Лучше бы Лермонтов не писал этого стихотворения. Ну, избавился бы от романтической шелухи не за пару недель, а за год-два, но не выжгло бы общественное мнение на нём этого клейма - "второй Пушкин" и, глядишь, не срифмовала бы его судьба судьбу первого нашего поэта. Потому что написав строки "Погиб поэт..." Лермонтов под "поэтом" разумел Пушкина, а видел себя. Потому что именно в этом заключается отличие поэтов-"романтиков", от прочих: рисуют ли они - Байрон, Шиллер, Лермонтов - описывают ли они Демона или Манфреда, Мцыри или погибшего поэта - они изображают себя. Они ставят себя на его место, они заслоняют его - собою. Вот и получился самый солнечный наш поэт - страдальцем, не могущим вынести "последние мучения". Вот и оказалось, что тот, у кого в приятелях было пол-Питера, тот, друзья которого ради которого ставили на кон свои карьеры, избавляли его от суда и Сибири, сами шли под суд, тот, который умудрялся из трех женщин выбрать сразу четверых - вот такой вдруг стал "один, как прежде". Да и "невольник чести"... Пушкин был одним из последних уцелевших, из тех, кто "свободою горел", он не был "невольником" чести он был из тех, у кого "сердца для чести живы", честь для него была не подневольным состоянием - естественным.
Помните, с какой иронией Пушкин изобразил "неведомого, но милого певца"? А теперь перечтите: Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он гонимый миром странник Но только с русскою душой.
Неправда ли, именно этому, "гонимому миром" подходит и быть "одним, как прежде", и быть "светочем", и "дивным гением". Да и "позор мелочных обид"... 37-летнему мужчине, у которого семья, дети, красавица жена, долгов на 120 000 рублей, не до мелочей ... А вот 23-летнего отчаянно-некрасивого отчаянно-гордого мальчишку мелочные обиды и вправду могли "ввергать в отчаяние", казаться позором.
Пушкин, прочти он про "торжественный венок", опять бы, как в своем "романе", хмыкнул: "темно и вяло", а потом взял жирный красный карандаш, подчеркнул бы в рукописном списке на свою смерть помимо "этого венка" ещё один - "увитый лаврами" и, не скрывая издёвки, спросил: как же это вы, мил-человек, на один венок - торжественно-увядший нахлобучиваете другой - сурово-увито-язвящий? Впрочем, повторю то, что уже писал в прошлых статьях: красный карандаш, скорее всего, всё-таки был. Потому что в последующем творчестве Лермонтов, как мог, избавлялся от подобных громких и пустых слов ради слов тихих, но точных:
Я к вам пишу случайно, право, Не знаю как и для чего. Я потерял уж это право, И что скажу вам? - ничего. Что помню Вас? Но, боже правый, Вы это знаете давно И вам, конечно, все равно.
Интересно, когда Варенька Лопухина.... нет, давно уже Варвара Бахметева.... когда Варенька прочитала эти строки... наверняка уже после смерти Мишеля... - Варенька расплакалась? За семь лет до того она не дождалась Лермонтова и вышла замуж за 37-летнего помещика:
...Соседка есть у них одна... Как вспомнишь, как давно Расстались... Обо мне она Не вспомнит... Все равно
Ты расскажи всю правду ей Пустого сердца не жалей Пускай она поплачет - Ей ничего не значит.
Она любила и ждала его, но Лермонтову вечно было некогда - то он был студентом, то юнкером, то у него была подобная англицкому сплину русская хандра, то идентичная с Байроном мировая скорбь - он морочил девчонке голову семь лет. А на исходе этого срока в свете разразился скандал: знаменитый поэт, наш второй Пушкин, по-печорински влюбил в себя и расстроил свадьбу, и опозорил предыдущую свою несчастливую любовь - Оленьку Смирнову. "Пред бедной Таней / все... стали... жребии равны"... В. Лопухина поддалась на уговоры родителей и стала В. Бахметевой. Лермонтов так и не сумел забыть ее, хоть то не помешало ни роману с сестрой Мартынова, ни издевательским ухаживаниям за княжной Эмилией, да и мало ли их было! Когда тебе нет еще и 30, а ты - и боевой офицер, и первый поэт России, и не абы какой, а опальный... и не абы за что, а за дуэль, за стихи... Тут сердце любой красавицы поневоле вспомнит, что оно "склонно к измене" - и старым мужьям, и молодым наречённым. Но...
Жизнь повсеместно кочевая Приводит в первобытный вид Больные чувства, сердце спит И нет покоя голове, Зато лежишь в густой траве И дремлешь под широкой тенью Чинар и виноградных лоз...
Не было женского взора, который не забывался бы среди гор, под чинарами, под виноградными беседками... Ах, как по осени в аулах пахло виноградом! Я люблю всё это стихотворение. Говорят, именно оно дало Толстому пример, КАК следует описывать битву, оно стало камертоном для его описания Бородинского сражения.... ....которое, говорят, стало примером для Стендаля, когда он описывал Ватерлоо.... Но мне больше нравятся, не батальные сцены, и даже - не отчаянно-грустное, с отчаяния ироничное его начало... Чуть ли не самые мои любимые строки во всей русской поэзии именно эти:
Зато лежишь в густой траве И дремлешь под широкой тенью Чинар и виноградных лоз...
Пушкин только мечтал о вольности и покое - Лермонтов сумел выразить, передать его. Ах, как по осени в тамошних городках да станицах и нынче пахнет виноградом!
Но я в этом сочинении я не о себе и виноградниках, я о том, что "в стихах сбывается всё", но не так, как в стихах.
Второй Пушкин? В стихах поставил себя на его место? - Пожалуйста! У Пушкина всероссийская слава, а Лермонтова никто не замечал - получите! Стихи "на смерть поэта" распространяются в невиданных по тем временах десятках тысяч списках! Пушкину "север вредным стал" из-за крамольных стихов, а у Лермонтова НЕТ политических тем... - получите! 16 строк приписывается к основному тексту, уже получившему восторженный прием и на улицах, и при дворе, и лично у царя - и добро пожаловать в ссылку! Лермонтов уродлив и нелюдим, а у Пушкина к 30-летнему возрасту накопил дон-жуановский список более, чем в сотню имен... ну, так получите! Лермонтову больше не отказывают женщины! Пушкина в Михайловское, в деревню сослали за разгульное поведение на юге: "бесчисленные дуэли Пушкина здесь уже всем надоели", а Лермонтова от дуэлей хранит двойная слава: и светлая, Пушкина, и чёрная, Дантеса, - поучите! Нашелся ещё один французский красавец, еще один "сын посланника", которому опять плевать на "нашу славу", которого взбесило, что его перед дамой обошел какой-то русский урод. Дуэль. Посланник сначала поскользнулся и его шпага только царапает Лермонтову грудь, потом промахивается из пистолета. Лермонтов стреляет всторону. Царь готов простить поединок знаменитому поэту, но Лермонтов прямо на гауптвахте опять вызывает де Баранта к барьеру... Ах, тебе пострелять так хочется? Николай переправляет поручика на юг, на Кавказ. Вот там-то, через пару лет Лермонтов и встретится с Мартыновым.
Кажется, первая дуэль у Пушкина была еще в лицее - с Кюхельбекером, с лучшим другом. Оба писали стихи. Но Пушкин и тогда уже был Пушкиным, а Кюхельбекер так и останется... Кюхельбекером. Пушкин постоянно подтрунивал над Кюхлей и однажды написал маленький шедеврик:
За завтраком объелся я, И Яков дверь закрыл оплошно И было мне мои друзья И кюхельбекерно, и тошно.
Кюхельбекер взбесился и вызвал "господина Пушкина" на дуэль. Но и у барьера Пушкин не оставил издевательства, он крикнул Дельвигу: - Встань на моё место, здесь куда как безопаснее! В ответ Вильгельм Кюхельбекер выстрелом сбивает с Дельвига шляпу. - Стреляй, стреляй в меня! - закричал он Пушкину. - Вот еще глупости. Пушкин отбросил пистолет и пошел обниматься. Интересно, неужели они не выпили после своей "дуэли"? Так шампанского господам студентам!
Последняя дуэль Лермонтова случилась с Мартыновым - однокашником по юнкерскому училищу. Оба писали стихи. Но у Лермонтова и в 15 лет случались шедевры. Помните "Белеет парус одинокий"? А Мартынов... Уже и в 15 лет он был Мартыновым. Однако в своем дневнике будущий убийца отметил, что среди всего курса поговорить можно только с этим, с Лермонтовым. Исследователи обнаружили, что Мартынова в училище как-то наказали за то, что он ночью оставил пост... Исследователи обнаружили, что именно в это время Лермонтов лежал по соседству, в госпитале. Исследователи предположили, что Мартынов, плюнув на глупую службу, всю ночь проговорил с Мишелем...
В Пятигорске Лермонтов постоянно подшучивал над Мартыновым... Впрочем, это была его обычная манера поведения. Он насмехался над мужчинами и над женщинами, над врагами и над друзьями... Вроде бы только сумасшедший бретёр Долохов (Толстой с него написал Дорохова - помните, с ним на дуэли дрался Пьер?) довёл дело почти до поединка, но заткнул фонтан дешевого, злого остроумия гения. Мартынов несколько раз просил однокашника прекратить позорить его мелочными обидами, но Лермонтов не унимался. И вот, когда однажды вечером, при свечах и дамах... Условия дуэли были страшными: по три выстрела на десяти шагах.... И всё-таки к месту поединка толпа друзей отправилась без доктора... зато с ящиком шампанского. Дуэль. - Сходитесь! Они подошли к барьерам. Подняли пистолеты. И... ничего... - Раз вы не стреляете, я прекращаю дуэль, - крикнул довольный секундант: вино-то греется! - Я в этого болвана стрелять не стану, - хмыкнул Лермонтов. Мартынов выстрелил. Интересно, куда господа офицеры подевали шампанское?
Погиб. К чему теперь рыданья, пустых похвал ненужный хор и жалкий лепет оправданья?...
Так вот, я теперь думаю, а что было бы, если бы... если бы 15-летний Пушкин смолчал на своей первой дуэли? Не смолчал ли бы на свой последней дуэли и 28-летний Лермонтов?
...судьбы свершился приговор.
(нет, но как таки фальшивит эта строка!) * * Все цитаты приведены по памяти. Выверять почему-то кажется недопустимым. Извините, если что.