Аннотация: И вот тогда я умер, чтоб потом ожить и написать. Хотя...какая это жизнь...лишь бледное отражение той смерти
РИНГ
Бабушке, дочери, маме
И всем тем, кто знает что это такое.
Серега умер от наркотиков.
Плакат
Жизнь обычного человека похожа на спираль,
он плавно поднимается вверх, глядя на прошедшие годы сверху.
Моя же жизнь похоже на кольцо или по-английски ring.
Мне кажется, что, сколько бы времени не прошло с последнего момента, я все равно буду помнить
все свои ощущения, заново переживать состояния блаженства, истинного блаженства. А те, кто
ни разу этого не испытывал, так и останутся навозными жуками около своей кучки дерьма. И
стоит только вспомнить об этом, как тело сразу же начинает ныть, а мысли устремляются в
сладкую и зовущую героиновую долину. И где бы ты ни находился, все в один миг превращается в
засранную помойку с ненавистными навозными жуками. И ради этого стоит умереть.
Рука медленно выползла из-под одеяла, неуверенно тычась в темноте, нащупала пульт и вдавила
кнопку.
Уже через минуту стало ясно, что по всем программам идет одно и то же. Экран светился ярким
белым светом с мерцающими на нем черными точками, из динамиков раздавалось однообразное
шипение. Пришлось вылезти из кровати и мелкими шажками, дрожа от холода, подойти к телевизору,
достать кассету и засунуть ее в видак. И после этого быстро юркнуть в постель под теплое
одеяло.
Фильм был довольно "захватывающим" и "интересным". Две молоденькие красивые сучки в белых
носочках удовлетворяли друг друга всеми немыслимыми способами.
Как? Как это могло произойти? Как, почему, а главное, зачем? Обычный ребенок, обычных
родителей и, вдруг, такое. За что? За что мне все это? Меня родили, растили, любили и
воспитывали. У меня были родители, знакомые, друзья, товарищи, игрушки, увлечения, девушки.
Все, что есть у обычного ребенка, мальчишки, юноши. Было младенчество, детство, юность.
Ясли, детский сад, школа, институт, секции, учеба и спорт, работа и любимые занятия, книги и
гантели, телевизор и теннисная ракетка, музыкальный центр и видеомагнитофон. Я не был глупым,
медлительным, отсталым. Не был первым, но и до последнего мне тоже было далеко. Но почему
именно я? У меня был характер, может быть довольно мягкий, но в некоторых вопросах я мог
оставаться непреклонным. Мог быть сильным и мог терпеть боль. С детства меня учили быть
самостоятельным и свободным, иметь собственное мнение и отвечать за свои поступки. Я так
гордился своей независимостью, и даже имел свой "кодекс чести", который никогда не нарушал.
Но сейчас это никогда уже в прошлом. Так же, как и моя независимость. И я этому не
сопротивляюсь. Считаю себя последней скотиной и все равно не сопротивляюсь этому зову. Сам
себя представляю свиньей на веревке и ничего не предпринимаю, чтобы это преодолеть. И еще
эта глупая, но постоянно вертящаяся в голове фраза: "Сегодня в последний раз. А завтра,
завтра обязательно начну новую жизнь".
Не сегодня, а сейчас. Сейчас в последний раз. Медленно вылезаю из кровати, натягиваю
олимпийку, подхожу к письменному столу и начинаю раскладывать по карманам причиндалы. Теперь
в туалет, а лучше в ванную, там теплее. Но сначала на кухню, за кипяченой водой.
В зеркале отражается моя помятая физиономия, но мне не до нее. Руки автоматически
разворачивают фольгу, высыпают порошок в крышку, выбирают в шприц кипяченой воды и выливают
ее туда же. Размешать. Вслед за водой отправляется вата. Теперь выбрать раствор. Перетянуть
вену шнурком. И все, все.
Еще каких-то четыре года назад я мечтал, стремился к чему-то светлому и хорошему. Жизнь была
наполнена смыслом, и я верил в светлое будущее.
Но жизнь есть жизнь, и как бы ты не убегал от нее в мир своих иллюзий, она все равно
терпеливо будет ждать своего момента. А, дождавшись, ткнет в тебя серой с черными разводами
реальностью, как прямым ударом в лицо. И чем дольше и дальше ты пытался от этого бежать, тем
больнее будет удар и с большей высоты тебе придется падать. И из царства света, солнца и
разноцветных мечтаний ты попадаешь в наполненную жидкой грязью яму. Вокруг тебя начинают
вырастать из растрескавшегося асфальта, намазанного собачьим дерьмом, примитивные коробки
панельных и кирпичных домов с кривыми и холодными квартирами. Промозглый ветер с животной
радостью ищет мусорные контейнеры и кидается из них тебе в лицо использованной туалетной
бумагой. А немного оперившаяся молодежь сбегает от своих сильно любящих и не очень родителей
в подвалы, на чердаки, в ночные клубы. И там, в компании себе подобных, расправляя худосочные
плечи, выпятив хиленькие грудки и махая тонкими ручонками, пьют, глотают, нюхают и колют,
чтобы доказать, таким же, как и они, свою значимость и мужественность. А к полуночи,
возвращаясь домой, стыдливо прячут блестящие бессмысленные глаза от родителей и, стараясь не
дышать на них перегаром и не смотреть в их глаза, прошмыгивают в свои комнаты, радуясь, что
и на этот раз все обошлось.
С кухни доносится тошнотворный запах куриных окорочков. В последнее время он надоел до
блевотины. Окорочка на завтрак, обед и ужин. Самое дешевое мясо. Как достали эти холода.
Хочется куда-нибудь, где тепло. Поселиться в хорошем уютном отеле. Да каждый день валяться
на пляже в окружении красивых девочек. Хрен тебе, инженер сраный, рожей не вышел.
Настоиграла уже эта безысходность. В трубке раздаются гудки, потом голос:
- Да!
- У тебя есть ...что-нибудь?
- Сколько?
- Две.
- Заходи.
Вот и весь разговор. А на душе становится хорошо, и даже потеплело, по-моему, уже. И в руки
сама собой начинает прыгать, разбросанная по полу одежда. Что я там думал про безысходность?
Все это бред сивой кобылы. Деньги в карман. Я готов. Готов ко всему, ну, или почти ко
всему.
- Эй, стой! - из-за угла выныривают два "мусора". - Пройдем-ка.
В "стакане" было уже несколько человек, младший сержант старательно и аккуратно корявым
почерком оформляет всех.
Ко мне подходит старший сержант:
- Давай, показывай свои вены.
- Товарищ старший сержант, - твердо, четко и ясно, они это любят, а мне надо
выбираться отсюда, совершенно не светит просидеть в "обезьяннике" все ночь, а если в
наркологичку отвезут, то и до суда дело дойти может. - Можно с вами поговорить?
- Пойдем, выйдем.
- Товарищ старший сержант, у меня очень больна бабушка, я должен отнести ей пирожки и
молоко (или что-то в этом роде, хоть кузов с Машенькой внутри, у них было трудное детство,
сказок не читали).
Сотка незаметно уплывает в карман его форменных брюк с лампасами. А он оказывается нормальный
мужик, зря я над ним издевался. Молча взял стольник и все, а мог бы упереться и либо гнуть из
себя честного мента, либо сумма бы не устроила. Мы возвращаемся в "стакан".
- Этого по быстрому оформи, я его отпускаю (я - Цезарь, от имени сената и народа Рима),
ему срочно надо быть дома.
Называю фамилию, имя, адрес, расписываюсь в протоколе и бегом отсюда, под завистливыми
взглядами остающихся. Повезло сегодня, деньги были, да и у "мусоров" настроение хорошее.
Я жду "гонца" уже второй час. Состояние самое отвратительное. В голове мысли наползают друг
на друга, что же с ним могло случиться? А воображение уже рисует картины. Вот, выскакивают
из подъезда "мусора" и забирают его в отдел. Или он берет героин и прокалывает его. Или с
моими деньгами идет в бар и набирает себе пива. От этих мыслей на душе становится очень
погано. Тело, подслушивая мысли, реагирует адекватно. Из носа текут сопли, начинается сушняк.
Один за другим идут рвотные позывы, от этого начинается кашель и сплевываешь на землю слизь.
Суставы начинают свою ломку. Хочется вскочить и ходить, но ноги слабеют и дрожат. Надо пойти
и посмотреть, почему его нет так долго, но нельзя. Как же мне плохо, я курю сигареты одну
за другой, а стрелки часов ползут все медленней и медленней. Ну почему его нет?
Дочь тянет ко мне свои ручонки, я подхватываю ее и сажаю себе на шею. Она смеется и хватает
меня за уши, потом за нос, дергает за волосы и прячет "чупа-чупс" мне за шиворот.
Я иду вперед, а она начинает петь песни и гладит меня по волосам. Мы идем с ней в лес
смотреть белку. Жена, не скрывая довольной улыбки, идет с нами.
В кустах мелькает, приближаясь, знакомая фигура.
- Ты что так долго?
- "Барыги" не было, пришлось ждать.
Я забираю пакетик из фольги. Хочется бежать со всех ног, но упрямо заставляю себя идти с
обычной скоростью. В висках стучит: "Взял!!! Взял!!!".
Подъезд, этаж, на полу, тускло освещенном грязной лампой, крышка от минералки. Серега, не
спеша, высыпает в нее "белый". Я сижу рядом, сжимая в руке "телегу".
Папина ладонь кажется просто огромной, я хватаю его за указательный палец и тащу к следующей
клетке. Клетки небольшие по размерам, животные лежат, изнывая от жары. Грязные, свалявшиеся
шкуры источают невыносимый запах, который смешивается с запахом испражнений и окутывает
зверинец. Глаза, по другую сторону прутьев, источают боль и безысходность. Но не в моих
силах их освободить.
Уже все готово, мои двадцать "точек" в "телеге". Я пережимаю руку, и игла находит тоненькую
вену на запястье. Поршень неумолимо выжимает все из шприца. Волна. Закурить сигарету и можно
расслабиться. Тепло, хорошо. Волна вымывает из сознания всю грязь, проблемы, отрицательные
эмоции. И становится спокойно, и глубоко насрать на все: насрать на эту жизнь, насрать на
страну, насрать на начальство, насрать на мусоров, насрать на родственников и друзей,
насрать на всех. Насрать на большие и глупые глаза тех, кто говорит, кричит, умоляет,
уговаривает и угрожает: "Зачем тебе это надо? Брось, живи как все люди". Как люди? Как
навозные жуки, которые живут и ковыряются в говне, неся домой крохи того же говна,
откладывающие его же про запас и все равно умирающие, потому что это говно, оказывается,
жизнь ни хрена не продляет.
Мы сидим в кафе уже полтора часа. Хотя "барыга", поехавшая за "весом", обещала вернуться
через сорок пять минут. Грудь изнутри как будто выжигают, к горлу подкатывала волна тошноты,
ноги завязывались в узел. Стакан с кофе ходит в руках ходуном, мне кажется, что пальцы
разожмутся и он упадет на пол. В голове крутится один вопрос: "Ну, где же ее черти носят"?
Из-за нее пришлось вставать ни свет ни заря, припереться на другой конец города, только для
того, чтобы взять грамм. Ну, где же ты, где? На улице лютый холод, да еще и ветер. Ко всему
прочему я мерзну еще и из-за кумара. Тело колотит мелкой дрожью. В этот момент я ее
ненавидел больше всего на свете. Из-за нее я не пошел на работу, из-за нее я мерзну, из-за
нее я кумарю. Ненавижу, ненавижу! Ненавижу ее за то, что ее нет. Ненавижу себя за то, что
уже жить не могу без отравы. Ненавижу всех за то, что они есть, за то, что им на меня
плевать.
Кофе комом встает в горле. Организм пытался вытолкнуть его обратно, ему не нужен кофе, ему
нужен героин. Ненавижу! Хватит ждать, пора ехать домой, и искать другое место, где можно
было бы "подлечиться".
На работе опять будут неприятности, мама опять будет кричать. Плевать. Мне тоже на все и на
всех плевать. Сейчас бы "подлечиться". Чуть-чуть "подлечиться". Я снова буду живой, я снова
смогу стать человеком, как все. Подлечиться. Сегодня в последний раз, чуть-чуть, а завтра
брошу, обязательно брошу.
Домой, домой, немедленно домой, держа в руке долгожданный пакетик с крупицами счастья,
только по дороге купить шприцы, димедрол и бутылку минералки.
Тишина. Тихо тикают часы, отмеряя уходящее время. Но мне не до них, у меня еще вся жизнь
впереди. Каникулы только начались, я приехал к бабушке и первым делом зашел сюда. Обе
комнаты заставлены книжными шкафами. Книги, книги. Я бесшумно хожу из одной комнаты в
другую и никак не могу решить, с чего мне начать читать. С кухни доносятся неторопливые шаги
и вежливое покашливание. На столе вырастает стопка книг.
- Можно вот эти?
Маленькая старушка смотрит на меня с укоризной. Она прекрасно знает, как к этому моему
увлечению относятся мама и бабушка: "Ребенок все каникулы не выходит из дому, целыми днями
валяясь на диване с книгами". Поэтому она делает строгое лицо и произносит:
- Не больше трех.
Прекрасно же понимает, что, как только я дочитаю их, сразу приду к ней. Приходится перебирать
стопку, выбирая из нее всего три, а глаза продолжают рассматривать книжные шкафы.
Тупая игла протыкает кожу, медленно, с хрустом, рвет мышечную ткань и протыкает вену. Больно.
Я морщусь, но терплю. Еще немного. Больно. Вокруг "центряков" синяки. Но некогда попадать в
другие вены. Во рту сухо, при каждом вдохе в груди разгорается пожар. Я чувствую, как
колотится с перебоями сердце. В последние мгновения адски начинает болеть спина, ноги
выкручиваются с неимоверной силой. "Контроль". В прозрачно-желтом чреве шприца расплывается
темно-алое облако крови. Я давлю на поршень. Быстрей, быстрей. Героин с димедролом, сжигая
вены, устремляются в путь, руки пробивает электрическим током. Плевать, на все плевать.
Вытаскиваю иглу, зажимаю прокол и откидываюсь на бачок унитаза. Закрываю глаза и
прислушиваюсь к ощущениям. Плавно отпускает спину, ноги медленно развязывают свои узлы. Во
рту резко появляется привкус димедрола и волна. ВоЛнА. Мягкая, нежная, заботливая. Теперь
можно жить, просто жить. Не надо больше бегать, искать, тратить силы и нервы. Просто жить.
Лечь на диван и почитать. Хорошо. Как мало надо человеку для счастья. Мне хорошо. Сейчас
хорошо. Не хочу думать о завтрашнем дне. Это будет завтра. А сейчас мне хорошо и я самый
довольный жизнью человек. А завтра я брошу, я соберу все силы в кулак и перекумарю. Завтра.
Даже сквозь закрытые глаза я чувствую, что находится вокруг меня. Что-то белое, очень много
белого, и синее, и еще красное. Россия? Глаза сами распахиваются. Не совсем, но похоже.
Странное красное солнце, висящее в зените, а вокруг него, до рези в глазах, синее небо.
Белое - белая, белая пыль. Впереди, позади, под ногами и вокруг меня, до самого горизонта
белая пыль. Она попадает в рот, и губы начинают трескаться от сухости, она забивается в нос
и хочется чихнуть, но по старой привычке, втягиваешь ее вглубь и начинаешь ее глотать
горькие сопли. Я ловлю пыль рукой. Это не пыль, это маленькие крупицы и не белые, а
чуть-чуть сероватые. Не может быть! Я поднимаю ногу и падаю. Скользко. Лежа сметаю белый
порошок, и из-под него пробивается луч красного солнца. Зеркало. Такого просто не бывает.
Слизываю порошок с зеркала. Да. Да. Это рай. Нет. Это нирвана. Нирвана для наркомана. Это
все мое. Это принадлежит мне.
Опять туалет. Как часто я стал в нем колоться. И мамины вчерашние глаза. Только сейчас про
них вспомнил, вчера было как-то безразлично.
- Сын, давай пойдем лечиться. Давай, я ходила в клинику. Давай, а?
Да, надо. Завтра же и пойдем. Завтра, а сегодня я доколю то, что у меня есть, не идти же в
новую жизнь с лежащим в столе героином.
Милый добрый толстенький доктор, неужели он на самом деле думает, что может вылечить или
только надеется и пытается вселить надежду в других. Но мне уже не шестнадцать лет и не
двадцать.
- Какая у тебя доза?
- "Четверть".
А что я ему должен был сказать? Тем более в присутствии мамы. Откуда такие деньги? Она еще
не знает, что на сберкнижках не осталось ничего и, что получал я в последние месяцы намного
больше, чем говорил и, что долгов уже целая куча.
- Ляг, расслабься.
Сестра, закатав мне рукав, со смачным хрустом втыкает в руку толстенную иглу и медленно и
неохотно по системе начинает течь бордовая густая кровь. А доктор, устроившись напротив меня,
сокрушенно качает головой:
- Ты посмотри, какая у тебя кровь. Она же вся в сгустках, она же течь не хочет, в ней
же полно всякой грязи.
Кровь. Она у меня почти золотая. В ней столько героина, ей, наверное, и колоться можно.
- Ты чувствуешь, что тебя почти уже не ломает?
И, правда. В теле появляется какая-то легкость. Мне становится хорошо.
Сегодня я первый раз ложусь спать без героина. После выпитых таблеток и ампул, выданных
доктором, в голове шумит, состояние дебильнейшее (иначе не назовешь), но я сегодня не
раскумаривался. Я ложусь, засыпаю... Вскакиваю, в голове гудит, руки и ноги не слушаются,
меня шатает. Но не это главное. Я кумарю, ужасно кумарю. Ломает всего, тело горит и изнутри
и снаружи. Я подыхаю. Чуть-чуть, мне только чуть-чуть героина. Но я специально ничего не
оставлял. У меня ничего нет. Уже ночь. И взять ничего нигде не смогу. Я мечусь по кровати
как дикий зверь. Сдохнуть. Взять и сдохнуть, и все кончится.
На следующий день, после клиники я зашел за "лекарством". Ночь началась так же, но закончилась
по-другому. Сон мой был сладок и приятен.
Глаза закрыты. Кто-то что-то быстро рассказывает захлебываясь словами. Я пытаюсь уловить их
смысл, но не могу. Меня куда-то тянет, куда-то проваливаюсь, во что-то темное и вязкое. Мне
не холодно и не жарко. Я вообще не чувствую, что происходит вокруг. Хочется с этим бороться,
хочется что-то сказать. Но это сильнее. Какие-то обрывки слов, кто-то толкнул в плечо. А,
кстати, где моя сигарета? Но ни спросить, ни посмотреть, ни почувствовать уже не могу.
Темнота обволакивает все больше и больше, утаскивает все дальше и дальше. И только привкус
героина во рту.
Жизнь рушится и засыпает меня своими осколками, мелкими и колючими. Меня уже не видно из-под
них. А ветер, смешав с грязью и песком, раздует нас по свету, не оставив даже памяти о моей
искалеченной судьбе.