Аннотация: трагикомедия пьеса заняла первое место во Втором международном конкурсе драматургии "Badenweiler" (2012)
ЗЕЛЕНОЕ ОЗЕРО. КРАСНАЯ ВОДА
Трагикомедия в одном действии
Действующие лица:
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ - пожилой человек
ЗОСЯ - сиделка и домработница, одного с ним возраста
День первый
Двор двухэтажного частного дома (на втором этаже дома - балкон). Плетеная садовая мебель, гамак. Дальше - деревянный мостик. Вдали - лес, озеро. Зося сидит в плетеном кресле, бездумно уставившись в пространство. Рядом в кресле-каталке - кукла, задрапированная кучей платков и пледов. До поры до времени никто из зрителей не догадывается об этом. Зося старается создать впечатление у Сергея Викентьевича, что в кресле-каталке - его мать, и что она жива. Сергей Викентьевич сидит также в плетеном кресле, в руках у него чашка чая. Он помешивает чай ложечкой нарочито громко, пытаясь привлечь внимание Зоси, но напрасно. Бездумный взгляд Зоси становится более внимательным, она пристально всматривается во что-то.Сергей Викентьевич помешивает чай еще более громко и настойчиво. Эффект тот же.
Через какое-то время...
ЗОСЯ. Это там кот, что ли, на ветке?
Сергей Викентьевич что-то недовольно мычит в ответ. Пробует чай.
Нет, в самом деле, кот. Как странно...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Что же тут странного, кошка на дереве... Но если хочешь поговорить о странностях давай поговорим. В этом чае слишком много сахара. В нем не меньше десяти кусков рафинада, что эквивалентно пяти ложкам сахарного песку. Как это могло случиться?
ЗОСЯ. При чем тут дерево? Он сидит на ветке. Ветка тоненькая, а кот жирный такой...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Зося. Я жду ответа на вопрос.
ЗОСЯ Это я задала вам вопрос.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Какой?
ЗОСЯ. Я спросила - "при чем тут дерево?"
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты специально набросала столько сахара в чай.
ЗОСЯ. Может, сходить в дом за фотоаппаратом? Сделаем фотку. А то потом никто не поверит, что такой жирный кот сидел на такой тонкой ветке.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Кто тебе не поверит? Кто к нам ходит?
ЗОСЯ. Да вот только вчера была эта женщина из соседнего дома. Клара. Одолжила у нас свечей. У них там какие-то проблемы с электричеством.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Я не слышал.
ЗОСЯ. Вы, Сергей Викентьевич, спали...Нет, вы только посмотрите на этого кота.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ (срываясь на крик). К черту твоего кота! Почему в моем чае столько сахара?! Ты это специально сделала!
ЗОСЯ (спокойно). И зачем мне, по-вашему, это нужно?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Затем, что ты знаешь, что я не люблю когда много сахара! Хочешь, чтобы я стал диабетиком? Или тебе нравится впустую тратить мои деньги? Если каждый день в каждую чашку с чаем...
ЗОСЯ. Ну вот. Кот спрыгнул. Или упал. Это он от вашего крика упал.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Это как?
ЗОСЯ. Не знаю. Может быть, вибрация какая-то...Звуковые волны.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Чертова дура! Может, там и не было никакого кота. Лично я никакого кота не видел. А если даже и был, то теперь он пошел на все четыре стороны! Туда ему и дорога! И ты тоже скоро пойдешь на четыре стороны! Но пока моя мать жива...(тычет пальцем в "старуху" на кресле-каталке) ты ее сиделка, ёперный театр. И смотреть ты должна за ней, а не за жирдяем-котом!
ЗОСЯ. Дайте сюда ваш чай. (забирает чашку и отпивает) Ну где же тут много сахара? Чего вы придумываете?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты...ты...Старая корова, ты зачем отпила ?! Я это пить теперь не буду! Придется делать новый чай, и туда снова кидать сахар! Это получится уже пятнадцать кубиков рафинада, и это еще, если ты снова его не пересластишь! Тупая дура! Тупая, тупая!
ЗОСЯ. Посмотрите, брезгливый какой. Тридцать лет назад проходу не давал! Лизался со мной в каждом углу!
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Не было этого никогда! Все ты врешь, старая уродина! Ты все время врешь!
ЗОСЯ. Опять двадцать пять. Не хотите помнить - не надо. Я-то знаю, как на самом деле было.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. (внезапно спокойно) Тебе просто везет, что моя мать так долго живет.
ЗОСЯ. Это потому, что я за ней хорошо ухаживаю.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. И я тебе сколько раз говорил - не надо ее вывозить, когда я во дворе. Ты зачем ее вывозишь все время?
ЗОСЯ. Она любит лес и озеро.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Она слепая и глухая. Чем ей любить-то?
ЗОСЯ. А вы не слепой и не глухой, а толку... (садится на корточки перед креслом-каталкой и поправляет "старухе" плед) Ваше, что ли, озеро? Другим и посмотреть уже нельзя?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А тебе-то на него чего смотреть?
ЗОСЯ. А мне и не надо. Да и вообще, мутное оно какое-то...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Сама, ты! Мутная. Я, может быть, всю жизнь мечтал - купить домик у озера и доживать свой век в тишине, прохладе и... гармонии.
ЗОСЯ (фыркает). Только что придумали?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты либо дура?
ЗОСЯ. Да ладно...(усмехается) Домик у озера.
Молчание.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. И все же этот сахар...(вскакивает) Как, как это могло случиться?
ЗОСЯ. Сахара вовсе немного. Как обычно. А даже если и много...Что с того?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Почему раньше не случалось, а теперь вдруг взяло и произошло?
ЗОСЯ (терпеливо). Когда вы сказали, что хотите чая, я пошла на кухню. Там я достала коробку рафинада, и я точно помню, что положила в чашку ровно пять кусков. Потом вы крикнули мне что-то...Да, да. Вы задали какой-то вопрос. Я задумалась. И, может быть, в задумчивости, я кинула в чашку еще пять кубиков. Видимо, так все и было, правда, я точно не помню. Но вы ведь все равно не отстанете.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ (с облегчением). Ну, вот видишь... А что, раньше нельзя было сказать? Все нервы мне вымотала! Все время пять кусков рафинада. Каждый день, три раза в день. И тут - здрасьте, приехали. Что, почему - неизвестно. Что может быть хуже неизвестности?
ЗОСЯ. Известность.
Молчание.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Готов поспорить - ты специально это сейчас сказала. Про известность.
ЗОСЯ. Это паранойя.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты специально это сказала, чтобы эта мысль засела в моей голове. Ты умеешь это делать. Ты говоришь что-то, и я думаю об этом.
ЗОСЯ. Меня не надо слушать. Я тупая.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Я знаю, что тупая. Думаешь-то не ты, а я.
Назойливо жужжит муха. Сергей Викентьевич пытается ее поймать.
ЗОСЯ. Сейчас тоже думаете?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Думаю. Думаю о том, что я с одинаковым успехом могу заниматься чем-нибудь полезным, или ловить мух, и это без разницы, потому что все равно никто не знает. Меня никто не знает.
ЗОСЯ. Соседи вас знают.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Откуда?
ЗОСЯ. Я им рассказывала.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Представляю...
ЗОСЯ. Может, он к соседям убежал?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Кто?
ЗОСЯ. Да кот. Главное - ветка не шелохнулась даже, а его бац - и нет...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А что ты им про меня рассказывала?
ЗОСЯ. Кому?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Соседям.
ЗОСЯ. Ну, что...Так, мол и так. Зовут Сергеем Викентьевичем...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ну и?
ЗОСЯ. Ну что "И"? Они меня больше ни о чем не спрашивали.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ладно. Что мне за дело до этих тупых соседей? Нет, было время, я хотел быть известным, очень известным. А кто не хочет? Чтобы как меня зовут, знала не соседка Клара, а все, буквально каждый...
ЗОСЯ. Они все тоже чьи-то соседи.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Это к чему?
ЗОСЯ. Если бы вы стали знаменитым, как вас зовут, знала бы не одна Клара, а миллион Клар, только и всего...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Пожалуй...Впрочем, весьма вероятно, при определенном значении количество Клар может дать новое качество.
ЗОСЯ. С философией не ко мне.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Да...было время...было время. А сейчас уже не то, не то, не то...не то, не то
ЗОСЯ. Заладил повторять.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А у тебя когда-нибудь было?
ЗОСЯ. Что?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ну, "ТО время"
ЗОСЯ. У меня пианино было.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты разве умеешь играть на пианино?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Нет, нет...Слушай, как правильно...Тататам-тата, тататам-тата. И ты хотела стать пианисткой? У тебя нет слуха.
ЗОСЯ. Ну, может быть... Мне, собственно, до звезды. Я хотела разведчицей стать. Даже тренировалась. На случай, если враги меня схватят и начнут пытать. Приучала себя терпеть боль.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Это как же?
ЗОСЯ. Брала металлическую линейку, раскаляла ее на огне и прикладывала к руке. Следы от ожогов до сих пор остались.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты беспредельно тупая женщина.
ЗОСЯ. Но да все равно...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Что, все равно?
ЗОСЯ. Все равно теперь не сбудется.
Молчание.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А какой я вопрос тогда задал?
ЗОСЯ. Когда?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ну тогда, когда ты сахар переложила в чай.
ЗОСЯ. Не помню.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Вспоминай.
ЗОСЯ. Ну, хорошо... Спешить-то некуда.
Молчание.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ну что, вспомнила?
ЗОСЯ. Если бы я вспомнила, чего б я молчала?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Откуда мне знать? Ты же тупая.
ЗОСЯ. А вот теперь я вспомнила, но вам ничего не скажу.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Скажи сейчас же
ЗОСЯ. Неа.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Скажи.
ЗОСЯ. Нет.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Я сам вспомнил. Точно. Я спросил, сколько лет моей матери?
ЗОСЯ. Именно. Только непонятно, с чего такой внезапный интерес?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Да все прикидываю...Я - поздний ребенок. А мне уже...сколько мне?
ЗОСЯ. Вы на десять лет меня старше.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Врешь, ты, все. То есть ей должно быть...
ЗОСЯ. Сто двенадцать. Ей сто двенадцать лет.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А разве так бывает?
ЗОСЯ. (проявляет заботу о "старушке") Как видите...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Это значит - я тоже могу дожить до ста двенадцати лет.
ЗОСЯ. С чего бы это?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Гены.
ЗОСЯ. Вашей матери просто повезло с сиделкой. Со мной вы доживете до ста пятидесяти.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Размечталась...Как только твои услуги не понадобятся. Ну, ты понимаешь, о чем я. Я уеду отсюда, сразу уеду.
ЗОСЯ. А как же оно?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Оно?
ЗОСЯ. Ну да, озеро.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Озеро - это прекрасно, но у меня еще много дел. Много дел. Очень много дел.
ЗОСЯ. Многомногомногомногомногомно...
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты же знаешь - я вижу картины Совершенно гениальные сюжеты...Представь огромный глаз на полнеба - в нем отражается огонь. Может быть, это солнце, а, может быть, кто-то сжигает за собой мосты. Из внутреннего угла глаза скатываются фиолетовые слезы, похожие на виноград. И там, внизу, куда падают эти слезы, прорастают виноградные лозы...Много голубого, фиолетового и огненно-оранжевого цвета...
ЗОСЯ. Угу. Только вот рисовать вы не умеете.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Как только я освобожусь от тебя, я научусь.
ЗОСЯ. Ну да, конечно.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А вот еще картина. Представь тихое глубокое озеро...
ЗОСЯ. Уже представила.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Звезды отражаются в нем, будто свечи...(замолкает)
ЗОСЯ. Будто свечи отражаются. Ну и?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Свечи...свечи
Сергей Викентьевич вскакивает и убегает в дом.
ЗОСЯ. Куда вы побежали? Что нужно то? Сказали бы - я бы принесла. Что вы там ищете? После вас все в доме вверх дном. Я только и делаю целыми днями, что убираю за вами. (грохот роняемых вещей) Да что вы там ищете, в конце концов? Не нужно было позволять вам фантазировать на счет этих ваших дурацких картин. Вы совсем распсиховались. Возвращайтесь немедленно. Давайте я вам сделаю успокаивающего чаю. С ромашкой...Я положу вам ровно пять кусочков сахара...
Сергей Викентьевич возвращается. Он вне себя от волнения.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Так значит, Клара, да?
ЗОСЯ. Что случилось?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Есть они. Все на месте. До единой. Да! Как ты это объяснишь?
ЗОСЯ. Да что есть то? Толком говорите!
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Свечи. Все на месте. До единой. Я знаю. Я считал, у нас было десять коробок по пятьдесят свечей. Все на месте.
ЗОСЯ. Ну и хорошо. Господи. Не пойму, что вам не нравится?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Не прикидывайся! Ты говорила только что. Мол, приходила соседка.
ЗОСЯ. Приходила.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Клара.
ЗОСЯ. Она самая.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Не было ее. Никакой соседки не было. Никто не приходил. Я же сказал, что к нам никто не ходит, а ты сказала - "Клара приходила за свечами". Все свечи на месте. На месте все свечи! До единой!
ЗОСЯ. Я свои свечи ей отдала, свои. Ваши - я не трогала. Именно потому, что вы их все время пересчитываете.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Что ты врешь все время?! Откуда у тебя свои свечи? Где они лежат?
ЗОСЯ. В моей спальне.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. И сколько свечей ты отдала Кларе?
ЗОСЯ. Семь.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. И сколько же у тебя осталось?
ЗОСЯ. Нисколько.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. То есть у тебя было всего семь свечей и ты все ей отдала?
ЗОСЯ. Да, что тут странного?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. И не оставила себе даже парочку на всякий случай?
ЗОСЯ. Нет.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Почему?
ЗОСЯ. Не вижу необходимости.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Но ты же зачем-то держала семь свечей в своей спальне?! Значит - была необходимость. А потом Клара пришла - на, забирай все свечи, Клара. Они мне больше не нужны? Вот так внезапно?
ЗОСЯ. Да. Да! Потому что у нас еще десять коробок по пятьдесят свечей в каждой!
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Но до этого тебе же их было мало! Ты держала семь штук про запас!
ЗОСЯ. Да. На случай, если придет Клара.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. А если Клара снова придет?
ЗОСЯ. Она не придет.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Почему это?
ЗОСЯ. Потому что я сказала ей, что больше не дам ей свечей, а она сказала - хорошо.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Что ты мне голову морочишь? Не было никакой Клары. Свечей у тебя тоже не было. Никто не приходил. Ничего не просил. Почему ты врешь все время? Я не понимаю.
ЗОСЯ. Я не вру. Клара приходила.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Соседка.
ЗОСЯ. Соседка.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Я ее никогда не видел.
ЗОСЯ. В следующий раз я позову вас, когда она придет. Только успокойтесь.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Хорошо.
ЗОСЯ. Хорошо.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Хорошо.
ЗОСЯ. Хорошо.
Сергей Викентьевич в сердцах уходит в дом. Зося некоторое время стоит неподвижно. Потом, как будто очнувшись, оглядывается по сторонам. Медленно подходит к креслу-каталке, поправляет "куклу". Внезапно кукла распадается - из кресла вываливается пластмассовая нога, рука - зрители понимают, что вместо старушки в кресле все время была кукла. Зося, оглядываясь на дом, суетливо собирает куклу, снова укрывает ее пледами, платками. Она еле успевает. Из дома снова выходит Сергей Викентьевич.
Он все еще в эмоциональном возбуждении.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Вот как только она...Ты сразу. Отсюда. С треском! И я! Я уеду! Много дел у меня! Я научусь рисовать и...Озеро это я никогда не буду рисовать. Никогда! Или нет! Я нарисую. Однажды нарисую. Но когда я буду далеко отсюда. Очень далеко. Нарисую. Но без тебя. Ты будешь далеко. Так далеко, что я даже не буду знать, где ты...Не буду. Потому что не захочу! А всех других захочу. У меня будет много соседей. И я их буду знать, и они меня будут знать. И все меня будут знать. Потому что я буду далеко от этого озера. И тебя, наконец, не будет рядом. Так бывает. Я видел во сне - так бывает, когда тебя нет рядом. Я так счастлив, когда мне снятся эти сны. Я так счастлив. Ей сто двенадцать лет. О...ты очень скоро уйдешь отсюда. Я выгоню тебя! Выпихну пинками твой толстый зад!
Сергей Викентьевич падает на стул, задыхаясь.
ЗОСЯ (спокойно). Вам чаю принести?
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Да. Только побыстрее. Вечно холодный...
Зося направляется к дому, увозя с собой кресло-каталку.
ЗОСЯ. Сейчас.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Пять кубиков сахара.
ЗОСЯ. Как всегда.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Как всегда. Как всегда. Как всегда. Как всегда. Как всегда...
День второй
Декорации те же. Сергей Викентьевич лежит в гамаке. Зося подметает двор.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты чувствуешь этот запах?
ЗОСЯ. Нет.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты даже не принюхалась.
ЗОСЯ. Я принюхалась.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Ты не прекратила заметать ни на секунду.
ЗОСЯ. Я умею принюхиваться и заметать одновременно.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Тогда бы ты почувствовала этот запах. Прекрати заметать!
ЗОСЯ (остановившись на секунду). Да. Чувствую.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Что чувствуешь?
ЗОСЯ. Запах.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Такой сладковатый.
ЗОСЯ. Да.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Немного миндальный.
ЗОСЯ. Да.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. И чуть-чуть ванильный.
ЗОСЯ. Точно.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Что ты все врешь?! Нет никакого миндально-ванильного запаха! Это я проверял тебя!
ЗОСЯ. Отстаньте.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Запах...совсем другой запах. Горьковатый такой, терпкий, душный, сырой...
ЗОСЯ. Слушайте, вы бы занялись чем-нибудь полезным. А то ходите тут, принюхиваетесь.
СЕРГЕЙ ВИКЕНТЬЕВИЧ. Я давным-давно не занимаюсь ничем полезным.