заработавшего деньги на своих разработках, внедряемых (угу, и внедряются обычно паразиты в тело носителя) в повседневность человеческой жизни, но вполне себе обычный одноэтажный дом. Жил Он в нем с женой и двумя сыновьями, будущее которым Он обеспечил на поколения вперед. И Он практически каждый день принимал в своем рабочем кабинете гостей, многим из которых которым неизбежно приходилось пускать пыль в глаза.

И вот один из таких гостей, которого Он видел впервые в жизни, сообщил Ему о готовящемся на Него покушении. Больше того, этот человек в подробностях рассказал Ему где, когда, как именно. А искать причину долго было не нужно Его язык, которым Он трепал, исполняя роль пропаганды для огромного числа простофиль.

Рано или поздно, но на Него должны были поднять руку. Ничего личного - только бизнес. Только бабло. И Ему еще повезло быть предупрежденным.

Но гость, сообщавший Ему о предстоящей попытке его устранения, настаивал на том, чтобы покушение состоялось. Его непременно прикроют в самый последний момент, прямо перед выстрелом, но выстрел должен иметь место в обязательном порядке. Чтобы было что предъявить заказчикам, организаторам, исполнителям. Чтобы был повод. Разумеется, речь шла ни о каком пиаре, и Его действительно намеревались убить, застрелить публично, быть может, превратив в некоего мученика за идею о светлом будущем для всего человечества. Чтобы простофиль и откровенных долбоебов, желавших попасть в зависимость от машин и электроники, было еще больше. Ведь все эти, якобы, Его прорывы, такие как, например, сеть спутников связи на околоземной орбите, обеспечивающих высокоскоростную передачу данных, продвижение искусственного интеллекта, нейросети, все в таком духе, имели под собой лишь одно значение, предусматривающее добровольное стремление человечьего рода превратиться в скопление файлов в памяти машины под управлением определенного круга лиц, которые спонсировали Его каждый день. И Он должен был понимать, что оставались еще люди, правильно мыслящие, и оттого не желавшие попасть в эту страшную клетку.

А возможно, дело было в переделе сфер влияния, и Его время как время послушного работника подходило к концу, а на Его место уже нашли кого-то другого.

Да нет, Он откровенно заебал своим пиздежом. Все гениальное просто. И Он будто предчувствовал это неприятие своей деятельности быть очковтирателем, имеющем хуеву тучу поклонников по всему земному шару, едва ли не молящихся на Него как на святого, изображенного на иконе.

Однако у Него были хорошие друзья, на которых Он привык полагаться. Вот и теперь, предупрежденный о попытке покушения, Он поверил в их лояльность Его пиздобольству.

Ему предстояло участие в очередной пресс-конференции, посвященной информационным технологиям. Ему предстояло отвечать на вопросы, Ему предстояло снова чесать языком. Но ехал Он на это мероприятие, пребывая в состоянии повышенной нервозности. Ни жена, ни дети, вообще никто не был в курсе того, о чем Он был предупрежден. И чем ближе Он был к месту предстоящих событий, где было уже все подготовлено, и куда Он ехал в сопровождении специально обученных сотрудников под руководством служб, которые должны были все контролировать, и даже Его собственная охрана на этот раз осталась в стороне, тем сильнее Он волновался и переживал. На всякий случай, на Него нацепили бронежилет.

В Него действительно начали стрелять, едва Он вылез из автомобиля в сопровождении сотрудников в штатском. Снайпер стрелял в Него не единожды. Его мгновенно повалили на землю и поволокли в укрытие. Но именно тогда, Он и получил несколько ножевых ранений, жгучая боль от которых выбросила Его сознание из реального мира, обратившегося в какой-то хаос, откуда так хотелось вырваться как можно скорее. Он практически не контролировал происходящее вокруг в эти мгновения, сопровождаемое криками, визгами, огнем боли, Он не контролировал даже самого себя, безвольно наблюдая за тем, как Его телом так легко и непринужденно распоряжались совсем посторонние люди.

Но именно тогда со всем своим помутневшим от боли и круговерти и мельтешения происходившего с Ним хаоса Он отлично увидел излучающую яркий чистый свет фигуру, склонившуюся над Ним, очертания лица которой показались до боли Ему знакомыми. И не просто знакомыми.

Фигура склонилась над Ним, чтобы коснуться Его лучившимися светом руками, и тогда Он совершенно четко ощутил весь холод этого чудесного завораживающего все естество Его сияния. Другой же холод нахлынул на Него, источаемый дыханием этого невероятного существа, явившегося откуда-то из потустороннего мира, от которого Он прежде открещивался, будто по Его негласному зову. Этот зов, казалось, оставался внутри Него, заложенный в Его сознание от рождения специально для обжигающей все Его нутро болью кутерьмы, откуда Его сознание сейчас неизбежно выпадало.

Его собственный двойник пронизанный холодным чистым светом, склонившийся над Ним, коснулся Его рукой, передавая свою невероятную силу Ему. И этот холод оказался фантастически приятным для Него, разлившись по всему Его телу. Как будто принадлежал Ему самому, и двойник позволил Ему вспомнить о том, что принадлежало Ему по факту, что было вполне естественным для Него, и просто нужны были условия для того, чтобы Он вспомнил.

Его двойник всегда оставался с Ним.

Провалившись, наконец, в бездну за пределами физического бытия, Он оказался один на один со своим двойником. Он не говорил с ним, Он просто принял его всеми клеточками своего тела, даже всем своим сознанием. Холодный свет двойника как-то утяжелял, и оттого казался максимальным наполнением Его. Холодный чистый свет содержал в себе ту Его часть, которой Ему всегда не доставало, и которой Он будто не задумывался. Лишь знал, что что-то есть, что было намного больше Его особенности, от которой Он будто отщипнул небольшой кусочек в виде умения зассать чьи-то уши. И вот, наконец, это нечто коснулось Его, по Его же собственной воле, обретшей реальную силу в экстремальных для Него условиях.

Чистый холодный свет Его двойника влился в Него, наполнив Его не просто приятной тяжестью, но значимостью, смысл которой Он познал лишь сейчас, где-то вне реального мира. Будто Ему необходимо было укрыться как можно надежнее, чтобы напитаться этой значимостью, пропитаться ей максимально полно. Он, конечно, и раньше понимал, что без Него этот мир мог многое потерять, что Он был нужен этому миру больше чем все остальные. Однако теперь в Его жизни происходили серьезные перемены.

Холодный свет, который утяжелял Его и придавал Ему физической значимости, пребывал внутри Него в постоянном движении, умело создавая иллюзию быть готовым истечь из Него при первом же удобном случае. И Он, что удивительно (хотя нет), понимал, что свет (а по сути своей, двойник) лгал Ему на этот счет, но ничего не мог поделать с этим.

После своего возвращения в реальность, пребывающий в больничной койке в результате нескольких ножевых ранений, полученных в суматохе после выстрелов наемника от рук другого наемника, Он должен был молчать. Молчать физически, чтобы двойник не покинул Его, лишив Его необходимой значимости.

Но вот сам двойник Его, вошедший к Нему внутрь, казалось, от Него не зависел и был полностью волен в своих словах и решениях.

-Я совершенно точно знаю тех, кто сделал это со мной, - официально заявил Он (совершенно явно чувствующий и воспринимающий самого себя этим двойником) журналистам, которых позвал в охраняемую ради Него больницу сам, - Я знаю и о причинах их откровенно преступных действий. Это люди, у которых есть и деньги, и власть. Люди, которые, тем не менее, завидуют моим успехам, кроме денег и власти не имеющие в своей жизни больше ничего, что могло бы разнообразить их жизнь хоть какими-то полезными для человечества достижениями. Все их возможности осуществимы только лишь за счет занимаемых ими кресел на управляющих постах. Чем они и воспользовались, отправив меня на больничную койку. Это значит, что мои труды не пропадают зря.

-Вы можете назвать какие-нибудь имена? спросили Его приглашенные журналисты.

Они ожидали от Него конкретики. И наверняка не только они, чье нападение на Него с целью Его физического устранения, не удалось. Впрочем, быть может, и не должно было завершиться успехом. Вполне возможно, Его предупреждали.

Нет, Он не был готов называть чьи-то имена.

-Я полагаюсь на нашу правоохранительную систему, - только ответил Он, - Я активно сотрудничаю с ее представителями, и если мне будут задавать вопросы, то я буду честно и охотно отвечать на них. В том числе, называть имена.

Но это снова была ложь.

Потому что Он понимал смысл обретенной значимости, смысл своего собственного двойника, которого призвал сам, желая почувствовать этот чистейший, но холодный будто осуждающий, будто хладнокровный и трезвый как глоток воздуха где-нибудь среди бескрайней ледяной пустоши свет. Свет, который пронзал Его всего как-то насквозь, представляя Его совсем жалким, полным дыр, чтобы любой желающий мог бы увидеть Его таким, каким Он всегда был - полным лжи.

-Я хочу исчезнуть, - предложил Он своей жене, - Исчезнуть навсегда. Называй это как хочешь, даже бегством при первой же опасности. Считай, что они все равно меня достанут, и я, понимая это, хочу обезопасить нас.

Он любил свою жену. В этом Он никогда не лгал даже самому себе. Обретя же этот внутренний вес, Он впервые испытал это чувство слабости, достаточно приятное, к которому еще не привык, да и вряд ли сможет привыкнуть в дальнейшем. Просто потому, что к этому чувству невозможно привыкнуть, всегда испытывая его как в первый раз. И Он хотел испытывать эту слабость вновь и вновь. Он вдруг пришел к мысли, что жена важнее Ему Его же собственных детей.

И все эти мысли и чувства накатывали снова и снова холодными отрезвляющими волнами, на которые был способен Его двойник, с легкостью занявший Его место, и позволивший Ему испытывать их.

И Он ДОЛЖЕН БЫЛ подчиниться своему двойнику сейчас, если действительно хотел уйти, значимый и значивший больше, чем Ему могло казаться все прошедшее время Его жизни и пиздежа, за который Ему заебательски платили. И Он будто предчувствовал, что не все деньги, заработанные Им ложью и очковтирательством нужно было хранить в виртуальном виде где-нибудь на счетах. Он просто не имел права пользоваться теми благами, которые усиленно внедрял в головы миллионам двуногих баранов, призывая их переходить в цифровое пространство, и мчаться в ногу со временем, которое под руководством определенного круга лиц вело род людской в рабство перед машинами и искусственным разумом.

-Куда ты хочешь уехать? только спросила Его жена, которой Он дал практически все, даже закрепил за ней небольшой участок на Луне, и которая вполне могла Его просто предать.

-Есть такое место, - уверенно заявил Он, - Я хочу сделать это только ради тебя и наших детей.

И Он должен был поехать туда один. Он должен был оставаться там как можно дольше, до конца своей жизни.

Весть о Его убийстве разлетелась всего за несколько часов по всему миру. Те, кто не довел свое дело до конца в первый раз, исправили свою ошибку, как и всегда выставив козлом отпущения какого-то полудурковатого бедолагу, испытывавшего личную неприязнь к Нему, который откровенно называл Его лжецом и мошенником, что нажил свое состояние на доверчивых агнцах, которые добровольно идут на жертвенный алтарь в угоду матричным божествам. Он вложил в этот очередной свой фарс так же большую сумму в надежде на все то же большинство, которое оплакивало бы Его уход из жизни, при этом прекрасно понимая, что непременно найдутся те, кто будет ковыряться в подробностях и проверять.

Да и похуй на них.

Изменив внешность, и совершенно открыто, по заранее подготовленным документам (и все это было проделано в максимально сжатые сроки по выходе Его из больницы), Он отправлялся как можно дальше от прежнего образа жизни на обычной авиалайнере в числе сотни других пассажиров.

Место, о котором Он упомянул своей жене, однако, находилось совсем в другом уголке земного шара. Она не должна была найти Его. Ни она, ни дети, никто.

Но даже изменив внешность, официально умерщвленный для огромного количества людей и Его фанатов, Он думал о том, что мог сделать что-то не так, что мог оставить нечаянный след, что могло бы стать еще одной уликой против Него, и привести к Нему все тех же врагов.

Мысль о том, что Его настоящая смерть могла настигнуть Его прямо сейчас, в воздухе, в результате какой-нибудь спланированной ошибки пилота или в отказе двигателей, или же после откровенного попадания в самолет снаряда или ракеты, а все остальные люди в салоне стали бы жертвами, принесенными в угоду новой лжи, не покидала Его голову с самого взлета крылатой машины.

Официально Его уже объявили мертвецом.

Несмотря на рейс в совершенно другое место, из другого аэропорта, на другом самолете, Его все равно могли вычислить. И где-нибудь над океаном, где никто и никогда не найдет Его тела все достаточно легко и просто. Все действенное и эффективное всегда довольно примитивно и не требует излишних затрат. Уж в этом-то Он не сомневался.

Однако Его двойник чувствовал себя вполне уверенным и свободным от всяких вероятностей.

Его двойник велел Ему чувствовать то же самое.

Его двойник, казалось, знал все: как должно было быть, и как непременно будет. И сейчас Его двойник требовал от Него выдержки.

Его двойник провел Его через этот темный страшный лес сомнений и откровенной паники на высоте в тысячах метрах от земли и океанской бездны, крепко сжимая Его в своих холодных и чистых объятьях.

Именно двойник привел Его, наконец, в небольшой дом, расположенный в одной из деревень где-то в горах, куда можно было добраться с трудом.

И в доме имелось все, что было на самом деле Ему нужно. Самые примитивные, но крайне благотворно действовавшие на Его здоровье элементы. Кровать, стол, стул, тепло печи, даже женщина, готовившая Ему поесть Он вдруг понял, что большего Ему не требовалось.

Нахуй какая-то вычурность? Нахуй какие-то откровенные выебоны? По факту, он давно воплотил в жизнь свои детские мечты, построив себе особняк, который был напичкан портретами и фигурками любимых Им с детства персонажей мультфильмов, для которых Он и построил тот дом.

Здесь не было никакой электроники, здесь не было даже электричества, и прежний Он, опустошенный без наличия в Нем двойника, даже под страхом смерти ни дня бы не провел в своей жизни в этом месте. Больше того, Он, возможно, велел бы стереть это отсталое и убогое место с лица земли, как портящее общую картину развития человечества, в которое никогда не верил и сам. Но только не сейчас, только не теперь, когда Его двойник, взявший под контроль Его тело, взял под контроль и Его голову.

4: Рак

Это была больше чем работа, больше чем попытка просто заработать на хлеб с маслом. Называя то одного скомороха, то другого всякими оскорбительными словами и выражениями, просто поливая каждого из представителей этого класса попсы (хотя какая это, в пизду, попса) говном публично, на камеру, Он действительно выражал свою неприязнь к каждому из этих людей. Он ненавидел всю эту отечественную шушеру начала двадцать первого века, весь этот слой, самопровозгласивший себя элитой. Будь то какой-нибудь современный актер или певец непременно сволочь и проститутка, пробившаяся на сцену только с помощью покровителя с деньгами во всех карманах или же через постель.

Многих из них Он знал лично. Он знал лично каждого, от имени кого получал по морде, от имени кого Ему раза два или три приставляли пистолет к голове не ради того, чтобы запугать, но чтобы предупредить, чтобы был осторожнее в своих выражениях, в каждом своем слове.

То, чем Он зарабатывал себе на хлеб с маслом, не имело отношения ни к какой журналистике. Он получал удовольствие, копаясь в грязном белье тех, кого Он так ненавидел.

Почему ненавидел? Потому что откровенные бездари. И Он не стеснялся лишний раз упомянуть поистине легендарных представителей искусства: кинематографа, музыки, того же юмора в сравнении с которыми современные звездуны - вообще ноль. Ну, то есть даже выражение ни о чем неуместно. Все творчество их сводится к сисько-писько-жопничеству и откровенной попсовой халтуре, при которой ну просто невозможно войти в образ, исполнить его так, чтобы плакали или смеялись, как говорится, от души. Он ненавидел всю эту свору за отсутствие в каждом из ее представителей этой самой души. Только фальшь, только желание срубить бабла нахаляву, вложив в свой труд настолько минимум сил, что откровенно хочется въебать конкретных люлей, чтобы переломать все кости, какие только возможно. Он ненавидел всю эту конченую свору за каждое их слово, за каждый их жест, за каждое деяние, сплошь напитанное лицемерием и двуличностью ради того, чтобы покрасоваться перед публикой лишний раз. И одно только знаменитое на всю страну киркоровское да пизда уже приводило Его в бешенство. И Он откровенно хотел не только плюнуть в лицо этому созданию, но просто буквально отпинать.

Он не верил в отечественную попсу, в ТАК НАЗЫВАЕМУЮ попсу, в жалкую пародию той машины, которая существовала на Западе. Он не верил, а потому не боялся никого из этих однодневок, без пиара не продержавшихся и двадцати четырех часов на публике. И каждый раз, когда Он получал жесткий ответ за свое отношение, за свой язык, Он ненавидел их еще больше. Больше того, Он знал о том, что те, кого Он так ненавидел и откровенно хуесосил за каждое их мерзкое, но по факту, пустое слово ради выражения собственной значимости для пустоголовой толпы, готовой впитывать этот отстой, нуждались в Нем. Нуждались в Его не просто критике, но в выражении Его недовольства. Кто как не Он мог бы распиарить их еще больше, повышая этот градус внимания в их адрес? Мол, посмотрите, меня обсуждают, меня продвигают в массы, чтобы массы говорили обо мне, чтобы массы обратили на меня внимание. Посмотрите, мол, я попал в жернова такой молотилки как Он, способной распотрошить абсолютно любого на моем месте, а значит, я кому-то интересен.

И в том и заключался подлинный смысл его работы. А разбитое лицо или пистолет у виска не более чем неизбежные ее издержки.

И очередной музыкант, неожиданно выбравшийся на большую сцену ну прямо как будто из воздуха, который, как ни странно, умел излагать целый рассказ языком струн как какой-нибудь Джон Петруччи или, еще лучше, подобно Сергею Маврину, гитарное соло которых было Ему хорошо знакомо, определенно Его заинтересовал. Этот человек был известен под псевдонимом Cancer, что в переводе на русский обозначает рак, злокачественная опухоль, ежегодно уносящая жизни большого количества людей. Этот человек всегда выступал в черно-белой маске, стараясь оставаться самым настоящим фантомом для своих поклонников и фанатов, вызывая самый живой интерес как к своему исполнению, так и к собственной персоне.

Рак (будет уместнее называть его именно так) никогда не давал интервью, никому из журналистов не удалось выведать тайну его появления на музыкальном поприще. Тем не менее, в течение предыдущего года он выпустил целую пластинку с десятком своих инструментальных тем. Это был дебют, который был здоровски принят и слушателями, и критиками.

И вот Он в одной из своих программ, транслируемых исключительно в Сети, прошелся по очевидному таланту, который выбивался из общей темы попсы, но о котором Он не мог не сказать. Он говорил о гитаристе, в общем-то, хорошо, выражая свои впечатления по поводу той музыки в его исполнении, которая оставила довольно-таки приятное послевкусие в Нем, рекомендуя своим подписчикам и случайным зрителям своего канала дебютный сборник таинственного Рака.

Неделю спустя, после очередного выпуска своей программы, в которой охрененно досталось сразу нескольким звездушкам, отличившимся своими высказываниями в очередных интервью на радио, у известных блогеров, в подобных мероприятиях, по дороге домой из студии, находясь лично за рулем своего автомобиля, Он внезапно был остановлен черным внедорожником. Тот просто перегородил Ему дорогу после того как несколько раз моргнул фарами, призывая Его снизить скорость и остановиться.

Тотчас из внедорожника выскочила пара молодых здоровяков в защитном хаки, каждый из которых был шире Его в плечах раза три, не меньше. Без лишних церемоний бритоголовые быки выволокли Его из автомобиля, чему Он практически не сопротивлялся, ибо попросту не имело смысла.

-В чем дело, парни? только спросил Он весь на нервах.

-В машину лезь, - коротко приказал один из бойцов.

Вдвоем они запихали Его в салон внедорожника, пропахший лимонным запахом освежителя воздуха. За рулем автомобиля и в пассажирском кресле так же расположились крепкие плечистые ребята в том же защитном хаки, такие же бритые и отлично знающие свое дело.

Без лишнего промедления водитель нажал на газ, едва Он оказался в салоне, зажатый со всех сторон грубой физической силой, которой обладал каждый из этой четверки.

-Что происходит, ребят? вновь потребовал объяснений Он.

-Вопросы к тебе есть, - негромко ответил бык в кресле пассажира рядом с водителем.

-По поводу чего? не унимался Он, в принципе уже догадываясь, каков будет ответ.

-По поводу твоей программы. Да ты не ссы, бить тебя никто не будет, - вновь ответил бык в кресле пассажира рядом с водителем, и повторил без промедления, - Бить.

Сейчас Он понимал, что прошлые разы, когда Его вот так вывозили за город, чтобы приставить пистолет к голове, были больше для нагнетания страстей. Теперь Он чувствовал совсем иное. Сейчас Он почувствовал нечто холодное, что коснулось Его тела прямо сквозь одежду, заставив Его неприятно сжаться, напрячься до предела, чтобы сердце Его забилось в неприятном трепете. Сейчас Он чувствовал всем своим нутром, что Его реально могли завалить и закопать. Холодный запах (именно что запах) смерти проникал внутрь Него при каждом Его вдохе. Хуже того, Он был практически скован им, не могущий противиться ему, не могущий даже попытаться вырваться из этой машины, чтобы сбежать. Все было иначе, и никак не повторяло предыдущие подобные ситуации.

-Вы на кого работаете? выпытывал Он несмело от внезапного понимания всех сложившихся в данный момент обстоятельств.

-Все ответы на месте. Просто закрой рот и не задавай никаких вопросов.

Спустя томительные минуты, во время которых вся жизнь вновь и вновь проходила в Его сознании, внедорожник, наконец, остановился у какой-то деревянной хибары, расположенной посреди множества деревьев за пределами городских улиц. Возле наполовину гнилой постройки был припаркован еще один автомобиль серая неприметная иномарка одной из старых моделей. Быки не дали Ему времени как следует осмотреться, буквально загнав Его внутрь заброшенного дома.

Там Его ожидал Рак, в своей привычной черно-белой маске, одетый в длинный плащ и армейские бертцы. Он сидел, закинув ногу за ногу на деревянном стуле, который однозначно привез с собой. Рядом с ним стояла женщина возрастом в районе тридцати-сорока лет, облаченная в форму сотрудницы МВД, с погонами на плечах, и вместе с тем фигуристая, с густыми волнистыми локонами до плеч, прямо вот хватай и беги.

-Мой клиент недоволен тем, что Вы упомянули о нем в одном из выпусков Вашей программы, - официальным тоном заявила женщина, кивнув головой в сторону Рака, застывшего, казалось, в недвижимой позе.

-Для начала я бы хотел взглянуть на Ваше удостоверение, - потребовал Он, осмелев.

Женщина предъявила Ему удостоверение без каких-либо возражений, чтобы Он убедился в ее принадлежности органам внутренних дел. Он ознакомился с ее ФИО и должностью там-то и там-то. Но это так же означало, что Он становился свидетелем.

-Итак, что Вам от меня нужно? тем не менее, обратился Он к сотруднице.

-Ваша программа посвящена людям, к которым мой клиент не имеет отношения. Вы публично занимаетесь их оскорблениями и зарекомендовали себя далеко не с самой лучшей стороны. Мой клиент расстроен тем, что именно Вы говорите о нем в средствах массовой информации. Он не хочет, чтобы Вы упоминали о нем в своей программе в дальнейшем. Ни плохо, ни хорошо.

Она говорила негромко и сдержанно, стараясь проявить максимум вежливости.

-А как быть с тем, что меня остановили посреди дороги, силой запихнули в автомобиль и привезли неизвестно куда? казалось, не понимал Он, уверенный в том, что погоны и должность сотрудницы МВД ограничивали женщину не только в одних лишь словах.

Однако после Его вопроса за спиной Его раздался знакомый Ему лязг затвора. Спустя секунду или две в затылок Его уперлось что-то твердое, и Он прекрасно знал, что это было, сжатое в руке громилы быка, стоявшего позади.

-Я грохну тебя как только посчитаю, что ты перешел черту, - все так же не повышая голоса и не выказывая ни грамма нервов после Его вопроса, заявила сотрудница, - Повторю, если ты такой тупой: твой поганый язык и твоя открытая ненависть сильно ограничивают тебя в каких-либо правах и требованиях к соблюдению установленных в обществе правил поведения. Ты не думай, что мои погоны и форма обязывают меня быть прилежной девочкой. Ради него, я тебя самолично завалю. Сними маску, - обратилась женщина к Раку после этого, и голос ее как-то по-особенному потеплел, направленный на человека напротив Него.

Рак опустил вторую ногу на пол. После чего неспешно завел руки за голову, чтобы снять крепления, фиксирующие маску на его лице. Не дыша и как завороженный, Он наблюдал за тем, как черно-белая маска осталась в руках самого загадочного исполнителя на отечественной сцене за последний год или полтора.

И лучше бы маска оставалась на прежнем месте. Потому что то, что за ней скрывалось, трудно было назвать лицом. И в первую очередь, Он наблюдал черные пустые глазницы, вокруг которых все было просто искромсано, зашито и перешито. Бесконечные черные полоски швом, засохшие, но не затянутые кровоподтеки, разорванные уши, расколотый нос, разбитый черный рот. Не было буквально ни одного живого места. И Он неожиданно подумал о том, что голову будто склеивали по кусочкам, собирали в единое целое наподобие паззла, тщательно подгоняя один фрагмент головоломки к другому.

Сказать, что Ему в этот момент стало страшно до умопомрачения, значило не сказать ничего. Он, как будто, увидел перед собой подлинное лицо Преисподней, и, кажется, мог слышать бесчисленные стоны мучений грешников, от которых Его просто коробило. И что самое важное, Он не мог отвести взгляда от этой страшной бездны, обернутой к Нему, ледяной холод и нестерпимый жар которой сам собой сгущался в Его сознании. И если бы сейчас прогремел этот выстрел из пистолета у Его затылка, он наверняка избавил Его от этих жутких эмоций.

-Я стояла на коленях перед Богом и продала душу Дьяволу, чтобы собрать моего мальчика буквально по крупицам и вытащить из самых глубин геенны огненной, - прокомментировала женщина, стоявшая возле Рака, и державшая свои руки у него не голове, - Я была там, я видела там такое, что не поддается никакому здравому смыслу. Я испытала все то же самое, что испытал он. Я сделаю все в этой жизни и уничтожу абсолютно любого, кто осмелится только подумать о том, чтобы побеспокоить его. Поверь, мне наплевать на твою популярность, на твою известность, на все твои связи и деньги, которые у тебя есть.

Ее все тот же негромкий голос, но невероятно жуткий ледяной и обжигающий тон будто гипнотизировал Его, вселяя в Него просто физическую слабость, принуждавшую Его опуститься перед этими людьми на колени. Женщина в ментовской форме явно обладала какой-то мощной силой, против которой у Него не было ни единого шанса. Эта не шутила. Она реально могла убить Его прямо здесь и прямо сейчас.

-Бах, - внезапно выдохнула она.

А вслед за тем у Его головы раздался щелчок осечки.

Он дернул головой и обнаружил, что черно-белая маска Рака вновь оказалась на его лице.

-Будем считать, что выстрел уже прозвучал, - сказала женщина, - И скорость полета пули тебе в голову будет зависеть от твоего поведения в будущем. Верь мне, когда я говорю, что могу с тобой сделать.

-Я все понял, - кивнул Он головой.

Только сейчас Он почувствовал как намокли Его джинсы в районе промежности. Он реально обмочился (хотя слово обоссался здесь было бы намного уместнее), но мокрые портки в этот момент казались Ему куда более приятным фактором, свидетельствующим о том, что Он был еще жив. Он понимал, что Ему не было никакого резона куда-то бежать и кому-то жаловаться. Его предупредили так, как, наверное, еще никого не предупреждали в реальности, только в кино.

Он не помнил, как оказался дома.

Он действительно не помнил своего возвращения. Но, кажется, до дома Его подвезли все те же ребята в защитном хаки, которым, по-видимому, было похуй на Его обоссаные джинсы. И расстояние от улицы до ванной комнаты и туалета Он проделал на каком-то автопилоте.

Жена и дети Его, похоже, не слышали Его возвращения, на что сейчас Ему было так же похуй как и крепышам в салоне внедорожника. Он просто сбросил с себя всю одежду, засунул тряпки в стиральную машину. После этого совершенно голым Он залез в ванну и только потом пустил воду.

Стоило Ему закрыть глаза, как страшное лицо Рака вновь и вновь всплывало в Его голове. И, казалось, от этого образа некуда было деться.

Он, вдруг, пришел к мысли, что весь Его негатив по отношению к этой однодневной попсовой чепухе начисто затухал по ту сторону этого страшного лица, прятавшегося под черно-белой маской, без которой носивший ее человек, похоже, элементарно не мог ничего видеть, лишившийся глаз.

Ебаный в рот лишившийся вообще головы, которая просто разлетелась на мелкие кусочки.

Что это такое, нахуй, с Ним было?

Руки Его инстинктивно коснулись того места на затылке, куда больно впилось твердое холодное дуло пистолета. Это место теперь побаливало. Чуть выше основания черепа.

Он практически не понял, как уснул, погруженный в теплую воду, разбуженный только женой, поднявшейся в туалет посреди ночи. За это время вода остыла, и, выбравшись из ванны, Он добирался до кровати, казалось, целую вечность все так же нагишом.

Но на том Его близкое знакомство с Раком не закончилось.

Буквально через день Ему был звонок на номер личного сотового телефона.

Прошлый день Он практически прогулял, взвалив основные обязанности на своего управляющего и сославшись на физическое недомогание и слабость, вследствие чего не отвечал ни на какие звонки.

Да, Он пребывал в состоянии шока, устроенного событиями прошлого дня, устроенного Раком и сотрудницей МВД, назвавшей его моим мальчиком, а так же откровенно и крайне серьезно угрожавшей Его жизни, и Он понимал, что ему откровенно не удастся обратиться в правоохранительные органы после всего того, что Ему удалось увидеть своими глазами. Хорошо, что хоть машина Его стояла с утра под окнами.

И вот теперь был звонок с неизвестного Ему номера.

И Он легко догадался о том, кем мог быть тот, кто хотел связаться с Ним. И Он совсем не удивился, услышав в трубке телефона знакомый голос позавчерашней сотрудницы МВД.

-Нам необходимо встретиться, - предложила женщина, - У меня для Вас послание от Рака.

Его подлинное имя принадлежало только лишь ей, Он понял это еще позавчера.

Он же не был готов к новому общению с этой женщиной. Однако сейчас она выполняла функцию передаточного звена между Раком и Им, намереваясь что-то сказать Ему от имени своего протеже, которого оберегала ну просто как тигрица или нечто пострашнее.

Она подъехала к зданию, в котором располагалась Его студия на знакомом Ему черном внедорожнике. В салоне Он обнаружил четверых человек, двое из которых являлись такими же громилами, что были в прошлый раз, правда то были другие на лицо ребята (и где только таких она набирала для своего сопровождения?). Рак так же находился рядом с ней, и он находился с ней, похоже, неотлучно.

-Что за послание? не медля спросил Он, сев на заднее сиденье, отделенный от музыканта бритым громилой в защитном хаки.

В ответ женщина, которая сидела спереди, продемонстрировала Ему прозрачный футляр с компакт диском, сжав его в пальцах рук, но предлагая Ему взять этот предмет.

-Что это? поинтересовался Он, едва футляр с диском оказался в Его руках.

-То, что записано всего в одном экземпляре, и не должно быть распространено больше нигде, - ответила женщина, - Это запись сделана исключительно для Вас. Я, конечно, была и остаюсь против, но так хочет Рак, и я не могу ему отказать.

Она даже не пыталась принести Ему своих извинений за то, в результате чего его мочевой пузырь опорожнился сам собой.

-Но вместе с тем я хочу напомнить о том, что из Ваших уст не должно прозвучать ни слова больше о нем, - поспешила добавить она, - Ни о нем, ни о его творчестве.

На диске было записано гитарное соло под аккомпанемент барабанов и бас-гитары с дополнением фонов синтезатора. Это было очень мощное, сильное соло, требовавшее от слушателя (от Него) максимальной концентрации на каждой его ноте.

Каким-то образом оно транслировало в Его сознание именно те образы, которые пытался передать его исполнитель. И каким-то необъяснимым образом Он не мог увидеть их даже мысленно, как должно было бы быть под воздействием тональности и высот звучавшей мелодии. Больше того, Он даже не мог определить эту тональность. Как-то непонятно Его сознание будто блокировало немалую часть воспринимаемой Им этой музыки, как если бы оно ограждало само себя от того, что содержали в себе ноты, скомбинированные Раком в данном инструментале, настолько насыщенным на драматизм и трагедию, излагаемые при помощи струн гитары, он получился. Это действительно было послание, целый пересказ очень страшных для представления и осознания событий, приведших главного героя их к смерти. Он однозначно долго мучился, переживая страшную дикую боль, как физическую, так и душевную, пронизывающую его во всех смыслах его существования.

Он был свидетелем и участником ужасных событий, и именно их Рак и излагал в своем соло, описывая их как не имеющих под собой ни доли значимости или вообще чего-то, что могло бы быть похожим на смысл.

Его соло содержало в себе весь ужас ненависти, всю квинтэссенцию жажды излить на кого-то весь яд, который может накопиться внутри, всю обиду и чувство возмездия, которое, по факту, и Рак знал об этом, не имеет никакой иной цели кроме как принести боль и страдания.

Соло, предназначенное для Него, оплакивало и самого исполнителя, не успевшего однажды избежать своей смерти где-то посреди панического ужаса, больше похожего на бездушную машину, которая будто хранится в генах с рождения, и овладевает людским сознанием в самый последний момент. И Он тоже знал об этом.

5: Лев

Никита Петрович приехал к Нему где-то около восьми часов вечера.

-Явился к тебе по одному деликатному делу, Старый, - вздохнул Его непосредственный начальник, - Сегодня завалили Ваню Синоптика. Тело обнаружил хозяин дачи в дачном поселке, сегодня утром вернувшийся из командировки. Я не хочу, чтобы этот человек фигурировал в этом деле. Поэтому никакого расследования не будет. Официального, естественно.

-От меня что нужно? только спросил Он, как-то спокойно восприняв прозвучавшие новости.

-Нужно избавиться от тела. Просто вывезти за пределы города подальше и закопать. Сделать это нужно как можно быстрее. Обращаюсь к тебе потому, что доверяю. И уверен в том, что ты сделаешь все как надо.

-Где тело? немедленно спросил Он, прибыв по указанным Никитой Петровичем координатам.

Он не должен был интересоваться всеми подробностями обстоятельств совершенного преступления, это просто не должно было Его касаться. Он знал лишь, что погибший Ваня Синтоптик в городе стоял поперек горла очень немалому количеству людей, даже оставаясь за решеткой. Кажется, прошла неделя с того дня как стало известно о его освобождении.

Хозяин дачи, обнаруживший нежданчик в виде покойника в своем тесном сарае, встречал Его прямо возле ворот. Лет тридцати, в очках, таких обычно называют ботанами, в принципе не способных на какие-либо безобразия, даже элементарно дать в морду.

-В сарае, - быстро ответил Вова (так ботан представился), - Пойдем.

Бездыханное тело лежало на полу, обернутое несколькими простынями и связанное веревками в нескольких местах.

-Я помогал Никите Петровичу заворачивать, - признался Вова.

Ботаник выглядел совершенно спокойно, хотя Он нутром чувствовал его нервозность и желание скорейшего завершения всего это бреда, произошедшего с ним за весь этот день.

-Ладно, не бзди, - мгновенно оценив обстановку, заключил Он, - Я здесь не для того, чтобы вопросы задавать. Но тебе придеться помочь мне закинуть его в багажник. Потом я уеду, и ты забудешь обо мне навсегда.

-Никита Петрович сказал, что я могу доверять Вам, - на всякий случай заметил ботаник.

-Представь себе, мне как-то похуй кто и что тебе сказал, - выдохнул Он, - Ты где-то в числе первых подозреваемых. Не будешь открывать рот, даже по пьяни не заработаешь крупных проблем по этой херне.

Вдвоем они опустили труп в багажник Его машины, где уже покоилась приготовленная Им лопата.

-Молчи в тряпку даже если на куски будут резать, - добавил Он, садясь, наконец, в машину, - А шансы, что будут резать на куски, большие.

Спустя минут пятнадцать-двадцать Он выезжал за пределы города на федеральную трассу, стараясь не думать о подробностях последних часах с того момента, как к Нему домой приехал Никита Петрович, вполне, между прочим, уважаемый в отделе человек. Хотя не только в отделе. Сколько Он его знал, Никита Петрович ни разу не давал осечек. Он редко обращался к Нему с просьбами, а с такой, которую Он выполнял в эти минуты, вообще впервые. Никита Петрович не мог Его подставить, Он был уверен в своем начальнике. Наверняка тот мог сделать это и сам, но раз он обратился к Нему, значит Никите Петровичу было необходимо Его участие.

Он ведь действительно зарекомендовал себя как хороший сотрудник. Беспринципный, задающий не так много вопросов, делавший свою работу без нареканий, знавший, когда, где, с кем надо придержать свой норов, помогавший если можно было помочь, с мразью обращавшийся соответственно типичный мент, видевший чуть глубже строчек в уголовном кодексе.

Что же касается Вани Синоптика, то такие козлы не меняются ни после первого срока, ни после второго, ни после третьего. Синоптик второй раз попал в тюрьму в результате рецидива, и вышел оттуда точно таким же, каким был и до первого своего заключения под стражу. Да, есть такие, которые возвращаются на свободу для того, чтобы продолжать устраивать свои гнусности. И в гнусностях и в отравлении жизней других людей, которые даже не живут, но выживают, заключается весь смысл их существования. Нахуй таких держать в заключении, нахуй кормить за чужой счет, к стенке и весь разговор. Может быть, Он не был прав в этом понимании, но однозначно без таких двуногих созданий мир был бы чуть лучше. Потому что в любую минуту Он и сам мог оказаться жертвой какого-нибудь отморозка, не раз судимого за какой-нибудь разбой. Или Он сам, или Его жена, или Его дети, или же отец с матерью. Ради них Он и пошел в ментовку.

Машина шла плавно, вчера Он забрал ее из сервиса, где шустро управлялся молодой механик Ефимка, у которого от рождения руки, казалось, были заточены для того, чтобы ковыряться в железках.

Дорога же была не так давно заасфальтирована, и километров десять можно было просто наслаждаться скоростью. И Он наслаждался скоростью, вдавив тапку в пол, затягиваясь ароматной сигаретой, и время от времени делая короткие глотки горячего кофе, который Ему приготовили в одном из круглосуточных кафе на выезде из города. Он не включал ни магнитолу, ни радио, желая слышать лишь шум двигателя.

Эта просьба будет стоить Никите Петровичу двух выходных, которые были нужны Ему, но которых Ему не хватало.

Но все же интересно: на чьих руках была кровь этого мудака на самом деле? Он ведь не смог осмотреть тело, Ему не следовало этого делать даже если бы Он мог изучить его. Все, что от Него требовалось вывезти труп за пределы города.

И никто не сказал Ему, что Он должен был выполнить просьбу в одиночку. Наверное, следовало взять ботаника с собой. Чтобы Он прошел этот путь до конца, невзирая на его опеку со стороны Никиты Петровича.

-Протеже, блядь, - с улыбкой хмыкнул Он вслух, затем от души рассмеялся, - Ух ты ж, блядь.

У Него вдруг зазвонил мобильный телефон. Звонил Никита Петрович, интересовавшийся ходом порученного Ему дела. Было уже начало одиннадцатого вечера, когда Он покидал пределы дачи.

-Все в порядке, еду по трассе за город, - бодро отрапортовал Он, - Скорее всего, вернусь утром, и на горшок да в люльку.

-Мне нравится твой тон, Старый, - ответствовал Никита Петрович.

-Не будешь против, если я возьму два выходных в конце недели?

-Очень надо?

-Ты даже не представляешь, насколько

Его ответ вдруг прервал глухой внезапный удар по машине снаружи. Как будто что-то попало по корпусу ее где-то сзади.

-Я перезвоню, - только сказал Он, сбрасывая скорость и съехав на обочину.

Он отложил телефон на седалище пассажирского кресла. Затем открыл, на всякий случай, бардачок и вытащил пистолет, который всегда лежал внутри с полной обоймой, и пока Ему, слава тебе Господи, не приходилось пускать его в ход вот так, вне рабочего времени. Обычно Он применял собственные конечности, вырубив не одного дерзкого Рэмбо, в руках которых иногда были подручные средства для нанесения серьезных увечий. Бывало, что эти средства цепляли и Его самого, и Он получал и резаные, и колотые ранения, и синяки, и ссадины, которые только закаляли Его дух и уверенность в собственных силах. Впрочем, Он понимал, что пистолет под рукой гарантирует Ему некоторое преимущество.

Сейчас Он оставался один ночью на трассе, на которой в данное время суток было совсем мало машин, даже несмотря на, в принципе, неплохое дорожное освещение.

И вот Он выбрался из машины, держа в одной руке пистолет, и прислушиваясь к ночной дорожной тишине, а так же крутя головой по сторонам, но визуально не наблюдая никого и ничего, что могло бы указать Ему на источник этого глухого удара. Может быть, Ему просто показалось?

Нихуя не показалось.

Что-то щелкнуло в его голове, направляя Его к багажнику.

Он открыл его. Завернутое в простыни и связанное веревками бездыханное тело человека отсутствовало. Лопата была на своем месте, а тела не было.

От неожиданности Он просто замер на одном месте, тупо пялясь в пустой багажник.

Немало Он видел в своей жизни всякой чертовщины, которая не укладывалась в голове с точки зрения элементарной логики, которая требовала от Него самого объяснений, и Он просто не находил их, напрягая свой трезвый холодный ум. Сейчас в Его голове сама собой пыталась протянуться логическая цепочка. Вдвоем с Вовой Они погрузили тело человека, связанное в нескольких местах, в багажник его машины. Было ли это действительно бездыханное тело? Это что, такой розыгрыш? Такая подстава со стороны Его начальника, который в силу своего возраста решил поиграть в какие-то свои игры с Ним?

Сразу множество мыслей и каких-то образов наполнило Его голову, пока он смотрел в пустой багажник, не в силах отвести своего растерянного взгляда того места, где должен был быть надежно зафиксированный веревкой труп.

Тот глухой удар, заставивший Его остановиться посреди дороги, был ударом закрывшегося багажника. И от момента удара до Его остановки прошло совсем мало времени.

Он резко обернулся назад, будто ведомый интуитивным чувством, при этом резко вскидывая руки с зажатым пистолетом и готовый нажать на курок.

Однако перед Ним был все тот же гладкий асфальт с пятнами света по обеим сторонам дороги. Он не увидел никого, кто шел бы по ней, обозначая свою жизнедеятельность. Он не увидел никакого зомби, какие обычно неспешно бредут скрюченными в поисках пищи в воображении голливудских кинематографистов. Сама эта идея о живых мертвецах представлялась Ему дебилизмом, даже с учетом того факта, что в природе возможны явления, еще не изученные человеком, а потому пугающие, которые можно раскрутить до какого-то совершенно безумного уровня.

Нет, не бывает так, чтобы мертвец самостоятельно передвигался подобно живому организму.

Однако Он двинулся прочь от машины в противоположном направлении, надеясь догнать беглеца, невесть каким образом выбравшимся из багажника. Хотя, если уж на то пошло, идти можно было и в поле с обеих сторон трассы.

Он сделал достаточно много шагов от стоящего на обочине Его автомобиля, прежде чем обнаружил валявшиеся на асфальте в свете фонаря простыни с пятнами крови и веревку.

Проще догнать на машине, если, конечно, он не съебался в поле.

И вот Он вернулся обратно к автомобилю, полностью уверенный в том, что никакой это был не мертвец, и Он даже не убедился в том, что вез в багажнике и должен был похоронить вдали от города покойника, что Его наебали. И вопрос только в том, что за херня происходила, в которой он принял участие.

Он обнаружил неожиданного Ваню Синоптика рядом с водительским креслом, удобно пристроившегося у Него в автомобиле пока Он блуждал по дороге в поисках исчезнувшего из багажника тела. Одетый в джинсовку, с отросшей щетиной, худой, коротко стриженный, и с огромным пятном крови на груди, где виднелась черная колото-резаная рана, бандит ожидал Его возвращения. Несмотря на смертельную рану, нанесенную одним точным ударом ножа, он вполне свободно дышал совсем как живой организм, имеющий сердце и легкие.

-Нагулялся? вполне отчетливо для Него спросил мертвец, глядя перед собой.

-Да ну нахуй, - выдохнул Он и без промедления захлопнул дверцу машины, намереваясь дать стрекача.

-Не ссы, мусор, повысил голос Ваня через опущенное стекло со стороны водителя, - Лучше бойся живых.

Его голос будто крепко саданул Ему по мозгам, приводя их в рабочее состояние. В один миг в голове Его не осталось ровным счетом ничего кроме этого голоса, вполне себе уверенного, твердого и такого же хладнокровного. Этот голос заставил Его замереть, этот голос будто против воли возвращал Его обратно за руль.

-Да, мое тело мертво после того как в него перо загнали по самую рукоятку, - уже тише продолжил Ваня, едва Он осторожно сел в машину, не выпуская при этом пистолета из рук, - Но так просто я его не оставлю.

Он позволил Ему прикоснуться к своему телу рукой. Джинсовая куртка мертвеца была расстегнута, под ней была майка, залитая кровью, и кровь еще не высохла.

-Не может такого быть, - недоумевающе пробормотал Он, растирая кровь на своих пальцах.

-Как видишь может, - опроверг Ваня, продолжая смотреть на дорогу, он практически не шевелился, заняв место в салоне автомобиля, - И ты знаешь, что может. Ты можешь выстрелить сейчас мне в башку, наделать в этом теле кучу дырок, однако оно все равно будет функционировать. Если, конечно, ты не захочешь разнести голову на куски. Но ты не захочешь.

-То есть я сейчас говорю с духом, который еще остается внутри убиенного тела? переспросил Он, пытаясь соображать и делать выводы с учетом столь необычных и неожиданных обстоятельств.

-То же самое я могу сказать и о себе, - подтвердил мертвец, - Поэтому я знаю, что это твой начальник запряг тебя сделать грязную работу. Теперь ты видишь, что тело это ящик, которой можно заляпать грязью без вреда для его содержимого. Ладно, это все лирика, чтобы ты понимал, что происходит.

-Угу, - медленно кивнул головой Он, вникая в каждое его слово.

-Додик, в сарае которого ты обнаружил мое тело, не при делах.

-Это я уже понял, как только его увидел, - подтвердил Он, - Ты хочешь назвать мне имя того, кто нанес смертельный удар?

-Он привез меня на эту дачу. У него были ключи от замка. Он сказал, что тайком сделал дубликат с оригинала. И мне надо было догадаться, чем все закончится. Имя этого человека - .

-Я знаю его, - спустя некоторую паузу сказал Он, покопавшись в памяти.

-В городе это имя известно большому количеству людей. Но по факту, это фигура среднего звена в числе обслуги других людей, о которых знают только посвященные лица. Его ты не закроешь: он выскользнет после первого же телефонного звонка, а на тебя спустят всех собак.

-Ты предлагаешь мне - и Он сделал характерный жест, проведя большим пальцем свободной руки перед своей шеей, как бы перерезая собственное горло.

-Я хочу, чтобы ты отвез меня к нему домой, - сказал Ваня Синоптик в ответ.

-А если его дома нет? Я бы на его месте свалил, - вслух размышлял Он, направившись обратно в город.

-Я помню номер его сотового наизусть.

-Хочешь с ним пообщаться?

-Общаться придеться тебе, мусор.

По какой-то не своей воле, и Он мог со всей ясностью своего ума точно понять это, Он вновь потянулся за телефоном, который оказался между сиденьями, хотя Он точно помнил, как отложил мобильник на седалище, где сидел сейчас Ваня Синоптик. У Него было такое чувство, будто в этот момент от Него самого осталось только лишь Его собственное тело, подвластное какому-то иному сознанию. Он не мог понять, что происходило с Ним в каждом Его движении, производимом по чьей-то другой воле. Кажется, покойник рядом с Ним, захватил Его мозги, не в силах выполнять собственные движения, даже вертеть головой, будучи практически пригвожденным к спинке пассажирского кресла. И тогда оставался непонятным вопрос с перемещением мобильного телефона. Черт, оставался неясным вопрос о том, как Ваня Синоптик вообще выбрался из багажника, из простыней и веревок, чтобы, в конечном счете, сесть в салон Его машины.

Ваня неспешно продиктовал Ему цифры вышеуказанного им номера мобильника своего палача, и пальцы Его как-то сами собой касались нужных клавиш на сенсорной панели Его телефона.

-Почему ты считаешь, что он сейчас не спит, включив беззвучный режим? уточнил Он, набирая номер.

-Потому что время этого гондона на исходе, - только пояснил Ваня.

И вот в трубке Его телефона раздались длинные гудки соединения с абонентом.

-Алле! раздался бодрый голос палача Вани Синоптика.

И Он смог расслышать бухающие прямые басы танцевальной музыки.

-Здравствуй, друг мой, - усталым голосом мертвеца заговорил Он к своему полнейшему удивлению, и Он ничего не мог поделать с этим физически, - Расслабляешься?

-Кто это? не понял .

-Твой кредитор, которому ты должен с процентами, - Он и сам охеревал от каждого своего слова, полностью подконтрольный этой неощутимой силе, подавляющей Его собственную волю, - Где ты? Надо встретиться прямо сейчас.

Кажется, не понимал, кто именно звонил ему сейчас, расслабленный и утративший чувство реальности.

-Дома расслабляюсь, подъезжай, присоединяйся.

-Как ты это делаешь? выпытывал Он, направляя автомобиль по указанному адресу после завершения звонка.

-Легко и просто, мусор. Ты нужен мне, и, думаю, я нужен тебе, только сейчас ты этого еще не понимаешь. Но это будет продолжаться недолго. До того момента пока ты не сделаешь то, что твой начальник от тебя хочет. И вместо одной гниды похоронишь две. На самом деле, контролировать твое тело вообще не проблема.

-А вдруг тот, кого ты называешь своим палачом фуфло, придуманное тобой, чтобы моими руками разделаться с кем-то еще? Как я могу быть уверен в том, что ты не солгал мне?

-Жаль, что ты не задал свой вопрос раньше. Он убил мое тело ножом, который представляет собой именную ценность. У него цветастая рукоятка, на которой пропечатано имя владельца. Мое, - конкретизировал Ваня Синоптик, - Поэтому вряд ли он избавился от пера, забрав его с собой в качестве своего трофея. Скорее всего, перо будет при нем.

И вот, наконец, автомобиль с выключенными фарами остановился возле большого кирпичного дома, огороженного таким же кирпичным забором.

Последовал новый Его звонок на мобильник .

-Я на месте, выходи, - потребовал Он вновь голосом Вани Синоптика.

После этого Он вылез из машины сам, не заглушая при этом, двигателя, и держа в руке пистолет. На улице пока еще было темно, однако до рассвета оставалось совсем чуть-чуть, и все надо было сделать быстро и четко. И вновь Он не чувствовал себя хозяином своего тела, сдавленный сторонней силой.

Он выстрелил в , одетого только в шорты, как только тот отворил массивную стальную калитку, не успев даже слова сказать, напевавший себе что-то под нос по дороге от двери дома.

Он знал, что не ошибся, и в кого именно Он выстрелил.

Точнее, знал об этом тот, кто управлял Им в этот момент, невольным свидетелем чего Он был, и чему не мог воспрепятствовать. Если хотел, конечно.

Он стрелял не голову, но в грудь, и попал в сердце всего одним выстрелом. После этого Он схватил обмякшее тело с какой-то удвоенной физической силой, дополнившей Его собственную, и свалил его в багажник, а затем бегом прыгнул обратно за руль и дал по газам чуть ли не пробуксовкой по щебенке.

-Вот и все, мусор, - выдохнул Ваня Синоптик, - Теперь за город, желательно как можно дальше.

-Там могли быть камеры, - только сейчас выразил свои опасения Он, освобожденный от этого, неприятного уже чувства собственной отдаленности от привычного себя.

-Нет там никаких камер, успокойся. Хотя я не стану скрывать своего злорадства от мысли, что ты можешь попасть под раздачу. Впрочем, ты всегда стоишь на своем, и того же требуешь от других. Вылезешь, если вдруг что. Вы же, бляди, как тараканы переживете ядерную войну. Сделай доброе дело напоследок: забери у этого мудака мое перо. Не хочу, чтобы его в землю зарывали.

6: Дева

Ночью Он просыпался несколько раз, не только для того, чтобы сходить в туалет, но еще потому, что снилась отборная мешанина какой-то непонятной хуиты, которую Он е мог просто визуально наблюдать и рвался в реальный мир. При окончательном же утреннем пробуждении голова Его ныла и гудела, если не сказать хуже.

Все потому, что Он прошлым вечером ебнул пару рюмок алкоголя, всего-то граммов сто, не больше. Ему категорически нельзя было этого делать, Ему вообще запретили употреблять алкоголь после аварии, в которой Он реально мог погибнуть. Он не был ее виновником, но на скользкой дороге Он просто ничего не мог сделать, чтобы уберечь вверенный Ему грузовик от столкновения с завалившейся набок фурой, которая практически перекрыла всю дорогу. И все, что было Ему по силам вывернуть руль и встретить удар боком.

Он сильно ударился головой о стенку кабины помимо множественных ушибов и перелома ноги. Что-то там с нарушением кровообращения, хуй его знает. Это же ведь врачи, у которых свой собственный язык для общения.

Из всего того, что было Ему сказано, Он понял, что ему нельзя сильно волноваться, нельзя употреблять алкоголь, в общем, нельзя повышать давление в голове. И голова Его после аварии иногда давала о себе знать в плане звона в ушах и головных болей, против которых Ему прописали таблетки, и Он строго соблюдал предписания врачей по их употреблению. Прошло больше полгода, месяцев семь-восемь, наверное, с того судьбоносного дня. И все эти месяцы Он держался молодцом, избегая спиртного, и даже пива не касался.

Но, все-таки, желание расслабиться Его не оставляло, а вчера Он узнал кончине одного хорошего человека, с которым давно не виделся, и строил планы, чтобы съездить к нему в гости за две тысячи километров от дома. Валера долго болел, а вчера у него просто закончились силы бороться за свое здоровье и жизнь.

И Он просто не мог не помянуть своего давнего товарища, даже пустил слезу.

Поэтому, наверное, плохо спал ночью и практически не выспался, и вряд ли бы уснул, если бы решил вздремнуть еще часик-другой поутру.

Он проснулся, и, переведя взгляд в сторону окна, обнаружил довольно жуткое огненно-оранжевое сияние, плясавшее снаружи Его берлоги. По ту ее сторону бушевало целое царство огня, казалось, охватившего все вокруг. Еще немного, и огонь поглотит и Его спасительное убежище, пока что проливающий внутрь стен лишь свое тепло, переходящее в жар.

Это видение приходило к Нему не в первый раз после аварии. А вместе с ним Он слышал ужасные звуки, от которых стены дома не могли спасти, а даже наоборот, будто усиливали их, придавая этим звукам жутких подробностей.

Проснувшись сегодня поутру с больной головой, Он обнаружил за окнами натуральный Ад, целое бескрайнее бытие огня и прячущегося, но составляющего почти все нутро его страдания. Ему не стоило подходить к окнам в этот момент, чтобы не быть свидетелем этих подробностей, хлынувших в Его слабую голову. Как будто Ад происходил всегда, но только лишь здоровая голова, ясный Его ум, не обремененный неприятными для него последствиями после, например, ста граммов алкоголя на ночь, не позволял Ему увидеть Хаос со всеми его болью, горем, страданием так, как Он вполне увидеть его сейчас.

Разумеется, что крайне неприятные ощущения в голове не могли не отразиться и на всех остальных частях Его тела. Оно ослабло, и не желало покидать кровати, требуя если не дополнительных минут (или часов) сна, то продления лежачего положения точно.

Тем не менее, Он наблюдал детали огненного Хаоса даже лежа под одеялом и закрыв глаза. Он знал о том, что это такое лучше, наверное, каждого из тех, кто изучал литературу с описанием всех этих ужасов, на которые только возможно воображение их авторов. Все эти черти, котлы с кипящей смолой или кипятком, в которых варятся грешные души, ну или что-нибудь еще вроде девяти кругов, самый нижний из которых бескрайняя ледяная пустошь с замерзшими навечно предателями, было ничем иным как туфтой в голове какого-нибудь подростка извращенца, желающего заработать авторитет среди сверстников. Оттого и столь бурная фантазия, подходящая больше для садиста, у которого максимальное либидо и бурлящая кровь, а трахнуть-то и некого.

В действительности Ад еще хуже, полный куда более изощренной и не менее грубой по своим эффектам в ходе причинения страданий жестокости. И Он не хотел зацикливаться на этих подробностях, и без того доставляющих Ему крайне неприятные ощущения. Во рту Его стояла неприятная сухость, да и не только в одном только рту, даже сглатывать оказывалось противно.

Ему необходимо было принять таблетки, чтобы унять боль в голове, и запить их водой (и одной полной кружки наверняка окажется недостаточно), чтобы избавиться от гадких ощущений во рту и горле.

А было бы вообще охуенно, если бы именно сейчас таблетки и воду Ему принесла Туська, которая должна была вот-вот вернуться от матери после трехдневной командировки домой в деревню. А еще охуенней стал бы ее минет, который мигом бы привел Его в прежнюю более-менее здоровую форму. Он просто сожрет Туську в постели, надо было просто дождаться этого момента. А пока что Он должен был рассчитывать лишь на себя. И первое, что Он должен был сделать зашторить все окна, чтобы не виделось Хаоса снаружи.

Он ДОЛЖЕН БЫЛ подняться на ноги.

Он должен был подняться на ноги, прекрасно зная, что Ад не выдумка, призванная принудить дурной человеческий разум к праведности, призванная научить человеческий разум быть ближе к Творцу, желавшему в своем творении видеть и сохранить чистый свет Истины, не допускающей ни капли темных холодных сомнений. Были ли Он сам таким набожным?

С детства Он был верующим, с детства был крещеным. С детства у Него не возникало никаких вопросов, касающихся здравого смысла в указанных в Библии событиях, касающихся элементарной логики. Пусть кто-то другой ищет логику и здравый смысл, которому делать больше нехуй. Такой, каким являлся, к примеру, Его брат, который вместо того, чтобы работать, сидел на шее родителей и все время искал повсюду какие-то подвохи и скрытый смысл там, где его по определению не может быть. Теории заговора, договорняки по обману населения с целью превращения последнего в деградирующее стадо, мировая мафия, масоны, иллюминаты все в таком духе. Все оттого, что слишком богатая фантазия, все оттого, что книголюб с детства, забивший голову всякой хуйней вместо того, чтобы делом заниматься.

Вот и съебался за тысячу (или сколько там еще) километров к бабке и отцу, чтобы и дальше нихуя не делать и не получать по делу заслуженных дюлей.

Впервые Ад открылся Ему после того, как Он ударился головой в момент столкновения грузовика с перевернувшейся на Его глазах фурой, по инерции еще двигавшейся Ему навстречу по скользкой дороге. У фуры въебало переднее колесо (и оно может только въебать, но никак не лопнуть, и Он прекрасно знал об этом факте), и, несмотря на всю Его концентрацию, этот момент стал для Него неожиданностью, и Он тогда принял единственно возможное решение с наименьшим для себя плачевным исходом. Ведь лобовой удар мог вполне стоить Ему жизни. Хотя тогда любой удар казался Ему шансом пятьдесят на пятьдесят, и смерть сидела рядом с Ним в одной кабине.

И вот Ад открылся Ему со всей своей беспощадностью и непреклонностью, на которую был способен, и которая и была Его дыханием и смыслом всего его существования.

И это его представление было подобно тому, как если бы Он возвращался туда, откуда когда-то ушел в долгое и насыщенное событиями и впечатлениями, и вот возвращался обратно, и теперь стоял перед огромными раскрытыми воротами, за которыми не произошло хоть сколько-нибудь значимых перемен, и все выглядело так, будто Он никуда не уходил. Он действительно стоял перед громадными раскрытыми воротами черной бездны, как какой-то Данте в сопровождении смерти рядом с Ним в разбитой кабине грузовика в образе Вергилия, проведшего того через Ад в поисках Беатриче. Только в отличие от главного героя Божественной комедии, у Него не было никакой Беатриче в конце пути, но было нечто другое, куда более важное.

Он стоял на пороге охваченного и пронизанного ярким огнем мироздания, будто ожидавший увидеть его таким, каким помнил это мироздание с детства.

Он не боялся оказаться по ту сторону этих невероятно огромных ворот, Он не должен был бояться закрытия их для Него навсегда после Его возвращения.

Ад призывал Его из физического мира, и едва Ему представилась такая возможность, пока Его тело пребывало в беспомощном состоянии, оторванное от сознания, Ад напомнил Ему о себе.

Но если в окнах Его дома плясал и бушевал бесконечный огонь, пронизанный голосами Хаоса, то сквозь, вроде бы, наглухо заделанные дверные щели сквозил нежный приятный свет. Переходящий из белоснежного сияния в чистое лазурное и обратно, свет практически неощутимо проникал в Него, заполняя его сознание, отчего боль в голове приобретала нечто вроде определенных рамок, порога, не становясь сильнее и принуждая Его свыкнуться с ней. Благодаря этому сиянию Он не должен был паниковать, или как-то раздражаться, или стискивать зубы, покорно терпя столь некомфортные мгновения. Где-то про себя Он приходил к мысли, что не таблетки, но это сияние создавало обезболивающий эффект во время приема прописанных врачами лекарств. И в то время как Ад время от времени открывал Ему свои владения по ночам, блаженный Райский свет сочился через закрытую входную дверь наяву.

Так было и сейчас, когда ужасное пламя вырвалось за пределы Его сна после вчерашнего алкоголя, а нежный успокаивающий свет по-прежнему оставался на своем месте.

И Он отлично знал, что должно было открыться Ему по ту сторону двери. И затемненные шторы сбавили яркость огня, и даже уровень звуковых эффектов, для которых физические стены Его дома не являлись преградой, снизился достаточно сильно, практически до приглушенного состояния. Он будто ждал того вожделенного момента, когда дверь, наконец, откроется.

После аварии Он много времени проводил дома, став полностью зависимым от матери, которая навещала Его в обед и после работы, чтобы принести Ему продуктов. А месяца три назад в Его жизни появилась Туська, с которой Он не то, чтобы собирался выстроить серьезные и долгосрочные отношения, но которая тянулась к Нему и проводила рядом с Ним едва ли не каждый день, при этом работая и зарабатывая. Она в корне отличалась от сбежавшей от Него в первую же неделю после аварии к своему хахалю Олечки.

Он знал и его имя, и адрес, и место работы, и уровень заработной платы. Он, конечно, мог разъебать его физиономию в крошево, только к чему все это?

Не то, чтобы Он слегка тронулся умом после того, что с Ним произошло, и крепко приложившись головой. Просто головные боли посещали Его даже с учетом Его режима и приема лекарств. И Он чувствовал в себе эти перемены в своем поведении, в своем мировосприятии, в своем отношении к самому себе. Ад за окном и небесный свет по ту сторону двери сегодня поутру, которое только наступало, и Он привык просыпаться еще раньше петухов, и сегодняшнее утро не являлось исключением были основой этих перемен.

Ему как-то нравилось чувствовать себя между этими двумя стихиями, внезапно оказавшимися бок о бок. Хотя почему внезапно? Внезапным оказалось Его появление прямо на границе между ними.

И пусть Ему еще не представилась эта возможность в деталях лицезреть норовившее хлынуть на Него мироздание за дверью, чей свет успокаивал и унимал боль в голове, пусть даже во сне, как было в случае с Преисподней, будто Он действительно был родом оттуда, эта мягкая и нежная сила уже закралась в Него столь же мягко и бережно, стараясь не доставлять Ему неудобств. И можно так сказать, что Он нет-нет, да испытывал внутри себя сразу два состояния, одно из которых оставалось куда более таинственным и неизведанным в сравнении с другим, которое Он помнил с давних пор. Лишь чувствуя в себе мягкий нежный свет, Он мог видеть ту стихию на интуитивном уровне. И образы, которые хранились в Ней, казались, и даже больше чем просто казались, Ему верными и настоящими, пусть и скрытыми от убогих людских глаз физического бытия, только благодаря этой силе. Один только взгляд на входную дверь приводил смысл стихии вечного мягкого света в некое движение, и Ему было достаточно лишь наблюдать сочившееся из-за двери сияние, чтобы понимать и чувствовать его превосходство над огненной бесконечностью.

Не раз Он так же интуитивно прикасался к дверной ручке, чтобы потянуть, наконец, дверь на себя. Вот как сейчас, этим утром, после того как Он завесил шторы на окнах, заглушая огонь за стеклом, приняв таблетки и запив их двумя кружками холодной воды, после которых боль в голове чуть отступила, но не прошла полностью.

И всякий раз, как и сейчас, Он останавливался в последний момент, заторможенный нет, не сомнениями, но предчувствием, скажем так, собственно судьбы, которая могла с большой долей вероятности разрушить в ноль то, что скрывалось по ту сторону двери, в миллиарды и триллионы раз меньшей по своим габаритам в сравнении с воротами в Ад. Он мог только лишь сжать дверную ручку пальцами, готовый повернуть ее и распахнуть-таки дверь, которая вела Его в бытие неги и блаженства, вопреки чьим-то ожиданиям не способных никогда надоесть в силу отсутствия элементарного уныния и скуки в этот период времени, если оно вообще могло быть по ту сторону двери. И именно поэтому интуиция подсказывала Ему не делать этого. Как будто все Его внутренние образы, недоступные для глаз, для воображения, зарытые глубоко в сознании, могущие быть только обнаруженными, мол, они существуют, могли рассыпаться в труху, из которой невозможно выявить хоть что-то для определения или распознания, стоило Ему лишь только щелкнуть замком, еще даже не приложив усилий для открытия двери хоть на миллиметр. И все, что Ему оставалось просто знать, что по ту сторону двери находилось невероятное приятное нечто, в сравнении с чем Ад казался более приевшимся.

Наташа позвонила Ему в самый удачный момент, когда Он отпустил дверную ручку в очередной раз.

-Как ты? интересовалась Туся, видимо, чувствуя Его недомогание, находясь на значительном расстоянии от Него.

-Ты нужна мне, - откровенно признался Он, - Жду не дождусь твоего возвращения.

-Я тоже по тебе соскучилась. Я приеду часам к двенадцати. Тебе что-нибудь взять? Взять сладкого?

-Возьми, - улыбнулся Он, довольный ее заботой.

Вот именно ее заботы как раз сейчас Ему и не хватало.

-Я тебя пиздец как хочу, - открытым текстом заявил Он и не медля добавил, - Видеть, конечно.

-Подожди еще немного.

-Не вопрос, - кивнул головой Он, переведя взгляд на спасительную дверь.

Кажется, Он мог сейчас слышать что-то, что проникало в Его сознание вместе с сочившимся сиянием с той стороны двери. Он не мог бы сравнить эти звуки с чем-либо уже услышанным Им до этого момента в физическом мире, у него просто не хватило бы слов или эпитетов, чтобы описать эти ощущения. А меж тем, они захватывали всего Его, захватывали даже Его сознание, наверняка излагая самые мельчайшие детали происходившего за дверью действа. И ведь излагали на самом деле, но Он не знал такого языка, который смог бы перевести Ему все до самого основания.

И все, что Он мог сделать после звонка Туськи, подвинуть кресло прямо напротив входной двери, и развалившись в нем, предаться собственной фантазии, которой Он обладал, наблюдая это сияние.

Он чувствовал, как постепенно сияние становилось все гуще, как Его собственное тело становилось все легче, полностью подчиненное ему, все больше обретавшему над Ним власть. И остающаяся боль в голове сливалась с этим светом, просто исчезала где-то внутри него, в силу чего Он мог уже воспользоваться сиянием себе во благо. Глаза Его постепенно закрывались, веки тяжелели, а звуки, составляющие все приятное чудесное естество нежного сияния, лишь накапливались внутри Него, преображая Его на свой лад, подстраивая Его под себя.

Наташа нашла его спящим перед входной дверью изнутри Его прибежища на стыке двух мирозданий, но обернутого лицом к более чистому и легкому, и приятному из них.

Тем не менее, Он наблюдал за тем, как она прошла сквозь физическую преграду, будто это она была реальностью, а никакая ни входная дверь. И в тот момент Он отчетливо видел, как свет снаружи нахлынул на Него, в одно мгновенье наполнив собой каждый угол Его дома, едва Наташа переступила его порог. Он отчетливо видел свет вокруг нее, лучившийся из ее тела, представлявший ее подлинное естество. Как ангел, как посланник небес, как кусочек их, коснувшийся Его однажды, о котором Он должен был помнить всегда, даже на пороге в жгучую Преисподнюю, она проникла в Его дом, и Он ничуть не был против.

-У меня получилось приехать раньше, - пояснила Наташа, раздеваясь и пройдя на кухню с продуктовым пакетом в руках.

Он отнял пакет из ее рук, чтобы овладеть Тусей прямо в тот же миг. И она не сопротивлялась.

Было ли это сном, или же она действительно вернулась раньше Ему было просто похуй. В эти мгновенья Он желал ее, Он желал овладеть ангелом, вошедшим в Его дом прямо из Рая, ожидавшего Его в той же степени, что и Преисподняя.

Когда Он ласкал ее, и за окнами, и по ту сторону входной двери происходило невероятное оживление, огонь и нежность силу которого Он испытывал в равной мере.

-Мне было так плохо без тебя, - не стеснялся Он своих жалоб или же удовольствия, и это так же ни имело никакого значения, - Мне пришлось два раза тряпкой воспользоваться. А вчера я выпил немного.

-Тебе же нельзя. Зачем?

-Неважно. Я хочу, чтобы ты не уходила.

Он отодрал Туську, как говорится, как Тузик грелку. Головная боль отпустила Его полностью. И все же огненное сияние Ада и чистый белесо-лазурный свет Рая не погасло сразу.

Туська опустошила Его до конца, выжала Его как лимон, и Он был удовлетворен и доволен. И даже таблетки Ему были не нужны, которые на самом деле делали Его зависимым, хотя врачи заверяли Его в обратном.

Но даже Наташе Он не хотел рассказывать о своих видениях, наполненных звуковыми совсем четкими эффектами, от которых Его вполне пробирала дрожь. Хоть Наташа стала для Него чем-то и кем-то своим, то, что происходило с Ним, было для Него слишком личным.

-Дай мне номер телефона Жени, - обратился Он к матери при следующем ее появлении у Него дома.

-Зачем тебе?

-Хочу позвонить, - только сказал Он, - Это брат мой.

-Десять лет прошло после того, как Женька уехал, а позвонить ему ты хочешь только сейчас? Только сейчас вспомнил о том, что это твой брат?

-Да, только сейчас, - хладнокровно подтвердил Он, - Ты дашь мне номер телефона или нет?

С неохотой мать продиктовала Ему номер.

Он звонил младшему брату вечером того же дня.

Он звонил не только для того, чтобы узнать, как у Женьки обстояли дела, как складывалась его жизнь, которая стала Ему вдруг интересна, хотя прошедшие после его внезапного отъезда годы, казалось, вычеркнули брата из Его поля зрения. Просто все эти годы он занимался собственной семьей, собственным сыном, который был для Него всем, который не должен был нуждаться ни в чем, который должен был быть готов к суровым реалиям жизни, и в которого Он вкладывал знания, недоступные ни в одном учебном заведении.

Он звонил брату с предложением встретиться, чтобы Женька погостил у Него пару недель, или даже месяц.

Он звонил брату, чтобы постараться рассказать Женьке о своих видениях, о своем доме, который с самого начала своей постройки находился на границе двух совершенных противоположностей, в существовании которых Он неоднократно убеждался на протяжении последнего почти года. Ни Наташа, ни родная мать, не должны были знать об этих видениях, о том, что знал только лишь Он.

Почему Он так хотел рассказать о своих видениях именно младшему брату?

Женька не верил ни в Бога, ни в Дьявола, у него с детства был другой склад ума. Женька с детства предпочитал задавать вопросы, просто выбешивая очередным почему. И часто ему было просто невозможно дать четкого ответа, часто ему проще зарядить в его почемучку крепким кулаком, и иногда Он и впрямь не сдерживался и отвешивал младшему брату здоровский подзатыльник. Сейчас Женька ответил Ему по телефону, что ему тоже было есть что сказать брату, и Он отлично понял, о чем шла речь.

7: Весы

1.

Заказчиком была женщина с приятным голосом, которую Он, чего скрывать, хотел бы слушать и слушать. И ради этой цели Он задал ей как можно больше уточняющих вопросов. Хотя на самом деле все вопросы были стандартными, и их количество для выяснения всех подробностей о характере работы не менялось. Просто Ему хотелось слушать милый голос женщины как можно дольше. Про себя Он уже предположил, что обладательница его наверняка должна была иметь и такую же приятную внешность, которая могла бы Его впечатлить.

Нет, Он не страдал ни от какого спермотоксикоза, и не был озабочен, да и вообще не жаловался на проблемы по этому поводу. Его все устраивало в личной жизни, Он был всем доволен. По факту, Он даже дерево сумел посадить, не говоря уже о рождении сына и постройке дома. По факту, Он полностью состоялся в этой жизни. И помимо требований работать и зарабатывать, как и должно, на самом деле быть для каждого человека трудоспособного возраста, Ему следовало еще получать удовольствие от того, чем Он занимался. Например, общаться с приятными во всех смыслах людьми, что непременно должно было благоприятно воздействовать на Его общее состояние, которое так и стремилось к равновесию. Он физически не мог чувствовать себя каким-то перекошенным в одну сторону. Наверное, в том и заключался смысл Его жизни (и Он изредка так думал об этом), чтобы пребывать в уравновешенном состоянии.

За свое жизнь Он встретил очень много самых разных людей, и продолжал встречать их, сидя за баранкой сперва пассажирского такси, а теперь вот и грузового, оставаясь при этом независимым от какого-то стороннего дяди, который платил бы Ему зарплату. Этот период жизни Он уже прошел и сделал про себя выводы. А впрочем, если предложат что-то похожее, почему нет? Всегда можно хвост трубой, если что-то не устраивает. Время такое настало, когда можно заниматься всем чем угодно (даже криминалом), чтобы не ходить с пустыми карманами и с полным желудком.

Однако помимо заказчиков Ему необходимо было иметь дело непосредственно с рабочей силой. С ребятами самого разного возраста и характера, занимавшихся, по сути, тем же, чем занимался Он сам заработком исключительно для себя. Да, с грузчиками, избравшими для себя путь наемников, у которых есть своя группа в социальных сетях, куда любой желающий может выложить объявление с предложением поработать и заработать денег. Он и сам некогда разместил несколько объявлений с предложением своих услуг перевозчика на том же Авито, благодаря которому имел возможность заработка, регулярно отвечая на звонки клиентуры, нуждавшейся в грузотакси.

Со временем у Него сложился более-менее костяк из постоянных ребят, с которыми Он ездил по городу от одного заказа к другому. Были, конечно, так называемые однодневки вроде каких-нибудь студентов из Африки или из Азии, в принципе, могущих работать, но тугих, что просто пизда, которым даже с пятидесятого раза трудно было понять местоположение той или иной точки. Не раз Он выслушивал нервотрепку ожидавших появления таких работников заказчиков, которые, мол, где эти долбоебы нерусские? или блядь, время идет, или еще что-нибудь в этом духе. Естественно, ситуация крайне неприятная со всеми вытекающими из нее последствиями, включая Его собственный психоз, который пагубно отражался на Его здоровье, по природе своей стремившегося к Балансу и надежной устойчивости.

Заказчица же, ожидавшая Его на складе мебельного магазина, и впрямь оказалась приятной миловидной женщиной средних лет, хрупкой и нежной, которой Он бы мог бы и легонечко так вдуть несмотря на ее возраст. Разведенная больше десяти лет назад, имевшая сына и дочь, женщина осталась довольна общением с Ним, однозначно располагавшем к себе человеком, с которым приятно разговаривать, и которому можно рассказать что-то личное, что при других условиях должно быть скрыто от посторонних глаз и ушей. Позднее женщина оказалась довольна как исполненной работой, так и ее исполнителями, и на Его просьбу составить положительный отзыв, охотно согласилась так и сделать.

На указанном женщиной адресе их уже ожидал Мирослав (и к этому имени Он привык практически сразу после того как его услышал), прибывший для работы на маршрутном такси. Заказчица просила всего одного грузчика для того, чтобы поднять на грузовом лифте новый диван, каждая часть которого была надежно запакована в пленку. Практически всегда Он помогал грузчикам, выступая в роли такого же грузчика и помогая ребятам с переносом и укладкой в фургоне собственной машины. При этом у Него имелись определенные проблемы со спиной, испорченной Им в юности. Потому что Он был приучен работать с малых лет, приучен был въебывать горбом и руками, понимая, что такое труд, и какими усилиями приходиться себя кормить.

А вот Мирославу пришлось изрядно попотеть, чтобы не ударить в грязь лицом. Плечистый и кудрявый, в обычных условиях достаточно крепкий молодой человек лет двадцати двадцати пяти, вчера вечером изрядно напился (нет, не нахуярился, но был к тому близок), и с утра его состояние было вполне объяснимо.

Мирослав просил подбросить его до какого-то магазина по окончании работ, и всю дорогу Он вынужден был слушать стенания и оханья парня по поводу его больной и гудевшей головы. От него несло легким перегаром, и наверняка заказчица так же почувствовала этот душок, но соблюдая тактичность, никак словесно на это не отреагировала. К тому же, Мирослав сделал все для того, чтобы недешевый диван был перемещен из машины в квартиру без проблем или даже хотя бы намеков на них.

Он подбросил Мирослава потому, что ему было просто по пути в сторону следующего заказа. И только лишь из чувства того же такта Он предложил парню поехать с ним и подзаработать еще. Мол, надо будет закинуть в машину какой-то хлам. И Он прекрасно понимал, что Мирослав откажется от Его предложения, что было Ему лишь на руку. И, кажется, парень так же осознавал, что на самом деле от него хотели услышать, и потому ожидаемо отказался.

От общения с ним и вдыхая его перегар, который не смог даже погасить освежитель с лимонным запахом, Он чувствовал легкую боль в собственной голове. Он сам практически не употреблял алкоголь уже более пятнадцати лет.

Еще больше Он не понимал людей, которые напивались с вечера, прекрасно зная, что с утра им предстояло работать. Потому что Мирослав был предупрежден об этом заказе еще вчера, и теперь Он сдерживался, желая выразить ему свою оценку этому вечернему бухалову.

2.

Второй заказчик ожидал Его на заводской территории. Там было достаточно много контор, одна из которых занималась производством картона. Последние полгода это был постоянный клиент, которого Ему не стоило терять. Оплата Его услуг с его стороны производилась без проблем, строго сразу после доставки продукции по одному и тому же адресу, который находился где-то на другом конце города. Там тоже было какое-то производство, и там требовался картон.

Картонные листы были сложены стопками на паллетах, обернуты едва ли не десятком слоев пленки и зафиксированы стяжками. Ребята грузили Ему в Газельку четыре-пять поддонов при помощи электрокары и рохли, которой ловко орудовал один и тот же хлипенький мужичок с большими очками на носу. Он, конечно, помогал ему подкатывать груженую рохлю куда следует, чтобы все влезло. При этом Он не выделывался, мол, вот я должен как-то напрягаться лишний раз, мол, это не мое дело.

И в немалой степени этому стремлению подсобить Павлику (так звали того мужичка) способствовала постоянная нервотрепка, царившая в коллективе данной организации. Что непосредственно на складе, где происходила загрузка машины, что в офисе, куда Он заходил за документами перед отправкой в рейс. Эта атмосфера какого-то психа, какой-то несдержанности, которую он нутром чувствовал, оказываясь в вышеуказанной конторе, давила на Него. Он просто не понимал смысла всей этой нервотрепки, откуда Ему хотелось убраться как можно скорее. И Павлик с рохлей в руках оказывался единственным адекватным сотрудником из всех в этой организации, с кем Ему приходилось общаться.

Хорошо еще, что у Него была возможность съебаться во время погрузки паллетов с картоном в заводскую столовую, где кормили достаточно сытно и, в принципе, недорого, если, конечно, успеть попасть за стол до обеда. И Он иногда пользовался такой возможностью, чтобы позавтракать, чего Ему не удавалось сделать до момента выезда из дома. Все потому, что у Него не возникало чувства голода поутру, и Ему хватало полной кружки сладкого кофе с молоком.

И вот Он, получалось, и завтракал и обедал, попадая в заводскую столовую, и по возвращении отправлялся в офис конторы за бумагами, которые еще ни разу за все время Его сотрудничества с организацией не успевали вовремя подготовить.

Ему приходилось торчать в офисе еще минут пятнадцать, а бывало, что и полчаса, в ожидании оформления необходимых документов, прилагавшихся к грузу у Него в будке. Атмосфера напряженности касалась и Его, и, несмотря на свое привычное стремление к уравновешенности Он нервничал сам, что моментально отражалось и на Его самочувствии. У Него прихватывал живот, однако Он терпел до последнего момента, чтобы после получения документации и выезда с территории склада припарковаться где-нибудь рядом и сгонять в туалет по-большому.

Как правило, нервозность отступала при выезде Его за пределы заводских ворот и не возвращалась даже на месте выгрузки, где работали куда более адекватные люди, стремившиеся как можно быстрее опорожнить и отпустить наемную машину. И в случае с перевозкой картона Он стремился разделаться с этим заказом поскорее.

И закончив такой вот рейс, Он непременно посещал один и тот же кабак, где за небольшую цену можно было заказать чашку горячего зеленого чая с каким-нибудь пирожным.

Так было и в этот раз, и Он не сомневался в том, что нервозная атмосфера в этой конторе не изменится. И похуй, что сегодня у Него оставалась еще одна заявка, имевшая четко указанное время, и у Него в запасе было не менее часа из-за времени, которое было необходимо самому заказчику для того, чтобы сорваться с работы специально ради Его появления.

Ехать предстояло в гаражный кооператив, чтобы очистить помещение гаража от утративших для заказчика вещей, которых, по его словам, могла набраться целая машина объемом в шестнадцать кубов. Естественно, что заказчик просил двух грузчиков и готов был участвовать в уборке гаража сам.

Данная заявка была оставлена заказчиком еще три дня назад, и сегодня был самый подходящий для заказчика день. Поэтому, прибыв в кафешку ради чашки чая с пирожным, Он сделал два звонка изъявившим свое желание съездить в этот гараж грузчикам Валере и Игорю, с которыми Он так же имел возможность работать. После первого Его звонка, совершенного Им на месте выгрузки паллетов с картоном оба они уже были в пути к кафе, где Он в этот момент находился.

По прибытии, наконец, к кафе ни один, ни другой гонять чаи с Ним не собирались, просто присели за стол рядом с Ним, чтобы потрепать языками.

Валера работал со многими ребятами, и с Ним - не один раз. Работал он хорошо, не проебываясь, без нареканий. Но была у него одна черта, которая бесила всех, с кем Валера работал в команде не закрывающийся рот и самый настоящий словесный понос, изрыгаемый из него так, что у многих, в том числе, и у Него чесались руки заткнуть Валере рот силой. В свои сорок лет Валера жил один, скорее всего, именно по этой причине своего безостановочного пиздежа, поскольку вряд ли нашлась бы хотя бы одна женщина, которая была бы способна выдержать столь нудного мужа.

Он же не отказал Валере в желании того, чтобы выгрести гараж, Он вообще старался никому не отказывать в желании заработать. В принципе, это Игорь подтянул Валеру с собой, узнав от Него об этом заказе.

Игорю Он звонил довольно часто. Нет, не всегда, но довольно часто, и с ним у Него в принципе сложились неплохие отношения. Игорь, моложе Валеры на десять лет, худой и жилистый, и достаточно крепкий, уступавший Валере в росте на целую голову, сколотил в свое время свою собственную команду грузчиков, в которую, между прочим, входил и Мирослав, занимаясь наемничеством на профессиональном уровне и откликаясь на любую работу, даже не связанную с погрузочно-разгрузочными работами.

Гаражный кооператив, где предстояло сейчас поработать, располагался на самом краю города, даже за его пределами, а потом необходимо было ехать на свалку, чтобы вручную опустошить будку Газели, и Он готов был заплатить ребятам приличные деньги, а после этого высадить их на остановке поближе к дому, хотя Игорь, например, желал работать, казалось, круглосуточно.

-Не вздумай трепать языком, - предупредил Он Валеру, - У меня сейчас не очень хорошее настроение.

3.

И вот они поехали на заказ, и по дороге Валера старался не проронить ни слова, в то время как Игорь что-то рассказывал Ему, потихоньку попивая энергетик из алюминиевой банки. Похоже, для Игоря энергетик имел такое же большое значение, что и вода.

Игорь что-то рассказывал Ему, и Он лишь изредка поддакивал и что-то спрашивал, будто желая уточнить что-то непонятное в этом рассказе. Игорь умел, как говорится, загнать пиздунка, и немалая часть из его повествования на сто процентов являлась обычной выдумкой, в которую Игорь, похоже, верил сам.

По большей части, Он просто сконцентрировал свое внимание на дороге и напряг слух, чтобы контролировать шум двигателя и уловить что-то неестественное в ходовой части, что свидетельствовало бы о возможной неисправности. Отец с детства прививал Ему тягу к автомобилям, впервые Он в одиночку сел за руль в пятнадцать лет, а до этого сидел на коленях отца и управлял десятитонным грузовиком в четыре руки. Вместе с отцом Он ложился под машину, чтобы помочь ему отвинтить какую-нибудь гайку или подать ключ и молоток. Благодаря отцу Он научился разбираться в механике, и вполне мог зарабатывать себе на хлеб именно таким способом.

Слава богу, они добрались до гаража без приключений. Заказчик, грузный мужчина лет шестидесяти с серьезным выражением лица, представил троице фронт работ. Ничего сложного, невыполнимого Он не увидел. Все вместится в одну машину, и можно даже не заниматься никакой укладкой в будке. Бросай да бросай. За час, самый максимум, работа будет выполнена, Он нисколько в этом не сомневался.

Тем не менее, Он так же подключился к работе, подбирая в заранее подготовленные заказчиком хозяйственные мешки всякую мелочь с пола и полок на стенках гаража.

Работали быстро, под общение друг с другом, лишь Валера старался сдерживаться от привычного ему словесного поноса, хотя и не совсем удачно, что Его совсем не раздражало. Даже наоборот, сейчас Он как-то хотел, что ли, чтобы Валера не молчал, и его бубнеж и несмешные шутки и замечания имели место быть здесь и сейчас.

Как и приятная женщина утром, этот заказчик так же оказался доволен работой Его и Его помощников. Он пообещал не только оставить положительный отзыв, но и в самом скором времени вновь обратиться к Нему за услугами перевозчика.

Опустошить машину на свалке оказалось куда более быстрым процессом в сравнении с ее загрузкой в гараже заказчика, тем более что никаких досок они оттуда не забрали, и Ему не пришлось кататься по территории свалки ради выгрузки дров у печки.

Он высадил ребят, как и обещал, на остановке поближе к дому в половине шестого вечера. На сегодня норма была выполнена, и Он больше не планировал никуда ехать, перенося получаемые Им за день по телефону заявки либо и на завтра, и на другие дни недели. Как минимум, за этот день Ему позвонили четверо, и Он знал, и Он был готов к этому, что на сегодня Ему позвонят еще.

Он подзаебался за сегодня.

Не столько физически, и спина Его была в порядке, сколько внутри. И это, видимо, было нормальным Его состоянием под конец рабочего дня.

Все, чего Ему сейчас хотелось сходить на горшок, помыться, хорошо покушать, потом просто полежать хотя бы полчасика под сопровождение бубнящего телевизора.

Все, что Ему сейчас хотелось очиститься и восстановить внутреннее равновесие, которое не могло оставаться нерушимым после этих поездок.

Он должен был получать удовольствие от своей работы, но были такие моменты, когда оставался неприятный осадок по окончании ее. Этот осадок Он буквально чувствовал внутри своего собственного тела, самые настоящие отложения, дорога которым унитаз и канализация.

У Него не болел живот по окончании трудового дня, требовавший от Него как можно быстрее найти место для того, чтобы извергнуть из себя вонючую жижу, неизбежно подступавшую на выход естественным путем. Нет, Он просто испытывал некую неприятную тяжесть где-то в нижней части живота, от которой можно было легко избавиться путем обычных испражнений не по зову желудка, а в любой момент времени.

Но было еще кое-что, требовавшее от Него уединения и немедленных действий.

Это тоже были выделения, сами собой выходившие через кожу, через глаза, через уши и рот. Как будто внутри Него растворялась некая сущность, сформировавшаяся лишь в конце дня для того, чтобы покинуть Его тело безвозвратно, но вновь порождаемая Его нервотрепкой и стремлением к восстановлению желаемого Им равновесия. Со стороны этот процесс выглядел как обильное потовыделение, при котором намокало все Его тело, даже волосы на голове. С той лишь разницей, что то, что выходило из Него через кожу, было какой-то другой субстанцией вязкой и даже слегка и неприятно пахучей. И, кажется, лишь Он один мог вдыхать этот запах. Субстанция пропитывала Его одежду как пот, оставляя после высыхания на ткани белые следы соли, но так же и этот запах.

Ему было крайне некомфортно оставаться одетым сейчас, по дороге домой, до которого оставалось всего ничего расстояния. Однако с учетом вечерних пробок оно растягивалось до уровня целой вечности.

-Набери мне воды в ванной, - попросил Он ровным уверенным голосом свою жену Ларису, набрав номер ее телефона.

Про себя же Он испытал немалое облегчение, услышав ее голос практически сразу, а не как это часто бывает, когда нужный человек никогда не поднимет трубку, когда от Него зависит очень и очень много всего.

-Хорошо, - сказала Лариса, - Через сколько ты будешь дома?

-Минут через двадцать. Что там есть поесть?

Лариса в этот момент хлопотала у газовой плиты, кроме того в холодильнике еще оставалось со вчерашнего вечера, так что голодным его не оставят.

А еще Он нуждался в ее руках, которыми Лариса бережно обхватывала Его голову и удерживала в своей хватке несколько минут, что казались Ему бесконечными и невероятно умиротворяющими, благодаря чему Он чувствовал то самое равновесие, утрачиваемое Им за день работы.

Лариска определенно была нужна Ему. Без нее даже избавившись от всего того, что Он чувствовал внутри под вечер, Ему наверняка было бы сложнее вернуть потерянный Баланс.

Это была Его вторая (или третья) женщина, с которой Он пока еще не узаконил своих отношений, но определенно та самая, кто подходил Ему для длительного общения в качестве близкого человека. И даже две предыдущие Его жены, похоже, проигрывали Ларисе в ее умениях вести хозяйство.

И Он хотел от Ларисы ребенка, о чем неоднократно заводил с ней беседы и с чем она была согласна.

И вот месяца два назад она объявила Ему о своей беременности, что привело Его не столько в восторг, сколько в чувство морального удовлетворения. Как будто с плеч Его сошел тяжелый груз, и осознание его наличия, открывшееся Ему именно в этот момент, пошатнули Его дух. И все это выглядело куда более нервозным в сравнении с откровенными неадекватами, которые оказывались в кабине Его машины по пути на точку.

-Мне нужна твоя помощь, - сказал Он Ларисе сейчас.

-Я поняла, - ответила она.

Она всегда Его понимала, не раз с полуслова. Она всегда чувствовала Его дисбаланс, от которого Он инстинктивно пытался избавиться.

И Он был благодарен ей за ее помощь. Он был благодарен Ларисе вообще за все, что она делала не столько ради Него самого, сколько ради сохранения связи, что образовалась между ними с первого дня их общения.

И вот Он, наконец, добрался до дома, на ходу снимая с себя все вплоть до наготы. Без промедления Он залез в теплую ванну, чувствуя как то, что было внутри Его тела, уже начавшее свое покидание его через кожу рук, ног, головы, туловища, в одну секунду оставило Его, придав Его телу легкости, при этом растворяясь в воде и оседая на самом дне ванны.

-Ох, как охуенно, - впервые не сдержал Он своих эмоций, - Идите вы нахер

8: Скорпион

Не в первый раз (и однозначно, что не в последний) Он слышал от Олеськи в свой адрес откровенное недовольство их отношениями. Психоз, нытье, слезы и сопли мол, нахуя все это надо? Мол, нахер ты мне нужен, мол, найду другого, который меня понимает, который думает не только о себе. И Он реагировал на это вполне сдержанно, прекрасно понимая, что все это были ее эмоции.

В их отношениях Он с самого начала объявил себя лидером, за которого Олеся должна была держаться руками и ногами. Это Ему предстояло добывать пищу, работать рабочим инструментом, чтобы что-то чинить и подправлять в доме своими руками, оберегать возлюбленную от опасностей. Он хотел от Олеськи детей, Он же требовал от Олеськи не трахать Ему мозги, Он же требовал от Олеськи немного личного пространства.

При этом Он не употреблял алкоголь. Нет, не совсем не употреблял, и мог пригубить рюмку другую хорошего вина, но не водки точно. И голова Его всегда оставалась ясной, и Он мог вполне здраво соображать и контролировать каждое свое движение. Друзей в свой дом Он приводил редко, и разрешал Олесе приводить своих подруг, оставляя их на время этих посиделок наедине.

Он привык въебывать как руками, так и головой. Но чаще всего, конечно, руками, набирая и загружая овощи с фруктами то в одну, то в другую машину на складе. Он разумно не задавал никому никаких вопросов, просто делая свою работу, за которую Ему платили деньги регулярно и вовремя, и даже оплачивали переработки. Он тащил на своих плечах и себя, и Олесю, которая тоже не сидела дома. Однако это Он называл себя добытчиком, и это Его зарплата составляла основу их совместного бюджета, лишь дополняемого благодаря Олесе приработка.

И вроде все было в порядке, и Олеся прежде ни разу не заикнулась о каких-то проблемах, и даже виду не подавала, что ее что-то не устраивало. И первый год их отношений прошел для Него просто волшебно, и Он уже строил планы на далекое будущее. У Него была мысль ехать работать в Москву, чтобы купить собственное жилье, а не снимать чье-то еще и отвечать за, не дай бог, разбитый унитаз или побитый сервант. Ему предлагали ехать в Москву, и Он всерьез раздумывал над этими предложениями. Он умел считать, закончивший некогда экономический факультет с медалью, умел критически мыслить и делать выводы, обладал довольно упертым характером. У Него имелось много черт, которыми Он не просто мог, но ДОЛЖЕН БЫЛ воспользоваться себе во благо. В первую очередь, себе.

И Олеська не возражала против этих идей свалить за куда большими деньгами, чем могла дать провинция. И все было, казалось, замечательно, и идея перерастала в решимость и цель скопить достаточную для первого времени пребывания и освоения в Москве сумму. Известно ведь, что ехать в столицу нужно имея на руках хорошие деньги. Один только проезд в общественном транспорте влетит в копеечку, а кататься придеться не просто много, а дохуя. Ну и помимо транспорта неизбежны расходы, а с учетом столичных цен, существенно отличающихся от цен в каком-нибудь замкадье, деньги утекают как вода сквозь пальцы, и даже накопленных первых денег может не хватить. Так что им вдвоем необходимо было для этого переезда тысяч двести-триста совершенно точно. Что-то можно было, конечно, занять, хотя Он не хотел влезать в долги, Он вообще не привык быть кому-то должным за что-либо. А если так получалось, и Он мог вспомнить таких случаев всего два-три в своей жизни, то Он старался отдать долг как можно скорее.

Но вот что-то пошло не так.

Спустя год, можно сказать, идиллии Олеська сильно изменилась. Она могла вспыхнуть из-за любой мелочи, могла повысить на Него голос, могла высказать Ему в лицо какую-нибудь гадость, ну, если не гадость, то что-то такое, что было Ему неприятно, уколов Его даже под видом шутки. И ему было крайне неприятно впервые услышать из уст Олеськи в Его адрес такое слово как Демон. Со временем Олеся все чаще озвучивала свое недовольство тем-то и тем-то, и ее раздражение постепенно овладевало ей с головой.

Она всячески избегала разговоров на эту тему, а какие-то ее объяснения являлись обычными отговорками, не имеющими к реальности никакого отношения.

И Он понимал, что вытащить из Олеськи правду, что называется, клещами Ему вряд ли удастся. И вместо всяких разборок и выяснения отношений Он предпочитал устраняться, оставляя Олесю на кухне со своим недовольством и переживаниями, а сам садился за компьютер, одевал игровые наушники и запускал очередную скачанную из Интернета стрелялку, погружаясь в виртуальный экшн.

Спустя час, может быть, полтора этот Олеськин психоз унимался. Но только до определенного момента, когда она вновь чувствовала себя в довольно раздраженном состоянии.

Он посоветовал ей обратиться к невропатологу на что Олеся обложила Его крепкими матерными словами.

И в какой-то момент Он просто не выдержал, понявший, что чаша Его терпения переполнилась и что Ему не по силам было больше сдерживаться. После очередной истерики, устроенной просто из ничего, Он влепил Олесе очень крепкую пощечину. И Ему стоило огромных трудов найти в себе силы и не зарядить девушке правым крюком в челюсть, а то и вовсе сломать нос или выбить несколько зубов. Удар у него был поставлен четкий и резкий, не раз Он пускал в ход кулаки прежде, и сам удивлялся той резкости, после которой Его оппоненты утрачивали все контраргументы в зародыше. Физические же нагрузки на складе только укрепили Его неплохие физические характеристики. Так что одной только пощечины оказалось достаточной для того, чтобы Олеська в мгновение ока закрыла свой рот, охнула и сжала вспыхнувшую жгучим огнем часть лица обеими руками. Секунду она смотрела на Него во все глаза, реально растерявшись от произошедшего, а потом, просто с каким-то фонтаном слез, бросилась в комнату и рухнула на кровать, ревя во все горло.

С Его стороны эта пощечина была первым физическим воздействием в Его жизни по отношению к женщине.

Он понимал, что Он только что сделал, и понимал, что в данный момент Он оказался не прав, даже несмотря на поведение Олеси, выведшей Его за пределы прежней Его адекватности, когда уже даже виртуальная реальность не спасала от Его раздражения этой напряженной атмосферой, которая установилась в их доме за последние несколько месяцев. Так что Он позволил Олесе выплакаться, после чего направился в комнату, чтобы успокоить ее и загладить свою вину за этот удар ей по лицу.

Когда Он вошел, Олеся лежала, уткнувшись лицом в подушку, и судорожно всхлипывала. Казалось, она не чувствовала Его прикосновений.

А вот Он совершенно отчетливо ощутил ее дрожь. Дрожь в каждой клеточке ее тела. Дрожь неподдельную, наполненную страхом. Жутким страхом, который контролировал Олесю с головы до ног. И это был не тот страх, который Он внушил ей только что, влепив звонкую увесистую пощечину. Нет, совсем другой, но к которому Он так же был причастен. И пока что Он не мог понять причину его, но однозначно Он почувствовал этот страх всем своим естеством. Он почувствовал этот страх так, как если бы был его источником, и знал о нем все досконально и мог объяснить его смысл.

Почему-то Олеся боялась Его последние месяцы. Мало того, что боялась, но просто не могла сдерживаться, ведомая страхом перед Ним. Хотя Он прежде ни разу не дал ей повода бояться Его. Он был лидером в их отношениях, это правда, но Он не стучал кулаком по столу в гневе, не повышал на Олесю голоса, даже не глядел на нее грозно и недовольно, Он обнимал ее и ласкал нежно и со всей своей любовью и бережливостью, остерегаясь невольно как-то навредить ей. Он никогда не оскорблял Олесю, никогда не называл ее обидными словами, почти всегда Он называл ее по имени. Почти потому что время от времени обращался к Олесе Мать. Мол, Мать, есть что пожрать? И всегда с улыбкой, в которой не было ни грамма злорадства. И Олесе даже нравилось такое обращение к ней с Его стороны.

И вот Он обнял ее, и она дрожала от страха, просто тряслась, не пытаясь, при этом, выбраться из хватки Его рук.

И Он заметил, что на месте Его удара осталась крохотная ранка, будто от укуса.

Странная мысль в тот же момент появилась в Его голове как бы сама собой, и требовала оставаться просто мыслью, просто предположением.

-Болит? только спросил Он негромко, разглаживая ее густые черные кудри волос.

-Горит, - не сразу ответила Олеся, - Но уже не так сильно.

-Прости меня, моя девочка.

-Угу, - дернула Олеся головой, принимая Его извинения.

И казалось, что в этот момент времени они оба отлично понимали друг друга. Казалось, что в этот момент вместо их физических тел говорило их сознание, не знающее преград. И то, что промелькнуло в Его голове и требовало оставаться только там и оставаться, было защищено только лишь физической Его плотью, и вот ее будто больше не осталось, представив Олесе эту мимолетную Его мысль. Но вся ирония заключалась в том, что в этот самый момент Олеся так же обнажила саму себя, чтобы быть услышанной Им и понятой, и то, что мелькнуло в Его голове и то, что скрывалось в ней, оказались схожими в основе своей.

-Я видела сон, - призналась Олеся, стиснутая в его объятьях, - Все наше будущее, прожитое всего за один день. Я была в твоем плену, я была совсем высушенная, совсем обезвоженная, я была совсем как мумия. Я ничего не могла сделать, чтобы вырваться. Я умирала, оставаясь внутри этой мерзкой сухой мумии. Я чувствовала свое угасание.

-Это был всего лишь сон, - попытался успокоить Олесю Он.

-Ты жалил меня, - будто не слыша Его, продолжала Олеся свое повествование, - Вновь и вновь. Я видела ужасные жала на месте твоих рук. Я видела всю твою опасность, я чувствовала и знала, насколько страшна она.

-Это всего лишь сон, - повторил Он, чувствуя себя крайне неловко, будто обличенный Олесей в этот миг, которая, казалось, в подробностях описывала нечто такое, чего не было в Его жизни, но что содержалось в мелькнувшем подобно молниеносной вспышке в Его голове предположении, - Сон, понимаешь, моя милая?

-И вот ты ударил меня по лицу, и это место обожгло как после укола ядовитого жала. Я чувствую, как оно опухло сейчас.

Это было действительно так, и вокруг ранки на ее щеке образовалась припухлость.

-Я не знаю, как это объяснить, - сказал Он, чувствуя про себя, что лжет в своем ответе.

Больше того, Он чувствовал, что Олеся понимала Его ложь. Но после этого она сцепила свои руки за Его спиной, которые прижимала к собственной груди, не смея обнять Его в ответ.

-Знаешь, - коротко опровергла Олеся, прижавшись к Нему всем телом.

Кажется, она готова была простить Ему и эту пощечину, и вполне понимаемый смысл ее, изложенный девушкой в пересказе ее сна, и Его ложь после.

К вечеру, однако, опухоль на щеке ее спала, но у Олеси поднялась температура. Девушку знобило, и Ему пришлось чуть ли не бегом сходить в аптеку, располагавшуюся через дом, а после вызвать врача. Олесе сделали укол, потом она выпила таблетку, чувствуя себя лучше благодаря инъекции. Ни Он, ни сама Олеся ничего не сказали врачу по поводу опухоли вокруг крошечной ранки у девушки на лице в результате Его пощечины. Никто не должен был знать о том, что произошло на самом деле. Это понимали они оба, это были только их трудности, и только они должны были и могли преодолеть их.

Олесю не лихорадило, как наверняка должно было бы случиться при отравлении ее ядом. Если бы яд действительно попал в ее кровь после укола скорпионьего жала, последствия для Олеси были бы совсем иными, намного более существенными в сравнении с повышенной температурой, и даже отек на лице ее оказался бы более болезненным. Впрочем, то была всего лишь пощечина.

Но пощечина пощечиной, и даже понимая всю невероятность произошедших в связи с ней физических страданий Олеси, с которой Он лег в одну кровать на ночь, и которую крепко обнял по ее же просьбе, все оказалось не так просто.

Обхватив Олесю руками, Он даже не заметил, как провалился в сон, чувствуя неимоверное опустошение внутри, так, будто те последствия, которые Олеся переживала, приняв Его удар по лицу, забрали все Его силы за день, и только оказавшись в одной с кровати с возлюбленной, Он смог понять насколько сильно Он устал.

И вот Он провалился в сон, и сон Его был невероятно крепок.

Но вместе с тем Его сон оказался невероятно реалистичным. Реалистичным настолько, что все, что должен был испытать человек, ужаленный скорпионом в реальности, передалось Ему с максимальным эффектом, отчего Его собственное тело выпрыгнуло посреди ночи обратно в кровать. Он распахнул глаза, чтобы в первое же мгновение испытать дикую головную боль. Он распахнул глаза, чтобы при столь резком пробуждении почувствовать самый настоящий пожар боли на своем собственном лице, в точности там, где приложил рукой Олесю. Боль скрутила Его живот, тошнота грозила вот-вот обернуться жутким срыгиванием ужина прямо в кровать. Страх обуял Его сознание настолько, что практически парализовал Его на какое-то мгновенье после пробуждения.

Во сне же Он чувствовал себя хищником, готовым жалить бесконечных врагов снова и снова, становясь только сильнее. Во сне у Него были огромные жала вместо рук, о которых рассказывала Олеся. И именно она была во сне Его одной-единственной жертвой, которую Он неустанно преследовал, впиваясь в нее своими жалами, едва догнав ее, отчаянно пытавшуюся защититься от Него, но совершенно не могущую этого сделать. Она была в ужасе даже не от Его болезненных жал, то и дело впивающихся в ее тело, но от одного только Его существования, которое приносило Олесе куда большую боль. Одно только ожидание ее принуждало девушку буквально паниковать.

Паника ее во сне отразилась в Нем при Его пробуждении наяву посреди ночи. Паника Его оказалась даже сильнее, связанная с Его беспомощностью и неприятными ощущениями боли, тошноты, грозящей обернуться в любой момент рвотой, и этот момент был неизбежен, с какой-то невозможностью взять тело под прежний контроль. Сердце Его готово было просто взорваться от невероятно бешеного ритма.

-Мать, - попытался позвать Олесю Он, и повторил уже намного четче, - Мать, слышь? Мне плохо

Он, все-таки, сумел совладать со своим телом, и в самый последний момент, когда сдерживать рвоту уже не было никаких сил, и Он, таки, повернулся на бок, чтобы срыгнуть прямо на пол, с ужасом осознавая, что до туалета добраться не получится, Олеся подала голос в ответ, просто вынырнувшая из бездны собственных сновидений, как будто Его голос только сейчас добрался до сознания девушки прямиком из реального мира.

-Что случилось? невнятно пробубнила Олеся спросонья.

И ее голос был подобен глубокому глотку свежего прохладного воздуха в тесном душном пространстве.

Ее голос в долю мгновенья отменил все, что происходило внутри Него, столь же резко и неожиданно, что испытал Он, внезапно открыв глаза в темноте.

Но голос Олеси отменил почти все.

Осталась лишь жгучая боль на Его лице.

-У меня щека опухла, - ответил Он, осознавая свое облегчение, не забыв при этом ощупать охваченную жжением часть лица, - А секунду назад мне было крайне хреново. Я видел сон, о котором ты мне рассказывала вчера. Я видел жала на месте собственных рук. Я видел тебя, я причинял тебе страдания.

-Правда? спросила Олеся, взявшая, наконец, сознание под контроль.

Она прикоснулась пальцами к Его опухшей щеке.

-Херня какая-то, - выругался Он.

-Не надо было распускать руки, - только сказала Олеся, - Сильно жжет?

-Нормально, - выдохнул Он, - Кажется, начинаю тебя понимать. Ты видела этот сон всего раз или как?

-Нет, не один раз, - не сразу призналась Олеся, - Но он заставляет меня паниковать.

-И вот теперь он пришел ко мне. Может, это предупреждение. Психология и все такое. Твоя неуверенность передалась и мне. Вопрос почему. Не может быть так, чтобы из ниоткуда, на ровном месте. Не поверю. Все же нормально было.

-Может быть из-за того, что планы строим переехать в Москву? Чтобы все по-серьезному?

-А до этого так, смехуечки? Как дети малые: сунул, вынул, и пошел?

-Вдруг мы не уверены до конца в том, что нам действительно это нужно? осторожно предположила Олеся, - Сам же говоришь о предупреждении.

-Ты хочешь поехать? напрямую спросил Он, чувствуя обоснованность ее сомнений, что Ему явно не понравилось.

Точнее, не понравилось бы при других обстоятельствах.

-Я не могу сейчас дать точного ответа, прости, - сказала Олеся, - Давай отложим до утра. Давай выспимся, все-таки, выходной.

-Не думаю, что усну прямо сейчас. Спи, а я пойду чаю заварю.

Прежде чем отправиться на кухню и поставить чайник на плиту Он встал перед зеркалом в ванной комнате, чтобы оценить степень опухоли на лиц. Не так уж Его щека и опухла, да и, по правде говоря, ее жжение понемногу стихало.

На кухне же Он открыл форточку и закурил.

Он достал из холодильника палку колбасы, сыр, майонез, намереваясь сделать себе бутерброды, чтобы не хлебать чай впустую.

Олеся вошла на кухню, едва Он выбросил окурок в окно и встал рядом с газовой плитой в ожидании закипания воды в чайнике, одетая в короткий махровый халат.

-Чего не спишь? спросил Он.

-Я тоже хочу чаю, - с улыбкой призналась Олеся.

Она поставила свою личную кружку рядом с Его кружкой, затем нарезала несколько кусков батона хлеба, колбасы и сыра, подготовив их для приготовления бутербродов.

-Все еще болит? поинтересовалась Олеся с неподдельным беспокойством.

-Не особо. Да херня, уже проходит Может быть, ты и права, может быть, следует еще раз все обдумать. Можно ведь и здесь зарабатывать. Есть много способов найти денег на собственное жилье. Тем более, что не горит в одном месте, времени заработать на хату нам хватит. Ты прости меня за то, что я тебя ударил вчера. Я не имел права этого делать даже на взводе. Это низко, это мерзко, это имеет последствия у меня на лице, у тебя на лице так, что приходиться врача вызывать. А ведь мы даже не женаты еще.

-Все в порядке, , - обратилась Олеся к Нему по имени.

Она обхватила Его руками сзади, уперлась узким подбородком Ему в плечо.

-Нет, не все в порядке, - ответил Он, наблюдая за чайником, - Ты не понимаешь, Мать. Мы с тобой в одной лодке. Я отвечаю за тебя, я должен понимать твое волнение, я должен знать, что с тобой все хорошо, чтобы оставаться уверенным сам. Ты несколько раз видела один и тот же сон, который взял над тобой верх, который заставил тебя переживать и нервничать из-за того, что может произойти с нами обоими в будущем. Я не ангел с крыльями, и у меня есть свои определенные принципы и требования, которые крайне важны для меня, когда впереди конкретная цель. Я не хочу никакой неуверенности, никаких сомнений. То, что произошло с тобой вчера, отразилось на мне. Я не хочу этого. Мне этого не нужно. И кто сказал, что этот сон больше не повторится ни у тебя, ни у меня?

-Давай сейчас мы просто напьемся чаю и нажремся бутербродов с сыром, колбасой и майонезом, - вместо ответа предложила Олеся полушепотом Ему прямо в ухо.

Вода в чайнике закипала, из носика повалил пар.

Напившись сладкого чая вприкуску с сытными бутербродами, они вернулись обратно в кровать и накрылись одеялом.

-Ты мой храбрый бесстрашный скорпиончик, - заметила Олеся, поцеловав Его в губы.

И Ему было приятно услышать в свой адрес от нее эти слова.

Но обладал ли Он такой силой на самом деле? Или же то, что произошло с ними вчера днем и продолжилось ночью, действительно имело в основе своей что-то не связанное ни с какой мистикой?

И мысль о том, что Он вполне мог попытаться проверить эту идею и устранить все сомнения, заняла свою позицию в Его сознании.

Но пока что Он вновь засыпал под приятные ласки своей подруги.

9: Стрелец

Рано или поздно, но Он должен был нарваться на серьезные пиздюли.

Ему никогда не было все равно, за свое Он готов был вцепиться зубами в горло. Это был как раз такой человек, который всегда отвечал за свои слова, и всегда выполнял собственные обещания. Немало людей получили от Него по мордасам кто-то за слова, а кто-то за действия, которые Он расценивал в качестве ущерба своих собственных интересов. Он никогда не рассусоливал перед тем, как зарядить с правой в почемучку. Виноват лови, как говорится, не отходя от кассы, пока горячее.

И кто-то даже в шутку заметил, что без вваленных кому-нибудь физических пиздов Его день проходил зря.

Еще больших пиздов Он хотел ввалить любимой теще, отношения с которой у Него не задались с первого дня их знакомства. Его благоверная, матушка которой выражала свой негатив по отношению к будущему зятю (и ставшего, в конечном счете, таковым) совершенно без какого-либо стеснения. Теща не верила ни одному Его слову, Он был неприятен теще во всех смыслах.

-Чтобы ноги этого мудилы в моем доме не было, - категорично отрезала старуха в общении с дочерью по поводу Него, - Даже имени его не хочу слышать в моем доме.

-Так и скажи, что на хуй ее шлю, эту седожопую бестолочь, - в свою очередь заявил Он своей будущей жене, - Даже если убивать будут на хуй пусть хоть идет, хоть едет.

Тем не менее, контактировать друг с другом им, все-таки, приходилось. Скрипя сердце, скрежеща зубами, через не могу и не хочу, но старуха обращалась к Нему за помощью, которую Он оказывал теще только ради ее дочери. ТОЛЬКО ради дочери.

Однако это вовсе не означало, что их отношения могли наладиться. Потому что даже после оказания Им помощи, когда оставался единственный вариант обратиться к Нему, теща продолжала Его хуесосить и так же откровенно ненавидеть, и Он чувствовал этот продолжавшийся негатив, можно так сказать, на расстоянии.

Но если бы речь шла только об одном негативе. Ведь теща (Он даже не хотел называть ее по имени отчеству) распускала свой язык не по делу. Теща откровенно старалась вмешаться в Его со Светкой отношения, чтобы расстроить их раз и навсегда. И ведь сама напрашивалась, и Он не мог продолжать терпеть такое отношение в свой адрес. И мысль о том, чтобы просто-напросто грохнуть заебавшую пенсионерку, все чаще закрадывалась к Нему в голову.

После Его со Светкой свадьбы прошел целый год, и теща должна была уже смириться, наконец, с фактом их с Ним родства, и хоть немного оттаять и подобреть, хотя бы частично. Он и Светка жили на съемной квартире, и ни она, ни Он не желали перебираться в трешку к любимой маме, которая своим нытьем и недовольством настопиздила уже родной дочери. Хотя для Светки ворота в отчий дом всегда были открыты, она не желала переступать его порог, прекрасно понимая, что элементарно не выдержит там ни дня. Но даже оставаясь на значительном расстоянии от них, теща не желала забыть о Светкином существовании и чуть ли не каждый день названивала дочке с целью осведомится о ее делах, поныть, что та редко бывает у матери, или же в очередной раз поучить жизни. Теща вполне могла позвонить и посреди ночи, и звонила несколько раз, чтобы услышать в свой адрес много добрых, теплых, ласковых слов из Его уст напрямую потому, что Светка просто не успевала ответить сама.

-Я тебе ебало твое разобью, если еще раз позвонишь в это время, - предупредил Он однажды, прежде чем теща успела открыть рот, - Деменция, что ли ебет, мама? Иди, лечись.

После столь жесткого Его ответа ночные звонки прекратились. И Он ожидал визита к себе со Светкой домой ребят в ментовской форме, которым бабушка вполне могла нажаловаться на Его предупреждение как на угрозу ее физическому здоровью. И Светка откровенно была Его союзником и готова была дать показания против родной матери, которая, похоже, нуждалась в помощи специально обученных людей в белых халатах.

Но такого визита так и не случилось. Видимо, тещенька поняла, что звонить посреди ночи ей действительно не стоило.

Но ведь можно было звонить и утром, и днем, и вечером, чтобы просто потрепать нервы, так сказать, зарядиться позитивным настроем на целые сутки (или же на ночь) за чей-то счет.

В общем, это был серьезный мотив, толкнувший-таки Его на поход поздно вечером к теще домой.

Он пошел к ней под градусом.

И еще Он пошел к ней с зажигалкой в кармане. Он не собирался поджарить старуху в ее собственной квартире. Он планировал только немного напакостить, прекрасно, однако, понимая, что намеревался совершить уголовно наказуемое деяние, за которое никто по голове не погладит. Но в том все и дело, что Он рассчитывал сделать все быстро и четко, чтобы не было свидетелей. А там, пусть доказывают, если силенок хватит. Т. е. Он не был настолько выпивши, чтобы не понимать, что и как Он намеревался сделать сейчас. Идея подпалить теще хотя бы входную дверь возникла в Его голове именно после употребления алкоголя. Именно после употребления алкоголя Он решился отвести душу, что нужно было сделать еще раньше. Накосячил получи с пылу с жару. Нахуй все эти холодные блюда; с мудаками церемониться нехуй.

Заебала, ну, правда, заебала.

Но свидетель, все-таки, был. Свидетель безмолвный, и откровенно говоря, лишенный физической плоти в привычном понимании этого словосочетания. В какой-то момент бабушка просто распахнула глаза, наблюдая за тем, как Он совершил свое черное дело, и входная дверь ее загорелась. И будто это происходило не с Его тещей, и она не сразу поняла, что это все происходило наяву. Она просто наблюдала за этими событиями чьими-то сторонними глазами, и глаза эти принадлежали кому-то, кто находился в этот момент на лестничной клетке. Но по факту там никого не было, и Он совершенно безбоязненно совершил свой поджог, после которого выскочил из подъезда как ошпаренный.

Его приняли буквально на следующее утро после содеянного. Соседи помогли потушить полыхавшую огнем дверь, теща вызвала ментов и написала заявление, в котором совершенно четко указала Его имя в качестве кандидата на должность поджигателя. В момент совершения своего преступления Он максимально замаскировал лицо. Тем не менее, теще не требовалось никаких доказательств после того, как она имела возможность наблюдать жуткое действо на лестничной площадке возле двери в собственную квартиру. Она сразу поняла, кто устроил ей это безобразие, кто наверняка хотел ее смерти.

Он же все отрицал. Он избавился от всех улик сразу после совершения преступления, и пусть старая мандафля пиздит все, что может появиться в ее старческом усыхающем мозгу, все равно хуй докажут. А теща и сама понимала, что ей следовало молчать о том, каким образом она была предупреждена об опасности угореть в своей собственной квартире. Это было первым и пока что единственным подобным случаем в ее жизни, и она и сама не знала, что произошло в тот момент. Там ведь не было никаких камер видеонаблюдения за лестничной клеткой, которые бы смогли зафиксировать процесс совершения его злодеяния со всеми подробностями. Время было позднее, многие жильцы уже спали. Не все, конечно, раз огонь был потушен без помощи пожарных.

-Докажите, - только настаивал Он в ответ на все претензии ментов, которым было все ясно без дополнительных объяснений: поджог совершил Он и никто другой.

С Него взяли подписку о невыезде, хотя Он не собирался прятаться и дрожать в страхе оказаться, наконец, взятым за жопу.

В тот же день теща позвонила Ему по телефону.

-Зачем ты это сделал? чуть ли не с плачем в голосе требовала она объяснений.

-Сделал что? сдержанно отвечал Он.

-Не прикидывайся, пиздюк от старой трубки. Я знаю, что это твоих рук дело

-Да пошла ты на хуй, мама херова! грубо повысил голос Он, - Докажи, что это я, старая карга, а не языком своим молоти.

-У меня есть свидетель, который тебя видел. Я знаю, что это ты, засранец.

-Я тебе еще раз говорю: на хуй иди, - потребовал Он, ни капли не воспринявший ее заявление о наличии свидетеля со всей серьезностью, - Дай нам спокойно жить, наконец, седожопое создание. Радуйся, что еще дышишь.

-Ты смерти моей хочешь? Смерти?

-Такие как ты вечны, - осек Он, - Иди на хуй. А будешь и дальше вот так пиздить реально всеку.

Так прошло чуть больше месяца.

А после этого Его неожиданно вызвали в ментовку для проведения беседы, очень похожей на допрос, который проводила вполне миловидная женщина следователь.

Оказалось, что у тещи действительно был некий свидетель, видевший Его на месте преступления, видевший как Он поджигал дверь ее квартиры. Ему показали бумагу, содержащую письменное изложение мелким почерком, в котором от первого лица человеком, проживающим на одном этаже с Его тещей, подробно описывались действия правонарушителя, устроившего поджог двери ее квартиры. Поджигатель был одет в то-то и то-то, такого-то роста, совпадавшего с Его ростом.

И Он нутром почувствовал, что Его непоколебимость и уверенность в собственной неуязвимости по этому делу здорово пошатнулась. Он вдруг почувствовал, что менты действительно могли доказать и предъявить Ему, что у них могло оказаться что-то еще помимо того, что Ему уже предъявили.

Впервые с этого момента Он почувствовал на себе тюремную робу. Но единственное, что Ему ни в коем случае нельзя было сейчас делать признаваться. Потому что вся эта писанина могла оказаться фуфлом, призванным проверить Его реакцию, как-то напугать, заставить сделать добровольное признание. У них было заявление, им указали на самого очевидного преступника, у которого был мотив, и Он не скрывал, что отношения Его с тещей были крайне напряженными, что спокойного житья Ему со Светкой теща не давала.

Следователь откровенно сказала Ему, что убийство тещи обернулось бы для Него гораздо меньшими проблемами. Как в известном анекдоте, где человеку, звонящему в ментовку и задавшему вопрос о тюремном сроке за убийство тещи, мент предлагает грохнуть вдобавок и его собственную, чтобы реальный тюремный срок заменить на условный.

-Я рекомендую Вам нанять хорошего адвоката, - со всей серьезностью заявила Ему следователь, - Суда Вам не избежать, и при самом худшем раскладе реальный срок.

Он с легкостью прочитал на лице ее сочувствие и полное понимание всей ситуации. Во всяком случае, она не вела себя с Ним как какой-нибудь Цербер, готовый кинуться на свою жертву в любой момент.

Его никто не задерживал для того, чтобы посадить в камеру до момента этого самого суда. Но почему-то Он не чувствовал по этому поводу облегчения, хотя будучи вне камеры у Него было больше возможностей защищаться.

Он не хотел в тюрьму. Тем более из-за этой старушенции, которая так и напрашивалась на Его кулаки.

И два вопроса волновало Его сейчас. Ему нужны были деньги, немалые, на адвоката, которого, в принципе, несложно было найти. Он знал людей, к которым можно было бы обратиться за адвокатской помощью, и Он уже знал, к кому именно он обратится уже только для того, чтобы узнать стоимость этой помощи. Сумма наверняка окажется немаленькой, однозначно не менее полтинника, и пятьдесят тысяч Ему кровь из носа необходимо найти в ближайшую неделю.

Второй же вопрос касался этого свидетеля, с письменными показаниями которого Он ознакомился. Он ведь не знал никого из соседей тещи. Ни лично, ни вообще по имени фамилии.

-Кто это такая, которая живет по соседству с твоей матерью? не замедлил задать Он этот вопрос Светке, назвав имя и фамилию женщины, от лица которой были изложены письменные свидетельские показания.

-Что случилось? искренне не поняла она.

-У ментов есть ее показания, мол, якобы, она все видела. Я так понимаю, это ее соседка.

-Там вообще одни пенсионеры, такие же бабушки, - сразу ответила Светка, - Не поверишь, на этаже нет ни одного мужика. Последнего похоронили лет пять назад: Виталия Андреевича, у которого тромб оторвался.

-Да ладно, - усмехнулся Он.

-Серьезно, - настаивала Светка, - Но ту, о которой ты спрашиваешь, я знаю. Вроде божий одуванчик. Она живет прямо напротив моей матери. Она дала показания? Черт.

Он рассказал Светке и о том, с чем Ему было позволено ознакомиться, и о рекомендации следователя обратиться к адвокату, на которого нужны были деньги.

-Мать хочет пойти на мировую, - в свою очередь, сообщила Света, - Хочет, чтобы дело закрыли. Это ее собственные слова.

-Серьезно? искренне удивился Он, - А что так вдруг?

-Она сказала, что не хочет рушить наш брак, - пожала плечами Светка, - Что уже жалеет о том, что написала заявление. Я могу съездить к этой соседке, поговорить с ней.

И Светка действительно направилась в дом матери, чтобы встретиться с ее пожилой соседкой по поводу письменных показаний.

И после этого Он не смог дозвониться ей практически целый день. И домой она не пришла. Он сильно нервничал по этому поводу, понимая, что Ему не следовало появляться в этом доме, даже приближаться к этому дому Ему не стоило. Однако и на второй день Светка не отвечала на Его звонки, которых набралось десятка на три. И Его уже интересовали далеко не деньги, которых Он пока еще не нашел (да и не до них Ему пока что было), а когда Светка во второй раз не явилась домой вечером, Он потерял сон.

Утром же третьего дня Он пошел в ментовку, чтобы написать заявление по поводу внезапной пропажи Светки и невозможности вычислить ее местонахождение. Добралась ли Его жена до этого ебучего мерзкого дома, или же исчезла по дороге обратно пусть менты разбираются.

Однако Он нутром чуял, что не обошлось без вмешательства тещи, которая клялась и божилась, что и сама не в курсе, где была ее дочь.

Тем не менее, Светка нашлась благодаря работе ментов. Она встретилась и соседкой, и с матерью. И последняя позвонила в психушку для Светки, после чего та сутки провела в желтом доме, откуда ее вызволяли едва ли не целым миром. Все для того, чтобы Светка получила статью и ее показания на предстоящем против Него суде были поставлены под сомнение.

-Ты совсем, что ли, с пиздиной? не замедлил высказать свое возмущение Он теще по телефону, когда Светка, наконец, оказалась в кровати под одеялом, - ты чего дожидаешься, я не догоняю?

-Это все только ради вас, - пыталась внушить Ему теща, - Если тебя посадят

-Да я лучше сяду за мокруху, - перебил ее Он, - Зато буду знать, что такого пизданутого создания как ты больше нет на этом свете. Ты в дурку родную дочь отдала. Ты хоть понимаешь, что ты ей жизнь поломала? Чтобы статью снять, нужны либо нехуевые бабки, либо вновь в дурку ложиться на несколько месяцев, мразь конченая?

-Сколько нужно денег? только спросила теща.

-Дохуя. Ты даже не понимаешь, что творишь. Ты реально хочешь, чтобы я к тебе приехал, что ли? Но я ведь приеду не с пустыми руками, тварь ебаная. Ты, сука, своего мужика пятнадцать лет назад в могилу загнала, теперь дочь родную калечишь. И ведь еще топчешь эту землю, никак не сгинешь. Да я сам на тебя смирительную рубашку надену. Молись, тварь, чтобы меня закрыли.

Он был в неподдельном бешенстве. Он готов был поехать в тот дом прямо сейчас, во время своего разноса старой карги пока Его жена спала после пережитого.

После этого психоза Он выкурил подряд целых три сигареты, затем обхватил голову руками.

Спустя несколько часов, уже под вечер, Его навестила пожилая женщина, которую Он прежде никогда не видел. Худая и прямая как стрела, она чем-то была похожа на бабку Нюру соседку Его родителей, остававшихся в деревне, откуда Он был родом, и которых время от времени навещал. Бабку Нюру Он помнил как самого настоящего живчика, самую настоящую рабочую пчелу, казалось, не знавшую усталости, ведшую большое хозяйство: коровы, свиньи, гуси, утки, куры, плюс, немаленьких размеров огород.

-Я соседка матери Вашей жены, - представилась пожилая женщина лет шестидесяти на вид.

Когда она назвала свое имя, Он не сразу понял, что это имя было Ему хорошо знакомо.

-Я читал Ваши свидетельские показания, - наконец дошло до Него.

-Вот эти, - кивнула Его гостья, достав из сумки, что была у нее в руках, два листах бумаги, скрепленные друг с другом скобами степлера и сложенные пополам.

Она позволила Ему забрать из рук документы, позволила Ему бегло пробежаться настороженным и сбитым с толку взглядом по тексту и убедиться в том, что это действительно был письменный пересказ Его действий на лестничной клетке, приведших к поджогу входной двери в квартиру тещи. Он, конечно, был выполнен совсем другим почерком, однако в точности повторял прежний запомнившийся Ему текст.

-Это видела не я одна, - прокомментировала бабушка, практически ничем не примечательная на вид, - Так что свидетелей чуть больше, чем просто единственный человек. Ваша теща была предупреждена в самый последний момент о том, что Вы намеревались сделать.

-Я не понял, что за херня происходит? откровенно потребовал Он объяснений.

-Мы хотим, чтобы этот инцидент был исчерпан, - улыбнулась старушка, - Вы совершили грубую ошибку, устроив свое хулиганство. Но ведь каждому человеку свойственно совершать ошибки. У Вас хорошая жена, это я говорю Вам совершенно открыто, я знаю девочку достаточно хорошо, можно сказать, с рождения. Ничего плохого я ей не желаю.

-Кто это мы? уточнил Он, убрав показания под майку, в которой вышел встретить неожиданную гостью.

-Можете назвать нас группой поддержки, следящей за порядком в нашем доме.

-Угу, - кивнул Он головой, - Светка сказала мне, что теща хочет пойти на примирение.

-Да, это мы рекомендовали Вашей теще так поступить, - подтвердила бабушка с улыбкой, - И к тому же самому я призываю и Вас. Вам не надо ругаться с ней. Опять же ради Вашей жены, которая переживает по этой причине.

-И в психушку тоже вы ее отправили? нахмурился Он.

-Не ошибается тот, кто ничего не делает. Признаюсь, то, что случилось с Вашей женой недогляд с нашей стороны. Никому не стало легче от того, что сделала Ваша теща. Мы готовы заняться поисками суммы, необходимой для более быстрого в сравнении с трехмесячным пребыванием в психиатрической больнице варианта, чтобы Свету сняли с учета.

-На сегодняшний день это будет стоить двести тысяч, - без колебаний обозначил Он цену, успевший пробить всю необходимую информацию.

-Двести так двести, - не стала препираться бабушка, - Что касается предстоящего суда, о котором Вы предупреждены, этот вопрос пока будет отложен на неопределенный срок.

-Это я уже понял. Я постараюсь не нагнетать и вести себя с тещей более сдержанно. Однако я хочу, чтобы нас со Светкой не дергали.

-Всегда можно договориться, - приняла Его встречное требование бабушка, - И совсем необязательно переходить к кардинальным мерам.

Группа поддержки, бдящая за порядком в доме. Охуеть.

Он уже понял, что произошло тогда, в тот поздний вечер, когда Он пришел в дом, где жила Его теща и поджег ее входную дверь. Каким-то образом, далеко не совпадающим с обыкновенным непрерывным дежурством у дверного глазка, группа пожилых людей на лестничной площадке одновременно наблюдала за происходящим у дверей их соседки. И, похоже, этим людям для наблюдения были доступны все остальные подъезды и этажи одного и того же дома. Блядь, что за херня творится в этой жизни?

10: Козерог

Он был однозначно заинтересован неожиданным письмом, полученным Им на адрес Его электронной почты. Этот адрес Он без стеснения разместил на своей страничке в одной из популярных социальных сетей с предложением для всех желающих пообщаться с ним лично. И в первую очередь, речь шла о женщинах, чьи личные фотографии Он пролистывал каждый день своего пребывания в Сети и ставил к ним свои оценки восхищения. Как будто Ему было мало видеть приятных внешне представительниц слабого пола вокруг в реальности. И достаточно большое количество из тех фото, что Он просматривал, оказывалось в памяти Его компьютера, собранных в коллекцию в одной из папок. Он не скрывался от собственных фантазий видеть кого-либо из этих красавиц в качестве спутницы в его собственной жизни, Он признавал свою слабость восхищения женскими чертами лица и тела. И Он действительно рассчитывал на то, что кто-нибудь из тех, кому Он дарил каждодневные виртуальные подарки в качестве выражения своей симпатии, вдруг захочет написать Ему в личку.

И вот пришло неожиданное письмо с несколькими фотографиями той, от чьего имени оно было составлено и отправлено Ему на адрес электронной почты. Это была достаточно симпатичная женщина, которая не могла не запасть Ему в душу, образ которой так и напрашивался Ему в память, как будто, как говорится, Той Самой, наконец-то, встретившейся Ему на жизненном пути. И сердце Его могло, наконец, забиться сильнее с облегчением, и Он мог, наконец, не скрывать того, чтобы у Него глубоко внутри, чего Он никому и никогда не осмеливался представить на обозрение.

-Здравствуйте, , - письменно обращалась к Нему женщина, о которой Он втайне мечтал, - -Меня зовут Анна. Я живу в Германии. Последние полгода я провожу в той же социальной сети, что и Вы. И вот я наткнулась на Вашу фотографию и Ваше предложение писать Вам на адрес Вашей электронной почты. Вы мне понравились как мужчина. Последний раз у меня были серьезные отношения несколько лет назад, и с тех пор я нахожусь в поисках кого-то, кто стал бы мне надежной опорой и поддержкой в жизни. У меня есть дочка пяти лет, которой нужен отец. Пока я хотела бы переписываться с Вами, чтобы получше Вас узнать. Вот адрес моей электронной почты для обратной связи.

Он быстро сообразил, что это, скорее всего, бот, автоматика, машина.

Ну из какой, нахуй, Германии, куда Он хотел бы, конечно, уехать? Да, на фотографиях была запечатлена действительно хорошенькая на Его вкус мадам, даже как-то слишком хорошенькая, вроде бы не нарисованном фоне, а во вполне естественных условиях: где-то в парке, в каком-то здании, в одежде, не откровенное порно или эротика. Но что-то подсказывало Ему, даже кричало, не требуя мегафона, что эти фото наверняка искусно смонтированы при помощи нейросети, о которой Он уже был столько наслышан. Прямо вот в Германии кто-то будет интересоваться каким-то нищебродом, одним из множества миллионов таких же, как Он, нищебродов.

Но вот что-то было еще, что в ответ даже на это сомнение заставило Его сомневаться. Что-то, что принудило Его попытаться убедиться в том, что данное послание было фальшивкой.

-Ловите номер моего телефона. Можно ведь и общаться не только через Интернет, - предложил Он.

Он бросался номером своего мобильного телефона чуть ли не во все стороны, оставляя его на всех основных сайтах, на которых был зарегистрирован. Он не боялся никакого телефонного мошенничества, не боялся быть оказаться невольным участником каких-нибудь махинаций. Хотя, на самом деле, Он сильно рисковал, разбрасываясь номером своего мобильного телефона направо и налево. Достаточно много раз Ему звонили и из каких-то коллекторских контор, и какие-то кавказцы, и из банков с предложением приобрести карту. Всех их Он без стеснения слал далеко и надолго, используя при этом достаточно грубые словечки и выражения. Потому что все это были преступники, место которых было если не у стенки, то в тюрьме на однозначно, и чтобы сроки их были пожизненными без права на условно-досрочное освобождение.

Но Ему и впрямь был совершен звонок спустя несколько минут после того, как Он отправил на электронную почту Анны номер телефона и затем вернулся к игре в слова онлайн.

И по набору отобразившихся цифр Он понял, что звонили Ему явно откуда-то издалека.

-Привет, - сказала она, - Я - Анна.

И Он вдруг ощутил внутри целое смешение чувств, целое побоище между Его собственными сердцем и мозгом. Он вдруг ощутил, насколько горячим оказалось Его сердце и насколько непреклонным оставался Его рассудок. Будто все Его естество будто пришло в состояние так называемого когнитивного диссонанса, будто некая программа, которую Он почувствовал внутри себя, допустила серьезный сбой, но в то же время общий механизм Его существования продолжал работу. Оттого все обострилось в Нем до максимального уровня, принудив Его внутреннее чутье напрячься до предела.

-Привет, Анна, - сказал Он в ответ.

-У тебя приятный голос, - отметила она, отчего внутри Него разлилось тепло, - Он так завораживает.

Она говорила совершенно без акцента. И ее собственный голос тихий, какой-то усыпляющий, подобный голосу матери, укладывающей свое дитя в кровать, натягивающей одеяло до самого подбородка, а потом целующей в лоб с пожеланием спокойной ночи, заставил Его почувствовать себя этим ребенком, которого опекали и о котором так хотели заботиться. Эх, золотое был время!

-Спасибо за комплимент, - ответил Он, - Я не думал, что ты мне позвонишь. Это что, звонок прямо из Германии?

-Да, я звоню тебе из Кёльна, - подтвердила она.

Именно в Кельн Он хотел бы уехать, если бы у Него была такая возможность посетить Германию, в чем Он не раз признавался матери по телефону. Последнее время Он пристрастился к просмотру в Интернете обзоров матчей немецкой бундеслиги за прошедшую неделю, и переживал за команду из Кельна, интересуясь ее положением в национальной таблице. А еще Он ради интереса неоднократно просматривал цветные изображения улиц и достопримечательностей этого города.

-Как у тебя дела? Как настроение? интересовалась Анна.

-На настроение не жалуюсь. А так, работаю, барахтаюсь, чтобы с голоду не помереть, - на всякий случай улыбнулся Он, - Я наемник, у меня нет постоянного рабочего места. Думаю, это лучше, чем пахать на кого-то еще кроме себя.

-А я врач, - поделилась Анна с охотой, - Работаю в кардиологическом центре.

И у Него с рождения были нелады с моторчиком, который изредка давали о себе знать, отчего Он вынужден был держаться некоторых ограничений в нагрузках на собственный организм. Он старался, однако, не жаловаться кому-либо на свое физическое состояние, полностью зависимое, в том числе, и от собственных мыслей и переживаний по тому или иному поводу. Иногда сердце болело и от внезапного осознания Его собственного одиночества, когда кроме матери рядом необходим кто-то еще, ради кого сердце просто должно биться в принципе, и данное осознание возникало как-то само собой поутру. Конечно, Он не страдал в своем одиночестве, и уж не выл по ночам волком на луну, как-то легко пристроившись к подобному образу жизни и открыв для себя целый мир, который непременно остался бы от Него в недосягаемости, если бы на путь семьянина Он ступил бы намного раньше. Он достаточно разочаровался в женщинах, как убедительно Ему казалось, чтобы стать достойным и примерным семьянином.

Он проговорил с Анной где-то около трех часов подряд, искренне волнуясь за ее кошелек, что, впрочем, нисколько ее не смущало. Она спрашивала Его о том, о сем, интересовалась Его планами, Его переживаниями, раз за разом попадая в точки, которые составляли общую картину Его приоритетов, вкусов, подлинных желаний, с первого же раза привязывая Его к себе. Она будто заранее знала о Нем все то, что было Ему нужно, чего Он не скрывал ни в общении по телефону с той же матерью, ни в своих перемещениях по Интернету, о чем не всегда готов был делиться, кстати, кем-то еще, но вскользь упоминая о себе при регистрации на нужных Ему сайтах.

-И что же тебя так заинтересовало во мне? спросил Он.

-Твоя открытость, которая у тебя на лице написана, - не задумываясь, ответила Анна, - Я думаю, эта открытость и есть причина того образа жизни, который ты ведешь.

-Может быть, - не стал спорить Он, понимая, что Анна хотела Ему сказать, - Как говорится, я оказался не в том месте, не в то время.

-Не совсем так, - поспешила поправить Его Анна, - В конце концов, я хочу общаться с тобой.

Она предложила Ему общение по видеосвязи. Так что Он раскошелился на веб-камеру, и сделал Он это как-то легко и непринужденно, хотя до этого момента подсчитывал каждую копейку и переживал за непредвиденные расходы.

И вот состоялся их первый сеанс видеосвязи.

И Анна предстала перед Ним такой, какой Он видел ее на фотографиях. Она показала Ему свой дом, достаточно уютный, идеально убранный и вылизанный до блеска. И казалось, что именно здесь Он должен был заподозрить что-то неладное, чутьем почувствовать какой-то подвох. Ну потому что не может быть все таким идеальным, прибранным, учитывая наличие в доме ребенка пяти лет. Даже при всем своем стремлении к педантичности, к порядку, которого Он искренне про себя так хотел, не может человек, каким бы он не был чистоплюем, содержать свое жилище в ТАКОМ идеальном состоянии. Как будто порог этого дома переступили только что. Ничего нигде не было разбросано, нигде ничего не валялось, все было аккуратно сложено и лежало на своем месте, все сияло белизной, и чище могут быть только кошачьи яйца.

Тем не менее, Он верил ей, не отвлекаясь на мысль о том, что это все могло оказаться подделкой. Нейросети, искусственный интеллект, модернизация и цифровизация, и еще хуева туча технологий, непременно пока что утаиваемых от человечества, но однозначно существующих все-таки, двадцать первый век на дворе. Кто его знает, вполне возможно, что с Ним играли, но при всей своей осторожности Он не мог не восхищаться тем, что именно говорила Ему Анна, буквально обезоруживая Его своим очередным попаданием в Его слабости, которых у Него чересчур много. Теперь она показала Ему самый настоящий дом мечты для спокойного семейного пребывания в этом мире, полном опасностей и несправедливости.

Она всегда ждала Его возвращения с работы, хотя немало времени Он уделял на каждодневное общение с ней по телефону. Звонила всегда она, категорически запрещая Ему набирать номер телефона, с которого могла совершить несколько звонков за день, до того, как Он садился-таки дома за компьютер, чтобы увидеться с ней и ее ребенком.

Девочку звали Ангеликой, и она внешне была похожа на свою мать. Как бы говоря Ему о том, что Он слишком засиделся в своем одиночестве, чтобы только одна красавица в целом свете думала о Нем. Минимум две. И Ему не требовалось прилагать даже к этому никаких усилий: девочке передались гены матери, а не отца. Ангелика тянулась к Нему, готовая назвать Его папой.

Анна же каждый час интересовалась ходом Его дел, желавшая знать обстановку в реальном времени, и неустанно интересовалась Его здоровьем, ей было интересен рацион Его питания. Ей было важно знать, что Он ел на завтрак сегодня, что на обед, что на ужин. Она провожала Его спать, вместе с Ангеликой желала Ему спокойной ночи. Она совсем не надоедала Ему, даже наоборот: Он хотел, чтобы ее было больше. Можно так сказать, Он хотел, чтобы Анна взяла Его привычное существование под свой контроль. Он хотел, чтобы она контролировала даже Его сердцебиение, иногда отражавшееся внутри Него неприятными покалываниями и какими-то стягиваниями.

Впустив Анну в свою жизнь (вместе с ее дочерью), Он обнаружил, как не хотелось Ему возвращаться в прежний привычный отшельнический уклад своего существования. Он обнаружил вдруг свое стремление быть зависимым, быть какой-то размазней, быть полностью слабым, но в то же время ощущать за собой неимоверный груз ответственности, за который хотелось просто вцепляться зубами в чьи-то глотки, что делало бы Его только сильнее, воодушевляло и окрыляло.

Но Анна (и Ангелика) не настаивала на Его приезде. А Он неожиданно обнаружил, что не знал даже точного адреса ее проживания там, за границей. Он неожиданно обнаружил, что голова Его по-прежнему была ясной, и стремления к переезду в другую страну Ему не требовалось. Он со всей ясностью своего ума пришел к мысли, что их обоих устраивало это отдаленное друг от друга общение, при котором Анна просто была, интересовалась Его состоянием, Его настроем на окружающий мир в конкретную минуту, поддерживала Его добрым словом, благодаря чему Он чувствовал себя легко и как-то просторно. Ему была нужна эта поддержка. Ему была нужна именно такая поддержка, которую не могла предоставить даже родная мать, всегда любившая Его и всегда державшая руку помощи протянутой к Нему.

И казалось, что Анна не была против именно таких отношений. Во всяком случае, они пока не говорили о личной встрече.

-А если я к тебе приеду? тем не менее, спросил Он со всей ясностью ума однажды, взвешивая все за и против.

Он понимал, что должен был этот вопрос даже несмотря на то, что Анна не говорила о том, чтобы Он был рядом с ней физически. Женщина не должна просить о чем-то таком напрямую. Похуй, что всего два месяца прошло с того момента, как они перешли на видео общение.

-Правда? довольно улыбнулась Анна.

-Я думаю, что так и должно быть.

И в таком случае Ему требовалось для начала получить загранпаспорт.

И вот Он отправился в специализированное учреждение с намерением подать заявление на получение данного документа, где провел что-то около двух часов, сделав необходимое фото, заполнив необходимые бумаги, и оплатив пошлину.

Лишь выйдя из здания вновь на свежий воздух, Он будто очнулся, будто вынырнул откуда-то из глубины, в которой пребывал в последнее время.

-Что я творю? выдохнул Он, вытаскивая мобильный телефон из кармана куртки.

Номер телефона, с которого Он получал звонки от Анны, никуда не делся. И ведомый каким-то интуитивным чувством Он, все-таки, решился набрать его и позвонить. Впрочем, не было никакой интуиции, и, глотнув свежего воздуха, Он будто почувствовал, как что-то покинуло Его, некая тяжесть, подобная всему лишнему, что образуется при созидании какого-нибудь изваяния в руках гончара. Или же само собой отваливается толстый слой налипшей и уже засохшей грязи под собственным весом.

-Неправильно набран номер, - услышал Он в трубке телефона после нажатия клавиши вызова.

Что-то такое Он предчувствовал и оттого Он не должен был застыть на месте, будто громом пораженный.

-Привет, - улыбнулась Анна, когда Он вернулся домой и включил компьютер, чтобы выйти с ней на новый сеанс связи, - А я по тебе соскучилась.

-Я подал документы на получение загранки, - доложил Он, - Мне сказали, вся процедура займет месяц, может быть, меньше. Мне дали номер телефона, чтобы я мог позвонить и узнать готово или нет.

Вчера Он сказал Анне, что намерен подать заявление на получение загранпаспорта. А ведь требовалось еще куча всего, чтобы конкретно обосноваться за пределами Его Родины. И в первую очередь Ему необходимо было выучить язык, и это было основным условием для получения вида на жительство. Знание языка, знание истории, знание законов, и одних только чувств и стремлений быть вместе с любимыми и дорогими людьми однозначно было бы недостаточно. А тем более переезд именно в Германию, где еще надо доказать свою значимость для общества и государства, учитывая тамошнюю политику властей, борющихся за чистоту нации, и не особо горящих желанием принимать эмигрантов, желающих сидеть на пособиях и ни хрена не делать.

Готов ли Он был пройти через эту строгую систему?

Что у Него было с собой такого, что должно было прямо ну просто положить немецких чиновников или дипломатов на обе лопатки? А, кроме того, готов ли Он был принять ту систему, сложившуюся в обществе, при которой привычная Ему вольность, где можно слать на хуй всякого, кто пытается указать тебе твое место и просто прокатиться на твоем горбу бесплатно, должна была разбиться о строгость законов и четких рамок поведения? Да, Он стремился к порядку, который всегда был характерен для немецкого человека, у Него в роду были немцы. Но пребывание Его с рождения далеко от Германии, постоянная возможность делать то, что Он хочет (в рамках разумности, конечно, без откровенного криминала), возможность отправить в далекое и пешее эротическое путешествие какого-нибудь чиновника с его указками без боязни серьезных последствий, определенно сформировало модель Его поведения, которую было сложно изменить.

И еще Он уже хотел было сказать Анне, что пытался позвонить ей, и у Него как-то ожидаемо не получилось это сделать, но она протянула руку в Его сторону, чего не делала раньше.

-Я очень по тебе соскучилась за одну только ночь, - призналась она.

И Он протянул к ней свою руку в ответ, ожидая прикосновения к пикселам монитора. Но вместо этого Он коснулся кончиками своих пальцев кончиков пальцев Анны. Он действительно почувствовал ее плоть, приятную и прохладную, наверняка обозначавшую ее горячее сердце, преданное Ему и готовое любить Его и обожать, как только женщина умеет и любить, и обожать, и доверять.

-Ни хера себе, - не смог сдержаться Он.

Он будто не был удивлен и на мгновенье растерян этим невероятным эффектом присутствия, но в тот же миг это было ебать как круто.

-Как ты это сделала? только сказал Он, чувствуя восторг, который требовал от Него наслаждения тем, что произошло с Ним только что.

И в этот момент Его с Анной общение было совершенно открытым, оголенным, будто она с самого начала знала о том, что было Ему известно о ней, и Он так же об этом знал.

-Ты даже не представляешь, на что я способна, мой хороший, - все с той же доброй и светлой улыбкой, обращенной только к Нему, уверяла она, - И все только для тебя. Просто верь мне, верь в то, что я думаю о тебе всегда.

Да, Ему не было плохо от того, что Анна вдруг оказалась в его жизни. Ему не было плохо от того, что она знала о Его слабых местах, которые Он не скрывал, и ведомый ими копался в Интернете, посещая те или иные сайты, иле же делился своими слабостям, обсуждая их по телефону. Ему не было плохо от логичных выводов, которые должны были напрашиваться и напрашивались в Его по-прежнему остававшемся холодным рассудке. Ему не было плохо от существования немалой доли вероятности того факта, что Анна была фальшивкой, ботом, машиной, придуманной на основе тех знаний, что Он оставил о себе в Сети. Ему не было плохо от того, что Он чувствовал эти сомнения.

Он ведь не задавался вопросами вроде: почему именно Он, только ли Он один, каким образом и как. Впрочем, вопрос как? долгих и туманных объяснений не требовал.

Он физически чувствовал себя лучше. Анне Он мог выговориться даже с большими подробностями, чем если бы Он пытался сделать это в общении с родной матерью. Потому что когда Анна слушала Его мысли, чувства, эмоции, она будто проникала внутрь Него, и Он со всей ясностью чувствовал ее присутствие во всем Его теле. Ее голос, который Он слышал в наушниках (звуковые колонки Он приобретать даже не собирался), тихонько и плавно вливался в Его сознание подобно какому-то целительному бальзаму или чему-то такому, от чего Ему было уютно, комфортно, как-то по-своему.

При всем своем недоверии к высоким технологиям, при всем своем опасении быть порабощенным цифрой, так усиленно навязываемой человечеству определенными лицами, Он, конечно, был благодарен за эту возможность общения с Анной. Он хотел бы увидеть, например, ее объемную и детализированную голограмму у себя в доме.

И Анна могла Ему это устроить.

Больше того, она так и сделала после того, как сказала, что соскучилась по нему, и Он мог коснуться ее своими пальцами, дотронувшись до монитора. Она сделала это благодаря воздействию на Него через наушники, в которых Он оставался все то время пока общался с ней по видеосвязи. Стоило Ему только попросить Анну, стоило ей только получить у Него разрешение войти к Нему она предстала перед Ним в полном своем объеме прямо посреди комнаты. Самое главное условие чтобы Он оставался в наушниках и слышал ее голос.

-Тебя действительно ждут в Кельне, - сказала Анна, представ перед ним в полный рост, - Ты действительно нужен в том доме. Пока ты говоришь со мной сейчас, я сделала так, что твой образ находится в эту минуту рядом с физическим человеком. Для тебя я она, для нее я ты. Ты слышишь ее подлинный голос, видишь ее такой, какой она является на самом деле. Ты ДОЛЖЕН поехать туда. Ты НУЖЕН там.

И сейчас Он понимал, что Он действительно был нужен там.

11: Водолей

-Сколько тебе нужно? только спросил Он, прервав сбивчивые объяснения Славика, обратившегося к Нему за помощью.

-Пятьсот тысяч, - собравшись с духом, озвучил тот, - На три месяца. Либо же заберешь Поло.

-Лучше бы, конечно, купюрами, - покачал головой Он и чуть отхлебнул принесенного молоденькой официанткой чаю из маленькой чашки, - Машина тебе самому нужна. Ладно, не ссы, я дам тебе денег. Вечером заедешь, часов в семь.

Славик не первый раз обращался к Нему за деньгами в долг. Просил, в основном, тысяч пятьдесят, самое большое двести пятьдесят. На этот раз дело было достаточно серьезным, но Его оно касаться было не должно. Только вскользь, как некоего спонсора, который и сам рисковал. Нет, однозначно Он свое наверняка заберет, не таким Он был простаком, жертвуя, в общем-то, немалые суммы одному, другому, третьему. В принципе Его окружали надежные люди, и Славик был одним из таких, которые не могли не отдать уже просто из-за приличия, что долги НУЖНО возвращать, что это и есть по-людски.

Однако Он знал и другое правило доверяй, но проверяй. В любой момент обстоятельства могут обернуться таким образом, что самый надежный друг/товарищ/партнер может просто-напросто кинуть. От этого нет страховки, и страховаться надо заранее. Не то, чтобы страховаться, но не терять бдительности.

Вот для чего Ему нужна была расписка, подписанная Славиком без колебаний, как было все предыдущие разы.

-Ты уверен в том, что тебе хватит трех месяцев? тем не менее, пытался предостеречь Славика Он, прекрасно понимавший значение форс-мажорных условий, при которых, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.

-Хватит трех месяцев, - настаивал Славик, с этого момента взявший ответственность за свои слова.

И Он передал ему сотню пятитысячных купюр, перетянутых резинкой, которые были пересчитаны Славиком в ту же минуту с неожиданно открывшейся ему скоростью счетной машинки.

Расписка Славика была занесена в толстую тетрадь, заведенную Им специально для этой цели. Там были и другие расписки. В общей сложности, без учета вот этой последней суммы в пятьсот тысяч рубасов, Ему были должны почти полтора миллиона. Ему бы впору быть ростовщиком, который наживается на процентах, или каким-нибудь сборщиком податей, коллектором. С учетом Его физических характеристик, с учетом отлично поставленного удара Он мог бы заняться чем-то подобным.

Но нет, официально Он занимался всего лишь доставкой оборудования по организациям, и колесил по городу и за его пределами на старенькой конторской Газельке, но нередко, по указке руководства, ездил и за пятьсот и за тысячу километров в командировку. Он считался хорошим и исполнительным сотрудником, а потому имел право рассчитывать и на премии, и на какое-то особое отношение.

Однако помимо официальной работы с приличным уровнем зарплаты, у Него было несколько сторонних и постоянных источников дохода, благодаря которым Он и позволял себе, например, одолжить полмиллиона рублей в долг. У Него было много возможностей, выражаясь блатным языком, включить счетчик для того или иного должника, и содрать с него с набежавшими процентами. Совсем немногие знали о Его связях и круге общения, в котором были как представители закона и власти, так и откровенные бандиты. И на самом деле Он являлся достаточно серьезным человеком, который всегда отвечал за каждое свое слово и за каждое свое действие. Он заработал свое положение честным и упорным трудом, при котором привык работать и головой, и руками. Того же Он требовал и от окружающих. Только труд приносит ощутимые плоды.

Но было и кое-что еще, о чем знал лишь Он, не скрывая от жены факта очередной дачи денег взаймы. Ирка, конечно, не была довольна подобными деяниями мужа, который так лихо распоряжался денежными средствами, по факту, конечно, заработанными только Им. Он ведь сам в долг практически в долг ни у кого никогда не просил: когда никому ничего не должен никому ничего отдавать не надо.

Та самая тетрадь, заполненная расписками на достаточно большую общую сумму, содержала в себе не только лишь подписи Его друзей и знакомых, обращавшихся за финансовой помощью к Нему в первую очередь (ну потому что знали, что Он даст денег, если у Него в данный момент есть необходимая сумма). Это была особая тетрадь, можно так сказать, часть Его личности, часть Его природного естества. Нет, Он не создал ее, не изготовил сам. Он приобрел ее в обычном канцелярском магазине.

Однако Он вложил в тетрадь смысл. Он прекрасно знал, для чего именно Он приобретал ее. Он уже давал денег в долг однажды и обжегся на этом, выцыганивая свое обратно на протяжении полутора лет. И тогда Он потратил уйму нервов. Из-за долгов, между прочим, покончил с собой Его отец много лет назад.

Взяв впервые эту тетрадь в руки, сев с ней в свою машину, Он долго разглаживал ее обложку обеими руками, внимательно сконцентрировав на ней все свое внимание. Он будто переносил на тетрадь часть себя, часть своих воспоминаний о родном отце, который повесился не в силах рассчитаться с кредиторами, часть своих детских переживаний из-за этого ужасного события, спустя время все еще занимавших место в Его памяти. Как завороженный Он пялился на обложку тетради и свои руки на ней во все глаза, боясь даже моргнуть.

Нет, Он не произносил в этот миг ничего похожего на заклинание или заговор как какой-нибудь маг или колдун, Он не владел ничем таким сверхъестественным. И даже никакой возможной силой, переданной Ему от мертвого отца, здесь не пахло.

Никакой чертовщины или мистики.

Но в то же время чертовщина имела место. И Он мог вполне объяснить ее.

Ведь каждая расписка в этой тетради, содержала в себе и часть естества каждого, кто ставил под ней свою подпись рядом с Его собственной подписью. Он чувствовал собственным нутром это естество как свое, как если бы проживал вместе тем, кто брал у Него денег в долг, одну жизнь на двоих. Он чувствовал природную силу того или иного человека, оставляемую на листах этой тетради. Он владел этой силой, сохраняя тетрадь при себе. Эта сила была намного важнее каких-то процентов, пока Ему были должны и расписки оставались актуальны.

Как уже было отмечено выше, на момент занятия Славиком у Него пятисот тысяч, Ему общая сумма занятых у Него денег составляла (за вычетом долга Славика) около полутора миллионов. Большая часть этих денег еще находилась в пределах установленных Его заемщиками сроков, другая же часть покинула эти рамки. И по идее, Он должен был бы бегать и выпрашивать свое, каждый день закормленный завтраками и нытьем, что, мол, вот пока нет, мол, обстоятельства. И тогда у Него появлялись бы все основания обратиться к своим связям и просто выбить свои собственные деньги. Но на самом деле, долги по чуть-чуть, но возвращались, и каждый день Ему отдавали.

А просто некуда было деваться, поскольку владея частью чьего-то естества, получив тем самым доступ к чужой жизни подобно некоему порталу, оставленному и открытому в Его долговой тетради, Он мог как-то влиять на каждого своего должника. Тетрадь позволяла Ему давить на них, на кого-то сильнее, на кого-то не особо, но это давление ощущали все. Они не должны были забывать о своем выборе, о своей ответственности, взяв чужое во временное пользование, и пока они оставались должны, сама реальность вокруг напоминала им об этом.

И в какой-то степени Ему доставляло удовольствие это превосходство над каждым, кто оставлял свой след в Его долговой тетради. Он чувствовал эту каждодневную суету их, сам, при этом, стараясь оставаться в четком равновесии.

Вообще эта тетрадь предоставила Ему ясное понимание уровня гнилости в окружавших Его людях. Например, тот же Славик, при всей его какой-то неряшливой и ли недоделанной, что ли, натуре всегда отвечал перед Ним за свои действия. Раз пять, не меньше, Славик занимал у Него, и ни разу Его не подвел. А с Коли Маляра Он не мог получить эти несчастные сорок тысяч уже полгода, хотя тот клялся и божился, что через месяц все вернет, и старался быть правильным и надежным Ему товарищем.

Где-то около трех лет назад не имевший водительских прав Славик приобрел себе Газельку, нашел и посадил за руль ее вроде бы толкового человека, которому платил за каждый заказ, при этом катаясь в кресле пассажира сам в качестве грузчика и доплачивая своему водителю за нередкую подмогу что-нибудь поднять или перенести. И Он уважал этот выбор человека, желавшего работать и зарабатывать, а не перебиваться с хлеба на воду. Конечно, Славику было трудно, поэтому он и обращался к Нему за финансовой поддержкой несколько раз. С копейками в карманах, но с большим стремлением подняться на поверхность если не со дна, то из глубины точно, Славик сумел чего-то достичь благодаря своему упорству, и похуй на какие-то его минусы, у всех они есть.

Но что-то подсказывало Ему, что эти полмиллиона Славику в долг требовали от Него серьезной нервотрепки. Мысли о законе подлости, когда ну вот как назло, так и ползли Ему в голову. Проводя кончиками пальцев по каракулям, оставленным Славиком в Его тетради (и все прошлые расписки Славика просто исчезали по возвращении очередного долга с ее страниц, как было с прочими неактуальными расписками), Он чувствовал тревогу и неуверенность, излучаемую высохшими чернилами, однако все еще сохранявшими часть того, кто оставил новый след на бумаге. Славик обозначил сроки возврата долга по истечении трех месяцев (предложив при этом Ему забрать его машину, приобретенную не так давно, можно сказать, свежую), и хотя его конкретика выглядела вполне уверенной, все же Славик опасался оказаться фуфлыжником, не отвечающим за свои слова. Так было все прошлые разы, когда Славик занимал у Него деньги. Но в этот раз было как-то иначе.

Спустя неделю после того, как Славик занял у Него крупную сумму, Ему позвонила подруга (без пяти минут жена) Славика, Ксюха, вся в слезах и охваченная истерикой, чтобы сообщить Ему поистине ужасные новости. Славик попал в реанимацию после ужаснейшего лобового столкновения с каким-то внедорожником, и в результате, автомобиль Славика ремонту не подлежал, а сам Славик представлял собой действительно страшное зрелище. Врачи не были уверены в том, что он вообще выкарабкается.

Тем не менее, физически пребывая в состоянии беспомощного калеки с переломанными костями, жизнедеятельность тела которого зависела от медицинского оборудования, Славик вышел с Ним на связь. И именно долговая тетрадь с обязательствами Славика перед Ним, изложенными на бумаги и закрепленными подписью была той самой возможностью общения, о которой Он знал, и поэтому не удивился, услышав голос Славика в своей голове после того, как коснулся его каракулей пальцами. Он будто знал, что нужно сделать, чтобы появился этот тонкий, но надежный мостик, связующих их сознание друг с другом.

-Кажется, мои дела еще хуже, чем просто плохи, - поспешил обратиться Славик к Его сознанию, пока Он держал руки на листе бумаги, - Прости, если подвожу тебя. Но, я, кажется, не с того начал.

-Ты знаешь о возможностях моей тетради, - будто себе под нос бубнил, проговорил Он, - Ты единственный, кому под силу обратиться ко мне вот так, с ее помощью.

-Я знаю, что это ты наделил свою тетрадь такой возможностью. Чтобы люди не забывали о том, что должны возвращать чужое. И все из-за того, что твой отец свел счеты с жизнью потому, что был должен и не смог рассчитаться, - уверенно и спокойно звучал голос Славика в Его голове, - Что касается меня, Ксюха может отдать тебе триста восемьдесят тысяч. Это то, что осталось от твоего полумиллиона. Я успел воспользоваться сотней с небольшим хвостиком.

-Как хоть это случилось? спросил Он, стараясь сохранять хладнокровие в голосе, тем не менее, удовлетворенный тем, что услышал относительно суммы.

-Я не верю в то, что он влетел в меня случайно, или что-то такое в этом роде. Скорее всего, это из-за денег, которые мне должны. Это такие люди, которые хотят быть всегда правыми и оставаться при своем. Хотя даже если я ошибаюсь в своих предположениях, то, что со мной произошло, им только на руку.

-Угу. И сколько они тебе должны?

-Шестьсот двадцать пять тысяч. Уже почти полгода.

-Можешь назвать хотя бы кого-нибудь?

В ответ Славик назвал Ему имя конкретного должника, и это имя можно было найти в Его долговой тетради. Филин должен был Ему всего тысяч тридцать, не больше, брал деньги на пару недель, хотя и сказал Ему, что, возможно, все вернет раньше. Однако пока не возвращал.

-Кто еще знает о том, что Филин тебе должен? спросил Он.

-Ксюха в курсе, - ожидаемо для Него утверждал Славик.

-Это не мое дело, - предупредил Он после нескольких мгновений молчания, - Но давай договоримся следующим образом: я заберу эти деньги, часть которых в счет твоего долга, плюс еще сорок процентов. Но это если Филин тебе действительно тебе торчит. В противном случае, не обижайся. Я знаю, что ты не привык молоть языком попусту, но за каждое слово нужно отвечать.

-Я не знаю, откуда образовался этот долг, - в свою очередь пожимала плечами без пяти минут жена Славика, которую в тот же вечер Он пригласил в свой внедорожник специально для того, чтобы выяснить подробности этого вопроса, - Слава просто пришел домой вечером, и сказал, что Филин должен ему большую сумму. Больше чем полмиллиона. Я думаю, Слава что-то продал ему, за что должен был получить оплату, но так и не получил.

Он чувствовал, как тяжело Ксюше было говорить на эту тему, как тяжело было ей говорить вообще о своем любимом, который находился в этот момент между жизнью и смертью. Она думала о нем постоянно, каждую секунду, и любое слово, сказанное о чем-либо, что касалось его, обжигало молодую женщину новой болью переживаний.

-Крепись, - только сказал Он, не смея больше задавать ей вопросов, чтобы не мучить еще больше.

-Ты хочешь взять с Филина? все же поинтересовалась она.

-Я пока только спрашиваю, - ответил Он, не глядя на Ксюшу, - Я ничего плохого про Филина сказать не могу сколько его знаю. А знаю я его более пяти лет. Но в то же время я не касался его дел. У меня есть общие с ним интересы, всего несколько вопросов, и не больше того. Чем Филин занимается в свободное время это только его тема, меня там быть не должно. Тем не менее, это не похоже на Филина взять и кинуть. Иди спать, на тебе лица нет.

Сам Он ложился в кровать уже за полночь.

-Что-то ты совсем какой-то потерянный, - заметила Ирка, ожидавшая мужа рядом с собой под одним одеялом.

Он пришел, и сразу лег, даже не ужинал, даже не сходил в душ. Едва переступив порог родной хаты, Он почувствовал неимоверную тяжесть, охватившую Его с ног до головы. Сказывалось это общение Его со Славиком, требовавшее от Него просто огромное количество сил, нехватку которых Он испытывал только сейчас.

-Я виделся с Ксюхой, - не стал отмалчиваться Он, закрыв глаза.

-Как она? спросила Ирка.

Она восприняла Его слова совершенно спокойно, ни на грамм не сомневавшаяся в сдержанности своего мужа, прежде ни разу не давшего ей повода усомниться. Это до ее появления в Его жизни, до Его женитьбы, до появления ребенка Он мог похвастаться в своих амурных похождениях, хотя на самом деле, Ему было не до того.

-Херово, а как еще она должна себя чувствовать, когда ее мужик в реанимации? вроде бы без раздражения заметил Он, хотя сейчас у Него просто не было сил ни на какие отрицательные эмоции, - Съездишь к ней завтра? Побудь с ней, отвези что-нибудь жевануть.

-Хорошо, - сказала Ирка, - А что врачи говорят? Шансов совсем мало?

-Типа того, - Он чувствовал, что постепенно погружается в сон, в котором Он оказывался за рулем автомобиля, мчавшегося по каким-то крышам высоток, и перепрыгивавшего с одной крыши на другую.

А где-то навстречу Ему мчался другой автомобиль, самый настоящий монстр, против которого Его машина выглядела самой настоящей мелкашкой, которая легко превращается в мириады крошечных обломков после крепкого удара.

Он тоже разлетелся на бесчисленное множество кусочков своей плоти, и каждый из них Он продолжал чувствовать всем своим естеством, как будто все еще оставаясь единым целым.

А где-то ухала сова или филин, отчего все, что происходило с Ним во сне, пребывало в каком-то резонансе, по крайней мере, Он чувствовал себя во сне именно так, в унисон с беспокойной птицей.

Утром Он поехал на работу с больной головой, слегка успокоенной большой чашкой кофе с молоком. Как обычно в это время Он попал в пробку, хотя все Его внимание было наполовину занято просмотром всяческих видео в Интернете на мобильном телефоне, что немного скрашивало Его ожидание движения. О вчерашнем общении со Славиком и Ксюхой, у которой Он, все-таки, забрал обозначенные Славиком деньги, Он практически не думал, будто просто позабыв о прошедших событиях.

Он позвонил Филину перед тем как поехать в излюбленную Им столовую, где всегда сытно обедал, а после возвращался на рабочее место для того, чтобы развалиться на сиденьях Газели и, что называется, залипнуть в Сети уже конкретно до конца рабочего времени. Он представления не имел о том, как там было у Филина с рабочим временем, и смог ли тот подъехать к Нему во время Его обеда, однако эта встреча ДОЛЖНА БЫЛА состояться.

-Давай подъезжай, - настаивал Он вполне спокойным голосом, который Он практически никогда не повышал и не допускал в нем нервозности.

-Минут через десять буду, - уверил Его Филин.

Он приехал даже еще раньше. Пухлый, коротко стриженный, с большими очками, одного с Ним возраста, Ваня Филин, между прочим, что-то в районе последнего полугода катался на подержанном Солярисе, за которым старался следить и поддерживать в рабочем состоянии.

И вот Ваня Филин приехал и привез с собой всю занятую у Него сумму.

-Люблю, когда досрочно возвращают, - коротко улыбнулся Он, поспешно убрав деньги в карман своей затертой рабочей ветровки, - Как сам?

-Как хуй по трусам, - с какой-то неохотой отвечал Ваня, - Хоть говнообразно, но однообразно. В Питер завтра поеду, повезу своих начальников.

-Угу, - кивнул Он, и перешел к основной теме, - А что у тебя за терки со Славой Барковым? Ты, кстати, в курсе, где он сейчас?

Он говорил совершенно негромко, без волнения, будто хирургическую операцию проводил.

-Да была одна тема, - слегка напрягся Филин и поправил очки, - Ничего такого особенного. А где он сейчас, я не в курсах.

-Ты Славе денег должен, - прямым текстом заявил Он, отправляя в рот очередную ложку борща со сметаной, - Это я знаю совершенно точно. Сразу говорю, мне похуй, что вы там с ним кружили, чем вы там занимались. Человек второй день в реанимации после аварии, ты полгода его динамишь с этими бабками. Бабки немаленькие.

-А что с ним? вроде бы не понимал Филин.

-Я же говорю: авария. Въехали в него лоб в лоб Вань, должен отдай. Тем более что сейчас его бабе нужна финансовая поддержка. Я же тебя знаю, такое твое поведение неестественно.

Филин тоже имел некоторое представление о Нем. Филин понимал, что Он знал, что делал и чего хотел добиться, а самое главное, Он добивался того, что Ему было нужно. Он действительно имел некоторый вес в городе, общаясь с такими людьми, с которыми не всякий человек может общаться. Ваня Филин, например, не мог.

-Я понял тебя. Все будет ровно, обещаю. Через неделю его баба получит все до копейки, - обещал он.

-Нет, Вань. Мне принеси, - отмел Он, - Я сам хочу отдать.

Вот и все, делов-то.

И сразу прошли любые намеки на головную боль, которая еще напоминала о себе даже после принятой таблетки аспирина.

-Будут тебе деньги, - заявил Он, набрав номер телефона Ксюши, едва Ваня Филин оставил Его, озадаченный столь неожиданным для него исходом дела.

-Что мы тебе должны? спросила Ксюша

-За исключением моей доли ничего, - настаивал Он.

А там видно будет.

12: Рыбы (Андрюха)

Свой дом это охуенно. Свой дом это надежно. Свой дом это гарантия.

После многих лет своего скитания и ночевок по каким-то подвалам, по крышам, по откровенным быдлятникам, по притонам с самыми откровенными наркоманами, алкашами и бомжами, забывшими, что такое элементарная ванна, даже после тюремной камеры, Он наконец-то обрел свой дом. И это было ебать как круто осознание наличия своего собственного угла, где собрались Он и только самые близкие Ему люди, которыми Он дорожил как своей собственной жизнью. После того, что было с Ним, Он совершенно четко осознал свою принадлежность к человечьему роду. Не по физиологии, но по восприятию себя в окружающем мире.

Он чувствовал под ногами невероятную опору при каждом своем шаге в своем собственном доме. Физически каждый Его шаг в Его доме сопровождался чем-то таким, что можно было бы назвать дополнительной прочностью пола под Ним. И так происходило с Ним и во дворе дома, и рядом с ним, где Он устроил миниатюрную переработку мусора.

Он поселился в доме за городом, где практически отсутствовала привычная для шумных улиц суета, где был свежий воздух, где можно было просто выйти на веранду с чашкой горячего сладкого чая, сесть на мягкий диван и наблюдать за серым дождливым небом без страха промокнуть и заболеть. Он обустроил веранду своими руками, получая от этой работы огромное удовольствие. Он вообще получал удовольствие от работы, совершаемой Им во благо своего дома, на благо близких Ему людей, на благо жены и нескольких детей, даже на благо тещи с тестем, которым в Его доме хватало места. Он вложил в свой дом максимум позитивной энергии, понимая, что свой дом огромная ценность, которой невозможно пренебречь. Не только из-за тех возможностей, какими дом обладает чисто физически, обеспечивая сухое место для ночлега и приготовления пищи, но что гораздо важнее, придает уверенности в своих силах, в своем восприятии окружающего мира, указывая тебе твое место. И сидя на веранде с чашкой горячего сладкого чая в руках, и делая одну сигаретную затяжку за другой через длинные паузы, Он совершенно не приходил в уныние от наблюдения за непогодой. Даже наоборот, чувствовал себя как-то воодушевленно.

Его дом был местом и Его же работы. Все потому, что Он не любил покидать своих владений, и старался выбираться в город как можно реже. Он физически чувствовал эти корни, уходящие глубоко в землю при каждом Его шаге, чьи сплетения и были той твердой основой, что добавляла Ему опоры при перемещении Его по своей территории, и связующие Его с домом. Ни Он, ни Его семья не голодали, ведя домашнее хозяйство: обрабатывая немаленьких размеров огород, содержа домашнюю скотину и птицу.

Однако при всем при этом Его жена работала в городе на хорошо оплачиваемой должности. Он же (вместе с тещей и тестем) содержал дом и свою мини свалку. Ему привозили исключительно строительный мусор: дрова и изделия из дерева, все, что содержало черный и цветной металл, бумагу. Дрова сжигались Им на специально оборудованной для этой цели площадке, металл однозначно складировался возле гаража во дворе дома, чтобы в один прекрасный момент быть вывезенным на металлобазу, впрочем, бумага и картон так же сдавалась в утиль. Все было вполне согласовано с теми, например, пожарными, чтобы Его никто не натянул на одно место за сжигаемые дрова. Потому что были еще соседи, которые совали свой нос не в свое дело, и которых Он без колебаний слал далеко и надолго.

Мусор приезжал к Нему каждый день, так что без работы Он не сидел. Он вообще не привык сидеть без дела, в свободное от работы время ковыряясь в собственном гараже, где находились спортивный мотоцикл и полуразобранная девятка.

Что касается мотоцикла, время от времени Он садился в седло его и мчал по близлежащим полям, выкручивая газульку по максимуму. Причем Он мог выехать и в состоянии подпития, как было с Ним несколько месяцев назад, и о чем у Него в памяти оставались яркие воспоминания.

Тогда Он неудачно налетел на какую-то кочку, отчего Его выбросило из седла через руль, и крутанувшись в воздухе два или три раза, Он приземлился прямиком в грунтовую колею, больно ударившись о твердую плотную ее поверхность. Он сильно повредил плечо и получил несколько таких же ильных ушибов. Хорошо еще, что у Него оказался с собой телефон, чудом не разлетевшийся на кусочки из кармана штанов. Он понимал, что до дома на мотоцикле не доберется, поэтому позвонил соседу через дом. Тот приехал вместе со своим сыном, у которого так же имелся мотоцикл, и который пригнал Его скакуна до гаража.

Два дня Он провел в больнице, после чего врачи отправили Его домой и велели пристроить зад на некоторое время на диване.

И вот тут Он впервые испытал ту силу домашних стен, которую всегда чувствовал с самого начала окружения ими. Он чувствовал, как мягко и нежно струилась она по стенам дома, по его полу и потолку, устремляясь к Нему, вливаясь в Него с одной-единственной целью исцелить Его как можно более безболезненно, как можно более быстрее. Он чувствовал, как эта сила брала под контроль всех домашних, которые неустанно опекали Его, справляясь о его самочувствии, суетясь и кружа вокруг Его персоны.

Это было похоже на то, как если бы это был конец Его долгого пути, наполненного трудностями и несправедливостями, за преодоление которых Его ожидала столь достойная награда.

Но нельзя сказать, что в своем доме Он чувствовал бы себя столь комфортно, если бы ничего не делал, а просто лежал и спокойно попердывал в диван, наслаждаясь тем, к чему стремился много лет трудностей. Он ДОЛЖЕН БЫЛ зарабатывать, Он ДОЛЖЕН БЫЛ оставаться подлинным хозяином в своем доме, от которого зависели все остальные. Несмотря на то, что в Его семье к труду были приучены все, и даже дети должны были что-то делать, а не шароебиться попусту, ни в доме, ни на улице, Ему необходимо было чувствовать себя наверху.

И дом помогал ему чувствовать себя на вершине, дом придавал Ему необходимой значимости.

Он владел домом, и дом владел Им самим.

В его стенах он был подобен самому настоящему божеству, которому все было по плечу, а если Он был ранен, как в том случае с мотоциклом, дом позволял Ему быстро набраться прежних сил.

Тем не менее, Он все чаще приходил к мысли, что одного дома оказывалось недостаточно. Именно того дома, в котором я был в своей тарелке, в котором чувствовал себя рыбой в воде. Именно того дома, в котором с самого первого дня Он пустил свои корни.

Все чаще Он приходил к мысли, что это царство постепенно должно было перейти в руки Его детей. В конце концов, Он вложил в них необходимую им уверенность быть хозяевами, и уже сейчас его дети чувствовали себя в Его доме не менее комфортно, что и Он сам.

Все чаще Он приходил к мысли, что чувствует самого себя со стороны, присутствуя в каждом из своих детей.

Все чаще Он приходил к мысли, что чувствует самого себя со стороны, присутствуя в каждом из тех, кто был с Ним рядом, кому было так же комфортно, что и Ему самому. Оттого Его было слишком много в доме.

И рано или поздно, но эти мысли должны были родиться в Его голове под воздействием стен Его же дома, только копившего свою силу со временем. Эта сила не могла накапливаться бесконечно. В конце концов, Он был смертен, Он не должен был рассчитывать оставаться в одних и тех же стенах постоянно.

Все чаще он приходил к мысли уединиться с женой так, чтобы той энергии хватало только на них обоих, и она не копилась бы и не росла под влиянием Его в нескольких людях сразу.

Он должен был оставить свой дом ради другого гнездышка, куда более комфортного и менее подверженного столь мощному Его стремлению быть защищенным со всех сторон благодаря стенам дома.

Несколько лет Его возни с мусором (включая выборку и сдачу металла), за которую Ему еще платили, и труда Его жены, часть зарплаты за который Даша откладывала так же в Его кубышку, позволили Ему присмотреть другой дом, не менее подходящий для них обоих, а самое главное, для них двоих. Их (а особенно Его) совсем не тормозил тот факт, что дом было необходимо привести в порядок, подновить и почистить.

И, наверное, в нем присутствовала какая-то особая сила, к которой тот дом, что должен был стать Его с Дашей (и только их) новым и окончательным местом пребывания до самого последнего их дня в этой жизни, будто стремился с какой-то охотой и предчувствием своего спасения от неизбежного разрушения. Будто с момента своего появления на свет Он был призван стать каким-нибудь целителем, избавляющим жилые здания от участи обратиться в прах.

Во всяком случае, Ему было легко наводить порядок в этом новом доме и управляться со строительными инструментами, постепенно придавая ему необходимую Ему внутреннюю обстановку.

А по ночам Он видел сны, в которых дом исполнял функцию целого портала в какие-то яркие и удивительные в своей насыщенности цветами и оттенками места. Это были такие места, будто бы действительно имевшие реальность в Его прежней жизни. И как будто бы Его молодость не представляла собой кутерьму и хаос, когда буквально без копейки денег, когда приходилось ночевать где попало и у кого попало. И как будто бы Ему не пришлось провести несколько лет в тюрьме в качестве вишенки на некоем торте, которым Он насладился сполна.

И не только во сне, но и в реальности Он чувствовал в стенах своего нового дома эти другие воспоминания.

Дом не просто навязывал Ему эту память (и Он уже не мог с уверенностью назвать ее ложной), дом делал это вполне мягко, будто просто держал Его в своих руках, поймав, наконец, свою жертву после длительного преследования. Но не для того, чтобы выпить из нее жизнь, а в качестве благодарности за свое спасение. И Он не должен был противиться или быть недовольным этой хваткой, которая, на само-то деле, шла Ему лишь во благо, наполняя Его тело и дух силами и стимулом к тому, чтобы просто жить, просто быть на радость любящим и ценящим Его людям и назло недоброжелателям, отчего Он хотел подделывать дом до приведения его до состояния идеала, о котором имел представление лишь Он один, и дом не был бы против этого представления.

Оттого Он проводил в новом доме сутки напролет, не спеша вернуться в прежние свои стены хотя бы на пару минут. Для чего, когда Его сила и без Его участия оставалась там?

Этот новый дом располагался неподалеку от Его прежнего дома, благодаря чему Он мог все так же заниматься мусором, и продолжал заниматься и получать за это финансовую прибыль. И, кажется, что теперь Он делал свое дело с еще большим воодушевлением, которого так не хватало Ему прежде.

Новый Его дом так же позволил Ему чувствовать корни под каждым шагом.

Практически Он повторил ту атмосферу, ту обстановку, что была в прежнем Его доме. Он сделал новый дом светлым и приятным для нахождения в нем благодаря белым обоям и такому же белому натяжному потолку. Он сделал дом прочным благодаря усилившему его стены кирпичу. Он сделал дом теплым и по-домашнему уютным, в котором Ему, казалось, было даже еще лучше.

Он потратил дохуя денег и времени на повторение тех условий, которых хотел добиться, но результат с лихвой окупил все Его (с Дашей) старания.

И на новоселье Он позвал не только одних лишь членов семьи, но всех соседей, которых, конечно, хотел видеть. Благодаря Его стараниям, благодаря Его стремлениям, Его позитивному настрою, дом, который по своим размерам отличался от прежнего Его жилища, казалось, расширился, легко вместив всех тех, кого Он желал видеть на этом торжественном мероприятии.

Он вновь чувствовал себя на высоте.

Он вновь чувствовал себя божеством, парящим над целой Вселенной, созданной Им самим.

Он чувствовал себя Хозяином, Владельцем всех обстоятельств, окружавших Его.

И не оставалось ничего в целом свете, что могло бы напомнить Ему о Его мрачном прошлом, которое не должно не должно было бы повториться. Не только с Ним самим, но с кем-нибудь из Его детей. Он оставил своим детям источник этой уверенности и надежности, всю ценность которого они уже испытали.

Он чувствовал себя полноценным в момент торжества новоселья.

Он чувствовал себя полностью состоявшимся благодаря этой ментальной связи с новым домом, который торжествовал вместе с Ним.

Это ли не было тем людским удовлетворением, о котором можно только мечтать, и которому стремится людское естество каждый миг своего существования? Это ли не было подлинным земным удовольствием, превыше которого даже любовь и власть не могут занять свое место?

Где-то вне досягаемости для небес рая и темной адской бездны, где-то на особом уровне восприятия, за которым больше ничего не может быть по определению на этом торжестве среди тех, кого Он хотел видеть, Он чувствовал это состояние так, как будто бы смог бы объяснить его словами здесь и сейчас, в другое время просто неспособный передать его устно.

Это было такое Его состояние, такой период Его существования, когда Он практически не переживал, даже и не думал допустить одной лишь вероятности того, что дом может превратиться в руины еще при Его жизни, что Он может вдруг лишиться Его.

Нет-нет, отнюдь нет.

В Его жизни установился такой период, когда даже на подсознательном, на интуитивном уровне Он понимал, что все. Что вот все. Что дальше оставалось лишь только ждать завершения себя в этом бытие, в окружающей Его физической действительности. При этом Он мог бы не бояться никаких негативных обстоятельств, которые могли бы потревожить Его удовлетворение или хотя бы пошатнуть Его пребывание на самом верху, не говоря уже о том, чтобы отбросить Его назад.

Он нашел свое место, откуда было теперь невозможно переместиться куда-то еще.

По крайней мере, в этом мире.

Дом питал Его этой энергетикой постоянно, возвращая Ему вложенную Им самим силу обратно.

Он хотел, чтобы каждый, кто пришел к Нему на новоселье, испытал то же самое, что испытывал Он сам в эти минуты. Он хотел, чтобы каждый, кто пришел к Нему на новоселье, испытал то же самое, что испытывал Он сам на всем протяжении своей работы над домом, приносившей Ему только лишь удовольствие.

Но самое главное испытание в Его жизни было еще впереди.

Однажды дом представил Ему испытание во всех подробностях. Во сне, совсем таковым не являвшемся, и проснувшись поутру Он, понимал, что дом предупреждал Его быть готовым.

И Он был готовым.

И когда посреди ночи нежданные гости пришли к Нему с намерением разделаться с Ним, который внезапно перешел дорогу одному из своих сыновей, Он ждал их, предварительно отправив Дашу на ночлег в безопасное место. Его сына не было среди этой троицы, однако он ждал их снаружи, сидя за рулем собственной иномарки, приобретенной на отцовские деньги.

Когда они оказались в доме, Он не включал свет, Он отлично ориентировался во тьме, разбавленной лунным светом, который проникал внутрь через окна и прозрачные занавески.

У одного из нападавших был пистолет. Он знал, предупрежденный домом о том, как все будет происходить. И когда пуля вошла Ему прямо в живот, и жуткая боль разлилась по всему Его телу, Он оказался полностью во власти своего дома. И дом не позволил им сделать то, за чем пришли не прошеные гости. Дом наполнил Его тело физическими силами, дом погасил Его боль, хотя Ему необходимо было срочно в больницу, чтобы врачи извлекли пулю и обработали рану. Дом наполнил Его силами так, чтобы Он справился со всей троицей, вырубив сразу двоих из них голыми руками и позволив третьему сбежать.

Он видел в окно поспешно отъезжавший автомобиль, на котором ездил Его сын.

До приезда скорой и ментов, вызванных Им по телефону, Он надежно зафиксировал обмякшие беспомощные тела бандитов веревочными путами, оставив их на полу.

Он все еще чувствовал теплую энергию внутри своего покалеченного и заляпанного кровью тела, перекрывающую крайне неприятные болевые ощущения в животе, где застряла пуля. Благодаря дому Он не корчился в муках, стискивая пылавшую огнем рану, из которой сочилась кровь, а просто обвязался в этом месте тряпками и терпеливо ждал приезда подмоги, сидя на стуле возле связанных тел. Даше Он пока не звонил, пускай спит, все будет потом.

Он мог бы расправиться с теми, кого Ему удалось обезвредить и обездвижить. У Них обоих были ножи. Который был с пистолетом, сумел съебаться, оставив своих подельников на произвол судьбы.

Но дом не мог Ему позволить обагрить руки кровью. Дому хватало Его собственной крови. Дом читал Его эмоции, требовавшие совершить самосуд, даже с учетом всех последствий, которые наверняка обернутся против Него самого. Дом не хотел и не должен был пострадать по вине одной только Его мысли прикончить пленников. Пусть даже если бы Он сделал это за пределами стен дома. Корни под Его ногами были бы обрублены кровью, пролитой Им.

Это было некое проявление святости взаимной позитивного и божественного союза между Ним и Его домом.

И казалось, что чем лояльнее относился к Нему дом, подавлявший Его разгоряченное обидой и злобой сердце, и принуждавший Его к спокойствию и хладнокровию, ради которых Он и получил от дома необходимые для сопротивления силы, тем сильнее хотелось Ему сопротивляться и позволить сердцу одержать над разумом верх. Это для родных и близких Ему людей, что пришли к Нему на новоселье и оценили вложенные в дом Его старания, Он хотел быть божеством, Хозяином, Владельцем целой Вселенной, открывшейся Ему в знак благодарности от получившего своего Хозяина дома, но по факту Он оставался всего лишь преградой для кого-то, человеком, избавление от которого означало для кого-то новые возможности. По факту Он оставался все таким же ничтожным и жалким, чье существование оказывалось таким хрупким, стоило лишь нажать посильнее.

И дело заключалось даже не в родном Его сыне, связавшемся с нехорошей компанией, преследовавшей корыстные цели, хотя осознание этого подлого удара само по себе было подобно крайне тяжелой оплеухе, ударом по дых, от которого невозможно оправиться.

Дом защитил своего Хозяина, дом поделился с Ним своей силой, накопленной благодаря Его упорному труду.

И теперь дом должен был четко понимать, кто есть кто на самом деле.

Дом должен был четко различать друзей и врагов Его, желавших пролить кровь и очернить это священное для него и для самого дома место насилием, горем, болью, злыми намерениями.

Он провел несколько дней в больнице, где из Его тела была извлечена пуля, и Ему требовалось чуть полежать под присмотром врачей.

И с каждой новой минутой, проведенной вне дома, Он чувствовал, как было в тягость Ему оставаться не на своей территории, как беззащитен был без Него дом, и даже Даша не могла успокоить его, так и звавшего своего Хозяина откуда-то из-за тридевять земель. И даже зашитая врачами рана Его затягивалась с трудом и неохотой, и только в доме Он мог почувствовать свое скорейшее исцеление.

Что Он испытывал по отношению к родному сыну, который не признавал своей вины и не просил прощения у родного отца?

Он хотел, чтобы сын понес заслуженное наказание. Он хотел, чтобы сын почувствовал всю тяжесть своего отдаления от дома, в котором ему было легко и комфортно.

Но при этом Он не ненавидел и не осуждал его, чувствуя, как прошла обида под влиянием Его дома. Он простил сына. Простил быстро, желая ему только стать мудрее.

Вернувшись из больницы, Он чувствовал изменения в себе. Он по-прежнему был в своем доме Хозяином, Владельцем Вселенной.

Но еще Он стал каким-то отрешенным от окружающей Его реальности, каким-то хладнокровным, каким-то постигшим некую Истину, после которой все кажется не столь важным в сравнении с чем-то, что представляет индивидуальность, что имеет смысл только для одного конкретного естества. Будто корни Его прошли вдруг сквозь Его тело и сознание.

точка