Ляликов Алексей Владимирович : другие произведения.

Не только любовь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  .....................Не только любовь (...однажды, в одном из миров...).........................
  
  
  
   Я был совершенно спокоен. Наверное, даже где-то равнодушен. После вчерашнего шока меня уже нельзя было чем-то удивить. Даже собственным спокойствием. Которое, на самом деле, было, скорее всего оцепенением.
  
   Выйдя из полупустой электрички, я сбежал с платформы и железнодорожной насыпи, обогнав двух бабушек, волочивших за собой сумки на колёсиках, и, не торопясь, двинул в направлении, показавшемся мне верным. То есть туда, откуда приехал.
  
   Дорожка вела вдоль кустов, полускрывавших шоссе. Там колонной стояли машины, ожидавшие очереди на переезде, видневшемся в сотне метров впереди. По другую сторону, справа тянулась насыпь с рельсами. Подмосковье, середина июня, десять утра. Ни ветра, ни облаков, градусов двадцать в тени. В принципе, я был доволен всем: погодой, природой, собственным настроением. Хотя и знал, что оно ‒ лишь маска, за которой сознание пытается скрыть своё истинное состояние. Но снять её я пока был не в силах.
  
   Слева открылась перпендикулярная к шоссе и рельсам улица с белыми фонарными столбами. В конце её виднелись многоэтажные дома. На улице тоже стояло несколько автомобилей, образовавших ответвление от основной очереди.
  
   Из окна бетонной будки на той стороне железной дороги высунулась толстая тётка в платке и форменной оранжевой безрукавке и уставилась на меня. В руке у неё был намотанный на древко жёлтый флажок, которым она, по всей видимости, должна была приветствовать надвигающийся откуда-то из-за моей спины поезд. Наконец, локомотив разлучил наши взгляды. Когда же скорый 'Ташкент-Москва' скрылся за плавным поворотом, в окошке уже никого не было. Оно оказалось задёрнуто цветастой занавеской.
  
   Впереди машины стояли почти впритык, и я подождал, пропуская двух дюжих парней, протискивавшихся между чёрной "Волгой" и 'Запорожцем'. Один из них нёс теннисную ракетку, на шее другого висел плеер. Меня они не заметили, потому что всё их внимание было сосредоточено на роскошной девице в чёрных очках, вальяжно развалившейся на заднем сидении 'Волги'. Красавица, в свою очередь, проигнорировала культуристов. Как, впрочем, и меня тоже.
  
   Шлагбаум поднялся, и машины, взвизгивая и воя, ринулись на железнодорожное полотно. Впрочем, практически тут же переезд закрылся, пропустив лишь два жёлтых 'Москвича' и 'Запорожец'. С той стороны, почему-то, успела проскочить только одна машина. Вдали уже слышался стук колёс очередной электрички, и я смог спокойно перебраться через автомобильную очередь. Прошествовав вдоль ряда чахлых старых тополей, мимо красного металлического люка газового колодца, я вышел на угол следующей перпендикулярной шоссе улицы. Там, у железных ворот со странной для городского глаза вывеской 'Магазин стройматериалы', стояла Инга. В жёлтой майке, джинсах, с сумочкой на плече и тоже в чёрных очках, она выглядела много симпатичней красавицы из начальственного 'кадиллака'. По крайней мере, для меня.
  
   Я перебежал дорогу под носом у грохочущего 'КамАЗа' и подошёл к ней. Инга улыбнулась.
  
   ‒ Здравствуй. ‒ сказала она.
  
   ‒ Привет. ‒ буркнул я в ответ. Совершенно неприветливо. И неожиданно для самого себя. Инга повернулась ко мне и долго смотрела в упор, но так ничего и не сказала.
  
   ‒ А где Витёк? ‒ спросил я, чтобы чем-то сгладить возникшее, как мне казалось, напряжение. Впрочем, меня это и в самом деле интересовало. Конечно хорошо, что она догадалась выйти встретить меня, освободив тем самым от необходимости искать их дом, звонить, спрашивать и вообще постоянно попадать в неловкое положение. Но где её муж?
  
   ‒ Он Алёнку в садик повёл... Пошли, чего стоять? ‒ Инга взмахнула рукой.
  
   ‒ А ты? ‒ начал я, устремляясь за ней.
  
   ‒ А я на почту ходила, за свет и за газ платить.
  
   ‒ А чего вы её сейчас-то в сад водите, вроде бы оба дома?
  
   Инга усмехнулась.
  
   ‒ Ну, во-первых, сегодня ожидался твой визит,.. а потом,.. помнишь, ты сам нам это предложил. Когда дочка не хотела в ясли ходить, ты сказал, что нужно подружить её с детьми из её группы, и тогда ей самой туда захочется. К друзьям. Ну вот, так оно и оказалось. Мы даже сами удивились.
  
   Я помолчал, не зная, что ещё можно спросить, а потом, неожиданно для себя, брякнул:
  
   ‒ А бабушки-дедушки?
  
   ‒ А что бабушки? ‒ удивлённо сказала Инга. ‒ Родители ещё работают, а наши бабушки с нами насиделись в своё время, хватит уж с них.
  
   ‒ Понятно.
  
   Так, в молчании, мы прошли ещё почти два квартала вдоль однообразных зелёных заборов. Я не знал, что говорить. В конце концов, я никому не обязан верить. Даже самому себе. Да, я до сих пор нахожусь в шоке. С того самого момента, когда до меня ДОШЛО. А было это вчера. Но я дал себе зарок ничего не рассказывать Инге и Витьке, пока они ещё раз не повторят свою историю. Я понимал, что это ничего не изменит, но иначе просто не мог. А вот почему молчала Инга, мне было совершенно не ясно. Она ведь понятия не имела, ЧТО ИМЕННО я сейчас несу в полиэтиленовом пакете под мышкой.
  
   Лишь однажды наше молчание было нарушено, когда мы проходили мимо стайки детей, возившихся в песочной куче. Один из них, как мне показалось, самый старший, поднялся и приветливо помахал Инге рукой.
  
   ‒ Здоро́во! ‒ сказал он. ‒ Витька-то скоро появится? А то у нас с верхней играть некому.
  
   ‒ Да ты заходи. ‒ ответила она. ‒ Экзамены мы уже сдали, дочка выздоровела, так что он, собственно, свободен.
  
   Парнишка кивнул и вернулся к своим товарищам.
  
   ‒ С кем у них некому играть? ‒ переспросил я, когда мы отошли метров на двадцать.
  
   ‒ С Верхней. ‒ ответила Инга. ‒ Это соседняя улица. Наши мальчишки с ними с незапамятных времён играют. В футбол, в хоккей, в волейбол.
  
   ‒ И что, Витька до сих пор играет с ними?
  
   ‒ Ну да, мы ведь дружили ещё тогда, когда этому мальчишке было лет пять, а нам столько, сколько ему сейчас. Ну, и теперь дружим. Конечно, мы редко появляемся в их компании, но они по-прежнему считают нас своими. Как мы в их в возрасте считали своими тех, кому сейчас под тридцать. Да, и всё так же считаем.
  
   Я хмыкнул:
  
   ‒ Солидная у вас, должно быть, команда, если вы не только не покидаете её, но и наоборот ‒ пополняете своим же потомством!
  
   Инга вздохнула:
  
   ‒ Да ну, что ты. Большинство же разъезжается. Девчонки выходят замуж за иногородних, ребята тоже уезжают в другие места работать или служить. Да и потом, сам понимаешь, с некоторого возраста такие связи теряются. Не с тридцати, так с сорока лет...
  
   ‒ А-а-а... ‒ протянул я, и разговор снова зачах. В молчании мы добрались до конечного пункта, коим являлась калитка в ничем не отличавшемся от других заборе.
  
   ‒ Ну вот, это наш дом. ‒ сказала Инга, показывая на мощное двухэтажное деревянное строение, выступавшее из-за садовых деревьев. Насколько я понимал, к дому примыкали сразу три двора. Внимательно оглядевшись, я вспомнил, что именно об этом месте мне говорила Инга вчера по телефону, объясняя, как их найти. Из крыши дома торчало несколько антенн и железных труб.
  
   ‒ А вот, тот самый сарай. ‒ продолжила Инга.
  
   Я вздрогнул. Собственно, теперь-то всё и начиналось. Она сама сделала первый шаг к развязке, и, хотя я понятия не имел, какой эта развязка будет, сейчас мне стало немного легче. Я повернулся к девушке. Она показывала на невзрачную ржавую коробку метра четыре шириной и три высотой, с перекошенной дверью в обращённой к нам стене, которая торчала из травы на той стороне асфальтовой дороги.
  
   ‒ Пойдём, посмотрим? ‒ Инга достала из сумочки связку ключей.
  
   Я, как зачарованный, переводил взгляд на сарай и обратно, осознавая, что, в общем-то, ни то, ни другое не может быть сколько-нибудь серьёзным доказательством ИДЕИ, пришедшей мне в голову вчера. Куда более серьёзным доказательством является книга, которую я принёс с собой. Точнее то, что написано на её сто девяносто седьмой странице. И всё же, из этого сарая вышел тот самый человек, который, собственно... Впрочем, не будем спешить.
  
   ‒ Пойдём. ‒ ответил я и не узнал своего голоса.
  
   Машин не было. Мы не торопясь перебрались через шоссе. Вблизи сарай казался ещё меньше и невзрачней. Справа от него, среди молодых берёзок, виднелась свалка какого-то железного мусора, а сразу за сараем росли густые кусты с белыми цветами. За кустами начинались рельсовые пути. Некогда сарай был, видимо, покрашен коричневой краской, но теперь она, в большинстве своём, отвалилась, а на оставшихся местах выцвела и мало чем отличалась от ржавчины.
  
   Инга повернула ключ, и дверь, на удивление бесшумно, почти полностью отворилась. Правда, в конце поворота всё же внушительно скрипнула. Девушка вошла, жестом приглашая меня следовать за ней. Я последовал. Внутри было темно. Еле заметная, Инга прошла в сторону и чем-то там загремела. Справа открылось окно, и на нас хлынул дневной свет.
  
   ‒ Вот это да! ‒ сказал я. ‒ И как это его до сих пор не разбили?
  
   ‒ А так хитро сделано, что заслонки одновременно с обеих сторон сдвигаются, а ручка только здесь, внутри.
  
   ‒ Ничего себе...
  
   Я осмотрелся. Практически, 'помещение' было пустым. Лишь, у противоположной стены стояли две короткие деревянные скамьи и, рядом с ними, табуретка. В центре же, виднелись следы чьей-то давней попытки сложить очаг из больших кусков известняка, принесённых, видимо, с железнодорожной насыпи. Впрочем, похоже, что там когда-то разводили-таки огонь.
  
   ‒ А крыша не течёт? ‒ зачем-то спросил я.
  
   ‒ Да нет. ‒ пожала плечами Инга. ‒ Ты садись. ‒ она кивнула в сторону табуретки.
  
   Сама села напротив, сняла теперь уже ненужные солнцезащитные очки, повесила на груди, закрепив душкой за майку, достала сигареты из сумочки, закурила. Лицо её сразу погрустнело. Она внимательно взглянула на меня, поправила зачем-то причёску и спросила:
  
   ‒ Ну?
  
   Я вздохнул, глядя, как дым уплывает в полураскрытую дверь. Самое трудное всегда ‒ это начать.
  
   ‒ Понимаешь, Ин, я, конечно, приехал сюда не зря, и у меня есть, о чём вам сообщить... Но я хочу, чтобы сначала ты ещё раз повторила всё, что вы рассказали тогда. Ну, просто для очистки совести. Моей, я имею в виду. И потом, я хочу, чтобы меня с самого начала слушал Витька. Не обижайся, но мне нужен кто-нибудь, кто бы контролировал ход моих рассуждений, логику. И он для этой роли больше подходит.
  
   ‒ Хорошо, конечно. ‒ быстро проговорила Инга. По всей видимости, она, хоть и подспудно готовилась к чему-то серьёзному, от меня сейчас мало чего ожидала. ‒ Ну, в общем, так... Мы живём тут давно. Я, Витя, Андрей ‒ все родились здесь. И из всей здешней компании только мы трое были нашего возраста. Да, кстати, Андрей жил в шестнадцатом доме, помнишь, где ворота железные. Ну, мы сейчас мимо проходили...
  
   ‒ Так что же ты тогда не сказала?
  
   Она смешалась.
  
   ‒ Не знаю. Мы почему-то молчали, и я, наверное, задумалась, не заметила, как прошла мимо.
  
   На самом деле я понятия не имел, зачем мне нужен дом Андрея, но почему-то меня смутило то, что я его до сих пор не видел.
  
   ‒ Хочешь, сейчас сходим, посмотрим? ‒ сказала Инга.
  
   ‒ Да нет, спасибо. ‒ протянул я. ‒ Просто меня поразило, что я был рядом с его домом и не знал об этом. Но, вообще-то мне там делать нечего. Пока.
  
   ‒ Ну, хорошо. ‒ Инга улыбнулась, но улыбка у неё получилась печальной. ‒ Так вот, мы были ровесниками и, поэтому, лучшими друзьями. Ясли, детский сад, школа ‒ мы везде были вместе.
  
   ‒ А ты же говорила, что с вами бабушки сидели...
  
   ‒ Да, но это когда мы в школу пошли. А до того момента они эту пенсию зарабатывали. Мы учились в одном классе и поступили в один институт. Кстати, ты вспомнил его?
  
   Я кивнул. Андрей мне вспомнился худым длинноволосым блондином среднего роста. К сожалению, более никакими подробностями меня память не порадовала.
  
   ‒ Ты, правда, тогда в другой группе учился...
  
   ‒ Это вы все в другой, а я в той, в которой надо. ‒ буркнул я. Инга улыбнулась.
  
   ‒ Мы действительно были большими друзьями, и потому, когда он пропал это стало для нас трагедией. Хотя мы в институте не очень об этом распространялись, но всё-таки странно, что ты не заметил.
  
   Мне оставалось только пожать плечами. Что поделать, в то время я не очень-то хорошо знал людей из своей группы, что уж говорить о параллельной. Но переводить на это разговор мне сейчас не хотелось.
  
   ‒ Его мама тогда пришла к нам в двенадцать, чтобы выяснить, где он, а я ничего не могла сказать. Мы уехали с Витей из института раньше, а Андрей остался какие-то лабораторные сдавать, и поэтому я не знала, где он. А на утро мы зашли за ним, а его нет...
  
   Она вздохнула, и надолго замолчала. Я тоже молчал. Сейчас я её прекрасно понимал. По крайней мере, мне так казалось. Наконец, Инга оторвалась от неприятных воспоминаний.
  
   ‒ Через пять дней мама Андрея по почте получила конверт, где лежали правительственное уведомление и письмо Андрея. Во-о-от... И там, в этой бумаге говорилось, что Андрей совершил государственное преступление. Но, что он такое сделал, они не сообщали, якобы потому, что разгласили бы при этом какую-то большую тайну. И преступление это было таким серьёзным, что, в наказание, он должен пробыть пять лет в месте, откуда нельзя писать домой писем, звонить и, вообще, передавать какие-либо сведения. И ездить к нему тоже запрещено...
  
   ‒ Ты сама видела её?
  
   ‒ Кого?
  
   ‒ Бумагу эту!
  
   Инга вздохнула.
  
   ‒ Да. Правда, только один раз, когда она пришла. Потом мы просто не смели напоминать его маме о ней.
  
   ‒ Кстати, когда это точно было?
  
   ‒ Ну, пропал он двадцать четвёртого мая, а письмо и справка пришли двадцать девятого... Нет, ты не думай, мы сами считали с самого начала, что это всё выглядит, как полный бред. Но, понимаешь,.. всё-таки мы тогда были ещё почти дети, а на бумаге этой и печати, и подписи... А потом, там ведь, было ещё письмо, где сам Андрей всё это подтверждал, и я тебе клянусь, оно было написано его почерком. Это сто процентов... Ну, и Витя тоже всё это видел.
  
   Она выбросила окурок в открытую дверь и перекинула ноги. Я чувствовал, что ей трудно говорить, но теперь она уже не сможет становиться.
  
   ‒ Мама Андрея, конечно, пыталась выяснить, что произошло на самом деле. Она долго ездила в Москву, насколько я знаю, в КГБ и даже в Кремль, и ничего не узнала. То есть, вообще ничего. И милиция, которая начала Андрея искать до прихода этой почты, ничего не нашла. Я думаю, Андреевой маме просто не удалось найти того, кто должен был с ней говорить там, ‒ она ткнула пальцем в потолок, ‒ и она всё ещё свято верит, что он вернётся через пять лет, как написано в письме.
  
   ‒ А что значит 'совсем ничего'? Ведь, наверняка она ходила во все эти инстанции с бумагами, и что-то же ей по поводу документов должны были сказать.
  
   ‒ Ну, а что ей могли сказать, Антон? 'Не знаю. Обратитесь лучше туда-то. Ничем не могу помочь.' И так далее...
  
   Я кивнул. Такое вполне могло быть. А мать смирилась и, по-своему, права.
  
   ‒ Здоро́во! ‒ из-за двери высунулась голова Витька́.
  
   ‒ Привет! ‒ ответил я и протянул ладонь.
  
   Витька вошёл, пожал мне руку и уселся рядом с женой.
  
   ‒ Ну, как дела? ‒ спросил он.
  
   ‒ Антоша хочет, чтобы мы снова ему всё рассказали.
  
   Я кивнул.
  
   ‒ Мне надо быть абсолютно уверенным, что я понял вас правильно.
  
   ‒ Но ты действительно что-то придумал?
  
   ‒ Да, и обязательно вам объясню и покажу всё, что смогу.
  
   ‒ И ты уже всё пересказала, да? ‒ спросил Витька у Инги.
  
   ‒ Не совсем, я ещё про эту штуку, ‒ она постучала по стене, ‒ не говорила. Рассказывать? ‒ спросила она у меня.
  
   ‒ Да, конечно.
  
   ‒ Ну-у-у,.. это случилось примерно года через полтора... Ты не помнишь точно, Вить?
  
   ‒Да, где-то так, ‒ Витёк почесал затылок и на некоторое время замолк, видимо вспоминая, ‒ это произошло в ноябре, ещё до того, как мы поженились... Да, в ноябре, снег ещё не выпал, но каждый день шли дожди, всё время было не больше пяти градусов. Мы тогда собрались в красный уголок, на ту сторону, ну, за железную дорогу, видео смотреть. Я ещё, помнишь, тебя долго ждал?
  
   ‒ Чегой-то ты меня ждал?
  
   ‒ Ну, помнишь, я тогда увидел из дома, как ты входишь, и сразу пошёл к калитке, а ты зачем-то вернулась домой, и мне пришлось ждать тебя на улице минут десять.
  
   ‒ Так вы и тогда рядом жили? ‒ удивился я.
  
   ‒ Ну конечно, мы в одном доме жили, на соседних участках.
  
   ‒ Так вот, я стоял, ждал Ингу, а она всё не шла, и я заметил за дорогой, у этого сарая какого-то человека. Причём, уже стемнело, часов шесть, наверное, было, а у нас здесь фонарей почти нет, и весь свет, практически, идёт с железной дороги. Так что, я особо его не разглядел, да и не хотелось мне его, в общем-то, разглядывать... Потом Инга пришла, наконец, и мы двинули в сторону красного уголка. И на ту сторону собирались перейти здесь, ну, как раз, напротив.
  
   Когда мы подошли к сараю, из него вышел человек. Он был в длинном чёрном плаще, почти до земли, но почему-то без головного убора, и голова у него была мокрая. Поэтому я решил, что это его я видел в первый раз, что это тогда он намок, а потом зашёл в сарай. Он закрыл дверь и пошёл к нам... Понимаешь, я совсем не помню его лица...
  
   ‒ Я тоже. ‒ сказала Инга.
  
   ‒ Фонари с дороги светили ему в спину, а нам ‒ в глаза, и я так и не разобрал, как он выглядит... А он подошёл к нам и говорит: 'Вы ведь друзья Андрея, да?' И знаешь, мы совсем опешили. Я, во всяком случае. Потому что сразу понял, какого Андрея он имеет в виду.
  
   ‒ И потом, это было так неожиданно, ‒ добавила Инга, - что мы даже зонтики чуть не выронили. Представляешь: вечер, темень, дождь, холод, то есть погода такая, что мало кому придёт в голову на улицу выходить, и вдруг, мы в десяти шагах от дома встречаем совершенно незнакомого человека, и он нам такое заявляет?!
  
   ‒ Конечно, мы остолбенели, ‒ продолжил Витька, ‒ но самое главное ‒ каким голосом это было сказано. Совершенно неживой звук. Причём, даже не электрический, как у роботов в фантастических фильмах, а именно механический. Знаешь, вот если бы бульдозер или экскаватор разговаривали, у них был бы такой голос. Или у подъёмного крана. Я понимаю, тебе кажется, что это чушь, но у него как раз такой голос и был, я не преувеличиваю... ‒ Витька замолчал, жена его тоже не подавала голоса, и я, понимая, почему, не торопил их. Видимо, все эти дни они вспоминали, и, хотя теперь мне было всё равно, вспомнили или нет, я бы хотел всё-таки узнать, что было дальше, как можно подробнее. Наконец, Инга подала голос:
  
   ‒ Ты знаешь, Антош, мы так и не вспомнили, о чём он дальше говорил дословно. Но суть всего сказанного свелась к тому, что он тоже друг Андрея, а вот этот сарай раньше Андрею принадлежал, но теперь он хочет, чтобы сооружение стало нашим, и передаёт нам ключ от него.
  
   ‒ Причём всё было сказано очень быстро и коротко. ‒ добавил Витька. ‒ Он сунул ей ключ в руку и ушёл.
  
   ‒ Куда?
  
   ‒ Ну, он перешёл через дорогу, туда, в сторону нашего дома, потом повернул направо, и мы больше его не видели за кустами...
  
   ‒ Нмнда-а-а,.. ‒ только и оставалось протянуть мне.
  
   ‒ Ты пойми, ‒ сказала Инга, ‒ мы оба были словно в шоке, и, когда этот тип ушёл, у нас даже на то, чтобы с места сдвинуться сил не было, не то, что за ним следить. А когда мы пришли в себя, он уже пропал окончательно. Мы, естественно, пошли посмотреть, куда он делся, но там было темно, и он мог спрятаться за любой куст, войти в любую калитку. На это достаточно нескольких секунд.
  
   ‒ То есть, вы его не нашли?
  
   ‒ Нет. ‒ Виктор помотал головой. ‒ Честно говоря, мы и не особенно пытались найти, всё-таки состояние у нас было какое-то пришибленное. Мы потом ещё минут двадцать здесь шатались, как в бреду, чушь какую-то друг другу лопотали, пока не пришли в себя. На видео мы, правда, успели, однако сарайчик этот открыть решились только на следующий день.
  
   ‒ Но тут ничего не было, ‒ вставила Инга, ‒ все эти скамейки и камни мы после сюда затащили.
  
   Я вздохнул Теперь уже действительно было сказано всё. Впрочем, оставалась ещё одна невыясненная деталь, не имеющая прямого отношения к делу, но, тем не менее, слегка меня интересовавшая.
  
   ‒ Замечательно. ‒ сказал я. ‒ Мне многое ясно, но, если можно, ещё два вопроса. Вообще-то, я хотел спросить об этом сразу, во время первого разговора, но почему-то не спросил, сам уж не знаю, почему... Чего вы ждали все эти четыре года? И почему именно я?
  
   Они переглянулись. На несколько секунд воцарилась тишина. Наконец, Инга подала голос:
  
   ‒ Вначале мы были слишком молоды. Ну, что такое восемнадцать лет, Антош? Практически, дети ещё. ‒ неуверенно начала она. ‒ А всё, что произошло, выглядело каким-то слишком взрослым и слишком серьёзным. Ну вспомни, у тебя в детстве наверняка были случаи, когда ты понимал, что произошло действительно что-то такое, куда тебе нос лучше не совать. Из-за возраста. Вот и мы не совали. Не из-за того, что боялись чем-то рискнуть. Просто сами чувствовали, что ещё не доросли.
  
   Витька покачал головой и посмотрел на жену. Я так и не понял, согласен он с такими объяснениями, или нет. Потом он сказал:
  
   ‒ А когда появился этот мужик, сунул нам ключ,.. это всё выглядело, как начало,.. ну, и мы ждали какого-то продолжения, что ли. В результате, конечно, ничего не произошло, но мы к тому времени уже поженились, и стало не до того. Медовый месяц, там, дети, то, сё... А когда мы опомнились, пришли в себя и поняли, что к чему, прошло уже четыре года.
  
   ‒ Но ведь, ‒ осторожно промолвил я, ‒ остаётся всего год. Через год пятилетний срок закончится, Андрей вернётся, и тогда всё станет ясно само собой.
  
   ‒ Да. ‒ мрачно кивнул Витька, ‒ если только он на самом деле вернётся. ‒ он махнул рукой. ‒ Понимаешь, когда до нас дошло, что всё это выглядит, как бред, что если бы на самом деле произошло то, что под этим подразумевалось, то выглядело бы совсем не так, мы решили сами хоть что-то выяснить.
  
   ‒ Ну понятно, ‒ перебил я, ‒ а выяснили, что понятия не имеете, с чего начать. Это ясно. И понадобилась чья-то помощь. Так почему же вы выбрали именно меня?
  
   Инга пожала плечами.
  
   ‒ Ну, во-первых, ты хорошо учишься...
  
   ‒ Это не аргумент. Валерка Сорокин или Вадик Бенц, например, тоже хорошо учатся...
  
   ‒ Да, но ты ещё интересовался всегда всякими такими вещами...
  
   ‒ Какими? ‒ не понял я, но внутренне насторожился.
  
   ‒ Ну, детективами, тайнами разными и так далее.
  
   ‒ А потом, мы были уверенны, что ты не проболтаешься, если что-нибудь узнаешь. ‒ добавил Витька.
  
   Ну, что ж, ничего нового я не услышал, всё это вполне можно было предположить и без расспросов.
  
   ‒ Отлично. ‒ начал я. ‒ Теперь, слушайте, что я вам скажу. Конечно, когда я пять дней назад от вас всё это услышал, у меня тоже не возникло никаких позитивных идей. Но сессия только что кончилась, настроение было отличное, и я начал издалека. То есть, попытался выяснить, какие именно бывают преступления и наказания, и может ли вообще быть что-либо подобное случившемуся с Андреем.
  
   Сначала я хотел найти уголовной кодекс, но ни в районной библиотеке, ни, естественно, в институте ни о чём подобном и не слышали. А на другие книги, могущие иметь ко всем этим преступлениям какое-то отношение, я, честно говоря, внимания не обращал. А потом, когда мне ничего уже не оставалось, я поехал на 'Центавр'. И там, в библиотеке, наткнулся вот на это. ‒ я вытащил из пакета толстый потрёпанный серый том 'Глав истории раскрытия преступлений в СССР'. ‒ Мне, конечно, на руки книгу не дали, но я пошёл в лабораторию и упросил Михалёву, чтобы она взяла её на своё имя...
  
   ‒ Михалёва, это кто? ‒ спросила Инга.
  
   ‒ Ну, Ирина Сергеевна, помнишь, которая у входа сидит. Так вот она всё-таки согласилась, и я привёз книгу домой.
  
   С этими словами я протянул им 'Главы...'. Инга открыла первую страницу и положила книгу на колени. Витька подвинулся поближе и, обняв жену за плечи, тоже начал читать, глядя ей через плечо.
  
   ‒ Там ничего особенного нет. ‒ продолжил я. ‒ Так, не слишком вольные вариации на тему 'Моя милиция меня бережёт'. Но когда я дошёл до сто девяносто седьмой страницы, ‒ тут я сделал паузу, ‒ у меня челюсть отвалилась. Я прочитал её, наверно, раз двадцать, а когда до меня, наконец, дошло, чуть на люстру не залез.
  
   Витька поднял брови и посмотрел на меня.
  
   ‒ Какая, ты говоришь?
  
   ‒ Сто девяносто седьмая.
  
   Инга принялась быстро листать, не останавливаясь на рисунках и фотографиях. Наконец, она добралась до искомого листа.
  
   ‒ Кстати, ‒ сказал я, ‒ у Андрея фамилия Старовойтов?
  
   ‒Да... ‒ рассеяно ответил Витька и, найдя, очевидно, начало раздела, стал читать вслух. ‒ Ниже мы рассмотрим несколько характерных дел по раскрытию преступлений, в которых принимали участие, как члены преступных группировок, работники правоохранительных органов. Следует указать...
  
   ‒ Следующий абзац. ‒ сказал я.
  
   Витькин палец сполз на полстраницы.
  
   ‒ Типичным примером подобного рода случаев является расследование, проведённое в мае-июне 1915 года в Архангельске следователем городской прокуратуры Старовойтовым, по делу о браконьерстве и спекуляции тюленьими шкурами, в которой участвовали работники нескольких местных отделений милиции. Первые случаи браконьерства и последующей...
  
   ‒ Инга перестала слушать и подняла глаз на меня. Взгляд у неё был растерянно-удивлённым.
  
   ‒ Странно, ‒ неуверенно сказала она, ‒ фамилии совпадают, да?
  
   Она прекрасно понимала, что от простого совпадения фамилий к потолку не прыгают, ни ничего более замечательного ей, видимо, в тексте не встретилось. А считать меня психом пока ещё было рано. Витька же, почувствовав, наверное, какую-то несообразность, начал читать снова, про себя, водя пальцем по строчкам и шевеля губами. Он прошёл весь абзац дважды, пока, наконец, не понял, в чём дело. Его левая рука сползла с Ингиных плеч, брови снова поползли на лоб, он поднял голову и уставился на меня квадратными глазами.
  
   ‒ Пятнадцатый год? ‒ спросил он хриплым шёпотом и закашлялся.
  
   ‒ Ничего не понимаю! ‒ сказала Инга, переводя взгляд с меня на мужа и обратно. ‒ Ну и что, что пятнадцатый?
  
   ‒ Это не опечатка. ‒ сказал я Витьку. ‒ На следующей странице есть ещё две даты. А следующего листа нет, причём переплёт выглядит так, словно его там и не было.
  
   Он взял книжку с коленей жены и перевернул страницу.
  
   ‒ Ничего не понимаю! ‒ упрямо повторила Инга.
  
   ‒ В пятнадцатом году не было милиции. ‒ тихо сказал Виктор. Теперь он читал медленно и внимательно, всё подряд.
  
   ‒ Какой ещё милиции? Ну-ка, дай! ‒ жена выхватила у него книгу, нашла нужное место и, прочитав, тоже открыла рот.
  
   ‒ И как это понять? ‒ растерянно спросила она секунд через двадцать. Теперь они смотрели на меня вдвоём. Я вздохнул и сказал:
  
   ‒ Вот именно, что это значит? Это всё. Место, с которым нет никакой связи, и куда никак нельзя попасть. Человек со странным голосом и не менее странным поведением. И, наконец, Архангельск, в котором революция произошла до пятнадцатого года. Ведь, если задуматься, всего этого не может быть. Четыре года назад ещё можно было усомниться, но не теперь.
  
   ‒ Что ты хочешь сказать? Ведь мы-то знаем, что это было. Правда, насчёт книжки можно посомневаться, но остальное-то ‒ точно. ‒ сказал Витька. Инга молчала и не сводила с меня глаз. Она явно ничего не понимала. И у меня не было оснований не верить выражению её лица. Впрочем, я должен был использовать ещё одну приманку. Тоже, конечно не стопроцентную, тем более, что я совершенно не разбираюсь в людях и вряд ли смог бы уловить тонкие нюансы её реакции.
  
   ‒ Как раз в этом и вся суть. ‒ я внимательно смотрел на Ингу. ‒ Это было, и, в тоже время, совершенно точно быть не могло. ‒ я снова сделал паузу. ‒ На нашей Земле.
  
   Физиономия девушки не претерпела изменений, и я представления не имел, как это следует понимать. Витька же снова скорчил удивлённую рожу и потрясённо спросил:
  
   ‒ На Земле-э-э?!
  
   Тут и жена его оживилась, словно сбросив с себя оцепенение.
  
   ‒ В каком смысле на Земле? Как на планете?
  
   Я кивнул.
  
   ‒ Так ты думаешь, что это инопланетяне?
  
   ‒ Что 'это'?
  
   ‒ Ну, что они здесь как-то замешаны? Ведь действительно, голос у этого мужика был совершенно нечеловеческий, я это только сейчас поняла.
  
   ‒ И как ты себе представляешь их причастность?
  
   Инга пожала плечами и замолчала.
  
   ‒ С другой планеты, действительно, нельзя ни позвонить, ни написать. И поехать туда нельзя... ‒ задумчиво сказал Витька. ‒ А этот человек,.. может он и вправду не человек был?..
  
   ‒ А Архангельск? ‒ спросил я. ‒ По-твоему, на других планетах есть Архангельски?
  
   Я прекрасно понимал, что они пока не верят даже в то, что сами говорят. Просто пробуют на вкус довольно сногсшибательную гипотезу. Потому что, если поверишь в это, действительно полезешь на потолок.
  
   ‒ Ну понимаешь, Антош, ведь это лишь предположение, что пятнадцатый год ‒ не опечатка...И пусть даже так, с чего ты взял, что книга имеет отношение к Андрею?
  
   ‒ Ну, хорошо, допустим перечисленные события причинно не связаны. Но тогда, я не могу их объяснить. То есть, по-отдельности. А если считать, что это вообще не два события, а одно большое, то я уже сейчас о нём всё знаю.
  
   ‒ А инопланетяне? ‒ осторожно спросила Инга. ‒ Ты и впрямь считаешь, что они как-то замешаны?..
  
   Она по-прежнему не могла поверить. А Витёк, кажется, начал соображать, и смотрел на меня оцепенелым взглядом.
  
   ‒ Не совсем. В смысле, не не совсем замешаны, а не совсем инопланетяне.
  
   ‒ Это как?
  
   ‒ Я сказал, что эти события не могли произойти на нашей Земле. Так вот, суть не в слове 'Земле', а в слове 'нашей'.
  
   ‒ А что, ещё какие-то есть? ‒ совершенно без иронии спросила Инга. Кажется, она начала подозревать, что я шучу.
  
   ‒ Подожди, подожди, ‒ Витька даже встал и подскочил ко мне, ‒ так ты чего, действительно всерьёз? Ты имеешь в виду это, как его,.. параллельный мир, что ли?
  
   ‒ Да!
  
   ‒ Это про который вчера астрологи по телевизору говорили? ‒ удивлённо воскликнула Инга. ‒ Ты что, и вправду, в это веришь?
  
   ‒ Я ни во что не верю, ты же знаешь! Верят, как раз, эти твои астрологи. Для них главное верить, а не понимать. Им, по-моему, всё равно, что загробный мир, что параллельный. Они настолько туманно представляют себе, чем он является, что считают, будто параллельный мир сам по себе моет принести нам вред. Это всё чушь.
  
   ‒ А ты,.. ‒ начала было она, но муж жестом её оборвал. Но сам ничего не сказал.
  
   ‒ А что я? Я не мистик, я ‒ материалист. И, конечно, я не могу утверждать, что параллельные миры есть, не имея материальных доказательств. Но у меня есть фантазия, и, в отличии от астрологов, я представляю себе параллельный мир с чисто научной, физико-геометрической позиции. И если гипотеза с привлечением понятия о параллельном мире многое объясняет, почему бы мне её не использовать?
  
   Витька молчал и сидел неподвижно. Он явно о чём-то думал, хотя я был уверен, что слушал он меня предельно внимательно. Инга же, наоборот, думать не хотела и ждала более подробных объяснений.
  
   ‒ Вить, а ты понимаешь, о чём речь? ‒ спросила она.
  
   ‒ В общих чертах...
  
   ‒ Нет, в общих-то чертах, и я понимаю.
  
   ‒ Это как биополе. ‒ сказал я. ‒ Слово настолько вошло в речь, что мы уже не задумываемся, какой смысл оно несёт. Спроси десять человек, выясняя, что они подразумевают, говоря 'биополе', и получишь десять разных невразумительных ответов.
  
   ‒ Брось, что такое биополе, я-то знаю. ‒ сказала Инга. Она явно не могла поверить в серьёзность разговора. Витька же по-прежнему рассеяно молчал.
  
   ‒ И что же это по-твоему?
  
   ‒ Ну как, биополе ‒ это жизненная сила человека. У одних оно больше, у других меньше...
  
   ‒ А где здесь смысл? Вот, смотри! ‒ я поднял табурет за ножку. ‒ Сила, и вполне жизненная. Но при чём здесь биополе?
  
   Инга пожала плечами.
  
   ‒ А ты что под этим понимаешь?
  
   ‒ Видишь ли, тут, конечно можно говорить всякие общие слова, типа того, что поле ‒ это одна из форм существования материи, и выявляется, как материальный объект, при взаимодействии с её другими видами... И так далее. Но это всё философия. А физика ‒ это количественное и качественное описание. Когда мы говорим, например, что в данной точке пространства существует электрическое поле, это значит, что на любой заряд, помещённый в эту точку действует сила, ему пропорциональная. Коэффициент пропорциональности ‒ это напряжённость. Магнитное поле действует на движущийся заряд, то есть на ток, а гравитационное ‒ на массу. И создаются они, соответственно, зарядом, током и массой.
  
   А про биополе ничего такого сказать нельзя. Никто не знает чётко, чем оно создаётся, и по действию на что его можно определить и измерить. Вот говорят 'он сдвинул шкаф своим биополем', 'меня вылечило её биополе', но это самообман. За удобной, но ничего не объясняющей, формулировкой люди прячут своё незнание и успокаиваются. Как бы не поносили официальную науку, ничего более подходящего для описания мира пока не придумано. А в ней термина 'биополе' нет.
  
   ‒ А откуда же само слово взялось?
  
   ‒ Его придумали фантасты. Причем, действительно научные. Люди, обладающие и образованностью, и воображением. Они выдумали некое поле, создаваемое исключительно живыми организмами, и на них же действующее. Я не знаю, кто был первым, но слово прижилось. А потом уже идею подхватили мистики, не очень-то понимающие сами, о чём говорят.
   На первом курсе мы изучали трансцендентные функции. Но если спросить сейчас тебя или меня, что это, мы не сможем ответить. Нам это не понадобилось в дальнейшем, и мы забыли. Но, когда мы слышим эти слова, то у нас внутри ничего не вздрагивает. Потому что, вроде как проходили когда-то, и нам кажется, что мы знаем, о чём речь. С биополем то же самое, хоть и по другой причине. И с параллельными мирами тоже.
  
   Инга вздохнула.
  
   ‒А ты, стало быть, знаешь?
  
   ‒ Что? ‒ не понял я.
  
   ‒ Ну, всё про миры эти, про биополе, и вообще...
  
   ‒ Я не говорю, что знаю всё... Но, на мой взгляд, правильно понимаю, что под этим термином подразумевалось.
  
   ‒ Ну и?..
  
   Я почесал затылок и взглянул на Ингу. Она ждала и молчала.
  
   'В конце концов, ‒ подумал я, ‒ раз уж она сама даёт мне ещё одну возможность вызвать её на откровенность, почему бы не воспользоваться?' А если я ошибаюсь, вряд ли она обидится.
  
   ‒ Ты и вправду ничего не знаешь или просто не веришь, что я всё это всерьёз говорю?
  
   Инга смутилась и посмотрела на мужа. Тот наконец-то выплыл из 'глубин подсознания' и с интересом ждал продолжения моих фантастических откровений. Весь наш разговор он, по-видимому, прослушал.
  
   ‒ Не обижайся, Антош, я ничего такого не имела в виду. Просто ты так говоришь: 'параллельный мир, параллельный мир...'. А я про все эти миры вчера первый раз услышала, от астрологов по телевизору. Так что, понятия не имею, о чём идёт речь. Это Витя у нас фантастику взахлёб читает.
  
   Я насторожился. Конечно, если она говорит искренне, то всё идёт так, как и должно было бы. Но если Инга что-либо знает, то получается, что она почувствовала моё 'прощупывание'.
  
   ‒ То есть, ты вообще не слышала о таком термине?
  
   ‒ Ну, не знаю, может слышала когда-то, но не обращала внимания. Тем более, что сейчас это модно, и столько всяких новых слов... По крайней мере, я точно могу сказать, что никогда не задумывалась над этим.
  
   ‒ Ясно. ‒ протянул я. Хотя на самом деле мне ничего не было ясно. ‒ А ты, Вить?
  
   Тот усмехнулся:
  
   ‒ А я не знаю, знаю я или не знаю. То есть, что-то я подразумеваю под параллельным миром, но не обязательно то же, что и ты. ‒ он виновато развёл руками.
  
   ‒ Хорошо. ‒ заявил я, постепенно воодушевляясь. ‒ Тогда давай разъясним даме свои позиции.
  
   ‒ Это можно. Этой даме можно разъяснить что угодно.
  
   ‒ Во! ‒ воскликнула Инга, уставив указательный палец на меня. ‒ Действительно. А то ты всё какими-то намёками говоришь, да астрологов критикуешь. ‒ она втянула ноги и откинулась спиной к стене. ‒ Только вы уж, мужики, давайте попроще.
  
   Я некоторое время молчал, думая, с чего начать. Витька тоже активности не проявлял, предоставив, видимо, право первого слова мне.
  
   ‒ Ну ладно, для начала: ты наверняка знаешь, что наш мир существует в пространстве и времени. Пространство трёхмерно. У всякого тела есть три основных измерения: длина, ширина и высота. Или длина, толщина и глубина.
  
   ‒ Не поняла. Что значит 'основные'?
  
   ‒ Ну, двигаться можно вперёд-назад, влево-вправо, вверх-вниз. ‒ сказал Витька.
  
   ‒ А наискосок, значит, нельзя?
  
   ‒ Подожди. ‒ я встал и поднял руку. ‒ Сейчас я всё объясню.
  
   Я быстро выскочил за дверь, где упорно карабкавшееся в безоблачный зенит Солнце жарило уже весьма крепко, и сорвал несколько стебельков высокой плотной травы. Вернувшись, сел на корточки рядом с Ингой и положил один из стеблей вдоль самого края скамейки, а другой сверху, под прямым углом к первому так, чтобы он наполовину торчал за край.
  
   ‒ Вот смотри. ‒ третий стебель я повесил двумя пальцами вертикально, чтобы он проходил рядом с точкой пересечения первых двух. ‒ Представь себе, что это ‒ бесконечные прямые линии. Они взаимно перпендикулярны. То есть, образуют только прямые углы. Больше трёх таких линий в нашем пространстве провести нельзя.
  
   ‒ Почему?
  
   ‒ Ну, на, попробуй. ‒ я протянул ей оставшиеся травинки.
  
   ‒ Чего? ‒ не поняла Инга.
  
   ‒ Попытайся изобразить ещё одну прямую, одновременно перпендикулярную всем этим.
  
   Девушка задумчиво посмотрела на зелёные палочки, потом на меня, вытащила одну и, с некоторой опаской поднесла её к уже собранной 'фигуре'.
  
   ‒ Вот так... ‒ неуверенно заявила она.
  
   ‒ Нет. ‒ сказал Витька. ‒ она сейчас только к вот этой перпендикулярна, а к остальным двум нет. ‒ он подвинул руку жены. ‒ Видишь? Тут нужно не в плоскости смотреть, а в пространстве.
  
   ‒ А так?
  
   ‒ Всё равно не то. У тебя просто получилась ещё одна вертикальная. Гляди, они параллельны.
  
   Пальцы устали, и я положил третью травинку на скамью.
  
   ‒ Ну, поняла? Это нельзя как-то доказать. Это аксиома, так называемый первый принцип. Просто наблюдения всех людей говорят в пользу такого факта, и пока ещё никому не удалось его опровергнуть.
  
   Инга кивнула.
  
   ‒ Ну и?..
  
   ‒ Говоря по-научному, это означает, что наше пространство трёхмерно, то есть количество измерений и есть число этих прямых. В принципе может быть пространство с любым натуральным числом измерений, от нуля до бесконечности. Но человеческий мозг, в том числе мозги присутствующих, с самого своего появления формируется и живёт только в трёх измерениях. И все инстинкты, рефлексы, зародившиеся во время предыдущей эволюции и также составляющие наше сознание, аналогично возникли в трёхмерном пространстве и только в нём могут действовать. И вообще, всё развитие человечества и предшествующих биологических видов, всей биосферы и Земли, как таковой, проходили в трёх измерениях. И поэтому мы просто физически не можем представить, вообразить себе пространства с числом измерений большим трёх.
  
   ‒ Да?.. ‒ с сомнением в голосе спросил Витька.
  
   ‒ А ты попробуй. Вообрази себе картинку, в которой появляется четвёртая травинка, одновременно перпендикулярная всем трём первым. ‒ я кивнул на стебельки, ещё лежащие на скамье. ‒ То есть, тебе, конечно может показаться, что ты действительно что-нибудь такое представил себе. Но объяснить другим, а тем более показать, как это выглядит, ты не сможешь. Я хочу сказать, что, может быть, это и возможно, но уж точно недоказуемо.
  
   Почувствовав, как затекли ноги, я встал и начал ходить по сараю. Витка, видимо, и вправду пытался мысленно изобразить что-то многомерное, и лицо его вновь приобрело отсутствующий вид. По всей видимости, он был уже 'готов'. Я сел на скамейку рядом с Ингой, явно не понимавшей, куда я клоню, и продолжил объяснять, обращаясь непосредственно к ней:
  
   ‒ Но зато, можно представить себе мир с числом измерений меньшим трёх. Например, двумерный. Это самая обычная плоскость, которую ещё в шестом или седьмом классе изучают. ‒ я полез в пакет и достал газету. ‒ Вот простейшая модель. Представь, что бумага плоская, и у неё нет толщины, только длина и ширина...
  
   ‒ Что значит, нет толщины?
  
   ‒ Ну, помнишь бесконечно малые величины?.. ‒ вставил вновь очнувшийся Витька.
  
   ‒ Нет. ‒ сказал я. ‒ Не бесконечно малая, но всё-таки какая-то, а именно никакой толщины. Нуль, третье измерение просто отсутствует. Я имею в виду, что если, скажем, её положить горизонтально, то двигаться в ней можно будет только влево-вправо, вперёд-назад или, как ты говоришь, вбок. Но никак не вверх-вниз. И если там, ‒ я ткнул пальцем в газету, есть атомы, молекулы, вещества, существа и так далее, и, в конце концов, появится разум, то его носители, как и все остальные тела, тоже будут выглядеть, как кусочки плоскости. И для таких существ простая линия будет стеной. А если их окружить замкнутым контуром, они решат, что попали в закрытое помещение. Также, как мы не можем представить себе четвёртое измерение, они не могут третье...
  
   ‒ Здорово. ‒ покачала головой Инга. ‒ И что, такие вещи есть на самом деле?
  
   ‒ Нет. ‒ ответил Витька. ‒ Ты же знаешь, вселенная бесконечна. А значит, и эти плоские миры. И если бы хоть один из них существовал, то как бы далеко он не был и где бы, по отношению к нам не располагался, мы бы видели его занимающими полнеба. И потом, Антош, помнишь, на квантовой механике Совенко нам говорил, что электроны там всякие, протоны, вообще частицы могут существовать только в трёх измерениях?
  
   ‒ Правда? ‒ спросила Инга, взглянув на меня.
  
   ‒ Не знаю. ‒ сказал я. ‒ Честно признаюсь, не знаю. Я помню его лекции, но не помню, чтобы он это доказывал. На пальцах, математически, вообще как-то. И потом, даже если двумерные пространства есть, и в них возникла какая-то структура типа элементарных частиц, вовсе не обязательно, что мы сможем их увидеть.
  
   ‒ Ну и ну! ‒ сказал Витька. ‒ Это ещё почему?
  
   ‒ Понимаешь, там ведь всё двумерное. И частицы, и атомы, и тела. А наши фотоны, например, трёхмерны. И ещё не известно, будут ли они взаимодействовать с двухмерными объектами. Отражаться, там, поглощаться или преломляться. Возможно, что тамошние частицы вообще не реагируют на наш мир. И наоборот. Тогда мы не сможем обнаружить двумерное пространство, даже если оно пройдёт прямо через наши тела.
  
   Что же касается возникновения там сколько-нибудь сложных структур, то ведь это только у нас, в трёхмерном пространстве, материя существует в форме поля и вещества. Да и то, мы так говорим, потому что нам никаких других форм неизвестно. А там она может принять иные обличия, и весь материальный мир будет базироваться на первичных структурах, отличающихся от элементарных частиц, таких, что мы себе и представить не способны.
  
   ‒ Ничего себе, загнул! ‒ сказал Витька как-то ошалело. ‒ Ты поняла что-нибудь, Ин?
  
   Инга даже не улыбнулась и, слегка пожав плечами, сказала:
  
   ‒ Всё поняла...
  
   ‒ А-а... Ну-ну...
  
   ‒ Это замечательно. ‒ заявил я. ‒ В конце концов, даже если бы не всё было в порядке ‒ ничего страшного. Главное, представить себе двумерный мир. Но, всё это лишь вступление. И сказка, как говориться, будет впереди.
  
   Я разорвал газету пополам. Один лист положил на табуретку и ткнул в него пальцем.
  
   ‒ Вот это ‒ простейшая модель двумерного пространства. Вообразим себе, что газета действительно плоская, действительно не имеет толщины и действительно бесконечна. Но ведь она существует не сама по себе, а как бы погружённая в наш трёхмерный мир. И в нём, после этого осталось место как над ней, так и под. И там тоже можно расположить такие же плоскости. Вот так.
  
   Я взял второй лист двумя руками и растянул его над табуреткой параллельно первому.
  
   ‒Собственно, они ничем друг от друга не отличаются. И это и есть параллельные пространства.
  
   ‒ Интересно! ‒ заявила Инга, потирая руки. ‒ Я и не думала, что это так просто.
  
   ‒ Это не так, и не просто. ‒ сказал Витька.
  
   ‒ Правда? ‒ она вновь вопросительно взглянула на меня.
  
   ‒ Ну,.. не совсем... В общем, я сейчас всё расскажу. Если там, ‒ я кивнул в сторону газетных листов, ‒ есть живые существа, то они могут видеть или как-либо ещё ощущать только предметы, расположенные в их плоскости. То есть, о втором мире они физически узнать не могут. Но, только если листы действительно параллельны и нигде не пересекаются. Когда же один лист наклонён по отношению к другому, они пресекутся по прямой, которая будет принадлежать им обоим. Вот так. ‒ я наклонил верхний лист, чтобы он краем касался нижнего. ‒ Понятно, что реальные плоскости действительно пересекаются, и этот лист, ‒ я подёргал верхний, ‒ на самом деле должен продолжаться и ниже табуретки. В итоге получается, что два двумерных пространства могут пересекаться по прямой, то есть, в сущности, пересечением является пространство с размерностью, на единицу меньшей, чем пересекающиеся миры.
  
   ‒ М-м-м,.. ‒ замотала Инга головой, ‒ что же, прямая линия ‒ тоже пространство, ты это хочешь сказать?
  
   ‒ Ну да, любая линия, не обязательно прямая, это одномерное пространство. В конце, концов, точку тоже можно считать нульмерным пространством.
  
   ‒ Лихо! ‒ усмехнулся Витька. ‒ Так ты и до отрицательных чисел доберёшься.
  
   ‒ Не доберусь. ‒ пообещал я. ‒ Но, всё равно: дальше будет ещё круче. Прямая пересечения принадлежит обоим плоскостям и, казалось бы, это значит, что через неё можно попасть из одного мира в другой...
  
   ‒ Точно... ‒ ошарашенно прошептала Инга.
  
   ‒ На самом деле, нет. Потому что жители каждой плоскости могут двигаться только в ней и не могут... изламываться. Но на самом-самом деле, пересечением двумерных пространств может быть и двумерное, скажем так образование. Ведь, по идее, такие пространства могут принимать вид любой поверхности, необязательно плоскости. Например, сферы, или какого-нибудь тангенциального гиперболоида и тэ дэ... Тогда...
  
   ‒ Подожди, подожди. ‒ Инга прервала меня, подняв руку. ‒ Я что-то не пойму. Сфера ведь не плоская, там три измерения должно быть. Или нет?
  
   ‒ Нет. ‒ ответил за меня Витёк. ‒ Три измерения ‒ это у шара. А у сферы два. Только измерения, в смысле, оси координат, там кривые. Но сфера точно двумерная, ведь у неё не толщины. И двумерные существа в таком мире могут двигаться только по поверхности, а не по радиусу или хорде. Правильно? ‒ он взглянул на меня.
  
   ‒ Да. И то, что измерения, как ты говоришь кривые, так и называется ‒ искривление пространства. И в нашем случае двумерный мир может иметь форму любой поверхности. И тогда получается очень интересная вещь. Вот, идите-ка сюда. ‒ я дал им верхний лист. ‒ Держите его параллельно нижнему, только не натягивайте сильно. Пониже, чтобы сантиметров пять между ними было. Теперь я вот что делаю. ‒ я надавил на верхний лист большим пальцем так, чтобы он прижался в месте нажатия к нижнему. Будь это настоящие плоскости, под пальцем они слились бы в одну. И этот пятачок стал бы общим для обоих пространств. И попав в него из одного, можно было бы выйти в другое. Ясно?
  
   ‒ Ага! ‒ кивнула Инга.
  
   ‒ И это место, в принципе, может двигаться. ‒ я попробовал пошевелить пальцем, но газета порвалась. Формально это значит, что можно переходить из одного мира в другой. Так ли это на самом деле, я, конечно, не знаю,.. и, потом, есть некоторые затруднения... ‒ я смолк, раздумывая, говорить ли о своих сомнениях. Но он тоже молчали, и пришлось продолжить. ‒ Но вот что интересно! По законам теории относительности тяготение ‒ это и есть искривление пространства. И чем массивнее тело, тем сильнее вокруг него пространство искривлено. То есть, практически, мой палец играл роль чего-то тяжёлого. Планеты, скажем, или звезды.
  
   Разговор надолго прекратился. Пока я говорил, а Инга с Витькой слушали или перебивали, у нас не было возможности хотя бы в мыслях отвлекаться от непосредственной темы. Но теперь, когда рассказ дошёл до логической развязки, и настало время как-то осмыслить его, на передний план вышли размышления, а не слова. И все молчали. Было видно, как Витька борется с остатками своих сомнений, закатывая глаза, качая головой, даже махая руками... Он уже ясно понимал, куда я клоню, и ему не нужно было что-то объяснять или доказывать, но поверить в это ‒ означало бы признать реальным факт более фантастический, чем всё, что вообще признавалось реальностью здравомыслящим человечеством до сих пор. Инга же, долго ждать не собиралась и спросила:
  
   ‒ Постойте, ребята. Это всё мне понятно, это даже очень просто всё. Но причём здесь Андрей и книжка эта, вот чего я никак не возьму в толк? ‒ она помахала серым томом.
  
   ‒ Ну, это же просто, ‒ пожал плечами Витька, ‒ сделай везде плюс один...
  
   ‒ В каком смысле? ‒ заинтересованно спросила его супруга.
  
   Я вмешался:
  
   ‒ Прибавь по одному измерению Представь себе, что это, ‒ я кивнул на газеты, ‒ не два двумерных мира в трёхмерном, а два трёхмерных мира, погружённых в четырёхмерный. Всё остальное, я имею в виду пресечения, искривления и переходы, идентично.
  
   Она некоторое время глядела на нас, соображая. Потом спросила:
  
   ‒ Ну и что?
  
   ‒ Ладно, ‒ сказал я, ‒ объясню подробно. Один из этих двух миров ‒ наш. Пространство искривляется около больших масс. У Земли большая масса. У Марса, Луны, Юпитера и тэ дэ ‒ тоже. Все они вращаются вокруг Солнца, которое искривляет метрику ещё сильней. Суммарное искривление имеет сложную орбиту, но тоже вращается. В параллельном мире ‒ схожая картина. Раз в пять лет миры пересекаются теми местами, где находится Земля. Ну, по крайней мере, наша Земля. И появляется, на короткое время, возможность переходить из одного мира в другой. Потом миры снова расходятся.
  
   ‒ И ты хочешь сказать, ‒ неуверенно начала Инга, ‒ что он там?.. ‒ она сделала неопределённый жест и уставилась на меня с выражением глубочайшего недоумения.
  
   ‒ Действительно, всё сходится. ‒ тихо сказал Витька. ‒ Пять лет. И весть оттуда не пошлёшь, и попасть туда невозможно.
  
   ‒ Почему? ‒ всё также негромко спросила Инга.
  
   ‒ Потому что связь разорвана. Миры перекрываются ненадолго раз в пятилетие, а всё остальное время они отделены друг от друга четвёртым измерением. То есть, полностью изолированы.
  
   Мы снова умолкли, переваривая сказанное и услышанное. Собственно, я-то переварил всё ещё вчера. Но сейчас просто физически чувствовалось, с каким трудом они пытаются заставить себя согласиться с моей версией. Наконец, Инга подала голос:
  
   ‒ Ладно. Я верю. Похоже, к этим рассуждениям, и вправду, не в чем придраться. Но при чём здесь книжка? Откуда там, в этом параллельном мире взялись Земля, Архангельск? И вообще: почему у них там всё, как у нас? То есть, я понимаю, что там тоже должны быть звёзды, планеты, галактики всякие, но почему именно такие же, как в нашем мире? Ведь просто случайно всё это совпасть не может.
  
   Я почесал в затылке. Здесь у меня было слабое место. Не на голове, а в рассуждениях. Хотя, вообще-то, как посмотреть...
  
   ‒ Собственно, ты права. Я, естественно, не могу поручиться, что всё, о чём мы говорили, существует на самом деле. Но, с моей точки зрения, это может быть. То есть, мне не известно законов природы, которые бы запрещали существование параллельных миров, двумерных пространств и так далее. Возможно, просто потому, что я мало знаю. Но тем не менее, как бы то ни было, я считаю, что всё это может быть. А про то, что я сейчас скажу, я не знаю даже, может это быть, или нет. То есть, это даже не гипотеза, а просто предположение.
   Так вот, я предположил, что некоторое время назад был один мир, про который бессмысленно говорить, наш он, или тот, параллельный. А потом, почему-то, он как бы расслоился. На два. Ну, знаете, как салфетки в пачке. Они слипаются и, когда берёшь одну салфетку, кажется, что она действительно одна. Но если её потереть между пальцев, выяснится, что это несколько слипшихся салфеток. От трения они разделяются. Так и здесь. По некоей причине один мир превратился в два.
  
   ‒ По некоей? ‒ недоверчиво переспросил Витёк.
  
   ‒ Ну да, я не знаю, по какой именно, и даже, могло ли такое быть вообще по какой-либо причине. Предположим, это был суперглобальный космический катаклизм. Гравитационная буря или, скажем, вакуумотрясение. Я понятия не имею, что эти термины значат, но не важно. И грубо это можно представить так, что каждый атом, каждая элементарная частицы, каждый, даже самый маленький объём пустоты между ними, были продублированы, и рядом со Вселенной, в четырёхмерном пространстве, возникла её копия.
  
   ‒ Ну понятно, ‒ сказала Инга, ‒ как в ксероксе: раз ‒ и готово.
  
   ‒ Это только предположение, голая идея. Точнее не идея, а просто фраза. То есть, я даже не пытаюсь здесь что-либо обосновывать или доказывать.
  
   ‒ Постой, но почему тогда там революция произошла в пятнадцатом году?
  
   ‒ Не в пятнадцатом. Раньше. В пятнадцатом уже была Советская власть. Копирование не было идентичным. Хотя бы по квантово-механическим причинам. В каких-то мелких, незначительных деталях миры различались. Это тоже без доказательств. То есть, они как бы стартовали с разных позиций и в разные стороны. И, пока время шло, одни различия вызывали другие, таким образом они накапливались, и в итоге их накопилось столько, что революция там произошла раньше, чем здесь.
  
   ‒ То есть, разошлись миры давно? ‒ спросил Витька. Он, похоже, просто не мог сидеть и ходил туда-сюда: от двери к окну и обратно.
  
   ‒ Не знаю, всё зависит от того, как много было различий вначале и какие они были, то есть, какова была скорость вызванного ими в дальнейшем накопления несовпадений.
  
   Мы снова замолчали. Теперь Витька уж точно не мог усидеть. Он даже выскочил наружу и зачем-то обошёл вокруг сарая. Вернувшись, уставился на меня и вопросил:
  
   ‒ Но ты представляешь, что это значит?
  
   Ответить я не успел ‒ встряла Инга:
  
   ‒ Так, ребята, вы что, всё это на полном серьёзе?
  
   Я смолчал. Что, собственно, можно было ответить? Если я не смог доказать логически свою версию, убедить её, надеяться на то, что она просто поверит, было бессмысленно. Витька тоже молчал. Он вряд ли обратил внимание на слова жены. Он ждал ответа на СВОЙ вопрос и, застыв, в напряжённой позе, неотрывно смотрел на меня.
  
   ‒ Вить, ну ты пойми, что знаем об этом только мы... То есть, я знаю, что знаю только я... Но, похоже, тебя мне удалось убедить. ‒ он кивнул. ‒ А дальше этого дело не пойдёт. С точки зрения науки, существование параллельных миров будет доказано лишь тогда, когда обнаружится что-то, что можно объяснить только с их помощью, никак иначе. А доказывать подобное государственным органам не только бесполезно, но и небезопасно. И я сейчас объясню, почему...
  
   ‒ Значит, он всё-таки там. ‒ как-то обречённо и словно бы самой себе промолвила Инга. Она сидела, уперев локти в колени и положив голову на ладони. Длинные волосы свешивались вдоль рук, и я не видел выражения её лица, но, кажется, он пребывала в состоянии глубокой задумчивости.
  
   ‒ Да даже, если и не поверят, даже если никто нас слушать не захочет... Сам по себе факт, что мы это знаем, он ведь... ‒ Витька развёл руками. ‒ Ну, у меня просто нет слов... Это даже не летающая тарелка, про которую не знаешь, что она такое, и, если увидишь, то наверняка ничего в происходящем не поймёшь. А здесь мы всё уже знаем, для нас самих не стоит вопрос: правда это или нет?!
  
   ‒ Да-а. ‒ задумчиво сказала Инга. ‒ Кошмар. И что же теперь делать? То есть, я осознаю, что уже ничего нельзя изменить... Но ведь он вернётся через год, правда? Это к тому, что непонятно, почему мы должны так удивляться. Ну и что? Этот параллельный мир ‒ просто-напросто ещё одна Земля. Пусть, немного отличается от нашей, так ведь действительно немного.
  
   Витька пожал плечами, давая, по всей видимости, понять, что не видит, что тут ещё следует объяснять. Тогда я сказал:
  
   ‒ Понимаешь, Ин, дело в том, что инопланетяне, если они, конечно, есть, скорее всего не люди...
  
   ‒ Почему, ведь все, кто ступал в контакт, говорят, что они похожи на нас. Две руки, две ноги, голова.
  
   ‒ Честно говоря, я пока не верю ни одному такому свидетельству. Прямых доказательств того, что в НЛО кто-то летает мне, по крайней мере, не известно.
  
   ‒ Только что ты говорил, что в наши доказательства никто не поверит, хотя мы знаем, что они ‒ правда, почему же ты не хочешь верить чужим? ‒ сказал Витька.
  
   ‒ Потому, что единственный надёжный критерий достоверности ‒ научно аргументированная логика. И я заранее согласен с теми, кто не поверил бы нам. По-своему они правы. Хотя и понимаю, конечно, что нам от этого не легче. А вообще, я хотел сказать, что, даже если инопланетяне будут внешне похожими на нас, это не значит, что они ‒ люди. Психологически, физиологически, энергетически, ещё как-то, уж не знаю, как, они могут оказаться несхожими с нами. У них другая эволюция, другая история и, как итог, другая система понятий.
  
   ‒ То есть, другой язык? ‒ спросила Инга.
  
   ‒ Нет. В разных языках слово 'стол' звучит по-разному, но понятие под ним подразумевается одно. А у них могут оказаться совсем другие понятия, для которых у землян и слов-то нет. Конечно, если инопланетяне обнаружатся, это само по себе будет сверхзамечательно. Но вслед за этим встанет вопрос о необходимости контакта. И вот его-то, как раз, может не получиться.
  
   ‒ И к чему ты это всё рассказываешь? ‒ поинтересовалась Инга.
  
   ‒ Параллельный мир, в сущности, тоже другая планета и другая цивилизация. Но создана она людьми и в условиях, мало от наших отличающихся. Контакт с ней возможен. И это будет репетицией.
  
   ‒ И всё? ‒ подозрительно спросила она.
  
   ‒ Нет, конечно. Контакт в этом случае не будет представлять трудностей, но возникнут проблемы... юридического, что ли, порядка. Если существование параллельного мира будет доказано и открыто оглашено, то кем будем мы по отношению к ним, и они по отношению к нам? По крайней мере у нас, нет никаких законов и вообще правовых норм на такой случай.
  
   ‒ Слушай! ‒ воскликнул неожиданно подскочивший ко мне Витька. ‒ А как он вообще догадался? Ведь если он сам обнаружил место перехода, ему нужно было пять лет, чтобы определить период, а потом ещё пять, чтобы дождаться следующего момента. Всего получается десять. То есть, когда он первый раз это заметил, ему было только восемь. По-твоему, в таком возрасте человек может что-нибудь понять?
  
   ‒ Нет, навряд ли. Но, во-первых, пересечение пространств на Земле не обязательно всегда происходит через пять лет. Может ведь быть и другая цикличность. Например: год, три, пять, снова год и так далее. Всё зависит от траекторий планет здесь и там и от взаимного положения миров.
  
   На некоторое время я умолк, ожидая, что ребята на это скажут. Но они молчали, и мне так и не пришлось дойти до 'во-вторых'. Мы снова провели несколько секунд в безмолвии, что уже начинало меня пугать, пока, наконец, Инга не выдавила из себя:
  
   ‒ Ну, и как теперь быть?
  
   Витька, вслед за супругой, вопросительно уставился на меня.
  
   ‒ Рассуждать. ‒ сказал я. ‒ Сопоставлять факты, делать выводы. То, к чему мы пришли, только начало.
  
   ‒ Какие факты? ‒ спросил Витёк. ‒ Ну, какие-такие факты?! Всё, что у нас есть, ты уже использовал. Даже если мы сейчас начнём вспоминать мелкие подробности, это ничего не даст. Новых фактов у нас просто нет.
  
   ‒ Подойдут и старые. И потом, все выводы, которые уже сделаны, теперь тоже можно будет использовать, как исходные факты. И многие вещи, кажущиеся обыденными, и никакого отношения к предмету разговора не имеющими, на самом деле тоже понадобятся. Не важно, что мало фактов, главное, что есть мозги.
  
   ‒ Угум,... ‒ заявила Инга безо всякого энтузиазма, ‒ одна голова хорошо, а голова с мозгами лучше.
  
   ‒ Ну да. Вот, например, этот вопрос: 'Как он мог догадаться про переход, если для этого нужно столько времени?' Можно придумывать множество различных ответов, вроде того, что я привёл. Но можно поставить по-другому сам вопрос: 'А догадывался ли Андрей вообще?'
  
   ‒ В смысле? ‒ удивлённо переспросил Витька. Он, похоже, слегка успокоился и, отобрав у жены книжку, явно пытался найти там недостающие факты. Но сейчас оторвался от детективных ужасов и внимательно воззрился на меня.
  
   ‒ Туда можно попасть двумя способами...
  
   ‒ Двумя? ‒ сказала Инга. ‒ А второй какой?
  
   ‒ Подожди, ‒ махнул рукой Витька, ‒ ты всё время сбиваешь. Почему всего двумя? Или это не просто способы?
  
   Я усмехнулся. Они действительно задались целью меня запутать, или только окончательно запутались сами?
  
   ‒ Это не просто способы. Это разделение их всех на две группы. Андрей мог попасть в параллельный мир либо по собственной, скажем так, инициативе, либо под чьим-либо принуждением. И выбрать один из этих вариантов достаточно просто, пользуясь уже самыми начальными данными.
  
   ‒ Что значит 'выбрать'? ‒ не поняла Инга. ‒ Ты хочешь сказать, что у него была ещё и возможность выбирать?
  
   ‒ Опять ты ничего не поняла. ‒ Витька махнул на жену рукой. ‒ Это мы можем выбирать. Только, как понять 'самые начальные данные'?
  
   ‒ Человек пропал. Вскоре мать получает письмо с очень туманными объяснениями и некий документ от имени государства, письмо подтверждающий. Собственно, это и есть 'самые начальные данные'.
  
   ‒ Ну и что? ‒ Инга смотрела на меня, как на человека, свихнувшегося у неё на глазах.
  
   ‒ Больше сейчас ничего и не нужно. Куда мама Андрея в таком случае должна была пойти?
  
   ‒ Никуда. То есть, она, конечно, сначала к нам пришла.
  
   ‒ Но вы ничего не знали.
  
   ‒ Ага. Честно говоря, мне до сих пор нехорошо становится, когда я тот момент вспоминаю.
  
   ‒ Но, тем не менее, что-то же она вынуждена была предпринять. Что вы ей посоветовали? Пойти в милицию, или там, в поссовет, в исполком?
  
   ‒ Да нет, какой там поссовет. Она, по-моему, сразу в райцентр поехала. Да, Вить?
  
   ‒ Так она и до Кремля добралась! А всё без толку.
  
   ‒ Во! ‒ я поднял указательный палец. ‒ Именно, что 'добралась'. Ведь, как было? Ну, то есть, я думаю, что так было. Она приходит, пусть в том же самом райцентре, в управление внутренних дел. Это я для примера говорю, чисто теоретически. ‒ я махнул рукой на Витьку, собравшегося было что-то возразить. ‒ И там спрашивает: 'Что мне делать?' Ей отвечают: 'Не знаем, обратитесь туда-то...'
  
   ‒ Короче, отфутболивают. ‒ сказала Инга.
  
   ‒ Не обязательно. Даже, если кто-то действительно хочет ей помочь, но не может, он вынужден отсылать её. И отсылать, как правило, к начальству. На первый взгляд, рано или поздно, она должна дойти до того уровня административно-иерархической пирамиды, где получит ответ.
  
   ‒ А на самом деле? ‒ заинтересованно спросила Инга.
  
   ‒ На самом деле этого, как нам уже известно, не произошло. ‒ улыбку я оставил при себе.
  
   ‒ Ну вот, мы и говорим, ‒ подал голос Витька, ‒ просто отфутболивали не задумываясь. До неё никому не было дела.
  
   ‒ Ладно, допустим, что могло быть и так, хотя, честно говоря, такое мне в голову не приходило.
  
   ‒ Ничего себе, ‒ проворчала Инга, ‒ по-моему, это ‒ первое, что может в неё прийти.
  
   Мне оставалось лишь молча развести руками.
  
   ‒ А что тебе пришло в голову? ‒ осторожно спросил Витёк.
  
   ‒ До сих пор вы считали письмо и документ настоящими. А что, если это не так? Ну письмо, ладно, тут действительно ниоткуда не подкопаешься. Вы сами его видели, и не мне об этом спорить. Но если государство никакого отношения к составлению приложенной к нему справки не имеет? Если это подделка? Что тогда?
  
   Теперь руками развели они. А Инга, помолчав немного, сказала:
  
   ‒ Но ведь кто-то же должен был это заметить.
  
   ‒ Молодец! Правильно, в этом вся суть. Ведь, если подделка была грубой, кустарной, то это кто-то сидел бы внизу условной лестницы, по которой мать Андрея поднималась. Ну, например, в том же райцентре. И, с его точки зрения, такое подделывание официальных документов является просто хулиганством, чьим-то глупым розыгрышем, ну, или, если взглянуть серьёзно, последствие чьего-то уголовного преступления. Но не более того.
  
   ‒ Вот это да! ‒ снова заворчала Инга. ‒ Куда ж более?!
  
   ‒ Скоро я объясню, куда. Но пока посмотрим до конца это вариант. Если бы всё так и было, милиция рано или поздно возбудила бы уголовное дело, объявила всесоюзный розыск, начала расследование, ещё что-то подобное сделала. И уж вам-то об этом точно стало бы известно. Но ничего подобного, как мы знаем, не произошло. Значит, подделка не была грубой. Отметим это на полях. А сами, с мамой Андрея, пойдём дальше. То есть, выше.
  
   ‒ А какая, собственно, разница. Наверху произошло бы то же самое. ‒ сказал Витька.
  
   ‒ Нет. Представь себе, что первым, кто обнаруживает подделку, оказывается высокопоставленный государственный деятель. Какая-нибудь шишка в КГБ или МВД. Это человек с совсем другой компетенцией, властью и ответственностью, чем участковый. Практически, он находится на вершине административной пирамиды. И, вдруг, к нему в руки попадает документ, фальшивость которого не смогла определить огромная армия подчинённых. Естественно, он посмотрит на него со всей серьёзностью. Раз некто способен на столь тщательную подделку, то, скорее всего он способен и на другие подобные акции. Тогда, само его существование может таить угрозу для государственной безопасности. По крайней мере, для безопасности, как её понимает этот чиновник.
  
   ‒ Согласен. Ну и что? Ведь опять же: он должен будет что-то предпринять.
  
   ‒ Конечно, но это уже будет мероприятие по охране госбезопасности. То есть, секретное мероприятие. Он постарается выставить мать Андрея за дверь, ничего не сказав, но и не лишив её надежд позднее что-то узнать. И, как только она покинет его кабинет, установит за ней плотную непрерывную слежку, потому что не имеет права считать, что лично она ни в чём не замешана. А сам попытается как можно скорее выяснить, кто и зачем подделал документ. Но, ещё раз повторяю, всё это будет делаться в полной секретности, потому что чиновник обязательно увидит в подделке угрозу. Не имеет права не увидеть. Но мы, со стороны, не заметим ничего.
  
   ‒ Ага! ‒ сказала Инга, хлопнув ладонями по коленям. ‒ То есть, ты хочешь сказать, что так и было, ведь мы и на самом деле ничего не заметили. Никаких расследований, уголовных дел и розысков.
  
   ‒ Не обязательно. То есть, конечно, ничего такого не произошло. Но я хочу сказать лишь то, что этот документ действительно не был подделан плохо. А делай Андрей всё-всё только сам, он не мог его поделать иначе. А значит, кто-то ему, по крайней мере, помогал. Но это вовсе не значит, что справка была подделана хорошо.
  
   ‒ Ничего я не поняла.
  
   ‒ Она могла быть вообще не подделана. Она могла быть настоящей.
  
   ‒ Да, ‒ молвил Витька, ‒ но уж в этом-то случае Андреевой маме что-нибудь должны были рассказать.
  
   ‒ Не факт. Давай опять рассуждать логически. Она дошла до Кремля. Значит, все, кто сидит ниже действительно ничего не знали об этой бумаге, раз посылали её к руководству. То есть, дело, с которым она столкнулась, было действительно секретным, раз начальники не решались сообщать о нём хоть что-то своим подчинённым. И уж тем более, эти начальники ничего не сказали маме Андрея. Но при этом опять-таки не лишили её надежд. Они это умеют.
  
   ‒ Значит, ты считаешь, что всё-таки он, Андрей, я имею в виду, действительно что-то натворил? Или я опять не поняла?
  
   ‒ Не поняла. Из всего этого следует только одно. Справка не была плохо подделанной. А была ли она подделана вообще, сказать пока нельзя.
  
   ‒ Пока?! А потом?
  
   ‒ 'Пока' ‒ значит на основе уже использованных фактов. Но есть и неиспользованные. Прежде всего, если Андрей оказался в параллельном мире не по своей воле... ‒ Витька сделал протестующий жест. ‒ Ну, во всяком случае, не совсем по своей. Так вот, если это так, то по чьей? По-моему, сразу можно сказать: не по воле какого-то одного лица. Я не могу представить, чтобы кто-то в одиночку смог провернуть всю эту авантюру.
  
   Они сразу же закивали.
  
   ‒ Я тоже. ‒ сказал Витёк. ‒ Значить, это была какая-то организация?
  
   ‒ Постойте, постойте! ‒ замахала руками Инга. ‒ Но ведь, если эта справка настоящая, если её послало государство, то оно и есть организация.
  
   ‒ Да, но если предположить, ну, для начала, что справка была подделана, то надо попытаться выяснить, кто мог это сделать. Так? ‒ Витька посмотрел на меня.
  
   ‒ Ну, и кто же это может быть? Вы думаете, в наше время, в нашей стране возможно существование организации, которая тайно переправляет людей в параллельные миры? Это же не тот свет отправить. Тут техника нужна и вообще... По-моему, это всё просто несерьёзно.
  
   ‒ Да. ‒ согласился я. ‒ Ты, Ин, полностью права. Собственно говоря, я точно так и рассуждал. Трудно представить, что у нас сейчас действует некий подпольный неправительственный синдикат. Это было бы чистой воды фантастикой. Причём, ненаучной.
  
   ‒ Получается, подделывать было некому? ‒ спросила она.
  
   ‒ Не совсем. Получается, что некому подделывать было у нас. В стране. Но, бросив взгляд за рубежи нашего Отечества, мы обнаружим там немало не только желающих, но и способных.
  
   ‒ Не понял. То есть, понятно, что ты имеешь в виду ЦРУ или что-то подобное. Но зачем им отправлять нашего студента в параллельное пространство?
  
   ‒ Не отправлять. Пока я имею в виду только факт подделки. Я не знаю, зачем ЦРУ подделывать документ. Но именно оно может подделать настолько искусно.
  
   ‒ Выходит, это американцы?
  
   ‒ Нет. В том-то и дело, что, если это американцы, то совершенно непонятно, зачем им посылать бумагу матери Андрея. Ясно же, что в итоге она, бумага или мать, всё равно, попадёт в КГБ, то есть к непосредственному противнику. Получается, что они умышленно раскрывают карты. Тут можно, конечно, какое-то навороченное объяснение выдумать, но, по-моему, в таких делах всё должно быть просто. А простого объяснения я не вижу. Я вообще не вижу в таких действиях логики.
  
   ‒ Ясно. ‒ Инга вздохнула. Вид у неё, в отличии от мужа, был весьма расстроенным. Она засунула книжку в сумочку и зачем-то положила под ноги. ‒ Получается, что за всё это и вправду надо сказать спасибо партии и правительству. Честно говоря, не верится мне, что он вернётся через год...
  
   Я вздрогнул. Вот этого я не ожидал. Хотя, собственно этого и должен был ожидать. Но я-то уже стал сомневаться.
  
   ‒ Не расстраивайся, Ин, похоже, что партия с правительством здесь всё-таки не причём.
  
   ‒ То есть как это? ‒ встрял Витька. ‒ Это не он сам, не подпольщики никакие, не иностранные спецслужбы... Это всё понятно. Но почему не наши?
  
   ‒ А тут опять-таки всё объясняется здравым смыслом и логикой. Помнишь, с чего мы начали рассуждать?
  
   ‒ С того, подделана бумага или нет. ‒ с готовностью вставила слово Инга.
  
   ‒ Нет, ещё раньше, до вывода, что Андрей в параллельном мире.
  
   ‒ Ну,.. с того, что все известные нам события, плюс эта книжка, вместе взятые, нельзя объяснить, э-э-э... чисто земными причинами.
  
   ‒ Да, вот именно. И одно из этих событий ‒ историческая встреча в дождливый осенний вечер, в результате которой вы стали обладателями этого шикарного помещения.
  
   Инга выкатила на меня глаза и даже привстала от удивления. Либо она действительно великолепно играла и прекрасно владела собой, либо все мои хитроумные предположения не стоили ломанного гроша.
  
   ‒ И правда... ‒ шёпотом сказала она. ‒ Мы ведь про него как-то совсем забыли...
  
   ‒ На мой взгляд, ‒ продолжил я, со стороны КГБ весь это маскарад выглядел бы совершенно бессмысленно. Зачем им-то, тогда, было раскрывать карты? Или же, если это была, скажем, провокация, то чего они добились?
  
   Некоторое время мы молчали, стараясь не смотреть друг на друга.
  
   ‒ Что ж тогда выходит? ‒ спросила Инга. ‒ Сам он не мог этого сделать, и в то же время насильно никто другой тоже не заставлял его так поступить. Это как понимать?
  
   ‒ Во всяком случае, не так, как ты говоришь. Не надо забывать, что есть ещё и вторая сторона...
  
   ‒ В смысле?
  
   ‒ Есть ещё и параллельный мир. И там тоже живут люди.
  
   Витька присвистнул.
  
   ‒ Значит, ты считаешь, что это они?
  
   ‒ Да. Я практически уверен, что жители того мира уже давно обнаружили переход в наш. Что они пользуются им. Что их разведчики и резиденты живут и действуют среди нас.
  
   ‒ То есть это они заманили Андрюху в свой мир, а потом прислали письмо и справку?
  
   ‒ Да.
  
   ‒ А зачем?
  
   ‒ Подожди! ‒ Инга жестом остановила дискуссию. ‒ А доказательства?
  
   Я усмехнулся. Естественно, теперь, когда всё должно быть 'и ежу ясно', они будут требовать доказательств.
  
   ‒ По крайней мере, одно доказательство лежит сейчас на поверхности. Мы перебрали все варианты, и ни один нас не устроил. Предположение, что Андрей украден самими жителями параллельного пространства ‒ единственное не опровергнутое. Как сказал Шерлок Холмс: 'Отбросьте всё невозможное, и останется истина, какой бы невероятной она не казалась'.
  
   ‒ Угу, ‒ сказал Витька, ‒ очень просто. Только вот, он не объяснил, чем отличается невероятное от невозможного.
  
   ‒ Вот именно. ‒ добавила Инга. ‒ И ещё: зачем им раскрывать карты, как ты говоришь? Ну, я имею в виду случай с тем мужиком. И потом, книжка эта, ‒ она снова вытащила из сумочки 'Главы из истории раскрытия...', ‒ причём она здесь? Ведь ты обещал объяснить всё одной гипотезой.
  
   ‒ И письмо. ‒ сказал Витька. ‒ То есть, письмо, ладно, его Андрей мог сам написать, если и вправду им его удалось туда заманить, а не запихнуть. Эта бумага, которая была приложена к письму, она же тогда действительно поддельная. И подделку обнаружили, ты сам это доказал. Так что же получается, они совали голову в петлю?
  
   Да уж. Вряд ли имело смысл грешить на ребят. Когда самому себе всё объяснишь, кажется, что проще и быть не может. Но начинаешь объяснять то же самое другим и неожиданно с размаху ударяешься в собственную косноязычность. И порой сам перестаёшь понимать свою речь. Для того, чтобы уловить мою мысль достаточно было бы проделать вновь все, однажды уже сделанные, рассуждения. Хотя, мне их вообще не нужно было делать. Я их уже сделал. И мне всё уже было ясно. А они, по-моему, и не подозревали о такой необходимости. Пусть я и пытался всеми силами подтолкнуть их к подобным действиям. Увы: язык мой ‒ враг мой. Ну, ладно...
  
   ‒ Они не совали голову в петлю. Наоборот, постарались удалить её как можно дальше от верёвки. Подделка действительно была весьма искусной. И её в самом деле засекли на самом верху. А значит те, кто подделывал, имели доступ к информации где-то на том же уровне. Скорее всего, у них есть свой человек в правительстве или около него.
  
   ‒ Угу, ‒ усмехнулась Инга, ‒ министр обороны.
  
   ‒ Ну, типа того. Кто-то из их резидентов смог внедриться в высшие сферы нашей власти. И когда бумага дошла до туда, когда уже точно проглядеть подделку не могли, этот человек имел возможность увести расследование по ложному пути. Или вообще свернуть.
  
   ‒ А какая, собственно, разница, как это расследование проводилось? Говоря твоими словами: наверху или внизу? ‒ Витёк пожал плечами.
  
   ‒ Если бы оно проводилось внизу, то есть, если бы ни письма, ни справки, или, по крайней мере, одной справки, не было, им бы занималась милиция. Самый обычный уголовный розыск. И кто-то оттуда, вроде нас, мог догадаться, что же произошло на самом деле. Путём сбора свидетельских показаний, фактов, вещественных доказательств и логических рассуждений. Конечно, если бы он потом, пусть даже вполне официально, подал рапорт наверх, его, скорее всего, послали бы подальше с такими бредовыми идеями. А сам он, лично или с помощниками из числа сотрудников, не представлял серьёзной угрозы. Но тем не менее, существовала бы ненулевая вероятность, что кто-то, где-то вцепился бы в эту идею мёртвой хваткой и всех этих параллельнопространственных шпионов раскусил. В то же время, полной гарантии, что резиденту, сидящему наверху, удалось бы в нужный момент сбить следствие с толку уже не было. Слишком велика дистанция между ним и следователем. То есть, опасность быть засвеченными в этом случае была бы всё-таки выше.
  
   ‒ Ну, ты даёшь! ‒ заявила Инга, состроив потрясённую физиономию. ‒ Тебе, случайно, на них не доводилось работать?
  
   ‒ Работай я на них, оказался бы там вместо Андрея.
  
   На этот раз она действительно была потрясена. Да и Витька тоже. Он даже уронил ключи, которые вертел на пальце.
  
   ‒ Так ты что же,.. ‒ тихо сказала Инга, ‒ думаешь, что они его завербовали?
  
   ‒ Не знаю...
  
   Я действительно не знал. Не знал, зачем Андрей понадобился 'инопространцам', не знал, почему он согласился отправиться ТУДА, и соглашался ли вообще, не знал, почему он ничего не сказал матери, друзьям, вообще никому. Не из-за отсутствия фактов, от которых можно было бы оттолкнуться. Просто, я не успел. Не хватило терпенья. Как только меня осенило, я уже не мог усидеть на месте, мне обязательно нужно было кому-то всё рассказать.
  
   Правда, одна версия у меня, всё же, была. И хотя, придя в голову в самый первый момент, она в дальнейшем нравилась мне всё меньше и меньше, а сейчас, когда я следил за реакцией Инги на мои слова, и совсем перестала нравиться, я всё же не мог отказаться от неё полностью. Видимо потому, что постоянно ставил на место Андрея себя. Кроме того, я надеялся, что мы сумеем окончательно разобраться во всём вместе. Так сказать, коллективным мозговым штурмом. И поэтому сейчас, глядя на растерянные лица ребят, я и сам не знал, что делать. Они молчали, и я молчал, ожидая следующего вопроса. Инга, перестав глазеть на меня, вернулась к 'криминальным мемуарам'.
  
   ‒ Ну, а это? ‒ сказал Витька, махнув в сторону книги. ‒ Совершенно непонятно, откуда она взялась и почему почти сразу попала к тебе.
  
   ‒ Да я и не отрицаю, что всё это неслучайно. Источник информации, могущий подтолкнуть меня к разгадке, оказался именно в том месте, куда я имел доступ. Если это чисто случайное совпадение, то вероятность его настолько мала, что больше всего оно похоже на чудо.
  
   ‒ А чудес не бывает... ‒ задумчиво протянул Витька.
  
   ‒ Постой, постой, ‒ Инга даже хлопнула в ладоши от восторга, ‒ Так ты думаешь, что её специально тебе подсунули? Ну, в смысле, что эти люди из другого мира пытаются тебя подтолкнуть к разгадке. Слушай! А может, наоборот, они хотят тебе мозги запудрить? Чтобы ты пошёл по ложному пути...
  
   ‒ А может, и нет... ‒ всё также задумчиво сказал Витёк, ‒ Ведь, похоже, и в том случае, с мужиком этим странным, они пытались что-то подсказать. Но мы ничего не поняли.
  
   ‒ Нет. ‒ возразил я. ‒ вы просто невнимательно просмотрели книгу. Там, на внутренней стороне обложки, вначале, бумажка приклеена. На ней записывают, кто и когда брал её и возвращал. Это для библиотечного учёта. Так вот, первая запись там почти пятилетней давности. А выпущена она ещё раньше.
  
   ‒ И что? ‒ озадаченно спросил Витька.
  
   ‒ Книжка была в библиотеке задолго до того, как я туда пошёл и даже до того момента, когда кто-либо вообще мог предположить, что я туда пойду или, что вы обратитесь ко мне за помощью. Она была там ещё до того, как Андрей исчез. Пусть даже они тогда могли предположить возникновение нынешней ситуации. Но получается, что им нужно было пять лет назад заложить такие книги во все библиотеки, которые могли посетить все заподозрившие, вроде вас, что-то неладное в исчезновении Андрея и все, кого они могли просить о помощи.
  
   ‒ Так может, так оно и есть?
  
   ‒ Нет. Так оно не есть. Слишком рискованно. Одно дело, если книга существует в единственном экземпляре, и совсем другое, когда их тысячи, если не десятки тысяч. Растёт вероятность 'прокола'. Читало бы эти книги огромное количество людей, но затевалось-то всё это для одного. Ну, то есть в данном, конкретном, случае для меня. Чем их больше, тем больше шансов, что кто-то из читателей догадается о том, что стоит за всеми этими 'пятнадцатыми годами', раньше меня.
  
   Конечно, девяносто девять и девяносто девять сотых процента за то, что читатель спишет эти странности на безалаберность редактора, ошибку наборщика и так далее. И лишь одна сотая за то, что он воспримет их всерьёз. Но, если таких читателей сто, то эта доля придётся меньше, чем на одного человека, и ничего не произойдёт. Если же их десять тысяч, то кто-то догадается. Всё это, конечно, я говорю для примера. Какие там на самом деле проценты, никто не знает. Но главное, что с ростом числа читателей растёт опасность рассекретится. А ведь все они, кроме меня не нужны.
  
   ‒ Но с одной-то книжкой эта опасность гораздо меньше, а ты ведь догадался. ‒ сказал Витька.
  
   ‒ Я ‒ совсем другое дело. Конечно, нельзя сказать, что я предполагал что-то подобное до прочтения книги. Но мне только её не доставало. Информация из неё была последним толчком к разгадке. Я уже был готов, чтобы сделать этот последний шаг.
  
   ‒ А если они не боялись рассекретиться? Если они вообще не собирались скрываться? ‒ неожиданно спросила Инга.
  
   ‒ Да будь это так, непонятно для чего вся затея. В таком случае они могли бы прямо, в открытую рассказать всё нам или кому бы то ни было. В конце концов, так было бы просто дешевле. Но подобная гипотеза противоречит всему, о чём мы говорили раньше.
  
   ‒ Действительно, Ин, ты уж слишком круто завернула. ‒ подтвердил Витька. ‒ Ну а как быть с гипотезой, что они могли предвидеть будущее? Ведь тогда всё, вроде как, объясняется.
  
   ‒ Да как тебе сказать?.. Что значит 'предвидеть'? Получается, что ты точно знаешь, что с тобой произойдёт, ну, скажем, через год. Но это же означает, что предотвратить эти события ты никак не сможешь! Если точно известно, что они состоятся, что бы ты ни делал сейчас ради изменения будущего, оно оказывается неизменным. Это означает полное отсутствие свободы воли.
  
   ‒ Но ты же не станешь отрицать, что предсказания сбываются? Приметы, например.
  
   ‒ Да, но не все, и, в случае с приметами, не всегда. Конечно, примета 'Зимой морозы ‒ летом грозы' верна абсолютно, но с таким же успехом можно предсказать, что Волга впадёт в Каспийское море или Миссисипи в Мексиканский залив. Чем менее конкретно предсказание, тем больше шансов, что оно сбудется. И наоборот. Поэтому я считаю, что никаких мозгов не хватило бы, пять лет назад вычислить меня.
  
   ‒ Но что же тогда получается? ‒ удивилась Инга. ‒ Ты сам говорил, что эта книжка попала к тебе не случайно. Но, по твоим же словам, предназначалась она не для тебя. Как это понимать?
  
   ‒ Только так, что она предназначалась для кого-то ещё. ‒ быстро и как бы невзначай проговорил я и задал вопрос, который вообще-то должен был задать гораздо раньше. Но, помедлив тогда, теперь я практически знал ответ. ‒ Вы мне лучше скажите, почему вы после школы поступили в наш институт? Чья это была идея?
  
   ‒ Слушай, а ведь действительно, его идея была, Андрея. У его мамы была знакомая, которая работала на 'Центавре', когда мы школу кончали. Ну, и от неё он, кажется, узнал про нашу кафедру. И что-то уж там его заинтересовало, а нам, честно говоря, всё равно было, куда поступать. Лишь бы вместе. Да и 'Центавр' всё-таки близко отсюда... ‒ Витька смущённо развёл руками.
  
   Ну что ж, я так и предполагал.
  
   ‒ А какая теперь разница, чья это была идея? ‒ недоумённо спросила Инга. ‒ Ты думаешь, его уже тогда завербовали?!
  
   ‒ Дело не в идее. А в этой женщине. Пять лет назад книга могла попасть к Андрею через неё.
  
   ‒ Выходит, это она и была шпионкой из того мира?
  
   ‒ Да нет, вряд ли. Просто сами шпионы сделали так, чтобы книга попала к ней, а от неё к подруге, то есть Андреевой маме. А уже от мамы к сыну. Та женщина только использовалась ими, как передаточное звено.
  
   ‒ И зачем вся эта затея?
  
   ‒ Я полагаю, что пять-шесть лет назад Андрей уже проделал все наши рассуждения. Конечно, у него были другие предпосылки, но ответы он получил примерно те же. И, как и для меня, эта книга послужила ему последним толчком к разгадке.
  
   ‒ Постой, постой, ‒ замахал руками Витька, ‒ но ты же вроде решил, что он не сам догадался, что его кто-то заманил туда.
  
   ‒ Да нет, он действительно обо всём догадался сам, на основе собственных наблюдений. Но только то, что Андрей видел, замечал, заподозревал попадалось ему на глаза, ну, или там, я уж не знаю, как сказать, не случайно. Правда он, естественно, об этом не узнал.
  
   ‒ Что-то я уж совсем ничего не понимаю. ‒ воскликнула Инга. ‒ Ты можешь прямо сказать, как всё было?
  
   Я пожал плечами:
  
   ‒ В конце концов, я тоже способен ошибался. Даже в самых основных предпосылках. Потому прямо сказать, как всё было, я, наверное, не смогу. Я смогу сказать, как мне это представляется.
  
   ‒ Ну, скажи хоть так! ‒ устало и обиженно заявила она. ‒ Честное слово, ребята, тяжело мне во все эти ваши рассуждения вникать. Я понимаю, иначе нельзя, но, Антош, ты уж подбирай для меня попроще объяснения. И действительно прямо, без намёков.
  
   ‒ Инга, ты пойми, я сам к этому стремлюсь, но я не могу быть абсолютно уверенным в своей правоте, у меня постоянно возникают какие-то сомнения. И просто ничего не остаётся, как пересказывать вслух ход собственных рассуждений. И намеки эти, на самом деле вовсе не намёки никакие, а те места, где у меня возникали какие-либо подозрения. Причём, обычно они весьма туманные, и поэтому я так неясно излагаю...
   Но если всё это опустить, то идея выглядела так: Разведчики из параллельного мира сами незаметно подсовывали Андрею какие-то факты, события, явления, которые, попав под его внимание и наблюдение, должны были шаг за шагом, постепенно, привести его к тем выводам, которые мы только что сделали ‒ есть параллельный мир, в котором живут такие же, как и мы люди; они нашли путь в наше пространство, и теперь здесь работают их посланники, внедрившиеся и замаскировавшиеся под обычных наших граждан; эти шпионы исследуют наше общество изнутри и, возможно, даже пытаются как-то влиять на его развитие.
  
   Витька вышел за дверь и обошёл вокруг сарая, видимо проверяя, нет ли этих самых шпионов поблизости. Потом он вернулся и, уставившись на меня тихо спросил:
  
   ‒ Ты имеешь в виду, что они нарочно оставляли следы, на которые он мог бы обратить внимание и что-то заподозрить?
  
   ‒ Да, совершено верно.
  
   ‒ А почему мы ничего не видели?
  
   ‒ Господи! Да потому, что им нужен был он, а не вы.
  
   ‒ Хорошо, хорошо. Но убей меня бог, я не понимаю, зачем им это надо...
  
   ‒ Сейчас я всё объясню. Прежде всего, Андрей дошёл в своё время дальше, чем мы теперь. Он не только догадался о наличии таких людей, но и сумел обнаружить их и проследить за их деятельностью. Вернее сказать, они сумели сделать так, чтобы он всё это обнаружил и проследил. И он по-настоящему осознал, насколько серьёзна и опасна информация, обладателем которой он стал. И потому ничего не говорил вам, что не знал, кому он теперь может что-то сказать, а кому ‒ нет. То есть, он знал нечто очень важное, но не знал, что с этим знанием делать. Конечно, они просто виртуозы: сделать всё так, чтобы Андрей и не предположил даже, что это приманка!
  
   ‒ Но ты так и не объяснил, зачем...
  
   ‒ Сейчас, сейчас. Я, конечно, не скажу точно, как всё было, но мне кажется, что именно из-за того, что он долго не осмеливался с кем-то поделится, Андрей в итоге пошёл на такую авантюру... Собственно, это и с их стороны была та же авантюра, но на что-то ведь они рассчитывали... Наверное, очень тщательно изучили его психику. Да, так вот, в итоге он не придумал ничего лучше, чем шантажировать их. То есть, это они на самом деле всё так подстроили. Шаг за шагом его подталкивали к этому, и в результате вынудили совершить такой поступок.
   Он пришёл к ним и сказал: 'Я про вас всё знаю. Выбирайте: или вы пускаете меня в ваш мир, чтобы я мог увидеть всё, что захочу, обеспечив при этом мою безопасность и возможность вернуться, или я сейчас же иду в КГБ и всё рассказываю.
  
   ‒ Бред какой-то... Ну хорошо, Андрея ты практически не знал, поэтому и мог такое предположить, но даже если так и было, скажи ты, наконец, какой им-то от всего этого толк? ‒ Инга всплеснула руками и умоляюще уставилась на меня. Было заметно, что такие идея она не одобряет. Хотелось бы знать, почему?
  
   ‒ Они убили сразу двух зайцев. Я только еще раз хочу сказать, что всё расследование, проведённое Андреем и приведшее его к шантажированию этих,.. э-э-э... пришельцев, вплоть до самого шантажа, было инспирировано пришельцами же. Но он, Андрей, подразумеваю я, этого ни разу даже не заподозрил. С его точки зрения все выводы и решения были лишь результатом его наблюдательности, сообразительности, находчивости и смелости...
  
   ‒ Ну и... - жест Витьки выражал нетерпение весьма красноречивее.
  
   ‒ Так вот, о зайцах. Что им было нужно? Во-первых, секретность всей операции по переводу Андрея в свой мир. А во-вторых, минимальное, скажем так, нежелание его самого в этом переводе участвовать. И всё было сделано так, что Андрей сам эти условия обеспечил. Они поставили его в такую обстановку, что он догадался об их мире, и ему туда захотелось. Более того, он почувствовал в своих руках реальную возможность туда попасть. А решившись на шантаж, он просто не мог никому ничего рассказать. В противном случае он рисковал сорвать всю затею. Таким образом он сам обеспечил полную секретность. Понимаете? Жертва пришла к ним в руки, считая, что она ‒ хищник и, практически собственными силами, построила ловушку, совершенно не заметив этого даже тогда, когда в неё попала.
  
   ‒ Здорово! ‒ выдохнул после некоторой паузы Витька. ‒ Но ты представляешь, как это сложно? Ведь не только он не должен был ничего заподозрить, но и мы, и всё его окружение тоже. Выходит, им надо было с самого начала вынудить его к полной скрытности?
  
   ‒ Ну конечно! Мы должны им просто поаплодировать. Но, согласись, именно это и следовало ожидать. Представь себе, пять лет они оторваны от своего мира, а здесь нужно не только наблюдать, делать выводы, сопоставлять, но и, возможно, влиять как-то на нашу историю. А надеяться приходится только на себя. Поэтому сюда засылают только суперассов. Я думаю, все разведчики нашего мира перед ними дети.
  
   ‒ Да, это круто. ‒ сказала Инга. ‒ Как я поняла, книжку они подсунули Андрею, когда он уже что-то заметил, но ещё не знал, что это следы пришельцев из параллельного мира.
  
   ‒ Ну, да...
  
   ‒ А как они это узнали? Я имею в виду, как они уловили нужную стадию в его подозрениях?
  
   ‒ Они ничего не должны были улавливать. Им и так всё было известно. Ведь они сами переводили его, вместе с подозрениями, с одной стадии на другую. Андрей просто катился по ими заданному маршруту, как вода течёт по трубе. Но сам он, я ещё раз подчёркиваю, об этом не подозревал.
  
   Мы снова замолчали. Я смотрел как Инга наматывает волосы на палец, а потом долго и внимательно наблюдает за раскручивающейся спиралью, и пытался понять, о чём они сейчас думают. Сам-то я был почти стопроцентно убеждён в правильности сказанного. Но, чтобы пойти дальше, мне прямо сейчас нужна была помощь. А ребята могли бы помочь только поверив.
  
   ‒ Нм-н-да,.. ‒ протянула Инга, ‒ теперь понятно, И получается, что книжка эта практически неминуемо должна была попасть к тебе.
  
   ‒ Ну да, круг лиц, к которым вы сейчас можете обратиться за помощью, достаточно узок. И, в большинстве своём, они так или иначе связаны с институтом, а среди них большинство, в свою очередь, члены нашей группы. К кому бы вы не обратились, с достаточно большой вероятностью, он, рано или поздно, напоролся бы на книжку. Её попадание в мои руки ещё пять лет назад было предопределено способом, использовавшимся для того, чтобы она попала в руки к Андрею.
  
   ‒ Всё ясно. ‒ задумчиво сказала Инга.
  
   ‒ Сто-о-о-оп! ‒ почти вскрикнул Витька. ‒ А как же этот мужик? Ну, я имею в виду тот, который дал нам ключ от сарая. Он явно не вписывается в такую версию.
  
   ‒ Действительно. ‒ заявила Инга. ‒ Ведь ты говоришь, что там живут такие же люди, как мы, а этот...
  
   ‒ А этот, если и был человеком, то, по крайней мере, не таким, как мы. Ты это хотела сказать?
  
   ‒ Н-н-ну да...
  
   ‒ Вас толкает на такой вывод то, что я начал с фразы 'Это не может быть на Земле'. И у вас сразу возникли идеи, что это был инопланетянин, пришелец какой-нибудь.
  
   ‒ Ну, не так наивно, конечно, ‒ сказал Витька, ‒ но в этом русле. Мы просто не успели додумать до таких подробностей. Да, Ин?
  
   Инга улыбнулась и развела руками:
  
   ‒ Я лично только об этом и подумала.
  
   ‒ Вот именно. ‒ заявил я. ‒ На чём-то таком и строился весь расчёт. Это действительно был очень тонкий намёк, и игра им удалась, ведь вы...
  
   ‒ Постой, ‒ перебил Витька, ‒ чей это был расчёт?
  
   ‒ Ну этих, я не знаю, как нам их покороче называть,.. шпионов, разведчиков, резидентов из того мира.
  
   ‒ Значит, это всё-таки были они? ‒ недоверчиво-удивлённо спросила Инга.
  
   ‒ Они, они. Давайте рассуждать здраво. Андрей явно не дурак...
  
   ‒ Спасибо за ценную информацию. Мы как-то об этом не догадывались.
  
   ‒ На здоровье. И поэтому он, хоть и ошибался, считая, что действует по собственной воле, и инициатива в его руках, понимал, что на каждом шагу должен был подстраховываться. Причём, максимально надёжно. А значит, даже если ему сказали: 'Конечно, конечно. Мы переправим тебя в наш мир, позволим посмотреть всё, что хочешь и вернём через пять лет, ты только молчи', он не имел права расслабляться. И поэтому, перед самым моментом перехода, когда уже ничего нельзя было изменить, заявил: 'Учтите, если через пять лет я не вернусь, мои люди растрезвонят про вас на всю планету'.
  
   ‒ Какие ещё 'его люди'? ‒ удивлённо задрав брови вопросила Инга.
  
   ‒ Да никакие! Это он просто так сказал, чтобы запугать и запутать. На самом деле таких людей, естественно, нет. Мы это уже обсуждали, Андрей никому ничего не рассказывал, боясь за конечный успех. Но те, кто слышал эти слова от него, наверняка не считали себя вправе полностью исключать возможность того, что Андрей говорит правду. А значит, они обязаны были проверить всех, кто теоретически мог быть 'человеком Андрея', на предмет того, являются ли они таковыми на самом деле. И вас в том числе.
  
   ‒ Ну, и-и-и,.. к чему ты клонишь?
  
   ‒ Такие операции надо делать осторожно. Если человек ничего о пришельцах не знал, то и после проверки не должен ни о чём догадаться. А если знал, и даже понял, кто его прощупывает и зачем, не должен тотчас же бежать в КГБ или милицию, а сесть и задуматься, имеет ли смысл это делать.
  
   ‒ Значит, и этот мужик... То есть, наш разговор с ним и был прощупыванием?
  
   ‒ Да.
  
   ‒ Но убей меня бог, Антош, я тогда ничего не понял, но и сейчас ничего не понимаю. Как?
  
   ‒ Там был действительно очень тонкий намёк. В сознание среднего обывателя нет чёткого образа инопланетянина. То есть, он неосознанно сваливает всё в одну кучу: НЛО, инопланетян, полтергейст, домовых там всяких, вообще всю мистику. А заодно в этой куче оказывается и фантастика. А если случайно выбранных людей спросить, образ чего возникает у них в мозгу при слове 'фантастика', большинство ответит, что это образ робота. Причём, человекоподобного. Массовое сознание ставит всё это в один ряд: летающие тарелки, Бермудский треугольник, роботы, снежный человек. И если такой обыватель имеет малейшее понятие о том, к чему относится словосочетание 'параллельный мир', он продолжит им этот ряд.
  
   ‒ Ты хочешь сказать, ‒ усмехнулась Инга, ‒ что они считали нас средними обывателями?
  
   ‒ Нет, но, по-моему, считали, что вам это известно.
  
   ‒ Что ‒ это?
  
   ‒ Это отношение обывателя к параллельному миру. Они ждали, что вы построите такую ассоциативную цепочку.
  
   ‒ Постой, постой, ‒ начала Инга, ‒ я, кажется, начинаю догадываться. Если бы мы про них знали, то сообразили бы, что этот мужик намекает, что он один из них, и что нас засекли.
  
   ‒ Совершенно верно. Ты молодец. А если бы вы ничего не знали, как, впрочем, и было на самом деле, то, даже дойдя в рассуждениях до параллельных миров, ничего не поняли бы.
  
   ‒ А я и сейчас мало что понял. ‒ заявил Витёк. ‒ В чём суть-то? Зачем им это было нужно?
  
   ‒ Будь у тебя хоть стальные нервы, ‒ ответил я, ‒ ты не смог бы не запаниковать, по крайней мере внутренне, когда до тебя дошло бы, что вас раскусили. Пусть даже внешне ты старался бы этого не выказывать. Для хорошего психолога не составило бы труда понять по твоему поведению, знали ли вы что-нибудь о б истинных причинах исчезновения Андрея.
  
   ‒ И ты хочешь сказать, что эти пришельцы были психологами?
  
   ‒ Естественно. На то они и разведчики. То есть, конечно, помимо этого они ещё и прекрасные социологи, историки, политики, спортсмены и так далее. Но и психологи тоже. И когда вы повели себя,.. так, как вы себя повели, стало ясно, вам ничего не известно.
  
   ‒ И так они поступали со всеми подозреваемыми? ‒ задумчиво спросила Инга. ‒ Но ведь тогда, рано или поздно, кто-нибудь обратил бы на это внимание! Наверняка под подозрением был кто-то из наших знакомых. Мы бы знали, что с ними произошло то же самое.
  
   ‒ Не то же самое. Они же не полные идиоты, чтобы подходить ко всем с одной меркой. Метод, которым проверяли вас, наиболее подходил к вам, с другими людьми они поступали иначе. И, естественно, всё делали так, чтобы никто ничего не заметил. К тому же, в списке кандидатов вы были далеко не на первом месте. Ведь до вас они добрались аж через полтора года.
  
   ‒ Постой-ка, ‒ воскликнул Витька, ‒ а сарай. Зачем он дал нам ключ? Опять не вписывается.
  
   ‒ Вписывается. Это и было основной приманкой, на которую вы могли клюнуть, если б что-то знали. Ключ в ваших руках ‒ это и есть главный тест, а сарай ‒ индикатор. Допустим, Андрей действительно дал тебе поручение отомстить, если он не вернётся. Но, пока пять лет не прошли, ты более-менее спокойно ждёшь, надеясь, например, что всё обойдётся. И вдруг появляется странный человек с механическим голосом и вручает тебе ключ от сарая. Путём несложных логических рассуждений и интуитивных ассоциаций ты понимаешь, кто это, и решаешь, что тебя обнаружили. Но пойдя хотя бы на шаг дальше, ты неминуемо должен решить, что в сарай тебя приглашают не просто так. Там, по всей видимости, установлены скрытые камеры и микрофоны, чтобы наблюдать за тобой и подслушивать твои разговоры. Ведь сарай ‒ такое удобное место для тайных бесед. Теперь же он принадлежит лично тебе. И поняв всё это, ты, несмотря на очевидную наивность такого предположения, ни за что бы не пошёл сюда. И именно это твоё действие было индикатором. На самом деле вы сюда пошли, а значит, ничего не знали.
  
   ‒ Нмн-н-да-а-а... ‒ протянула Инга, ‒ а это не слишком сложно?
  
   Я молча пожал плечами: мне рассуждения слишком сложными не казались. Скорее наоборот. И это почему-то начало смущать. Тем более, что Витька как-то странно смотрел на меня. Это в полном смысле слова и сомнением-то не было. Просто слабая, жиденькая тень на безупречно белом фоне логики. Я даже подумал, что Витька, а не Инга что-то знает. Чувство тревоги не отступало и меньше всего радовало то, что я никак не мог взять в толк: где конкретно источник беспокойства?
  
   ‒ Так, ‒ каким-то не своим голосом начал Витька, ‒ они только рассчитывали на то, что мы будем так рассуждать или...
  
   И вот только тут я всё понял. Всё. Одним, как говорится, махом. Но страх пришёл всего на доли секунды, тут же сменившись огорчением, даже стыдом каким-то. Мол: 'как это я смог проглядеть, упустить столь очевидный вывод?!'. И лишь потом до меня дошло, во что это может вылиться. Но шок был столь сильным, что рот не раскрывался. А Витька продолжил и сказал-таки то, чего ни в коем случае не должен был говорить:
  
   ‒ ...всё это было на самом деле?
  
   Похоже, он и сам только после сказанного понял, что же оно означает. Он лихорадочно стал оглядываться, потом, видимо, решил, что этого как раз и не стоит делать, и снова уставился на меня.
  
   ‒ Я пойду в кустики, сделаю пи-пи. ‒ заявил он, наконец, и, видимо, страшно довольный своей находчивостью, весьма поспешно удалился.
  
   Некоторое время я приходил в себя и потому медленно и словно бы с натугой соображая, как быть и стоит ли вообще что-то предпринимать. По причине такой ошарашенности и паралича внимания, я понятия не имел, чем занималась Инга. Однако, когда я 'очнулся', она по-прежнему как ни в чём ни бывало перелистывала книгу, считая, видимо, что муж вскоре вернётся.
  
   ‒ Пойдём, ‒ сказал я, когда она, оторвавшись от иллюстраций, взглянула на меня, ‒ подышим свежим воздухом. Солнца вон сколько, загорать нужно, а мы тут сидим...
  
   Я встал, потянулся, разминая затекшие мышцы и взглянул на часы. Ого! Было уже почти полдвенадцатого. Подошёл к Инге. Та всеми силами выражала полное недоумение.
  
   ‒ Пойдём, пойдём. ‒ я взял её за руку. Она нехотя встала и, на ходу нацепив на плечо сумку, стала засовывать в неё свободной рукой книжку. Сквозь распахнутую дверь мы прошли на 'свежий воздух'. Впрочем, он и в самом деле оказался свежим, хотя Солнце жарило от души, и от серой полосы асфальта исходило явное тепло. Инга осторожно и вежливо высвободила своё запястье из моих пальцев.
  
   ‒ Ну, дыши теперь, - сказала она, ‒ чего тебе не сидится? Сейчас Витя придёт, ты дальше бы мог всё рассказывать...
  
   Она снова надела очки. Я ждал и смотрел туда, где, по моим предположениям, должен был находиться дом Андрея. Но он был слишком далеко. Все постройки и заборы в том направлении загораживали многочисленные деревья. За спиной, очень кстати загромыхала электричка, и я обернулся, вроде бы как на её шум. В общем-то я понимал, что ничего интересного, скорее всего, не увижу. Но, на всякий случай, внимательно, хоть и быстро оглядел сарай. Естественно, никаких проводов к нему не шло. Что и следовало ожидать. В конце концов, провода могли быть под землёй. Впрочем, скорее всего, если связь и была, то это была радиосвязь.
  
   Слева от сарая, прислонившись к толстому тополю, стоял Витька. Когда наши взгляды встретились, он поднял руку в приветственно-предупреждающем жесте и показал большим пальцем куда-то в сторону густых зарослей у себя за спиной. Я не совсем понял, к чему всё это, что, видимо, и отразилось на моём лице. Витька пожал плечами и пошёл за кусты, туда, куда показывал. Я снова взял его жену за руку.
  
   ‒ Пойдём-ка.
  
   ‒ Ничего не понимаю! ‒ сказала она. ‒ Чего вам в сарае не сидится? Ну ладно. ‒ Инга быстро пошла вперёд, обгоняя меня.
  
   Её супруга мы обнаружили сидящим среди высокой травы и отрешённо созерцающим собственные ботинки. Наконец, он поднял взгляд на меня и сказал:
  
   ‒ Думаешь, уже поздно?
  
   Я, честно говоря, не знал, что ответить. Просто так был ошарашен, что не успел серьёзно подумать по этому поводу. Я смотрел на отполированные колёсами электричек рельсы, на чёрно-белый километровый столб с числом 37 и пытался прийти в себя.
  
   У меня есть странная особенность: если мне непонятна суть происходящих вокруг событий (например, смысл разговора окружающих людей), я почему-то не могу прямо об этом сказать. Я либо делаю вид, что происходящее меня совершенно не интересует, либо пытаюсь тоже нагнать на себя какую-нибудь таинственность, либо совершенно по-глупому встреваю в спор, стараясь показать, что мне всё понятно. Видимо, у Инги в характере также присутствует что-то подобное, ибо она с весьма глубокомысленным видом заявила мужу:
  
   ‒ Ну почему поздно? Ещё год остался...
  
   Витька посмотрел на неё, как смотрят большие начальники на не вовремя врывающихся в кабинет неопытных секретарш.
  
   ‒ Ты хоть понимаешь, о чём речь идёт? ‒ спросил он наконец.
  
   Некоторое время Инга молча стояла, потом махнула рукой и села на траву рядом с ним. Я никак не мог понять, что именно меня шокирует. Да, конечно, я проглядел такую очевидную вещь, что всем остальным моим рассуждениям, даже если они правильны ‒ грош цена. Это очень обидно. Да, наш разговор могли подслушать. И это уже опасно. В какой-то мере даже страшно. Но было и ещё что-то. Причём, что-то главное, ещё более серьёзно, чем гипотетическая опасность, могущая грозить нам. Что же, чёрт побери?!
  
   ‒ У тебя курить есть? ‒ спросил Витька жену.
  
   Та кивнула и вытащила из сумки сигареты.
  
   ‒Я не знаю. ‒ честно признался я, наконец поняв, что должен что-то сказать. ‒ По-моему, это только возможность. Вполне вероятная, конечно, но не обязательная.
  
   ‒ Может, всё-таки решитесь объяснить мне о чём речь? ‒ поинтересовалась Инга, видимо потеряв последние остатки терпения.
  
   ‒ Микрофоны. ‒ просто сказал Витька. ‒ И камеры. Они на самом деле могут там быть.
  
   ‒ Не поняла. Какие камеры? И где ‒ там?
  
   Тут уж пришлось объяснять мне.
  
   ‒ Пытаясь понять, куда пропал Андрей, я предположил, в частности, что вас прощупывали, и что знай вы правду о случившемся, догадались бы, что вас обнаружили и не решились бы пойти в сарай, где ваши разговоры могли прослушиваться. Во всяком случае, такой мне виделась логика пришельцев. Но я считал, что никаких устройств в сарае нет, и весь расчёт строился на таком вот психологическом трюке, что ли. Конечно, я полный идиот. Мне эта идея показалась настолько изящной, и я так был рад, что сумел разгадать их замысел, даже не допускал реальности микрофонов и оптических датчиков.
  
   ‒ Так значит,.. ‒начала Инга и тут же умолкла, поражённая, видимо, теперь не меньше нашего. Удивление очень ярко вырисовалась у неё на лице, но до страха пока явно не дошло.
  
   ‒ Ну да, ‒ сказал Витька, ‒ всё это действительно могло там быть, они могли так до сих пор их и не убрать и даже не выключить. И в этом случае они слышали всё, что мы сейчас говорили. И теперь всё знают.
  
   ‒ Или узнают, когда прослушают запись. ‒ добавил я.
  
   Вот сейчас она действительно испугалась. Инга переводила взгляд с меня на мужа и обратно, ожидая, кто из нас первым скажет какую-нибудь ободряющую фразу, типа: 'Но нам-то это ничем не грозит...'. Однако мы молчали, и, вконец перепугавшись, она промямлила:
  
   ‒ И-и-и что же они с нами сделают, ведь мы теперь тоже всё знаем?..
  
   Я не думал, что пришельцы что-нибудь станут с нами делать, тем более, что они могут нас похитить, спрятать или даже убить, но... я не был уверен, что, если нас слышали, всё будет хорошо. И поэтому молчал. Молчал и Витька.
  
   ‒ Нет, ну ребят, погодите. А зачем им это нужно-то? Ведь вы же сами сказали: если бы мы что-то знали, то никогда не пошли туда, а раз мы ничего не знаем, какой смысл нас прослушивать?
  
   Я пожал плечами:
  
   ‒ Всё та же подстраховка. Они занимаются такими делами, где риск, если он не исключён, должен быть сведён к минимуму. А вдруг вы что-нибудь узнали бы? Заподозрили, или вам кто-то сказал. Ну и наконец, только что мы сами, точнее я, оправдал их усилия. Они подстраховывались на тот случай, если что-то непредвиденное позволит вам догадаться о причинах исчезновения Андрея. И вообще, они постоянно могли контролировать настроение и мысли двух его ближайших друзей. Это уже немаловажно...
  
   ‒ Ну да, ‒ сказал Витька, - понятно, и, в общем-то, я согласен. Но! ‒ он поднял указательный палец. ‒ Ведь мы могли поймать их на их же уловке. Пусть далеко не всё можно было понять из нашего разговора, но тем не менее ‒ странность этого мужика была явной, и мы могли бы не оставить это просто так. Заявили бы в милицию или, по крайней мере, рассказали бы всем знакомым. А дальше слух сам распространился бы...
  
   ‒ Что-то я совсем не поняла, что ты хочешь сказать.
  
   Тот молча усмехнулся.
  
   ‒ Он имел в виду, что человек, который проверял вас и должен был вынудить на действия, показывающие, знаете ли вы об истинных причинах исчезновения друга, вёл себя действительно слишком странно. Достаточно, чтобы вы не оставили это без внимания и должной реакции. В конке концов, не обязательно заявлять в милицию или госбезопасность. Поначалу вы сами могли попытаться что-то выяснить или просто рассказать об этом каждому встречному. И нельзя было гарантировать, что это не принесёт им никакого вреда.
  
   ‒ То есть, они опять-таки рисковали. Причём, вполне осознано.
  
  
   ‒ Да ничем особенным они не рисковали. ‒ махнул я рукой. ‒ Я же говорю, любой риск минимизируется...
  
   ‒ Но я всё равно ничего не понимаю. ‒ перебила меня Инга. ‒ Вернее, поняла, что имеется в виду, но, если поняла правильно, то риск-то как раз был не минимальный. Конечно, на самом деле мы ничего такого не сделали, но не могли же они заранее на все сто быть в этом уверенны?
  
   ‒ Не могли. ‒ согласился я. ‒ Но я ещё раз повторяюсь, они максимально подстраховывались на каждом шагу. Помните один из первых выводов? У них есть свой человек наверху. На него и делалась ставка. Если бы милиция, госбезопасность или ещё какая-нибудь государственная структура, узнав о вашей встрече, приняли бы эту информацию всерьёз, то началось бы расследование. В таком случае этот человек сделал бы всё, чтобы увести его в сторону, не позволить никому догадаться об истинном смысле вашей беседы.
  
   Инга понимающе закивала:
  
   ‒ Ты хочешь сказать, что если бы достаточно ретивый милиционер узнал от нас или кого-то ещё, что была такая беседа, то он бы начал тут расследование?
  
   ‒ Ну да...
  
   ‒ А это чужак, засевший в правительстве, услышав о нём, приехал бы к следователю и убедил его, что происшествие могло быть чем угодно, но только не встречей со шпионом из параллельного мира? ‒ Инга говорила медленно, словно ей приходилось постоянно следить за ходом собственных мыслей.
  
   ‒ Ага. ‒ ответил я. ‒ конечно, не так примитивно, но суть в этом. Понятное дело, сам бы он никуда не поехал, но ведь в его руках весь аппарат внутренних дел, или госбезопасности, или я уж не знаю, чего... С такой властью ему ничего не стоило бы увести следствие по ложному пути.
  
   ‒ Или вообще прикрыть ‒ добавил Витька.
  
   ‒ Или вообще прикрыть. Хотя, это было бы более рискованным шагом.
  
   ‒ Но ты говорил, что местное расследование труднее прикрыть, чем проводимое в верхах.
  
   ‒ Я и сейчас так считаю. Поэтому-то речь и идёт о риске. Им надо было проверить вас. И они выбрали наименее рискованный вариант. Но риск оказался ненулевым.
  
   ‒ Мм-м-да-а-а, ‒ рассеяно протянула Инга, разглядывая зажатый в пальцах лист, ‒ всё понятно. ‒ она промолчала, ожидая, не добавит ли кто-нибудь из нас что-то, к уже сказанному. ‒ Но что мы теперь будем делать, хотела бы я знать.
  
   Мы оба безмолвствовали, хотя вопрос не был риторическим. Светило Солнце, дул лёгкий приятный ветер, и было бы очень хорошо лежать на траве и ни о чём не думать, но увы... буквально в двадцати метрах грохотал длиннющий, километра в два товарный состав и, чтобы услышать друг друга, нужно было кричать, поэтому мы ничего не говорили, но не думать о том, что нас ждёт, было невозможно. Тем более, что оставалась ещё какая-то, действительно серьёзная опасность, а я никак не мог понять, в чём она конкретно заключена, хотя интуитивно чувствовал её очень явно.
  
   На самом-то деле всё было, понятно, не так. Как какая-нибудь идея приходит в голову практически мгновенно, так и я, проделав всю цепочку умозаключений машинально, как бы где-то сбоку, тут же забыл об их результате, отвлечённый чем-то более насущным, но эмоции, которые этот результат вызвал, остались, и теперь это выглядело, как интуиция чистой воды. Впрочем, может это и называется интуицией?
  
   Самое странное заключалось в том, что я прекрасно понимал: опасения не напрасны. Конечно, нас не убьют, но если ОНИ нас слышали, то не оставят случившееся просто так. Что-то будет предпринято. Мы ведь для них теперь потенциально опасны. Если мы не станем держать языки за зубами, и нам кто-нибудь поверит... Но я совершенно не мог проникнуться серьёзностью таких рассуждений. Ну никак не мог, словно это меня вовсе не касалось.
  
   ‒ Кошмар, ‒ наконец подала голос Инга, - мы теперь всё знаем, и что?..
  
   ‒ Даже больше, ‒ сказал Витька, подбрасывая на ладони спичечный коробок, ‒ мы знаем, что они знают, что мы всё знаем.
  
   ‒ Ну да, да! Но что теперь будет-то? И что на́м делать? Антон, ну скажи же хоть что-нибудь!
  
   Они разом уставились на меня. А что я мог сказать? 'Ребята, всё действительно очень опасно, но я почему-то не боюсь'. Так, что ли? Я не знал, как их успокоить. Тем более, что самого меня беспокоило что-то другое. Что-то действительно опасное, но пока никак не могущее сформироваться в определённость. Я чувствовал, что тянуть дальше нельзя, что пришла пора говорить решающие слова, но никак не мог собрать силы, для того, чтобы их сказать. Но молчать было ещё неудобнее.
  
   ‒ На самом деле мы многого ещё не знаем. ‒ через силу выдавил из себя я. ‒ И не надейтесь, что я и на этот раз что-нибудь сообщу. Я этого не знаю. Так же, как и вы.
  
   ‒ Чего ‒ этого? ‒ буркнула Инга.
  
   Было видно, что мой неожиданный выпад не произвёл на них впечатления. Хотя, впрочем, я и не надеялся на что-нибудь особенное. Но всё же, видимо, слишком много всего я им сегодня наговорил, чтобы оставить у них силы удивляться. Да ещё и этот страх... На него я отнюдь не рассчитывал.
  
   А рассчитывал я на то, что, дойдя до этого момента в своём рассказе, окончательно потрясу их воображение, что и Витька, и Инга с жаром бросятся на поиски ответов на ещё не разрешённые вопросы. Не скажу, что я зашёл в тупик, просто не успел довести рассуждения до конца. Слишком уж велико было желание высказаться. Правда, практика показала, что не стоило так спешить...
  
   ‒ До сих пор все предположения были чисто гипотетическими. Мы пытались объяснить, куда и как исчез Андрей, и нам это удалось, но, доказав возможность, мы ещё не доказали реальность...
  
   ‒ Хочешь сказать, что все наши построения вилами по воде писаны? ‒ удивился Витька.
  
   ‒ Нет, конечно, я прекрасно понимаю, что выводы были достаточно убедительны, но ведь это только следствия. А где причины?
  
   ‒ Не понял.
  
   ‒ Мы так и не представляем, почему он согласился отправиться в параллельный мир, и, самое главное, зачем он там понадобился.
  
   ‒ А... ‒ растерянно открыла рот Инга.
  
   ‒ Ну и? ‒ спросил её муж, вставая и отряхивая с брюк травинки. ‒ Что это значит? Ты намекаешь, что тебе это известно?
  
   ‒ Ох, Антон, не тяни. ‒ Инга устало махнула рукой. ‒ Честное слово, ты столько уже рассказал, что мы больше не можем удивляться. Так что, не надо интригующих затяжек.
  
   ‒Да не затяжка это, и уж тем более, не интригующая. Я на самом деле не знаю, поймите! Была одна версия, но и от неё я отказался.
  
   ‒ Значит, всё-таки была? ‒ сказала Инга, и я моментально насторожился, но тут же подумал: 'А что, собственно, ещё она может сказать в такой ситуации?'. И успокоился. Конечно, знай она что-то, вряд ли её реакция на наше предположение о прослушивании была бы такой,.. какой она была... Впрочем, кто знает, вдруг она играет до сих пор? Видимо, настала пора узнать ответ на этот вопрос. Если я смогу это сделать...
  
   ‒ Была. Когда меня осенило, когда я понял, где сейчас Андрей, я до многих доказательств, что приводил вам здесь, ещё не додумался. Это действительно было какое-то озарение, и все объяснения я уже потом додумывал. Не подгонял, конечно под гипотезу, они сами появлялись, легко. Но одну вещь я так и не смог объяснить: почему он ушёл никому ничего не сказав? Семье, вам, в конце концов. То есть, понятно, что таково было условие договора, но почему он согласился? Ведь наверняка понимал, на что обрекает родителей.
  
   ‒ У него только мать. ‒ вставила Инга. ‒ Он отца ни разу не видел. Всю жизнь вдвоём с ней прожил.
  
   ‒ Тем более. Конечно, я помню, его мама свято верит, что Андрей вернётся, и ещё не известно, переживала б она меньше, узнав, где он на самом деле. Но ведь и вам он ничего не сказал. Зачем ему вообще было нужно туда, если ради этого он согласился на полное молчание?
  
   ‒ Да. ‒ продолжил Витька. ‒ И что с ним будет, когда он вернётся?
  
   ‒ В каком смысле? ‒ не понял я.
  
   ‒ Но ведь это только мы... Вернее, теперь не мы, а его мама, например, и все наши знакомые,.. они считают, что он в тюрьме. А там-то, в КГБ, знают, что на самом деле он пропал без вести. И вот, он вернётся, а его за шкирку и на допрос: 'Где ты был все пять лет?'
  
   ‒ Не возьмут. Всё это и многое другое тоже входило в условия договора. Когда Андрей вернётся, ему обеспечат максимально спокойную жизнь. Кто и как это сделает, вы уже знаете.
  
   ‒ Я чего-то не пойму, Антон, ведь ты же говорил, что Андрей вынужден был молчать, иначе вся его затея с шантажом грозила сорваться?
  
   ‒ Это ‒ до. ‒ не очень понятно объяснил за меня Витька. ‒ До шантажа. А потом, когда ему всё удалось,.. вернее, когда он считал, что ему всё удалось, он ведь вполне мог хотя бы намекнуть. Если не матери, то нам, по крайней мере.
  
   ‒ Если подробно, ‒ добавил я, ‒ то, на мой взгляд, выглядело это так: он пришёл к ним и сказал: 'Я знаю, кто вы и могу рассказать, кому захочу. Но не сделаю этого, если вы отправите меня на пять лет в ваш мир'. Они, конечно, для вида поломались, может даже попытались сделать вид, что хотят запугать его, но потом согласились, поставив, однако, какие-то свои условия. И я уверен, что среди них было и такое, которое обязывало бы Андрея никому ничего не рассказывать ни до отправки, ни после возвращения. Думаю, понятно, зачем им это нужно. Но для Андрея это было очень серьёзное ограничение. И встаёт вопрос, какова же была причина, так заставившая его стремиться в параллельный мир, что он пошёл на такую жертву?
  
   ‒ Но ты ведь сказал, что у тебя была идея. ‒ напомнил Витька.
  
   Я снова вздохнул. Что же, видимо, время неприятных вопросов и ещё менее приятных ответов уже наступило. Я должен был воспользоваться моментом, чтобы узнать правду. И хотя уже почти не оставалось сомнений в том, какой она будет, это самое 'почти' постоянно всплывало на поверхность сознания, прерывая текущие мысли, и давно уже пора было от него избавиться. Но я не мог, просто не в силах был сказать им всё прямо. 'Ты знала', 'он боялся тебя обидеть' и так далее. Единственное, на что меня хватало ‒ это упомянуть присутствующих в третьем лице. Инга сидела на траве, полностью погрузившись в созерцание собственных ногтей, а Витька стоял в двух шагах от неё, и я, слава богу, даже при всём желании, не смог бы смотреть им в лица одновременно с того места, где находился.
  
   ‒ Я предположил, что Андрей был влюблён в Ингу. Но прекрасно понимал, что та любит Виктора, и ему, грубо говоря, ничего не светит. И, когда он узнал о существовании параллельного мира, его посетила идея отправиться туда и попробовать разыскать там её двойника, ну, аналог Инги, что ли.
  
   Я осмелился поднять взгляд. Витька рассеяно смотрел куда-то вдаль, поверх деревьев и крыш домов на той стороне железной дороги и, похоже, слова мои не произвели на него особого впечатления. Инга же, наоборот, уставилась на меня разинув рот. 'Ну, и чего ты добился?' ‒ спросил я сам себя. ‒ 'Что это: правда или игра?'. Я совсем не умею определять по мимике, интонации, жестам, поведению вообще, говорит ли человек правду или же лжёт, искренне всё это или притворно. Не мог я этого сделать и сейчас. Но сказав 'а', надо было говорить и 'бэ'.
  
   ‒ Да, Ин, это так. Приходится признать, что иногда меня посещают и такие мысли. Более того, ещё утром, идя сюда, я считал, что ты всё знаешь. Я рассуждал приблизительно так. Конечно, Андрей видел, что ты любишь Витьку, а он ‒ тебя, и понимал, что не может встать поперёк вашего счастья, но иногда чувства и эмоции оказываются сильнее разума. Перед самой отправкой он тебе всё рассказал. Что любит тебя, но понимает безнадёжность своего положения, и поэтому отправляется в другой мир, искать другую Ингу.
  
   Я неожиданно умолк, удивлённый тем, как быстро всё сказал и, в ещё большей степени, тем, что более мне добавить нечего. Витька по-прежнему проявлял полную безучастность, его же супруга взирала на меня негодующе. Я в очередной раз горестно развёл руками.
  
   ‒ Ты меня извини, Антош, но, по-моему, ты ничего в этом не понимаешь. Я уже не говорю, что всё это видно за версту. Если человек влюблён по-настоящему, скрыть этого нельзя... ‒ я вздрогнул. Но, вроде бы, Инга не заметила моей реакции. Если только не скрыла это. ‒ Как говориться, все чувства у него на лице написаны. Но дело в другом. Он правда был нашем другом. Настоящим другом, понимаешь? И любовь ‒ это любовь, а дружба ‒ это дружба. Андрей никогда не стал бы скрывать от нас такие вещи. Правда, Вить?
  
   Витька очнулся от самосозерцания и неуверенно закивал. Потом он, наконец-то, соизволил заговорить:
  
   ‒ Я только одного не пойму. Ты хочешь сказать, что все мы там тоже есть? То есть, наши двойники, я имею в виду. И мой, и твой?
  
   ‒ Да нет, ну что ты! Я никогда так не считал. Если уж революция там была не позже четырнадцатого года, то что говорить о нашем времени.
  
   ‒ Не поняла, причём здесь двойники?
  
   ‒ Чтобы революция произошла на три года раньше, нужны очень большие отличия. Из-за этих отличий нас просто может не быть в том пространстве. Наши родители запросто могли не встретиться, а скорее всего не встретились уже наши бабушки и дедушки. А может, и их не было. Но даже если родители встретились и произвели на свет детей, это не значит, что эти дети будут иметь ту же судьбу что и мы. И уже в силу этого они не будут нами.
  
   ‒ Но ведь ты сам говорил, что всё зависит от скорости накопления... ‒ неуверенно начала Инга.
  
   ‒ Да, конечно. Но сколь мала ни была бы эта скорость, число различий сейчас будет больше, чем в начале века. А уже тогда оно было слишком большим, чтобы здесь и там были двойники. А маленькая скорость означает, что раскол на два мира произошёл достаточно давно, чтобы хватило времени для накопления этих различий.
  
   ‒ А Андрей, по-твоему, этого не знал? ‒ продолжила негодовать Инга.
  
   ‒ Да знал, знал! Кто же спорит?! Но одно дело знать, а другое ‒ надеяться. Я уже говорил, эмоции бывают сильнее разума. Даже если идеального совпадения быть не может, вдруг именно в случае с тобой два мира максимально близко подошли друг к другу? Конечно, вероятность этого очень мала, но вдруг? Но я уже сказал ‒ я сам отказался от этой идеи. Причём, ещё в самом начале нашего разговора.
  
   ‒ Зачем же ты всё это нам рассказал? ‒ на этот раз в голосе Инги была лишь растерянность.
  
   Вот и пойми, искренне всё это или же она по-прежнему играет, стремясь затянуть время. Впрочем, к чему это, ведь я действительно отказался от своей первоначальной гипотезы?
  
   ‒ Чтобы не было между нами никакой недоговорённости. Чтобы, по крайней мере, я был перед вами абсолютно откровенен в этой истории. Ну и потом, ты же сама просила рассказать.
  
   ‒ Ну, я ведь не знала... ‒ тихо сказала Инга и опустила глаза.
  
   ‒ Естественно, поэтому и спросила. ‒ быстро закончил за неё Витька. ‒ Ну так что, мы действительно не можем ничего больше добавить?
  
   ‒ Кто знает? ‒ я пожал плечами. ‒ Мы ведь всё-таки смотрим на ситуацию со стороны. Ещё не известно, как бы себя повёл каждый из нас, на какие жертвы согласился бы, будь ему предложена такая возможность. Сам факт, что это другая планета, другая вселенная даже, сколько значит, но ведь это ещё и альтернативный сценарий развития, другая история. Может, там не было войны...
  
   ‒ Какой? ‒ оживлённо спросил Витька. Его явно заинтересовали мои слова. В отличии от Инги.
  
   ‒ Да хоть обоих. Мировых, я имею в виду. Неизвестно, насколько они опередили нас в развитии, но одно то, что они пришли к нам, а не мы к ним, говорит о многом.
  
   ‒ То есть, ты считаешь, что он согласился на их условия, только из-за того, что уж очень хотел увидеть другой мир? ‒ подозрительно спросила Инга.
  
   ‒ Ну, не то, что считаю, но вполне допускаю такую возможность.
  
   К этому, видимо, уже и впрямь добавить было нечего, и мы удовлетворённо замолчали. Было очень хорошо сидеть на траве, смотреть на солнечные лучи, с трудом пробирающиеся сквозь листву и молчать, но я прекрасно знал, что развязка ещё впереди. Но говорить было не о чем, и каждый погрузился в собственные мысли. Хотя, если честно, мне думать было тяжело. Эта чёртова заноза ощущения неудобства, чего-то действительно грозного, но пока слишком уж неопределённого, не давала сосредоточиться на чём-то одном. В конце концов я отрубился, полностью перейдя на лицезрение травы, листьев и неба. Шмелей, ос, пчёл и прочих кусачих извергов здесь почему-то не было, а на грохот поездов и шум самолётов я уже научился не обращать внимания. Когда из головы выветрилось всё, вплоть до параллельных миров и даже предстоящих через неделю военных сборов, Витька, наконец подал голос:
  
   ‒ Ну, хорошо, ‒ начал он, снова закуривая, ‒ наверное, не так уж и важно, почему он согласился молчать... Но мы сейчас всё знаем, кроме этого, и они, возможно знают, что мы это знаем, а мы наем, что они знают, что мы знаем... и так далее. Так что теперь делать-то?
  
   ‒ Ты всерьёз думаешь, что мы действительно что-то можем? ‒ крайне заинтересованно спросила Инга.
  
   Витька молча пожал плечами.
  
   ‒ На самом деле, ‒ встрял я, ‒ мы ещё незнаем самого главного.
  
   ‒ Главного? ‒ изумлённо заявили они в один голос, разом застыв неудобных позах.
  
   ‒ Мы не знаем, зачем он им понадобился.
  
   ‒ В каком смысле?.. ‒ начал было Витька, но жена перебила его:
  
   ‒ То есть как это?! Ведь он ‒ там. По-моему, наша гипотеза и заключалась в том, что они хотели отправить его в свой мир.
  
   ‒ Да, да,.. но весь вопрос в том, зачем. Зачем им понадобилось переправлять Андрея к себе?
  
   ‒ Ну, не знаю, может им просто понадобилось изучить нашего человека? Всякие там медицинские обследования и прочее...
  
   ‒ Допустим. Пусть даже между людьми в их и нашем пространствах есть какая-то разница. Из-за того, что у них, там, произошла, скажем некая глобальная катастрофа. Хотя это очень маловероятно. Различия, я имею в виду. Но вопрос остаётся, хоть он и будет немножко иначе звучать, но смыл его сохранится: зачем им изучать именно Андрея. Ведь они потратили столько сил, средств, я подразумеваю не деньги, конечно, а имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы получить именно его. А если требовался просто любой человек, получить его можно было бы много проще.
  
   ‒ Значит, не любой. ‒ удивляясь, как это я не понимаю столь элементарных вещей, сказала Инга.
  
   ‒ А-а-а! ‒ радостно заявил я, размахивая указательным пальцем у них перед носами. ‒ Вот то-то и оно. Не любой, это ясно. Но не просто 'не любой', а именно Андрей. Только он и никто более. И весь вопрос в том, почему так?
  
   ‒ И что это значит? ‒ тупо спросил Витька.
  
   Я пожал плечами.
  
   ‒ А чёрт его знает. Скорее всего Андрей чем-то отличается от всех. Он, так сказать, уникум. И эта уникальность им очень понадобилась.
  
   ‒ Ну и что? Каждый из нас по-своему уникален. И я, и ты, и Инга. Даже близнецы, практически с рождения, отличаются друг от друга.
  
   ‒ Как это? ‒ не поняла Инга.
  
   ‒ Уже из-за того, что не могут находиться в одной точке пространства, они видят окружающий мир с разных направлений. И поэтому с первого мгновения жизни у них разная память. А значит, и разные характеры, разные поведение.
  
   ‒ Но ведь всегда можно найти, чем один человек отличается от другого. Вдруг им нужен был,.. например, студент.
  
   ‒ А дальше? ‒ сказа я. ‒ Хочешь сказать, что Андрей был тогда единственным студентом на планете?
  
   ‒ Да нет! ‒ возмутилась Инга. ‒ Ну, не только студентом, конечно. Возможно, они искали отличника. Андрей первый семестр на все пятёрки окончил. Мы его даже уговаривали заявление на повышенную писать. Но он чего-то побоялся. И в школьном аттестате у него только одна четвёрка. По русскому.
  
   ‒ Ну как ты не понимаешь?! ‒ сказал Витька. ‒ Это всё не то. Отличников, конечно, меньше, чем обычных студентов, но ведь не один он такой. Антон вон, тоже почти на одни пятёрки учится.
  
   ‒ Может им нужен был студент-отличник из нашего посёлка? ‒ менее уверенно предположила Инга.
  
   ‒ А Серёга Гогнадзе? ‒ спросил Витка.
  
   ‒ Мн-н-нда,.. А если они хотели первокурсника? Хотя, Серёжа после армии поступал, он тоже тогда первый год учился...
  
   ‒ Да ерунда это! ‒ перебил её я. ‒ Ты можешь набрать столько произвольных признаков, чтобы ими всеми обладал только один Андрей. Например, пусть им был нужен первокурсник-отличник из вашего посёлка, блондин, да ещё и весом не больше восьмидесяти килограммов. Но вопрос остаётся: зачем им нужен был именно такой человек? Ты можешь придумать причину, по которой в параллельном мире до зарезу понадобился белобрысый отличник?
  
   Инга пожала плечами.
  
   ‒ А что предлагаешь ты?
  
   ‒ Вот. Наконец-то добрались. В том-то и дело, что предложить мне нечего. Когда до меня дошло, где сейчас Андрей, я уже не мог спокойно рассуждать дальше. Мне обязательно надо было перед кем-то выговориться, и я принялся звонить вам. Но и не будь такого возбуждения, я всё равно быстро упёрся бы в тупик. По всей видимости, Андрей и вправду, в чём-то уникален. Как, например, был уникален Гагарин, пока кроме него никто в космос не летал. У него должны быть какие-то способности, свойства, которых ни у кого нет.
  
   ‒ Что, вообще ни у кого? ‒ удивлённо спросила Инга.
  
   Я молча кивнул.
  
   ‒ И что это, по-твоему, может быть? ‒ сказал Витька.
  
   Я пожал плечами.
  
   ‒ Что угодно, экстрасенсорные способности, болезнь, удивительные факты биографии, комбинация всего этого. Я потому и приехал, чтобы совместно попытаться выяснить это.
  
   ‒ Но мы-то тоже ничего не знаем, да Вить? ‒ растерянно молвила Инга, глядя на мужа. Тот промолчал, и она продолжила. ‒ У Андрея нет никаких сверхъестественных способностей, да и не болел он ничем особенным. И вообще, он ‒ самый обычный человек, близкий, так сказать, к среднестатистическому...
  
   ‒ Она права, ‒ встрял Витька, поднимаясь с земли, ‒ и я, честно говоря, не вижу, почему они предпочли Андрея любому из нас, скажем.
  
   Другого я и не ожидал. Вряд ли они умолчали бы о чём-то подобном ещё в Москве, когда первый раз рассказывали мне всё в вестибюле института.
  
   ‒ Конечно, может, у него были какие-то особенности, но раз даже мы об этом ничего не знали, то очень уж это маловероятно. ‒ добавил Витька. Он потянулся, хрустнув суставами, и в задумчивости уставился на железнодорожное полотно.
  
   ‒ По-моему, мы так ничего и не выяснили. ‒ осторожно предположила Инга.
  
   Естественно, она была права. По крайне мере того, чего хотели, мы выяснить не смогли. Я вдруг понял, что слабо представляю, в чём состоит коллективный мозговой штурм, на который так надеялся.
  
   ‒ Нужны ещё зацепки. ‒ сказал я наконец.
  
   ‒ Что ты имеешь в виду?
  
   ‒ Пока мы не в состоянии объяснить, почему им понадобился именно Андрей. Может быть, как раз из-за того, что у нас не хватает исходных данных, а может, просто, хорошая мысль ещё не пришла никому в голову. Попытаемся зацепить проблему с другого края. Есть гипотеза... Собственно, на её изложение я потратил всё время с момента приезда, поэтому повторять не стану. Для меня она, по крайней мере, выглядит правдоподобной. Но в ней всё ещё имеются слабые места. То есть вопросы, на которые в рамках гипотезы нет ответа. Типа вопроса 'Зачем был нужен Андрей в параллельном мире?'. Нам ничего не остаётся, кроме как искать эти вопросы и потом уже ответы на них. Не исключено, что ответы на одни помогут найти ответы на другие. И тут уж вам карты в руки. Потому что идея всё-таки, извиняйте, моя, и со стороны её слабости виднее.
  
   ‒ То есть, ‒ начал Виктор, ткнув пальцем в мою строну, ‒ ты хочешь, чтобы мы попытались тебя опровергнуть?
  
   ‒ Ну, хотя бы уязвить. Если вам в моих рассуждениях что-то кажется неправильным, непонятным или просто странным, вы говорите мне об этом, а я постараюсь убедить вас, что это не так. Если у меня не получится, дальше будем думать вместе. Может, до чего-нибудь и додумаемся.
  
   Я выжидательно уставился на них. В данный момент мною двигало прежде всего любопытство, а уж потом нетерпение. Витька недоумённо пожал плечами.
  
   ‒ Ты знаешь, уже сама идея, вернее не она, а доказательства её правоты выглядят чересчур сложными. Я не говорю, что это невозможно, но, на первый взгляд, кажется, что должно быть более простое объяснение.
  
   Я развёл руками:
  
   ‒ Ты говоришь слишком размыто. Общие слова всегда только общие слова. И ответить я могу тоже только общими словами. Иначе мне придётся начинать с самого начала и бубнить не меньше часа. Поэтому мне нужны конкретные аргументы. Что именно выглядит надуманным?
  
   Витька молчал. Зато заговорила Инга:
  
   ‒ Этот странный мужик. Ну, тот, который с механическим голосом. Почему он появился так поздно? Я имею в виду не время суток, конечно, а время, прошедшее после исчезновения Андрея. Если всё было бы так, как ты сказал, они сразу начали бы перебирать людей.
  
   ‒ Да. Но в списке кандидатур вы вовсе не обязательно стояли на первом месте. Перебрав наиболее вероятных кандидатов и убедившись в их лояльности, они могли на некоторое время прекратить поиски, ограничившись пассивным наблюдением. Вдруг, кто-нибудь сам засветится? И потом, может быть они и раньше пытались вас прозондировать, но не так настырно и вы ничего не заметили, а у них ничего не получилось.
  
   ‒ Логично, ‒ вздохнул Витька, ‒ хотя, конечно, всё это не бесспорно. ‒ он замолчал, и некоторое время царила тишина.
  
   ‒ Слушай, ‒ подал он наконец голос через несколько минут, ‒ а вот книга эта... ‒ он кивнул на сумочку Инги. ‒ Тебе не кажется, что это был слишком сложный путь?
  
   ‒ Не понял.
  
   ‒ Ну, то, что это она попала к Андрею через третьи руки. От подруги матери, которая взяла её в библиотеке. Не проще ли было действовать напрямую, чтобы Андрей сам взял её в нашей поселковой или купил в магазине. Так ведь намного надёжней.
  
   ‒ Да, но дело в том, что попадание этой книги к Андрею, с точки зрения самого Андрея, должно было выглядеть случайным. Найдя же подтверждение своих самых свежих догадок в ближайшем киоске, он бы насторожился и заподозрил подвох. С другой стороны, требовалась надёжность, и удлинять цепочку ещё на несколько человек было бы рискованно. Книга вообще могла бы не попасть к Андрею или попасть слишком поздно. Или слишком рано.
  
   ‒ Тебя не подловишь. ‒ проворчал Витька. ‒ Если и дальше так пойдёт, могу гарантировать, что мы уже сейчас занимаемся совершенно бесполезным делом.
  
   Я пожал плечами.
  
   ‒ Ну почему же? По-моему, вы просто слишком точно идёте за моей логикой. След в след. А я-то ожидал, что вы посмотрите на неё, так сказать, извне.
  
   На этот раз беседа прервалась надолго. Витька, усевшись спиной к нам, принялся рвать на мелкие кусочки тополиный лист. Пришло в голову, что, заставляя их что-то сообразить, я сам никак не могу сосредоточиться. И в этот момент в идейном застое мелькнула отличная мысль, но додумать её я не успел, ибо Инга сбила меня:
  
   ‒ Слушай, Антош, я вот что подумала: эти пришельцы заманивали нас в сарай, чтобы по нашей реакции понять, насколько мы осведомлены, так? ‒ я кивнул. ‒ И на случай, если мы туда зайдём, поставили микрофоны, правильно? Но тогда непонятно, уж коли они такие осторожные и всё время боятся рисковать, как они осмелились затевать постройку сарая только ради этого.
  
   ‒ Но, ‒ перебил её Витька, ‒ сарай-то был и раньше, ещё задолго до исчезновения Андрея...
  
   ‒ Да,.. сколько я себя помню, он всё время там стоял...
  
   Я обалдел. Хотя это было ясно и раньше. Более того, это само собой разумелось.
  
   ‒ Так э-э-э,.. вы хотите сказать, что сарай этот,.. как объект, существовал и до вашей встречи с тем... человеком? ‒ мой вопрос прозвучал как-то растерянно и, видимо, очень глупо.
  
   Они переглянулись, но ничего не ответили.
  
   ‒ Это в корне меняет дело. ‒ ещё более глупо продолжил я.
  
   ‒ Раз сарай существовал и раньше, значит он был построен для другой цели. Не могли же они знать, что он им понадобиться, ещё задолго до нашего рождения. ‒ сказала Инга. ‒ Или могли?
  
   ‒ Да нет, конечно. ‒ заверил её супруг.
  
   ‒ Тогда, зачем он строился?
  
   ‒ И кем?
  
   Они разом закрыли рты и повернулись ко мне. Я чувствовал, что если не упущу сейчас нить рассуждений, то смогу объяснить очень многое. Для этого надо было лишь немного тишины. Но как раз молчать я не мог. Да и остальные тоже.
  
   ‒ Ты думаешь, что это был обычный сарай железнодорожников, и они только для проведения проверок его выкупили? ‒ спросил Витька.
  
   ‒ Да нет, ‒ сказала Инга, ‒ мы бы в детстве видели, как эти дорожники, железно-, там, авто-, или ещё какие-то, не важно, пользовались бы им. А я что-то не припомню такого.
  
   ‒ И потом, ‒ продолжил я, ‒ будь это так, завладев помещением, пришельцы должны были бы демонтировать или убрать всю дорожную технику, что там стояла. Это вы тоже заметили бы. Кроме того, хоть какие-то следы такой техники там наверняка остались бы, а вы ведь и этого не видели.
  
   ‒ Стало быть, эти пришельцы не получили сарай от кого-то, а сами его строили? ‒ то ли сделал вывод, то ли спросил Витька.
  
   ‒ Получается так. В противном случае, кому бы не принадлежал сарай до них, им было бы слишком рискованно приобретать его.
  
   ‒ И что это означает? ‒ спросила Инга.
  
   ‒ Это их сооружение, но строилось оно не для проверок. Значит, для каких-то других целей?
  
   ‒ Ты знаешь, там ведь действительно нет следов крупных предметов. И мы вправду не видели, чтобы туда кто-то заходил. Эта штука, по крайней мере, не младше нас. ‒ сказал Витька. ‒ И мы всегда воспринимали её частью окружающей обстановки и почти не обращали внимания. ‒ он помолчал и каким-то странным голосом добавил. ‒ То есть, получается, там всегда было пусто.
  
   Момент был страшный, но здорово эффектный. Видимо, до нас допёрло одновременно. Я смотрел в круглые Витькины глаза и понимал, что думает он о том же, о чём и я, и тоже это понимает. Чувствовалось, что вид у меня не менее потрясённый.
  
   ‒ В таком случае, они точно нас слышали. ‒ прошептал он. И на этот раз был прав.
  
   ‒ Почему точно? ‒ спросила всё ещё ничего не понимающая Инга. ‒ И в каком это 'таком' случае?
  
   ‒ Объясни ей. ‒ махнув рукой, попросил Витька. ‒ Я, честное слово, ещё долго в себя не приду.
  
   Я покачал головой. Мне самому было не сладко.
  
   ‒ Когда пространства перекрываются, предметы из разных миров оказываются в одном объёме. Не совсем понятно, как они его делят, но, скорее всего, вторгаются в атомную структуру друг друга. Чтобы можно было ходить из одного мира в другой оба перекрывающихся участка должны быть пусты. То есть, заполнены не более, чем газом...
  
   ‒ Да, но извини, если воздух вторгнется, как ты говоришь, в твоё тело, вряд ли тебе от этого станет приятно. ‒ она по-прежнему не догадывалась, куда я клоню.
  
   ‒ Не обязательно находиться в нужном месте в самый момент перекрытия. Можно просто,.. ну скажем, шагнуть туда после того, как миры пресекутся, из нашего мира, а выйти в их. Или наоборот. Сложность в том, что пресекаются не обязательно схожие места. Например, у нас это воздух у поверхности Земли, а у них тот же воздух, но на высоте несколько километров.
  
   ‒ Вот тебе и объяснение, почему переход открыли у них, а не у нас. И вовсе не обязательно, что там выше уровень развития. ‒ угрюмо заявил Витька.
  
   ‒ И почему же? ‒ осторожно спросила Инга.
  
   ‒ Ты что, до сих пор ничего не поняла? ‒ удивился её муж. ‒ Тот участок нашего пространства, что перекрывается с другим не обязательно содержит только воздух. Там могут быть деревья, кусты, кусок почвы, наконец. И если всё это каждые пять лет возникает там, у них, в небе, рано или поздно кто-то обратит внимание на такой феномен. Но какой-то участок пространства у нас, здесь, должен оставаться заведомо пустым, чтобы туда спокойно можно было войти из другого мира. И поэтому они защитили его стенами и потолком сарая.
  
   Инга наконец сообразила, что нас столь сильно потрясло, и теперь, похоже, была потрясена не меньше нашего.
  
   ‒ А почему вы считаете, что в этом случае они нас точно подслушивали? ‒ спросила она через несколько секунд.
  
   ‒ Потому что это ‒ слишком важная точка. Она должна постоянно контролироваться и иметь связь с их основной базой в нашем мире.
  
   И снова ‒ тишина. Мы переваривали только что осознанный факт, казавшийся столь мрачно-значительным, что трудно было смотреть друг другу в глаза. Хотелось осмыслить это в одиночестве. Ко мне даже вернулась вчерашняя сверхошеломлённость.
  
   ‒ Да нет, ‒ встрепенулась вдруг Инга, ‒ не может быть. Это же для них тогда жизненно важно. Это святая святых, алтарь. А они отдали его нам?
  
   ‒ Ну, а что бы мы могли сделать? ‒ спросил её Витька.
  
   ‒ Как это, что? Ведь пустой был сарай, совершенно свободный и достался нам бесплатно. Сколько всего мы могли туда перетаскать?!
  
   ‒ Но не перетаскали же. ‒ вставил я.
  
   ‒ Действительно, Ин, ну кому придёт в голову таскать в эту железную коробку, да ещё на улице что-то нужное? А ерунда всякая, она и на открытом воздухе, во дворе может полежать.
  
   ‒ Ну, всё равно, мы могли бы там поставить что-то опасное для них. Помнишь, ты стол хотел врыть?
  
   ‒ Так не врыл ведь. ‒ уже менее уверенно возразил Витька. ‒ А вообще, да. ‒ продолжил он несколько секунд спустя, глядя на меня. ‒ Сейчас это не опасно, но что будет, если мы окажемся там через год, когда переход откроется?
  
   ‒ Да даже не в этом дело, Антош. Ты же сам говорил: они жуткие перестраховщики. И вдруг идут на такой риск. Причём, явно неоправданный.
  
   Я вздохнул. В каком-то смысле она, конечно, была права. Ведь попытайся они передвинуть сарай, переделать его или вообще снести, у них ничего не получилось бы. Хрупкая ржавая коробка оказалась бы сверхпрочной стеной, что уже само по себе могло кого угодно навести на серьёзные подозрения. Но, видимо, пришельцы эти, 'инопространцы', действительно отличные психологи. Они смогли заранее предугадать, как поведут себя Витька с женой. Я так им и сказал. А потом добавил:
  
   ‒ А если бы вы действительно что-нибудь натворили, то отнюдь не сложно было бы выкрасть у вас ключ или незаметно поменять замок в двери. Но, я думаю, они прекрасно знали, что ничего такого им делать не придётся. Риск, конечно, был, как без этого. Но он всё же был оправдан. Они постоянно держали вас под контролем. Ждали удачи. И вот дождались. Но тут уж вашей вины нет. Вся ответственность на мне.
  
   ‒ Да ладно... ‒ начал было Витька и умолк.
  
   ‒ Они знают, что нам всё стало известно... ‒ задумчиво сказала Инга, ‒ и что теперь будет?
  
   ‒ Страшно не то, что они знают, что мы знаем, а то, что они знают, что что мы знаем, что они знают, что мы знаем. ‒ изрёк Витька.
  
   ‒ Угу. ‒ сказала ему жена и выразительно постучала пальцем по лбу. Но, по-моему, она всё поняла. Тем более, что по смыслу Витка был абсолютно прав.
  
   Я молчал. Не только потому, что не знал, что сказать. Я понял, что опасность действительно может быть реальной. Впрочем, может и не быть. Но было и ещё что-то. Я уже о многом догадывался, и, наверно, стоило выложить все свои идеи ребятам, но неопределённость заставляла торопиться и додумывать всё самостоятельно. Существовала какая-то другая опасность. Может быть ещё более реальная, а может нет, но пока слишком смутная, чтобы выразить конкретными словами.
  
   ‒ Они нас убьют. ‒ тихим, бесцветным голосом произнесла Инга. И вдруг завопила, вскочив и бросившись к мужу. ‒ Витенька-а-а! Они же нас убьют! Всех! Ведь это ж просто всё делается! Вот завтра я поеду к Марьянке, там меня и... ‒ она не договорила и уткнулась лицом в плечо супруга.
  
   Я застыл в оцепенении. Этого я никак не мог предположить. Витька, по всей видимости, тоже. Он растерянно гладил рыдающую жену по волосам и беспомощно смотрел на меня.
  
   ‒ Ин, ‒ сказал он, ‒ Инуська, ну чего ты, ну почему сразу ‒ убьют?
  
   ‒ Перебьют. ‒ невнятно пробурчала Инга сквозь слёзы. ‒ Как мышей. Три несчастных случая, и снова никто ничего не знает.
  
   Я понятия не имел, как себя вести. Я вообще считаю: если у человека горе, то утешать его кощунственно. Получается, что тебе самому беда другого до лампочки, так мало того, ты хочешь, чтобы и ему было также. Но сейчас-то никакой беды не было. По крайней мере пока.
  
   ‒ Не надо, Ин, ‒ попросил я, ‒ не говори глупостей. Поодиночке убивать бессмысленно.
  
   ‒ Тебе легко говорить, ‒ зло бросила она, повернув ко мне заплаканное лицо, ‒ а у нас ‒ Алёнка!
  
   Витька поморщился, но ничего не сказал.
  
   ‒ Если одного из нас убьют, ‒ начал я, ‒ остальные двое поднимут такой шум, что этим друзьям несдобровать.
  
   ‒ Они убьют нас одновременно. ‒ уже с меньшим отчаянием в голосе сказала она.
  
   ‒ Нет. Даже однозначно непреднамеренные несчастные случаи расследуются. Рано или поздно выяснится, что мы однокурсники. Это слишком подозрительно, чтобы не попробовать найти связь трёх смертей. На такой риск они не пойдут. Имеет смысл только одно ‒ убить всех сразу, одновременно, в одном месте и одним ударом. То есть, здесь и сейчас... И чтобы выглядело это совершенно неумышленно. Например, чтобы на нас упала электричка. Или наехал 'КаМАЗ'. И то, и другое, по-моему, невозможно.
  
   ‒ Что же, ты их перехитрил? ‒ язвительно спросила Инга, похоже, приходящая в себя.
  
   Я пожал плечами.
  
   ‒ Скорее уж они меня. Просто обстоятельства складываются не в их пользу. Сейчас, скорее всего, они не смогут нас убить, потому что вряд ли знают, где мы в данный момент находимся. Потом уже будет поздно.
  
   ‒ Ну так что? ‒ спросил Витька. Они ничего теперь не могут сделать? Ведь ты же сам говорил, что они очень осторожны. Неужели вся их надежда только на то, что нам никто не поверит?
  
   ‒ Да нет же! Послушать вас, так другого выхода, кроме физического устранения у них нет. Естественно, они не надеются, что нам совсем уж никто не поверит. Но у них есть ещё время. Не забывайте, что они внедрены в административную структуру. Сейчас ещё в их силах сделать так, чтобы нам никто не поверил. Подготовить контрмеры на случай, если мы что-нибудь предпримем для их разоблачения. Они живут в нашем мире, на нашей планете, в нашей стране, наконец, они притворяются нами и вынуждены играть по нашим правилам. Но это ассы, которые из всего извлекают максимум пользы. Если мы попробуем раскрыть рты, то быстро поймём, какова их сила. Не будем рыпаться ‒ нам ничего не грозит.
  
   ‒ И что же делать, ведь Андрей там,.. ‒ растерянно пролепетала Инга, растирая слёзы.
  
   ‒ Не знаю, ‒ сказал я, ‒ единственное, что мы ещё можем ‒ это думать. Время, что есть у них, есть и у нас.
  
   ‒ И что ты надеешься придумать? ‒ спросила она.
  
   ‒ Как ни странно, но практически одновременно с Витькиной мыслью о переходе в сарае, я понял, в чём отличие Андрея от всех. И пока ты ревела, я успел кое-что сообразить. Правда, не совсем до конца, но, надеюсь, закончим мы вместе.
  
   ‒ Ну, а чем он отличается? ‒ без особого оптимизма поинтересовался Витька.
  
   ‒ А тем же, чем каждый отличается от остальных. Набором индивидуальных признаков. Внешностью.
  
   ‒ То есть?
  
   ‒ То есть, у кого-то такой же, как у меня цвет волос, у кого-то такой же цвет глаз, а у кого-то ‒ размер обуви. Но, если собрать воедино все мои черты: рост, вес, форму носа, разрез рта, густоту бровей и так далее, если добавить к ним манеру поведения, походку и многое, многое другое, то такой набор моих характеристик окажется уникальным. Как и у каждого. Однако, изо всего остального человечества, за вычетом меня, найдётся один, который будет похож на меня сильнее всех...
  
   ‒ Хочешь сказать, что Андрей похож на кого-то из тех? ‒ озадаченно спросил Витька.
  
   ‒ Да. Он оказался похожее, так сказать, всех наших на кого-то из жителей того мира.
  
   ‒ Да ну, ‒ сказала Инга, ‒ это ерунда. Получается, что они искали такого человека по всей Земле, а нашли всего в пятидесяти метрах от точки перехода? По твоему, такие совпадения бывают?
  
   ‒ Почему нет? ‒ возразил я. Хотя прекрасно понимал, что она права. И самое неприятное ‒ не находил возражений. Действительно, это совпадение казалось слишком уж маловероятным. Но гипотеза выглядела очень заманчиво. Она была началом логической цепочки, обещавшей в дальнейшем объяснить если не всё, то весьма и весьма многое. Я не знал как объяснить это совпадение. Если идея была верной, то, скорее всего, оно всё же было простой случайностью. Но я должен был что-то сказать ребятам. И начал плести чепуху.
  
   ‒ Вовсе не обязательно, что им доступна для поисков вся Земля. Я, конечно, не хочу сказать, что проще всего было искать здесь, но всё же круг претендентов сужается. Какие-то соперники Андрея выбывали уже заранее. Ну, и потом, были ведь и другие условия. Выбранного человека надо было чем-то завлечь, натолкнуть на поиски. Может, есть люди, более схожие с оригиналом, но они не подходили по этим мотивам. И если уж все аргументы перебирать, то почему бы не предположить, что это и в самом деле совпадение. Само собой, оно очень маловероятно, но возможно.
  
   Понимая, что говорю совершенно неубедительно, я порол эту ерунду с ужасно глупым, наверное, выражением лица. Но ребята не стали возражать. Просто некоторое время все молчали.
  
   ‒ Ну хорошо. ‒ сказал наконец Витька, размеренно похлопывая себя по бедру. ‒ Допустим. Допустим, что Андрей похожее всех на кого-то из жителей того мира. Не будем спорить, случайно это, или нет. Только я хочу спросить: 'Ну и что?'. Ты же сам говорил, что объяснять надо не ставя нового вопроса вместо старого. А тут, ‒ он развёл руками, ‒ с десяток новых вопросов встаёт.
  
   ‒ Зачем его нужно было туда отправлять? ‒ пояснила мне Инга. ‒ Мы ведь это хотим выяснить, правда?
  
   ‒ Андрей отправился туда, чтобы занять место своего двойника. ‒ ответил я.
  
   ‒ И для чего это надо?
  
   ‒ А тот куда делся? ‒ снова обрушились ни на меня.
  
   ‒ Сейчас! ‒ взмолился я, поднимая руки. ‒ Сейчас попробую всё объяснить. И чтобы вас убедить, буду рассуждать чисто формально.
  
   Они переглянулись. Инга пожала плечами и спросила:
  
   ‒ Полагаешь нас это убедит?
  
   ‒ По крайней мере это убедило бы меня.
  
   ‒ Ну хорошо. ‒ кивнула она.
  
   ‒ Андрей нужен жителям параллельного мира ПОТОМУ, что он похож на одного из них. Спрашивается: ЗАЧЕМ он им нужен? Раз уж мы утвердились во мнении, что Андрей сейчас там, наиболее подходящим выглядит ответ: чтобы заменить своего двойника.
  
   ‒ По-моему, ты это уже говорил. ‒ заметил Витька.
  
   ‒ Да, конечно. Я просто стараюсь двигаться по цепи рассуждений мелкими шажками, чтобы всё было предельно ясно. В конце концов, всегда лучше признать свои ошибки, чтобы двигаться дальше, чем стоять на месте и упорствовать в них.
  
   ‒ Это ты к чему? ‒ спросила Инга.
  
   ‒ Потом объясню, ‒ сказал я, ‒ а пока запомните всё это.
  
   ‒ Угу. ‒ закивал Витька. ‒ Сначала: давайте рассуждать чисто логически, формально и непротиворечиво... Потом: вот это так, так и так, потому что вот то эдак, и запомните-ка ещё вот это. А почему? Зачем? Во! ‒ он, иронично усмехнувшись, показал мне большой палец.
  
   ‒ Подожди, будет и логика. Я просто хочу действительно подвести вас к ней, чтобы вы потом всё поняли. Что я, собственно, хотел сказать? Андрей подменяет двойника в параллельном мире и получает возможность свободно перемещаться там. Смотреть всё, что захочет. Но как бы не был тот мир похож на наш, это всё-таки другой мир. И даже человек, попавший туда просто так и не пытающийся выдать себя за кого-то другого, но не желающий раскрывать своего, так сказать происхождения, очень быстро 'засветится'. Там всё похожее, но чуть-чуть не такое, как у нас. Другие законы, правила поведения, традиции, обычаи, другой язык, может быть. И, не зная в чём эти отличия, иногда не подозревая о них, он будет постоянно нарушать неписанные нормы общежития. Что уж говорить об Андрее, вынужденном всё время так или иначе притворяться своим двойником. Тут уж он постоянно попадал бы впросак.
  
   ‒ Ну и логика! ‒ сказала Инга. ‒ я что-то совсем ничего не поняла. Ты хочешь сказать, что он туда всё-таки не попал?
  
   ‒ Вовсе нет. Я просто считаю достаточно вероятным, что он требовал себе возможность свободно перемещаться и наблюдать в том мире. Но, не зная местных условий и характера двойника, он очень скоро выдал бы себя. А изучить всё это досконально у него элементарно не было времени. Однако, ‒ я сделал паузу, - советуйся он периодически и достаточно часто с кем-то компетентным и получай подсказки, его жизнь значительно упростилась бы.
  
   ‒ Ты, значит, считаешь, что кто-то путешествовал с ним и всё время ему подсказывал, как себя вести? ‒ задумчиво сказал Витька, то ли спрашивая, то ли констатируя.
  
   ‒ Нет, я так не считаю. В конце концов, если Андрею нужна была свобода, он вряд ли согласился бы на постоянного соглядатая. Кроме того, такая парочка выглядела бы подозрительно. А самое главное, им самим это было бы совсем невыгодно и нарушило бы все их планы.
  
   ‒Почему?
  
   ‒ Тоже потом объясню. Пока просто постарайтесь запомнить и это.
  
   ‒ Ну-ну...
  
   ‒ Ну Вить, пойми сейчас все мои объяснения покажутся вам неубедительными, я ещё должен вас логически к ним подвести. И когда я подойду к этому моменту, всё, что я прошу вас запомнить очень даже пригодится. Так что чуточку терпения и многое станет ясным. Хорошо?
  
   Витька пожал плечами, давая понять, что ему есть, что возразить, но пока он предпочитает попридержать свои доводы. Инга же согласно закивала головой.
  
   ‒ Так вот, подсказчик, конечно же, не ходил за Андреем по пятам. Они общались по радио.
  
   ‒ По радио?! ‒ воскликнула Инга. ‒ Это ты имеешь в виду... ‒ она сделала движение пальцами, будто бы вращая ручку настройки.
  
   ‒ Нет, если ты имеешь в виду под 'этим', ‒ я повторил её жест, ‒ обычное радиовещание, то, конечно, нет. Имелась в виду специальная связь, что-то вроде раций у милиции или военных.
  
   ‒ И это, по-твоему, менее заметно, чем подсказчик-сопроводитель?! ‒ удивился Витька.
  
   ‒ Тоже нет. Конечно, всё не так примитивно. Динамик может быть, например, вшит в шапку, а микрофон ‒ в воротник или медальон. И при этом они будут направленными, то есть излучать звук или принимать его только с одного направления. Да и вообще, общение это, естественно, не постоянное. В конце концов, хватит одного разговора вечером. Андрей докладывает обстановку, ему выдают программу действий на завтра. Для этого достаточно уединиться на пять-десять минут. Если он путешествует или живёт один, сделать это нетрудно.
  
   ‒ В принципе, да. ‒ сказала Инга. ‒ Удобно и достаточно просто. Но только непонятно: ведь тот, кто подсказывает, должен постоянно быть наготове. И получается, что он-то, как раз, все пять лет будет этим скован и не сможет ничего другого делать.
  
   ‒ Правильно. А кроме того, этот человек должен как можно лучше знать двойника, чтобы правильно подсказывать. Кто же это может быть?
  
   ‒ Это ты у нас спрашиваешь? ‒ снова удивился Витька.
  
   ‒ Это я вам ‒ тоже ‒ подсказываю. Что получается? Нужен человек, заведомо свободный на эти пять лет и, в то же время, лучше других знающий двойника. ‒ я сделал паузу и внимательно посмотрел на Ингу, потом на её мужа, пытаясь понять, догадываются ли они. В конце концов, именно так проверяют убедительность аргументов. Выводы должны быть очевидными, когда всё разжёвано. ‒ Ну?
  
   ‒ Чего 'ну'? ‒ сказал Витька, явно не понимая, куда я клоню.
  
   Разжёвывать, видимо, надо было гораздо тщательнее. Я махнул рукой и заявил:
  
   ‒ Подсказчиком был сам двойник.
  
   ‒ Как двойник? ‒ воскликнула Инга. ‒ А разве они его не того?.. ‒ она сделала неопределённый жест рукой.
  
   ‒ Чего того? ‒ не понял теперь уже я, но Витёк не позволил мне выяснить смысл реплики жены.
  
   ‒ Слушай, ‒ сказал он, ‒ но ведь тогда он действительно все пять лет должен быть занят исключительно подсказыванием. А разве всё затевалось не для того, чтобы незаметно освободить двойника для каких-то своих дел?
  
   ‒ Нет. Сейчас многое станет ясным. Помните, я просил запомнить, что отказываюсь от своих ошибочных утверждений? ‒ они неуверенно закивали. ‒ Так вот, я имел в виду идею о полном пятилетнем отрыве разведчика от своей Земли. Что у него нет никакой связи, и всё это время он должен полагаться только на себя. Сейчас я думаю, что это не так. За пять лет у нас происходит слишком много событий, чтобы такая разведка имела смысл. Хотя, честно говоря, это не главное, и отказаться от старой идеи, мне нужно было, чтобы обосновать новую.
  
   ‒ Хочешь сказать, что на самом деле никаких разведчиков нет? ‒ потрясённо молвила Инга.
  
   ‒ О-о-ой, Ин, ну у тебя всегда такие сногсшибательные выводы! Я-то имел в виду, что у них есть связь со своей планетой.
  
   ‒ В смысле?
  
   ‒ В смысле постоянной, устойчивой связи в любое время дня и ночи.
  
   ‒ Но ты же говорил, что миры соединяются раз в пять лет, а всё остальное время они недоступны друг для друга. Или я опять чего-то не поняла?
  
   ‒ Всё так. И значит, в интервалах между соединениями не одно вещественное тело не может попасть из нашего мира в тот или наоборот. Во всяком случае, ни они, ни, тем более, мы не умеем придавать трёхмерному веществу четырёхмерный импульс, чтобы двигаться, образно говоря, в четвёртом измерении. Но материя ‒ не только вещество. Это ещё и поле. И я предполагаю, что они овладели возможностью посылать радиоволны через четвёртое измерение из мира в мир. Двойник Андрея находится здесь, а сам Андрей там. Такая связь, в определённом смысле, даже надёжней. Ведь в четвёртом измерении миры разделяет совсем маленькое расстояние, километры или даже метры. А самое главное ‒ здесь двойник находится в большей безопасности, чем где-либо там и, что не менее важно, в трёхмерном пространстве такую связь не запеленговать.
  
   Витька всплеснул руками и, выразительно глянув на меня, встал.
  
   ‒ Ну, хорошо, ‒ заявил он, ‒ то, что ты говоришь, выглядит достаточно логично. Но разрази меня гром, если я понимаю, зачем всё это. Что значит 'в большей безопасности'? От кого эта безопасность исходит? Кто должен пытаться запеленговать их связь? С какой стати эта таинственность?
  
   ‒ И потом, Антош, ‒ добавила Инга, ‒ какой вообще был смысл в такой подмене? Ведь от близких друзей, от родственников, её не помогли бы скрыть никакие подсказки. А для тех, кто раньше в глаза не видел двойника, нет никакой разницы: он это, или кто-то им притворяется. Они бы и без подсказок ничего не заметили.
  
   ‒ По крайней мере, подсказки нужны, чтобы не выделяться на общем фоне странностью поведения из-за незнания его правил. ‒ начал было я.
  
   ‒ Ну, не важно. ‒ перебил меня Витька. ‒ Ты лучше объясни, какой вообще во всём этом был смысл. Ведь если двойник всё время занят подсказками, а сам Андрей только и делает, что ничего не делает, причём за казённый счёт, то вся затея выглядит абсолютно бессмысленной.
  
   ‒ Подсказка работала прежде всего на промежуточное звено. Тех, кто знает двойника в лицо, но не более. А друзья и близкие были, естественно, предупреждены теми, кто всё это затеял. Хотя истинный смысл эксперимента непосвящённым, конечно, не сообщался.
  
   ‒ Но опять-таки: зачем?
  
   ‒ Вот-вот, в чём этот 'истинный смысл'?
  
   ‒ И почему 'эксперимент'?
  
   ‒ Ну хорошо, хорошо. Попробуем ещё раз коротенько подытожить уже сказанное. Андрей считал, что попадает в параллельный мир по собственному желанию. Те, кто всё это организовывал, заинтересованы в том, чтобы он считал так как можно дальше. Желательно, до конца пятилетнего срока. А значит, они должны сохранять видимость испуганности и, хотя бы формально, выполнять выставленные Андреем условия.
  
   ‒ А что потом? ‒ перебила Инга.
  
   ‒ Когда, потом? ‒ не понял я, сбитый с ритма рассуждений.
  
   ‒ После пятилетнего срока
  
   ‒ Не знаю я, что после срока. Срок-то ещё не прошёл.
  
   Она пожала плечами. Я уже знал окончательный вывод. Знал даже, что делать. Но скажи я всё это сейчас, мне не поверили бы. Даже поняв, что имеется в виду.
  
   ‒ Я так и к ночи не доберусь до конечного вывода. Лучше слушайте и запоминайте всё, что вас не устраивает, а потом сразу скажете. Так вот, до сих пор в рассуждениях я пользовался простейшим приёмом. На каждом шаге принимал наиболее вероятный вариант за реальный, однозначно свершившийся. И, опираясь на это, шёл дальше. Поэтому логическая цепочка не ветвилась. Я и дальше буду так поступать, только... выбор наиболее вероятного варианта может показаться вам по меньшей мере... странным...
   Они должны были сделать так, чтобы, с точки зрения Андрея, его требования были выполнены. А главным из них было, скорее всего, обеспечение ему свободного перемещения по планете или хотя бы стране, где находится точка перехода. Чтобы избежать подозрений местных жителей Андрею предложили тайно заменить собой одного из них и в дальнейшем выдавать себя за него. Все проблемы с удостоверением личности таким образом были решены. Не считая, естественно, тех случаев, когда у Андрея могли потребовать отпечатки пальцев, подробную автобиографию и так далее. А чтобы не попасть в такую ситуацию, ему нужно было постоянно консультироваться с кем-то, кто хорошо знает как местную жизнь, так и характер, биографию, поведение двойника. Больше всего на эту роль подходит сам двойник...
  
   ‒ Ну да, да! ‒ воскликнул Витёк. ‒ Всё это логично, разумно, правдоподобно, не знаю, как уж ещё сказать, но зачем он при этом должен был прятаться, да ещё в нашем мире? Кто мог запеленговать их связь?
  
   ‒ Рано или поздно я доберусь и до этого. Мне только хочется, чтобы весь путь выглядел разумным. Что мы имеем на текущей стадии рассуждений? Андрей ‒ вольный художник, с любопытством изучающий параллельную Землю, и его двойник, который как бы 'любезно уступил' ему своё место в том мире. А теперь ещё, сверх этой любезности, постоянно подсказывающий безопасную линию поведения на ближайшие, скажем, сутки, основываясь на наблюдениях самого же Андрея. Но это значит, что двойник-то не имеет возможности заняться чем-то другим надолго и всерьёз. И, естественно, что вся каша заваривалась не для того, чтобы освободить двойника от семейных и товарищеских обязанностей для какого-то особого задания. Это во-первых.
   Во-вторых. Андрей не мог, как ты, Ин, говорила, предстать перед родственниками двойника и друзьями. Я имею в виду, что, если бы организаторы затеи хотели бы, скажем, выкрасть двойника, а вместо него поставить своего человека, так, чтобы этого вообще никто не заметил, Андрей бы на такую роль никак не подошёл.
  
   ‒ Да и не согласился бы. ‒ буркнула Инга, покачав головой.
  
   ‒ Тем более. Вот и получается, что либо близкие родственники заведомо не должны были видеть двойника все пять лет, либо, что более вероятно, были предупреждены о подмене. А те, кто его раньше не видели или просто не были с ним знакомы, ничего не заметили бы. Ведь когда мы едем в метро или автобусе, нам, собственно, совершенно невдомёк, кто перед нами: некто, пытающийся выдать себя за другого, или обычный человек. Так что, вся возня с подсказками нацеливалась на некоторую среднюю прослойку, достаточно широкую, замечу, на людей, знавших двойника, но не заметивших бы подмены.
  
   ‒ Выходит дело, ‒ непонимающе пожав плечами, начала Инга, ‒ что 'куда не кинь, всюду ‒ клин'? Они сделали всё, как хотел Андрей, а сами не извлекли никакой выгоды? Или я опять ничего не поняла?
  
   ‒ Ты не поняла просто потому, что я не успел договорить. Действительно, вроде бы они сделали всё для Андрея и ничего для себя. Но ведь я ещё не упоминал, что именно им нужно. На первый взгляд кажется, будто они сделали всё, чтобы никто, кроме предупреждённых не заметил подмены. Но ведь это, само по себе, не могло быть их целью, правда?
  
   Я специально сделал паузу, чтобы попытаться по реакции собеседников понять, успевают ли они уследить за ходом рассуждений. И похоже было, что не очень-то успевают.
  
   ‒ Ну и?.. ‒ прервал затянувшееся молчание Витька.
  
   ‒ Если стремление сделать подмену незаметной не было их главной задачей, то, может быть, дело обстояло наоборот? Может быть, они надеялись именно на то, что кто-то заметит её?
  
   ‒ Кто?! ‒ с совершенно непонимающей интонацией , в один голос, вопросили супруги.
  
   ‒ Это может быть только человек, достаточно хорошо знающий двойника, чтобы отличить Андрея от него, но в то же время в чём-то особенный.
  
   ‒ Особенный? Бывают особенные родственники или друзья?
  
   ‒ Почему нет? Самый близкий друг, например. Любимый человек. Или, скажем, брат-космонавт. Но я имел в виду другое. Этот кто-то именно ЗНАЕТ Андрея по-особенному, не так, как другие.
  
   ‒ Не понял. Что значит 'знает по-особенному'?
  
   ‒ Это значит, не так, как тебя знает жена, а так, как знал бы агент какой-нибудь тайной службы, если бы внимательно за тобой наблюдал...
  
   ‒ Ты... хочешь сказать, что за ним следили? За двойником, я имею в виду?
  
   ‒ А как же тогда Андрей?
  
   ‒ Обо всём по порядку. Да, мне кажется весьма вероятным, что за человеком, чьё место Андрей занял, велось постоянное наблюдение. И провокация была направлена на то, чтобы наблюдатели обнаружили подмену...
  
   ‒ Но зачем? ‒ перебил меня Витька.
  
   ‒ И кто такие эти наблюдатели? ‒ добавила Инга.
  
   ‒ Предположим, что в том мире существуют два могучих соперника. Это могут быть корпорации, страны, группы стран, конкурирующие мафии, государство и теневая экономика, ещё кто-то, неважно. Важно, что это ‒ две противоборствующие организации, группы людей. И вот, в какой-то момент в прошлом, одной из них становится доступным переход в наше пространство. Именно в ней и состоят те, кто организовывал переброску Андрея. Они вовсю пользуются своим открытием, развернув здесь, у нас, широкую агентурную сеть и делая то, о чём мы раньше говорили. Но при этом, во-первых, держат своё открытие в тайне, а во-вторых, никак не могут понять: известно ли что-либо о нём противнику. Естественно, что для них крайне важен ответ на этот вопрос. Но, несмотря на то, что за каждым членом организации так или иначе следит противник и наоборот, они никак не могут получить нужные сведения. И здесь неожиданно обнаруживается, что один из них очень похож на некоего жителя параллельного, то есть нашего, мира...
  
   ‒ На семнадцатилетнего?? ‒ удивлённо перебила меня Инга, недоверчиво качая головой.
  
   ‒ Не обязательно, что сходство было наибольшим именно тогда. Максимальным могло оказаться именно прогнозируемое сходство, через год-два, когда они рассчитывали на основной эффект. Кроме того, двойник сам мог быть достаточно молод. В двадцать два ‒ двадцать три года человек может выглядеть на семнадцать. Ну и наконец, сходство можно усилить причёской, одеждой, ещё чем-нибудь таким...
   Так вот. Обнаруживается, что Андрей похож на одного из них. И кого-то посещает идея: заменить двойника на Андрея. Родные и близкие, которые сами, скорее всего, по крайней мере в большинстве своём, являются членами организации, заранее предупреждены. Среднее звено вводится в заблуждение с помощью искусственного усиления сходства и постоянных подсказок-консультаций от укрывающегося в нашем мире двойника. А те, кто вообще его не знал, не смогут догадаться о подмене.
   Но остаётся ещё противник. Соперничающая группа, худо-бедно, но держащая под наблюдением всех. Уж она-то должна рано или поздно заметить подмену. Но если они не знают о нашем мире, то им никогда не придёт в голову, что Андрей появился из параллельного пространства. А если знают, то очень быстро догадаются, откуда он, и что всё это значит. Естественно, что реакция в этих случаях будет разной. И как бы не были выдержаны и хладнокровны те, на кого рассчитана уловка, как бы не был велик их актёрский талант, суть их реакции не ускользнёт от уловку эту организовавших.
  
   ‒ То есть от тех, кто следит за теми, кто следит за Андреем? ‒ уточнил Витька.
  
   ‒ Да. То есть, за нашими старыми знакомыми. Назовём их, скажем, первыми. А их противников ‒ вторыми. Понятно, что как только операция вступила в решающую фазу, как только Андрей появился там, наблюдение первых за теми из вторых, кто ранее следил за двойником, будет значительно усиленно. Я понимаю, конечно, что если вторые знают о нашем пространстве, то первые тем самым полностью раскрывают карты, но ведь они и противников заставляют делать то же самое, согласитесь. Так что, в самом крайнем случае, это можно расценивать, как ничью. Не хуже.
  
   Всё. Теперь, хотя самого главного, с моей точки зрения, я так и не сказал, мне оставалось только ждать. С одной стороны, я, конечно, понимал, что там, где потеряны четыре года, промедление в четыре минуты ничего не изменит. Но с другой, вероятность того, что главные события происходят именно сейчас, была всё-таки не нулевой, и меня мучала совесть. Тем не менее, я не мог выдать окончательный вывод, не убедившись в том, что мне верят. И ждал, с тревогой переводя взгляд с Инги на Витьку и обратно. Они молчали, переваривая услышанное и, казалось, не обращали внимания ни на то, что я замолчал, ни на меня самого. Наконец, когда я, уже забывшись, углубился в созерцание окружающего мира, Витёк подал голос:
  
   ‒ Вообще-то всё логично. И, главное, понятно. Но тебе не кажется, что это слишком сложно?
  
   Я пожал плечами.
  
   ‒ Нет. Сложно, конечно, но не слишком. И потом, правильное решение не обязательно самое простое. В большинстве случаев это так, но не всегда же!
  
   ‒ Ин, а ты как думаешь? ‒ ткнув супругу локтем Витька.
  
   ‒ Вот именно, что пока ещё я думаю. ‒ тихо сказала она, не поднимая взгляда.
  
   Я вздрогнул. Почему-то мне почудилось, что она догадалась, о чём я молчу. Я не мог заглянуть ей в глаза и понять, насколько тревожны её мысли. Но напряжённость позы выдавала беспокойство. Похоже, больше ждать не стоило.
  
   ‒ А теперь самое главное. ‒ начал я, стараясь придать голосу как можно больше серьёзности и жёсткости. Впрочем, особенно стараться не приходилось.
  
   ‒ Главное?! ‒ воскликнули они разом.
  
   ‒ Да. Ситуация такова, что, похоже, нам пора заканчивать рассуждать и начинать действовать. Я постараюсь сказать коротко. Если вторые знают о параллельности миров, о переходе в наш мир, о том, что первые им пользуются, если, в конце концов, они сами им пользуются, они поймут суть подмены. Миссия Андрея будет исчерпана за считаные недели. В дальнейшем он станет выполнять свою роль по инерции. Возможно, хотя и маловероятно, что ему даже раскроют истинный смысл событий. Напряжённость отношений первых и вторых будет во многом снята. Практически они окажутся друг у друга на ладони. В определённом смысле дальнейшее противостояние может стать бессмысленным.
  
   ‒ Ну и что? ‒ удивилась Инга. ‒ По-твоему это очень важно? То есть, само по себе, конечно важно. Но почему это ‒ главное?
  
   ‒ Это ‒ нет. Это только предисловие. А самое главное вот что. Если вторые что-то знали, Андрей быстро окажется ненужным. Но если не знали ничего, то будь они хоть фантастически гениальны, им всё равно не придёт в голову, что Андрей из параллельного мира. Мягко говоря, они будут недоумевать. И чем больше пройдёт времени, тем сильнее станет недоумение. То есть становилось, я имею в виду.
  
   Я замолчал. Слова звучали как-то неубедительно. Словно я и сам был не очень уверен в их правоте.
  
   ‒ Рано или поздно они могли не выдержать. Терпение для такой слежки нужно дьявольское, и, безусловно, они им обладают, но даже дьявольскому терпению есть предел. Я, конечно, не утверждаю, что это произошло или произойдёт наверняка. Но в том-то и дело, что мы не можем исключать такой возможности... Короче, они могли выкрасть Андрея. Завладеть им, чтобы выяснить, в чём дело, непосредственно из первых рук. Не исключаю, что, если он станет молчать, его начнут пытать на допросах. Мы ведь ничего не знаем об этих людях.
  
   Они ахнули, снова почти одновременно, а Инга даже чисто по-женски закрыла рот руками.
  
   ‒ Самое ужасное, ‒ продолжил я, ‒ что ему очень долго не будут верить. Слишком уж фантастическими покажутся его рассказы.
  
   Теперь снова нужно было помолчать и посмотреть на слушателей. Хотя, вообще-то, и безо всяких испытаний и наблюдений было видно, что они поверили.
  
   ‒ И это уже случилось, по-твоему? ‒ хрипло спросила Инга.
  
   Тянуть с ответом уже не имело смысла. Да и собственное моё терпение иссякало.
  
   ‒ Могло случится. Если всё это вообще могло произойти, то, скорее всего, уже произошло. Но 'скорее всего' не значит 'обязательно'...
  
   ‒ Постой, а как же первые? ‒ прервал меня Витька. ‒ Они что же, по-твоему, не могли всего этого предусмотреть?
  
   ‒ Могли. Конечно, за Андреем постоянно наблюдали, его охраняли, как президента, но только абсолютно незаметно и для него для окружающих. Но всё-таки не забудьте: силы приблизительно равны. Если паритет будет сорван, равновесие, скорее всего, сместится в пользу первым овладевшего инициативой. И я не противоречу самому себе. Конечно, те самые первые не дураки. Но богов нет. Не было и не будет. Никому не дано предугадать всё. Поэтому то, о чём я говорил, возможно.
  
   ‒ И что же будет? ‒ севшим голосом прошептала Инга.
  
   ‒ Не знаю. В том-то вся беда. Если что-то могло быть, то, скорее всего, уже было. Если вторые способны решиться на столь рискованный шаг, они его уже совершили. И теперь ничего уже сделать нельзя. Но всё-таки, есть шанс, что это ещё не произошло. А значит, может произойти в любое время. Через год, месяц, день, час. Сейчас. А он ничего не знает.
  
   Я сделал ещё одну паузу. Собственно говоря, сомнений в том, что они мне верят, не осталось. Никаких. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на их лица. Открытые рты, выпученные глаза, задранные брови. Я их просто потряс. Но нужно было какое-то время, чтобы они оказались готовыми к моим следующим словам. Чтобы полностью почувствовали ситуацию. Но слишком долго я уже не в силах был сохранять молчание. Тем более, что замешано тут было не только терпение.
  
   ‒ Можно сколько угодно рассуждать на эту тему, но суть от того не изменится: Андрею угрожает опасность. В любой момент его могут схватить, начать пытать, мучать, а может, даже и убить. И единственное, что нам остаётся ‒ попытаться предупредить его. И чем скорее, тем лучше, потому что, повторяю, произойти это может в любую минуту. Тем более, что...
  
   ‒ Предупреди-и-ить?!! ‒ Витькина физиономия столь выразительно выказывала удивление, что в другой ситуации я бы не удержался, по крайней мере, от улыбки. ‒ Это в каком смысле?
  
   ‒ В прямом. Выйти с ним на связь и всё ему рассказать.
  
   ‒ Ты хочешь изобрести межпространственное радио? ‒ спросила Инга. ‒ Сам?!
  
   ‒ Ну нет, конечно же. На это мне всей жизни не хватит. Но связь не надо изобретать. Она уже не только изобретена, но и существует. Остаётся только ею воспользоваться.
  
   Они молчали, видимо не очень понимая, куда я клоню.
  
   ‒ Пойдём. ‒ я протянул руки, чтобы помочь им встать.
  
   Инга осталась сидеть, совершенно ошарашенная происходящим, но Витька вскочил сам, без посторонней помощи.
  
   ‒ Вот там, ‒ продолжил я, кивая на скрытый деревьями и кустами сарай, ‒ есть устройство межпространственной связи, по которому путешественники докладывают на Родину о том, например, что успешно добрались до нашей Земли. Мы попытаемся им воспользоваться.
  
   ‒ Воспользоваться... ‒ растерянно повторила Инга.
  
   ‒ Ну да, да. Попробуем выйти на связь с Андреем через этот прибор и рассказать ему всё. И спешить нужно не только потому, что попасть в беду он может там в любую минуту, но и потому, что если они, ‒ я сделал паузу, давая понять, где именно стоит ударение, ‒ слышали нас, то чем дальше мы будем тянуть, тем больше дадим им времени, чтобы принять контрмеры. И пресечь любые действия, могущие им навредить. Так что, пойдём. ‒ я повернулся в сторону сарая.
  
   ‒ Не пойду! ‒ воскликнула Инга. ‒ Ну ты не понимаешь, что ли?! Мы же тогда сунем голову в пасть зверя. Ведь специально оттуда ушли, чтобы нас не слышали. Возвращаться- полное безумство. В общем, вы как хотите, а я не могу рисковать жизнью своего ребёнка.
  
   ‒ Ты считаешь, что, если мы пойдём без тебя, тебе ничего грозить не будет? ‒ спросил её муж.
  
   ‒ Значит, и вы не пойдёте.
  
   Тут я не выдержал и сорвался.
  
   ‒ Да поймёте вы наконец, что происходит, или нет? Мы же в таком случае весь год как на иголках проведём! Ни у кого не будет ни минуты покоя. А если через гол он не вернётся? И до самой смерти каждого из нас будет глодать мысль: 'А вдруг тогда я ещё мог успеть?'. До конца жизни такая пытка! И ничего уже нельзя будет изменить!
  
   Я плюнул с досады и отвернулся от них. Как говорится, 'о собственной циничности я знаю не понаслышке', так что для меня это была удивительно патетическая речь. И лишь гнев прошёл, мне стало очень неловко. Я даже никак не мог решиться вновь посмотреть на ребят. Боялся, что они не поверили в мою искренность. Но Инга сказала:
  
   ‒ Хорошо, Антош, мы всё сделаем, как ты скажешь.
  
   И произнесено это было таким смиренным голосом, что я, от удивления, даже рот раскрыл.
  
   ‒ Пойдём. ‒ она взяла меня за локоть. И мы пошли. ‒ Я только одного не пойму, ‒ тут же, хотя и весьма осторожно, заявила Инга, ‒ где эта техника может быть? Ведь там действительно пусто было. Всё, что ты видел ‒ это мы сами натаскали, потом.
  
   ‒ А что бы ты хотела? ‒ возразил супруг. ‒ Чтобы установка дожидалась нас посреди помещения? Да ещё с инструкцией?
  
   Инга молча пожала плечами.
  
   ‒ Вся аппаратура может быть спрятана в стенах, в потолке, в фундаменте, наконец. Это и в нашем мире давно не проблема. ‒ сказал я, огибая толстый тополиный ствол.
  
   ‒ Естественно, ‒ ответил Витька, ‒ я про это и говорю. Но только ты мне вот что скажи,.. ‒ его ладонь замерла на дверной ручке. ‒ Как ты собираешься попасть именно на Андрея? Ведь, если просто запустить аппарат, то, скорее всего, разговаривать с нами будет их база, что-то вроде ЦУПа у космонавтов.
  
   Он попал в самое яблочко. Я не знал, что возразить, и оставалось лишь молча опустить взгляд и вздохнуть. Так и не дождавшись ответа, Витка распахнул дверь, и я первым вошёл внутрь. Неожиданно оживившаяся Инга последовала за мной и заявила:
  
   ‒ А что, если нам тоже их шантажировать? Пригрозим, что заложим всю шайку, если нам не дадут с Андрюшкой поговорить.
  
   ‒ Ну-ну. ‒ только и сказал Витька.
  
   ‒ Только вот, как вы собираетесь всё это проделать? ‒ словно и не заметив его тона, продолжила она.
  
   ‒ Что? ‒ сердито спросил Витёк.
  
   ‒ Как вы включите этот межпланетный телеграф, хотела бы я знать?
  
   Она посмотрела на мужа и, когда тот ничего не ответил, перевела взгляд на меня.
  
   ‒ Есть одна идея,... ‒ начал я и запнулся. Потому что понял, что действительно голая идея, не подкреплённая, практически, никакими фактами. Но раскрыв рот, надо было договаривать. ‒ может быть, хотя я, конечно, тоже сейчас во всём сомневаюсь, всё дело в двери и в окне. Вдруг, если их закрыть по возможности плотно, помещение изолируется от внешнего мира? И по звуку, и по свету. И тогда связь включится сама собой. Я понимаю, что это выглядит достаточно безумно, но надо попробовать. ‒ закончил я и взялся за рычаг оконной задвижки.
  
   Помнится, в прошлый раз 'открывая' окно Инга поднимала его вверх. Значит, сейчас надо опускать.
  
   ‒ Ну-ну. ‒ снова неопределённо отозвался Витка из-за спины.
  
   Рычаг пошёл вниз очень легко. 'Ставня' переместилась влево словно по роликам или подшипникам. Я взглянул на поверхность, по которой она двигалась и, естественно, ничего там не обнаружил. Плита заслонки перемещалась торцом по обычной плоскости. Правда, очень ровной. Во всяком случае, проведя по ней пальцем, я не ощутил никаких бугорков, ямок и тому подобного. Через стекло было видно, как с наружной стороны движется точно такая же заслонка. Когда она полностью перекрыла окно, в сарае стало ощутимо темнее. Но через открытую дверь проникало достаточно света для того, чтобы увидеть, что внутренняя заслонка не дошла до 'упора' по крайней мере сантиметр. Сколько она не дошла на самом деле понять было нельзя, потому что 'упор' загораживал выступающий из стены лист металла. Я сунул за него палец и нащупал поверхность, в которую могла бы упереться 'ставня'. Она тоже была плоской, хотя и не гладкой. Но снаружи-то окно уже было закрыто!
  
   Я нажал на рычаг посильнее. Он не поддался. Тогда я рискнул и навалился на него всем своим весом. В стене что-то щёлкнуло и 'ставня' сдвинулась, зайдя за металлический лист. Я попытался поднять рычаг обратно, но, как и следовало ожидать, в 'нижней мёртвой точке' он засел действительно намертво.
  
   ‒ Сломал? ‒ участливо спросила из-за спины Инга.
  
   Я промолчал и попробовал стронуть рычаг приседая и давя на него силой не только рук, но и ног. На третьей попытке он слегка пошёл вверх, и заслонка сдвинулась. Явно заинтересовавшись, Витька подошёл ближе.
  
   ‒ Вот, обрати внимание, ‒ сказал я, показывая пальцем на отъезжающую пластинку, ‒ как она движется. Ни под ней, ни над нет вращающихся частей. Можно сказать, что по вертикали она зажата между двумя плоскостями. И хотя они действительно плоские и довольно гладкие, но стоят-то к ней впритирку, без щелей. А заслонка ‒ вон как легко ходит. Получается, что эти... полозья строго параллельны и усилие направлено точно вдоль них. Без малейшего перекоса.
  
   ‒ А чего же ты сейчас пыжился?
  
   ‒ А вот смотри: в самом конце, ‒ я сдвинул заслонку влево, ‒ она не доходит до упора, хотя с той стороны всё уже перекрыто и свет сюда не проникает. И вы, наверное, всегда считали, что в этом положении окно полностью закрыто.
  
   ‒ Ну да...
  
   ‒ Но, ‒ я, теперь уже более-менее привычным движением, навалился на рычаг, ‒ если... как следует... напрячься, то можно сдвинуть её ещё дальше. И, что интересно, она и там упирается в очень ровную поверхность, я проверял.
  
   ‒ Вообще-то, это всё, конечно, достаточно странно, ‒ задумчиво начал Витька, ‒ но только,.. ну и что? Что ты этим хочешь сказать?
  
   ‒ Я хочу сказать, что сейчас с этого направления обеспечена какая-никакая, но сносная звуковая и световая изоляция. И остаётся, ‒ я кивнул туда, где стояла Инга, ‒ только дверь.
  
   ‒ Дверь? ‒ растерянно переспросила она, глядя на меня.
  
   ‒ А дверь никогда плотно не закрывалась. ‒ уверенно заявил Витька. ‒ Да ты утром, наверное, и сам видел. Ну-ка, дай ключ. ‒ обратился он к жене.
  
   Та порылась в сумке и вытащила уже знакомую мне связку ключей. Витька забрал их, выбрал нужный и вставил в замок.
  
   ‒ Смотри, ‒ сказал он мне, ‒ поворачивается только на один оборот. Так что, если я сейчас запру, то само собой станет ясно, как она закрывается. Он потянул дверь на себя. Когда она закрылась, осталось ещё две широких щели: с той стороны, где ручка и внизу. Замок, однако исправно сработал, и мы оказались взаперти. С наступившим полумраком вернулись тревоги и воспоминания о подстерегавшей опасности. Это почувствовали все, потому что Инга, видимо неосознанно, двинулась к двери, а Витька, сказав мне 'Понял?', поспешил открыть её.
  
   ‒ Так что, здесь никакой изоляции быть не может. ‒ добавил он, когда снова стало светло.
  
   Инга внимательно разглядывала дверной косяк, выйдя, правда, на всякий случай, на улицу.
  
   ‒ Дверь нельзя закрыть плотно, ‒ продолжал тем временем разглагольствовать её муж, ‒ даже в самом крайнем положении, когда срабатывает замок, она упирается в порог и косяк, но между ней и ними остаются промежутки...
  
   ‒ Слушай, а он ведь тоже очень ровный... Хотя и не плоский. ‒ перебила его Инга.
  
   ‒ Кто?
  
   ‒ Ну, этот,.. как ты его называешь, косяк.
  
   ‒ А ты как его называешь?
  
   ‒ Ну, по-моему, косяк ‒ это где петли...
  
   ‒ Подождите, ‒ сказал я, ‒ что значит ровный, но не плоский?
  
   ‒ Он вогнутый какой-то. ‒ сказала Инга.
  
   ‒ А дверь?
  
   ‒ Они разом взглянули на торец двери.
  
   ‒ А дверь выпуклая... ‒ ошарашенно заявил Витька через несколько секунд.
  
   ‒ И с порогом та же история. ‒ добавила Инга, опустившись на корточки.
  
   ‒ Кстати, заметьте, какой порог здесь высокий. На него, наверное, почти не наступают. Стараются перешагивать.
  
   ‒ Да...
  
   ‒ Но ведь всё это, тем не менее, не стыкуется, ты же сам видел. И косяк, и чистый порог. А зимой на порог вполне может намёрзнуть снег. И без чьей-то помощи. Достаточно лишь оставить дверь открытой в оттепель.
  
   ‒ А может, зимой эта система им и не нужна.
  
   Витька пожал плечами.
  
   ‒ Не пойму, мальчики, вы о чём?
  
   ‒ Он, ‒ Витёк махнул рукой в мою сторону, ‒ думает, что если выпуклость двери совпадёт с вогнутостью дверной рамы, то помещение будет полностью изолированно от внешнего мира. И тогда здесь моно делать всё, что угодно. Но, к сожалению, они не могут совпасть. Дверь перекошена.
  
   ‒ А если её выпрямить? ‒ спросил я.
  
   ‒ В каком смысле? ‒ не поняла Инга.
  
   ‒ Ну, если её чуть-чуть пошевелить на петлях? Вдруг, она сможет плотно закрыться?
  
   ‒ Имеет, конечно, смысл попробовать. ‒ буркнул Витька и взялся за ручки с обоих сторон. Он рванул дверь вверх, так, словно хотел выдернуть из петель.
  
   ‒ Двигается. ‒ почему-то испуганно заявила Инга.
  
   ‒ Где?! ‒ супруг отпустил ручки и подошёл к ней.
  
   ‒Вот смотри, видишь, как петли сместились?
  
   ‒ Слушай, действительно. ‒ сказал Витька, оглядываясь на меня. ‒ Ну-ка ещё!.. ‒ он снова взялся за ручки и попробовал стронуть дверь с места.
  
   ‒ Не-а, больше не идёт. ‒ сказала Инга и, перешагнув порог, вошла внутрь.
  
   ‒ Попробуй теперь закрыть. ‒ попросил я.
  
   Витька ещё раз посмотрел на меня и как-то неуверенно и нервно кивнул. Он взял дверь за внутреннюю ручку и потянул на себя. Но очень медленно и осторожно. Постепенно в помещении становилось темней. Я понимал, что если в наших рассуждениях есть хоть капля смысла, то всё, что мы сейчас делаем ‒ полное безумие. Но также понимал, что дальше рассуждать, не действуя, мы уже не сможем. Не хватит выдержки. Дверь коснулась стены, и от всего внешнего мира остались лишь две узкие световые полоски. Они превратились в светящиеся натянутые струны... И исчезли...
  
   Вновь явившиеся тревоги ещё не успели оформиться во что-то конкретное, когда их сменил настоящий страх. Что-то зашипело в углах, засвистело даже, словно там проснулся некто живой и злобный. По ногам сильно ударила струя холодного воздуха. И почему-то именно этот холод казался страшнее всего. Пол подо мной куда-то провалился. И, видимо, так было везде, потому что я тут же услышал за спиной Ингин вопль. Подчиняясь внезапному инстинкту, я присел, зачем-то стремясь ухватить исчезающую опору. И в это время пол вернулся, резко ударив по ногам. Подпрыгнув от неожиданности, я втянул голову в плечи, испугавшись, что пробью ею потолок. Но когда макушка достигла, по моим понятиям, уровня металлической крыши, ничего не произошло. Вскинув в испуге руки, я зажмурился и...
  
   Ощущение было весьма странным. Вроде бы как я снова стал падать,.. но не прекращая при этом лететь вверх. 'Рухнув', я за несколько долей секунды успел передумать столько, сколько в обычной обстановке думал бы в течение минуты. Сразу мелькнула мысль, что надо сгруппироваться, чтобы упасть одновременно на четыре конечности, 'кошкой'. Тут же я сообразил, что делать это, наверное, бессмысленно, ибо никогда я так не падал, никаких навыков на этот счёт не имею, и вообще, лучше сломать только ноги, чем, в придачу к ним, ещё и руки. Но, было следующей мыслью, летим-то уже столько, что, как ни упадёшь, всё равно останется одна лепёшка. И тут мне стало по-настоящему страшно. Да что там ‒ ужасно. И я понял кричавшую Ингу и сам приготовился вложить всё отчаяние в предсмертный крик и попытался опустить взгляд, чтобы увидеть, наконец, куда же падаю. И только тогда ощутил, что в глаза бьёт яркий свет, хлынувший неизвестно откуда одновременно, наверное, с исчезновением опоры под ногами...
  
   И понял, что никуда не лечу. Я совершенно свободно висел, ни к чему не прикасаясь, в центре большого, по крайней мере, по сравнению с сараем, длинного помещения размером с вагон метро или, может быть, даже электрички. Яркий свет лился из сочленений стен с полом и потолком. Со всех четырёх сторон уходили вперёд и назад светящиеся уголки. В звуковом отношении этот мир вряд ли можно было бы назвать тишиной. Что-то щёлкало у меня над самым ухом, что-то шипело над головой... Я опять опустил взгляд 'вниз', словно по забывчивости, стремясь понять ещё раз, куда же 'падал'.
  
   Пол был сплошь покрыт трубами, шлангами, проводами, кабелями всех оттенков чёрного, серого, тёмно-коричневого, тёмно-синего и других тёмных цветов. Они были тщательно уложены с помощью скоб и пластин из блестящего метала. Надо всем этим скопищем резиново-пластмассовых 'змей' нависала большая, сантиметров тридцать в диаметре, труба, аккуратно обжатая проволочными кольцами в белую теплоизоляционную материю.
  
   Только после того, как всё это более-менее чётко отобразилось у меня в мозгу, я вспомнил о ребятах и понял, что уже несколько секунд не слышу Ингиного визга. Пытаясь увидеть, что же там с ними происходит, я захотел повернуть голову, но не смог. Когда висишь в воздухе безо всякой опоры, похоже, надо оборачиваться всем телом. Но, вместо того, чтобы повернуться вокруг плеча, я перевернулся через голову. Впрочем, ощущение пребывания 'вверх тормашками' исчезло практически мгновенно. То, что было 'полом' стало 'потолком' и наоборот. Лишь висящие вниз головами фигуры Инги и Витьки вносили некоторый дисбаланс в картину моего мироощущения. Выражения их физиономий были, надо сказать, преглупейшими, но я прекрасно понимал, что выгляжу не лучше.
  
   ‒ Антош, а ты вниз головой висишь. ‒ заявила Инга и хихикнула. Руками и ногами она старалась не шевелить.
  
   Я молча перевёл взгляд на её супруга. Тот успел ухватиться за торчащую из 'потолка' чёрную пластиковую петлю и, по всей видимости, не собирался отпускать её ни при каких обстоятельствах.
  
   ‒ Н-н-невесомость... ‒ полувопросительно пробормотал он.
  
   Только после этого я окончательно пришёл в себя и сумел более-менее внимательно осмотреться. И, насколько я понял, то, что поначалу показалось мне полом и потолком, на самом деле было стенами. Одна из них действительно полностью скрывалась кабелями, шлангами, проводами. Кое-где среди них попадались какие-то таблички, указатели-стрелки, циферблаты, шкалы, цифровые индикаторы. Противоположная стенка, находившаяся сейчас у меня под ногами, казалась покрытой приборами сплошь. Одни были вмонтированы в неё, другие утоплены, третьи, наоборот, выпирали. И все они, похоже, работали. За спиной ребят помещение перегораживали стеллажи с более сложными установками. Там явно проглядывало некое механическое движение, перемигивались разноцветные огни, в массивной, на вид, металлической бочке с маленьким окошком периодически вспыхивало голубое свечение. На небольшом экране появилась сложная схема, похожая на топографическую карту. По ней быстро забегали квадратики и стрелки. Под самым потолком, 'вверху', а для меня ‒ справа, в прозрачных ящиках зеленела растительность.
  
   ‒ С огромной осторожностью я сумел-таки развернуться вокруг плеча и посмотрел, как же выглядит помещение с другой стороны. Здесь тоже была перегородка, метрах в пяти от нас. Но представляла она из себя обычную стенку с чуть приоткрытым овальным люком в человеческий рост. Возле него, на продольной стене, располагался большой плоский экран с откидной клавиатурой, а с противоположной стороны ‒ что-то вроде полки со 'свисающими' с неё четырьмя гибкими манипуляторами. Пол пересекали несколько невысоких порожков, а буквально в полуметре от меня он 'поднимался' довольно ощутимо, и до самого люка помещение было несколько уже, чем в том месте, где мы висели. Потолок покрывало множество мелких люков, крышек и ещё бог знает, чего.
  
   ‒ Ну и как это понимать? ‒ из-за спины подал голос Витька.
  
   Я открыл рот и вдруг понял, что не смогу сейчас ничего сказать. Произошедшее оказалось настолько неожиданным и невероятным, контраст между тем местом, где мы были только что и тем, где находились сейчас, был столь разителен, что от шока я временно потерял дар речи. Молчала и Инга, хотя я, когда ещё раз обернулся, увидел, как она, барахтаясь в воздухе, пытается дотянуться до ближайшей стены. Вдруг она застыла, и на лице её появилось такое выражение, словно она хочет вскрикнуть от удивления и не может. Рука девушки медленно поднялась, указывая пальцем на меня, а всё тело столь же медленно стало заваливаться на спину. Витька, намертво вцепившийся в свою петлю и явно не намеривавшийся делать каких-либо резких движений, тоже отвалил челюсть. Уж и не зная, что подумать по этому поводу, я, довольно безуспешно пытаясь соединить плавность движений с их быстротой, обернулся опять. Меня снесло к стене, вернее к полу, и, схватившись за него, я зафиксировался с огромным облегчением.
  
   Люк (или правильно назвать это дверью?) в узком торце 'коридора' открылся и сейчас оттуда высовывалась чья-то голова. Человек этот смотрел на нас с не меньшим удивлением, чем мы на него. Секунд десять он пребывал в полном замешательстве и практически не двигался. Лишь выражение его лица медленно менялось от глуповатого недоумения в сторону к глубокому удивлению. Потом он словно очнулся и отвернулся. Так, будто кто-то позвал его с другой стороны перегородки. Мужчина снова взглянул на нас, что-то тихо ответил своему собеседнику, кажется по-английски, и из-за люка показалась вторая голова. Но тут же исчезла. Первый человек заметался, прячась за люк и сразу же возникая снова, так, словно он одновременно хотел броситься на нас и от нас же убежать, но ни того, ни другого сделать не мог. Потом он столь же внезапно успокоился и вплыл в помещение, а вслед за ним и тот, второй. Из одежды на обоих были только майки и шорты.
  
   В сложившейся ситуации я понимал лишь одно ‒ эти двое удивлены не меньше нашего, а то и больше. Если, конечно, такое вообще возможно. Они постоянно переводили взгляды с нас на открытый люк и обратно, словно ждали ещё кого-то. И вот оттуда, один за другим, выплыло ещё семь человек. И последним, самым молодым среди всех, был невысокий худощавый блондин. И я сразу подумал: 'Это он'. И только потом понял, кто же именно этот 'он'. А до того могучий бородач азиатской наружности успел спросить его громким басом 'Твои?', и тот смог лишь кивнуть в ответ, ибо смотрел, не отрываясь, на нас, вернее на Витьку и Ингу, и ничего другого, видимо, не замечал. А Инга хрипло прошептала:
  
   ‒ Андрюшка!..
  
   А супруг её, совсем уже ошарашенный, подтвердил:
  
   ‒ Андрюха, ей богу!
  
   И они бросились друг к другу, то есть бросился Андрей, легко и плавно оттолкнувшись от стены, а Инга с Витькой просто забарахтались у меня за спиной. И я понял, что вот она ‒ настоящая дружба. Им теперь уже было всё равно, что случилось и как. Главное заключалось в том, что Андрей жив. И для него ничего не было важней этой встречи. Пусть даже с теми, кто был обманут четыре года назад, по крайней мере с его, как мне всё ещё казалось, благословения. Но остальные хозяева смотрели не на них. На меня.
  
   Поймав эти взоры, я вдруг почувствовал себя очень неуютно. И пока у меня за спиной Витька с Ингой тискали Андрея, мы, с этой компанией, смеряли друг друга напряжёнными взглядами, вися в перпендикулярных направлениях. Вдруг мне показалось, что они растерянны не меньше, чем я. По этому вопросу ‒ 'твои?' ‒ который был задан, как только нас обнаружили, можно было догадаться, что они не исключали возможность появления здесь кого-то, не предусмотренного, так сказать, 'штатным расписанием'. И, наиболее вероятно, этим 'кем-то' должны были стать те, кого Андрей считал 'своими', то есть, скорее всего, Инга и Витька. Но если 'хозяева' ждали нас (то есть их), то непонятно, почему они сейчас явно не знали, что делать. Или всё происходящее было лишь тщательно отрепетированным спектаклем? Но немая, если не считать шума за моей спиной, сцена продолжалась, и, поняв, что, так или иначе, мне первому придётся нарушать молчание, сказал:
  
   ‒ Наверное и нам, и вам стоит объясниться? ‒ тут же, впрочем, добавив. ‒ Хотя, возможно, вы в наших объяснениях не нуждаетесь. А объяснять что-либо нам не сочтёте целесообразным.
  
   Андрей, Витька и Инга, не видимые мне, разом умолкли, услышав такое и напряжение ещё больше возросло. В общем-то, я догадывался, что мы сейчас в космосе. Никакими известными мне способами нельзя удерживать невесомость на Земле столь долго. Но что это всё значило, почему мы, вместо того, чтобы связаться с параллельным миром по 'радио', сами туда попали, почему точка перехода в этом мире оказалась вне Земли, что, наконец, здесь делает Андрей, я абсолютно не понимал.
  
   От висящей напротив группы отделялась женщина (всего их там было две) и направилась ко мне. Не зная, что бы это могло означать, я уже приготовился к нападению. Но она лишь протянула руку, подлетев поближе, и замерла в ожидании. Очень осторожно я подал в ответ свою. Женщина помогла мне занять 'вертикальное' (с их точки зрения) положение и снова вернулась в компанию.
  
   ‒ Так значит, вы и есть те самые друзья Андрея: Виктор Мартов и Инга Сэроето? ‒ спросил вдруг бородач, и от громкого его голоса я вздрогнул.
  
   ‒ Теперь тоже Мартова. ‒ машинально поправила его Инга и тут же, словно очнувшись: ‒ Да... А-а-а... Андрюш, а это Антон Кунин, он раньше в параллельной группе учился, а теперь вместе с нами.
  
   Я оглянулся. Андрей смотрел на меня, но смотрел, как мне показалось, вполне доброжелательно. По-прежнему чувствовалось, что мы все в замешательстве. Поэтому я, вновь повернувшись к хозяевам, заявил:
  
   ‒ Вы нас знаете, но хотелось бы, чтобы и вас кто-нибудь представил. Хотя бы для простоты дальнейшего общения.
  
   ‒ Как вы себя чувствуете? ‒ неожиданно спросил меня бородач, и, в первый момент, я даже внутренне похолодел от такого поворота в разговоре, начав мысленно ощупывать своё тело. Однако, добравшись до пяток и не обнаружив ничего ужасного, слегка успокоился.
  
   ‒ Вы ведь первый раз в невесомости? ‒ спросил он таким тоном, словно кто-то собирался утверждать обратное. И, не дождавшись ответа, продолжил. ‒ Естественно, мы допускали возможность вашего появления здесь. Но вовсе не находились в постоянной готовности к такой встрече. Надеюсь, вы понимаете, что наша свобода ограничена рядом обязательств, причём не только нравственных, но и вполне конкретных, юридических. Поэтому сейчас нам нужно некоторое время,.. чтобы... посовещаться. А наши биологи пока вас осмотрят. Да, Лен?
  
   После этого все, как по команде, развернулись и стали покидать помещение. Один за одним, вылезая через люк. Лишь женщина, помогавшая мне перевернуться и мужчина, в своё время представший перед нами вторым из хозяев, остались. Всё произошло так быстро, что я и глазом моргнуть не успел, как обнаружил, что они вместе с Андреем тянут нас к тому же люку.
  
   ‒ Здесь у нас что-то вроде спортзала, ‒ сказал он Инге, ‒ полетели.
  
   За стенкой было просторно. Хотя помещение оказалось короче, чем то, что мы покинули, но зато значительно шире. И имело, вдобавок, круглое поперечное сечение. Освещалось оно множеством хаотически разбросанных по цилиндрической стене (а одновременно и потолку, и полу) тусклых белых квадратиков. Последний из шестёрки покинувших нас 'хозяев' исчезал за таким же люком в противоположной стене. В помещении действительно было много тренажёров и спортивных снарядов. Велоэргометр, ленточно-роликовый имитатор беговой дорожки, какие-то сложные штуки со множеством пружинных и резиновых растяжек...
  
   ‒ Сначала девушка. ‒ будто бы желая не дать нам опомниться, быстро сказала биолог Лена, жестом приглашая Ингу сесть в широкое кресло, опутанное огромным числом проводов и лямок.
  
   ‒ И что будет?.. ‒ испуганно начала та, а затем повернулась к другу. ‒ Вообще, Андрей, что происходит? Почему мы здесь оказались? Чем ты тут занимаешься? И домой ты когда-нибудь собираешься возвращаться? Что они, в конце концов, собираются с нами делать?
  
   Задавая вопросы, Инга безуспешно пыталась прекратить собственное вращение, возникшее от чересчур резкого поворота. Наконец Андрей остановил её рукой. Мы с Витькой пребывали в состоянии какой-то заторможено-ошалелой, молчаливой неподвижности.
  
   ‒ Мы собираемся обследовать ваш организм. ‒ сказал второй биолог, мужчина, отстёгивая ремни от кресла. ‒ Процедура недолгая, но сразу покажет, чем, если конечно понадобится, мы можем вам помочь. Всё-таки, для нетренированного человека невесомость ‒ серьёзная нагрузка. Садитесь, ничего опасного в этом нет, а ремнями я вас пристегну, чтобы вы не улетели.
  
   Инга растерянно оглянулась на нас и осторожно двинулась к креслу. Мужчина помог ей устроиться и стал застёгивать ремешки. Женщина прилепила на руках и шее несколько маленьких присосок с тонкими проводами и надела на Ингу странные очки, где на один глаз приходилось обычное прозрачное стекло, а на другой ‒ какое-то сложное, хотя и миниатюрное устройство. Наконец, 'сверху', на гибком шесте опустилась ещё одна странная конструкция непонятного назначения. Только после этого к нам вернулся дар речи.
  
   ‒ А что собрались обсуждать, ‒ я кивнул на дальний люк, ‒ ваши коллеги?
  
   ‒ Да они сами всё скажут... ‒ рассеяно ответил мужчина и, вслед за женщиной, склонился над плоским горизонтальным экраном, часть которого, по-видимому, была одновременно сенсорной клавиатурой.
  
   ‒ Слушай, Андрюх, ну, может, хоть ты нам что-нибудь объяснишь? ‒ заговорил, наконец, Витька. ‒ Как всё это понимать, вообще? Мы ведь совсем другого ожидали. Кто они такие? И зачем здесь ты, в конце концов?!
  
   ‒ И собираешься ли ты возвращаться домой? В указанный срок. ‒ добавила из своего кресла Инга.
  
   ‒ Слишком много вопросов. ‒ сказал я. ‒ Так мы ни на один не получим ответа.
  
   ‒ А ты что предлагаешь? ‒ возразила она. ‒ Ждать, когда эти вернутся? Да они всё равно правды не скажут!
  
   Андрей молчал.
  
   ‒ Ну вот, всё. ‒перебила её Лена. ‒ У вас действительно почти никаких отклонений. Единственно, что ногу левую надо пока ещё беречь. Да, голова всё-таки ведь немного кружится?
  
   ‒ Кружится... ‒ растерянно призналась Инга. ‒ Стоп! А как это вы про ногу узнали? Вы же туда ничего не лепили?
  
   ‒ Ну, у всех свои секреты. ‒ улыбнулась хозяйка. ‒ Теперь прошу вас. ‒ продолжила она, обернувшись ко мне.
  
   ‒ А всё же, кто вы такие? ‒ поинтересовалась у неё Инга, очень осторожно, чтобы опять не завертеться волчком или не улететь в неизвестном направлении, выбираясь из кресла. Молчаливый и безмятежный напарник Лены протянул ей в помощь руку.
  
   ‒ На такой вопрос можно ответить как угодно. Что вас интересует конкретно? Профессия, национальность, характер, имя?
  
   ‒ Ну, хотя бы профессия.
  
   ‒ По профессии мы врачи... В данном случае биологи. ‒ она замолчала, сосредоточившись, вместе с мужчиной, на экране.
  
   ‒ Всё-таки, Андрюх, слава богу, ты жив, ‒ сказал Витька, ‒ но что стряслось-то с тобой? Как ты-то сюда попал?
  
   Андрей молчал, и я понимал его. Видимо, действительно важно то, что решается за дальним люком. И сам он связан с этими людьми какими-то обязательствами. А значит, не может сказать правды, пока ему не разрешат. Но не может он и не понимать, что раз мы здесь, то многое уже знаем, что факт его исчезновения из нашего мира перестал быть тайной.
  
   Всё это мне было ясно, но чего пока я не понимал, так это, где же ошибка в моих рассуждениях. Мы попали в параллельное пространство вместо того, чтобы связаться с ним по 'радио'. Причём попали не на местную Землю, а в космос. Пусть я ошибся в сроках, и внутри пятилетнего промежутка бывают ещё какие-то моменты пересечения миров, но вероятность того, что наш эксперимент в сарае как раз совпал с одним из таких событий, исчезающе мала. А значит, скорее всего, переход открыт постоянно. Но что здесь, в космосе, делает Андрей и почему он не возвращается? Может, здешняя Земля полностью разрушена войной или глобальной катастрофой, и в живых остался лишь экипаж орбитальной станции? Или это какие-то беглецы?.. Но опять же: всё это совершенно не вяжется с моими предыдущими представлениями.
  
   Очки, которые одевали на нас 'биологи' только снаружи казались 'разноглазыми'. 'Изнутри' же, надев их, я видел окружающий мир обоими глазами практически одинаково. По всей видимости, при помощи хитроумной телевизионной установки.
  
   ‒ Вы-то как? ‒ неожиданно спросил Андрей.
  
   Некоторое время все молчали. Не сказать, чтобы мы снова оказались ошарашены, но всё-таки элемент замешательства с нашей стороны в этой ситуации наличествовал. Здесь было и удивление: ведь мы, едва завидев Андрея, тут же накинулись на него с вопросами, казавшимися столь важными, что нам и в головы не приходило, что у него могут быть свои. И, с другой стороны, смущение: ведь он не видел нашего мира целых четыре года. А мы об этом совсем забыли. Витька первым нарушил молчание. Впрочем, молчали лишь мы, 'биологи' занимались своими делами и на наши разговоры мало отвлекались.
  
   ‒ Мы поженились. ‒ сказал Витька.
  
   Андрей, усмехнувшись, покачал головой.
  
   ‒ Молодцы!
  
   Вообще-то такая реакция на услышанную информацию выглядела довольно странной. Но, видимо, это слово означало что-то на их дружеском жаргоне. Что-то доброе и забавное, наверное. Потому как и Инга и Витька заулыбались в ответ.
  
   ‒ Давно? ‒ спросил Андрей.
  
   ‒ Да уж два с половиной года прошло. Собственно, должны были раньше, но так уж вышло. У нас уже дочке больше двух лет.
  
   ‒ И на кого она похожа?
  
   ‒ На неё. ‒ кивнул Витька в сторону Инги.
  
   ‒ Зато характером на тебя!
  
   ‒ У неё и характер уже проявляется?
  
   ‒ Ещё как!
  
   ‒ А как назвали?..
  
   ‒ А вам следует быть осторожней, ‒ встряла в беседу Лена, снимая с меня датчики и ремни, ‒ старайтесь поменьше двигаться и волноваться в ближайшие минуты.
  
   Тревожные взгляды ребят скрестились на мне.
  
   ‒ А что может случиться? ‒ осторожно спросил я.
  
   ‒ В общем-то, ничего страшного. В обычных условиях вы бы, наверное, ничего и не почувствовали... А пока вам лучше поберечься ‒ всё-таки невесомость. ‒ она по-прежнему была на редкость уклончива и туманна в своих объяснениях.
  
   Мало чего поняв из её слов, я растерянно смотрел на то, как Витька занимает покинутое мною кресло.
  
   ‒ Примите вот это. ‒ сказала мне Лена, взяв из рук помощника полупрозрачный коричневый цилиндрик и протянув его мне.
  
   ‒ Что значит 'примите'? ‒ не понял я. ‒ Как я его приму?
  
   ‒ Там внутри жидкость. Возьмите в рот торчащую трубочку и надавите на пузырёк. Она сама потечёт.
  
   ‒ Сами понимаете, из рюмок и чашек здесь не пьют. ‒ добавил второй биолог.
  
   Я послушно взял в рот короткую тоненькую трубку. Потом вытащил.
  
   ‒ А что это, собственно, за лекарство?
  
   ‒ Не волнуйтесь, побочных эффектов оно не имеет. Что же касается лечебного, то, его скорее нужно назвать профилактическим. Собственно говоря, вероятнее всего, вы ничего не почувствуете.
  
   Я кивнул и всё-таки попробовал. Жидкость оказалась практически безвкусной. Как вода. Вполне возможно, впрочем, что это вода и была. Вообще-то, 'биологи' выглядели людьми, вполне заслуживающими доверия. Но только до тех пор, пока не вспомнишь об остальных 'хозяевах', скрывающихся сейчас за дальним люком. Короче, складывалось впечатление, что что нам попросту заговаривают зубы, чтобы мы поменьше приставали к Андрею. И означать это могло лишь одно. Ни Андрей, ни даже эти двое не знали, чем закончится краткое совещание остальных и не желали рисковать, досрочно выдавая свои тайны. Я решил, что пора самому перейти в атаку, ибо Инга с Витькой ничего серьёзного не добьются.
  
   ‒ Послушай, Андрей. Я здесь самый посторонний для тебя и поэтому замечаю гораздо больше, чем ребята. И я вижу, как старательно ты уходишь от ответов. Но пойми: то, что добрались сюда, уже само по себе означает для вас очень многое. Ну, и для нас, естественно, тоже. События приняли необратимый характер. Что бы ни случилось дальше, пусть вы вообще ничего не скажете, мы уже сейчас знаем более, чем достаточно, для того, чтобы невозможно было всё вернуть на 'круги своя'. То, что ты здесь, теперь не тайна. И, хотя неизвестно нам больше, чем известно, как я теперь понимаю, само наше появление говорит за себя. Даже если вы сможете задержать нас здесь, это не поможет. Исчезновение Витьки и Инги не пройдёт незамеченным... ‒ я смолк, соображая, стоит ли раскрывать все карты, говоря, что в нашем мире нас никто не ждёт. Что мы трое и есть в полном составе 'группа риска' для хозяев Андрея. Но, поняв, что в последней фразе содержался чересчур прозрачный намёк на это, решил, что 'слово ‒ не воробей'. ‒ Я не утверждаю, что те, кто будет их искать, повторят все наши действия, но, так или иначе, их исчезновение когда-то свяжут с твоим. И никто не даст гарантии, что спустя некоторое время, вслед за нами, тут не появится ещё кто-то. И если вы хотите, ‒ я уже обращался больше не к Андрею, а к 'биологам', ‒ чтобы мы правильно вас поняли, а может быть даже стали вашими союзниками, лучше всего рассказать нам правду.
  
   Это была слишком откровенная атака, чтобы никак не прореагировать на неё. Собственно, если бы они промолчали, будто ничего не слышали, это и было бы свидетельством их согласия с моими доводами, ибо означало бы, что им нечего возразить. Но они просто не успели ничего сказать... Дверь напротив распахнулась, и, под нашими пристальными взглядами, вылетели оттуда, оглядываясь друг на друга, остальные 'местные жители'. По всей видимости, у нас были достаточно озабоченные лица, так как первые слова их бородатого предводителя содержали в себе вопрос:
  
   ‒ Ну, и как самочувствие наших гостей?
  
   ‒ Неплохо. ‒ ответила Лена. ‒ Только одному из них, ‒ она кивнула в мою сторону, понадобилась помощь, да и то чисто символическая.
  
   На какое-то время мне стало обидно за то, что мой организм оказался слабее, чем у других, но я быстро забыл об этом, потому что бородатый продолжил:
  
   ‒ Ну что ж... Как видите, наше отсутствие было недолгим. Конечно, к единому мнению мы так и не пришли, но дальнейшие обсуждения были бы уже бесполезными. Мы расскажем вам то, что... должны рассказать... Может быть этого вам покажется недостаточно, и, наверное, вы будите правы, но всё то, что сейчас тайна для вас и совсем не тайна для нас, это... не только наша тайна. Но мы постараемся говорить только правду. Однако, ‒ он жестом остановил наши зарождающиеся возражения, ‒ лишь при одном условии. Сначала вы расскажете всё о том, что привело вас сюда.
  
   ‒ Ага!! ‒ взвилась Инга. ‒ А почему это вы решили, будто вам виднее, что нам надо знать, а что ‒ нет? В конце концов, вы не можете не признать, что Антон прав: чем больше откровенность, тем больше понимание. Или, может, вы надеетесь, что мы отсюда не выйдем? Но разве не ясно, что на этом события не оборвутся? Ведь нас же будут искать! И если не найдут, то когда-нибудь доберутся и до сарая, а значит, рано или поздно, и до вас!
  
   ‒ Начинается... ‒ сказал я.
  
   ‒ Подожди, Ин! ‒ Витька прервал супругу таким тоном, что словесный поток будто обрубило. И, видимо, надолго. Меня, честно говоря, всегда поражала способность женщин строить свою речь из одних вопросов. ‒ А вы не считаете, ‒ продолжил он, обращаясь уже к 'местным', ‒ что нам тоже следует отойти в сторону и решить, о чём мы можем вам рассказать, а о чём ‒ нет?
  
   ‒ Ваше право. ‒ спокойно ответил бородач и пожал плечами.
  
   Витька вопросительно посмотрел на меня.
  
   ‒ Нет. ‒ сказал я. ‒ Мы не будем ничего скрывать. Потому что действительно считаем, что чем полнее откровенность, тем сильнее взаимопонимание.
   По правде, я и сам не знал, что имел в виду. Ведь одно дело, как поймут меня 'хозяева', а другое ‒ как Витька и Инга. Если они сочтут, что я сказал именно то, что хотел, то могут и не согласиться со мной, но станут ли в открытую возражать? А если решат, что я пудрю 'хозяевам' мозги и, пообещав рассказать всё, на самом деле собираюсь о чём-то умолчать, то как они поведут себя, расскажи я действительно всё? Но ребята молчали, и я решил, что каждый понял меня так, как хотел и поэтому согласился. И начал рассказывать.
  
   И очень скоро закончил, страшно удивлённый. Оказалось достаточно семи-восьми минут, чтобы рассказать ВСЁ! При том, что логика рассказа, последовательность описания всех наших умозаключений, их причинно-следственная структура ничуть не пострадали, я умудрился уложиться фраз в сто, не больше. Конечно, сказано было только главное, но ни одной мало-мальски значимой детали я не упустил. И вот теперь, озадаченный своей лаконичностью, умолк, уставившись на окружающих. Они тоже, видимо, ожидали несколько более длинной речи, и посему выглядели растерянно, но по лицам 'хозяев' было видно, что если не всё, то, по крайней мере, многое, им понятно. Инга же вдруг ляпнула:
  
   ‒ И всё?
  
   Понятно, впрочем, что слова эти сейчас вертелись, пусть не на языке, но в мозгу, уж точно, у всех, даже у меня самого. Но вслух их должен был произнести кто угодно, только не она или Витька. Последний глянул на супругу так, что у неё должен был пропасть дар речи, по меньшей мере, на сутки. Один из хозяев быстро сказал что-то по-английски. Ему ответили. После чего надолго воцарилось молчание. Наконец, его прервал высокий худой мужчина:
  
   ‒ Получается, что, несмотря на ошибочные предпосылки и выводы, вы всё-таки добились того, чего хотели.
  
   ‒ Даже больше, чем хотели. ‒ сказал Витька. ‒ Мы надеялись предупредить Андрея или, по меньшей мере, узнать что-то о нём, а в результате встретили его самого. Живого...
  
   Я понял, что он хотел сказать 'и невредимого', но промолчал, ибо с этим далеко не всё было ясно.
  
   ‒ Мы ведь не собирались сами куда-то перемещаться. Нам надо было всего лишь связаться с параллельным миром. Но в итоге мы сами оказались здесь. Я пока не знаю, что это. ‒ я попытался широко развести руками. ‒ Перенесло ли нас в какую-то отдалённую точку нашего мира, в параллельный мир или ещё куда-то, но факт пространственного перемещения налицо.
  
   ‒ Похоже, идея множественности миров у вас достаточно распространена? ‒ спросил один из 'хозяев'.
  
   Я пожал плечами. Уж чего-чего, а это они должны знать. Как-никак, от таких настроений населения напрямую зависит судьба их миссии.
  
   ‒ В общем, да. Не могу говорить о других странах, но у нас сейчас это модно.
  
   ‒ А вам не кажется, что ваши последние действия были излишне легкомысленными? ‒ спросила женщина. Не та, Лена, которая нас осматривала, а другая.
  
   ‒ Да нет, конечно. ‒ раздражённо ответил Витёк. ‒ Мы рисковали, конечно, и прекрасно понимали это. Но согласитесь, риск этот был гораздо больше от отчаяния, чем по глупости.
  
   На это у них, похоже, нечего было возразить. Воцарилась тишина. Я подумал, что вот уже в который раз сегодня вокруг меня молчат в тот момент, когда надо говорить. И говорить много. Тем более, есть о чём. Первым не выдержал Витька:
  
   ‒ Наверное, теперь ваша очередь рассказывать?
  
   Бородач вздохнул.
  
   ‒ Да, безусловно. Извините за эту паузу, просто мы все, как я думаю, ‒ он оглянулся на своих товарищей, ‒ некоторое были под впечатлением от вашего рассказа... Видимо, вы ждёте, когда же мы, наконец, представимся... Но сначала я хотел бы вкратце объяснить вам, где мы сейчас находимся. Как вы, наверняка, уже догадались, это не планета. Мы действительно сейчас внутри космического транспортного средства. Называют его по-разному. Кораблём, ракетой, экспрессом... Но суть, конечно, не в названии, а в функции, которая заключается в доставке на Марс пилотируемой экспедиции...
  
   Мы ахнули. Все трое. Одновременно.
  
   ‒ То есть, и мы сейчас летим на Марс? ‒ спросил я, совершенно потрясённый.
  
   ‒ Не совсем. Сейчас мы летим на Землю.
  
   ‒ Ничего не понимаю.
  
   ‒ Я не договорил. Функция не только в доставке экспедиции на Марс, но и в возвращении на Землю.
  
   ‒ То есть сейчас вы возвращаетесь?
  
   ‒ Да, с Марса.
  
   ‒ Ну и как он вам? ‒ вопросил ехидный голос. Легко догадаться, чей. Похоже, мои предположения о суточном молчании Инги оказались излишне оптимистичными. Видать, здорово они её достали.
  
   ‒ Нам он сложно.
  
   ‒ То есть?
  
   ‒ Как раз об этом я не имею права говорить вам что-либо.
  
   ‒ Но почему? ‒ не унимался я.
  
   В ответ он молча развёл руками.
  
   ‒ Значит, больше вы ничего не скажете? ‒ после некоторой паузы поинтересовался Витька.
  
   ‒ Скажем. Во-первых, мы должны объяснить вам, как вы сюда попали и что здесь делает Андрей, а во-вторых... вы ведь просили нас представится. Или теперь это уже ни к чему? Собственно говоря, для нас, чем раньше вы покинете ракету, тем лучше.
  
   'Ага! ‒ подумал я. ‒ Ну вот это уж хрен тебе с маслом. Прежде я вытяну из вас всё, что смогу.'
  
   ‒ Ну почему же? Нам было бы очень интересно узнать хоть что-нибудь о первых покорителях красной планеты.
  
   ‒ Не знаю, к счастью ли, ли к сожалению, но сейчас нас меньше всего можно назвать покорителями... Ну, ладно. Экспедиция совместная, организована 'Межкосмосом' и 'Астромерикой', в экипаже по четыре человека с каждой стороны. С биологами вы уже знакомы. Они же и врачи, и психологи, и, в каком-то смысле, крестьяне. Елена Иванова и Хорхе Сентельяс. Командир корабля с американской стороны ‒ Клод Трамбле, ‒ бородач указал на самого незаметного, пожалуй, человека в их компании, всё время оказывающегося где-то в углу, ‒ двигатели, вся механика: ботовая и небесная, физика, астрономия. Салли Вуд, ‒ он ткнул пальцем в сторону второй женщины, негритянки, ‒ метеоролог. Дариус Бразис ‒ планетология. ‒ это был тот, кто увидел нас первым. ‒ Джон Вудфорд ‒ электронщик, программист, связист и так далее. Радомир Щербан ‒ химик. ‒ последние двое были самыми молодыми, если не считать нас. ‒ Ну, и я ‒ командир с экспедиции с евроазиатской стороны ‒ Хаким Рахимов. Мои функции ‒ пилотирование и навигация. Ну и, естественно, во время полёта каждый участвует в огромном числе различных программ, напрямую не связанных с его работой на Марсе.
  
   ‒ Очень приятно. ‒ заявил Витька. ‒ И как далеко до вашей Земли?
  
   ‒ Половина пути. Два года мы летели туда, два года будем лететь обратно. Год провели на Марсе и его спутниках.
  
   ‒ Что ж вы там делали так долго? ‒ поинтересовалась Инга.
  
   То ли сделав вид, что не заметил иронии, то ли вправду не заметив, Хаким принялся серьёзно объяснять:
  
   ‒ Во первых, из-за разной скорости вращения вокруг Солнца взаимное положение Земли и Марса всё время меняется и, чтобы прилететь раньше, иногда надо вылетать позже. А во-вторых, для того, чтобы изучить Марс, нам не хватило бы ни года, ни десяти, ни всей жизни.
  
   ‒ Даже так? ‒ удивился я
  
   ‒ Даже так. ‒ печально согласился он.
  
   ‒ Но, всё-таки, мне кажется, что два года для дороги на Марс слишком много.
  
   ‒ Вообще-то да. Но наша экспедиция многопрофильная, мы очень много всего взяли с собой. Вы видели не всю ракету. Топлива мало. Кратковременный разгон на большом ускорении у Марса съел почти всё. Остатки наверняка уйдут на коррекцию в пути. Тормозить у Земли нас будет тамошний буксир. Но даже при такой экономии особо не разгонишься, поэтому и летим медленно. А туда летели медленно, чтобы сейчас хоть как-то добраться обратно.
  
   ‒ Сколько же всего вы должны были с собой взять?! ‒ вслух подумал Витька.
  
   Я висел, глазел по сторонам, слушал и, одновременно, пытался и никак не мог понять, что же со мной происходит, не мог разобраться в своих ощущениях. Эти хозяева вели себя по отношению к нам далеко не так, как нам бы того хотелось. Но сильнее злости был страх, ибо я ясно осознавал, насколько глубоко мы вляпались. Только начнись сейчас заваруха, и мы обязательно окажемся поперёк дороги у какой-нибудь серьёзной силы.
  
   И всё-таки, сильнее был интерес. Какое-то просто жгучее любопытство. Ведь здесь, сейчас, передо мной стояли,.. пардон, висели люди, побывавшие на Марсе. И мне жутко хотелось узнать, что же они там увидели. Однако было и ещё одно чувство...
  
   ‒ Увы, ‒ заявил Рахимов в ответ на Витькин вопрос, ‒ как показала практика, мы взяли далеко не всё.
  
   ‒ И тем не менее, что вы там увидели? Неужели вы не понимаете, как это для нас важно?! ‒ воскликнул я.
  
   ‒ Есть ли жизнь на Марсе? ‒ продекламировала Инга. Причём, насколько я понял, на сей раз заряд её иронии был направлен не только на хозяев, но и на меня. Мол, чего ты лезешь с глупыми вопросами, когда Андрея надо спасать, а не ерундой всякой заниматься.
  
   ‒ Мы всё прекрасно понимаем. Даже слишком прекрасно. Хотя такое слово, пожалуй, и не очень-то уместно. Но именно поэтому не можем ничего сказать. Не можем даже соврать. И уж тем более, сообщить правду. Как хотите, так и понимайте это.
  
   'Господи, ‒ подумал я, ‒ да что же они там видели, в самом деле? Марсиан? Или самого живого бога войны? Или просто живого Бога? Или дьявола?..
  
   ‒ Вы что, инопланетян встретили? ‒ спросила Инга уже обычным голосом.
  
   Рахимов пожал плечами. В невесомости, на вису, этот жест выглядел особенно беспомощно. Я вдруг понял, какое чувство не давало мне покоя ‒ чувство нереальности происходящего. Хозяева вели себя не так, как нам хотелось. Но этого мало, мы абсолютно не ждали, что они станут вести себя так, что будут говорить как можно меньше, и стараться как можно скорее выпроводить нас отсюда. Лично я ожидал всего, что угодно, но только не этого. Нас могли убить в первый же момент, могли захватить в плен, могли угрожать или наоборот, увещевать. Но вместо этого все, в том числе и Андрей своим молчанием давали понять: 'давайте-давайте ребята, побыстрее отсюда, вы что-то не туда попали'. Словно они совершенно равнодушны к тому, что мы всё о них знаем. Такого быть не должно, так просто не могло быть... Но было, и это подспудно сбивало с толку. Впрочем, может быть, на самом деле нам далеко не всё известно.
  
   ‒ Андрей! ‒ жалобно подала голос Инга. ‒ Ну скажи ты хоть что-нибудь! Мы ведь столько всего пережили, а нас тут... А! ‒ она махнула с досады рукой и начала заваливаться на спину. Метеоролог Салли Вуд скупым плавным движением остановила её вращение.
  
   ‒ Неужели ты не видишь? ‒ сказал я. ‒ Никто ничего здесь рассказывать не собирается. Единственное их желание ‒ чтобы мы поскорее убрались.
  
   ‒ Ну почему? ‒ тихо сказал Трамбле. В его речи почти не чувствовалось акцента. ‒ Мы обязательно расскажем вам, как и почему вы попали сюда.
  
   ‒ Как будто мы и так незнаем!
  
   ‒ Не знаем, Ин. ‒ молвил Витька. ‒ Не забывай, никто из нас сюда ведь не собирался.
  
   ‒ Но Антон-то... ‒ начала было Инга, но осеклась.
  
   ‒ Антон во много оказался прав. ‒ сказал Рахимов. ‒ Действительно существуют два,.. по крайней мере два, схожих между собой мира. И вы живёте в одном из них, а мы в другом. Двадцать лет назад нам посчастливилось наткнуться на переход между мирами. С точки зрения как геометрии, так и физики наше понимание явления схоже с описанным вами. Но пространства не пересекаются раз в пять лет. Они пересечены всегда. И долгое время мы пользовались этим, переходя из определённой точки нашего мира в определённую точку вашего и обратно. Но однажды наши... люди, находящиеся у вас, прибыли к месту перехода и не смогли вернуться домой.
   На их взгляд всё выглядело так, словно переход закрылся, и они на неопределённый срок застряли в чужом мире. Однако в это же время те, кто переходил от нас к вам смогли это сделать, хоть и оказались совсем в другой точке вашего пространства. Получалось, что наш мир как бы сместился, проехался по вашему. Правда, через некоторое время переход в вашем мире вернулся приблизительно в ту же точку, где был всегда. И в дальнейшем скачки повторялись неоднократно. Такое поведение перехода выглядело совершенно необъяснимым. Предлагалось множество гипотез, но среди них не оказалось состоятельных, ибо не одна не могла правильно предсказать, когда и куда произойдёт следующий скачок.
   Так продолжалось до тех пор, пока не была высказана совсем уж безумная идея. Предлагалось считать переход материальным телом, которое как бы привязано легкорастяжимой, но прочной нитью к другому, способному двигаться. Словно камешек на резинке, привязанной к человеку. Если второе тело начнёт двигаться, то до тех пор, пока сила трения первого тела о то, на чём оно лежит, будет больше силы натяжения нити, первое тело останется неподвижным. Как только сила упругости перевесит, оно резко и быстро, скачком, перелетит на новое место.
  
   Вот, собственно, и всё. Эта гипотеза объяснила очень многое. Вторым телом, с которым связан переход действительно был человек. И человеком этим оказался, как вы уже догадались, Андрей. ‒ Рахимов предостерегающе вытянул руку. ‒ Подозреваю, что у вас возникает много вопросов и пытаюсь упредить их.
  
   По правде говоря, я был настолько обескуражен услышанным, что никаких вопросов у меня не возникло, но возражать не стоило. Мои товарищи, видимо, считали также.
  
   ‒ Увы, мы не знаем, что на самом деле представляет из себя эта связь, почему к ней, так сказать, подсоединён Андрей, и чем таким он вообще отличается от других людей. Мы много чего не знаем. Строго говоря, у нас вообще нет научной теории этого явления. И всё же мы рискуем им пользоваться. Мы долго искали Андрея... Конечно, во время поисков, мы ещё не знали, что это он, мы искали того, кто перемещает переход. А искали не только затем, чтобы прогнозировать скачки. Даже без вразумительной научной базы можно предположить, что при большой скорости движения того, кто смещает переход, последний перестанет скакать и сам начнёт двигаться равномерно. При этом связь между человеком и переходом проявится только если человек начнёт ускоряться достаточно резко или долго. В остальных случаях её как бы и нет. Человек и переход могут двигаться словно независимо, сближаясь и удаляясь. Аналогия с камнем и резинкой здесь нарушается, ведь постоянного трения и вообще сопротивления среды для перехода нет, его держат на месте какие-то другие силы, но, надеюсь, это не затуманит смысл моих слов.
   Идея заключалась в том, чтобы найти этого человека, перевести в наш мир, посадить в ракету, быстро разогнаться, потом, уже в космосе, сманеврировать так, чтобы переход оказался внутри ракеты и, в дальнейшем, лететь по инерции, изредка корректируя курс для сохранения такого положения. В этом случае решалось бы большинство проблем, связанных со снабжением экспедиции. Ведь теперь место перехода станет двигаться вместе с Андреем в нашем мире, а в вашем останется там, где сам Андрей совершил переход. То есть, в реальности, в том сарайчике, откуда вы попали сюда. Поэтому мы дышим воздухом вашей Земли и нам нет необходимости поддерживать атмосферу на ракете. Поэтому мы питаемся продуктами из вашего мира и нам нет необходимости везти их с собой. У вас мы моемся, стрижёмся и так далее. То есть, все мы живём в двух пространствах... ‒ он вздохнул и цокнул языком. ‒ Во всей этой истории есть только один неприятный и жестокий момент. Сам Андрей, как вы понимаете, не может вернуться домой ни на секунду. Если это произойдёт, место перехода в нашем мире останется там, где оно было, когда он этот переход совершал. То есть в открытом космосе. А ракета полетит дальше.
   Практически, это будет означать необратимый разрыв связи между мирами. Поэтому Андрей вынужден всю дорогу оставаться здесь. А именно, в невесомости. И поэтому в экипаже два врача. Их главная задача ‒ забота о здоровье Андрея. Собственно, ещё лет пять с половиной назад это была лишь безумная идея. Но теперь, как видите, она воплощена в жизнь.
   Мы нашли Андрея и уговорили его помочь нам. По нашей просьбе он специально, несколько раз, уезжал из дома довольно далеко, а затем возвращался. Мы смогли хоть как-то изучить перемещения перехода. Вы должны помнить, как ваш друг исчезал на два-три дня, в то лето, когда вы закончили школу. После возвращения из последней поездки Андрей очень удачно 'привёз' переход. Тот почти совпал с известным вам сараем. Пришлось сдвинуть это сооружение, чтобы оно полностью закрыло область перехода... Вот... В общих чертах это ‒ всё. У вас наверняка возникает множество вопросов, но,.. по крайней мере, теперь вы знаете, как Андрей попал сюда... И пора объяснить, как вы сами оказались здесь...
  
   ‒ Но как это может быть?! ‒ перебила Рахимова Инга. ‒ Как человек может двигать целые миры?
  
   ‒ Мы не знаем. Тем более не знает сам Андрей. До знакомства с вами он вообще ни о чём не подозревал. Нам не известно, как это происходит, почему движение перехода совпадает с движением Андрея так, словно начало координат находится на Земле,.. и так далее. Я потому и сказал, что никакой науки здесь нет. Возможно, это как-то связано с тайной рождения Андрея. Но он сам, ‒ Рахимов оглянулся, ‒ не знает, кто его отец.
  
   ‒ И ты никогда не спрашивал у мамы? ‒ сказал я.
  
   Андрей вздохнул.
  
   ‒ У нас это считалось запретной темой.
  
   Я промолчал не зная, что ещё спросить. Некоторое время молчали и все остальные. Видимо, эта тема уже не раз обсуждалась здесь, но ничего полезного из этих обсуждений не вышло. По правде, всё, что я услышал было, мягко говоря, невразумительно. Уже сейчас мне казалось, что я смог бы поймать Рахимова на некоторых несоответствиях в его рассказе. Да и вообще, рассказ был больше похож на фантазии увлёкшегося научно-популярной литературой школьника, чем на речь руководителя экспедиции. Хотя, в то же время, не было оснований усомниться в его искренности... Рахимов первым нарушил тишину.
  
   ‒ Я всё-таки хотел бы закончить объяснения. В конце концов, вы теперь тоже здесь и должны знать, как и почему это произошло.
  
   ‒ А что вы с нами сделаете потом? ‒ спросила Инга.
  
   ‒ Когда? ‒ не понял Рахимов.
  
   ‒ После всех этих ваших разъяснений.
  
   ‒ После всех разъяснений, ‒ он выделил интонацией слово 'всех', ‒ мы с вами ничего делать не станем. Вы сами отправитесь обратно. Но сначала позвольте мне эти самые разъяснения дать. Собственно, они просты и коротки.
   Когда переход обнаружен, основной вопрос в том, как им пользоваться. Или иначе: в какой из миров выйдет тело, движущееся по области пресечения пространств по направлению к её границе? Ответ тоже прост. Оно перейдёт туда, где его положение энергетически более выгодно. То есть туда, откуда на него будет действовать меньшая сила притяжения. Это первый важный момент.
   Второй заключается в том, что пересекшиеся пространства ведут себя как единое целое. Поэтому притяжение вашей Земли действует на тела нашего мира. Но из-за того, что за пределами перехода миры разделены,.. ну,.. скажем так, пространством более высокой размерности, это притяжение слабее, чем то, которое она оказывает на тела вашего мира, находящиеся на том же расстоянии. Я хочу сказать, что это четырёх-, пяти-, или сколько там -мерное пространство, в которое погружены наши миры, играет для гравитации роль того же экрана, каким для электростатического поля является проводящая поверхность. Переход ‒ это просто дырка в таком экране. Чем дальше мы будем углубляться в наш мир, тем больше будет экранировка. Как вы видите, всего в нескольких метрах от перехода веса уже практически нет. Значит, если что-то будет двигаться в области пересечения в сторону от вашей Земли, выйдет оно в наш мир. Здесь ваша Земля будет притягивать его слабее, или, что то же самое, отсюда оно будет вытягиваться или выталкиваться обратно в область перехода слабее, чем из вашего мира. Положение в нашем мире энергетически выгодней, потенциальная энергия тут будет меньше. И именно таким образом вы попали сюда.
   На самом деле, конечно, всё несколько сложней, хотя и у нас, сами понимаете, нет точного физического описания процесса. Например, надо учитывать, что всё это верно и для молекул воздуха. Они, при своём хаотическом движении, пересекая наиболее удалённую от вашей Земли границу, будут попадать только в наш мир. У вас это останется незамеченным, потому что на их место тут же придут другие, из-за пределов этой зоны. У нас же станет расти избыточное давление. Это продолжится до тех пор, пока перепад давлений не скомпенсирует разницу в гравитационном взаимодействии. И тогда установится приблизительно равновесие. Приблизительное, потому что баланс двух сил будет всё время колебаться около него. И сказать, что в какой-то момент времени эти силы равны, можно с определённой вероятностью.
   Поэтому шансы перейти в наш мир или в ваш будут случайным образом меняться. Это опасно, ведь часть переходящего тела может выйти в одном мире, а часть в другом. В реальности колебания слишком часты и локальны, чтобы что-то подобное произошло и из-за некоторых, слишком сложных, для описания обычным языком, причин практически все тела остаются в своих мирах. Поэтому, для открытия перехода нужно искусственно изменить соотношение в пользу одной из сил. Если, например, создать в области перехода избыточное давление с помощью насоса, то оно сместится в пользу тяготения, и можно быть уверенным, что движущиеся предметы окажутся у нас. Вы, наверное, слышали перед тем, как попасть сюда, работу этих насосов. Ну, а при движении в любом другом направлении, естественно, более выгодным окажется переход в ваш мир. Поэтому войти в зону перехода можно с любой стороны из любого мира, но выйти в наш ‒ только двигаясь против силы тяжести. Уходя к вам, мы попросту спрыгиваем в сарай сверху. В вашей ориентации.
   Кванты света ‒ материальные тела. Всё, что я говорил, относится и к ним. Кроме атмосферного давления, конечно. Поэтому свет из вашего мира, излучаемый вверх, попадает к нам, и мы видим, что происходит в сарае. В нашей же ракете область перехода окружена более обширным помещением, где почти всегда поддерживается полная темнота. И вы не видите, что происходит у нас. Когда же мы возвращаемся, то просто включаем насос и прыгаем вверх. Те, кто остался здесь, хватают нас за руки и вытаскивают. Через несколько секунд насос автоматически выключается. Естественно, всё это мы стараемся делать по ночам.
   Но за пять лет полёта многое может случиться. Нам приходится доставлять на ракету не только еду или одежду. Груз может быть таким тяжёлым, что его просто так не подбросишь в наш мир. Да и с нами самими в вашем мире может произойти всё, что угодно. Человек может заболеть, получить травму и оказаться неспособным прыгать. На эти случаи предусмотрена система аварийного подброса, скрытая под полом. Естественно, что всё это экстремальные ситуации, свидетелей у них быть не должно, даже если процедура по каким-то причинам затянется. Поэтому механизм подброса включается только при полной изоляции от окружающего мира. По некоторым причинам сделано так, что он включается автоматически при всяком установлении такой изоляции. В рабочей обстановке мы сами этим устройством ещё ни разу не пользовались.
   А вы случайно его включили. И это было впервые. Поэтому мы растерялись, увидев вас. Просто по счастливой случайности, из переходной камеры в основные помещения вынесло только вас. Камни, скамейки и всё стальное, что вы натаскали в сарай, мы уже отправили обратно...
  
   На некоторое время он смолк, но никто не рискнул подать голос, ожидая продолжения. Впрочем, нет, дело было в другом, слишком уж необычно было услышанное. Мы просто стояли, то есть висели, с открытыми ртами, и требовалось время, чтобы нам снова удалось пошевелить челюстями. Рахимов вздохнул.
  
   ‒ Собственно, это всё. Так выглядит ситуация в общих чертах. Конечно, если рассматривать её подробно, со всех точек зрения, во всех физических аспектах, то многие частности из моего описания окажутся неверными. Вплоть до полной своей противоположности. Но это частности. А в целом я описал вам то, что есть в реальности. ‒ он снова помолчал. ‒ Так что, давайте прощаться.
  
   ‒ То есть как?! ‒ спросила Инга.
  
   Хаким грустно улыбнулся и развёл руками.
  
   ‒ Мы рассказали всё, что могли.
  
   ‒ Ну да! ‒ громко заявил, почти крикнул Витька. ‒ И теперь надеетесь, что мы поверим?
  
   ‒ Почему нет?
  
   ‒ Потому что это не похоже даже на фантастику. Просто фантазии какие-то, выдумки. Всё равно, что сидит четвероклассник за столом и воображает: вот здорово было бы сделать такую машинку с кнопочками! Нажал одну ‒ и уроки делать не надо, все домашние работы сами в тетрадках написаны, нажал другую ‒ и у тебя вместо кефира противного на полдник в чашке оказывается мороженное. И так далее...
  
   ‒ Понимаю. ‒ Рахимов вздохнул. ‒ Да, серьёзной науки в моих речах было немного. Это факт. Но, не смотря на столь неглубокие познания явления, и я, и все мы, пользуемся им. Исключительно на страх и риск. Правда, к сожалению, не только свой. Что же касается правдоподобности... Увы, правдоподобность и истинность ‒ не всегда одно и то же. Ничего не поделаешь.
  
   ‒ Неужели вам самим не хочется это узнать?! ‒ воскликнула Инга. ‒ Ведь если всё так, как вы сказали, то Андрей ‒ уникум. Настоящая революция будет в науке, если вы узнаете, как всё происходит!
  
   ‒ Да мы в основном этим и занимаемся. Недаром в экипаже два высококлассных биолога. Но увы, пока ничего не ясно. Вообще ничего. Ни физика, ни биология тела Андрея ничем не отличается от человеческих норм. Психология, состояние нервной системы ‒ тоже. Мы не теряемся в догадках. У нас их просто нет. Хотя исследования продолжаются и по сей день.
  
   Ну что ж, у нас не было оснований не верить. Естественно, уж коли роль Андрея в произошедших событиях столь велика, то и внимание к его способностям должно быть соответствующее. Другое дело ‒ результативность. В конце концов, даже если они что-то и узнали, вовсе не обязательно сообщать нам обо всём. Но если разговор на эту тему и исчерпан, почему он считает, что нам нечего больше узнавать?
  
   ‒ Ну хорошо, ‒ начал я, ‒ пусть всё это так. Удивительно, конечно, что вам ничего не удалось узнать, но лично я готов допустить, что и такое возможно. Но нас интересуют и многие другие вещи. Хотелось бы знать, как устроен ваш мир. Чем ваша история отличается от нашей. Какие у вас государства и каковы их политическое и экономическое положения. Как вы живёте, какой у вас спорт, какое искусство, какие наука и техника. И так далее.
  
   ‒ А правда, что у вас не было мировых войн? ‒ спросила Инга.
  
   Любой незнакомый с Ингой человек мог заподозрить за этой фразой всё, что угодно. Вплоть до ловушки, западни, рассчитанной на внезапность и на расслабленность спрашиваемого. Взять и 'проговориться': спросить таким невинным тоном 'А правда?..' и изобразить на лице максимально возможное простодушие. Якобы подразумевая, на самом деле, что дескать, у нас есть другой, достаточно достоверный источник информации, и из него известно, что войн у вас не было. Мы, конечно, не можем ему полностью доверять, но даём вам понять, что не так уж и беспомощны. Такой, сокрушающий удар по празднующему победителю. Естественно, что если бы наши хозяева действительно так думали, эта фраза повергла бы их в жесточайший нокаут.
  
   Но никто, понятно, так не думал. Просто не так давно я высказал подобное предположение в чисто иллюстративных целях, но Инга запомнила только саму фразу, а не ситуацию, в которой она была произнесена. И сейчас, особенно не задумываясь, исключительно в силу импульсивности своего характера, выдала эту идею в таком виде, слово я тогда сообщил ей важнейшие разведданные. Ясное дело, ничего этого Рахимов знать не мог, но ситуацию он прочувствовал прекрасно и вышел из неё с максимальной выгодой. Для себя. Удручённо пожал плечами и сказал:
  
   ‒ К сожалению, на такие вопросы я отвечать не могу.
  
   Это был очень ловкий ход, ведь я, хотя и не задавал вопросов напрямую, дал понять, что именно нам (по крайней мере, мне) хочется узнать. Ингин же вопрос оказался однозначно конкретен, и не воспользоваться этим со стороны хозяев было бы глупо. Формально Рахимов вроде бы имел в виду, что не станет говорить о войнах, но фактически он вообще отказался сообщать что-либо о своём мире. Во всяком случае, я именно так расценил его реакцию.
  
   ‒ Но почему?
  
   ‒ Потому что у нас нет на это прав. Ни моральных, ни юридических. То, что вы хотите узнать, сейчас для вас тайна. Но это не только тайна экипажа. Это ещё и тайна нескольких миллиардов людей, оставшихся на нашей Земле. И мы не можем брать на себя ответственность и решать, что говорить вам, а что ‒ нет.
  
   ‒ Да?! А на то, чтобы вторгаться в чужой мир, заводить там резидентуру, пользоваться им в своих нуждах у вас есть право? ‒ снова завелась Инга. ‒ А на то, чтобы сажать человека на пять лет в невесомость? А на то, чтобы отнимать на пять лет сына у матери? Кто вы такие, чтобы всё это решать? А?!..
  
   ‒ Подожди. ‒ я оборвал её монолог и обратился к Рахимову. ‒ Рассказывать о том, что произошло на Марсе вы не хотите по той же причине?
  
   ‒ Нет. ‒ как-то горестно ответил Рахимов. ‒ Поверьте, нет.
  
   ‒ Но почему тогда?!
  
   Он молчал. Молчали и остальные. Я отказывался что-либо понимать, но, если эта загадка была столь грандиозной... Впрочем, сейчас стоило думать о другом.
  
   ‒ Но вы хоть можете сказать, когда миры разделились? Это ведь должно быть вам известно. ‒ сказал Витька, жестом останавливая готовую снова взорваться супругу.
  
   ‒ Увы, ‒ отозвался Рахимов, ‒ и это тоже за пределами наших свобод.
  
   ‒ Значит, вы вообще ничего нам не скажете.
  
   ‒ Ну почему же? То есть, в том смысле, который вы имеете в виду, да. Ничего. Но мы надеемся, что вы без затруднений вернётесь домой. Хотя, думаю, вам самим понятно, насколько это просто. Прошу.
  
   Бородатый руководитель и его молчаливая команда устремились к люку, через который мы несколько минут назад попали в спортзал. Я посмотрел на Андрея. Тот беспомощно развёл руками.
  
   ‒ Чего они от нас теперь хотят? ‒ спросила у него всё ещё негодующая Инга.
  
   ‒ Чтобы мы вернулись в наш мир. ‒ тихо сказал ей Витька.
  
   ‒ Андрюш, ты тоже с нами?
  
   ‒ К сожалению, нет. ‒ печально молвил тот.
  
   ‒ Почему это?
  
   ‒ Ты разве не поняла? ‒ не сдержал раздражение Витька. ‒ Он не может уйти, пока они не долетят до Земли.
  
   ‒ А по-моему, он может уйти, когда захочет. ‒ в тон ему возразила жена.
  
   ‒ Через девять месяцев, ‒ подал голос задержавшийся в проёме люка Рахимов, ‒ мы должны приземлиться. Ещё два уйдут у Андрея на адаптацию к земному тяготению. Так что, в конце следующего мая, ждите его у себя. ‒ он долго и внимательно смотрел на меня, прежде, чем продолжить. ‒ Тогда вы многое сможете узнать. ‒ и вновь сделал приглашающий жест. ‒ Прошу.
  
   С грехом пополам, кувыркаясь вокруг всех возможных и невозможных осей, мы добрались до нужного места. И то, исключительно благодаря помощи Андрея и Рахимова.
  
   ‒ Ну вот, ‒ сказал последний, похлопывая по чёрным пластмассовым щитам, ‒ за этой дверью ‒ ваш мир.
  
   Мы, с возродившимся интересом, уставились на них. Это были матовые прямоугольники, приблизительно три на три метра каждый, тёплые и чуть мягкие на ощупь. Торцы плотно смыкались по идеально прямой линии. Сейчас они были у нас под ногами и условно выглядели полом. Впрочем, это и был пол, согласно местной архитектуре. Трамбле что-то повернул на этом полу, и плиты, слегка поднявшись на нас, бесшумно разъехались в стороны. Мы ахнули. Внизу, под нами, открывался вид сверху на знакомый нам интерьер сарая. Это выглядело бы вполне естественно, если бы я не понимал, что мы находимся сейчас значительно выше его потолка.
  
   ‒ Пол был достаточно сносно освещён, и на нём, в беспорядке разбросанные, валялись камни очага, табуретки, скамья и сумка Инги. Всё это слегка мерцало, и я понимал, почему. Ведь сквозь то, что мы видели, должна была 'просвечивать' находящаяся дальше от нас противоположная стенка помещения, окружавшего область перехода на корабле. Но она, по всей видимости, была сделана из светопоглощающего материала и мало что отражала. Дабы не смущать не приспособленные к такого рода зрелищам глаза и мозги людей. Мы довольно долго глазели на открывшуюся картинку, а хозяева терпеливо молчали. Собственно говоря, только теперь я почувствовал, что же это такое ‒ параллельные миры. Наконец, наглядевшись вволю, мы снова приобрели способность замечать окружающих.
  
   ‒ Дела-а... ‒ потрясённо произнесла Инга. Рахимов, смотревший всё это время на нас, перевёл взгляд на Андрея.
  
   ‒ Ну,.. прощайся. ‒ тихо сказал он ему.
  
   Я вздрогнул. У меня снова, как пишут в романах, 'возникло чувство нереальности происходящего'. Потому что, действительно, всё должно было происходить совсем не так. И не то мы должны были делать, что сейчас делали, и не о том говорить... Но... Почему-то не было никакой возможности противиться воле обстоятельств. Я висел над переходом между мирами, тупо глядя, как Андрей целует Ингу в щёки, обнимается с Витькой, что-то говорит им, и почти физически ощущал, как из меня испаряются остатки понимания происходящего. Наконец, Андрей подлетел и ко мне. Я очнулся только тогда, когда почувствовал, что он трясёт мою руку, и услышал, как он что-то говорит.
  
   ‒ ...даже не представляю, каким словами это высказать. Конечно, здесь не было скучно, но всё-таки четыре года вдали от дома, среди одних и тех же людей... А когда я увидел вас,... Да ты и сам всё понимаешь. И это ‒ прежде всего благодаря тебе. ‒ на некоторое время Андрей прервал свои душеизлияния. ‒ А насчёт твоей гипотезы... Ну, что я отправился сюда за второй Ингой. ‒ он удручённо вздохнул и развёл руками. ‒ Увы, миром правит не только любовь.
  
   Андрей смолк, и на некоторое время воцарилось недолгое молчание. Я отвёл глаза и взглядом встретился с Рахимовым. Тот кивнул в сторону перехода и тихо сказал:
  
   ‒ Вперёд.
  
   Но в стоявшей тишине это слово было хорошо слышно всем.
  
   ‒ Замечательно! ‒ зло проговорила Инга. ‒ Ариведерчи. ‒ она посмотрела на Рахимова, словно желая плюнуть в него, и сделала неуклюжую попытку 'нырнуть' в наш мир.
  
   ‒ Да подожди!.. ‒ крикнул Трамбле, поймав её за ногу. ‒ Во-первых, ногами вперёд, а во-вторых ‒ сначала мужчины.
  
   ‒ Ну, что ж, ‒ сказал я, глядя 'вниз', на пол сарая, ‒ счастливо оставаться.
  
   Я очень осторожно подлетел к углу прямоугольника и, подправляемый чьими-то руками (чьими именно, не захотелось выяснять), начал опускать ноги вниз, упираясь руками в сходящиеся стороны проёма.
  
   ‒ Сейчас должна начать чувствоваться гравитация.
  
   По правде говоря, я понял это и без него. Ощущение было очень странным. Сначала мне показалось, что меня растягивают: кто-то тянет за ноги, а кто-то ‒ за голову и плечи. А потом, по мере опускания, появилось чувство, словно внутри ног что-то изо всех сил вытягивает мои кости. Смотрел я только вниз. Туда, куда предстояло упасть. Или спрыгнуть, если угодно. Наконец, упираться руками стало совсем неудобно, и я легонько оттолкнулся вперёд. Сперва возникло паническое ощущение, что, падая, я вот-вот начну кувыркаться и неизвестно, каким местом грохнусь на разлетевшиеся камни. Но на самом деле это были шуточки быстро меняющейся гравитации.
  
   Пролетев ногами вниз и почти не меняя позы, я рухнул на ровный участок земляного пола, не удержался на ногах и повалился на бок, подстраховывая себя руками. Удар был весьма чувствительный. Пока я приходил в себя, рядом шлёпнулся Витька. Почти одновременно мы задрали головы.
  
   Зрелище открылось удивительное. Потолка действительно не было, но развернувшийся вместо него вход в другой мир выглядел значительно больше по площади. И было совершенно непонятно, как он умещался между стенами. Фигуры людей почему-то выглядели тёмными. Не различить ни черт лица, ни подробностей в одежде. Не всегда даже понятно, лицом или спиной к нам расположен человек. Просто силуэты на светящемся фоне.
  
   Правда, про один можно было точно сказать, чей он. В центре светящегося прямоугольника несколько человек с превеликими предосторожностями опускали ещё одного. Точнее, одну. Мимолётно подумалось, что, наверное, наилучшим выходом было бы спуститься сюда кому-нибудь вместе с Ингой. Но было ясно, что как раз этого делать никто не собирается. То ли они хотели поскорее от нас избавиться, то ли боялись рисковать. Да, ладно...
  
   Инга с воплем грохнулась на меня, по пути задев Витьку, и мы штабелем рухнули на пол. Выкарабкиваясь из-под этой, неожиданно оказавшейся весьма массивной, семейки, я решил, что в результате всех недавних потрясений стал медленней соображать. Видел же, как спускают Ингу и понимал, что этим хотят сказать: 'ловите свою подружку, сама она боится прыгать', но ничего сделать не успел. Наконец, с кряхтением, пыхтением и другими видами звукового сопровождения, мы расползлись в стороны и снова взглянули вверх. Створки люка перехода там уже сближались.
  
   ‒ Спешат... ‒ пробурчала Инга.
  
   Обрезанные по пояс силуэты торчали по всему периметру светлого прямоугольника. Один из них помахал рукой. Мы с Витькой переглянулись и, видимо, подумали об одном и том же. Во всяком случае, когда я вскочил и бросился к выходу, он сделал то же самое, таща за собой жену. Я успел распахнуть дверь за секунду, как в помещении стемнело. Вывалился наружу. Ребята вслед за мной. Инга, правда, чуть замешкалась, подбирая валявшуюся в углу сумочку. Нас вынесло наружу, словно из горящего здания. Ребята, те вообще по инерции пробежали несколько шагов в сторону асфальта. Я же остановился и привалился спиной к горячей железной стене.
  
   В голове ‒ полная каша. Такое ощущение, будто я, зациклившись, каждую секунду заново переживаю всё произошедшее сегодня и не могу вырваться из круговерти свежих воспоминаний. Но это кружение постепенно заволакивало туманом, и чувствовал, как тону в каком-то бездумном полузабытьи. Лениво проползла последняя мысль-вопрос: 'А интересно, ключ от двери где?' И всё. Я только чувствовал, как подкашиваются ноги, и пытался удержаться в вертикальном положении. Это не было физической слабостью, как последствием долгого пребывания в невесомости. Тело вполне могло работать, мышцы ‒ сокращаться, ноги ‒ не то что стоять, а ходить и даже бегать. Но мозг получил с утра столько ошеломляющих сведений, что оказался не способен телом управлять. В результате информационного нокаута меня временно 'парализовало'...
  
   Не знаю уж, сколько я пробыл в этом 'отрубе', но спустя неопределённое время всё начало приходить в норму, и поток самых разнообразных ощущений плавно, но быстро нарастая, хлынул на меня через все органы чувств. Я наконец-то понял, как сегодня жарко, в противовес холодным и сырым предыдущим дням. Увидел белое, ещё очень высокое Солнце на безоблачном небе, почти в зените, серую полосу асфальта с явственно исходящим от ней потоком горячего воздуха, зелень листьев и травы, кучу ржавых консервных банок под кустами акации и майского дерева. Услышал шум пролетающих мимо автомобилей, стук колёс поезда на рельсовых стыках за спиной, вой самолётов на местном аэродроме, гудение и стрекотание насекомых, щебет птиц, собачий лай... Всё было так, словно я с размаху въехал носом в реальность, выскочив из какого-то сна.
  
   И сразу, точно так же, рывком, я осознал всю значимость событий, свидетелем и участником которых мне пришлось стать. Подумать только ‒ мы получили самое неопровержимое доказательство существования многомерного пространства и параллельных миров ‒ побывали там, а тамошнее население подтвердило, что мы не спим и не тронулись умом! Больше того, мы были в космосе, на себе ощутили, что такое невесомость, узнали, что с параллельным Марсом, а значит, скорее всего, и с нашим тоже, связанна какая-то грандиозная тайна! Правда, не узнали, какая...
  
   Но зато узнали, что Андрей ‒ наш ровесник и самый обычный парень ‒ обладает такими способностями, какие всем этим экстрасенсам и не снились. И хотя до сих пор никто понятия не имеет, откуда они у него взялись и как действуют, но сам по себе-то этот факт!!!.. Видимо, потрясённый собственным прозрением, последние несколько фраз я произнёс вслух. Потому как в поток природных и индустриальных звуков ворвалась Ингина речь. И я окончательно всплыл из полусна.
  
   ‒ Вот именно, Антош! ‒ вопила она. ‒ А самое главное ‒ мы Андрюшку нашли! Живого! И всё из-за тебя! Ведь такого больше никто не сделал бы. Ты даже не представляешь, как мы тебе благодарны. Господи, Антон!! ‒ она кинулась ко мне и повисла у меня на шее.
  
   Самая красивая женщина в мире обнимала меня и покрывала моё лицо поцелуями, а я стоял: столб-столбом. Я видел, как Витька с неодобрением наблюдает за вольностями супруги, но мне было всё равно. Потому что в этот момент я подумал: 'Чёрт возьми, прав Андрей ‒ не только любовь!'
  
  1989-1992 г.г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"