Аннотация: "Хочешь, песенку спою? Или, может, лучше сказку рассказать? Не сказку? А что? Ох... ну, придумала... Знаешь, это не для маленьких история..."
А кто это у нас тут опять не спит? Ночь на дворе! А ну-ка быстро свечку гаси, а то ужо я тебе... Эй, эй, ты чего? Ну, не реви, дуреха, ты ж не маленькая, должна понимать... Да не бойся ты, нет в темноте никаких пустотников, нянюшка пошутила. Ох я ей, карге патлатой, устрою шуточки!...
Ну, успокоилась? Нос вытерла? Вот и ладушки. Посижу я, посижу, пока не заснешь. Только папке не сболтни, а то рассердится. Меня вообще-то заперли, а я дверь того... Нет-нет, что ты! Я больше не вернусь, и к тебе-то на минуточку - только попрощаться...
Ну вот, опять разревелась, скоро тут у нас будет море разливанное. Нехорошо в дальний путь слезами провожать, улыбкой-то оно лучше будет.
Хочешь, песенку спою? Или, может, лучше сказку рассказать? Не сказку? А что?
Ох... ну, придумала... Знаешь, это не для маленьких история. Ах да, ты же у нас не маленькая. Ладно. Только, чтобы никому! Язык за зубами, рот на замке и молчок. Ни нянюшке, ни мамушке, ни мышке-норушке, ни воде проточной. Договорились? Вот и хорошо, тогда слушай...
Дядьку Ури - художника помнишь? Говорили ещё, что он умом тронулся, мастерскую поджег и ушел, куда глаза глядят. Ты тогда тоже плакала и искать его собиралась, а папка запретил.
Так вот наврали тебе. Во всём наврали. Не художником он был, а колдовским делом занимался. Карты рисовал. Какие-какие, знамо дело - колдовские да судьбоносные. Говорят, опасное это дело, страшное, не всякому данное. Да почем я знаю, для чего они нужны, дядька же меня почти ничему научить не успел... Знаю - рисовал и ото всех прятал. Да, и от меня тоже. Но они всё равно прознали, пришли, перевернули дом вверх дном. А дядька молчал, как язык проглотил. И когда банки с красками бить начали, молчал. И когда карты жгли - молчал. И руки ему ломали - тоже молчал. Мы с Элькой за перегородкой подушку кусали - одну на двоих - только чтобы не разреветься. А как гарью запахло и крыша занялась, бросились в разные стороны, как зайцы - она в окно, я - в дверь. Слышу - заверещала моя Элька, прямо на дядьку налетела. У того глаза безумные, губа разбитая кровит, а руки плетьми повисли и кость наружу - как тут не испугаться. Он закашлялся, просипел чего-то, может Эльке слышно и было, а мне-то нет... Потом её плечом отпихнул да как рванет в сторону леса. Хотели догнать, да куда там... пропал человек.
Так-то выходит, не Ури-художник дом поджег, а те, кто руки ему ломал, чтоб их пустотники взяли! Потому что нельзя рисовать, нельзя создавать новое, нельзя творить. От этого, говорят, равновесие нарушается. На старом-то протянем худо-бедно, а неизведанное опасно и губительно. Р-раз, и всё в осколки. Был мир - и нет его. Ты в это веришь? И правильно! Брехня, как есть брехня. Просто захотелось кому-то дядьку Ури извести, вот и напридумывали невесть чего.
Тише, тише, не надо плакать. Уже не надо. Ему-то всё равно, а мне... мне не все равно. Вот смотри-ка что у меня есть - эту карту дядька для тебя рисовал. Честно-честно. Да, она теплая. Живая? Не знаю, всяко может быть. Не тушуйся, бери, я себя не обделю. Мы с Элькой дядькин тайник распотрошили, который убивцы проглядели, и по-честному всё разделили. Одна карта ей, одна - мне и одна твоя. Видишь, тут край не дорисован, обрывается тропка? Не успел дядька, хоть и торопился. Старался, к зимним праздникам подарочек готовил. Да вот не судьба... Ничего, сама дорисуешь. Как? Как душа пожелает, как краски лягут, как сердце велит. Откуда мне знать, как?... Это же твоя карта, а у меня своя есть.