Сегодня приехал к родителям. Каюсь - нечасто это делаю. Поэтому папа с мамой зашуршали на кухне, придумывая, чем бы угостить единственного сына. А я пошел в свою комнату, где провел детство и некоторую часть юности.
Многого тут уже нет. Нет электрогитар, безумного скопища магнитофонных бобин, книг, журналов, плакатов, фотографий на стенах...
Открыл шкаф. Тощие институтские конспекты, немного учебников, эзотерическая литература, самоучители по каратэ и солидная пачка виниловых грампластинок.
Достал эту пачку, сдул с нее пыль и принялся перебирать... А в самой середине наткнулся на один диск - потертый альбом "Джудас Прист". Это была та самая пластинка... Винил.
Когда мне было пятнадцать лет, моим школьным героем был Юрка Гадюкин. Небольшого роста, конопатый и наглый. Он рос без отца, раньше всех начал курить и ознакомился со спиртными напитками. Особенно Юрка гордился тем, что мать ему сама покупает сигареты. Дескать, чтобы не мучился вопросом добывания оных. Его круг общения был весьма разношерстным: от обычных дворовых оболтусов до матерых бандитов. В необычную среду затесался и я. Что нас объединяло? Как ни странно - музыка.
Дело в том, что мы росли в Советском Союзе и пресловутый железный занавес только-только начал приоткрываться. Но даже этой крохотной щелки вполне хватило, чтобы страну поглотило движение "металлистов" - поклонников "тяжелого рока".
Я тоже попал под этот удар - для поколения, детство которого прошло под "Землян" и однообразной нарезке "Утренней Почты", тяжелые риффы, извлекаемые из треугольных гитар иностранными парнями в черной коже и длинными патлами, казались откровением свыше.
"Металломания" охватила всех. Сначала мы таскались друг к другу с тяжелыми "бобинными" магнитофонами, переписывая затертые записи. Басов там уже было не разобрать, но ударные, резкий искаженный звук гитар и необычный яростно-фальцетный вокал присутствовали, и этого хватало.
Очень скоро мы знали наизусть все альбомы наших кумиров: "Мэнуор", "Хэлловин", "Металлика", "Джудас прист", "Кисс", "Твистед Систер", "Акцепт", "Моторхэд", "ЭйсиДиси", "Оверкилл", "Мотли Крю", "Айрон Мейден" и много чего еще. Мы шепотом предупреждали друг друга: "Кисс" и "ЭйсиДиси" особенно запрещены в Советском Союзе, потому что "это фашисты".
Я специально изучил фотографическое дело, придумав собственный метод копирования черно-белых фотоснимков обложек пластинок (мы их называли "пласты") с неземными аллегорическими сюжетами. Особенно восторгали фантастичные обложки альбомов "Мэнуор" и "Айрон Мейден". Наверное, именно тогда я и ступил на стезю предпринимателя, ловко распродав одноклассникам целый тираж этих фотографий, то ли по десять, то ли по двадцать копеек. Не помню.
Дальше - больше. Я взял "на время" из школы пару гитар (бас и ритм фабрики "Урал"), спаял простенький усилитель "фузз" и пробовал играть на этом хозяйстве. А из двух пионерских барабанов смастерил отдаленное подобие ударной установки. Педаль "баса" была творчески выполнена из дерева. Мне очень хотелось чувствовать себя сопричастным к "металлическим" мессиям.
Играть я фактически не умел, эффектнее всего было включать на полную катушку "Акцепт" и "играть" на гитаре перед зеркалом, представляя себя натуральным Удо Диркшнайдером.
Родители отнеслись к моему увлечению несколько настороженно, но не мешали. Отец, правда, заметил на стене мутную фотографию Рэмбо, перепечатанную мной из журнала "Ровесник". Из третьей части, где он с голым торсом с пулеметом наперевес, помните?
Папа снял фото со стены, сделал формальное внушение, что, дескать, нечего врагов соцгосударства держать на стенах и этим все кончилось. Против полуэротического фэнтэзи "Мэнуора" он ничего не имел против.
По вечерам собирались на квартире у Гадюкина. Взросло курили, обсуждая последние новинки "металлических" течений и примеряя друг у друга шипастые браслеты, которые мы вытачивали из болтов, когда "трудовик" был особенно в алкогольном ударе. Это было круто.
И вот однажды Юрка гордо показал мне взятый у кого-то на вечер новенький диск "Акцепт", затянутый в тонкую полиэтиленовую пленку. Альбом был самый последний - "Метал Харт".
Когда я взял "пласт" в руки, даже дыхание перехватило. Я держал пластинку своих героев! Настоящую! Осмотрел ее со всех сторон, и, даже, кажется, обнюхал. Она пахла неземным заграничным раем и пластмассой.
Срочно закурил сигарету и хрипло спросил у Юрки.
- У кого взял?
- Есть связи, - небрежно бросил тот. - Чисто по винилу.
- Я, бля, далеко пойду! - снисходительно поучал он, пуская ртом кольца табачного дыма. - А хуле? Жизнь знаю...
В тесных кругах Гадюкину была тут же присвоена партийная кличка "Винил". А через некоторое время "пласты" стали водиться у него постоянно. Он даже складировал их небольшой стопочкой возле проигрывателя "Вега". Посвященные собирались на вечерний "сейшн" и почтительно обозревали пластмассовое богатство, на фоне которого Юрка уже прослыл крупным авторитетом.
В конце концов, заметил - набор "пластов" изменялся каждый понедельник. Следовательно - что-то происходило в воскресенье. Я взялся за него. Слово за слово, и Юрка раскололся. Думаю, ему просто очень хотелось похвастать, какой он непростой человек в этом двоичном мире.
Оказалось следующее: Юрка каждое воскресенье ездил на рынок, так называемую "тучу", где и производил обмен пластинок. Я немного слышал об этом стихийном рынке, устроенным вдали от города. Видимо, чтобы глаза не мозолил обилием спекулянтов. По слухам, за деньги там можно было купить абсолютно все.
Рассказы "Винила" как будто открыли глаза на мир. В первую очередь, поражали цены. При средней зарплате советского гражданина сто пятьдесят-двести рублей, стоимость "пласта" колебалась от пятидесяти до ста двадцати рублей. Были, конечно, раритеты и под двести - но это совсем для фанатов.
Стоимость вожделенного куска пластмассы по определению выделяло ее обладателя из серой массы. Человек, который способен отдать такие деньги за виниловую пластинку, уже сам по себе необычен.
Но просто покупкой дисков занимались единицы. Остальные ездили на "тучу" с целью выменять имеющийся диск на желаемый, изо всех сил пытаясь выгадать что-то в свою пользу при обмене. Каждый диск стоил определенную цену, которая менялась в зависимости от количества ввозимых из-за кордона пластинок того или иного исполнителя.
Естественно, я туда поехал в ближайшее воскресенье. Вместе с Гадюкиным и его шальной оравой. Мне хотелось своими собственными глазами посмотреть на "тучу" и потравить душу обилием "металлических" новинок.
Несмотря на мороз, электричка была туго набита страждущими. Орава всю дорогу увлеченно играла в карты, а я курил в заплеванном тамбуре. Наконец, громыхнув мерзлыми вагонами, электричка остановилась. Двери открылись и поток истомленных пассажиров вынес меня наружу.
"Туча" представляла собой огромную поляну в лесу близ железнодорожной станции. На поляне медленно слонялась огромная толпа народа. Прилавки отсутствовали в принципе. Каждый держал свой товар на руках. Тут действительно можно было купить все: от джинсов до импортных сигарет. В толпе то и дело мелькали бутылки и стаканы. Торгаши пили водку угрюмо и сосредоточенно, как лекарство.
"Пластовики" тусовались по центру. Их было много, и все знали друг друга. Каждый держал перед собой пухлую стопку пластинок. Публика подходила к ним и бесцеремонно рылась в пластинках.
Юрка "Винил" сразу ввинтился в толпу: с кем-то здоровался, кого-то материл, угощал сигаретами, а кто-то угощал его вином. Я ходил между рядов, методично изучая содержимое стопок у каждого торговца. Они на меня не обращали никакого внимания, чувствовали - не покупатель, а так... Зевака. Домой вернулся уставший, но загоревшийся идеей обзавестись собственной стопкой "пластов".
Совершенно невероятными способами я собрал двадцать пять рублей на первый диск и самостоятельно поехал на "тучу". Первым добытым диском я очень гордился. И долго рассказывал в школьной курилке подробности приобретения.
Разумеется, на первом обмене "пластов" меня обманули, всучив невероятную ерунду взамен моей пластинки. Чудом я сумел выкрутиться и найти уже в городе настоящего фаната той ерунды, который оплатил втрое против затраченного. Повезло.
Но со временем, я насобачился в подобных обменах так, что будь здоров. Извлекаемый профит использовался мной на пополнение коллекции, которая к тому времени весила рублей на пятьсот. Я даже пытался составлять бизнес-планы на последней странице тетради по алгебре.
Но "бизнес" закончился в духе того времени. В тот день мы поехали на "тучу" вдвоем с Юркой. Я - с полным набором "пластов", а "Винил" налегке. Так, просто прокатиться за компанию. Остальные гадюкинские кореша были кто с похмелья, кто в тюрьме.
Зима умирала. За окном электрички полыхало ослепительное солнце и змеились блестящие ручьи. Мы пили пиво, а "Винил" травил анекдоты. В промежутках ходили курить в тамбур.
Всего за какие-то полчаса пребывания на "туче" я сумел очень выгодно выменять "Айрон Мейден" восемьдесят первого года издания на "Скорпионс" семьдесят девятого. А уж "Скорпионс", в свою очередь, был продан безымянному меломану с вентиляторного завода за восемьдесят пять рублей. Чистая прибыль составила тридцать. По тем временам - очень неплохо!
Неожиданно "Винил" толкнул меня в бок.
- Что? - обернулся.
К нам приближались несколько парней в одинаковых черных кепочках.
- Валим отсюда! - прошипел Гадюкин. - Быстро!
- Зачем? Ты же тут всех знаешь!
Парни подошли ближе, и Гадюкин прикусил язык. Один из них неожиданно схватил Юрку за ухо и начал закручивать по часовой стрелке. Тот заорал.
- Где деньги, сука? - тихо и внятно спросил паренек.
- Тут... - хрипел Гадюкин.
- Где тут?
Я был изумлен, но сволочь "Винил" указал пальцем конкретно на меня. Пацаны в одинаковых кепках мгновенно подскочили ко мне. Было вспомнил, что здоровый парень, что разрядник по боксу...но кто-то ловко подсек меня сзади, а когда упал, сверху мне добавили "скороходовским" ботинком в зубы. И в почки ногами. Неоднократно. На ходу вырвали из кармана деньги и пачку с "пластами". Пачка оказалась слишком пухлой и одна пластинка выскользнула из нее. А когда я поднялся на ноги, кто-то из расступившегося народа подал мне то, что выскользнуло из моей пачки. Я взял квадратный конверт в руки: "Джудас Прист", концертник восемьдесят четвертого года...
Обратно я возвращался в электричке один. Разбитый и ограбленный. А вечером поплелся к Юрке. Еще с третьего этажа услышал голоса. "Винил" жил на пятом и в присутствии мамы всегда курил на лестничной площадке.
- Короче, какие-то козлы вчера нас с Палычем на "туче" пытались бомбануть.. А я хуле? Ножик достал, кричу.
- Что?
- Ну... Типа, подходи, бля, порежу! И ведь порезал бы, бля.
- И че?
Пауза. Шумный звук выдыхаемого дыма.
- Да ниче... Испугались, разбежались... Палыч, правда, все равно "пласты" потерял в суматохе...
- Да... Ты, Юрка, крутой... А Палыч-то так... Размазня...
Я замер. Это как так?! Первым порывом было взметнуться наверх и избить правильными апперкотами и Гадюкина и его собеседника. Но буквально через несколько секунд взвесил свои шансы. Изобью - это факт. Но что скажут кореша? "Винил" - герой. А я выйду отморозок. Потому что во время потасовки на "туче" никого из знакомых не было. И никто не подтвердит, что ухо крутили именно Гадюкину, а не мне. Я молча ушел...
Положил пластинку обратно в пачку и убрал обратно в шкаф. Как много с тех пор воды утекло. За два десятилетия все изменилось: жизнь, люди, деньги и музыка.
Недавно, выходя из магазина, обошел группу бомжей, которые делили между собой фанфурики с настойкой боярышника. И уже когда садился в машину, услышал знакомые слова:
- А хуле ты хотел? Жизнь знаю...
Я внимательно присмотрелся к бомжу, который это произнес: маленький, грязный и конопатый, в совершенно невероятных лохмотьях. Разумеется, это был Юрка Гадюкин. Винил.