Миниатюра, короткий рассказ, стихотворения в прозе
Поэзия. Переводы
Отзвуки
Улица в небо
Бережно о прошлом
С улыбкой о русском...
...И просто с улыбкой
Сюр, гротеск
Эссе, размышления
ПРЕДИСЛОВИЕ
Дорогие читатели! Перед вами первый альманах студии малых литературных форм "Дуновение дюн". Настоящая студия была образована в декабре 1999 года решением Управления культуры Калининградской области по инициативе писателя Юрия Николаевича Куранова.
Ю.Н.Куранов последние восемнадцать лет своей продолжительной литературной жизни провёл в г. Светлогорске. В энциклопедическом словаре "Русские писатели ХХ века", выпущенном Академией наук Российской Федерации в 2000 году, он единственный представляет нашу Калининградскую область. В литературной жизни Юрий Куранов известен прежде всего как мастер миниатюр, коротких рассказов, стихов в прозе. Первые его произведения появились в печати ещё в конце 1950-х годов. Впоследствии некоторые из его произведений были переведены с русского на другие языки и изданы за рубежом более чем в двадцати странах мира от Японии до Португалии.
На склоне лет Ю.Н.Куранов мечтал о том, чтобы передать свой богатый литературный опыт молодым, начинающим авторам. Такая возможность у него появилась с созданием литературной студии "Дуновение дюн", которой он руководил два года. Название студии Юрий Николаевич придумал сам. Круг слушателей был небольшой. В основном ими являлись члены Калининградского союза писателей "Отрадный берег", первым творческим руководителем которого тоже был Ю.Н.Куранов. В последующем этот союз писателей разделился на два самостоятельных. Тот, в котором остался Юрий Николаевич и его студийцы, получил название "Эклога" - в переводе с греческого Выбор.
Занятия студии проводились еженедельно, почти всегда по субботам. Пока был жив Ю.Н.Куранов, они проходили в Областном доме народного творчества, в Городской детской библиотеке имени Гайдара, в музее Германа Брахерта (пос. Отрадное) и в бывшей маленькой церквушке на въезде в Светлогорск. Во время занятий студийцы знакомились не только с лучшими произведениями Ю.Н.Куранова, но также с произведениями классиков русской и мировой литературы. На отдельные занятия студии иногда приглашались известные профессиональные писатели Калининграда, Вильнюса, Москвы и других городов.
После кончины Ю.Н.Куранова занятия в студии не прекратились. Хотя студийцы уже четвёртый год собираются без своего наставника, они всегда обращаются к тому духовному наследию, которое он им оставил. В этом году мы будем отмечать пятилетие своего существования.
Мы надеемся, что страницы настоящего альманаха, подготовленного студией "Дуновение дюн", смогут привлечь внимание как рядовых читателей, так и профессиональных писателей, библиотекарей, филологов и литературоведов.
Редколлегия
Юрий КУРАНОВ
Н А П У Т С Т В И Е
Счастлив я, что моя душа, вернее,
не моя и не твоя! Понимаете, не моя и
не твоя, а общая.
Иван Бунин
Настоящее напутствие было продиктовано Юрием Николаевичем 8 и 9 мая 2000 года сразу после того, как он узнал от врачей о своей смертельной болезни. До сих пор оно нигде не было опубликовано. Редакционная коллегия приводит его с некоторыми сокращениями.
"Сейчас должны создаваться союзы писателей не принудительного характера, а такие, где в свободном, как говорится, полёте объединяются только талантливые или способные люди. Графоманам пути туда нет, провокаторам пути туда нет, криминалу пути туда нет. Чисто творческие люди собираются в союзы для того, чтобы объединить свои творческие усилия, где-то и коммерческие, потому что выживать приходится в очень тяжёлых условиях...
В этих условиях, конечно, необходимо, чтобы совершенно свободно объединялись писатели, уважающие друг друга, строя отношения на основе понимания, доброго, вежливого отношения, без всякого холопства и хамства...
Необходимо, чтобы на совершенно новой основе, на свободных отношениях создавались организации совершенно самостоятельные. Чтобы их никто из администрации не финансировал. Я это предложение внёс ещё в октябре 1991 года после путча на общем собрании Союза Российских писателей, одним из создателей которого я и был. Тогда приветственное слово произносил Сергей Антонов как один из старейших писателей, а теоретическое слово, программное, длинное, произносил я перед собранием учредительным. Я тогда заявил, что такие вот рабовладельческие колхозы, вот эти вот союзы писателей - они не нужны, они опасны. Их нужно распустить, и писательские организации должны создаваться заново...
Сейчас, когда в литературу бросилась всякая шпана, пишут как попало, русский литературный язык гибнет. Мы должны спасать его, должны спасать мастерство русских классиков. Таких как И.Тургенев, Л.Толстой, А.Чехов, И.Бунин.
Последним нашим классиком является Константин Паустовский, который как-то ещё поддерживает в нас веру в то, что не всё потеряно... Я встречался с К.Паустовским, был у него дома на Котельнической набережной в 1957 году. Он тогда только что съездил в Париж.... Меня к нему привёл Ян Френкель. Я тогда ещё нигде не печатался, только потом К.Паустовский стал мне помогать...
И вот К.Паустовский рассказывал: собралась русская интеллигенция, бежавшая или изгнанная из Советского Союза, эмигранты, французы, которые любили русскую литературу, там ведь русскую литературу всегда любили. Когда он рассказывал о тех ужасных ситуациях, в которых мы находимся, его спросили: "А что же всё это время делали вы, Константин Георгиевич?" И он им ответил: "Мы спасали культуру!". И ответил точно и правильно. Вот сейчас мы должны продолжать его дело, продолжать спасать культуру. Потому, что она в не меньшей опасности... Она нуждается не только в поддержке, но и в восстановлении, и развитии...
Я уже не говорю о том, что поднимать культуру творческую гораздо труднее, чем, скажем, говорить правду о войне. Для этого нужно, чтобы были такие настоящие писатели, такие по-настоящему любящие культуру, как, скажем, К.Паустовский. А К.Паустовский у нас был один. Никто уже не знает, что ему была присуждена Нобелевская премия, и потом с подачи ЦК и Политбюро писатели-прихлебатели шайкой собрались в Союзе и объявили протест... И запад отменил присуждение этой премии. И о таких вещах мы ничего не знаем...
Чекисты есть чекисты, но всё-таки люди. Там есть люди интересные. Они с удивлением говорили, что по их документам К.Паустовский - единственный писатель, который ни на кого не написал никакого доноса. Ведь это же говорит о чём-то. Вот это мы должны знать. Вот поэтому мы сейчас решили создать совершенно новый Союз российских писателей здесь, в Калининграде - на свободных отношениях, никаких денег, никаких ассигнований, чтобы ни от кого не зависеть. Мы хотим свободно жить. Вот этот Союз мы и создали, пока его возглавляю я. Как член Союза я нахлебался всяких пакостей в том Союзе, знаю, как легко писателей обманывают, запугивают, покупают. И вот в этих обстоятельствах мы хотели бы начать с чистого листа, прямо с великой русской литературы. Нельзя залезать в политику. Пусть политики сами разбираются. Сейчас их никто не расстреливает, не сажает... А наше дело - культура, наше дело - красота, наше дело - Бог, о котором забыли, и сейчас его вспоминают в таком уродливом виде, что стыдно слушать...
Считаю своим долгом действовать в области спасения русского языка и литературы, которые сейчас погибают от всей этой безалаберной, пошлой литературы, разваленной на прилавочках на этих. Это первое.
И второе. Я считаю, что сейчас гибнет наша семья. О гибели семьи я начал писать ещё 20 лет назад. Тогда я написал книгу за несколько лет: "Тепло родного очага". Эта книга имела очень большой успех... Но я не мог так прямо говорить о значении церкви в семейной жизни, потому что тогда просто запрещалось о церкви писать...
Я православный человек. Я теперь открыто и свободно могу говорить о том, о чём говорят в церкви. Но говорить уже для массового читателя. Поэтому мне только надо дать возможность работать в направлении спасения семьи нашей. А без семьи никакого общества быть не может. И спасения русского языка литературного и вообще русского языка, который гибнет. Вот об этом я могу говорить...
Каждый должен заниматься своим делом. Наша писательская организация должна в политику не ввязываться. Она, конечно, должна участвовать и в политической жизни, но прежде всего участвовать должна в культурной, в духовной жизни. Политика всегда уводит в сторону. Поэтому я бы хотел, чтобы это прежде всего была творческая организация и думающая о творческих достижениях, о поисках в области форм литературных, истории литературы, которую мы не знаем, кстати говоря, или знаем в превратном виде. Вот, например, у нас никто фактически не отдаёт себе отчёта о том, что Константин Батюшков - первый великий русский поэт. А.С.Пушкин у него учился и не скрывал этого...
Международная культура. Вот, например, наш союз "Эклога". ...прообразом нашего объединения будет "Озёрная школа" в Англии, это школа прекрасная, порой уединённая поэзия на фоне озёр, лесов, сказаний. Тоже эклога своеобразная, понимаете. Вот наш прообраз. Не ввязываться ни в какую войну с другими союзами...
Дать новое название союзу, как мы решили вчера, "Эклога". Это древнее слово античного происхождения, означает единение близких, доверяющих друг другу людей в общении друг с другом на фоне природы в мирных обстоятельствах. Эклоги писал А.Пушкин и другие крупные поэты. Хорошее название, вот его не напрасно приняли, я считаю, его надо оставить.
Нужно... начинать издавать альманах "Эклога". Красивое название, литературное... Альманах надо издавать на высокой классической традиции, с сохранением культуры. Вот, скажем, как были такие журналы до революции, на высоком уровне. Вот "Эклога", и раньше сборник назывался "Эклога" и внутри этого сборника каждое стихотворение, которое было опубликовано, тоже называется эклога, то есть у нас могут быть такие разделы, как, скажем, эклога весны, эклога размышлений, эклога, допустим, трёх пальм и т.д.
С одной стороны, мы русские люди, многие из нашей страны, из стран СНГ люди православные, хотя у нас многоконфессиональная страна, но мы должны по интересам своим, по широте издания быть очень сильно интернациональными. Я хочу прочитать слова И.Бунина: "Почему вас удивляет, что я написал такие "нерусские" рассказы. Я не давал клятву всю жизнь описывать только Россию, изображать лишь наш русский быт. У каждого подлинного художника, независимо от национальности, должна быть свободная мировая общечеловеческая душа. Для него нет запретной темы. Всё сущее на земле есть предмет искусства. Общая душа! "Счастлив я", - вдруг проговорил он, понизив голос до таинственного бормотания. "Счастлив я, что моя душа, вернее, не моя и не твоя! Понимаете, не моя и не твоя, а общая. В этом смысле я, если хотите, интернационален. Может быть, даже сверхнационален". А это говорит ну уж абсолютно русский писатель. И говорит он очень важные вещи. Вот, может быть, это сделать девизом нашего альманаха...
Если говорить о людях в нашем Союзе, особенно о том, который сейчас выделился и уже называется "Эклога". Это 13-14 человек. Это всё люди сложившиеся, культурные, определённые, с чувством собственного достоинства, между прочим, с чувством уважения к другим. Вот если бы я 32 года назад, когда я вступил в Союз, попал бы в такой Союз, как у нас сейчас, я был просто бы счастлив. Красивые, умные люди... Я думаю, что очень красивая у нас будет писательская организация, если она не влезет в политику и в междоусобицу, будет вот на таком культурном уровне идти, то это будет огромное событие и для города и для всего региона...
Главное - раскрепоститься писателю. Понимаете? Но раскрепоститься не для того, чтобы ноги на стол положить. А чтобы быть нормальным человеком...
У нас нет проходных фигур в Союзе. И я думаю, что большое будущее у него. Только не нужно торопиться наполнять Союз новыми и новыми членами. В этом количестве года хотя бы два просуществуем. Пусть люди приходят, которым мы будет доверять, но не будем торопиться их принимать в Союз... Я думаю, что будущее очень хорошее, но не нужно лезть на рожон, не нужно чрезмерно привлекать к себе внимание...
Студия. Она тоже сложилась, её нельзя сливать с Союзом писателей. Вот из студии можно не входить в Союз, а из Союза просто так не обязательно на студию приглашать... Нас сейчас человек десять. Поэтому я думаю, если у меня не будет всё благополучно, студия пусть остаётся. Может вам даже и помещение не дадут. Если будут какие-то изменения, собирайтесь у кого-нибудь на квартире, это даже может быть лучше....
Что касается альманаха. Это должно быть издание с элементами изысканности, строгости такой, скажем, античной. Изысканности, скажем, начала ХХ века, широты - обязательно. Творческая культура - главное. Русский язык. Особенно учитывать нужно позицию, которая отражается в том, что за 70-80 лет большевизма русская культура была разгромлена, внутренняя культура тоже. Творческая энергия была подавлена. Хотя в 20-е годы и была свобода творчества, несколько хулиганистая, но всё-таки свобода, интересность. Не было страха перед талантливыми людьми. В этом направлении каким-то образом в этой ситуации должен быть и альманах "Эклога". Не нужно стремиться издавать его как можно чаще. Его можно раз в год издать или раз в полгода, как накопится достойный материал. Это не журнал, а это именно альманах, то есть это не периодическое издание. Там должна быть и проза, и поэзия. Там по-прежнему, по крайней мере, в ближайшие 5-7 лет, основной акцент должен быть на прозе, на прозе малых форм.
При всей трагичности положения нашей литературы и искусства при большевиках процесс развития всё-таки продолжался. И вот этому пример - такие два очень интересных писателя, как Валентин Распутин - он фактически писатель социалистического реализма... Он всё-таки сохранил высокий уровень творческого процесса. И для литературы как таковой, и для сохранения лица России он сделал немало. Второй писатель очень интересный - это Виктор Лихоносов с Кубани, с Краснодара. Это тонкий лирик, человек, блестяще чувствующий слово. Но коротких произведений он не писал, но относительно небольшие рассказы писал. Неплохо владеет композицией...
Больше всех сделал Виктор Астафьев. У него есть очень хорошая книжка коротких рассказов-миниатюр, которая называется "Затеси". Это он лет 15-20 назад написал цикл. Как раз после того, как я написал короткие рассказы, он стал писать свои короткие рассказы, но по-своему совершенно. Такого более какого-то приземленного звучания, но с очень хорошим поиском формы. Затеси - это народное слово, зарубки на дереве, то есть ты идёшь в тайгу, то ты на стругах делаешь затеси, по которым ты пойдешь назад, видишь, как дорога обозначена. И вот Виктор очень хорошо использовал этот образ народный, придал ему значение такое изысканное... И несколько затесей - на полстраницы, иногда на треть страницы, на страницу. Короткие рассказы, почти миниатюры. Вот это очень интересно.
Почему я акцентирую внимание на этих миниатюрах? Потому что... процесс литературного формирования рассказа завершается, как правило, миниатюрой во всех крупных литературах мира. И было бы неправильно просто отбросить или забыть достижения этих людей. Особенно "Затеси" Астафьева обязательно по 3, по 4 допустим, рассказика печатать в одном номере, в другом номере... печатать нужно в основном стихи короткие, с поиском, с усложнённой структурой, с усложнённой метафорой, паузностью.
Усложнённая образность - это всё же знамение ХХ века. Сложный образ даёт возможность написать короткий рассказ, короткое стихотворение, насыщенное метафорами, которые его обогащают в информационном или поисковом отношении. Вот такие рассказы обязательно нужно находить. Если у меня будет всё благополучно, я обязательно буду находить такие же стихи короткие. Вот скажем, стихи китайских поэтов, японских обязательно. Стихи, например, Константина Батюшкова. Это в полном смысле великий поэт, а его как-то даже забыли. Он не менее велик, чем А.Пушкин, кстати говоря. Ведь из Батюшкова вышли, как теперь мы видим, и Н.Гоголь, и Ф.Достоевский, и И.Тургенев. Даже такие прозаики, как Кафка, как ни странно. Я бы даже советовал дать подборку в журнале прозы и стихов, особенно прозы Батюшкова и дать какую-то статью о нём. Здесь же, конечно, есть необходимость иметь своего хорошего критика-эссеиста... Вот здесь в нашем альманахе нужно давать возможность критикам выступать в полном цвете, на настоящем высоком уровне..."
Такое вот напутствие. И его оставил уже смертельно больной человек. Он думал не о себе - он думал о литературном творчестве. В своей деятельности после кончины Юрия Николаевича его питомцы стремятся выполнять заветы своего наставника. Занятия студии проходят ныне на частной квартире. Самые первые произведения студийцев уже были опубликованы в журнале "Балтика". Теперь вот самостоятельно подготовлен и первый свой собственный альманах.
Лада ОВЧИННИКОВА, студентка КГУ
О ТВОРЧЕСТВЕ Ю.Н.КУРАНОВА (курсовая работа, отрывки)
Введение
Недавно "Янтарный сказ" выпустил сборник рассказов Ю.Н.Куранова "Тепло родного очага". Это пока единственная книга этого автора, изданная у нас в Калининграде, хотя его знают не только в нашей стране, но и за рубежом. Его произведения переведены на два десятка языков. В 1991 году ему присуждена "Первая Премия России". Он вёл у нас в городе студию малых литературных форм "Дуновение дюн", и я имела честь посещать её. Присутствуя при критике своих "творений" и "творений" других учеников, не могла не обратить внимание на поразительное мастерство Юрия Николаевича. Для литературы нашего города Куранов - совершенно особенное явление, так как он считал себя учеником К.Паустовского.
Главной целью своей работы я вижу именно привлечение внимания к творчеству Ю.Н.Куранова. Я постараюсь привести именно те особенности его прозы, которые так или иначе реализуются во всех его произведениях и в совокупности составляют своеобразие его творческой манеры. Выделить те элементы, те аспекты произведений, которые у Куранова несут наибольшую смысловую нагрузку. При этом следует обратить внимание на то, что ни один из уровней художественного произведения у писателя не является выделенным - это как раз наиболее яркая черта его стиля. Оригинальность любого приёма всегда скрывается автором, поэтому важной задачей было именно увидеть эти особенности и попытаться проследить их связи.
Творчество Ю.Н.Куранова до сих пор изучалось очень мало. Но интересно то, что многие исследователи в основном стремились именно к вычленению особенностей стиля. Произведения Куранова при внимательном прочтении приводят к сильному эмоциональному всплеску у читателя, что при неявном характере средств, которыми это достигается, порождает большой интерес у исследователей. Рассмотрим две наиболее характерные с этой точки зрения статьи:
О.О.Салынский "О канонах романтики "приятной щекоте". Здесь анализируется повесть-фантазия "Звучность леса". Сильное и вместе с тем неуловимое, ускользающее от определения впечатление, возникающее у читателя, стало предметом исследования Салынского. Он попытался дать ему название: "приятная щекота" и пришёл к очень интересному выводу: приёмы, использующиеся в литературе для создания атмосферы романтики, присутствуют и здесь, но в сильно измененном, как бы растворённом виде.
Мысль об особой растворённости художественных приемов звучит и у М.Колесниковой в статье "Волшебство слова": Куранов прямо-таки маскирует изобразительные средства языка, именно поэтому и создаётся впечатление "волшебства".
Большую помощь при исследовании может оказать объёмное и чрезвычайно содержательное интервью самого Ю.Н.Куранова со В.Стеценко. Здесь можно найти ответы на вопросы, заявленные в вышеназванных статьях. Это ключ к разгадке тайн творчества автора. Именно поэтому представляется необходимым привести в конце данной работы некоторые отрывки из этого интервью.
Итак, основная цель данной работы - это, во-первых, привлечение внимания к творчеству Куранова, которое представляет собой необыкновенный простор для исследования, а во-вторых, создание представления о Куранове как о писателе, произведения которого можно и нужно изучать в школе, чьё творчество прекрасно подходит для воспитания вкуса учащихся, наконец в третьих, это поиск путей для исследований, вычленение тех моментов, при рассмотрении которых можно сделать наибольшее количество интереснейших наблюдений.
Особенности прозы Ю.Н.Куранова
1). Особенности сюжета
Уже по сюжету легко отличить рассказ или повесть Куранова от произведений другого писателя. При том что нет тех "странностей", которые сразу же обращают на себя внимание. Курановский сюжет полностью лишён внешней, нарочитой эффектности. Особенности заключены вовсе не в неожиданных поворотах, трудно объяснимых и подчеркнуто загадочных. Таких приёмов автор, напротив, старательно и осознанно избегает - и это тоже вполне можно счесть особенностью. Интересна и характерна для сюжета Куранова важность деталей.
... какую-то долю секунды видно всю тучу, которая отсюда похожа на вздыбившуюся и охваченную пламенем кобылицу. Через несколько минут ещё зарница, туча всё такая же. Вспышка через час, а туча нисколько не изменилась.
В цепи событий внимание сосредоточивается на каждом звене, важную роль играет и порядок следования звеньев, ни одно из них не может быть второстепенным. Буквально в каждом событии ощущается сокровенность. Это хорошо видно в миниатюре "Тишина леса":
Сквозь безветрие лесов пришёл еле обозначившийся острый крик. Тотчас же, не повременив, сорвался с липы ясный лист. Он послушно закачался в плавном воздухе. Будто к нему был послан заблудившийся голос тот.
Сюжет всегда строится таким образом, что отдельные события и связь между ними подаётся как нечто скрытое, что легко упустить, не заметить. События могут развиваться в зависимости от того, какое впечатление производят на героя-наблюдателя:
Платок поверил ветру и рвался в небо. Я испугался, что девушка поверит платку, отпустит, и тот упадет, обескрылев.
Но девушка не поверила. Она только долго ещё держала платок над головой, с журавлями прощаясь, хотя уже и видно их не было в серой облачности неба.
Вообще, явно или неявно присутствующий в каждом произведении наблюдатель имеет большое значение. Цепь событий всегда так или иначе связана с ним, она определяет его состояние, а он может определять её состав:
Лист осторожно лёг вдали на моховые топи леса и подал тишине слабый шорох. "И я услышал," - подумалось мне о себе под тёмной прозрачностью высокого ельника, кое-где пробитого клёном и липой.
И я услышал.
Всё происходящее выливается в реакцию наблюдателя:
Это было так удивительно, что сам паук изумлённо припал к земле да так и глядел со стороны, пока не ушла роса. ("Бабье лето").
Да и сам ты оглядываешься то и дело, знаешь - почему, и всё же оглядываешься. ("Голос ветра").
На что конь, и тот порой забудется и упрётся перед лужей, глядит под ноги в небо бешеными глазами, словно в пропасть. ("Небо и дорога").
Иногда же реакция наблюдателя - это как бы ещё один вариант сюжета, рассказ о том, "чем это ещё может быть".
Леса редеют. Листва тихо садится в траву. Теперь уже не только небо, дальние пашни, угоры, деревеньки проглядываются.
Но листва ещё есть.
Вчера солнце садилось и село за облака. Облако стало красным, оно углищем зарделось по ту сторону леса.
За огородами лён колотили. Когда одна из женщин случайно обернулась, то не разобрала и закричала:
- Бабоньки, лес-то горит! ("По ту сторону леса").
Что касается особенностей в сцеплении отдельных событий, то для Курановских произведений наиболее характерно взаимопроникновение. Одно явление не просто следует за другим, а вливается в него и проявляется в нём, просвечивает там, что легко увидеть в рассказе "Невидимые облака" (для большей убедительности привожу его целиком).
К вечеру горизонт высоко закладывает облака. Солнце садится, но жара не исчезает, а в безлунном небе очертания облаков совсем неразличимы. Только время от времени багрово встают над лесами зарницы. Тогда какую-то долю секунды видно всю тучу, которая отсюда похожа на вздыбившуюся и охваченную пламенем кобылицу. Через несколько минут ещё зарница, туча всё такая же. Вспышка через час, а туча нисколько не изменилась.
Тишина.
В такие ночи рожь заливает землю диким запахом спелости.
Словно деревенским пивом плеснул кто в хлеба.
В такие ночи у девушек не видно зрачков, и до самого утра глаза их кажутся печальными и дикими. Зато сыпучие искры вспыхивают в распущенных волосах, если коснуться их сухими губами, да от волос душно пахнет нагнетённым зноем несбывшейся грозы.
Всё происходящее в небе, с тучами, сливаясь с тишиной и запахом земли входит, проникает в описание девушек, просвечиваясь в их глазах и волосах.
Интересно, что во многих рассказах Куранова к цепи событий присоединяется ещё одно звено: всё происходящее исчезает, теряется или перестает замечаться:
С тех пор уже третья осень. И всякий раз я прихожу в эти леса. Но сентябрь как будто не тот. Не вижу я больше той несостоявшейся счастливой грусти. ("Потерянная грусть").
То же самое наблюдается и в повести "Звучность леса"
И Андрей бросился на крик. Но услышал громкий бег. И уносился бег по лесу всё дальше и дальше.
Как видим, здесь же присутствует ещё одно характерное для Куранова звено - попытки всё вернуть, сомкнуть цепь событий в кольцо.
- И теперь, когда роса уже высохла на тропинке, я прикладываю ладонь к земле и долго слушаю удаляющееся тепло шагов этой странной девушки, которой мне больше никогда не придётся увидать. ("Звучность леса").
И каждую осень ищу я за деревней это потерянное ощущение, словно оно где-то стоит на пригорке, молчит под рябиной и вот-вот аукнется издали. ("Потерянная грусть").
Характерно и построение сюжета на конфликте внешнего и внутреннего. Внешнее рассматривается и представляется как что-то или просто не играющее особой роли в развитии истинно важных и часто неявных событий, связанных с духовной жизнью героев, или же как нечто ослепляющее людей, скрывающее от них красоту внутреннего. Этот конфликт удобнее всего рассмотреть на примере повести "Звучность леса".
- Там сосед у меня совсем обиженный сидит, - сказал Андрей
-Он сам себя обидел, - сказала девушка. - Ему не на что обижаться.
- Ну как же, - засмеялся Андрей, - у него на ветке уже листья распустились и цвести собираются. А он руку всё полотенцем заматывает. Всем говорит, что кипятком обварил.<...>
- Глупый он. Ему бы радоваться надо. Ну ладно. Вот уедешь отсюда, пусть тогда он и телевизор палит, и приёмник свой крутит.<...>
- Да и уезжать мне отсюда совсем не хочется, - сказал Андрей.
- Уезжать надо, - сказала девушка невесело и наклонила голову. - Ну, хорошо. Сегодня ночью заморозок ляжет, и весь цвет у него побьёт. Только пусть он не гудит приёмником да телевизором, пока не уедешь.
Здесь этот конфликт виден отчетливо, как и то, что он искусственно не обострён, не выделен и не подчеркнут, что опять-таки чрезвычайно характерно для Куранова.
В этом произведении есть ещё одна интересная линия. Описываются события, связанные с внутренней, сокровенной жизнью человека, изменяющие и его душу, и его судьбу.
- Теперь ты будешь счастливый. Это делает человека неподвластным. Человек ничего другого просто уже не видит. Ему можно отпиливать руку, а он будет петь. И все станут думать, что он сошёл с ума. И жалеть его станут. И бояться. Но ты этого не бойся, ты то станешь сильным.
А вот другой пример - из повести "Дом над Румбой".
Я взялась зачем-то отвечать Вам от имени Венты. Какая я Вента?
Я обыкновенная Ингуна, почтальон.
Я выезжаю к Вам. Выезжаю завтра. Что теперь будет? У меня кружится и болит голова.
До встречи.
Здесь мы видим глубокие следы, которые произошедшее оставило в сознании героя. Причём самым последним звеном в цепи событий часто становится именно судьба этих следов. Вот финал этой повести:
На конверте был написан почтовый обратный адрес и вложен в конверт полевой колокольчик. Он завял и чуть подсох. Колокольчик поблёк и сделался немного прозрачным. И если положить его на ладонь, то колокольчик кажется совсем невесомым и совершенно ничего не значащим.
Итак, вот примерная модель сюжета произведений Ю.Н. Куранова:
Каких-либо эффектных, внезапных поворотов нет. Каждое событие очень плавно вытекает из предыдущего и вливается в последующее, причём здесь происходит процесс, который можно назвать диффузией. В каждом звене цепи просвечиваются, проглядывают другие звенья - как предыдущие, так и последующие.
Всем вышеперечисленным и объясняется то, что сюжет Куранова создаёт впечатление неброскости и одновременно с этим некоторой переливчатости, перламутровости.
2). Особенности повествования в произведениях Ю.Н.Куранова
Теперь остановимся поподробнее на повести "Звучность леса". Её очень удобно рассматривать, так как в ней наиболее рельефно реализуются особенности повествования, присущие произведениям Ю.Н.Куранова. Особенно много интересных наблюдений можно сделать, рассматривая данный текст в аспекте позиционирования и функционирования повествователя.
При прочтении повести остается сильное, яркое впечатление, что автор, обладая какой-то необыкновенно важной тайной, слегка приоткрывает её, и лучи света, что испускает это сокровенное, и есть смысл произведения. Интересно проследить, каким образом создаётся это впечатление.
Самое заметное средство - это присутствующая в тексте своеобразная "цепь миражей":
Впереди, на повороте, показалось Андрею, что кто-то сидит за сосной в белой куртке на снегу и распустил багряные волосы, а голубой платок положил на колени.
А ощущалось Андреем такое, будто кто-то пробегает стороной от сосны к сосне, бесшумный. И, подходя к крыльцу, Андрей чувствовал, что смотрят ему в спину и вместе с ним вслушиваются в звучание скрипки.
Тогда кажется, что где-то далеко, за горой, скачут кони. И похоже, в ярком свете солнца, будто сидит у дороги кто-то в куртке светлой, голубой косынке и держит в одной руке длинную полоску света.
Перед ним поплыли открытые, слегка тронутые светом плечи. Плечи склонены и прячутся в чёрное тяжёлое платье. И голова женщины склонена, глаза смотрят невесело, губы приоткрыты, готовые не то улыбнуться, не то засмеяться. Волосы гладко уложены. Тонкая нитка поблескивает на шее. Плечи плывут и колышутся в танце.
Из глубины угла смотрело умное, тревожное лицо. Взбитые высокие волосы, распавшиеся бакенбарды, напряжённый лоб и глубоко заложенный под веки взгляд, полный ожидания и чуткости. При свете лампы можно было подумать, что портрет отлит не из фарфора, а из чистого и плотного льда, внутри которого светит луна. И свет её ровен, спокоен и мудр.
По холму стекали длинные полосы заледенелого снега. Над намнем из больших долбленых чаш поднимались ровные языки жёлтого пламени. Пламя извивалось и светило без дыма. Вокруг стояли, склонив головы, люди. Люди стояли неподвижно. Одни стояли в коротких, до колена, плащах и в шлемах. Плащи багровой ткани, на шлемах отсвечивало пламя своим светом. Некоторые стояли в похожих на шлемы шапках, коротко из-под шапок выпустив светлые волосы. Люди окружали камень с двух сторон, отступив на расстояние вытянутой руки.
Такие видения оказывают большое влияние на произведение и очень интересно вводятся, вживляются в ткань повествования: мираж очень плавно перетекает в реальность, но не растворяется в ней бесследно, а накладывает на неё свой особый отпечаток. Ещё раз посмотрим на несколько видений, предшествующих появлению героини:
Впереди, на повороте, показалось Андрею, что кто-то сидит за сосной в белой куртке на снегу и распустил багряные волосы, а голубой платок положил на колени.
А ощущалось Андреем такое, будто кто-то пробегает стороной от сосны к сосне, бесшумный. И, подходя к крыльцу, Андрей чувствовал, что смотрят ему в спину и вместе с ним вслушиваются в звучание скрипки.
Тогда кажется, что где-то далеко, за горой, скачут кони. И похоже, в ярком свете солнца, будто сидит у дороги кто-то в куртке светлой, голубой косынке и держит в одной руке длинную полоску света.
А вот и само появление:
И в ярком свете солнца видно, что стоит кто-то на дороге впереди. И не уходит, а так себе шагает. В косынке синей, коротком пальто берёзового цвета, в валенках, похожих на сапоги. И чуть размахивает веткой в правой руке.
Проявление ирреального в реальном здесь носит особый характер, такое интересное и тонкое, филигранное взаимодействие встречается в литературе не часто. Мираж, предварявший появление девушки в действительности, и не отходит на второй план, сдавая свои позиции, и не заслоняет собой реальность, не вносит налет фантастики. Образ героини таким образом углубляется, усиливается впечатление, являющееся изюминкой произведения - впечатление, что автор как бы знает нечто сокровенное, знает, как его определить, но нигде не раскрывает этого, а только намекает.
Вот другой пример слияния видения и действительности:
И Андрею вдруг представилось, что водит он по равнине не просто глазами, а какими-то сложнейшими окулярами и чудовищная определительная работа идёт в нём. И голова его поворачивалась во все стороны вроде бы независимо от желания и необходимости туловища. И страшным представился Андрею со стороны его собственный вид...
Однако ощущение загадочности создаётся в тексте не только видениями. Очень яркий прием - контраст "понятного" с "непонятным", "ясного" с "тёмным". При этом внимание притягивается именно к непонятному. Часто благодаря поведению персонажа: он делает всё больше намеков, но так ничего и не объясняет.
- Я знаю, - сказал Андрей. - Я бывал тут. Ещё в молодости.
- А разве сейчас у вас не молодость?
- По-моему, нет.
- У человека всегда есть молодость, - сказала девушка.
- Не всегда, - сказал Андрей.
- Всегда, - сказала девушка очень утвердительно. - Я это знаю точно. Вон даже колодец. Он старый, а молодость у него есть. Стоит из него глотнуть один только глоток, и сразу почувствуешь.
- Тогда стоит из него глотнуть сейчас, - сказал Андрей.
- Сейчас - это необязательно.
И вот контраст этому загадочному отрывку:
Только грохотали из-за коридора чудовищные аплодисменты и крики очередного хоккейного матча да ревел приёмник бешеной какой-то музыкой. Музыка эта сама участвовала в хоккейном матче, раздувала его, ломала клюшки, сносила ворота. Пожалуй, на стадион тоже пришла метель и сметала трибуны.
Конечно, сразу бросается в глаза, что и здесь присутствуют черты ирреального: музыка и метель из одного мира проникают в другой, но это нисколько не уменьшает контраст, а напротив, делает его ещё более важным. Здесь одна загадочность начинает спорить с другой, первичная тайна выглядит ещё более рельефно на фоне вторичной.
А вот ещё пример "понятного отрывка", поддерживающего этот контраст:
Уходим тропинкой по склону под сосны. Где-то лаяла собака. Собака лаяла просто так. Эхо далеко уносило лай, за Петровское озеро. И собаке начинало казаться, что из-за озера ей отвечают. Собака выслушивала ответ и снова лаяла.
Интересно сопоставить этот отрывок с другим, в котором во всей красе выступает первичная загадочность, ощущение ускользающей от понимания прекрасной тайны:
Теперь пошли через мостик, мимо красного, крупной кладки здания к лесу. В просторной роще среди сосен и елей поднимался ветер. Чувствовалось, что вокруг рощи ветер уже гуляет, а здесь ещё только раскачивает вершины. Потемнело, словно кто мутным взглядом уставился в глубину леса. Деревья встревожились. От них пошёл такой звук, будто раскачивались колокола. Ударило впереди. Коротко. Без отзвука.
- У Маленца, - сказала девушка тихо.
Ударило сзади. Далеко-далеко. Тоже отрывисто.
- Над Кучанами, - сказала девушка ещё тише.
В стороне высоко прошёл тонкий удар. С отзвуком.
- В Тригорском, - сказала девушка и наклонила голову, вслушиваясь. Она чуть вздрагивала от каждого удара. И замирала.
- Метель начинается, - сказал Андрей.
- Да, да, - согласилась девушка рассеянно, - скоро уже ничего видно вокруг не будет.
Загадочность и здесь не показана прямо, она не подчеркнута, но тем не менее ощущается совершенно ясно.
Интересна так же роль в повествовании знаний персонажей, их соображений и предсказаний.
- Я его знаю, - сказала девушка. - Он добрый.
- Это дятел, - сказала девушка, - он хороший.
- Я думаю, что заяц всё-таки уйдет, - сказал Андрей уверенно. - Он молодой, гордый. А этот старик...
- Вот поэтому и не уйдет, - сказала девушка уверенно и вздохнула.
- Всегда, - сказала девушка очень утвердительно.
По этим примерам видно, как подчеркивается достоверность знания героини, и одновременно оно полностью, прямо и однозначно нигде не открывается читателю. Знание ограничивается, и вместе с тем подчеркивается его важность. Тут задействованы ещё и следующие контрасты: знания героини, тесно соприкасающиеся с той тайной, которой обладает повествователь, противопоставляется знанию того героя, который подчеркнуто стоит в стороне, не видит загадочности, не видит ничего, что составляет суть произведения. Вот примеры, в которых такой контраст очень заметен:
- Зима кончается, - сказал сосед уверенно, - со дня на день весна распахнётся.
- Да, да, - согласилась девушка рассеянно, - скоро уже ничего видно не будет.
Знание героя обыденно, а знание героини углубленно и многослойно. Интересно, что при этом не наблюдается дискриминации, ведь не зря в реплике героя употреблен такой чудный оборот: "весна распахнётся".
Теперь рассмотрим очень интересный механизм сосуществования повествователя и героев. То, что повествователь знает больше персонажей - очевидно, однако и знании повествователя, и в незнании героев есть много важных нюансов. В этом - одна из причин кажущейся простоты и огромной внутренней сложности произведений Куранова. Знание повествователя устроено необычно - оно находится как будто в какой-то глубине, но вместе с тем в нём невозможно усомниться. Герои же постоянно догадываются о чём-то, причём их догадки в тексте выведены прямо-таки ювелирно. Границы знания и незнания всё время колеблются. Вот примеры действия этого сложного механизма:
Очень часто действия героев производят впечатление какой-то сложной и важной игры с незыблемыми, но не афишируемыми правилами, паролями и отзывами. Здесь у читателя складывается очень интересное ощущение загадки, ключ к которой у повествователя, он его не показывает, но само его существование имеет огромное значение.
- Это кто же там? - раздался позади весёлый, энергичный голос.
- Это мы, - сказала девушка и обернулась.
- Ну и что же, что вы?
Подошёл немного приседающей быстрой походкой мужчина под куньей шапкой. Сам старый, красивый, с длинным носом.
- Ну и что же, что вы? Кто вы такие? - спросил мужчина строго и весело.
Он стоял в чёрном расстёгнутом полупальто, полупустой левый рукав которого был засунут в карман.
- Это мы, - сказала девушка. - Разве вы не видите?
Мужчина долго стоял и смотрел, смотрел приветливо. Потом подошёл к звоннице и по очереди тронул каждый колокол. Когда прогудел самый старший, сугробы вокруг немного всколыхнулись и долго потом успокаивались, раскачиваясь вдоль сада.
- Вот так, - сказал мужчина строго.
- Конечно, так, - согласилась девушка.
- Слушайте с вечера. На них отбивают время, - сказал мужчина.
Интересны также повелительные фразы, тут и там встречающиеся в тексте. Они обращены к герою, и - одновременно, причём неявно, - к читателю.
Шагать пора дальше, отнять ладонь от ели, от её ствола, и чувствовать на ходу, как в ладони живёт ещё и чуть замирает звучание.
- Долго нельзя, - сказала девушка.
Давайте идите сюда - и хруст ветвей, и поступь мороза, и течение ключа, и течение дороги!
- Не грустите, - сказала девушка.
Эти побуждения играют огромную роль. В них можно увидеть советы для тех, кто желает приоткрыть для себя тайну. Это не просто уроки герою, помогающие ему постичь смысл происходящего, но и ещё зашифрованное обращение к читателю, это требования к его эмоциональному состоянию, условия, при которых он может почувствовать, насколько больше знает повествователь, чем персонажи.
Теперь собственно об особенностях существования героев. Сразу обращает на себя внимание то, что герои находятся в разных слоях. В этом произведении три слоя. Если изобразить это упрощенно и схематично, то получится вот как: Девушка - Андрей - Сосед.
Причём это явно не обыкновенная иерархическая структура. Девушка находится как бы в позиции сотворчества с повествователем, Андрей выполняет роль медиальную, воспринимающую и перерабатывающую, а сосед - чисто страдательную. Причём восприятие Андрея изображается как сложное, внутреннее, а реакция соседа - как простая и внешняя. Здесь тоже можно усмотреть некоторый контраст.
- Плохая это шутка. На старости-то лет зачем мне так? - Сосед вопросительно посмотрел Андрею в лицо.
- Какие шутки? - сказал Андрей и вдруг заметил, что в доме стоит удивительная тишина, не слышно ни телевизора, ни приёмника. - Какие шутки? - спросил Андрей.
Старик размотал на правой руке полотенце и протянул Андрею раскрытую ладонь. В ладони возле большого пальца сидела маленькая ветка. Та самая, что девушка отломила утром от яблони.
- Что это? - спросил Андрей.
- Приросла, - сказал старик укоризненно.
Он потрогал ветку пальцем левой руки. Ветка только покачнулась, она крепко сидела в ладони. Почки на ветке уже заметно набухли.
Интересно также и то, как подчеркивается неспособность соседа повлиять на Андрея так, как это получалось у девушки:
В дверь без стука вошёл сосед.
- Не следует, молодой человек, огонь оставлять в раскрытой печке.
- Извините, - сказал Андрей, - я забыл.
- Нельзя забывать, когда топится печка, - сказал сосед, стоя у порога с сигаретой в руке. - Так весь дом спалить можно.
- Я вышел в поле и заблудился среди метели.
- Кто же в поле ходит в такую метель! - наставительно сказал сосед.
- Я в Тригорское хотел пройти.
- Чего в Тригорском смотреть в такую погоду? - сказал сосед снисходительно.