Литвин Виталий Владимирович : другие произведения.

Ал. Блок - Город. Прочтение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попытка отследить сюжет книги Блока "Город"

   ГОРОД (1904 - 1908)
  
   Из Примечаний к данному разделу в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Впервые цикл из пяти стихотворений под заглавием "Город" появился в альманахе "Гриф" (1905)... В рецензии на альманах Г. Чулков обратил внимание на своеобразие блоковской урбанистической лирики: "Это не тот город, который волновал Эмиля Верхарна и Валерия Брюсова: у Александра Блока нет сгущенного реализма( ... ). Поэзия Блока призрачна и прозрачна" (ВЖ. 1905. N'2 2. С. 318).
  
   ...В сборник "Нечаянная Радость" (II2) вошло 17 стихотворений из будущего раздела... В предисловии к сборнику поэт выстроил сквозной лирический сюжет трех "городских" разделов ["Магическое", "Перстень-Страданье", "Покорность" ]: "... в магическом вихре и свете, страшные и прекрасные видения жизни: Ночи - снежные королевы - влачат свои шлейфы в брызгах звезд. На буйных улицах падают мертвые, и чудодейственноґтерпкий напиток, красное вино, оглушает, чтобы уши не слышали убийства, ослепляет, чтобы очи не видели смерти. И молчаливая девушка за узким окном всю ночь ткет мне мой Перстень-Страданье; ее работа рождает во мне тихие песни отчаяния, песни Покорности".
   ...В следующий сборник - "Земля в снегу" (ЗС) - Блок ввел раздел "Мещанское житье".
   ...Во вторую книгу "Собрания стихотворений" (1911 г.) (II2) Блок включил 36 текстов будущего раздела: четыре - в раздел "Весеннее" и пять -- в раздел "Отравы"...
   Стихотворения Города составили основной корпус текстов в трех разделах книги: "Магическое", "Перстень-Страданье" и "1905".
   "
  
   Позже Блок все заголовки разделов - все подсказки! - убрал. Может, ему показалось, что всё это бесполезно? Ведь ясно пишешь: "Магическое"! А потом читаешь в рецензиях:
  
   Из Примечаний к данному разделу в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   "Сквозь нагромождение душного мещанского мирка, как бы заваливающего душу предметами маленькой стиснутой коробочки жизни, сквозь все это жалкое уродство, плесень, крохоборство, тиски нищеты, нужды, грубые искривления жизни неудержимо прорывается хотя бы и искалеченное, извращенное человеческое чувство, в котором препятствия и уродства мещанства создали особую жгучесть. особую раскаленность, особую прелесть мучительства и жажды. Надо бы как бы свалить грязное и вонючее тряпье с души человеческой, чтобы обнажить ее первоначальный голос, песню ее муки, ее жажды, ее мгновенных радостей или восторгов" (Н. Кадмии [Абрамович Н.Я.]. История русской поэзии. М., 1915. Т. 2. С. 285)
   "
   То есть Блока читали и читают как Чехова или Горького... Даже тогда, когда уже были опубликованы его дневники:
   "К ноябрю началось явное мое колдовство [выделено Блоком], ибо я вызвал двойников ("Зарево белое...", "Ты - другая, немая...").
   Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого.
   ...даже после опубликованной ещё 910-ом году статьи "О современном состоянии русского символизма":
   "...Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце.
   ...Для этого момента характерна необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний.
   ...Переживающий все это - уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого.
   ...Все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой - вздох моря, третий - аметист, четвертый - священного скарабея, крылатый глаз.
   ...Жизнь стала искусством, я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю "Незнакомкой": красавица кукла, синий призрак, земное чудо.
   ...Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это - дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено.
   ... Реальность, описанная мною, - единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали.
   За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним..."
   Метафоры все это! - до сих пор пишут критики...
  
   "...стихи автобиографичнейшего из поэтов рассматриваются не как документы, зачастую совершенно буквально отображающие события и процессы его личной жизни, а как некие художественные величины, смысл которых -- только в высоте их чисто поэтического качества да в заключённых в них отзывах на внешнюю действительность эпохи. Между тем Блок принадлежит к категории поэтов, стихи которых могут оказывать художественно-эмоциональное воздействие на кого угодно, но человек, лишённый мистического чувства и опыта, так же бессилен "разобраться" в Блоке, как бессилен осмыслить теорию относительности тот, кто не обладает знанием высшей математики. Этот изъян будет щедро восполнен со временем."
   Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. Глава 5. "Падение вестника"
  
   Книга "Роза мира" была закончена в 1958 году. То есть прошло полвека, мистицизм вроде бы больше не является статьей уголовного кодекса, но "щедрого восполнения" нет.
  
   В книге "Город" - впечатления от одного из таких миров, который видимо стал для Блока своеобразной ловушкой. В период "тома I" "каменные дороги" водили его и легендарную Грецию, и в легендарный Египет, и в легендарную Палестину, теперь - тупик. Всемирный град, и всё.
   Даниил Андреев в той же своей книге опишет этот Город прозой:
  
   "...Сперва - двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, - но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это -- тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" - уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного - цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды - жертвенник-дворец-капище - выступит из мутной лунной тьмы. Это - Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, - но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.
   Я говорил уже: среди инозначных слоёв Шаданакара есть один, обиталище могучих тёмных стихиалей женственной природы: демониц великих городов. Они вампирически завлекают человеческие сердца в вихреобразные воронки страстной жажды, которую нельзя утолить ничем в нашем мире. Они внушают томительную любовь-страсть к великому городу, мучительную и неотступную, как подлинное чувственное влечение. Это -- другой вид мистического сладострастия -- сладострастие к городу, и притом непременно ночному, порочному, либо к удушливо-знойному городу летних предвечерий, когда даже шорох переливающихся по улицам толп внушает беспредметное вожделение. Возникают мимолётные встречи, чадные, мутные ночи, но утоления они не дают, а только разжигают. Из этой неутолимой жажды, из запредельного сладострастия возникает образ, для каждого свой, но тот самый, который всякому, прошедшему этим путём, встречался реально в трансфизических странствиях, забытых полностью или на девять десятых и кажущихся сном. О, не даймон, совсем уже не даймон водил его по кругам этих соблазнов: кто-то из обитательниц Дуггура подменил даймона собой, кто-то из мелких демониц внушал ему всё большее и большее сладострастие, показывая ему такие формы душевного и телесного - хотя и не физического - разврата, какие возможны в Дуггуре - и нигде более.
   Я не уверен, что "каждый вечер, в час назначенный", мечтая о своём за уединённым столиком ресторана, Блок видел иначе, как только в мечте, "девичий стан, шелками схваченный", и как "без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна". Но мечтал он о ней и отравлял свои дни и ночи неутолимым томлением потому, что смутно помнил о встречах с нею в Дуггуре."
  
  
  
  
  
  
  
   Последний день
  
  
   Ранним утром, когда люди ленились шевелиться
   Серый сон предчувствуя последних дней зимы,
   Пробудились в комнате мужчина и блудница,
   Медленно очнулись среди угарной тьмы.
  
   Утро копошилось. Безнадежно догорели свечи,
   Оплывший огарок маячил в оплывших глазах.
   За холодным окном дрожали женские плечи,
   Мужчина перед зеркалом расчесывал пробор в волосах.
  
   Но серое утро уже не обмануло:
   Сегодня была она, как смерть, бледна.
   Еще вечером у фонаря ее лицо блеснуло,
   В этой самой комнате была влюблена.
  
   Сегодня безобразно повисли складки рубашки,
   На всем был серый постылый налет.
   Углами торчала мебель, валялись окурки, бумажки,
   Всех ужасней в комнате был красный комод.
  
   И вдруг влетели звуки. Верба, раздувшая почки,
   Раскачнулась под ветром, осыпая снег.
   В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки,
   И внизу стал слышен торопливый бег.
  
   Люди суетливо выбегали за ворота
   (Улицу скрывал дощатый забор).
   Мальчишки, женщины, дворники заметили что-то,
   Махали руками, чертя незнакомый узор.
  
   Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.
   Там, на грязной улице, где люди собрались,
   Женщина-блудница - от ложа пьяного желанья -
   На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь...
  
   Высоко - над домами - в тумане снежной бури,
   На месте полуденных туч и полунощных звезд,
   Розовым зигзагом в разверстой лазури
   Тонкая рука распластала тонкий крест.
   3 февраля 1904
  
  
  
  
  
   Напомню последнее стихотворение предыдущей книги "Разные стихотворения":
  
   "Твое лицо мне так знакомо,
   Как будто ты жила со мной.
   В гостях, на улице и дома
   Я вижу тонкий профиль твой.
   Твои шаги звенят за мною,
   Куда я ни войду, ты там...
  
   ...Спустилась к речке и запела...
   На голос твой колокола
   Откликнулись вечерним звоном...
  
   ...Но знаю горестно, что где-то
   Еще увидимся с тобой.
   1 августа 1908"
  
   И вот, начало книги следующей:
  
   ...Пробудились в комнате мужчина и блудница...
  
   ...И вдруг влетели звуки. Верба, раздувшая почки,
   Раскачнулась под ветром, осыпая снег.
   В церкви ударил колокол...
  
   ...Бился колокол...
  
   Про колокол он тоже уже писал:
  
   "...А над болотом - проклятый звонарь
   Бил и будил колокольную медь.
   Звуки летели, как филины,
   В ночное пространство.
  
   Колокол самый блаженный,
   Самый большой и святой,
   Тот, что утром скликал прихожан,
   По ночам расточал эти звуки.
  
   ...Я в туманах бродил.
   Люди спали. О, люди! Пока не пробудитесь вы, -
   Месяц будет вам - красный, зловещий фонарь,
   Страшный колокол будет вам петь!
   7 ноября 1906"
  
   И вот, мужчина увиделся с женщиной, а люди проснулись...
  
   - Последний день - Название можно причитать двояко, и как последний день зимы: "...предчувствуя последних дней зимы" и как первый день Апокалипсиса, глашатаем которого станут не четыре грозных ангела, а замызганная блудница.
   Но у Блока любая женщина - актор высших сил. Любая. (...что почти от слова - "Люба".)
  
   *
  
   В первоначальной редакции у стихотворения был эпиграф из стихотворения В. Брюсова "Конь Блед".
   (А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   Варианты публикации в журн. "Перевал",
   Эпиграф Люди! Вы ль не узнаёте Божьей Десницы?
   Брюсов)
  
   В той маленькой поэме стихотворении Конь Блед Апокалипсиса появился на переполненной улице города:
  
   "И внезапно -- в эту бурю, в этот адский шепот,
   В этот воплотившийся в земные формы бред,-
   Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
   Заглушая гулы, говор, грохоты карет.
   Показался с поворота всадник огнеликий,
   Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах...
  
   ...И в великом ужасе, скрывая лица,- люди
   То бессмысленно взывали: "Горе! с нами бог!",
   То, упав на мостовую, бились в общей груде...
   Звери морды прятали, в смятенье, между ног.
   Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
   Красоты своей,- в восторге бросилась к коню,
   Плача целовала лошадиные копыта,
   Руки простирала к огневеющему дню.
  
   Но восторг и ужас длились -- краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто:
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было все обычном светом ярко залито.
И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой..."
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
  
   "Непосредственным толчком к написанию стихотворения послужил "Конь блед" (1903) В. Брюсова.
   Это "влияние" указано поэтом в примечаниях к II2 [Блок А. Собрание стихотворений. Кн. 2. Нечаянная Радость (1904-1906). 2-е изд., дол. М.: Мусагет, 1912...
   Брюсовскую поэму Блок слышал в исполнении автора в январе 1904 г. в Москве (см. письмо к матери от 14-15 января 1904 г.). С просьбой прислать ее текст он обращается к П.П. Перцову 10 мая 1904 г. (СС-88 . С. 101).
   "С этого стихотворения начинается сильное влияние поэзии Валерия Брюсова, продолжавшееся до осени 1904 г." (ИвановґРазумник. Л. 167). Более сдержанный блоковский отзыв о поэме - в письме С.М. Соґловьеву от 21 октября 1904 г."
   Чтобы сделать ссылку на этот "непосредственный толчок" Блок вставил эпиграф. Но в поэтической системе Блока эпиграф - это не объяснения текста или повода для его написания, а ссылка на сцену, непосредственно предшествующую собственному тексту. Чего здесь нет.
   И Блок эпиграф убрал.
  
  
   Петр
  
  
  
   0x01 graphic
  
   Евг. Иванову
  
   Он спит, пока закат румян.
   И сонно розовеют латы.
   И с тихим свистом сквозь туман
   Глядится Змей, копытом сжатый.
  
   Сойдут глухие вечера,
   Змей расклубится над домами.
   В руке протянутой Петра
   Запляшет факельное пламя.
  
   Зажгутся нити фонарей,
   Блеснут витрины и троттуары.
   В мерцаньи тусклых площадей
   Потянутся рядами пары.
  
   Плащами всех укроет мгла,
   Потонет взгляд в манящем взгляде.
   Пускай невинность из угла
   Протяжно молит о пощаде!
  
   Там, на скале, веселый царь
   Взмахнул зловонное кадило,
   И ризой городская гарь
   Фонарь манящий облачила!
  
   Бегите все на зов! на лов!
   На перекрестки улиц лунных!
   Весь город полон голосов
   Мужских - крикливых, женских - струнных!
  
   Он будет город свой беречь,
   И, заалев перед денницей,
   В руке простертой вспыхнет меч
   Над затихающей столицей.
   22 февраля 1904
  
  
  
  
   Из Примечаний в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "- Иванов Евгений Павлович (1880-1942) - писатель, участник символистских изданий, университетский товарищ и ближайший друг Блока в 1900-х годах."
  
   - Е.П. Иванов. - До революции - член Петроградского религиозно-философского Общества и "Вольфилы". После революции - библиотекарь и статистик. Арестован по делу "Воскресения" 11 декабря 1929 г. как "участник к/р церковно-монархической организации А. А. Мейера "Воскресение"". Выслан в Северный край на 3 года, в ссылке в Великом Устюге (1929--1932 гг.). В 1932--1942 гг. проживал в Ленинграде. Работал счетоводом, рабочим, кассиром в Консерватории. Умер в блокадном Ленинграде от голода.
   Википедия.
  
   - Блеснут витрины и троттуары - во времена Блока "-туа-" в слове "троттуары" читалось в один слог.
  
   В прошлом стихотворении ("Последний день") мы видели, как проститутка призывала Апокалипсис на этот город. Город выстоял. Ибо его охраняет Петр.
   Картина города осталась той же. Сравните, там:
  
   "...Гудели крики, лай и ржанье.
   Там, на грязной улице, где люди собрались..."
  
   Здесь:
  
   Блеснут витрины и троттуары.
   В мерцаньи тусклых площадей
   Потянутся рядами пары.
  
   Плащами всех укроет мгла
  
   Но там рука блудницы проклинала город:
  
   "Женщина-блудница - от ложа пьяного желанья -
   На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь...
  
   Высоко - над домами - в тумане снежной бури,
   На месте полуденных туч и полунощных звезд,
   Розовым зигзагом в разверстой лазури
   Тонкая рука распластала тонкий крест."
  
   Здесь длань Петра оберегает свой град:
  
   В руке протянутой Петра
   Запляшет факельное пламя...
  
   ...Он будет город свой беречь,
   И, заалев перед денницей,
   В руке простертой вспыхнет меч...
  
  
   Правда, сам он выглядит далеко не ангелом, да и хранит его несколько своеобразно:
  
   Там, на скале, веселый царь
   Взмахнул зловонное кадило,
   И ризой городская гарь
   Фонарь манящий облачила!
  
   Бегите все на зов! на лов!
   На перекрестки улиц лунных!
   Весь город полон голосов
   Мужских - крикливых, женских - струнных...
  
   Что-то уж больно напоминает эта картина то ли Помпеи времен упадка Рима, то ли Гоморру накануне сошествия в неё Ангелов.
   Пословица "Каков поп, таков и приход" верна в обе стороны.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "На восприятие Блоком Медного всадника повлияла трактовка Петра в символистской литературе ("демон древней Москвы" в стих. Ив. Коневского "Среда" (1900-1901), антихрист в романе Д.С. Мережковского "Петр и Алексей" , а также размышления Е.П. Иванова, нашедшие позднее воплощение в лирико-поэтическом этюде "Всадник" (1907), которыми он делился с поэтом.
   "Кто он? - спрашивал собеседник Блока... - Е. Иванов пытался найти ответ, вглядываясь в памятник Петру I: "порой кажется, что Всадник с конем не готов к полету, а колеблется над бездною и ( ... ) змий не раздавлен конем, а укусил его в пяту и все грезит под великим" .
   Восприятие Е.П. Ивановым Медного всадника как "демона мятежного" и в то же время, подсказанное фальконетоnекой скульптурной группой (всадник, попирающий змею), сопоставление его с Георгием Победоносцем отразилось в блоковском стихотворении: образ Петра I с факелом, "руководящего" "ночной потехой" и образ Петра I с мечом, охраняющего город.
   Сравнивая в позднейших мемуарах образ Медного всадника в стих. "Пушкинскому Дому" (1921) с образом 1904 г., Е. П. Иванов заметил, что "этот Петр совсем не тот, чем в "Петербургской поэме", где имя Петра только лишь "алеет на латах" от Зари, а сам он как Сатана" (Иванов Е.П. Воспоминания об Александре Блоке ).
  
   - И с тихим свистом сквозь туман // Глядится Змей, копытом сжатый. - "Зачем же свистит змей? - писал Ин. Анненский. - Ведь змей из меди не может свистеть! Верно - но не менее верно и то, что этот свистал, пользуясь закатной дремой всадника. Все дело в том, что свист здесь - символ придавленной жизни. ( ... ) Свистом змей подает знак союзникам, их же и высматривает он, еще пленный, из-под ноги коня. Змей и царь не кончили исконной борьбы" (Анненский И. О современном лиризме // Аполлон. 1909 . N 1. Отд. 1. С. 25) .
  
  
  
   Поединок
  
  
  
  
   Дни и ночи я безволен,
   Жду чудес, дремлю без сна.
   В песнях дальних колоколен
   Пробуждается весна.
  
   Чутко веет над столицей
   Угнетенного Петра.
   Вечерница льнет к деннице,
   Несказа'нней вечера.
  
   И зарей - очам усталым
   Предстоит, озарена,
   За прозрачным покрывалом
   Лучезарная Жена...
  
   Вдруг летит с отвагой ратной -
   В бранном шлеме голова -
   Ясный, Кроткий, Златолатный,
   Кем возвысилась Москва!
  
   Ангел, Мученик, Посланец
   Поднял звонкую трубу...
   Слышу ко'ней тяжкий танец,
   Вижу смертную борьбу...
  
   Светлый Муж ударил Деда!
   Белый - черного коня!..
   Пусть последняя победа
   Довершится без меня!..
  
   Я бегу на воздух вольный,
   Жаром битвы утомлен...
   Бейся, колокол раздольный,
   Разглашай весенний звон!
  
   Чуждый спорам, верный взорам
   Девы алых вечеров,
   Я опять иду дозором
   В тень узорных теремов:
  
   Не мелькнет ли луч в светлице?
   Не зажгутся ль терема?
   Не сойдет ли от божницы
   Лучезарная Сама?
   22 февраля 1904
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   " Описание БА [беловой автограф] "Петербургской поэмы", второй частью которой по первоначальному замыслу являлось стихотворение, см. коммент. к стих. "Петр".
   [Примечание к стих. "Петр":
   ...Стихотворение первоначально представляло собой первую часть "Петербургской поэмы" вместе со стих. "Поединок" (вторая часть) с общими для обоих текстов заглавием, посвящением, эпиграфом и датой.]
   - Вечерница льнет к деннице ... - Вечерница - вечерняя заря, денница - утренняя... Ср. также: "Одна заря сменить другую // Спешит ( ... )" (Пушкин А.С. Медный всадник; вступление); "Над сонною столицей // Румяный запад с новою денницей // На севере сливались" (Лермонтов М.Ю. Сказка для детей; гл. 10).
   - Кем возвысилась Москва! - С XIV в. изображение всадника, поражающего змея (Георгий Победоносец), становится эмблемой Москвы.
   - Светлый Муж ударил Деда! // Белый - черного коня!.. - В славянской мифологии борьба света и тьмы, добра и зла, представлялась как единоборство Белбога и Чернобога (см.: Фаминцын А.С. Божества древних славян. СПб., 1884. С. 141; Афанасьев, 1. С. 93).
   Афанасьев указывал, что в христианстве понятие о светлом (белом) боге перенесено на Георгия Победоносца, "свет Георгия Храброго" (Фаминцын А.С. Указ. соч. С. 142; ср. у Блока "светлый Муж"). В иконографической традиции он изображается на белом коне.
   Дед - одно из названий верховного небесного божества у славян (Фаминцын А.С. Указ. соч. С. 146); Блок придает "Деду" черты Чернобога (черный конь). На изображение Петра I ("Медного всадника") Чернобогом, который в свою очередь, отождествляется с дьяволом (Афанасьев, 1. С. 102), повлияли, помимо всего прочего, как свидетельствует Е.П. Иванов, беседы Блока с ним и с Л.Д. Семеновым о Всаднике-Петре.
   Отношение Л. Семенова к Медному всаднику, по воспоминаниям мемуариста, "было отрицательное, как к городской "нечистой силе", противоположной "чистой силе" Матери Земли и Солнечному Всаднику ее на белом златогривом коне ... " (БС-1. С. 376-377). Об отношении Е.П. Иванова к Медному всаднику свидетельствует открытка с изображением этого памятника, посланная Блоку к Новому (1905) году с надписью: "Милый и страшный Демон, сидящий на водах многих реки и ее протоков, вливающихся в море" (ИРЛИ. Ф. 411. Ед. хр. 45. Л. 9) .
   "
  
   Явление Лучезарной Жены в середине "Тома II" - несколько неожиданно, но дата стихотворения "22 февраля 1904" объясняет происходящее. Зима 904 года - это разгар "Распутий", когда Блок ещё не бросил Служение, и оставалась ещё надежда на свершение его миссии.
   И декорации "поединка" характерны именно для "тома I":
   Колокольный звон - это перезвон храмов, а не нечто потустороннее, как в предыдущей книге:
  
   "А над болотом - проклятый звонарь
   Бил и будил колокольную медь.
   Звуки летели, как филины,
   В ночное пространство.
   7 ноября 1906"
  
   И зори - они те самые, о которых писал Андрей Белый:
   "В 1900 - 1901 годах "символисты" встречали зарю; их логические объяснения факта зари были только гипотезами оформления данности; гипотезы - теории символизма; переменялись гипотезы; факт - оставался: заря восходили и ослепляла глаза; в ликовании видящих побеждала уверенность..."
   ... те самые, которые предрекали явление Девы, те самые которые были призывом Господним к действию - то есть его - молодого Блока - личной Купиной:
   "...закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..." и "...произошло то, что я определял, как Видения (закаты)". (Ал. Блок. Дневники 18 года о весне 1901):
  
   И зарей - очам усталым
   Предстоит, озарена,
   За прозрачным покрывалом
   Лучезарная Жена...
  
   Заглавное стихотворение является непосредственным продолжением предыдущего - "Петр". И Петр в этом - тот же, который с весельем во взоре берет под свою руку со зловонным кадилом "всех" - и крикливых мужчин и струнно-голосых женщин. И "...Пускай невинность из угла // Протяжно молит о пощаде!", его горящий меч будет гарантом стражи , и: "Плащами всех укроет мгла."
   И вниз к ним не пробьется
  
   ...Ясный, Кроткий, Златолатный,
   Кем возвысилась Москва!
  
   Ангел, Мученик, Посланец...
  
   Но поэту нет дела до исхода их вечного поединка.
  
   Пусть последняя победа
   Довершится без меня!..
  
   Я бегу на воздух вольный...
  
   Он надеется, он ждет:
  
   Не мелькнет ли луч в светлице?
   Не зажгутся ль терема?
   Не сойдет ли от божницы
   Лучезарная Сама?
  
  
   Ведь:
  
   "...Каждый конек на узорной резьбе
   Красное пламя бросает к тебе.
  
   Купол стремится в лазурную высь.
   Синие окна румянцем зажглись.
  
   Все колокольные звоны гудят.
   Залит весной беззакатный наряд.
  
   Ты ли меня на закатах ждала?
   Терем зажгла? Ворота отперла?
   28 декабря 1903"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Обман
  
  
  
  
   В пустом переулке весенние воды
   Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
   Пьяный красный карлик не дает проходу,
   Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
  
   Девушке страшно. Закрылась платочком.
   Темный вечер ближе. Солнце за трубой.
   Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,
   Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.
  
   Девушку мани'т и пугает отраженье.
   Издали мигнул одинокий фонарь.
   Красное солнце село за строенье.
   Хохот. Всплески. Брызги. Фабричная гарь.
  
   Будто издали невнятно доносятся звуки...
   Где-то каплет с крыши... где-то кашель старика...
   Безжизненно цепляются холодные руки...
   В расширенных глазах не видно зрачка...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Как страшно! Как бездомно! Там, у забора,
   Легла некрасивым мокрым комком.
   Плачет, чтобы ночь протянулась не скоро -
   Стыдно возвратиться с дьявольским клеймом...
  
   Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки.
   В светлых струйках весело пляшет синева.
   По улицам ставят красные рогатки.
   Шлепают солдатики: раз! два! раз! два!
  
   В переулке у мокрого забора над телом
   Спящей девушки - трясется, бормочет голова;
   Безобразный карлик занят делом:
   Спускает в ручеек башмаки: раз! два!
  
   Башмаки, крутясь, несутся по теченью,
   Стремительно обгоняет их красный колпак...
   Хохот. Всплески. Брызги. Еще мгновенье -
   Плывут собачьи уши, борода и красный фрак...
  
   Пронеслись, - и струйки шепчутся невнятно.
   Девушка медленно очнулась от сна:
   В глазах ее красно-голубые пятна.
   Блестки солнца. Струйки. Брызги. Весна.
   5 марта 1904
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
  
   " - Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки. - Зеленые кадки ставились на петербургских тротуарах под водосточными трубами (см.: Добужинский М.В. Петербург моего детства// Он же. Воспоминания. М., 1987. С. 10).
   - По улицам ставят красные рогатки. - М.В. Добужинский вспоминает: "Иногда панель загораживалась рогатками - дворники сбрасывали с крыши снег ( ... ) Летом мостовые повсюду чинились, ( ... ) и красные рогатки загораживали половину улицы" (Там же. С. 10--11).
  
   Анна Ахматова. "Поэма без героя":
  
   "Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:
  
   ...На Галерной чернела арка,
   В Летнем тонко пела флюгарка,
   И серебряный месяц ярко
   Над серебряным веком стыл.
   Оттого, что по всем дорогам,
   Оттого, что ко всем порогам
   Приближалась медленно тень,
   Ветер рвал со стены афиши,
   Дым плясал вприсядку на крыше
   И кладбищем пахла сирень.
   И царицей Авдотьей заклятый,
   Достоевский и бесноватый,
   Город в свой уходил туман.
   И выглядывал вновь из мрака
   Старый питерщик и гуляка,
   Как пред казнью бил барабан...
   И всегда в темноте морозной,
   Предвоенной, блудной и грозной,
   Жил какой-то будущий гул..."
  
   Вот этот "Город" - достоевский и бесноватый" увидел Блок, вот, вот этот гул за десятилетие до Ахматовой услышал он. В стихотворении "Петр" он дал его общую картину:
  
   "...Там, на скале, веселый царь
   Взмахнул зловонное кадило,
   И ризой городская гарь
   Фонарь манящий облачила!
  
   Бегите все на зов! на лов!
   На перекрестки улиц лунных!
   Весь город полон голосов
   Мужских - крикливых, женских - струнных!..
   22 февраля 1904"
  
   В этом он пригляделся к одному из этих "перекрестков лунных улиц", где "...невинность из угла // Протяжно молит о пощаде":
  
   В пустом переулке весенние воды
   Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
   Пьяный красный карлик не дает проходу,
   Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
   Девушке страшно. Закрылась платочком.
   Темный вечер ближе...
  
   Красный карлик... С ним - некоторая путаница. В предыдущей книге "Разные стихотворения" он уже появлялся, он - и мелкая нечисть:
  
   "В голубой далекой спаленке
   Твой ребенок опочил.
   Тихо вылез карлик маленький
   И часы остановил.
  
   Всё, как было. Только странная
   Воцарилась тишина...
   4 октября 1905"
  
   ...и спутник Незнакомки:
  
   "...Я сдавлен давкой человечьей,
   Едва не оттеснен назад...
   И вот - ее глаза и плечи,
   И черных перьев водопад...
  
   Проходит в час определенный,
   За нею - карлик, шлейф влача...
   И я смотрю вослед, влюбленный,
   Как пленный раб - на палача...
  
   Она проходит - и не взглянет,
   Пренебрежением казня...
   И только карлик не устанет
   Глядеть с усмешкой на меня.
   Февраль 1908"
  
   Это было в предыдущей книге, но будет только через 4 (четыре) года. Так это было или будет?
   Впрочем, очень похож на него "Иммануил Кант" из "Распутий" . Тогда он писал Белому: "...мне во сто раз хуже жить теперь, чем прежде". И вот тогда когда ему было во сто раз хуже, чем накануне его объяснеия с Л.Д., когда он практически решился на самоубийство, вот тогда и появился этот "философ", позже на него только напялят красный кафтан и он пустится развлекаться:
  
   "Сижу за ширмой. У меня
   Такие крохотные ножки..
   Такие ручки у меня,
   Такое темное окошко...
   Тепло и темно. Я гашу
   Свечу, которую приносят,
   Но благодарность приношу.
   Меня давно развлечься просят.
   Но эти ручки... Я влюблен
   В мою морщинистую кожу..
   Могу увидеть сладкий сон,
   Но я себя не потревожу
   Не потревожу забытья,
   Вот этих бликов на окошке
   И ручки скрещиваю я,
   И также скрещиваю ножки.
   Сижу за ширмой. Здесь тепло
   Здесь кто то есть. Не надо свечки
   Глаза бездонны, как стекло.
   На ручке сморщенной колечки.
   18 октября 1903"
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "Андрей Белый воспринял "Обман" как предчувствие надвигающейся "опасности". "Молюсь о том, - писал он Блоку 28 марта 1904 г., - чтобы Ты спокойно и счастливо "существовал" среди весенних "струек", "брызг", "опрокинутых кадок". Чувствую я, что Ты находишься на каком-то "междудорожьи" и молю господа о ниспослании Тебе сил. ( ... )Лик безумия сходит на мир, и все мы стоим перед страшґной опасностью. Опасность, грозящую мне, я усмотрел в веянии, исходящем от Твоего стихотворения: "плывут собачьи уши, борода и красный фрак" ... Вот "оно", вот именно ... " (Блок и Белый. С. 75).
   В письме к Э.К. Метнеру в мае 1904 г. Белый снова обращается к образам данного стихотворения: "Почти у всех членов нашего кружка с аргонавтическим налетом были ужасы - сначала мистические, потом психические и наконец реальные ( ... ) Потом я уже узнал, что Блок тоже погибал внутренне за эти дни (началом ужаса у него были стихотворения о карлике с девушкой и тому подобные)" (Л Н. Т. 92. Кн. 3. С. 213).
   По мнению Блока, в "Обмане" отразилось не только нагнетание, но и "разрешение" "ужасов" и преодоление "страха". ""Лик безумия, сошедший в мир" - и притом нынешнего нашего безумия, - отвечает он Белому 7 апреля 1904 г.,- грозил и прежде. Но знаешь ли? Он разрешит грозу и освежит. Я спал и видел холодные сны (в буквальном смысле). ( ... ) Среди бела дня снился мне кошмар об "опрокинутых кадках" и девушке с карликом. Но вдруг я ( ... ) смотрю: ( ... ) погас огонек, бежавший по шнурку, готовый, казалось, зажечь тысячи свечей. И темно. Прежних лиц я уже не вижу, страх перед ними отошел ( ... ) Больше некого бояться ( СС-88 . С. 98).".
  
  
  
   "Вечность бросила в город..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Вечность бросила в город
   Оловянный закат.
   Край небесный распорот,
   Переулки гудят.
  
   Всё бессилье гаданья
   У меня на плечах.
   В окнах фабрик - преданья
   О разгульных ночах.
  
   Оловянные кровли -
   Всем безумным приют.
   В этот город торговли
   Небеса не сойдут.
  
   Этот воздух так гулок,
   Так заманчив обман.
   Уводи, переулок,
   В дымно-сизый туман...
   26 июня 1904
  
  
  
  
  
  
  
   Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
   "...закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..."
   И:
   "...произошло то, что я определял, как Видения (закаты)".
   Но это было у него - у "пророка и обладателя тайны", это было в 901 году "в поле за Старой Деревней", в здесь - город. Здесь и сейчас:
  
   Вечность бросила в город
   Оловянный закат.
   Край небесный распорот...
  
   Это в 901-ом году в разгар Мистического лета у Фабрики он и в груде камней увидит "истинное чудо":
  
   "Признак истинного чуда
   В час полночной темноты --
   Мглистый мрак и камней груда,
   В них горишь алмазом ты.
   29 июля 1901. Фабрика"
  
   Здесь у многих "фабрик" - "оловянные кровли".
   Это там: "Ты" просияла "лазурью золотою", а этот город:
  
   В этот город торговли
   Небеса не сойдут...
  
   Потому что "сизый туман" - это угарный газ, отравляющий всё:
  
   "...Сизый стелется дымок,
   Рдеет красный уголек."
   ("Угар")
  
  
  
  
  
   "Город в красные пределы..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Город в красные пределы
   Мертвый лик свой обратил,
   Серо-каменное тело
   Кровью солнца окатил.
  
   Стены фабрик, стекла окон,
   Грязно-рыжее пальто,
   Развевающийся локон -
   Всё закатом залито.
  
   Блещут искристые гривы
   Золотых, как жар, коней,
   Мчатся бешеные дива
   Жадных облачных грудей,
  
   Красный дворник плещет ведра
   С пьяно-алою водой,
   Пляшут огненные бедра
   Проститутки площадной,
  
   И на башне колокольной
   В гулкий пляс и медный зык
   Кажет колокол раздольный
   Окровавленный язык.
   28 июня 1904
  
  
  
  
  
   Стихотворение, в котором сто оттенков красного...
  
   - Блещут искристые гривы // Золотых, как жар, коней - облака, конечно, которые непосредственно у горизонта.
   - Мчатся бешеные дива // Жадных облачных грудей - а это, которые ближе к зениту, которым жара не достало...
  
   Стихотворение - непосредственное продолжение предыдущего("Вечность бросила в город"), еще один взгляд на тот же город, затопленный тою же зарею:
  
   "Вечность бросила в город
   Оловянный закат.
   Край небесный распорот,
   Переулки гудят...
   26 июня 1904"
  
   И в заглавном стихотворении заря теперь рождает не -
   "...закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..." (Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого),
   не -
   "Появились вдруг "видящие" средь "невидящих"; они узнавали друг друга; тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их; и они тяготели друг к другу, слагая естественно братство зари, воспринимая культуру особо: от крупных событий до хроникерских газетных заметок; интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них; все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности: борьбой света с тьмой, происходящей уже в атмосфере душевных событий, еще не сгущенных до явных событий истории, подготовляющей их... "видящие"... соглашались друг с другом на факте зари: "нечто" светит; из этого "нечто" грядущее развернет свои судьбы."
   Андрей Белый. "Воспоминания о Блоке"
   Теперь заря - это разлив похоти.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "Послано Е.П. Иванову 28 июня 1904 г. вместе со стихотворением "В час, когда пьянеют нарциссы ... " (1904). "Позвольте мне кончить,- писал Блок, - двумя стихотворениями - для характеристики пережитого - прежде и теперь".
   "Прежде, - поясняет Е.П. Иванов в позднейших мемуарах,- май 1904 г.: - до отречения и успения Зари стихотворение "В час, когда пьянеют нарциссы ... " Теперь - июнь 1904 - после отречения и успения - "Город в красные пределы ... ". Так еще невидимо во вне, но видимо лишь на дне глубин духа в Ал. Блоке начинался поворот обращения" (БС-1. С. 379)."
  
   Из Примечаний в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "- Иванов Евгений Павлович (1880-1942) - писатель, участник символистских изданий, университетский товарищ и ближайший друг Блока в 1900-х годах."
  
   Приведу упомянутое стихотворение:
  
   "В час, когда пьянеют нарциссы,
   И театр в закатном огне,
   В полутень последней кулисы
   Кто-то ходит вздыхать обо мне...
  
Арлекин, забывший о роли?
Ты, моя тихоокая лань?
   Ветерок, приносящий с поля
   Дуновений легкую дань?
  
   Я, паяц, у блестящей рампы
Возникаю в открытый люк.
   Это - бездна смотрит сквозь лампы -
Ненасытно-жадный паук.
  
   И, пока пьянеют нарциссы,
Я кривляюсь, крутясь и звеня...
Но в тени последней кулисы
   Кто-то плачет, жалея меня.
   Нежный друг с голубым туманом,
   Убаюкан качелью снов.
   Сиротливо приникший к ранам
Легкоперстный запах цветов.
26 .мая 1904. С. Шахматово"
   Мне кажется, что у Блока нет противопоставления, а есть шаг следующий: вот из тяжелого запаха этих "пьяных нарциссов" и вызреет угарный "дымно-сизый туман...", в мареве которого всё окрашивается красным.
  
  
  
   "Я жалобной рукой сжимаю свой костыль..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.
   Мой друг - влюблен в луну - живет ее обманом.
   Вот - третий на пути. О, милый друг мой, ты ль
   В измятом картузе над взором оловянным?
  
   И - трое мы бредем. Лежит пластами пыль.
   Всё пусто - здесь и там - под зноем неустанным.
   Заборы - как гроба. В канавах преет гниль.
   Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.
  
   Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.
   Мы робко шепчем в дверь: "Не умер - спит ваш близкий..."
   Но старая, в чепце, наморщив лоб свой низкий,
   Кричит: "Ступайте прочь! Не оскорбляйте прах!"
  
   И дальше мы бредем. И видим в щели зданий
   Старинную игру вечерних содроганий.
   3 июля 1904
  
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и :варианты":
   "Заглавие: Сонет"
   Да, это сонет. Но не итальянский, а шекспировский
  
   "Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
   Достоинство, что просит подаянья,
   Над простотой глумящуюся ложь,
   Ничтожество в роскошном одеянье,
  
   И совершенству ложный приговор,
   И девственность, поруганную грубо,
   И неуместной почести позор,
   И мощь в плену у немощи беззубой,
  
   И прямоту, что глупостью слывет,
   И глупость в маске мудреца, пророка,
   И вдохновения зажатый рот,
   И праведность на службе у порока.
  
   Все мерзостно, что вижу я вокруг...
   Но как тебя покинуть, милый друг!
   (Шекспир - Маршак)"
  
   Вот и картина, нарисованная в стихотворении, словно из тех времен, времён чумы и брейгельевских нищих:
   0x01 graphic
   Да только "оловянный взор" третьего нищего напрямую отсылает к городу, где:
  
   "Вечность бросила в город
   Оловянный закат.
   Край небесный распорот,
   Переулки гудят...
  
   ...Оловянные кровли -
   Всем безумным приют.
   В этот город торговли...
   26 июня 1904"
  
   Где:
  
   "И на башне колокольной
   В гулкий пляс и медный зык
   Кажет колокол раздольный
   Окровавленный язык.
   28 июня 1904"
  
   То есть блоковский Питер из его современности у него на глазах проваливается в средневековье, хоть у совсем недревнего творения Петра его вовсе не было. Но это у Петра не было, а у Блока...
   Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о событиях 901-ого:
   "...Начинается чтение книг; история философии. Мистика начинается. Средневековый город Дубровской березовой рощи..."
  
  
  
  
   Гимн
  
  
  
  
  
  
   В пыльный город небесный кузнец прикатил
   Огневой переменчивый диск.
   И по улицам - словно бесчисленных пил
   Смех и скрежет и визг.
  
   Вот в окно, где спокойно текла
   Пыльно-серая мгла,
   Луч вонзился в прожженное сердце стекла,
   Как игла.
  
   Все испуганно пьяной толпой
   Покидают могилы домов...
   Вот - всем телом прижат под фабричной трубой
   Незнакомый с весельем разгульных часов...
  
   Он вонзился ногтями в кирпич
   В унизительной позе греха...
   Но небесный кузнец раздувает меха,
   И свистит раскаленный, пылающий бич.
  
   Вот - на груде горячих камней
   Распростерта не смевшая пасть...
   Грудь раскрыта - и бродит меж темных бровей
   Набежавшая страсть...
  
   Вот - монах, опустивший глаза,
   Торопливо идущий вперед...
   Но и тех, кто безумно обеты дает,
   Кто бесстрастные гимны поет,
   Настигает гроза!
  
   Всем раскрывшим пред солнцем тоскливую грудь
   На распутьях, в подвалах, на башнях - хвала!
   Солнцу, дерзкому солнцу, пробившему путь, -
   Наши гимны, и песни, и сны - без числа!..
  
   Золотая игла!
   Исполинским лучом пораженная мгла!
  
   Опаленным, сметенным, сожженным дотла -
   Хвала!
   27 августа 1904
  
  
  
  
  
  
   - В пыльный город небесный кузнец прикатил // Огневой переменчивый диск - солнце
  
   В прошлом стихотворении:
  
   "...Заборы - как гроба. В канавах преет гниль.
   Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.
  
   Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.
   Мы робко шепчем в дверь: "Не умер - спит ваш близкий..."
   3 июля 1904"
  
   ...дома были, как могильные склепы. В этом - солнце выгнало всё это быдло на улицы. Среди их пьяной толпы и - ещё "незнакомый с весельем разгульных часов" паренек, и молоденькая девушка до тех пор "не смевшая пасть".
   ( В черновиках она расписана определенней.
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   "Вот - зовущая взглядом самца
   Вся - в изломе закинутых рук...
   В тесном сжатых губах, в очертаньи лица -
   Просыпается звук..."
   )
  
   А вот и монах... В "Томе I" инок - привычная маска поэта:
  
   "...Брожу в стенах монастыря,
   Безрадостный и темный инок.
   Чуть брежжит бледная заря, --
   Слежу мелькания снежинок.
   11 июня 1902 С. Шахматово"
  
   "...Будет день, словно миг веселья.
   Мы забудем все имена.
   Ты сама придешь в мою келью
   И разбудишь меня от сна.
   31 октября 1902"
  
   В заглавном стихотворении про него дано уточнение что свои обеты он дал "бездумно"...
  
   В "Томе I" солнце было одним из Твоих ликов, здесь оно стало орудием предательства.
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
  
   Пойте гимны, когда умерла
   Золотая скала
   Источавшая воду живую
   Наши гимны и песни и сны - без числа!..
  
   И этот "Гимн" - гимн предательству.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   " - Все испуганно пьяной толпой // Покидают могилы домов ... - и след. - В стихах Блока этих лет отразились впечатления от прогулок в окрестностях казарм Гренадерского полка, где он в это время жил. "Иногда он (Блок. - Ред.), - вспоминал Белый, - захватывал на прогулки меня; мы блуждали по грязненьким переулкам, наполненным к вечеру людом бредущим от фабрик домой (где-то близко уже от Казарм начинался рабочий район); здесь мелькали измученные проститутки-работницы; здесь из грязных лачуг двухэтажных домов раздавались пьяные крики; здесь в ночных кабачках насмотрелся А.А. на суровую правду тогдашней общественной жизни" (Белый, 2. С. 225-226).
  
  
  
  
   "Поднимались из тьмы погребов..."
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Поднимались из тьмы погребов.
   Уходили их головы в плечи.
   Тихо выросли шумы шагов,
   Словеса незнакомых наречий.
  
   Скоро прибыли то'лпы других,
   Волочили кирки и лопаты.
   Расползлись по камням мостовых,
   Из земли воздвигали палаты.
  
   Встала улица, серым полна,
   Заткалась паутинною пряжей.
   Шелестя, прибывала волна,
   Затрудняя проток экипажей.
  
   Скоро день глубоко отступил,
   В небе дальнем расставивший зори.
   А незримый поток шелестил,
   Проливаясь в наш город, как в море.
  
   Мы не стали искать и гадать:
   Пусть заменят нас новые люди!
   В тех же муках рождала их мать,
   Так же нежно кормила у груди...
  
   В пелене отходящего дня
   Нам была эта участь понятна...
   Нам последний закат из огня
   Сочетал и соткал свои пятна.
  
   Не стерег исступленный дракон,
   Не пылала под нами геенна.
   Затопили нас волны времен,
   И была наша участь - мгновенна.
   10 сентября 1904
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
  
   "Заглавие: Пришлецы.
  
   5-6
   Скоро прибыли толпы других,
Порожденных туманом .
Эти карлы сходились шепча,
   Шелестя непонятно губами..."
  
   То есть поначалу у Блока было более экзотично. Что-то вроде нашествия морлоков Уэллса ("Машина времени" была написана в 1895 году). Но в окончательном варианте Блок всю экзотику убрал - это не пришлецы из неведомых стран, это наше порождение повылазит из подвалов, расползется по камням мостовых, забьет города паутиной, а "мы"... Мы просто растворимся, утонем в их толпах.
   Так и случится. Из круга Блока, из интеллигенции Серебряного века в России своей смертью умрут единицы.
   А они... Через пару недель-месяцев после свершения Великой Октябрьской социалистической революции в "Петрограде" выйдет из строя городская канализация, восстанавливать которую начнут только после 1925 года... Семь лет в полном дерьме. Но "разруха начинается не в клозетах..."
  
   "В высь изверженные дымы..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   В высь изверженные дымы
   Застилали свет зари.
   Был театр окутан мглою.
   Ждали новой пантомимы,
   Над вечернею толпою
   Зажигались фонари.
  
   Лица плыли и сменились,
   Утонули в темной массе
   Прибывающей толпы.
   Сквозь туман лучи дробились,
   И мерцали в дальней кассе
   Золоченые гербы.
  
   Гулкий город, полный дрожи,
   Вырастал у входа в зал.
   Звуки бешено ломились...
   Но, взлетая к двери ложи,
   Рокот смутно замирал,
   Где поклонники толпились...
  
   В темном зале свет заёмный
   Мог мерцать и отдохнуть.
   В ложе - вещая сибилла,
   Облачась в убор нескромный,
   Черный веер распустила,
   Черным шелком оттенила
   Бледно-матовую грудь.
  
   Лишь в глазах таился вызов,
   Но в глаза вливался мрак...
   И от лож до темной сцены,
   С позолоченных карнизов,
   Отраженный, переменный -
   Свет мерцал в глазах зевак...
  
   Я покину сон угрюмый,
   Буду первый пред толпой:
   Взору смерти - взор ответный!
   Ты пьяна вечерней думой,
   Ты на очереди смертной:
   Встану в очередь с тобой!
   25 сентября 1904
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
  
   Заглавие: Вечер
   Подзаголовок: (Подражание Валерию Брюсову)
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   В письме к Андрею Белому от 29 сентября 1904 г. (БА РГБ) стихотворение имеет подзаголовок: "Подражание Валерию Брюсову". Шестистишия Блока близки к стро­фике первой части поэмы Брюсова "Аганатис" ("Астарта Сидонская" - сб. "Tertia Vigilia" (1900), написанной, однако, неклассическим стихом; ср. также образ сивиллы в поэме и в стих. Брюсова ("Амалтея", "Кассандра").
   - Ввысь изверженные дымы // Застилали свет зари. - ...М.В. Добужинский, живший неподалеку, на Арсенальной набережной у Литейного моста, вспоминал: "Из нашей залы я мог видеть ( ... ) как ( ... ) за ровную линию бесконечных дымовых труб закатывается красное солнце" (Добужинский М.В. Петербург моего детства// Он же. Воспоминания. М., 1987. С. 9).
   Ср. в стих. Андрея Белого "На окраине города" (1904):
  
"Багрец золотых вечеров
   закрыли фабричные трубы,
   да пепельно-черных дымов
   застывшие клубы."
   "
  
   "Сиви?ллы, сибиллы -- в античной культуре пророчицы и прорицательницы, экстатически предрекавшие будущее, зачастую бедствия. По одной из теорий, первоначально "Сивилла" -- личное имя одной из пророчиц, впервые этот персонаж, по свидетельству Плутарха, упоминается у Гераклита. Затем оно было перенесено на прочих предсказательниц. Согласно Варрону, слово Сивилла переводится "божья воля". Также она упоминается у Платона и Аристофана."
   Сивиллы -- Википедия
  
   - В высь изверженные дымы // Застилали свет зари... - зори для Блока и всего круга младосимволистов имели сакральное значение.
   Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
   "...началось хождение около островов и в поле за Старой Деревней, где произошло то, что я определял, как Видения (закаты)".
   "...Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..."
   В "Городе" фабричные дымы застилают зарю.
  
   ...Над вечернею толпою
   Зажигались фонари.
  
   Лица плыли и сменились,
   Утонули в темной массе
   Прибывающей толпы.
  
   "Безликие" - привычный персонаж Блока.
   В предыдущем стихотворении книги "толпы" были расписаны яркими в своей тусклости красками:
  
   "Поднимались из тьмы погребов.
   Уходили их головы в плечи.
   Тихо выросли шумы шагов,
   Словеса незнакомых наречий.
  
   Скоро прибыли то'лпы других,
   Волочили кирки и лопаты.
   Расползлись по камням мостовых,
   Из земли воздвигали палаты.
  
   Встала улица, серым полна...
   10 сентября 1904 "
  
   Запутанная рифмовка в строфах создает наркотический эффект - как нежданно всплывает рифма, так словно ниоткуда возникает "Сивилла". Шелка, черный веер - Незнакомка.
   "Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это - дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено.
   Созданное таким способом - заклинательной волей художника и помощью многих мелких демонов, которые у всякого художника находятся в услужении, - не имеет ни начала, ни конца; оно не живое, не мертвое."
   А.А. Блок. "О современном состоянии русского символизма"
  
   В ложе - вещая сибилла,
   Облачась в убор нескромный,
   Черный веер распустила,
   Черным шелком оттенила
   Бледно-матовую грудь.
  
   Сравните с "героиней" пред-предыдущей главки книги:
  
   "...Вот - на груде горячих камней
   Распростерта не смевшая пасть...
   Грудь раскрыта - и бродит меж темных бровей
   Набежавшая страсть...
   27 августа 1904"
   Ещё ярче их сопоставление в черновиках заглавного стихотворения:
  
   "...Ты - в паденьи - сохранила
   Целомудренную власть!"
  
   Город, и данная глава - описание ещё одной грани ближущейся всеобщей смерти. Сибилла чувствует её. Она сама у неё на очереди ("Ты на очереди смертной". Ср с вариантом из черновиков: "Ты на очереди смерти")
  
   - Я покину сон угрюмый... - В черновиках было подробнее: "Я покину сон угрюмый // Выйду в город // Я войду в театр с толпою..."
   Поэт своё служение Лучезарной называет "сном угрюмым" и бросает бесконечный дозор:
  
   "...Я опять иду дозором
   В тень узорных теремов:
  
   Не мелькнет ли луч в светлице?
   Не зажгутся ль терема?
   Не сойдет ли от божницы
   Лучезарная Сама?
   22 февраля 1904"
  
   Но рядом с фабричной девкой "проститутки площадной", у которой "пляшут огненные бедра"(" Город в красные пределы...") ему было невместно. То ли дело с этой - с сибиллой, которая вся в шелках...
  
  
   "Блеснуло в глазах. Метнулось в мечте..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Блеснуло в глазах. Метнулось в мечте.
   Прильнуло к дрожащему сердцу.
   Красный с ко'зел спрыгну'л - и на светлой черте
   Распахнул каретную дверцу.
  
   Нищий поднял дрожащий фонарь:
   Афиша на мокром столбе...
   Ступила на светлый троттуар,
   Исчезла в толпе.
  
   Луч дождливую мглу пронизал -
   Богиня вступила в склеп...
   Гори, маскарадный зал!
   Здесь нищий во мгле ослеп.
   Сентябрь 1904
  
  
  
  
  
  
   " - ...Красный с ко'зел спрыгну'л" - кучер, конечно же. Но в книге "Город" эпитет "красный" - указание на непосредственную принадлежность определяемого объекта именно "городу". Сравните:
  
   "Город в красные пределы
   Мертвый лик свой обратил,
   Серо-каменное тело
   Кровью солнца окатил...
  
   ...Красный дворник плещет ведра
   С пьяно-алою водой,
   Пляшут огненные бедра
   Проститутки площадной...
   28 июня 1904"
  
   "- ...Афиша на мокром столбе..." - намек на театр. См. предыдущее стихотворение:
  
   "В высь изверженные дымы
   Застилали свет зари.
   Был театр окутан мглою..."
  
   В черновиках это звучало определеннее...
   (
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
  
   начато: Театр стал темен и( нрзб)
   Театральный подъезд ( )...
   )
   ... но неопределенность, многовариантность прочтение любого его текста у Блока было в приоритетах.
  
   " - ... Нищий поднял дрожащий фонарь..." - нищий - очередной привычный персонаж "Города". Сравните:
  
   "Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.
   Мой друг - влюблен в луну - живет ее обманом.
   Вот - третий на пути. О, милый друг мой, ты ль
   В измятом картузе над взором оловянным?
  
   ...И дальше мы бредем. И видим в щели зданий
   Старинную игру вечерних содроганий.
   3 июля 1904"
  
   В театре и будет "игра содроганий" (предыдущее стихотворение):
  
   "...В темном зале свет заёмный
   Мог мерцать и отдохнуть.
   В ложе - вещая сибилла,
   Облачась в убор нескромный,
   Черный веер распустила,
   Черным шелком оттенила
   Бледно-матовую грудь...
   25 сентября 1904"
  
   " - ...Богиня вступила в склеп..." - ср. в стихотворении о нищих ("Я жалобной рукой сжимаю свой костыль..."):
  
   "...Всё пусто - здесь и там - под зноем неустанным.
   Заборы - как гроба. В канавах преет гниль.
   Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.
  
   Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.
   Мы робко шепчем в дверь: "Не умер - спит ваш близкий..."
   3 июля 1904"
  
   "Богиня" - эпитет "сибиллы", любимой актрисы, вообще-то. Но у Блока все его метафоры - придуманность теряют. И это может быть эхом из времен "тома I", она - одна из богинь храма за пятью сокровенными изгибами:
  
   "...Но ужасней -- средний храм --
   Меж десяткой и девяткой,
   С черной, выспренней загадкой,
   С воскуреньями богам...
   10 марта 1901"
  
   Вот и здесь, если отвлечься от всех метафор, то речь идет о том, что у поэта "мелькнуло в глазах", и он возмечтал, что, как нищий, клеит афишу у театра, и повезло: именно в этот момент приехала актриса, в которую он влюблен.
   Но когда поэт - гений Серебряного века...
   Вот Андрей Белый (описание концерта его "Королевы" - М.А. Олениной д'Альгейм):
   "С крепко подвязанной маской на лице среди озаренных электричеством зал скользит чей-то беспечно-небрежный черный контур. Над бездною скользят дамы, наводя лорнеты и обмахиваясь веерами. Над бездною колышутся фалды сюртуков, застегнутых на все пуговицы. Все без исключения затыкают масками зияющую глубину своих душ, чтобы из пропасти духа не потянуло сквозняком. Когда дует Вечность, эти люди боятся схватить мировую лихорадку.
   Кто-то кому-то шепчет: "Талантливая певица"... И только?
   Нет, нет, конечно, не только, но не спрашивайте ни о чем, не срывайте с души покровов, когда никто не знает, что делать с подкравшейся глубиной.
   Но тише, тише.
   Высокая женщина в черном как-то неловко входит на эстраду. В ее силуэте что-то давящее, что-то слишком большое для человека. Ее бы слушать среди пропастей, ее бы видеть в разрывах туч. В резких штрихах ее лица простота сочеталась с последней исключительностью. Вся она -- упрощенная, слишком странная. Неопределенные глаза жгут нас непомерным блистаньем, точно она приближалась к звездам сквозь пролеты туманной жизни.
   Поет,
   О том, что мы забыли, но что нас никогда не забывало, -- о заре золотого счастья. Стенания ее, точно плач зимней вьюги о том, как брат убил брата... Из далеких мировых пространств раздается жалоба старого Атласа, в одиночестве поддерживающего мир.
   То, что казалось прозрачным и сквозило бездной мира, вот оно опять потускнело и ничем не сквозит. Вот стоит она онемевшим порывом. Стройная ель, обезумевшая от горя, так застывает в мольбе.
   Но она уходит. Гром рукоплесканий раздается ей вслед. Бесцельны порывы титана у карликов. Великие чувства и малые дела.
   Маскарад возобновляется. Платья шелестят. Маска спрашивает маску: "Ну что?" Маска отвечает маске: "Удивительно".
   Когда она поет, все сквозит глубиной. Но если хочешь окунуться в эти бездны, неизменно пока разбиваешься о плоскость.
   Когда же это кончится?" ("Арабески").
  
   У Блока ещё экзотичнее. Весь этот "Город" - это баловство двойников, затащивших его сюда, это одно из иномирных отражений Петербурга:
   "...Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, -- но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это -- тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" -- уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного -- цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды -- жертвенник-дворец-капище -- выступит из мутной лунной тьмы. Это -- Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, -- но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга..."
   Даниил Андреев. "Роза мира. Падший вестник"
  
   Двойники:
   Блок. Из дневника 18-ого года о 901 годе:
   "К ноябрю началось явное мое колдовство [выделено Блоком], ибо я вызвал двойников ("Зарево белое...", "Ты - другая, немая...").
  
   "...Переживающий все это - уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками" [выделено Блоком]), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов - тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, - он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности"
   А.А. Блок. О современном состоянии русского символизма.
  
  
  
  
   "День поблек, изящный и невинный..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   День поблек, изящный и невинный,
   Вечер заглянул сквозь кружева.
   И над книгою старинной
   Закружилась голова.
  
   Встала в легкой полутени,
   Заструилась вдоль перил...
   В голубых сетях растений
   Кто-то медленный скользил.
  
   Тихо дрогнула портьера.
   Принимала комната шаги
   Голубого кавалера
   И слуги.
  
   Услыхала об убийстве -
   Покачнулась - умерла.
   Уронила матовые кисти
   В зеркала.
   24 декабря 1904
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "В Т4 [Четвертая тетрадь беловых автографов стихотворений: ]слово "Встала" (ст. 5) подчеркнуто красным карандашом."
  
   Ну, ещё бы... "голова", закружившаяся, встала?
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
  
   "
   А.Н. Толстой вспоминал, что "Блок ни на чем не настаивал, будто он и сам не понимал, - о чем было написано в книге. Когда его спрашивали: - Ну, хорошо, объясните мне сами, что значит это: "Уронила матовые кисти в зеркала" ... ? - он со слабой улыбкой прекрасных губ отвечал простодушно: "Уверяю вас, - я и сам не знаю" ... (Толстой А.Н. Падший ангел// Последние новости (Париж). 1921. N 413.)
  
   Другие редакции и варианты
  
   Заглавие: (Т4 , II1, lI2): А l'ombre [в тени]
  
   " - Отошла и встала в полутени - // Заструилась вдоль зеркал. (ЧА ЗК9 [черновые автографы]) - Ср. о художественном мире рассказов З.Н. Гиппиус в статье [Блока]"Безвременье" (1906): "Преображение совершается в глубинах зеркала, в тенистой вечерней комнате ( ... ) Медленно проходят, смотря вперед и поверх мира, тонкие, узкие, гибкие женщины ( ... ) обрученные( ... ) с влюбленностью"
   "
  
   Добавлю из той же статьи:
   "...в момент торжества простейших человеческих чувств - боли, жалости, сладострастия - автор мгновенно поворачивает к нам то светящееся радостью лицо, на которое он сам любуется в это мгновение. И тогда, в сиянии риз райских и всеблаженной улыбки, становится ясно, что обида, боль и сама гибельная Смерть - преображены: Смерть есть Красота. Она - легкое прикосновение, мечта о радости сбывающейся, не сбывшейся только в магическом хаосе Недотыкомки-жизни, вертящейся на распутьях. Смерть - сияние звезды Маир, блаженство обрученного с тихой страной Ойле. Смерть - радость успокоения, Невеста - Тишина."
  
   Блок и сам не знал, о деталях в этом стихотворении. Просто, в своих блужданиях по "трансфизическому слою под великим городом Энрофа" заглянул в одну из комнат бесконечного ряда домов и описал увиденную "узкую, гибкую женщину", для которой Смерть - это Красота.
  
   А "Уронила матовые кисти в зеркала"...
   В черновиках кисти - "бархатные". Это кисти "портьеры" на "окне". "Голубого кавалера" привел "слуга", и тот сообщил об "убийстве". Очевидно, убитый был важен для неназванной. Она "покачнулась", рефлекторно ухватилась за кисти и "умерла". Падая, сорвав портьеру. Которая упала на "зеркала". (Вариант 6-ой строки в черновиках: "заструилась вдоль зеркал")
   Блок очень старался не объяснять свои стихотворения. Как читатель понял - так и правильно.
  
  
  
   "В кабаках, в переулках, в извивах..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   В кабаках, в переулках, в извивах,
   В электрическом сне наяву
   Я искал бесконечно красивых
   И бессмертно влюбленных в молву.
  
   Были улицы пьяны от криков.
   Были солнца в сверканьи витрин.
   Красота этих женственных ликов!
   Эти гордые взоры мужчин!
  
   Это были цари - не скитальцы!
   Я спросил старика у стены:
   "Ты украсил их тонкие пальцы
   Жемчугами несметной цены?
  
   Ты им дал разноцветные шубки?
   Ты зажег их снопами лучей?
   Ты раскрасил пунцовые губки,
   Синеватые дуги бровей?"
  
   Но старик ничего не ответил,
   Отходя за толпою мечтать.
   Я остался, таинственно светел,
   Эту музыку блеска впивать...
  
   А они проходили всё мимо,
   Смутно каждая в сердце тая,
   Чтоб навеки, ни с кем не сравнимой,
   Отлететь в голубые края.
  
   И мелькала за парою пара...
   Ждал я светлого ангела к нам,
   Чтобы здесь, в ликованьи троттуара,
   Он одну приобщил небесам...
  
   А вверху - на уступе опасном -
   Тихо съежившись, карлик приник,
   И казался нам знаменем красным
   Распластавшийся в небе язык.
   Декабрь 1904
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   К.И. Чуковский заметил, что Блоку "больше всех открывают тайн и видений пьянящие улицы города" (Чуковский К. О современной русской поэзии// Нива. 1907. N2 3. Стб. 417)
   "
  
   Даниил Андреев. "Роза Мира". "Падение вестника":
   "...Сперва -- двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, -- но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это -- тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" -- уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного -- цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды -- жертвенник-дворец-капище -- выступит из мутной лунной тьмы. Это -- Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, -- но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга."
  
  
   " - В кабаках, в переулках, в извивах..." - напомню строку из недопущенного "запечатанного" стихотворения "тома I" - "пять изгибов сокровенных...". Неужели его с самого начала, еще до явственного явления двойников, еще в марте 901-ого года, как только одни стихиали толкнули его на путь подвижничества, другие сразу же кинули соблазн "перекрестков лунных улиц"?
   Впрочем, "извивы" еще напоминают второе из начальных стихотворений данной книги - "Петр":
  
   "Он спит, пока закат румян.
   И сонно розовеют латы.
   И с тихим свистом сквозь туман
   Глядится Змей, копытом сжатый.
  
   Сойдут глухие вечера,
   Змей расклубится над домами...
   22 февраля 1904"
  
   И вот извивы того Змея, его "клубы" и окаменели улицами.
  
   "- Чтобы здесь, в ликованьи троттуара..." - ... "...туа..." в те времена читались в один слог.
   " - В электрическом сне - стоит напомнить, что во времена Блока электричество ещё не успело стать повседневным фоном. Например, вот из Википедии:
   "
   В 1904 году австро-венгерские специалисты Шандор Юст и Франьо Ханаман получили патент за N 34541 на использование в лампах вольфрамовой нити. В Венгрии же были произведены первые такие лампы, вышедшие на рынок через венгерскую фирму Tungsram в 1905 году[20].
   В 1906 году Лодыгин продаёт патент на вольфрамовую нить компании General Electric. В том же 1906 году в США он построил и пустил в ход завод по электрохимическому получению вольфрама, хрома, титана. Из-за высокой стоимости вольфрама патент находит только ограниченное применение.
   В 1910 году Уильям Кулидж[en] изобретает улучшенный метод производства вольфрамовой нити. Впоследствии вольфрамовая нить вытесняет все другие виды нитей.
   "
   А вот как электричество воспринималось Блоком:
  
   " ...электрический свет!
   Ты - не свет от зари, ты - мечта от земли,
   Но в туманные дни ты пронзаешь лучом
   Безначальный обман океана...
  
   И надежней тебя нам товарища нет:
   Мы сквозь зимнюю вьюгу ведем корабли,
   Мы заморские тайны несем,
   Мы под игом ночного тумана...
  
   Трюмы полны сокровищ!
   Отягченные мчатся суда!..
   Пусть хранит от подводных чудовищ
   Электричество - наша звезда!
   16 декабря 1904"
  
   " - В... сне наяву - это не метафора. Это название "средства доставки", описание, механизма работы "двойников":
  
   "...К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников".
   Блок. Дневники 18-ого года о событиях 901 года.
   "...он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников."
   Ал. Блок. "О современном состоянии русского символизма".
   Ещё раз приведу цитату из Розы мира": "...в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга."
  
   А "наяву" - потому что единственное отличие того "сна" от яви - после него просыпаешься. Но настоящая закавыка начинается тогда, когда после всех этих трезвых рассуждений просыпаешься опять... А потом опять.
   Только снова обращу Ваше внимание, что Блок "вызывал" двойников и "делал их своим орудием", то есть всё происходило по его воле. По крайней мере в том он был уверен.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   " - Ждал я Светлого Ангела к нам, // Чтобы здесь ( ... ) // Он одну приобщил к небесам ... // ( ... )И казался нам знаменем красным // Распластавшийся в небе язык." - Согласно библейской легенде, Христос как знак своего вознесения на небо показывает ученикам знамение- "огненные языки" (Деян. 11. 3).
   "
  
   Но мне кажется, что у Блока в этой книге свои ассоциации с алыми языками в небе:
  
   "Город в красные пределы
   Мертвый лик свой обратил,
   Серо-каменное тело
   Кровью солнца окатил...
  
   ...И на башне колокольной
   В гулкий пляс и медный зык
   Кажет колокол раздольный
   Окровавленный язык.
   28 июня 1904"
  
   Колокол же - он из стихотворения "Проклятый колокол":
  
   "...А над болотом - проклятый звонарь
   Бил и будил колокольную медь.
   Звуки летели, как филины,
   В ночное пространство.
  
   ...Я в туманах бродил.
   Люди спали. О, люди! Пока не пробудитесь вы, -
   Месяц будет вам - красный, зловещий фонарь,
   Страшный колокол будет вам петь!
   7 ноября 1906"
  
  
   И карлик - тоже сквозной персонаж его книг:
  
   "Том I"
   "Стихи о прекрасной даме":
  
   "..."Он" -- мечом деревянным
   Начертал письмена.
   Восхищенная странным,
   Потуплялась "Она".
  
   Восхищенью не веря,
   С темнотою -- один --
   У задумчивой двери
   Хохотал арлекин.
   6 августа 1902"
   "Распутья":
  
   "...Мой Страшный, мой Близкий -- черный монах...
  
   Рука или ветер шевелит лоскутья?
   Костлявые пальцы -- обрывки трав...
   Зеленые очи горят на распутьи --
   Там ветер треплет пустой рукав...
   9 января 1903"
  
  
   "Из городского тумана,
   Посохом землю чертя,
   Холодно, странно и рано
   Вышло больное дитя.
   Будто играющий в жмурки
   С Вечностью -- мальчик больной,
   Странствуя, чертит фигурки
   И призывает на бой.
   Голос и дерзок, и тонок,
   Замысел -- детски-высок.
   Слабый и хилый ребенок
   В ручке несет стебелек.
   10 апреля 1903"
  
  
   "Я был весь в пестрых лоскутьях,
   Белый, красный, в безобразной маске
   Хохотал и кривлялся па распутьях,
   И рассказывал шуточные сказки.
  
   Развертывал длинные сказанья
   Бессвязно, и долго, и звонко --
   О стариках, и о странах без названья,
   И о девушке с глазами ребенка.
   Апрель 1903"
  
   "По городу бегал черный человек.
   Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
  
   ...Ах, какой бледный город на заре!
   Черный человечек плачет на дворе.
   Апрель 1903"
  
  
   "...Где скончалась внезапно земля,
   Мне почудился ты -- умирающий,
   Истекающий кровью, как я.
   Неужели и ты отступаешь?
   Неужели я стал одинок?
   Или ты, испытуя, мигаешь,
   Будто в поле кровавый платок...
   18 октября 1903"
  
   "Сижу за ширмой. У меня
   Такие крохотные ножки...
   Такие ручки у меня,
   Такое темное окошко...
   Тепло и темно. Я гашу
   Свечу, которую приносят,
   Но благодарность приношу.
   Меня давно развлечься просят.
   Но эти ручки... Я влюблен
   В мою морщинистую кожу...
   18 октября 1903"
  
   "...Под лунным серпом
   Тащится по полю путник горбатый...
  
   В поле дорога бледна от луны.
   Бледные девушки прячутся в травы.
   Руки, как травы, бледны и нежны.
   Ветер колышет их влево и вправо.
  
   Шепчет и клонится злак голубой.
   Пляшет горбун под луною двурогой.
   Кто-то зовет серебристой трубой.
   Кто-то бежит озаренной дорогой.
  
   Бледные девушки встали из трав.
   Подняли руки к познанью, к молчанью.
   Ухом к земле неподвижно припав,
   Внемлет горбун ожиданью, дыханью.
   14 декабря 1903"
  
   Том II.
   Разные стихотворения:
  
  
   "В голубой далекой спаленке
   Твой ребенок опочил.
   Тихо вылез карлик маленький
   И часы остановил.
   4 октября 1905"
  
   "...Вертлявый бес верхушкой ели
   Проткнет небесный золотой...
   Октябрь 1906"
  
   ...А над болотом - проклятый звонарь
   Бил и будил колокольную медь...
  
   ...В час угрюмого звона я был
   Под стеной, средь болотной травы,
   Я узнал тебя, черный звонарь,
   Но не мне укротить твою медь!"
   7 ноября 1906"
  
   "...Я сдавлен давкой человечьей,
   Едва не оттеснен назад...
   И вот - ее глаза и плечи,
   И черных перьев водопад...
  
   Проходит в час определенный,
   За нею - карлик, шлейф влача...
   И я смотрю вослед, влюбленный,
   Как пленный раб - на палача...
  
   Она проходит - и не взглянет,
   Пренебрежением казня...
   И только карлик не устанет
   Глядеть с усмешкой на меня.
   Февраль 1908"
  
   Город:
  
   "...На глухую улицу в полночь вышли
   Веселые девушки. Было - две.
  
   Но Третий за ними - за ними следом
   Мелькал, неслышный, в луче фонаря.
   15 апреля 1905"
  
  
  
   "Барка жизни встала..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Барка жизни встала
   На большой мели.
   Громкий крик рабочих
   Слышен издали.
   Песни и тревога
   На пустой реке.
   Входит кто-то сильный
   В сером армяке.
   Руль дощатый сдвинул,
   Парус распустил
   И багор закинул,
   Грудью надавил.
   Тихо повернулась
   Красная корма,
   Побежали мимо
   Пестрые дома.
   Вот они далёко,
   Весело плывут.
   Только нас с собою,
   Верно, не возьмут!
   Декабрь 1904
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Образ барки, севшей на мель, встречается в известной народной песне "Ой, дубинушка, ухни ... ": "Наша барка на мель стала" (Великорусские народные песни, изданные А.И. Соболевским. СПб., 1902. Т. 6. С. 470-472, N568
   ...Образ мог быть навеян также петербургским бытом, барками на Неве (см.: Бекетова 12• С. 46); а также: (Засосов Д., Пызин В. Пешком по старому Петербургу. // Нева. 1987 . .N 1. С. 205).
   "
  
   Наивный метафоризм стихотворения понятен без всяких пояснений. Все эти блуждания по тёмному отражению Санкт-Петербурга в предыдущих стихотворениях книги "Город" были очевидно тупиковы.
   Вот только...
  
   Вот они далёко,
   Весело плывут.
   Только нас с собою,
   Верно, не возьмут!
  
   Действие и в заглавном стихотворении происходит всё там же, в "трансфизичесомй слое под великим городом Энрофа" (Д. Андреев). Но раньше для Блока всё это было, как экскурсионный тур в зарубежной турпоездке. И вот первый звонок, что "Барка жизни встала // На большой мели", что путь назад отрезан, что обратные билеты на барку не продаются.
   Что туризм оборачивается эмиграцией.
  
  
   "Улица, улица..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Улица, улица...
   Тени беззвучно спешащих
   Тело продать,
   И забвенье купить,
   И опять погрузиться
   В сонное озеро города - зимнего холода...
  
   Спите. Забудьте слова лучезарных.
  
   О, если б не было в окнах
   Светов мерцающих!
   Штор и пунцовых цветочков!
   Лиц, наклоненных над скудной работой!
  
   Всё тихо.
   Луна поднялась.
   И облачных перьев ряды
   Разбежались далёко.
   Январь 1905
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "Наблюдается совпадение ряда образов стихотворения с повестью Достоевского "Бедные люди" (1845): "и шторы, и пунцовые цветочки, ( ... ) и мерцающие светы свечей"; и "лица, наклоненные над скудной работой" (см.: Минц З.Г. Блок и Достоевґский// Достоевский и его время. Л., 1971. С. 223)."
  
   Но герои повести Федора Михайловича знать не знали о "лучезарных". Нет, это поэт идет по темному отражению тогдашней нашей столицы и вздыхает: и тут то же самое... Вон, ведь даже мещанские цветочки точно такие же!.. И такая же улица, такая же ночь... Скоро он дойдет и до пресловутой аптеки, примостившейся под знакомым фонарем.
  
  
  
   Повесть
  
  
  
  
  
  
  
   Г. Чулкову
  
   В окнах, занавешенных сетью мокрой пыли,
   Темный профиль женщины наклонился вниз.
   Серые прохожие усердно проносили
   Груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц.
  
   Прямо перед окнами - светлый и упорный -
   Каждому прохожему бросал лучи фонарь.
   И в дождливой сети - не белой, не черной -
   Каждый скрывался - не молод и не стар.
  
   Были как виденья неживой столицы -
   Случайно, нечаянно вступающие в луч.
   Исчезали спины, возникали лица,
   Робкие, покорные унынью низких туч.
  
   И - нежданно резко - раздались проклятья,
   Будто рассекая полосу дождя:
   С головой открытой - кто-то в красном платье
   Поднимал на воздух малое дитя...
  
   Светлый и упорный, луч упал бессменный -
   И мгновенно женщина, ночных веселий дочь,
   Бешено ударилась головой о стену,
   С криком исступленья, уронив ребенка в ночь...
  
   И столпились серые виденья мокрой скуки.
   Кто-то громко ахал, качая головой.
   А она лежала на спине, раскинув руки,
   В грязно-красном платье, на кровавой мостовой.
  
   Но из глаз открытых - взор упорно-дерзкий
   Всё искал кого-то в верхних этажах...
   И нашел - и встретился в окне у занавески
   С взором темной женщины в узорных кружевах.
  
   Встретились и замерли в беззвучном вопле взоры,
   И мгновенье длилось... Улица ждала...
   Но через мгновенье наверху упали шторы,
   А внизу - в глазах открытых - сила умерла...
  
   Умерла - и вновь в дождливой сети тонкой
   Зычные, нестройные звучали голоса.
   Кто-то поднял на' руки кричащего ребенка
   И, крестясь, украдкой утирал глаза...
  
   Но вверху сомнительно молчали стекла окон.
   Плотно-белый занавес пустел в сетях дождя.
   Кто-то гладил бережно ребенку мокрый локон.
   Уходил тихонько. И плакал, уходя.
   Январь 1905
  
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
  
   "
   Чулков Георгий Иванович (1879-1939) - писатель-символист, критик и литературовед, автор воспоминаний о Блоке. В период создания стихотворения был в числе близких друзей Блока.
  
   0x01 graphic
  
  
  
   Ср. в воспоминаниях Чулкова, относящихся к лету 1905 г.: "Я помню наши скитальчества с Блоком в белые петербургские ночи и долгие беседы где-нибудь на скамейке Островов. В этих беседах преобладали не "экономика", "статистика", не то, что называется "реальной политикой", а совсем другие понятия и категории, выходящие за пределы так называемой "действительности". Чудились иные голоса, пела сама стихия, иные лица казались масками, а за маревом внешней жизни мерещилось иное, таинственное лицо" (Чулков Г.И. Александр Блок и его время// Воспоминания, 1. С. 356).
   "
  
   В прошлом стихотворении:
  
   "Улица, улица...
   Тени беззвучно спешащих
   Тело продать,
   И забвенье купить...
   Январь 1905 "
  
   Вот, поэт пригляделся к одной из этих теней.
  
   "- В окнах, занавешенных сетью мокрой пыли, // Темный профиль женщины наклонился вниз..." - опять же из прошлого стихотворения:
  
   "О, если б не было в окнах
   Светов мерцающих!
   Штор и пунцовых цветочков!
   Лиц, наклоненных над скудной работой!
   Январь 1905"
  
   Кто эта - "наклонившаяся"? - мать, изгнавшая непутёвую дочку из дома?
  
   - "Серые прохожие усердно проносили // Груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц..." - безликие, привычный персонаж его книг.
  
   - "Прямо перед окнами - светлый и упорный - // Каждому прохожему бросал лучи фонарь." - из моего коммента к прошлому стихотворению: "И такая же улица, такая же ночь... Скоро он дойдет и до пресловутой аптеки, примостившейся под знакомым фонарем".
  
   - "И мгновенно женщина, ночных веселий дочь..." - в черновиках она описана конкретней:
   (А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
  
   "Подняла к балкону взоры
Проститутка в багровом плаще...")
  
   - "А она лежала на спине, раскинув руки, // В грязно-красном платье, на кровавой мостовой." - Сравните, более известное стихотворение, уже из "тома III" - "На железной дороге":
  
   "Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая...
   1910"
  
   Разные - для Блока - эпохи, разные книги, разные миры: в будущем стихотворении -- реальная Россия, а в этом - инфернальный Питер, а молодые женщины всё гибнут и гибнут, всё убивают себя и убивают...
  
  
  
   "Иду - и всё мимолетно..."
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Иду - и всё мимолетно.
   Вечереет - и газ зажгли.
   Музыка ведет бесповоротно,
   Куда глядят глаза мои.
  
   Они глядят в по'дворотни,
   Где шарманщик вздыхал над тенью своей...
   Не встречу ли оборотня?
   Не увижу ли красной подруги моей?
  
   Смотрю и смотрю внимательно,
   Может быть, слишком упорно еще...
   И - внезапно - тенью гадательной -
   Вольная дева в огненном плаще!..
  
   В огненном! Выйди за поворот:
   На глазах твоих повязка лежит еще...
   И она тебя кольцом неразлучным сожмет
   В змеином ло'говище.
   9 марта 1905
  
  
  
  
  
   Рифмовка.
   - "упорно еще / в огненном плаще" - в те времена буква "ё" в рифмах читалась как "e".
   - "лежит еще... / ло'говище" - читать следует с двойным ударением: "ло'гови'ще".
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   - "Вольная дева в огненном плаще!.. // ( ... )И она тебя кольцом неразлучным сожмет // В змеином логовище." - Ср. с повериями об огненных змеях, одно из них Блок приводит в статье "Поэзия заговоров и заклинаний" (1906): "Иногда "прелестник" (огненный змей. - Ред.) является в женском образе Летавицы и чарует волшебными прелестями" (СС-85 . С. 59; о "летавицах" см.: Сборник малороссийских заклинаний / Сост. П. Ефименко. М., 1874. С. 70. N2 220; Афанасьев, 3. С. 209; об образе "оборотняґзмея", превращающегося в деву, см.: Афанасьев, 2. С. 625).
   "
  
   В стихотворении продолжается описание странствий по инфернальному эху Санкт-Петербурга. После прошлого( "Повесть" ) - такого похожего на реальный! - вот, настоящая местная экзотика, туристический аттракцион, я бы сказал, с девами-оборотнями-змеями.
  
   Песенка
  
  
  
  
  
   Она поет в печной трубе.
   Ее веселый голос тонок.
   Мгла опочила на тебе.
   За дверью плачет твой ребенок.
  
   Весна, весна! Как воздух пуст!
   Как вечер непомерно скуден!
   Вон - тощей вербы голый куст -
   Унылый призрак долгих буден.
  
   Вот вечер кутает окно
   Сплошными белыми тенями.
   Мое лицо освещено
   Твоими страшными глазами.
  
   Но не боюсь смотреть в упор,
   В душе - бездумность и беспечность!
   Там - вихрем разметен костер,
   Но искры улетели в вечность...
  
   Глаза горят, как две свечи,
   О чем она тоскует звонко?
   Поймем. Не то пронзят ребенка
   Безумных глаз твоих мечи.
   9 апреля 1905
  
  
  
  
  
   - "Она поет в печной трубе. // Ее веселый голос тонок.// Мгла опочила на тебе. // За дверью плачет твой ребенок. - "Она" - песенка, а "твой ребенок" - ребенок уже героини стихотворения.
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   В черновиках строки:
  
   "...Багровый отблеск [на груди]
   Еще страшней на платье красном..."
  
   Красное платье - оно из недавнего стихотворения "Повесть":
  
   "...Были как виденья неживой столицы -
  
   ...И - нежданно резко - раздались проклятья,
   Будто рассекая полосу дождя:
   С головой открытой - кто-то в красном платье
   Поднимал на воздух малое дитя...
   Январь 1905"
  
   То есть здесь - всё то же инфернальное отражение земного Санкт-Петербурга. Прошло три месяца, а красотка в красном за очередным окошком "занавешенном сетью мокрой пыли", за "шторами и пунцовыми цветочками" творит очередное безумие со своим ребенком. Да не три - больше. Вот стихотворение из предыдущей книги "Разные стихотворения", за полгода до того:
  
   "В голубой далекой спаленке
   Твой ребенок опочил.
   Тихо вылез карлик маленький
   И часы остановил.
  
   Всё, как было. Только странная
   Воцарилась тишина...
   4 октября 1905"
  
   Из Примечаний к тому стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   В воспоминаниях о Блоке В.П. Веригина приводит свою беседу с поэтом (состоявшуюся на вечере театра В.Ф. Коммиссаржевской 14 октября 1906 г.): "Разговор зашел о стихотворении "В голубой далекой спаленке твой ребенок опочил ... " Я спросила: "Ребенок умер?" - и получила ответ: "Мать его задушила". Помню, что у меня вырвалось: "Не может быть! Тут нет убийства!" Александр Александрович улыбнулся и сказал: "Ну, просто умер, можно и так". Несомненно, что в данном случае какое-то происшествие из газет попало в мир блоковской поэзии и было выражено таким образом."
   "
   Нет, упомянутое происшествие не из газет... В том Питере всё такое же - и фонарь, и аптека, и даже театр:
  
   "В высь изверженные дымы
   Застилали свет зари.
   Был театр окутан мглою.
   Ждали новой пантомимы,
   Над вечернею толпою
   Зажигались фонари...
   25 сентября 1904 "
  
   ...но вряд ли Блок там тратил время на чтение местной прессы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Легенда
  
  
  
  
  
  
  
   Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? -
   Весна плыла высоко в синеве.
   На глухую улицу в полночь вышли
   Веселые девушки. Было - две.
  
   Но Третий за ними - за ними следом
   Мелькал, неслышный, в луче фонаря.
   Он был неведом... одной неведом:
   Ей казалось... казалось, близка заря.
  
   Но синей и синее полночь мерцала,
   Тая, млея, сгорая полношумной весной.
   И одна сказала... "Ты слышишь? - сказала. -
   О, как страшно, подруга... быть с тобой".
  
   И была эта девушка в белом... в белом,
   А другая - в черном... Твоя ли дочь?
   И одна - дрожала слабеньким телом,
   А другая - смеялась, бежала в ночь...
  
   Ты слышишь, господи? Сжалься! О, сжалься!
   Другая, смеясь, убежала прочь...
   И на улице мертвой, пустынной остались...
   Остались... Третий, она и ночь.
  
   Но, казалось, близко... Казалось, близко
   Трепетно бродит, чуть белеет заря...
   Но синий полог упал так низко
   И задернул последний свет фонаря.
  
   Был синий полог. Был сумрак долог.
   И ночь прошла мимо них, пьяна.
   И когда в траве заблестел осколок,
   Она осталась совсем одна.
  
   И первых лучей протянулись нити,
   И слабые руки схватили нить...
   Но уж город, гудя чредою событий,
   Где-то там, далеко, начал жить...
  
   Был любовный напиток - в красной пачке кредиток,
   И заря испугалась. Но рукою Судьбы
   Кто-то городу дал непомерный избыток,
   И отравленной пыли полетели столбы.
  
   Подходили соседи и шептались докучно.
   Дымно-сизый старик оперся' на костыль -
   И кругом стало душно... А в полях однозвучно
   Хохотал Невидимка - и разбрасывал пыль.
  
   В этом огненном смерче обняла она крепче
   Пыльно-грязной земли раскаленную печь...
   Боже правый! Соделай, чтобы твердь стала легче!
   Отврати твой разящий и карающий меч!
  
   И откликнулось небо: среди пыли и давки
   Появился архангел с убеленной рукой:
   Всем казалось - он вышел из маленькой лавки,
   И казалось, что был он - перепачкан мукой...
  
   Но уж твердь разрывало. И земля отдыхала.
   Под дождем умолкала песня дальних колес...
   И толпа грохотала. И гроза хохотала.
   Ангел белую девушку в дом свой унес.
   15 апреля 1905
  
  
  
  
  
  
   Конечно, стихотворение можно прочитать, как заметку из хроники питерских газет, мол, подружка подставила "белую девушку" под сообщника, тот ее соблазнил, жестоко изнасиловал, бросил пачку купюр, а девушку утром подобрал местный сердобольный пекарь...
   Вот только Город, в котором всё это происходит - не земная тогдашняя столица России... В этом:
  
   ...рукою Судьбы
   Кто-то городу дал непомерный избыток,
   И отравленной пыли полетели столбы.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Ср. символику "пыли", "дыма" и "огня" в статье Белого "Апокалипсис в русской поэзии": "Вихрь, поднявшийся в совре­менной России, взметнувший пыль, должен неминуемо создать призрак красного ужаса - облака дыма и огня { ... } Я понял, что дымка, завесившая духовный взор, падет на Россию { ... } Я знал: над человечеством разорвется фейерверк химер" (Весы. 1905 . .N4 С. 13). "
   "
   И про подружку поэт сомневается: "...А другая - в черном... Твоя ли дочь?". (Всё это стихотворение - обращение к Господу: "Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? ...Боже правый!.. // Отврати твой разящий и карающий меч!"). То есть поэт сомневается в принадлежности Господу этой твари.
   А уж Третий... (" Но Третий за ними - за ними следом // Мелькал, неслышный, в луче фонаря...") С ним Блок сталкивался ещё в 901-ом, в период "Стихов о Прекрасной Даме".
   (Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о 901-ом:
   "Любовь Дмитриевна ходила на уроки к М. М. Читау, я же ждал ее выхода, следил за ней и иногда провожал ее до Забалканского с Гагаринской - Литейной (конец ноября, начало декабря). Чаще, чем со мной, она встречалась с кем-то, кого не видела и о котором я знал."
   Подробней о нем будет чуть позже - в стихотворении "Невидимка":
  
   "...Под красной зарей вдалеке
   Гуляет в полях Невидимка.
  
   Танцует над топью болот,
   Кольцом окружающих домы,
   Протяжно зовет и поет
   На голос, на голос знакомый.
  
   Вам сладко вздыхать о любви,
   Слепые, продажные твари?
   Кто небо запачкал в крови?
   Кто вывесил красный фонарик?
  
   И воет, как брошенный пес,
   Мяучит, как сладкая кошка,
   Пучки вечереющих роз
   Швыряет блудницам в окошко...
   16 апреля 1905"
  
   Вот в таком окружении уже и пекарь похож больше не на пекаря, а на Архангела.)
   В первых изданиях эпиграф ещё более настаивал на том же:
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   Варианты Т4 [Четвертая тетрадь беловых автографов стихотворений: "1904. 1905 (до 16 ноября). Стихи Александра Блока". Часть текстов записана рукой Л.Д. Блок (ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 1. Ед. хр. 4). ]
   Эпиграф:
   "В весеннюю полночь колдунья увела девушку за город и там сдала с рук на руки Черту. Но Ангел Утренней Грозы восхитил ее к себе." Латинская рукопись XVI века.
  
   Однако, в общей системе Блока эпиграф - это не ключ к пониманию текста, а ссылка на предшествующую стихотворению сценку. И Блок снял эпиграф. Ведь действие происходит не где-то в средневековьях, а в его собственном иномирье.
  
   "Я вам поведал неземное..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Я вам поведал неземное.
   Я всё сковал в воздушной мгле.
   В ладье - топор. В мечте - герои.
   Так я причаливал к земле.
  
   Скамья ладьи красна от крови
   Моей растерзанной мечты,
   Но в каждом доме, в каждом крове
   Ищу отважной красоты.
  
   Я вижу: ваши девы слепы,
   У юношей безогнен взор.
   Назад! Во мглу! В глухие склепы!
   Вам нужен бич, а не топор!
  
   И скоро я расстанусь с вами,
   И вы увидите меня
   Вон там, за дымными горами,
   Летящим в облаке огня!
   16 апреля 1905
  
  
  
  
  
   Ключ к стихотворению в строке "Назад! Во мглу! В глухие склепы!", которая в черновиках более определена.
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   "...И юношей безогнен взор // Глупцы покинувшие склепы!.."
  
   То есть "Назад! Во мглу!" - это он с презрением призывает возвратиться юношей и "безглазых дев", а не обращается сам к себе. А эти, выбравшиеся на поверхность в Город... Их появление описано раньше:
  
   "Поднимались из тьмы погребов.
   Уходили их головы в плечи.
   Тихо выросли шумы шагов,
   Словеса незнакомых наречий.
  
   Скоро прибыли то'лпы других,
   Волочили кирки и лопаты.
   Расползлись по камням мостовых,
   Из земли воздвигали палаты.
  
   Встала улица, серым полна,
   Заткалась паутинною пряжей.
   Шелестя, прибывала волна,
   Затрудняя проток экипажей.
  
   Скоро день глубоко отступил,
   В небе дальнем расставивший зори.
   А незримый поток шелестил,
   Проливаясь в наш город, как в море...
   10 сентября 1904"
  
   Тогда герой книги надеялся, что это - "новые люди", но его мечты "растерзаны": как у прежних в этом городе весной нечисть измывалась над женщинами ("Обман"):
  
   "В пустом переулке весенние воды
   Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
   Пьяный красный карлик не дает проходу,
   Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
  
   Девушке страшно. Закрылась платочком.
   Темный вечер ближе. Солнце за трубой.
   Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,
   Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.
  
   ...Будто издали невнятно доносятся звуки...
   Где-то каплет с крыши... где-то кашель старика...
   Безжизненно цепляются холодные руки...
   В расширенных глазах не видно зрачка...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Как страшно! Как бездомно! Там, у забора,
   Легла некрасивым мокрым комком.
   Плачет, чтобы ночь протянулась не скоро -
   Стыдно возвратиться с дьявольским клеймом...
   5 марта 1904"
  
   Так и у этих (в предыдущем - "Легенда") сценка - один в один:
  
   На глухую улицу в полночь вышли
   Веселые девушки. Было - две.
  
   Но Третий за ними - за ними следом
   Мелькал, неслышный, в луче фонаря.
   Он был неведом... одной неведом:
   Ей казалось... казалось, близка заря.
  
   ...Ты слышишь, господи? Сжалься! О, сжалься!
   Другая, смеясь, убежала прочь...
   И на улице мертвой, пустынной остались...
   Остались... Третий, она и ночь.
  
   ...Был любовный напиток - в красной пачке кредиток,
   И заря испугалась. Но рукою Судьбы
   Кто-то городу дал непомерный избыток,
   И отравленной пыли полетели столбы.
  
   Подходили соседи и шептались докучно.
   Дымно-сизый старик оперся' на костыль -
   И кругом стало душно... А в полях однозвучно
   Хохотал Невидимка - и разбрасывал пыль
   15 апреля 1905"
  
   Здесь всё бесполезно. Остается только уйти самому. На милую Землю? -
  
   ...И вы увидите меня
   Вон там, за дымными горами...
  
   Ведь "горы" у Блока - это холмы Боблово, где:
  
   "...Всё та же ты, какой цвела когда-то,
Там, над горой туманной и зубчатой,
В лучах немеркнущей зари.
   1 августа 1908"
  
  
  
   Невидимка
  
  
  
  
  
   Веселье в ночном кабаке.
   Над городом синяя дымка.
   Под красной зарей вдалеке
   Гуляет в полях Невидимка.
  
   Танцует над топью болот,
   Кольцом окружающих домы,
   Протяжно зовет и поет
   На голос, на голос знакомый.
  
   Вам сладко вздыхать о любви,
   Слепые, продажные твари?
   Кто небо запачкал в крови?
   Кто вывесил красный фонарик?
  
   И воет, как брошенный пес,
   Мяучит, как сладкая кошка,
   Пучки вечереющих роз
   Швыряет блудницам в окошко...
  
   И ломится в черный притон
   Ватага веселых и пьяных,
   И каждый во мглу увлечен
   Толпой проституток румяных...
  
   В тени гробовой фонари,
   Смолкает над городом грохот...
   На красной полоске зари
   Беззвучный качается хохот...
  
   Вечерняя надпись пьяна
   Над дверью, отво'ренной в лавку...
   Вмешалась в безумную давку
   С расплеснутой чашей вина
   На Звере Багряном - Жена.
   16 апреля 1905
  
  
  
  
  
   - "...над топью болот, // Кольцом окружающих домы..." - это не только реальные болота, окружающие реальный Питер, но и те, по которым он бродил а мареве Ночной фиалки, и те, что мнились ему в миазмах пузырей земли.
   - "Протяжно зовет и поет // На голос, на голос знакомый. - так дети поют на голос любимой певицы.
   - "Вам сладко вздыхать о любви,// Слепые, продажные твари?" - твари тоже все те же, из предыдущих стихов "Города" - "...Серые прохожие усердно проносили // Груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц. Январь 1905", "... ваши девы слепы, // У юношей безогнен взор. 16 апреля 1905 ". Те самые, которые, как чумные крысы, как уэлсовские морлоки:
  
   "...Поднимались из тьмы погребов.
   Уходили их головы в плечи.
   Тихо выросли шумы шагов,
   Словеса незнакомых наречий.
  
   Скоро прибыли то'лпы других,
   Волочили кирки и лопаты.
   Расползлись по камням мостовых...
  
   ...незримый поток шелестил,
   Проливаясь в наш город, как в море...
   10 сентября 1904"
  
   Еще бы! В стихотворении - все тот же Невидимка: "...в полях однозвучно // Хохотал Невидимка - и разбрасывал пыль. 15 апреля 1905"
   - "Кто небо запачкал в крови?" - это о закате, про которые в период стихов о Прекрасной даме он писал: "...закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..." (Ал. Блок. Дневники 18 года о весне 1901)
   - "Кто вывесил красный фонарик?" -
  
   "...Там, на скале, веселый царь
   Взмахнул зловонное кадило,
   И ризой городская гарь
   Фонарь манящий облачила!
   22 февраля 1904"
  
   "...Люди спали. О, люди! Пока не пробудитесь вы, -
   Месяц будет вам - красный, зловещий фонарь,
   Страшный колокол будет вам петь!
   7 ноября 1906"
  
   То есть и здесь ссылка, пояснение для читающих, что не о земном Санкт-Петербурге идёт речь, а о Городе - инфернальном отражении тогдашней нашей столицы, куда вывели Блока его "каменные дороги", который преподнесли ему его двойники.
   Ну и красный фонарь - всем известная отметина борделя.
  
   - "...Мяучит, как сладкая кошка, // Пучки вечереющих роз // Швыряет блудницам в окошко..." - Для Блока той поры всякий секс - это безусловная грязь. Л.Д., чтоб добиться его, после свадьбы даже приворотное зелье ему подмешивала, даже за заговором на любовь к тогдашним гадалкам-экстрасенсам ходила. "Молодость все же бросала иногда друг к другу живших рядом. В один из таких вечеров, неожиданно для Саши и со "злым умыслом" моим произошло то, что должно было произойти - это уже осенью 1904 года." (Блок-Менделеева Л. Д. Были и небылицы.)
   Может, 35-летняя К.М.С., которой достался 17-летний мальчик, позволила себе с ним всё то, чего стеснялась со степенным мужем? Например, поиграть в плохую девочку: "Наказывай, меня! Наказывай!"
   Это я к тому, что "...Жена" - для Блока - термин не только библейский:
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   - "Вмешалась в безумную давку // С расплеснутой чашей вина // На Звере Багряном - Жена." - Апокалипсический образ Великой Блудницы - развращенного Вавилона: "и я увидел жену сидящую на звере багряном. ( ... ) И жена ( ... ) держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее" (Откр. XVII. 3-4)."
  
  
  
  
  
  
   Митинг
  
  
  
  
  
   Он говорил умно и резко,
   И тусклые зрачки
   Метали прямо и без блеска
   Слепые огоньки.
  
   А снизу устремлялись взоры
   От многих тысяч глаз,
   И он не чувствовал, что скоро
   Пробьет последний час.
  
   Его движенья были верны,
   И голос был суров,
   И борода качалась мерно
   В такт запыленных слов.
  
   И серый, как ночные своды,
   Он знал всему предел.
   Цепями тягостной свободы
   Уверенно гремел.
  
   Но те, внизу, не понимали
   Ни чисел, ни имен,
   И знаком долга и печали
   Никто не заклеймен.
  
   И тихий ропот поднял руку,
   И дрогнули огни.
   Пронесся шум, подобный звуку
   Упавшей головни.
  
   Как будто свет из мрака брызнул,
   Как будто был намек...
   Толпа проснулась. Дико взвизгнул
   Пронзительный свисток.
  
   И в звоны стекол перебитых
   Ворвался стон глухой,
   И человек упал на плиты
   С разбитой головой.
  
   Не знаю, кто ударом камня
   Убил его в толпе,
   И струйка крови, помню ясно,
   Осталась на столбе.
  
   Еще свистки ломали воздух,
   И крик еще стоял,
   А он уж лег на вечный отдых
   У входа в шумный зал...
  
   Но огонек блеснул у входа...
   Другие огоньки...
   И звонко брякнули у свода
   Взведенные курки.
  
   И промелькнуло в беглом свете,
   Как человек лежал,
   И как солдат ружье над мертвым
   Наперевес держал.
  
   Черты лица бледней казались
   От черной бороды,
   Солдаты, молча, собирались
   И строились в ряды.
  
   И в тишине, внезапно вставшей,
   Был светел круг лица,
   Был тихий ангел пролетавший,
   И радость - без конца.
  
   И были строги и спокойны
   Открытые зрачки,
   Над ними вытянулись стройно
   Блестящие штыки.
  
   Как будто, спрятанный у входа
   За черной пастью дул,
   Ночным дыханием свободы
   Уверенно вздохнул.
   10 октября 1905
  
  
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   27 сентября [1905 г.] мать Блока сообщала Андрею Белому: "В эти дни мы с Сашей предаемся бурным гражданским чувствам." Однако М.А. Бекетова вспоминала, что митинги Блок "посещал мало и только как наблюдатель. Отношение его к этому делу с полнотою выражено в его стихотворении "Митинг"" (Бекетова. С. 97). Герой стих. "Митинг" некоторыми чертами напоминает оратора, описанного Блоком в письме к матери от 27 августа 1905 г.: "От речей и возбуждения он почти сумасшедший, и жизнь его хороша, потому что он сыплет темными для себя фразами об "эмпириокритицизме", но заметно и ясно, что сгорает совсем не этим, а настоящим".
   "
   Но стихотворение не об этом. В предыдущей книге "Разные стихотворения" Блок описывал, как он в реальной жизни... ну, насколько Блок был в ладах с реальностью! - пытался обитать в мире вне своего служения, без ожидания "Ее прибытия", в пьесе "Король на площади" он показал вариант, когда корабли всё-таки прибывают и вот, вариант из мира, куда привели его "каменные дороги"... Всюду одно и то же.
   В пьесе:
  
   "
   Поэт
  
   Счастье с нами! Корабли пришли! Свободен!
  
   Он начинает свое последнее восхождение по ступеням террасы. С каждым шагом его растет ярость толпы. С каждым шагом Дочь Зодчего сверху приветствует его взорами.
  
   ...Поэт (на последней ступени)
  
   Здравствуй, небо!
  
   Дочь Зодчего
  
   Выше! Выше! Минуя меня, ты идешь к Отцу!
  
   В тот же миг разъяренная толпа хлынула на ступени за Поэтом. Снизу расшатываются колонны. Вой и крики. Терраса рушится, увлекая за собою Короля, Поэта, Дочь Зодчего, часть народа. Ясно видно, как в красном свете факелов люди рыщут внизу, разыскивая трупы, поднимают каменный осколок мантии, каменный обломок торса, каменную руку.
   "
  
   В жизни:
  
   " ... Прямо в грудь
   Штык наточенный направлен.
   Кто-то крикнул: "Будь прославлен!"
   Кто-то шепчет: "Не забудь!"
  
   Но и там, где, предполагалась, что всё - иное, всё - точно такое же:
  
   ...И человек упал на плиты
   С разбитой головой.
  
   Не знаю, кто ударом камня
   Убил его в толпе,
  
   ...И звонко брякнули у свода
   Взведенные курки.
  
   И промелькнуло в беглом свете,
   Как человек лежал,
   И как солдат ружье над мертвым
   Наперевес держал.
  
   Черты лица бледней казались
   От черной бороды,
   Солдаты, молча, собирались
   И строились в ряды.
  
   ...И были строги и спокойны
   Открытые зрачки,
   Над ними вытянулись стройно
   Блестящие штыки.
  
  
  
  
  
   "Вися над городом всемирным..."
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Вися над городом всемирным,
   В пыли прошедшей заточен,
   Еще монарха в утре лирном
   Самодержавный клонит сон.
  
   И предок царственно-чугунный
   Всё так же бредит на змее,
   И голос черни многострунный
   Еще не властен на Неве.
  
   Уже на до'мах веют флаги,
   Готовы новые птенцы,
   Но тихи струи невской влаги,
   И слепы темные дворцы.
  
   И если лик свободы явлен,
   То прежде явлен лик змеи,
   И ни один сустав не сдавлен
   Сверкнувших колец чешуи.
   18 октября 1905
  
  
  
  
  
  
   Первая строфа: самое раннее утро, и сегодняшнего самодержца ещё "клонит сон".
   Вторая строфа: так как день ещё не наступил, то Городом управляет Медный всадник - здесь отсыл к стихотворению "Петр" - второе произведение, вторая глава книги "Город":
  
   "Он спит, пока закат румян.
  
   ...Сойдут глухие вечера,
   ...В руке протянутой Петра
   Запляшет факельное пламя.
  
   ...Он будет город свой беречь,
   И, заалев перед денницей,
   В руке простертой вспыхнет меч
   Над затихающей столицей."
  
   Правда, это "бережение" довольно странно:
  
   "...Там, на скале, веселый царь
   Взмахнул зловонное кадило,
   И ризой городская гарь
   Фонарь манящий облачила!"
  
   Вот оно-то и обозначено термином "всё так же бредит на змее"
   "...все так же" - как и всю ночь;
   "...на змее" - на памятнике под ногами коня - змея. В стихотворении "Петр" она - тоже действующий персонаж:
  
   "...И с тихим свистом сквозь туман
   Глядится Змей, копытом сжатый.
  
   Сойдут глухие вечера,
   Змей расклубится над домами..."
  
   Из Примечаний к стихотворению "Петр" в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   - "Змей расклубится над домами. - Ср. запись в дневнике Е.П. Иванова[друг Блока, с которым он тогда много общался ]: "Аспид же есть то проклятие небесное, которое висит над городом, над нами"
   "
  
   Ночной Царь и Змей были почти на равных. И в заглавном стихотворении их равенство упрочено:
  
   ...явлен лик змеи,
   И ни один сустав не сдавлен
   Сверкнувших колец чешуи.
  
   Повторю, что речь идет не о земном Санкт-Петербурге. Блок по-прежнему - в одном из его - города - темном отражении. Что следует и из его - стихотворения - расположения в книге "Город", которая вся о нем - об отражении, и определением в первой строке: "град всемирный". Всё-таки реальный Питер до "всемирного" и в царские времена не дотягивал.
   В Примечаниях об этом сказано: что здесь у Блока иносказание, что здесь град Петров сравнивается с Римом. Но это не иносказание, а иномирье.
  
   В стихотворении намекается на предстоящий бунт во имя свободы, и на то, что он - обречен. Ведь бунтари - птенцы, змея же изготовилась к броску на их гнездо. А какие шансы у птенцов против гадюки?
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Написано 18 октября, в день обнародования манифеста "Об усовершенствовании государственного порядка", вводившего в России конституцию и провозгласившего свободу слова, совести, собраний и союзов. События этого дня описаны в дневнике Е.В. Иванова: "Конституция объявлена, флаги и манифестация с четырьмя свободами..."
   (Иванов Е.П. Записи об Александре Блоке. (1905) // БС-1. С. 397)
  
   - "... Готовы новые птенцы ... - ...Сподвижников Петра I Пушкин в поэме "Полтава" называет "птенцы гнезда Петрова" .
   - "...И ни один сустав не сдавлен // Сверкнувших колец чешуи. - Ср. в стих. "Петр": "змей, копытом сжатый." М.О. Лопатто в докладе "Проблема "Медного всадника"" заметил: "Петербуржец Блок, внимательно изучивший монумент, нашел, что змей не попран, а только вьется у ног коня" (цит. по: Осповат АЛ., Тименчик Р.Д. "Печальну повесть сохранить ... " М., 1985. С. 169).
   "
  
   В Примечаниях подробно расписано, что происходило в мире, который мы считаем единственно реальным, но я приведу ещё пару цитату.
   Ал. Блок. "О современном состоянии русского символизма":
   " ... символист уже изначала - теург, то есть обладатель тайного знания, за которым стоит тайное действие...
   ...Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак...
   Переживающий все это - уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками")...
   ...он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой - вздох моря, третий - аметист, четвертый - священного скарабея, крылатый глаз...
   ...Ценность этих исканий состоит в том, что они-то и обнаруживают с очевидностью объективность и реальность "тех миров"; здесь утверждается положительно, что все миры, которые мы посещали, и все события, в них происходившие, вовсе не суть "наши представления", то есть что "теза" и "антитеза" имеют далеко не одно личное значение. Так, например, в период этих исканий оценивается по существу русская революция, то есть она перестает восприниматься как полуреальность, и все ее исторические, экономические и т.п. частичные причины получают свою высшую санкцию; в противовес суждению вульгарной критики о том, будто "нас захватила революция", мы противопоставляем обратное суждение: революция совершалась не только в этом, но и в иных мирах; она и была одним из проявлений помрачения золота и торжества лилового сумрака, то есть тех событий, свидетелями которых мы были в наших собственных душах. Как сорвалось что-то в нас, так сорвалось оно и в России.
   ...Реальность, описанная мною, - единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали.
   За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним."
  
   Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. К метаистории русской культуры. Глава 5. Падение вестника:
   "...Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, -- но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это -- тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" -- уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного -- цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды -- жертвенник-дворец-капище -- выступит из мутной лунной тьмы. Это -- Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, -- но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга."
  
  
   "Еще прекрасно серое небо..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Еще прекрасно серое небо,
   Еще безнадежна серая даль.
   Еще несчастных, просящих хлеба,
   Никому не жаль, никому не жаль!
  
   И над заливами голос черни
   Пропал, развеялся в невском сне.
   И дикие вопли: "Свергни! О, свергни!"
   Не будят жалости в сонной волне...
  
   И в небе сером холодные светы
   Одели Зимний дворец царя,
   И латник в черном* не даст ответа,
   Пока не застигнет его заря.
  
   Тогда, алея над водной бездной,
   Пусть он угрюмей опустит меч,
   Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной
   За древнюю сказку мертвым лечь...
   18 октября 1905
  
  
   * - Статуя на кровле Зимнего дворца (Прим. А. Блока)
  
  
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   "
   После 16: (17-18) [то есть начало ещё одной, дополнительной, строфы]:
  
   Я - латник, ниц опустивший взоры,
   Рука сжимает еще рукоять...
   "
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Как и предшествующее стихотворение, является откликом на манифест "17 окґтября 1905 года", "Помню, - писал С.М. Городецкий в мемуарах о Блоке, - как значительно читал он стихотворение, ( ... ) где говорится о рыцаре на крыше Зимнего дворца, склонившем свой меч" (Воспоминания, I. С. 329-330).
   Впервые образ латника появляется в письме к Е.П. Иванову, отправленном накануне провозглашения манифеста. "Все дни брожу по городу и смотрю кругом, - пишет поэт. - ( ... ) На Зимнем дворце теперь можно наблюдать на крыше печального латника с опущенным мечом. Острый профиль его грустит на сером небе. Петербург упоительнее всех городов мира, я думаю, в эти октябрьские дни" (Письма к Е. Иванову. С. 43; см. также; Воспоминания, I. С. 438)."
   Напомню отношение Блока ко всем этим революциям:
  
   "Душа молчит. В холодном небе
   Всё те же звезды ей горят.
   Кругом о злате иль о хлебе
   Народы шумные кричат...
   Она молчит, - и внемлет крикам,
   И зрит далекие миры...
   3 февраля 1901 г."
  
   (Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
   "...Звезды - все те же, народы (не народ) - все те же, но душа, молча, уже готовит чудные дары своим богам в одиночестве. Она умащена, ловит зов другой души.")
  
   И:
   "Так, например, в период этих исканий оценивается по существу русская революция, то есть она перестает восприниматься как полуреальность, и все ее исторические, экономические и т.п. частичные причины получают свою высшую санкцию; в противовес суждению вульгарной критики о том, будто "нас захватила революция", мы противопоставляем обратное суждение: революция совершалась не только в этом, но и в иных мирах; она и была одним из проявлений помрачения золота и торжества лилового сумрака, то есть тех событий, свидетелями которых мы были в наших собственных душах. Как сорвалось что-то в нас, так сорвалось оно и в России."
   Ал. Блок. "О современном состоянии русского символизма"
  
   То есть для него, скорее всего это, выглядело как нашествие "дикой черни" - морлоков его Города.
  
  
  
  
  
   "Ты проходишь без улыбки..."
  
  
  
  
  
   ***
  
   Ты проходишь без улыбки,
   Опустившая ресницы,
   И во мраке над собором
   Золотятся купола.
  
   Как лицо твое похоже
   На вечерних богородиц,
   Опускающих ресницы,
   Пропадающих во мгле...
  
   Но с тобой идет кудрявый
   Кроткий мальчик в белой шапке,
   Ты ведешь его за ручку,
   Не даешь ему упасть.
  
   Я стою в тени портала,
   Там, где дует резкий ветер,
   Застилающий слезами
   Напряженные глаза.
  
   Я хочу внезапно выйти
   И воскликнуть: "Богоматерь!
   Для чего в мой черный город
   Ты Младенца привела?"
  
   Но язык бессилен крикнуть.
   Ты проходишь. За тобою
   Над священными следами
   Почивает синий мрак.
  
   И смотрю я, вспоминая,
   Как опущены ресницы,
   Как твой мальчик в белой шапке
   Улыбнулся на тебя.
   29 октября 1905
  
  
  
   - "Я стою в тени портала..." - Порта?л (англ. portal от лат. porta "ворота"): Портал - главный вход большого архитектурного сооружения. (Википедия).
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
  
   "
   Между 12 и 13:
   Сколько материнской ласки
   В этом женственном движеньи
   Сколько кротости смиренной
   В голубых его oчax.
   "
  
   Ключевая фраза стихотворения... даже меньше - ключевые слова: "мой город". То есть мы по-прежнему находимся в его "Городе" - в одном из темных отражений Санкт-Петербурга, в который посреди митингов черни (см. предыдущие стихотворения) нежданно-негаданно заглянула Святая Мать.
   Первоначально эта иномирность, экзотичность подчеркивалось названием - "Romancero".
   ("Романсеро - сборник испанских романсов, разновидность народной баллады (поется повествовательно)... Они заимствуют такие темы, как война, честь, аристократия и героизм, из эпической поэзии, особенно средневекового кантара де геста и рыцарского романа, и часто претендуют на историчность". Википедия.)
   Вот и здесь претензия на историчность факта происшествия в экзотической земле в его - не нашем! - Городе.
   Но потом Блок все подсказки - и не только здесь - убрал.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Критик Н.Я. Абрамович поделился впечатлением от чтения стихотворения с концертной эстрады: "Я слышал от Блока Romancero одну из самых художественно-совершенных его вещей. И поразительная гармония между строками и неподвижным, напряженно-окованным поэтом, читавшим их, дала мне новое, отдельное наслаждение. От автора явственно исходило сильное и оковывающее веяние его спрятанного, затаенного "Я". Не верить ему было нельзя" (Арский [Абрамович Н.Я.]. Галерея современников // Отдых. 1908 . М 2. 23.
   "
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Перстень-страдание
  
  
  
  
  
   Шел я по улице, горем убитый.
   Юность моя, как печальная ночь,
   Бледным лучом упадала на плиты,
   Гасла, плелась, и шарахалась прочь.
  
   Горькие думы - лохмотья печалей -
   Нагло просили на чай, на ночлег,
   И пропадали средь уличных далей,
   За вереницей зловонных телег.
  
   Господи боже! Уж утро клубится,
   Где, да и как этот день проживу?..
   Узкие окна. За ними - девица.
   Тонкие пальцы легли на канву.
  
   Локоны пали на нежные ткани -
   Верно, работала ночь напролет...
   Щеки бледны от бессонных мечтаний,
   И замирающий голос поет:
  
   "Что' я сумела, когда полюбила?
   Бросила мать и ушла от отца...
   Вот я с тобою, мой милый, мой милый...
   Перстень-Страданье нам свяжет сердца.
  
   Что' я могу? Своей алой кровью
   Нежность мою для тебя украшать...
   Верностью женской, вечной любовью
   Перстень-Страданье тебе сковать".
   30 октября 1905
  
  
  
  
  
   - "...средь уличных далей, // За вереницей зловонных телег..." -
  
  
   - "Тонкие пальцы легли на канву -
   "Канва? (фр. canevas) -- сетчатая хлопчатобумажная (иногда льняная) ткань. Применяется как основа или трафарет при вышивании, иногда как прокладочный материал в одежде.
   ... Это жесткая ткань, нити жестко вплетены одна в другую, такое переплетение создает хорошо обозначенные квадраты, которые легко считать. Канва равномерного переплетения плотнее, без четко обозначенных квадратов. Вышивают на ней через 3-4 нити."
   Википедия
  
   Перстень-страдание - это вышивка. См. в черновиках:
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
   "21: Вот я могу твоей алой кровью
   22: Верность мою для тебя украшать.
   23: Нежностью женской, любовью лукавой
   24: Перстень Страданье соткан тебе."
  
   То есть здесь не бедная девица, ночь напролет просидевшая над срочным заказом, а ещё одна ведьма , которая кровью - своей ли, как чистовике, или парня, как в первоначальном варианте, исконным женским колдовством - вышивкой - наколдовывавшая влюбленному в неё - Страданье.
   - "Тонкие пальцы легли на канву. // Локоны пали на нежные ткани..." - такая вся из себя трепетная, но вот ещё одна, оставшаяся в черновиках, строфа, ее обращение к нищему - герою первых строф:
  
   После 24: (25-28):
   "Сердце мое, приживальщик убогий!
   Слушай же девичью песню, вникай.
   После, коль можешь, зловонной дорогой
   Снова шататься и плакать ступай!"
  
   "Если сможешь..." - если и тебя нечаянно не затянет колдование... Но уж тогда:
  
   (29-32):
  
   "...Только не смей разрыдаться у окон,
   Здесь тишина. Здесь святыня жива.
   Низко спустился задумчивый локон ...
   Нищий! Не смей нарушать Торжества!"
  
   То есть - пошел вон отсюда! Плакать он еще здесь будет! Нечего было за бедной девушкой подглядывать!
  
   Технологически, по сюжету - это ещё одно приключение его двойника, ещё одна сценка в его Городе. Ещё один персонаж, который... точь в точь, как в его творчестве - как его Сольвейг, как дева из "В серебре росы трава...", или ведьма из стихотворения чуть дальше - "Лазурью бледной месяц плыл". Сравните:
  
   Одна - Сольвейг:
  
          "В темных провалах, где дышит гроза,
        Вижу зеленые злые глаза.

        Ты ли глядишь, иль старуха-сова?"
  
   Другая:
  
   "...Я склонился. Улыбнись.
                Я прошу тебя: очнись.
                Месяц залил светом высь.

                Вдалеке поют ручьи.
                Руки белые твои -
                Две холодные змеи."
  
   Следующая:
   "...Ты, безымянная! Волхва
   Неведомая дочь!
   Ты нашептала мне слова,
   Свивающие ночь."
  
   И, конечно, же все эти женщины Города, актриса, изгнанная, ведьма - это подходы, наброски, этюды, последовательные приближения к главному образу Тома II - к Незнакомке.
  
  
   Сытые
  
  
  
  
  
   Они давно меня томили:
   В разгаре девственной мечты
   Они скучали, и не жили,
   И мяли белые цветы.
  
   И вот - в столовых и гостиных,
   Над грудой рюмок, дам, старух,
   Над скукой их обедов чинных -
   Свет электрический потух.
  
   К чему-то вносят, ставят свечи,
   На лицах - желтые круги,
   Шипят пергаментные речи,
   С трудом шевелятся мозги.
  
   Так - негодует всё, что сыто,
   Тоскует сытость важных чрев:
   Ведь опрокинуто корыто,
   Встревожен их прогнивший хлев!
  
   Теперь им выпал скудный жребий:
   Их дом стоит неосвещен,
   И жгут им слух мольбы о хлебе
   И красный смех чужих знамен!
  
   Пусть доживут свой век привычно -
   Нам жаль их сытость разрушать.
   Лишь чистым детям - неприлично
   Их старой скуке подражать.
   10 ноября 1905
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   ...позднейшая карандашная приписка Блока: "(скверное стихотворение)".
  
   В примеч. к II2 [Блок А. Собрание стихотворений. Кн. 2. Нечаянная Радость (1904-1906). 2-е изд., дол. М.: Мусагет, 1912.] Блок указал, что "стих(отворение) внушено октябрьскими забастовками 1905 года в Петербурге". В них принимали участие рабочие электростанций, поэтому во время забастовок город нередко оставался без освещения.
   Ср.: "Петербург. 16.Х. ( ... ) Электричество горит только на некоторых улицах, но большая часть проводов перерезана. Так, половина Невского освещается электрическими фонарями, а другая - большим прожектором, взятым из складов морского ведомства" (Обнинский В. Полгода русской революции, Сб. материалов к истории русской революции. М., 1906. Вьш. 1. С. 34).
  
   - "... И мяли белые цветы" - Образ восходит к стих. Вл. Соловьева "Белые колокольчики" (1899). В московском кружке соловьевцев он воспринимался как "символ белых, мистических устремлений к грядущему" (Белый, 1. С. 145); ср. в стих. Андрея Белого "Знаю" (1901), посвященном О.М. Соловьевой: "Белые к сердцу цветы я // вновь прижимаю невольно".
   "
  
   Владимир Соловьев. "Белые колокольчики":
  
   "Сколько их расцветало недавно,
   Словно белое море в лесу!..
  
   ..."Мы живем, твои белые думы,
   У заветных тропинок души.
   Бродишь ты по дороге угрюмой,
   Мы недвижно сияем в тиши.
  
   Нас не ветер берег прихотливый,
   Мы тебя сберегли бы от вьюг...""
  
   Андрей Белый. "Знаю":
  
   ...Белые к сердцу цветы я
   вновь прижимаю невольно.
  
   Эти мечты золотые,
   эти улыбки святые
   в сердце вонзаются больно...
  
   Белые к сердцу цветы я
   вновь прижимаю невольно.
   август 1901 г.
  
  
   Блок физиологически не переносил мещан. Вот из его дневника:
  
   "26 (13) февраля [1918 г.], ночь.
   Я живу в квартире, а за тонкой перегородкой находится другая квартира, где живет буржуа с семейством (называть его по имени, занятия и пр. - лишнее). Он обстрижен ежиком, расторопен, пробыв всю жизнь важным чиновником, под глазами - мешки, под брюшком тоже, от него пахнет чистым мужским бельем, его дочь играет на рояли, его голос - тэноришка - раздается за стеной, на лестнице, во дворе у отхожего места, где он распоряжается, и пр. Везде он.
   Господи, боже! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли. Он такое же плотоядное двуногое, как я. Он лично мне еще не делал зла. Но я задыхаюсь от ненависти, которая доходит до какого-то патологического истерического омерзения, мешает жить.
   Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать; лучше я или еще хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана."
  
   Касательно заглавного стихотворения, повторю, что весь раздел "Город" - о "Городе всемирном", а не о земном Питере. И вот это сопоставление: в исконном городе забастовки, и в его отражении сытые тоже остались без электричества... Всюду одно и то же:
  
   " ...Исхода нет.
  
   Умрешь - начнешь опять сначала,
   И повторится все, как встарь:
   Ночь, ледяная рябь канала,
   Аптека, улица, фонарь.
   1914"
  
   Исхода нет. И никакие "каменные дороги" вывести к истинно новому не могут. И здесь, в этих электрических снах наяву, с электричеством случилась забастовка.
  
   "Лазурью бледной месяц плыл..."
  
  
  
  
   * * *
  
   Лазурью бледной месяц плыл
   Изогнутым перстом.
   У всех, к кому я приходил,
   Был алый рот крестом.
  
   Оскал зубов являл печаль,
   И за венцом волос
   Качалась мерно комнат даль,
   Где властвовал хаос.
  
   У женщин взор был тускл и туп,
   И страшен был их взор:
   Я знал, что судороги губ
   Открыли их позор,
  
   Что пили ночь и забытье,
   Но день их опалил...
   Как страшно мирное жилье
   Для тех, кто изменил!
  
   Им смутно помнились шаги,
   Падений тайный страх,
   И плыли красные круги
   В измученных глазах.
  
   Меня сжимал, как змей, диван,
   Пытливый гость - я знал,
   Что комнат бархатный туман
   Мне душу отравлял.
  
   Но, душу нежную губя,
   В себя вонзая нож,
   Я в муках узнавал тебя,
   Блистательная ложь!
  
   О, запах пламенный духов!
   О, шелестящий миг!
   О, речи магов и волхвов!
   Пергамент желтых книг!
  
   Ты, безымянная! Волхва
   Неведомая дочь!
   Ты нашептала мне слова,
   Свивающие ночь.
   Январь 1906
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   В РЭ II2...[ Блок А. Собрание стихотворений. Кн. 2. Нечаянная Радость (1904-1906). 2-е изд., дол. М.: Мусагет, 1912.] под текстом та же датировка, что и в Т5 [Пятая тетрадь беловых автографов стихотворений]: - "1905-1906, январи".
   "
  
   В биографической основе, здесь, очевидно, его личный горький опыт этого нескончаемого января: он, Л.Д., Андрей Белый:
  
   У женщин взор был тускл и туп,
   И страшен был их взор:
   Я знал, что судороги губ
   Открыли их позор,
  
   Что пили ночь и забытье,
   Но день их опалил...
   Как страшно мирное жилье
   Для тех, кто изменил!
  
   Он пытался сбежать от всего этого и в творчество - в котором сотворил Незнакомку, и в другой Город, то есть в чужой мир, но всюду - одно и тоже: или грязные женщины или... "Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это - дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового..." (А.А. Блок. О современном состоянии русского символизма.)
   В этом стихотворении - ещё одно приближение к "дьявольскому сплаву" - уже появились "пламенные духи" и "шелестящие миги", то есть миги, наполненные шелестами - ниспадающих? - платьев...
   Но страшно мирное житье не только тем, кто изменил, но ещё хуже тем - кому.
  
  
  
  
  
  
   "Твое лицо бледней, чем было..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Твое лицо бледней, чем было
   В тот день, когда я подал знак,
   Когда, замедлив, торопила
   Ты легкий, предвечерний шаг.
  
   Вот я стою, всему покорный,
   У немерцающей стены.
   Что' сердце? Свиток чудотворный,
   Где страсть и горе сочтены!
  
   Поверь, мы оба небо знали:
   Звездой кровавой ты текла,
   Я измерял твой путь в печали,
   Когда ты падать начала.
  
   Мы знали знаньем несказанным
   Одну и ту же высоту
   И вместе пали за туманом,
   Чертя уклонную черту.
  
   Но я нашел тебя и встретил
   В неосвещенных воротах,
   И этот взор - не меньше светел,
   Чем был в туманных высотах!
  
   Комета! Я прочел в светилах
   Всю повесть раннюю твою,
   И лживый блеск созвездий милых
   Под черным шелком узнаю!
  
   Ты путь свершаешь предо мною,
   Уходишь в тени, как тогда,
   И то же небо за тобою,
   И шлейф влачишь, как та звезда!
  
   Не медли, в темных тенях кроясь,
   Не бойся вспомнить и взглянуть.
   Серебряный твой узкий пояс -
   Сужденный магу млечный путь.
   Март 1906
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
   "
   Заглавие Незнакомке
   Эпиграф Глухие тайны мне поручены.
   Незнакомка
   "
  
   Эпиграф из стихотворения "Незнакомка", название "Незнакомке"...
   Напомню, что эпиграф у Блока - это ссылка на повод к стихотворению, на предшествующую стихотворению сцену. То есть сначала надо бы прочитать, как "По вечерам над ресторанами // Горячий воздух дик и глух...", а потом данное объяснение, откуда взялась дама в шелках и при шляпе с " траурными перьями ".
   Таким образом сюжет книги "Город" становится ещё ближе к пьесе "Незнакомка":
  
   "...Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями... В воздухе порхает и звездится снег.
  
   Звездочет (на мосту)
  
   Ночь полнозвездная светла.
   У взора - только два крыла.
   Но счет звездам вести нельзя -
   Туманна млечная стезя,
   И бедный взор туманится...
   Кто этот пьяница?
  
   Два дворника волокут под руки пьяного Поэта.
  
   Разъяренные дворники
  
   Он - посетитель кабачка,
   И с ним расправа коротка!
   Эй, Ванька, дай ему щелчка!
   Эй, Васька, дай ему толчка!
  
   Волокут Поэта дальше.
  
   Звездочет
  
   Восходит новая звезда.
   Всех ослепительней она.
   Недвижна темная вода,
   И в ней звезда отражена.
   Ах! падает, летит звезда...
   Лети сюда! сюда! сюда!
  
   По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным - темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет."
   "Корабли" здесь из предыдущей пьесы - "Король на площади". Там они - действующие персонажи: Город ждал их прибытия, они должны были привезти... Что, кого они должны привезти пояснялось в неоконченной поэме "Ее прибытие", а уж что привезли на деле, осталось неизвестным: Прекрасная Дама "...не ездит на пароходе".
  
   Заглавие и эпиграф создают замкнутое кольцо, которое, может и задумывалось поначалу, но в итоге Блок убрал и то, и другое.
  
   Напомню, что через четыре года в небе над Землею появится необычайно яркая - дневная комета...
   "...Большая январская комета 1910 года, или Дневная комета (англ. Daylight comet, то есть видимая при свете дня), официальное обозначение C/1910 A1 -- яркая комета, появившаяся в январе 1910 года. По яркости превзошла Венеру.
   0x01 graphic
   Комета достигла перигелия 17 января и была видна средь бела дня с величиной -5.0.
   После перигелия его величина резко снизилась по мере того, как он переместился в небеса Северного полушария. Но великолепный пылевой хвост компенсировал затемнение, и к началу февраля он растянулся до 50®. ( https://hightech.fm/2021/04/01/great-comet )
  
  
   Да, а Ванька, которому предлагали дать щелчка поэту, ещё появится - в поэме "12":
  
   "- А Ванька с Катькой - в кабаке...
   - У ей керенки есть в чулке!
  
   - Ванюшка сам теперь богат...
   - Был Ванька наш, а стал солдат!
  
   - Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
   Мою, попробуй, поцелуй!"
  
   Именно этот Ванька и подставит бедную "Катьку" под пули:
  
   "...Опять навстречу несется вскачь,
   Летит, вопит, орет лихач...
  
   Стой, стой! Андрюха, помогай!
   Петруха, сзаду забегай!..
  
   Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
   Вскрутился к небу снежный прах!..
  
   Лихач - и с Ванькой - наутек...
   Еще разок! Взводи курок!..
  
   Трах-тарарах! Ты будешь знать,
   Как с девочкой чужой гулять!..
  
   Утек, подлец! Ужо, постой,
   Расправлюсь завтра я с тобой!
  
   А Катька где? - Мертва, мертва!
   Простреленная голова!"
  
   А начиналось всё так красиво:
  
   ...Но я нашел тебя и встретил
   В неосвещенных воротах,
   И этот взор - не меньше светел,
   Чем был в туманных высотах!
  
   Незнакомка
  
  
  
  
  
   По вечерам над ресторанами
   Горячий воздух дик и глух,
   И правит окриками пьяными
   Весенний и тлетворный дух.
  
   Вдали, над пылью переулочной,
   Над скукой загородных дач,
   Чуть золотится крендель булочной,
   И раздается детский плач.
  
   И каждый вечер, за шлагбаумами,
   Заламывая котелки,
   Среди канав гуляют с дамами
   Испытанные остряки.
  
   Над озером скрипят уключины,
   И раздается женский визг,
   А в небе, ко всему приученный,
   Бессмысленно кривится диск.
  
   И каждый вечер друг единственный
   В моем стакане отражен
   И влагой терпкой и таинственной,
   Как я, смирён и оглушен.
  
   А рядом у соседних столиков
   Лакеи сонные торчат,
   И пьяницы с глазами кроликов
   "In vino veritas!" кричат.
  
   И каждый вечер, в час назначенный
   (Иль это только снится мне?),
   Девичий стан, шелками схваченный,
   В туманном движется окне.
  
   И медленно, пройдя меж пьяными,
   Всегда без спутников, одна,
   Дыша духами и туманами,
   Она садится у окна.
  
   И веют древними поверьями
   Ее упругие шелка,
   И шляпа с траурными перьями,
   И в кольцах узкая рука.
  
   И странной близостью закованный,
   Смотрю за темную вуаль,
   И вижу берег очарованный
   И очарованную даль.
  
   Глухие тайны мне поручены,
   Мне чье-то солнце вручено,
   И все души моей излучины
   Пронзило терпкое вино.
  
   И перья страуса склоненные
   В моем качаются мозгу,
   И очи синие бездонные
   Цветут на дальнем берегу.
  
   В моей душе лежит сокровище,
   И ключ поручен только мне!
   Ты право, пьяное чудовище!
   Я знаю: истина в вине.
   24 апреля 1906. Озерки
  
  
  
  
  
   Ал. Блок. Из примечаний к первой книге "Собрания стихотворений" 1911-ого года:
   "Точно указано время и место писания под стихотворениями, которые я хочу подчеркнуть."
   В Томе I время и место указано у стихотворений, описывающих "острые мистические переживания".
   И здесь - не "фантастический реализм, здесь незамутненная мистика.
  
   Интересная деталь:
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
   Статья по этому стихотворению отсутствует.
  
   Ни других редакций, ни других вариантов, даже правок нет?
   Все пятьдесят две строчки, всё стихотворение вырвалось как единый вздох? Или всю работу над ним Блок "запечатал" - провел на каких-то отдельных листочках и их сжег?
  
   Впечатление на современников стихотворение произвело оглушающее.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   "Блок - поэт "Златокудрой царевны" - был дорог немногим, - констатировал С. Соловьев, - Блок "Незнакомки" стал любимцем толпы" (Письма Александра Блока, Л., 1925. С. 32).
   Большое число мемуаристов (С. Городецкий, К. Чуковский, В. Зоргенфрей, В. Страже в и др.) вспоминают о чтении автором "Незнакомки". "Его голос, - писал С. Штейн, - звучал глухо, что сообщало его декламации особенно таинственный, сокровенный смысл. ( ... ) Это чтение был повторный процесс творчества" (Воспоминания, 1. С. 192;
   "
  
   Из "Воспоминаний Корнея Чуковского о Блоке". Часть 2:
   "Я помню ту ночь, перед самой зарёй, когда он впервые прочитал "Незнакомку", -- кажется, вскоре после того, как она была написана им. Читал он её на крыше знаменитой башни Вячеслава Иванова, поэта-символиста, у которого каждую среду собирался для всенощного бдения весь артистический Петербург.
   Из башни был выход на пологую крышу, и в белую петербургскую ночь мы, художники, поэты, артисты, опьянённые стихами и вином -- а стихами опьянялись тогда, как вином, -- вышли под белесое небо, и Блок, медлительный, внешне спокойный, молодой, загорелый (он всегда загорал уже ранней весной), взобрался на большую железную раму, соединявшую провода телефонов, и по нашей неотступной мольбе уже в третий, в четвёртый раз прочитал эту бессмертную балладу своим сдержанным, глухим, монотонным, безвольным, трагическим голосом.
   И мы, впитывая в себя её гениальную звукопись, уже заранее страдали, что сейчас её очарование кончится, а нам хотелось, чтобы оно длилось часами, и вдруг, едва только произнёс он последнее слово, из Таврического сада, который был тут же, внизу, какой-то воздушной волной донеслось до нас многоголосое соловьиное пение. И теперь всякий раз, когда, перелистывая сборники Блока, я встречаю там стихи о Незнакомке, мне видится: квадратная железная рама на фоне петербургского белесого неба, стоящий на её перекладине молодой, загорелый, счастливый своим вдохновением поэт и эта внезапная волна соловьиного пения, в котором было столько родного ему."
  
   Современники перечисляют реальные детали, упомянутые в тексте:
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   После поездки с Блоком в Озерки Е.П. Иванов записал рассказ поэта о том, как было написано стихотворение:
   "Заехали в Озерки ( ... ) Пошли на озеро, где "скрипят уключины" и "визг женский". В Шувалово прошли. ( ... ) Потом Саша с какой-то нежностью ко мне, как Вергилий к Данте, указывал на "позолоченный" "крендель булочной" на вывеске кафе. Все это он показал с большой любовью. Как бы желая ввести меня в тот путь, ( ... ) которым велся он тогда в тот вечер, когда появилась Незнакомка. Наконец, привел на вокзал озерконский ( ... ) Из большого венецианского окна видны "шлагбаумы", на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога ( ... ) поезда часто проносятся мимо ( ... ) Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне незнакомки. ( ... ) Я начинаю почти видеть ее. Черное платье, точно она, или вернее весь стан ее прошел в окне, как пиковая дама перед Германом" (БС-1. С. 406)."
  
   - "Iп vino veгitas!" кричат. - Истина в вине! (лат.). - Источник этого крылатого выражения - сочинение Плиния Старшего "Естественная история". XIV. 28.
   "
  
   Соответственно в Незнакомке видели местную проститутку - странным образом не веря самому Блоку.
   Но, во-первых, стихотворение расположено в разделе "Город", который весь - описание отнюдь не земного Питера.
  
   Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. К метаистории русской культуры. Глава 5. Падение вестника:
   "...город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, -- но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это -- тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" -- уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного -- цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды -- жертвенник-дворец-капище -- выступит из мутной лунной тьмы. Это -- Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, -- но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга."
  
   Блок и в этом стихотворении оставил намёк на то: "Иль это только снится мне?".
   И все эти "испытанные остряки" - это всё те же, описанные ранее, немного отмытые и напялившие "котелки", морлоки, как чумные крысы, выползшие на свет:
  
   "Поднимались из тьмы погребов.
   Уходили их головы в плечи.
   Тихо выросли шумы шагов,
   Словеса незнакомых наречий.
  
   Скоро прибыли то'лпы других,
   Волочили кирки и лопаты.
   Расползлись по камням мостовых...
  
   ...незримый поток шелестил,
   Проливаясь в наш город, как в море...
   10 сентября 1904"
  
   А "реальные детали" - да полно вам! Он и ещё через десять лет будет бедствовать:
  
   "...Живи еще хоть четверть века -
   Все будет так. Исхода нет.
  
   Умрешь - начнешь опять сначала,
   И повторится все, как встарь:
   Ночь, ледяная рябь канала,
   Аптека, улица, фонарь.
   1914"
  
   Ибо, как там у Гермеса Трисмегиста? - "что внизу, то и наверху". Стоило ли прерывать Служение, рисковать своей душой, чтоб во внеземелье нарваться на те же фонари, и знакомую за углом, аптеку. Его прельщали: "Мир, который откроется тебе - прекрасен, мир волшебен". А получил он вот это:
  
   По вечерам над ресторанами
   Горячий воздух дик и глух,
   И правит окриками пьяными
   Весенний и тлетворный дух.
  
   Вдали, над пылью переулочной,
   Над скукой загородных дач,
   Чуть золотится крендель булочной,
   И раздается детский плач...
  
   А Незнакомка... Когда ты "освободился" от долга, когда бросил долг Служения, то возникает вот это:
   А.А. Блок. О современном состоянии русского символизма:
  
   "
   В лиловом сумраке нахлынувших миров уже все полно соответствий, хотя их законы совершенно иные, чем прежде, потому что нет уже золотого меча. Теперь, на фоне оглушительного вопля всего оркестра, громче всего раздается восторженное рыдание: "Мир прекрасен, мир волшебен, ты свободен".
   Переживающий все это - уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов - тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, - он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой - вздох моря, третий - аметист, четвертый - священного скарабея, крылатый глаз. Все это бросает господин их в горнило своего художественного творчества и, наконец, при помощи заклинаний, добывает искомое - себе самому на диво и на потеху; искомое - красавица кукла.
   Итак, свершилось: мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим "анатомическим театром", или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами (ессе homo!) [Се человек! (лат.)]. Золотой меч погас, лиловые миры хлынули мне в сердце. Океан - мое сердце, все в нем равно волшебно: я не различаю жизни, сна и смерти, этого мира и иных миров (мгновенье, остановись!). Иначе говоря, я уже сделал собственную жизнь искусством (тенденция, проходящая очень ярко через все европейское декадентство). Жизнь стала искусством, я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю "Незнакомкой": красавица кукла, синий призрак, земное чудо.
   Это - венец антитезы. И долго длится легкий, крылатый восторг перед своим созданием. Скрипки хвалят его на своем языке.
   Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это - дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено.
   Созданное таким способом - заклинательной волей художника и помощью многих мелких демонов, которые у всякого художника находятся в услужении, - не имеет ни начала, ни конца; оно не живое, не мертвое...
   "
  
   И где здесь "Озерки"?
   (
     Кстати, актрисам театра Комиссаржевской (Волоховой, главным образом, конечно) он показывал другое место действия.

В.П. Веригина. "Воспоминания":
     "
     ...Сестрорецкий вокзал, избранный нами для прогулок по милости Блока: он любил туда ездить по вечерам весной совершенно один, в одиночестве пить терпкое красное вино. Там ему чудилась Незнакомка.

                И каждый вечер друг единственный
                В моем стакане отражен,
                И влагой терпкой и таинственной,
                Как я, смирен и оглушен...

     Однажды Блок и нам предложил туда поехать. Мы взяли финских лошадок, запряженных в крошечные сани. Нам захотелось ехать без кучеров, чтобы мужчины правили сами. Мы отправились туда, где блуждала блоковская незнакомка, в туман, мимо тихой замерзшей реки, мимо миражных мачт.
     Эта зимняя поездка с Волоховой отразилась в стихах Блока: "Но для меня неразделимы с тобою ночь и мгла реки и застывающие дымы и рифм веселых огоньки".
     И теперь, когда читаю эти строки, встают в моей памяти ночные поездки на Сестрорецкий вокзал в "снеговой тиши". Впереди в маленьких санках две стройные фигуры -- поэта и Н.Н. Волоховой. Она грустна. Мы приезжаем на скромно освещенный вокзал. Купол звездный отходит, печаль покидает Волохову -- ею овладевает Снежная дева.
"
   )
   0x01 graphic
  
   - "Девичий стан, шелками схваченный... - метафоры Блока обычно далеки от всякой метафоричности, вот и здесь промельком показан второй миг сотворения Незнакомки. Миг первый и третий- в одноименной пьесе:
   "...По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз..."
   А между мигом-звездой и мигом-женщины-в-черном увидьте теперь мгновение, когда "шелка", как змеи "схватывают", обхватывают, обвивают нагое тело.
   "Там дамы щеголяют модами..."
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Там дамы щеголяют модами,
   Там всякий лицеист остер -
   Над скукой дач, над огородами,
   Над пылью солнечных озер.
  
   Туда мани'т перстами алыми
   И дачников волнует зря
   Над запыленными вокзалами
   Недостижимая заря.
  
   Там, где скучаю так мучительно,
   Ко мне приходит иногда
   Она - бесстыдно упоительна
   И унизительно горда.
  
   За толстыми пивными кружками,
   За сном привычной суеты
   Сквозит вуаль, покрытый мушками,
   Глаза и мелкие черты.
  
   Чего же жду я, очарованный
   Моей счастливою звездой,
   И оглушенный и взволнованный
   Вином, зарею и тобой?
  
   Вздыхая древними поверьями,
   Шелками черными шумна,
   Под шлемом с траурными перьями
   И ты вином оглушена?
  
   Средь этой пошлости таинственной,
   Скажи, что' делать мне с тобой -
   Недостижимой и единственной,
   Как вечер дымно-голубой?
   Апрель 1906 - 28 апреля 1911
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Впервые: II2. [Блок А. Нечаянная Радость. Второй сборник стихов. М.: Скорпион, 1907.] С. 37-38, под загл. "Незнакомка. Вариант", в разд. "Магическое".
   ...Первоначальные незаконченные наброски вписаны в Т5 [Пятая тетрадь беловых автографов стихотворений: "Стихи (96 стих.) Александра Блока. 16 ноября 1905 г. - 7 мая 1907 г. (182 страницы)"] перед стих. "Незнакомка" ("По вечерам, над ресторанами ... "), с пометой: ("варианты к "Незнакомке"),
   "
   То есть поэт просматривал-перечитывал свои стихи и опять накатило...
  
   Опять же широко распространено мнение, что это местная дорогая проститутка, заприметив регулярные заходы в привокзальный кабак щедрого клиента тоже стала туда захаживать. Но...
  
   Скажи, что' делать мне с тобой -
   Недостижимой и единственной...
  
   Что делают с проститутками Блок, судя по воспоминания Л.Д., знал и 902-году. И называть хоть одну из них "недостижимой" или "единственной" - ни язык не повернется, ни шевельнется перо. Да и не ходили ни проститутки, ни прочие дамы в тех временах "под шлемом с траурными перьями".
   0x01 graphic
   Повторю, что к земным "Озеркам" изображенное имеет отношение косвенное. "Дата и время" под стихотворением - это дата и время написания, а не происшествия. Данное событие произошло в Городе, а не в дачном поселке.
  
   - "Туда мани'т перстами алыми // ...Над запыленными вокзалами // Недостижимая заря... - Для Блока, как и для всего круга младосимволистов заря была не просто заходом светила за линию горизонта, а...
  
   А. Белый:
   "В 1900 - 1901 годах "символисты" встречали зарю; их логические объяснения факта зари были только гипотезами оформления данности; гипотезы - теории символизма; переменялись гипотезы; факт - оставался: заря восходили и ослепляла глаза; в ликовании видящих побеждала уверенность..."
  
   А. Блок:
   "...началось хождение около островов и в поле за Старой Деревней, где произошло то, что я определял, как Видения (закаты)".
   "...Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..."
  
   " - Там, где скучаю так мучительно..." - мучительность тамошней скуки понятна, у него произошло очередное "явное колдовство" ("К ноябрю началось явное мое колдовство,  ибо я вызвал двойников"), у него "двойники", у него "вызов темным силам" ("Отныне я не посмею возгордиться, как некогда, когда, неопытным юношей, задумал тревожить темные силы - и уронил их на себя." Блок из письма А. Белому), у него неземной всемирный Город, а всё свелось точно к такому же, как, извините, у Чехова, пейзажу - от кренделя булочного до толстых пивных кружек.
  
   " - Средь этой пошлости таинственной" - вот убейся не пойму, как можно пошлость привокзальной пивнушки назвать "таинственной", но, если место действия - Город, всё встает на свои места - рядом с мучительной его там скукой.
   "Передвечернею порою..."
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Передвечернею порою
   Сходил я в сумерки с горы,
   И вот передо мной - за мглою -
   Черты печальные сестры.
  
   Она идет неслышным шагом.
   За нею шевели'тся мгла,
   И по долинам, по оврагам
   Вздыхают груди без числа.
  
   "Сестра, откуда в дождь и холод
   Идешь с печальною толпой,
   Кого бичами выгнал голод
   В могилы жизни кочевой?"
  
   Вот подошла, остановилась
   И факел подняла во мгле,
   И тихим светом озарилось
   Всё, что незримо на земле.
  
   И там, в канавах придорожных,
   Я, содрогаясь, разглядел
   Черты мучений невозможных
   И корчи ослабевших тел.
  
   И вновь опущен факел душный,
   И, улыбаясь мне, прошла -
   Такой же дымной и воздушной,
   Как окружающая мгла.
  
   Но я запомнил эти лица
   И тишину пустых орбит,
   И обреченных вереница
   Передо мной всегда стоит.
   Сентябрь 1906
  
  
  
  
  
  
   - "Вздыхают груди без числа..." - здесь, конечно, не отдельно взятые "груди", а стонущая бессчетная толпа. Правда, блоковский вариант инфернальности в текст добавляет.
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
  
   Заглавие: Видение
  
   28: Передо мной в веках стоит.
  
   Заглавие снято из очевидности. Напомню строки Д. Андреева:
   "...не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, -- но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга."
   Вот одна из "расщелин" и открыла вид в который-то из кругов Ада:
  
  
   0x01 graphic
  
   Он сюда ещё вернется, он сюда будет время от времени заглядывать:
  
   " ...Тропой подземной ночи
   Схожу, скользя, уступом скользких скал.
   Знакомый Ад глядит в пустые очи.
  
   ...Иду один, утратив правый путь,
   В кругах подземных, как велит обычай,
   Средь ужасов и мраков потонуть.
  
   Поток несет друзей и женщин трупы,
   Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь,
   Пощады вопль, иль возглас нежный - скупо
  
   Сорвется с уст; здесь умерли слова;
   Здесь стянута бессмысленно и-тупо
   Кольцом железной боли голова;
  
   И я, который пел когда-то нежно,ґ-
   Отверженец, утративший права!
   Все к пропасти стремятся безнадежной,
   И я вослед...
   31 октября 1909 г"
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   - "...Передвечернею порою... - С наступлением вечера начинается странствие по аду в "Божественной комедии" Данте: "День отходил, и сумрак пал в долины, // ( ... )лишь я один единый // Готовился на брань - в опасный путь" (Данте Алигьери. Божественная комедия. Ч. 1. Ад. СПб., 1897. С. 9; см.: ББО-1. С. 256) .
   - "... Сходил я в сумерки с горы... - Ср. финал "Второй песни", где герой "Божественной комедии" начинает схождение в ад: "Нисшел путем лесистым в мрак пучин" (Там же. С. 15) .
   "
  
   - "Сходил я в сумерки с горы... // Сестра, откуда в дождь и холод... - напомню, что "горы" у Блока - это там, где в его мистическое лето обитала Л.Д.:
  
   "...Всё та же ты, какой цвела когда-то,
   Там, над горой туманной и зубчатой,
   В лучах немеркнущей зари.
   1 августа 1908"
  
   ... обитала его "ангел-хранитель во мгле...", обитала его "сестра, и невеста, и дочь". С которой, правда, случалось и такое:
  
   "...Идешь ты к дому на горах,
   Полдневным солнцем залитая,
   Идешь -- повязка золотая
   В смолистых тонет волосах.
  
   Зачахли каперса цветы,
   И вот -- кузнечик тяжелеет,
   И на дороге ужас веет,
   И помрачились высоты.
  
   Молоть устали жернова.
   Бегут испуганные стражи,
   И всех объемлет призрак вражий,
   И долу гнутся дерева.
  
   Всё диким страхом смятено.
   Столпились в кучу люди, звери.
   И тщетно замыкают двери
   Досель смотревшие в окно.
   24 сентября 1902"
  
  
   Холодный день
  
  
  
  
  
   Мы встретились с тобою в храме
   И жили в радостном саду,
   Но вот зловонными дворами
   Пошли к проклятью и труду.
  
   Мы миновали все ворота
   И в каждом видели окне,
   Как тяжело лежит работа
   На каждой согнутой спине.
  
   И вот пошли туда, где будем
   Мы жить под низким потолком,
   Где прокляли друг друга люди,
   Убитые своим трудом.
  
   Стараясь не запачкать платья,
   Ты шла меж спящих на полу;
   Но самый сон их был проклятье,
   Вон там - в заплеванном углу...
  
   Ты обернулась, заглянула
   Доверчиво в мои глаза...
   И на щеке моей блеснула,
   Скатилась пьяная слеза.
  
   Нет! Счастье - праздная забота,
   Ведь молодость давно прошла.
   Нам скоротает век работа,
   Мне - молоток, тебе - игла.
  
   Сиди, да шей, смотри в окошко,
   Людей повсюду гонит труд,
   А те, кому трудней немножко,
   Те песни длинные поют.
  
   Я близ тебя работать стану,
   Авось, ты не припомнишь мне,
   Что я увидел дно стакана,
   Топя отчаянье в вине.
   Сентябрь 1906
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
  
  
   "
   Эпиграф
  
Солнца, счастья шел искать ...
И белье, и упованья
Истаскал в своем скитанье.
   Гейне.
   "
  
   Это из стихотворения "Умирающие".
  
   - "Мы встретились с тобою в храме // И жили в радостном саду..." - это могло происходить, например, во так, как в его "томе I":
  
   "Покраснели и гаснут ступени.
   Ты сказала сама: "Приду".
   У входа в сумрак молений
   Я открыл мое сердце. -- Жду --
  
   Что скажу я тебе -- не знаю.
   Может быть, от счастья умру.
   Но, огнем вечерним сгорая,
   Привлеку и тебя к костру.
  
   Расцветает красное пламя.
   Неожиданно сны сбылись.
   Ты идешь. Над храмом, над нами --
   Беззакатная глубь и высь.
   25 декабря 1902"
  
   В предыдущем стихотворении ("Передвечернею порою...") Поэт в своем Городе увидел расщелину с видом на Ад:
  
   "...И там, в канавах придорожных,
   Я, содрогаясь, разглядел
   Черты мучений невозможных
   И корчи ослабевших тел..."
  
   В этом - откуда туда попадают...
  
   Ты шла меж спящих на полу;
   Но самый сон их был проклятье,
   Вон там - в заплеванном углу...
  
   Разница невеликая.
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   - "И вот пошли туда, где будем // Мы жить под низким потолком ... - Имеется в виду переезд Блока из квартиры отчима на новую "демократическую" на Лахтинской улице.
   Андрей Белый вспоминал: "А.А. оканчивает университет, переселяясь с женой из прежнего материнского дома в свой дом; ( ... ) эмблема другого ухода, начавшегося до того: ухода из атмосферы 1900-1902 годов ( ... )ухода, мучительно сопряженного и с отказом от близких друзей ( ... ) у А.А. появляются новые связи; иные проблемы стоят перед ним" (Белый, I. С. 235).
   - "Сиди, да шей, смотри в окошко... - Образ имеет автобиографическую основу. Т.Н. Гиппиус [сестра Зинаиды Гиппиус, художница. Ей посвящены некоторые стихотворения в книге "Пузыри земли"] сообщала в письме к Белому от 26 января 1906 г.: "Л.Д. (Блок) сидит и вышивает"(ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 237).
   "
  
  
   В октябре
  
  
  
  
  
  
   Открыл окно. Какая хмурая
   Столица в октябре!
   Забитая лошадка бурая
   Гуляет на дворе.
  
   Снежинка легкою пушинкою
   Порхает на ветру,
   И елка слабенькой вершинкою
   Мотает на юру.
  
   Жилось легко, жилось и молодо -
   Прошла моя пора.
   Вон - мальчик, посинев от холода,
   Дрожит среди двора.
  
   Всё, всё по старому, бывалому,
   И будет как всегда:
   Лошадке и мальчишке малому
   Не сладки холода.
  
   Да и меня без всяких поводов
   Загнали на чердак.
   Никто моих не слушал доводов,
   И вышел мой табак.
  
   А всё хочу свободной волею
   Свободного житья,
   Хоть нет звезды счастливой более
   С тех пор, как за'пил я!
  
   Давно звезда в стакан мой канула, -
   Ужели навсегда?..
   И вот душа опять воспрянула:
   Со мной моя звезда!
  
   Вот, вот - в глазах плывет манящая,
   Качается в окне...
   И жизнь начнется настоящая,
   И крылья будут мне!
  
   И даже всё мое имущество
   С собою захвачу!
   Познал, познал свое могущество!..
   Вот вскрикнул... и лечу!
  
   Лечу, лечу к мальчишке малому,
   Средь вихря и огня...
   Всё, всё по старому, бывалому,
   Да только - без меня!
   Октябрь 1906
  
  
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
  
   "
   Заглавие: После ночной попойки.
   "
  
   Сюжет стихотворения незамысловат: после ночной попойки у мужика не выдержало сердце, он вскрикнул и... "полетел". Что "крылья будут мне", надеется он напрасно - ждет его то, что описано двумя стихотворениями ранее:
  
   "...Черты мучений невозможных
   И корчи ослабевших тел.
   Сентябрь 1906"
  
   Действие стихотворения происходит во всемирном Городе - в одном из инфернальных отображений столицы Российской империи, и автора по-прежнему весьма удивляет их схожесть: "Всё, всё по старому, бывалому", то есть, он всё никак не может принять древнюю максиму: "что внизу, то и наверху"...
  
   Биографическая основа тоже не из приятных.
   Николай Корнеевич Чуковский. Воспоминания. Я видел Блока:
   "Александра Блока я увидел впервые осенью 1911 года. (...) Блока мы встретили сразу же, чуть сошли на тротуар. Остановись под фонарем, он минут пять разговаривал с папой. Из их разговора я не помню ни слова. Но лицо его я запомнил прекрасно -- оно было совсем такое, как на известном сомовском портрете. Он был высок и очень прямо держался, в шляпе, в мокром от дождя макинтоше, блестевшем при ярком свете электрических фонарей Невского.
   Он пошел направо, в сторону Адмиралтейства, а мы с папой налево. Когда мы остались одни, папа сказал мне:
   - Это поэт Блок. Он совершенно пьян.
   Вероятно, я и запомнил его только оттого, что папа назвал его пьяным. В нашей непьющей семье мне никогда не приходилось встречаться с пьяными..."
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   Е.П. Иванов предложил толкование стихотворения, раскрывающее изображенные в нем реальные факты и события: "Этот дух деликатного человека с понятием, могущим снисходить и понимать нищих и убогих, был всегда в душе Ал. Блока; в этом духе писал он свое стихотворение "В октябре". Стихотворение написано в 1906 г., когда после революции 1905 года все стало, как всегда, по "старому-бывалому". В стихотворении изображен реальный эпизод. Там человек сгорел, там человек, в которого Ал. Блок духом влагает свое я - спился. И в хмурый октябрь, глядя в окно на двор, где зябнет бездомно нищий малый мальчик и понурая, забитая лошадка, - затосковал. Затосковал по обездоленности и малого мальчишки, и лошадки, и своей. Спьяна он выбросился с чердака своего на двор, потянувшись за счастливой звездой, померещившейся ему и манящею в окно, выбросился и полетел в вихре и огне вниз на двор к нищим мальчишке малому и лошадке и, конечно, разбился. Ал. Блок понимает этого человека, разделяя в духе и участь его, ибо он и сам всегда искал огня и вихря, устремляющего к нищим духом" (опубл.: Горелов Анат. Гроза над соловьиным садом. л.,197О. с. 170-171).
   "
  
   Странное дело, все знают, что Блок - мистик. Но его стихи, даже ближайший друг растолковывает, словно это нечто из Чехова-Горького, едва ли - не из Чарльза Диккенса.
   Блок свои стихи не комментировал принципиально, но однажды не выдержал:
   "...Реальность, описанная мною, - единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали.
   За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним.
   Если "да", то есть если эти миры существуют, а все описанное могло произойти и произошло (а я не могу этого не знать)..."
   Блок Александр Александрович. "О современном состоянии русского символизма".
  
  
  
   "К вечеру вышло тихое солнце..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   К вечеру вышло тихое солнце,
   И ветер понес дымки' из труб.
   Хорошо прислониться к дверному косяку
   После ночной попойки моей.
  
   Многое миновалось
   И много будет еще,
   Но никогда не перестанет радоваться сердце
   Тихою радостью
   О том, что вы придете,
  
   Сядете на этом старом диване
   И скажете простые слова
   При тихом вечернем солнце,
   После моей ночной попойки.
  
   Я люблю ваше тонкое имя,
   Ваши руки и плечи
   И черный платок.
   Октябрь 1906
  
  
  
  
  
   - "К вечеру"... "после ночной попойки"... то есть весь день бедняга, герой стихотворения, промучился похмельем, только к вечеру всё немного успокоилось, и "вышло тихое солнце"...
   - "Я люблю ваше тонкое имя..." - то есть герой имя зашедшей знает, это не незнакомка, а очередная "дама"...
   Блок заглянул в ещё одно окно своего Города, там - всё то же: очередной "пьяница с глазами кролика", у которого очередные "жизненные трудности".
   Поражает в стихотворении, как Блок передал, наполняющую его Город безнадежность - вон, вроде даже солнышко выглянуло, девушка заглянула, а ощущение ещё одного круга Ада только усилилось.
  
  
   "Ночь. Город угомонился..."
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Ночь. Город угомонился.
   За большим окном
   Тихо и торжественно,
   Как будто человек умирает.
  
   Но там стоит просто грустный,
   Расстроенный неудачей,
   С открытым воротом,
   И смотрит на звезды.
  
   "Звезды, звезды,
   Расскажите причину грусти!"
  
   И на звезды смотрит.
  
   "Звезды, звезды,
   Откуда такая тоска?"
  
   И звезды рассказывают.
   Всё рассказывают звезды.
   Октябрь 1906
  
  
  
  
  
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
   "
   Заглавие: Ночной разговор
   Эпиграф "Смотришь на звезды, Звезда ты моя" (греч.) Платон
   "
  
  
   [в полном собрании - цитата на греческом, оригинал скопировать не получается]
  
   Это эпиграмма Платона. В эллинские времена эпиграмма это:
   "В античную эпоху эпиграммой называлась посвятительная надпись на изваяниях, алтарях и других предметах, посвящаемых богам, и на надгробиях. Постепенно формировались тематические разновидности эпиграмм: сентенциозно-дидактических, описательных, любовных, застольных, сатирических, торжественных. От эпических форм поэзии эпиграмму отличала краткость и ярко выраженное субъективное отношение к событию или факту... В форме эпиграмм выражались размышления Платона, Сафо писала эпиграммы о горечи ранней утраты, Анакреонт -- о веселье на пиру."
   Википедия.
  
   Приведу полный её текст:
  
   "АСТЕРУ
  
   Смотришь на звезды, Звезда ты моя! О если бы был я
   Небом, чтоб мог на тебя множеством глаз я смотреть."
  
   Эпиграф у Блока - это ссылка на предшествующую стихотворению сцену. И получается перекличка, герой эпиграфа хотел бы посмотреть на свою Астер сверху, а герой стихотворения - смотрит вверх на "звезды"...
   Но "звезда" - это и антураж явления Незнакомки, ведь и сама она - тоже Звезда:
   "
   ВТОРОЕ ВИДЕНИЕ
  
   Тот же вечер. Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.
  
   Звездочет (на мосту)
  
   Ночь полнозвездная светла.
   У взора - только два крыла.
   Но счет звездам вести нельзя -
   Туманна млечная стезя,
   И бедный взор туманится...
  
   ...Восходит новая звезда.
   Всех ослепительней она.
   Недвижна темная вода,
   И в ней звезда отражена.
   Ах! падает, летит звезда...
   Лети сюда! сюда! сюда!
  
   По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным - темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет...
   "
  
   Что внизу, то и наверху. И в его "всемирном Городе" - начинается(?) новый сюжет.
   "Я в четырех стенах - убитый..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Я в четырех стенах - убитый
   Земной заботой и нуждой.
   А в небе - золотом расшитый
   Наряд бледнеет голубой.
  
   Как сладко, и светло, и больно,
   Мой голубой, далекий брат!
   Душа в слезах, - она довольна
   И благодарна за наряд.
  
   Она - такой же голубою
   Могла бы стать, как в небе - ты,
   Не удрученный тяготою
   Дух глубины и высоты.
  
   Но и в стенах - моя отрада
   Лазурию твоей гореть,
   И думать, что близка награда,
   Что суждено мне умереть...
  
   И в бледном небе - тихим дымом
   Голубоватый дух певца
   Смешается с тобой, родимым,
   На лоне Строгого Отца.
   Октябрь 1906
  
  
  
  
  
  
   В черновиках остались строки, уточняющие образ "далекого брата":
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
  
   "...Кафтан бледнеет голубой.
  
   Он - мой двойник и мой союзник
   С ним я грущу и вижу сны
   И он - такой же грустный узник
   Своей бездонной глубины."
  
   Очевидна и связь с персонажем из пьесы "Незнакомка":
  
   ВТОРОЕ ВИДЕНИЕ
  
   "
   ...По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным - темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет.
   Такой же Голубой, как она, восходит на мост из темной аллеи. Также в снегу. Также прекрасен. Он колеблется, как тихое, синее пламя.
  
  
   Голубой
  
   В блеске зимней ночи тающая,
   Обрати ко мне твой лик.
   Ты, снегами тихо веющая,
   Подари мне легкий снег.
  
   Она обращает очи к нему.
  
   Незнакомка
  
   Очи - звезды умирающие,
   Уклонившись от пути.
   О тебе, мой легковеющий,
   Я грустила в высоте.
  
   Его голубой плащ осыпан снежными звездами.
  
   Голубой
  
   В синеве твоей морозной
   Много звезд.
   Под рукой моей железной
   Светлый меч.
  
   Незнакомка
  
   Опусти в руке железной
   Светлый меч.
   В синеве моей морозной
   Звезд не счесть.
  
   Голубой дремлет в бледном свете. На фоне плаща его светится луч, как будто
   он оперся на меч.
  
   Голубой
  
   Протекали столетья, как сны.
   Долго ждал я тебя на земле.
  
   Незнакомка
  
   Протекали столетья, как миги.
   Я звездою в пространствах текла.
  
   Голубой
  
   Ты мерцала с твоей высоты
   На моем голубом плаще.
  
   Незнакомка
  
   Ты гляделся в мои глаза.
   Часто на небо смотришь ты?
  
   Голубой
  
   Больше взора поднять не могу:
   Тобою, падучей, скован мой взор.
  
   Незнакомка
  
   Ты можешь сказать мне земные слова?
   Отчего ты весь в голубом?
  
   Голубой
  
   Я слишком долго в небо смотрел:
   Оттого - голубые глаза и плащ.
  
   Незнакомка
  
   Кто ты?
  
   Голубой
  
   Поэт.
  
   Незнакомка
  
   О чем ты поешь?
  
   Голубой
  
   Все о тебе.
  
   Незнакомка
  
   Давно ли ты ждешь?
  
   Голубой
  
   Много столетий.
  
   Незнакомка
  
   Ты мертв или жив?
  
   Голубой
  
   Не знаю.
  
   Незнакомка
  
   Ты юн?
  
   Голубой
  
   Я красив.
  
   Незнакомка
  
   Падучая дева-звезда
   Хочет земных речей.
  
   Голубой
  
   Только о тайнах знаю слова,
   Только торжественны речи мои.
  
   Незнакомка
  
   Знаешь ты имя мое?
  
   Голубой
  
   Не знаю - и лучше не знать.
  
   Незнакомка
  
   Видишь ты очи мои?
  
   Голубой
  
   Вижу. Как звезды - они.
  
   Незнакомка
  
   Ты видишь мой стройный стан?
  
   Голубой
  
   Да. Ослепительна ты.
  
   В голосе Ее просыпается земная страсть.
  
   Незнакомка
  
   Ты хочешь меня обнять?
  
   Голубой
  
   Я коснуться не смею тебя.
  
   Незнакомка
  
   Ты можешь коснуться уст.
  
   Плащ Голубого колеблется, исчезая под снегом.
  
   Незнакомка
  
   Ты знаешь ли страсть?
  
   Голубой (тихо)
  
   Кровь молчалива моя.
  
   Незнакомка
  
   Ты знаешь вино?
  
   Голубой (еще тише)
  
   Звездный напиток - слаще вина.
  
   Незнакомка
  
   Ты любишь меня?
  
   Голубой молчит.
  
   Незнакомка
  
   Кровь запевает во мне.
  
   Тишина.
  
   Незнакомка
  
   Ядом исполнено сердце.
   Я стройнее всех ваших дев.
   Я красивее ваших дам.
   Я страстнее ваших невест.
  
   Голубой дремлет, весь осыпанный снегом.
  
   Как сладко у вас на земле!
  
   Голубого больше нет.
   "
  
   Для сюжета книги "Город", кто обращается к Голубому неважно, важно, что, как и внизу - в нашем мире, на Земле - здесь во всемирном граде и этот персонаж присутствует.
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   В стихотворении вновь появляются образы, связанные с платоновским двоемирием, характерные для лирики первого тома. "Дуализм ( ... ) Платонова воззрения ( ... ) проявляется в безусловном противопоставлении души и тела", - писал Вл. Соловьев, называя тело "оковами", наложенными на душу в ее "телесной темнице" (Соловьев Вл. Жизнь и произведения Платона// Творения Платона. М., 1899. Т. 1. С. 23). Согласно учению Платона, дуализм "идеи" и "тела" преодолевает ум-демиург, соединяющий материальное и идеальное начала бытия. Ср. у Блока: "Смешается с тобой, родимым,// На лоне Строгого Отца".
   "
  
  
  
  
   Окна во двор
  
  
  
  
  
   Одна мне осталась надежда:
   Смотреться в колодезь двора.
   Светает. Белеет одежда
   В рассеянном свете утра.
  
   Я слышу - старинные речи
   Проснулись глубоко на дне.
   Вон теплятся желтые свечи,
   Забытые в чьем-то окне.
  
   Голодная кошка прижалась
   У жолоба утренних крыш.
   Заплакать - одно мне осталось,
   И слушать, как мирно ты спишь.
  
   Ты спишь, а на улице тихо,
   И я умираю с тоски,
   И злое, голодное Лихо
   Упорно стучится в виски...
  
   Эй, малый, взгляни мне в оконце!..
   Да нет, не заглянешь - пройдешь...
   Совсем я на зимнее солнце,
   На глупое солнце похож.
   Октябрь 1906
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   По воспоминаниям К.И. Чуковского, в стихотворении отразилась обстановка новой "демократической" квартиры Блоков: ""колодезь двора" в сумрачном доме на Лахтинской улице, где поселился Александр Александрович осенью того самого года, когда он написал "Незнакомку". Окна его темноватой квартиры на четвертом или пятом этаже выходили во двор ( ... ) с ( ... ) чердаками, сараями, лестницами ..." (Воспоминания, 2. С. 222).
   "Окна во двор, глубокий и узкий", - упоминает и Л.Д. Блок в письме к Андрею Белому от 26 сентября 1906 г. (ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 257).
   "
  
   Еще одна картинка из "всемирного града". Совсем такая же, что и в реальном Санкт-Петербурге, как у его "демократической квартиры". Она находилась в так называемом "Доходном доме В.Т. Тимофеева"
   Напомню, что до того он жил с матерью, то есть в квартире её мужа-генерала (Франц Феликсович Кубли?цкий-Пиоттух (29 января 1860 -- 27 января 1920) -- русский генерал-лейтенант. Википедия), в Казармах Гренадерского полка, то есть в генеральских апартаментах офицерского корпуса казарм... (Ныне - дорогая гостиница.)
   0x01 graphic
  
   Что называется, добро пожаловать в реальность:
  
   0x01 graphic
   (Блоки жили в доме слева, на последнем - не мансардном! - этаже)
  
   Но к нашей реальность заглавное стихотворение имеет лишь косвенное - просто уж больно похоже!
   Более определенный намёк на истинный смысл стихотворения остался в черновиках, в них "малый", который в окончательном варианте так и не взглянул на героя произведения, поначалу попросту пройти мимо не смог.
  
   А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
  
   "Посмотрит и спросит прохожий
   Кто там - за широким окном,
   На утренний призрак похожий,
   Зачем он так бледен лицом?
  
   И некому будет ответить,
   Посмотрит, забудет, пройдет
   И будет по-прежнему светить
   Мне солнечный мертвый восход."
  
  
   "Хожу, брожу понурый..."
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Хожу, брожу понурый,
   Один в своей норе.
   Придет шарманщик хмурый,
   Заплачет на дворе...
  
   О той свободной доле,
   Что мне не суждена,
   О том, что ветер в поле,
   А на дворе - весна.
  
   А мне - какой дело?
   Брожу один, забыт.
   И свечка догорела,
   И маятник стучит.
  
   Одна, одна надежда
   Вон там, в ее окне.
   Светла ее одежда,
   Она придет ко мне.
  
   А я, нахмурив брови,
   Ей в сотый передам,
   Как много портил крови
   Знакомым и друзьям.
  
   Опять нам будет сладко,
   И тихо, и тепло...
   В углу горит лампадка,
   На сердце отлегло...
  
   Зачем она приходит
   Со мною говорить?
   Зачем в иглу проводит
   Веселенькую нить?
  
   Зачем она роняет
   Веселые слова?
   Зачем лицо склоняет
   И прячет в кружева?
  
   Как холодно и тесно,
   Когда ее здесь нет!
   Как долго неизвестно,
   Блеснет ли в окнах свет...
  
   Лицо мое белее,
   Чем белая стена...
   Опять, опять сробею,
   Когда придет она...
  
   Ведь нечего бояться
   И нечего терять...
   Но надо ли сказаться?
   Но можно ли сказать?
  
   И что' ей молвить - нежной?
   Что сердце расцвело?
   Что ветер веет снежный?
   Что в комнате светло?
   7 декабря 1906
  
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   "Жизнь на новой квартире нашей, - писала 26 сентября 1906 г. Л.Д. Блок Андрею Белому, - ( ... ) совсем новая. ( ... ) Вот у нас окна во двор, узкий и глубокий. Каждый день приходят раза по три, по четыре разные люди "увеселять". Женщина с шарманкой и двумя изуродованными детьми ( ... ) один из них поет какой-то вальс и "Последний нонешний денечек ... " ( ... ) Потом двое слепцов поют дуэтом "Только станет смеркаться немножко ... "- один басом выводит, стоя в фуражке с большим козырьком и протянув руку: "буду слушать веселые речи, без которых я жить не могу ... "" (ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 257).
   Последняя из указанных Л.Д. Блок песен - романс на слова А.А. Фета. Разночтения романса с текстом стихотворения отмечены на экземпляре из библиотеки Блока: Фет А. Поли. собр. стихотворений. СПб., 1901. Т. 2. С. 15; см.: ББО-2. С. 327.
   "
  
   В сюжете книги "Город" - взгляд в ещё одно окошко "всемирного града". Но даже здесь, где вроде бы всё благополучно, к обитателю квартиры даже любимая женщина приходит посидеть с вышивкой, но всё равно ощущение безнадежности заливает своею мглою всё.
  
   - "Но надо ли сказаться? // Но можно ли сказать?" - герой никак не может решиться на простое слово: "Останься!"
  
   Да и...
  
   ...Зачем в иглу проводит
   Веселенькую нить?
  
   ...что за нить начинает "проводить" та, на которой "светла одежда"? Кто она - балующаяся с "веселенькими" нитями?
  
   "Она веселой невестой была.
   Но смерть пришла. Она умерла.
  
   ...И в доме, уставшем юности ждать,
   Одна осталась старая мать.
  
   Старуха вдевает нити в иглу.
   Тени нитей дрожат на светлом полу.
  
   ...И красные нити лежат на полу,
   И мышь щекочет обои в углу.
  
   ...И те же нити, и те же мыши,
   И тот же образ смотрит из ниши -
  
   ...Давно потухший взгляд безучастный,
   Клубок из нитей веселый, красный...
   3 июня 1905"
  
   "...Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак (лучшее изображение всех этих цветов - у Врубеля)..."
   А.А. Блок. "О современном состоянии русского символизма".
  
   Пожар
  
  
  
  
  
  
   Понеслись, блеснули в очи
   Огневые языки,
   Золотые брызги ночи,
   Городские мотыльки.
  
   Зданье дымом затянуло,
   То'лпы темные текут...
   Но вдали несутся гулы,
   Светы новые бегут...
  
   Крики брошены горстями
   Золотых монет.
   Над вспененными конями
   Факел стелет красный свет.
  
   И, крутя живые спицы,
   Мчатся вихрем колесницы,
   Впереди скакун с трубой
   Над испуганной толпой.
  
   Скок по камню тяжко звонок,
   Голос хриплой меди тонок,
   Расплеснулась, широка,
   Гулкой улицы река.
  
   На блистательные шлемы
   Каплет снежная роса...
   Дети ночи черной - где мы?..
   Чьи взывают голоса?..
  
   Нет, опять погаснут зданья,
   Нет, опять он обманул, -
   Отдаленного восстанья
   Надвигающийся гул...
   Декабрь 1906
  
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   -"...Факел стелет красный свет." - Пожарные команды в 1900-х годах освещали путь ацетиленовыми и керосиновыми факелами .
   -"...Впереди - скакун с трубой..." - В состав пожарных команд входили верховой и трубач.
   - "...Скок по камню тяжко звонок..." - Ср. в поэме Пушкина "Медный всадник": "Тяжело-звонкое скаканье".
   - "...Дети ночи черной - где мы?.." - Ср. заглавие программного стих. Д.С. Мережковского "Дети ночи" (1896).
   "
  
   Приведу упомянутое стихотворение.
  
   Дмитрий Мережковский. Дети ночи
  
   "Устремляя наши очи
На бледнеющий восток,
Дети скорби, дети ночи,
Ждем, придет ли наш пророк.
Мы неведомое чуем,
И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах.
Дерзновенны наши речи,
Но на смерть осуждены
Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны.
Погребенных воскресенье
И среди глубокой тьмы
Петуха ночное пенье,
Холод утра -- это мы.
Мы -- над бездною ступени,
Дети мрака, солнце ждем:
Свет увидим -- и, как тени,
Мы в лучах его умрем.
   1894 г."
  
   (Правда, дата написания в "Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания К. А. Кумпан. (Новая Библиотека поэта) -- СПб.: Академический проект, 2000 -- 928 с." - указана другая), но здесь это несущественно, здесь существенно, что "Мы -- над бездною ступени", что "...мы тоскуем // О несозданных мирах"... ("Несозданные" - не означает, что их нет, а то, что они - не Чье-то "создание", так про вампиров пишут, что они - "немертвые")
  
   В заглавном стихотворении так же интересна точка зрения, рассказчика - она вне ужаса происходящего, герой с отстраненным любопытством приглядывается к деталям происходящего, как зритель, скажем, в музее рассматривает картину "Последний день Помпеи".
  
   ....Огневые языки,
   Золотые брызги ночи,
   Городские мотыльки.
  
   ...словно это вне его жизни, словно он здесь на экскурсии, а весь этот пожар - это всего лишь новый аттракцион туристического шоу...
   ... что, впрочем, понятно: что ему этот вечный всемирный град? Да и... опять он его обманул: пожар в нем вовсе не был, оказывается, отражением "отдаленного" - отдаленного от этого града - восстания.
   ... и всё так похоже на другую реальность, которая, впрочем, для поэта - тоже экзотически чужда:
  
   "Петуха упустила старушка,
   Золотого, как день, петуха!
  
   ...Загорелся старушечий глаз...
   На дворе - словно яркое солнце,
   Деревенька стоит напоказ.
  
   ...А на улице снежной и сонной
   Суматоха, возня, голоса...
  
   Прибежали к старухину дому,
   Захватили ведро, кто не глуп...
   А уж в кучке золы - незнакомый
   Робко съежился маленький труп...
  
   ...Зимний ветер гуляет и свищет,
   Всё играет с торчащей трубой...
   Мертвый глаз будто всё еще ищет,
   Где пропал петушок... золотой.
  
   А над кучкой золы разметенной,
   Где гулял и клевал петушок,
   То погаснет, то вспыхнет червонный
   Золотой, удалой гребешок.
   11 января 1906"
  
   ...реальность - сравните даты! - по которой он бродил приблизительно в те же времена. Но всюду - одно и то же...
  
   "На серые камни ложилась дремота..."
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   На серые камни ложилась дремота,
   Но прялкой вилась городская забота.
   Где храмы подъяты и выступы круты, -
  
   Я видел вас, женщины в темных одеждах,
   С молитвой в глазах и с изменой в надеждах -
   О, женщины помнят такие минуты!
  
   Сходились, считая ступень за ступенью,
   И вновь расходились, томимые тенью,
   Сияя очами, сливаясь с тенями...
  
   О, город! О, ветер! О, снежные бури!
   О, бездна разорванной в клочья лазури!
   Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!
   Декабрь 1906
  
  
  
  
  
   - "Но прялкой вилась городская забота..." - прялка - это орудие труда Мойр. Правда, красивый образ: город-старуха, плетущая улицами людские судьбы?
  
   "Всё бежит, мы пребываем,
   Вервий ночи вьем концы,
   Заплетаем, расплетаем
   Белых ландышей венцы.
   ...Вот - из кельи Вечной Пряхи
   Нити кажут солнцу путь.
   ...Мы молчали, колдовали,
   Ландыш пел, Она цвела,
   Мы над прялкой тосковали
   В ночь, когда Звезда пряла".
   Сентябрь 1904"
  
   - "...храмы подъяты и выступы круты..." - нет, это не Исакий, это...
  
   Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. Глава 5. "Падение вестника":
   "... это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это -- тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" -- уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного -- цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды -- жертвенник-дворец-капище -- выступит из мутной лунной тьмы. Это -- Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, -- но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга..."
  
   ...это та самая Пирамида.
   - "...и с изменой в надеждах" - то есть те, которые вышли на улицы с надеждой изменить. Своему мужу? Своей жизни? Может, здесь мелькнуло воспоминание о К.М.С., которой загорелось урвать с хорошеньким мальчиком курортного романа?
   - "Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!" - что называется: налетай - подешевело. Вот он я - совсем невинный.
   Но что ещё может крикнуть поэт, отринувший служение, и которому за это открыли доступ во "град всемирный"? -
  
   О, город! О, ветер! О, снежные бури!
   О, бездна разорванной в клочья лазури!
  
   "...В лазури Чьего-то лучезарного взора пребывает теург; этот взор, как меч, пронзает все миры: "моря и реки, и дальний лес, и выси снежных гор", - и сквозь все миры доходит к нему вначале - лишь сиянием Чьей-то безмятежной улыбки."
   Ал. Блок. "О современном состоянии русского символизма".
  
   В клочья.
   "Ты смотришь в очи ясным зорям..."
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Ты смотришь в очи ясным зорям,
   А город ставит огоньки,
   И в переулках пахнет морем,
   Поют фабричные гудки.
  
   И в суете непобедимой
   Душа туманам предана...
   Вот красный плащ, летящий мимо,
   Вот женский голос, как струна.
  
   И помыслы твои несмелы,
   Как складки современных риз...
   И женщины ресницы-стрелы
   Так часто опускают вниз.
  
   Кого ты в скользкой мгле заметил?
   Чьи окна светят сквозь туман?
   Здесь ресторан, как храмы, светел,
   И храм открыт, как ресторан...
  
   На безысходные обманы
   Душа напрасно понеслась:
   И взоры дев, и рестораны
   Погаснут все - в урочный час.
   Декабрь 1906
  
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
  
   "
   - "Вот женский голос, как струна." - См. коммент. к стих. "Петр".
   (комментарий к стих. "Петр".:
  
   - "Весь город полон голосов // Мужских - крикливых, женских - струнных!" - Выражение "струнный голос" в стих. С. Соловьева "Золотой качался колос... ", посланном Блоку в письме от 23-24 ноября 1903 г. (СС-88 . С. 74), поэт назвал особенно удачным и сам неоднократно использовал его (см.: "Вися над городом всемирным ... " (1905), "Ты смотришь в очи ясным зорям ... " (1906) и др.) .)
   "
  
   Да, мы находимся все в том же всемирном граде, где дамы ходят в "красных плащах" и где
  
   ...ресторан, как храмы, светел,
   И храм открыт, как ресторан...
  
   И храм - всё тот же - который рассмотрел Даниил Андреев: "громада в виде тёмной усечённой пирамиды -- жертвенник-дворец-капище".
  
   -"И взоры дев, и рестораны // Погаснут все - в урочный час..." - "урочный час" - это не смерть, это выход, отлучка от этого мира, из этого города - может, он просто просыпался, вырывался из "ночи, когда он спал глубочайшим сном"...
   Первоначальное название стихотворения: "Напрасно". Пожалуй, это итоговая оценка здешнего его приключения. Вот ради этого он бросил Служение? Обещали, что будет:
   "...необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний. В лиловом сумраке нахлынувших миров...
   ...на фоне оглушительного вопля всего оркестра, громче всего раздается восторженное рыдание: "Мир прекрасен, мир волшебен, ты свободен"."
   Что будут:
   "...лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: ...- вздох моря, аметист, священный скарабей, крылатый глаз..."
   А имеется только вот это - "скользкая мгла", мрачное подобие того же мира, того же Питера...
  
   ...На безысходные обманы
   Душа напрасно понеслась...
  
   Напрасно.
  
  
  
   На чердаке
  
  
  
  
  
   Что' на свете выше
   Светлых чердаков?
   Вижу трубы, крыши
   Дальних кабаков.
  
   Путь туда заказан,
   И на что - теперь?
   Вот - я с ней лишь связан...
   Вот - закрыта дверь...
  
   А она не слышит -
   Слышит - не глядит,
   Тихая - не дышит,
   Белая - молчит...
  
   Уж не просит кушать...
   Ветер свищет в щель.
   Как мне любо слушать
   Вьюжную свирель!
  
   Ветер, снежный север,
   Давний друг ты мне!
   Подари ты веер
   Молодой жене!
  
   Подари ей платье
   Белое, как ты!
   Нанеси в кровать ей
   Снежные цветы!
  
   Ты дарил мне горе,
   Тучи, да снега...
   Подари ей зори,
   Бусы, жемчуга!
  
   Чтоб была нарядна
   И, как снег, бела!
   Чтоб глядел я жадно
   Из того угла!..
  
   Слаще пой ты, вьюга,
   В снежную трубу,
   Чтоб спала подруга
   В ледяном гробу!
  
   Чтоб она не встала,
   Не скрипи, доска...
   Чтоб не испугала
   Милого дружка!
   Декабрь 1906
  
  
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
  
   "
   " - Чтоб спала подруга // В ледяном гробу!" - ...Андрей Белый в статье "Апокалипсис в русской поэзии" истолковал его как символ Мировой Души: "За вьюгой еще не видать Ее: хаос метелей еще образует вокруг Нее покров. Она - еще "спит во гробе ледяном, зачарованная сном ... " (Весы. 1905. N 4. С. 18). Образ воспринят через широкую традицию европейского фольклора и литературы ("спящая красавица"). Ср. также в стих. "Вот он - ряд гробовых ступеней...": "Спи ты, нежная спутница дней ... Ты покоишься в белом гробу" (т. 1 наст. изд.).
   "
  
   Приведу упомянутое произведение:
  
   "Вот он -- ряд гробовых ступеней.
   И меж нас -- никого. Мы вдвоем.
   Спи ты, нежная спутница дней,
   Залитых небывалым лучом.
  
   Ты покоишься в белом гробу.
   Ты с улыбкой зовешь: не буди.
   Золотистые пряди на лбу.
   Золотой образок на груди.
  
   Я отпраздновал светлую смерть,
   Прикоснувшись к руке восковой.
   Остальное -- бездонная твердь
   Схоронила во мгле голубой.
  
   Спи -- твой отдых никто не прервет.
   Мы -- окрай неизвестных дорог.
   Всю ненастную ночь напролет
   Здесь горит осиянный чертог.
   18 июня 1904. С. Шахматово"
  
  
   Это последнее стихотворение Тома I, стихотворение в котором он признает провал миссии: пробудить, вывести Тебя из "мглы голубой" в наш мир, в нашу реальность не получилось. Во многом из-за того, что его своими чудесами отвлекал "окрай неизвестных дорог", по которым он бродил с какии-нибудь из своих двойников - одним из таких: "он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"... все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой - вздох моря, третий - аметист, четвертый - священного скарабея, крылатый глаз."
   Но демонам нельзя верить... Ни в чём. И вот, получите:
  
   Ты дарил мне горе,
   Тучи, да снега...
  
   И вместо вздохов моря, перед ним - чердак, с издевательским подобием Ее храма-усыпальницы.
   И предречёт он "чердаки" всему этому поколению, изысканному поколению поэтов Серебряного века:
  
   "Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
   Взойдите. Гора рукописных бумаг...
   Так. -- Руку! -- Держите направо, --
   Здесь лужа от крыши дырявой.
   1919 (М. Цветаева)"
  
  
   "Да, меня не пантера прыжками
   На парижский чердак загнала.
   И Виргилия нет за плечами,-
   Только есть одиночество...
   1924 ( В. Ходасевич)"
  
   "...Та столетняя чаровница
 Вдруг очнулась и веселиться
 Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
 Томно жмурится из-за строчек
 И брюлловским манит плечом.
   Я пила ее в капле каждой
 И, бесовскою черной жаждой
 Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой.
 Я грозила ей звездной палатой
 И гнала на родной чердак,
   В темноту, под Манфредовы ели,
 И на берег, где мертвый Шелли
 Прямо в небо глядя, лежал,
И все жаворонки всего мира
 Разрывали бездну эфира
 И факел Георг держал,
   Но она твердила упрямо:
 "Я не та английская дама
 И совсем не Клара Газюль,
Вовсе нет у меня родословной,
 Кроме солнечной и баснословной.
 И привел меня сам Июль..."
   1941. Январь.(3-5-ого днем)
   Ленинград. Фонтанный Дом.
   Переписано в Ташкенте
   19 янв 1942 (ночью во время
   легкого землетрясения).А. Ахматова".
  
   И у Блока в заглавном стихотворении в родословной у "спящей" вовсе не "Клара Газюль", и не "сам июнь", как у Анны Ахматовой, в его иномирном чердаке мертвая дама может в любой момент открыть глаза, подняться, и под ее "тяжеленными шагами" заскрипят доски.
  
   Клеопатра
  
  
   Открыт паноптикум печальный
   Один, другой и третий год.
   Толпою пьяной и нахальной
   Спешим... В гробу царица ждет.
  
   Она лежит в гробу стеклянном,
   И не мертва и не жива,
   А люди шепчут неустанно
   О ней бесстыдные слова.
  
   Она раскинулась лениво -
   Навек забыть, навек уснуть...
   Змея легко, неторопливо
   Ей жалит восковую грудь...
  
   Я сам, позорный и продажный,
   С кругами синими у глаз,
   Пришел взглянуть на профиль важный,
   На воск, открытый напоказ...
  
   Тебя рассматривает каждый,
   Но, если б гроб твой не был пуст,
   Я услыхал бы не однажды
   Надменный вздох истлевших уст:
  
   "Кадите мне. Цветы рассыпьте.
   Я в незапамятных веках
   Была царицею в Египте.
   Теперь - я воск. Я тлен. Я прах". -
  
   "Царица! Я пленен тобою!
   Я был в Египте лишь рабом,
   А ныне суждено судьбою
   Мне быть поэтом и царем!
  
   Ты видишь ли теперь из гроба,
   Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
   Что я и Цезарь - будем оба
   В веках равны перед судьбой?"
  
   Замолк. Смотрю. Она не слышит.
   Но грудь колышется едва
   И за прозрачной тканью дышит...
   И слышу тихие слова:
  
   "Тогда я исторгала грозы.
   Теперь исторгну жгучей всех
   У пьяного поэта - слезы,
   У пьяной проститутки - смех".
   16 декабря 1907
  
  
  
  
   Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
   "
   " - Змея ( ... ) //Ей жалит восковую грудь ..." - по преданию, Клеопатра покончила с собой, приложив к груди ядовитую змею.
   В мемуарах К.И. Чуковский писал: "Я помню, что тот "паноптикум печальный", который упоминается в блоковской "Клеопатре", находился на Невском, в доме N86, близ Литейного, и что больше полувека назад, в декабре, я увидел там Александра Александровича и меня удивило, как понуро и мрачно он стоит возле восковой полулежащей царицы с узенькой змейкой в руке - с черной резиновой змейкой, которая, подчиняясь незамысловатой пружине, снова и снова тысячу раз подряд жалит ее голую грудь, к удовольствию каких-то похабных картузников. Блок смотрел на нее оцепенело и скорбно." (Воспоминания, 2. С. 219-220).
   В стих. "Клеопатра" дана одна из важнейших модификаций женского образа периода "антитезы". В позднейшей статье "о современном состоянии русского символизма" (1910) Блок писал: "в лиловом сумраке необъятного мира качается огромный белый катафалк, а на нем лежит мертвая кукла с лицом, смутно напоминающим то, которое сквозило среди небесных роз" (СС-85 . С. 429).
   Андрей Белый воспринял образ Клеопатры как один из стержневых образовґсимволов, определяющих эволюцию творчества поэта: "В "Нечаянной Радости" ( ... ) ангелический образ Ее - подменен ( ... ) Да: подмена Хранителя (имеется в виду стих. "Ангел-Хранитель" (1906) - ред.) ликом Губителя подготовляется медленно: умирает Хранитель ("покоишься в белом гробу") ( ... ) Смерть - свершившийся факт: Да, она лишь - "картонной невесткой была", или трупом, еще продолжающим после смерти ужасную упыриную жизнь; ( ... ) он есть восковая и страшная кукла, живущая за счет нашей жизни ( ... ) сладострастьем; "Клеопатра" - дальнейшее изменение подменного Ангела; - то Незнакомка ( ... ) И вычерчивается: образ великой блудницы; поэт же к блуднице склоняется с жалостью; он понимает: теперь сквозь нее проступает лик Ведьмы, умершей, кощунственно овладевающей своим собственным трупом" (Белый, 4. с. 243-244).
   "
  
   Напомню описание "всемирного града", данное Даниилом Андреевым.
   Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. Глава 5. "Падение вестника":
   "Блок не был человеком гениального разума, но он был достаточно интеллигентен и умен, чтобы проанализировать и понять полярность, враждебность, непримиримость влекущих его сил. Поняв же, он мог по крайней мере расслоить их проекции в своей жизни и в творчестве, отдать дань стихийному, но не смешивать смертельного яда с причастным вином, не путать высочайший источник Божественной премудрости и любви с Великой Блудницей.
   ... Я говорил уже: среди инозначных слоёв Шаданакара есть один, обиталище могучих тёмных стихиалей женственной природы: демониц великих городов. Они вампирически завлекают человеческие сердца в вихреобразные воронки страстной жажды, которую нельзя утолить ничем в нашем мире. Они внушают томительную любовь-страсть к великому городу, мучительную и неотступную, как подлинное чувственное влечение. Это -- другой вид мистического сладострастия -- сладострастие к городу, и притом непременно ночному, порочному, либо к удушливо-знойному городу летних предвечерий, когда даже шорох переливающихся по улицам толп внушает беспредметное вожделение. Возникают мимолётные встречи, чадные, мутные ночи, но утоления они не дают, а только разжигают. Из этой неутолимой жажды, из запредельного сладострастия возникает образ, для каждого свой, но тот самый, который всякому, прошедшему этим путём, встречался реально в трансфизических странствиях, забытых полностью или на девять десятых и кажущихся сном. О, не даймон, совсем уже не даймон водил его по кругам этих соблазнов: кто-то из обитательниц Дуггура подменил даймона собой, кто-то из мелких демониц внушал ему всё большее и большее сладострастие, показывая ему такие формы душевного и телесного -- хотя и не физического -- разврата, какие возможны в Дуггуре -- и нигде более."
  
   Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
   "...В том же мае я впервые попробовал "внутреннюю броню" - ограждать себя "тайным ведением" от Ее суровости ("Все бытие и сущее..."). Это, по-видимому, было преддверием будущего "колдовства", так же как необычайное слияние с природой.
   ...К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников ("Зарево белое...", "Ты - другая, немая...")."
  
   Вот с этого начались его странствия по иномирью. Обращу внимание на слова "я вызвал". Версия Андреева: "...Это - Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, - но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном..."
   Если это и был "сон", то вызванный Блоком и управляемый им. По крайней мере он был уверен в том.
   И первым таким "сновидением", первым, что показали ему двойники и те, истинные их кукловоды - была женщина, которая ждет, что "...корабли! // ...Мчатся ко мне издали". Корабли, которых будут "жечь". То есть для начала ему показали живую Елену Прекрасную, Елену Троянскую и прибывающих за нею героев.
   И вот, почти итоговое (стихотворение - предпоследнее в книге "Город") произведение, итоговый пункт его командировочного отчета, - восковая Клеопатра и толпа местных морлоков вокруг неё. Точно таких же как "картузники" в Питере. И хоть ты в этом мире не только поэт, но и "царь", получи ещё одну (каки в предыдущем стихотворении - "На чердаке")издевательскую пародию на свой оставленный храм, описанный им в итоговом стихотворении Тома I:
  
   "Вот он -- ряд гробовых ступеней.
   И меж нас -- никого. Мы вдвоем.
   Спи ты, нежная спутница дней,
   Залитых небывалым лучом.
  
   Ты покоишься в белом гробу.
   Ты с улыбкой зовешь: не буди.
   Золотистые пряди на лбу.
   Золотой образок на груди.
  
   Я отпраздновал светлую смерть,
   Прикоснувшись к руке восковой.
   Остальное -- бездонная твердь
   Схоронила во мгле голубой.
  
   Спи -- твой отдых никто не прервет.
   Мы -- окрай неизвестных дорог.
   Всю ненастную ночь напролет
   Здесь горит осиянный чертог.
   18 июня 1904. С. Шахматово"
  
   "...я увидел там Александра Александровича и меня удивило, как понуро и мрачно он стоит возле восковой полулежащей царицы..."
  
  
  
   Не пришел на свидание
  
  
  
  
   Поздним вечером ждала
   У кисейного окна
   Вплоть до раннего утра.
  
   Нету милого - ушла.
   Нету милого - одна.
   Даль мутна, светла, сыра.
  
   Занавесила окно,
   Засветила огонек,
   Наклонилась над столом...
  
   Загляни еще в окно!
   Загляни еще разок!
   Загляни одним глазком!
  
   Льется, льется холодок.
   Догорает огонек.
  
   "Как он в губы целовал...
   Как невестой называл..."
  
   Рано, холодно, светло.
   Ветер ломится в стекло.
  
   Посмотри одним глазком,
   Что там с миленьким дружком?..
  
   Белый саван - снежный плат.
   А под платом - голова...
   Тяжело проспать в гробу.
  
   Ноги вытянулись в ряд...
   Протянулись рукава...
   Ветер ломится в трубу...
  
   Выйди, выйди из ворот...
   Лейся, лейся ранний свет,
   Белый саван, распухай...
  
   Приподымешь белый край -
   И сомнений больше нет:
   Провалился мертвый рот.
   Февраль 1908. Ревель
  
  
  
  
   Стихотворение - непосредственное продолжение пред-предыдущего "На чердаке". Там "я" просил ветра:
   "Ветер, снежный север,
   Давний друг ты мне!
   Подари ты веер
   Молодой жене!
  
   ...Слаще пой ты, вьюга,
   В снежную трубу,
   Чтоб спала подруга
   В ледяном гробу."
  
   В этом "подруга" ждёт суженого. Он не придёт. Книга "Город" кончилась. Командировка его во "всемирный город" - тёмное отражение Питера, закончилась тоже. Нет, по его улицам он ещё побродит, вспомните хотя бы его неизбывное горестное изумление, когда поэт, видимо, пытался прорваться на иные пути, но, оглядываясь по сторонам, видит всё тот же пейзаж: "...фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет...", но при этом даже подобные -
  
   ...Белый саван, распухай...
  
   Приподымешь белый край -
   И сомнений больше нет:
   Провалился мертвый рот.
  
   ...корявые отражения спящей Лучезарной Подруги... (финальное стихотворения Тома I:
  
   ("Вот он -- ряд гробовых ступеней.
   И меж нас -- никого. Мы вдвоем.
   Спи ты, нежная спутница дней,
   Залитых небывалым лучом.
  
   Ты покоишься в белом гробу.
   Ты с улыбкой зовешь: не буди...
   18 июня 1904. С. Шахматово")
  
   ...его тревожить перестанут. Он перестанет ходить на свидание.
   Страница перевернута.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"