- Что они преодолеют?
- Разлуку и боль, смерть и любовь.

- Когда они встретятся?
- В установленный срок.
- Как?
- Сквозь все бури Сибири.
- Покажи!
И я увидел. Ночь. Моросящий дождь. И две несущиеся навстречу друг другу, не замечающие дождя, не видящие ничего на свете, фигуры...
Неужели это я?.. Она и я? Но ведь я так не могу, не умею...
Дмитрий Михайлович не спеша включил свет, собрал инвентарь и вышел. Я ошарашено молчал. Она потихоньку приходила в себя и вскоре опять стала выглядеть старшей сестрой Ирины.
Наконец, я выдавил:
- Не понял.
- Прорицание не понимать - помнить надо. А ты запомнил?
- Запомнил...
А ведь все сбылось, каждая буква! И каждый раз я только задним числом вспоминал пророчество.
Вошел Д.М.
- Ну, как, запугала?
- Да меня с недавних пор все пугают. Недавно переходил через улицу, так милиционер пристал, полчаса страху напускал. Еле червонцем от него отделался. А вас я не понимаю. Если вашей дочери будет со мною плохо, то почему вы так меня привечаете?!
Дмитрий Михайлович неторопливо устроился в соседнем кресле, неторопливо переглянулся с женой и неторопливо, тоном давно обдуманного и обговоренного заговорил:
- Видите ли, Володя, это давняя история. А суть ее в том, что мы очень надеемся на вас. Ирина до 15 лет провела у бабки. А старуха... В молодости она влюбилась в офицера - молодой граф заехал в свое отдаленное поместье - поохотиться. Через три года его убили на войне, а за эти три года юная наша прабабушка из его служанки стала его госпожой.
И с тех давних пор она затвердила, что любовь - это бой, что побеждает - сильнейший, а побежденным - горе. А так род из покон веков стоит на ворожбе, заговорах, травах, то вооружены они блестяще. Правда, победы почему-то не радуют. Бабка после доблестной смерти офицера опять ушла в леса: не хотела, чтобы окружавшие ее ничтожества влияли
на ее дочь, на его дочь. А дочка добрую четверть века кружила мужчинам голову, но сама полюбила только за месяц до смерти. Уже на пятом десятке... Ксюша это хорошо запомнила. Мать ей весь месяц твердила: не верь бабке! И вот, в 17 лет юная ведьмочка сбежала от нее с ошалевшим от счастья студентом.
А Ирину мы упустили. Бабка дьявольски умна и в правнучке души не чает. А когда сначала показывают, как действуют умело приготовленные травы, а потом открывают дореволюционный фолиант Тютчева и цитируют, что "Любовь -... поединок роковой!", то это, помнится, действовало даже на вашего покорного слугу, а я тогда тоже был материалистом до мозга костей. А что уж говорить о девочке, перечитавшей чуть ли не всю их старинную библиотеку, в которой мирно уживаются Мария Башкирцева и Фридрих Ницше.
Тем более, что потом была московская школа, где на нее никто не обращал внимания - диковатая, угрюмая, некрасивая (да-да! тогда некрасивая!) большеглазая девчонка, - никто, а главное, конечно, тот самый, на которого молилась вся девичья половина класса...
На каникулы она снова уехала к бабке. Оттуда пришло письмо, что девочке не здоровится, и всю зиму Ирина провела у нее. А приехала - даже мы изумились: так похорошела, а главное: успокоилась и заулыбалась...
Отучившись последнюю четверть она опять укатила в свое любимое Полесье. Но ее уже заметили: ближе к осени начались звонки: "А Ирина скоро будет?". Звонили девочки, но звонили часто и настойчиво.
Ирина прибыла числа 29-30 с полным рюкзаком трав. Они с бабкой пришли, пешком пришли, почти от Бреста без рубля в кармане пришли в Москву.
Потом в квартире оглушающе запахла ночная фиалка, а когда в кладовке я, помнится, чуть не опрокинул бадью с кувшинками, то стало ясно: Ирина взялась за дело серьезно.

- А что, кувшинка - тоже?!..
- Ты, наверное, слышал ее фольклорное название - одолень-трава, только не связывал его с таким знакомым цветком. Она тоже содержит сильные галюцогены и тоже используется - по другим рецептам - для приготовления привораживающих зелий.
- А как насчет змеиной кожи или высушенных пауков?
- Зря, иронизируешь, Володя. Как бы не пришлось тебе их самому попробовать - высушенных паучьих лапок!
- От жабьей крови я откажусь тоже!
- Ксюша, Ксюша...
- Да он никак не поймет, во что ввязался!
- Пусть подумает... Так вот, сразу после начала учебного года, наверное, второго сентября она устроила вечеринку, и пригласила весь класс. Ирина даже из школы отпросилась - весь день колдовала на кухне.
Я попробовал вмешаться, но контакта у нас еще не было... Не получилось у меня. "Танцы с квасом" - так это вошло в историю. Пришел и вышеназванный молодой человек... Потом она рассказывала, что хотела действовать наверняка и немного перестаралась. Да уж, совсем немного...
Недавно он был у нас. И вспоминал о том вечере, как о самом загадочном, непонятном, странном вечере в своей жизни. Вечере, определившем его судьбу. И ее судьбу.
С тех пор она только побеждала. Она брала, что хотела. А он старался ее забыть. В армии - солдатом, на Севере - шахтером. Убеждал нас, что сумел. Успокоился он, а не забыл. Ведь еще раз встретиться с ней - наотрез отказался.
Из-за этого ли молодого человека или из-за чего-то еще другого, но со школы друзей у нее не осталось. Сбылось мое предсказание. Может быть поэтому, когда мы с Ксюшей вступились за Игоря - ее однокурсника, она нас послушалась.
А что касается вас, Володя... Вы же разучились уже чувствовать? - улыбнулся Д.М. - так что вам будет проще... А если серьезно... Во-первых, за вами стоит ваша первая любовь - вы умеете любить. Во-вторых: вы очень понравились Ирине. Так что у вас есть шанс. Не только у тебя лично, а у вас обоих. Шанс на счастье. Постарайтесь не упустить его. Постарайся быть ей равным. А в-третьих... В-третьих и главное: кажется, уже поздно нам с Оксаночкой вмешиваться... Бесполезно... Кажется, это судьба.
Вот так Дмитрий Михайлович рассказывал для меня историю Ирины, а Ксения Николаевна почти все время молчала. И все-таки... Словно она мне рассказала больше, чем он, больше ему, чем мне, и я тоже что-то рассказывал, а ведь я молчал...
И я молчал, я осмысливал его последнюю фразу. "Судьба"! Что значит, судьба?! Я что ли не волен уже в себе? И она? И они? И что бы мы не делали... Да не верю я этому!
- Вас, Володя, еще что-нибудь интересует?
- А вот тот парень, он узнал о травах?
- Узнал, но не очень поверил... Я ведь тоже не верю, до сих пор не верю Ксюше, что 20 лет назад, ожидая меня, она под торжествующее ворчанье бабки, смешивала настои и отвары совершенно убойных трав: та же кувшинка - сильно ядовита, про белену и ты должен был слышать... Но я - жив, как видишь, - он встал, подошел к жене, полуобнял ее, и она встречным движением потянулась и прижалась к нему, - вот только жить порознь мы, наверное, не сможем. - и он хмыкнул, - А зачем нам жить порознь?
- Но я не понимаю...
- Да зачем тебе надо - понимать?! Тебя предупредили - и запомни, а понимать... Ты про Игоря знаешь... Так он два года уже у нас постоянно бывает. Тоже понять хочет. Что это с ним было, что будет, и чем дело кончится... А Ирина до сих пор, как вспомнит те дни, так плотоядно улыбается: "Ой, как бы я ему голову закрутила! До самой смерти бы не распутал! Философ!". Меньше надейся на свою глупую мужскую логику! Пропадешь ты с нею! Очень логично, например: чтобы чуть-чуть отвлечься от Иры, надо погулять с другой. Но тебе эти поцелуи еще дорого встанут. И ли я не знаю собственной бабки. Да и дочки тоже. Да и себя, если на то пошло. Мы как-то с трудом что-либо забываем, и еще
сложнее у нас с прощением. Ой, приготовься... Нет, и это ты зря! - это я подумал: "Помирать, так с музыкой - устрою девичник меньше логики! Она у вас на лбу написана. Верь только своим чувствам! Сердцу!
- Володя, а правда, что вы любите Блока?
И как я не переводил разговор на Ирину, они только улыбались, давали ответы на прямые вопросы, ответы далеко не прямые, и снова говорили о поэзии. Их предположения были интересными, не банальными и спорными, Потом я понял, что они мне изложили взгляд на творчество Блока Даниила Андреева. Картина открывалась ошеломляющая. Хотя ни о чем подобном и думать не начинал, но кое с чем я никак не мог согласиться, и приходилось спорить. Приходилось, оставив Ирину в покое, спорить о трансцендентальной сущности образа Прекрасной Дамы! А когда я уходил - меня пригласили в следующую субботу: договорить о Блоке.
А так как на эту тему я готов был говорить с кем угодно, тем более, что мне обещали показать копии писем юного Блока к К.М.С., то в следующую субботу я был у знакомых дверей.
Мне открыла двери Ксения Николаевна и, как всегда, иронично улыбаясь пригласила войти. Я вошел. Она повела меня к знакомому креслу, вошла в комнату, обернулась и не скрывая любопытства взглянула на меня.
- Что-то случи-...-лось? - не договорил я: из кресла на меня в упор глядела Ирина.
Это потом я понял, что и поза рассчитана, и свет подобран, а тогда... Огромные серые-серые глаза недоуменно спрашивали, а волосы распущенные по плечам словно намекали на что-то...
Сколько я думал о ней эти две недели! Она удивительно красива, а я как-то уверил себя, что - не очень, и вот опровержение... Я уверял себя, что безразличен к ней, что был только дурман, только коловращение чувств, а в ту минуту понял - люблю.
"Обпоила все-таки... Надо уносить ноги..." - сменила одна мысль другую, и я грохнулся перед нею на колени."

Володя замолчал, закрыл глаза, и нам стало ясно: обпоила.

"В таких случая обычно говорят: больше ничего не помню! Я помню. Помню, как откровенно завидуя, почему-то по воздуху, из комнаты унеслась К.Н. Помню ее странный выкрик: "Привет, Рыжая!". Помню изумленные глаза Ирины, она словно что-то видела за моей спиной, но мне плевать было на все и всех - я видел слезы, стоявшие в них и ее жалкую улыбку... Да-да, у нее были слезы на глазах, и она жалко улыбалась! Помню ее холодные, ледяные руки - все помню...
" Не надо понимать, надо помнить." - пусть будет так...

Вечером в Большом театре давали "Жизель".
Великолепные места в бельэтаже, розы в руках Ирины, она сама в "бабкином платье" и бабкиных изумрудах, резкий запах ее духов..."

Володя опять замолчал. Резко вздохнул - задохнулся, а не вздохнул, - отогнал видение и продолжил:

"Утром Ирина уезжала: "У них очень строго, она еле отпросилась, обязательно должна вернуться завтра, провожать ее не надо, через две недели она вернется, а пока..."
Вот только, почему ее не надо провожать, что будет через две недели и что еще за - "пока", она так мне и не объяснила.
Я не сразу обратил внимание на ее сумятицу, растерянность. Я после театра вообще перестал ее понимать! Сумасшедшее лицо, совершенно дикие, блестящие даже в полной темноте глаза, непрерывная болтовня - она говорила и говорила не переставая. А когда я попытался поцеловать ее - началась просто истерика:
- Нет!! Я тебя всем святым прошу, не надо!
Она почти рыдала. А у меня... Я мало что соображал, я ничего не понимал, но откуда-то возникло и утвердилось чувство падения и восторга!

Ждать было очень просто. Я что-то делал, с кем-то говорил, а нота восторга звенела и не утихала, и все у меня получалось. Все! А когда через девять дней я понял, что Ирина сейчас подъезжает к Москве, то плюнул на логику и побежал за цветами. И не знаю, почему из всех букетов я выбрал чайные розы, но, когда их увидел их у Ольги Сергеевны не колебался ни мгновения...
А потом ждал: час, чтобы ей доехать до дому и час ей на косметику - два часа. Пообедал. Прочитал газету. Просмотрел "Огонек". Съел мороженное. Выпил газировки. Прочитал еще одну газету. Время! И только рванулся к метро, как сзади раздалось:
- Красавец, давай погадаю! - это была Ирина.
Медленно поворачиваюсь. Спокойно и трезво гляжу на нее. Нет! Ни спокойно, ни трезво не получается! Зато опять начинает кружится голова, и опять то ли обморок, то ли поцелуй.
А дальше было счастье, просто счастье. Долгое счастье. На полгода. Шесть месяцев, которые я потом так часто вспоминал, что иногда кажется, будто и сейчас могу восстановить их по неделям, по дням, по каждому часу.

Глава 4

Первая наша ссора произошла из-за Блока. Она по какому-то поводу прочитала посвящение Волоховой: "Я в дольний мир вошла, как в ложу...". Ей нравилась эта женщина, игравшая сердцем знаменитого поэта, умудрившаяся как-то "вздремнуть" во время его чтения "Макбета", сама эта сцена: спящая красавица и поэт, не смеющий ни поцеловать, ни разбудить ее, с томом трагического Шекспира в руках...
Но по-моему второразрядная актриса, которая спустя 10 лет даже воспоминания свои опубликует лишь бы доказать, что между нею и Блоком "ничего не было", не стоила ни таких стихов, ни таких чувств и я ответил одним из последних стихотворений ее цикла:

"...Подойди, подползи - я ударю,
И как кошка ощеришься ты!"

Ирина оскорбилась. и через минуту мне стало плохо: муторно и мерзко. Ирина "тоску нагнала" - есть у них такие специальные психо-технические приемы.
Как-то вдруг я это понял. Больше изумился, чем испугался: "Надо мной покуражиться решила?!" и ушел. А вечером - "инцидент со стеклом".
Умываясь на ночь, я взглянул в зеркало. Лицо у меня было слишком постным, и я подмигнул себе: ничего, перемелется - мука будет. Но отражение не ответило. Потом лицо в зеркале начало бледнеть - я не мог отвести от него глаз - покрываться морщинами - и это уже лицо отвратительной старухи. Она подняла руки, и они вышли из стекла. Я не помня себя бросил полотенце, оно облепило зеркало и словно приклеилось.
Прошло не меньше минуты, прежде чем я набрался храбрости снять полотенце. И в стекле отразилась моя обалдевшая физиономия.
Я не стал ложиться. Вместо этого я оделся и поехал на дачу. По дороге, как шпион, рубил хвосты, прыгая с автобуса на троллейбус, носился по эскалаторам, уходя от возможной слежки. К отходу электрички подбежал в последнюю минуту и сел в последний вагон. После меня пассажиров не было.
"Вот и ладненько." - успокоился я. Гипнозом теперь меня не достанешь. К тому же дача обсажена калиной. Чем черт не шутит, может, хоть она подействует.
Д.М. как-то про между прочим заметил, что калина - сильный оберег: для нечистой силы - преграда с трудом преодолимая. Правда, стояла ранняя весна. Деревья еще спали, но красные фонарики не убранных гроздей глаза радовали. Сорвав одну, вспомнил, как Ирина морщилась, когда я как-то предложил ей попробовать:
- Горечь, и ничего хорошего.
Вот и хорошо, что ничего хорошего!..
Тем временем, пока я протапливал печку, пока под музыку из динамика ужинал, стало совсем поздно. Я разобрал кровать, лег спать и уже засыпая услышал, как пробили куранты, загремел гимн... Полночь...
И тут завертелось в голове, и начало стремительно неметь тело - "метель"! Но я затряс головой и вскочил с постели.
Нетушки-нетушки! Не то настроение у меня тогда было, чтобы в полном сознании бродить по дебрям сновидений.
Но что-то помогло мне проснуться, точнее - не заснуть, не сорваться в метель... Какой-то звук... И вот опять - звякнуло в окно... И опять в стекло ударился крохотный камушек... Кого это ночью принесло?
Я выглянул. У калитки у куста калины стояла женская фигурка в белом. "Тоже мне привидение!" Девушка взмахнула рукой, и опять стекло зазвенело.
Пришлось включить свет, одеться, выйти.
- У вас радио работает, и я решила, что вы не спите. Извините, если разбудила. Но вы не могли бы мне помочь?
В свое время я бы обратил на нее внимание. Очень и очень: такой роскошной блондинки мне еще не встречалось. Пожалуй, она чем-то напоминала Ирму, - Саша, ты ее должен знать. Кстати, это с ней я встречался до Ирины, и наше прощальное свидание как раз с ней как-то разглядела в моих глазах К.Н. Но та - прибалтка: правильное личико и только, а эта - наша, русская, кровь с молоком - грудь, ноги - о!..
- А что случилось?
- У нас пробки выбило. Темно, страшно, и холодильник тает...
- Проволока у вас хоть есть?
- Есть. У нас все есть...
- Хотите калины?
- Нет, спасибо. Горькая она. - и девушка улыбнулась мне,- Идемте?
Идти оказалось недалеко. Небольшой домик, тесная прихожая, пробки. Она взялась помогать мне, и мы все время задевали друг друга, касались друг друга, дотрагивались друг до друга. От ее помощи не было никакого прока, и все уже превращалось в игру, очень знакомую мне игру. И пол-года назад я с удовольствием довел бы ее до конца, а теперь -
Ирина, Ирина! Но хоть от ее явного внимания у меня даже настроение исправилось, я все-таки с облегчением вздохнул, когда загорелся свет.
- Извините, но мне пора: у меня с утра семинар первой парой.
- А мне вас даже отблагодарить нечем... Можно, я вас хоть поцелую?
- А как вас зовут?
- Зачем это вам?
- Целоваться с прекрасной незнакомкой? Это пошло.- перспектива поцелуев не обрадовала меня: Ирина! - и я тянул время. Девушку почему-то озадачил мой довод, и я попробовал развить успех. - Назовитесь, я требую! - не знаю, почему у меня вырвалось: "я требую"...
Она состроила недовольную рожицу, но ответила:
- Наташа. Меня зовут Наташа... "

Наташа! Пропавшая красавица Наташа! Вот ее первое появление! Вот, куда она тогда пропала! Вот как она пропала... Ай да Наташенька... Но Томочка-то, Тома! Моя Томочка!..

"-... А как вас зовут, я знаю. Вы - Володя. А девушка ваша - Ира. Но она не обидится да и не узнает ничего... Или узнает? Вы же не боитесь ее?.. Или боитесь?
Она положила мне руки на плечи, обняла за шею и притянула к себе. Губы у нее были пухлые и мягкие и... неприятные.
Я попытался высвободиться, но у меня ничего не получилось. Руки ее налились цепкой силой и оторвать их от меня стало невозможно. Я разозлился и тут увидел ее глаза.
Она же психопатка! сумасшедшая!..
Да кто она?! Я же здесь всех знаю, а ее - нет! Стоп! По соседству с нами нет такой дачи! Так это что - все-таки сон?!
А красавица уже успела задрать мне рубашку, ногтями - когтями! - разодрала мне кожу и, изогнушись, преодолевая сопротивление моих сразу вдруг почему-то ослабевших рук, потянулась губами к ране и принялась сосать кровь.
- Наташа, стой! Наташа, уйди! Я требую...- сумел выдавить я.
Сколько злобы было в ее глазах! Она оторвалась от меня, облизала с губ кровь и захохотала. Ноги меня не держали, я упал... И проснулся.
Ее смех еще стоял у меня в ушах. Бок был мокрым и болел. Я включил свет: четыре параллельные кровоточащие царапины и пальцы в крови. Мои пальцы."

Володька есть Володька. Воин. Он может ничего не понимать, но и на интуитивном уровне действия его будут единственно верными. Столкнувшись во сне с чудовищем, он заставил его - ее! - назваться, а потом, используя узнанное имя, вышвырнул из своего сна. И отделался четырьмя царапинами и несколькими каплями крови. А во что это выльется у Толика!

"До рассвета заснуть мне не удалось. Да и не очень-то хотелось. И я до сих пор не знаю, что тогда приснилось, а что было в действительности.
С первой электричкой вернулся в Москву и пошел к Громовым. Ирина просыпалась поздно, и открыла мне К.Н. Я все ей рассказал и попросил помощи. Наваждения прекратились, но легче от этого не стало.

Назавтра - новая, "случайная" встреча с Ириной. Эти случайности у нее выходили мастерски. Если ей надо было встретится со мной, она выходила на улицу и, думая обо мне, бродила по городу. Как она говорила, максимум через час мы где-нибудь с ней сталкивались.
Вот и сейчас, я первым увидел ее. Рефлекторно дернулся, она заметила меня, заметила мое движение и полупрезрительно улыбнулась: "Струсил?" - "Нет!".
Она глядела, как глядела, у нее не шевельнулась ни единая черточка, а улыбка стала доброй. Это меня в ней всегда потрясало. В наши лучшие времена я часто просил ее сыграть то или иное чувство, до изнеможения фотографировал, снимал на видео, но ничего не понял! Впрочем, благодаря этому и остались у меня ее фото. Сколько раз хотел все сжечь. Начинал даже. Сначала очень решительно. Но эта самая решимость быстро иссякала, а чтобы сжечь все надо было - ой, много времени...
А она тем временем, приблизилась, прижалась к груди щекой, и стала маленькой и беззащитной...
Ирина-то - и беззащитна?! - Все это происходило на новом Арбате,
знаете - в горловине, где вечная толчея и сутолока, а тут все за метр обходили, и будто так и надо. Да я сам не видел в этом ничего особенного по сравнению с безоружным, робким видом моей ведьмочки.
И она заплакала.
Толпа с обеих сторон хлынула на нас. Началась форменная давка. Ирина уже просто рыдала. На нас орали:
- Да проходите же!
- Нашли место!
- Здоровый, а бестолочь!
- Не напирайте!
- Что встал?!
- Проходите!...
Я принялся выкарабкиваться из толчеи, но люди шли сплошным потоком и почему-то чуть ли не все - навстречу нам. Укрыв Ирину, я проталкивался, продирался и, наконец, выбрался на свободное место, и через пять минут мы сидели в кафушке - в нелюбимой ею - "Ивушке".
Постепенно она успокоилась, а мне на память вдруг пришел Игорь. Она странно успокоилась! После плача, после таких рыданий, девушки обычно расслабляются, становятся готовы всех простить и всех любить, а Ирина... Я все-таки уже полгода общался с ней и многому выучился у нее. Научился доверять ощущениям, предчувствиям (проверял: у меня они сбывались на 70, а у нее - на 90 процентов, особенно, если дело каса-
лось нас), и самое главное: я научился чувствовать, воспринимать ее саму, ее состояние не через наши бедные пять чувств, а как она говорила, сердцем сердце. Конечно тогда это получалось не так полно как у нее, как потом у нас обоих, но все-таки, все-таки!..
И вот тогда я почувствовал, как она буквально закаменела. Вспомнились давние слова Валика: "Он полз за нею на коленях и плакал. И если она захочет, я тоже поползу и тоже буду плакать." И я смотрел на ее жалобное, удивительное лицо, вслушивался в ее каменное спокойствие и думал:
"Неужели конец... неужели конец... неужели конец?.."

Встречались после всего этого мы так же часто, но только встречи стали другими.
Я не понимал, что случилось, но мне было грустно с нею, а без нее так жутко, что хоть волком вой от странных, страшных предчувствий.
Иринина психотехника? - Если бы! Все эти приемы требуют сильного напряжения, а она постоянно была теперь расслабленной, задумчивой, ласковой и спокойной. Доброй и чуть-чуть рассеянной. Печальной и какой-то далекой.
А я... Я видел, что теряю свою любимую, но почему - не понимал. Я не понимал, что произошло, что изменилось, откуда вообще появилось это чувство потери - я ничего не понимал!"

Он и сейчас ничего не понимает. А обе наши подруги, обе женщины вдруг как-то одновременно, как-то загадочно заулыбались. О, они-то все поняли, они-то знают какое простое волшебство происходило семь лет назад в другой московской квартире. Они-то знают, как ворожат любимые, - о, такие грустные! такие несчастные! - глаза... Ах, эти серые очи!

"Да, всю чертовщину Ирина объяснила приездом бабки, невзлюбившей меня еще за те, давние мои развлечения во время ее отъезда на картошку.
- А откуда она узнала? Ты ей рассказала? К.Н.?
- А ей про меня не надо ничего рассказывать. Она и так все видит. Там, знаешь какая сила... Но почему ты пошел к матери, а не ко мне?! Я бы тебе рассказала, объяснила, и все было бы хорошо.
- А сейчас плохо?
- Не хорошо, не значит плохо.
- А почему не хорошо?
- Оказывается, ты мне не веришь - чего уж тут хорошего...
На это ответить было нечего, и я опять приходил домой пасмурной и злой.
- Что-то совсем ты расклеился. - говорила мать - С Ириной ругаешься? Показал бы ее...
Но Ирина отказывалась наотрез. Ирина устраивалась в кресле, усаживала меня на ковре перед собой, и мы в таком положении проводили часы за разными важными вещами, начиная от разматывания ниток, кончая разбором очередного древнего манускрипта на латыни или древне-славянском с рецептами разных зелий.
Вот вам смешно, а полгода это было обычным нашим расположением, только в кресле сидел я, а теперь ей вдруг понравилось, чтобы я был у ног ее. Я!
И я забегал. Побывал у Валика. Тот насмотревшись на нашу полугодовую идиллию только смеялся:
- Поссорились?! Впервые за 6 месяцев? Не бери в голову. Слушай, это все ейные штучки. Как? уже и помирились?! Чего и еще тебе надо?... Нет, для меня что-то слишком сложно. Идем к Игорю.
Пошли к нему. Игорь выслушал, тонко поулыбался, зачем-то попросил прочитать что-нибудь Ахматовой, хмыкнул на моего "Сероглазого короля", провел к своей роскошной библиотеке - все о ведьмах, колдунах и прочей нечисти - и сделал широкий жест - ищи, бери, пользуйся.
Я попользовался. Впервые прочитал "Огненного ангела" Валерия Брюсова.
И снова Ирина."

- Володя, - неожиданно прервала его Танюша, - ведь мы тогда уже общались?
- Да, ты к тому времени уже была замужем...
- Что же ты мне ничего не рассказал? Скрутили бы мы твою ведьмочку, и никуда бы она не делась! Эх, Володька, Володька!
Пожалуй, теперь скрутили бы. Они давно уже знают, обе знают, как это делается. На собственном - горьком? счастливом? - опыте.
Но все-таки интересно: он оббегал всех своих новых друзей и забыл всех старых. Никто из нас ничего не знал об Ирине. Даже Таня. Даже я. Даже Ольга Сергеевна до конца считала ее просто очередной, просто еще одной его девочкой.
- Ты ошибаешься, Танчиня. Справиться с ней было невозможно. Не спорь. Слушайте дальше.

"Вскоре я в очередной раз не выдержал:
- Ирина, я больше не могу так.
- Как не можешь?
- Почему ты опять прячешься за слова?! Разлюбила?
- Ты очень хочешь, чтобы я ответила? Но ведь ты все равно мне не веришь! Спроси лучше у мамы!
- Ирина, ты не ответила!
- Зачем тебе нужны слова? Ты так не видишь?
- Разлюбила?! - совсем страшно стало мне.
- Нет, я люблю тебя. Но зачем тебе это, если ты мне не веришь?
- Я люблю тебя, значит, верю.
- Докажи.
- Как?
- Отдай мне свое сердце.
- Как? - еле выдавил я.
Она исчезла на минуту и вернулась с бутылкой старинного вида и двумя бокалами:
- За нашу любовь!
Вот они, - понял я, - ночные фиалки, кувшинки, белена, мухоморы, и паучьи лапки!
Мы выпили. И тут же Ирина, раздвинув ноги, - лицом к лицу - села мне на колени.
- А ты меня любишь?
- Да.
- Что - "да"?
- Я люблю тебя.
- Повтори. Молча. Повторяй! Повторяй! - замолчала она, в упор уставившись мне в глаза.
И снова трудно описать, что со мной происходило. Я смотрел в ее глаза, а с ними творилось что-то совершенно непонятное, и они то приближались, то удалялись от меня, удаляясь становились еще больше, по-прежнему заслоняя собой всю комнату, а приближаясь, не уменьшались, и вот они опять неотвратимо приближаются, приближаются! - и поцелуй. Ее фирменный поцелуй. На грани обморока.
Когда опомнился, то оказалось, что прошло уже около двух часов, что мы по-прежнему в кресле, но Ирина, совершенно обессиленная, буквально пластом лежит на мне.
- Бокал!.. - прохрипела она.
В ее бокале действительно еще осталось немного зелья, которое, стуча о стекло зубами, она и выпила из моих рук. И постепенно пришла в себя.
Эти "чаепития" с тех пор происходили регулярно. Я охотно шел на них, ведь не говоря уже об острых, жутких ощущениях первых полутора-двух часов, в конце меня ждал обязательный финал: "ведьмин поцелуй", ощущения от которого едва ли уступали наслаждению от полной близости.
Спустя пару недель появился Игорь. Проболтав с нами целый вечер, он, дождавшись, когда Ирина вышла, странно изменившимся тоном, из которого вдруг ушла вся его привычная насмешливость, ирония, неожиданно спросил:
- А правда, Ирине идут синие глаза?
И только тут я понял, что именно это особенно донимало меня в минуты волшбы.
- Так значит, она это со всеми?!
- Нет. Сколько было сеансов?
- Пять.
- К.Н. знает?
- Нет.
- Ирина просила?
- Да.
- А как просила она тебя? Дословно?
- "Отдай свое сердце."
- И ты отдал? - впрочем, это он уже не спрашивал. Это он уже знал. - Что ж, может быть, в этом твое счастье... Может быть. Но наверняка - судьба.
Он еще помолчал и добавил:
- После седьмого ты не сможешь быть без нее. Никогда. И ни с кем.
- А она?!
Тут в комнату ворвалась Ирина. Игорь медленно поднялся со стула, обхватил руками лицо, застонал, подломился в коленях и рухнул на ковер. А Ирина повернулась ко мне. В ее руках уже были бокалы. И они были полны до краев.
- Пей!
- Нет!
- Вместе!
- Нет!
Она криво улыбнулась, поставила бокалы на полку и снова повернулась ко мне.
Вот уже семь лет с тех пор прошло. По году на каждый из семи смертельных бокалов. Семь смертельных лет.
Потом в литературе я нашел описание того, что сделала со мной она, и там утверждалось, что женская магия не всесильна. Может быть. Но ведь я-то любил Ирину, ведь я-то тогда... Да что - тогда, если у меня и сейчас руки, губы помнят ее всю - каждый изгиб ее тела, каждую его линию!..
И вот это тело, мое знание, моя память этого тела... Рассудок отключился - я все помню, я все понимал, но как-то со стороны... Я только удивленно, тупо фиксировал, что вот я, на плохо слушающихся ногах, знаете, как во сне, когда надо бежать, а ноги ватные, и вот я на
ватных ногах надвигаюсь на Ирину, пытаюсь обнять ее, вот она с размаху бьет меня по щеке, я падаю, поднимаюсь, но ноги не слушаются, сил хватает только встать на колени и, обессиленный, я ползу за ней, а она медленно отступая снова и снова хлещет меня по лицу...
- Что у вас все время падает? - к нам вошел Д.М.- Ксенья!
И вот в комнате Ксения Николаевна. Вот она оттаскивает от меня Ирину, повторяя и повторяя:
- Что ты наделала! Ты же не ее!
Потом увидела бокалы, отпустила дочь, рванулась к ним, посмотрела на свет, понюхала, сразу поблекла и взглянула на дочь.
- Шестой! - торжествующе закричала та, - А потом будет и седьмой! Будет! Будет! Здесь!
К.Н. не ответила, повернулась ко мне - я пытался встать, а у меня не получалось, я падал и падал. К тому же сильно разболелась голова, и эта тупая боль мешала сосредоточиться, мешала проясниться мыслям. Но вот К.Н. положила мне руки на виски, что-то зашептала, чуть шевеля пальцами, и боль утихла.
- Уходи, - приказала она, и повернулась к Д.М., который пытался помочь Игорю.
Когда я одевался, в коридоре появилась Ирина.
- Завтра - в три.
И на следующий день в 15.15 она уже говорила:
- Ты меня любишь? Повторяй! Повторяй! Молча!"

- У тебя не осталось ни капельки гордости? - поинтересовалась Татьяна.
- Какая там гордость! - отмахнулся Володя.
- А все-таки зря ты не пришел ко мне.
- Что бы то сделала?
- Мы, конечно, не ведьмы... - вступила в дуэт Аня.
- Конечно... - подтвердила, доставая зеркальце ее подруга.
- ...но старому другу, глядишь и помогли бы... чем-нибудь...по старой дружбе...
- Чего не сделаешь по старой... дружбе. - так же улыбаясь, согласилась с подругой вторая женщина.
Они улыбались, что-то вспоминая. И я вспоминал, как сам приказывал: "Придешь!" - и приходили. Какая там гордость... Но мне почему-то не доставляли удовольствия эти воспоминания. И я не улыбался.
- И тебе, конечно, было очень хорошо с ней в тот, следующий вечер? - опять спросила Таня.
- Да.
- Ну, конечно. - откровенно рассмеялась Аня.
Она все такая же: змея моя любимая, ехидная, подколодная. Впрочем, с чего бы ей меняться?
- Слушайте, в чем дело?!
- Не обращай внимания - вступилась за подругу Танюша, - это так,
наше, женское... Продолжай.

Глава 5

"Вам смешно, а я... мы... Через неделю к нам опять заглянул Игорь. Посидел-посидел, а потом высказался:
- Вас хоть в цирке показывай.
- Что так?
- Да кажется, что вы и спинами друг друга видите.
Он смело мог опустить свое "кажется". Обычно, человек замкнут сам на себя, отделен своей кожей от мира, от природы, от другого человека. Обычный человек изначально одинок. А между нами уже не осталось кожи. Правда, я не слышал ее мыслей, но каждая мысль рождает, окружается эмоциями, не бывает мыслей без эмоций, и я слышал, ощущал - есть такой термин - эмпатия! - я видел ее чувства, желания, я видел ее любовь ко мне, ее желание. Я видел, что она не хочет его сдерживать, что она видит то же самое у меня, во мне - Господи!..- это такой яд, к которому нельзя привыкнуть, без которого уже нельзя существовать, который оправдывает все и все, все принимает.
Как я прожил без него семь лет?! Почему сейчас я все еще жив?! Вот этого я не могу понять. Вот не-мо-гу!
Ведьмины поцелуи, требовавшие ранее напряжения всех ее душевных сил теперь стали доступны даже мне. Да вся эротика проходила где-то на грани сознания. Ну как, ну с кем я мог забыть все это?! И как, и кто мог, может, сможет мне помочь?!
Месяц буквально сгорел. Я ходил, как в дурмане. Осталось, осталась только Ирина. Я пропадал у нее и дни, и ночи - хорошо хоть диплом был уже практически готов - опять и опять требовал, чтобы мы расписались. Но она отказывалась. У них это, видите ли, не принято!
- ...у прабабки не было свадьбы, у бабки не было, родители расписались, только потому, что квартиру надо было получать, а нам зачем?
А потом К.Н. стала смотреть на меня, как на тяжело больного, а потом я наткнулся на охлаждение Ирины.
Скрыть свои чувства от другого мы уже не могли, да она не очень-то и старалась. Она с недобрым любопытством смотрела на меня и ждала, что я предприму. А я не знал.
Вдруг захотелось, чтобы вошла ее мать, положила руки на виски, что-то там пошептала, чуть шевеля пальцами, чтобы может быть, хоть тогда стихла бы боль...
Вечером я пошел к Игорю.
- Уже? - не очень удивился он, и бормоча, - Хватит с меня острых ощущений... - запер, тщательно запер двери. Первое, что он сделал, проведя меня в свою комнату - достал коньяк, посмотрел на меня, вынул водку, принес мне граненый стакан:
- Для тебя так оно верней будет. Выпьем. За нее проклятую.
Выпили.
- А теперь рассказывай.
Мой рассказ был недолог.
- Что собираешься делать?
- А что ты посоветуешь делать? Ведь есть какой-то выход?
- Ты знаешь, по-моему, нет.
- Как нет?! Ты же выкарабкался!
- Нет. Меня можно сказать - выковырили. Сумели, ведь у меня было только четыре бокала! А сколько у тебя?
- Одиннадцать.
- Мда...
- И все-таки выход должен быть. В конце концов, она пьет тоже самое зелье!
- Беса адаптировалась к нему. Первый, с кем она пригубила свой кошмарный настой, был тот самый одноклассник, а она его не любила. У нее теперь иммунитет. И что для нас - смертельно, для нее кончается легкой головной болью.
- А ты?
- Что я? За меня они втроем, вместе с бабкой взялись. И то, еле вытащили. А у меня было не одиннадцать бокалов, и даже не смертельные семь.
- А сколько было у того - помнишь, Валентин рассказывал?
- Ничего у него не было. А он до сих пор, - полтора года прошло, - при одном ее имени меняется в лице и покрывается холодным потом. Я его спрашиваю:
"- Как живешь?
А он:
"- Ты лучше спроси, как выжил. Нет-нет! И не спрашивай! Этого нельзя вспоминать! Я забыл, все забыл, я все забыл, все, все!
Однако вспомнил. Оказывается он ее бросил. Она его нашла. А снова бросить у него уже сил не хватило.
- Значит, и мне от нее не сбежать... Что же со мной будет...
- Будет еще пара месяцев. Впрочем, в июне - экзамены, встречаться будете редко. В июле - у нас практика в Молдавии. В августе - стройотряд в Норильске. После этого еще месяц-другой продержишься, после - недели две-три промучаешься... И пожалуй, все.
- Не я первый, не я последний...
- Слушай, а за лето ты от нее потихоньку не отвыкнешь?
- Не говори глупостей.
Он посмотрел на меня, встал и принес себе граненый стакан. Отставил в сторону коньяк.
- А кто эта знаменитая бабка?
- Очень сильная женщина, - оживился Игорь, - сильная колдунья. У К.Н. дар, кажется, больше, но у старухи больше практики, опыта, знаний. И знаний не только оккультных. Я был у нее. Дом стоит в дебрях, в лесу. Снаружи - хибара, развалюха. Представляю, чего стоило эту декорацию возвести. А внутри... Все есть. От ванной до телефона. А библиотека! Книги на русском, польском, французском, латыни. Американские детективы на польском, французская классика в оригинале, русская литература начала века - от Веры Чарской до Николая Рериха, средневековые манускрипты на латыни! Бабка регулярно ездит в Москву на премьеры в Большом, а ведь ей должно быть уже за 80.
Театром ее Д.М. с собой и примирил. Когда он из фольклорной экспедиции сбежал, и c молодой женой вернулся в Москву, Оксаночка советовала:
"- Давай спрячемся. Я прикрою.
Он отказался. Через неделю в квартире перед ним появилась старуха: злая, страшная. Тут же сзади возникла его фея, не менее злая и не менее страшная.
В комнате ощутимо запахло серой, за горизонтом загремели громы и засверкали молнии. Пальцы у обеих скрючило, и по ним забегали синие огоньки. Д.М. потом смеялся, что всерьез испугался, как бы про него не забыли, по нечаянности превратив в лягушку, и вмешался:
"- Бабушка, как я вам рад. Мы тут в театр собираемся. Вы, конечно, - с дороги, устали, но пойдемте с нами."
И тут "бабушка" поразила его: она из коридора притащила и раскрыла свой баул. К.Н. завизжала: "Бабушка!..", мужчину вытолкали на кухню, а когда Аксютонька вышла... Ты видел их изумруды? Д.М. тогда увидел их в первый раз. И в первый раз увидел на своей жене бабкины туалеты. Все. Он был в осадке.
А потом был "Евгений Онегин" с Лемешевым. Все. Теперь в осадок выпала старуха.
- Но откуда образование, языки? К той же опере ведь привыкнуть надо?
- В Петербург она приехала неграмотной. Вырвалась из лесов она вряд ли позднее - по возрасту - своей внучки, то есть лет в 16-17. Допустить, чтобы ее стыдились, она не могла, и вот, за три года: русская, польская, немецкая грамота и французский полностью - с нуля. Тогда же пристрастилась к театрам. Как-то обмолвилась, что Ксешинская у нее то ли в подругах, то ли в клиентках ходила, с Ермоловой дружила. Кстати, через Ксешинскую на царскую семью у нее выход был.
- А книги?
- Книги... Ну, во-первых, когда ее штабс-капитан погиб, она ушла в леса, но отнюдь, как ты теперь понимаешь, не бедной. Я так думаю, что те хоромы тогда и заложили. И часть господской библиотеки из Петербурга она захватила с собой. Во-вторых, имение штабс-капитана стояло неподалеку - сейчас сожжено конечно - и тамошняя библиотека тоже перекочевала к ней. В-третьих, связи с Питерской знатью она не прерывала никогда. И новинки ей время от времени высылали со всей Европы. А после революции...
В 1920 году ее дочери Анне Александровне исполнилось 16. И бабка - хотя какая она тогда была бабка! - ей было тогда 33, 34, максимум 35 лет, меньше, чем сейчас К.Н., а ты дашь ей хотя бы 30?! - повезла свою доченьку, свою Аннушку из глуши Полесья в свет, в Петроград.
В революции она не верила, ни гражданских, ни каких других войн, считая их мужскими играми, не боялась, но их закрутило и выбросило в самое пекло - на юг Украины. Ну, ты помнишь, что там тогда творилось: немцы, "самостийники", батьки, мамки, белые, красные, зеленые... И так получилось, что сначала дочь прятала комиссара от белых, потом мать - офицера - от красных. Представляешь, он о ней еще в Петербурге слышал и тут узнал. Впрочем, неизвестно, кто там кого прятал! По-моему они и сами в этом так и не разобрались - по крайней мере бабка в этом моменте все время путается!- тем более, что потом их обоих им обеим пришлось прятать от залетной банды.
И тот, и другой были ранены, но что стоило ведьмам поставить мужчин на ноги?! Неделя-другая, и оба здоровы, а потом они, спина к спине, перестреляли всю банду. И взялись друг за друга. Но тут между ними встали женщины.
Бабка сгустила тьму и провозгласила:
"- Прокляну! До седьмого колена прокляну того, кто прольет кровь брата!
"- Это кто, он мне - брат?!
"- Теперь - брат.
А Аннушка тихо добавила:
"- Стреляться начнете, уцелевшему - глаза выцарапую.
Мужчины -"О, мы тогда любили только настоящих мужчин, не то, что вы, нынешние!.." - мужчины не верили ни в черта, ни в бога, но женщины стояли между ними, какие женщины! И не знаю, кто из них им показалась убедительнее, но они разошлись. И разъехались.
Банда успела позверствовать, и женщин приняли, как избавительниц. Они остались в селе жить. И в конце 20-ых годов в богом забытую Ивановку пришло письмо из Парижа. Потом пошли книги.
- Это в 30-ые годы книги из-за границы?!
- Потом книги доставлял сам Виктор Никанорович - барон, бывший офицер.
- В 30-ые?!
- Он приезжал не совсем легально...
- Как это?
- Насколько я понял, он - профессиональный разведчик. К тому времени - английский.
- Они принимали шпиона?!
- Старуха не отличалась любовью к большевикам, и Анна Александровна до самой смерти во всех анкетах, в графах "Национальность", "Профессия", и "Социальное происхождение" писала одно и то же - полесская ведьма!
- А комиссар?
- Анну Александровну носило по всей стране, она многое видела, да и барон ей многое рассказывал и пояснял рассказы. Он постоянно делал прогнозы по жизни в стране, и они сбывались не реже предсказаний Аннушки какой-нибудь девице-красавице. С комиссаром они тоже встречались регулярно и встречи были жаркими. Неделю-месяц за год-второй про-
водили вместе. Но дочка была под стать матери, и на первое место ставила слово "воля". Постоянство ее связывало, и она каждый раз уходила. Хоть расставание каждый раз дорого стоило обоим.
В 1934 году Николай приехал к ней. Он уже не был просто лихим рубакой: редкие, резкие и долгие беседы с нею заставили его задуматься о происходившем. Творились же дела страшные, а его любимая не давала ему спрятаться за партийной демагогией. Николай надломился, и ему нужна была ее помощь.
Анна Александровна родила от него дочь, а его отправила на войну. Как раз была Испания. Там он и погиб. Кстати, сообщил им об этом Виктор Никанорович - он тоже воевал, правда своими методами, за республику. Брат.
И опять оказалось, что мертвый сильнее живого. Пока он был жив, им не особенно дорожили, а, как умер, вдруг стало незачем жить. От тоски она за несколько месяцев наделала глупостей больше, чем за всю предыдущую жизнь. Хорошо, что хоть мать была рядом и постоянно подстраховывала. Но какая там подстраховка! Я бы, к примеру, предпочел бы уж быть сам по себе... И потом она утащила ее от воспоминаний в свое родное Полесье.
Деревня, когда услышала, что они уезжают, взвыла. Их почти все боялись, многие не любили, но с ними сжились и привыкли. Привыкли, что своих от всяких напастей ведьмы прикроют. Коллективизация 1929 года, голод 1933, кошмар 1937 - селян миновало все.
Например, колхоз в 29-ом, конечно, организовали, но раскулаченных не было: Анна Александровна загнала в него всех еще с первой волной, уполномоченные отчитались в 100-процентной коллективизации и оставили их в покое. В 1933 году, когда начали выгребать все запасы, в Ивановке особенно не рылись: ведьмы напустили такого страха, что команда еле ноги унесла. Добавим: ноги унесли не все. Но расследования не было! На следующей ступени все запуганы были тоже.
Местные сволочи твердо знали, над чем ведьмы только посмеются, над чем презрительно хмыкнут, что им спустят, а что - никогда. Знали, что, ежели понадобится, то им не спрятаться ни на дне моря, ни в камере Лубянки - и чужих в свои пакости не вмешивали.
Да и бытовая магия: девушке погадать, ребенку грыжу заговорить, роды тяжелые принять, от хворобы какой травку сготовить - все к ним. А без них как же?!
Среди других их отъезд взволновал и Вареньку - местную первую красавицу. Она часто гостила у колдуний, приглядывалась, прислушивалась, расспрашивала, запоминала.
Ее не гнали не только из-за ее дара - он у нее был, и не малый, но еще и из-за ее вечного спутника, ее любезного, ее ровесника - парня, очевидно, редкого обаяния и отчаянной храбрости: как-то ведьмы решили его попугать, загипнотизировали мужика из соседней деревни - заставили того поверить, что он дьявол, и наслали на Антона, а Антону тоже глаза застлали. Ранее и с другими фокус проходил очень эффектно, но Антон набил мужику морду. Тем дело и кончилось. А в войну он в ставку Гитлера ходил. Старуха уверена, что война, вся вторая мировая война была проиграна немцами именно тогда...
Так вот Анна Александровна в ответ на стенания сельчан предложила оставить вместо себя Варвару: у нее есть способности, и ее обучат, но пусть Варвара отдаст ей Антона. Варвара согласилась.
Конечно, ее уговаривала вся Ивановка, да и Антон с ней постоянно ругался, и что такое Антон? - мальчишка! - она согласилась. Согласилась!"

Володя-Володя, как же ты не вспомнил? Я же рассказывал тебе про мое сумасшедшее лето, про Тому и про Ивантеевку. Ивантеевку, Володя, а не Ивановку. И некоторые легенды о деде пересказывал тоже! И тут был у тебя шанс прорвать блокаду! Был! Если бы ты не был пьян!

"Вот этого Анна Александровна себе так и не сумела простить. И старуха не смогла себе простить, что не остановила Аннушку от этого смертного греха. И когда Антон погиб, они поняли, что их смерть тоже рядом. И оказались правы. Старуха вывернулась, Анна не стала и пытаться - можно было подставить под удар дочь. Анна поняла: свобода, воля - еще не все. К.Н. это приняла, а Ирина...
- Подожди, не понял, сломать судьбу штабс-капитану для старухи было - святое дело, крутить любовь вдвоем с дочерью сразу с двумя военными - ничего страшного. А выторговать у деревенской дуры парня - смертный грех? Не понял.
Он словно заколебался, но решился.
- У них свой вектор нравственности. И он неколлинеарен с нашим.
Вот это уже было интересно. Понять логику поведения женской части семьи Громовых мне удавалось не часто и выяснить, куда здесь указывает компас, хотелось давно.
- Стоп. Давай-ка отмотаем пленку назад и прокрутим по новой. Втравить двух мужиков почти во смертоубийство друг друга - можно, а увести парня - нельзя?
- В убийство втравить - можно. Нельзя - выторговывать. Нельзя принуждать к предательству любви. Если б они просто убили Варвару и забрали с собой парня - никаких вопросов. А замараться уговорами, торговлей... Предательством....
- Пока не понял, но ладно... Ты что-то сказал умное о "векторе нравственности". Поясни.
- Ты никогда не думал, к чему сводится наша нравственность? Что это для нас -"что такое хорошо, и что такое плохо?". Дмитрий Михайлович мне очень доступно показал, что все сводится к балансу интересов сильной личности и окружающего его общества. С одной стороны, если задавить интересы личности, полностью подчинив его "коллективу" - будет
застой, падение производительности труда, полная беззащитность при любом достаточно резком изменении внешних условий, с другой стороны, если дать абсолютную свободу волкам, то о производительности можно будет вообще не говорить - по причине отсутствия производства. Итак, имеем вектор "личность - коллектив" во имя выживания рода человеческого.
Ведем вопрос выживания вообще не интересует. Их вектор: "любовь - смерть". Кстати, есть еще более интересные варианты: я слышал о векторе "власть - творчество".
"- А как насчет, скажем, "отвращение - м-м-м - прыгучесть"?
"- Нет, - засмеялся Игорь. - первые попавшиеся понятия не проходят. Они должны составлять диалектическое единство. То есть быть не могущими существовать друг без друга и при этом иметь в своем единстве противоположные интересы - противоречие. И наши ведьмы обязали себя балансировать между любовью и смертью. Оборвать любовь смертью или победить смерть любовью - вот их жизнь. Вот их цель, вот их воля.
- Воля... Ну, конечно, воля...
И мы продолжали пить. И упились мы с ним в этот вечер до полного безобразия.

Глава 6

Утром нас разбудила Ирина. В руках у нее был термос ледяного рассола, она улыбалась:
- Что он тебе напророчил - сентябрь? октябрь? Мало я тебе, Игорь, влепила.
Игорь с лихорадочной поспешностью начал описывать вокруг себя круг и зашептал на всю комнату:
- Сгинь, нечистая! Чур, чур меня!
- Ой, Игорь, допросишься ты у меня! Ой, приготовься! И бабка не поможет. Слушай, чем ты ее приворожил? "Игорек, Игорек...", а "Игорек" против любимой правнучки козни строит...
И опять все стало хорошо. На две недели.

Наткнувшись опять на ее холодную любознательную раздраженность, я собрал последние остатки гордости, злости, благоразумия, выдохнул что-то вроде: "Извини" - и ушел.
Но теперь не к Игорю. Добравшись до ближайшего телефона, я обзвонил своих старых знакомых, и вечером оказался компании веселых мальчиков и красивых девочек.
Там разговор, не без моего содействия зашел о чистом сексе. Мы доказывали, что он несет покой, удовольствие и здоровье, а любовь...
Впрочем, вы знаете и тему и доводы обеих сторон, но я был в ударе, та, которой я нравился была мне под пару, и наш оппонент - женатый хозяин квартиры - не выдержал:
- Секс? Ну что же, вот вам рассказик из серии "кстати о сексе." - а потом непонятно добавил, - Тебе это будет особенно интересно.
Вы, конечно, слышали и эту совершенно дикую историю, и о фильме, ее завершившем?"

Ну вот, добрались и до фильма. Значит, он ему покажется репетицией... Ведь некоторые детали совпадают. Вот почему он ей не поверит и уедет. Как же этого не поняла Ирина?

- Слышали, Володенька.

СВИДЕТЕЛЬ N 23. Татьяна Мишина.
ВЕРСИЯ.

- Слышали, Володенька. Парень выиграл у девицы ночь, убедил свою почти невесту не вмешиваться: всего лишь секс. Она на несколько дней уехала, а, когда вернулась, узнала что все эти дни, все эти ночи ее парень провел с ней, что при них в комнате постоянно была ее - девицы той - подруга, которая все засняла на видео. Но парень вернулся к ней, и подруга теперь снимала их - так и появился фильм. Там все на контрастах, прямых, лобовых сопоставлениях, противопоставлениях: вот он целует руки одной, вот - другой, вот смеется одна, вот плачет от предстоящей разлуки другая, а вот и первая плачет, плачет от счастья, что все обошлось. А ничего не обошлось. Они все расстались. Все трое. Так, Володенька?

"Да, Танчиня, почти так. Только несколько подробностей. Во-первых, все началось, когда "девица", как ты ее назвала, заявила:
"- Хочу стихов, много стихов. Отдаю ночь за два часа поэзии. Во-вторых, даже на экране он целовал не только руки и не только целовал. И последнее, когда они..."целовались", им все время казалось, что у партнера и, соответственно партнерши - другое лицо, другая внешность.
Когда мы под тяжелым впечатлением от рассказа и фильма уже расходились, меня подозвал рассказчик:
"- Ты знаешь, Ирина, - девушку, тоже звали Ирина! - Ирина неплохо рисует, и она изобразила, того, "кто ей только казался." Хочешь посмотреть?
Он подал мне плотный лист ватмана. На нем был мой портрет.

Вот тогда я понял, что обречен. Раньше, даже после той сцены у нее в комнате, даже после седьмого бокала, даже после пьянки у Игоря, даже сегодня перед вечеринкой, я еще на что-то надеялся, чего-то ждал, а теперь в голове колом встало: "Ведьма!"
До сих пор это слово не казалось страшным - так, что-то вроде милой Олеси или веселой булгаковской Наташи, и только тут я понял гоголевский ужас: "Панночка!"
Она все расчитала, все отрепетировала, мимоходом сломала еще трех человек, зато ей на год забавы с четвертым. И сейчас все знает. Знает, что я пойду вот с этой лихой блондинкой, которая так бойко рассуждала о сексе, но не могу же я остаться один. Не могу сегодня. Не могу!
А девчонка несет какую-то чушь о годе одиночества, об армии, о заброшенном маяке, о тысячах рублях, о северном море, а я никак не могу связать все это воедино, чтобы что-то ответить, но все-таки отвечаю, а она кричит, что я бестолковый, я ничего не понял! Правильно! Здесь без бутылки не разберешься!
И мы уже пьем вино, и она уже шепчет: "Раздевайся, я сейчас." И вот - она... И я закричал. Это было не для моих тогдашних нервов: она опять надушилась и надушилась слишком знакомой мне "Иолантой".
И не помню только ли я кричал или еще и плакал, я не помню, что она спрашивала и что я отвечал, но Вера все поняла, не дала мне уйти, смыла духи и поставила кофе.

Прошло семь лет. Я уже могу спокойно рассказывать об Ирине. Ее самой давно нет в Москве. Поженилась та пара - герои давнего видеофильма, а Вероника осталась такой же, какой и была: исполненной спокойной, горькой, опустошенной снисходительности ко всему и всем, которую она обычно скрывает, с некоторыми - нет, но которая с ней уже навсегда. Так и живет - без надежд и чувств - одни ощущения: секс да искусство... И курит, курит, без передышки курит дорогие сигареты. Таким и запомнилось мне ее лицо - во вспышках света от очередной спички.

- Выход-выход... Всем нужен выход! А его нет. У меня нет. Ни у кого нет. Кроме тебя. А тебе просто - тебе надо уехать.
- Не поможет. Пойми, она найдет. Она меня на краю света найдет. Позовет, не позовет - сам пойду. Пойду к ней и стану умолять, чтобы простила.
- Но неделю-то продержишься?
- Что может дать неделя?!
- Через неделю ты будешь на острове. И ни ей к тебе, ни тебе к ней: контракт, армия. никаких внешних контактов. И на год. А через год... Все проходит и это пройдет, все проходит. У тебя пройдет тоже... Пройдет.
- Какой еще остров?
- Ах, да... Ты же не слушал... Когда мы шли сюда, и ты думал о своей Ирине, я тебе рассказывала о Толике. Он вылетел из института, и ему предложили вместо двух лет в армии, год провести на маяке. Приличная зарплата, несложные обязанности, но в полном одиночестве. На год. Там тебя твоя Ирина не достанет.
- Но у меня распределение. В Москве.
- На маяк берут всех. Было бы образование. А повестка из военкомата решает любые проблемы. Вот телефон Толика. - она потянулась, достала с полки записную книжку, вырвала из середины листок, где каллиграфическим почерком были выведена, почти нарисована полоска цифр, и протянула его мне. - и хватит о делах, и хватит о тебе. Она подсела ко мне вплотную, - Володенька, тебе не кажется, что я заслужила немного благодарности? Слушай, а ведь Ирина знает, где ты... Ну, не место, не меня лично, но знает, она уверена, что ты - у женщины, и у тебя все сорвется из-за какой-либо мелочи... и сорвалось... почти... А ведь если не сорвется, так она бережней с тобой станет. А если я всегда недалеко буду... Слушай, может, тебе и уезжать не надо?..
Я понимаю, что Ирину ты не забудешь - я перебьюсь... Я понимаю, тебе сейчас со мною будет трудно, но ведь я дала тебе выход... Ты любишь Ирину, но я-то не любви твоей прошу... Всего лишь немного нежности... Наслаждения я тебе дам немного - дай его мне... В благодарность... ну, из жалости... Ну, пожалей меня, пожалуйста... Пожалуйста...
И не из нежности, благодарности - из уважения, почти преклонения, преодолев свою тоску, преодолев откуда-то появившееся отвращение к чужому женскому телу, преодолев поначалу напугавшую меня свою физическую безучастность, вспомнив все, что я знал, что слышал или читал, вспомнив, стыдно сказать, все, чему меня обучила Ирина - я дал ей наслаждение, как отдают земной поклон."

- Подожди. - остановил я его. - Ты при этом ничего необычного не заметил?

"- Хорошее словечко ты нашел - "необычного!" Необычно для меня тогда было все. Необычна была сама Вероника... эта ее снисходительная жадность... Необычен был я - по выше описанным причинам. Если б не Вероника, если б на месте ее была кто-то другая... Не такая... терпеливая, что ли... Ничего у меня не получилось бы! Необычны были средства, с помощью которых я добивался своего - мне же в транс пришлось входить! Понимаешь, Вера, судя по всему, затащила меня в твою знаменитую "черную яму"! Я же в беспамятстве был! У меня видения начались!
Мы сидели лицом к лицу. Квартира у нее довольно бестолковая. Вроде все, как положено, по всем правилам и при этом - нулевой эффект. Так у нее в спальне были зеркала кругом, но интима они не добавляли ни на копейку. Тем не менее зеркало было передо мной, зеркало - перед ней, и я видел, как это? - второе, вторичное ее отражение.
И вот только потом, вспоминая все, я понял, что тО отражение Веры не могло быть ее отражением! Конечно, был сумрак и все такое, но не могло на Веронике быть отделанного бриллиантами венца! И сережек с бриллиантами никогда у нее не было тоже! Я потом ее специально спрашивал: откуда бы ей достать алмазы! И бижутерии под алмазы у нее тоже
тогда не было! Это я ей подарил первые такие!
А на утро? Представь, что у меня было: накануне добрая пьянка, потом сумасшедшая ночь, ни минуты сна, а энергии!.. На все хватило. "Необычное"! Обычного не было!

В то же утро я созвонился с Анатолием, днем побывал в "конторе по найму" - там мне сообщили, что формальности займут около месяца, - а вечером завел трудный разговор с родителями: "Мне надо уехать."
Поначалу они были, естественно, категорически против, но я описал несколько сцен и добавил, что вот сижу и жду звонка: позвонит - пойду, не позвонит - тоже пойду: а вдруг простит. И тогда отец сказал: "Надо подумать..." И тут раздался звонок.
Теперь я знал: через месяц мы расстанемся: отец сказал, что надо подумать. Он убедит маму и не позволит отступить мне. А вдвоем они разработают операцию со всей присущей нашей семье тщательностью и предусмотрительностью. Через месяц мы расстанемся.
Эти слова звучали во мне и когда я шел к Ирине, и когда, взбешенная: я провел, - все-таки провел! - ночь с другой, она кричала: "Уходи!", и когда она вернула меня, и когда целовала... Через месяц мы расстанемся.

А дома мне объявили, что я действительно должен уехать, что все хлопоты берет на себя мама, что мне ни о чем не надо беспокоиться: однажды утром меня разбудят и отправят на самолет. Единственное, что от меня требуется, чтобы я ничего не рассказывал Ирине. На мое: "Она и так все поймет", мне ответили: "Она поймет все не так." - и оказались правы. Ирина привыкла, что тот, кто рядом, боится ее потерять, вот и наши отношения вошли в норму.

А у нее началась сессия. Теперь, как и зимой, мы встречались только в день ее экзамена - она сдавала в числе первых, и остальные сутки были наши.
За три недели - четыре встречи. К очередному свиданию даже она успевала соскучиться по мне, даже она откровенно радовалась мне, а я... Что говорить обо мне - я каждую встречу считал последней!
Я боялся упустить хотя бы одну ее улыбку, один ее взгляд, жест, хотя бы единое ее слово, я все хотел досыта наглядеться на нее, впитать ее всю, понять ее, а понять ее невозможно! И так - все четыре встречи.

А когда после четвертой я отсыпался, меня разбудила мама.
- Володя... Вещи собраны, такси вызвано. Одевайся.
Через пару часов я был уже в воздухе.

Много времени спустя я узнал, что через пять минут после моего ухода позвонила Ирина. Мама подошла к телефону.
- Да?.. Володя?.. Володя уехал... Он просил не говорить... Об этом есть в письме. Вы за ним не заедете?.. Я все-таки его вам отправлю. По почте.

Глава 7.

А дальше... Моя история... Как там рассказывал Игорь? "И он забывал ее... В армии - солдатом, на Севере - шахтером." Вот и я объездил за эти семь лет весь наш европейский Север - не так уж он и велик...
Самым тяжелым был, конечно, первый год на маяке. Осень 1974 года. Моя осень..."

Осень... Его осень... У каждого своя осень... Золотая!

"До острова я добирался двое суток на четырех видах транспорта. Стояла непогода, путались графики движения, вокруг меня суетились, ругались, договаривались, отменяли и опять суетились, ругались, и опять что-то назначали, и все удивлялись моему спокойствию. Но я не был спокоен. Это состояние называется по-другому: подавленностью, придавленностью, раздавленностью. Что делать человеку в горах, увидевшему, как на него рушится лавина? Он может только замереть и ждать боли.

Мой предшественник - веселый, разбитной парень - вывалив на меня весь свой запас прошлогодних анекдотов, быстро ввел в курс дела. Оно - дело - было поставлено по-военному четко, а на острове наличествовало все, что могло бы мне понадобится, что могло понадобится любому потерпевшему крушение. Превосходно оборудованная кино-фото-радио-теле-лаборатория, великолепная библиотека ("И ты все журналы выпиши - традиция!), фонотека ("Привез пластинки? Кассеты? Не увози - традиция!), был даже самогонный аппарат, сварганенный еще легендарным Ермолаем I: "а я - Ермолай XXIII, а ты будешь Ермолаем XXIV - традиция!". А инструкция к этому агрегату - плод 23-летнего труда 23 остряков развеселил даже меня, даже тогда. Каюсь, я потом тоже приложил руку к данному манускрипту.
- Главное - следуй инструкциям! - поучал меня предшествующий Ермолай. А инструкции наличествовали не только по самогоноварению.
Их было два комплекта. Официальный - толстый, аккуратный пакет схем и наводящих сон описаний - и пачка листов, исписанных разными почерками. В этой кипе были бумаги и дублирующие государственные инструкции, разжевывающие и передразнивающие их, и вообще ответы на все случаи жизни: начиная от "Что делать с упоя?", кончая мрачноватой "Что делать, если незачем жить?".
Последняя выглядела очень просто: "Заберись с юга на Чертов... э-э-э... палец (см. Инструкцию). Спускайся по западному склону". И приписки: "Проверено. Действует. Ермолай XII". "Проверено. Действует. Ермолай XVIII". "Проверено. Действует. Ермолай XXII."
Ермолай XXIII, обратив мое внимание на эту писульку, добавил:
- Что-то ты мрачно выглядишь. Из-за девчонки здесь? Ну-ну, это твое дело, но мой предшественник только этим и спасся. "Жестко действует", - говорил.
Я выглянул.
- Там же голая стена?!
- Вот как захочется на стенку лезть, так ты на нее и забирайся - довольный скаламбурил тот и вскоре улетел. А я остался на острове.

Мой остров. Пустая земля, заросшая мхом и морошкой. Две скалы. На одной из них маяк. И кругом море. И все. И потом мне сказали его название в переводе с аборигенского - остров Смерти.

Первые дни я даже не тосковал. В моем ведении был отнюдь не только маяк. И эта, немаяковая аппаратура поглощала много времени. К тому же по графику сразу после моего приезда начались годовые профилактические работы...
Меня тогда взбесила эта несуразица: всегда и всюду отъезжающий сдает полностью готовое, отлаженное, вычищенное, наконец, оборудование! А тут... Скучать было некогда. А простая причина странности распорядка странности распорядка дошла до меня позже. Много позже.
Да и к уставным инструкциям поколения моих предшественников составили ехидные, мудрые примечания, и отец тоже сложил для меня ежедневный план занятий на три месяца вперед. В чемодане оказались учебники французского, испанского книги на этих языках, а в местной библиотеке - еще коллекция самоучителей и неплохая подборка иноязычных слова-
рей и фолиантов: от "Книги для чтения в 5-ом классе" на японском, кончая стихотворениями Верлена в подлиннике. Ермолай XXIII разработал, но не успел отладить и настроить антенный усилитель для самодельного телевизора, с помощью которого он собирался ловить едва ли не Бразилию.
Радиопередатчик для связи с материком уже давно потерял хотя бы приблизительно заводские очертания и судя по техническому дневнику здесь боролись за установление надежной связи с Антарктидой. В небольшой пещере оборудованной под кинозал на трех человек - Ермолай XVIII - я просмотрел несколько фильмов: о гагарах, о море, об острове, о северном утре. Здесь каждый занимался всем.
И я теперь прилично владею кроме университетского английского - французским, испанским, польским. Я все-таки принял Бразилию! На базе местных параболических антенн разработал систему перехвата телевизионных программ с первых тогда спутников связи. Чуть-чуть доделать осталось!
Я сам удивляюсь, сколько сделал за год! И первую неделю жил вполне прилично. Немного хандрил, но к вечеру так уставал, что засыпал сразу - стоило только лечь, а утром просыпался свежим и бодрым. И так было дней десять. А потом две недели тоски.
Странно, теперь трудно описать, убедительно рассказать, доказать, что мне было действительно очень тяжело те две недели. Они как-то поблекли по сравнению с позднейшим ужасом. Это было как репетиция, как пролог в старинных пьесах, помните: "Две равноуважаемых семьи...", краткое описание того, что будет дальше, чтобы я знал, к чему мне готовиться. Но я не готовился - я действительно очень тосковал, но тоска была в разумных пределах: больно, но терпеть можно. Можно даже заниматься языками, электроникой, можно, наконец, писать письма Веронике, можно у мамы просить фотографии Ирины, а пока умудряться жить без них. Вполне хватало того, что в любой момент Ирину можно было представить себе, можно почти услышать ее голос, чуть ли не руками погладить ее кожу, чуть ли не губами ощутить ее губы, почти почувствовать ее
присутствие, ее душу... - знакомое знобящее беспокойство, легкое возбуждение и свою уже привычную потерянность. Можно опять почти раствориться в ее воле, а раствориться значило объединиться, слиться с нею...
И вдруг очнуться - голый остров. Но скоро вечер и сон, а во сне будет, обязательно будет она.
Месяц спустя меня это едва ли не потрясало: в те дни мне помогала память. Месяц спустя я бы отдал все, чтобы не помнить, чтобы забыть, чтобы прошлого не было. Взбесившаяся память едва не сведет меня с ума, а тогда она словно отпаивала горьким, но целительным настоем...
Или я не еще не верил, самому себе не верил, что Ирина отныне только в прошлом, только в воспоминаниях? Или помогли долгие, недельные разлуки перед моим бегством? Не знаю...
И совсем не понимаю, почему следующие две недели были совсем уж спокойные - опять лишь легкая хандра к вечеру, и спокойная уверенная бодрость по утрам. Я даже начал думать, что все обошлось, что ничего страшного быть и не могло, что и не стоило забираться так далеко и так надолго - черт, еще почти год сидеть на этом проклятом "маяке", - что я... что я и не любил Ирину, а было всего лишь "бесовское наваждение": гипноз там, внушение плюс алкалоидные травы, воздействующие на гормональную систему, но я сумел стряхнуть его с себя, и отныне - вновь вольный человек. Что она, конечно, штучная девочка, но люблю я совсем не таких...
Правда, я неплохо знал эту "девочку" и несколько опасался за свои вольнодумные мысли, "но что она мне может сделать? - думал я, - да ничего!" Но расплата последовала, и была она страшной.

Началось все ночью. "Метель". И входит Ирина. Подходит к кровати, садится. У меня застыло все тело, я и пальцем пошевелить не могу, не могу слова выговорить, а она смотрит на меня и едва не плачет. И шепчет:
"- Как же ты мог? - и все смотрит на меня - я же люблю тебя. Как ты будешь без меня жить? Ведь не сможешь... Как ты мог уехать..." - и смотрит, смотрит... Потом поднимается, уходит, и я просыпаюсь. А заснуть больше и не пытался.
Нет, не подумайте, я встал по распорядку, сделал все, что требовала служба, отзанимался положенные по расписанию отца часы - я тогда еще мог заставить себя выполнять графики. Поначалу еще мог. Почти неделю.
Но все произошло слишком резко, словно с глаз сдернули пелену, и я увидел мой голый остров и пустое море. Я увидел себя, но без Ирины, а нам уже нельзя было быть друг без друга. Мы были - одно, с общими чувствами, мыслями, общим пульсом и общей кожей. Оторвавшись от нее я начал мясом ощущать каждое прикосновение мебели, одежды, воздуха.
Человеку нельзя без кожи. Это слишком больно.
И вот тут к тому же что-то случилось с памятью. В свое время я пытался запомнить каждый ее взгляд, каждый жест, слово, движение, улыбку, каждый ее поцелуй. И запомнил. И в ту осень, в тот месяц все это обступило меня, закрутило меня, запутало.
В первый же вечер, чтобы вырваться из карусели - губы, танец, голос, - все разорвано: вот губы, чуть улыбающиеся, она только что улыбалась и задумалась, а губы так и остались в полуулыбке: чуть приоткрытые, чуть обнажающие зубы, - ее отстраненная невероятная улыбка, но только губы - во всю память! Я усилием воли прогоняю видение и срываюсь в
другую картинку: она танцует чарльстон и подергивает плечом, и вот - плечико, плечико, плечико!.. А вот она оборачивается - один, два, три, десять, двадцать раз подряд, но не видно ни лица, ни фигуры, только движение - опять, опять, опять! И опять губы! И плечо! И снова поворот! И опять губы, плечо, поворот, губы... И чтобы вырваться из этого колеса, мне надо было увидеть ее лицо. Не фрагмент, не отдельную его черту, а все, все лицо.
Самый простой выход - фотография, но на острове у меня до конца моего заключения так и не было ни одной ее карточки. Поэтому оставался только один путь - зеркало. И в первый же вечер я им воспользовался. Данное средство доступно всем, но Ирина в свое время обучила меня некоторым приемам, с помощью которых все проходило гораздо проще и ярче.
Суть проста: смотришься в зеркало и вместо себя представляешь то лицо, которое хочешь увидеть. И если очень хочешь, то увидишь. У Ирины, правда, все это связано с мистикой: там и небеса раскалываются, чтобы пропустить мольбу любящего, и души общаются, и еще что-то... Да у моей ведьмы вообще к зеркалам был давнишний вековой, тысячелетний пиетет. Не общались наши души! Но мне нужно было ее лицо, и я его увидел.
С точки зрения колдуний оно должно было иметь выражение, являющееся квинтэссенцией ее настроения, с моей - моего. Но я представлял, я хотел увидеть ее обычной: чуть надменной, чуть рассеянной, блистательной, холодновато-спокойной, а увидел совсем другое... Такой Ирину я вообще не помнил, ибо никогда не видел - исхудавшей, растерянной, поблекшей, тоскующей...
Я заставлял себя думать, что я для нее - чуть затянувшийся эпизод, что она обо мне и думать забыла, но видение было хоть и кратким, но слишком ярким.
А ночью закрутилась другая карусель: "метель многоярусная": сон и - Ирина, и просыпаюсь, и опять входит Ирина, и опять просыпаюсь. И снова отворяется дверь, и опять появляется Ирина, плачет: "Я не могу без тебя", значит что? опять сон? Да, я просыпаюсь. И жду, что опять войдет Ирина.
Начиная с этой ночи, и где-то на месяц, я потерял критерий истинности действительности. Я уже не понимал, что мне снилось, а что было на самом деле. И потом так и не разобрался: многие схемы, которые я паял уж точно во сне, чтобы хоть как-то уменьшить ужас ожидания появления Ирины, оказались спаянными, и наоборот, иногда среди явной яви вдруг приходила Ирина, плакала, что не может без меня, просила хотя бы
написать.
И не особенно явь отличалась от сна. Боль от того, что я ее видел, какой я ее видел, не уступала останавливающей сердце боли от ее отсутствия. Боль от ее слез, ее слов не уступала боли памяти, памяти первых звездных свиданий, сумасшедшего счастья зимних встреч, памяти последних недель.
Распорядок суток тоже сбился: ночью часто не спалось, зато иногда забывался сном среди бела дня. Я перестал себе готовить: есть не хотелось, и хватало консервов.
И только служба шла своим законным путем. Часы были всегда рядом, и если они показывали, что пора браться за дело, то я не размышлял, явь в данный момент или сон, а выполнял положенное. Даже, если приходилось одно и тоже делать несколько раз подряд.
А тут еще вместе с письмами стали приходить от Веры кассеты. Но мало того, что тоска, звучавшая в них, казалась голосом моей любимой, они к тому же еще и пахли ее духами. Видно Вера тоже насквозь пропиталась их ароматом.
Для Ирины крошечные флаконы "Иоланты" покупали все ее друзья и знакомые, она их не экономила, и на всем, к чему прикасалась, оставался их запах. Теперь он поселился и в моей конуре, сделав ее ночное присутствие почти физически ощутимым.
Но днем-то ее не было, хотя аромат настаивал об обратном, и невыносимо было знать, что ее действительно нет ни здесь, ни в соседней комнате, ее нигде нет на этом голом острове, ее вообще больше не будет во всей моей жизни! И я опять брался за зеркало. И зеркало показывало, зеркало подтверждало ночной, измученный образ Ирины. Зеркало, как и она, она сама в моих непрекращающихся снах, твердило: "Тебя любят! Зачем ты уехал? Любят!". И я вспоминал наши последние встречи. Как же я тогда был счастлив! Боже мой, как же мне жить теперь?! Как мне было жить без нее?!
Умственные уверения, что она бы меня все равно бросила, не помогали - бросила, не бросила, но кто бы мог запретить мне издали смотреть на нее, видеть ее, иногда разговаривать с нею. Разговаривать не в мороке сна, а в живой жизни, иметь даже возможность дотронутся до нее!.. Всего шесть недель назад все это было моим, и я сам - сам! - отказался от нее, сам сбежал от нее!
Даже если она потом и бросит, так ведь не сразу же! Ведь даже Игорь был уверен, что у меня есть еще время чуть ли не до октября! Значит, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь... да и ноябрь еще бы помучались, но были бы вместе! Еще полгода! Что же я наделал?!
Здравый смысл подсказывал, что потом в ноябре-декабре было бы еще хуже, что "не проигрывает, кто рвет", что и не дотянули бы мы до декабря, но к чему мне было - пустое здравомыслие, если уже даже не лезли в горло куски, и не потому, что не было аппетита - его не было! - а потому, что стало трудно разжимать зубы: какая-то сила сцепила их так, что болели виски. Что мне было до туманно-далекого декабря, если я подыхал в июле?!
А воспоминания уже просто жгли. Ведь плохо-то мне с ней было буквально раз, два... четыре дня. Четыре дня из девяти почти десяти месяцев, четыре дня из 275! Ну ладно, пусть не из 275. Познакомились мы не 1-ого, а 2-ого сентября, потом она тут же уехала на картошку и вернулась только 26, значит, долой еще 24. Остается 251 день счастья! 251
день, каждый из которых я мог восстановить в памяти.
Что значит мог?! Я не мог избавиться от них! Они до рези ясно стояли в памяти, сменяли, вытесняли друг друга, не оставляя ее свободной.
Вот глухой ноябрь. Мы спорим о Вознесенском. Она объявляет, что вся его поэзия настолько же нелепа, насколько неестественна его манера чтения. Я пытаюсь объяснить ей, что он при чтении выявляет, подчеркивает ритм и энергетику своих произведений, что естественной манеры чтения для стихов вообще не существует, как нет в естественной речи неестественных рифм, что, как, чтобы понять картины, необходимо смотреть на подлинники, так, чтобы понять стихи, надо слушать автора, но что я, к сожалению, передать его не могу - я не Вознесенский.
- В чем же дело? - невозмутимо спрашивает Ирина - знаю я ее невозмутимость! - идем к нему.
- Ты с ним знакома?
- Познакомимся.
- А где он живет, ты знаешь?
- Найдем.
- А он хоть в Москве?
- Проверим. Я сейчас.
Через минуту появляется. В руках спиртовка, пробирка, штатив и кустик высушенной травки.
- Зажигай. - говорит она, и кучка реактива на штативе загорается, сыпля во все стороны искры.
Ирина обнимает, притягивает меня к себе, ее грудь ощутимо вдавливается мне в спину, и у меня проносится мысль: "А может, ну его, того Вознесенского!", но она сжимает кулачок, растирает траву, и сыпет крошки прямо в пламя.
Перебивая аромат "Иоланты" воздух наполняет резкий, незнакомый запах, сознание расплывается, глаза закрываются, и я вижу, как во сне, как наяву, небольшую кухоньку, за столом - мой поэт и... темнота...
- Да проснись ты! - кричит Ирина.
Я трясу головой, вскакиваю. Она уже одета.
- Убедился? Идем!
Мы выходим на улицу. Она берет меня под руку:
- Веди!
И я - я! - веду ее, я точно знаю, куда идти, на какой троллейбус садиться, на какой остановке сходить, на какой этаж подниматься... А через час моя колдунья уже выносит вердикт:
- Это не поэзия, это психотехника - магия! Но вам спасибо. В любом случае все было очень интересно.
- Да кто вы такая? Откуда вы взялись?! - немеет от ее наглости поэт.
- А баба-яга. Вот на помеле прилетела! - хохочет, указывая на свою редкостную косу Ирина, и мы скатываемся по лестнице.
- Залетайте еще! - кричит он вслед.
- Нет! - отрезает она.
И больше мы у него не были. И я уже не знаю, как к нему попасть, забыл его адрес. Зато я помню тон ее ответа: "Нет!". Вот так и со мной однажды она сказала бы: "Нет!" - и все. И какие там случайные встречи, подглядывания издали - не было бы ничего. "Нет!" - и живя в одном с ней городе, она бы стала так же недоступна для меня, как сейчас, когда я - на острове, на краю света, за тысячи километров от нее. И что бы там мне не снилось, что бы не показывало мне зеркало - истина в ее необратимом ноябрьском "Нет!".
А зеркало... Сейчас мы посмотрим, что покажет нам сейчас "мерзкое стекло".
И опять, полная сосредоточенность, когда уже не слышишь ни беснующегося моря, ни завывающего магнитофона, когда не чувствуешь ни привычного голода, ни привычной тоски, когда не видишь кубрика, не видишь возвышающейся за зеркалом стены, не видишь зеркала!
И твое небритое лицо затягивает туманом, и из его сумрака всплывает такое родное, такое измученное, такое любимое, любящее - да! - любящее лицо, лицо исполненное той же болью, той же тоскою, тем же голодом... И в глазах видно то же непонимание: как же теперь жить? как мне жить без тебя? как ты умудряешься жить без меня?
Как мне было жить без нее?!
- Ты не сможешь... Мне помогут, меня откачают, спасут - мама, бабка, вся нечистая сила, вся экстрасенсорика Москвы. Меня спасут. А ты не сможешь...
Я оборачиваюсь. Она! Сидит на полу, прислонившись к стенке... Я опять заснул? Да, Ирина предупреждала, что работа с зеркалом забирает много энергии, и можно потерять сознание или незаметно для себя заснуть...
Вот она - точно такая же, точно такая же, как мгновение назад в зеркале.
Только зеркало и есть зеркало - телевизор! - а здесь, вот она: живая, в застиранной стройотрядовке, разливающая вокруг себя волны "Иоланты", с дрожащей на ресницах слезой, и губы - ее властные губы, ее жадные губы, столько раз целованные - до синевы, до синяков! - ее мягкие, горячие губы... Что в ней хорошего - глаза да губы... да кожа... да...
Но губы ее дрожат, расплываются, и она ревет:
- Я не могу-у-у без тебя-я!
Я просыпаюсь. Рука затекла. На щеке, наверное, красное пятно. Передо мной - пустое зеркало, и осталась только "Иоланта" - слабый запах ее духов, идущий от молчащего магнитофона, словно она в самом деле была здесь и, выключив его, оставила после себя пахучий след.
Нет. Магнитофон у меня выключается автостопом.
Но почему она так была одета? Ах да... Еще не кончился август, и они все - в стройотряде. В Норильске. Не так далеко отсюда. Совсем рядом - не те тысячи километров...
Неужели она и в самом деле стала такой? Неужели же даже во сне я никогда не увижу ее прежней: не знающей сомнений, не признающей преград, не признающей ничего кроме своего "Я так хочу!"
Помнишь же? - конечно, помню. Я все помню. Разве могу я что-нибудь забыть?! Сто лет пройдет, я уже умру, от меня только кости останутся, но и кости мои все будут помнить по минуточкам, все - и тот день, после второго экзамена.
Днем - мы еще были в городе - пошел ливень. И не тот мерзкий холодный дождь, пытающийся сейчас затопить мой остров, а веселый московский ливень, заливший весь город, ослепивший машины, выхлестнувший воду на тротуары и мостовую, вот-вот готовый вспыхнуть пробивающимся солнцем - московский июньский ливень. Мы, мокрые, вбежали в подворотню. Сверху рвануло громом, кто-то взвизгнул, а ее глаза вдруг заблестели, и она быстрыми точными движениями начала расплетать косу.
- Ты чего?
- Я так хочу!
Она откинула волосы назад. Только что взвигнувшая девица в красном платье брезгливо поморщилась, зато у ее парня руки сами потянулись к такой роскоши. Но он не успел!
- Идем по проспекту!
И она не глядя, не оборачиваясь, проскользнула под парапетом и направилась к осевой линии. Перепрыгнув через него, я двинулся следом.
Машины гудели и пропускали нас. Милиционер в будке разинул рот и забыл о своей свистульке. А сверху лил ливень, и аплодировала гроза!
Промокшая блузка облепила ее, блестящим плащом облепили ее враз вымокшие волосы, вода заливала лицо, но как она шла!...
С обеих сторон гудели проезжающие мимо нас машины, и сквозь стекла, за лихорадочно работающими дворниками были видны глазеющие, хохочущие, ругающиеся, подмигивающие шофера, но она никого не видела! Она шла, полуобняв меня, прижавшись ко мне, без усилий, словно танцуя, попадая в такт моих шагов - она шла под дождем!
Мы были недалеко от моей квартиры, родители - на работе, сестра - на даче у подруги, и Ирина впервые согласилась зайти ко мне: надо было вытереться, переодеться, обсушиться. И я все сделал: вытер, переодел, согрел. И мы не утерпели до вечера.

Глава 8.

А если все мои весенние кошмары были всего лишь "ейными штучками"? Почему я поверил Игорю? Почему не верю сейчас ей? Что такое я вывел из двух дней охлаждения? Разве сам я за эти полгода не разу не заглядывался на других девчонок? Разве не пропускал свиданий с ней? По вполне уважительным причинам, и предупреждал, конечно, но на все причины можно было плюнуть, но я откладывал, переназначал и занимался своими важными делами!
Вдруг весь этот цирк был устроен, чтобы не допускать подобного? Чтобы я постоянно был при ней? Но разве сейчас не это мое единственное желание?!
Четырнадцать бокалов! Да я знаю, как называется то, что сейчас творится со мной - "ломка"! Так наркоты обозначают свое состояние, когда их лишают привычного зелья. Но ведь и она пила его со мной. Она не может не любить меня! И с ней сейчас - то же самое! Не веришь? - Вон зеркало!
И снова зеркало. И снова концентрация сил на грани потери сознания. И снова мгновения ясно видимого образа Ирины. Она любит меня!!
И снова сон. И снова сновидения - яркие, ясные, на грани яви! Явственнее, чем явь!
Я понял, почему мы расстались. Д.М. с самого начала предупреждал меня: "Постарайся быть ей равным...". Я не сумел. Да, может быть она любит меня. Может быть, все это было спектаклем, чтобы переломить меня, привязать к себе, но сломанным, но рабом - долго ли она терпела бы меня рядом с собой?
Закончился август. У меня хватило сил сделать месячную профилактику на "маяке". Я готовил его для смены: я понимал: еще один месяц мне не выдержать.
В памяти всплыла и застряла - все завершающие августовские дни я не мог выкинуть, не мог загнать опять туда в темные коридоры, вычерпать до дна, исчерпать ее - последняя наша встреча, последняя наша ночь.
Тогда проведя, как обычно, в душной Москве целый день к вечеру мы уехали за город. И опять, как всегда, едва мы вышли на опушку, едва спрятались от электрички, полустанка, людей, она отпустила волосы, сменила обувь - туфельки на лапти - самые натуральные лапти! - и слилась с лесом.
Нет, вам этого не понять, это можно только увидеть: вот она переобувается, вот неторопливо расплетает косу, откидывает волосы и, изогнувшись, встряхивает головой. Они с сухим потрескиванием рассыпаются по плечам, спине, и вот она опять смотрит на меня. Из ее глаз, из ее души уже ушла привычная тревога - нет, это не она тревожилась, она
тревожила! - рядом с ней очень трудно было быть просто спокойным - тревога всегда излучалась ею, и вот нет этой привычной тревоги, нет знакомой привычной женщины - привычной?! Ты думал, что знаешь ее? Вот ее зеленовато-серые глаза, вот ее фамильная примета - колдуинка: желтоватое пятнышко у левого зрачка, вот удивительные губы...
Она? Нельзя изменить душу - у нее другая душа, она сама - другая! Она сама?! Она?!
- Я просто дома. Идем, покажу.
Ни тропы, ни пути, ни дороги. Но ели словно расступались перед моей ведьмочкой, и стоило ей поднять ветку, как в буреломе открывался проход, стоило шагнуть в сторону, как обнаруживалось переброшенное через ручей полено. И ни одной коряги не встретилось на нашем пути под ногами, и даже паутина ни разу не попыталась облепить наши лица. А за очередной чащобой вдруг открылась избушка.
- Чья эта?
- Моя. Я ее нашла, сама отремонтировала, сама обиходила, сама закрыла от чужих. Моя первая настоящая работа. Даже бабка одобрила, она говорит, что здесь - древнее место, древние чары, еще дохристианские. Здесь мой дом, а в Москве - всего лишь квартира родителей. Я как-то тут заночевала, так они потом приехали с инспекцией. Крыша есть, вода есть, в окна не дует. Отец еще раз приехал, еле прошел, бедный - мама его кое-чему все-таки выучила - газовую плитку притащил. Больше здесь никого не было. А тебе нравится?
Мне нравилось. Сразу стало ясно, чего она хотела сделать из своей городской комнаты, но там не было русской печки, там были широкие окна и дубовый паркет, и горела - а не горела, так просто висела - люстра, там был город. Там за дверью были родители, телефон, в любой момент могли придти друзья. Сюда не зайдет никто. Это место закрыто, и я знал уже, что это значит.
И я знал, что означают ее зримо позеленевшие глаза, знал, почему маленьким солнышком засветилась ее колдуинка, и узнал эту подчеркнутую плавность движений. Хотя мне никаких внешних примет не нужно было помнить, не нужно было мне знать...
Туго натянутая струна нежности резонировала в нас обоих, и пусть Ирина, кажется, собиралась сначала заняться каким-то делом - вытереть пыль, что ли! - но я видел, как она не может вспомнить, где лежит тряпка, где взять воду, и все ее тело, вся ее душа, все в ней ждет единого моего прикосновения, как сигнала, как взрыва запала, как освобождения.
И был сигнал, был взрыв и освобождение... И чары вокруг этой хижины клубились действительно старые и явно не христианские... Такой нежности, такой ярости я не помню... И не помню такого ее самоотречения и, как теперь понимаю, страха. Все-таки она что-то почувствовала и испугалась своего предчувствия и, наверное, именно поэтому привела меня
сюда. И поэтому, пока я совсем без сил лежал на теплом полу, она, выпив что-то из совсем неслучайно оказавшейся рядом склянки, поднялась надо мной и произнесла - или пропела? или прокричала? - древнее заклятие. Потом, когда я пришел в себя и восстановил в памяти слова, - на трезвую голову они могли бы показаться грубыми, почти неприличными, но я помнил свое первоначальное впечатление! - то спросил ее, что это такое было?
- Это, чтобы ты умер без меня. Чтобы у тебя никогда ни с кем ничего не было! Только я! Ты же не против?!
- А у тебя?
- У меня и так не будет."

Значит, она все-таки не была уверена в нем, до июня не была уверена в нем? Несмотря на всю ее волшбу?! несмотря - на Медленное Заклятие Страсти?

СВИДЕТЕЛЬ N3 Татьяна Степанова.
НЕУВЕРЕННОСТЬ.

"А что, что мне надо было делать?! Отдаться ему, забеременеть, выйти за него замуж и утонуть в пеленках?! А мне было-то только 20 лет!..
А потом... спустя неделю... когда я приехала... Что, я должна была отдать Волю этой, этой!.. Он уже целый год был со мной, а с ним, знаешь, как хорошо!..
Ну разве я могла подумать, что это глупое пари... что он, что она... что.. Ну, поцеловались бы, а...
И ему никогда не нравились такие серьезные! А когда я вернулась... Только в комнату вошла, а мне сразу начали рассказывать... Они наперебой, взахлеб вываливали на меня - и про них, и про эту стерву Вальку и про то, что вообще в общежитии творилось, а потом опять про них, про них, про них!..
Мне душно стало, я подошла к окну, кто-то крикнул: "Не надо!", но я сдернула с него покрывало. Оно упало - и луна... Прямо в меня... Как водопад, как обвал...
Он у Вальки сидел, а эта, его... уехала, и я сорвалась туда. Валька на кровати крутила камеру в руках, а он в окно глядел. Я вошла, он обернулся, и на меня смотрит, а над ним луна висит, и он, видно было, как решается, как что-то сказать хочет...
Но не дала я ему ничего говорить! Ведь все это только мгновенное мгновение длилось, ведь я, как вошла, даже не приостанавливалась - к нему шла. Обняла его, целую, а он не отвечает!
Неделю назад он шалел от моих поцелуев - если я его целовала, я сама, а не только его губы принимала, а сейчас совсем не реагирует и оторваться хочет, и хочет, все-таки хочет что-то сказать. Мне совсем страшно стало, но мы ведь уже год вместе, я его тело лучше своего уже знала - не отпущу! ни за что не отпущу! - и волну послала. Ну, я это так называю: это как змеей, как волной, потереться о его тело - сначала бедрами, потом животом, грудью... И несколько раз. Он руки сжал.
На меня саму волна сильно воздействует, я так с ним только в самом начале, когда он берег меня, ласкалась, а потом уже 100 лет как не баловала - добаловаться боялась, а тут и остановить некому!
Слышу, Валька камеру включила, а как ее выгнать?! Ведь, если я от него оторвусь, если Воля опомнится, кого он поддержит, с кем останется - со мной или с нею - Ирку свою у окна ждать?!
И свет горит, и луна по небу скачет, и камера шуршит, а он мне платье расстегивает и голой рукой голую грудь накрывает. И как выключатель щелкает - плевать стало на всех и все, как желтый мед внутри тела разлился, как цепь электрическая от груди до бедер замкнулась - у меня так только с ним, только в наши первые свидания было, но теперь он не остановился, хотя я опять, кажется, кричала: "Нет!"
А потом он мне руки целовал: и пальцы, и плечи, и локти... "Близок локоть да не укусишь" - укусить нельзя а целовать можно - и каждый пальчик отдельно, и ладони, и по жилке наверх к плечам, и опять ладони...
Камера шуршит себе, ну и пусть снимает, пусть видит, как хорошо мне с ним, как хорошо ему со мной...
Откуда же мне было знать, что у него с Иркой то же самое было, что он и целовал ее так же, и обнимал так же, и даже в росе с ней тоже купался?! Что она с ним первая по траве на заре пробежалась, что все это она придумала, сама открыла...
Когда я приехала, мне этими купаниями все уши прожужжали! Кто только с кем только по той поляне не бегал! Только Воля отнекивался, но я его вытащила. Люблю повизжать! Боялась, как бы не простудиться, роса все-таки холодная, но Волечка меня сразу полотенцем растер, в одеяло укутал, как маленькую девочку до общаги на руках донес...
А потом Валька уехала, и вернулась с новыми кассетами - и своей подруженькой. Но не боялась я ее уже. Мой Володенька, мой!
Вечером они просмотр устроили. Новый фильм Брюса Ли. Ну, не оставаться же нам одним - и пусть она видит! Но я скоро ушла: мордобой один, смотреть не на что. Думала почитать немного и к концу фильма опять зайти, но заснула. Просыпаюсь - 12! В комнате пусто. Бегу туда, а там на экране - солнце восходит, и я несусь по росе...
Черт с ними! пусть смотрят. Мы за эту неделю на такое насмотрелись... И вдруг тут - же она бежит... С ним... А потом я плачу, и она, и она, и я, и уже непонятно - кто из нас: поза одинаковая, фигуры похожие, лицо волосами закрыто... А он руки целует, и непонятно чьи... Не мои, и не ее... И конец.
Ирка вынимает кассету и бросает перед ним:
"- Это тебе - на счастье!
И ушла. Все тоже разошлись. Как тараканы по углам расползлись. А я сдуру всю кассету с начала просмотрела.
Сволочь. Как сглазила. Ничего нельзя. Все перед глазами фильм. Целуемся, а не отвязаться, как он с нею... А он с ней - точно, как со мной. Она даже волну, как я, гоняла, и все, все, все одинаково!
У нас с ним и не было больше ничего. А осенью я в другой институт перевелась. Не могла, не могу его видеть.
И еще. Я все боялась, что с другими тоже опять то лицо в глаза полезет. Обошлось, к счастью.
А правда, что он существует? И тоже в Москве живет? И что его тоже Володей зовут? Ужас какой-то..."

Ей нужно мое тело? Я не был против. Я уже отдал ей душу. И не верил, что тело мне еще когда-нибудь понадобится.
Кажется, мы в той избушке ненамного заснули, но когда начало светать, она утащила меня показывать свой лес.
Да, здесь Ирина была дома. Здесь она знала каждое деревце, каждую полянку, тропинку. Что уж говорить о небольшом озерце с кристальной водой и, как будто нарисованными, кувшинками и лилиями, о роднике с изумительной по вкусу водой, бьющем из-под коряги. Она показывала мне свое глухое Подмосковье, как в музеях представляют картины старых мастеров.
Она показывала зверье и птиц, которые совершенно не боялись ее и сторонились меня, она показывала травы и корни, от которых выздоравливают при смертельных болезнях или здоровыми сходят с ума, она цитировала старинные рецепты, больше похожие на стихи или на заклинания, она слушала деревья, пила росу, лакомилась ягодами, она завела меня в та-
кие дебри, которые, казалось, возможны только в центре Сибири, а когда совсем рассвело, и я ждал уже, что вот-вот откуда-нибудь вылезет или пещерный медведь или Кащей Бессмертный, она улыбнулась, приложила палец к губам: "тсс!", я прислушался и опять, как в прошлый раз поразился: стучала первая электричка.
Через полчаса мы стояли на полустанке, а еще через полтора - уже были в городе, и она шла, стуча каблучками по тротуару. Она шла, так же неотъемлемая от него, как он от нее. Она шла - королева микрорайона! - чуть вульгарная и гордая, джинсовая принцесса асфальтовых улиц!
И мы расстались.

Неужели неясно она сказала: "У меня и так не будет." Ведь она никогда не врет, и мы не можем - не получится! - обманывать друг друга.
Она сказала правду. Тогда зачем вся эта мука?!
Она не обманывала меня. А себя? Она была твердо уверена в сказанном, но разве я могу верить ей?! Как я могу верить ей, если я себе не верил! Что? Так и жить было вымаливая у нее еще одну ночь, еще один поцелуй, еще один взгляд?!
Нет, в ее фразе не было вызова или пустого уверения - голая констатация факта. А если это было не предположение, а - знание?
Пророчество полностью мне так и не прочитали, и не изложили, да и К.Н. сама могла просмотреть будущее. А бабка-то наверняка для своей внученьки постаралась. И она знала, что нам не жить друг без друга. Но с пророчествами все совсем не просто... Ирина им очень не доверяла и не потому, что они не сбываются, а потому, что никогда не поймешь, как они сбудутся. Классический пример с Эдипом. Да и со мной... Я никогда не буду в Сибири, но туда уедет Ирина, если будет искать меня... Или мало ли еще вывертов у судьбы... Но дело не в судьбе. Дело в нас с тобой. Дело во мне.
Да, я не могу без тебя, у меня уже вон, как у старика, руки трясутся, и хоть я еще держусь, но на сколько еще хватит моих сил?.. Надо хоть изредка есть. Вот отстою вахту и пообедаю.
Нет, Ирина. Писать я тебе не буду. И звонить не буду. Я умру без тебя или научусь без тебя жить. Наверное, все-таки умру. Мама просила раньше, чем через семь лет не приезжать. И не приеду. И не плачь. Ты некрасивая, когда плачешь: у тебя нос краснеет. Тебе, конечно трудно и тоже плохо, но легче, чем мне. И если я еще живой, то и ты не при
смерти. Ты тоскуешь, но сыпи на теле, как у меня на боку, у тебя нет. Ты плачешь, но дышать можешь. А у меня уже неделю что-то с легкими - это тоже следствие твоего зелья? - если вдохнуть глубоко, то словно мелкие иголочки...
Хорошо, что вечер подходит, может, засну. Но сначала я все-таки посмотрю на тебя. И не стой рядом с зеркалом! Это обман. А я тебя увижу настоящую... Надо бы сначала поужинать, ну да ладно... Ведь я обедал... кажется...
Как странно отключать свое сознание от всего: от звуков, от внешнего мира, от чувств, от Ирины, устроившейся прямо на столике рядом с зеркалом, Ирины уже не уговаривающей меня, даже не плачущей, а лишь неотрывно на меня глядящей, вот так и я глядел на нее в наши последние свидания, пытаясь запомнить ее, налюбоваться ею, наглядеться на нее! Как странно отключиться от нее и от себя и увидеть в зеркале то же лицо, ту же позу, то же выражение, ту же боль, то же отчаяние, а сорвавшись с предела, вернуться в этот мир, в этот кубрик и у увидеть напротив себя все тот же дымчатый образ яви - опять ее.
Как странно засыпать - долго-долго, под напев ее колыбельной, когда одна детская наивная песенка сменяет другую, меняется мотив, а голос ее успокаивает, заглушает привычную головную боль - откуда она знает столько? - она поет и поет уже несколько часов подряд. Неужели, так же как я могу читать стихи, как читал, ей стихи ночь напролет, так и она знает столько колыбельных, что может петь и петь мне до самого утра? Я не верил, что засну, но глаза, наконец, смыкаются, и я засыпаю. И опять во сне - как странно! - видеть ее, ругаться с ней, целоваться, расставаться...
Будильник разбудит меня - вахта! - и опять не разобрать, что болит: раскалывается голова или разрывается душа. Не понять, отчего ноет сердце: то ли выпить валерьянки, то ли выплакаться... Да не умею я плакать.
"Теперь не умирают от любви...". Я умирал. И все происходившее со мной четко объяснял единой фразой: "Я не могу без нее жить."
Но у меня было средство - зеркало! И опять мутнеет внешний мир, и опять мутнеет стекло, и его мгла запустевает и проясняется в знакомый образ: серые глаза, стрельчатые ресницы - но это не Ирина! - светлые прямые волосы, еле заметная родинка на лбу...- Вероника! Но я же звал Ирину!.. И передо мною пустое стекло."

Свидетель N1 - Владимир Галицкий.
Двойничество.

"Да я во всем виноват! Не Татьяна же... не Ирина... И не бледное же наше светило! Никогда не обращал внимания на "эту малость в небесах"! Но там в общаге все, словно сбесились: "ах, посмотрите, какая луна!", "ах, я такой никогда не видела!", "ах, она почти задевает деревья!"
Она не задевала деревья, она простреливала их навылет. И их ветки, их листья, иглы пробивались насквозь ее лучами! Представляешь, казалось, что березы сами светились мертвенным сине-зеленым светом. Тени от луны не давали даже ели!
Но при чем там луна?! Моя вина.
Виноват - я, раз невесть что выдумал о Тане. Виноват, что уговаривал ее, когда надо было просто применить силу, что дал затянуться неопределенности наших взаимоотношений, что загнал ее в угол, что принял вызов чужой девушки, что потерял над собою власть, поддался наваждению... Но самое главное, что потом... что потом принял ее, что упустил Ирину, что... Да что я каюсь!.. Все банально до отвращения!..
Когда подъехала вторая группа - из МИЭТа, на Ирину я внимания не обратил. И ни на кого я внимания не обращал, и луны знаменитой не заметил - у меня была Татьяна!
Что наши отношения подошли к кульминации, было ясно и мне, и ей. Я такие надежды возлагал на эту практику, а она опять начала прятаться за подругами, и опять вдруг стало невозможно остаться с ней наедине - разве что на заводе! А что мне тот завод!
Только вечером накануне пари - спустя почти неделю! - я разогнал девчонок и вытащил ее из общаги. И опять она была напряженной и уклончивой. И рассуждения насчет луны и рассвистевшихся соловьев были очередной уверткой, дабы отвлечь меня и потянуть время. И для того же нужны ей были мои стихи.
Но руки-то у меня были свободны!
Я читал все, что помнил, а что, виноват я что ли, что у меня хорошая память?! Кто вообще это придумал, что девушкам по ночам при луне положено читать стихи? Что им вообще нужны стихи?! Да я еще не встретил ни одной девицы, которая хоть что-нибудь смыслила в поэзии! Ведь там "ни съесть, ни выпить, ни поцеловать"! Никакой конкретики. Полусвязи на полутонах и уничтожение звуком смысла!
Но все было: и ночь, и луна, и соловьи, а она опять сказала "Нет!". И в ее "Нет!" было столько усталого раздражения, почти отвращения... У меня руки опустились...
Все! Она опомнилась, заговорила, зацеловала, и утром мне опять начало казаться, что все я сам придумал, все мне приснилось. И что еще не вечер. А вечером мы посмотрим...
А ближе к вечеру она снова пригласилась на очередное сборище, которое обещало затянуться до полуночи, и мне предстояло присутствовать при том, как она смеется с другими, как танцует с другими, как она с ними танцует, самому приглашать других!
Раздражен я был порядочно. И тут кто-то - окно было завешено покрывалом, зато свечки горели! - я даже не видел, кто, женский голос из полумрака, после пения под гитару - а как же! - начал выводить рулады о том, "какие стоят ночи, какая пылает луна и что в такие ночи за ночь стихов и ночь подарить не жалко. Да что там за ночь, хотя бы час. Нет, два часа. За два часа поэзии.
"- Сейчас я ее накажу." - шепчу я Татьяне.
"- Давай-давай. Только без меня, пожалуйста. А я еще на электричку успею. - тут же прошептала в ответ она, - Да, я с Инессой договорилась, мне дома надо побыть до следующего понедельника, а ты пока тот чертеж пересветишь, хорошо? - и порх! - за дверь, - Не провожай меня!"
Улизнула! Вот тебе и вечер! Вот тебе и ночь...
Так кому там еще нужны были два часа поэзии?!
Как назло первое что пришло в голову - сонет Шекспира "Я ненавижу! вот слова,/ Что с милых уст ее на днях /Сорвались в гневе..." , но не все ли равно...
Ну, а что случилось после, я не знаю... И ладно - объятие, поцелуи, срывание одежд и - прямо на полу - сумасшествие... Ты знаешь же?.. - да что я спрашиваю! - знаешь, конечно - это резкое освобождение, охлаждение, почти отвращение... Ощущение нечистоты, дурацкие неведомо откуда вдруг приходящие мысли, холодное тоскливое недоумение по поводу чего-то еще хотящей подруги. И отстраненность, и кристальная четкость, когда ясно замечаешь все: и пыль на окне, и помятое белье на полу, и черный волосок, растущий на руке.
Не было!!
Горел свет, зажженный сразу, как я кончил читать, прямо напротив на кровати сидела с камерой в руках ее подруга, а я как парил на облаке.
Рэна не дала мне подняться. Затуманенными глазами оглядела она комнату, ничего и никого не увидела и потянула меня к себе.
Мучительное желание - это когда мука сменяется желанием. На этот раз в себя мы пришли от плача. Плакала ее подруга. Заметив, что мы очнулись, протянула нам стаканы с вином.
- Выпейте. Выпьем немного.
Я, кажется, все же что-то накинул на себя. Кажется, полотенцем обвязался. Рэна села за стол в чем была. Закуски было много, неплохое вино - "Токайское", но скоро мы под столом коснулись голыми ногами, а она, повернувшись, словно случайно провела грудью мне по плечу... И опять... Помутнение какое-то...
И тут пришло это.
Вале мы видно надоели, и она выключила свет. Покрывало на окне было плотным, и луна сквозь него не пробивалась. Темень была такой, как до сотворения света, а я явственно увидел обращенное ко мне лицо Рэны, ее раскрытые глаза и золотистую блестку в ее левом зрачке.
Не ее лицо!
И она замерла тоже. Я потянулся и сдернул с окна покрывало. Луна залила комнату. На своей кровати всхлипывала Валя, а на меня смотрела Рэна. Она тоже ничего не понимала и тоже, как я, неотрывно - как слепая пальцами ощупывала - смотрела на меня.
И потом ничего не помогало. Был ли свет или его не было. Светило ли солнце, или сияла луна, закрыты ли были ее глаза, или я, не мигая, глядел на нее, но достаточно было одного поцелуя, одного нескромного прикосновения, и ее лицо, она сама заслонялось другим лицом, другим обликом - я не знаю кем! я не знаю ее! И у нее тоже... А потом, когда приехала Таня, и когда... И опять то же лицо... И у нее тоже... Говорят, она существует. И мой непохожий на меня двойник существует тоже... А она - ведьма... но тогда - что же такое с нами было?.. И по чьей воле?.."

Потом, когда прошли месяцы, годы, когда я успокоился, научился опять доверять себе, своим глазам, своему разуму, то много думал об этом - о зеркале, о двойничестве...
"- Люди - смелые: они подходят, как они думают, к раме со стеклом, смотрят, и верят, что увидят - свое отражение. А я... я каждый раз боюсь увидеть там не себя, а например, - она улыбнулась, - жуткую старуху или у себя на лице - родинку, которой нет.
"- Ты же сдавала физику, строила ход лучей.
"- Да, строила - до глаз... Но вы же, материалисты, убеждены, что видит не глаза а мозг... А ты уже опять не боишься зеркал?! А ну, подойди вон к тому!
И я смеялся, и отказывался...
Это? Ее речи, застрявшие в подсознании? Или видеофильм? - "Им постоянно казалось, что у партнера и, соответственно, партнерши - другое лицо." Или письма Веры? - их общий для обеих запах приторных духов, родной запах "Иоланты".
Но до этих дней было еще долго, а тогда столкновение с Вероникой настолько потрясло меня, что у меня даже в мозгах прояснилось. Прошла даже неотступная головная боль. И четко стало ясно, что я на грани, что я схожу с ума, и что еще неделя, а то и несколько дней, и будет поздно. Для всего. Что пора принимать решение.
Впрочем, решение было принято давно, и не в том я был состоянии, чтобы что-либо перерешивать. Ни писать, ни звонить, ни давать о себе знать Ирине нельзя. Увидеть ее, услышать ее, так чтобы при этом она не увидела, не услышала меня - невозможно. А без общения с нею мне не выкарабкаться. У меня еще есть несколько дней, но жить их незачем. И пусть даже не дни мне остались, а годы - зачем мне они?! Без Ирины мне жить незачем.
Что же делать, если незачем жить?
Стоп. Где-то я уже с этой фразой сталкивался... Инструкция! И я достал стопку зачитанных листов. Нашел нужную: "Заберись с юга на Чертов... э-э-э... палец (см. Инструкцию). Спускайся по западному склону". И приписки: "Проверено, действует. Ермолай XII." "Проверено, действует. Ермолай XVIII". "Проверено, действует. Ермолай XXII."
Глядишь ты, действует... Вот только... Где это я видел такой же паутинный, каллиграфический почерк? Да не все ли равно... Ясно, что надо пробовать. Как там говорил мой предшественник? - "Как захочется лезть на стенку, так ты и лезь". Пора.
В соответствующей инструкции было предупреждение о серьезной опасности подъема, давался совет одуматься, а следом приводилось подробное описание, как законсервировать станцию, указано, где взять реле времени и расписано, как с его помощью через сутки, без участия оператора подать сигнал SOS. Совету я не внял, остальное - выполнил.
То, что мне поначалу показалось отвесной монолитной стеной, таковой не оказалось. По крайней мере с юга. Трещины, уступы, карнизы пересекали ее и вдоль, и поперек, и поднимался я лихо. На вершине оглядел пустое море, хмыкнул: "Ну, и что теперь?", посмотрел в сторону Норильска, опомнился: 2-ое сентября, они уже в Москве на занятия ходят. И начал спуск по склону, рекомендованному инструкцией.
Трещин и карнизиков здесь было еще больше, в спину дул и ощутимо поддерживал западный ветер, и по началу все шло неплохо. Но быстро выяснилось, что спускаться гораздо тяжелее, чем подниматься. Физически тяжелее, а физических сил у меня осталось мало. Сказывались недели недоедания, ничегонеделания, сумасшедших напряжений, просто сумасшествия... Надо было побольше отдохнуть на вершине. На стене отдыхать было негде.
Короче, к концу спуска я уже не думал ни об Ирине, ни о своей тоске, ни о том, как буду жить в будущем - я в настоящем дрался за свою жизнь. И почти победил. Сорвался, когда до земли оставалось совсем ничего - с двухэтажный дом. У меня даже хватило силы в последнее мгновение оттолкнуться от стены и прыгнуть в направлении кучи водорослей, наваленной на берегу прошедшей бурей.
Пришел в себя я уже в кубрике. Водоросли спасли меня. Но все-таки, очевидно, сотрясение мозга я заработал, и время, которое провалялся я на берегу и добирался до станции в памяти моей не сохранилось.
Разблокировав аппаратуру я заснул, спал без видений и сновидений, а когда проснулся с изумлением отметил зверский аппетит.
Восхождение помогло мне: определенно выяснилось, что жить я хочу. С Ириной или без, но жить я хочу. И теперь, как там, на скале цеплялся за трещины и расщелины, так теперь я холил и нежил каждый лучик хорошего настроения каждый проблеск надежды. Тоска, память еще долго мучили меня, но подавлять себя я им уже не позволял.
Я разбил все зеркала, которые были на станции!
Как бы я себя ни чувствовал, о чем бы ни думал, но питался три раза в день, но шесть часов проводил на вахте, но три часа занимался языками и минимум час - электроникой. В любую погоду - в хорошую и плохую, под солнцем или под звездами, в дожди или бураны, но у меня был час на бег или хотя бы на прогулку. А еще регулярно приходила почта, поступали все выписанные - сначала моим предшественником, а потом и мной - журналы. А когда море замерзло - началась охота!
Сумасшествие ушло не сразу. Случались потом и провалы в памяти, когда я никак не мог вспомнить, чем занимался накануне, бывали и видения - так недели через две после моего восхождения, я надрывался в спортзальчике, был уже весь в мыле - немного мне для этого надо было, ведь тогда у меня еще и легкие болели - вдруг открылась дверь и вошла К.Н. Я чуть штангу из рук не выпустил, а она с такой знакомой мне иронией оглядела меня, покачала головой - моя фигура, наверное, действительно представляла довольно жалкое зрелище - и вышла. Я бросился за ней. Издеваясь над собой, обшарил всю станцию, и, разумеется, никого не нашел.
Той же ночью вообще что-то странное привиделось. Будто я - умер что ли? - и на том свете встретился с Ириной. Я уже о многом передумал, эти две недели голова-то у меня уже работала нормально, я понял, окончательно понял, как она играла мною, да и реакция началась: понесло меня в обратную сторону - злоба на нее была жуткая, в общем она кинулась ко мне, а я ее встретил хорошим справа. Она не ожидала - и пропустила удар, но потом поднялась и... Ее знаменитое "ведьмино облако"... Она мне и раньше кое-что показывала, и тренировки ее я видел, видел как она с Игорем работала... Да и сам... Я с ними даже их знаменитый кросс однажды сделал. 100 км по пресеченной местности. Они меня, как пацана, на "слабо" взяли. Я ж себя спортсменом считал. И первые 20 км прошел очень не плохо. Одолел и следующие. Но это была только половина дистанции. До финиша я добрался. Она не позволила Д.М. сдвинуть свой "Москвичок" ни на метр, но я добрался. Так что и я кое-что тоже могу - и в неогневом бое тоже - отцу и тебе, Саша, спасибо. Hу, ладно, вспоминать все это неприятно...
Но на утро я проснулся на полу. Последний раз я падал с кровати, когда мне было года 3... А там: лицо - всмятку, голова, как после сотрясения мозга, нос разбит, кровищи по всей комнате... Зато перестали болеть легкие... И то хлеб.
Выздоравливание требовало времени. Но я добился своего: я научился жить без Ирины. Помогло и мое одиночное заключение на маяке, хоть и было то одиночество не таким уж абсолютным: был, оказывается еще обычай... Девочки с базы залетали с вертолетом, с почтой... Проведывать... Север - блондинки, блондинки...
Помогали и письма Вероники, хоть приходили они все реже и реже. Кстати, когда поначалу я регулярно просматривал их, то все удивлялся: какие стойкие духи - время идет, а запах едва ли не усиливается. А потом понял: не в стойкости только дело - сама "Иоланта" пахнет старыми письмами.
Помогли мне все годы проведенные без нее. Я теперь могу без нее жить. Даже, если она будет рядом, но не со мной.
Ну, что еще... Вот, года два назад случился инцидент, меня даже обрадовавший... Я лежал рядом с девочкой, она уже спала, а ко мне сон не шел, в голову пришел аналогичный сонет - Бодлера:

"С еврейкой бешеной простертый на постели,
Как подле трупа труп, я в душной темноте
Очнулся, и к твоей печальной красоте
От этой - купленной желанья полетели...

Я стал воображать, без умысла и цели,
Как взор твой чист и строг, как величава ты,
Как пахнут волосы... "

Рядом лежала отнюдь не еврейка, но я стал воображать тоже... И в полудреме... Ирина появилась. Увидела меня, девочку и озверела. Теперь я увернуться не успел. Как она может такое... во сне... Совсем забыть ее надо было, чтобы пригласить в свой сон! Я вовремя разорвал контакт - она к девочке направлялась. И моя реакция: больно - глаз заплыл... и смешно.
Я спокойно воспринял ее!
Больше я о ней ничего почти не знаю. Кое-что мне рассказала сестра: Ирина познакомилась с ней, пытаясь узнать, где я. Кое-что - Вероника: эта ведьма как-то умудрилась и ее найти! - она очень искала меня, она и сейчас меня, кажется, ищет, обшаривая Сибирь. Ведь для всех, кроме Вероники и мамы, я - там. Но мама до сих пор не хочет ни видеть ее, ни слышать о ней. А Вера... Ирина попыталась ее запугать и напрасно: Вера во всех ужасах усмотрела только своеобразное, острое развлечение:
"- Я телевизор отключила, книжки забросила! Мои мальчики ко мне очередь устроили - еще бы квартира с призраками! А когда на утро один седым ушел, так совсем отбоя не стало!..
Она меня не нашла - это по сути единственное, что я о ней знаю. Вот и все.

Глава 9

- Да, Володя, ничего ты не знаешь.- подтвердил ему я. Алина предостерегающе взяла меня за руку, но я отвел ее ладонь. Хватит играть по правилам ведем. У нас с Володей свои правила. Надо было раскрывать карты. - Тебя она не нашла. Она нашла нас. А ты... Ты ничего не знаешь... - повторил я и начал свой рассказ.

Володя ничего не знает... Он не знает, как Беса проснулась, вдруг почувствовав, что ее любимый уезжает, не просто уезжает, а навсегда уходит, от нее уходит. Как она полчаса боролась с этим чувством: не может быть, он дома, он спит, не может он от нее уйти, - после сегодняшней-то ночи! Да и почувствовала бы она, если бы он что-то делал...
И тут через пол-города к ней мысленным лучом прорвалась К.Н.:
"- А его родители?! Его мать?! Тебе сколько раз говорили: установи контакт с его семьей! Ты надеялась на свою блокаду?! Блокада матери невозможна! Да он уже месяц каждую встречу прощался с тобой! Ты что, этого не чувствовала?! И что он сейчас уходит, ты не чувствуешь?!
"- Но ему же теперь нельзя! Нам нельзя. - и она призналась, - Я ночью наложила на нас Черное Заклятие Смерти.
"- Еще и его!? Где ты его-то раскопала? О чем я!.. Ты ему об этом сказала?! Да что я! Бросай все, быстро за ним - он уезжает!
А он уже уехал.
Ты уже уехал.

- Подожди. Блокада?! Какая блокада? Ты уверен?
Можно было не отвечать - он сам все знал, давно знал, давно все высчитал и все понял, но меня понесло.
- Та самая, которая замкнула тебя в ее круг. И выключила нас. Почему ты не обратился ни к кому из нас? Почему я услышал об Ирине не от тебя? За 10 месяцев ты не удосужился ни разу упомянуть мне о ней. Мы же встречались в мае. Помнишь, пиво в "Метелице" пили - ты мне об Ирме что-то толковал! Об Ирме! В мае!
- Хватит. Продолжай.

Судя по всему Беса поначалу не особенно испугалась, расстроилась: "Найдем." И в тот же вечер "совершенно случайно" познакомилась с его сестрой, а та в тот же вечер выложила ей "совершенно жуткую" историю брата:
"- Представляешь, его заколдовала ведьма! Самая настоящая! Он от нее в Сибири, на секретной базе теперь прячется! Оттуда американские спутники сбивают. Представляешь?!
А меня в тот же вечер позвала к себе Екатерина Ивановна: его мать.
Поначалу: чай с вареньем, "почему теперь так редко заходишь?", "а помнишь, какие вы с Вовочкой друзья были...", "а помнишь, как вы с ним у нас на даче ночью на кладбище ходили? Ну совсем, как Том Сойер с Геком Фином...", "а помнишь, ты еще говорил, что тебя не берет нечистая сила?..", "а когда вы последний раз встречались? Еще до сессии? А он
тебе ничего не говорил?"
Я забеспокоился: c Володькой что ли что? Взглянул на дядю Сережу, ее молчаливого огромного мужа, он кашлянул, и сюсюканье кончилось.
- Саша, мы вынуждены тебя предупредить. Володя связался с очень нехорошей женщиной. - я не выдержал и улыбнулся. - Подожди улыбаться. Ты же меня знаешь: я всегда была очень снисходительна к девочкам моего сына, но эта... Она - или очень сильный экстрасенс, или в самом деле ведьма, в общем, мы сына от нее спрятали. Она от него так просто не откажется и в своих поисках наверняка выйдет на Танечку и на тебя. Ей не объяснить, что ни ты - его лучший друг, ни она - его первая любовь, что вы ничего не знаете! Так что будь осторожен и предупреди Таню, пожалуйста. Я вот уже боюсь: что-то Оли долго нет.
И тут появилась, влетела, ворвалась Олюха.
У-у, как мы ее ненавидели, сколько она нервов нам в свое время попортила: только куда-нибудь соберемся, только планы составим, амуницию-припасы насобираем - тут из какого-нибудь темного угла, из-за мешка пыльного, из-под лавки поломанной она выползает и канючит:
- А я с вами... А то все-е маме расскажу!" - а глазенки горят, а губы дрожат: вот-вот завопит во весь свой зловредный писклявый голос: "Мама-а-а!...."
И приходилось брать. Даже на кладбище.
Правда, признаем, обузой она не была. Отец ее тренировал не меньше нашего, и добившись от нас своего, она бросала девчачьи ухватки. Она в свои тогдашние 11-12 лет сходу, как и мы, могла взять несложную стенку, спокойно выдерживала 3 км кросса, однажды в отчаянном положении ее сумасшедший визг внес некоторую оторопь в ряды противника, и мы сумели прорваться, а другой раз, выхватив и пожонглировав ножами, она вызвала такой интерес, что надвигавшаяся тяжелая драка сменилась толи показом, толи представлением - в общем потом с теми парнями мы стали друзьями.
Ябеда, вредина, хулиганка - она на глазах преображалась в хорошенькую девушку, но внутренне еще оставалась отчаянным мальчишкой, с вечно расцарапанными коленками.
Вот и тогда она походя допила чай из материной чашки, сунула в рот полную ложку варенья, потянулась за бутербродом, получила по рукам, отправилась их мыть в ванную, и пережевывая, и допивая, с полным ртом уже кричала:
- С кем я щас познакомилась!.. Она мне нагадала, что я в следующем году выйду замуж, а еще сказала, что спутники сбивать нельзя: у нас есть специальный договор с американцами, а еще пообещала дать почитать "Доктора Живаго"...
Екатерина Ивановна молча встала и вышла в другую комнату, а к нам с мокрыми руками вбежала Олюха, и принялась как-то одновременно наливать себе чаю, намазывать маслом хлеб, вилкой цеплять ломтик колбасы и вываливать на нас свой восторг по поводу новой знакомой.
Восторги оборвались, когда ей на джинсы упала пачка фотографий:
- Она?
Фотографии были и цветные, и черно-белые, и на всех жило одно и то же лицо. Я взял один большой цветной снимок, пригляделся: точно, в левом зрачке - небольшое карее пятнышко.

Когда я вернулся из армии, мать решилась-таки расстаться на пару недель со своим любимым, выбралась из недалекой заграницы ко мне, и мы чуть ли не в первый раз откровенно поговорили. И о ней, и об ее "последнем счастье" - последнем муже. И о моем отце. И об ее отце, моем деде - об Антоне. И об Ивантеевке.
Ивантеевке, Володя! Ивантеевке!
И об этой фамильной примете странно связанных с нашей семьей ведем она упомянула тоже. Теперь-то ты помнишь?! Неужели Ирина не упоминала, что может ставить ментальную блокаду?!
- И тот Антон, - начало доходить до Володьки, - твой дед?! Но таких совпадений не бывает! Да по теории вероятности...
- Теория вероятности работает со случайными величинами. А старуха, как выяснилось, ненавидит само слово "случайность". Ладно вернемся в ту осень. В твою квартиру.

"- Как видишь, Сашенька, обратилась ко мне твоя мать, - она уже начала действовать. Будь осторожен.
- Не властны они в моей крови, - пришлось вспомнить давнюю формулу, - а у вас нет ее адреса?
- Да есть. Но ты хоть осознаешь, куда ты хочешь сунуться? - она внимательно, оценивающе посмотрела на меня.
- Я думаю, что не совсем. - поддержал ее дядя Сережа, - Но ты же сама пригласила Сашу, потому что понимаешь, они его так и так не минуют. Чего сидеть в обороне! - пусть сходит сам, посмотрит, оценит ситуацию. Может, и их удивит чем. Но Саша, запомни:
- первое, Володина девушка, Ирина, там не единственная такая своеобразная, и не она главная;
- второе, никто из них людей за людей не считает, пока их к этому не вынудят. Кажется, более или менее общепринятых критериев поведения придерживается только отец семейства;
- третье, в том семействе никто вообще никогда не выходит из состояния боя.
Я думал, что в нашем тепличном государстве... Я думал, что подготовил вас, что к жизни вы готовы, а вот... Сначала ты с Анечкой, потом Володя... Я не к тому вас готовил? Я учил вас, как противостоять мужчинам, а надо было, выходит, натаскивать, как выстоять против женщин?
Или в этом дурацком государстве уже вытравили всех мужиков, с которыми можно было бы драться, и тропу войны вышли бабы?! Что там творят наши партийные старцы?! Ведь без мужиков пропадет страна! Или они думают, что, если полстраны работает на армию, то этого достаточно? Что если у нас лучшее в мире оружие, то, значит, мы непобедимы?! Но кого могут победить жирные генералы - все, как на подбор счетоводы какие-то, а не офицеры! - кого победят эти генералы, командующие не верящими никому и ни во что дохляками-мальчишками?! Да мы первую же войну проиграем! А так как нам первый урок никогда не впрок был, то и вторую тоже.
Ладно, отбросим высокую политику и высокие эмоции, ты извини, я все пытаюсь оправдаться перед собой, что мы поздно спохватились и не подстраховали сына. Я так давно не сталкивался ни с чем подобным. Меня не насторожило даже то, что он практически разорвал все связи со всеми своими старыми друзьями. С тобой в частности и в особенности. Ведь я привык уже, что спину друг другу вы прикроете, но против женщины, мы, как против смерти, всегда один на один...
И ведь, вроде было все так естественно: из команды он ушел, потому как университет заканчивал и оставаться в аспирантуре не собирался, у Танюши - теперь муж, так что нечего у них под ногами путаться, а ты... у тебя самый сложный III семестр - не до гулянок... Ты ведь уже раз догулялся. Даже мы... Я думал, что Володя уже давно решил, что он вырос и родители ему не указ и не подмога... И мы... У нас выдался смутный год, но мы отвлеклись от детей всего на несколько месяцев! А в результате... У Оли - четвертные тройки, а Володя... Володя в одиночку столкнулся с мощной командой и свой бой проиграл. Не повтори его ошибок. Не бейся с ними в одиночку! Катюш, дай адрес.
Е.И. привычно согласилась с ним:
- Запомнишь? Запишешь?
Я запомнил.
Я начал собираться, и ненароком взглянул на Олюшку. Весь разговор она сидела тихохонько, как маленькая мышка. Ее не было ни видно, ни слышно. Я почти забыл об ее существовании. Теперь вспомнил. Я опять вспомнил, как она и раньше умела быть незаметной, почти невидимой, и как у нее при этом вот так же горели глазенки. Завершалось все всегда одинаково: мы с Володей теряли бдительность, и нам приходилось брать ее с собой на все наши рисковые игры. Ну, почти на все.
Но мы выросли, и время игр кончилось.

Глава 10

Я сразу пошел к Громовым. Шел, а из памяти не шло, с какой горечью это прозвучало: "...родители ему не указ и не подмога." И я вспоминал, как я встретился с ними.

Мы неожиданно почти для всех местных прервали отдых, матушкин отпуск в Ивантеевке - в той самой Ивантеевке, о событиях в которой 40-летней давности Игорь рассказывал Володе - и возвращались домой. В поезде матушка познакомилась с подполковником. Он ехал в Москву, в отпуск, чтобы уладить семейные проблемы: недавно от него ушла жена.
Матушка не знала, что мы так внезапно сорвались с ее родины из-за меня. Что предыдущие недели войдут в мою личную историю под кодом "сумасшедшее лето". Что там в ее селе на меня обрушатся легенды о деде и едва не погребут под собой. Что там, привлеченные этими легендами, одна из которых гласила, что Антон, а я "так похож!" - значит, тоже как дед, должен приносить счастье "возлюбленным, но не любимым" - там на
меня впервые обратят внимание девушки. Что это внимание будет таким пристальным, таким...
В общем, моя девочка - Тома внезапно узнала, ей подробно описали мое приключение с сестрами. Сами Алены и описали. Они не выдержали высокомерия Томы и во время очередного дурацкого спора о розах: чья роза краше, все ей и выложили. Бригада была в полном составе.
Обычно все вспышки темперамента в той сумасшедшей компании гасила Галя - их для того и собрали под ее мудрое начало, но в данном случае Галина сама оказалась заинтересованной стороной. Она с добродушным участием следила за нервным развитием нашего с Томой романа - я вроде бы был для Гали только приключением, отвлечением от вдруг начавшего воротить нос жениха, но вмешательство сестер и для нее оказалось
ударом и ударом неожиданным. Она отреагировала саморазоблачающе резко. Взвилась и Шурка, про единственное, но очень результативное наше свидание с которой, им всем все чуть ли не во всех подробностях было известно. От нее же. Она сама и рассказала. Задолго до того. Так вот, Шурка, конечно, присутствовала тоже и тоже подбросила в костерок свою порцию дровишек. Впрочем, какие там дровишки - от нее можно было ожидать не меньше ведра бензина да и не одного... Больше всех досталось не замешанной ни во что Наталье - и красавица Наталья почувствовала себя обиженной и обделенной... И она решила взять свое теперь уже честно заработанное. И взяла.
Судя по всему, если бы она сразу не вызвала Варвару - ту самую, 40 лет назад красавицу Вареньку, а тогда - 7 лет назад - ведьму Варвару, то разгоряченные девицы просто-напросто сожгли бы меня в моей проклятой сторожке - прорвали бы все заслоны и сожгли, а так всего-навсего нас выперли из села.
Сделано было все очень аккуратно: Варвара обронила при матушке, что сегодня в Ивантеевке она может проспать свое счастье. Последнее счастье. И спустя четыре часа мы были уже в дороге. А в поезде в нашем купе оказался Евгений Петрович. Матушка умела быть ослепительной. На следующий день расставаться с ней ему уже было страшно. Он уже понял смысл термина - "последнее счастье". И мы оказались в квартире его друзей. И оказались очень кстати. Володе нужно было прикрыть спину. И когда позвонила Танчиня, Екатерина Ивановна вырвала у Володьки телефонную трубку.
- Танечка? Володя сейчас подойдет. Я его мама. Танечка, вы не поможете нам? К нам приехали наши друзья. С ними их сын, Володин ровесник. Ему бы Москву показать... Танечка, у вас нет подружки?.. Высокая, как и вы? Это не страшно. Он ростом совсем как Володя, а фигурой... в плечах, пожалуй, даже пошире, но, правда, тощее, у Володе мускулатура, пожалуй порельефней, но Саша.. м-м-м... пожестче, что ли... Вашей подруге, я как женщина говорю, обидно не будет... А она хорошенькая?.. Так мы договорились? Вот и хорошо. Все-все-все. Передаю трубку, а то Володя почему-то нервничает. - она передала трубку к разнервничавшемуся Володе и повернулась ко мне. - Саша, ты должен нам помочь. А ты, сын, разговаривай, не отвлекайся, а то девочка обидится, - отмахнулась она от сына, - Давайте, выйдем, не будем мешать ребенку - он
стесняется. - Саша! Я буду у тебя в долгу. Мы, родители, тут ничем помочь не можем. Ему нужен друг. Танечка мне обещала, что подружку она подберет тебе очень хорошенькую. Ты же не откажешь мне?
Я не отказал. Так мы познакомились с Аней.

Глава 11

Я взглянул на Аню. Она загадочно улыбалась. Таня тоже хихикнула, и добавила:
- А все-таки про волков я слышала.
- Ты могла слышать. Но Екатерина Ивановна этих слов не говорила. Я-то помню.
- Ты противоречишь сам себе!
- Если бы...
Аня, кажется, начала понимать, и улыбка слетела с ее губ. Она, конечно, по сравнению с деревенской Галиной в игре человеками была мастер. Еще бы! с таким-то тренером! Но иногда и мастеру случается нарваться на гроссмейстера.
С кем еще я мог забыть Тому? С ней, с Анечкой, конечно, - змейкой моей подколодной, красавицей моей ненаглядной, горюшком моим ласковым. С той, которую потом я обманывал, хотя и сам почти уверовал в это, утверждая, что она моя первая любовь...
- Да не верила я тебе никогда! - взорвалась Аня. - Тоже мне первая любовь! А целоваться ты на деревяшках научился?! А пуговки расстегивать - на куклах надувных натренировался, что ли? Мне же Таня рассказывала, как Володька первый раз ей лифчик пытался расстегнуть - с него десять потов сошло!
" - Хоть ты сама раздевайся! Пришлось обидеться, оттолкнуть его, развернуться и минуты две к нему спиной сидеть, чтобы он конструкцию рассмотрел!
- Она же мне и в этом завидовала!
- Я завидовала?! Это ты мне завидовала, что мы оба с ним друг у друга первыми были!
- Тише, тише, - улыбнулся и попытался успокоить женщин я. - Томочку разбудите - она вам покажет, как в моем присутствии рассуждать о лифчиках. Не о ее лифчиках.
Я знал, о чем шла речь. Володя мне той весной тоже рассказывал об этом эпизоде. С некоторым ужасом. К тому времени наши романы помчался вскачь. Девочки ревниво следили за успехами друг дружки и по отношению к нам не жалели шпор. И нам обоим, кажется, уже предстояло...
Мне пришлось поделиться с ним опытом. Я рассказал о сумасшедшем лете, о нашем с Томой ложе из ромашек. И каково пришлось мне на том ложе. Его ужас только усилился. Ведь до того, у меня-то уже была заботливая Галя, добрая Галя, все понимающая Галя... Да и Шурка потом...
И тогда я вспомнил про Ольгу Сергеевну. Вспомнил, как она смотрит на него. Улыбка у нее совсем, как у Гали...
Володька поначалу опять ужаснулся... А потом... - Володька есть Володька! - он махнул рукой и рассмеялся...
" - Но я-то ей зачем?
" - Что нужно было от меня Гале - немножко праздника, что нужно сейчас тебе - немножко практики. Но праздник - с тебя. И если сорвешь его - потеряем Ольгу. И ее магазин тоже!
" - Раз праздник, то значит шампанское и коробка конфет, - начал прикидывать Володька.
" - Точно. А по какому поводу? Когда у нас день торгового работника?
" - Глупости. Никаких работников и никакой торговли! За любовь платят только любовью...
" - ...а за откровение надо платить откровенностью. И ты поделишься с ней своим праздником...
" - ...а она поделиться со мной своей практикой. А она поймет?
" - Она все поймет, как только ты порог переступишь. А не поймет - значит, не то, что тебе нужно! Все очень просто. Ну, пропадут конфеты и пол-бутылки шампанского. Делов-то куча!
" - А почему пол-бутылки?
" - Половину-то выпьешь ты!
" - Да не люблю я шампанского - кислое оно.
" - Купи сладкое!
" - И устроить сладкий пир...
Она поняла. Но это мы не будем разглашать. Мы даже лишний раз улыбаться не будем, даже взглядом обмениваться. Татьяна, может, и не заметит, но вот моя глазастая Анитонька...

Гостил я у Семеновых месяц, до самого отъезда Петровича в его часть, а потом переселился в новую квартиру. Матушка уехала следом за ним буквально через неделю, только уволившись и бросив все. И я остался один.
И забыл про все легенды.
И именно Семеновы напомнили мне о них.

Глава 12

Через час я уже звонил в дверь Громовых. Открыла К.Н. Помнится, я тоже тогда поначалу решил, что это старшая сестра Ирины. А она не стала притворяться, что очень удивлена видеть меня или что знать меня не знает, но разговаривать или впустить отказалась:
- Тут только тебя сейчас не хватает. Придешь завтра в 6.30. Дочка еще будет спать, вот и побеседуем. А сейчас уходи, быстро уходи, пока тебя не почуяли: съедят.
Потом я понял - это она пошутила... Но шуточки у них...
Утром долгого разговора тоже не получилось. Ксения Николаевна сразу поняла, что информацией особой я не владею, а своей - делиться не собиралась. Пригласила же явно, чтобы познакомить со своим мужем - как некую диковинку ему представить. Показала и выпроводила.
До дверей меня довел Д.М., и на прощание попросил:
- Саша, вы не можете присмотреть за Ириной? Девочка сейчас не в себе, и я боюсь, как бы она не натворила чего такого, что ей потом Володя не сможет простить. Аксюта не спускает с нее глаз, но у моих красавиц уж очень своеобразные понятия о дозволенном, а Володя...
- Вы думаете, ей это пригодиться? Мой присмотр? Вы думаете они все-таки будут вместе?!
- Да, вместе. - он почему-то горько усмехнулся, - Я мало, что могу, мало что в состоянии вам сказать, но то, что он ее судьба - это же настолько очевидно... Они будут вместе, - повторил он, а потом сухо добавил - если выживут. Да и если не выживут - тоже.
- Ирина и я... Почему я? Что могу я? Вы меня не переоцениваете? Я - простой человек, против... "ваших красавиц"... Я кое-что знаю... слышал... Что я смогу против их сил?
- Вот и сделайте, - опять грустно улыбнулся он, - просто сделайте то, что сможете. И заодно узнаете границы сил собственных.
Тогда я ему не поверил. Свои силы я знал. Противопоставить тем страстям, о которых рассказала мать, было нечего. Но и у деда тоже ничего не было, а он... Да не властны они в моей крови!
И насчет Володи - не поверил тоже. Я знал Володьку, и представить его умирающим от любви у меня не получалось никак.
Ничего я у них тогда не выяснил, но мне ничего особенного узнавать и не требовалось. Узнал я главное: еще одна легенда про деда обернулась правдой. Они существуют.


Глава 13

Я догадывался, чего можно ждать от Ирины и пошел по ее следам, но всюду опаздывал.
У Танюши, когда к ней зашел я, она уже закончила представление. Пришлось усадить перепуганную хозяйку лепить пельмени, выгнать ее мужа за бутылкой - за застольем наваждение понемногу рассеялось.
Серьезней дело было с Вероникой. Выйти на нее даже мне оказалось делом нехитрым: история о видеофильме и его демонстрации распространилась широко, а заканчивали ее обычно так: "он увидел свой портрет, побледнел и зашептал: "ведьма... и тут она... ведьма...". Я проследовал по цепочке рассказчиков и добрался до квартиры, где хранилась кассета.
Квадратные глаза владетеля драгоценной реликвии - Стаса - были очень красноречивы.
- Она давно ушла? - спросил я его.
- Только что... А ты ее откуда знаешь? Кто она вообще такая? А ты. Сам-то ты кто?
- Ну, со мной всех проще. Я - Володин однокашник, ни громы метать, ни в камень обращать не умею. С нею сложнее. Она - гипнотизер, экстрасенс, колдунья. Термин выбирай любой, на свой вкус. Володя от нее сбежал, вот она и бесится - найти его пытается. Возможно, куда он делся, знает та девушка, с которой он от вас ушел, после вашей знаменитой вечеринки... Но ты же про нее все Ирине уже рассказал, так что бояться тебе ее по-моему больше не след. Так ведь?
- Да, она Веронику ищет.
- Мне тоже нужен ее адрес - девочку-то теперь спасать надо.
- Она дома уже трое суток не ночует. Они из ее квартиры такое устроили!.. Ей уже хотел один помочь, так наутро седым ушел. Да не ушел - на "Скорой" увезли: нервный шок и множественные порезы - все тело бритвой изрезано! Она теперь где-то у подруг прячется.

Я поднял глаза на Володю. Он был спокоен. Совершенно спокоен.
- Продолжай, Саш, продолжай. - спокойно произнес он, а побелевшие его ладони сжали подлокотники кресла. - Вот, значит, какое у нее кино было.
Кресло у меня старое, крепкое, не сломает. Я продолжил.

- Если вы не знаете где, - сказал я ребятам, - тогда дело худо. Ведьмы ее найдут, у меня же их способностей нет, а без подмоги ей не выдюжить.
- А тебе, что, тоже в психушку захотелось?
- Я еще в детстве по кладбищам тренировался ночных страхов не бояться. Кстати, вместе с Володей. Да и не властны они в моей крови.
И тут голос подала его жена - эдакая серенькая мышка-норушка. Впрочем, приглядевшись, я сменил свое мнение: есть такие лица, такие женщины на Руси, к которым чуть-чуть приглядеться надо.
- У меня есть ее теперешний телефон.
- И ты сумела смолчать?!
Такая вот серенькая девочка. Изумление в словах мужа не имело границ. Ай-да Ирина...

Я убедил Веронику вернуться домой. В Москве ей от Громовых все равно не спрятаться. Ночь мы встречали вместе в ее квартире. Странная квартира, какая-то не жилая, странная девушка - умная, красивая, независимая... и одинокая. Почему у нас на Руси это так обычно: как умная и красивая, так одинокая?
Она старалась держаться, но чем ближе подходила полночь, тем явственнее было видно, что нервы ее на пределе. Она даже кокетничать бросила, и не отпускала меня ни на шаг: я - на кухню, и она за мной, я руки мою, и она - рядом.
С ее Толиком так и началось.
Они для начала "немного отвлеклись", и когда, расслабленные, лежали на кровати, вдруг увидели ползущую змею. Вера - девчонка, пресмыкающихся не выносит - и завизжала в голос. Ее кавалер схватился за швабру, рядом они еще нож для разделки мяса держали, но против змеи он схватился за швабру и бросился к ней. Та выскользнула из комнаты, он - за
ней. Гадюка заползла в ванну, а у него за спиной захлопнулась дверь в спальню. Он опомнился, рванулся назад, дверь чем-то заклинило, он дергал, но она не открывалась, и там опять завизжала Вера, а тут стала медленно открываться дверь ванной...
Оттуда хлынул пар -"словно парную кто-то устроил!" - и показалась девушка в чем-то очень коротюсеньком и совсем прозрачном. "Блондинка! Такая красавица! такие ноги! такая грудь! И ни лифчика, ни чего другого, все просвечивает. Взглянешь - голова кругом идет! ", а в руках у этой красавицы посверкивала опасная бритва.
- Ты сюда зачем пришел? Эту дуру защищать? А кто теперь тебя защитит? Или ты сюда - за любовью? Сейчас будет тебе любовь - сладкая и крепкая. Как смерть.
Глаза у девицы стали стеклянными, Толик уже видел смерть, узнал ее и не колебался - с размаха ударил красавицу шваброй. Но она одной рукой заблокировала удар, локтем другой с разворота сломала палку, кистевым движением, как змеиным хвостом ударила - бритвой порезала ему плечо, отскочила назад и слизнула кровь прямо с бритвы.
- Какая у тебя кровь горячая... Горячая, как, наверное, твоя любовь... У тебя любовь горячая? И какая алая... Как цветок... Вот такой, - она вытянула ладонь, а в ней цвела, неведомо откуда взявшаяся, красная роза.

"Алая роза?! - ошарашено припомнил тогда я, - да еще и любовь вперемешку с кровью?! И невозможная красавица-блондинка... Да не может того быть!.. Но все сходится - неужели Наталья?! Причем она-то здесь?! Причем тут мое "сумасшедшее лето"?! Стоп... Кажется, Наталья тогда в Ивантеевке завидовала местной ивантеевской старухе-ведьме. Как она тогда говорила?.. "Варвара была первой красавицей на селе - ну, как я теперь...", и еще она говорила, что Варвара своего возлюбленного - моего деда! - на Знание выменяла "у старых ведем". Но ведь "старые ведьмы" - это мать... Нет, мать Ирины - К.Н., значит, они - Иринины бабка и прабабка. Да все равно - сходится! Связь у них могла сохраниться. Значит, получается, что Наталья сейчас в услужении у Ирины? У всей их семьи? А что же им моя красавица предложила?.. За свою службу Знание выменивает?.. Или в их кругу служба называется ученичеством?"

Обломок швабры оставался в руках у парня, да и силушкой его Бог не обидел, но юная ведьма со змеиной грацией уходила от ударов, а его грубой силе противопоставляла такую мощь, что в пору было вспомнить об амазонских анакондах. Каждое новое их столкновение оканчивалось новым порезом. И с каждым новым столкновением он все больше слабел, а она с каждым новым разом все теснее приближалась, крепче прижималась к нему и уже начинала то ли целовать его, то ли слизывать кровь, и уже перестала отпускать его, и уже начала оттягивать голову, чтобы в своей кошмарной последней ласке провести бритвой по его горлу, и вдруг все кончилось: летняя ночь кончилась. Наверняка именно в этот момент где-то за городом пропел первый петух...

А Вера, когда ее кавалер выскочил из комнаты, вдруг увидела, как дверь стала сама собой закрываться. Она завизжала. Поздно. Дверь захлопнулась. А на стульчике перед столиком с косметикой, перед зеркалом появилась уже знакомая ей Ирина.
- Где он? Говори. Там за дверью пропадает твой мальчик. Отдай мне моего.
- Мой сам этого захотел. Твой сделал, что хотел, тоже. И к тебе не вернется.
- Верну.
- Ты же его все равно бросишь!
- Моя воля.
- У него есть своя!
- Моей достаточно. Давай по-хорошему... Ты же еще хочешь, чтобы тебя любили? А то ведь не будут.
- Меня и так никто не любит.
- И ты не будешь тоже!
- Да нечем мне любить! Понимаешь - нечем!
Ирина встала, раскрыла стоявшую на столике шкатулку.
- Значит, ничего этого тебе не нужно.
Она выдернула из нее бусы, разорвала нитку и разжала руки. Бусинки запрыгали по полу и на глазах стали превращаться в разные твари: пауки, скорпионы, фаланги - многих из них Вероника только потом обнаружила в энтомологических атласах - и они поползли, полезли к ней.
А Ирина доставала и доставала из шкатулки новые пригоршни - откуда там столько? - колечек, запонок, клипс, брошек, серег. Они, еще не долетев до полу, обращались в новых ядовитых, мерзких насекомых, которые сразу же начинали извиваться, прыгать, ковылять, бежать к кровати, лезть на стены, потолок, прыгать, падать на Веру. Она уже знала по опыту прошлой ночи, что все это сон, и знала, что не отбиваться нельзя, что ее и во сне до смерти закусает, зажалит членистоногая нечисть, и она, под ядовитую улыбку ведьмы, намотав на руку наволочку, давила их, смахивала на пол, отбивалась, но их становилось все больше и больше, они лезли друг по дружке. Град падающих, прыгающих с потолка насекомых становился все гуще, уже горели от укусов руки и ноги, гудела от яда голова, а Вера плакала и отмахивалась, отбивалась...
И вдруг как свежий ветер пролетел - образ колдуньи задрожал, и растаял. Вера проснулась.
В ушах у нее еще звучали последние уже почти неразборчивые слова Ирины: "До завтра!", она сидела на кровати, в руке у нее была зажата бритва, а напротив - тряс поседевшей головой залитый кровью, весь изрезанный Анатолий. - "Бедный Толик! Он второй раз чуть не погиб. Первый раз, когда я его выгнала, теперь - когда позвала, и все из-за меня!.. И все попусту..."
У него хватило самообладания заставить ее вызвать "Скорую" и подтвердить врачам, что изрезался сам.
И вот она уже три ночи не спит, мечется по знакомым квартирам и в эту ночь спать тоже не собиралась. Зато вдруг начала порываться продемонстрировать мне все укусы до единого. Пришлось ей объяснить, что "отвлекаться" не стоит, а стоит заснуть:
- Отдохни, а к двенадцати я тебя разбужу.
Она отказалась даже раздеваться без меня:
- Ты только отвернись. - легла и позвала меня, - Только ты не уходи, посиди рядом.
Я придвинул стул к ее кровати. Но и этого ей показалось мало:
- Можно я тебя за руку держать буду?
Заснула она моментально, и тут же напротив зеркала сматерилизовалась Ирина:
- Уходи. Мне с этой поговорить надо.
И вот тогда я увидел ее, да нет, не Ирину - за ее спиной стояла моя давешняя знакомая... Да какая там знакомая! Видел я ее всего раз, мельком, семь лет до того, все в той же Ивантеевке за час до отъезда, - это была высокая блондинка с прозрачными глазами, бесцветным лицом и пунцовыми губами. И еще. Голову ей охватывал украшенный переливающимися светлыми камушками серебрянный обруч. А в ушах были сережки с таки-
ми же прозрачными камушками.
Нет, конечно, она не походила на Наталью. Та - как ее видел Толик - полуголая, с распущенными волосами, в прозрачной мини-комбинации Наталья с опасной бритвой в руках - конечно, зрелище должно было быть убойным: "Такая красавица"! У этой бритвы не было, и красавицей ее можно было назвать только в качестве комплимента, она даже не глядела на меня - она из-за спины Ирины пыталась посмотреться в зеркало, но в душе моей взорвался ужас, знакомый ужас ночей моего сумасшедшего лета.
"Эх, костер бы разжечь!" - проползла по краю сознания дурацкая мыслишка, но костра не потребовалось. Воспоминание о Натальи потянуло за собой другие: Галина, Сашенька, Оля-Лена и Томочка - моя Томочка! - все они встали в памяти! Я зацепился, вцепился в воспоминанья, и их образы стали наливаться плотью.
- Помнишь меня? И я забыть не могу! У меня потом, знаешь какой шальной год был, и замужем я уже почти шесть лет, а то озеро... Лучше ничего не было. А ты Рыжую хоть раз еще видел?
Нет, Сашенька, не видел я больше Рыжую, но озеро тоже забыть не могу. И тебя. Сашенька! а эту, эту, у Ирины за спиной, ты видишь?!
- Не бойся ее, - отмахнулась она, - она не по твою душу. Да с ней и договорится можно...
Боже мой, да Сашенька похожа на нее! Они, как сестры... Даже розы - в руке у Сашеньки, и приколотая на груди у Белой - у них были одинаковые черные розы. Как они похожи!
- А ты только заметил? - захохотали сестры.
Обе они - и Оля, и Лена затолкались около зеркала, обе они - одинаковые, в одинаковых платьях, с одинаковыми прическами, в которые были вплетены одинаковые розовые розы, одинаково отразились в зеркале, и замелькала веселая кутерьма, и запрыгали откуда-то взявшиеся солнечные зайчики.
Страшная гостья нахмурила брови. Но что им за дело до ее высокородного гнева, если спешно требовалось что-то поправить в прическе, пригладить на платье да просто полюбоваться на себя? И кто во всем свете мог оттеснить их от зеркала?!... да и во всей тьме тоже...
- Я тебе говорила, что у меня трое деток? - обратилась ко мне Галина.- И Николай... Он меня очень любит, до сих пор, знаешь как, любит, а ведь уже семь лет прошло... И тебя уже не припоминает... - она огляделась, тряхнула головой, поежилась, и руки ее затеребили бутон белой розы, - как пусто в этой квартире, хоть и полно мебели. Никакого уюта. Правда, Тома?
- Что со шлюхи взять. - отрезала Тамара.
Томочка!
- Почему ты меня не ищешь?!
Томочка!
- Что ты вообще здесь делаешь?!
Томочка!
- У нее же неуютно, и она даже не красивая!
- На себя посмотри. - лениво проговорила Наталья. - И комнатах твоих уюта не больше тоже...
- Да ты!..
Но Галя положила свои полные руки на обеих, и они затихли.
Они все встали передо мной, живым щитом закрыв меня от страшной гостьи. Но я не выдержал, посмотрел на нее, и она перехватила мой взгляд. Только одно мгновение мы смотрели в глаза друг другу, а у меня ослабели ноги, и я без сил опустился на стул. Блондинка странно, как-то оценивающе оглядела меня, улыбнулась, чуть качнула головой...
Так она в самом деле не из-за меня здесь?! Не из-за Вероники?! Что же она здесь делает?..
А она растаяла.
А Ирина вскинула голову - словно кобра поднялась на хвост. Но что могли сделать женские чары молоденькой ведьмочки мне, укрытого блистательным кругом?! Чего бояться было мне после улыбки Бледной Дамы?! Что добавить теперь сможет Ирина? Что она сделает? Прыгнет? Или плюнет, как змея какая-то, ядом?
"Ну-ну, только не плеваться!.." - с облегчением улыбнулся я. Видимо, улыбки моей она не ожидала совсем. А девушек она не видела!
- Да кто ты такой?!
- Ты же знаешь - Саша Сахнов, друг детства твоего Володи. Но тебе, кажется, не сообщили, что я - внук Антона Люсикова. А меня еще в детстве убедили, будто бы именно поэтому не властны надо мной ваши чары.
- Не может быть... Таких совпадений не бывает!
- Может, Бесик, может... - у стенки сгустилась пристроившаяся на ковре К.Н. - Теперь ты понимаешь, почему я тебе еще осенью сказала, что Володя - твоя судьба? Таких совпадений не бывает...
- Здесь больше никого нет? А то пусть заходят... Неловко как-то...- не сдержал я раздражения.
- Нет, больше никого нет... - улыбнулась ведьма-мама - Да и мы пойдем. Володя ждет, нам пора.
- А может, кофе?
- Какое может быть во сне - кофе? И нельзя нам. Мы сейчас будем пить травы пострашней. Володя-то где-то там только нами держится. Но и нам долго не продержаться. Подумай об этом... - она поднялась, - До свидания. Да, раз это заблудшее создание под твоей опекой, мы ее больше не тронем, хоть и напрасно ты так самоуверен... Ложись спать. И подумай...
Они не спеша растворились, а я проснулся. Рядом сладко посапывала Вера. И она по-прежнему цепко держала меня за руку.
А Володя... "Теперь не умирают от любви"! - успокоил себя я.
Но если девочка не спала трое суток, то раньше полудня ей не встать. А я... О, я еще и в метро успею. Ведь отсюда до нас - прямая линия...

Глава 14

Через двое суток Ирина уехала на практику в Кишинев. Там продержаться ей помогла уверенность, что так или иначе, но Володю она найдет. Обояв руководительницу, они с Игорем уже через две недели вернулись в Москву. И вот тут-то оказалось, что сделать ничего нельзя: Володины родители предусмотрели действительно все.
Игорь, в середине июля еще утонченный и ироничный, в конце месяца, растеряв все свое изящество и элегантность, монотонно и тупо преследовал Веру:
- Он же там с ума сойдет, ты не представляешь, что такое 14 бокалов заклятия Страсти! А Черное Заклятие Смерти?! Он без нее не может сейчас существовать! Им нельзя быть врозь! Нельзя! Он повесится без нее! Ну, не надо адреса - только письмо перешли, одно только письмо!
Вероника отказывалась наотрез, но потом намекнула:
- У него там кассетник, а записей мало... Но всю прозу я сотру.
Обмануть ее не пытались, но записи!...
- Вы только послушайте, от них он точно с ума сойдет! Да... "Lead Zeррelin", "Deeр Рurрle", "Creadens", "Suрertramр" - вся горечь Большого Бита! Но все-таки кассеты переправляли Володе, отправляли, как обычно, через мать, через почту ее номерного завода.
А Ирина буквально выжженная этими двумя неделями повторяла и повторяла:
- Ничего, если надо будет, я всю Сибирь по бревнышку переберу, но найду его, найду, найду! И пусть он попробует сказать, что сумел меня забыть!
- Так значит она все-таки любит его? - спрашивали мы у Игоря, а тот тоже исхудавший, тоже заряженный, зараженный ее лихорадочной энергией усмехался:
- У нас в группе все уверены - дело в зелье. "14 сеансов, даже ее прошибло!", я был уверен, что все - из-за ее самолюбия: как же ее бросили! Потом узнал об этом чертовом заклятии и думал, из-за него - а теперь не знаю. Я знаю, что без бабки с матерью она бы не выжила. Как там умудряется без нее обходится Володя - не представляю, а она бы не выжила. Ее родители эти две недели только на травах держатся. Они и бабка c нашего приезда толком не спали еще ни одной ночи. Что у них после 12 творится - словами не передашь! Меня они используют, им мужчина нужен, остроту чувств они мне сбивают - все, как в тумане, но лучше бы мне этого и в тумане не помнить!
- А помнишь, ты убеждал Володю, что дольше октября ему с Бесой не протянуть?
"- Помнишь, помнишь!" Что мне говорили, то я и говорил!
- Так ты это по ее указке!..
- Да бесполезно с ней спорить! За ними 700 лет практики манипулирования личностями! И это только я знаю о 700-стах годах, а сколько их там на самом деле... Понимаете, 7 столетий! Старуха мне по имени называла каждую из своих прародительниц начиная с 1200 года! Понимаете, со времен Всеволода Большого Гнездо, со времен крестовых походов! Вот вы знаете имя своей прабабки? Хотя бы одной? А она - всех по женской линии со времен Айвенго! А вы знаете, что Ирина наизусть знает более 30 000 строк изустных преданий?! Что у них сохранились записи, изборник - выжимки опыта - датированный теми же домонгольскими временами! А на каком он языке, как вы думаете? На греческом! С пояснением, что славянский для таких тонких материй еще мало приспособлен! Ну, вы сами вспомните нашу первую встречу с Володей - как она распределяла роли, а Валентин, пообещал предупредить его? И чем все кончилось? Еще одним аттракционом в ее представлении!
Потом Ирину отправили в стройотряд. Там ей пыталась помочь группа, но все впустую. Староста группы - Валентин - считал, что, чтобы человеку не было очень плохо, надо, чтобы он очень уставал. И пытался припахать ее. Но простые рецепты не срабатывали.
"Привезла с собой зеркало. И вот, и утром, и вечером, и среди обеда, и среди рабочего дня вдруг все бросает, отходит, садится, вынимает его проклятое и смотрит, смотрит. Чернеет вся, но от поганого стекла не отрывается! Бормочет что-то и смотрит. А когда ее плачущую увидел... Никогда бы не поверил, что когда-либо увижу ее слезы! Это у нее-то - Ледяной принцессы! И ничего не сделаешь! Девчонки, те, на нее глядючи, в голос рыдали, мужики стервенели, у меня руки тряслись! Вмешаться я попробовал сразу по приезду. Игорь меня останавливал, да я думал, что своя голова на плечах есть, и пошел к ней. Она на меня один только раз зыркнула, как стальным кастетом по скулам съездила, и я несколько минут без сознания провалялся. Чистый нокаут. Как барышню нашатырем отхаживали. А она потом даже не извинилась. Помочь ей мог да и помогал, конечно, только Игорь. Она каждый раз после всего своего сидения к нему подходила, обнимала и несколько минут на нем висела.
И он чернел следом. Его-то потом и отпаивали, и откармливали, а девчонки и отцеловывали еще, он не жаловался... Но она!..
Она... Ей стало легче только однажды. Мы тогда поужинали, только расслабились, и тут влетает Серый - глаза выпученные, из носа кровища:
"- У кабака урки наших метелят!
Там же, где мы работали, обитали только студенты да "химики", да иногда появлялись менты. Мы вскочили. Она тоже. Я ей:
"- Куда?!
"- Не трогай ее. - крикнул мне Игорь.
Я хотел выругаться на него, догнать ее, становить, отправить назад, но вспомнил прошлое свое вмешательство и решил: ему виднее, да и догнать ее - это, я вам скажу, еще та была задачка!
Она и прибежала первая. Там пятеро урок махались с восемью нашими, но куда нашим мальчишкам до них. И тут вступила в бой она. Я такого в жизни не видел. Это не девчонка, а боевая машина пехоты какая-то, как мельница ветровая. Я поначалу подумал, что она не разбирала, где наши, где чужие - всех подряд на тундру укладывала, как каток прошла, но наши потом, кто вовремя не соорентировался и не убрался в сторону сам, быстро поднялись, а уркам отлеживаться пришлось.
Когда я добежал, против нее стояли только двое. И оба вытащили ножи. Я хотел броситься туда, но Игорь схватил меня за руку.
" - Да не мешай ты ей!
Я на него зол был, не знаю как! - думал, трусит он, по нему же видно было, что он мог бы догнать ее! Ну, хоть рядом бы встал, хоть спину прикрыл бы! А он все возле меня держался. За собой я ведь тоже понемногу слежу, но он после той пробежки по сравнению со мной - огурчиком свеженьким казался.
А она улыбнулась.
Брр... Я остановился. Опять Игорь прав. Вечно он прав! Когда он только все сосчитать успевает?! Конечно, туда вмешиваться нечего было. И я понял, как мне повезло, что не догнал ее. Или Игорь и следил, чтоб я не догнал?
"- Хоть бы не поубивала она их... - пробормотал он.
Она шагнула вперед.
Один отбросил нож, выпятил пустые руки и попятился. Второй сломался тоже. Он тоже попятился, но ножа не выбросил. Он истерично схватился за лезвие, сжал пальцы и протянул его ей рукояткой вперед:
"- На! на мое тело! Режь! Бери кровушку мою, пей!
"- Заткнись, пес. - презрительно приказала она. Они замерли. - Совсем сдурел. Ты сначала хоть отмойся, а уж потом свое тело предлагай. - она отвернулась от них.
И только после этого Игорь подошел к ней, она обхватила его за плечи, и они побрели, он почти потащил ее назад. Но она вдруг, как вспомнила о чем-то, вывернулась и подошла к нам.
"- Из-за чего драка началась?
Вадик замялся, но делать было нечего - дрались за него и из-за него, его выручили, и он рассказал.
"- Мы с Лелькой в кабаке сидели, пиво пили. Ввалились они. И... В общем, потом Лелька расплакалась и убежала, а я... Струсил я. Она уехала к себе на четвертую точку. Завтра... ну, в общем, сегодня ночью улетает на восьмую, оттуда прямо домой. А у меня ни адреса, ни чего другого. Она разговаривать со мной не стала, а шофер ихний мне чуть морду не набил и увез ее. Тогда я вернулся, эти как раз выходили, ну, я и дал вон тому по сусалам. Ну, тут ребята проходили, и попервоначалу меня отбили, а потом... ну, в общем, потом вы подоспели.
" - Ты начал до появления ребят или после?
" - Когда мы появились, - вмешался Петюня, - они ему уже клизму хотели ставить.
На Петюню было жутко смотреть. Остальные тоже были побиты, но Петюня, в своем черном разорванном пиджаке, съехавшем галстуке, перепачканный кровью был особенно хорош.
" - Кто из них? Кто твою девочку оскорблял?
" - Да - вон тот. Который с богатым телом.
" - Когда она улетает? Точно?
" - В час. Они доедут, соберутся - тут и лететь.
" - Время? Сейчас. Точно.
" - 8.45
" - Через четыре часа. Петюня, дай ему ручку и бумагу - пиши, как ты виноват, и как ты ее... Ты ее любишь?
Было очень интересно наблюдать, как до Вадика доходил этот простой факт.
" - Да... - изумленно произнес он.
" - Вот об этом и пиши.
" - А куда?.. Как передать-то?..
" - Это не твоя забота. Пиши. Петюня, и мне листик.
Она взяла лист бумаги и пошла к толпе приходивших в себя "химиков".
" - Нож. - потребовала она у истерика.
" - З-з-зачем? - вдруг начал заикаться он.
" - Чернила доставать будем.
" - К-ка-кие чернила?
" - Нож!
Он суетно полез в карман и щелкнул пружинным ножом. Она не стала ждать, когда он протянет ей качественно выполненное холодное оружие, красивым приемом вырвала его из его рук и чиркнула лезвием ему по груди. На нем лопнула майка и брызнула кровь.
" - А-а-а!... - заорал он - Ты че, баба?! Сдурела?!
Она не слушала его. Она вывернула его руку, ткнула пальцем в рану.
" - А-а-а!... - опять заорал он.
Ирина опять не стала слушать его. Она ткнула ему лист бумаги:
" - Пиши! "Лена, прости меня, пожалуйста." Подпись.
" - Я...
" - Чернил не хватает? Добавить?
Урка схватился за листок и похрюкивая от ужаса, макая пальцем, вывел требуемую надпись.
" - На четверку только "Уралом" добраться можно. - сообщил один из "химиков". - Болота. Больше ничего не пройдет. А "Урала" сейчас не достанете. Колонна только завтра подойдет.
" - Ничего. Мы ножками.
" - До четверки 42 километра. По спидометру. - дополнил он. - Марафон.
" - Валь, будь добр, сбегай к нам. У меня в чемодане два походных комплекта. Игорь, успеем же? Валик, я же попросила...
И я побежал. Я сам на себя удивлялся, но побежал. Изо всех сил. Может, на меня подействовал ее умиротворенный тон?
А там разговор продолжался.
" - Пару месяцев назад - без вопросов. - ответил ей Игорь.
" - Пару месяцев назад - я бы вопросы и не задавала...
" - Теперь... Ты... Не в той ты форме. Давай я один?
" - В одиночку я тебя не отпущу. Сопроводить тебя некому. Да и ты дорогу знаешь?
" - Кстати, о дороге?..
" - Вадик, - кликнула она. Он оторвался от письма. - У тебя от Лены что-нибудь есть?
" - Вот. - вынул он носовой платочек.
" - Это она догадалась подарить?
" - Я сам заныкал.
" - Как видишь, - повернулась она опять к Игорю, - я дорогу знаю. Никто не понял, как связан носовой платочек девчонки с дорогой на четверку, но Игорю этого казалось достаточно.
" - Все равно... Ты...
" - И богу свечка и черту кочерга. Обеим по подарочку. А вдруг они зачтут, и Володе поможет. Он же почти на грани. Да и я... Ты ж видишь. Если понадобится, я через красный коридор пройду. Да и всего 40 км!
" - Всего?! - опять встрял мужик. - 42 км за 4 часа?! Ножками?!
" - Мы осенью сотню за 10 с небольшим делали.
" - Помнишь, как тогда Володя ругался? Он еле дотащился. Спортсмен липовый. - слабо оживилась Ирина.
" - Давайте, я машину найду? Хоть до болот подброшу.
" - Не надо. Спасибо. Перед смертью не надышишься. Пока вы искать будете, мы добежим скорее. Валик уже сейчас подойдет. Только вот по паре шоколадок взять надо бы, и воду приготовить. Во фляжки перельем и вперед. Я думаю успеем.
И тут подошел к нам старичок какой-то. Как из тени вышел. Маленький такой, дохленький. Но "химики" встали все.
- Что-то ты мне кого-то ты мне напоминаешь... Графиня - тебе кто?
- Вы, наверное, мою прабабку знаете. - Беса лежала на земле, задрав на какой-то ящик ноги и позы не переменила. Тот авторитет для нее был неавторитетен. - Она говорила, ее надолго запомнить должны были... Передать привет?
- Так она все-таки жива... Правдивым слушок был...- и он вдруг сглотнул, - А ее дочка... Аннушка?
Тут Ирка села. Посмотрела на деда. Но тот не хотел понимать. Он словно чуда ждал. И не дождался.
- В войну бабушку предали. Ее немцы сожгли. Кто вы? Как о вас рассказать? Чтоб вспомнили.
- Не надо обо мне рассказывать. И вспоминать меня нечего. Даже Аннушке нечего бы вспомнить. Прощай.
Мы его больше не видели. И друзья его о нем говорить отказывались наотрез.
А "химиков" Ирка поразила еще раз, когда прямо при всех переоделась в их "походный комплект". В нем - в комплекте - и нижнее белье, между прочем, наличиствует особое.
Они успели. И Ирина потом день спала, и пару дней была способна улыбаться.
Я, как-то у Игоря поинтересовался: что это за джиу-джитсу у Ирины такое.
Где она этого каратэ нахваталась? Он только плечами пожал:
"- Вы никак не можете понять, что такое 700-летняя культура, 700-летний опыт. Накапливаемый, передаваемый опыт. К примеру, чему тебя отец научил? Хорошо, если как костер разжечь или как палатку поставить, да показал пару грибных мест. А дед? Может, сказку какую когда рассказал. А прадед? Ты его и имени не помнишь. А они 700 лет поколение за поколением разрабатывали культуру Страсти и Смерти. Убить она может прикоснувшись иголочкой к мочке уха. Или вообще не касаясь - ты что не помнишь, как она тебя?.. Ты думаешь только японцы могут на пленных выискивать уязвимые точки?! Это же ведьмы!

Глава 15

Ирина приехала очень похудевшей, и какой-то серой.
А потом пришло 2-ого сентября...
Танюша, не особенно волновавшаяся ни об Ирине, ни об Володе - первая любовь давно перегорела и давно была забыта, да и последняя не особенно клеилась, ее брак стремительно шел к финишу. Вот и в тот день она в очередной раз разругалась с мужем, и Алексей, доведенный, наконец, до предела ее вечной правотой уже не выбирал слов:
-...Это ты любишь меня?! Что же это за любовь, если ты от меня даже ребенка не хочешь?!
И тут в комнату ворвалась Ирина:
- Помогите ему! Володя умирает! Он сейчас умирает! Ты же любила его - сделай что-нибудь!
Таня, решив, что упоминание о ее прежней любви будут для ее мужа последней каплей, бросилась к мужу:" Не уходи!", и две рыдающие женщины закружились вокруг Алешки, а он оказался на высоте: и не пытаясь успокаивать не только внутренне похожих друг на друга красавиц, он обзвонил друзей и знакомых Володи: "Приезжайте!"
Вероника единственная из нас догадалась перезвонить Екатерине Ивановне - его матери, Игорь без разговоров и раздумий - Ксении Николаевне, и у Танюши собралось все общество.
- В чем дело?
- С Володей плохо.
- Откуда вы это взяли?
- Ирина, ты уверена?
И тут Ирина закричала и упала на пол.
- Ирина, что?! - закричала Ксения Николаевна. У нас волосы зашевелились, но Екатерину Ивановну ее истерика не тронула:
- Бросьте цирк! Не верю я вам, девушка!
- Заткнись, Катерина! - вмешалась, неведомо когда, неведомо откуда появившаяся среди нас древняя высохшая старуха. - Ты ж его мать? - указывала она посохом на Е.И., - Остынь. Ирина, тоже успокойся: тебе за Володькой идти!
- Не пущу! - взвилась тут уж Ксенья Николаевна.
- Поздно не пускать! И рассуждать поздно. И бояться поздно. Без него ей не выжить. Я тебе за ее лишние бокалы задницу еще набью! А заклятие Смерти?! Откуда она его раскопала?! Я же выдрала тот лист из дневника Аннушки! Вам Антона мало было?! И теперь - что? Хочешь свою дочь из петли вынимать? А так мы для нее хоть маячок поставим.
- Ты и я?! Вдвоем?!
- Могли бы и вдвоем. Но я уже позвала наших, будут подходить и включаться по ходу. На всю дорогу хватит с гарантией.
- Тогда я с ней. Одной ей не вернуться. Никто ж не возвращался!
- Мы уже с Аннушкой за Антоном так ходили... Толку оказалось мало. Мать и дочь - хреновая компания...
Старуха помолчала, обернулась к Е.И. и пробормотала:
- Мать и возлюбленная... Идеальная команда... Но она же совсем неподготовлена... И нужна будет здесь. Да и бросит Ирушку, точно бросит...
Она мельком взглянула на Игоря, а потом уставилась на меня, заколебалась было, но тут же приняла решение:
- Семь лет на печи провалялся! Теперь доволен?! - отвернулась и обратилась к Игорю, - Ты все выпытывал, "что было до начала, и что будет после конца"... Что было об этом потом, а сейчас с Ириной пойдешь?
- Да. - просто ответил он.
- Ксенья, на кухне моя котомка, займись травами! Все - вон! Катерина, ты куда?! Сына спасать думаешь?! Останься! Ирина, Игорь, раздевайтесь.
Мы вышли на кухню, где уже колдовала К.Н. В квартиру начали заходить какие-то никому не знакомые и довольно странные личности обоего пола. Поспешно раздеваясь, мало обращая внимания на хозяев, они едва здоровались с Ксенией Николаевной и торопились в комнату. Гора пальто, плащей, курток росла, озадаченный Алексей только провожал взглядом очередного чудика, но жена его затихла, прижалась к нему, успокоилась, и он стоически принимал расплату.
К.Н. что-то помешивала, что-то шептала, переливая вонючие снадобья из бутылочек в трехлитровую банку. Жидкость в ней постоянно меняла свой цвет, и, когда под воздействием ее пассов она, вспенившись, стала ядовито-зеленой, колдунья обеими руками обхватила банку, с трудом подняв ее - что там у нее - ртуть получилась, что ли? - вышла. Спустя минуту из комнаты послышались стоны Игоря, потом он закричал. Потом он кричал, плакал, хрипел не переставая. Чудики продолжали появляться, но теперь они тяжело дышали, на нас не обращали внимания совсем и перестали раздеваться - врывались в квартиру и убегали на крик в комнату.
Потом там затихло.
Когда Игоря, кое-как одетого, вывели на кухню, по его щекам еще текли слезы. Он не замечал их, он и нас-то , наверное не замечал, пока Иринина мать усаживала его на стул. Потом она обхватила его голову руками, и мы почему-то со страхом увидели, как его лицо на глазах стало принимать осмысленное выражение. К.Н. скоро ушла, извинилась и ушла:
- Мне еще надо побыть там.
А мы насели на Игоря:
- Что они с тобой делали?
Он, криво усмехнувшись, поинтересовался:
- Вы когда-нибудь видели смерть? А я теперь видел. Вот как вас.
Он опять замолчал, а мы больше не приставали к нему. Мы ему поверили.
Долгое молчание прервала Вероника:
- А что с Володей?
- С Володей будет все нормально. Нельзя было оставлять его одного на целый месяц. Нельзя было, а что мы могли поделать? Ведь у нас не было его адреса, мы не знали даже в какой он стороне - на западе? на севере? На востоке? Я же просил тебя сказать, где он?! Я говорил тебе, что без Ирины он не сможет! Не могли же мы долго накрывать собой всю страну! Ирина же уже была на грани и физического, и нервного истощения. А я... Мне даже книги запретили читать, даже в кино ходить - только пить, есть, спать и работать. Работать лопатой на даче. Сколько лет жизни мы на нем потеряли?! Ты их вернешь мне?! Ты сама - калека, и его и таким же хочешь сделать! За что ты его так ненавидишь?! - он перестал кричать, схватился за голову и застонал, сполз со стула, скорчился и затих.
Я рванулся к нему, он уже не дышал. Из комнаты выбежала, оттолкнула меня К.Н. и схватила его за голову:
- Игорь! - ответить он уже не мог. - Мать!!
Приплелась старуха. На нее было жалко смотреть: сил у нее не осталось совсем. За ней показались остальные. И у них лица были зелеными, руки тряслись, ноги не держали.
- Сашка, - подняла она веки, - теперь только ты. Он еще недалеко. Попытайся.
- Я?!
- Ты. Ты же видел их обеих. И рыжую стерву и белобрысую суку - обеих. И они тебя знают. Ирка стравила их на Володьке. Мало ей, дуре, одной показалось, так она "для верности" и другую пристегнула! Но с ним они, кажется, разобрались, а Игорь!.. Да не останавливайся ты! - крикнула она на К.Н., приостановившей было делать массаж сердца. Но она не сразу послушалась старуху. Сперва она обратилась ко мне:
- Саша, спаси его! Меня спаси! Мне муж его смерти не простит. Ирину, Володу спаси - им с этой смертью за плечами тоже не жить.
- Но...
Старуха прервала меня:
- Вызывай свой букет. Помнишь розы? Ты же раз уже смог. Помнишь, у нее? - она ткнула пальцем в сторону Вероники, а потом вдруг визгливо закричала. - Эй, где ты?!
- Да тут я...- раздалось безмятежное глубокое контральто, и в кухню втиснулась - не может быть! - в забитую людьми кухню протиснулась Наталья.
Семь лет прошло с нашей последней встречи, а она не изменилась: такая же невозмутимо-высокомерная, такая же ослепительно-прекрасная. Вот только семь лет тому назад она мне казалось очень взрослой, а теперь - очень юной - все на те же отчаянные 19 лет.
- Ну, пойдешь? - опять повернулась ко мне старуха.
- Как?
Я не верил ей, не верил себе, и никак не мог отвлечься от лезущих в глаза ослепительных ног Натальи. Никак не мог выкинуть из головы, задвинуть опять в глубину памяти воспоминание об ее озверелом лице, там в последний день, за час до нашего отъезда из Ивантеевки.
- Сосредоточься на ней. Она поможет. Потом позови Томку, свою суженную, пусть она тебя держит здесь. Она тебя любит - удержит. Ты знаешь, что она тебя до сих пор любит?! Ей Галина поможет: ты обожаешь на печи сидеть, и тебе ее очаг вместо нашего маяка назад дорогу высветит. Следующими вызовешь сестер и заставишь их двойным рядом зеркал указать тебе дорогу за Игорем, а проводит тебя тезка твоя. Да не вздумай в зазеркалье в любовь заиграть! На Рыжую не отвлекайся! Не забывай, куда идешь. И зачем. Помоги. Дорог он мне. А с белобрысой встретишься - напомни ей деда. Она перед ним в долгу, значит, и перед тобой - тоже. Да и Шурка, - она поморщилась, - Сашенька твоя, рядом будет, у них свои счеты - уговорите. Скорее всего. Но в драку не лезь! Не отдаст - возвращайся. Сразу. Хоть сам возвращайся...
Все так и было. Позвал, и они пришли. Каждая со своим даром, каждая со своей любовью и своей болью. Каждая со своими розами.
Сначала сгустился, словно из щелей пола выполз, густой, зеленоватый, гиблый какой-то туман, отгородив меня от переполненной кухни, освободив меня от нее - и осталась только Наталья - загадочно улыбающаяся, покачивающая бедрами, покачивающая кроваво-красным букетом вдруг оказавшихся в ее руках роз. Потом пахнуло луговым разнотравьем, и Томочка, моя Томочка закрыла лицо в пурпурных цветах. Как же долго не вспоминал я ее, а она... она... И теперь я... опять... Мне не дали додумать, довспоминать - забрызгали солнечные зайчики, раздался хохот, и с двух сторон на меня упали розовые розы - близнята, Алены - Лена и Оля начали выстраивать бесконечный коридор высоких зеркал.
- Подождите, - хотелось притормозить их мне, - еще рано! Надо дождаться...
Не надо было дожидаться - Галина уже складывала шалашик костерка:
- Иди, сластена! Позвал-таки... Сумел. По-настоящему позвал. Долго же учился... Или не учился, а все собраться не мог?... Да я не в обиде... - а в ее тяжелой каштановой косе жила ослепительно белая роза.
- Эй? - раздалось сзади.
Я обернулся. Бледное, словно выбеленное лицо, пунцовые губы, сумасшедшие глаза - Шурка! В венке из черных роз, в черном - с разрезами и вырезами платье, она с вызовом взглянула на меня - Сашенька!
Это не любовь!
Это не было любовью, это зашумело в голове, это обсохли губы, это... Она потупилась. То самое смирение, что паче гордыни...
- Эй? - раздалось еще раз сзади. Я обернулся. Галина с ласковым укором глядела на меня. - Мы куда-то собрались или в любовь играть будем? Но если так, то я в той очереди первая...
И захохотали сестры, и яростно скрипнула зубками Тома, а царственная Наталья царственно опустила перечерненные тушью ресницы:
- Идем? - напомнила мне она.
- Тома, спой мне. - отвернулся я от них, - назад я пойду на твой голос. Она благодарно улыбнулась мне. Да что в ней такого! Ни ласковой заботливости Галины, ни отчаянной безоглядности Шурки, ни брызжущей жизнерадостности сестер, ни мутящей голову сексапильности Натальи, но я смотрел на нее и не мог оторваться. "...и бабочки порхали, на лугу порхали бабочки..."
- Тома... - опять вмешалась Галина.
Галина не утерпела. У нее в руке уже была влажная тряпка. Без дела ждать меня она не собиралась.
И Тома тряхнула головой и запела.

Гляжу я небо та думку кохаю
Чему я не сокол, чему не летаю...

- Сашенька! - протянул я руку.
Трудно было войти только в первое зеркало.
Игорь был недалеко, но между нами и ним лежала низкая полоса глухого тумана, а перед ним - огромный туннель, и совсем близко от него, впереди сиял выход.
- Игорь! - крикнул я.
- Кто это ко мне опять? - раздалось из тьмы, и у меня опустились руки, остановилось ноги, перестало биться сердце.
- Я! - топнула ножкой Сашенька. Она прижала мою руку к своему теплому бедру, и сердце ударило раз, другой, и забилось вновь. Я даже упасть не успел. - Ты же знаешь меня! И помнишь!
- Второй? - потребовал тот же безжизненный голос, и опять мое сердце пропустило удар.
- У нас одно имя! - опять откликнулась Саша, но я уже пришел в себя.
- Имя у нас одно да фамилии разные, мою ты не знаешь, но должна помнить дедову - Люсиков! Отпусти Игоря!
- Я помню. Ты не помнишь. Или не знаешь. Себя не знаешь. И себя не помнишь. - прошелестел голос, и мутная мгла начала светлеть. - Раз пришел, то бери, возвращайся... Если сможешь. На этот раз. Ты всегда умел... когда хотел, а вот захочешь ли... хоть один раз нынче... Твой парень, что-то не очень... И до встречи!..
Туман окончательно рассеялся, и я увидел. Я увидел заросший морошкой склон, тусклый вечер, увидел, как две молодые женщины - рыжая и блондинка - тянут под плечи еле переставляющего ноги парня к недалекому строению...
Володька оставался Володькой. Из-за него на Земле могут сходить с ума, сама Земля может сдвинуться с орбиты, он может умереть, но и на том свете сопровождать его будет - хоть прямо в ад! - какая-нибудь красотка. А вероятней - две.
- Володька! - позвал я.
Он меня не услышал, оглянулась - рыжая. Она оглядела нас, узнала и улыбнулась. И я узнал ее.
Семь лет назад Сашенька заснула у меня на коленях. Рядом, скрестив ноги, сидела она и держала мою девочку за руку. Дул ветер, каштановые, поблескивающие золотом кудряшки завивались вокруг ее лица, она осторожно, чтобы не потревожить спящую, ладонью пыталась удержать их хоть в каком-то порядке и улыбалась мне, а я тоже глупо улыбался ей и все пытался понять, сплю ли я сам или нет...

Сашенька увидела ее тоже и повернулась ко мне.
Она молчала. Она не глядела на меня, ее веки были полуопущены.
Только зубы у нее сжались так, что выявились желваки, только раздулись ноздри, только выпятилась грудь...
Но из дальнего далека, еле слышно напомнил о себе голосок Томы, и следом всплыло в памяти: "Не забывай, куда идешь. И зачем. Не вздумай любовь крутить." Я замотал головой:
- Нет!
Рыжая резко отвернулась. Ее длинные в мелких кудряшках волосы взметнулись и упали, она замотала головой, освобождая от них глаза и поудобнее перехватила талию парня. Блондинка - тут я узнал ее! Узнал и схватился за руку Сашеньки, чтобы удержаться на ногах. Ну и провожатых подобрал себе Володька! Блондинка торжествующе захохотала, и тут же ее высокий каблук сорвался с камушка, она чуть было не упала, подозрительно посмотрела на подругу, но Рыжая не отреагировала, тогда она раздраженно сбросила с ног обе туфли, и босыми ногами по острым камням двинулась дальше.
"С Володькой они разобрались".
Правильно - разобрались, и меня послали не за ним.
- Игорь! - повернулся я, На этот раз он услышал.
Я сумел выйти. Хоть Игорь тянул назад, но впереди мерцал огонек костра, а когда он дробился в зеркалах, голос Томочки подсказывал правильный выбор. Временами странная апатия наваливалась на меня, хотелось не спешить, опуститься и подремать... Но рядом щебетала Шурка, рука моя то и дело то касалась ее бедра, то прижималась к ее точеной талии, то вдруг оказывалась совсем рядом с ее грудью, и я не остановился, я дошел.
- Саша! - кинулась ко мне Тома, но Наталья была ближе - и она первой обняла меня.
- Бо-о-ольно... - пробормотал сзади Игорь.
- Сейчас-сейчас, потерпи.- придерживала его К.Н.
Я хотел высвободиться из прекрасных, холодных рук и двинуться к ним, но Ксения Николаевна жестом отослала меня на место. Это было кстати, сил у меня не осталось. Наталья довела меня до стула, а К.Н. с трудом поставила Игоря на колени, обхватила голову, повернула лицом к себе, что-то зашептала... И Игорь начал приходить в себя.
И только тут мы обратили внимание, что и старуха уже не сидит. Она медленно оглядывает комнату, и мы знали, кто ей нужен.
Вероника, еще совсем недавно сжимавшаяся от каждого слова Игоря, вот только что со зримой болью смотревшая на него, Вероника поднялась со стула. В ее взгляде не было ни вызова, ни гордыни, но страшные, сжигающие глаза старухи оказались бессильны: в этой испепеленной душе уже нечему было гореть.
А старуха вдруг очутилась около меня, худыми, сильнющими руками притянула к себе мою голову, поцеловала в лоб и исчезла. Зато остальные... Потрепанные гости выбирались за своими вещами на кухню, и каждый из них считал своим долгом представиться, оставить телефон, пожать руку, а женщины, следуя примеру старухи, целовали, целовали, целовали...

Глава 16

Наша компания часто обсуждала потом все эти события, делилась наблюдениями, расспрашивали Игоря, Веронику, приставали и ко мне. Но что я мог им сказать? Я тогда и сам ничего не знал.
- Слушай, ты у них кто там - магистр ордена?
- Игорь! Кто я у них?! Там?..
Он пожевал губами, поколебался, но не выдержал:
- Идем к Громовым.
- Да меня они как-то не особенно ждут...
- Со мной не выгонят. И не к ведьмам мы, - хитро добавил он, - К.Н. еще часа два на работе должна быть, а Ирина сейчас у себя в заимке со старухой - та ее в чувство приводит. Мы к Дмитрию Михайловичу.
Я было подумал: не смог отказать мне, но потом понял: ему самому до чертиков хотелось прояснить, что случилось.
- Можно я с вами? - прицепилась к нам Вероника.
К моему удивлению Игорь согласился.
- Но смотри, если старуха заявится, она тебя вместе с косточками сглодает. - предупредил он ее, однако, девушка не испугалась.

- А... ходоки... - улыбнулся нам Д.М. - заходите, заходите.
- Дмитрий Михайлович, разрешите представить...
- Вероника? - предвосхитил его хозяин - Наслышан, наслышан. Это же вы сумели устоять против моей неистовой тещи?
- Не только против нее, - начал я, но из-за его спины испуганно замотал головой Игорь, и я замолк.
- Неужели и против вас выстояла? - засмеялся Д.М. и поцеловал руку Веронике.
Что-то было в этом невысоком крепко-сбитом мужчине. При нем, казалось, невозможно повысить голос, ругаться, ссориться. И еще - эта его абсолютная естественность, отсутствие малейшей фальши, наигрыша, очевидная неукрытость его ни за какую маску... И при этом он не вызывал ощущения незащищенности, беззащитности...
Я заметил, как еще перед дверью подтянулся Игорь, а теперь и я, сам собой, без участия сознания расправил плечи, втянул живот, выпрямил спину.
И Вероника... Вероника сумела не смутиться его поцелую.
- Я, кажется, догадываюсь, зачем вы пришли. Любопытство замучило?
- Да. - признал Игорь.
- Вы немного не вовремя: Ирины нет, и сегодня мое дежурство по квартире - мне надо убраться и приготовить ужин. Конечно, было бы очень интересно поговорить с вами, но... К сожалению...- он развел руками. - Впрочем, если согласитесь немного подождать...
- А давайте мы вам поможем? - предложила Вера.
- А молодые люди не против? - как-то совсем бесхитростно поинтересовался Д.М.
- А потом? - уточнил Игорь.
- Потом я в вашем распоряжении.
- Сколько? - настаивал Игорь.
- До полуночи хватит?
- До половине первого - чтоб на метро успеть. - продолжал выторговывать Игорь.
- По рукам! - засмеялся Д.М. - Значит, тогда так. Вы, Игорь, знаете наш район - вам по магазинам, сейчас дам список. Кто мне поможет с котелками?
У Вероники загорелись глаза: о кухне Громовых Игорь успел нарассказывать легенды, и самой увидеть ее секреты... Я не стал составлять ей конкуренцию:
- Я на себя беру уборку.
- Шваброй, веником и тряпкой не страшно поработать?
- С 16 лет один в квартире хозяиную. А потом армия... Уж как-нибудь.
- Да, кстати, мне очень хвалили ваш вкус. Так что если в комнатах вам что-то не по сердцу придется - исправляйте, переставляйте, убирайте смело. Хорошо?
- Хорошо...- я как-то не подумал, кто же это успел нахвалить ему мой вкус...
Прибраться в трех комнатах много времени у меня не заняло. И я действительно не утерпел и перевесил картину в большей спальне, переставил мебель в гостиной и навел порядок на книжных полках в спальне Ирины, и если потом она долго ругалась разыскивая какой-либо учебник, то это осталось проблемой Д.М.
Когда я все закончил и вышел на кухню, там было все готово тоже. Таких вкусностей я не помнил с раннего детства, когда мама на Новый год приносила пакеты с праздничными подарками.
Во время ужина я регулярно порывался приставать к Д.М. с вопросами, но сначала он отказывался отвечать на голодный желудок, потом - говорить с набитым ртом, потом мешать удовольствию от кофе... Я вдруг понял, что он просто-напросто тянет время, и тут вошла К.Н.
- Успела? - спросила она, оглядела нас и резюмировала, - успела. Я сейчас. Только переоденусь.
- Дмитрий Михайлович!.. - не удержался Игорь.
- Ну, что ты... Аксюта мне никогда не простила бы, если бы вы о спуске в ад рассказали без нее.
- А это обязательно - об аде?
- А разве не за этим вы пришли сюда?
- Мы пришли, чтобы...
- Вот-вот. Значит обмен будет честным.
- Димушка, - вошла К.Н.,- что это у нас такое в наших комнатах творится?
- Тебе не понравилось?
- Ты сумел уговорить позаниматься нашей квартирой Сашу?
- Саша сам вызвался.
- Я?!
- А разве нет? - невинно смотрел на меня Д.М.
- Сам. - вынужден был признать я.
- Ну и славненько. - вмешалась К.Н. - Ирушке теперь нужен будет каждый лучик тепла, а тут такой костер... Но только что-то мне начинает казаться, будто кто-то здесь пытался торговаться?
- Я. - виновато признался Игорь.
- Добро бы Саша, но ты... Ты же знаешь...- с укоризной качнула головой К.Н. - А, что я! Кстати, тебе моя бабка не рассказывала, как мы познакомились с моим будущим мужем? - Игорь мотнул головой, и она улыбнулась - Мне тогда и 16 еще не исполнилось. И было лето. И к нам на заимку пришла Семениха. И она начала жаловаться, что в деревню из самой Москвы студент приехал "такой культурный!" - уже неделю каждый день выряжается в новую рубашку и ко всем на "вы" обращается. Заставляет тот студент старух петь старые песни, а как выйдет на базар и начинает торговаться, так любую цену сбивает вдвое. И набрала я туесок малины, и пошла, босая, шестнадцатилетняя, красивая с этим туеском на базар...
Д.М. опустил очи долу и потихоньку начал краснеть.
- Дмитрий Михайлович! И вы!..
- Нет. Или да. В общем, деньги он отдал сразу, не торгуясь. Но при этом как-то так само по себе, я так и не поняла - как, получилось, что за те же деньги оказалась я должна сварить ему из той самой малины варенье. И вот... - она вздохнула и откровенно рассмеялась, - Нашей дочери уже 20 лет. А как он меня похищал!..
- Ксюта, Ксюта, - Д.М. был уже красным, как рак, - Стоит ли об этом сейчас? Молодые люди опять подумают, что мы тянем время. Я, кстати, так уже думаю.
- Я и тяну. То, что мы удержали детей - это чудо. И я боюсь, что сейчас Игорь с Сашей все расскажут, и выяснится, что мы чего-то не поняли, и этот кошмар еще не закончился.
- Тем более необходимо прояснить ситуацию.
- Конечно-конечно. Ладно, идемте в гостиную.
Пришли, расселись. Помню, меня поразило, как Ксения Николаевна привычно, судя по всему, устроилась на низенькой скамеечке у ног расположившегося в кресле Дмитрия Михайловича... Насколько моя мать трепетно относилась к своему последнему, нынешнему, нагаданному ей мужу, и то, на подобную мизансцену - да еще при посторонних! - она бы не решилась... И еще я заметил, как при виде этого вдруг судорожно сглотнула Вероника.
- Игорь, - сказал Д.М. - вы первый там были, вам и начинать.
Игорь задумался. Было видно, что он решал о степени откровенности, о тоне рассказа, и Д.М. помог ему:
- Ксютонька, начни-ка ты. Расскажи нам, как это все с этого света выглядело. Игорь, кажется, боится, - улыбнулся он, - что его опять в торге обойдут.
Ксения Николаевна не спорила.
- Все выглядело, так как должно, как описывалось в преданиях, как рассказывала бабка. - К.Н. чуть поколебалась и продолжила, - Сначала кричал и метался Игорь. Успокоился: крики перешли в хрипы, и он перестал дергаться - ушел. Сердцебиение и дыхание замедлились почти вдвое, но все это было нормальным - резерв оставался. Потом резерв начал таять. Порог - 10 ударов в минуту. Необратимый порог. Дальше начиналась агония, после чего, в преданиях не зафиксировано ни одного возвратившегося. У Игоря дошло до 15. Что там Ирина?! Она же должна была следить и вмешаться!
С ней самой все было в порядке. Замедление пульса - неопасное, появившаяся моторная деятельность: зашевелились ноги, выкрик - да какой там выкрик! чуть громче шепота: "Володя!", неразборчивое бормотание следом - все, как описывалось: кажется, они добрались. Тут Игорь дернулся и схватился за бок - из-под ладони закапала кровь.
И я запаниковала: если дело дошло до драки, то, с кем бы они не бились, шансов у них не было. Игорь, ты - отличный спутник, но, извини, воин из тебя - никакой. Одной же Ирине не справиться. Я начала стягивать одежду. Надо было идти выручать дочь. Перехватила бабка.
"- Кровь горячая! Горячая! И она идет! Понимаешь, сильно идет!
До меня дошло. Раз кровь идет, значит, сердце бьется. Я пощупала пульс Игоря - тридцать в минуту!
Потом пульс начал замедляться у нее, и зашевелились ноги у него. И это ясно было: он тащил ее обратно. Я ж сказала: ты отличный спутник. Игорь успел: за последнюю минуту ее сердце ударило только 13 раз. Народу было много, и пентаграмму мы удержали - дети отсутствовали долго... Там же время по-другому идет, а пентаграмма горит в обоих
мирах.
Когда Ирина очнулась, она закричала!
Я ничего не понимала: ее едва дотащили, а очнулась - сил, как у лошади! Она закричала:
"- Верка Володю столкнула со стены!
"- С какой стены?! - в один голос мы с Катериной спрашиваем.
"- Не знаю! Не все ли равно! Мост! Катерина Ивановна, нам нужно направление - Володя, где Володя сейчас?
Она была так непосредственна, что я подумала, ей удастся, но фокус не прошел:
"- Не скажу.
"- Да он же умирает!
"- Из-за тебя умирает! Из-за тебя. Но теперь выживет. И выживет без тебя.
Вот когда я пожалела, Дима, что тебя нет рядом.
Тебя и его отца. Вам бы договориться было проще.
"- Да, выживет, - подтвердила ей я, - и, к примеру, всю жизнь будет мучится от головных болей. Падение. Очевидно, с приличной высоты. Соломки ему не подстелили. Сотрясение мозга. Обычное дело. Нужна немедленная корректировка. Но на ненаправленную сил у нас не хватит. Сама видишь.
Она заколебалась. Тогда я отвела ее чуть в сторону и шепнула:
"- Слушай, зачем мне зять-инвалид? Ведь они поженятся. Через год, через семь или двадцать один, но - поженятся! А ты себе простишь, когда он при тебе будет сидеть на стуле и качаться с зажатыми в руках висками? - а потом громко, для Ирины, добавила, - Я тебе Ирушкой клянусь, что ни она, и никто другой от меня или через меня ничего не узнает!
Где он? Говори.
Она сдалась. Я выпроводила Игоря, дала направление, и мы из последних сил поставили мост.
Тут закричал Саша: Игоря затянуло обратно. Это тоже было описано: быть спутником очень опасно. К моему удивлению бабка обратилась к Саше.
Его инициация была произведена давным-давно, но он с тех пор Знание в себе проявлял очень слабо. Пользовался только самым неинтересным из того, что ему раскрыли - милым, но не интересным Чудом Очага. И в данном случае - самым бесполезным. И идти в одиночку?! В гости, что ли?! Но спорить с бабкой можно в чем угодно, но только не в этом. Они же долго чуть ли не подругами были. Она туда четыре ходки сделала.
И точно. Все мои возражения рассыпались. Саша идет не один. Наталья в спутницах. Инициация проявилась полностью: мощнейший состав из пяти цветов. И он уже "видел обеих"! Ну, ладно Рыжая, а вторая?! Ее-то когда он успел?! И она же в самом деле в долгу перед его дедом! Получается что? точно в гости? Но без внешней поддержки отсюда... Какой силой надо обладать...
Для всех все выглядело довольно просто. Он закрыл глаза. Наталья подошла к нему, обняла его, и минуты две они стояли обнявшись. А потом у Игоря ударило сердце, и он самостоятельно сделал вздох.
Саша внятно позвал: "Тома!..",- и открыл глаза.
Попытался оттолкнуть Наталью, но сил у него не хватило. Она только лучезарно - помнишь же ее ленивую улыбку - улыбнулась и отвела его к стулу.
- Так и было. - подтвердила Вера.
- Для всех. - улыбнулся Д.М. и положил руку на плечо жене, - А что разглядела ты? Мы же уговорились, что обмен будет честным.
- Пусть будет обмен. Очередь мальчиков.- не согласилась она, - Игорь?
Теперь Игорь не колебался:
- Сначала было все, как обычно: пентаграмма, свечи. Ирина, как обычно, легла рядом и обняла меня. И как обычно - заклинание, отвар. А дальше началось необычное. Самое первое - раньше мне заглушали боль, на этот раз этого не сделали. Больно было очень. Я не выдержал, закричал и потерял сознание. Очнулся от боли и опять потерял сознание - и так несколько раз. Больно было очень. - повторил он, сделал паузу и посмотрел на Громовых.

- Вы, конечно, не предупредили парня? - обратился к жене Д.М.
- Он сам, добровольно согласился проводить по тропе Ирину.
- Но то, как он будет торить тропу, вы промолчали.
- На другие варианты не оставалось времени!
- И вы промолчали.
- И мы промолчали.
- Ну, как так можно!? - он встал, сел, обернулся к Игорю и, преодолевая внутреннее сопротивление, сказал, - Самый простой и верный путь к Смерти - через смертельную боль. Вам, Игорь, и устроили... мясорубку.
- Нет. - не согласилась с ним К.Н.,- есть еще путь - проще, быстрей и надежней. Просто через смерть. Через кровавую жертву. Через человеческое жертвоприношение.
- Вы что и об этом подумали?!
- Мы об этом знали. - неуступчиво ответила К.Н. - Но ведь жертвы не было.
- Не приведи вам Бог!
- После очередного беспамятства, - прервал их спор о принципах Игорь, - я очнулся, и боль оказалась настолько сильной, что я... я вышел из тела. Тело осталось внизу, оно кричало, но я уже боли не чувствовал, я ничего не чувствовал - даже облегчения, не было даже удивления. Рядом стояла Ирина. Она обнимала меня так же, как там внизу ее тело по-прежнему обнимало мое. Вокруг расстилался серовато-зеленый туман, а впереди сиял выход. Я хотел двинуться к нему, но Ирина меня удержала.
"- Вот там нам делать нечего. - сказала она и потянула меня в туман.
"Нечего, так нечего." - апатично и молча согласился с ней я.
Мы шли в сером мареве и шли куда-то не туда. Я скоро понял, куда нам надо бы идти - к тому сияющему проходу, к свету, я и в этом киселе точно знал направление, но Ирина тянула меня в другую сторону, а на сопротивление сил не было. Свое направление она держала точно, хотя, казалось, никаких ориентиров не было. И мы шли, шли.
"- Как он уже далеко! - с отчаяньем произнесла она и попыталась меня подстегнуть. - Скорее!
"Зачем "скорее"? - думал я, - что значит "далеко"?.. Как трудно идти... Нам же не туда...
Внезапно сопротивление исчезло, и я понял, что и впереди нас открылся выход. Где-то там теперь тоже высокий проход, и он так же сияет светом. Там пропадет мое тупое оцепенение, там будет даже не отдых, там будет - достижение цели. Итог жизни. Вершина. Конец пути, конец всех путей.
Ирина вскрикнула, бросила мою руку и побежала. Но следовать за ней теперь не составляло для меня никакого труда. Я мог бы и обогнать ее, но какая разница, кто придет первым... Тем более, что мы были уже совсем рядом!
И мы выскочили из туманной хляби.
Это была совсем небольшая заросшая морошкой поляна, сквозь ягодник проглядывали серые, острые камни, на поляне стоял и недоуменно оглядывался Володя, рядом стояла высокая светловолосая женщина, она улыбалась ему и показывала на серую - бетонную? - ограду с другой стороны поляны и на калитку в ней. Из-за калитки выбивался свет. И они
двинулись к ней.
"- Володя!! - закричала Ирина.
"- Стойте!! - закричала Рыжая: она почти одновременно с нами вырвалась из тумана и тоже бежала к Володе.
В те мгновения она меня не впечатлила: я увидел свой свет и не спеша затрусил к нему.

- Опиши ее! - не выдержав, прервал Игоря я.
- Опиши. - тоже взмолилась К.Н.
- А кто она? - поинтересовалась Вера.
- А вы, Игорь, ее раньше не видели? - спросил Д.М.
- Нет.
- А блондинку? Раньше, когда вы были с Ириной? Когда Ирина была с вами?
- Нет.
- Даже промельком, в зеркале, например? Ни ту, ни другую?
- Нет.
- Странно... Может это все и объясняет... А я Рыжую видел. Видел тоже... неоднократно. Я хочу сказать: не один раз. Шестьдесят восемь, чтоб быть совсем точным. Может быть, повезет и увижу еще. То есть я знаю, как она выглядит, и все-таки, Игорь, пожалуйста, опишите...
- Как ее опишешь? Как описать словами Боттичелевскую Весну? Ну, высокая. Темно-рыжие, не каштановые - ярче, все-таки именно рыжие - волосы. Лицо не ослепительной красотки - черты ее, пожалуй,несколько резковаты. Волосы - основное ее украшение - длинные, в мелких завитках, и их так много! Опускаются ниже пояса, и они не висят, как покрывало, а живут. Каждая прядочка, пружиня при движениях головы, словно играет с соседними. Они ей постоянно мешают, она то и дело раздвигает их, откидывает назад, приглаживает, но они не очень-то слушаются ее. Фигурка у нее, конечно, без вопросов, но главное - ее трепетность, легкость, невесомость - как она бежала, например!...

- Володя!! - бежала и кричала Рыжая.
- Стойте!! - бежала и кричала Ирина.
"Володя? - подумалось мне, - Какое знакомое имя... - и я взглянул на остановившуюся парочку. Парня я не узнал, и он мне был безразличен: какой-то Володя. "Что такое "Володя"? Имя? Что такое "имя"?
К ним неслась моя спутница, но и она для меня уже не была кем-то реальным, существенным, сущим. Память изглаживалась стремительно. И тут я перевел взгляд на блондинку.
Она тоже не была абсолютной красавицей - слишком бледное лицо, слишком яркие губы, слишком прозрачные глаза... Вот только ресницы - длинные, каждая ресничинка отдельно, стрельчатые, светлые, но не бесцветные, а золотистые, как и ее волосы... Она не была платиновой блондинкой, живое золото не бывает одноцветным. Почти выгоревшие по концам, волосы, чем ближе к корням, тем становились темнее, но не делались при этом тусклее. И если у Рыжей они вечно лезли ей в глаза, вечно мешали, то у моей госпожи они плотным плащом укутывали плечи, а фиолетовая лента на лбу не давала им застилать лицо.
- А как они были одеты? - не утерпела на этот раз Вера и вскинула ресницы, светло-золотистые, стрельчатые...
- Они?.. переспросил Игорь. - Ты и о Рыжей?
Вера молча кивнула.
- Рыжая - в очень легком, очень ярком, почти люминесцирующем салатного цвета, очень коротком с узким, глубоким вырезом платьице. На ногах - что-то вроде сапожек - высоких, выше колен, но очень легких, словно сделанных из того же материала, что и платье, и того же цвета. А на запястьях обеих рук и на лодыжках обеих ног - тяжелые - из
малахита? - браслеты, и такие же тяжелые в ушах серьги. И ощущение диссонанса, дисгармонии, почти безвкусицы.
Другое дело - моя светлая госпожа... Длинное темно-фиолетовое платье, фиолетовая лента, стягивающаяя волосы, черные на высоких каблуках туфельки, роскошная черная роза на груди, агатовые, опускающиеся почти до плеч серьги - ничто не нарушало ансамбля.
Я только взглянул на нее, сразу понял - вот кто мне нужен, вот ради кого я терпел нестерпимую боль, вот оправдание всей моей нестерпимой жизни. Вот сейчас она взглянет на меня, вот сейчас я добегу до нее, дотронусь до нее - и все... "... Утешительница, утишитильница сердец..." Волны успокоения шли от нее почти зримо. Сил на резкие решения у меня не было, но я забыл о заветной калитке, об Ирине, о Рыжей и начал понемногу менять курс.
Рыжая тоже не помнила обо мне. Она меня даже не видела. Она тоже, наверное, видела только свою старую подругу, может быть, еще и Володю. Может быть, уделила кроху внимания кричащей Ирине, а кто был для нее я? Полутруп.
В общем, она налетела на меня, не заметив откинула всторону, ободрала своими браслетами мне бок, и понеслась дальше. Так в регби или американском футболе классный нападающий проходит салагу-защитника.

- Так это она пригладила тебя?! - изумилась К.Н.
- Она отбросила меня!
- Прикосновения Любви не всегда бывают бережными, - блаженно улыбнулся Д.М., - Особенно, когда она спасает от Смерти.

- При падении я сильно ударился о камень, к тому же засаднило в боку, и боль прояснила чувства. По крайней мере, когда я поднял голову и посмотрел на живописную группку впереди, то уже твердо знал, что Ирина - это Ирина, Володя - это Володя, а две оставшиеся Леди мне незнакомы, и я уже понимал слова, когда они говорили.

- Крепкий, однако, камешек попался. - усмехнулась К.Н.
- Несентиментальная барышня, - согласился с ней Д.М., - губит - походя, возвращает к жизни - походя... Ну, да не будем больше прерывать. Дальше, Игорь, что было дальше?

"- Стойте! - еще раз прокричала Рыжая, добежав, наконец, до Володи.
"- Володя! - еще раз крикнула Ирина, только на мгновение отстав от Рыжей.
"- Он мой! - спокойно ответила им Белая.
"- Он мой! - оборвала ее Рыжая.
"- Он мой! - заявила о своих правах Ирина.

"- Вы обе предали его! - обвинила Рыжая.
"- Вы обе бросили его! - обвинила Белая.
"- Вы обе обманули его! - не уступила им Ирина.
"- Он выбрал меня. - поставила точку Белая.
"- Когда меня не было рядом! - не согласилась Рыжая.
"- Вы спрятали его от меня! - возмутилась Ирина.
А Володя, тоже забытый ими, начал движение к той двери, тому свету, который за минуту до этого был и моей заветной целью.
Но я тем временем уже почти совсем пришел в себя, вспомнил себя, вспомнил, зачем я здесь, и пока дамы были заняты выяснением, кто из них нужнее, кто нежнее, а кто любимее, потихоньку, без лишних колебаний, без резких движений задвигался наперерез Володе. Они не обратили на меня внимания: кто я был для них? - полутруп.
"- Он сбежал от тебя! - выкрикнула Рыжая Ирине.
"- Он отказался от тебя! - выкрикнула Белая Рыжей.
"- Ты подтолкнула его! - вдруг озарило Ирину. - Сам он не мог выбрать тебя! - и презрительно улыбнулась. - Уж я-то Володю знаю.
"- Почему? - заинтересовалась Рыжая.
"- Почему? - возмутилась Белая.
"- Ты же блондинка!
"Ну и что?!" - оторопел я. Но размышлять было некогда: я догнал Володю и негромко позвал его:
"- Володя!
Он не обратил на меня внимания. "Он что? думает, что и для него я полутруп?!" подумал я и тут же понял, что надо было сделать. Царапина на боку еще кровоточила, я вытер кровь
рукой и треснул его по голому плечу:
"- Володя!
На его плече остались красные полосы. Он остановился, повернулся, взглянул на меня, перевел взгляд на свое плечо, потом опять на меня, потом опять на плечо, потом на ругающихся женщин, нахмурился, почесал плечо.
"- Больно, Игорь... Чем это ты меня?.. - и до него дошло, - Игорь?!..
Но теперь я не обратил на него внимания: "Сам ты - полутруп." Я смотрел на прекрасное трио, выяснявшее истину метрах в 10 от нас.
"- "Подтолкнула..." - вслух размышляла Рыжая, - И где это случилось? На стене?
"- Это ты его толкнула ко мне, и он пришел. - Белая отвечала Ирине, - А следом пришла и сама. Как и должно. И теперь вы оба - мои. - она подняла руки, пытаясь обнять Ирину.
Но мою спутницу прикрыла Рыжая.
"- Я, кажется, понимаю: "подтолкнула", "блондинка"... - Вера? Ты опять подставила Веронику? - и вдруг отошла всторону. - Прости. Я вспомнила. Все это они сами. Значит, твое право. Белая не выразила торжества. Она опять подняла руки и сделала шаг вперед.
"- Ирина!! - вспомнил, наконец, Володя и бросился к ней.
Ирина увернулась от объятий Смерти, развернулась и бросилась к Володе. Но и Володя не обнял ее. За шаг до нее он остановился и с той же силой закричал:
"- Нет!!
Они стояли друг напротив друга, и Ирина не осмелилась сделать последний шажок.
А за их спинами Рыжая обратилась к своей подруге:
"- Помнишь Антона?.. Ты должна мне...
"- Антон сам решил не возвращаться.
"- Это не моя забота. Например, ты могла бы не пустить его девочку на минное поле. - и повторила, - Ты должна мне.
Белая молчала.
"- Отпусти детей. Видно же: они не твои.
Белая заговорила:
"- Кстати, как нам недавно напомнили, у Антона есть внук.
"- И дочь.
"- У Антона есть внук.
"- Есть. А выбор?!
"- Его выбор.
"- Он выберет.
"- Конечно. - безмятежно согласилась леди Смерть. - Пусть уходят.
Едва она произнесла эти слова, как Володя застонал и опустился на землю. Но Ирина опять не успела перехватить его. Сзади ее обняла госпожа Любовь. Чуть улыбнулась:
"- Не надо. Теперь мы о нем позаботимся. Сами. А ты... Интересно, ты его дождешься или он тебя найдет?
"- Я ставлю на Володю. - послышалось из-за ее спины.
"- Я тоже. - не стала спорить Рыжая и обратилась ко мне, - Бери свою подругу и уходите, пока я займу сестру. И не дай ей вернуться!
Она толкнула Ирину ко мне, а сама наклонилась над Володей. К ним неспешно подошла Белая, они неспешно перехватили его под плечи, подняли и потащили к недалекому строению.
"- Не верю я им! - выкрикнула Ирина.
Я опомнился. Верить или не верить - это ее забавы! А мне поручена - она сама. Я взял ее за руку и потащил прочь. Вокруг нас начал сгущаться туман. Я огляделся и увидел вдали горящую пентаграмму. Вот нам куда.
Туман сгущался довольно быстро, пентаграмма со временем заметно тускнела, к тому же Ирина все время оборачивалась, и я чувствовал, что она в любую секунду может вырвать ладонь из моей руки и ринуться обратно. Но обошлось. Мы дошли до огненной звезды, я поставил на нее ногу и от боли потерял сознание.
Когда очнулся, боли не было, но слабость... И сильно раздражали крики Ирины. В голове шумело, было зябко, и хотелось спать. Раздражали все! После экономного - ничего лишнего - продуманного, прорисованного мира зазеркалья, загроможденная нелепой мебелью, забитая нелепо разодетыми людьми квартира не вызывала ничего кроме почти тошнотворной брезгливости. И моя дальнейшая, жизнь представлялась такой же тошнотворной... Зачем я возвращался? У Ирины - Володя, а зачем здесь нужен я? Кому я здесь нужен? Что мне здесь нужно? И когда за спиной Веры я увидел мою Светлую Госпожу, я не колеблясь пошел к ней. Я шел к ней, но никак не мог с ней сблизиться, а потом она исчезла. Но кругом клубился знакомый туман, я узнал дорогу, пошел по ней и быстро вышел к знакомой поляне. По ней подруги все еще тащили Володю. Я хотел окликнуть их, но услышал, как меня позвал Саша. Он-то что здесь делает? Вскоре это выяснилось: он потащил меня обратно. Я бы не пошел, но сил не было - даже на сопротивление не было... Его спутница внешне чем-то напоминала Белую, вот только покоя от нее... Из нее просто било энергией, жизнью, и был тот самый случай, когда легче уступить, чем объяснить, почему не хочешь. Она ворковала, смеялась, будоражила Сашу нескромными прикосновениями, подгоняла меня, и он не ослабевал хватки, не замедлял хода. И еще... там, куда он возвращал меня, звенел такой чистый девичий голос, горел таким чистым пламенем костер...
Дорога изменилась. Сюда я пробирался между клочьев тумана, местами через него, а обратно мы шли по зеркальному лабиринту - меж зеркал, сквозь них.
Костер горел, пел голос, а мы шли от зеркала к зеркалу, и каждое новое стекло поддавалось все с большим трудом, а последнее оказалось почти материальным, оно почти резало кожу. Я понял, что сейчас выйду, вспомнил прошлое возращение, испугался предстоящей боли и едва не вырвал от Саши руку, но его спутница словно почувствовала мое намерение, отпустила Сашу, схватила меня за другую руку, и они вдвое продернули меня сквозь ранящую субстанцию. Обдало такой болью, что у меня потемнело в глазах, но сразу по выходу боль ушла, вызвав почти блаженное отдохновение.
Мы опять оказались на той же кухне. Только уже не было толпы народа. Только на полу ее теперь горел шалашик костра, чуть-чуть пахло дымом, и что-то еще случилось с привычной обстановкой обычной советской кухни... Все было на месте: и газовая плита, и стандартный набор мебели, но... Но теперь сюда хотелось возвращаться.
Совсем недавно, мертвое мгновение назад, меня здесь раздражала каждая вещь. Каждый предмет казался нечистым, всюду была если не грязь, то пыль, а теперь... Теперь все, если не сияло, то грело что ли... "Как в Сашиной квартире." - подумалось мне.
Молодая полная женщина с толстенной, обвязанной вокруг головы косой заканчивала уборку. Увидев нас, она с облегчением улыбнулась, начала свертывать тряпочку и по-хозяйски окинула взглядом помещение: "Что еще я тут не успела?.."
Но какие у нее глазищи!..
"- Собираемся. - мягко приказала она.
"- Закрывай ворота!
"- Затыкай дырку! - одновременно закричали друг другу совершенно одинаковые шалые девицы.
Они схватили меня за руки, отшвырнули к центру кухни и ладонями с размаху разбили стекла. Я успел заметить, как поморщилась старшая, как, оборвав песню, к Саше кинулась еще одна высокая худющая девчонка, как Саша успел выкрикнуть: "Тома!", но откуда-то сбоку его перехватила другая - блондинка. Боже мой! Такой красавицы я давно не видывал.
Но она кинула на меня взгляд, и все они - девушки, Саша, и вся кухня начали стремительно затуманиваться, расплываться...
Очнулся я от боли. От нормальной, терпимой, саднящей боли в ободранном Рыжей боку.

Глава 17

- Саша...- повернулся ко мне Д.М., - Твоя очередь.
Боюсь мой отчет был самым лаконичным. В конце я спросил:
- Почему так? Игорь первый раз выходил, пробираясь в тумане, а нам потом с ним пришлось пробиваться сквозь зеркала?
- Туда и оттуда ведут множество дорог. - ответила мне К.Н. - Но вот, если войти туда можно по одной и той же дороге много раз, то, чтобы выйти, приходится искать каждый раз новый путь. Кстати, на всякий случай, смотри, 12 лунных месяцев к Белой не суйся - не выпустит!
- И Аксюта... - напомнил своей жене Д.М.
- Да ничего особенного добавить мне не удастся. - ответила она. Просто я видела его букет. Я успела поставить зеркало и увидела девочек до того, как Наталья затуманила комнату. Хороши чертовки. Не теряются даже на ее фоне.
- Кто они? - спросил Игорь.
- При чем тут они? - прорвало меня. - Что такое "инициация"? И меня это как - отдали Смерти?
- Ты сам не ответил на зов Рыжей. - холодно хмыкнула К.Н.
- Кто тебя инструктировал перед ходкой? - так же холодно спросил Д.М.
- Старуха.
- Она говорила с Ириной после возвращения? - потребовал он у жены.
- Да.
- О чем?
- Я не слышала.
Он молчал.
Она вскочила на ноги обернулась к нему.
- Я не слышала!
Он молчал. Молчала и она.
- Как бы мне хотелось верить, что ты бы вмешалась... Ты бы вмешалась?
Она не сразу ответила.
- Ирина - моя дочь. А он - внук Антона. Ты же помнишь, я же рассказывала тебе, ты знаешь, как он с ней обращался! И вот, посмотри: Ирина едва не осталась там, Игоря - едва вытащили, а его внук, как на прогулку, сходил! - Д.М. продолжал тяжело на нее смотреть, - Я... я не знаю... Вряд ли. Но...
- Опять. Когда-нибудь... - он долго смотрел на нее. - Ну, что мне с вами делать?!
Милые бранятся - только тешатся. К.Н. поняла, что пронесло, и улыбнулась:
- Накажи.
- Ты сама его помнишь?
- Антона? Слабо. Мне же было тогда... В последнюю встречу - семь лет...
- 1943 год? Сколько ему жить оставалось?
- Два месяца.
- Расскажи. Расскажи Саше.
Ксенья Николаевна опять села на свою скамеечку, облокотилась об колени мужа и обратилась ко мне.
- Был июнь месяц. Он был в нашем отряде со своей подругой - докторшей. Мать обратила на нее мое внимание и потребовала, чтобы я запомнила ее, я ее и запомнила, а его - только как ее спутника. - она помялась, - Но все, и бабка тоже, говорят, что ты - его чуть ли не абсолютная копия. И вот, они уходили... Мы стояли на опушке, впереди была поляна - наш партизанский аэродром - на нем стоял самолет, моторы уже работали. Им предстояло возвращение на Большую землю. Мать незадолго до этого научила меня смотреть в зеркало - я от озорства зеркало поставила и... увидела. Их было не двое - четверо. Антон с Наденькой, а за руки их держали еще две женщины, одна - в чем-то легком, ярком - рыжая и другая - блондинка в строгом темном элегантном, по всему видно, ужасно дорогом костюме.
Антон остановился махнуть напоследок нам рукой, обернулась и Рыжая, поняла, что я ее вижу и засмеялась.
"- Мама, кто она? - засмеялась в ответ я.
Следом начала оборачиваться блондинка, но мама заслонила меня от нее и тут же разбила зеркало.
Бабка потом долго, до самой Антоновой смерти выговаривала матери, что не дала ему представить меня ей. Но мама уже не верила бабке. И уже выучилась опасаться Белую тоже. Та же не предупредила маму о гибели моего отца!
Последний раз в зазеркалье они обе пошли за Антоном. Кажется и Рыжая была с ними, но вернулись ни с чем. Бабка после этой ходки обозлилась почему-то на Рыжую, а мама, как я сейчас понимаю, начала готовиться к собственной смерти. Рыжая ее попыталась утешить - она полюбила. Тем тяжелее ей было. Когда предчувствие стало совсем нестерпимым, она отправила меня прочь от себя. С бабкой. Вслед предали наш отряд. Ее любимого повесили, ее саму вместе со всеми остальными женщинами и детьми сожгли. Но это другая история.
"Это не моя история." - подумал я.
Я ошибся.
- Кто они такие? Они нам кажутся? Они реальны?! Рыжая и Белая?
- Для рода моих ведем они реальны уже более 700 лет. - ответил мне Д.М.
- А я тут причем?
- Ты входишь - судя по всему, тебя втащили, так же Ксюта? - в их личный космос.
- Что такое "личный космос"? Как "меня втащили"? Когда?
- Можно подумать, он не помнит! - насмешливо проговорила К.Н.
- Ивантеевка! - дошло до меня.
- Ты знаешь Ивантеевку?! Ты был там?! - изумился Игорь, и тут же поморщился над собой, - Ну, конечно!.. Как же тебе не знать родину деда. - Хорошо, "когда?" мы выяснили. Но что это такое - "инициация"?
- Вот видишь, - опять с нескрываемой иронией посмотрела на меня К.Н.,- вопрос "как?" - отпал тоже.
- А как? - заинтересовалась Вероника.
- Инициация, девочка, - это раскрытие внутреннего дара человека. Можно провести ее и самому, но это на грани чуда. Как великое открытие в науке, или создание шедевра в искусстве. Проще с чьей-либо помощью. Но тогда требуется инициатор, человек, владеющий схожим даром. И он должен хотеть отдать себя, подарить себя - "сделать дар". Ты догадываешься, как всех проще подарить себя?.. - и она опять не скрыла иронию, - Саша семь лет тому назад в Ивантеевке получил пять даров. От каждой из тех девушек. Как тебе они, Игорь? Ничего?
- Но семь лет назад Саше было-то... - засоображала Вера.
- Как и мне, когда меня похищали, - ведьма потерлась щекой о колено мужа, - почти шестнадцать лет.
- И... - у Веры широко раскрылись глаза, и ее ресницы - не западающие за надбровные дуги, стрельчатые, золотистые ресницы чуть задрожали.
- Пять даров... Но девушек было шесть...- вмешался Игорь.
- Хватит! - попытался прекратить я.
- Один из даров, - захохотала К.Н. - двойное зеркало. Помнишь девчонок-близняшек?!
- Ой... - сказала Вера.
- Хватит! - обозлился я.
- Раз хватит, значит, хватит, - согласилась ведьма, и тут же продолжила, - и все-таки, когда бабка об этом рассказывала, даже ее оторопь брала, - "Несколько вариантов перепробовала - куда ни ткни, как фонтаном прет!" Ты очень силен, Саша, очень.
- Ну и ладно! - взмолился я. - Теперь, пожалуйста, давайте о "личном космосе"!
Я больше не мог видеть, как Вера уставилась на меня, как у нее хлопали ресницы. "Как ставни на ветру!" Д.М. понял меня, взял нить разговора в свои руки и менторским тоном, исключающим двусмысленные намеки начал лекцию.
- Это не мой термин, но использую его я немного по-своему. Понимаете в чем основная сложность? - он обращался больше к Игорю, чем ко мне, - самое сложное во всех этих информационно-ментальных проблемах - это разобраться, где причина, а что следствие. Придумал ли, скажем, Магомет учение ислама сам, или ему все-таки оно было дано? Открыл ли принц Гуатама буддизм или ему было открыто? В более частном случае, один великий математик признался: "Когда я решаю некую задачу, то часто сначала вижу ответ, а уж потом математически оформляю его." Или у Анны Ахматовой:

...и просто продиктованные строчки
Ложатся в пожелтевшую тетрадь.

В их кругах, - положил он руку, на плечо жены, - принято, считать, что "придумать", "изобрести" вообще ничего невозможно, можно только "открыть" - тебе открывают. Но тогда почему Птоломею открылась не Гелиоцентрическая система, почему существует, открыта, дана нам не единая мировая, а разные религии? Почему только у христиан появляются стигматы, подтверждающие истинность христианства?
Почему только на буддистском или индуистском Востоке зафиксированы случаи воспоминаний людьми своих прошлых рождений? Почему только негры боятся превратиться в зомби, и ведь превращаются... Почему то, что истинно там, вызывает только улыбку, недоверие или даже гнев тут?
Мой ответ - "личный космос".
Творчество, любое: артистическое - в широком смысле этого слова, научное или религиозное, любое творчество связывает некую энергию, преобразовывая ее к виду, удобному для потребления. Вопрос о потребителях - тоже сложный. Наиболее очевидный
адресат - прочие люди, но вы же, наверное, еще помните, то чувство восторженного удовлетворения, счастливой опустошенности, окатывающее вас после решения какой-либо сложной задачи? Артисты, поэты, художники с удовольствием опишут вам чувство восторженной работоспособности, так называемое "вдохновение". Религиозный экстаз - относится к той же категории.
Каждое удовольствие дается нам за что-то: ешь, кормишь свой организм - получай, занимаешься процессом воспроизводства рода своего - получай, играешь со своим ребенком, готовишь его к будущей жизни - получай.
Так вот, за что нам дается интересно, кем чудо? Еще более интересно, кем оно дается? Ну да это все несколько не по теме... Вернемся к "личному космосу". Каждый раз, решая определенную задачу - научную, творческую, религиозную, мы связываем энергию. Что такое связанная энергия творчества? Образ. Совершенно безразлично, образ ли это модели электрона или образ Тома Сойера. Образ создан и запечатлен.
Дальше начинает работать вера в этот образ - передача добавочной энергии каждым верующим этому образу. Мы все любим Тома Сойера, но все убеждены, что его не существует, и его нет. Мало, кто любит электрон, но все прогрессивное человечество уверено, что он есть, и он существует. Помните, какой самый страшный грех постоянно творили евреи Ветхого завета? Молились, отдавали хотя бы часть своей веры, энергии другим богам.
В начале XIII века предки моих красавиц точнее - предкини, или предкессы: мальчиков среди детей ни в одном поколении не зафиксировано, а прочих мужчин, - улыбнулся Д.М., - они в число своих родственников не включают, вышли на эту пару - госпожу Смерть и леди Любовь. Я думаю, им сильно помогли средневековые рыцарские представления, весь тот трубадурный менталитет, где тема - Любовь и Смерть, все с большой буквы - разрабатывалась очень подробно.
Как и в альбигойской Франции ему не дали развиться: там церковь и королевская власть, у нас - татары, но однако на Руси цикл - откровение пророка, проповедь, массовое завлечение, и закрепление образа верой неофитов - пройти успел.
Но не надолго. Почему-то совпало, что города, в которых модное увлечение было наиболее распространено: Муром, Рязань, Владимир - пострадали при нашествии особенно сильно. В тысячелетнем Муроме не сохранилось ни одного строения домонгольской эпохи, некоторые историки поэтому считают, что не было там каменного зодчества! А город просто разнесли по камешкам. Рязань была уничтожена тоже под корень, да нет - вместе с корнями. Нынешняя Рязань и та, древняя - это разные города с одним и тем же названием. Во Владимире уцелели единичные несокрушимые здания - Золотые ворота, Успенский собор...
И погибли едва ли ни все: едва ли не все их рыцарство - княжеские семьи и их дружины, почти все городское население - вся тогдашняя "интеллигенция". Уцелели предатели типа отца Александра Невского и несколько великих героев, на которых не поднялась рука даже у татар. И выжили мои ведьмы.
Я даже знаю их имена: бабка Улита и ее внучка - Алена. И они сохранили ритуалы. Практически - свою религию. Свой личный космос.
И в каждом поколении, часть наших женщин ближе к одной, другая - к другой из той парочки... Старуха и Ирина больше связаны с Белой, Анна Александровна и Ксюта больше привязались к Рыжей, но весь род моих ведем уже более 700 лет считает, что жить стоит только сенью их одежд... То глядя в очи одной, то обнимаясь с другой... И плевать им на меняющиеся династии, эпохи, режимы... Только б поймать взгляд Рыжей, только б почувствовать дыхание Белой...
- Рыжая обмолвилась, что они с Белой - сестры... - вернул Д.М. к действительности Игорь, - Как это понимать?
- На этом уровне логическое понимание не проходит. Как физику микромира невозможно представить в виде шариков и пружинок - только математика, так здесь - только интуитивное познание. А интуитивно, что они ближе, чем подруги - довольно очевидно. Кстати, вы знаете, что в философии есть точка зрения, будто рождение и смерть - это вообще одно и то же?
- Так что, Саша, - улыбнулась К.Н. - в твоем выборе ничего фатального нет. Внутри нашего личного космоса они старые подруги. А умыкнуть у подруги парня - святое дело... Да и Рыжая... С ней невозможно договориться! С ней никогда нельзя быть ни в чем уверенной, ее невозможно предсказать! С Белой тебе будет спокойней. Уверяю тебя.
- Ты это называешь, "спокойней"? - усмехнулся Д.М. - Жить на волосок от Смерти?
- Ну, интересней. В наше поганое время...
- Подождите! На волосок от смерти - это как?
- Именно так, как сказано, Сашенька. Рыжая дарит своим присутствием радость страсти, Белая другую радость - радость азарта, преодоления, риска. Радость жить на грани. Радость еще раз выжить! Мама рассказывала... Впрочем, те, кто не выжил, о своих ощущениях промолчали... Они - Дамы - организуют соответствующие условия, обстоятельства... Но твоему деду, говорят, такая жизнь была по вкусу... Ты никогда не мечтал о приключениях, опасностях? Старуха убеждала, что ты должен быть неплохо подготовлен... Она вроде бы следила за этим.
Она?!
- И вам, Саша, оружие теперь надо бы.
- Пистолет на барахолке поискать?
- Не знаю, не знаю... - улыбнулся Д.М., - старуха обходится посохом.
- Вы хотите сказать, что мне нужен... Меч?!
- А вы представляете себя, размахивающим мечом? - с некоторым сомнением в голосе спросил он.
Я себя таким представить не сумел.
- А я... - решилась обратить на себя внимание Вера, - откуда они знают обо мне? Я не видела ни одну из них. Я не знала, не думала, не мечтала о них. И... Я не толкала Володю!
- Тогда откуда ты знаешь, где он? - начал расследование Игорь.
- И это после встречи с тобой он понял, что сможет уйти от Ирины. - дополнила К.Н. - Не говоря уж о том, что сломать Медленное Заклятие Страсти...
- Ничего я не ломала! И я... Может, я его и толкнула на стену, но не со стены же!
- Подождите, - вмешался Д.М., - На стену его толкнула не Вера, а Ирина. Это она заставила Володю искать другую женщину. И Черное Заклятие Смерти поставила она тоже. С Верой у него ничего не должно было получиться, но Вера помогла ему - вам это не по нраву, но это - ее право: ей Ирина была никто. Конечно, то, что она походя сломала заклятие - подозрительно, но не о том речь. Вероника, давай-те вместе вспомним последний день. Володя пошел на стену где-то в районе половины четвертого вечера. Приблизительно через полчаса после этого сорвался. Ирина, как-то почувствовав его решение, потеряла голову и вместо того, чтобы бежать домой, звать мать, бабку, в крайнем случае меня, ринулась по
ближайшему знакомому адресу - в квартиру к Татьяне и Алексею. Алексей начал всех обзванивать.
Вспомните, пожалуйста, что вы делали, что с вами происходило за полчаса-час-полтора до звонка Алексея?
- Ничего. - Вера отвечала без раздумий и колебаний. - Вечером я собиралась в театр. Приготовила поесть. Пошла в ванну, долго лежала, читала, отмокала. Вышла, наложила маску, занялась косметикой - звонок Алешки. Я перезвонила Катерине Ивановне, что-то накинула на себя и побежала за такси. Все.
- Видишь? - обратился он к жене.
- Но Рыжая указала на нее, и Белая не стала отрицать!
- Да, но как только что выяснилось, Рыжая не утверждала, что Вера его столкнула, она сказала... Как Игорь?
- "... ты опять подставила Веронику."
- Получается, насчет того, что "столкнула" - это... м-м-м... выводы... да чего там! - домыслы, по злобЕ Ирины. И все-таки Вера, вы ничего нам не добавите?
- Ну, я не знаю...
- Что-что-что? - вцепился глазами в Веру Д.М. - Продолжайте!
- Утром... Но это было утром! Не за час, и не за два до этого, а около десяти утра! И я не знаю... Может, это все мне...
- Вера! Кончай кокетничать! - подогнал ее Игорь.
- Я встала поздно. Смотрелась в зеркало. Было тоскливо. Вспомнила Володю. Накануне получила от него письмо, но там для меня две строчки: "Здравствуй, Вера", да "До свиданья, Вероника". Остальные три страницы о том, как он уже не думает об Ирине, не вспоминает о ней, что он уже свободен, что без нее ему уже почти хорошо, ну, и так далее.
А почерк его и с этим письмом стал еще более неразборчивым. Ну, и ничего...
- Интересно, а ведь никто не подумал о возможности этих писем. - заметила К.Н.
- Ну, "никто" - это преувеличение, - с показной скромностью заметил Д.М.
Она только покачала головой. Мы с Верой переглянулись - реплики нам были непонятны, но Игорь подтолкнул ее:
- Дальше, Вера, дальше!
- ... Я все сидела и жалела себя: почему так? Почему одним - все, а другим... хотя бы хоть что-то... Смотрелась в зеркало, а в глазах - Володя, Ирина... А потом...
- Потом в зеркале увидели, вы в живую увидели Володю. - констатировал факт Д.М.
- Да! Он смотрел на меня - худющий, заросший, небритый, глаза красные, совершенно сумасшедшие, он смотрел на меня и говорил что-то вроде того же самого, что и в письме. Он обращался ко мне "Ирина"! Он говорил, что писать мне не будет, что умрет, но писать мне не будет, что он уже скоро умрет, что он уже умирает - у него там что-то с легкими! - но писать не будет. Потом остановился, начал вглядываться в меня, потом закричал: "Вера?!", и все пропало. Я опять видела зеркало и в нем свое отображение. Что это было?! Я его видела? Он в самом деле сейчас такой страшный? Он в самом деле умирает?!
- Вера перехватила зеркало - вот и вся недолга. Володе этого хватило. А вы "столкнула!", "столкнула!"
- А инициация? Не могла же она сама?..
- Опять же Володя. Во время своего памятного посещения. Ему поломали Заклятие - он провел инициацию, обмен равноценен.
- Я... Он...
- Вы, конечно, ничего не заметили, а если и заметили, то не поняли. Опыта у Вас никакого. Он не заметил тоже. Он и свои-то инициации ни разу не заметил. К тому же чудо Зеркала - одно из простейших.
- Вера... А ты не можешь отдать мне это письмо?
- Зачем оно вам?
- Не мне... Ирине Володю долго, говорят, ждать придется, а как-то у них получилось, что от него у ней ни единой строчки нет. Ни единого слова любви. - она вздохнула, -... И все-таки непонятно, почему Дамы упоминали Антона, - раздумчиво вернулась к теме К.Н.
- И что означает ее "они сами..." Что-то было еще... - подхватил ее раздумья Д.М. и прикрыл глаза.
Вера раскрыла рот и...
Меня тоже проняло. То как взглянула на нас ведьма... Это была смерть. Вера проглотила все свои воспоминания и заткнулась. И я не стал делиться информацией и заткнулся тоже. А ведьма, притушила глаза и как ни в чем ни бывало, также раздумчиво произнесла:
- Говоришь, у него что-то с легкими? Надо бы взглянуть...
- Через зеркало? - поднял глаза Д.М.
- Володя больше не отвечает. Никому. И не прорваться... Словно у него там ни одного зеркала не осталось. Я, пожалуй, сгуляю к нему. Отпустишь меня на недельку?
- Я продержусь и дольше. Скажем дней 10-12.
- Я не продержусь. Недели мне хватит.
- Вас не пропустят! Туда же только вертолетом - раз в две недели - почту, и на базе секретность сумасшедшая! Там же космические...
- Вертолеты, секреты, космос... - презрительно улыбнулась над Верой К.Н. - у меня свой, личный космос! - и тут ей в голову пробралась еще мыслишка, - Игорь, а та болячка, от Рыжей... Она уже зажила?
- Нет. Странная, какая-то. Чуть присохла, но не проходит. Тронешь - и кровь сочится.
- Ты ее не срывал? - безразлично спросила она.
- Нет. Кто ж болячки срывает?!
- Сколько...- сделала она непонятную паузу, - не срывал?
- Как вернулся.
- Значит, уже три дня прошло. - она задумчиво облизнула верхнюю губу. - И еще сочится... Покажи?
Игорь после недолгого колебания обнажил бок.
Я думаю, Д.М. догадывался, к чему шло дело, но вмешиваться не стал. Искушение оказалось слишком большим даже него.
Ксения Николаевна осторожно поднесла руку к длинной царапине, а потом резким движением сорвала болячку, сунула палец в ранку, обмакнула его в кровь, откинулась и мазанула им лицо Д.М.
- Что вы делаете?! - охнул Игорь. И замолчал.
Ксения Николаевна запрокинула голову и смотрела в глаза мужу. Она запрокинула голову и изогнулась почти в акробатическом, почти в цирковом этюде. Боже мой, неужели ей почти сорок?!
У Оскара Уальда, по-моему, где-то сказано, что в обществе кокетничать со своим мужем занятие непристойное. В тот момент, я понял, почему. Нечестно прилюдно почти кричать о своем счастье. Бесстыдно почти вслух давать такие обещания. Бесстыдно почти вслух принимать их.
Интересно, если бы тогда, в Ивантеевке я женился бы на Сашеньке, было бы и у нас сейчас так же?
И так же еще через 20 лет?..
О чем я?! Какая свадьба?! Я был влюблен в Тому! Мне еще не было 16! Шурка была на три года, в том возрасте - на целую вечность! - старше меня! Над ней в Ивантеевке все потешались, и заслуженно! И она была почти откровенно некрасива!
Вот. Все смеялись... почти некрасива... влюблен...
Как их называл Игорь?... Леди Смерть и Леди Любовь. Интересно, а не бродит ли где-то среди нас еще и госпожа Судьба?.. И если так, то кому из них троих не поверил я семь с небольшим лет тому назад?..
- Привет, Рыжая. - тихо, отчетливо проговорила Ксенья Николаевна.
- Здравствуй, Рыжая. - как эхо подхватил Дмитрий Михайлович.
Мы завертели головами.
Она стояла в темном углу, но темнота ей не мешала. Волосы ее словно чуть светились, кудряшки шевелились от неслышного нам сквозняка, и она улыбалась, глядя на влюбленную пару.
"Тома! Да где же ты?!" - чуть не заорал я.
- Здравствуй, Рыжая, - одновременно проговорили с Игорем мы.
- Где она?! - отчаянно закричала Вера.
Я позвал сестер, они отозвались, брызнули знакомые зайчики, и Алены поставили зеркало.
- Рыжая! - увидела ее, вскочила на ноги и закричала Вера. - Вспомни про меня! Вспомни! Я есть! Хоть раз - ко мне! Приди!
Рыжая засмеялась, кудряшки запрыгали, закрыли лицо, она откинула их, махнула рукой, опять занялась волосами, засмеялась уже над этим и так, смеясь, ушла в тень. Ее смех был слышен еще несколько секунд.
- Шестьдесят девять, - блаженно улыбнулся Дмитрий Михайлович.

Глава 18

- Вот так всегда. - неискренне возмущался на лестничной клетке Игорь. - Узнали все, что им было надо и выпроводили.
- Ты же сам, первый, начал собираться. - неискренне поддержала разговор Вера и оборвала тему, - Скажите, великие, она меня увидела? Она меня запомнила? Она может придти ко мне? - Я молчал, Игорь молчал. - Да отвечайте же! - топнула ногой она.
Я молчал. Три дня назад, сразу, как вышел из квартиры ТАнюшки, из ближайшего почтампта я послал телеграмму: "...Ивантеевка, библиотека...", а дальше шел текст, сожравший мой полумесячный бюджет. До сих пор помню, какими глазами поглядела на
меня пожилая женщина-телеграфистка.
- Что-нибудь не так? - спросил я ее.
- Хочешь, я все бесплатно сделаю? - удивила меня она.
- Нет. - не сразу отказался я. - Мне пришла пора платить.
- Тогда не скупись. - чему-то улыбнулась она.
Совет запоздал. Экономить на себе меня еще Анита отучила. Суровый опыт показал - выходит дороже.
Но ответа на телеграмму до сих пор не было. Я спускался по лестнице и прикидывал, сколько времени и денег займет у меня поездка в Иватеевку-обратно, как к этому отнесутся в деканате и на военной кафедре.
Плевать - договорюсь, отработаю. Завтра договариваюсь и вечерней лошадью... Томочка!
- Саша! - опять позвал меня Игорь.
- А? - очнулся я.
- Ты ее раньше видел? Рыжую?
- С тобой же. В зазеркальи.
- Нет, еще раньше, и чтоб не один, а с девушкой, со своей девушкой... Вот как Дмитрий Михайлович?
- Да. В Ивантеевке.
- С Томой? - и заобъяснял. - Ты ее звал тогда, на кухне...
- Нет! - сорвался я.
- Прости, - закрылся Игорь.
Но нашей девушке было не до деликатничания. Она увидела чудо, и по обще-женскому обычаю, горела от желания пощупать, прицениться, примерить. Она жадно поинтересовалась:
- Это правда незабываемо?
И я опять вспомнил: Шурка только что заснула у меня на коленях, я попробовал на вкус ее имя: "Сашенька..."- и в то же мгновение рядом с нами упала тень....
- Да.
- А почему же ты не ее, не ту ищешь, а Тому?
- Потому что... потому что...
Что я мог ответить?
- Значит, ты раньше сделал выбор. Не там, в зазеркалье, на поляне, а раньше. - вывела Вера, - Пожалеешь. Увидишь, пожалеешь.
- Я уже жалею. - согласился с ней я.
Почему Тома?! Почему в Ивантеевку я поеду за Томой? Не за Шуркой, а за Томочкой?! Почему бы мне не позвать Наталью - ослепительную вурдалачку Наталью - она же придет! - почему бы не Галину? Ее Николай? Развелась бы она с ним! Дети? Усыновил бы я их. Зато только вспомни: "Сласте-е-ена!" Почему не сестры, наконец?! Был бы у меня свой личный небольшой гарем...
Тома, ну, где же ты?!
Мы вышли из подъезда на улицу.
- Так, - раздался скрипучий голос. - русского духа видОм не видано, слыхОом не слышано, русский дух сам пришел.
- Ой. - сказала Вера и спряталась за спину Игоря.
На скамейке недалеко от входа сидели Ирина и старуха.
- Кажется, она нас боится. - опираясь на клюку, поднялась старая.
- И не напрасно. - поднялась молодая.
У меня обсохли губы.
Шаг вперед мы с Игорем сделали одновременно.
- Не могу я драться, тем более с женщинами, - отчаянно зашептал Игорь. - А они сейчас из Вероники жилы рвать начнут.
- Они ее защищать пытаются? - поинтересовалась молодая.
- Игорь - не воин, а Сашка... Что он может? На печи валяться?
- Не властны вы в моей крови! - как заклинание произнес я.
- Дурак. - откомментировала старуха. - Это Варвара 40 лет назад стала не властна. Она тогда от Антона отказалась. Сама. И твою кровь - твоего деда! - моей крови отдала. Мне и моей дочери. Значит и Ирине тоже. Значит, и всего тебя. До последней косточки. И кровь твою - до последней капельки. Убирайся.
- Моя кровь принадлежит мне. Да и косточки тоже.
- Ирина, объясни ему.
Ирина вынула легкий черный платок и встряхнула им. Шелк ткани взметнулся и расправился.
- Игорь, - тихо обратился я к нему, - бери Веру и бегом к Громовым. При Д.М. они не посмеют.
- Фигушки! - к моему изумлению ответил Игорь.
Меня поразил не ответ - тон ответа: глаза Игоря горели от предвкушения предстоящего.
Мне удалось побывать на стадионе во время полуфинала киевлян кубка кубков по футболу. Вот так же горели глаза перед началом матча у моих знакомых киевлян-фанатов. Черт с ним.
- Вера! Сматывайся одна.
- Одна?! От них?! Без вас?! Нетушки!..
- Игорь! - попытался образумить его я.
- Поздно! Ирина уже махнула уже Шелковым Платом Сна. Мы теперь в их реальности. Понимаешь, мы уже спим, и это все - сон, нам снящийся. Да и чтоб я пропустил магический бой?!
- Так это уже сон?! - шепотом почти взвизгнула Вера, - И из подъезда сейчас может выползти любая тварь, на какую только у твоих ведем фантазии хватит?! А ты меня от себя отсылаешь?!
- Черт с вами! Мне-то, Игорь, что делать?! Воевать с твоими бабами?! Во сне?!
- Защищай нас. Защищайся хоть сам. Тем более во сне. Выбей сон!
- Как?!
- Понятия не имею! - восторженно прошептал Игорь. - Помнишь Д.М. говорил об оружии. Придумай его себе. Ищи!
Черт побери всех зрителей! Дурь какая-то! Как там справлялись с бабой Ягой?! Да никак. На лопату - да в печь! Но против Шелкового Плата Сна с совковой лопатой?!
Господи, а если они еще и Наталью в резерве держат?! Стоп, вот именно - Наталья! Она должна была передать мне свой дар! Какой дар?.. Что у нее за дар?! Что было на кухне у Тани и Алеши? Многое.
Так, сначала она "затуманила комнату"... Стоп. У Веры - тоже, она появилась из облака пара, и в Ивантеевке... Мы шли к селу, вокруг нас как-то резко сгустился туман, и я сорвался... И долго потом думал, что это я ее изнасиловал. Но при этом спина и плечи в кровь были изодраны у меня, губы в моей крови были у нее, и смертное видение, как я тогда думал - смертельно прекрасная, призрачная дама смеялась тоже не над нею... Но вечно туман.
Она - владычица тумана? Отгородится бы от этих, хоть в тумане бы спрятаться! Ее дар... Если она передала, как мне им воспользоваться? Как его запустить?!
"Сделай мне праздник. - уговаривала меня в Ивантеевке Галина, - Это просто: доверься своим рукам". Наконец, однажды я доверился, прошелся по комнате, переставляя вещи, трогая стены, стирая пыль, и в хибаре стало тепло. С тех пор я верю своим рукам. Поэтому-то недавно меня заставили - признаемся, заставили! - поработать руками в квартире Громовых - видите ли, этой чертовке "каждый лучик тепла нужен". Но не чудо очага теперь мне требуется!
Чему довериться теперь?
- О-о-ой! - заскулила сзади Вероника. До нас Ирине оставалось шагов пять... Туман... "В глазах затуманилось...", в глазах...
Я напряг глазные яблоки... Перед глазами поплыло, затуманилось... Это потребовало неожиданно много сил, и я чуть покачнулся...
Очнулись мы на скамейке. Я сидел, откинув голову, рядом со мной тряс головой Игорь, притулившись к нему протирала глаза Вероника.
- Качественно! - зашептал Игорь, - Вырвались.
Давай рвать когти. Вот только... Слушай, а сам-то сквозь него ты пройти сможешь?
Я восстановил резкость в глазах, но туман не рассеивался! Он скрыл старуху, Ирину. Да что там старуха, я Игоря с трудом различал!
- Давай вдоль стены, всторону, - зашептал я ему, - Веру держишь?
- А где ведьмы? Ты их видишь?
- Топай. Потом разбираться будем.
- Вслепую? Не пойду. Нельзя. Что-то мне твой туман другой напоминает. Я в третий раз из зазеркалья не выберусь. И ни ты, и ни Рыжая помочь не сможете. А мне жить последнее время понравилось.
Господи! Я услышал звук легкого поцелуя.
Игорь боится встречи со своей "Светлой Госпожой"! Боится еще раз ее увидеть, боится, что не сумеет с ней на этот раз расстаться. Это ясно. Верочка на нее не шибко похожа, но тоже блондинка.
Стоп! Не до них.
Но видел бы он Шурку!.. Он ее видел... Ой, да в том состоянии!..
Стоп. Сашенька вывела нас оттуда, может поможет и здесь? Но звать-то ее нельзя! Старуха засечет точно.
"...каждая передала свой дар..." Наталья - госпожа Туманов... А чего госпожа - она? Я вспомнил ее: соломенные, до плеч, выгоревшие, вечно спутанные волосы, отчаянные глаза, и вечные ее спутники!... То выглядывающий из нелепой сумочки "ужик", то ползающая по плечам ящерка, то играющая с ее пальцами "мышутка". Бр-р-р...
А впрочем... Я тихонько свистнул.
Куда смотреть надо, знал я один, поэтому один и увидел: возле наших ног завозилась жирная крыса. Она взглянула вверх, приподнялась на задние лапы и замерла.
- Игорь, - шепнул я.
- Да? - сразу отозвался он.
- Зажми Вере рот.
- Это еще зачем?! - возмутилась девушка, - Эй! ты что дела-...
В армии Игорь не был, но Громовы выучили его дисциплине. Голос оборвался, зато послышалась возня.
- У нас проводник. - объяснил я. - Посмотрите вниз.
Борьба замерла. Потом раздался сдавленный всхлип и сдавленный вздох.
- Она мне палец прокусила. - сообщил Игорь.
- Слушайте, вы! Ирине до нас - пару шагов осталось. Игорь, давай руку, топаем.
Я шагнул к мерзкому млекопитающему. Крыса опустилась на четыре лапы и не спеша затрусила вдоль стенки. Мы гуськом двинулись за ней. Она добралась до следующего подъезда, туман не редел, наши шаги глохли в нем, как в вате. Крыса пробежала по тропинке, свернула всторону и забегала на одном месте.
- Что это она? - не понял я.
- Это не она, - ответил Игорь. - это решетка ливневой канализации.
- Ты намекаешь?..
- Это она намекает. Вот как мы от колдуний уйдем. - сквозь муть сверху пробилась луна, - Скорее. Старуха за дело взялась. Сейчас от твоего тумана ошметки останутся.
- Но крышку, как минимум, поднять надо...
Крыса меня поняла. Она шмыгнула к кустам, обратно, опять к кустам, опять к решетке... Игорь меня опередил - наклонился к кустам, пошарил и вытащил железный крюк, сделанный из толстой стальной ржавой проволоки. Я взглянул на его интеллигентную фигуру и крюк забрал.
Под решеткой оказалась лестница. Крыса пискнула. Снизу эхом раздался другой писк. Крыса повертела головкой и шмыгнула в кусты.
- Спускаемся? - спросил я Веру.
- Да-да-да! - туман рассеивался стремительно, и с ним уходило ее недолгое спокойствие.
Внизу нас ждала еще одна крыса. Но она не двинулась с места пока я не закрыл крышку!
- Темно, как... - я повернулся. Уж очень интересно мне стало, что скажет Игорь да еще в присутствии дамы, - как в банке с червями.
- А черви причем?
- Крышка нужна, чтобы не расползлись, - объяснил он.
- Какая крышка?!
- Ну, чтобы банку закрыть.
- Зачем ее закрывать?
- А то темно не будет! - засмеялась Вера. Быстро она успокаивается! Девушка чиркала зажигалкой, - Мальчики, вы меня извините, можно я закурю? Никаких сил терпеть не осталось.
При свете огонька было видно, как крыска прыгала чуть сбоку у стены. Игорь опять все понял быстрее меня. Он подошел, пошарил рукой в невысокой нише и вытащил оттуда две свечки.
- Мальчишки, наверное... - пожал плечами он. - Ну, Лариска, вперед!
- Если она - Лариска, то выходит, вы - Чебурашка и крокодил Гена, а тогда кто я?
- Рогатка у тебя есть?
- Нет.
- Значит, ты из другого мультика.
Крыска-Лариска, рыская по сторонам, бежала вперед, мы, не особенно поспешая, двигались за ней, тени от свечек дергались вокруг нас, я вспоминал наши детские с Володей подвиги, и настроение у меня было отличным: ведьмы остались позади
- Саша, - прервал мои воспоминания Игорь.
Мы шли по узкому, довольно высокому тоннелю. Впереди со свечкой следил за животинкой я, а они перестав скрывать начинающееся увлечение друг другом, взявшись за руки двигались следом.
- Что? - обернулся я.
- Я должен предупредить тебя...
Настроение мое начало портится.
- О чем?
- Да сомнительно мне как-то стало... В общем, мы, как та крыса, может, идем по заранее выстроенному лабиринту к кормушке. Или совсем не к кормушке.
- Кем выстроенному?! - сразу испугалась Вероника.
Могла бы и не спрашивать...
- Ими, Вера, ими. Уж больно все ладно получилось... Не верю я, что Ирина о тоннеле, вплотную к их собственному двору, не знает.
- Ирина? - переспросил я, - А не старуха?
- Может и старуха, хотя вряд ли. Подземелья - не ее стихия: тут не видно луны. Да и хрен редьки не слаще.
- То есть мы выйдем - и к ним прямо им в лапы?! - опять со своими страхами вмешалась Вера.
- Может. Понимаете, когда дело имеешь с семейством Громовых, и что-то происходит якобы случайно... Помните: "Случайность - это проявление и дополнение необходимости". Необходимость - это то, что обязано случиться, а обязать Громовых что-либо сделать - безнадяга. Они очень следят за своей свободой. И ни во что не ставят чужую. Даже Дмитрий Михайлович. Саша, наверное, это уже заметил. - он вздохнул. - И это еще не все.
Настроение мое продолжало нестись вниз.
- А этого мало?
- Рыжая...
- С ней-то что?!
- C ней - ничего, но у нее есть подруга. Или сестра. Или ее второе я. Или кем там они еще друг другу доводятся, не это главное. Главное, что они... что редко они ходят друг без друга. Родители Бесы, те специально дают разрядку. Громовы после почти каждого Явления, затевают что-либо совсем сумасшедшее: зимнее восхождение, весенний поход по болотам, сплав через пороги... Что-то не столько трудное, сколько опасное... Ирина однажды обмолвилась - позавидовала, что ее родители вроде бы как-то сходили в Кремль на экскурсию. Ночью. Представляешь - напролом через Кремлевскую стену... Но это они, а ты... ты к тому же, вроде бы посвящен, то есть отдан Белой, а Рыжая сегодня тебя как бы перехватила... Помнишь, "урвать у подруги парня..."
- Она же не ко мне!..
- Ты это сумеешь объяснить Белой? А главное, успеешь? - и он опять вздохнул. - И еще...
- Угрожающая смертью ведьма, сама Смерть - еще чем порадуешь? Моей фантазии уже не хватает.
- Да нет... Я просто думаю... Старуха о Явлении ничего не знает. Она возможно хочет проучить Веру, поставить на место тебя, возможно даже нахлопать по ушам мне. Но если в этом она пересечется с Белой, то уши не только у меня отвалятся. Вместе с головами. Я не хочу встречаться с ней. Уже не хочу, и еще хочу тоже.
- Что предложишь?
- Очень аккуратно выходить и сразу расставаться. Громовы меня неплохо знают - вояка из меня действительно никакой. От моего присутствия в боевой обстановке - никакого толка нет, и мое отсутствие тебе не помешает поэтому тоже. А ты будь осторожен. Очень.
- Поможет? - хмыкнул я.
- Ты меня не понял. Осторожность не означает, не переходить улицу на красный свет, а ждать грузовика на зеленый.
- Саша. - обратилась ко мне Вера.
Что-то в ее тоне заставило меня обернуться. Она смотрела на меня. Я понял о чем она попросит, одну такую я уже знаю, и не ошибся.
- Саша, а мне можно с тобой?
- Ты что?! Я же объяснил! - зашептал Игорь.
- Вот именно. Спасибо тебе. Но мне хочется взглянуть в глаза Белой. Хочется!
Точно, еще одна сумасшедшая. Ирину она до дрожи боится, от змей и крыс в визг срывается, а на смерть посмотреть "хочется"!
- Хочется - перехочется! - отрезал я. - Рыжие, Белые!... Хватит мне голову морочить! Нету ничего!
- И вон той крыски тоже? - спокойно спросил Игорь.
Крыса была. Она как раз подбежала к выхваченной светом свечи железной лестнице и засуетилась вокруг нее.
- Вот сейчас выйдем... - начал я.
- Не здесь. - попросил Игорь. - Послушайся меня. Давай пройдем дальше. Не будем "садиться в первое такси".
- Черт с тобой, поиграем в шпионов. - согласился я и обратился к крысе, - Жучка, дальше!
Крыса меня послушалась. Она перестала крутиться вокруг лестницы и побежала вперед. Побежала быстрей, чем раньше, и нам пришлось прибавить ходу.
Стало не до разговоров. Было душно, а крыса неслась все быстрей и быстрей. Пришлось перейти на бег и нам тоже.
Мы миновали несколько поворотов, нам встретилась пара развилок, но крыса уверенно держала направление, и минут через 20 мы вышли еще к одной грязной и в грязный цвет выкрашенной лестнице.
Кругом воняло. Вера задыхалась. Я злился и дальше двигаться не намеревался.
- Пришли. - объявил я.
- Туман на верху собрать сможешь? - спросил Игорь. Он был спокоен, дыхание ровное, лоб сухим.
Я заколебался.
"Ему - шпионские страсти, а мне... Да и получится ли..."
- Представь, как мы из-под земли выбираться будем... - добавил он. - Еще в милицию загремим...
- Уговорил. Попробую.
- Только постарайся, не глобально - на всю Москву, а так, метров на 5-6 в диаметре.
- Цвет тумана безразличен? - съязвил я.
- Мне идет зеленоватое, - хотела томно проговорить Вера, но томно у нее не получилось - дышала она, как лошадь, которую из сострадания пора было бы пристрелить. Но при этом девица опять достала сигарету и уже чиркала зажигалкой.
- Ты для этого столько куришь?
- Ну, ты и зануда!
- Это он волнуется. Слушай, животину отпусти. Замаялась она с нами.
Отпустить Лариску оказалось проще всего. После этого я начал нагонять туман. И ничего не получалось. Как и в первый раз, я напрягал глазные яблоки, представлял, как влажная мгла застилает окружающее нас пространство, но все впустую. Сыростью пахло. Но больше воняло помоями, плесенью и табачным дымом.
Я закрыл глаза и попробовал еще раз - показалось, так будет проще сосредоточиться, и действительно, перестали лезть в глаза влажные стены, грязные пятна на них, перестали отвлекать внимание дергающиеся тени от свечей, но тем явственнее ощущалось зловоние - короче, еще раз без толку. Еще раз - только глаза заболели.
- А ну его! - выругался я и приготовился лезть наверх.
- Нет. - остановил Игорь. - Теперь точно - нет. Эти силы провалов не прощают. Тут, как в цирке: трюк должен быть выполнен. Попробуй не в лоб. Магия - как любовь, как желание: идешь по пляжу взглянешь на девчонку в купальнике и спокойно идешь дальше. А накинет она халатик-мини, вроде бы больше прикрылась, а вот уже отвести глаз от ее ног стало труднее.
- Да причем тут девчонки и их купальники! - отмахнулся я. - Вонь такая, что... Может, магия твоя и как любовь, но любовью на помойке не занимаются!
- А амбрэ это ты убрать не можешь? Ты можешь работать с запахами?
- А с любовью? - тихо, почти про себя - для себя? - поинтересовалась Вера.
С любовью, с запахами...

...Тогда семь лет назад я протянул Томе огромную охапку ромашек, она зарылась в нее лицом и разочаровано протянула:
- Не пахнут...
Уже вечерело, мы стояли на опушке леса, в тени дуба. Недалеко укрылось в лощине озерко, но не пахло ни лесом, ни сыростью, а - солнцем и цветущим лугом. Нет, не это!
...Тогда семь лет назад Наталья протянула ко мне руку, проговорила:
- Вот смотри. - и разжала ладонь.
Она протянула руку и разжала кулак. На ладони лежала крупная ромашка. А потом опять сжала кулачок и медленно растерла ее в пыль. И у меня по ногам пошло холодом. Нет не это!
...Тогда семь лет назад я только что кинулся спасать Евсея, я только что оказался один против всей деревни. Я только что загнал себя в черную яму, Варвара только что впервые использовала девочек и вытащила меня... Рядом мужики еще вспоминали Антона, но я уже не прислушивался к их разговору, я вчувствовался в опять разлившийся вокруг меня аромат цветущего луга, в пробивавшийся сквозь него чуть будоражащий, знакомо-незнакомый запах и вглядывался в небольшое облачко тумана, сгустившееся на повороте улицы, в котором поблескивали непонятные зайчики, и пробивался то ли слабый огонек свечи, то ли свет далекого костра...

Глава 20

- Качественно... - опять проговорил Игорь. - Я тоже считаю, что женщина должна пахнуть женщиной или цветами, а не рижскими духами или табаком. Полезли?
Мы по-прежнему стояли в подземелье, по-прежнему дергалось пламя свечи, плясали тени, но вокруг нас разливался запах лета, а из решетки сверху ползли клочья тумана.
- Лезьте, я хоть чуточку передохну.
- Только с тобой. - не согласился Игорь.
- Пожалуй, после тебя. - непонятно чему, усмехнулась Вероника и оправила юбку.
Я прислонился к стене и молча приходил в себя. Получилось. Опять получилось. Но я не уловил начала магического действия. Когда кончи-
лись воспоминания, а началось колдовство? Как я перешел к нему? Что
надо будет сделать в следующий раз, чтобы избежать долгого вступления
и тяжелых, по крайней мере, забирающих много душевных сил, воспомина-
ний? Что забрало силы на этот раз - волшба или они - воспоминания?..
Я улыбнулся: я, кажется, понял, чему смеялись сестры... Неужели они
провидели, просчитали, так, сходу вычислили, дет? Или это не они - Варвара? Я так и не спросил ни одну из них - не только сестер, а и остальных, были ли они тогда рядом со мной, приходили ли они, или все это был морок еще и этой ведьмы?
Я так и не зашел к ней, не поговорил, не сказал, что простил ее, хотя мне-то и прощать ее было не за что, но ей оно было нужно - прощение, уверен в этом. Жива ли она еще? Ведь это она могла бы стать моей бабкой, если бы... если бы рядом не оказались "старые ведьмы" со своим искусом.
Ладно. Одна из тех ведем здесь.
Зубы у меня уже не клацали, коленки дрожать перестали, холодок в желудке пропал. Можно было выходить. Игорь и Вера полуобнявшись смотрели на меня. Они ждали приказа. А Вера ждала еще и приключений. Будет тебе и белка, будет и свиток. Не заложило бы только уши от свиста...
- Вперед и вверх! - сказал я и полез по лестнице.
Наверху был туман.
- Пошли? - сказала Вера, выбравшись из люка.
Я хотел поставить решетку на место, но в последний момент, как дернуло что-то, бросил ее рядом - все-таки как глушит туман звуки! - и сразу направился туда, где сквозь мглу пробивался какой-то свет. Я поторопился: очень не хотелось опять услышать от Игоря требования проводника, подсветки дороги, подсказки свыше, эшелонированной разведки
или еще чего-либо в том же роде... Обошлось. Они без слов последовали за мной.
Шли мы быстро, облако тумана, как и заказывал Игорь оказалось небольшим, стена тумана резко оборвалась, вышли мы одновременно, и одновременно оказались в самой гуще боя.
На земле валялся человек, пятеро других дрались. Точнее один бил, убивал четырех оставшихся.
Я сначала не понял, что происходит, точнее не поверил себе, не поверил, что такое возможно в нашей тепличной стране. Убийство давно уже стало чрезвычайным событием, поговорка "да не убивать же за это" стала универсальной. Гибли тогда мужчины, пожалуй, почти только на дорогах да по пьяни, а женщины - только от маньяков. Но маньяки - это не
массовая профессия. И я, к тому, чему мы стали свидетелями, готовым не был, несмотря на все предостережения Игоря.
Я не был готов к виду трупа с неестественно вывернутой, свернутой шеей, не был готов к зрелищу орудующего ножом китайца, не был готов оказаться в условиях реального боя.
В момент нашего появления, китаец как раз левой рукой заблокировал удар одного из своих противников, а правой сделал длинное круговое движение, сверкнуло лезвие, и второй его противник застыл на месте, на шее у него показалась красная полоса, и он рухнул на землю. Третий, увидев нас, тут же развернулся, схватил Веру, заслонился ею от китайца и лихорадочно принялся выковыривать пистолет из застегнутой, спрятанной под свитером кобуры.
Игорь был совсем недалеко - на расстоянии удара от бандита, тот загородившись от китайца, был перед ним раскрыт, но на Игоря словно столбняк напал, он не пытался сделать ни шага по направлению к ним, он не пытался даже убежать.
Слева уже визжала захваченная Вероника, и перекрывал мне доступ к ней остолбеневший Игорь, справа двое пытались противостоять китайцу.
Друг ли мне враг моих врагов? Враги ли мне те, кто защищаются от убийцы? Не было ли убийство, совершенное им, самозащитой?
"Эх, Володьки нет!.." - мелькнула одна единственная мысль, я ушел в "черную яму", и к дальнейшему разум мой не имел ни малейшего отношения. Я нырнул вниз мимо Игоря, перекрутившись, ногой подсек ноги уже начавшего вытаскивать пистолет бандита - что это за бандит такой с табельным оружием? - он, нелепо взмахнув всеми четырьмя конечностями, грохнулся на землю, пистолет отлетел всторону, за ним бросилась резко
оборвавшая вопль - как тумблер отключили! - Вероника, а я вскочил на ноги.
Теперь я был на ногах, этот замотал головой и на четвереньках пополз в туман, Игорь вышел из столбняка, но единственное, на что его хватило - он медленно попятился от ползущего гада. Эх, Володьку бы сюда! Китаец поймал на прием одного из своих противников - тот отлетел ему за спину - и пошел убивать оставшегося.
Много времени у него это не займет. Будь я в здравом уме, я бы сдуру еще кинулся ему на защиту, но в черной яме действиями моими управляло подсознание, а не глупый рассудок, так что я схватил Игоря за руку, заорал: "Вера!.." и бросился к дому, стоявшему торцом к нам, к видному даже в темноте входу в подвал.
Вера услышала меня, поняла и без раздумий подчинилась. Игорь, к моему облегчению, поняв, что надо делать, побежал сам тоже - тянуть его надобности не оказалось. Мы понеслись вместе. Тот, из избиваемой группы, которого отшвырнул китаец, вскочил с земли, я уже хотел отправить его обратно, но он заверещал: "Спасите меня!..", я опустил руку, он бросился следом за Игорем, а я обернулся - китаец выдергивал нож из тела врага. Как обращаются с ножом умельцы, я знал - сам многое умел, до нас было метров 10-15, я понял, что сейчас последует, но в кого метнет он свое оружие гадать не стал. Я поставил зеркало между нами! Вышло!
Вовремя. Китаец не стал расставаться с ножом - он левой рукой метнул звездочку. Звездочка без помех пролетело сквозь мое призрачное стекло. Но неожиданно для себя нарвавшись на свое собственное отражение, потеряв нас из виду, он сбился с прицела, и экзотическое оружие просквозило мимо. На мгновение он замер, посмотрел на преграду и резко прямым с концентрацией ударил по зеркалу. Оно покрылось трещинами и со звуком, словно тонюсенькая струна лопнула, осыпалось.
Он взглянул на нашу компанию - Игорь уже пытался выломать дверь - презрительно ухмыльнулся и медленно обернулся ко все еще ползущему на карачках бандиту.
- Не получается! - закричал Игорь.
- Открыть - можно! - прокричал я в ответ. Чем обосновывалась моя уверенность, гадать не стал. Я знал - можно!
- Ну, конечно! - озабоченно забормотал Игорь.
Китаец не спеша подошел к ползущему в отступающий туман, не смеющему оглянуться гаду и с наслаждением всадил нож ему между лопаток.
Взвизгнула Вероника.
Китаец выдернул нож, повернулся и с тоской посмотрел на нас.
- Никого же не было!... Тумана не было. Девчонки не было. Мальчишек не было! Что же это делается...
И тут закричал Игорь:
- Ну, конечно, можно!
И я услышал, как заскрежетала дверь: замок не был заперт. Убийца бросился к нам. Я влепил между нами несколько непараллельных зеркал, китаец затормозил, шагнул в одну сторону, в другую... Он запутался!
Я преодолевая дурноту поплелся к двери. Оттуда выскочила Вера, за ней Игорь, они подхватили меня под ручки белые и потащили. Сзади послышался звук лопнувшей струнки - один, второй...- бились мои зеркала.
Дальше я не услышал: ребята втащили меня в подвал, и с визгом прикрыли железную дверцу. Игорь тут же заклинил ее приготовленной арматуриной.
- Плотнее. - попробовал посоветовать я.
- Нельзя. Он замок накинет - как выберемся?
Вот уж действительно - боец из него никакой, но спутник качественный - я бы, например, до скончания века ломал бы не очень прочную на вид дверь, а до несокрушимого громного замка у меня бы руки так и не дошли. А он даже не запаниковал!
Тут дверь дернулась, потом загудела от удара. Китаец.
- Давай-давай... Мы поломали, теперь твоя очередь... - захихикала Вероника. Она уже чиркала зажигалкой. Мы все провоняем ее табаком...
Но как быстро она приходит в себя, восстанавливается! Не нервы, а канаты. Впрочем, Бог с ней, нужна информация.
- Ну, а теперь, дед, рассказывай, что у вас здесь за Порт Артур?
- Не знаю я, родные вы мои, спасители вы мои! - залебезил мужик. - Мы жеть шли просто...
- Врет. - оборвал его Игорь.
- Ты уверен?
- Я не могу точно определить, говорит ли человек правду, но иногда точно знаю, когда кто-то врет. Этот сейчас врет.
- Слушайте, - вмешалась Вера, - Игорь, приоткрой на минуту дверь, давай его вытолкаем. Мне китаец понравился больше. Может, он защищался?! Эти напали, он защищался и разозлился. Может, они и его девушку тоже лапать без спросу начали?! И не хотелось ему нас убивать, видно же было - а эти... Один меня... сволочь!.. а этот своих друзей бросил. И тогда пистолет сохранить можно будет. Смотрите какой он...- она поискала слова, не нашла и закончила, - классный. Маленький, надежный - как специальное оружие для женщины.
- Пистолет Макарова. Табельное оружие офицеров и милиции. Дамские - те еще меньше и элегантнее. - дал справку Игорь. - И не качественный. Никакой. Если б наш, так лучше б - Стечкина. Но он больше.
- Моя матушка говорила, что оружие женщины - кинжал. Или нож. - вмешался я, - А пистолет, добавляла она, - это оружие трусов.
- "Бог создал мужчин и женщин, больших и маленьких, но Кольт уравнял шансы!" - не согласилась со мной Вера, - Но этот, конечно, трус. - и спокойно закончила, - Игорь, открывай дверь, только не сильно, вытолкаем и закроем. Может, китаец кончит его и уйдет.
- Давай, Игорь. - поддержал ее игру я.
- Не надо! - завопил мужик. - Я скажу! Я все расскажу! Только вам жеть хужеть будет! Это жеть секретное дело!
- Обожаю чужие секреты. - с восторгом зашептала Вера.
- Этот, который там, он не китаец. - выдавил из себя мужичонка, - Он, стало быть, кореец. Мы в 50 году проводили спец-операцию, на
Дальнем Востоке по переселению одной корейской деревни. Он, верняк, оттуда. И он нам мстит.
- Не ложь. - сказал Игорь.
- Мстит за что?
- Они сопротивлялись - и многие погибли.
- Врет. Не понятно в чем, но врет.
- Слушай, мужик...
- Они погибли! Они все погибли.
- Не врет. Стой! Как все? Вся деревня?! А женщины? дети?!
- Все. Не досчитались только одного старика и одного дитятки.
Остальные, полторы сотни - все...
- Вы их всех перестреляли?!
- Да.
- Врет. - глухо сказал Игорь. - Убили, но не перестреляли... Господи, что вы с ними сделали?!
- Я не делал этого! Я стоял в оцеплении! Я никого не убивал!
- Может, не врет. - признал Игорь.
- Что с деревней?! Что вы, сволочи, сделали с жителями деревни?!
- Нам сказали, что они предатели! Что они японцам продались! А про этого ихнего, самого, что он наши мосты в войну взрывал, что он в разведку нашего Генштаба пробрался! Что он покушение на жизнь товарища Сталина готовил. Что он - самурай законспирированный! И они голыми руками против автоматов - с нами дaжеть танк был! - Они 18 наших положили! А я в оцеплении стоял! И того старика я выпустил! Он с ребеночком был. Годика два-три ему было. Я хоть и выпивши был, но на дите руки не могу поднять.
- Не врет.
- Что с остальными? - все-таки спросил я.
- Их сожгли.
Игорь молчал.
- Не может быть такого! Наши - не эсэсовцы, людей сжигать!..
Игорь молчал.
- Но зачем?!
- Не знаю я! С нами один гражданский был. Он, говорят, заставил. Он
говорил, что тот - шпион ихний - оборотень вроде. И он в любого из
деревни вселиться мог.
- Но сжигать-то зачем?!
- А зачем сжигали ведем? - глухо ответил мне Игорь. - Чтобы не вернулись. Чтобы и там, за чертой помнили, как здесь больно, и не смогли, не захотели возвращаться... Я вон и то... Еле-еле... И боль не обязательно должна быть своей, и не обязательно физической... Свою боль и перетерпеть, и заглушить можно, а когда рядом из-за тебя кричат от боли другие... Ты сегодня так и не спросил, почему старуха тогда, в 44-ом не пошла за дочерью... Не из-за того же, что переругалась с Белой - именно поэтому и не пошла. Она знала - бесполезно... Известно, что Анна в том бараке сумела развязаться, но единственное, что ей
осталось сделать... она сама убила остальных, до того, как до них добралось пламя и дым. Она может, и выбраться смогла бы, если бы захотела, но не захотела она дальше жить... Тут что-то почерки сходятся. - и он обратился к старику, - Как выглядел тот гражданский? Ты его видел?
- Один раз. Меня товарищ Аскольдов вызывал, но он в тени сховался, в углу, черный весь, ничего не разглядеть было.
- Черный... в тени.... Как бы с самураем потолковать... Где он, кстати? Что это он стучаться перестал?
- Кажется, побежал ко второму входу в подвал. Должен вот-вот войти.
- Откуда вы оба о втором входе знаете?
- Он, наверное, все заранее просмотрел, а я... Крысы этот подвал знают, и я его знаю тоже. И когда самурай войдет, я почувствую.
- А он точно убежал?
- Убедиться хочешь? Вера, зеркальце есть?
Она отозвалась не сразу. Ее тоже достала эта история, и оживление ее, интерес к приключениям поуменьшился. Я и сам тогда еще не знал, что достаточно порасспросить чуть ли не любого нашего соотечественника, чтобы нарваться на Историю. Скучные времена у нас настали только в начале 60-ых и длились еще не долго. А История наша - это кровь наша и боль. Но больше - кровь, кровь, кровь.
- Пожалуйста. - протянула пудреницу Вера.
- Посвети.
Она щелкнула зажигалкой, я соединил линию зеркал - у самурая до одного из моих зеркал руки не дошли - и поставил зеркало в зеркало.
- Смотри сам.
Туман мой почти рассеялся и видно было далеко. Я покрутил внешним призрачным стеклом. Оно послушно отразило пространство. Пусто.
- Вошел! - почуял я. - Выходим! Быстро. - тут мне в голову пришла идея. - Игорь! Закрывай эту дырку. Я - к той. Попробуй уговорить самурая не шебаршиться. Не уговоришь - дай мне сигнал в зеркало.
Самурай калитку нашу снаружи подпер, но запас хода у двери был, и мы ее открыли быстро.
Вторая - располагалась по диагонали на другой стороне дома. Самураю идти было ближе - по прямой, но в подвале было темно, как... как в банке с червями, и все было завалено разной рухлядью, а мне светила луна. Пока он пробирался к нам, рвался в дверь - я посматривал в зеркало и это дело отметил, отметил и замахавшего руками Игоря - потом бежал назад, я до второй двери добрался первым. Она была такой же хлипкой на вид и с таким же неподъемным, но уже валявшимся на земле замком. Я его просто-напросто накинул обратно на петли.
Дождавшись, когда самурай дернется - я прямо в дверь негромко сказал:
- Самурай, есть новости. Возвращайся к той двери. Переговоры будем вести там.
Он попытался что-то сказать, но я его не стал слушать. До меня как раз дошло, что оставшееся зеркало да и остатки тумана тянули из меня энергию, высасывали силы. Я побрел назад, а по пути разбирался, как же их "отпустить". Механизм оказался аналогичным с крысиным. Стало легче - словно давний рюкзак с плеч сбросил, но силы восстанавливались медленно. С каждым разом все медленнее и медленнее.
И тут я почувствовал луну. Так летом на пляже чувствуешь солнце, когда она до костей прогревает тебя. Я раскинул руки и замер. Луна теперь не казалась мне большой лампочкой - его лучи щекотали кожу, проникали глубже - в мысли, в чувства, в сердце. Хотелось не обращая внимания на осень раздеться и не обращая внимания на город побегать голым.
И силы - возвращались силы.
Когда я добрался до входа, там было все по-прежнему. Луна освещала темный параллелепипед дома - ни единого светящегося окошка. Сколько их, таких заброшенных домов по Москве! Квартирная очередь - на десятилетия, коммуналки не расселены, и вот такие, тоже десятилетиями не ремонтируемые "дома под снос".
Луна четко выделяла небольшой коридорчик спуска в подвал. Там тоже все было по-прежнему. Игорь прислушивался к звукам из-за двери, Вероника не могла наглядеться на ПМ, а дед негромко, но противно зудел:
- Отпустили бы вы меня, ребятки, а? Боюсь я его. Он жеть дьявол. Он ить наших ужеть 48 человек положил. А с Митюхой, Лехой и товарищем Аскольдовым ужеть 51 получается. За ним ить наши ужеть давно охотятся. На него, капканы какие ставили, а он тех, кто, как наживка в тех капканах был, кончал, а сам выскакивал. И охотникам тожеть доставалось.
Вы думаете, что ежеть вы его заперли, так вы его поймали? Он жеть и невидимым могет стать и сквозь стены проходить ему тожеть не впервой.
Ребят, отпустите вы меня, а?
- Не подошел? - спросил я Игоря.
- Нет.
- Странно...
- Посмотреть можешь?
- Там зеркала нет. А я втемную поставить не могу.
- Подожди, причем тут зеркало?! Этот вход ты в зеркало увидел? А второй выход?...
- Нет, конечно. Подземелья я теперь... Понял! Минуту...
Черт! Какой спутник! Зачем ему еще и драться! Он свой билет и так отработает.
Мне надо просто подключиться к крысам. Нет! Не к крысам - к самомутподвалу, к его цементным стенам, к заваленному рухлядью полу, к прогнившему дереву перекрытий, к чугунным люкам выходов на первый этаж... Вот они - один, второй... Стоп! Третий отворен! А выше?..
Выше зрение размазывалось... Выше нужно было зеркало, нужен был свет...
- Уходим! Он выбрался внутрь здания, а там я его не вижу.
- Вот... - запричитал мужичок, - Я жеть говорил! Не бросьте теперь меня, ребятишки! А?!
И опять меня удивили - теперь Вероника: она деловито сняла с предохранителя пистолет, передернула затвор и автоматическим движением подняла дуло пистолета вверх.
В каком ДОСААФе она-то с оружием обращаться научилась? Это-то не прыжки с парашютом и не автомотоспорт?!
- Без команды не стреляй! Его команды! - указал я на Игоря. - Игорь, скомандывать-то сможешь?
- Это же не драться.
- Поняла?
- Есть, командор!
Черт! Ей опять не терпелось поглядеть в очи Белой. Лучше б вместо нее здесь была Олюха! Ей-то я хоть верил, хоть знал, чего от нее когда ждать, а куда занесет эту психопатку?!
- Пошли!
Надо было бежать назад к люку. В подземельях теперь я мог уйти откого угодно. Мы почти одновременно выскочили из полуподвала и встали.
Напротив нас треугольником, перекрывая пути отхода стояли трое. Черные рясы, черные балахоны, черные богато украшенные пояса... У одного в руках кнут, другого - веревка, третий поигрывал веером.
- Вера! - крикнул Игорь.
Она отреагировала молниеносно: по два выстрела в каждую из фигур слева направо по часовой стрелке - как в армии когда-то учили меня, как кто-то обучил ее, но все понапрасну. Отмахнулся веером один, сразу оказался в другом месте другой, выставил вперед руку и презрительно стряхнул пули с ладони третий.
- Ничего себе, - потрясенно пробормотала Вера.
Стрелять по живым людям - ее не потрясло!
- Они такие жеть! - закричал мужичок, - Как тот! В корейской деревне! Его тожеть пули не брали!
- Игорь?! - во весь голос заорал я.
- Только меч! - в ответ заорал он. - Меч воина или жезл колдуна!
- Спасите меня! Я ваш! - дошло, наконец, до нашего малахольного, и он кинулся вперед. - Спасите меня! Здесь тот кореец! Сон его фамилия! Он убил товарища Аскольдова! Я ваш! Вы жеть от Глеба, а эти!..
Он не добежал. Взмахнул кнутом стоявший справа и, как леска спиннинга за блесной, так бич кнута за камнем, укрепленным на его конце, просвистел метров 15 и захлестнул шею бедного старика. Черный дернул, старик упал, потянулся руками к горлу и умер. Черный еще раз дернул. Леска сжалась, а может, втянулась в кнутовище, и в руках у него опять
был простой, почти деревенский, не очень длинный кнут.
- Ты - Люсиков? - спросил меня черный, стоявший по центру. Тот, у которого была веревка в руках.
На первый взгляд та веревка тоже была совсем обыкновенной, обыкновенного черного цвета, как и их рясы, балахоны, и их пояса, но приглядевшись я увидел, как поблескивают на ней сиреневые чешуйки, пробегают синие искорки, как разливается вокруг нее голубоватое сияние...
- Моя фамилия Сахнов. - против воли ответил я.
- Плевать мне на тебя и твою фамилию! Ты - внук Антона Люсикова?
- Да. - так же безвольно прозвучал мой ответ.
Как только я ответил, все трое взмахнули рукой, и в меня должны были с трех сторон полететь камень кнута, веер и черная веревка - нет! - тут я понял, это была не веревка, это была змея!
И конец бы мне, а потом и остальным тоже. Но в это самое мгновение разлетелось угловое окно, оттуда выскочил самурай, и три звездочки первыми полетели в трех черных. Они еще летели, а он уже выдернул из-за спины меч и пошел на правого черного.
И тут же раздался очень знакомый отчаянный визг, и слева, из-за другого угла дома выскочила Олюха! За ней тяжело топал Валентин.
Черные без труда отмахнулись от звездочек, и в следующее мгновение веревка центрального вытянувшись в линию понеслась на меня, но у меня было это мгновение, и мне его хватило. Змеей испугать меня было трудно: уроки Шурочки пошли впрок, а она семь лет тому назад, тешась передо мной, игралась даже с гадюками! Все, что возилось в земле, подчинялось ей - и теперь мне тоже! Поняв, что мне угрожает, я пришел в себя
и сумел притормозить бросок гадины. Она шлепнулась на землю, преодолевая мое сопротивление поползла ко мне, но медленно! Истошно завизжала Вероника. Мне было не до нее - в конце концов, с ней рядом был Игорь, - черный метнул новую змею, а потом еще одну...
Эти змеи тоже не долетели до меня, но упав на землю, они продолжали ползти! Извивались, корчились, но преодолевали последние метры. У меня не хватало силы удержать их. Черный словно стегал их, и они, стремясь избавиться от него, надвигались на меня. Им до меня оставалось пара мгновений. Но мгновение у меня снова было. Я оторвался от гадин, от своего черного и посмотрел, как там Олюшка?
Она держалась! Валентин хватал ртом воздух и задыхался, но не запаниковал. Валентин, кажется, понимал, что даже без воздуха минимум минута у него должна была быть, и набычившись, сгорбившись, налившись кровью, преодолевая яростное сопротивление ветра, преодолевая удушье, он шел на взмахивавшего веером черного.
Каждый взмах расписанного веера порождал невидимый шквал, каждый взмах отнимал еще порцию воздуха из легких Валентина. Валентин не дойдет - это точно, но Олюха! В ее руках сверкали ножи, и каждую новую волну она встречала ими! Черный, как сеть, накидывал на нее волну безвоздушного шквала, но она в клочья раздирала ее ножами, и поняв, что может защититься, сделала шаг по направлению к Валентину. И тогда
черный решился метнуть веер.
Я понял, чтО сейчас произойдет - я почти увидел, как веер раскроется в круг и замкнется, превратившись в подобие дисковой пилы, как диск мелькая спицами обкорнает Ольгины ножи и врежется в ее тело, а потом, даже не замедлив скорости бумерангом вернется в руки черного...
И между нами были гадюки, и сбоку - другой черный, да я и не успевал допрыгнуть до него, и у меня не было ничего в руках метнуть в него, и не устоять против него теперь моим слабеньким зеркалам, и не спрятать мне ее в тумане от его вихрей , и не было у меня сил толкнуть ее на землю, и не нужно сейчас было ей тепло очага...
- Тома, может ты?! - кажется, даже выкрикнул я.
Тома откликнулась. Ее облик загустел передо мной, она возмущенно посмотрела на стоявшую за мной, и кажется, все еще визжавшую Веронику, и кажется, опять приготовилась возмущенно высказаться по ее поводу, потом по поводу того, почему я ее не ищу? - потом... Но вдруг все поняла и вместо расспросов и попреков просто кинула мне свою розу - пурпурную розу на длинном колючем черенке.
Роза еще летела ко мне, а я уже кликнул остальных, и каждая без уговоров, просьб и разговоров кидали мне, кидали в меня своими розами.
Белой - Галина, черной - Сашенька, алой - Наталья, и две розовых - полетели от сестер - от Ален - Лены и Оли.
Мне оставалось немногое - сплести их в плеть.
Тот черный все еще отводил руку для броска, а другой уже бросал очередную гадюку, а три прежние гадюки все еще пробивались ко мне, но теперь я не был безоружен! Я никогда не тренировался с кнутами, и на изыски меня не хватало - я просто хлестнул колючей лозой сначала дальнего, потом ближнего, потом по змеям, потом...
Потом оборвался визг Вероники - по гадюкам пробежали искорки, сами гадюки рассыпались искорками и пропали. Зашатались и упали оба черных. Валентин - его не задела моя плеть - по инерции сделал еще шаг, и ощутив освобождение, без сил сел, обхватил горло руками. А я развернулся к самураю.
То, что не удалось бы моей давней ученице Олюшке, он - мастер - исполнил. У него в руках был меч, и он пробился к магу. Я не успел даже к последнему удару, к последнему выпаду, Когда я повернулся, он медленно, с видимым удовольствием вытягивал меч из еще живого тела.
И он тоже обернулся ко мне.
Самурай не опустил меч, я держал откинутой плеть роз, и тут из-за моей спины чуть выдвинулась и вмешалась Вероника.
- У меня еще два патрона. - сообщила она корейцу.
Пистолет она держала твердо и, кажется, опять была совершенно спокойна. Сейчас снова примется за пальбу, а потом опять потянется доставать сигареты и будет чиркать зажигалкой.
- Самурай, - продолжила она, - ведь ты не умеешь ловить пули руками или отбивать их мечом?!
- Стоп! - выдвинулся следом Игорь. - Хватит драк, боев, стрельбы! Хватит крови, трупов! И мы не враги. Самурай, ты же слышал об Антоне Люсикове? Вера!..
Вера заколебалась, но кореец отреагировал первым - он опустился, отключился от нас и с безразличным видом начал протирать меч рясой черного.

Глава 21

- Кто он? - толкнула меня в плечо Олюшка.
Она уже добежала до меня и уже была готова по старой доброй своей привычке вытрясать из меня мои секреты... Сама-то она как сюда попала?!.. - А они? Они настоящие колдуны?! Ты их убил? Раньше мы никого не убивали! А что это были за девушки? А что у тебя в руках? Это настоящие розы? Как пахнут! А если я до них дотронусь меня не убьет?
- Ничего себе, "маленькое приключеньеце"... - прохрипел тоже добравшийся до нас Валентин. - Значит, вы ее с 11 лет на такие вот разборки таскаете? Я думал она привирает... Какая-то дурь про кладбища!... Но уж лучше бы все это и вправду брехней было. Слушай, девчонка, а если б ты до черного добралась, то ты бы, вот ты бы смогла его
убить?! И не из пистолета издали, а впрямую, своими ножами?!
- Сомневаешься? - ласково проговорила Олюшка.
Она смотрела на него исподлобья, чуть наклонив голову. Он был ненамного выше ее, но если учесть каблуки... В общем, ей это удавалось с трудом. Ее светлые, как у брата волосы соскользнули с плеч, ее длинные, как у брата, ресницы оттеняли светлые, как у брата, глаза, и она чуть улыбнулась.
Я видел, как девчонки дурели от вот такой долгой улыбки ее брата.
Я же всего пару месяцев назад встречался с ней - когда она успела вырасти?! И вообще, помнится, когда мне было под 16 лет, то даже 17-летняя Шурка, не говоря уж про остальных из 8-ой бригады, были для меня существами из другого мира! Почему же эта 16-летняя птаха смотрит на 24-летнего Валентина, как на свою законную добычу?!
- Настоящие розы... - дотронулась и взяла в руки один из цветков моей лозы Вера, - И не убило...
Я не выдержал. Я освободил цветок и пошел к черному. Он лежал лицом вниз на грязной, мокрой земле. Я поднял розовую лозу, собрался отпустить ее, но заколебался... Почему-то не хотелось мне этого делать...
- Не хочется - не отпускай, - подтвердил мои сомнения Игорь. А самурай как-то странно улыбнулся и вложил свой меч в заплечные ножны.
Тогда я в несколько раз скрутил лозу - получился венок - и с силой одел его на голову. Олюшка охнула. Но колючки не тронули кожи. Венок казался мягким, как из полевых цветов.
Я наклонился, собрался с духом и перевернул черного. Мертв. Через всю грудь пролегала страшная рваная рана. Но еще страшнее были остановившиеся, бессмысленные глаза. Я отскочил всторону, и меня вырвало. Сзади послышался судорожный всхлип Олюшки.
Подошел Игорь, протянул платок. Подошла Вера, протянула маленькую плоскую фляжку.
- Коньяк. - объяснила она.
Я отвернулся от трупа. Олюшка спрятала лицо на груди у Валентина, и
кажется, заплакала. Он гладил ее руками по спине.
А из-за них к нам шла она.
- Игорь, - стараясь выглядеть спокойным, проговорил я. - Не оборачивайся. И лучше закрой глаза.
Он меня сразу понял, побледнел и... и начал поворачиваться... Но меня поняла и Вероника. Она прыгнула к нему, обхватила руками его голову и накрыла губами его губы. Он послушно закрыл глаза и прижался к ней. А вот она-то уж глаз не закрыла! Выглядывая из-за его спины, не отрываясь от него, она делала мне отчаянные знаки! Ну что ж, Вера свое честно заработала - я поставил зеркало.
Белая неспешно обогнула Валика, обнимающего всхлипывающую Олюшку, и чуть провела ладонью по ее плечу. Олюха отпрыгнула от Валика, развернулась в боевую позицию, и в руках у нее тут же засверкали ножи.
Блестели клинки, блестели глаза, блестели мокрые от слез щеки...
Белая залюбовалась девчонкой... а я не мог оторвать глаз от нее самой.
Теперь, когда слепящий ужас для меня не сопутствовал ей, я хоть смог рассмотреть ее и запомнить то, что увидел. Высокая, с короной светлых волос, уложенных на этот раз, в сложную прическу... Почему-то представилось, как она выдергивает пару шпилек, трясет головой, и они тяжелым каскадом падают ниже пояса... Светлые глаза, светлые брови и
темно-красные полные губы. Очень темные, очень красные... Нет, она не была красавицей, но отвести глаза от нее, встреть ее даже в толпе, было бы трудно, а здесь толпы не было. И хоть под ногами у нее была грязная мокрая мостовая, за спиной у нее - грязный заброшенный дом, все-таки даже здесь не казался неуместным ее наряд - длинное тем-
но-вишневое, облегающее, с глубоким вырезом платье, черная роза на плече, рубины, посверкивающие в ожерелье и браслетах. Может быть, потому что их освещала сумасшедшая луна?
- Лови! - сказала она, сдернула с плеча черную розу и бросила ее Олюшке.
Девочка показала класс - она успела крутануть ножами, спрятать их где-то в рукавах и обеими ладонями перехватить летящий к ней цветок.
Олюшка склонилась над розой, а Белая Леди обернулась к нам.
Игорь оторвался от губ Вероники и, как намагниченный, преодолевая сопротивление ее рук, повернулся к своей госпоже.
- Неужели я не научу тебя драться? - пробормотала она. Он поглядел ей в лицо, зашатался, схватился за плечи Вероники, и все-таки выстоял, все-таки устоял. - А впрочем, - улыбнулась она ему, - зачем оно тебе?..
И перевела взгляд на Веронику.
- И как? Что слаще - думать или драться? целоваться или стрелять? - Вероника, не отрываясь глядела на нее. Теперь пришла ее очередь - она вцепилась в Игоря, и из прокушенной губы ее показалась капелька крови... И она сумела ответить!
- Не люблю разделительный союз "или", люблю объединительный союз "и".
- Хорошо держишься, - признала Белая и улыбнулась, - так и быть, подкину тебе патронов.
Следующим на очереди был я.
- Ну, вспомнил?
- Что? - сумел я разжать губы.
- Себя. - усмехнулась Белая.
- Что? - опять не понял ее я.
- Я объясню. - ответила вместо нее старая ведьма.
Они с Ириной вышли из-за угла дома и не спеша шли к нам. Белая явно обрадовалась и пошла к ним навстречу. Не доходя пару шагов до нее, Ирина, на которой были джинсы и болоньевая куртка, склонилась в глубоком реверансе, Белая снисходительно кивнула ей и шагнула к старухе.
Они обнялись.
- У меня она не была так почтительна.
- У тебя ей было нечего терять.
- А здесь есть? Или теперь есть? Ты-то больше на меня не злишься?
- С возрастом умнеешь. - неторопливо ответила старуха. - Да и со временем притупляется боль.
- Спасибо за Антона.
- Значит, все-таки он... Почему так рано? Тоже кого-то ищет?
- Вопрос не по адресу. - она обернулась к Ирине, и Ирина выпрямилась. - Так говоришь, Володя терпеть не может блондинок? Проверим?
- Не пугай девчонку. - вступилась за правнучку престарелая колдунья.
- Такую испугаешь... За нее тебе тоже спасибо. Отдельное. Да и за тех - тоже. Еще по отдельному. И мы еще встретимся. - удовлетворенно пообещала Смерть.
- Я думаю... - хмыкнула старуха.
- Сон!
Кореец подошел к Белой, она взяла его под руку, и они пошли за дом. Он был невысоким, затянутым в черное трико, в кедах, она - на голову выше его, в туфельках на отчаянных каблуках, в роскошном вечернем туалете. Он был - смертным человеком, она... и не вымолвить. И все-таки, все-таки, все-таки!.. Не было в его движениях неловкости, не было в них двоих неравенства...
Очнулся Валентин,
- Слушайте, что здесь происходит? С кем вы все базарите? Беса, что это за дурацкие поклоны перед пустым местом? Игорь, Вера, с чего у вас зубы заклацали? - Вера не отреагировала на его вопрос, она в сумочке искала сигареты. - А ты, пигалица, ты-то что пыталась поймать?
- Я? Пигалица?! А ты?! Ты ведь даже ничего не видел! Нет? Ты ведь не видел ее?
- Кого - ее?
- Ольга! - предостерегающе проскрипела старуха, но что этому "прелестному дитю" предостережения старших товарищей?!
- Смотри!
Олюшка вытянула ладонь. На ней черным светом замерцала чуть прозрачная на лунном свету черная роза.
- Убери, непутевая!
- Что это?!...
- Ты ее ему еще понюхать дай!
И столько презрительного сарказма было в голосе старухи, что Олюшка все-таки испугалась - прикрыла цветок рукой, и роза угасла. Валентин чуть ли не со стуком захлопнул рот.
Интересно, а чем же пахнет она - роза Смерти? Как-нибудь я уговорю, обязательно уговорю Олюшку... Мне еще есть, что ей показать, чем с ней поделиться, на что у нее что выменять...
- Ирина, стой! - старуха с неожиданным для ее возраста проворством бросилась за Бесой и ухватила ее за куртку. - Куда?! За Белой?!
- Но она же теперь залучает его своими белобрысыми дурами!
- Ты не веришь сама себе?
- Я ему не верю!
- Вспомни, как легко ты в один вечер отбила его у эстонки!
- А через два дня, он опять целовался с ней!
- Он - вежливый молодой человек, и просто пристойно простился с ни в чем не виноватой девушкой. Он же тебе это объяснял.
-"Вежливость", "пристойность"! Из твоих да рученек - да такие подарочки?!
- А Наталка?! Вон - Сашка, его добровольно в гроб лечь уговаривали, а он от ее коленок глаз отодрать не мог! Не говоря уж об остальных вспотевших мужиках в той кухне, включая очень верного, но тоже, точно так же поплывшего мужа твоей предшественницы - брюнетки кстати! А Володька? Да его чуть не вырвало, когда она весной или еще зима была? помнишь? - на нем повисла! Это-то ты сама видела! Вот тебе блондинка!
- А Медленное Заклятие Любви он на ком сорвал?! На рыжей?! Может, на седой?! - вон на той выбеленной кобыле!
Она развернулась и выдернула из за пазухи уже знакомый мне платок.
- Руки!
Вероника обеими руками держала направленный на Ирину пистолет. Нераскуренная сигарета рядом с сумкой валялись земле. Ну-ну, в одних она уже сегодня пуляла. Урок не впрок. И еще, она наверное не смотрела фильм "Седьмая пуля", а то бы помнила это выражение: "Теперь мы знаем, что такое пулемет с фланга". Я потихоньку направился к замершей, притихшей, вдруг ставшей совсем неприметной, серенькой мышкой - Олюшке.
- Руки! И только пальчиком пошевели! Только ресничкой дрогни!.. Два патрона у меня еще есть!
Ирина поверила своей ненавистнице и замерла, но к ней медленно развернулась старуха.
- Ира, Вера! - вмешался Игорь. - вы совсем с ума посходили?! Беса, спрячь плат! Вера, опусти пушку! Девочки, остыньте!
- Игорь, заткнись! - в один голос откликнулись обе. Чудный получился дуэт - как в хорошей опере, даже раскладка по голосам прослушивалась - но даже это совпадение не привело их в чувство.
- И в кого ж ты, молодка, палить думаешь? - заскрипела старуха, - оба раза в нее или и мне пулю уделишь? "Осмотр, анализ, решение, действие" - так тебя в твоей КГБе учили?
- Что?! - развернулся к Вере Игорь.
- Спроси, спроси, молодец, где работает твоя подруженька, кого ты к нам в дом привел.
Тут я добрался до Олюхи - и вовремя. Я успел перехватить ее руки с зажатыми в них ножами.
- Ты куда, сопля, во взрослые дела путаешься?!
- Вера!.. - голос Игоря сорвался, и отточенным, натренированным, поставленным движением он сбил ее пистолет с линии прицела.
Бедная Вероника! Оказывается у нее по пулемету было с каждого фланга. Она отпрыгнула от Игоря, попыталась ударить его ногой в живот, но для него это был не тот уровень - он легко заблокировал удар, и она опять не успела поднять пистолета.
Тут мне стало не до наблюдений: Валентин кинулся отбивать у меня Олюху. Увертываться от его маханий, удерживая при этом девчонку было несподручно, и я только секунд через десять увидел, что и старуха борется, чуть ли не дерется с Ириной, удерживая ее от использования Шелкового Плата Сна.
И я захохотал.
Помимо пальбы - наверное, только это и могло привести их всех в чувство. Они все замерли, перестали махать руками, возиться, уворачиваться и повернулись ко мне.
- Игорь!... - смеялся я. - Так ты говоришь, что не можешь драться? Особенно с девчонками?
До них начало доходить. Смутилась даже старуха. Даже Вера перестала пытаться поднять свое оружие, оттолкнула Игоря и, всхлипывая, направилась к сумочке, к зажигалке, к сигаретам.
- Как же давно я с ней не встречалась, - заворчала старая ведьма. - чтоб вот так, как сейчас: глаза в глаза. Лет 30 уже. Уже и забыла ее... и ее повадки забыла тоже. - Беса, кажется, не унялась и решилась-таки опять попытаться что-то сотворить с платком. - Ирка, уймись! Или я не посмотрю, что ты уже большенькая и надеру тебе задницу! Как в
детстве, неделю сидеть не сможешь! А за Володьку, я тебя еще весной предупреждала: полено одно не горит, а его сумасшедшую силу силой не пересилить. Нишка ему дверь приоткрыла да свет показала. Тебе б ей спасибо сказать - не она б, так он в том унижении жить долго б не тянул. Да и тебя б с собой захватил. Вот Белая б потешилась. А так он их
обеих обошел... Я ж тебе несколько раз историю Агриппины напоминала! И мать должна была пару раз ткнуть тебе ее под нос! Было? Ну?!
- Да. 16 тетрадь. Середина XVI века, царствование Иоана Грозного.
- То-то же. Ника! - обернулась она к Веронике, - объясни дурню своему высокообразованному, где работаешь и кем.
- В аналитическом отделе внешних проблем. Я занимаюсь прогнозом развития положения на Ближнем Востоке.
Я ошибся, она не курила, она сморкалась и вытирала лицо.
На Игоря было жалко смотреть. Он не знал, куда девать глаза, что делать с руками, как поставить ноги, и верно, охотней всего - сгорел бы от стыда или провалился сквозь землю.
- Так что же вы?!...
- Тебя я знаю, ее - еще плохо. Что делать было? Гадать - выстрелит-удержится? Пуля - дура. Ну а как не промахнулась бы девчонка твоя, ну как у меня вдруг не хватило бы сил прикрыть Ирину? Я ж тебе объясняла, что такое магия. Десять раз кряду дом взглядом сожжешь, а на какой-нибудь четырнадцатый - свечку зажечь не осилишь. У Белой чувства юмора нет. Договориться с ней можно, а шутки шутить - это к Рыжей. А вот ты б пошел опять к ней, теперь за Ириной? - Игоря передернуло. - То-то же. Стоп. - старуха закряхтела. - Белая. Вот оно что... Она, проклятая. Не я тебя - она нас с Иркой подставила. Сука. Ей вишь ли загорелось глянуть, как ты дерешься... Вот и все. - Она опять закряхтела. - Ира. Иди проси у Ники прощения. И за меня тоже. Игорь, поцелуй меня, скажи, что не сердишься. Прости дуру старую.
Игорь, которому было все равно, что делать, лишь бы не глядеть в глаза Веронике, пошел к старухе, а Беса даже не шевельнулась.
- Ирка! Не зли меня. - Ирина не двигалась.
- Сладкого лишу! - Ирина не двигалась.
- Она, кажется, думает, - со своим кошмарным сарказмом опять заговорила старуха. - что у меня на нее ни кнута, ни пряника не осталось... На Володьку посмотреть хочешь?
- У него там не осталось ни одного зеркала!
- Заговорила... Полнолуние через два дня. Не заснет же он так рано!
Выйдет же хоть на пару минут на улицу под мою луну! Ника знает, где он, сможет помочь... Например, под Сашкиной защитой, прикрытием. Под его гарантию. И мы с ней поставим свое зеркало. Ее-то инициировал Володька... Но это, если ты ее упросишь... Если ты меня уломаешь, Сашку уговоришь...
Вера мрачно усмехнулась и чиркнула зажигалкой.
- Бабушка!...
- А... теперь "бабушка"!..
Больше ничего она добавить не успела. С шипением на землю вокруг нас упало семь дымных слабо светящихся столбов, дымы растаяли, и их них вышли семеро чужаков.
Что делало их чужими было непонятно. Вот сподручные Черного Глеба: и одеты были нестандартно, да и видик у каждого был еще тот, так что выглядели они достаточно экзотично, но... но по-земному! А эти...
Серебристые под подбородок трико, поверх - черные с багровой полосой, тяжелые на вид, длиннополые плащи не казались уж совсем необычными. Может быть прическа? - Черные коротко остриженные волосы двумя колышками спускались к бровям, не закрывая глаз. Или выражение глаз?
Они настолько явно дышали угрозой, что мы все действовали без колебаний - мы замкнулись в круг. Чуть растерялись только Вероника да Валентин, но Веру подтолкнул сразу оказавшийся рядом с ней Игорь, а Валика втянула за собой Олюха.
Я сдернул с головы плеть роз, Ирина тряхнула платом, а старуха, перехватила свою клюку и выпрямилась. Да не такая уж она и старая, как обычно представлялась, и не такая уж немощная, как хотела казаться...
Игорь пытался прикрыть Веронику, а она из-за его плеча выбирала цель - у нее же еще оставалось два патрона, а сумочка и еще одна сигарета опять валялись на земле. Валентин тоже пробовал запихнуть Олюшку в середину, но в ее руках уже посверкивали ножи.
- Кто из вас Льусиков? - с мягким акцентом, не скрывающего впрочем абсолютного презрения, спросил один.
Я не думал отвечать. Что следовало за ответом, я уже представлял, и отдавать преимущество первого хода, первого удара не собирался.
Но меня опередили.
- Так-так-так. - промурлыкал нежный низкий женский голосок. Из-за угла дома танцующей походкой к нам вышла роскошная брюнетка, за ней показался Сон. Он притулился к стенке, а она с нескрываемым удовлетворением осмотрела развернувшуюся перед ней мизансцену. - Какая картина! Принц королевского дома Каррены в цветах Великой Торы! Ну, да ваши дела меня не касаются - пока не касаются, еще не касаются, а вот нарушение пункта 16/2 Кодекса Заповедных планет - незаконное появление то ли данного принца, то ли данных цветов, а также пункта 16/3 - использование верхних технологий при означенном появлении - Квадратный комитет может очень заинтересовать.
- Осталле льнекол дьоране охталоне...
- Стоп-стоп-стоп. Пункт 19/5 - использование высокой речи в присутствии местных непосвященных - я не могу такому потворствовать. В конце концов, я кто - наблюдательница или кот наплакал?
- Ойче! Ты нье будешь!...
- Так, меня все-таки признали...
Чужак скрипнул зубами, стремительно подошел к ней, опустился на одно колено, склонил голову и протянул сложенные вместе ладони вперед-вверх над головой - к незнакомке. Она вложила в них свою ладонь. Он церемониально поцеловал ей пальцы. Каждый палец в отдельности. Поднялся с колен. Она не отпустила его руки. Чуть помедлила.
- Как ты безрассуден, Ирок! Вот ты передо мной. И один. И где твоя свита?
- Я ньеприкосновьеньен в процессье прьедставленья.- но до него стало доходить, что - попался.
- Процесс завершен, а ты - вот. Прецедент принцессы Илейвы.
- Эта стьерва!..
- Наша пра-прабабушка. Великая королева Илеванчане...
Она не договорила - взметнулся плащ и облепил лицо девушки, Ирок сделал заднее сальто, приземлился на ноги, отбросился в сторону, прокатился по земле, встал.
- Тьебе нье догнать мьеня, Ойче! - торжествующе воскликнул он, и
вскинул руку. Шестеро остальных через мгновение сгруппировались вокруг
него. - Замкнутая сьемерка нье по зубам дажье тьебе!
- Ты глуп, Ирок. Или я глупая. А насчет замкнутой семерки - вот это будет скандал!... Боевая группа на Заповедной планете! Квадратный комитет отыграет по полной программе. Бедный канцлер Торы, бедный канцлер Каррены! Кстати, как он там, наш дядюшка?
- Ойче! я прошу тебя, нье замьеть их. Я - был, мьеня сопровождали - мнье положена свита! И со мной была просто свита. Свита!
- Уж и не знаю... Но что не сделаешь для любимого брата... Но ты забудешь даже о существовании Льусикова. - передразнила его акцент сиятельная принцесса.
- Да. - с усилием признал он.
- И будет в том сиреневая клятва.
Он поморщился, но согласился:
- Клянусь, что больше не занимаюсь дьелом Льусикова.
Вокруг него на секунду замерцала сиреневая дымка.
- Вот ты уже и поклялся, а я тебе еще ничего не обещала.
- Ойче!.. - он был почти в истерике.
- Ладно, - засмеялась она. - здесь говорят: казнить так казнить, миловать - значит, миловать. На планете я застала тебя и еще шестерых.
- Я и пьятеро или семьеро... - попробовал поторговаться он.
- Шестеро, Ирок, шестеро. Я не замечу вашей амуниции - пожалею дядюшку, но пусть все будет прозрачно...
Он стремительно повернулся.
- Спасибо и на том, сьестричка. Почему ты здесь? Надьеешься за Луной спрятаться от нас?
- Уже спряталась. Не зли меня, братик. Удачи тебе! но не на этой планете!
- Удачи всьем нам.
- Девонька... - вмешалась в их разговор старуха, - Он же тебе задолжал... Попроси его, пусть он уберет, уберется здесь... - ведьма неопределенно махнула рукой.
- Мне он - должен. А я вам - нет.
- У тебя в долгу буду - я.
- Чего они стоят - ваши долги?
- А ты поспрошай у своих. Кстати, не передашь привет?
- Привет? Кому?
- Опреате.
- Вы?! Это вы?! Вас же сожгли! Вы живы?! Нет, потом, все потом. А сначала, - она повернулась к брату. - Ирок, чтоб никаких следов! Ты понял?
- Охота тьебе возьиться с охталонами...
- Ирок, ты меня слышал?!
Он не ответил. Дымные столбы возникли над каждым из чужаков и над каждым из трупов, раздалось шипение, дымы взвились в небо, и все исчезло. Исчезли даже темные в свете луны пятна крови.
- Мальчишка! - пробормотала ему вслед сестра. И не понять, чего больше было в ее голосе - презрения или... или любования?
- Ты напрасно отпустила его, принцесса. - осудила ее старуха. - Если он предатель твоей страны да еще и враг тебе самой... Тебе все равно придется догонять его. Да и Луна - не абсолютная защита.
- Да что вы знаете!
- Знаю, дитятко, знаю.
- Рата уже тогда была сплетницей?!
- Я помогала ей. Это я - будь проклят тот час - познакомила ее с Антоном.
- Он же тем самым спас вашу страну!
- Мне плевать на любую страну. На эту - в том числе. Моя родина - это мой род. Если бы Антон не вылез на глаза Сталину - он был бы жив. И его докторша, может быть, тоже. И точно - моя дочь. И может быть, сегодня у меня была бы не одна внучка и не одна единственная правнучка...
Она замолчала.
Я переваривал ее заявление насчет страны и молчал тоже. Валентин тоже порывался, что-то сказать на тему о верности Родине, но и ему, очевидно, лезло в голову навязшее продолжение "...партии и правительству", и он только раскрывал и закрывал рот. Игоря не волновали отвлеченные предметы, он давно уже, как только понял, что боя не будет, повернулся к Веронике и молча, просяще смотрел на нее. А она никак не могла раскурить сигарету - то не щелкала зажигалка, то гас огонек, то ломалась чертова сигарета.
- Ойче, а ты правда со звезд?! - не выдержала Олюшка.
Титулы гостьи не очень взволновали девчонку и прикинув ее возраст она решила обойтись без церемоний.
- Дитя моя, - насмешливо та ответила ей, - я скромный инженер-теплотехник, звезд с неба не ловлю и зовут меня Анастасия Викторовна Симонова.
- А-на-ста-си-я, - нараспев, непонятно почему насмешливо, произнесла старуха, - сразу видно звездных скромниц, - Рата тоже назвалась простым русским именем - Е-ка-те-ри-на.
Непонятно почему, но Анастасия смутилась.
- Сон! - старуха даже не повысила голос, но кореец отслонился от стены и пошел к нам, скажи, дорогой, как это ты так вовремя вернулся? Да еще и в такой скромной компании?
- Моя госпожа... Там, неподалеку тайник был. Моя госпожа попросила передать это вам, девушка...
Он протянул Веронике холщевый мешочек. В нем шуршало и позвякивало. Игорь протянул руки, Вероника, наконец, справилась с сигаретой, кивнула, и самурай отдал мешок ему. Игорь поспешно развязал веревку, и ему в ладонь посыпались патроны. Старуха хмыкнула, мы заулыбались, а Сон продолжил отчет:
- Госпожа указала мне на... Анастасию Викторовну - она стояла на остановке автобуса, там, неподалеку - и попросила ей передать, что здесь она может встретиться с братом. Мне было по пути с ней.
Закончив отчет, он повернулся ко мне и протянул руку:
- Меня зовут Антон. В честь твоего деда. И мой дед уверен, что в ту ночь меня с ним спас призрак Антона. Или он сам. Ты брат мне.
- Что-то холодно тут стало, - проворчала старуха. - Идемте к нам. Переговорить бы надо.
- Это вряд ли удобно, - не отрываясь взглядом от Веры, отозвался Игорь. Они... Ксения Николаевна вызвала Рыжую, и они...
- Рыжую вызвать невозможно! - оборвала его старуха и вдруг засомневалась, - Почти невозможно. Стой! Рана на боку - ее тебе Рыжая оставила?!
- Да.
- Вот оно что... История Аграфены. Помнишь? - обернулась она к Бесе.
- 22 тетрадь. Начало XVIII века. Времена Петра Великого. - отозвалась Ирина. Она хмуро поглядывала на Веронику и еле сдерживалась: сначала Володька, теперь Игорь... Кажется, она будет очень не любить блондинок.
- Охота тебе мерить историю придурками-царями. Вот Аграфена... Сашка, ты что ли тоже при явлении Рыжей присутствовал?
- Да.
- Так вот почему Белая такую бойню учинила... Ладно встречаемся у нас, м-м-м... через два дня. Приходи. Интересно будет.
- Нет. У меня свои дела.
- Еще один думает, что у меня на него управы нет.
- К вам я тоже больше не пойду. - вклинилась Вероника.
- К тебе тогда, что ли? У тебя тесно и... неуютно, - нахмурилась старуха, - А к нему пойдешь? - кивнула она на меня.
- А вы его уговорите?
- Нет. - отрезал я.
- Уговорю. - с добродушным презрением взглянула она на меня, - Я скажу тебе. Через два дня скажу. Там, у тебя, после разговора, после того, как поможешь с Володькой, скажу тебе, где сейчас, вот в этот сию-секундный момент... или нет, не в этот - в тот, который будет через два дня, - где будет тогда находиться некая девушка - Тамара... Та самая, которую кто-то звал "моя Томочка." Кстати, в Ивантеевке об этом сейчас не знают. И через два дня знать не будут тоже. Да и всю следующую неделю.
"Не люблю старух." - подумал я.

Глава 22

Домой я добрался на последнем издыхании, и хотел только одного - спать, но проявил силу воли и сначала плюхнулся в ванну. Может, я это сделал напрасно? Может, если б я лег, то разбудить меня у них не хватило бы сил? А так, спать в эту ночь мне почти не пришлось.
Первыми заявились Вера с Игорем, а буквально следом - Ирина с Соном. Оправдались и те и другие одними и теми же словами: "У тебя свет горит, и мы решили, что ты еще не спишь." Свет у меня горел. Я еще не спал.
Сон, неслышно двигаясь, обошел всю мою квартиру, заглянул в ванную, в туалет, вернулся, раскрыл окно, выглянул, чему-то удовлетворенно кивнул, закрыл окно и устроился в кресле, в уголке.
Я с некоторым удивлением посмотрел на его маневры, и он качнул головой:
- Не люблю помещений с одним выходом.
- Это я пришла к тебе. Он меня просто провожает. - вместо него объяснилась Ирина. - Но сначала... ты какой-то квелый... Луна же! почему бы тебе не подзарядиться?!
- А это надо? - я грешным делом надеялся, что гости поймут намек... Ирина поняла, сочувственно улыбнулась и... не отступила:
- Я, кажется, тоже знаю, где твоя Томочка. - сказала она и замолчала.
Я пошел к окну. Луна била прямо в стекло, я раскрыл раму и через пару-тройку минут был в норме.
- А у меня так не получается. - пожаловался Игорь, но я смотрел на Ирину.
- Я точно не знаю... Может и не она. - опять улыбнулась Ирина. - Видишь ли, недавно я встретила девушку, которая очень любит и ищет тебя. Но мало ли, кто тебя любит и почему ищет. Я на всякий случай ее проследила... Ее тоже зовут Тамарой. Фамилия Синюткина - она?
- Не знаю. - выдавил я. - Я не знаю ее фамилию.
- Ну, хоть опиши ее, свою царицу? - подняла брови Ирина.
Я не колебался.
- Царственная осанка. Рост около 175 см, очень стройная и гибкая. Очень черные волосы, чуть высоковатые скулы и чуть раскосые карие глаза - азиатчинка где-нибудь в 4 поколении. Маленький рот. Припухлые губы. В Ивантеевке была гордой, почти высокомерной. Какая сейчас - не знаю. Мы не виделись уже семь лет. Сейчас ей должно быть 23 года. Но,
кажется, выглядеть должна не старше тебя. Если не моложе.
- Высокая, высокомерная и из Ивантеевки, то есть может оказаться выкормышем Варвары - так вот откуда ее волшба... Сходится. У себя в общаге она все два женских этажа заставляет по утрам зарядкой заниматься. А на сачков напускает прыщи... и не скрывает этого. И те прыщи по неделями не сходят и никакие мази не помогают. На гадание очередь у нее расписана на семестр вперед. Гадает тоже по графику - 2-а раза в неделю. На экзаменах вытаскивает заранее выбранные билеты. На кафедре об этом знают и махнули рукой: одни - боятся, другие - любят. Красный диплом ей обеспечен. Да, учится в Бауманском училище, третий курс, факультет "П". Общежитие в Измайлово N5, комната 424. Сейчас - на картошке. Где именно, не знаю, не интересно это было мне - сам добьешь. Если хочешь - помогу. У тебя - еще два дня. Нет, две ночи, если не считать сегодняшнюю и три дня. Завтра все узнаем, послезавтра - туда, и у тебя будут целые сутки. А потом - вся жизнь. А мне только ближайшее полнолуние. Помоги мне! Я Володю уже неделю не виде-
ла, он на зеркало не отзывается. - и вдруг она чуть не заплакала. - Не могу я без него!
"Я-то что могу?" - подумал я и обернулся к Веронике.
- Помоги мне с Игорем. - не спеша загасила сигарету она, закусила губу и подняла свои прозрачные глаза на Ирину. - Что мне делать? Ты его знаешь. Что ему нужно?
- Правда. - Ирина подавила слезы и добавила. - Расскажи ему все.
- И тогда?
- И тогда - что вам ваш Бог даст, что тебе Белая позволит, что Рыжая наворожит.
- Боюсь я! И в Бога не верую. И вашим... госпожам... доверия у меня тоже мало. - покачала головой Вера. - А без этого нельзя?
- Нельзя. - ответил Игорь.- А ложь я почую. От тебя - точно.
Она загнано посмотрела на меня, но я не отвел глаз. "Это твой выбор, девочка." Вера почему-то покосилась на Сона, опять закурила, но все-таки решилась. Она повернулась к Ирине:
- Тебе самой придется помолиться, что помогли мне твои подруги. Ладно, мы же, в конце концов, тоже пришли сюда за этим. Я попробую объяснить, как я оказалась в КГБ.
История была очень простой. При поступлении в институт она набрала полупроходной бал. Ее вызвали в первый отдел института и предложили помочь Органам. Были слова о верности родине, о происках империалистов, о ее долге комсомолки, и прозаическое обещание помочь с общежитием и стипендией, а в последствии и с распределением.
Возвращаться домой несолоно хлебавши в какой-то, не помню какой, Урюпинск не хотелось, а хотелось учиться в знаменитом ВУЗе, жить в Москве, жить одной - без мамы и надоевшего отчима. Она согласилась.
Рассказывала она все сухо, почти спокойно, не глядя на Игоря, и Игорь старался не проявлять эмоций, но вдруг попросил у нее сигарету и тоже закурил. Ирина, казалось, тоже не слушала - она сидела у окна, но вдруг раскрыла его настежь, отбросила шторы, никого не спрашивая выключила свет, и комнату залила луна.
Происками империалистов в гуманитарном ВУЗе Вероники не пахло, писать ежемесячные отчеты было противно, но она утешала себя тем, что если не она, то отчеты все равно писал бы кто-нибудь другой, а она любит своих друзей и лишнего не напишет. И не писала. Но друзья ее про все как-то узнали, и друзей не стало.
- Мы тоже про всех таких уже знаем. - откомментировала Ирина. - Наш замдекана, совершенно по забывчивости, оставил их список у себя на столе во время перерыва, перед собранием старост групп, и тут его ненадолго вызвали... В нашей группе - Петюня. Но он об этом раньше, еще на первом курсе с Валентином поделился. Просил, чтоб в его присутствии даже с анекдотами были полегче. У него друзья остались.
- И довольно болтливые. - заметил из тени Сон.
Ирина медленно обернулась, но Сон не отреагировал. "Только жезл колдуна или меч воина..." - вспомнилось мне. Ирина это тоже, кажется, вспомнила.
Вероника не дождавшись представления продолжила.
После института она попросилась на работу в Контору. Поняла, что теперь от нее нигде не отстанут, и решила, что уж тогда лучше быть не "тайным". С ее образованием, ее отличным дипломом, ее дипломной работой - анализ вложений нефтедолларов арабских стран - ее взяли в аналитический отдел по Ближнему Востоку. Взяли - перекладывать бумажки с места на место, но она отличилась.
Базируясь практически только на открытой информации и болтовне в курилке, она разработала прогноз развития дел - предугадала октябрьскую войну 73 года. Ошибки - война началась на месяц позже, и длилась на 2 дня меньше - искупались точностью других деталей. Например, она предугадала и то, что арабы начнут первыми, и карту их первоначальных успехов, и захват с помощью блестящего фокуса спецслужб израильтян переправы через Суэцкий канал, и даже то, что переговоры о мире начнутся на 100-ом км шоссе Суэц-Каир. И практически всю конечную линию фронта. И главное - резкое повышение цены на нефть.
Свой анализ она передала начальнику отдела, тому сперва было лень читать девичью ахинею, он отложил его в сейф, потом стало очень некогда, а потом... его сняли. Ей дали квартиру, отдельный кабинет и доступ к серьезной информации, к серьезной работе.
- Все. - закончила она.
- Значит, ты все-таки была сексотом... - вздохнул Игорь.
Она не ответила. Она смяла в руках потухшую сигарету, уронила ее ковер, достала новую и опять закурила.
- Извини, - с видимым усилием прервал паузу Игорь. - я не знаю, смогу ли. От меня это почти не зависит. Извини.
- Ирина, ну, сделай что-нибудь! - повернулась Вера к Бесе.
- Я уже сделала. Я вызвала отца.
- При чем тут он? И там же... у них... Мы же говорили... Не до нас им.
- А он, как и ты, тоже - никак не может решить, что слаще: думать или драться, целоваться или стрелять. Придет.
- Опять разговоры говорить.... - пробормотал Игорь. - Я, пожалуй, пойду.
Он оторвался от подоконника и не глядя ни на кого пошел к выходу.
- Саша, - не обращая на него внимания, обернулась ко мне Ирина. - У тебя много кофе? А чашек? А красивая посуда у тебя есть?
Тоном она выделила слово "красивая". Игорь притормозил.
- Дмитрий Михайлович пьет кофе литрами сразу из многих красивых кофейных чашечек? - улыбнулся я. - Не заметил. Или это он только в гостях? Или гостей ожидается больше?
- Я позвала только папу,
Теперь она выделила слово "я". Игорю уходить совсем расхотелось, он медленно тянул на себя дверь и искал предлог остаться. Я помог ему:
- В спальне - гитара...
Он раскрыл дверь и пошел за инструментом. И раздался звонок.
- Не рановато для... - Сон чуть помедлил - для Дмитрия Михайловича?
- Это не он. - равнодушно ответила Ирина.
Я направился открывать. Сон встал, молча двинулся следом и у двери указал мне на глазок. Но это был Сергей Семенович - отец Володьки, отец Олюхи. От предыдущих хозяев мне достались засовы, защелки, цепочки, замки. Я большинством из них никогда не пользовался, но сейчас оказалось, что задействовано было все. Сон извиняюще улыбнулся и пока я отпирал, сдвигал, сбрасывал - ретировался в комнату.
- Я не вовремя? У тебя гости?
- Гости. Но вы очень вовремя. Идемте на кухню. К тому же надо приготовить кофе.
На кухне курила Вероника. Увидела нас, кивнула С.С. и, как лунатик, пошла в другую комнату, роняя по ходу на паркет пепел.
- Кажется сегодня ЧП не только у меня. - глядя ей вслед сказал он. Потом внимательно посмотрел на меня. - Поделишься? У меня такое ощущение, что ты - только из боя.
- Да. Я час назад убил двух человек. - с облегчением признался я. - Мы были у Громовых, а потом...
Потом я коротко доложил ему, что было потом.
- Ты веришь, что это была Смерть? - в его вопросе не было недоверия или насмешки. Он просто хотел знать мое мнение.
- А что мне остается?
- А гипноз? И тогда и сейчас рядом с тобой была целая толпа ведьм?
- Вам легко проверить. Черная роза-то у Олюшки. Попросите показать, когда рядом не будет ни одной из них. Хотя это может быть опасно. Старуха очень и очень на это намекала.
- А для самой Олюшки? Что она вообще такое - ее роза?
- Это к ним, к ведьмам. К Ирине, например. У меня никакой информации нет.
- Ладно. Тогда другое. - он перевел дыхание. - Кто такой Валентин? - опять сглотнул воздух. - Оля пришла домой сама не своя. С матерью говорить отказалась, со мной отказалась. Сказала только, что была с тобой. И мать послала к тебе. Но... Если Оля была после боя с парнем, с которым уже при всех обнималась...- он опять тяжело вздохнул. - Значит, мать не ошиблась. Кто он?
Похоже, все чудеса, ниндзи, инопланетные принцессы, даже явление самой Смерти для него значили меньше одного объятия его родной, не совсем совершеннолетней дочери с чужим взрослым парнем.
- Это тоже лучше не ко мне. К Ирине: он ее однокурсник. - ответил я. - Да и она здесь.
С.С. не говоря ни слова повернулся к двери.
Реверанс, которым встретила его Ирина, был не менее глубок того - перед Белой Дамой.
- Ну, что ты, девочка, ты же мне сына спасла. - обняв за плечи, поднял ее он. - А теперь скажи, что с моей дочерью?
- Она выросла. - после чуть заметной паузы ответила Беса.
- И что нам теперь делать посоветуешь?
- У вас же есть уже взрослый сын. Неужели вы еще не знаете? - С.С. не отвечал, а все также напряженно смотрел на нее, и она продолжила. - Стандартные правила в нашей семье в отношении выросшей девочки сформулированы в тетради моей бабушки - Анны Александровны: забыть, что существует слово "нельзя", чаще говорить "мы любим тебя" и молиться своему Богу о ее счастье.
- А если мы неверующие? - грустно улыбнулся C.C., но сразу опять помрачнел. - С Валентином познакомила ее ты?
- Да. - выдавила из себя Ирина.
- Помимо знакомства в отношении их ты что-нибудь предпринимала?
- Нет. - с облегчением ответила она. - Ни я, никто другой из нас.
- Почему? - продолжил задавать невежливые вопросы С.С.
- Папа запретил. - опять еле выдавила Ирина.
- И вы его слушаетесь, когда он вам, таким взрослым девочкам говорит "нельзя"?
- Мы ему верим.
- Ладно. Кто он такой - Валентин?
- 22 года. Армию закончил сержантом. Прямой, честный, смелый. Полное отсутствие хитрости - для воина это, наверное, плохо. На мой взгляд ему также не хватает лоска, блеска - вон, посмотрите, Игорь или... или Володя...- и не удержалась, добавила, - И он верит мне.
Торговаться впрямую она не решилась, но, чтоб не намекнуть - опять не удержалась...
- Что с ними будет?
- Я еще в июне глянула, - пожала плечами Ирина. - Следующим летом она выйдет за него замуж и... Еще через 15 лет я их видела на баррикадах. И его, и ее - вместе. Я не понимаю, как в нашей стране могут появиться баррикады, но 15 лет вместе я им почти гарантирую.
- Почти?
- У нас считается, что прогноз сбывается на 100% при условии, что о нем никто не знает. Включая прогнозиста. Прогнозы не учитывают обстоятельств, возникающих при ознакомлении людей с ним самим. Чтобы учесть их, надо делать новый прогноз и т.д. Например, вы можете, завтра же увести свою дочь куда-нибудь к тетке в Саратов. И она следующим летом выйдет замуж за другого. Что выйдет - почти не сомневаюсь. И может
быть, будет не менее счастлива. Ей сейчас - кто рядом, не очень важно. Правда, сама она так, конечно, не считает. Так что может быть счастлива тоже не менее 15 лет. Хоть и не с Валентином. И без баррикад. И никогда не простит вас.
С.С. получил, что просил. Он не обиделся. Ему плевать на политес, когда нужна информация. Информация поступила. Варианты он обсудит с женой, а решение примет сам. И жена согласится с ним. Она уже убедилась - так лучше.
Тема была закрыта, но вопросы остались:
- А на себя ты не... "глядела"?
- На себя - страшно. И нельзя. Считается, что при этом постулируется худшая из вероятностей. Мама на меня глянула еще прошлой осенью. В присутствии Володи. Он видел. Мы встретимся! Встретимся! И у меня еще не будет при этом седых волос, я еще буду молодо выглядеть! Мы встретимся!
И опять раздался звонок. Я тронул ее за рукав, но она отмахнулась:
- Нет, не отец! Неужели сам посмотреть не можешь?! Это же твой дом! Поставь зеркало! Полнолуние же!
- А ну-ка, Саша, продемонстрируй. - заинтересовался С.С. - А то я никак поверить не могу во всю вашу чертовщину.
Я продемонстрировал. В своем доме, в своем подъезде, который я знал до последней трещинки, это оказалось действительно легче.
У моей двери стоял седой, суховатый мужчина. Жесткий ежик седых волос, жесткая полоска седых усов. Ему было явно за 50, но что-то не позволяло назвать его стариком. Что? Одежда? Осанка? Взгляд?
- Виктор Никанорович!... - воскликнул Игорь и бросился к двери.
- Точно. - пробормотала Ирина. - Бабуля кликнула сбор. Не уходите, Сергей Семенович, - остановила она засобиравшегося - я сам себе улыбнулся - свекра. - Вам будет интересно...
Я двинулся следом, к выходу и не напрасно. Игорь без меня не справился бы. Не знаю, когда Сон успел, но все запоры опять были в боевом состоянии.
- Игорь? - чуть обозначил удивление новый гость и обратился ко мне. - А вы, конечно - Люсиков? Не так... вы внук Антона Люсикова?
- Знаете, вы не первый, кто сегодня меня об этом спрашивает, и каждый раз это кончалось, - я чуть запнулся, - неприятностями для спрашивающих. Вы не боитесь, Виктор Никанорович?
- Вы меня знаете?
Я едва удержался. Захотелось сделать сразу очень многое - захлопнуть дверь, кликнуть на помощь Сона, броситься за пистолетом к Веронике - у нее же наверняка опять полная обойма - попробовать сплести плеть роз, но я удержался, я только отступил назад на шаг. А Игорь сделал шаг вперед и прикрыл меня.
- Это я вас назвал. - почти прошептал он. - Забылся.
Я опомнился. Такие люди о нападении не предупреждают. Они убивают без слов. А это было лишь уроком вежливости. И я принял его.
- Извините мне мою дерзость.
- Учтивость красит юношей. - принял мои извинения он. - Вы очень похожи на деда. И, кажется, не только внешне - тот тоже был способен подумать и извиниться перед старшими, а не только кулаками размахивать или из пистолета во все стороны палить. - и обратился к Игорю, - Графиня уже здесь?
- Нет. - вздохнул с облегчением: пронесло, Игорь.
- А что с тобой? - голос его был по-прежнему холоден, но Игорь уже не обращал внимания на такие мелочи, он только мельком взглянул на меня и выдохнул:
- Катастрофа!
Я повернулся и пошел в комнату. Они вошли минут через 10.

Глава 23

- Ну, показывай свою Мату Хари... - начал Виктор Никанорович и запнулся, - Игорь!..
- Извините, - смутился Игорь, - я забыл сказать, что здесь все.
- Забыл... забылся... Впрочем, я сам просил без мелочей и о главном. Однако, закружили же вы ему голову, Вероника, если даже Ирушка оказалась среди "мелочей".
Он с веселым изумлением оглядел нашу компанию и уронив голову, щелкнул каблуками:
- Виктор Никанорович, штабс-капитан Русской добровольческой армии.
Затем выпрямился и сделал шаг к Веронике.
Она замешкалась, но повторить реверанс Ирины, хотя на ней-то была юбка, а не джинсы, не решилась - просто протянула руку. Штабс-капитан поднял ее ладонь к губам, и с отчетливо проявленным удовольствием поцеловал ее.
- А там у вас что? - с удивлением показал он на сумочку, которую нечаянно - нечаянно? - задел.
Вероника достала пистолет.
- Та-ак, - протянул он. - Что и следовало ожидать. Я тебя Игорь еще в запрошлом году предупреждал: уходишь от Рыжей - готовься к общению с Белой.
- Я готовился...
- Кроссы с Ирушкой, что ли гонял? Конечно, побегать тебе придется... - рассмеялся он. - Все вокруг твоей подружки - ее игры. Узнаю. - Он повернулся к Ирине. - У тебя достойная соперница, внучка.
- Я ей не соперница, - отказалась Вера.
- Она мне не соперница! - огрызнулась Беса, - И я вам не внучка!
- Может быть.
- Не может быть, а точно.
- Может быть и точно, - не удержался поддразнить девушку В.Н. - Но неужели это повод не обнять старого друга.
Он в улыбке чуть изогнул губы, чуть прищурил глаза и вдруг полыхнул таким нестерпимым обаянием! Черт побери - ему же, бывшему белогвардейцу, должно быть не 50, а за все 70!
Ирина настороженно подошла и поцеловала старика. А он, поцеловав ее, развернул, подтолкнул обратно к креслу и не удержался - хлопнул ее по заднице.
- Виктор Никанорович! - зарычала Беса.
- Ах, внучка! - в лицо засмеялся ей штабс-капитан,- какая ты серьезная! Меньше бы путалась с Белой, глядишь и не пришлось бы сейчас торговаться с соперницей.
- Да не соперница она мне! Володя не любит блондинок!
- Это тебя он убедил? С его стороны - предусмотрительно.... И все-таки чертовски приятно, когда юные леди воспринимают тебя еще вполне серьезно... А теперь... Вы, молодой человек, - пальцем указал он на Сона. - Вы сохранили меч?
Сон сидел в другом конце, в моем любимом теневом кресле, но тут, как пружину спустили - через мгновение он стоял перед стариком и только там опомнился.
-"Сначала действуй - думать потом будем"... Хорош... Точно не хуже отца. Значит, ты все-таки выжил. И, наверное, поэтому погиб он. Спасая сына, отвлекая внимание на себя. Так?
- Почти. Только отец спасал маму. А, дед говорил, что спасти ее шансов не было. Но отец не подсчитывал шансы - он действовал.
Сон замолчал. Он стоял в двух шагах от В.Н. и ждал объяснений.
Я - Бахин Виктор Никанорович, - Сон молчал. - не знаешь... А про барона фон Бахена слышал?
- Вы!..
Виктор Никанорович перехватил Сона. Он, кажется, собирался встать на колени.
- Нашелся! Наконец-то. - обнял он Сона, - Мы тебя уже 20 лет по всем градам и весям ищем. Я себе простить не мог, что ни одной вещички Сона не приберег. Ведьмы тогда бы тебя из-под земли вынюхали. Но Сон был так осторожен! Да и ты - весь в отца, как - вон Саша - в деда. Не верил я, что ты погиб! Сон не мог не спасти сына! Так ты сохранил меч?
- Да. - ответил Сон.
- Хорошо, а то в России еще сохранились драконы.
- Теперь - знаю.
Но В.Н. уже отворачивался от него. Он подошел к Сергею Семеновичу и протянул ему руку.
- ВиктОр фон Бахен. Я в курсе вашей ситуации. Поздравляю вас. Вы воспитали настоящего воина. В одиночку выстоять против трех ведем!.. Мы когда-то вдвоем против двоих едва устояли... Едва-едва они не скормили нас своим "светлым госпожам".
- А мне они рассказывали, что спасли вас. - негромко, не обращаясь ни к кому проговорил Игорь.
- Спасли! Я тоже так долго думал. Почти месяц. Николай так тот не думал ни минуты. Он вообще думать не мастер был. Ну, посмотри сам. Они довели нас до животного состояния, замазали нас по уши в крови и с оружием в руках поставили друг против друга, а потом какими-то там словами якобы пытались нас остановить. Спасли нас!.. Нас остановили не
они... Если бы началась стрельба уцелевших бы не осталось. Даже Николай на себя последней пули бы не пожалел, а стрелять бы мы точно начали с них. Нас остановили не они и не чьи-то слова.
Вот я, к примеру, почувствовал вдруг себя, как в опере. Ария Ленского в ушах чуть не зазвучала. Шутом гороховым я себя почувствовал. И шваркнул пистолет в пыль. Николай тоже выматерился, размахнулся, одумался, сунул револьвер в кобуру - с третьей попытки попал. Аннушка к нему бросилась - он ее отшвырнул и ушел коня себе из бандитских подбирать. Я двинул следом. Только взгляд графини перехватил. Она, сволочь, любовалась мной...
Кто бы тогда подумать мог, что вот она - вершина моей жизни, счастье мое незнаемое, незабываемое...
А Николай только одно спросил:
"- А там, кто такие были? Чёй-то не припомню я их.
"- Кто?
"- Ну те, в тени, у плетня двое - девицы две обнявшись стояли, по виду барышня и девка - тоже сивая и гнедая. - и он скрипнул зубами, - Еще две кобылицы!
Память у меня фотографическая. Я восстановил "в очах моей души" картинку и увидел их тоже. Два обнявшихся силуэта. Щека к щеке. Рыжая и блондинка.
Ведьмы им роскошную жертву приготовили. Но не нужны нашим богиням жертвы - они предпочитают живых игроков. Теперь вот внучка играет. Или играют внучкой. - и он обернулся к ней, - У тебя что? ни единой его вещички не осталось?!
- Я их все связала в узел и в Москву-реку выбросила. В тот же день, как узнала, что он сбежал от меня. Предал!
- Через его сестру его кепку потом какую старую достать не могла?
- Я почитал литературку популярную, - вмешался Володин отец. - и мы в тот же день сразу после его отъезда сожгли все его вещи. Посуду перетерли, полы перемыли, пыль вытерли. А остальное - фотографии, документы я у друзей, в конторе, в сейфе закрыл.
- Так, - он язвительно улыбнулся Ирине. (Кто у кого перенял эту манеру он у старухи или она - у него?), - а, прошу прощения за интимную подробность, простыню вашу первую тебе тоже в речку выбросить позволили?
- Ч-черт! - выругалась Ирина и двинулась к выходу.
- Стой, внученька! - так же язвительно продолжил он. - вспомни, красавица, а матушка твоя, разве не нашла она еще повода торжественно пообещать не раскрывать местонахождения суженого твоего?!
- Ч-черт! - опять выругалась Ирина и опустилась, где стояла, опустилась на ковер. - Ч-черт! - стукнула она кулаками по полу.
- Играй, внученька, играй. Вот только обеих не переиграешь. Одну, Рыжую ли, Белую - можно. Обеих - нет! Разве тебя не предостерегали?
Помнишь Агриппину?! А про Антона разве тебе не напоминали?
- Напоминали! - почти выкрикнула она. - Все одно и тоже! Агриппина, Антон! Недавно бабка, теперь вы! Напоминали! Мама всю весну сказки про Антона рассказывала. Как он с докторшей на тот свет ходил, как он Рыжую ромашками засыпал. Саша, ты знаешь, что она - Рыжая - твои ромашки с теми, Антоновыми заплела?.. Рассказывала, как Антон любовь с марсианской принцессой закрутил, как вы втроем войну мировую выиграли. Мировые войны в одиночку не выигрывают! Не верила я в марсианок! Сказки они и есть сказки! А теперь - даже марсианка! И...
- Стоп. - остановил ее В.Н. - насчет марсианки, пожалуйста, поподробнее. Игорь? - он мельком посмотрел на окаменевшего, абсолютно растерянного, никого не слушающего, не понимающего, что ему делать, Игоря, - Так... Марсианки у нас тоже нынче в мелочах. Ирина, что за марсианка?!.. Что?!
Для него марсианки мелочью не были.
И тут опять зазвонил звонок. "Бог мой, - подумал я, - неужели опять все замки открывать придется?!" - и взглянул на Сона. Он извиняюще улыбнулся и вопрошающе поднял руку.
Я поставил зеркало.
- Папа. - с надеждой произнесла Ирина.
- Графиня. - улыбнулся Виктор фон Бахен.
- Принцесса. - хмыкнула Вера.
Да, за дверью стояли Д.М., старуха и ее светлость? их сиятельство? Как обращаются к принцессам крови? В общем Анастасия. Или Ойче.
- Тебе она не нравится? - удивился я.
- Такие груди... - сморщила губки Вера, - это же почти уродство!
- Можно и без почти. - присоединилась к ней Ирина. - А бедра?!
- Ага, ее задницы на нас двоих хватит. И глазищи! Вытаращены, как у совы!
Мы переглянулись с Соном, с Игорем. Тут же в нашу перестрелку вклинился барон... А если он и ровесник старухи, то сохранился лучше! Мы поняли друг друга, поняли девушек и не признали их правоты.
Я пошел разбирать засовы. Надо же! блондинка и брюнетка, наконец, согласились друг с другом. Правда, пока только насчет рыжей.
Ну, это я для красного словца: Анастасия не рыжая - темнее. Отчаянно распахнутые глаза, вызывающая грудь, крутые бедра, неширокие плечи, груда, грива волос, невысокий рост - нет, это не европейская красота, не голливудские стандарты. Такими должны были быть апсары, которые кружили голову в Индии даже аскетам и праведникам - вот уж чья-то
смертушка. Не моя, правда, и не Игоря. Сон? Он бы с ней справился, но ему в очи смотрит Белая, что ему чужеземные принцессы! Хороша Маша да не наша.
- Барон, разрешите вас поздравить. - не здороваясь, оповестила старуха. - Принцесса Ойче прибыла снимать русский экстрстед!
- Дожили! - выдохнул барон. - Все-таки дожили! Я не верил, Катерина смеялась, но мы дожили!
- Еще нет. Но теперь доживем. Мне сегодня Белая на что-то нехорошее намекала, но я ее уговорю, умолю, заставлю. Доживем. Анастасия особенно не торопится, ей дали двойную дюжину лет, то есть до 96 года, но у нас свой счет. Все будет раньше, будет, как редсказано: 1208+777 это 1985 год! И потом 92-ой. К этому времени мы соберем команду. Анастасия мне пока не верит, но ее посланник будет из них!
- Зашевелились-таки Заповедные. Вот почему Белая большую вербовку начала - ее годы на подходе.
- Не только Заповедные и не одна Белая - Антона вернули.
- Графиня! - Виктор Никанорович показал, что он прерывает деловую часть, шагнул к старухе, и та преобразилась.
Она выпрямила стан, развернула плечи, распахнула ресницы... Да... Теперь я поверил, что из-за нее когда-то могли сходить с ума. "Графиня!" Теперь для меня это не будет звучать нелепо.
Штабс-капитан поднял обе ее руки, развернул их и поцеловал высохшие ладошки.
- Мой дорогой барон... - чуть дрогнул голос у старухи.
Барон отнял ладони от губ, требовательно обернулся, но его вмешательства не потребовалось: Сон и Игорь уже подносили кресло. Старуха села. У меня очень удобное кресло. В нем так приятно развалиться, расслабиться. Оно достаточно большое - в нем и вдвоем тоже можно уместиться. И тоже расслабиться...
Старуха села на него, как на трон.
Ойче окинула взглядом комнату, вопросительно взглянула на меня, я чуть развел руками и глазами указал на сидящую на ковре Ирину. Ойче пожала плечами и села на пол рядом с ней. Странно села - не по-русски: не подобрала ноги всторону и не скрестила их, а раздвинув назад-всторону, села между ними и безучастно откинулась к стене. Вот на таких мелочах и попадаются шпионы.
И поднялась Ирина.
- Папа, - очень спокойно спросила она отца. - скажи мне, пожалуйста, как так получилось, что я забыла о существовании нашей первой с Володей простыни? И что никто не напомнил мне о ней? И ты тоже.
- Виктор Никанорович, - это вы, конечно?..
- Я. - хищно улыбнулся тот. - Так думаю, что пора уже.
- Никак не могу понять, - проворчала старуха, - Почему ты никак не можешь простить Мите, то что он 20 с лишком лет тому назад обошел меня? Ты-то тут при чем?
- Чего ж тут сложного, - ответил ей Д.М. - Я увез Ксюшу, а вот с уважаемым бароном фон Бахен никто из вас - двух красавиц не поехал. Конечно, может быть из-за того, что вы двое никак не могли выбрать из них двоих кого-то одного, а может и потому, что они, в частности он, никак не мог оставить без внимания никого из вас...
- Папа! - прервала ученые рассуждения Ирина.
- Ментальный блок поставила мама. - ответил ей он, - По моей просьбе. После того, как не дала мне сжечь вашу простынку. А потом это дело одобрила...
- Я одобрила. - неспешно вмешалась старуха. - Когда обнаружила. Не сразу, конечно. Нет, обнаружила, конечно, сразу, как приехала. Потому что я о ней не забывала. Потому что для таких случаев ее и берегут.
- Но почему?!
- Да все потому же. Я о том тебе уже неделю толкую.
- Володю надо было от тебя спасать. - спокойно ответил ее отец.
- Тебя, тебя надо было спасать от Володи! - опять вмешалась бабка. - И не только тогда, а и сейчас, и долго еще потом. Вам видеться еще лет пять нельзя будет. А лучше 10. Пока Рыжая с Белой не угомоняться, а им торопиться некуда.
- Но ты же сама говорила, что они!..
- Да. Они. Пока вы врозь. А встретитесь... Он же не Игорь, он - воин. А ты сама видела, как Белая даже Игоря до драки довела. И ты не забыла, на кого твой Володька выучился? Математик он! И вот уже четыре месяца беспрерывно думает о тебе. Он всю твою игру уже высчитал. Вы сейчас - две пружины пересжатые, И с чего не начнете встречу свою -
с пощечин или поцелуев - процентов на 90%, что кончите смертью. Или он тебя задушит, или ты его зарежешь. А мы с Ксеньей вмешаемся - вы и нас не пожалеете.
Нет. Когда я приехала и простыни не нашла, то Митю тоже немного попридушить хотела да Ксенья вступилась, - Д.М. несколько нервно улыбнулся. - у меня сутки на раздумье выпросила. За сутки я и раздумала. Вообще-то странно это: Митенька по совести поступает, и оказывается - правильно.
- Ничего странного - если по совести. - проговорила Анастасия. Она сидела в той же неудобной позе, откинув голову к стене. Графиня заинтересованно посмотрела на нее, и принцесса равнодушно объяснилась. - Совесть - это и есть способность интуитивного выбора наиболее рационального поведения в запутанных этических ситуациях. На диких планетах феномен довольно распространенный. С возрастом цивилизации встречается все реже, и чем дальше, тем соответственно больше ценится. Наша семья потеряла этот дар 350 лет назад - при великой королеве Иливанчане.
- Странно. - повторила старуха. - Даже ценится... Учтем опыт цивилизаций на будущее. - она не добавило, но было видно, что оговорку про утерянную совесть она забывать не собирается тоже. - Ладно Ирина. Хочешь искать Володьку - ищи. Но ты его не найдешь. Он сам вернется, когда поймет, что с тобой без смертоубийства совладать сможет. А это
будет нескоро. Помнишь?

"И будет три по семь - бессилье, боль, разлука,
И рухнет три по семь - всесилье, злоба, власть"

777 лет на исходе! 777 лет всесильной власти! И пошли другие три по семь - одиночества и разлуки. И они переломят хребет Империи.
- Подожди! Я не проживу 777 лет! Или как? 7*3=21 год?! До 40?! До 42 лет?! Я же старухой буду!
- Сашка, - обернулась старуха ко мне. - Когда ты со своей Томкой увидеться собираешься?
- Завтра.
- А когда виделся до того?
Я сглотнул.
- Семь лет назад.
- Ну, поняла?
- Нет!
- Я все забываю, что ты-то не математик, и сейчас тем более, считарь из тебя никудышный. Наверняка семь лет тебе ждать его. Вторые семь лет.
Ирина промолчала. Очевидно усваивала разницу между семью и 21 годом.
- А третьи? - поднял голос Игорь.
- Откуда ж мне знать. Может, ты с Вероникой расстанешься. А может, ваша дочь, - она кивнула на Сергея Семеновича. - с Валентином, если вы сейчас дочь от нас увезете. Из нашего круга кто-нибудь будет, из нашего.
- Ну что, Игорек, - улыбнулся Виктор Никанорович, - хочешь во славу проклятия поработать? Помучиться, чтобы быть точнее? И девочку свою помучить?
- Не пойдет. - отрезала Вероника. - Я семь лет мучиться не собираюсь.
- Как интересно, - опять в никуда проговорила принцесса Ойче, - я думала, только в старых королевских фамилиях кипят такие вот страсти-ужасти... Чтобы тонус поднять, дефицит дзет-энергии подкорректировать. И вот первобытная планета, дикая страна, безродная семья... А не слабее, чем у нас: до смерти доводящие разборки - кто в доме хозяин, худшие формы энергетического вампиризма, утонченное издевательство над
слабыми... А вы еще смеялись над Екатериной - над Ратой. И с Ратой наверняка издевались над нашей династией...
- Я приготовлю кофе. - вдруг стремительно вышел из комнаты Игорь.
Вероника обняла себя за плечи, бросила взгляд на дверь, поджала губы...
- Ну, что стоишь? - проскрипела старуха. - Помоги парню.
- Я ему сейчас помогу. - пообещала Вера и двинулась следом.
- Доброй охоты! - не удержался В.Н.
- Доброй охоты всем нам. - машинально отозвалась девушка.
- И кого ж это ты в безродные зачислила? - обратилась к Анастасие бабка. - Нас? ведущих учет родителей с XII века? Барона? Виктор напомни мне что-нибудь из своей генеалогии.
- Рыцарь фон Бахен был в списке пленников Александра Невского после Ледового побоища. Это XIII век.
- А у тебя самой, девушка, как дело обстоит с родовитостью?
Ойче чуть подняла ресницы и равнодушно ответила:
- За мной 2,5 тысячелетия предков не знавших страха. 1300 лет назад мой пращур Искарикарис I взошел на престол. И наш год приблизительно на 10% длиннее вашего. Точнее на... 11,2%.
- Еще одна... математик.
- Так вы в самом деле с другой планеты?! - не выдержал Сергей Семенович. Вольное обращение со столетиями явно впечатлило его. Кое-что о Громовых он разузнал, но в подобный музей попасть не ожидал.
Ойче просто кивнула.
Из кухни раздался громкий шлепок , грохот упавшего подноса, звон разбитой посуды, болезненный вскрик...
Я вскочил на ноги.
- Сядь... - попросила старуха.
- Мой кофейный сервиз!.. - не выдержал я.
- Его все равно уже нет. - улыбнулся барон.
- Я умею раздвигать звуки, - абсолютно спокойно добавила Анастасия, - разбилось девять стеклянных предметов.
Я ей сразу поверил.
- Как так можно?! Ведь если уронить поднос... Но не разобьется же сразу все!
- Если уронить - не разобьется. - невозмутимо согласилась она, - А если...- она поискала термин и нашла, - если "шваркнуть", то - вдребезги... Любой сервиз.
Кажется, это она на свой высокородный манер издевалась надо мной.
- Барон, - опять подала голос старуха. - Сбросимся? Есть тут в комиссионке настоящий, из богемского фарфора. На 12 персон. Саша на него полгода засматривается. - Все-то она знает! - Да стоит он, как машина хорошая. А у нашего студента и на плохую нет.
- Хороших машин в вашей стране вообще не водится. Сбросимся. Когда у него день рождения?
- На следующей неделе.
- Решено.
- Добрая охота идет, - опять в никуда проговорила Ойче. - Можно сказать королевская.
- Кажется, опять на нашу беспородность намекают... С древностью выяснили, теперь насчет знатности... - Ойче непробиваемо молчала. - Барон, как там у тебя с королевской кровью? Поясни присутствующим.
- У нас всего лишь 650-летний баронат, - улыбнулся он. Всего лишь! - но если смотреть по женским линиям...То наличиствуют - и дочь, правда младшая, императора и курфюстини и разные прочие там графиньки...- он улыбнулся. - И после нашего переселения с будущей императрицей российской Екатериной II в Санкт-Петербург мы по традиции продолжали
брать жен только из Остзейского дворянства. Как и русские императоры. Кстати Мария Федоровна - последняя императрица российская - через матушку мою - родственница мне. Да и ты, графинюшка, как я слышал...
- Да не графиня я. Не обвенчаны мы с моим графом были. Не пошла я с ним в церковь - молодая была, глупая, принципиальная... А насчет царей - кровь плохая у них, карма тяжелая - и у Александровичей-Рюриковичей, и у Романовых: ни предательства, ни детоубийства даром не проходят... Баловались с ними мои предкини неоднократно, присматривали за Империоном и заодно... - и Даниил Московский, и роскошное приключение с Симеоном Гордым, и кошмар связи с Иоаном Васильевичем свет да Грозным, но родила только моя прабабка. Уж больно хорош он был - красивый,
дерзкий, рисковый!
- Кто?
Я перебирал русских царей и не находил.
- Александр I. Во время Венского конгресса. В Австрии. Проклятье отцеубийства на время отпустило его, он не боялся ускользать от охраны и в одном кабачке... Слава покорителя Европы, победителя Наполеона, блеск громадной богатейшей империи - это вам не кукольные немецкие княжества! - устоять было невозможно.
- Сафьяновая тетрадь. - согласилась Ирина.- Я тоже люблю ее перечитывать.
Вошел Игорь. Одна щека у него была румяней другой, на шее сбоку след не вытертой до конца темной губной помады. На подносе - и фарфоровые бокалы, и стаканы, и даже железная кружка. Запахло кофе.
- Виктор Никанорович, - извинился почему-то перед ним Игорь. - Больше не во что. Сервиза больше нет.
Я испугался, что он опять грохнет подносом об пол, но Сон меня опередил - отобрал его у него.
- Игорь, помоги мне! - властно приказала Вероника.
На втором подносе нарезанные на бутерброды лежали мои недельные припасы. У Вероники исчезли чулки, и одна лодыжка была перевязана бинтом. Игорь поспешно принял поднос у нее.
- Угощайтесь! - предложила Вера.
Закусил улыбку Сергей Семенович, яростно уставилась в землю Ирина, равнодушно ждала, когда обслужат ее, Анастасия, только вздохнула старуха, а барон втянул носом запах и резюмировал:
- Славно сработано.

Глава 24

- Ладно, - старуха чуть скривила губы, - к делу. Как я сказала, Анастасия прибыла на Землю снять русский экстрстед. Круг завершился. Хотелось бы понять, что за этим последует.
- А можно сначала? С самого начала. Причем здесь 777 лет, почему отсчет пошел с 1208 года? Каким боком при этом мой сын? Что такое экс... тр...стед? Я так его выговорил? В общем - сначала.
- Законные требования, а, графиня?
- Хорошо. - согласилась она, - Начну с 1208 года. В том году измучившийся от бесплодного честолюбия, вечный изгой, третий сын великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо - Ярослав отдал в оплату за предсказание о своей судьбе огромный яхонт известной по всей низовой земле муромской ведьме Улите. И получил, что хотел, на что уже и не надеялся.
Ему было предсказано, что его не старший сын заложит основание империи не уступающей по размерам империи Александра Македонского. И строится она будет не старшими сыновьями. И стоять его династия будет на предательстве. И от предательства погибнет. И сам он погибнет преданный близкими под чужим небом. Погибнет великим князем Владимирским.
И спросил он:
"- Сколько моя держава стоять будет?
Ему ответилось:
"- Будет семь и семь и семь лет силы, злобы, власти. И может на семь лет больше. А рухнет оно после семи и семи и семи лет слабости, разлуки, боли и не семи лет больше. В столице от младшего сына до младшего сына.
"- Когда я приду к власти?
"- После семи и семи и семи и может, еще семи лет подвигов, не приводящих к славе, поражений, не приведших к бесславию.
Спустя 28 лет придут татары, он не явится на зов брата и после его смерти унаследует великий стол Владимирский.
Теперь другая история.
В 1230 году рязанскому княжичу Федору от святого отшельника было сказано, что жениться ему Богом указано на Царьградской царевне. Отправили свадебное посольство во главе со сродником - 50-летним муромским князем Давыдом. Вернулся он с двумя невестами, двумя девчонками - Ксенией и Феодорой - для Федора и для себя.
В 1232 году объединенными силами низовых земель - владмирскими, рязанскими, муромскими - был взят на копье Великий Булгар, столица сопредельной обнаглевшей Волжской Булгарии. В качестве воинской добычи в Муроме оказался Империон - что-то вроде огромного черного бриллианта. В подарок - юной княгинюшке.
Еще через год Давыд умирает, и фактическая власть в древнем Муроме оказывается у молодой да ранней византийской интриганки. И были там еще два брата - младшая ветвь рода, у которых Феодора вырвала власть. А у престарелой ведьмы Улиты появилась к тому времени толи внучка, толи ученица - Алена. Кажется, старший из тех братьев любил Алену, а младшего - Феодора, но возникла некоторая путаница - они впервые зафиксировали появление Рыжей и Белой. В общем выяснилось, что Империон обладает страшными свойствами и по наущению друга семьи - мальчишки Александра, нестаршего сына Ярослава, будущего Невского, будущего великого полководца, будущего великого
князя Владимирского камень укрыли и закрыли заклинаниями в небольшой пограничной крепостишке - в Москов-граде. А когда татары сожгли Москву, было решено, что поганые сумели сорвать заклятие и вернули камень Батыю.
Анастасия, расскажи-ка нам о том камешке.
- Минуту, - вмешался Сергей Семенович. - почему татары не "взяли" камень? Почему "вернули"?
- Империон был украден у Чингиз-хана. И именно в погоне за ним он двинул свои орды на Запад.
- Камень был ему так дорог?
- Асенька сейчас объяснит.
Асенька выждала. Прервать ее больше желающих не нашлось, тогда она в своей невозможной для долгого сидения позиции пошевелила ногами, чуть передернула плечиками - блузка у нее на груди опасно натянулась, но выдержала. Мы выдержали тоже. Она начала.
- Сначала об основах звездной политики. Есть такое понятие - "критический ресурс." Например, у вас - нефть. Или в засушливых землях - вода. Таким ресурсом у нас является дзет-энергия. Цивилизации Звездного Круга - очень старые. Старейшим - более полумиллиона лет. Для биологического вида крупных животных с неройной организацией - это большой срок. Для форм с высоким разумом - слишком большой. Зарождение любого вида - это по сути сверхмутация с аккумуляцией мировой
энергии в виде дзет-поля. С возрастом ее уровень падает и вид умирает. К смерти приводит комплекс причин, самая простая: для зачатия необходим определенный потенциал дзет- поля родителей.
Все цивилизации, входящие в Звездный Круг, за счет собственной дзет-энергии существовать уже не могут. Но есть заповедные планеты. Это дикие молодые планеты, расплескивающие дзет-энергию во внешний космос. Впустую. Давным-давно созданы приборы, позволяющие ее контролировать и утилизировать. Распределением занимается специальный орган - Галактический комитет. Сравнительно недавно, около 3000 лет тому назад выяснилось, что если дзет-поле перемодулировать по нормальному вектору, то к.п.д. потребления становится существенно выше. Но цена...
Организационные мероприятия затрагивают всю цивилизацию-потребителя. Все стороны ее жизни. Цена предельно высока. Стоит ли овчинка выделки - каждый выбирает для себя сам. Мы, например, перешли на нормальный вектор 800 лет назад. В очень неудачное время. Дело в том, что ориентация вектора происходит непосредственно на планете-доноре. Для нашего сектора - это Земля. Разделение ресурса - источник интриг и тайных войн. И вот 750 лет тому назад Восточную Европу было решено вернуть
старикам. Для чего в ее центре был установлен преобразователь - эк-
стрстед, известный вам, как Империон. В известной вам Москве.
Теперь, как это затрагивает вас. Экстрстеды, как и наши интрустады образуют поле обратной связи. И их вектор для вас выглядит, как энергия Власти, наш - энергией Творчества. Классическим примером чистого воздействия интрустада является древняя Греция. Не менее классичен, уже с экстрстедом, ваш случай - с древней Русью, когда вместо вольного содружества городов-государств с удивительной культурой, страна в два столетия стала образцом абсолютной монархии с абсолютным подавлением прав личности во имя государства абсолютно во всех слоях общества. И со всеми классическими последствиями - мощью, громадными размерами, отсталостью, падением морали, безинициативностью граждан... А крепостишка Москов-град стала Москвой белокаменной.
Но времена меняются. Экстрстед решено изъять. Я прислана за этим.
Прошлая Наблюдательница - Опреата получила помощь от вас, - она взглядом указала на старуху, - и мне намекнули, что и я могу рассчитывать на вашу поддержку тоже.
- А зачем вам - мы? - спросил Сергей Семенович и вопрос прозвучал несколько резче, чем он, кажется, хотел.
- По двум причинам. В силу традиций и в силу необходимости. Традиции почти ритуального характера требуют, чтобы все проделали аборигены, - Ася в ответ выбрала резкое слово, - а необходимость: изменение положения устоявшего экстрстеда вызывают резкие колебания дзет-поля. Вблизи источника - для нас смертельные. У вас же - врожденная защита.
- А если мы вам не поможем?
- Поможем. - встряла бабка, - Я помогу.
- Не поможете вы - помогут другие. Не справлюсь я, пришлют кого-нибудь еще, но работа будет сделана. И не актуален ваш вопрос. Я не вижу среди вас посланника.
- Кто это?
- Тот, кого я, - она выделила это слово, - пошлю выполнять миссию.
Никого из вас я, - опять подчеркнула она, - я не пошлю.
- Ясно. А зачем мы вам? - С.С. обернулся к старухе.
- Мне нужен он, - указала она на меня, - и Ирина. Анна - доченька моя - перед смертью прокляла эту страну. "Если не дети, то внуки наши похоронят ее!" Кричала это она немцам, но и на Лубянке, и в Кремле узнали... Саша, ты жив, только потому, что хоть Антон венчался на твоей бабке, но сразу после венчания - смылся, а она, в отместку сразу рас-
писалась с другим. А церковь в следующем году закрыли. В деревне знали, чья дочь Дуняша, но документально это не прослеживалось никак. Ирина жива, потому что на Лубянке было известно, что вместе с Аннушкой сгорел ребенок. Сгорели все дети. Но я успела уйти и увести Ксенью. Анна взяла с меня клятву, что я сниму Империон и выгнала из отряда. И я сниму его. И ты с Ириной мне поможете. Не сможете не помочь.
- Вы уверены? - заинтересовался я.
- Да. - она чуть помедлила. - Ты слышал о системе перевоплощений?
Я не очень понял к чему это, но кивнул:
- "Хорошую религию придумали индусы".
- Вот-вот. Только у нас задокументированная история за 800 лет, и мы иногда способны узнавать знакомые души. Ты - Антон.
- Чего?!
- На каждом из нас висит груз прошлых жизней - карма. И во искупление каждый из нас должен что-то совершить. Кармической задачей Антона было снять Экстрстед. И он снял его. Но не тот. И его вернули. Тебя вернули. Я это еще 15 лет назад заподозрила, и в Ивантеевке уверилась. И Варвара... И теперь Белая - она врать не умеет - и она ясно сказала. Хочешь вспомнить прошлое рождение?
- Не советую. - равнодушно вмешалась Ася, - и почему все дикие любят играть запретными знаниями?.. И насчет кармической задачи - тоже уж больно загрублено. Все не так примитивно. Но и у нас известны футур-прогнозы, по которым внук Антона сыграет ключевую роль в снятии экстрстеда. Но они не всегда сбываются...
- А какой экстрстед снял Антон? - не утерпел Игорь. Он полуобнимал откинувшуюся к нему Веру и потихоньку приходил в себя. Ирина упорно старалась не глядеть на них, но получалась у нее плохо. Вера явно опять хотела закурить, но стеснялась Д.М. и, может, барона. И боялась, не решалась, не могла оторваться от Игоря - выйти в коридор, на кухню, на улицу.
- Немецкий. Точнее гитлеровский. Сняли - украли его и заменили - мы втроем: я, твой дед, - кивнул он мне и повернулся к Сону, - и твой отец. "Восточный витязь, русский богатырь и рыцарь с Запада" - что-то процитировал он.
- Идеальный вариант, - признала Ася, - для переноса экстрстеда из Европы в Азию. Его в свое время не санкционировано, контрабандой подсунули Гитлеру. Опреата - на Земле она звалась Екатериной - в рекордный срок - в Комитете ее всем в пример теперь ставят - изъяла его и переправила в Азию. Из-за этого контрабандного экстрстеда такой скандал был! То, что я здесь со своей миссией - одно из его последствий. Не самое главное вообще-то, но для нас очень приятное. Антон был идеальным посланником.
- Да уж. Я в 42 году в Восточной Пруссии обитал. С 37 года. Подготавливал потихоньку покушение на Гитлера - тот, как и Сталин, любил со старой аристократией якшаться, и тут мне сообщение: "сворачиваем операцию - провал: о ней известно русским."
- Стоп! - остановил его изумленный С.С.,- "русским"?! А вы тогда чей?
- Я свой собственный. Еще - ее друг, - кивнул он на старуху, - Теперь уже только друг. Давно уже... Еще - верноподданный матери Родины моей, России. А тогда еще по совместительству - агент Интеленжис Сервис.
- То есть, - не удержался я, - вы были английским шпионом?
- Был? Конечно, я давно в отставке, но... об этом часто забывают. Особенно зная мое отношение к той банде, что сейчас здесь у вас правит. Сергей Семенович, подождите! Я не собираюсь вам предлагать участвовать в покушении на Брежнева. У нас же эта, как ее - разрядка! И секреты у вас космические выведывать не буду. Поприсутствуйте. Ведь здесь и сейчас будет решаться судьба и вашего СССРа и моей России. Не в Кремле и не в кабинетах NATO, а здесь и сейчас. Как 30 лет назад в другой такой квартирке решилась судьба Германии. Антон же не очень сопротивлялся?
- Не очень. - улыбнулась старуха. - Его Наденька - докторша - опять загуляла, сам он не чаял уже, как избавиться от Катерины, да и лично встретиться с фюрером желание у него было довольно крепкое.
- Не удалось нам с ним встретиться, хоть я и настоял на продолжении операции, когда узнал, что русские для меня передали загадочный пароль -"IVANTEEVKA". Удалось только заменить настоящий экстрстед на копию.
- И что? - спросил С.С. Он решил задержаться.
- Конец 42 года. Сталинград. Перед Жуковым, как я понимаю, была поставлена очень локальная задача - отогнать немцев от города. Он нашел изящное решение: симулирует окружение, немцы прорывают его и уходят сами. Но экстрстед изъят, и Гитлер запрещает отход. Чем это кончилось - известно всем. Пораженный Жуков успел усилить кольцо и удавил целую армию. Но теперь Сталин стал уверен, что у него два экстрстеда и... опять теряет Харьков. И...
- И он находит Черного Глеба, и тот ему объясняет, что и у него тоже копия. - заканчивает старуха. - И Сталин командует: уничтожить всех. Дольше остальных продержался Сон. Он удачно "косил под дурака": "Однако, моя твоя понимает плехо...", но Черный Глеб достал и его.
- Кто такой Черный Глеб? - деловито спросил Сон сын Сона.
- Еще одна династия. 7*7*7 будет 343. 1208+343 - это 1551 год. В царствование Ивана Грозного подошел очередной критический срок, и он переманил на службу себе одного нашего ученика - Глеба. На защиту Империона. Это одна из немногих наших крупных неудач. Одна из самых крупных. И самых горьких - его так любили... Его столькому научили. Он был так талантлив, так красив! С тех времен и идет его Орден, и они
вечно противостоят нам.
- Но Сталин-то откуда обо всем этом узнал?!
- Александр Невский оставил завещание своему младшему сыну о предстоящей судьбе Москвы. Оно прошло сквозь столетия и сейчас хранится в Кремле. Я слышала, в отдельной красной папке... В отдельном сейфе, в отдельной комнате... Но ему, кажется, опять не верят. И ладненько.
- Хорошо, вы снимите экст-..р... Империон, и что тогда? - С.С. опять не смог выговорить шесть подряд согласных.
- Без поддержки экстрстеда ваша страна рухнет. Не сразу, конечно. Гитлер после 42 еще почти три года держался, мог бы и дольше но он уж совсем зарвался. У вас агония растянется дольше - лет на пять-десять. Семь лет вполне вероятный срок.
- Но не может здоровая страна рухнуть за семь лет! Не может!
- Вы не правы. - в один голос ответили ему Ася и Вера.
- Как интересно, - остановил их барон. - Давайте по очереди. Ойче!
- Видите ли, барон, Ойче - это интимное имя. А мы с вами даже... К тому же, оно - элемент высокой речи. И на Земле...
- Извините. - сразу согласился с ней В.Н.- я знаю, что такое конспирация. "Ася" - допустимо? Достаточно не интимно?
- Достаточно. Итак, если рассмотреть эту страну с точки зрения характера дзет-поля и сравнить ее, скажем с Англией, то выясняется, что страна глубоко больна. Каждая совокупность в обществе порождает полевой феномен, называемый в вашей философии эгрегором. Так вот, эгрегоры крестьянства, рабочего класса, даже армии у вас в плачевном
состоянии, вызывает тревогу сила уголовного эгрегора и обширность эгрегора пьяного. Поддерживают эгрегор государственности только эгрегоры бюрократии и интеллигенции. Как только будет снят Империон, напрямую перекачивающий энергию всего общества в эгрегор бюрократии, то... Одна интеллигенция страну не удержит. И когда государственность рухнет, то надежда у вас будет - только на мощь инерционных процессов.
В вашем случае они проявятся как безынициативность ваших граждан.
- Вера?
Вера уже отодвинулась от Игоря, уже закурила, и взгляд ее шарил в поисках пепельницы. Или хотя бы горшка с цветком, куда втихую можно будет стряхивать пепел. Я не любитель домашних цветов. Кажется, все-таки надо будет теперь приобрести пепельницу. Игорь тоже понял тайное желание своей дамы, кивнул мне, вышел и через минуту вернулся с блюдечком от погибшего сервиза. Взглянул на меня. Мне уже было все равно. Вере тем более.
"Думать или драться, целоваться или стрелять?" Сейчас - думать.
Ирина насмешливо посмотрела на нее, чуть покачала головой - саму ее высокие материи не волновали. Она кивнула мне, ладошкой показала: "баю-бай" и неслышно вышла из комнаты. Вера не заметила.
- Для руководства я по-прежнему занимаюсь Ближним Востоком, а для себя - мне важней моя страна. Так вот. Практически хозяйство страны сейчас держится на экспорте нефти. Все остальное у нас либо несет затратный характер - вся оборонка, либо не конкурентноспособно. "Хороших машин в этой стране нет". Не только машин - даже лифчиков.
Сейчас мы имеем на внешнем рынке запредельно высокие цены на нефть, а у себя - вновь открытые богатейшее ее месторождение. Но это ненадолго. Гробить месторождения нам не впервые. Вспомните, было такое - "Второе Баку". Думали, оно тоже - на десятки лет. И не только оно.
По моим подсчетам, ко второй половине 80 годов цены на нефть упадут к нормальному уровню, а сливки с Тюменской нефти уже будут сняты. И что тогда? Откуда брать средства на западную пшеницу, запчасти к западным технологиям, западный ширпортреб? Сначала будем брать кредиты - а потом? Потом - карточная система на все, пустые полки - совсем пустые! - и... Голод?
Надо бы срочно, используя нефтедоллары проводить реконструкцию легкой промышленности, за счет закупочных цен делать выгодным свое сельское хозяйство, но у нас больше денег идет на поддержку сахарной промышленности Кубы. Ну и на танки, конечно, боеголовки, ракетоносцы... А если затем еще и на войну...
- Чего?! - не выдержал я. - какую войну?! Сергей Семенович!
Он поднял глаза на барона. На асса английской разведки. "В отставке." Ему очень не хотелось говорить при нем. И вдруг до меня дошло: ему стыдно было при нем говорить!
Ответил мне барон.
- Саша, ты отдаешь отчет в размерах вашей армии? - вопрос был риторическим. - Что происходит с боевой армией на постое ты читал? А сколько ваша армия без дела? С 1946 года! Целое поколение ваших офицеров ушло, не разу не выстрелив по врагу. И по ним ни разу не выстрелили.
- А Чехословакия?!
- Там войны не было. - ответил мне С.С. - Чехи не воюют ни с кем уже столетия. Им плевать на захватчиков - австрияков, немцев, русских... Чехи остаются чехами.
- В 56 году очень немного постреляли в Венгрии. - опять заговорил барон. - По масштабам вашей армии - очень немного и недолго. И опять же - давно. А зарплаты у военных? Не маленькие, да? И ни за что. Получается безбедная, безопасная жизнь в удобных военных городках. Так что у вас, наверху, растет мнение, что вам нужен свой маленький, военный полигон. У американцев во Вьетнаме с этого же начиналось... Вера, а ты не думала, с кем бы вы могли повоевать? И когда?
- Думала. Это должна быть приграничная с нами страна, желательно входящая в нашу зону влияния, с серьезными внутренними проблемами. В Европе - это Польша, в Азии - Афганистан. И есть еще один очень заманчивый для генералов вариант - Пакистан. Представляете, рассчитать блицкриг: мы с севера, а с юга, встречным ударом - Индия! И к Индийскому океану!
- Да. - признал чуть побледневший С.С., - такое их заинтересовать может.
- Нет, - не согласился В.Н. - пока в политбюро Громыко, этого не будет. Он слишком любит вспоминать свое с Косыгиным удачное посредничество в прошлом индо-пакистанском конфликте. Один из немногих явных триумфов советской дипломатии. Он его не порушит. Но и оставшиеся варианты не лучше. Если вы развяжете войну в Европе... А поляки - не чехи, они-то будут воевать, будут! А Афганистан!.. Англичане обломали об него зубы... Горы, пустыни, дикие народности, военизированное население, фанатичные секты ислама... Нет, там тоже победить невозможно. Особенно, если вопроса о победе вообще стоять не будет. Если там, как и в Чехословакии поставят гарнизоны и время от времени будут проводить учебные операции. Во что это выльется? А Сергей Семенович? С вашей-то армией?
Дядя Сережа отвечать не собирался.
- И все-таки времена меняются. - неспешно проговорила старуха. - Растеряли большевики влияние, уважение. Помнишь Антона? Помнишь, как он за малым не успел в ОГПУ тебя сдать? А Митя? Того наручниками к паровой батарее приковать пришлось, чтоб он милицию не вызвал, в Лубянку не позвонил... Еле угомонили. Помнишь, как ты, барон, с Ксютой его прикованного уговаривали? Когда это было - в 53?
- Да. - улыбнулся барон. Улыбнулся и Д.М.
- А у нынешних, вон, и мысли такой не возникает. Только проговориться еще бояться, секрет какой страшный раскрыть. Сергей, не волнуйся, все, что здесь говориться - для внутреннего пользования. Спроси Митю, он подтвердит.
- Виктор Никанорович, дал мне слово чести, - сказал Д.М., - что никакие сведения, полученные от моего семейства, не могут быть переданы вне его без моего на то согласия. Я барону фон Бахену верю. Если слово чести для вас достаточно - давайте подключим вашу визу и присоединяйтесь к обсуждению.
С.С. молчал.
- Митенька, а как тебя уговорили? Я уж забыла, старая, что для тебя последним доводом оказалось?
- "Драться надо за близких, а не за какие-то там, самые распрекрасные идеи - вот главный урок XX века" - так я ему сказал и зааргументировал свой тезис. - довольно вспомнил барон.
- Да, шел 53 год. Еще был жив Сталин. До XX съезда - 3 года, а барон выдал мне кое-какую статистику. И Ксюта каждую цифру подтверждала: он в ней уверен и не врет", и я знал, что она не обманывает тоже.
А потом он привел истории с нашими разведчиками. Как после ареста Зорге, вместо того, чтобы попытаться выручить, выкупить, обменять его, наши арестовали в Союзе его жену. Как обошлись с героями легендарной "Красной капеллы". А добила меня история с семьей Марины Цветаевой. Я ее стихи только у них, в их полесской берлоге увидел. Графиня мне про нее немного рассказала, а вот что ее мужа заставили убить эмигрировавшего нашего посла, а тем самым и ее вынудили вернуться на Родину... А потом в Союзе его расстреляли, ее сестру и дочь посадили, а ее довели до самоубийства - вот все это мне он рассказал. И я решил тогда подумать...
- Если б тот разговор сегодня был, я б про ваших разведчиков еще фактиков подкинул бы... Хотя бы про Абеля - того самого, что на Пауэрса обменяли.
- Но его же выменяли! Значит, все-таки спасли! - не выдержала Вера.
- Потом спасли. А сначала... Как его взяли ты же, девочка, конечно, не знаешь?
- Я тебе потом расскажу. - попытался обратить на себя внимание Игорь.
- Чего ж откладывать? - проворчала старуха.
- Абеля сдал связник. - разжал губы С.С. - алкаш и сволочь. Его отозвали в Союз, а он по дороге, в Париже ушел в американское посольство и сдался. И сдал Абеля.
- Виртуоз-разведчик, 9 лет без единого прокола переправлял в Россию атомные секреты Америки, асс, умудрившийся во время ареста избавиться от улик, и вот к такому связником прислали человека, который с трудом говорил по-английски, человека, который прикарманивал валюту, предназначенную для работы с агентам... Это тоже - о вашей армии.
- КГБ - не армия.
- Рассказать историю о вашем ГРУ?
- Вот это потом. Решайтесь, Сергей Семенович!
- Под слово чести? Тяжело иметь дело с "вашим семейством"... Вы оперируете такими забытыми понятиями...
- Одно из главных преступлений большевизма именно в этом: позабыто слово "честь". Обществу, снизу доверху, навязывается воровская психология, когда почти ничего невозможно честно купить, но очень многое можно "принести с работы", еще больше - "достать". Да и откровенно украсть - у государства не считается зазорным. "Не обеднеет!" Мне Игорь как-то рассказывал, как со студентами разгружал вагоны... В
Англии было шоком, когда при анонимном опросе выяснилось, что, кажется 20% англичан хоть раз да не заплатили в общественном транспорте... "У нас 20% населения - воры!..." А здесь?.. Честная бедность так редка... А вы даже не догадываетесь, насколько вы бедны. Ведь даже ваши бонзы по европейским меркам не тянут и на средний класс. Вот и тот
связник. Он тоже был беден. И бесчестен. Да не о том речь! Вы присоединяетесь?
Преодолевая внутреннее сопротивление С.С. кивнул и ответил на первоначальный вопрос.
- Для наших сухопутных войск длительное стояние в обороне, в условиях враждебного окружения, в позорной войне будет, если не последним, то предпоследним колом.
- Почему "позорной"? - не понял я.
- При тех условиях она наверняка выльется в войну против гражданского населения. И в Польше, и в Афганистане при вводе наших войск развернется партизанская война и мирного населения вообще-то не останется, но тем не менее... Представь картинку: стоят наши танки, рядом играются мальчишки, и вдруг один из них бросает в солдат гранату...
Что будут делать уцелевшие? И кем после этого они себя будут чувствовать? И какими вернуться? Американцы, те уже знают. И про войну будут молчать, замалчивать, стыдиться!
- Но американцы после Вьетнама начали реформу армии...
- А это будет последним колом. Ибо у нас реформы не будет. Никто не застрелится, никого не разжалуют, никого даже не отправят в отставку. Только будет еще больше генералов.
- С этим ясно. А когда? - опять повернулся барон к Вере.
- Не раньше второй половины 80 года. Да и не позже.
- Почему не раньше?
- Олимпиада. Широкомасштабный ввод войск в любую точку - и она под угрозой... Вряд ли на это пойдут.
- Итак?
- Итак, к 85 году мы будем иметь зарождающийся финансовый кризис на фоне затяжных, безуспешных военных действий.
- Типичная революционная ситуация. - подвел итог Дмитрий Михайлович, - Верхи будут ломать голову, как управиться без валюты, низы будут поставлены перед пустыми полками, а с войны будут идти гробы, гробы... И мы изымаем экстрстед. Что дальше? - повернулся он к Анастасие.
- Возобладает влияние старых интрустадов. Как у Империона, наиболее явно их действие проявляется на личностном уровне. Немного смещается вероятностная граница для крайних типов - бутерброд будет падать маслом вниз на дорогой ковер у авторитарных личностей, а у те, кто наоборот, останутся с бутербродами и коврами.
- И?
- И скорее всего к ближайшее после этого время у вас к власти должен будет придти соответствующий человек.
- Да там во всем ЦК нет соответствующего! - с болью почти выкрикнул С.С. - одни старцы!
- И что тогда? Если некому будет передать власть?
- Власть просто рухнет. Будет хаос. Война всех против всех. Эпидемии грязных болезней - тифа, холеры, сифилиса, туберкулеза. Крупные катастрофы. Землетрясения. Все, что пока сдерживает развитый эгрегор государственности.
- И землетрясения? - не поверил ей я.
- Увидишь.
- Но что значит - рухнет? Технологически?
- Например, как в Потугалии. - ответила мне Вероника. - Несколько капитанов, выведенные из себя какой-нибудь запредельной дурью комдива, сговариваются и не найдя другого выхода, решив взять быка за рога, на двух десятках танков идут брать Кремль. Им наперехват высылают других, но те отказываются стрелять по своим. Восторженные москвичи высыпают на улицы. А восторженные союзные республики начиная с Прибалтики одна за другой объявляют о своей независимости, потом очередь переходит к автономным республикам, потом к крупным областям. Бюджета нет. Армия, милиция остается без средств, и переходят на самообеспечение. Защищаясь от них создаются силы местной самообороны, и пошло поехало... Или вариант другой.
Мелкие беспорядки во время мелкого футбольного матча. Выходит дурацкий, грозный указ о правилах поведения на стадионах. Например, запрещают скандировать "Спартак" - чемпион!" Очередной серьезный матч "Спартака". Скажем, на кубок кубков. Или с киевлянами. На стадионе 60 000 - а то и все 100 000 фанатов, которым плевать на все указы, тем более на дурацкие. Милиция пытается "навести порядок". На трибунах начинаются драки. Западные телестудии это зрелище транслируют на весь мир. "Спартак" проигрывает. После матча 1000 000-ная разгоряченная, обозленная толпа выплескивается на улицу. А городе - помните? - пустые полки, темные слухи о том, как наживаются на войне, и гробы, гробы с той войны... И сам собой возникает лозунг - "На Кремль!" А если
при этом заодно помнут и киевлян, то назавтра забурлит и вся Украина, но в любом случае далее - по первому сценарию. Любая случайность может привести к параличу власти, потому что власть - это не только человек в Кремле. Власть - это когда ты можешь что-то дать или что-то отнять. Дать - будет нечего, отнять - некому. Помните - кризис в армии?
- Ты забываешь про КГБ. - обронил С.С.- ведь тут опыт не потерян, исполнители остались.
- Не забываю. Ваше поколение испытывает перед ним парализующий ужас - как девочки перед змеями - наше поколение его просто боится, через 15 лет молодежь будет готова бороться с ним. Тихих ночных арестов теперь не получится! И еще, на массовые аресты, казни кому-то надо будет отдать приказ. А все помнят, как кончили Ягода, Ежов, Абакумов, Берия - их сделали козлами отпущения и расстреляли. В козлы - теперь - желающих будет мало.
В общем, сценариев начала - миллионы и один и тот же сценарий конца. Самое страшное во всем этом - безвластие. Так как нет оппозиции, то некому ни передать, ни перехватить власть, и наверху может оказаться кто угодно, почти наверняка личность неавторитетная ни для армии, ни для бюрократии, да ни для кого бы то ни было вообще. Личность не умеющая управлять, не знающая азов административной работы. И развал, хаос неминуем.
- Все так. - невозмутимо подтвердила Ася. - Если изъять экстрстед, то энергия общества не будет подпитывать царя или генсека, или кого-там-угодно, и у него просто не хватит решимости на действие.
- А если не изымать?
- Объективные причины взрыва остануться. Данное общество исчерпало себя. Проигранная война поставит точку. Такое в вашей истории было уже дважды. Иван Грозный довел абсолютизм до абсолюта, проиграл войну в Ливонии и... Экстртед начал действовать - и как в XIII веке после татар - десятилетия хаоса. В результате: смена системы управления - передача ряда полномочий дворянству, смена столицы... Потом к началу
XX века - тоже самое: дворянство себя исчерпало, система проиграла войну и... хаос, смена нескольких неудачливых правителей, смена системы управления, смена столицы. Интересно, а теперь... где бы оказалась ваша столица на этот раз? Опять в Ленинграде? В Свердловске? В Краснодаре? Но этого не будет - я сниму экстрстед.
- Так что же получается? - возмутился С.С. - Как ни кинь, всюду клин? Хаос и гражданская война?
- Слушайте, мыслители, - вмешалась старуха. - Мне ваши варианты не подходят. К 85 году у меня будет, я так очень надеюсь, маленькая... сколько ж это ей будет? 73+7 это как раз 80, и еще 9 месяцев - 81, отнимаем от 85-ого значит, будет четырехлетняя пра-правнучка. Даже к 91 году она еще не будет готова к вашему "хаосу". Баррикады - это максимум, на что я согласна. Что делать надо?
- Реформы. - ответила Вера.
- Некому! - повторил С.С.
- Вы ошибаетесь. - улыбнулся английский шпион. - У вас в Политбюро есть некто Кулаков. Был близок с Хрущевым. Потом тот его сослал в Ставрополь. Брежневский заговор на его курортах готовился... Теперь он сам готовится взять власть. И готов к реформам.
Все-то он знает!
- Ничего у него не выйдет. - проронила Ася.
- Почему?
- Экстрстед пока не позволит тронуть Брежнева. Ваш генсек еще не проиграл свою войну. И не он убирал ракеты с Кубы. Кулаков погорит на какой-нибудь мелочи.
- Кстати о Ставрополе...- улыбнулся Д.М. - Там нынче мой давешний знакомый... Самый молодой по стране секретарь крайкома. МГУ закончил.
- А-а, тот самый, точнее сказать: та самая... - пробурчала старуха и с улыбкой посмотрела на Д.М.
Все с интересом посмотрели на него.
- Ухаживал я немного за его тогда еще не женой. Да на практику не вовремя уехал. Вернулся влюбленным уже не в нее. Впрочем, шансов у меня, признаем, немного было - обаяния у парня!... Почти неестественно. Даже Аксюта заинтересовалась. Не меньше, чем у Саши. Или Володи. Но при их стати это немудрено, а он... вроде бы ничего особенного, но...
- Интересно... - опять пробормотала бабка. - самый молодой... Можно сказать, верный, младший сын партии. Самый младший сын... Неестественное обаяние... Знает Ксенью. Подмогнуть ему, что ли... К 85 году как раз и поспеет...
- А может ему и там хорошо? В Ставрополе?- спросил барон, - Хозяин края!
- Ему - не знаю, а вот ей... - опять улыбнулся Д.М. - Там честолюбия!.. Ставрополя ей будет маловато. Разгуляться негде. И они будут очень прислушиваться к голосу международной общественности - дикарями перед Европой, перед леди Тэтчер, к примеру, она ему показаться не позволит.
- Вот и обговорили. Хватит Черному Глебу царей ставить. Наше время пришло. - удовлетворенно проговорила старуха. - А пока можно и по домам.
- Минуточку, - остановил ее и улыбнулся барон, - Дмитрий Михайлович, Сергей Семенович я прошу вашего разрешения поговорить о молодом обаятельном секретаре крайкома у себя... там... При удаче - с той же госпожой Тэтчер... Вы не будете против?
- Я - нет. - ответил Д.М.
- Послушайте! Вы все серьезно?! - изумился С.С.
- Они - да. - подтвердил ему Д.М. - Я - тоже. Итак, ваша санкция?
- Но...
- Вы еще не готовы? - пришел ему на помощь барон. - No рroblem. Я на неделе вас найду. Тогда и решите.

Я думал, что так до утра и не засну - взбудораженные чувства, перепутывающися мысли, но перешел в спальню - луна пробивалась сквозь шторы. Я настежь раскрыл окно - хлынул свежий холодный воздух, откинул мешающиеся шторы - по кровати заклубились лунный свет, и заснул, едва положил на подушку голову.


Глава 25

Утром разбудила меня Ирина. Кофием в постель. Она уже все узнала, за меня уже со всеми договорилась, расписание электричек уже было у нее в руках, на кухне еще шипел чайник. Секретарша нашего ректора ее не задержала, мои запоры ее не остановили, отсутствие кофе на полках не обескуражило.
- Они - недалеко от Луховиц, в колхозе "Путь Ильича" свеклу убирают. До ближайшей электрички полтора часа. Одевайся.
Я, невыспавшийся, смурной, бестолково посмотрел на нее. Она насмешливо посмотрела на меня.
- Ты еще не раздумал искать свою царицу?
Я не раздумал. Но вчера... ночью в общем, пока они строили наполеоновские планы, решали судьбы государств, я думал о Томочке, о том, что она странным образом оказалась связанной с Володькой, что Володька... В общем у меня появились еще кое-какие дела на сегодняшний день. Сперва Вероника.
Пришлось выдержать насмешливый взгляд ведьмачки, когда она услышала, что ни первая, ни вторая электричка мне не подходит, но в конце концов, моя девушка - не ее забота. Отповедь она восприняла неожиданно кротко...

Когда я приехал к Веронике, они уже встали и встретили меня оба - чуть смущенно Игорь, чуть торжествующе Вероника. Они никуда не собирались, никуда не спешили, но я был лишним. Слишком легкомысленным был наряд хозяйки, слишком шалыми - глаза у гостя.... Мне опять вежливо предложили кофе, я вежливо отказался и напролом потребовал Володькин адрес.
Она не колеблясь, не раздумывая, не заглядывая по записным книжкам ответила:
- В. ч. номер... - и циферки-циферки. Математики!
- А где это?
- Понятия не имею. - улыбаясь ответила она.
- Не ложь. - улыбаясь подтвердил Игорь.
- Игорь, миленький, хорошенький, сходи - завари чайку. Ты же знаешь, какая я неумеха. - выпроводила она Игоря на кухню.
Игорь едва не замурлыкал и подчинился.
- Где он, знает Толик. - сразу перешла на деловой тон Вера. Нацарапала что-то на листике, сунула бумагу мне в руки и начала подталкивать к выходу. - Вот адрес клиники. Его не выпускают. Говорят, что человек, так себя изрезавший, нормальным быть не может. А теперь и к нему пускать перестали. Слушай, не мешай нам сегодня, а?
- Хорошо-хорошо, только еще одно: письма! Не вздумай отдать ведьмам хоть одно Володькино письмо!
- Да я их, как только пришла, сожгла!

Звонить пришлось из автомата. И я опять предугадал ситуацию. Олюха школу проигнорировала, родители выгнать ее не решились, и она еще валялась в постели. И разговор повела сонным капризным голоском забалованного дитяти. Но у меня времени на уговоры не было.
- Считаю до трех! - заорал я. - Если по счету три ты еще не проснешься, я пойду брать клинику сам! Один, два...
- Саша! Я уже одеваюсь! - заорала в трубку она. - Где ты меня будешь ждать? - ей плевать было, какую клинику, зачем ее брать - вот шалый характер!
- И не надейся! Я тебя ждать не буду нигде! А через 45 минут ты должна быть у выхода остановки "Измайловский парк".
- У которого?
Все-таки она еще не проснулась.
- Разберешься.
От их дома добираться туда полчаса. Она прискакала через 50 минут. За ней, стараясь не потоптать прохожих, поспешал Валентин.
- Пусть он пойдет с нами? - заюлила она. - Помнишь, как нам втроем сподручно было? С Вовкой когда, а?...
- Только у меня условие. - хмуро заявил парень. Так. У него еще и условия. - Значит, пусть ножи она мне отдаст.
- Нетушки! - возмутилась Олюха.
- Нет. - согласился с ней я. - Ей без них, что в старом платье на танцы идти - куража не будет.
- Тогда пообещайте, что никого не будете убивать.
Сначала я хотел толи выругаться, толи рассмеяться, но потом вспомнил прошлую ночь. Олюшку... Может он и прав?
- Оля. - потребовал я.
У нее словно конфетку отбирали.
- А вдруг защищаться придется?!
Он еще как был прав!
- Олька!
- Ну, хорошо. - надулась она. - Обещаю.
- Еще предварительные условия будут? - ядовито поинтересовался я.
Они промолчали, и я объяснил им кто такой Толик и как он оказался в психиатрической клинике.
- Во, ведьмы. - с уважением проговорил Валентин. - Он точно весь изрезан?
- Встретим - увидим.
- Ты его хочешь вытащить?
- А потом ему в нелегалы переходить? Нет. Выясним, что к чему, а потом переговорим с ведьмами. Они его туда засадили, пусть и расхлебывают. Я думаю, уговорим.
- Вот тут я тебе не помощник. - сразу отказался Валик.
- И без тебя обойдемся! - презрительно выпятила губку Олюшка.
- И без тебя, сумасшедшая, обойдусь тоже. - улыбнулся я над девчонкой. - Есть одна идея. И свидетели мне будут ни к чему.
Тут у меня появилась еще одна идея насчет сумасшедших:
- Слушай, Валь, а потянем мы с тобой на санитаров?
Он врубился сразу и захохотал:
- А ей казаться психом - труда не составит!...

Оказывается, Анатолия держали не потому, что поверили, будто он изрезал себя сам. Пару порезов без посторонней помощи он сделать, ну, никак не смог бы. Дело было в том, что он рассказал подлинную историю.
И вот ею заинтересовались.
Я в двух словах обрисовал ему ситуацию, пообещал скорую помощь и узнал, где Володька.
Бедная Ирина! С чего далась ей та Сибирь?! Она сто лет его искать будет - не найдет.
На обратном пути, уже недалеко от выхода заинтересовались и нами. Пришлось уходить с шумом, воплями, битьем лампочек, ломанием мебели... Олюха, войдя в роль, махала ножами и визжала: "Всех порешу!" Валентин перепугался и с криками: "Не убивай никого! Ты же обещала!" - пытался придержать ее. Мне пришлось придерживать его. Но народ, услышав, что она, оказывается, обещала "никого не убивать" почему-то потерял энтузиазм, и мы прорвались. Никого не убили, не ранили... Ну, пара синяков... ну, может не пара...
А Олюшка потом всю дорогу приставала ко мне:
- А правда, он ничего? Правда, почти не хуже Вовки?
Он был хуже Володьки. Конечно, когда он начинал махать своими пудовыми кулаками - у простого народа это вызывало ужас. Но Володька его бы уложил в шесть секунд. У каждого боя свой рисунок, свой ритм, и Володька дрался, как танцевал. А уж танцевал он!... А как он учил меня танцевать! Как они танцевали с Танюшкой! Как, глядя на них, злилась на меня Анита! Тогда он поставил нам танго. Танго с черной розой!.. О!.. Вот так он и дрался. Его противники сталкивались друг с другом, били друг друга, а он каждый раз оказывался не там - сбоку, за спиной, просто на 2 см дальше! И с ним уроки дядюшки Ли вдруг перестали быть фокусами. "Змея не разрывает глотку зверю, она чуть касается его тела зубами, выкатывается всего лишь капелька крови, и огромный буйвол - мертв." Там, где я выдавал серию, Володька бил один раз - в ту самую точку, которую показала мне мама, которую ей показал старый китайский циркач.
- Володька, пробился бы к веерному. - только и сказал я.
- Так то, что он магам противостоять не может, он же не тренировался с нами по кладбищам!.. А если его только чуть-чуть поднатаскать, то запросто можно будет выставлять против вурдалака.
- Ребята, - слишком серьезно понял ее Валентин. - Не надо выставлять меня против вурдалака!
Смеялись мы долго.

У электрички меня ждала Ирина, с нею безучастно стоял Сон, а рядом возвышались два огромных баула. Я с трудом заволок один в вагон. С другим еле управился Сон.
Лично у меня кроме букета Томиных любимых пурпурных роз ничего в руках не было.
- Я тебе ее нашла? - спросила меня Ирина.
Я промолчал. Я вспомнил, чья она дочь, кто у нее отец, и понял, что открываются торги. Знать бы мне когда и чем они закончатся!
- Я тебя сейчас к ней приведу?
Я промолчал.
- Ну, разреши мне свести вас! Мне, лично!
- Зачем тебе это?
- Рыжей - подарочек. Чтоб от меня.
- Ты совсем недавно чуть ли до земли кланялась Белой. Не боишься?
- Пусть они меня боятся! - оскалилась она, но тут же сбавила тон. - За Володей обе сейчас присматривают. И значит, нельзя, чтоб хоть кто-то из них забыл обо мне. Белая ему вот-вот блондинок начнет подкладывать, а если при этом на огонек туда и Рыжая забредет!..
Ей было страшно.
- Откуда на секретной базе блондинки? - неуверенно спросил я. "Да и брюнетки тоже? или хотя бы рыжие? на необитаемом острове-то?..."
- Радистки, шифровальщицы, переводчицы, машинистки, секретарши, вахтерши, уборщицы, жены офицеров, дочки генералов...
- Лифтерши, массажистки, внучки маршалов... - в тон ей добавил Сон. -...и все сплошь платиновые блондинки...
Она обожгла его взглядом, но того не брало оружие и покрепче.
Ирине было очень страшно. Про базу она знала, про остров - нет. Я уступил.
- Обскажи сценарий. Ты же заготовила?
Криминала в нем я не нашел. И тут она решилась.
- Возьми - и тебе... подарочек.
Томик Пушкина. Я не понял ее трагического тона, раскрыл его. Вместо закладки на стихотворении "Цветок" лежала засушенная ромашка.
- Твоя. - объяснила Ирина. - Из Ивантеевки. Сестры - Алены - подсмотрели за твоим первым свиданием с Томой. Они рассказали сначала Варваре, а потом и всей остальной деревне, как ты из ромашек сделал постель, как на руках отнес свою любимую, как...
- Да не было ничего этого! Все не так было совсем!
- Догадываюсь. 16-летним пацанам на первом свидании не до изысков в стиле декаданса. Но это я теперь понимаю. А когда мне было 15... Ладно, не обо мне речь - да и для них главным было не это. Главное произошло после того, как вы ушли. Следом явилась Рыжая. Она опоздала совсем на чуть-чуть. Подошла к "ложу" - я подозреваю, что к тому времени
оно было просто большой кучей смятых ромашек?
- Да. - выдавил я. - Большой. Смятых.
- На Рыжей был венок из полевых цветов. Она одну за другой вытащила из него три ромашки, бросила в твою кучу, а потом схватила, сколько могла, цветов в охапку, засмеялась, подкинула их в воздух и сгинула.
- Тоже наврали?!.. - попытался защититься я.
- Варвара выдвинула гипотезу, что три любых цветочка из твоего "ложа" должны приносить удачу в любви. Цветы растянули за одну ночь. Начались массовые проверки. Выяснилось, что если бросить цветок в суженого в начале свидания, то оно закончится, как загадаешь. И ограничение - три цветка в одни руки - действует очень сурово. Варвара прошлась по селу и излишки конфисковала. Вот мне и досталось.
- А тебе уже не надо?
- У меня еще одна осталась. И больше не потребуется. А ты, как? Воспользуешься? Смотри, вы семь лет не виделись - вам бы это как вместо шампанского... Хотя шампанское - она кивнула на рюкзаки, - я тоже захватила. - она помолчала и добавила. - Вот только...
- ...только Белая. - вместо нее закончил я.
- Да. Этим цветком ты впрямую обратишься к Рыжей. Белая ревнива и может отреагировать очень резко. Ты готов?.. Ты должен быть готов.
- Я буду готов.
Меня даже предупредили. Но я не внял.
Полупустая электричка неслась к Рязани, к Луховицам, к колхозу "Путь Ильича". Ирина выговорилась и чуть успокоилась. Огляделась по сторонам, подавила зевок, потом вдруг полуобняла меня, положила мне голову на плечо и моментально заснула.
Сон сочувственно хмыкнул и уставился в окно. Проснулась она за пять минут до нашей остановки. Вот уж госпожа сна и сновидений!

Когда мы выгрузились я с сомнением оглядел рюкзаки.
- Идти долго надо будет? Здесь не столько тяжело, как... Кто ж рюкзаки так укладывает?
- Я не приучена к рюкзакам.
- А из Полесья с бабкой пешком до Москвы как добирались?
- Налегке. Бабка даже деньги с собой запрещала брать. Я червонец запрятала - тоже ей поначалу не поверила, чтоб в наше время... - так только в Москве у кольцевой его и вынула - на такси. Раньше говорили: Бог подаст. Нам подавали люди.
- Милостыню просили? Вы?! И ты?! В 15 лет?!
- Мы редко что-то у кого-либо просим. Очень редко. Может поэтому мне так трудно с тобой... с вами со всеми... А тогда... нам сами давали, только сами. И многого мы не брали - бабка отказывалась: "Нельзя нам." - объясняла. Лишь перекусить, переночевать, в баньке попариться... Или у рыбаков у костра ночь скоротать, ушицы похлебать. И разговоры, разговоры... И на дорогу узелок...- она расслабилась, подобрела словно бы, - Зимой на каникулах в Полесье пойду. Лыжи возьму и пойду. Игорь в компанию набивается. Тоже не верит, что на Руси за последние 700 лет ничего не изменилось. Но, - она опять помрачнела, - отпустит ли его теперь Вероника? Со мной? А может, и ее за компанию?..
Немного потренировать, правда, придется... И как она зимой ночью у костра будет? Вот бы волков услышать, увидеть... - мечтательно закончила она.
- Волков?! Увидеть?! Ночью?! Зимой?!
- У нас с ними мир. - улыбнулась она, посмотрела на меня и объяснила, - Как у тебя с розами. Но у тебя с розами - любовь, а у нас с волками - мир. Помнишь, бабка про XIII век рассказывала? Два брата - князья, княгинюшка и молодая ведьмочка? Один из братьев был оборотнем, и кто-то из женщин тоже... Там путаница, понять сложно... Даже непонятно, кто из них у нас в предкинях... Но гены оборотничества в крови нашей - точно. Рецидивы фиксировались. Вот бы... - она замолчала и добавила, - Но как бы ее курить отучить?...
Я вдруг понял, что последняя фраза не была риторическим вопросом - она прикидывала варианты...
Тут мимо загремел грузовик, Ирина недоуменно подняла одну бровь, и грузовик резко затормозил.
- Эй, студенты! Не на свекольное поле?
- Слушай, подбрось! - сразу сориентировался я. - Вот повезло, а то мы сдохли бы с этими мешками!
- Повезло... - иронично согласилась Ирина, потом внимательно посмотрела на молодого шофера и продолжила, - А ты, кажется, мимо проскочить поначалу решил? А ведь нам туда. Именно туда. Мы уже ждем-пождем... Ты же знаешь, куда ехать? Нашел?
- Знаю. - почему-то напугано ответил парень, выбрался из кабины - как он там помещался-то? - и стал помогать забрасывать в кузов мешки. Потом начал искоса приглядываться ко мне, и вдруг посерел еще больше...
- Чего это он? - спросил я Ирину, когда машина затряслась по гравийке.- Я страшно выгляжу? вы знакомы?
- Еще плохо. - усмехнулась она.
- Слушай, - вдруг пришло в голову мне. - мы с Томой семь лет не виделись, потом я являюсь, а она - в ватнике. Она ж тебе не простит, что ты ее не предупредила!
- Простит. - опять усмехнулась она. - Потому что предупредила. Пока вы ночью судьбы страны решали, я к ней в сон наведалась. И намекнула. Очень намекнула. А когда домой под утро вернулась - то опять. Я бы на ее месте после такого и свеклу дергать только с маникюром пошла бы. Хотя нет, ни на какую свеклу меня бы сегодня никакими калачами не затащили бы.
- Ты ее раз издали видела и можешь...
- Почему "раз"? Почему "издали"? В метро нас друг к другу вплотную прижали, мне на кофточку ее волос и упал...
- Подожди, а шофер?... К нему-то тебя где прижали?
- Меня?...
- Ирушка... - попытался остановить ее Сон, но ее и танки не притормозили бы.
- Меня к нему не при-жи-ма-ли! Это ты как-нибудь свою суженную спроси, почему ей женатые шоферы ночами снятся! И почему ему снится не своя законная жена! - и без перерыва продолжила. - Она тебя все 7 лет ищет! Ждет и ищет. С 16 до 23 лет! Ты всю ее юность угробил! Ведь у тебя-то была сначала - еще одна "первая любовь" и толпа "девушек" - потом! А у нее - разве что такие сны. Да и те нечасто. - и вдруг она
сменила тон и насмешливо заразмышляла, - А может, на этот раз... Может, мы очень вовремя?... Или наоборот - совсем не вовремя? Ведь не опоздали же?... - и опять усмехнулась, - Ведь подруженька-то у нее ой-ой-ой...
Мне стало о чем подумать, пока мы тряслись к свекольному полю колхоза "Путь Ильича".
Но шофер остановил машину не на поле - на высоком берегу Оки.
- Ты... - обратился он к Ирине и запнулся, - вы этого искали?
На меня он старался не смотреть. Я его кой о чем хотел порасспрашивать, но стоять рядом со здоровенным парнем, потеющим от страха, было невыносимо. Я вспомнил Толика, представил, что за представление пережил этот бедняга сегодняшней ночью, и не стал связываться.
Уехал он, как только, его отпустили - аж гравий из-под колес брызнул.
Тома не обратила на него внимания, она с Соном ставили для меня расписной шатер. "Куда же ты свою шамарханскую царицу приведешь?" Ткань шатра я узнал - парашютный шелк. Внутри по земле они расстелили тонкий, легкий, достаточно гибкий пластик: "Теплоизолятор, - пояснила Ирина, - космическая технология. Можно спать даже на мерзлой земле." Складной столик, стульчики, надувной матрас, узорчатая простынь...
- Ты обо всем подумала?
- Думаю, да. Шампанское охлаждается. Костер прогорает, зайцы через 1,5 часа будут готовы.
- А зайцы-то еще какие?!
Она начала описывать, какие будут зайцы. У меня началось обильное слюновыделение.
- Стоп! - взмолился я. - А сколько их - зайцев? Зачем нам много?
- Вам? Вам и одного, думаю, будет с избытком. А вот... Что если и мы с Соном вдруг проголодаемся?
- Ох, я не подумал...
- Я подумала. Кстати, твоя царица готовить не умеет. Совсем.
- Я умею.
--------------------
Что в это время происходило у Томы, нам рассказал Слава - друг, возлюбленный, приятель, любовник, хахаль - черт сломит ногу в их отношениях! - у той сумасшедшей подруги Томочки - Алины, про которую на что-то нехорошее намекала Ирина. У американцев недавно появился термин "boy-frend" - может это?

"То, что она уже семь лет ждала, искала своего Сашу - по ее рассказам самого что ни на есть принца - наслышаны были у нас все. То, как она его ждала, чего ей это стоило, знала только Алина и по ее рассказам немного я. Мою подругу бесило это ожидание, эти пустые поиски:
"- Дура она! Просто чокнутая дура! У нее же жизнь пропадает! Кому она нужна будет старухой в 25 лет?! Нету никакого принца! Нету! Не бывает их в природе! А если и есть, то он ее давно забыл, влюбился, женился и у него уже пятеро детей по лавкам! Семь лет искать!... Дура она и есть дура! И не останавливай меня, когда мне говорить хочется! Да если известно, что встретятся они только через семь лет, то какой смысл, скажи мне, тратить шесть предыдущих? На седьмом бы и поискала!
"- В предсказании сказано "найдем друг друга". - слабо отбивалась Тома. - А вдруг я на пятом году в своих поисках встречусь с кем-то, кто еще через два года столкнется с Сашей? Я должна искать или предсказание полетит к чертям!
Я, когда мог, как мог, останавливал Алю, но они были подругами, а я - седьмой водой на киселе. К тому же сомнения, стоит ли ее останавливать, у меня существовали тоже.
Прошедшее лето было седьмым. Пусто. Ничего. Никаких принцев, ни даже каких-либо паршивых барончиков. Алина озверела совсем. И когда вокруг Томы кругами заходил Федька - доморощенный местный деревенский качок, дон Жуан, а по совместительству еще и шофер...
...Еще не рассвело, а Аля к нам в комнату пробралась и меня разбудила:
" - Тсс... Одевайся быстро! У Томки крыша поехала - она со сна в Оке купаться хочет!
" - Ну и что? - не понял я, - мы вчера с тобой купались, она сегодня хочет. Слушай, дай поспать. - попытался я закутаться в одеяло.
" - Вставай, обормот несчастный! - зашипела она и сдернула одеяло, - Она вот сейчас купаться хочет! С тобой! Окоченеет, простудится, утонет - с тебя же сама потом и спросит, почему не удержал?! А сейчас только ты ее удержать сможешь - ее будто бы ейный "Са-а-аша" застукал - ей теперь "великая река" нужна, голая ванна!.. я ж говорю: крыша поехала: она меня только что чуть в жабу не превратила - сидеть бы мне на болоте и 7 лет принчачью стрелу ждать! Слушай, ты хотя б в детстве никогда из лука не стрелял? Заря ей видите ли нужна! А Федьке я обещала голову открутить - и откручу! Из-за него, гада, она у меня чуть все волосья не выдрала! Да в-вста-вай-же ты!...
Какой может быть у утопленницы насморк? причем тут жаба? Какое купание в темноте? А что может означать словосочетание "голая ванна"?! - ничего не понял я. - Да и на дворе - холодрыга, хорошо, если 10 градусов наползет! Или ей Федька все-таки задурил голову и уговорил ночное купание устроить? Но не лето же! Как там: "... лесов таинственная
сень..." и еще это: "... по реке туман..." - короче, рязанский сентябрь на дворе!
Тут я окончательно проснулся, понял, что у Томы что-то не то, и одеваясь начал привычно вычленять Алининой белиберды информацию.
Семь лет, Саша, Федька, сон, застукал, великая река, заря, купание... Черт! Сходится! Неужели ей приснилось, что - сегодня?! А если она ошибается...
В комнате у наших девочек никто не спал. Горел свет, все чемоданы раскрыты, все наряды вытряхнуты на кровати, все золото разложено на одеялах: Тому снаряжали на выданье. Мы вошли - нас не заметили.
- Тома, - обратил я на себя внимание. Кто-то из девчонок, тихо взвизгнув, бросилась всторону и суматошно завернулась в простыню. Другая неспешно запахнула халатик. - Что случилось?
- Сегодня. Это будет сегодня. Ты меня подстрахуешь?
- Не понял?! Даже если и сегодня, то зачем мне тебя от него страховать? Или от Федьки?
- Алька?!
Господи! Никогда я ее такой еще не видел. Да это от нее надо страховаться! Точно сейчас в жабу может превратить!
- Не понимает он ничего! - начала поспешно оправдываться Алина.
Господи! И такого я еще не видывал! Чтобы она перед кем-то оправдывалась! Вот зрелище-то!
- ...Я ему объясняла-объясняла, а он ничего не понимает, ну, ни-че-гошеньки! И про Федьку...
- Алька!
- Молчу, да молчу я! Я ему про кота - он мне про барана, я ему про Фому, он мне про Ерему... я ему толком говорю, что ты с ним голой купаться хочешь, а он...
- Алька!!
- А он...
Я не выдержал, взял подушку и зажал ей рот. Она брыкнулась, дернулась, как-то резко затихла... Я испугался, отнял подушку...
- ...А он, гад, согласился! - докончила она и села на кровать.
Девочки осторожно захихикали. Весь гнев Томы испарился, она тоже опустилась на кровать и с изумлением спросила ее:
- Ты - ревнуешь?! Ко мне?!
- Я - ревную?! - заорала Алина. - К тебе?!
Теперь зажимать ей рот я не решился. Рассказы о погроме, учиненном ею прошлой весной в моей комнате в общаге начинали обрастать немыслимыми деталями, и давать повод для новых легенд да еще при куче свидетелей мне не хотелось.
- Тома, - очень тихо спросил я. - что случилось? И для чего тебе нужен я?
Но Тома не стала ко мне прислушиваться. Алина, наконец-то, впервые за три года нашего студенчества, три года их "дружбы" все-таки вывела ее из себя и спускать теперь крики и нехорошие намеки она ей больше не намеревалась. Но мне их бабья свара была ни к чему. Я ударил из главного калибра:
- И что с Сашей?
Проняло. Она повернулась ко мне личиком, к Але, соответственно - задом и быстро, четко все объяснила:
- Мне сегодня дважды приснился Саша. Первый раз он шел ко мне, я закричала "Саша!" и бросилась к нему. От крика и проснулась.
- Ага, всю комнату переполошила. - брюзгливо проворчала Аля.
- Второй раз - под утро...
- Это тебе утро! - опять встряла Алька. - А мне еще спать и спать бы. Я сейчас бы еще спала. Да под такие вопли заснешь!
-... Сначала мне снилось, что мы с Федором... целовались. Потом я увидела, что на нас смотрит Саша. Я оттолкнула Федю, но Саша уже отвернулся и пошел прочь. Я закричала "Саша!" и опять проснулась от крика. Девочки тоже проснулись.
- Девочки!.. Она сначала заорала, как сумасшедшая, а потом полезла мне косы драть. А я-то причем, если она с кем-то... целуется? Тем более во сне.
- Это может быть знаком. Наверное, сегодня.
- Тома, - осторожно сказал я. - Почему дважды приснившийся возлюбленный - это знак? А может, это что-то вроде, м-м-м, совести, что ли?
- Нет. Видишь ли, он мне и раньше снился. Но - мальчишкой. Как я его видела, помнила. А сейчас... Оба раза... Взрослым. Совсем взрослым парнем. Сегодняшним.
- А если все-таки нет?
- Нет, значит, нет. - кажется, она и это воспринимала спокойно, - Я об этом тоже подумала. Мне ждать уже не привыкать. Я поначалу хотела ее отправить с Федей объясняться, но действительно, причем тут она?... Но я очень надеюсь. Очень. И мне надо очиститься. Есть простое решение - Ока под боком. Купание на рассвете в великой реке - всем известное средство, но... Но я очень волнуюсь. У меня вон уже руки трясутся, -
она вытянула ладонь, пальцы у нее подрагивали. - Я себя плохо контролирую, а холодно... Я боюсь судорог. Только не сегодня! Подстрахуй меня - ты же хорошо плаваешь и в хорошей форме: не простудишься, не заболеешь. Но, - она сделала небольшую паузу. - но Алю, оказывается, волнует, что... Ну, в общем, на мне при этом никакой одежды не должно
быть...- и опять сделала паузу. -...А тебя это не волнует? - странно улыбнулась мне она.
- Какая же ты, оказывается, стерва! - изумилась Аля.
Дергать свеклу Тома не пошла. Никаких причин она не выдвинула, но ее знали и принуждать не решились. Мне, например, такой поблажки не сделали. После купания налили, правда, 20 капель спирта... Ее растерли, меня тоже хотели, но я не дался - выпил да и все.
В обед, не выдержав, мы с поля послали гонца - нет. Никаких принцев на горизонте не появилось. Когда вернулись с работы - тоже. Но Тома была... В общем при полном параде и готовая идти в село. Ждала только Алину. Они опять уже были лучшими подругами. Ну, Альку пришлось и еще подождать. Рядом с блистательной Томой серой Золушкой выглядеть ее было не заставить. Меня приодеться заставили тоже."

Потом Тома рассказывала: " Мы идем, и вдруг цыганка:
"- Красавица, счастья хочешь?
"- Да! Да! Да!
"- Идем!
Алина меня за руку схватила:
"- Куда ты?! С цыганкой?! Сейчас еще и без денег останешься!
Какие деньги?! О чем она?! Я не слушаю, я бегу за цыганкой, а она за угол поворачивает и в лицо мне кричит:
"- Держи!
Смотрю - ты! И улыбаешься! Мы же семь лет не виделись. Ты же тогда совсем мальчишкой был. И я... Ты так изменился. Я чего только не передумала! А ты - вот. И совсем такой же... Нашел - сам. И в руках - мои розы, огромные, пурпурные... Значит, помнишь! И кажется, любишь, но главное - помнишь, помнишь!"

Она закричала: "Са-а-аша!"- и так безоглядно бросилась мне шею, что стало не до рассуждений: люблю ли я ее или только помню.

"- Слушай, ну, почему так? - тихонько запричитала Алина.- Ну, за что? Почему, как ей - так сразу и в самом деле принц, а у меня - так только ты, невысоконь-кий, некрасивень-кий...
Что мне было ответить? - заканчивал рассказ Слава. - Я просто хлопнул ее по заднице!"

Тамару поразили и розы, и шатер, и внутреннее его убранство - все эти стульчики-столики, ваза, конфеты, шампанское. Меня поразило, как она боялась хоть на секунду отпустить меня - она только в шатре выпустила мою ладонь.
- Отвернись, - попросила она.
Я отвернулся. Клацнула ее сумочка. Она все хотела сделать тихо, но не управилась с руками.
- Повернись, - хотела попросить она, но голос ее сел, и она закашлялась.
Я повернулся. Она решилась и раскрыла ладонь. В ней лежала засохшая ромашка.
- Подожди. - хотел сказать я, но голос и у меня сел, я закашлялся тоже.
Я потянулся за томиком Пушкина, сбил его, он начал падать, я попытался перехватить его, опять чуть не выронил... Раскрыл и осторожно стряхнул себе на ладонь высохший цветок.
Мы одновременно облизнули пересохшие губы, сжали ладони, и швырнули цветочную пыль в лицо друг другу.
Шампанское мы выпили только утром. И потом целый день ели замечательного хоть и холодного, запеченного зайца. Тома попыталась заварить кофе, но... но он так и сгорел.

Глава 26

Было очень трудно уговорить Тому остаться на поле и доработать оставшиеся 11 дней в славном колхозе "Путь Ильича". Она была готова затерроризировать и факультетский комитет комсомола, и деканат или же вообще бросить все к чертям собачим, но уехать со мной. Помогла ее подруга - Алина. Она возмутилась:
- Почему это ты должна все бросить? Пусть он бросает!
- Действительно, - сразу согласился я. - Я остаюсь.
- Конечно, - поддержала меня Ирина. - Тебе-то не впервой бросать институты...
Когда Тома поняла, что я и в самом деле останусь, она засобиралась в свою казарму:
- Только я уйду первая, хорошо? И не буду оглядываться.
Варвара объяснила ей в свое время, что это такое - тоска остающихся, и проверять, насколько она права на этот раз, Тома не решилась. И не оглянулась, когда уходила.
То, как на меня подействовал ее уход, поразило меня еще раз. Ирину, кажется, тоже. Она объявила, что они упакуются с Соном сами, а меня отправила купаться. Вечерело, но солнце еще не село. Однако, противно моросило, и купальный сезон явно закончился.
Вода была ледяная, а спиртом после купания меня не пожаловали.
Но я пришел в себя - 10 дней действительно не срок, я начал обдумывать, что изменить в квартире, как написать матушке, и тут загремел Федькин грузовичок.
- Идем, напоследок и мы ополоснемся в великой реке. - предложила Ирина. Сон молча встал и пошел следом за ней. Мне встречать Федьку и сидеть с ним "тет на тет" не хотелось, и я начал спускаться с кручи тоже.
На реке Ирина вроде бы затеяла какую-то игру с Соном - у них плескалась вода, летели брызги, и я вроде бы впервые услышал ее смех. Самому мне смешно не было - я смотрел на безостановочный, спокойный, мощный поток воды и все соображал, когда и как Тома вдруг стала для меня тем, кем она вдруг стала... Ведь еще позавчера я, хоть и хотел ее
увидеть, но великолепно обходился без нее. Еще четыре дня назад я со спокойной совестью целовался с... ну, да бог с ней... Кстати, и с ней тоже надо будет теперь что-то делать... Девочка-то невиновата...
Обернулся я вовремя. Одновременно с броском к одежде Сона, одновременно с выкриком Ирины. Обернулся я во время. Но через мгновение, когда три прыгнувшие с обрыва на песчаный пляжик черные фигуры были еще в воздухе, и ниндзя, и ведьма были уже готовы к бою.
А я еще нет.
В руках Сона уже был нож, Ирина уже взмахом расправляла Шелковый Плат Сна, а я еще целую секунду смотрел и тупо узнавал черные балахоны, рясы, черные, изукрашенные самоцветами пояса.
Иринин платок не распахнулся. Один из черных в полете метнул в нее, как потом выяснилось, игральную карту - валет червей, и та запутала ткань.
Трое приземлились. Один, как влитой, встал на ноги, обеими руками сжимая боевой топор, оба других ушли в кувырок и мячиками раскатились в стороны от него, беря моих друзей в клещи. А я оказался вне боя.
Да нет же! Я оказался на фланге! Но пока я обо всем этом соображал, пока я идентифицировал черных, пока я тратил время на дурацкий бросок к ним, бой шел без моего участия.
Один черный продолжал метать в Ирину карту за картой, но она платом, свернувшимся в жгут сбивала их все, а Сон ножом, распарывал и не давал касаться себя черным облачкам, вырывавшихся из рук второго черного и плясавших вокруг него.
- И-и-я!
И он оказался впереди Ирины, она перехватила, сжала, удавила очередное облачко, он сбил очередную карту...
- Я!
Ирина сделала еще один шаг вперед, и до черного осталось всего ничего, но тут начал поднимать свой топор последний.
Я, наконец, опомнился, и вырвал плеть роз. Я понял, кто здесь главный, кто самый страшный, и что сейчас что-то произойдет. Ему нельзя было этого позволить сделать! Но я на мгновение промедлил...
Мне вдруг представилось, я почти увидел, как в ответ на мой выпад розовой лозой, он чуть махнет топором. Лоза прорвется к нему, но и он ее достанет. Чуть-чуть... Он не перерубит плеть - он срежет только один цветок. Всего одну розу. Пурпурную.
Черный успел поднять топор, когда я взмахнул плетью. Нет, он не размахнулся им, не метнул, он поднял лезвие, словно защищая им глаза от низкого вечернего солнца, солнца скрытого плотной пеленой туч. И тучи разошлись.
Солнце брызнуло лучом в сталь топора, луч отразился и ударил по глазам Ирины. Она потеряла из виду своего противника, Сон понял это и метнул в него нож. Ирина увидела, что Сон обезоружен и метнула во второго черного свой плат. В это время игральная карта - крестовая дама, с тихим щелчком ударила ее в горло. Нож Сона на лету пронзил еще одну карту - джокер - и бесшумно вошел в грудь картежника. Черное облачко невесомо коснулось голого плеча корейца. Плат облепил лицо черного.
Упали они все одновременно.
И только тут хлыст моей плети сверху обрушился на Глеба. Но он успел еще выше поднять топорище, розы обвились вокруг рукоятки, не задев его самого. Меня словно током затрясло - когда 220В, не меньше - я еле успеваю, не потеряв сознание, сдернуть розы с топорища, дернуть плеть к себе.
Я затряс головой и восстановил зрение - Глеб тряс головой тоже. Я ударил плетью по ногам, но он был достаточно далеко и успел среагировать - подпрыгнул и пропустил лозу под собой. Надо было рвать дистанцию - мое оружие легче! Я опять дернул плеть - розы взвились и закружились над моей головой, а я двинул к нему.
И опять не успел. Он вскинул обе руки вверх и задним сальто, на топорище, как на турнике выходом силой, подтянулся и вскочил на невысокий двухметровый обрывчик. Повторить его фокус я был не в состоянии, оббегать по тропе - было далеко, и я остановился...
- Так вот ты какой - Антон, принц короны... - проговорил он, - Ну, да молодая ушла и утянет за собой старшую, а без них, даже с третьей Империону ты не опасен... Прощай! И злись зря на меня - они бы тебя предали! Они всегда предают мужчин! Как предали Глеба Первого. - он с небольшого разбега перепрыгнул на другой уступ, потом еще выше... Потом затарахтел грузовичок.
Я не ждал, я наклонился над друзьями - они не дышали.
Что делать - я уже знал. Я не знал - как. Из головы не шла та необильная информация, которую мне соблаговолили дать: "...в одиночку нельзя - никто еще не возвращался... пройти по второму разу той же дорогой можно, вернуться - нельзя... теперь 12 лунных месяцев не суйся..."
Прошло 2 недели...
Володька! С ним пробьемся! Как выбраться - на месте разберемся. А он за Ирину и Смерти глотку перегрызет! Да чего там "перегрызет" - чтоб мы с ним вдвоем одну бабу не уболтали?! Выберемся! Сама выведет! Лишь бы дотянуться до Володьки. Хватило бы силы.
Сила? Я поспешно отпустил плеть роз.
- Са-а-аша!..
Совсем как черные, на песок с верхнего обрыва слетела моя Томочка. Она, как они, ушла в кувырок, как они, вскочила - модельных туфелек на ней не было, длинной юбки не было, длинного пальто не было, бедра прикрывала лишь комбинация, колготки расползлись... - она была готова к драке.
Я повернулся к ней. Она смотрела на пляжик.
- Они все... - не поверила она своим глазам.
- Мне надо пробиться к Володьке. Помоги.
- Значит, все-таки ты...
- Да.
- Но ты сам-то... - со страхом начала она.
- Тома!
- По счету три! Считай!
- Раз! Два! Три!
В меня ударил смерч запахов разнотравья, лугового многоцветья. Я мгновение сопротивлялся ему, сжав его как пружину, а потом отпустил...
Где искать Володьку я знал и дотянулся до острова, вошел в здание, проник в комнату... В комнате не было ни одного зеркала! Но я нашел! На заваленном радиодеталями, схемами, приспособами столе еле умещался осциллограф - мне хватило его экрана.
Напротив на кровати раскинулся Володька, а рядом с ним, сжав виски, качаясь из стороны в сторону еле стояла Ксения Николаевна.
Она сразу почуяла меня и резко повернулась:
- Что?!
- Ирина.
- Что с ней?!
- Ушла. - нашел слово я.
- Но с ней же Сон!
- Он с ней. - подтвердил я. - Я - за Володькой и за ними.
- Тебе еще нельзя. - отмела она, - С Володей пойду я. Идеальная пара: мать и возлюбленный. А ты поставишь маяк.
- Как?
- Не знаю! - раздраженно отмахнулась она. - Поставишь! Выходи сюда, весь!
- Как?
- Не знаю!
Я вышел.
Она с непонятной для меня тоскливой озлобленностью оглядела меня.
- Всю жизнь только Дима... Старуха же предлагала... Семь лет счастья для возлюбленной, но нелюбимой... Кому оно нужно - счастье!... Или Володька... Вон твоя Ольга Сергеевна... Поцелуй меня!
Я ничего не понимал из ее галиматьи! И физически я же был не там! Это же было физически невозможно!
"Ведьмин поцелуй" - так это называется. И что может быть невозможно для леди Страсти?
Она оторвалась от меня, подошла к кровати, обернулась и, словно успокоенная, с привычной иронией мягко проговорила:
- По счету три поставишь маяк. Считай.
- Раз, два, три!
"Смертельная боль", "кровавая жертва"... Она меня не предупредила, как собиралась торить дорогу для Володи, но я, наверное, мог догадаться.
Эту точку на теле, как-то со смехом показала мне матушка, а ей, конечно, дядюшка Ли. Но он вряд ли смеялся. Там совсем рядом небольшая вена и болевой центр... "Если надо убить больно - ножом бьют сюда и бросают. Негодяй истечет кровью, но умрет нескоро. И смерть его не будет легкой".
По счету "три" она откуда-то из рукава выхватила нож и ударила себя именно в эту точку.
По счету "три" я понял, как поставить маяк - я зажег розовый куст.
Получилось, как рождественская елка, только не елка, а роза, и не разноцветные фонарики на ней, а мои сияющие разноцветные цветы.
И меня вышвырнуло с острова.
Я без сил сидел на грязной земле недалеко от воды, рядом без чувств на голой земле лежала Тома, чуть дальше - недвижные Ирина и Сон. Я стянул куртку, на карачках подполз к моей девочке, переложил ее себе на колени, укрыл... Она чуть дрогнула, но в себя не пришла. Показалось, что чуть дернулась голова Ирины, но, может это ветер шевельнул прядь волос.
И тут из воздуха на пляж вывалилась Белая. Она нелепо взмахнула руками, но не удержала равновесия и села прямо на песок. Ее сложная прическа разрушилась и светлые волосы закрыли лицо, грудь, упали на землю. Она всхлипнула и что-то забормотала.
Я не шевелился. У меня на коленях без сознания лежала любимая, рядом - мертвые друзья, а далеко на Севере умирала от боли Ксенья Николаевна.
Белая прибавила громкости.
-... Невоспитанная девчонка! А ведь встретимся здесь - опять до земли кланяться будет!..
Она не всхлипывала - она сдерживала и не могла сдержать смех. Встала - так ракеты уходят на орбиту - столько мощи было в ее движении. Волосы, едва успевая за ней, шлейфом, полотном укутали ее до бедер. Она выпростала руки, раздвинула пряди и откинула их за плечи. Подняла ко мне лицо.
Боже мой! Это было невозможно назвать просто синяком - это был классический фингал, фонарь под глазом!
- Кто это? - само по себе вырвалось у меня.
- Твоя негодяйка, - кивнула Белая на Ирину. - Увидела суженого, я и увернуться не успела.
Она закрыла лицо ладонями, чуть погладила его, отняла руки.
- Теперь лучше?
Лицо очистилось, опять было белым-белым, и на нем ярко выделились красные-красные губы. Все-таки, как Шурка похожа на нее! Только величие... Сидеть, когда она стояла было почти невыносимо.
- Вижу, что лучше. Я пришла поблагодарить за них.
Пришла! Теперь это так называется?
- Ты сберег мне отличных игроков!
Я не выдержал.
- А без меня, без Ксеньи нельзя было обойтись?!
- Даже, если бы мне и позволили, то какой бы тогда был смысл в игре? Должны же действовать правила. Глеб играет не хуже. Вот только у него вечная проблема с резервами, а ведьмы так умеют вербовать преданность... Все у них - если не друзья, так любимые, не любимые, так возлюбленные. Зато какой можно составить хоровод!
- Как они? - не удержался я.
Она чуть вгляделась в себя, улыбнулась.
- Идут твои друзья. Если это можно так назвать. Кстати, пора и должок вернуть. - и опять она улыбнулась.
- Друзья? А Ксенья?!
- А кто тебе нынче Ксенья Николаевна? Уже не в друзьях? Уж не в возлюбленных ли?
"Кажется, она начала составлять хоровод." - отлегло от сердца у меня.
- Да нет, с ней неинтересно...- отмахнулась Белая, - Лучше задолжаю сестре я еще одну партию.
- Нет! - почти закричал я. - Я тебя прошу!
- Плохо просишь. - жестко ответила она.
Я опустил Тому на землю, встал, подошел к ней почти вплотную. Как трудно было вынести пристальный взгляд Смерти!
- Я прошу тебя!
- Поцелуй меня.
Поцелуй был долгим.
- И ты не имеешь дело с сестрой!
- Она приходит не спрашивая.
- Но ты ее не зовешь! Сам, никогда, не зовешь!
- Принято.
- И насчет хоровода с Ксеньей... Ты подал интересную идею...
- При чем тут я?!
- Ты не соглашаешься? - равнодушно спросила она.
- Принято. - пришлось ответить мне.
- Поцелуй меня.
На это раз я уже знал, чего она ждала, и что ждет меня, тоже.
- Теперь проси. Чего-нибудь еще. А то какая-то не честная сделка у нас тобой получается...
- Я с возлюбленными не торгуюсь.
- А ты - нахал. Проси!
- Предупреди, если с моими что... Не надо спасать - только предупреди!
- Принято. - улыбнулась она, - Поцелуй меня. Так немногие выдерживают мои поцелуи...
Я опять выдержал.
Торги кончились. А потом начался базар.

Когда я опять на карачаках подполз к Томе, сверху скатилась ее подруга со своим другом. Впрочем, "скатились" - это больше подходило к Славе. А его девочка...
Высоко задрав длинную юбку, в своих неудобных для быстрых перемещений по пересеченной местности туфлях на высоченной платформе, Аля то мелко перебирала тонкими ножками, то как-то по-козлиному подпрыгивала, но при все при том спускалась с горы довольно шустро.
- То-о-ма!- закричала она еще на склоне. - Ты что с ней сделал?! - подбежав, замахала она руками, норовя ткнуть кулачишком меня в глаз. - Ты что ее, гад, спасти не мог?!
- Алька, уймись! - простонала Тома, открыла глаза, потянулась ко мне и обхватила меня за шею. - Сработало? - чуть слышно спросила она.
Я повернулся к своим друзьям. Сон уже привстал на четвереньки и пытался приподнять голову Ирине. Она слабо отмахнулась:
- Я сама.
- Поцелуй меня. - прошептала моя девочка.
Я немного заопасался: после ведьминого поцелуя госпожи Страсти, после ледяного - Белой леди, поцелуй моей девочки...
Поцелуй моей девочки... И при чем тут взрослая опытность чужих теток?!
- Эй, - прервал нас Слава. Он уже смотался наверх и принес те теплоизоляционные матики, космическую технологию. - Простудитесь.
- А ты что не кинулся мне за Тому морду бить?
- Да видно же было, что у тебя - опустошение боя, а не потери. Алька вечно горячку порет.
Ему это было видно!
- А что ж ты ей не объяснил?
- Ей? Объяснять?! - искренне удивился он. - Что, я враг себе?! Я за то время лучше полезное что сделаю.
Я оглянулся. Ирина, опершись о спину Сона, сидела с ним на точно таком же матике. Она приходила в себя, голова ее была повернута ко мне. Ей от меня что-то было нужно. Шпильки во время боя у нее повыскакивали тоже, и волосы укрывали пол-лица. Она чуть помедлила и раздвинув, откинула их за плечи.
Боже мой!
- Кто это тебя так?! - само по себе вырвалось у меня. Она попыталась что-то ответить, но только всхлипнула.
- Суженый. - вместо нее невозмутимо ответил Сон. - Они там друг друга чуть еще раз по новой не поубивали. - и он не выдержал и по-азиатски, гнусно захихикал.
Она молча ударила его локтем в бок, но он поставил блок, откинулся и все еще хихикая переполз на соседний матик:
- А меня еще называют бешенным. Да я по сравнению с ними - пай-мальчик из 2-ого "б" класса показательной спец-школы с краеведческим уклоном...
- Милицию надо бы вызвать... - опять обратил на себя внимание Слава. Он смотрел на трупы черных.
- Нет... - сразу потерял всю веселость Сон.
-... это семейное дело. - вместо него закончила Беса. - И тела... Их надо... И срочно.
- Сейчас. - проговорил Сон. - Мы только с Сашей немного оклемаемся.
Алина взглянула на Славу, он посмотрел на Тому, она чуть кивнула.
- Да вы лежите. - мы с Алей сами. - поразил он меня. И не только меня: Сон с любопытством посмотрел на него. - И пусть Тома оденется, простыть же можно. - он кивнул на стопку аккуратно выложенную на углу нашего матика - юбка, пальто, туфельки. Сверху целлофановый пакет с колготками.
- А их-то ты где нашел? - полюбопытствовала Тома. В те года импортные колготки числились в жестком дефиците.
- В рюкзаке у Ирины. - ничтоже сумняшися ответил он.
- Ты копался в женском белье?! - с неприязнью удивилась Ирина.
- Ты думаешь, это так неприятно? - простодушно удивился он.
Она опять с уставилась на него, он по-прежнему простодушно смотрел на нее, она все-таки улыбнулась и чуть кивнула себе - она приняла парня. Но на очереди у нее был я.
- Саша, что с мамой?
- Все нормально.
- Она не пошла за нами! Ты уверен?
- Да.
- Почему?
- Я договорился с Белой.
- Не верю я ей! Сука!
- Она о тебе аналогичного мнения.
Сон опять захихикал:
- Да, после того справа...
- Саша! Посмотри! Я прошу, еще раз посмотри, как там у них? - и она поймала взгляд Томы. - Уговори его!
- Саша, - улыбнулась мне она. - Посмотри. А я переоденусь. Или тебе помочь прорваться?
Дорога была уже проторена. Рисковать, что Тома еще раз потеряет сознание я не мог. И обошелся своими силами. Я думал последними.
Володя по-прежнему лежал на кровати и тяжело дышал - почти стонал во сне. У него на пол-лица багровел синяк, а по всему остальному была размазана кровь. Кровь была и по всей кровати, но то была не его кровь.
А рядом, голая по пояс, перевязывала себя разодранной простыней К.Н. Она опять сразу почуяла меня.
- Выйди сюда!
- Ксенья Николаевна! - взмолился я. - Сил нету!
- Выйди!
Черт бы побрал всех ведьм! Я вышел.
- Кому обмолвишься, что здесь было - удавлю. А нашим передашь - завтра буду дома. Уже вызвала вертолет. Володьку подлечила. - и она покачала головой. - Как прав был Митенька. Что они там вытворяли! Ира хоть дошла?
- Да. А как вы? - вежливо спросил я.
Она закончила перевязку, помахала ладонями.
- Я?
Она провела языком по губам, приподняла ресницы, подняла плечи, чуть шевельнула бедрами, чуть шевельнулись ее груди...
- Я люблю Тому! - заклиная и открещиваясь, пробормотал я.
- Вот и люби. У нас больше не показывайся. Пошел вон!
Очнулся я оттого, что мне в лицо брызгали водой. Черт бы подрал всех ведьм! Вот и спасай их после этого.
- Как? - увидев, что я очнулся, сразу пристала ко мне Ирка. - Как мама?
- В порядке. - прохрипел я.
Ирка внимательно пригляделась ко мне.
- Кажется, в самом деле в полном порядке... Ты не обижайся на нее, она...
- Она велела передать, что завтра прилетит. Володьку подлечить успела.
- И как он? - постаралась безразлично осведомиться она.
Я не отказал себе в удовольствии сымитировать гнусный смех Сона.
- Спит. Утром будет думать, что ему все приснилось. Что он просто упал с кровати. Хорошо, что у него ни одного зеркала не осталось, а то ему бы долго пришлось прикидывать, какой высоты должна бы быть та кровать, чтоб из его лица сотворить такое.
- Хватит! - сверкнула Беса своим синяком.
- Хватит так хватит. - и с нею вежливо согласился я.
Я смотрел, как споро ребятки обвязывали трупы черных найденными на берегу железяками. Они уже перетащили их на небольшой, из трех бревен на скорую руку скрепленный ржавой проволокой плот.
Тома перехватила мой взгляд.
- Правда, она эффектная девочка? И приглядись, правда на Ирину чем-то похожа? Но дурная!... У нее есть друзья - в морге работают. Она к ним ходила страшилки слушать и Сашу с собой таскала, а те, ради смеха, их на подсобных работах использовали, они и привыкли к мертвым телам. Лина же точно сумасшедшая! Как Слава с ней намучился... Она вечно куда-нибудь влипает, и ему вечно ее выручать приходится. Недавно очередной ее знакомый ночью для нее отключил сигнализацию от черного выхода из запасников Пушкинского музея - ей загорелось посмотреть на невыставленных импрессионистов. Меня она тоже звала, но мне ума хватило отказаться - двоих бы Славе не вытащить. Они уже уходить собирались, и тут Лина "нечаянно" включила противопожарную(!) сигнализацию... Ее "знакомый" стоял на выходе и испарился мгновенно. А они... В общем потом она целую неделю с него пылинки сдувала.
- А ты сама почему ее не бросаешь, раз она такая совсем дурная?
- Она... Я тебя искала... так долго... мне было... - она замялась, - так тоскливо, холодно что ли, а она такая живая... жадная до жизни...
Сон внимательно прислушивался к нам - он думал, чего ждать от новых знакомых. Бедняга. Столько лет был невидимкой, а теперь связался... Число свидетелей, соучастников, подельников возрастало катастрофически.
- Почему они вам так верят? - спросил он. - Это же два трупа. Двойное убийство. И без единого вопроса?
- Лина верит Славе, - начала растолковывать ему Тома. - он ее возлюбленный, да и как ей ему не верить, если он ее уже 20 раз выручал. Слава верит мне - он, ну, в общем, он и меня выручил и давно мой друг, я верю Саше - я же люблю его! И вижу, что он верит вам. Все просто.
- Длинные цепочки ненадежны. - безучастно проговорил Сон.
- А ты смотри на это, как на кольчугу. - посоветовала ему Тома.
Ирина отвлеклась от своих грустных мыслей и переглянулась с Соном. Моя девочка сумела удивить и ведьму, и воина. Я тогда еще не знал, что моя девочка - и ведьма, и воин. Что Варвара, библиотекарь Андрей Васильевич и дед Евсей...
Тут Алина со Славой о чем-то темпераментно заспорили, и он потащил ее к нам.
- Что у тех за пояса? - спросил он. - Камни на них настоящие?
- Да. - насторожилась Ирина.
- А нельзя их...
- Нет! - отрезала она.
- Но это же воинская добыча? - попыталась аргументировать мародерство Алина. - Им они все равно больше не понадобятся, а мы бы их не очень афишировали?..
- Камни - не простые. По ним на вас, как по пеленгу, выйдут. - решилась объяснить Беса.
- Но ты же меня все равно спасешь?! - обернулась к Славе девчонка.
Он молча протянул к ней руку. Она нехотя отдала ему горсточку самоцветов.
- Третий день подряд лезть в эту великую реку! - проворчал он. Первый раз хоть тепло было! Ну, ты мне за это заплатишь!
- А почему я? Это ее мертвяки, - мотнула головой она на Ирину, - пусть она и расплачивается!
- А если я соглашусь? - попыталась улыбнуться Ирина.
Слава окинул ее оценивающим взглядом, потом также осмотрел Алину, она приосанилась и попыталась что-то поправить в прическе.
- Ну, если фингал кепкой прикрыть, то замена, кажется, равноценна.
- Ах, ты, гад! - заорала девчонка и бросилась на него, но он, хохоча уже бежал к воде.
Сон попытался подавить смех, но Ирина, пытавшаяся как-то прикрыть синяк, выглядела так нелепо, что мы все-таки прыснули. Она отбросила волосы и ударила ладонями по земле.
- А вы действительно похожи. - отсмеявшись проговорил Сон. - Но это почему-то не бросается в глаза.
- Видел бы ты меня пол-года назад!.. - обиженно ответила Ирина и мстительно добавила, - Хотя и тогда срезать драгоценности с мертвецов я бы не стала.
А девочка, наконец, догнала парня. Они обнялись. Она начала ему что-то выговаривать, он, оправдываясь, поглаживал ее по спине, и тут она завизжала. Я думал, это только Олюха может на такой громкости так долго держать одну ноту.
Слава быстрыми четкими движениями, не обращая внимания на визги и сопротивление обыскал ее, залез к ней в лифчик, вытащил что-то и швырнул в реку. Словно искорки сверкнули, и камушки булькнули в воде.
- Точно. Еще одна сумасшедшая пара. - сделал вывод Сон. - Но как он ее хорошо изучил.
- Она его тоже. - спокойно ответила Тома. - Он бы придумал, как ее спасти. И тогда "камушки" остались бы у нее.
- Ты думаешь? - переспросила Ирина и еще раз внимательно посмотрела на раздевающегося невысокого, неатлетичного Славу, на суетящуюся вокруг него его эффектную подругу. - Надо бы разжечь костер. Через час подъедет папа. Как он мчит! Не врезался бы по пути...- и она сумела встать на ноги.
- Я помогу? - сумела выбраться из моих объятий Тома.
Сон тоже попытался встать, но ноги его еще не держали.
- Что это за гадость была? - слабо возмутился он. - Все силы высосала.
Я вставать не пытался. Через час мне предстояло подниматься на кручу.
Уже начинало темнеть.
----------------------
Д.М. не стал прислушиваться к доводам Славы и его подруги, что "у них строго". Он с недоумением посмотрел на Тому:
- Вы его искали семь лет?
- Да.
- И вас уговорили бросить его еще на две недели?
- Да.
- И после всего, что здесь произошло, вы хотите опять его оставить без себя?
- Нет!!
- Садитесь в машину.
Бабка, в это время бродила по пляжику, что-то пыталась высмотреть, чуть ли не вынюхать. По приезду она выслушала отчет Ирины, а у меня только спросила:
- Глеб?
А когда я кивнул головой, полюбопытствовала:
- Словно бы мясом горелым воняет - что это?
Мне казалось, запах давно выветрился...
- Я ему, кажется, ладони сжег.
- А ты что, квелый какой? Тебе же не досталось в драке?
Тома была далеко - она вместе с подругой и другом подруги помогала Д.М. грузить на его "Москвичок" вещи - и я решился:
- С Белой в бутылочку сыграл.
Она с интересом поглядела на меня:
- То-то мне по дороге ее смешок почудился... Хотя нет... Ты же выдержал? Значит, смеялась она не над этим... Когда она лыбится, над кем она лыбится - кости трещат... Переговорить попозже надо будет.
Как мы вчетвером помещались на заднем сиденьи - рассказать было бы весело. Самый негромоздкий из нас - Сон, практически оказался на коленях у Ирины, она пыталась намекнуть, что логичнее будет, если на моих коленях устроится Тома, но пирамида из нас двоих в их тесной машинке не умещалась...
У дверей в мою квартиру Д.М. на прощанье сказал:
- Я вам даю трехдневный отпуск. Ни о чем не беспокойтесь, ни о чем не думайте. Закройтесь и отключите телефон.
Мы так и сделали.

Глава 27.

К утру третьего дня я проснулся от дверного звонка. Сонный, пошел к дверям, открыл - там стоял Д.М. "Постой", - пришло в голову мне, - "ведь и этот звонок я отключал тоже!" - и проснулся. Встал и пошел к дверям. В подъезде меня ждал Д.М.
- Переговорить бы надо. - как-то смутно сказал он.
"Опять разговоры разговаривать" - смутно подумал я.
У Громовых меня ждали все три "его красавицы" - и старуха, и жена, и дочь. Впрочем, закавычил я эти слова напрасно. Даже старшая из всех - старуха-графиня графиней и выглядела. Я привык ее видеть в неопределенного цвета, под брови платке , в бесформенном дерюжном платье - толи монашка, толи нищенка, а теперь... Седые волосы обрамляя голову, открывая высокий лоб, были украшены бриллиантовым, наверное, по-сумасшедшему дорогим ожерельем. (Или ожерелье - это то, что на шею, а то, что точно такое же, но на голову называется как-то по-другому? Ну да не в названии дело.) А платье... А осанка... В общем на ее фоне моя царственная Тамара не потянула бы и на фрейлину.
А Ксенья Николаевна!.. На ней драгоценностей не было и не было в ней величия, а было... было то, от чего "не можно глаз отвесть". Пожалуй, она стала постарше выглядеть. Если в нашу первую встречу летом, пару месяцев назад я ей на прикидку дал где-то неподалеку до 30, то
теперь 30-летний рубеж был очевиден. Это была уже не девчонка - женщина, не утро - полдень. Палящий полдень. Летний полдень. И не нашего - южного лета. В общем - леди Страсти. И этим все сказано.
Она взглянула на меня. Чуть презрительная гримаска тронула ее губки... Такое женское презрение... Как на мальчишку... Ну и плевать! Она... Да я...
- Ксенья!... - проскрежетал, вырвал меня из дурмана голос старухи. - Ты что с парнем вытворяешь?!
Ведьма!
Сейчас я знаю, что мне сразу же надо было сделать - развернуться и уйти. Но тогда эта очевидная мысль не пришла мне в голову.
Еще там сидела Ирина. Как ни странно, но именно к ней подошла бы моя первоначальная ирония, кавычки... Синяк ей залечили да и косметика делает чудеса, но чистая кожа и... как там? -

"...Грудь полная или большие очи, но порой
Все это не зовем мы красотой..."

Ирина погасла. Теперь она была растеряна и не знала, как ей теперь жить, для чего теперь жить, и, кажется, начинала думать, стоит ли ей жить вообще... Все-таки Володя ее, кажется, достал.
- Ну, налюбовался? - опять прервала меня старуха.
- А теперь расскажи-ка нам, как ты в наш круг Смерть протолкнул?!
Я не сразу решился поднять глаза на К.Н. Потом проговорил про себя: "Я люблю Тому." Вспомнил, явственно представил себе Тому, как она, когда я собирался уходить, еще спала, но тут проснулась, раскрыла глаза, потянулась ко мне. Как прошептала: "Я до сих пор себе не верю, что ты со мной." Вслушался в эти ее слова, в свои слова... Да! Я люблю Тому. И только тогда решился.
Боже! При чем тут любовь?!
- Ксенья! Прекрати!
- Мама, да что с тобой?!
- Мне не надо было вас спасать?!
- Ты!..
- Саша! - оборвал всех Д.М. - Саша. - уже спокойней повторил он. - Саша, вы не могли бы пересказать ваш разговор с Белой? Подробней пересказать ход ваших с ней переговоров, ход ваших торгов?
Я опять не выдержал и взглянул на Ксенью...
- Так, Ксенья. - опять пришлось вмешаться старухе. - Или ты сейчас же берешь себя в руки и прекращаешь весь этот бордель, или мы с Сашкой связываем тебя и будем обливать водой до тех пор соседи снизу не завопят, что их заливает! И не надейся на Митеньку - он переживет.
Но на этот раз я удержался! Удержался на поверхности сознания, удержался на плаву, я удержался! Я люблю Тому!
- Убедилась? - чуть грустно улыбнулся Д.М. - Я тебе все это предсказывал.
- Да, убедилась, - хрипло ответила она. - В любой момент!
Нет!
- Да! - вслух ответила мне она.
- Тогда, может, займемся делом?
- Делом, так делом, - промурлыкала колдунья.
- Саша, да сядьте вы. - кивнул он мне на диван.
Я с облегчением плюхнулся рядом с Ириной. - Ну, а пока Саша приходит в себя и чтобы он пришел в себя, Аксютонька, расскажи-ка нам еще раз, как там дело было у тебя - в Зазеркальи.
Я пересилил себя и опять посмотрел в глаза К.Н., но она уже притушила огни. Просто красивая 30-летняя женщина - мало ли таких. И вообще мне такие не нравятся... Вот Томочка...
Я не успел додумать про Томочку. Ксенья перехватила мой взгляд, перехватила мои мысли и опять, как там, на острове, провела языком по губам...
- Ксютонька, ну хватит хулиганить...
На этот раз "Ксютонька" вняла словам мужа. Посерьезнела. Помрачнела. Потускнела. Бросила взгляд на мужа, на меня и, кажется, не решилась.
- Володя спал - я только-только закончила прогревать ему легкие, когда появился Саша, и не стала его будить, просто потащила за собой...
- Нет, Ксюта. - прервал ее Д.М. - Начни раньше. Мы же будем требовать от Саши исповеди. Надо что-то дать ему взамен. Как любовью за любовь.
Она опять посмотрела на меня и облизала губы. Но теперь от этого меня не бросило в дрожь.
- Володя спал - опять начала она. - я только-только закончила прогревать ему легкие, только-только вздохнула с облегчением - успели мы с ним, и тут... Сколько ты твердила нам, что нельзя забывать про Глеба! Нельзя! Нельзя было выходить на легальный статус! А мы тебе не поверили!... Квартира видите ли понадобилась! Они же 30 лет о себе
знать не давали. А теперь так вовремя появился Сон! И он был с Ириной, но... Катастрофу я почувствовала сразу, про Ирушку не подумала - она и одна не беззащитна, а уж вдвоем с мастером!.. И Белая же с ней намекала на хоровод, а она в таком случае вроде бы бережет игроков... Думала, что-то с тобой, бабушка, и боялась подумать, что - с Димой.
- Обо мне и беспокоиться забудь. Я же сказала - с ней договорюсь. Пока дело не сделано - буду жива.
- Не верю я Белой.
- И правильно делаешь. Но у нас - свои счеты. Продолжай.
- Володя спал. Я почувствовала катастрофу, начала соображать, как связаться с домом. По рассказам у Володи должно было быть 3 больших зеркала - теперь нет ни одного, нет даже маленького - из электробритвы последнее вынуто, с мясом выдрано! Я нашла их все - разбиты вдребезги, чуть ли не в пыль измолочены и зарыты на... далеко зарыты. Моя
пудреница не годилась - слишком маленькая. Вот так - зеркало не проходит... Луна... Но до восхода луны еще полтора часа. Сны... Но 5 часов вечера - кому в такую рань спать захочется?!.. - Любовникам! Игорь и Вера! Даже если не спят, а только целуются, да хоть только смотрят друг на друга - сейчас этого достаточно, мне хватит, к Игорю
прорвусь!.. Перепугаю... Переживут. Потом извинюсь, отблагодарю.
Я начала подготовку. Ведь это же техника Страсти... Я взглянула на Володьку, вспомнила, как его на исходе детства, еще перед выпускными экзаменами в школе переполошила настойчивость его девушки. Бабушка присматривала за Сашей и подбросила мальчикам идею насчет их подружки - Ольги Сергевны. Какие они тогда были - Саша и Володя! Как два тополька. А ведь я - моложе той продавщицы! И ведь бабка предлагала... Не надо горечи! Надо вспомнить, какими они были, представить, посмотреть, какими стали - волчата выросли. Но что значит судьба! Игоря и тренировали, и обучали, и воспитывали, и он тоже ничего - вон, как вцепилась в него Вероничка, но наши мальчики! Наши князья... Вероничка и их бы не пропустила... да она и не пропустила... Да и Игорь... Научились мы выращивать мужчин... Судьба - судьбой, но и мы тоже кое-что можем. Как она на него смотрит...
Я уже видела Игоря глазами Веры, чувствовала руки Игоря вокруг себя - вокруг Веры, остался последний шаг - отодвинуть Веру и остаться в его объятиях самой.
Но тут я услышала присутствие Саши. Что это его к Володе потянуло в одиночку?! Завтра бы с моими спокойно... За подмогой пришел - больше незачем! Значит, вся информация у него. Я разорвала контакт с Верой.
Саша сумел прорваться сквозь неверное отражение небольшого экрана осциллографа! Асс. А на его лице был отпечаток смерти.
" - Кто? - спросила я.
" - Ирина. - ответил он. - Я за Володькой и - за ней.
Ему идти было нельзя. Не на прогулку. По второму разу за месяц не возвращаются. Даже он не вернется. Идти надо было мне. Володе и мне. А Саша... Ему работа тоже будет - пусть маяк поставит. А мы уж с Володей... Я кинула вперед предчувствие. И... И я отчетливо почувствовала, что и мне не вернуться тоже. И...
Она замолчала. Ни Д.М., ни старуха, ни дочь - ей никто помочь не попытался. Кажется, в этой семье не принято было по первому намеку спешить на помощь. Пауза затянулась надолго.
-... Я подумала, вот и конец. Белая обожает торговаться, и тут - жизнь за жизнь. Точнее, жизнь - за две жизни, еще точнее - за три: Володя без нее, что бы он о себе не мнил, не выживет. Да нет, две за три: Дима не выживет без меня. Все-таки баланс в нашу пользу. Да при чем тут бухгалтерия! - наши жизни за жизнь дочери... Смерть я встречала, как надо... А вот провожала жизнь...
И опять долгая-долгая пауза.
-...Мне показалось, что жизнь я прожила не так. Показалось, что один Дима - это мало. Вдруг вспомнилась мама, ее дневник... ее мужчины... Ведь ее еще и сейчас, до сих пор помнят! Опять остро позавидовала той продавщице! И позвала Сашу:
" - Выйди. Сюда.
На этот раз она промолчала чуть ли не пять минут.
- Я его позвала. Он вышел. Я видела, сколько для этого ему понадобилось сил, но это даже было неплохо: концентрация ему потребуется, чтобы поставить маяк. Нас было 14 человек, и мы еле удержали, а он один... И... я заставила его себя поцеловать. И то наслаждение...
...как раз такое, какое себе представляла, которому заранее завидовала... А потом так жалко стало Диму, что ударила я ножом почти с облегчением.
Она опять облизнула губы. Я искоса огляделся. Мог бы не прятаться. На меня никто не смотрел. Каждый из них был занят собой. "...но перед смертью и перед любовью мы всегда один на один." - вспомнил я слова дяди Сережи.
- ...Володя спал, будить его я не собиралась, я просто потащила его за собой. Он ничего не понял, с удивлением посмотрел на меня, а узнав знакомый пейзаж, наверное, подумал: "Опять видения!" и на утро запланировал пробежать лишний круг. И тут он увидел Ирину.
Они с Соном пытались отбиваться от Белой, но для этого требовался другой уровень мастерства. Белая опережала их во всем и, почти не обращая внимания на сопротивление, волокла к выходу. И тут Ирина увидела Володю.
Он вырвался от меня и бросился к ней, она вырвалась из лап Белой, та попыталась ее перехватить, но доченька, наконец, опередила ее. Удар был от души, у Белой рассыпалась прическа, она пошатнулась, и тут свою лепту внес Сон. Белая попятилась, не удержала равновесия, начала падать и... и пропала. А Ирушка уже неслась к Володе.
Я, кажется, хотела уже улыбнуться. Хоть у детей теперь будет все в порядке. Сейчас обнимутся, выйдут - кстати, совсем недалеко запылал розовый куст, Саша дал ясный ориентир - выйдут, и не нужно будет никаких семь лишних лет.
Но когда они сошлись на - К.Н. грустно хмыкнула, - на дистанцию объятия, Володя изо всех своих немалых сил ударил ее в лицо.
Ирина не выдержала, всхлипнула, отвернулась от нас. Д.М. встал, подошел к ней, полуобнял и что-то зашептал. Значит, не всегда они своих оставляют с бедами один на один.
- К такому повороту дел Ирушка оказалась не готова, она пропустила удар, упала, но быстро поднялась, и у них началась безобразная драка. Если бы не Сон, они бы и сейчас еще молотили друг друга в зазеркальи. Я указала мастеру на розу и отвернулась - смотреть на происходившее сил не было. А он придал их броуновским перемещениям общий вектор, и когда они сблизились с маяком, по очереди впихнул их в розовый куст. Ирушка, сопротивляясь, схватила за руку Сона и утащила его следом. Последнее, что услышала - это их стоны: продираться сквозь розы... Следующий раз, Саша, придумай что-нибудь помилосердней.
Я осталась одна. Сил не было. Возвращаться? Зачем? Становиться соперницей своей дочери? Домогаться Саши? Искать кого-то еще? А Дима?.. Диму было жалко так, что слов не было!..
Зачем мне было возвращаться?
Ирине тяжело, но программа у нее очерчена ясно. Семь лет не срок. Дождется. Володя перебесится и от нее никуда не денется. С ним тоже - все закончено. Физически он вылечен. А в остальном - время, время, время. И когда поймет, что ни одна блондинка ему не заменит Ирину - вернется.
Дима. С Димой всех проще. Он узнает, что я ушла и сам придет ко мне. Один. И никакой грязи. Белая, кажется, хочет нас? Она нас получит.
Я уже решила остаться. В преданиях описывалось, да и Игорь рассказывал о притяжении белых врат. Я его чувствовала. Но оно не было непреодолимым. Двигаться не хотелось, я ждала Диму. Ждать было недолго - день-два, не больше. А время здесь, как я слышала, идет по-другому. Я бы дождалась.
Меня вытащила Рыжая.
Сначала я почувствовала запах роз. Потом - прикосновение бутона.
Когда мы только приехали в Москву, Дима часто так будил меня поутру - водя цветами по лицу, шее, груди. Но однажды маленькая Ирушка - ей было около года, схватила букет, укололась, выронила, а потом еще и упала на него. Изранилась, изревелась... С тех пор розы стали не приняты в нашем доме. Даже когда бабуля увезла дочь от нас.
Я подумала, что это - уже Дима и чуть удивилась - так рано? Открыла глаза - напротив сидела она и, чуть высунув язычок от смешливого усердия, щекотала мне шею цветком розы.
Сашин куст стоял теперь совсем рядом, она увидела, что я очнулась, не глядя левой рукой потянулась, сорвала цветок и бросила в мне в лицо. Но роза в полете рассыпалась, и лепестки мягко облепили меня. Рыжая засмеялась, уронила стебель, обеими руками сорвала по бутону и опять бросила в меня.
Я плохо помню дочь маленькой. Мы c Димой оба учились, девочку отдали в ясли, она часто болела, и когда болела, я сидела с ней - вот и помню ее больную. Я слишком была упоена мужем, меня слишком увлек огромный город, было слишком много новых интереснейших знакомых - и все это после глухого Полесья, и мне было-то только 16-17 лет - какое там материнство! Да и Диме - 22-23. Признаемся, нам было не до дочери. Когда бабуля забрала Ирушку, мы не то, чтобы вздохнули с облегчением, но ведь отдали! и разлуку пережили! И вот там, и вот тогда перед опять замершей передо мной Рыжей, мне вдруг так захотелось ребенка!
Я подумала: "Семь лет Ирина будет ждать Володю, потом еще месяцев 9 - 10, ну, год, а потом... Может и им потом будет не до детей?.."
Рыжая опять насмешливо, заразительно рассмеялась. И до меня дошло: при чем тут Ирина? Я же тоже женщина в конце-то концов! И у меня есть муж! Любимый законный муж! И мне только 36 с половиной лет, и у нас еще все может быть! Все!

Дмитрий Михайлович даже встал.
- Аксютонька...
Она не ответила ему. Не ответила словами. Она только глядела на него и продолжала:
-... Но Рыжая перехватила и эту мою мысль, и ей стало совсем смешно, она замахала на меня руками, ее знаменитые кудряшки запрыгали, запутывались, закрывали лицо, она начала освобождать его, вытирать слезы, попыталась что-то сказать, но смех душил ее и, наконец, она сумела сквозь смех вымолвить одно слово, только одно слово:
" - Уже!
Я вскочила:
" - Что? Когда? Не может быть!
" - Позавчера!... - хохотала, не останавливаясь она, - позавчера вечером вы чем занимались?!..
" - Но я же по науке... У меня все, как часы, а по календарю... у меня... у меня сегодня должно было начаться... - сказала я три дня назад вечером.

- Все врут календари. - блаженно проговорил Д.М. и пошел обнимать жену. У Ирины опустились руки, и она подняла голову. Слеза еще катилась по ее щеке, но изумление уже заглушило все остальные чувства. А бабка!.. кажется, это называется предынфарктным состоянием. Интересно, ее уговоры, ее "счеты" с Белой предусматривают подобные обстоятельства?...
К.Н. освободилась из объятий мужа. Он сел на пол, рядом с креслом и обхватил ее за колени. Она обняла обеими руками его голову и поглаживая, закончила отчет:
- Состояние заторможенности меня не отпускало, я потихоньку соображала что к чему, что неужели у меня и в самом деле... что совсем скоро, может быть... что...
" - А ведь сестра вот-вот кончит морочить голову Саше - она у него и тебя уже выторговала, - опять засмеялась Рыжая, - и вот-вот освободится...
Я шагнула к ней, и она толкнула меня в розовый куст. Все-таки, Саша, следующий раз, ну, придумай что-нибудь помягче! А Рыжей и это казалось смешным, и она все хохотала.

Глава 28

- Саша?
Я пересказал наш недолгий диалог с Белой.
- Эх, Саша, Саша! - Д.М. встал, прошелся по комнате. - Вам же говорили, что Белая любит торговаться, что с ней можно торговаться, надо торговаться! "С возлюбленными не торгуюсь"! Красиво. Но как сказал бы мой любимый дядюшка - а он за свои НЭПовские миллионы 10 лет по лагерям отмотал, но и там не пропал - так вот, он сказал бы, что тебя
взяли на понт, как последнего фраера! - ну, услышать тюремный жаргон от Д.М! И я вдруг внутренне обомлел: он мне завидывал! Ему горело схлестнуться в торгах с Белой! - Правда, для себя ты неплохую партию провел: "Не надо спасать - только предупреди!" Отлично: срок предупреждения не оговорен, а своевременно предупредить - это чаще всего и означает спасти. Термин "близкие" ты тоже можешь трактовать очень широко. Наконец, вызвать Рыжую!.. Может у кого-то и получалось, но я об этом не слышал. Правда, было сказано, что ты "не зовешь" ее... Для меня этот пункт был бы грустным. Однако, и это не очень страшно - она-то тебя знает, помнит и не забудет. Но вот в отношении нас...
- Чтобы торговаться, надо иметь чем. - попробовал оправдаться я. - Мне что? надо было поставить на кон чужую жизнь? жизнь Ксеньи, - я чуть запнулся и со злобы протянул паузу, - Николаевны?
- Чужую... - Д.М. посмотрел на меня, но я никак не понимал, - чужую, пожалуй, не совсем этично, а Ксютонькину - еще и страшно...- и опять он сделал паузу, и я опять ничего не понял. - но ведь у тебя есть и своя...
- Да кому нужна моя жизнь?!... - и я опять запнулся.
Тяжелое молчание прервала старуха:
- Вот они - нынешние, советские! - не обращаясь ни к кому, пробормотала она, - абсолютно убеждены, что их жизни ничего не стоят и при этом так за нее цепляются... А ведь он еще и не из худших. Но ты, Митенька, сосчитал его правильно, а Ксенья - ошиблась, хотя, кажется, не очень искренне: он не побоялся. Ему твой коронный козырь просто не пришел в голову.
- Надо прикинуть, чего ждать нам. - опять повернулся к старухе Д.М.,- Бабушка, вы ее лучше знаете...
- Сядь, Митенька, не маячь. Успокойся, еще поторгуешься. Теперь не избежать. - Д.М. остановился, чуть пожал плечами, потом улыбнулся над собой, повернулся и опять устроился у ног жены. Она тоже напряженно смотрела на бабку. - Ксеньины выкрутасы с Сашей теперь понятны - Белая начала плести хоровод.
- Но я был у Володи дО!
- Такие мелкие промежутки времени для нее не существенны. - отмахнулась от меня старуха. - Как она действует вы читали, вам говорили, и вы знаете: зависть, ревность, журавли в небе, принцессы за морями, там хорошо, где нас нет, чужие пироги слаще... У Ксеньи как раз - полный набор. А она у тому же, как ты это называешь, Митенька, - госпожа Страсти... А тут - другие мужчины, новая любовь, неведомые наслаждения... Неведомые наслаждения, новые мужчины... Новая любовь, когда еще горит старая. Их сшибка на грани крови! И никаких нельзя! И объятия - такие сильные, что трещит позвоночник, такие тесные, что непонятно, чей. И позади - либо блаженные смерти, либо отчаянные, блаженные проклятия. И вечное чувство, что пока ты - здесь, что-то теряешь - там. А там - это вся Земля! И вечная неутоленность, неутомимость, неутолимость! И вечно - без возврата!
Эх, списать бы полста годков... Или хотя бы половину от полста. Ладно, хватит пустых мечтаний насчет "подружки юности"... Теперь, что касается вас. Белая не изобретательна, она все время повторяется. Я ей как-то на это попеняла, так она мне ответила, нечто-то вроде того, что "старые вина - самые сладкие".
Ваша ситуация мне определенно Антонову напоминает. Немного, правда вывернутую... Кстати, Сашка, как тебе подруженька, м-м-м, твоей подруженьки показалась?
- Алина?
- Алевтина ее имя. Стесняется она его. Немодным считает.
С какой это стати она сказала "кстати"? И я вдруг увидел, как все они, отложив свои проблемы, оторвались от своих грустных мыслей и с нездоровым любопытством уставились на меня ожидая моего ответа.
- Что значит "как показалась"? - попытался потянуть время я.
- Это означает - какие чувства в тебе вызывает вышеупомянутая Алевтина? Но это так, только интересно. Не хочешь - не отвечай.
- А почему это интересно всем вам?
- Есть причина, Сашенька. Ответь, и мы ответим.
Она сидела в кресле, ее муж по-прежнему обнимал ее колени, а она улыбалась мне. Наверное, так кошка мурлычет, над пойманным мышонком. Я люблю Тому, а эта баба...
- Кто ответит? Ты, Ксютонька?
- Вот и началось. - противно резюмировала старуха.
- Нет. - отмел ее предположение Д.М. - слишком в лоб, слишком открыто, слишком ожидаемо и беззащитно. Будет что-то другое. И не так скоро. А это... Аксюта у меня утром выпросила разрешение, чтобы Саша перешел с ней на "ты". Не только вам хотелось бы сбросить малую толику лет. - ласково улыбнулся он своей жене.
- Разрешение?! - вскочил я. - Дмитрий Михайлович! Ну, она - ясно: ведьма, но вы-то!... вы!...
- Саша... - чуть виновато, чуть устало, чуть сочувственно ответил мне он. - Это я только сказал "попросила". Не умеют они попросту просить! Ни одна из них, из моих красавиц!
- Неправда!- запротестовала Ирина. - Я учусь!
- Не очень-то это у тебя получается. - пробурчал я.
- Вот и вас вот Ксенья тоже чуть ли не час "уговаривает"... Позвольте заверить, что в представлении для меня она тоже нашла свежие краски...- Д.М. не выдержал и ощутимо хлопнул ее по бедру. Пытался хлопнуть, но она перехватила его руку, удержала, поднесла ее к своему лицу, прижалась к ней губами...
Я вчувствовался в его слова, вспомнил, каким он приехал ко мне, злорадно улыбнулся и сел. К.М. перехватила мою улыбку и едва заметно - клянусь! - подмигнула мне:
- Мир, Сашенька?
- Мир... Ксеньюшка. - не сумел без запинки ответить я.
А не скучно было жить с нею Дмитрию Михайловичу их 22 с половиной года!
- Ну, ладно бы я... - пробормотала бабка. - Так что насчет Алевтины?
- Она... - начал я.
- Саша. Сейчас интересна не сама она, а ваше к ней отношение.
Я вспомнил суматошную Алину. Вспомнил, как она поначалу пыталась улыбаться мне, строить глазки Сону, как она на берегу кричала: "Ты что, гад, ее спасти не мог?!", как она со Славой привязывала к трупам железяки, как они целовались - мы все, втиснулись в "Москвич" Д.М., поехали, а они остались у костра, и не успели мы тронуться, забыли про
нас и начали целоваться. И до самого конца, пока виден был костер - на фоне его отчетливо выделялся их слившийся силуэт.
- Я не люблю таких суетливых, я не люблю таких смотрящих на все восемь сторон света, таких жадных, таких, - я вспомнил драгоценности, - не брезгливых...
- Долго перечисляешь.
- Да я и сам не разберусь. Вроде бы она должна бы быть мне попросту противна, но... Что-то смутное...
- "Что-то смутное..." - опять повторила за мной бабка и закряхтела. - Грустно:

"Куда ж ушла великая любовь,
Любовь, что в сердце у тебя горела..."

- Не понял?!
- Суматошная... Ты еще не знаешь насколько. Прошлой весной она со Славкой своим разругалась, и они вроде бы разошлись. Однако уже через пару недель она опять куда-то влезла, и ей понадобилась помощь, то есть он, конечно. Она решила мириться. Как мирятся любимые, она не знала и пришла посоветоваться с Томкой. Та только головой покачала, потом рассмеялась и сказала: "Купи бутылку". Но эта шутки не поняла. Экономии ради, покупать не стала, а у деревенских родственников выцыганила литровую банку первача. Обидела она Славку крепко, а когда еще и пришла с самогоном... Парень попробовал ее выгнать.
"- Ах, тебе мой самогон противен!... - завизжала она и хрястнула банку о кровать. - Да гори ты сам синим пламенем!
А как крикнула, так и подумала... ну, а как подумала... У нее мысль и действие - почти одно и тоже. Схватила со стола спички, чиркнула и туда.
"- Ты сгоришь! Я сгорю! И твоя поганая общага - тоже!
Славка обалдел, кинулся тушить, но она его перехватила и стала требовать, чтоб сначала он ее простил, иначе она его тушить не пустит - ну, и в знак прощения поцеловал. Славка пытался прорваться к кровати, но она - девка крепкая, держалась цепко. Парень понял, что так действительно все погорит, и поцеловал ее. Но она немедленно заявила, что он неискренен и тороплив...
Тут в комнату ворвались его друзья-сожители и картину: полыхающая кровать и сладко целующаяся парочка, описывали потом красочно и многократно.
Комендантша, как видит ее, так теперь в глазах меняется. Не пускать - не может: за нее Томка хлопотала, а она Томку твою очень уважает, так приказала держать у них в комнате огнетушитель. Теперь об эту метровую красную бандуру все по очереди стукаются, но засунуть ее, куда подальше, Слава не может: друзья его ему не дают - боятся они его подружку.
- А вы откуда эту историю знаете?
- Я за Томкой одним глазом все эти годы смотрела. Судьба - она, Сашка, и есть судьба. Я уж как этому научена, а ведь когда Алевтину рядом с ней увидела - себе не поверила, Ксенью позвала.
- Помнишь, Сашенька, я тебе про докторшу Антонову говорила?
- Да.
- Она это.
- Что?!
Слово взял Д.М.
- В нашей семье - и меня в этом убедили тоже, принято считать, что человек - существо полиморфное. Как бабочка. Впрочем, бабочка - это душа человека - у нас принят термин "монада"- а человек, что-то вроде гусеницы. Настоящая жизнь, работа, наслаждения начинается после смерти, на блаженных полях Годдавы, но основу зазеркального существования закладывают здесь. Здесь человек накапливает энергию, необходимую для этого. Когда там он ее всю израсходует, его отправляют сюда, к нам, - он усмехнулся, - на заработки. Я считаю, что эта энергия - энергия творчества, энергия чувств. Сам подумай, что общего между тобой, австралийским аборигеном, и кроманьонцем? Любовь да рисунки на скале.
- Любовь, творчество! - фыркнула бабка, - Кто способен на это? Один, два? Сто? 10 000? А остальные миллиарды? Проще, Сашка, проще - боль. Самый простой и универсальный инструмент. Чем больше мучаешься здесь - тем слаще будет тебе там. Все религии об этом твердят. Терпи и не рыпайся.
- Отсюда и абсолютный запрет на самоубийство: "Терпи и не рыпайся".
Стремление к славе, поминальные молитвы - тоже отсюда: упоминают тебя, значит, делятся своей энергией.
- Мы об этом говорили. - напомнил я.
- Да. И о том, что мои красавицы могут узнавать знакомые души - упоминали тоже. И тоже - про XIII век. Помнишь, молоденькая ведьмочка Алена, княгинюшка Феодора, два брата-князя, путаница между ними?.. Алена как-то бросила Феодоре: "Тебе и вечности не хватит, чтобы вылюбить обоих братьев!" Считается, что это обрело силу проклятия. Я так
не думаю. Я думаю, что этой шалой душе скучны золотые поля Годдавы, и она опять и опять срывается к нам в поисках своих князей.
- И находит, Сашенька, находит. Но в прошлый раз рядом с ней оказался Антон, и она ушла...
- А сейчас?
- Слава - инкарнация младшего князя - он просто воин и поэт... Еще один человек из легенды... - почему-то грустно сказал Д.М.
- Не завидуй. - усмехнулась бабка, - У тебя будет своя легенда. Вот и Антона-то раньше мы не знали, а теперь его запомнят надолго.
- А Володя?... - не выдержал я.
- Нашли... Поискали и нашли. Пересекались мы с ним. - сообщила
старуха. - XVIII век. Екатерина II. В бытность свою еще не на престоле, а только женой наследника, будущая наша великая императрица шпионила в пользу Фридриха германского. Такой вот интересный коленкор. А, как это называется? - связным, одним из связных, был у нее ее сосед по Неметчине молодой барон фон Бахен. Да-да, пращур ВиктОра. Екатеpину застукали. Барон успел предупредить о провале. Вырваться после зарубеж сумел тоже. Екатерине, зная о провале, легче было найти правильную линию поведения, и она сумела вымолить прощение у свекрови - царицы Елизаветы.
Прошло время, и Екатерина пришла к власти. Бедный - в смысле имущества - барон прикатил к ней. И он тоже нашел правильную линию поведения: он попросил позволения доказать преданность не только матушке-императрице, но и новой Родине. Его отправили к светлейшему князю Потемкину на турецкую компанию.
Известно письмо Потемкина, где он сообщал Екатерине, как их 10 000-ый отряд нарвался на 100 000-ую турецкую армию. Ну, цифр я, положим, не помню - помню 5-10-кратное превосходство. И помню окончание послания: "Не стерпели мои глаза вида неприятеля. Матушка! Мы разбили их!"
Разбили на утро. А при личной встрече он поведал государыне о том, какую роль сыграла ночная диверсия, предпринятая молодым бароном фон Бахеном на штабной шатер паши, в последующей победе. Барона, несмотря на его плохой русский, после той вылазки, после той компании приняла гвардия, принял двор, приняла и императрица. С тех пор фон Бахены традиционно работают во внешней разведке. Уже 200 с лишним лет...
Да, так вот в той диверсии участвовал еще и беглый холоп Степашка. Что он беглый - потом выяснилось, а тогда ему за ту викторию дали офицерский чин. Но чин ему не помог - под суд он все равно попал: не тому морду набил. Но он и из-под трибунала, из армии бежал, и его фон Бахен за границей укрыл. Да это только называется, укрыл! Такого
укроешь! Как шило в мешке... А после трибунала и побега - от стражи его прятала, до барона довела, и по пути любовь, как водится, с ним крутила - молодая ведьмочка...
Время как будет, спросишь кого-нибудь из наших, про любовь ту рассказать можем. Барона, будет случай, тоже, захочешь, поспрошай. И у них в семейном архиве, уцелела хроника эта. И ведьмочка упоминается... Видать не только беглого холопа за душу зацепила девчонка. На Украине в 20-ом году он мне про нее рассказывал... С придыханием. И подумать не мог, что не только бароны своих предков на много столетий помнить могут. Аннушка после над ним хорошо посмеялась.
Мы своих помним. И тех, с кем сталкивались не забываем тоже. Тебя, Антона пытались найти - никаких намеков. Новый ты для нас.
- А что важнее: кровное родство или... ну, инкарнация? Я вправду могу вспомнить деда, его жизнь...
- ... его любовь. Можешь. Но не советую. Анастасия права - это запретное знание. По нашим преданиям искушать подобным чужих - можно, а пробовать самим - очень не рекомендуется. Зафиксировано несколько попыток. Добра не принесла ни одна. Монахиня Степанида - была в нашем роду и такая - монахиня! - пробилась даже в память о Годдаве. И через неделю покончила с собой. Отчет составила, убедилась, что дочка его получила и ушла. Просто перестала жить.
- Но все-таки, что больше на человека влияет?..
- Мы считаем, Саша, - ответил мне Д.М.- что предки закладывают основу физического состояния тела - наследственный механизм, и событийный сценарий - механизм кармический. В соответствии уже со своей кармой монада притягивается к тому или организму и накладывает на него свою нравственность. Кстати, перевоплощение в своего прямого родственника - редчайший случай... Как и такое раннее возвращение. Но мы отвлеклись. Следующие существования будут после. А что делать нам сейчас? - посмотрел он на старуху.
Он лукавил. Он уже знал, что делать. И какую цену платить. Но попросту предложить это, попросить об этом он тоже не сумел - разучился со своими красавицами за 20 лет, наверное.
- Ну, я пойду. - попробовал вырваться я. - Это ваши дела, семейные, я все, что мог уже рассказал, И больше никому здесь не нужен.
- Ты ошибаешься, Сашенька - промурлыкала Ксенья.
- Останьтесь, Саша. - присоединился к ней Д.М. - Не оставляйте меня с ними наедине. Сил на них у меня сегодня уже не осталось.
Он опять слукавил. Но даже ведьмы этого не заметили - они тоже купились на незамысловатую лесть. И только старуха внимательно посмотрела на своего простодушного зятя, а потом присоединилась к нему:
- Мягко стелет, какого спать-то будет... Останься, Сашка, чувствую, тебе еще интересно что-то будет...
- Хорошо. - согласился я. - Только у меня условие: Дмитрий Михайлович, вы перестаете мне "выкать".
- Ну, это... твое условие вполне приемлемо, - улыбнулся он. Улыбнулся так, что я понял: опять продешевил. Хотя я и не собирался торговаться.
- А теперь, чтоб закончить тему, расскажите вы нам, дорогая графиня, как начинаются хороводы. Ну, например, ваш с Антоном?
- Нет. Про Антона не буду. Вот - толи его внук сидит, толи он сам, и мне, как это ни странно, до сих пор больно.
- А с Николаем и бароном?
- Он не характерен, не типичен что ли. Но если хотите... Сашке к тому же интересно кое-что услышать будет... Рассказывать про Ивантеевку?
Обращалась она ко мне. Чем Ивантеевка в 19 году стала кардинально отличаться от той же Ивантеевки в 35-ом было не совсем понятно, но я еще 7 лет назад пытался узнать про прошлое моей семьи и... не успел.
- Расскажите.
- Что в хороводе главное? - начала она с риторического вопроса. - Не то, что выбирать между двумя - да в преданиях и больше фиксировалось - не хочется, а то, что сил на выбор нет. Нет силы отказаться от кого-то, никаких сил нет. И проще убить, чем отдать.
Аннушке тогда только 16 исполнилось, мне - 33. Я вроде бы повзрослее была, да было еще одно сопутствующее обстоятельство.
Моя бабка... Матери в живых я не застала. Убили ее. Был еврейский погром, и ее, как еще одну нехристь, заодно... Бабке повезло - по лесам тогда бродила - уцелела. Меня оказией вызвала. А мне рожать пора подоспела. В гнилом Питере растить первые года дочь я так и так не собиралась. Дала себе зарок, что до 5 лет она у меня на вольном воздухе жить будет, а тут еще такое дело, я и приехала. Было у меня с собой письмо от министра внутренних дел Плеве, да и сама я кое-что из себя представляла, и кое-что умела. Рядом еще полк стоял. Убийц матери, в общем, повесили. Убивают же всегда очень немногие - остальные орут да грабят. Вот те, которые орали и грабили, мою хатенку беловежскую и поставили. Хорошо потрудились. После немцев ее немного подправили, ну, телефон подвели тоже, а так, как стояла, так и сейчас стоит.
Рядом, как я сказала, полк находился. И жена одного офицера тамошнего лет несколько спустя прокляла меня, мол, за то, что ее муж ее любить перестал - так и мне больше не любить никого вовек. Перед ней я посмеялась только, да вот слова-то она произнесла правильные, и руками водила при этом правильно, и сожгла волос-то при этом, судя по всему, мой - уж больно длинный, больно светленький он был, уж больно расплавленным золотом отливавший.
Я в расспросы кинулась, и подруга ее мне проговорилась, будто незадолго то того просидела бедняжка-жена ночь напролет со "мнихом заежжим", но монах тот - странный какой-то и какой-то богатый у того черного монаха пояс был.
Вот тут мне страшновато стало, и я бабку свою пытать начала, как мне от проклятия избавиться, если оно действовать начнет. Уж больно сладко при любви голова кружится и коленки подгибаются. Уж больно тогда вода ключевая вкусной кажется, а звезды ночные - яркими.
И бабка моя как положено вошла в транс, и пробормотала, что "может быть еще у меня дважды по 12 лет любви за 12 лет без любови". А встречала я тогда всего лишь 21 весну.
Я попробовала убедить ее, что сначала пусть будут 24 года с любовью, а уж потом, потом я начну платить. Но себя-то не обмануть...
И до 33 лет я ушла в схиму. Хорошо хоть полк сменился. Они, бедолаги, никак понять не могли почему-отчего? А матушка-императрица собственноручную записку прислала. Без подписи правда, и одна только строчка по-немецки выписанная: "В расчете."
Как в схиме лицо-тело сохранять, технология у нас отработанная. И одна у нас с бабкой радость осталась, одна забота, один свет в окошке - Аннушка. А она, как и все мы, ранняя пташка оказалась. Лет с 12-ти на парней посматривать начала. Но я ей сначала объяснила - до 16-ти - терпи, однако, до нее плохо доходило, зачем и чего терпеть надо, пришлось это дело потом вколачивать, а потом еще и обещать, что после 16-ти у нее будут не деревенские вахлаки, а лучшие мужи Империи. Все равно тройку месяцев она не додержала - и меня с бабкой уговорила. Меня уговорить к тому времени просто было - срок мой истекал раньше ее, и усидеть среди зубров хоть пару лишних недель - силы не хватило.
И вот Ивантеевка. Нас считали сестрами. Она - молодая, аж звон стоял, я - красивая, дыханье перехватывало! Она - рыжая, под медь, я - блондинка, в чистое золото!
Что надо мужчинам, и что нам от них хочется, и как их заставить делать то, что им надо, а нам хочется, в теории Аннушка назубок знала. А я и практику помнила. Но и Николай, и тем более Виктор ее юности стеснялись, она, видя это, им подыгрывала - совсем девочку-дочку учительскую изобразила: и слов таких она не знает, и что этот жест означает - не понимает, и почему чужих мужиков целовать, а тем более так, нельзя - не ведает! И что она при этом с ними обоими вытворяла!..
Я поначалу еще терпела, ждала, когда она определится - несколько дней, да больше недели промучилась! Ну, и лечить же их надо было к тому же. А потом как-то, по вечеру, Николай вылетел из хатенки от нее совсем бешенный, набросился на меня и практически изнасиловал. Положим, он и здоровый со мной бы не справился, а пораненный и в себя еще
не совсем пришедший - тем более, но... Я же 12 лет любви ждала! А он... Но я...
В общем, когда он встал, то до него начало доходить, что Анька - это только сопливая девчонка. А я - графиня, хоть он и считал меня тогда учительницей! Но такие дела быстро не понимаются. Окончательно он все понял утром, а тогда ушел на сеновал. Толи досыпать, толи додумывать. А меня чуть ли не через всего-то полчаса нашел Виктор и объяснился в любви.
Я ж так и подбирала: дочке - лихого бандита, себе - благородного барона, дочке - помоложе: Николаю тогда 23 было, себе - постарше: Виктору незадолго до того 30 исполнилось.
И объяснялся он, как положено: и цветы были, и на одно колено - было, и Брюсов: "Ты женщина..." - был тоже. И Николай... он же тогда ничего не смыслил в сексе - ушел он, а у меня еще все тело горело, а в голове кроме дурмана ничего не осталось. И полнолуние было, и соловьи - ну, это уж я сама организовала. Виктор потом понять не мог, поверить себе не мог, что соловьев в неположенное время слышал. Шпиён англицкий! Все замечает, все помнит! В общем провели мы с ним всю ночь до рассвета. А барон неопытностью или торопливостью не отличался.
И все бы ничего, но и то, и другое свидание подсмотрела Анна. И к утру в ее голове осталась только одна мысль - ограбили!
На заре Виктор заснул, а меня понесло в росе выкупаться, новый день встретить, новую жизнь отпраздновать. Недалеко от той хатенки в лесу, где мы остановились, поляна есть. Круглая называется. Потому что круглая она и есть - помнишь еще ее небось? - обратилась она ко мне. Я помнил. На этой поляне я собирал знаменитые ромашки, и от нее начиналась тропка в двух шагах от которой... Томочка!.. - И вот только я пробежалась, как выскакивает из-за поворота парень местный, видит меня, бухается на колени и кричит:
"- Барыня, спаси Дуню, она разродится не может, баба Полина сказала, что умрет!... Говорит только ты помочь можешь!
Не любила я эту малоросскую привычку: чуть что на колени перед барами валиться. Но тут извинила. Парень - косая сажень в плечах и роста - сильно выше среднего, я перед ним голая, а у него кроме его Дуньки ни одной мысли не возникает. Не согласится, конечно, не могла: этого бы мне ни Рыжая, ни Белая не простили бы, да я и не думала отказываться.
Полина - была местной повитухой. Мы с Аннушкой чуть ли не сразу по приезду столкнулись с ней. Шли по селу, и вдруг - вопли на всю улицу: рожает кто-то. Вошли мы в хату. Нас остановить пытались, но когда кто-то из нас идет к роженице - затруднительное это занятие.
Чтоб все в корне пресечь, я важности на себя напустила - с графом моим в свое время натренировалась: его подружек-родственниц на место ставить - и потребовала горячей воды и мыла, руки ополоснуть.
В хате решили, что я доктор и даже мыло нашли.
Вошли мы. Молодая деваха орет нечеловеческим голосом, а над ней наклонилась спо-окойная старуха - делом своим занимается. Я ее оттеснила, роженицу осмотрела, ощупала, прочувствовала и дочке тихо, но чтоб и бабка, и роженица слышала, говорю:
"- Роды не первые, скорее всего - вторые, идут нормально, патологии нет, будет скорей всего девчонка.
"- А что ж она орет?
"- Дура потому что. И боится. Извините, - говорю я повитухе, - что вмешались.
"- Так страх заговорить можно! - пристала Анна. Молодая - все в новинку.
"- Заговори. - разрешила я.
Сейчас бы сказали: как радио выключили. Полина вздохнула с облегчением - видно вопли все-таки действовали и на ее нервы. А я, чтоб еще подольститься к ней: повитуха на селе - не последний человек, говорю дочке:
"- Ты смотри-смотри, как мастер работает, учись.
Роженица, как услышала, что заезжая докторица их повитуху мастером назвала, так совсем успокоилась, а я вдруг увидела, что бабка не просто принимает ребенка, а... ну, есть такая легкая магия - стимулирующая гладкую мускулатуру. И не удержалась - тоже подмогла. Бабка только брови подняла и... и опустила. Даже не посмотрела. Но класс, видно оценила и вот сейчас, видно, припомнила.
"- Идем, - говорю я парню.
"- Барыня! Не поспеем! Бежать надо! - вскочил с колен он. - Давай я тебя понесу!
Парня этого я знала - жил он на другом конце села, а до села от Круглой поляны еще километра полтора-два. Я любила, когда меня на руках носили. Графа Александра сразу вспомнила, как он - на вытянутых руках держал. Я откидывалась, изгибалась - руки-плечи параллельно ногам оказывались, он хохотал и меня в живот целовал, и я с его железных рук сальто спрыгивала и ему на шею кидалась...
"- Неси! - размечталась я.
Но этот вахлак меня, как куль, как мешок, на плечи кинул и понесся к своей деревне. Всю мечтательность из меня разом вытрясло, но бежал он споро. Мне интересно даже стало, надолго ли его хватит. Во мне хоть и тогда ничего лишнего не было - но килограмм 48-50 я все же весила, а бежать по пересеченной местности с полуцентнером на плечах... Да еще
после двух-трехкилометрового кросса ко мне... Но терять темп он стал только перед самой деревней.
"- Стой! - закричала я ему. Вырвалась от него, и через все село пробежали мы рядом. Мне той пробежки местные кумушки еще и через 20 лет простить не могли.
Плод был крупным, таз у девчонки - узким, сердце - слабым, началось кровотечение... Она должна была умереть.
Но я праздновала новую жизнь и начинать ее с неудачи не собиралась. Кровотечение сумела остановить, сердце поддержала и девчонку не отпустила. А все остальное сделали умные руки Полины. Напоследок только перехватила довольную ухмылку Белой!
Ребенка Полина сразу матери к груди поднесла, и суета вокруг них началась, а я отошла. И как была - грязная, в окровавленном халате, который кто-то когда-то успел на меня накинуть, села на лавку, откинула голову к стенке...
Проснулась заполдень. В кровати. Сама чистая и в чистой просторной полотняной рубахе. Кто, когда, как - ничего не почувствовала, ничего не помнила. Без обеда меня, конечно, не отпустили, в общем вернулась я к вечеру.
Чтобы закончить про парня: через 2 дней в село войдет банда. "Бей белых, бей красных, ура батьке Махно!", а практически грабь, что можно, у кого только можно. А так как тачанки были у них, а мужиков в селе осталось после всех мобилизаций мало, то можно, они думали, им все.
А через 3 дня Аня окажется в селе и... Чужая, "благородная", беззащитная... Вступится за нее только тот парень - Степан, вступится и погибнет. А ее выручать кинутся и Николай, и Виктор - лучшие люди Империи, да и я не осталась в стороне... Да и сама Анна была вовсе не беззащитна. Тачанки бандитам не помогли. Было их всех около полусотни - не ушел ни один.
А мальчишку, который так трудно рождался, назвали в честь деда - Антошкой... Ну и уж, если зашла о том речь - девчонке у той дуры-трусихи дали имя Варюшка...
Обратно мы со Степаном прискакали на конях.
От телеги я отказалась, одежду мне дали, отец парня в империалистическую служил в кавалерии и с фронта привел пару гнедых. Лошадей от заезжих мобилизаторов успевали спрятать, и вот я эдакой селянкой на лихой кобылице...
"- Почему же за мной не на них поехал?
"- Их еще выводить-запрягать надо было. И по тропке напрямую с ними не пробиться. Бегом скорее... И разминулся я бы с тобой, барыня.
Дамских седел в деревне отродясь не бывало, сын у парня уже родился, молодая жена уже была в безопасности, и на мои голые коленки он поглядывал теперь с интересом... Но мне было не до него: двое лучших мужчин Империи ждали меня!
Один - само воплощение старой гвардии, старого дворянства. И еще... Меня он не знал, но я-то его знала! Он был первым другом моего графа по японской компании. Александр и умер на его руках...
А во втором - вся удаль, вся романтика молодой революции! Из тех - лучших из тех! - новых варваров, которых умудрилась взрастить прямо на своих просторах престарелая Империя. Она не давала им дышать, двигаться, жить так, как они хотели - они сломали Империю!
Как все-таки хорошо они начинали! Сразу после штурма Смольного матрос Желябов - тот самый, что арестовывал Временное правительство укатил с генеральской дочкой - Коллонтай - в Крым: отпраздновать революцию. Говорят Троцкий потребовал расстрелять обоих за измену революционному долгу, но Ленин - его звали Старик, это для остальных он был стариком, а было-то ему всего лишь 48 лет! - так вот Ленин предложил более суровое наказание: "Поженить их! и без права развода!" Зная характер обоих, все посмеялись, тем дело и кончилось. Кончилось - да не любовь Желябова и Коллонтай! Им обоим еще дорого станут счастливые стоны у моря...
Но я ни о чем таком не думала, ничего не решала, ни о чем не загадывала. Двенадцать лет схимы кончились!
Любовь!
Парило. Собиралась гроза. Запахи кружили голову. Я вдруг с изумлением осознала, что каждое дерево, каждая береза пахнет по-своему! И каждая травинка из миллиона лугового и лесного разнотравья южного лета - тоже!
Любовь!

Они сидели во дворе. Втроем. По трем вершинам правильного равностороннего треугольника.
"- Здравствуй, мама. - встретила меня дочь.
"- Здравствуй, дочка. - ответила я.
Обычно, принято у нас так было, звала она меня по имени. Это позволяло нам представляться сестрами. С мужчинами степень нашего родства мы особо не обговаривали. Врать без нужды... Всякая ложь снижает градус отношений - мы позволяли им так думать.
"- Сколько же... вам лет?! - изумился на меня Николай.
"- Сколько тебе лет?! - испугался на Анечку Виктор.
"Неужели он?!.. - изумилась я. - "Так клялся, был таким влюбленным, а стоило мне на полдня отлучиться, и он уже с Анькой...
"- Двенадцать. - ответила за нее я.
"- Сколько?! - помертвел Николай.
"Еще и он?! Когда ж она успела?! И как же сумела?!
Обоих мужчин я поняла. Одно дело хиханьки-хаханьки с 18-17-16-летней девицей, другое - изнасилование 12-летней пацанки. Ведь при таком возрасте отговорки насчет "она сама" не работают даже для себя. Но девочка моя в 12-летних ходить больше явно не собиралась, и я забила отбой:
"- А сколько там Джульетте было? Или здесь уместней другое имя - Изольда?! - обратилась я к барону.
На измену мне ему намекнуть захотелось, а намекнула совсем на другое: Александр любил называть меня своей Изольдой Белокурой и при друге, видно, как-то о том обмолвился.
Потомственный разведчик-контрразведчик сразу сию обмолвку вспомнил, связал ее с моими подвигами на ниве целительства и выдал диагноз:
"- Дочери графа Александра не может быть меньше 16-ти. - облегчения в его голосе могло бы быть и побольше, - Так вот вы кто. Вот куда меня угораздило с головой угодить.
"- Какого-такого графа?! - заговорило классовое чутье у второго парня. - она же учительша!
"- Она - ведьма. Отказавшаяся выйти замуж - повенчаться в церкви она отказалась! - за моего друга графа Александра...
"- Барон!..- прервала я его, и он не стал договаривать всем известную фамилию, зато не утерпел, зато припомнил другое:
"-...и старая подруга матушки-императрицы Марии Федоровной. Да и сама она - правнучка императора Александра Павловича.
"- Вы!.. вы!...
"- И теперь вас двое. Вот все почему. Вас двое!
Барон не стал уделять внимания революционной истерике, его занимали вещи поважнее - он нашел себе оправдание, но я не собиралась ему потакать и в тот момент не думала жалеть и дочку.
"- Да. Нас двое. Но ведь и вас двое - тоже.
Он все понял сразу. Понял и закаменел. Понял и по своей профессиональной привычке начал считать варианты. Потом он всего за месяц приучит Антона, хотя и за 15 лет не обучит Аннушку: любое действие непоправимо, а первая реакция чаще всего ошибочна! 200 лет в разведке!
Но я тогда увидела только нерешительность - тоже мне лучший мужик в стране!
А потом к своему изумлению почувствовала, как он бросил вперед предчувствие! Они научились даже этому! 200 лет в разведке!
Но тогда я увидела только его страх. Мне не хватило ума, а может, времени - подумать, чего он боится. И за кого.
А Николай все никак не мог ничего понять.
"- Вас двое, нас двое - ну и что?!
И я ему ткнула в нос:
"- А почему вас двоих - обоих так перепугали Аннушкины 12 лет?!
"- Ты хочешь сказать... - он начал соображать и перестал маскироваться, - то есть если ее спросить...
Доченька не дала ему договорить:
"- Ты лучше мамочку мою спроси, чем она занималась, после того, как тебя на сеновал отправила! И с кем...
"- Что?! Ты с ним?!
Это уже заревели они оба. Выдержка лопнула даже у барона, а у Николая ее тогда и в помине не было. Они ринулись в драку.
И тут они были достойны друг друга. Виктор был чуть сильнее, но Николай быстрее. У Николая был 10-летний опыт фабричных "стенку на стенку", дружба, учеба с Харлампиевым - тем самым, который спустя 5 лет станет отцом-основателем советского самбо. А за Виктором стояли бесконечные тренировки - и французская борьба, и английский бокс, а после боев в Маньчжурии - и тренер-японец, которого они с графом спасли, когда не сумев целым взводом взять его безоружного в плен, на него выкатывали заряженную шрапнелью пушку.
Оба, кажется, надеялись сразу убить соперника, но нарвавшись на квалифицированное сопротивление, изумились и взяли паузу.
И тут вклинилась я. Посох мой стоял рядом, и уж тогда им не помогло ни каратэ, ни самбо, ни английский бокс, ни русский рукопашный бой.
"- Ты обещала мне лучших мужчин в Империи! - презрительно бросила Аннушка. - А они вдвоем с одной бабой справиться не могут! - тряхнула своими рыжими космами и пошла в хату.
"- Кто еще драться полезет - удавлю. - пообещала я и пошла следом. Надо было готовить ужин.
А потом мы вчетвером караулили друг друга и искали шанса остаться с кем-нибудь наедине. Первые сутки караулить у нас получалось лучше.
На утро прискакал Степан. Сказал, что в село вошла банда, предупредил, чтобы мы и носа к ним не показывали и попросил присмотреть за своей парой гнедых.
Но к вечеру вдруг выяснилось, что в доме нет воды, и я отправила дочь с обоими мужчинами к роднику. По дороге у Николая подвернулась нога. (Виктор, кстати сказать, до сих пор не верит в реальность той травмы, но я-то потом утром долечивала ее.) У них сразу началась ругань, Аня обозлилась и прогнала обоих от себя вон. Домой. По дороге
они опять чуть не подрались, но бить калеку Виктор не мог, и мужики просто разошлись в разные стороны.
И... Барон оказался со мной, красный командир на одной ноге сумел доскакать до Ани. Она ждала. Не знаю только кого. И было ли ей это важно. Мне - нет.
Виктор начал с оправданий, но мне его оправдания нужны не были. Что могла проделать Аннушка, пока я бегала по росе, а потом принимала роды, я уже продумала. И каких трав на потолке поубавилось - уже определила. И невыветрившийся горьковатый запах на сеновале - признала.
Непредупрежденный мужчина ничего не может противопоставить заклятию замещения. Поначалу они оба были уверены, что это опять я, но почему-то им обоим при этом мерещилась Аня. А потом они оба уверились, что с ними - Аня, но почему-то обоим при этом мерещилось, что с ними - я. Оба при этом были, конечно, не в себе. Каждый, например, остался убежденным - Николай до самой смерти, а Виктор так и до сих пор - что
были у нее первым. Хотя не в пример им или мне, Аня успела продумать все, и приготовила, и сохранила, к примеру, обе первые простыни, и следы девственной крови, как положено, сохранились только на одной из них.
- Чьей?! - не выдержала Ирина.
- Не знаю. Аня не призналась, и запретила мне узнавать. Без крайней на то необходимости. Крайней необходимости еще не возникало.
- А чья дочь мама?!
- А чье у нее отчество? Виктор и этому не верил, недавно увез ее кровь - диверсант паршивый! - и в Англии сделали генетический анализ. Дорогой - дьявольски! Ксенья не может быть его дочерью.
Перед самым рассветом барон покинул меня. Не помню уж, какую глупую причину он выдвинул, чтоб остаток ночи провести якобы на сеновале, якобы в одиночестве.
От дома до родника - полчаса быстрой ходьбы. Мне как раз хватило, чтобы ополоснуться в дождевой воде из кадки. И появился Николай. И он тоже начал оправдываться и извиняться за то, что вчера, то есть уже позавчера ночью он со мной... что он не хотел... Я ему объяснила, чтО он хотел, а заодно и то, чего он хочет сейчас. Ногу я ему долечила, когда он уже спал.
А часа через два подошла Аннушка. Я подготовилась к столкновению с ней, я знала уже, что делать, но Аннушка тоже знала. И меня она знала, как выяснилось, лучше, чем я ее. Она обошла меня.
Когда она пришла, я попыталась ей объяснить, сославшись на предания, что все это - белые игры, а она мне сказала, что позавчера с Николаем и сегодня с Виктором к ним забегала и "немного с ними посидела" Рыжая.
За всю свою жизнь я встречалась с Рыжей всего два раза. Первый - в 903 году с моим графом, второй - в 38 с Антоном. Но зависти особой в "боевом 19" к Аннушке не почувствовала: моя связь с Белой сильней. Однако, чем кончается двойной хоровод мы вспомнили обе. Это как в греческих трагедиях - гибнут все.
"- Пока узел совсем не завязался, надо спровоцировать Белую, - решила я. - Пусть выбирает сама. - и тут же ей предложила, - Чаю будешь? - и поставила чашки.
"- А конфетку?...- как в детстве, как всего пару месяцев назад, закапризничала девочка.
Я пошла доставать НЗ. Побаловать. Может быть напоследок. И мы выпили чай.
Я начала ждать, когда она заснет, но уснула сама. Пока я искала конфеты, Аня поменяла наши чашки местами. А снотворное я подбирала очень тщательно - ни вкуса, ни запаха.
Разбудил меня барон. В полдень. То, что ему дала дочь, оказалось чуть слабее того, что я подмешала Николаю. И проснувшись в стогу в одиночестве, он помчался до хаты выяснять, кто с кем спит.
"- Где Аннушка? - кричал он на меня. Подразумевая: она не с Николаем?!
"- А какое тебе дело до Аннушки?! - выскалился вышедший Николай.
"- Она была с тобой?!
"- Да!
Она в селе, поняла я. А Николай уже примерялся рвануть к оглобле, а Виктор только и ждал его броска, чтобы кинуться к топору.
Карате, самбо!.. - Оглобля и топор! Но мне было не до мужских забав.
"- Она - селе! - закричала я. - Она за смертью пошла, а вы тут!.. Ваше оружие - пистолеты, сабли - вон в той копне. Упряжь - на плетне. Быстро!..
"- Графиня, не суйся! - попытался меня остановить Николай, но я уже бежала. Теперь уже мне показалось, что напрямую быстрее. Я, конечно, не думала опередить Белую, я думала успеть предоставить ей выбор. Но она не стала выбирать, она забрала, Саша, твоего прадеда. Вот и все.
Старуха замолчала.

- Вот и ответ, Ксютонька. - улыбаясь в никуда проговорил Д.М.
- За любовь платят смертью? - улыбнулась она.
- Как ты говорила? - потерся он щекой об ее руку, - "Она хочет нас - она нас получит"? И пусть...
- Кажется я опять проторговалась. - рассмеялась К.Н. и обратилась ко мне, - Так и передай ей, если встретишься, когда встретишься...
Я молчал. Я не решался понимать смысла того, о чем они говорили. И вот зачем Д.М. оставил меня!
- Так! - возвысила голос старуха. - В ваших играх с сестрами, я вам не указ, но ты - беременна! И потом еще год минимум, день в день, ты будешь кормить девочку грудью! 12 плюс 9... Сашка сколько это будет?..
- 21. - машинально ответил я.
- 21 месяц не сметь! Или я вас обоих удавлю! Я вас найду даже на полях Годдавы! Сашка, если Белая обмолвится о них, и ты смолчишь - ты тоже не жилец! Ни здесь, ни там!
Вот зачем и она просила меня остаться! Но уж тут я не вытерпел. Я попер в наглую:
- Хорошо! Я передам ей, я передам вам. Я все сделаю для вас всех, но вы сейчас, сегодня же все сделаете для Толика!
- А кто он такой? - удивился Д.М.
Больше никто не удивился.
Не властны они в моей крови! Но больше нагличать с ними я и до сей поры не решаюсь.

Глава 29

"Через месяц мы с Томой расписались. Свадьбы было две...

Я взглянул на Володю. Он уже около часа почти не обращал внимания на мои повествования. Но я знал: потом он все вспомнит, все припомнит и сделает выводы. Правильные выводы. И примет их как руководство к действиям. Если... Если...
Я догадывался, о чем он задумался, чего, кого он почуял, но что я мог для него сделать? Только еще потянуть время. Только еще подкинуть ему информации.
- Подожди-подожди! - почти не улыбаясь прервала меня Аня. - свадьбы были потом, а сначала мы праздновали твой день рождения.
Она тоже заметила Володину отключку и тоже все поняла, и тоже решила потянуть время.
- Нашли о чем вспоминать! - поджала губки Таня.
И она поняла?! Или по старой привычке подыграла подруге? Не все ли равно, главное Володя отреагировал:
- А что? Было интересно?
Было интересно.
С разговора у Громовых прошла неделя, то есть вместе с Томой мы прожили уже 10 дней - какой-никакой, а юбилей. Там на их квартире я пробовал выторговать у них, чтобы нас немедленно расписали, но они хором отказались. Ирина заикнулась о каком-то ужасно неблагоприятном положении толи звезд, толи Луны, старуха язвительно посоветовала, чтоб я "прожил со своей царицей хоть месяц, а потом уж и совал голову в
ярмо" и с ней согласилась К.С.:
- Действительно побудь еще хоть месяц вольным человеком... А вдруг пригодится...
Д.М. поморщился на них, но заметил:
- Зачем родителей-то обижать?!
Так что месячной отсрочки избежать мне не удалось. А вот Толю выпустили на следующий день.
Когда я ушел, ведьмы сразу взялись за дело и к вечеру уже знали адрес глав. врача клиники, а ночью старуха с Ириной к нему наведались. Он поначалу пытался разбудить жену, позвонить в милицию...
- Идиот! - смешно стало старухе. - Думает, что во сне работают телефоны!
- Я не верю, что я во сне! Таких снов не бывает! И у того парня тоже не было!
- Не бывает, значит, не бывает. - охотно согласилась с ним ведьма. - А ты, вроде, левша?
- А что?
- А то, что, значит, чтобы тебе ему справку написать, пальцы на правой руке не нужны. Натка, слышишь?
И появилась "Натка". Все в той же самой прозрачной комбинации, правда нынче заляпанной кровью, и с той же самой опасной бритвой.
- Ага. - сказала она и добавила. - Какой он пухленький. В нем крови должно быть много. - и она плотоядно облизнулась. - Ой, я его уже люблю.
Доктор все-таки был профессионалом. Садистку он распознал и проверять сколько у него к утру останется пальцев, а сколько крови не стал.
Толю выписали с больничным: "Диспансерное обследование по подозрению на туберкулез". И диагноз: "Практически здоров."
Прямо из клиники Толя поехал к Вере. Она была дома. С Игорем. Анатолия уговорили выпить чашку чая.
После - идти куда-либо ему не хотелось, делать чего-либо не хотелось да и жить было противно тоже. Он сел на Кольцевой в вагон метро, проехал круг, потом другой, потом... потом заснул. Проснулся часа через два. На плече у не смевшей шевельнуться, незнакомой девушки.
Через две недели они расписались. Ему-то в том Громовы посодействовали.

А еще через неделю молодая чета пришла ко мне:
- Помогите!
Толя кричал по ночам. Чуть ли не каждую ночь ему снилась Наталья, ее бритва, он кричал, жена будила его, он просыпался, но потом-то опять надо было засыпать...
Я позвонил Громовым, пришла Ирина. С ней был Сон, но он умел быть молчаливой тенью. Единственное, что за весь разговор он произнес, было "здравствуйте." Про "до свидания" я не запомнил.
- Вам надо посмотреть в лицо своему страху. - сказала Ирина. - И избавиться от него.
- Нам?! - спросила девушка.
- Да. Обоим. Ты тоже боишься Натку. Боишься, что однажды он уйдет от тебя с ней.
- Нет!
- Конечно, не уйдет. Но ты боишься.
Девочка напоминала мне маленькую воробьиху, растопырившую перья, защищающую своего птенца перед огромной собакой или перед страшной кошкой. Толя будет счастлив с нею.
- Что можно сделать? - вмешался он. - Как это сделать? Технологически?
- Да способов - куча... Всех проще... Ужин при свечах.
- То есть?
- Проведи с ней ночь в пустой квартире. С 11 до 6 утра, скажем. Как раз метро откроется. Убедишься, что она не живой кошмар, а нормальная глупая красивая баба. Которую тебе нечего бояться. И которая тебе не нужна. Она ему не нужна! - повернулась Ирина к девочке.
Девочка колебалась недолго.
- Я попрошу Светку. Она переночует у нас и освободит на ночь квартиру. - решилась молодая жена.
После этой ночи они недель пять никому не звонили и нигде не появлялись. У них был медовый месяц.

Как ни странно, Веронику его свадьба задела больнее, чем обе его ради нее смерти.

Так вот, мой день рождения. До того я Тому, помятуя о предупреждении Ирины до кухни не допускал: "Не царское, - смеялся, - это дело." Она особенно и не рвалась. Но тут решилась.
Гостей мы не звали, нам еще было не до друзей и знакомых, но кто-то ж мог и зайти... В общем Тома готовила салат "Оливье", бефстроганов и торт.
Последним сгорел торт.
Мы, м-м-м, немного отвлеклись и опомнились, только когда дым добрался до спальни. Коржи сгорели настолько, что при постукивании издавали металлический звук.
Пока она бегала по кухне, я обратил внимание на мясо, оно было готово, чертовски аппетитно, но абсолютно не соленым. Я посолил и поперчил тоже. Потом, когда наступила моя очередь бегать, мясо на глаза попалось ей, она вспомнила, про соль, и не попробовав - она принципиально ничего никогда не пробует, такие вот у нее принципы - посолила еще раз.... Перцу с расстройства сыпанула тоже от души.
Ну и "оливье"... Майонез оказался плохим, и салат соответственно, несъедобным.
Тома, вообще-то, девочка крепкая, но тут засобиралась расплакаться.
Я ее еще знал плохо, и гадал, что делать: смеяться или утешать. Но раздался звонок.
Я не хотел открывать. Однако в те месяцы, меня мало спрашивали, чего я хочу. Они ввалились на кухню сами, когда я еще размышлял, что делать, хотя двери были замкнуты.

- Дверь была открыта! - устало возразила Аня.

Она уже семь лет меня в этом убеждает. Она якобы сама толкнула дверь, и дверь раскрылась! Конечно-конечно...
У меня большая кухня, но... Старуха с Ириной, Аня и Танечка - сами не махонькие да еще и с немахонькими мужьями - да одна сумасшедшая Алька, заполнила бы все пространство, не понадобилось бы и ее Славы! И все, как один, с сумками, коробками, кастрюлями...
С Аней до того я встречался больше года назад. Вскоре после дембеля. Мы уехали за город в найденный когда-то нами старый, заброшенный сад. Свидание оказалось настолько мучительным, что больше подобных экспериментов мы не повторяли. Раз в пару-тройку месяцев она находила повод позвонить мне, но встречаться с ней, а тем более присутствовать при том, как муж - муж, видите ли! - небрежно, привычно обнимает ее, было почти до тошноты противно. Невыносимо было.
Было невыносимо.

"...Наступит ли тот час, когда не прячась в тень,
Предстану к ней с достоинством свободы,
И гляну в очи не страшась разлук..."

Когда-то эти стихи Петрарки были для меня, как маяк. И вот наконец-то... Да не почувствовал я никакого особенного достоинства - только пустое безразличие. И опасение, как представить ее, что рассказывать о ней Томе. Но подумать над этой проблемой мне не дали.
- Вот! - торжествующе заверещала Алина, - Я же говорила! Я вас предупреждала?! Дым и копоть! - она втянула носом воздух, - Вот это все Томка, наверное, хотела назвать пирогом!
Старуха тоже принюхалась, безошибочно вышла к сковороде с мясом и подняла крышку:
- Выглядит аппетитно...
Она подняла вилку и начала было прицеливаться к немалому кусочку. Мне пришлось вмешаться.
- Оно... м-м-м... немного несъедобно. Но это я сам виноват! Я влез не в свое дело и посолил, а она потом тоже...
- А попробовать?
- Она никогда не пробует. - сообщила Алина. - Наверное, боится, а вдруг там и так уже пересолено!
Старуха опустила вилку, взглянула на салат:
- Салат, видимо, тоже... м-м-м... немного несъедобен... И виноват в том - конечно, тоже ты. Так?
- Нет. Не я. Майонез.
Ответ мой почему-то прозвучал нелепо, Тома засмеялась и спряталась от усталого взгляда старухи у меня на груди.
- Ну, почему именно она? - недоуменно проворчала та. - Варвара вымуштровала несколько поколений ивантеевских девиц, а единственное забалованное дитяте досталась-таки Сашке...
Мне не было дела до ее рассуждений, но для Томы слышать укоры "старой ведьмы" было, кажется, то же, как, если бы октябренку погрозил пальчиком живой дедушка Ленин.
Мой взгляд упал на Танюшу: она воровато поглядывала на Аню, и я посмотрел на нее тоже. Аня стояла, спокойно и твердо держась за руку мужа и так же спокойно смотрела на меня.
"А ведь мы можем стать друзьями." - подумалось мне. Но общение с ведьмами меня уже заразило подозрительностью. - "Если она пришла, значит, ей что-то от меня нужно? от меня? От меня ей ничего не нужно! Значит..."
Но додумать опять не дала Алина. Эта девчонка просто не может, оставаться не в центре внимания! Вроде бы смотрела на нас с Томой, на нас с Аней, вроде бы ей было даже интересно, не интересно, так любопытственно что ли, но мгновение - и вихрь по всей кухне!
- Нет, я же говорила! - поломала она многозначную паузу, - у ее парня день рождения, а у нее холодильник пустой, из всех припасов - две паршивые картофелины, на гарнир приготовила поганые макароны!.. - и неожиданно тихо закончила, - У-у-у!.. Как мне грустно!
- У нас же все с собой! - попробовала прервать ее причитания и выручить мою девочку Аня. - Даже гуся, какого ты заказывала, нашли и купили. Громовы целую корзину грибов привезли! Тут можно...
- При чем здесь гусь?! Она ему весь обед попалила, а он ее только крепче обнимает! Грустно мне! - выкрикнула Алька.
- Алька! - предупреждающе повысил голос Слава.
- А мне грустно! - огрызнулась она. Он попытался еще что-то сказать, но она не дала себя прервать, - Все! Начинаю готовить! Лишних прошу удалиться! А то из-за тебя еще и сметана прокиснет! - а потом мстительно закончила, - И буду петь частушки. Матерные.
- Алька! - перепугался ее парень. - Только после третьей рюмки!
- Тогда пусть наливают первую. Она взглянула на меня и не останавливаясь с тем же страдальческим видом вдруг запела:

"Стоит милый на крыльце
С выраженьем на лице,
Выражает то лицо,
Чем садятся на крыльцо.

Тому совсем отпустило напряжение от катастрофы с обедом. Она с видимым облегчением и с очевидной привычностью была готова свалить всю готовку на Алину. Я, глядя на наманикюренные ноготочки ее подруги - на каждом был вырисован миниатюрный знак карточной масти: пики, крести, буби, черви - очень заопасался за очередной вариант нашей трапезы. Но Тома уже тащила меня вон из кухни.
- Пошли-пошли. - и вдруг захихикала. - Мне, как еще не совсем замужней девушке, слышать дальнейшее не полагается. - И льстиво спросила у подруги, - Аличка, а что ты нам приготовишь?
Та, не меняя брезгливо-страдальческого выражения лица, ответила:
- Гуся с яблоками, лисички запеченные в сметане и картошечки, картошечки...
- Тебе помочь? - обратилась к ней Аня.
- Вы что? Тоже частушки знаете? Вот видите... Эх, тетку Нюрку сюда бы! Помнишь?
- Ой! - сказал Слава. Он помнил.
- А ее огурчики солененькие, хрустящие помнишь?
- Ой! - опять сказал Слава. Огурчики он тоже помнил.
- То-то же. А вы куда?! - обратилась она к пошедшим вслед за женами парням. - А кому я петь буду?! Кастрюлям?! А кто картошку чистить, банки открывать, сковородку отчищать, хлеб резать, мясо рубить, грибы мыть будет?! Пушкин?!
Парни не сопротивлялись. Их жены почему-то не воспротивились тоже.
- Вот девица... - прошамкала выходя за нами следом старуха. - Как же она тебя-то, Сашка, горшки драить рядом с собой не оставила? Ведь еле удержалась... Любит она тебя, видно, Тома. А по ней вроде бы и не скажешь, что умеет она это дело делать - любить... Впрочем, ведь и варить тоже... Совсем как та... Докторша. Или другая... Бабка мне любила рассказывать, как ей мать описывала фрейлинку одну... У батюшки-царя Александра Павловича...
Мы вошли в комнату. Там уже сидели Ирина и неразлучный с нею теперь Сон.
- Слушайте, а как же вы вошли-то? - дошло тут до меня. - У нас же на замок заперто было!
- Я госпожа сновидений или... в карты играть села? - невозмутимо ответила Ирина. - За какими замками ты хочешь укрыться от снов?
- Да уж, - хмыкнул Сон. - Мне такое и во сне не приснится: за две минуты тремя шпильками вскрыть Бауэровский замок! А ведь я и сам умею многое.
- Тебя учил дед. - пояснила бабка. - Учил тому, что вспомнил, что передал ему, успел передать - твой отец. А тот передавал то, чему его научила я. Что успела передать. За один месяц. Он из них троих всех больше для этого дела годился. В 42-ом. Ну, кто меня учил, того уже нет. С Ириной же мы жили не один месяц...

- А ты говоришь, толкнула! - обратился я к Ане.
- Но почему же я этих слов не слышала?! Мы же вошли следом!
- А вот это не ко мне.

Старуха кивнула на баул, лежавший рядом с Соном. - Тебе посылка. Из Новосибирска. Сон ее для тебя получил.
- И кто ему ее без документов отдал? - удивился я.
- А кто бы мне ее не отдал? - удивился он.
- У меня нет знакомых в Новосибирске!
- Ошибаешься. Есть. Очень хороший знакомый.
Я быстро мысленно пробежался по своей записной книжке.
- Глубже вспоминай. - подсказала мне старуха.
- Не может быть! Неужели дядя Федор?!
- Он. И очень ждет, что ты его пригласишь на свадьбу. Он прилетит. Вместе с женой и дочкой. Пригласишь?
- Да.
- На посылке его адрес - но не его почерк. И я, кажется, догадываюсь, чей.
Когда баул распаковали - женщины ахнули. Внутри было все для новобрачной: от белья до меховой шубки. На всем висели английские этикетки, а в самой середке, укрытый со всех сторон тряпками лежал приглянувшийся мне еще полгода назад кофейный сервиз на 12 персон.
Появление каждого нового пакета, новой вещи сопровождалось совместным всхлипом всех четырех молодых женщин - даже Ирина чуть оживилась. Потом они подхватили кульки, пакеты, свертки и унеслись в спальню. И я уж решил было, что до объявления начала праздничного обеда ни одну из них не увижу.
Из кухни доносилось что-то неразборчиво-нутряно-русское, прерываемое утробным хохотом, каким у нас обычно в мужской компании встречают удачные похабные анекдоты. Любопытно было - чудовищно! Старуха задумалась или забылась в моем кресле. Сон - на полу в позе лотоса толи дремал, толи, - м-м-м, как же это, - подумал я тогда, - называется? Ага, вот - медитировал. Они обойдутся и без меня. Я собрался пойти помочь чистить картошку.
- И не надейся. - сразу проснулась старуха. - Алька тебя не примет, выгонит. Ты еще не знаешь, но твоя невеста и уже пообещала Алевтине превратить ее в лягушку, если застанет ее с тобой, но без себя. Алька испугалась. Она уже в этом - в Лопухине что ли? - заставила своего паренька лук соорудить и тренироваться. И зачем только?... Иванушка, помнится, в белый свет, как в копеечку стрелу пускал. Да и стесняется она тебя почему-то... И еще... Сейчас твои подружки старые заявятся. Просить меня будут. Тебе рядом быть надо бы.
- Просить? Чего? Вы уверены?
- Чего - это мы их, ее, Аню твою послушаем. Хотя я и так знаю. И уверена, уверена... Самолюбия у нее, как и всех нынешних да и давешних - выше крыши, и ради пары слов тебе в дом, где ее особенно не ждут, она бы не заявилась. Не думай, что только тебе тяжело смотреть на мужа своей невесты. Пару слов можно было и по телефону сказать.
Сейчас она Ирине намекнет, чтобы она на полчаса-час Томку заняла и явится. Не знает, глупая, что Ирине намекать бесполезно. Если просить - так просить. А намеков мы принципиально не понимаем. Такие вот у нас принципы.
И явились.
Я много передумал об Ане, многое о ней понял и теперь с интересом ждал, что она опять начнет намекать, что ей надо бы помочь. Но она не стала хитрить.

- Да, - грустно улыбнулась Аня. - У меня были домашние заготовки. Я вовремя опомнилась. Я просто вошла и сразу обратилась к старухе: "Помогите мне!"

Да, они с Таней вошли к нам, и Аня сразу обратилась к старухе:
- Пожалуйста, помогите мне. - а потом обернулась ко мне, - Саша, ради нашей первой любви, упроси их!
Да, окончательно понял я, мы можем стать друзьями, ибо упоминание о нашей прошлой любви вызвало грусть, а не боль.
- Что с тобой?
- Детей у нее нет. - объяснила старуха. - уже 2 года.
- Я у стольких врачей была!
- Конечно... И каждый говорит свое, и у каждого свое лечение и чуть ли не каждый спрашивает, не было ли ранних абортов...
- Не было!
- Да знаю.
- Свекровь Вите это уже год долдонит. Он уже поверить готов! Вы мне поможете?!..
Спросила она старуху, а повернулась ко мне.
- Вы ей поможете? - спросил я ее.
- Просишь?
- Да.
- Ирина тоже. Просит. - неожиданно добавила она. - В этой болячке помочь я, скорее всего смогу. Только тут пустое.
- И помогите! - сразу среагировала Аня, а потом до нее дошло. - Почему пустое?
- Зачатие будет. А потом... Ну, например, выкидыш.
- Почему?!
- У тебя какая группа крови?
- Четвертая...
- А дальше?
- Четвертая, резус отрицательный.
- А у него?
- Не знаю.
- Как же это ты? На тебя не похоже. Так вот, у него - вторая и резус положительный. Что такое резус-фактор ты, конечно, слышала?
- Но резус-фактор - не обязательно резус-конфликт.
- У тебя обязательно.
- Почему?!
- Да все потому же. Ну, ладно и в той беде помочь можно будет тоже. А потом родится ребенок. И будет болеть.
- Но почему?!
В комнату вошли Ирина и с ней - Тома... Такая... Такой красивой я ее помню только 7 лет назад, когда она пришла ко мне на первое свидание... В таком же вот белом платье. А я ее ждал с ромашками. Ее долго не было, я, чтобы занять время, собирал цветы, а время тянулось и тянулось, я рвал и рвал, и ромашек у меня был уже не букет, а охапка, но я никак не мог остановиться...
И сейчас опять я смотрел на нее, она смотрела на меня, и будь рядом Алька, она опять бы застонала: "Как мне грустно!"
- Мы не опоздали? - вернула нас к действительности Ирина.
- Нет. - пробормотала старуха. - Как раз до дела добрались. - и опять повернулась она к Ане. - На тебе большой грех, предательство любви. С нашей точки зрения - самый страшный грех - предательство первой любви. Его, - ткнула она в меня пальцем. - любви. Вот за него ты и расплачиваешься.
- Классический случай. - добавила Ирина. - меня на твоем примере уму-разуму научить пытались. Но чужие примеры никому еще впрок не шли. Да я и на Белую все надеялась.
Но не слушал Ирину. Я смотрел на Тому. Она толи вчувствовалась в себя, толи пыталась сдержаться... "Твоя подружка - кошмарно ревнивая особа" - вдруг припомнилось мне, я вскочил на ноги. И в тот же миг из форточки потянуло сквозняком, штора разошлась, в просвете мелькнула луна.
Тома судорожно поднесла ко лбу руку, Ирина вытащила платок и вложила его в ее ладонь, она вытерла им лицо...
Я узнал платок. Впрочем, Игорь называл его плАтом. Тома чуть покачнулась, и Ирина подтолкнула ее ко мне:
- Посиди.
А сама спрятала в рукаве платок подошла к Сону и опустилась рядом с ним. Дело было сделано.

- Мне потом объяснили, как я рисковала. Да потом я и сама это поняла. - признала Аня. - И поняла как меня выручили.

Да. Потом это понял и я. Но тогда ни я, ни она этого еще не знали. Ей было не до посторонних...
- А мне ваша Белая помочь может?
- Запросто.
- Как?!
- Убей ее. - показала старуха на Таню.
Таня хмыкнула.
- За что? - не поняла Анита.
- Ведь это из-за нее ты уехала из Москвы?
- Ну...
- Вот и убери причину. Убей ее.
- Только надо не как-нибудь - ядом или газом ненароком оставленным, - негромко, но очень отчетливо добавила Беса. - или из пистолета... Надо своими руками, веревкой или ножом.
- Лучше ножом в шею. - уточнила старуха. - Чтоб было больше крови. Белая ценит эффекты. Хочешь покажу точку?
- Вы серьезно?! - заволновалась Танюша.
- Ей это поможет точно. - невозмутимо ответила старуха.
- И это ты сбежала от Володьки! Ты открыла ему путь от меня!
- Да если б не мы, он бы сейчас!.. его бы сейчас...
- Не ты - а твой муж! Это он звонил всем, а ты только визжала у телефона! Мы тебе ничего не должны. Аня, решайся! Хочешь, я ее подержу?
- Нет!
- И у тебя будет ребенок!
- Нет!!
- Жаль.
Ирина опять опустилась на ковер, откинулась на Сона и расслабилась. И я расслабился тоже. Я не верил, что в моем присутствии они будут убивать Танюшку, ведь тогда бы им пришлось убивать и меня. И потом Тому. И потом всю эту бойню как-то объяснять Д.М... Но кто их, ведем, знает!
- Итак, путь борьбы не проходит. - бабка была несколько разочарована. - Остается путь смирения. Но вот смирения-то в тебе тоже... - она пожевала губами. - Что у тебя на шее? На цепочке?
Я знал. В далеком 1968 году, меня поразило открытие, что отличница, комсомолка, да просто молодая девчонка носит крестик. И, кажется, верит в Бога.
Аня закусила губу и выпростала крестик поверх блузки.
- Ну вот и ответ. Что ж ты помощи у ведем просишь?
Аня опять закусила губу, убрала крестик и пошла к выходу.
- Графиня! - не выдержал я. Как еще обратиться к бабке я не знал.
- Эй, постой. - устало окликнула она Аню. - Это я так... "кстати о смирении". - кивнула она мне.
Аня остановилась и медленно повернулась.
- Не прокуси губу. - усмехнулась старуха. - Не поняла ты меня. Путь смирения чаще всего означает, что надо отмолить свой грех. То есть признать его. И сказать "я больше не буду". Раз ты верующая, то тебе проще. На коленях, у иконы... Но икона должна быть чудотворная и не чурающаяся любви.
- Пусть пойдет к нашей. - подала голос Ирина.
- Как она в запасники проберется?
- Слава поможет. Ему не впервой. - улыбнулась она.
- И девчонка будет молиться и прислушиваться к каждому шороху? Тут уж либо молиться, либо прислушиваться.
- А что за "ваша икона"? - не выдержал и вмешался я. - У вас, у ведем?
- Мы ж тебе уже несколько раз говорили. Помнишь - XIII век, два князя, ведьмочка, княгиня?..
- И при чем здесь какая-то чудотворная икона?
- А ты еще не понял - кто они? В нашей семье принято считать, что "Сказание о Петре и Февронии Муромских" - это отголоски тех событий. Ну, сам подумай, какие странные святые: ни тебе годов молчания или там стояния на столбах - только любовь.
Я взглянул на Аню. Она все еще боролась со слезами. И я продолжил паузу.
- Я не увлекаюсь древнерусской литературой.
- А Бунин? Ты же любишь Бунина?
- А что Бунин?
- Эпиграф к "Чистому понедельнику" помнишь?
- "И стал являться к княгине змей - лицом зело прекрасный..." Так это о вашей княгинюшке что ли?!
- Не знаю. За давностью лет все напутано и перепутано. Сюжет сказания таков. Змея того убил брат князя. Кровь змеиная попала ему на кожу, и кожа покрылась струпьями. Вылечила его "дева мудрая". В обмен на обещание жениться. У девы той вишни зимой распускались и очаг разгорался сам. Какая там "дева" - ведьмачка молоденькая. Князь попервоначалу об обещании своем забыл - мужики и XIII веке на такое дело памятью страдали, но болячки опять по телу поползли, и делать нечего - женился он. Прошло время, брат его умер, ему бы на город становиться, но боярыни прочие не захотели над собой, в княгинях безродную девку видеть, и бунт начался. Князю выбор дали: либо княжение муромское, либо жена. Князь выбрал жену и уехал из города. Однако в городе после
этого смута началась, и князя пришлось просить обратно. Прожили они долгую жизнь вместе, а перед смертью постриглись в монахи и умерли в один день. Завещали схоронить их в одном гробу, но ведь теперь монахи они - им нельзя: грех. Их разделили. Но наутро они оказались вместе. Их опять разделили. И опять впустую. Пришлось похоронить, как они и завещали. И в память об их любви великой их канонизировали. В Муроме была икона "Петр и Феврония Муромские". Но ее после революции изъяли и упрятали в московские запасники.
- Никакой путаницы я не вижу. Все по порядку. Все ясно.
- Ему все ясно! Ты по моему пересказу решил, что ведьмочку сделали святой, а княгинюшка так просто ей власть отдала! Но ведьмочка - Алена - любила старшего брата! И слушай. Она процитировала конец "Сказания о Петре и Февронии Муромских"
Чувствуешь?! Похоже это на житие святых? Это высокая поэзия! Может, единственные строки, оставшиеся от "воина и поэта" - младшего брата. Значит, все это - о смерти старшего. Тогда кто в начале умер? Я ж говорю, напутано. Ладно, - она вздохнула, - Успокоилась? - подняла глаза она на Аню.
Аня кивнула.
- Тогда так. Для всеобщего обозрения в Третьяковке выставлена другая великая икона - Владимирская богородица. Заступница. Вот у нее и будешь вымаливать прощение. Придешь, встанешь перед ней на колени и будешь просить, чтобы тебя простили.
- Да ее посетители засмеют, милиция заберет! - не выдержала Таня.
- Конечно, дураки смеяться будут. Да и детей несмышленых там вечно полно. А вот милицию и служителей тамошних мы можем взять на себя. Как? Согласна?
- А поможет? Ирина, ты тоже так думаешь?
- Интересное решение. Скопище предубежденных людей... Преодоление себя в их присутствии создаст очень высокий потенциал... Может пройти...
- Ты же верующая. - добавила старуха, - Если поверишь, то поможет. Если упросишь. Если просить будешь, а не от экскурсантов глаза прятать. Сможешь?
- Я попробую. - она сглотнула. - Если вы поможете.
- Я же сказала, поможем.
- И Саша. - и она повернулась к нам. - Тома! Разреши ему!
- У тебя же есть свой муж.
- Да! Для мужа и пойду. Но...
- Тома! - вмешалась старуха. - Неужто тебя Варвара ничему не научила? Мужу нельзя там будет показываться.
- Нет!
- А ты не кричи. Ты подумай. Не только, кто просит, но и о чем. И кого. И что будет после. Неужто Варвара не приучила тебя просчитывать то, что будет после?
Я молчал. Мне и думать не хотелось, что будет после, если Тома сейчас опять скажет "нет".
- Тогда и я пойду!
- Тома... - устало проговорила старуха."

- И ты пошла?! - не поверил Володя.
- Да. Надела длинную юбку, взяла коврик, Громовы снабдили мягким валиком под колени. Говорят: "Твоему Богу нужно смирение, а Рыжей - осознание тобой своего греха, и никому не нужны твои окровавленные коленки.", и пошла.
Первый раз... Хорошо рядом Саша был, сама я бы не смогла. Четыре раза подходила и... и отходила. Саша сам постелил коврик, положил валик, взял меня за руку, как будто я с автобуса схожу, и опустил на колени. Я думала, кругом свистеть начнут. Нет! Только вдруг тишина на миг загустела. Девочку - лет 12 - услышала:
" - Мама, что это она?
" - Тише! Значит, ей надо.
Экскурсия тут вошла. Я чуть сбоку стояла, так как в кругу магическом оказалась, там толпятся, а меня аккуратно обходят, лишний раз взглядом не потревожить стараются.
За весь день только один какой-то турист фотоаппарат достал, сфотографировать попытался. Его Саша остановил.
- Да, я ему сказал: здесь не цирк. Как ни странно он понял без перевода.
- Вечером старуху спросила: " Это вы организовали?". Она отмахнулась: "Это не мы, это Россия. Россия-матушка. 50 лет Советской власти, а люди совсем не изменились, никак не получаются из них строители коммунизма... Разве что стали больше пить."
- А как Тома?
- Тома вечерами мне колени подлечивала. Сама какой-то вонючей гадостью ноги натирала. К утру колени отходили.
- И тебе помогли, молитвы?
- Не сразу. В первый день я и не молилась. Не могла. Только к шепоткам прислушивалась да глаза на людей косила. На второй сама встала, молиться попробовала, но не шли слова. Я ведь и молитв тогда не знала, только "Отче наш", да из псалмов Давида один выучила, но... Это были или не те слова, или мысли у меня не те были. Вечером у Саши расплакалась. Алина со Славой присутствовали, и Аля пристала к своему парню: придумай молитву. Он отнекиваться начал: я не верующий! Но Алька его достала:
"- Крещеный?
"- Да.
"- Значит, православный. А верующий или нет - это твое личное дело. Ты мне твердишь, что ты - поэт? Пиши молитву.
Он написал: "Матерь Божья, ты есть любовь, и твой сын - любовь, во имя любви и сына твоего дай сына мне."
"- Но там же ни слова о прощении?! - спросила Тома.
"- А я хочу девочку. - сказала я. - Почему именно сын?
Он на все отвечал:
" - Так написалось.
" - Троекратно повторено "любовь", троекратно "сын" и ничего лишнего... И как камушки во рту... Отличная мантра. - сказала Ирина. - Можно попробовать.
Я попробовала. И сумела отключиться от зала. На секунды. Но потом были еще и 4-ый, и 5-ый день.

А на шестой она только пришла, поздоровалась со смотрительницей, встала на колени, и минут через 15 поднялась:
- Кажется все.
Я ждал, если не грома и молний, то хоть чего-то...
- Ты уверена?
- Ни капельки. Но здесь - все.
Поехали к Громовым. Старуха ее, разве только не обнюхала. И признала: "Все. Зови мужа. Будем смотреть". Меня по счастью выгнали.

- Ох! С нами только тебя не хватало. Не пускают мужчин в гинекологические кабинеты! Да и мне смотреть, что старуха с Иркой вытворяли над моим мужем, было... - Аня покраснела.
Ох! Что же они такое "вытворяли", если она - и это Анита-то моя! - до сих пор краснеет?!

Ирина с бабкой устроили консилиум и выписали травы. За ними пришлось мотаться на юг, на Кубань - Ирина заставила лететь их самих, они сами искали, собирали, сами приготавливали настои и отвары, и на Новый год ее муж по секрету нам сообщил: Аня была в женской консультации, анализы подтвердили беременность. Летом родился долгожданный первенец. Мальчик.
Но все это было потом, после моего дня рождения, а там еще...

- Может, не будем об этом? - нахмурила бровки Татьяна.
- Почему же? - улыбнулась Аня. - Пусть он все-ё знает. Про меня рассказали, а чем ты лучше?
- А что с тобой? - как-то показал интерес Володя. - С тобой-то они что сделали?
- И ты недовольна? Ты считаешь, что тебе это было не нужно?
- Ну, была дурой. Ну, научили уму-разуму. Ну, можно сказать, для дела немножко попороли розгами.
- И по какому месту? - еще больше заинтересовался Володя.
- По тому самому. - хихикнула Аня.
- По больному. - огрызнулась Татьяна.
- Да у тебя то самое место никогда больным не было! - наконец, улыбнулся Володя. - Вон и сейчас, если посмотреть... - покосился он.
- Они меня носки стирать заставили!
- Чего?! - не понял Володька.
- У нас с мужем было заведено, что за личными вещами - обувь, белье... носки!.. - каждый смотрит сам. Сам чистит, сам стирает. И вот они - ведьмы - на том дне рождения подступили ко мне, у меня, пьяной, эту информацию вызнали и потребовали, чтобы я - я! - это все взяла на себя. Я им:
"- Фигушки! С чего б это?
"- Мы ему должны, - отвечают, - это ему от нас благодарность и подарок.
"- Вы должны - вы и стирайте! Я-то причем?
"- Ты его жена?
"- Ну и что?
"- Вот и подумай. Сегодня тебе так уж и быть, а вот с завтрашнего дня...
"- Да не буду я ничего стирать!
"- Да как хочешь...
Послезавтра мой благоверный грязные носки оставил в ванной и надел другие. Я только хмыкнула. С работы он задержался на час и пришел весь перепачканный губной помадой!
Оказывается в метро рядом с ним некая девица упала в обморок, он ей помог, она в пылу благодарности чмокнула его в щеку.
- И от этого чмока - он весь?..
- Ну, это я так сказала. На щеке осталось чуть-чуть. И духи... И назавтра он опять надел чистые носки, опять чуть задержался с работы, и после от него несло теми же духами. Девица, видите ли в то же время, что и он заканчивает где-то там учебу - молоденькая, стерва! - и опять оказалась рядом. Представляешь, насколько "рядом" надо было оказаться,
чтобы насквозь провонять ее духами! Стирать носки он опять не захотел: пусть побольше насобирается, и он их в машинке разом прокрутит. На следующий день - ничего, а потом пришел заполночь, пьяный, опять весь в помаде, и от него опять разит проклятыми духами. Объясняет: его, наконец, допустили до сложной операции, все прошло отлично, коллективом отпраздновали, сотрудницы целовали куда походя, а насчет духов - у меня шизофрения.
Проходит неделя. Все нормально. Вот только носков насобиралось с пол-ванны. И вдруг ко мне заявляется подруга и ласково так спрашивает, а куда я цветы ставлю? Какие еще цветы?! Да я твоего в нашем магазине дня три подряд вижу - цветы он покупает - гвоздики. И каждый раз ищет темно-бордовые ищет. Ты же вроде розы предпочитаешь?..
Приходит Леша. Я его спрашиваю, а где гвоздики?! Он: "какие гвоздики?! Ты же розы предпочитаешь!" Я ему: "А кого ты предпочитаешь?! Кто эта гадина?! та самая соплячка?! Она теперь душиться перестала?!"
И мы всю ночь напролет с ним разбирались, что лучше - гвоздики или розы. А
на утро он мне заявляет, что ему к больным идти, а у него руки трясутся, что так нельзя. И ушел.
Я не выдержала и перестирала всю кучу. Вечером он приходит с охапкой роз, а через полчаса заявляется моя подруга. С квадратными глазами. Выяснили. Гвоздики покупал не он.
"- Представляешь, твой покупает розы, а тут другой за гвоздиками приходит! Я обомлела! Они - копия!
Я не поверила. Наведалась в магазин. Ну, копия - не копия, но если не приглядываться, посторонняя спутать может.
Тем вечером его носки я не постирала... На следующий день от него несло знакомыми духами...
Дальше рассказывать?! Да что вы хохочете?! Вам смешно! А со мной через месяц Ирка со старухой столкнулись, старуха проскрежетала:
"- А самой додуматься, чтобы ему и бельишко простирнуть тебя не хватает? Ну, смотри...
" - А чего ей терять...- буркнула Ирка.
Я поняла: они от меня не отстанут. И побежала к Аните. Она как раз с Кубани вернулась. Меня послушала и говорит:
"- Они тебя потом в паранджу закутаться заставят.
"- Так и я о том же!
"- Разводись.

- Я ей говорю: "Разводись.", а она в слезы: "Я Лешеньку люблю!..." И правильно, - отвечаю ей, - Ведьмы тебя и с кем другим в покое не оставили бы. Тогда, подруга, слушай. Ты хоть понимаешь, что для твоего Лешеньки главное это долг?... А тебе - уже не 17, а 23..."
- Я пошла в поликлинику и вынула спираль. И через месяц, от него как раз опять разило теми же духами, говорю ему: "Я беременна." Он: "Как это?" А я ему под нос справку - на! Как он растерялся!.. А я его добиваю. "Пойду аборт делать, пока не поздно. Рожать от тебя, а потом с дитем горе одной мыкать!.." Он: "Танечка! Ну, что хочешь - только не..."- "Да-а! Я буду толстой, уродливой, а ты меня и сейчас-то не любишь!.." - "Танечка!..." - "Ты когда мне последний раз цветы дарил?! А мне только эти поганые носки стирай!" - "Да я и твои сам стирать буду!"-"А вот это уж нет."
От носков отбрыкаться мне Аня отсоветовала. Ну их - с ведьмами связываться! Да и не в носках дело. Ты же знаешь, у меня теперь трое деток. Он в них души не чает. Я все время дома, а он работает, как пчелка. И у него получается... Но хотя бы один выходной в неделю он имеет! И каждый свой выходной он на всю семью готовит завтрак. А мне - кофе в постель. Даже если для этого мне опять ложиться приходится. И на моем столике не увядают цветы. Даже когда из-за этого приходилось отказываться - от книг например, или новой блузки. Было у нас некоторое время тяжеловато.
- Было?
- Было и прошло. Помимо всего прочего, у мужа дар обнаружился: диагност он от Бога. У нас же от многого вылечить могут, но надо определить от чего... Он умеет... Почти не ошибается... Он денег за осмотр не брал - стыдился. Ему простительно, а у меня - дети. Которые молочка каждый день хочуть. И я от масла не откажусь. А люди так благодарны, так благодарны... Я просто не говорю им "нет".

Через год после ультиматума на моем дне рождения она тайком от мужа купит 23 розы и отнесет их Громовым. И еще через год с небольшим родит второго. А потом - еще девочку. Муж у нее сейчас - уже ведущий хирург больницы. Общее мнение: "Так молод и так талантлив. И ему так повезло с женой...."
...- Да хватит про меня. Расскажи про Ивантеевку. Что там случилось с Алевтиной и ее парнем? Вы постоянно темните!
- Ох уж эта Ивантеевка... - не дал я прервать, остановить нас Володе. - Как я говорил, свадьбы было две...

Глава 30

Свадьбы было две. Первая - студенческая, веселая и шумная. Вторая - у нее на родине, в Ивантеевке - торжественная, почти фольклорная...
Меня в Ивантеевке помнили и ждали. И матушку в замужнем состоянии увидеть тоже хотели. И с ее мужем, сумевшим удержать ее около себя уже 7 лет, познакомиться хотели тем более. Но и моя свадьба, и мы с Томой и все наши родственники оказались на периферии событий. Ведьмы перестарались.
Как я говорил, меня ждали. Прошлое мое посещение родины предков обросло слухами. "Семь лет счастья для возлюбленных, но не любимых..." И далеко ходить не надо - вот они пятеро возлюбленных: Галя, Сашенька, Алены, Наталья, а рядом - одна любимая: Томочка... И про каждую - отдельная сказка. В которой уже почти ничего не осталось от правды
Особенно нелепой - да обидной просто! - показалась мне интерпретация истории с Галей: то, что я якобы обменивал по поцелую за каждый из кастрюли ее вареников. Кастрюля, вареники с вишнями - были. И я помню их вкус - такое не забывается - но они были потом, после!.. Гале не нужны были никакие дополнительные искусы, она сама была слаще любых вареников, любых вишен. А уж для меня, 16-летнего пацана... Все
было просто: ей поставили задачу, она ее выполнила, но зачем же еще и вареники-то приплетать?!
Или Наталья!.. Чего там, казалось бы, выдумывать?! Что, ее повадок не знают в Ивантеевке?! Да при мне - ее уже 5 лет не было на селе - а один парень протрезвел моментально и чуть в обморок не грохнулся, когда Ирина намекнула только, что та его может вспомнить и как-нибудь ночью к нему заглянуть! И вот при всем при том на полном серьезе рассказывать, что я - 16-летний пацан, ее изнасиловал... И рассказывать как я это сделал! Меня и самого долго мучили кое-какие подробности - ну, так мне, опять говорю - мальчишке, простительно... Не видели они моей спины. И рубашки, которую она на полосы ногтями изодрала не лицезрели, и про яму, которую она потом пальцами в полминуты у меня на глазах вырыла и рубашку зарыла, не знали тоже...
И не купались мы голыми в озере с Шуркой, и не плескалась с нами Рыжая! И не нес я Томочку на руках на "ложе из цветов" - просто моя охапка ромашек вывалилась из ее рук, и мы легли, где стояли... Видели бы вы ЕЁ спин спину после этого!
Без особых искажений шла только история с сестрами, но как ни странно вот в нее-то как раз и не верили. "Две девицы...", "16-летний пацан...", а я до сих пор помню их голоса:
"- А мне...
"- А мне...
"- А мне...
И запах соломы...
У Варвары подросло новое поколение. Варваре молодежь верила безусловно. В то, что мы с Томой найдем друг друга после 7 лет поисков не сомневалось, а тут еще моя телеграмма... Они чуть ли не год готовились, и теперь меня ждали.
Варвара любила Тому, помнила моего деда, пожалела меня и решила "подмогнуть". С одной стороны она намекнула, что "старые ведьмы" будут очень против, если кто попытается встрять между мною и Томой. Очень и очень! Да и сама моя девочка... А с другой... С другой стороны - Тома приедет с подругой. А с подругой будет друг... воин и поэт... с XIII века... инкарнация... княгинюшка? или ведьма-Аленушка?... и кто-то оборотень... она? он?
У молодежи загорелись глаза... Меня оставили в покое. Охота была объявлена в другом заповеднике.
Разбираться, чья инкарнация Алина, взялись сразу трое: председателев сын - дипломник киевского университета, ради такого случая покинувший alma mater, и его друзья - не такие лощеные, но тоже дюже гарные хлопцi. Слава остался один. Нет! Уж один-то он не оставался ни на минуту. Особенно после своего выступления у костра.
Меня с ними не было. Я отбывал ритуалы, а молодежь - выкормыши Варвары - этим погожим вечером поздней южной осени собрались у костра. Все наши были там же: и Игорь, упросивший Ирину взять его "в ту самую" Ивантеевку, и сама Ирина, ради Игоря поехавшая с нами, и Сон - непонятный, безмолвный, опасный, и Алина - подружка моей невесты, ну и Слава, без которого ехать та отказывалась:
"- Я без него не поеду! Боюсь я вашей вурдулачей деревни!
"- Как хочешь.
"- Конечно, что я теперь тебе?! Ты себе принца отхватила, зачем тебе старая подруга!
"- Ну, кто против?! Пусть едет!
"- Да денег у него нет! И сама знаешь - завал с контрольными.
"- Подожди, ты вроде бы хочешь, чтоб мы ему и контрольные перерешали?!
"- Да... - наивно похлопала ресничками Алина...
"- Ну, я этому сачку помогу!...
"- Только без рук! А то я с тобой не поеду!
"- И не надо!
"- Конечно, что я теперь тебе...
"- Ну, ты... Хорошо. Но ты неделю готовишь нам обеды!
"- Делов-то! - обрадовалась Алина.
Не знаю, как Тома добилась, но к Ивантеевке с учебным графиком у Славы стал порядок.
Вот они сидели у костра, и к ним подошли трое "хлопцiв". Председателева сына начали упрашивать спеть. Он взглянул на Алину, она глазками стрельнула и губки поджала. И пробормотала тихо Славе что-то насчет их недавнего посещения Большого театра и местной художественной самодеятельности. Сказала она это тихо, но услышали все, и парень запел.
Алина слышала, как поет Тома, и слышала ее рассказы о том, какие голоса у них по украинским селам... Нарочно она что ли?
Парень кончил петь, и кто-то спросил, тихо спросил, но опять услышали все:
"- А у них только в театрах петь могут?
Потом, на следующую ночь, во время свадьбы Алина еще споет свои частушки, но у костра она сама задала тон упоминанием о Большом. Да и парень был ладным, и голос у него - чудным, и пел не отрываясь взглядом от нее... И Алина локотком подтолкнула Славу. И он принял вызов.
- Смысл пения - усилить текст. Сначала даже не пели, а просто громче кричали, а потом те, кто не мог найти истинных слов, придумали термин "мелодия". Но настоящие слова - поэзия - не нуждаются в костылях музыки. Особенно, когда находишь их сам.
- А ты поделись находкой, - улыбнулась ему кареокая дивчина напротив.
Он посмотрел на не сводящих друг с друга глаз Алину и парня и начал:


"Огонь и воздух, вода и твердь -
Судьба, и плоть, и кровь.
И бродит по миру девочка Смерть,
А с нею - леди Любовь.

А люди пытаются что-то успеть -
Родить и родиться вновь,
Но лишь усмехнется девочка Смерть,
Да хмыкнет леди Любовь.

И надо забыться, забыть и посметь,
И спутать на радости боль,
Чтоб рядом присела девочка Смерть
И с нею - леди Любовь.

И небо расплавит звездную сеть,
Все будет в тебе, с тобой,
И в очи заглянет девочка Смерть,
А может, и леди Любовь...

Но им дела нету, где тьма, где свет,
Что в сладость кому, а что - в соль...
Уводит глазастая девочка Смерть
Слепую леди Любовь.

"- Слабая рифма: "соль - любовь". - попытался сделать замечание дипломник украинского университета.
"- Ошибаешься, - опровергла его Алина, - в той строчке - классическая: "радость-сладость..."
"- Не понял...
"- Не понимать - слушать надо: "...радости боль - сладость и соль..."
Слава не вникал в их аргументы - он переживал поражение: Алина не отводила глаз от местного знатока... Сам он, как специалист в поэзии знал: что значат слова, часто не важно, важно, как они звучат... Но испереживаться ему не дали.
"- Рыжая не слепа. - вперед вышла Сашенька. - А Белая - не девочка. Уж я-то знаю. А ты их запомнил? - обратилась она к Игорю.
Вот так Игорь увидел ее - Сашеньку, Шурку мою чертову. Впервые наяву. В здравом уме и твердой памяти.
"- А ты их видел? - подлетела к Славе глазастая девчонка.
"- Кого? - не понял ее, не понял Шурку он.
"- Да ну ее! - подлетела к нему другая. - Свадьба же! Давайте выпьем за любовь! - и выставила бутылку шампанского
"- И за смерть. - не уступила ей Шурка.
"- За любовь, за смерть... - проворчала Алька, - и какую-то шипучку...
"- Можно и покрепче. - улыбнулась ей Сашенька и предъявила трехлитровую банку горилки. - по стакану слабо?
"- Аля... - попытался остановить ее Слава. Но он был уже не в авторитете.
"- А ему слабо? - указала Аля на певца.
"- А тебе? - спросила Шурка Игоря.
Игорь хотел обернуться за поддержкой к Ирине, но ни ее, ни Сона рядом не было...
"- А ты только сочинять можешь? - спросила Славу одна из девочек...
"- Стихи не сочиняют - их пишут. - обиделся он.

Вся та компания, даже Игорь, протрезвели потом лишь на четвертый день. Уже в поезде, когда мы катили к Москве.
Аля более-менее пристойно себя вела на самой церемонии, так сказать, нашего бракосочетания, а после... Одни ее частушки... Или то, во что она втравила троих своих ухажеров... Они же до нее друзьями были!... Потом, вообще-то пришли в себя. Их Галина в себя привела. Слава... Ну, не будем сплетничать, хотите подробности - спрашивай-
те у него. Но ему еще раз пришлось купаться, и этот массовый заплыв на моем Круглом озере остался в памяти Ивантеевки надолго. Председатель колхоза на прощания только вздыхал и намекал, чтоб я чаще, чем раз в семь лет и не приезжал... Галина - его на тот день заместитель и общепризнанный будущий преемник - правда, улыбалась: мол, не обижайся, он шутит, но он не шутил.
Самым большим сюрпризом для меня оказалась Варвара. Я всегда представлял ее древней старухой, такой, каковой показалась она мне в видении 7 лет назад, и вот мы познакомились... Теперь-то понятно, если она 19 года рождения, то в 74 году ей было всего 55 лет, а учитывая их всеобщую ведьминскую моложавость, то чего еще я хотел увидеть?
Когда-то она была первой красавицей на селе... И сейчас... Нет, с Натальей ей теперь было не конкурировать, это было другое... это было сильнее...
И мне дали поговорить с девочками. Тома глаз с меня не спускала. Когда в поле зрения показывалась кто-то из моего букета, нехорошо напрягалась, но... Но нам помогли. Час нам выделили. Даже прислали Наталью.
Нет, действительно, все перегорело. Мы остались только добрыми друзьями. То, что я их "вызывал" - они знают. В момент вызова они ничего не ощущают, затем - резкую слабость, а потом постепенно вспоминают, что было. Как сон, который, если сразу не повторишь - то забудешь, а после, опять под вечер все вспоминаешь, вспоминаешь и не можешь вспомнить. А сон может опять присниться.
И они подробно объяснили мне, как ими сыграли семь лет тому назад. А я уже знал, как сыграли мною. И хотя ни одна из них ни о чем не жалела, но кое-что в отместку предприняла, кажется, каждая. Сестры, к примеру, выразились так:
"- Мы, конечно, не ассы, как некоторые, но кое-что тоже можем. И кое-кто еще поплутает в наших зеркалах.
"- Уже. - ответил я. - И все выпутаться не могут. Только те, кто плутают - они не при чем.
"- А при чем были мы?! - представили образец женской логики сестры.

В поезде Слава с Алей не разговаривали. И не только потому, что им было плохо. Обоим. Муки их имели чисто физиологические основы. Но по приезду, спустя дней 10-12 она пошла к нему мириться.
Когда Алина вошла в комнату, его однокомники демонстративно вытащили из-под кровати огнетушитель и притулили его стоймя к столу. Она попробовала не понять и намекнуть ребятам, что ей бы надо переговорить со Славой часок наедине, но те твердо отказались бросить друга ей на растерзание. Тем более, что накануне, в комнату заходила моя Томочка и пыталась похлопотать за подругу - Слава был неумолим. Тогда она его спросила, по отзывам "с леденящей улыбкой":
"- А ты не боишься, что она выбросит тебя из окна? Шестой этаж все-таки...
Они вчетвером сидели друг напротив друга, рядом стоял огнетушитель, и все молчали. Представляю, сколько на это потребовалось сил сумасшедшей Алевтине! И какой потенциал при этом она набрала.
Тут в комнату заглянул еще один студент и поинтересовался: а не их ли картошка на кухне горит?!
Любовные проблемы отступили на задний план, оба Славиных приятеля ринулись спасать ужин. А возлюбленные сходу ринулись выяснять, кто из них кому изменял (следовал подробный разбор генеалогии напарника), и с кем (следовал подробный разбор физических, с физиологическим уклоном достоинств каждого из соперников(-иц), а заодно и всей остальной Ивантеевки), и сколько (здесь следовали только междометия и восклицательные знаки).
Кончилось все тем, что Алина метнула в Славу пресловутый огнетушитель. Тот припечатал Славину руку к столу, сломал стол, сработал, и начал разбрызгивать в разные стороны пену.
Когда его друзья вернулись со сковородой горелой картошки, они застали целующуюся парочку в разгромленной и политой противно-пенящейся, противно-пахнущей жидкостью комнате. Славу за руку попытались оттянуть от Алины, он от боли потерял сознание. Рука оказалась сломанной.
Все это рассказала мне жена. Ее вызвали вместо скорой помощи. Лечить его руку, убирать комнату и... выручать парня... Комендантша смотрела на этих двоих с ужасом и, ребята говорили, при взгляде на огнетушитель даже перекрестилась.
Жена их выручила. Комнату разгромят они еще не раз. Последний - уже защитив дипломы. То побоище войдет в аналы общаги, как "битва при Семене" и про нее рассказывают до сих пор. Но из окна она его выкинуть так и не смогла. Или, может, не успела? Он по распределению уехал в Брест. Она сейчас работает в Москве.
Не так весело дела пошли у Вероники. Перед нею впрямую встал вопрос: думать или драться, целоваться или стрелять. Игорь и Шурка...
Еще в Ивантеевке Шурка выпытала у пьяного Игоря подробности его ходки и сорвала болячку. К ним заглянула Рыжая...
Вероника пыталась бороться. Бросила курить! Но болячка зарубцевалась и вызвать Рыжую еще раз ей не удалось. Она даже сходила с Ириной и Игорем на лыжах в ее Полесье. Видели волков. Но в марте на полугодовые курсы повышения квалификации приехала Сашенька...
Агроном она от Бога. Еще семь лет назад председатель по совету Варвары начало сева обговаривал с ней, девчонкой, а местные и до того калачами и блинами заманивали ее на свой участок, чтобы она только руку приложила к посадкам.
Земля и все, что в ней...
От смертоубийства Веру спасла Галина. Ее вызвал я - и вовремя. Но они с Игорем разошлись. Она опять курит, и сейчас - в истовом ученичестве у старухи. Игорь курит тоже.
Еще ближе к смерти подошли родители Ирины.
Анастасия - принцесса Ойкиче - красавица Ойче зашла поздравить их с первым днем рождения младшей дочери. Д.М. пошел ее проводить, а заодно и расспросить об энергетической сущности эгрегоров...
Он проведет свой торг с Белой. И выторгует у ней даже жизнь чужачки. Но теперь - очередь Ксютоньки. Ибо это было платой.

Володя вынул платок и вытер пот со лба. У меня не было жарко. Я тоже вздохнул - с облегчением: я успел сказать самое главное. Он предупрежден.
- Тебе не можется? - обратилась к Володе Таня. Значит, она ничего не чувствует и не чувствовала. И только сейчас хоть что-то заметила.
- Нет, все нормально. - попытался успокоить ее он. - А что с теми? Нашими двойниками - из фильма?
Кстати, очень кстати он спросил об этом. Я, честно говоря забыл о них. Хотя нет - Аня не выпустила бы его из этой комнаты, пока он не узнал бы, что и с ними все нормально. Ей-то не Володька главное - а ведьмы, Ирина.

Ирина Громова числится у меня, как
СВИДЕТЕЛЬ N 21. ИСТОКИ.

"Ни в чем они не виноваты! Да вообще они не при чем. И я к ним никакого отношения не имею. Это все мама. Она не смеет следить за мной, но что со мной происходит, и что может произойти, знать хочет. На примете у нее есть несколько девушек похожих на меня - моих двойников, она и Танюшу поэтому знает и Володю через нее уже сто лет знает тоже -
она на них и экспериментирует. Почему-то считает, что раз я с кем-то внешне похожа, то и характеры у нас схожи! И вот Ирина...
Я ведь тогда еще больше суток вне дома не проводила, разве что с бабкой, а у нас на следующий год практика предстояла у черта на куличках, а Ирина как раз с группой - за городом. И удобно: Загорск рядом, ехать далеко не надо. И у нее тоже тогда никого не было, только эта выдра, подруженька, Екатерина. Она все и подстроила.
Мама терпеть не может шуток с сексом, они вечно с бабкой из-за этого цапаются, ну и конечно, бабка... Ей-то чего там понадобилось?!
Ну, в общем, когда Володя со смехом пошел за наградой, мама вмешалась, сняла у обоих торможение, да наверное еще и подстегнула, и Ирина вместо поцелуя в область глаз получила совсем другое. И справиться не смогла... Да и не могла она справиться! Ни с Володей, ни с собой. А Володя... Ну что наши мальчики знают о донном уровне?! Он же вообще ничего не соображал, если позволил Катерине снимать себя!
Да и ей бы до такого не додуматься! Но когда Володя разорвал на Ирине кофточку, а у той заволокло глаза, и она, перестав обращать внимание, перестав видеть весь остальной мир, просто повисла на нем, все бросились из комнаты, а Катенька по своему паскудному характеру заколебалась: "меня же никто не просил выходить!". Бабка сразу заметила
это, захихикала и подтолкнула. И только поэтому Катерина осталась. И только поэтому взяла в руки камеру...
Понимаешь, они все были во вздернутом состоянии, и их было много, и там было тесно - идеальный вариант, чтобы наслать наваждение. Я все-таки думаю, что одна мама на такое бы не пошла, но рядом была бабка! И когда Ирина, и не забывай, что Ирина для нее тогда моделировала меня, вела меня за собою, Ирина была для нее мною, и получалось, что
не та Ирина, а я, опять, как в школе, тем пари опять уходила от нее к бабке. Да еще в ее присутствии! Мама может иногда быть очень жестокой! И они - Таня, Ирина и Володя - поплатились за меня. Жестоко поплатились. Но я-то в чем виновата?! Меня и близко не было!..."

Да, ее и близко не было. И К.Н. может быть очень жестокой. Не то что ангельски добрая дочка. И я опять тогда вспомнил всего перебинтованного Анатолия...

"Я нашла их. Раз Татьяна сама от него отказалась, пусть сама и разбирается. А Ирина с Володей... Я им говорю:
"- Вы же любите друг друга!
"- Какая любовь! Я для нее с самого начала игрушкой был!
"- Какая любовь?! Он же меня с самого начала считал шлюхой!
Жить друг без друга не могут, а самомнения и самолюбия!.. Еле поженила... Пришлось готовить настой, рассказывать все отцу - бедный папка - никак он к нам привыкнуть не может, так расстроился! - а ведь тогда он не успел еще и от Толика твоего отойти! - он заставил маму помочь мне, и мы раскрыли им обоим душу друг друга. А там кроме любви - одни его обиды да ревность ее дикая. И желание их безумное, обоюдное.
Они и о нас забыли. Мы с мамой ушли: мне, пока я без Саши, невмоготу на чужое счастье смотреть. А бабка опять осталась. Она в таких случаях, словно у костра греется... Ради этого, наверное, и приезжала...
- А как Д.М. умудряется заставлять вас, сумасшедших, что-то делать, к чему-то прислушиваться? - мне это было тогда актуально: спешно требовалось находить меры воздействия на мою сумасшедшую - Тому.
- А ты не знаешь?! Его коронный козырь. Когда 20 лет назад мама приехала в Москву, то начала усердно помогать папке. Зверски усердно. Он ее и уговаривал, и ругался, чуть ли не плакал, а потом предупредил: "Я с этим жить не смогу". Мама только посмеялась и с бабкой опять кому-то что-то объяснять уехали, но с дороги вернулись - говорит, бабке смешок Белой почудился, успели. Он перерезал себе вены. С тех пор папа так себя и ведет. Если узнает, что мама кому-то что-то... Он сам себе то же... Вот и с Толиком твоим... Ты не мог по-тихому мне сказать, маму в известность поставить, бабку попросить?! А так, знаешь,
чем дело кончилось? Ты ушел, он на кухню пошел - мама за ним. Он ее спросил: "Бутерброд хочешь?", взял нож, отрезал хлеба, а потом тем ножом прибил свою ладонь к разделочной доске. Помнишь он с перевязанной рукой ходил?
Я вспомнил.
А тех ребят Ирина не оставляла до своего отъезда. И вылечила.

- Что-то я вас не пойму, - поднялся с кресла Володя, - вы все, что ли, по уши в долгах у нее?! Кто-нибудь из вас уже дал ей знать, что я - в Москве?!
Отвела глаза Таня, улыбнулась Анечка:
- Какой ты неудобный вопрос задал... Саша, а ты ей не звонил?
- Я не звонил и телеграмм не слал. Но не поручусь за Тому. Не верю, что это важно. И без нас хватает... Неужели ты думаешь, что Громовы тебя сразу в Москве не учуяли?! Или твоя сестра промолчала?!
- Забыл я их!...
Все. Он вот-вот сорвется. Или вот-вот войдет Ирина. Он сейчас еще попытается потянуть время, оттянуть срок, и только сильнее затянет пружину. Да и что решат еще 1-2 минуты.
-...Недавно закончился отмеренный срок, родители не захотели и слушать мои резоны, не нужны им были и мои северные заработки, они звали домой. Еще бы! сестра только школу закончила - замуж выскочила, и они давно одни. Положенные два месяца меня еще продержали, и вот я приехал.
Да, о сестре... То, знаменитое наше хождение кладбище, помнишь? Оказывается, родители с самого начала обо всем догадались! Мама, как узнала, так Ольку на дачу пускать не хотела:
"- Нечего ребенку там делать!
А отец настоял:
"- Мальчики ее поберегут, и сами с ней никуда особенно не полезут. Пусть идет.
А сами всю ночь не спали. Они у меня такие. О моем скором приезде ее не предупредили: слишком она с Ириной сдружилась.
Я знал, что Ирины нет в Москве, но ходил по знакомым улицам и оглядывался. И к Громовым не заглянул, и театры, чтобы там с ними не столкнуться, обходил дальней дорогой, но все, конечно, попусту.
Позавчера на перекрестке мне в руку вцепилась древняя старуха:
- Милок, переведи через улицу, старая я, слепая...- пробормотала, шамкая челюстями она, а сама смотрела мне в лицо своими яркими невыцветшими карими глазами, и в у левого зрачка отчетливо посверкивало золотистое пятнышко, и мне прямо в мозги било: "Так ты здесь?!.. Милок!.."
Конспирация моя потеряла всякий смысл. Вчера в Большом шла "Тоска" с Милашкиным и Атлантовым - Громовы такого не пропускали, я день побегал и вечером пошел в театр.
У них есть обычай: во время первого перерыва торжественно подниматься по парадной лестнице - вот я и устроил "случайную встречу" на нейтральной территории. Но застать их врасплох не получилось. Хорошо хоть, что у меня хватило решимости не спрятаться, не отвернуться, а встретить их лицом к лицу.
- Я же говорил, что Володя не пропустит первого приличного спектакля в Москве. Здравствуйте, Володя.
- Здравствуй, Володя. Ты совсем забыл старых друзей: уже неделю в Москве, а не звонишь, не заходишь... Или потому и не заходишь, что не забыл?
Они не изменились. Все так же уютная интеллигентность Дмитрия Михайловича смягчает бешенную энергетику прущую из всех пор его ведьмы, а ее ирония, ее неистовая красота - она даже не постарела! - ее норов придает перца, тишайшему спокойствию его окружающего. И притягательность общения с их семьей по-прежнему необорима.
- Заходи, обязательно заходи, ведь мы до сих пор не знаем, что с тобой случилось тогда, той осенью на Туманном.
"Туманный" - кодовое, засекреченное название моего острова. Я сам его узнал случайно.
- Ксения Николаевна!.. Как вы?!.. Это же невозможно!
- Пока этим миром управляют мужчины, для женщины не существует слова "невозможно". Для настоящей женщины.
- А Ирина? Не настоящая? Придуманная, что ли?
- От настоящих женщин не сбегают влюбленные в них мужчины. - и она вдруг взорвалась, - Сущность женщины - отдаться и отдать, а Ирина слишком привыкла - брать.
"Отдай мне свое сердце!", "Подари мне любовь!", "Дай мне счастье!" Шоколадку можно дать, подарить, отдать, а счастье - только разделить! Но это у нее было от молодости да глупости.
- А бабка?
- Бабка... Прошло ее время. Лет 50 назад ты бы от нее и на подводной лодке посреди океана не спрятался, да не было тогда подводных лодок.
Она опять замолчала, а потом снова не выдержала:
- Ждешь Ирину? Боишься?
- Ксюша, Ксюша! Пусть молодые разберутся сами.
- Боится... Да мы тоже боимся. Хотя, казалось бы все так ясно!
Ей видите ли ясно! Но почему тогда - Ирина в Москве, а здесь ее нет?! Даже, если она о тебе, Саша, не знает, забыла о твоем дне рождения, хоть и не верю я в это! - не остановили бы ее раньше такие мелочи!

- Она в Москве?! - удивилась Танюша. Анита не удивилась. Что и не удивительно.
- Уже два часа. Я давно забыл это ощущение и сначала не поверил себе. Да и как ей сюда было прорваться из Сибири?! Там же всю неделю стоит совершенно нелетная погода... Но она - в Москве.
Он пошел собираться. Все, больше его не задержать. Да и какой толк? Может, чего мы и упустили, но главное он знает, а остальное... Остальное - судьба.
Значит, Громовы боятся тоже. Интересно, за кого больше? Два года назад Ирина приезжала в отпуск. И как раз тут... Громовы позвали нас с Томой. Подлечить дочку. Мы удивились: а сами?... Но лечить пришлось не тело - Ирину било в истерике. Ее "позвал" Володька, а сам при этом "валялся с блондинкой". "- Я, кажется, их поубивала! Неужели я их не убила?! Неужели кто-нибудь из них уцелел?!...
Тома сняла истерику, а у меня к тому времени накопился уже богатый опыт, как гасить взрывы бешенной женской ревности...
Через две недели его родители получили письмо в ответ на свою телеграмму. Володька не мог понять, откуда они могли узнать, и откуда свалилась на него та плюха. Он отделался синяком во всю морду, его дама, как мы тогда поняли тоже пострадала не очень - уж больно юморной тон был у его послания.

Девочки начали собираться тоже. Все-таки и они ждали, обе ждали, что вот-вот раздастся звонок, распахнется дверь, и войдет Ирина. Я ждал приблизительно того же. Разве что предполагал, что звонком Ирина побрезгует.
Итак, она уже два часа в городе, а здесь ее все-таки, все еще нет, значит... Что же это значит?... Конечно, уже довольно поздно, но подобные мелочи ее действительно не остановили бы... Не отпустили родители? Нет у них над нею такой власти. Никакой власти у них над нею нет. И ни у кого другого. Не захотела, разлюбила, забыла, бросила? -
Невозможно.
Знаменитое зелье ли в том причина, знаменитое ли пророчество, Чеpное ли Заклятие Смеpти, но то, что Володя - ее судьба, стало очевидным даже мне.
Два месяца назад, она опять была в отпуске, опять зашла к нам. Заставила Тому посмотреть ее судьбу. Тома не любит лезть в будущее: волжба забирает много сил и сильно старит, а - Володя прав - результаты обычно настолько многозначны, настолько двусмысленны, настолько трудно поддаются однозначной расшифровке, что, в общем - овчинка выделки не стоит. Но устоять перед Ириной не было никакой возможности, и Тамарочка решилась.
Договорились, что она ответит на один вопрос, только на один. Я остался, чтобы у Ирины не возникло соблазна затянуть общение, и они начали.
Когда Тома заснула, потеряла сознание, вошла в транс, вопрос был задан:
"- Когда я встречусь с Володей?
"- Одновременно со мной.
Ирина раскрыла было рот, но я вмешался, и скоро Томочка очнулась. Ирина восстановила ее энергетический баланс, сняла головную боль, и они начали обсуждение. Я не думал, что из ее фразы можно будет что-либо выдавить, но Тома нашла решение, верное решение:
"- Я искала Сашу семь лет. Значит, у тебя - все-таки то же самое.
"- Но семь лет истекли неделю назад!
"- Мы, как и вы, расстались летом, а свела нас ты в конце сентября. Готовься.
Перед отъездом на вокзале Беса проговорилась: помимо пророчества ей самой в стройотряде в то, прошлое, первое лето приснилось, как она одну за одной выкидывает семь пар обуви... Беса, судя по всему, и в Москву специально к годовщине приезжала...

Я не стал одеваться, осенняя ночь была теплой, а идти далеко я не собирался - чуть-чуть проводить друзей. Накрапывал октябрьский дождик. Ирина ждала его, не решаясь войти, второй час ждала его у подъезда. И теперь я знаю, как со стороны выглядела наша встреча с Томой. Чужое счастье действительно обжигает...

- Я никак не пойму, жалею ли я о том, что тогда, в детстве, сбежала от тебя, что вышла замуж за простого мужчину, а не за "человека легенды", что у меня простая любовь, в которой больше нежности, а не страсти, что я ни разу не стояла еще на грани смерти, и что ни разу ваша Рыжая не заглянула ко мне... Ведь тогда бы, семь лет назад, в ту его осень, мы бы с тобой спина к спине стояли бы против ведем, защищаясь от Томы. Или защищаться мне пришлось бы в одиночку? А ты бы разрывался между мною и ей? Или в этом треугольнике метались бы еще и Володя с Танюшей?.. Не треугольник - хоровод, классический "белый хоровод"... Так вот, я не пойму, жалею ли я, что не было со мной этого, что не было у меня выбора между любовью и смертью, завидую ли я тебе... Или даже не тебе, а вашей Веронике, устоявшей под взглядом Белой, сумевшей вызвать хоть один раз, но сумевшей вызвать неуправляемую Рыжую, одинокой, брошенной Веронике, занимающейся какой-то кошмарной мистикой... Это правда, что она сейчас, чуть ли не единственная, кто впрямую бьется с адептами Черного Глеба?
- Еще Сон
- А ты?
- Я встречался с ним. Не могу я, не могу я помогать рушить мою Родину! И еще: когда нам было по 16, Варвара предсказала Томе, что любовь наша будет длиться до скончания царства... Она думала - это означает вечно. На встрече Глеб опять твердил: "Ведьмы тебя предадут!" Вот в этом и есть их предательство.
- "Семь лет счастье для возлюбленных, но нелюбимых..." Все-таки меня ты любил. Хорошо, что семь лет не вечность. А через семь лет ты любил уже другую, опять другую... Будь бережнее с Томой.
- Не получается.
- Да знаю. А на Володе не висит ничего такого?
- Нет.
- Им многое предстоит простить друг другу...
- Володя уже простил. И Ирина, кажется, все-таки научилась тому же.
- Кажется.

В Москву ее доставили на каком-то суперновом, сверхсекретном самолете.
В Сибири в те недели в самом деле стояла совершенно нелетная погода, гражданские самолеты не летали, а в той летной части шел разбор дела о непозволительном лихачестве в воздухе старшего лейтенанта Стешина. Как и все подобные, это дело тянулось нудно - противно было всем: и командиру, который никак не мог забыть, что лет 20 назад его
самого судили за то же "преступление" и офицерам, вынужденных при этой тягомотине присутствовать, и юному хулигану, никак не понимавшем, в чем, собственно, он виноват. И тут в сопровождении начальника Особого отдела появляется Ирина. В аудитории наметилось оживление.
- В чем дело? Кто это такая? Ты что не видишь, что мы заняты?
- Вот ты ее и выгони.
- Девушка!.. - грозно начал полковник и нечаянно сделал паузу.
- Я оскорбила любимого. Он уехал. Я его ищу уже семь лет. Сейчас он в Москве, но завтра может опять уехать. Вы же русские офицеры, помогите мне.
- Дэвушка, ты что нэ видишь, какой погода дует!? - от неожиданности перешел на родной акцент командир.
- Но у вас же всепогодные штурмовики!
- Все-то она знает!.. Нет у меня прав гонять самолеты в Москву. - начал было грозный кавказец, но тут же почему-то сбавил тон. - Разве только... если только командир дивизии...
- Хоть министр обороны! Они ведь тоже - русские офицеры. Позвоните!
К удивлению присутствующих странные доводы Ирины командиру дивизии смешными не показались, но он потребовал особиста, и второй полковник взял трубку:
- ...Да она это, она, товарищ генерал... Нет, не преувеличивают - красивая до сумасшествия... Командир, товарищ генерал спрашивает, у нас есть такой летчик?
И юный хулиган прямо из-под ареста направился к самолету. Он еще успел услышать:
- Да ее все КГБ, все командование Сибири знает. Никому не верит, сама облазила, проинспектировала наверное все базы, все точки. Как она туда добирается непонятно, и остановить ее невозможно. Поначалу даже стрелять кое-где пытались. У солдата после этого истерика - приходилось в госпиталь отправлять с нервным истощением, а у нее алиби на 100%... Первую форму допуска пришлось выправлять, чтоб хоть какие-то законы соблюсти, а ее анкета!.. Говорили же ей, нет его в Сибири!
Историю о ее возвращении в Москву я потом неоднократно услышу от летчиков всех званий и национальностей: "Мы русские офицеры!.."

Совсем недавно нам с Томой удалось выбраться на "Кармен". В первый перерыв подошли к парадной лестнице. спустя несколько мгновений показались они: Володя - в строгом синем костюме, и Ирина - в пурпуно-красном пллатье с алой розой в волосах и фамильными рубинами.
Они не смотрели друг на друга и едва соприкасались и тем не менее... но все-таки... однако... Они настолько были поглощены собой, поглощены друг другом, что пройдя мимо нас, едва не задев нас, нас они не заметили...
"- Что получил? - издали улыбнулась мне стоящая рядом с мужем Анита, - Не трогай их."
"- Конечно," - взглядом ответил я.
Тома заметила наши переглядывания, нахмурила бровки, но еще раз взглянув на влюбленных, раздумала сердиться и вместо этого сказала.
- А у Дашеньки еще один зуб вот-вот выпадет.
Что-то ответив, я опять взглянул на Аниту. Я не слышал их голосов и все-таки был уверен, что они тоже говорили о детях.

Когда мы вернулись из театра, Тома пошла в ванную, а я достал проклятую видео-кассету. Аппарат с негромким чавканьем проглотил ее, и я нажал на "Запись" и "Пуск". Неслышно начали стираться объятия, поцелуи...
- Наконец-то, - шепнула сзади Тома, - и выброси ее. Ее нельзя хранить дома - слишком много на ней...

... а пленка двигалась и уничтожались, словно в памяти людской забывались, слезы, клятвы...

"- Когда их разлучит эфирная пыль..." - нараспев процитировала она - Никто не сумел понять, что это значит... Думали, звезды укажут на разрыв, Громовы астрологией занимались, Ирина гороскопы составляла, но все они упрямо указывали на катастрофу в начале сентября! - а оказалось... Ирина боялась, что и другие строки тоже относятся к ней:

" И будет три по семь: бессилье-боль-разлука, И рухнет три по семь: обман-всесилье- власть."

" - Три по семь! - говорила она, - А если все-таки, если все-таки это все мое! Неужели мне ждать его 21 год?! До 43 лет?!"

... а на пленке стирались залитая луной комната, залитая росой поляна...

- Так ты думаешь...
- А что тут думать? Алина, поставила крест на прошлом и смеясь над собой, ждет чуда... через семь лет... Нет, уже через четыре.
- Алина?! Ждет?!
- Ждет. Слава уехал, она тройку месяцев попрыгала, а потом собралась за ним в Брест. Вот и уезжала бы, дура, так нет - за два часа до поезда зашла ко мне поболтать. А у нас - графиня... Погадали. "Если найдешь, то потеряешь, если бросишь, то найдешь." Ехать думаешь? Ну, ехай, ехай..."
Она до вокзала не добралась - вернулась.
"- А он меня ждать будет?!
"- Чего ему тебя ждать? Он тебя забывать будет.
"- У-у-у!.. Гад! А у него кто-нибудь будет?
"- А как мальчишки забывают одну девчонку - ищут другую.
"- У-у-у!... Гад! Гад! Гад! А сколько ждать мне?!
"- Семь лет.
"- Но я же старухой буду!
"- Уходи в схиму. Не постареешь. В нашу схиму. Но мальчиков и наша схима не предусматривает тоже.
И ушла ведь. И ждет.
- Да зачем он ей?!
- Ты думаешь, она любить не умеет? Я тоже так думала. Думала он ее другим держит.
- И чем же ее-то удержать можно?
- Помнишь, Сологуб - "Беру ком жизни, грязный и грубый и творю из него сладостную легенду". Вот к примеру, как-то я к ней обращаюсь:
"- Вот что девочка...
А она, равнодушно-так: "- Уже нет... "- Как?! "- Славка яблоневый сад нашел. Старый, заброшенный. Мне винограду купил и повез показывать Приехали, сели. Солнышко, тепло, листья падают, яблоками пахнет, я виноград ем, а он... А я... А, пусть делает, что хочет, - я
виноград ем. Вот и все. А потом я виноград доела и мы домой поехали.
"- Ты виноград доела?!
"- А что? Там бросить что ли? Назавтра она его стихи принесла:

"Беседы легкой сладкий сок,
Осенний день, прозрачный сад,
И руки трогают висок.
... А губы давят виноград.

Осенний день сгорает в ночь,
Но без награды нет утрат,
И не простить, и не помочь.
... А губы давят виноград.

И от колен и до колен,
И так почти сто раз подряд -
В цветенье губ, сплетенье вен...
... А губы давят виноград.

Колени, губы, сладкий сок,
И синяки, как после драк.
И руки трогают висок,
И губы давят виноград.

"- Вот, говорит, о твоем первом свидании легенды рассказывают, а о моем - стихи пишут. А ты как думаешь, он будет знаменитым поэтом?..

... а пленка все шуршала и шуршала, двигалась и двигалась, все стирая, все уничтожая...

- А хоть что-нибудь уже достоверно сбылось?
- Ты сбылся, я сбылась. Да и еще, например:

"И будет три по семь, потом еще семь лет
И первый камень ляжет в основанье..."

В начале как и в конце те же самые - 3 по 7 потом еще 7 лет. 1208+3*7+7=1236 год. Татары. И Ярослав не придет к братьям на общий сбор, на Сить. И останется жив. И станет великим князем Владимирским. Основателем династии. Его внук - первый князь Московский. Правнуки - русские цари. Их сменят только Романовы.

... а на кассете вспыхнуло и отразилось в мириадах росинок
солнце... И погасло. И кассета выползла из чрева черного ящика.

"И рухнет три по семь: обман-всесилье-власть." - три последних одиночества переломят хребет Империи. Но мы оба знаем еще одно пророчество: "И любовь ваша будет длиться до скончания царства..." Значит еще четыре года... Только?.. Оба знаем... Почему же молчим...