Аннотация: Счастлив ли тот, кто способен творить? Это и дар, и великое искушение. Кто знает, что может случиться... А вдруг в дороге того, что ищешь, не найдешь, а себя потеряешь?
В печке весело трещат поленья. На скатерти, вышитой петушками, крошки свежеиспеченного хлеба. Дрожит огонек в лампадке. Сытый рыжий кот разлегся у ног и жмурится от удовольствия. На столе остывает молоко в глиняной кружке.
А мама плачет. Тихо и горько, закрыв лицо руками.
-- Куда же ты пойдешь, дитятко моё?
Сын вздыхает. В руках у него котомка, в которую уже заботливо сложены кисти, краски и даже великая редкость - скатка белой холстины.
-- Отпусти, мама. Учиться иду!
-- Ишь чего надумал! Не учиться тебе надо, а жениться. И детей своих учить. Ты уже мастер, Ясь. Чего ещё тебе нужно?
В глазах матери непонимание и печаль. Оно и понятно - тяжело ей одной будет. Но разве Ясь может остаться, если сердце уже давно за порогом? Что он сейчас умеет? Расписывать плошки да блюдца. Тонкая работа, не каждому по плечу. Сначала надо придумать узор, да такой, чтобы ни у кого раньше не повторялся. Потом намешать краски, соединить нужные цвета, и вести по кругу тонкие причудливые линии. Не приведи бог, рука дрогнет - сразу вся работа насмарку.
Ясь считался одним из лучших. А хотел стать самым лучшим, знал, что способен на большее. Только вот словно не хватает чего-то. То ли смекалки, то ли сноровки... Вдохновения хоть отбавляй, но не всегда работа задумке соответствует. Видится одно, а на деле получается совсем другое.
А тут как назло заезжий мастер объявился, улыбчивый да бойкий. Все у него легко получается и споро. Иные только над одной плошкой трудятся, а у этого уже три готово. И узор не хуже, чем у столичных умельцев выходит. Спрашивали, конечно, где ж ты, милый друг, так навострился кистью работать? А он смеется. Говорит: "Та, Что Живет на Холме, научила".
Никто ему не поверил, конечно. Не дети ведь, чтобы сказки слушать. А вот Ясь с тех пор покой потерял. Подходил потом к мастеру этому, спрашивал. Тот, конечно, пальцем у виска покрутил. Пошутил, стало быть.
-- Отпусти, мама.
Решимость в голосе, и глаза темные, как два омута. Ну что тут будешь делать?
-- Иди, сынок. Я же вижу, что если даже не отпущу, все равно уйдешь.
Ясь аж подпрыгнул, подхватил мать на руки, закружил по горнице.
-- Ты у меня самая лучшая, ма! Вот увидишь, я вернусь, ты даже соскучиться не успеешь.
Поцеловал на прощание, подхватил котомку, да так и убежал, беспокойный. Даже шапку не взял. И молоко не допил - совсем остыло.
Мать вздохнула, смела со стола крошки, высыпала их на подоконник - пусть воробьи полакомятся. По привычке взялась за веник, но спохватилась, поставила на место. Нельзя мести полы, ни сегодня, ни завтра, чтобы Ясю дорожка легкой была, и вернулся поскорее сынок, живой и здоровый.
А Ясь тем временем вышел за околицу и бодро зашагал по дороге, ведущей к лесу. Старики говорят, что именно там, за лесом, надо искать Ту, Что Живет на Холме. Добраться до неё нелегко, только смелый да чистый сердцем способен дорогу осилить.
Размышления были прерваны тихой просьбой, раздавшейся откуда-то снизу.
-- Пособи мне, парень!
Так это ведь на обочине одноногий Дариуш расселся. Его все село знает! Старик каждое воскресенье у церкви ждет. Калечному кто монетку кинет, кто хлебушка испечет или сальца принесет - тем и живет, не жалуется.
Ясь помог деду Дариушу подняться. Конечно, тут же пришлось отвечать, откуда, дескать, идешь, да куда направляешься. Услышав правду, старик только головой покачал.
-- Не ходил бы ты туда, Ясь. Послушай бывалого человека. Нечего тебе делать у Той, Что Живет на Холме. Того, что ищешь, не найдешь, а себя потеряешь. Эх, да вижу шибко упрямый ты, не станешь чужие советы слушать. Ну, иди с богом...
Распрощался Ясь с дедом и отправился себе дальше. Слова Дариуша не шли из головы. Не зря ведь говорят, что старый человек - мудрый человек. Может и впрямь вернуться? То-то мама будет рада! Но нет, как он потом в глаза людям смотреть будет? Собирался, скажут, в дорогу, похвалялся на всю округу, а потом струсил и воротился с полпути. Ясь сжал зубы, и прибавил шаг.
К вечеру он дошел до самой кромки леса. Солнце уже скрылось за деревьями, даже заката не увидишь в этом странном месте. Идти по узенькой тропинке в темноту и ночь было боязно. Оставалось лишь надеяться, что хозяева покосившейся избушки пустят усталого путника на ночлег. Как им тут живется в такой глуши? Должно быть страшно одиноко. Хотя, говорят, что человек ко всему привыкает.
На стук отозвался бодрый старушечий голос, что заставило Яся мгновенно вспомнить сказки о бабе Яге. Однако дверь открыла вовсе не косматая ведьма с костяной ногой, а вполне милая бабушка.
-- Заходи, сынок. Отведай щей да квасу. Как же занесло тебя в наши края? Никак заблудился?
-- Вовсе нет, бабуля, - ответил Ясь, с удовольствием наворачивая кислую капусту, - я иду к Той, Что Живет на Холме. Говорят, она чудесам всяким научить может.
Хозяйка дома вздрогнула, услышав эту весть. Несколько слезинок сорвались с морщинистой щеки и упали в тарелку. Ясь всполошился.
-- Я чем-то обидел тебя, бабушка?
-- Нет, сынок, - старуха через силу улыбнулась. Зубов у неё вообще не было, и Ясю от этого почему-то стало легче. Значит, точно не Яга. А бабка пояснила причину своей печали:
-- Много лет назад, когда я ещё была совсем молодой, мой муж тоже не смог усидеть дома на печи. У нас было все, и мне казалось, что желать больше нечего. Но он все равно пошел искать Ту, Что Живет на Холме. Помахал мне рукой на прощанье и углубился в чащу. С тех пор мы больше не виделись. Не знаю, зверю ли дикому он достался, или Та, Что Живет на Холме, не отпустила назад моего Лукаша... Не ходил бы ты, сынок, туда. Не заставлял бы страдать свою бедную мать.
И снова Ясь задумался. Может, погостить у бабушки до новолуния, а после вернуться в село? Никто же не пойдет проверять, где он был все это время. Только вот умения останутся прежними. И кто тогда поверит, что Ясь учился у Той, Что Живет на Холме? Засмеют! Нет, надо идти. Переночевать, и продолжать путь.
Хозяйка избушки только вздохнула горько, и больше ничего не спрашивала. Она взбила перины, притащила с чердака пуховое одеяло и постелила чистую постель для гостя. На рассвете также молча разбудила Яся, проводила до края леса, и только на прощание тихо попросила:
-- Сынок... Когда дойдешь до Неё, спроси, как там мой муж? Вдруг, живой ещё... Хоть посмотреть бы на него перед смертью.
Ясь поклонился, поблагодарил старую женщину за приют и, пообещав выяснить что-нибудь про пропавшего Лукаша, продолжил путь.
Это был очень необычный лес. Тишина такая, что ни один листочек на дереве не шелохнется. И птичьего гомона тоже не слышно. Тропинка петляет, словно нарочно подставляя под ноги корни и кочки. Ясь устал спотыкаться. Он пробовал внимательно следить за дорогой, не особенно глядя по сторонам и от этого окончательно заблудился. Спустя какое-то время парень вряд ли смог бы сказать, идет он обратно к избушке или все же удаляется от неё.
Темнело. Пронзительно-тоскливый волчий зов раздался совсем рядом и Ясь, кряхтя, полез на дерево. Очень вовремя, потому что звери были уже тут как тут. Столпившись внизу, они внимательно смотрели на парня, словно гипнотизируя. И глаза их были красны, как кровь.
Мелко дрожа, Ясь снял узорчатый кушак, и привязал себя к самому толстому суку - так меньше опасность достаться хищникам на обед.
Они ушли только на рассвете, но путник ещё долго боялся спуститься на землю.
Мысль о возвращении третий раз пришла в голову, но снова была решительно отвергнута. Что уже может быть страшнее? Та, Что Живет на Холме просто проверяет будущего ученика. Ей ведь не нужны трусы и слабаки!
При свете дня Ясь разглядел, что под деревом грудой лежат обглоданные начисто человеческие черепа. Многие искали Ту, Что Живет на Холме, но немногие возвращались. Наверное, здесь и сложил голову несчастный Лукаш...
Ясь бросился бежать, не разбирая дороги. Очень скоро впереди показался просвет. Последнее усилие - и вот он, вожделенный холм. Только не холм это, а целая гора - крутая, каменистая - ни травинки, ни деревца. Ясь вздохнул, поплевал на ладони и начал карабкаться наверх. Ноги соскальзывали, камни крошились в руках. Главное, не смотреть вниз.
На вершине все так же пусто. И только ветер носит песок. Все волосы уже в этом песке, и на зубах песок, и в глазах тоже.
Ясь огляделся и закричал от обиды:
-- Ну и где же ты, Та, Что Живет на Холме? Я пришел! Почему ты прячешься?
В ответ раздался заливистый смех.
-- Не прячусь я вовсе, это ты меня не видишь. Посмотри-ка получше!
Ясь пригляделся, и вдруг все изменилось. Вокруг зеленели лужайки, цвели диковинные цветы, по дорожкам важно расхаживали длинноклювые птицы и собирали рассыпанное пшено. Сама хозяйка сидела на ступенях дома и призывно махала рукой.
-- Смелый парень. Не испугался, дошел ко мне. А чего пришел-то Что тебе надобно?
И тут Ясь оробел. Двух слов связать не получалось. Едва сумел объяснить, что поучиться пришел. Но благосклонно слушала его Та, Что Живет на Холме, и кивала в такт словам.
-- Ну что же, проходи. Садись за стол. Видишь, как светло в горнице? Здесь ты не будешь горбиться при свете свечи и портить глаза. О, нет! Спрячь свои кисти и краски. Я дам тебе другие, лучше прежних. Но главный инструмент - это всё же руки художника.
Ясь послушно взял кисточку и обмакнул её в плошку с краской. Так легко ему ещё никогда не работалось. Грунт лег ровно, без пузырьков, без трещинок, поверхность блестела на солнце. К такой даже прикоснуться страшно - а вдруг сейчас все испортишь? Мысли скакали, как белки в колесе. Какой бы узор тут изобразить? Может, смородиновые листья? Нет, слишком грубо. А веточку барбариса с красными ягодами? Чересчур ярко...
Та, Что Живет на Холме с улыбкой смотрела на ученика, а потом наклонилась и тихо сказала на ухо:
-- Не можешь придумать рисунок? Хочешь, подскажу?
Шепчет, а у самой глаза желтые-желтые, и горят, как у кошки. Очень обрадовался Ясь такому предложению.
-- Покажи, - говорит, - а то сам я до завтрашнего вечера думать буду.
Тогда-то и сняла Та, Что Живет на Холме свой узорчатый платок, и расстелила на столе. И тут Ясь понял, что ничегошеньки он раньше не знал и не видел. Такая красота, что не описать, только смотреть да восхищаться можно. Узоры тянутся, переплетаются, переходят один в другой, словно движутся в завораживающем танце. Буйство красок сменяется строгими тонами, на тонко выписанных листиках дрожат живые капли росы, в цветочной чашечке дремлет мохнатая пчела... Словно сказочный сон. И сразу в голове столько идей, мыслей, образов! Теперь уж Ясь знает, что тут надо нарисовать. Кисточка взлетела в воздух и уверенно опустилась на глянцевую поверхность вазы. Художник был счастлив, как никогда раньше. Он лишь изредка бросал умоляющие взгляды на Ту, Что Живет на Холме, чтобы не вздумала вдруг рассердиться и убрать платок. А она лишь ободрительно улыбалась и блестела глазами, но не говорила ни слова.
Так летели дни. И Ясь не узнавал собственные творения. И не уставал любоваться тонкой работой. Каждая следующая ваза или плошка была лучше и красивее предыдущей. Обычному человеку понадобится год, чтобы добиться подобного результата, мастерство же Яся поднималось, как опара - не по дням, а по часам. Видать, правду говорят старики - хороший учитель из Той, Что Живет на Холме. Ни слова не говорит, только платок расстелит, и вдохновение снова бурлит, плещет через край и выливается в неописуемую красоту на глине и холсте.
Но вот незадача - стало Ясю ночами родно село сниться, и матушка родная, что сына ждет, ежедневно на дорогу встречать ходит. Стало парню грустно. В гостях, конечно, хорошо, а дома-то всяко лучше. Теперь они не будут бедствовать, богачами станут. Если продать всё, что Ясь уже расписал, а потом нарисовать ещё столько же и тоже продать - можно и в новый дом переехать. А то и вообще в столицу податься. Там, говорят, на талантливых мастеров спрос большой. Эх, по-новому заживем, забудем, что такое нужда.
И стал Ясь прощаться с Той, Что Живет на Холме.
-- Спасибо тебе, хозяюшка, за ласку и за доброту твою! Чего хочешь ты взамен за науку чудную? Монет у меня нет, но чем смогу - отплачу.
Хитро прищурилась Та, Что Живет на Холме и ответила:
-- Ничего мне не надо. Лишь оставь мне плошки и вазы, что расписал ты, здесь, у меня в гостях. Чтобы глядела я на них, и вспоминала, какой у меня способный ученик был.
Из янтарного глаза скатилась слеза, и Ясь сам едва чуть не заплакал. Очень не хотелось ему расставаться с Той, Что Живет на Холме.
-- Смогу ли я ещё вернуться сюда?
Но в ответ хозяйка лишь головой покачала.
-- Неведомо мне это. Пропустит ли лес, примет ли холм, захочешь ли сам? Видишь, как немного от меня зависит?
Ясь поклонился, достал из-за печки свою запылившуюся котомку, и, наскоро перекусив, отправился в обратный путь. Уходя, он трижды оборачивался, но так и не увидел Ту, Что Живет на Холме. Однако чем дальше Ясь уходил, тем легче становилось на сердце. И скоро образ желтоглазой красавицы совсем выветрился из головы.
Домой, в родное село, где воздух пахнет молоком и дымом, где ветер по утрам приносит с поля запах колокольчиков, а в саду столько яблок, что ветки грозят обломиться под их тяжестью. Но перед возвращением надо обязательно заехать на ярмарку. Новые кисти, новые краски - и за работу. А там глядишь, уже от плошек и к портретам перейти можно. За портреты, говорят, в столице деньги хорошие дают
Мать углядела в окно, выбежала навстречу сыну, заплакала. А Ясь гладил её по седой голове и говорил, что теперь-то, наконец, они заживут как надо. Он ведь выучился. Трижды не свернул с намеченного пути, не испугался волков, и на скалу отвесную без веревки залез. Соседи, конечно, тоже сбежались. Радость-то какая - мастер Ясь с учения вернулся! Но мать их всех скоро выгнала. Надо же дать дитятку отдохнуть с дороги. Завтра ведь вскочит ни свет, ни заря и рисовать начнет. А матери ой как не терпится посмотреть, чему же дорогой сыночек выучился за это время? Неужто и впрямь до самой Той, Что Живет на Холме дошел? Мать-то до последнего уверена была, что Ясь просто в столицу ходил, на местных мастеров полюбоваться. А тут вот засомневалась. Очень уж убедительно рассказывал сын о своих невероятных приключениях.
Ясь встал с рассветом. Матери уже не было в избе, она просыпалась ещё затемно. Сейчас, наверное, корову пошла доить, а может, уже и в поле отправилась.
Ясь сел на лавку и вытряхнул из котомки все необходимое для работы. В ладонях появилось знакомое покалывание. Руки художника, его главный инструмент, стосковались, бедные, без работы-то... Ясь поднес к глазам беленую чашку, закусил губу и замер в предвкушении. Невнятные идеи пронеслись, как порыв ветра, но не задержались в голове. Эх, сюда бы сейчас тот платок с узорами! Ясь напряг память, пытаясь вспомнить, но картинки упорно не желали вставать перед глазами. Они появлялись, и вмиг рассыпались, как песочные замки от набежавшей морской волны. Ладно, попробуем рисовать по старому, по наитию. Главное, ведь провести первую линию, а дальше узор сам обозначится... Но нет, и так тоже ничего не вышло. Нужно теперь удалять неудачный рисунок, ещё раз белить чашку и начинать все заново!
Мать несколько раз звала Яся обедать, но он не слышал. Художник откладывал кисти и брал новые, отставлял одни краски и спешно разводил другие. Многострадальная чашка не выдержала и раскололась пополам во время сдирания очередной неудачной росписи...
На закате Ясь поднялся из-за стола, и лицо его было темнее ночи. Он прошествовал через всю горницу, и отчаянно швырнул в печь результаты своих трудов. Мать вскрикнула, бросилась выгребать угли, но мастер жестом остановил её. Они вместе смотрели, как тлеют кисти, плавятся разноцветные тюбики, обгорают черепки...
-- Почему всё так? - губы матери дрожали. Она схватилась за сердце, когда увидела черные глаза сына, в которых не отражались даже блики огня.
Ясь надрывно рассмеялся.
- Не те краски! И кисти тоже не те! Все не так! Понимаешь, она показала мне чудо... Я помню все, но повторить не могу. Едва глянув на чудесный платок, я растерял собственные идеи и мысли. Предупреждал же дед Дариуш - не ходи туда, ничего не найдешь, а себя потеряешь. Так и вышло. Был творец, стал простой ремесленник... Зачем стараться прыгнуть выше головы? Мне никогда не создать ничего лучше того, что я оставил Той, что Живет на Холме?
-- Это она во всем виновата, проклятая ведьма! - заголосила мать, склонив голову на дубовый стол...
Ясь сидел и смотрел в темноту. Из-за печки нахально подмигивали знакомые желтые глаза. Парень в сердцах запустил туда сапогом, не особенно целясь, и сверху недовольно шлепнулся на пузо рыжий Котофеич.
-- Как же мне теперь жить дальше? - спросил Ясь, не особенно надеясь, что Та, Что Живет на Холме, может слышать его.
--
Но она все же услышала. Это легко, когда заранее знаешь, чем закончится такая история. А сколько их было. Отговорки, ночные страхи, нерешительность, волки, скалистый обрыв - люди считают это испытаниями. Но главные испытания начинались отнюдь не вначале пути.
-- Ты думал, что победил, Ясь? А сам пошел по ложному пути. Нужно было лишь не принимать мои подачки, отказаться от кистей и красок, не смотреть жадным взором на волшебный платок... Тогда ты бы стал великим мастером, открыв его внутри самого себя. А что теперь? Найдешь ли ты в себе силы начать все сначала? Пойти по другому пути, более трудному, но верному?
Конечно, Ясь не мог слышать этих горьких слов. Однако его лицо вдруг озарилось, и он привлек к себе плачущую мать.
- Мама, я понял. Сначала! Мы начнем все сначала. Завтра я пойду в мастерскую, и попрошусь в подмастерья к дядьке Мареку. А когда вспомню то, что позабыл, снова направлюсь к Той, Что Живет на Холме. И на этот раз все будет совершенно иначе!