Ну, по крайней мере, мы помирились. А это уже хорошо, потому что настроение мое заметно улучшилось, и я довольно потянулась на кровати. Меня в отпуск, а сам к Машке на кровать? Нет уж, сделаем по-другому! Я тебе покажу, на что может быть способна преданная женщина!
Поднявшись, я скинула полотенце и привела себя в относительный порядок. Подсушила волосы, надела домашний костюмчик и почти "при параде" появилась перед родственниками Артема.
В бане уже побывали все. Артем, вытянув ноги, сидел за столом, попивал квас, мать сидела на диванчике в ногах у Александра Матвеевича, последний же, кряхтя и вытирая бисеринки пота со лба, лежал скрючив ноги, чтобы Раисе Владимировне было удобно. Лица у всех были красные и довольные.
- Доброе утро, соня, - улыбнулся Артем.
- Привет, - продемонстрировала я всем белизну своих тридцати трех. - Ваша баня действительно творит чудеса, - я сама не заметила, как заснула.
- Я сама порой засыпаю, - встала Раиса Владимировна, - а потому люблю иногда ходить в баню перед сном, - заснешь, да и ладно.
Она начала накрывать на стол. Я, не спрашивая разрешения, взялась ей помогать. Получилось естественно, Артем посматривал на меня одобрительно. Александр Матвеевич, сходил переодеться и, сменив голубенькие трико на легкие джинсы с футболкой, появился за столом, можно сказать, при параде.
Раиса Владимировна сияла шелковым халатом, а Артем, решив не заморачиваться, остался в шортах и майке. Впрочем, надо отдать ему должное, выглядел он в этом туалете так, будто только что с теннисного корта, а не из бани с огорода.
Мило улыбаясь друг другу, мы чинно уселись за стол. Александр Матвеевич занял то место, которое принято считать хозяйским и которое, как правило, являлось самым удобным за столом. Раиса Владимировна села справа от него, то ли потому что так было ближе к плите, чтобы в случае чего было удобно подкладывать добавки желающим, то ли потому что действительно была правой рукой в этом доме. Артем сел напротив отца, мне же досталось место со всех сторон примечательное: и рядом с ним, и напротив его матери, и по левую руку от отца.
А дальше... Дальше был прекрасный вечер в кругу прекрасной семьи. Мы сидели за одним столом, уплетали зажаренную курочку и пышные пироги, беседовали обо всем на свете, и в конце концов я уверовала в то, что являюсь частью этого дома.
Мама Артема так мило ко мне обращалась! Настюшка, - произносила она, и на душе сразу становилось теплее. Казалось, будто мы знакомы тысячу лет и собираться так - уже стало традицией, до того все было привычно, спокойно, по - семейному.
Время от времени я ловила на себе взгляд Артема и видела, что он доволен. Если бы я была девушкой, я бы сказала, что знакомство с родителями прошло на "ура". А так... Не знаю, даже, как это вообще можно назвать.
Тем не менее, когда Раиса Владимировна желала мне спокойной ночи, то, смахнув слезу, дрожащим голосом сказала, что рада за сына. А Александр Матвеевич пару раз за вечер вообще назвал меня дочкой.
"Вот так вот!" - мысленно показала я язык Алевтине Максимовне, - дочкой они меня с Ильей Степановичем точно никогда не называли. Помню, когда Артем представил меня своим родителям, его мама смерила меня холодным взглядом и, изобразив дежурную улыбку, процедила:
- Здравствуйте, Анастасия.
Илья Степанович был несколько сердечней. Сняв очки и водрузив их себе на голову, он пожал мою мокрую ладошку и возвестил:
- Рад. Очень рад! - однако же и он никогда в жизни, кроме как Анастасией, меня не величал. Где уж тут до Настюшки... О "дочке" я вообще не говорю.
Когда мама Артема спросила меня, чем я занимаюсь, я ответила ей так же, как и своей свекрови несколько лет назад:
- У меня небольшое агентство по работе с интерьером.
Раиса Владимировна воскликнула: "Как же это, наверное, интересно!", и принялась выспрашивать меня, с чем именно нам приходится сталкиваться в работе. А я, рассказывая и честно пытаясь не сбиться, все прокручивала в голове, как Алевтина Максимовна в подобной ситуации лишь передернула плечами и обронила:
- Значит, семью обеспечивать придется Максюше.
Максюша и обеспечивал, я не спорю. И мамочка его до сих пор уверена, что моя "шарашка" если и способна на что, то это - "лишь коммуналку покрыть, и на том спасибо". Нет, конечно, без первоначального капитала, без того старта, который мне дал муж, я бы ничего не добилась. Достоинств своих не умаляю, но, скорее всего, я бы сейчас, как и все, работала просто в составе одной из бригад. На одном таланте, как говорится, далеко не уедешь, а без начального капитала денег больших в этом деле не заработаешь - факт.
А когда я слушала Александра Матвеевича, я все время представляла себе своего интеллигентного свекра. В плане общения им было далеко друг до друга. И если Александр Матвеевич, как я подозревала, смог бы найти общий язык с кем угодно, то Илья Степанович мог общаться исключительно с людьми "себе подобными".
Илья Степанович был сыном настоящего потомственного дворянина, в секретере его хранился семейный герб, какое - то пожелтевшее письмо, пестрящее словами "Ваше благородие" и красивая тяжелая шпага. И, по - моему, сознание сего факта накладывало на всю их семью довольно таки ощутимый отпечаток. На него в особенности.
Мой свекор был высоким, сухощавым человеком. Военным, как мечтал его отец, Илья Степанович не стал, но спортивной подготовкой занимался. С самой молодости и поныне он вставал не позже шести часов утра и совершал получасовую пробежку. Потом - отжимания, турник и холодный душ. Когда я это видела, уважение к этому человеку начинало побеждать неприязнь, и я клятвенно заверяла самое себя, что со следующей недели начну делать то же самое.
После всех манипуляций Илья Степанович плотно завтракал (что, наверное, и не мудрено), и отправлялся в свой институт, где у него была кафедра истории. Приезжал он оттуда поздно, но неизменно с полным отчетом о прожитом дне для Алевтины.
Та слушала, кивала, подливала старику то суп, то чай, а я не раз задавалась вопросом, понимает ли она, о чем он говорит? А говорил он бог знает что! Когда я пыталась вникнуть в их дискуссии, на меня тут же нападал сон. А когда я осмелилась как - то вклинится в речь Ильи Степановича, то тут же прикусила язык и, так сказать, на крови, пообещала себе, что это было сделано в первый и последний раз.
Свекор как раз разглагольствовал о том, что руководство в образование нынче сплошь на купленных дипломах. А потому и всякому желающему ныне позволительно, не учась, приобретать себе ученые степени и тому подобное, им интеллигентам нужное. Темка показалась мне самой нормальной из тех, что я слышала ранее, и я поневоле навострила уши, - слава Богу, заговорили о чем - то мирском.
- Понимаешь, Алечка, он думает, сказал мне глупость, я побегу ее исполнять. Позвольте! Если вы, господин хороший, в этом ничего не смыслите, не лезьте со своими советами к другим! Audire ignoti quom imperant soleo non auscultare, - добавил он с важным видом и тут же перевел, - Послушать глупость я готов, а слушаться не буду!
- Как хорошо, когда человек знает два языка, - сделала я аналогичное лицо. - Никогда бы не подумала, что на английском можно так красиво озвучить свои мысли, - сказала я, и в доме наступила оглушительная тишина. Илья Степанович медленно повернул голову и, сняв очки, недоуменно на меня воззрился. Он молчал. Но смотрел на меня так, что я почувствовала себя не то что идиоткой, вообще каким - то инопланетянином. Наверное, раздень меня и поставь сейчас перед ним, я и то смутилась бы меньше.
Алевтина же Максимовна ласково улыбнулась и спросила:
- Анастасия, вы подумали, прежде чем это сказать?
Эх, да не подумала я тогда, что свекор мой говорил на латыни! И откуда мне было знать, вообще, что он такой умник, знает несколько языков, а остальным предпочитает этот? Мертвый - то, в принципе, язык? Сама я учила французский, легко могла говорить "в нос" и имела довольно приличное произношение. Но распространенным ведь у нас считается английский! Поэтому, когда я уловила краем уха иностранную речь, черт меня и дернул подумать, что это именно он!
Больше я таких оказий не допускала и в диалог старалась не вступать. Улыбалась, кивала, слушала как конспектировала, и вообще, всячески старалась соответствовать постулату "не знаешь, что сказать, - делай это молча".
Надо сказать, за годы жизни с Максимом я привыкла, что за столом на меня внимания не обращают. Благо такие сборы у нас были только по праздникам, но ведь были! И тогда мы, усаживаясь вокруг сервированного по всем стандартам стола, начинали беседу.
Точнее сказать, начинала ее Алевтина Максимовна. Продолжал Илья Степанович и позже подключался Максюша. Разговор шел степенно и неторопливо, такого взрыва хохота, который допускал себе громогласный Александр Матвеевич, у нас не приключалось, и я в основном сосредотачивалась на вкушении пищи. А так же на том, какую именно вилку в данный момент необходимо взять. Иногда кто - нибудь вспоминал и обо мне. В таком случае все поворачивали головы, переставали жевать и приготавливались меня "слушать".
- Ну..., - говорила я, - я думаю, что то-то и то- то, да же, Максим?
Все моментально отворачивались, Максюша начинал вещать, а я снова могла предаваться объеданию.
К такой ситуации я привыкла настолько, что и сейчас поначалу отмалчивалась. А когда увидела, что, во - первых, сервировка стола предполагает наличие всего лишь одной вилки и одной ложки у каждого, во - вторых, разговаривать здесь можно о чем угодно и хоть всем вместе, то расслабилась. Из меня потекли давно забытые анекдоты и истории, которые со мной приключались на работе, я много говорила и много смеялась; я радовалась, как ребенок, тому, что меня слушают и слышат и мне доставляло удовольствие, что мне самой нравится слушать других.
С Раисой Владимировной мы обсудили и рецепт приготовления курицы, и цвет обоев на кухне, и то, почему на капусту в огороде нападает блошка. С Александром Матвеевичем -царские времена и советские, дошли до нынешней власти и до того, что бы мы сделали, будучи президентами. Представить родителей Максима со столь прозаическими темами для разговора я, как бы ни силилась, не могла, а потому было вдвойне приятнее. Здесь я была среди своих. И Артем на меня смотрел так, как Максим никогда бы себе не позволил при родителях.