Аннотация: Капитан-лейтенант Кильков служит Родине даже во сне. У него часы под названием Командирские и нет другого времени, кроме служебного, но ничто из общечеловеческого ему вовсе не чуждо....
- Кильков, - подозвал к себе Евгения начальник отдела, - Вы знаете, что Вас назначили дознавателем?
- Чего..о...о? - начал, было, Женя, но осекся и четко ответил, - никак нет, товарищ капитан первого ранга!
- К сожалению, это так. Отдали приказом, даже меня не спросив, - пожал плечами шеф, - разгильдяи.
- Да, уж, - согласился Кильков, - я и так член трех комиссий от секретной до похоронной. А еще - уполномоченный по справедливости при распределении дефицита. Сколько можно?
- Сегодня к четырнадцати надо прибыть в комендатуру к подполковнику Бузину. Но отчет по испытаниям я с тебя снять не могу.
- ............., подумал Женя и откровенно отразил все это на лице.
- Зря ты так. Зря. Ну, на пару деньков срок сдвинем. Не более! Сам понимаешь.
- Есть!
* * *
- Здравствуйте, здравствуйте, - ласково встретил Женю помощник коменданта, - очень рад. Слушайте задачку. История обычная, но с засадой:
Трое солдат - первогодков из батальона обеспечения отправились позавчера в город в увольнение. Поздним вечером их в одном дворе в сильно помятом виде обнаружил милицейский патруль. Доложили нам и в батальон. Сейчас эти орлы валяются в госпитале, городят какую-то чушь и путаются в показаниях. Есть анонимный сигнал, что это неуставные отношения с кем-то из старослужащих. Надо оформить дознание и подготовить материалы о наказании кого положено. Сейчас борьбе с дедовщиной уделяется особое внимание. Подключайтесь и берите дело в свои руки.
- А почему меня? - попытался отвертеться Кильков, - должен же быть офицер из этого батальона или ....
- Нету никого, - прервал его подполковник, - все в командировках и отпусках. Одни двухгодичники остались. А от них... В общем...Ну их на ... Нельзя терять время. Вот предписание с полномочиями и три дня сроку. Здесь распишитесь, что с приказом и положением о дознавателях ознакомлены. Отлично! Вперед! В смысле, - за дело.
* * *
Кильков сел в трамвай и отправился прямо в госпиталь. Ехать в батальон было существенно дальше и, как думалось, - без толку. Сидя у окна, он просто зачитывался рапортом дежурного по части. Особенно понравилась фраза: " Рядовые Кузьмин А.П., Боракин С.Ю. и Стеценко А.В. находились в горизонтальном состоянии и были расположены на газоне в форме звезды головами наружу, проявляя слабые признаки жизни в виде дыхания и кашля".
Мандат, выданный в комендатуре, легко открывал двери лечебного учреждения, и Евгений в белом халате вскоре очутился в кабинете заведующего неврологическим отделением.
- А что они у Вас в нервном делают? - удивился Женя, проявляя свою широкую медицинскую осведомленность - их место, кажется, должно быть в травме.
- Не совсем так, товарищ военный дознаватель, - врач иронично улыбнулся и задумчиво пролистал несколько бумажек, - это довольно любопытный случай. Все трое не имеют никаких серьезных повреждений, но функциональные нарушения налицо. Синяки и ссадины незначительны. Их можно принять за результат падения с высоты собственного роста.
Прорываясь через специальную терминологию, многократно переспрашивая и пересказывая кое-как понятое своими словами, Кильков уяснил следующее.
У каждого из бойцов бездействует одна рука. Причем у Стеценко, который левша, не работает именно левая конечность. Все трое не держатся на ногах, писаются под себя и жалуются на головокружение. Боракин все время плачет. Анализы нормальные, кроме каких-то мозговых сигналов, которые - не в дугу. Им колют по восемь шприцов в день, кормят горстями таблеток, и доктор считает, что больным уже лучше.
- А что они говорят? Кто их так?
- Молчат, как партизаны
- Может, наглотались чего или нанюхались...?
- Нет. Вряд ли. Никаких признаков токсинов в анализах. Наркотики и рядом не лежали. Следы алкоголя, но совсем незначительные. Только для запаха...
- К ним можно?
- Пожалуйста, но только спокойно, без угроз и окриков. Они сейчас под крылом военной медицины.
- Разумеется....
- Если бы дело было в другом месте и в другое время, - сказал врач в заключение беседы, - то я подумал бы, что это работа спецназа. Был у меня один пациент, с которым на тренировке ребята переусердствовали. Лечился инкогнито. Все время путал фамилию и звание. Не сразу, не вдруг, но вылечили же...
Кузьмин и Стеценко лежали вместе с тремя другими больными в общей палате, а Боракин отдельно ото всех в коридорчике за душевой. Его-то и удалось немного разговорить, в то время как оба соратника жаловались на потерю памяти, жалобно стонали и просили вколоть что-нибудь "для отъезжающих".
- Слава, - сказал Кильков рыдающему Боракину, - нам все известно. Не бойся. Расскажи про дедов...
- Про бабку?! - перебил его солдат, захлебываясь слезами
- Про бабку, про бабку - продублировал автоматически Евгений, - рассказывай и ничего не бойся. Про дедку, про репку...
- Ой! О-ой! Только не говорите никому, товарищ капитан, что я проболтался. Скажите, что кто-то видел... Там мальчишка был мелкий на самокате...., - такая длинная фраза его очень утомила и больше ничего добиться уже не удалось.
- Я завтра зайду, - сказал Кильков, безуспешно просидев у больничной койки еще минут двадцать, - что тебе принести?
Пациент отрицательно помотал головой, а из его глаз выкатилась серия очередных слезинок.
* * *
После посещения госпиталя Евгений так проникся своим дознанием, что тут же отправился к месту обнаружения солдатских тел. Адрес был известен из подробно изученного рапорта дежурного. Нужный двор был найден без проблем и обойден Кильковым по периметру два раза и по диагонали трижды. Место было пустынное. Во двор выходил только один подъезд. Причем в нем было всего шесть квартир. Такое малое их количество можно было объяснить принадлежностью жилищ к необычно крупногабаритной категории. Кильков переместился в соседний двор, оказавшийся более демократичным и обитаемым. Там сидели на скамейке две бабульки, которые, как и полагалось старожилам, ничего не могли припомнить. Удалось найти только одного ценного свидетеля, - мальчишку лет десяти на самокате. Видимо того самого, о котором упоминал поверженный боец из госпиталя. Звали парнишку Денисом. Он сказал, что видел пару дней тому назад поблизости троих солдат и готов показать все на месте.
- Вы следователь, - поинтересовался он по дороге к месту событий, - покажите пистолет.
- Я дознаватель, - ответил Женя, нахмурив брови, - это почти то же самое. А пистолет принесу в другой раз.
- Жаль, - мальчишка был несколько разочарован, - вот здесь они сидели и курили, а я мимо проезжал.
- Пломбир, конечно. В шоколаде. Я всегда беру такой, когда деньги есть.
Денег на этот раз не было, но мороженое для пробуждения памяти Денис получил за счет дознавателя.
- Значит, так, - произнес свидетель, покончив с мороженым, - когда я собрался уезжать из двора к гастроному, мимо солдат проходила графиня и, кажется, что-то им сказала. Было далеко. Я не слышал.
- Что за графиня?
- Бабушка со второго этажа. Ее тут все так зовут.
- Что еще?
- Солдаты остались на месте, а я поехал за мороженым.
- Это мы уже проходили. Ты его уже съел. А что дальше?
- Когда я вернулся, они лежали на траве и загорали. Наверно, были пьяные.
- Ты к ним подходил?
- Что я дурак, что-ли? Я к пьяным не лезу. И самокат отберут, и по шее надают.
- Это все? А графиня?
- Не знаю. Домой, наверно, пошла.
- Понятно, - закончил беседу Женя, записав адрес мальчишки в свой блокнот, - ты, Денис, если тебя следователь будет расспрашивать, своди его тоже к гастроному...
- Ага. А как же?...
* * *
Графиню, как выяснил Женя у старожилок, звали Софьей Петровной. Жила она в квартире бельэтажа, была шибко гордою и высокомерной, за что и получила свое прозвище. Кильков счел своим долгом дознавателя побеседовать с ней о странном случае с солдатами и направился в квартиру под номером три.
Не очень-то надеясь на какой-либо результат, Кильков несколько раз провернул на двери латунную старорежимную дребезжалку, похожую на открывалку для консервов, но выполняющую функцию звонка. Через несколько минут дверь приоткрылась на ширину цепочки, и он ощутил на себе внимательный взгляд из темного пространства.
- Здравствуйте, Софья Петровна, - поприветствовал Женя дверной проем и представился, - я из комендатуры, военный дознаватель Кильков. Можно войти?
Дверь открылась и щелкнул выключатель, разбудивший тускловатую лампочку на стене.
- Заходите, юноша, - доброжелательно произнесла невысокая худощавая старушка в темном платье с белым отложным воротником. Она заперла за гостем дверь и пригласила его в гостиную.
- Ого, - подумал тот, - окинув взглядом старинную мебель и картины в золоченых рамах под четырехметровыми потолками с вычурной лепниной.
- Красиво у Вас.
- Ах, это только остатки прежнего благополучия. Вы, кажется, морской офицер.
- Да, капитан-лейтенант.
- Когда-то, очень давно, у меня был кавалер в таком мундире, - она мечтательно закатила глаза, - впрочем, что Вам угодно?
Кильков кратко изложил странные события, случившиеся с тремя бойцами, и поинтересовался, не знает ли собеседница чего-нибудь об этом.
- Да. Пожалуй, я их видела. Они сидели в нашем дворе. Но ничего, кроме этого сказать не могу.
Женя поблагодарил хозяйку и, собираясь уходить, обратил внимание на целый иконостас старинных фотографий, украшавших большую часть стены. Большинство из них было посвящено мужчине средних лет, чье лицо казалось знакомым. Рядом с ним на групповых снимках часто можно было видеть миловидную молодую даму с элегантной тростью в руке. Такой же, какую сейчас держала в руках Софья Петровна.
- Это, наверное, Вы? - задал вопрос Евгений, показывая на фото.
Хозяйка утвердительно кивнула и привычно оперлась на рукоятку трости, которая в своих причудливых изгибах изображала какого-то китайского дракона.
- А он, - Женя показал на мужчину, - кажется, очень похож ....
На языке вертелась фамилия поэта, с которого совсем недавно были сняты запреты на публикацию.
- Да, это он. Мы очень дружили...
- Его, ведь, еще при Сталине...куда-то этапировали .
- Очень тяжелая судьба и страшная кончина без вести...
Женя грустно покачал головой и, больше не задавая вопросов, галантно, насколько умел, попрощался.
Хозяйка тоже засобиралась по каким-то делам и из подъезда они вышли вместе.
На улице их пути лежали в разные стороны и Кильков нос - к носу столкнулся со своим соседом дому Витей Красавиным.
- Привет, - радостно воскликнул тот, - что это ты с нашей Софочкой гуляешь?
Виктор работал (или, как он любил говорить - служил) актером больших и малых театров и направлялся, по-видимому, на вечерний спектакль в очаг культуры, расположенный буквально за углом.
- А ты ее знаешь?
- Только твое солдафонское ремесло тебя извиняет, - Красавин театрально закатил глаза, - как ты сам можешь не ведать, что она муза великого Поэта?
Виктор охотно рассказал, что Софья Петровна является местной достопримечательностью и хозяйкой чего-то вроде литературно-театрального салона, где постоянно собирается весь городской бомонд, поэты, писатели и прочая интеллигенция. Молва приписывала ей хитроумное спасение Поэта от ареста, драматичную любовь и, наконец, трагическую роль последнего свидетеля его задержания и высылки в неизвестность. Софочка, как ее звали постоянные визитеры, всю жизнь проработала в областной библиотеке, заведуя какими-то древними фондами. Она чудом избежала репрессий и уплотнительных подселений, оставаясь для всех живым отсветом и эхом гения.
- Во, как, - удивился Кильков, - а я ее о наших солдатиках расспрашивал, которых в этом дворе кто-то отделал.
- И сильно?
- Не смертельно, но с последствиями. Она-то, вроде, ничего не видела. А других свидетелей нет.
- Ладно, я побежал, - заторопился Виктор, - ты только к Софочке больше со своими глупостями не лезь. Побереги нежную душу...
* * *
Женя весь вечер проторчал в своей лаборатории, занимаясь построением гистограмм для отчета, а с раннего утра поехал в госпиталь колоть рядового Боракина. Тот уже не рыдал, а был в полусонном состоянии с придурковатой улыбкой на лице. Похоже, что ему вкололи какую-то сыворотку покоя, радости и правды. Он обрадовался Килькову, как родному и рассказал очень занимательную историю. Женя не мог поверить тому, что услышал. Судя по рассказу Станислава Боракина, дело было так:
Три бойца полдня проболтались по городу, и присели на скамеечку в пустынном дворе старого большого дома неподалеку от драмтеатра. Выпили две бутылки пива, на которые ушли все карманные деньги, и закурили последнюю сигарету по кругу. Поблизости ни души. Из-под арки появилась худощавая старушка антикварного вида чуть ниже среднего роста в шляпке и при белом воротничке. Слегка опираясь на трость, она пересекала двор, направляясь к центральному подъезду. В левой руке ее была скромная тюлевая сумка, в которой просматривалась большая коробка конфет и явно прорисовывалось горлышко бутылки шампанского, серебрящееся фольгой.
- Жирует, клюшка, - буркнул зло Стеценко.
- Эй, бабуля! - сказал он погромче, когда та приблизилась на расстояние трех шагов, - отдай шампунь защитникам родины. Во рту пересохло. Душа горит.
Старушка, как ни в чем, ни бывало, продолжала свой путь. Отрешен и задумчив был ее взгляд. По-видимому, она была глуховата и не слышала солдатского окрика.
Стеценко встал со скамьи.
- Отстань от нее, - попытался остановить товарища Боракин, но тот уже протянул руку к заветной бутылке.
Никто не заметил, что случилось, но Стеценко, подкосившись, брякнулся к ногам старушки. Она протянула ему свою тросточку, вроде как, помогая подняться, но тот, почему-то, завыл по-волчьи и начал отползать в сторону. Бабушка как-то подтянулась, став, несколько выше ростом. Она переложила трость в другую руку и достала изогнутой рукояткой до шеи пластуна, зафиксировав его на грунте. Потом она его отпустила и снова зафиксировала. И так несколько раз в полной тишине. Что-то кошачье было в ее движениях и малоподвижном прохладном взгляде. Саша Кузьмин подскочил к товарищу, желая подать ему руку, но сам грохнулся рядом. Старушка достала тростью его плечо, а он, негромко охнув, оторвался от земли в спасительном рывке вправо. Старухин жезл достал его в полете и уложил на землю поблизости от Стеценко. Саша стонал и пытался откатиться в сторону. Бесполезно. Трость бабули управляла его телом, как коромысло с нитками марионеткой кукольном театре. Вскоре он уже не шевелился, а лежал на спине с открытыми глазами, пуская слюни. Все это произошло очень быстро, но словно в замедленном темпе. Сам Боракин помнил, что испуганно заорал и бросился на помощь друзьям, стараясь отпихнуть от них странную бабулю. Нелепо промахнувшись, он, зацепился за что-то ногой и начал падать, размахивая руками в поисках опоры. Это было его последнее впечатление перед кошмарным пробуждением в госпитале.
- Ну и Софочка, - подумал Кильков, дослушав душераздирающую историю рядового Боракина, - неужели это она. Ничего себе, - муза поэта. Не может быть!
Сомнения раздирали его, но сейчас было не до того. Надо было срочно возвращаться в испытательный центр. Там его ждала нетронутая еще гора распечаток первичных данных и неизбежный фитиль от начальства.
- Дознания и испытания - вещи несовместные, - решил для себя Евгений, торопливо передвигаясь трусцой по трамвайной линии. Трамваи сегодня не ходили, шла перекладка путей. На языке в холостом режиме вертелись непечатные выражения...
* * *
К вечеру Кильков рванул снова в госпиталь, вспомнив, что забыл формально зафиксировать беседу и подписать бумажку у Боракина. Надо было поскорее завершать это дело. Он привычно забежал в знакомый коридорчик, но койка была пуста и чисто застелена. Женя сунул нос в палату, где лежали два других фигуранта дознания, но и там никого не оказалось. Дед-ветеран с перебинтованной головой сообщил, что мальчишек куда-то перевели.
Заведующий отделением ничего не смог сообщить о судьбе своих пациентов, кроме того, что им резко полегчало и начальство повелело вернуть их в часть.
- Ну, и ладно, - решил Евгений, - тем лучше.
Через полчаса он уже был в комендатуре и сидел в кабинете у подполковника Бузина.
Тот с интересом прочитал докладную записку, хмыкнул, хихикнул и засунул бумаги в нижний ящик сейфа.
- Вот что, - сказал он, вставая из-за стола, - давайте не будем возиться с этой дурацкой историей. Распишитесь здесь.
Подполковник придвинул к Евгению папку с бумагами.
Приказом по комендатуре материалам дознания, связанным с личным составом батальона обеспечения присваивался гриф "секретно". Пришлось Килькову расписаться под приказом в колонке допущенных и ознакомленных. Таковых оказалось, помимо его самого и подполковника, всего двое.
- Можете быть свободным. Я направлю в ваш центр представление на поощрение за отличную работу дознавателем, - попрощался Бузин, - и помните о неразглашении. Он пожал руку Жене и, как ему показалось, хитро подмигнул.
Кильков решил, что с него на сегодня уже довольно приключений и отправился домой, по дороге снова и снова прокручивая в уме историю с тремя бойцами и музой поэта. Смутное подозрение расплывчато маячило где-то, но никак не проявлялось в полном контуре ...
- Женя, - радостно встретила его жена Аня, - как хорошо, что ты сегодня рано. Тебя уже два раза Витя спрашивал из тридцатой квартиры.
- Зайду к нему после ужина.
Поужинать спокойно не удалось из-за нового появления Красавина.
Он немного помялся, и попросил рассказать о тех солдатах, про которых были расспросы Софочки. Евгений отвечал уклончиво, упирая на то, что больше графиню не беспокоил и, вообще, никакого интереса это дело не представляет.
- Понимаешь, - возбужденно продолжал Виктор, - весь наш бомонд в панике. Его сотрясают слухи о том, что Софочка вырубила и искалечила троих молодых парней, которые ей чем-то помешали. Слышишь? Троих здоровых бугаев! Якобы, с использованием боевых приемов. Похоже, что речь о твоих солдатиках. А?
- Мало ли, что болтают. Язык-то без костей.
- Именно. Именно. Ты подумай-ка, чего только не болтали в салоне у Софочки наши гнилые интеллигенты.
- И что?
- А то! Уже давно созрело подозрение, что стукач в этот салон затесался. Слишком много в органах обо всех было известно. Мне, вот, безобидный анекдот намедни припомнили при оформлении загрангастролей. Вербовать пытались. Еле отвертелся.
- Неужели Софочка?
- Похоже. Ведь не все ясно и с делами давними. Кто тогда, в тридцатых, Поэта сдал? Дело было темное. А как можно пятикомнатную квартиру в одиночку сохранить в этом городе безнадежных коммуналок?
- Извини, Вить, - Кильков почесал затылок, - я тебе ничего рассказывать не имею права, но подозреваю, что в этот салон лучше не соваться.
- Понял, не дурак, - Виктор торопливо попрощался и стремительно исчез.
Евгений хмуро закончил ужин и повернулся к жене.
- Ань, правда хорошо, что у нас в семье никто стихов не пишет? Такая с ними морока....
* * *
- Кильков, - обратился к Евгению начальник отдела, - хорошие новости. Вас исключили из списка дознавателей части? Я настоял. Можете спокойно работать по плану. Только побыстрее...
- Служу Советскому Союзу! - принял стойку "смирно" Евгений.
Вскоре он уже сидел в библиотеке и заинтересовано листал брошюрку, издали напоминающую наставление по перевозке войск или поэтический сборник...