Тубус никогда не пил пива, не курил и питался плохо. Его койкоместо всегда было завалено книгами по нелинейной оптике. В библиотеке книг Тубусу не выдавали, потому что он вырывал из них самые ценные страницы. Таким мы помнили Тубуса.
Время шло, и каждый час мы спускались еще на один ряд вниз, Лола доставала из рюкзака сосуд Дьюара и разливала кофе в пластиковые стаканчики. Чем глубже мы погружались, тем серьезнее и строже становились граффити на партах. Если бы с нами был Тубус, он, без всякого сомнения, расшифровал бы их и сказал, какой масти факер оставил свою метку. Но еще пять лет назад, зимним длинным вечером Тубус попросил у сторожа фонарь, спустился в подвал и исчез там навсегда. Утром на запачканном известкой стуле у входа в лабораторный этаж нашли записку: "21:00. Ушел за генератором, буду к утру. Антон Тубий, 3 к., оптика".
Пу водил пальцем по чернильным пятнам, бубнил что-то про себя. Мы были расслаблены и пили пиво. Вниз уходила лестница желтых парт, бесконечная, как жизнь без надежды. Все, что мне удавалось увидеть - рядов пятьдесят, не более, и то потому, что верхние ярусы кое-как освещались двумя-тремя пыльными лампами. Пиво - "Оболонь светлое", но Пу говорил, что у него в рюкзаке имелось еще что-то покрепче. Мы чокались бутылками, тихо, чтобы не разбудить спящую Лолу, и молчали. Далеко внизу проскальзывали редкие вспышки молний - там сдавали электродинамику.
Наш Фак состоял из правильных шестигранников, хотя на самом деле и был сложен из прямоугольных блоков. Я пришел сюда подростком и за первые несколько лет пролистал все его железобетонные страницы - от лабораторий в подвале до ржавых радиаторов на чердаке. Я, Лола и Пу учились когда-то в одной группе, потом декан разбросал нас по этажам, но неделю назад мы встретились вновь, чтобы сдавать выпускной экзамен.
- Покурим, - достал пачку Пу.
- Пу, - я прикурил. - Все хотел спросить, но ты так неожиданно перевелся... Почему, собственно, ты - Пу?
- Не знаю, - ответил Пу, ковыряя парту ручкой. Он разбирался в граффити. - Прилипло еще на первом курсе. Вообще-то я - Пупкин.
Пу откинулся на спинку, посмотрел на Лолу, улыбнулся и пощекотал ей ухо.
- Отстань, Пупкин, - пробормотала сонная Лола, - дай хоть перед экзаменом выспаться.
- Вот всегда так, - обиделся Пу. - Я ей: "Лола, цыпочка, что ж ты на себя все одеяло тянешь, мне же холодно", а она: "Отстань, Пупкин. Дай выспаться". Давно это было. Эх, молодость! Стерва, - добавил Пу шепотом, - просил у нее конспект - не дает. Сама на нем дрыхнет.
- Я все слышу, Пупкин, - Лола повернула голову и зевнула. - Ты, как всегда - козел.
- Стерва, - ответил я Пу, хлебнув пива, и облизнулся, глянув на Лолу.
Пу достал еще пару бутылок.
- Выпьем за него, - предложил он. - За крутого факера Тубуса.
- За Тубуса!
- "Е равно аш ню". Лебединая песня, - пробормотал Пу, водя пальцем по рисунку. - Когда факер не знает, что сказать, или чувствует приближение конца, он пишет "е равно аш ню" или "е равно эм цэ квадрат". Другие факеры читают послание и обходят потом проклятое место десятой дорогой. Но нам-то все равно, правда? Ведь и так понятно...
Он не договорил, потому что рядом ниже раздался стук, как будто на лестницу прыгнул начиненный дробью мешок. Когда мы вылезли в проход, то увидели распростертого на ступеньках немолодого лысого факера. Видимо, он только что умер, поскольку его левая нога все еще подрагивала, совсем как у той лабораторной лягушки, которую мы исследовали на втором курсе. В зубах факер имел кусок тетрадного листа. Пу наклонился, осторожно, чтобы не порвать, вытащил бумажку, вытер ее рукавом и прочитал:
- "Осторожно. Там Йибуть". Это все, - пожал плечами Пу. - Ты что-нибудь понимаешь?
- Смутно. Знакомая вроде бы фамилия.
- Да уж. Однако, что же нам делать с этим... гонцом?
- Наверх занести?
- И что скажем? Посмотри, какая у него рана рваная, нехорошая. На нас могут подумать, - Пу почесал лысину.
- Тогда давай засунем под парту.
- Тоже не выход. Разлагаться начнет. Какой будет запах...
- Черт. Может сжечь его?
- Как?
- Ну, попросим у кого-нибудь бензину.
- Ладно, прислони его к стене, и пойдем искать. Ну скажи, за что это нам? В такой день, вот дерьмо какое...
Мы взяли у запасливой Лолы по бутерброду и начали осторожно спускаться, жуя на ходу. Кое-где лестница была очень скользкой, как будто ступеньки были вырезаны в ледяной горке. Потом проход стал расширяться - крайние парты были обрублены грубым неизвестным инструментом. Из щелей между ступеньками пробивалась травка, иногда - с мохнатыми "бутонами", иногда - с колючками, цепляющимися за штанины. По дороге на склонах нам попадались усталые, измученные факеры, с обвислыми усами, в давно не стиранных посконных рубахах.
- Эй, народ! - Крикнул Пу, когда мы поравнялись с одним из них. Факер пропалывал травку между рядами, наклоняясь, чтобы выдрать особо цепкие коренья. - Ты чей?
- Я-то? - Факер поднял на нас запавшие черные глаза. - Я Йибутя.
- Не понял? - Удивился Пу.
- М-факера Йибутя собственность.
- Ага, - кивнул Пу и, обернувшись ко мне, стал нашептывать скороговоркой, - Это плохо, что Йибутя, это очень плохо. Я знавал одного М-факера с такой фамилией, впечатление, скажу тебе, жутчайшее. Вернемся?
- А как же труп?
- Да, верно. Нужно все-таки его.. Ну, если осторожно, по стенке, то пойдем, пожалуй.
И мы стали осторожно продвигаться. По стенке, шаг за шагом. Она была сырая и скользкая, а из щелей торчал небритый мох. Сверху даже капала вода. За одной из парт трое бритоголовых С-факеров играли в кости, и один из них сказал:
- Пара.
И засмеялся. В этот момент я начал приклеиваться к стене. Не то, чтобы стена была липкая, просто она вдруг оказалась вязкой, как тесто, и я сделался вытянутым из стены комком того же теста, а Пу - чем-то вроде яблочной начинки.
- Чем занимается этот твой Йибуть? - Промямлил я, ощущая, как на моих губах пенится дрожжевая масса.
- Тот Йибуть, которого я знал, - Пу прожевал что-то и выплюнул, - занимался топологическими структурами. Это когда берешь кусок теста и лепишь из него бублик. Что за пакость.. - Он стал тереть лицо, которое уже довольно сильно деформировалось.
- Ну, здравствуй, - сказала стена.
..потому что она такая нежная, сочная и мягкая. Ее нельзя хватать всей пятерней, а только двумя пальцами, за стебель. Аккуратно, чтобы не дай бог не сломать его, потому что никаким клеем уж потом не склеить. Это очень сложно. Это - топология.
Я заметил, что сверху, оттуда, где парты расходятся в стороны амфитеатром, спускаются двое - длинный волосатый и лысый, пониже.
- Эй, народ! - Позвал меня лысый. - Ты чей?
- Я-то? - Я распрямился. Поясница здорово ныла, как будто в ней все проржавело. - Я Йибутя.
- Не понял, - удивился лысый.
- М-факера Йибутя собственность, - пояснил я. Пока я говорил, трава, должно быть, продолжала расти и усложняться. Лысый стал что-то нашептывать второму, длинному, а тот зыркал на меня и хмурился. Наконец он сплюнул и пошел по ряду к дальней стене. Лысый последовал за ним, опасливо оглядываясь. Ничем особенным они меня не заинтересовали, так что я сразу же вернулся к своей траве. Аккуратно, чтобы не дай бог не сломать стебель, продолжал вырывать ее с корнем, анализируя извлекаемую ризому, исследуя выпуклости и счищая наслоения. Скоро должен прийти Пу с корзиной. Мы упакуем в нее траву и отнесем Лоле, чтобы она перебрала ее. Лола напоит нас горячим кофе и угостит бутербродами. С копченой колбасой, потому что Лола - запасливая.
* * *
Мы были расслаблены и пили кофе где-то на средних рядах. Вниз уходила лестница желтых парт, бесконечная, как жизнь без надежды. Время от времени Пу рисовал на парте какое-нибудь граффити, а потом минут десять доходчиво толковал его смысл. Потом Лола уснула, и ее ресницы подрагивали во сне, как будто Лола только что умерла. Мы с Пу разговаривали тихо, чтобы не разбудить ее.
- Давай выпьем за Тубуса, - предложил Пу, и мы осторожно чокнулись стаканчиками. - Он был крутым факером.
- За Тубуса!
После того, как на запачканном известкой стуле нашли записку, Тубуса долго искали. Сам декан лично ходил с фонарем и заглядывал во все лаборатории. В лабораториях угрюмые нелюдимые инженеры колдовали над спектрометрами и небрежно здоровались с деканом. Декан мялся в дверях, ему было крайне неудобно отвлекать инженеров от работы. В конце концов он сбивчиво спрашивал инженеров, не видели ли они Тубуса, на что те советовали поискать в соседней лаборатории. Соседних лабораторий было ровно пять, декан обходил каждую из них, потом - каждую из соседних лабораторий соседних лабораторий. В конце концов он остановился у наполовину присыпанного землей подвального окна и нервно закурил, вглядываясь в темный, неосвещенный коридор. В коридоре послышались шаги, заглушаемые гудением динамо-машины, и декан бросился на звук, забыв стряхнуть пепел с сигареты. Пепел упал на его лацкан, да так и остался на нем и даже прожег микроскопическую дырочку. Но декан не заметил этого и все бежал и бежал, бежал и бежал, пока, наконец, не остановился, осознав, что вот он один бежит по бесконечному неосвещенному коридору с потухшей сигаретой в дрожащих пальцах. Он стал искать спички, но не нашел. Он стал нащупывать какую-нибудь дверь, чтобы постучаться, но двери не было - одни трубы парового отопления и силовые кабеля. Декан опустился на пол и постарался вспомнить какую-нибудь молитву. Но не успел он вспомнить даже "Отче наш", как по его шее заскользили нежные холодные пальцы.
- Что? - Прохрипел декан, хватаясь за сердце и умирая.
- Отдай мою руку!
- Фу, Пупкин, - Заспанная Лола толкнула Пу, и он повалился мне на плечо, гогоча. - Ты, Пупкин, как всегда - козел.
- А ты - стерва, - нежно шепнул Пу и полез было целоваться, но Лола вовремя отпихнула его. - Ладно, проехали.
- Однако вечереет, - Пу сделался серьезным и стал рыться в рюкзаке. - Сейчас-сейчас. Одну минуточку. Вот.
Он извлек из рюкзака надувную подушку и стал дуть в нее, краснея.
- Надул! - Довольный Пу хлопнул по ней ладонью, уложил ее на парту, а затем и сам приложился ухом к подушке и, улыбаясь, закрыл глаза. - Спокойной ночи!
Мне совсем не хотелось спать. Мне казалось, что и Пу притворяется - ведь нельзя же все время улыбаться во сне. Я встал, кое-как размял затекшие мышцы. По полу стелился бог знает откуда взявшийся сквознячок.
- Фак, - позвала она.
- Что, Лола?
- Почему ты не спишь?
- Не знаю. Наверное, потому что я старый. У всех стариков бессонница.
- Не выдумывай. Какой же ты старый?
- Двадцать пять лет все-таки. Не шутка.
Я присел перед ней на парту в нижнем ряду, взгромоздив гриндерсы на сиденье. Лола улыбалась.
- А почему тебя так зовут - Фак?
- Просто фамилия такая. У нас в роду все были факерами. Мой прадед был А-факер Юлий Фак. Еще в детстве мне говорили: "Юрий Фак должен продолжить начатое его прадедом Юлием Факом".
- Это, наверное, интересно - жить с такой фамилией?
- Да не очень. Ты знаешь, я бы охотно поменялся, скажем, с Тубусом. Или с тобой.
- Со мной? - Она засмеялась беззвучно и откинула черные волосы со лба, по которому прошлась уже первая морщинка. - Почему именно со мной?
- Потому что я люблю тебя, Лола.
Она опустила глаза, подумала и дотронулась до моей руки.
- А как.. как именно ты меня любишь?
- Давно.
Она задумалась о чем-то и уже в такт своим мыслям продолжала сжимать мою руку.
- Расскажи мне.
- Что, Лола?
- Что-нибудь. Сказку. Мне нужно выспаться, а я все никак не могу заснуть. Убаюкай меня.
- Ну ладно, слушай.
Нас было трое: я, Пу и Лола. Когда-то мы учились в одной группе, но потом декан разбросал нас по этажам. И вот теперь мы собрались вместе, чтобы сдавать наш выпускной экзамен.
Сдавать экзамен - дело вроде бы нехитрое, но мы повидали всякого, поэтому Лола запаслась огромным количеством бутербродов с копченой колбасой, Пу - огромным количеством пива, а я - огромным количеством сигарет. Фак состоял из шестигранников, сложенных когда-то в огромную кучу одним латиноамериканским архитектором. Еще с нами был Тубус, вернее, память о нем. Сам Тубус взял когда-то у сторожа фонарь, спустился в лабораторный корпус и исчез там навсегда. Отправившийся на поиски Тубуса декан также исчез. Наше экзаменационное задание состояло в том, чтобы найти Тубуса - Антона Тубия, 3 к., оптика, а вместе с ним и декана.
За полдня мы набросали примерный план. Мы знали, что Тубус работал одновременно над тремя темами - он занимался квантовыми генераторами, топологией структур и нестационарной плазмой. Весь лабораторный корпус мы расчертили на шестигранные поля и поделили на три зоны. У входа нам выдали тяжелые скафандры, и мы неспешно облачились в них. Пу поднял руку, стал медленно, с оттяжкой, разгибать пальцы, и когда разогнулся его большой палец, мы побежали: Пу - налево, Лола - направо, я - прямо.
Все было хорошо, я распахивал двери, просовывал в них шлем и дуло огнемета, захлопывал и бежал дальше. Пару раз я поскальзывался на лужицах жидкого азота. Один раз меня ударило током из распушенного кабеля. Один инженер все-таки успел спустить курок гиперболоида, но луч только разрезал какую-то газонесущую трубку на стене в полуметре от моего лица.
За спиной что-то вспыхивало, взрывалось и билось в истерике, но я ничего не слышал, потому что в самом начале повернул колесико громкости "Smells like a teen spirit" до упора.
- Возьми, пожалуйста, - сказал Пу. - И больше не теряй.
Я взял тетрадный листок, прочитал.
- И это все?
- Все.
- Ну и что мне теперь с тобой делать, Пупкин?
- Облей меня бензином и подожги.
- Значит, ты все знал? Про нас с Лолой?
- Да, еще на третьем курсе, когда она от меня ушла. Вообще-то, с самого начала было понятно, что я ей не пара. У меня диабет. И геморрой.
- Не наговаривай на себя, Пу.
- Все знают, что ты - настоящий факер. У тебя - талант. А у меня - воспаление предстательной железы.
- Зачем ты так...
- Если ты меня не сожжешь, я всегда буду с тобой и с Лолой. Я и моя больная печень.
- Но ты можешь просто уехать.
- Если я уеду, ты последуешь за мной. Ты будешь искать меня, чтобы выяснить, почему твоя жена любит пить кофе по утрам, почему на нее наводит грусть чтение стихов Цветаевой и в какое время суток она возбуждается легче всего.
- Ты меня почти уговорил.
- Да, язык у меня хорошо подвешен. Об этом твоя будущая жена тоже знает.
- Вкус смерти, - прошептал Пу, слизывая с губы каплю бензина. - Высокооктановая авиационная смерть. Фак, не забудь, что там - Йибуть.
* * *
Остановись! Куда ты везешь меня, маршрутка номер три? Зачем ты, словно дорожный каток, месишь немилосердно податливое тесто города моего, выстилаешь по нему ровни и вышиваешь гладни? Знать, нет такого человека, который бы тебя выдумал, и не доплыть нам с тобой до середины той лужи, в которую уже четвертый час подряд превращается на моих глазах молодой и упругий июньский дождь. Остановись, мне нужно выйти на этом берегу.
Тяжка поступь гриндерсов Господа нашего, и дает он ежечасно понять нам, что мы есть нечто не входящее в его мудрые планы, и от этого должны иметь мы ежечасно стыд Божий. Постыдны сущие, ибо скользит на них подошва Господа нашего, ступающего путями своими. Постыдны нищие, убогие и попрошайки, ибо нет им мазы. Постыдны кесари и слесари, ибо мазы им с лишком дано.
Скафандр Лолы оказался пустым. Почему Лола оставила его здесь, посреди коридора, и зачем в лицевом окошке - такое трепетное и безнадежное голубое пламя?
Я отсоединил кислородный шланг, оно со вздохом вышло из скафандра, поднялось к потолку и исчезло в вытяжной трубе. Прощай, Лола. Понравилась ли тебе моя сказка? Почему же ты не спишь? Спи.
В первом ряду граффити сделалось совершенным. Если бы со мной был Пу, он стал бы водить по нему пальцем, но так и не смог бы сказать что-либо вразумительное. Когда факер чует приближение конца, он пишет "Е равно эм цэ квадрат". Когда конец приходит, факер забывает все глупые слова и помнит одно лишь последнее слово: "Fuck". Дальнейшее - молчание.
Передо мной был лекторский стол и доска. Слева от доски ржавела на петлях вечно закрытая дверь, а справа стояло давно не пользованное фортепьяно. На доске была изображена какая-то ересь про любовь - в ней использовалась сложная система знаков сложения, равенства и восклицания. Я встал, бросил в рюкзак Лолин конспект, отхлебнул припасенного Пу коньяку, закинул рюкзак за спину и направился к двери. По дороге я зацепился ногой за высунувшуюся из-под парты обгоревшую голень моего друга, полетел в проход, ударился головой о ступеньку и потерял сознание.
- Жив ты, - сказал уверенно кто-то. Я открыл глаза и увидел, что меня сквозь мощные стекла очков изучает ни кто иной, как Антоша Тубий по прозвищу Тубус, человек с лейкопластырем на носу. Белый халат висел на нем, как на поставленной "на попа" швабре, из кармашка халата выглядывал лабораторный термометр. На шее у Тубуса болтался стетоскоп.
- Ну и что? - Промямлил я. - Кому от этого теплее?
Тубус вежливо хмыкнул и приподнял большим пальцем мое веко.
- Зрачок расширен, как и следовало. Водку кушаешь, наверное?
- Кушаю.
- Молодец... Куришь много, должно быть?
- Много.
- Молодец.
- Зачем эта хреновина, Тубус?
- Не хреновина это, а стетоскоп. Не Тубус я, а М-факер Йибуть. Догадаться мог бы ты. Уразуметь пора бы.
- Слушаюсь.
- Горло показать должен ты мне. Не хочешь? Почему? Ну, ладно.
- Где ты был все это время, Тубус?
- Готовился М-факером стать. Генератор мазы искал я. Факингом заниматься учился. Обрел в занятиях своих глаз третий и глаз четвертый. Познал тайны многие прекрасные и защитил от У-факеров Книгу.
У стены стоял сбитый из обломков парт письменный стол, на нем гудел неказистый моноблок с экраном, на который была навалена стопка общих тетрадей, украшенная куском несвежего сыра. Одна дверь вела из кабинета в коридор, напротив нее находилась другая дверь, ведущая, скорее всего, на улицу. На полках Тубус держал банки с чьими-то заспиртованными внутренностями. Слева в стену была встроена печная духовка, за стеклом которой лениво сплеталось и расплеталось голубое фосфоресцирующее пламя.
- Значит, ты нашел все-таки свой мазер?
- Да. Посмотри. Вот он, генератор мазы сверхтекучей. Фак весь обслуживал много лет, и не кончалась маза.
Тубус подошел к духовке, приоткрыл ее, кинул в печь щепотку медного купороса, отчего пламя на секунду оживилось, закрыл заслонку и вытер руки полой халата.
- Теперь я - хозяин мазы. И ты - хозяин мазы, потому что экзамен ты сдал. У тебя теперь тоже третий и четвертый глаз есть. Но двух М-факеров на одной кафедре многовато будет. А потому, нафуй пошел, Юрий Сергеевич Фак. Тем более, ты водку кушаешь.
Мы помолчали. Тубус мялся возле духовки и неловко потирал руки, словно хозяин, которому больше нечем потчевать гостя. Я встал.
- Ну что ж. Наверное, я пойду.
- А что ж рано так? Посидел бы еще, - оживился Тубус. - Ну, как знаешь. Да! Чтобы не забыть. Вот на память тебе.
Он снял с полки банку с заспиртованным органом, в котором я узнал человеческое сердце.
- Это ее, - сказал Тубус, заглядывая мне в глаза. - Думаю, приятно тебе будет. На полку поставишь. Будешь вспоминать и смотреть на нее третьим и четвертым глазом. Как хорошо!
- Да, спасибо, Антоша. Ты - настоящий мазер-факер.
Когда тяжелая, обитая жестью дверь отворилась, я оглянулся, сдвинул брови, увидел Тубуса моей новой парой глаз и с жалостью отметил, что под забралом ребер у него плавает небольшой одинокий кусочек сыра.
И дверь за мною закрылась. Только что прошел дождь. Я очутился на тротуаре, и голова у меня закружилась, потому что изо всех щелей между домами сочилась невыносимо прозрачная маза. Она отражалась от стоячей воды в лужах и, как соринка, попадала мне в глаз. Пахла она почему-то морской солью. Я стоял и втягивал, втягивал ее носом, а по тротуару мимо меня плелись сосредоточенные пешеходы.
- Мама, а что это у дяди на лбу? - Мальчишка одной рукой ковырялся в носу, а второй показывал на меня.
Его мама, молодая, хорошо одетая курносая женщина, достала платок и стала вытирать ему нос. Посмотрела на меня вскользь.
- Сморкайся, Ваня. Сильней.
Снова посмотрела на меня, удивленно. Потом на банку с сердцем Лолы, и снова на мой лоб. И снова на банку. Затем она сделала глубокий вдох и...
- Аааа! - Заверещала женщина, и Ваня, глядя на нее, стал всхлипывать. - Аааа!
Когда я отошел шагов на двадцать, она все еще продолжала дергаться в истерике и тыкать в мазу за моей спиной тонким ухоженным ногтем.