Красотка остановилась на вершине небольшого пологого холма. Отсюда Наабу была видна вся равнина до самой Орд-Фер или, как предпочитали говорить местные жители - до самого Лох-Баада. Дорога спускалась вниз, к довольно широкому ручью, пересекавшему равнину. У брода, на другой стороне ручья были видны несколько фигурок в белых одеяниях. Вероятно, это были женщины, пришедшие за водой. Далее располагалась небольшая деревянная усадьба, за которой тянулись поля и пастбища. Потом дорога снова поднималась на холм и вела прямо к крепостным воротам. Город казался отсюда совсем крошечным.
Нааб, видя как близка цель его пути, ударил пятками по лошадиным бокам и пустил Красотку вскачь. Лошадка, видимо, соскучившаяся по теплому стойлу, вкусному овсу и компании себе подобных, тоже была не расположена медлить. В миг она ворвалась в ручей, поднимая вокруг себя целые фонтаны брызг. Холодный душ окатил Нааба с ног до головы и почти ослепил его. Испуганные женщины пронзительно закричали. Нааб резко натянул повод, лошадь шарахнулась, оступилась, и незадачливый ездок оказался в ручье. На мгновение вода сомкнулась над его головой, и в ушах забулькало. Когда через миг он выскочил на поверхность, зажмурив глаза и, отплевываясь, он услышал звонкий женский смех. Нааб открыл глаза и увидел, что все женщины покатываются со смеху, глядя на него. Одни из них успели отбежать на значительное расстояние, другие стояли недалеко от воды. Красотка тоже была на берегу и лукаво косилась на хозяина. Нааб поднялся, вода еле прикрывала колени, и вышел на берег. Женщины продолжали смеяться. Особенно звонко смеялась одна молодая черноглазая имбрийка, у ног которой валялись глиняные черепки. Видимо, испугавшись, девушка выронила и разбила кувшин. Встретившись взглядом с Наабом, она смутилась, и прикрыла лицо платком. Он улыбнулся ей, она прыснула и снова рассмеялась. Нааб успел заметить, что голова у нее была выбрита, стало быть, она была не замужем, поскольку у имбров только замужние женщины могли носить длинные волосы, которые в торжественных случаях они укладывали в высокие прически. Нааб отряхнулся, вскочил на лошадь и, стараясь соблюдать серьезность, продолжал путь. Проехав совсем немного, он обернулся. Большинство женщин вернулось к своим делам, но черноглазая все еще смотрела ему вслед.
В эту, довольно холодную, пору оставаться в мокрой одежде было крайне неприятно, к тому же, гонцу не пристало появляться в городе в подобном виде. Поэтому Нааб, отъехав некоторое расстояние от злосчастного брода, остановился, достал из прикрепленных к седлу мешков все, что оставалось у него сухого, и переоделся. Шлем пришлось снять, так как мокрые перья на нем производили жалкое впечатление. Затем он вновь пустился в путь, занятый мыслями о своем неудачном падении, и не заметил, как оказался перед крепостными воротами.
Хотя мощью своих стен Лох-Баад и уступал Нур-Фер, но размерами значительно превосходил ее. Ведь это был настоящий город, древний город киллонов, под стенами которого в свое время потерпел поражение правитель Пура Умбар Пятый. Много позднее Лох-Баад был захвачен и сожжен имбрами. Завоеватели возвели здесь новые укрепления, основательно перестроили город и переименовали его в Орд-Фер. Но новое название так и не прижилось, оно фигурировало лишь в официальных сообщениях. Население города в основном состояло из киллохов и киллвахов, но были и имбры, хотя и немного. Они составляли гарнизон и свиту местного коменданта, Илу. К дому коменданта и держал сейчас путь Нааб. Он пересек торговую площадь, расталкивая своей лошадью пеструю толпу продающих и покупающих. Киллвахские женщины в длинных рубашках и горцы в коротких кожаных юбках и вязаных шапках, имбрийки в светлых одеждах, земледельцы и воины, все слилось в единую колышущуюся массу. Резкие гортанные выкрики горцев смешались с мягким и протяжным имбрийским говором. Над площадью возвышались высокие и тонкие столбы, или, скорее, жерди. Сейчас они пустовали, но в былые времена их не раз украшали отрубленными головами, и торговая площадь с легкостью становилась местом казни. Во времена Регентши горские вожди выставляли здесь на всеобщее обозрение головы имбрийских сборщиков дани, а позже и сами послужили украшением для жердей.
Нааб выбрался из толпы и, проехав мимо храма Верховного Бога имбров Энки, добрался, наконец, до дома коменданта.
* * *
Илу, комендант Лох-Баада, возлежал в парадной зале своей резиденции, которую смело можно было именовать дворцом. Он любил роскошь и на строительство своего обиталища не поскупился. По внутреннему убранству дворец коменданта Лох-Баада вполне мог равняться с дворцами Кей-Бела, Кей-Имбры, и даже самого Пура, разве что он был не каменный, а деревянный. За короткое время своего управления Лох-Баадом Илу достиг многого. Этот сравнительно молодой человек с квадратной челюстью и обманчиво-сонным взглядом, несомненно, обладал многими талантами, но все их он направил на одну цель - на собственное обогащение. Для достижения этой цели Илу не брезговал никакими средствами. Хотя он был послан в Лох-Баад лишь как командир военного гарнизона крепости, Илу в короткое время подчинил себе и все гражданское управление городом и его окрестностями. Действуя всеми правдами и неправдами, он добился для себя разрешения собирать с жителей Лох-Баада налоги в казну, и уж тут развернулся во всем блеске. В воровстве казенных припасов и товаров ему не было равных. Он построил в окрестностях города несколько усадеб, одну их которых, у брода, видел Нааб. Производимую в этих усадьбах продукцию Илу с большой выгодой для себя продавал горцам или поставлял на юг, в Кей-Бел, Тимбу и Пур. Кстати именно ему было поручено продовольственное снабжение крепости Нур-Фер, за это Илу получил золото из казны Пура, но ни крошки продовольствия так и не добралось по назначению. Жаловаться на самоуправство коменданта было бесполезно. Имея преданных людей в Кей-Беле, Илу мог не беспокоиться, что жалобщики доберутся дальше этого города. А даже если это иногда и случалось, то он всегда умел найти общий язык с присланными Правителем проверяющими. Со временем, номинально подчиняясь наместнику Кей-Бела, он фактически стал независимым правителем на севере Имбрии. Пользуясь неразберихой, царившей в государстве, Илу самовольно присвоил себе титул наместника Лох-Баада. Конечно же, об этом вскоре стало известно в Пуре, но советники Ипина не имели достаточно воли, чтобы покарать наглеца. Они слишком преувеличивали его силу и не хотели ссориться с ним, опасаясь, как бы Илу не увеличил число сторонников Верховного Жреца. Поэтому они приняли самую губительную тактику - стали делать вид, что ничего не происходит. Это вполне устраивало Илу. К тому же он позаботился и о приобретении друзей в столице. Если ему нужно было что-то выпросить у Ипина, то он становился преданным и покорным подданным Пура, если же из столицы приходил приказ, который ему не нравился, то он его не выполнял, зная, что наказания за это не последует.
Итак, Илу, опираясь локтем на подушки, возлежал на своем резном деревянном ложе и внимательно изучал испещренный значками пергамент. Это был отчет управляющего, а закорючки на пергаменте означали количество мешков зерна, голов скота и прочее богатство, принадлежащее коменданту Лох-Баада. Сам управляющий стоял рядом и напряженно следил за выражением лица хозяина. Несколько слуг толпилось поодаль, на случай если хозяину что-либо понадобится. Дверь приоткрылась, и в залу проскользнул еще один слуга, бесшумно подкравшийся к ложу коменданта. Он слегка поклонился и вполголоса объявил:
- Гонец из Нур-Фер к наместнику!
Илу поднял голову и с легким удивлением взглянул на слугу. Затем он утвердительно кивнул головой, сопроводив кивок медленным жестом левой руки. Его манеры сделали бы честь любому самовластному деспоту. Он вел себя с такой величественностью, будто являлся, по крайней мере, правителем всей Имбрии. Полусонный, презрительный взгляд и выдающаяся вперед нижняя челюсть придавали лицу коменданта еще более надменный вид.
Слуга также бесшумно удалился. Через мгновение дверь распахнулась, и в залу вошел Нааб.
- Хвала Энки! Господин Унис шлет свой привет коменданту Илу и желает ему здоровья и благополучия в делах!
Слово "комендант" не понравилось правителю Лох-Баада, но он ничем не выдал этого.
- Передай коменданту Унису наши наилучшие пожелания! Да хранит его Энки! Мы рады слышать вести от него, и рады принимать его посланца!
Илу взглянул в сторону своих слуг. Один из них вдруг исчез, а затем появился с раскладным деревянным стулом, который он поставил перед ложем. Комендант жестом предложил Наабу сесть.
- Кого же прислал к нам комендант Унис? - спросил Илу, когда Нааб сел.
- Я сотник Нааб, господин!
- А-а! - взмахнув руками, Илу отпустил слуг и управляющего. Последний был особенно рад, что неминуемая, казалось, взбучка откладывается на неопределенное время.
- Итак, что заставило благородного Униса послать к нам гонца?
- Мой господин сообщает тебе, что горцы предали нас. Их вожди заключили мир с валхами и готовы провести армию дикарей через перевалы.
- Унису нужно подкрепление, не так ли?
- Теперь уже нет! Мой господин оставил крепость и со своим отрядом направляется в Кей-Бел. Тебе он предлагает последовать его примеру. Собрав силы в Кей-Беле, мы сможем отразить дикарей и вновь вернуть Нур-Фер. Если же ты останешься здесь, то готовься к обороне.
Удивлению Илу не было предела. Сонная пелена исчезла с его глаз, и даже нижняя челюсть перестала выдаваться столь вызывающе.
- Унис покинул Нур-Фер?
- Да, господин!
Илу надолго задумался. Он даже поднялся с ложа и несколько раз прошелся по зале. Первой реакцией его был гнев. Как мог этот безмозглый вояка Унис бросить свой пост и подвергнуть Лох-Баад такой опасности? Но тут Илу прикусил губу, ведь в этом была и его вина. Не он ли присвоил продовольствие, предназначенное для Нур-Фер? Не он ли перехватил посланное Пуром подкрепление, и оставил его в Лох-Бааде для усиления своего гарнизона? Заботясь исключительно об усилении своей власти, он совершенно не подумал о Нур-Фер. Теперь это дорого ему обойдется. Унис оказался хитрее, чем он думал. Унис не захотел расплачиваться своей шкурой за процветание Лох-Баада. Илу был зол на него за это. Люди, поступая непорядочно, наивно полагают, что это позволено лишь им одним, все же остальные должны вести себя честно. Такие люди искренне обижаются, когда другие нарушают их исключительное право на непорядочные поступки.
Вторжение дикарей пугало Илу, но отступать было некуда. Хорошо было Унису! Что он имел - только голые крепостные стены. А у коменданта Лох-Баада были подданные, поля и усадьбы, богатство и власть. Как он мог бросить все, над чем столько времени трудился, на растерзание диких валхов. Да и окажись он в Кей-Беле, где уверенность, что ему не припомнят все его грехи.
- Что ж, - сказал он, наконец, - Тебе, сотник, нужен отдых после долгого путешествия. Мой слуга проводит тебя. Надеюсь, ты не откажешься пообедать со мной?
- Благодарю, господин!
Илу хлопнул в ладоши и из-за двери появился слуга.
- Проводи!
Нааб поклонился коменданту и вышел вслед за слугой.
* * *
Комната, куда привел Нааба слуга, находилась в южном крыле дворца, и была предназначена для гостей. Нааб подошел к окну. Отсюда были видны крепостные ворота; не те, через которые он въехал, а Южные ворота, главные ворота города. Всего из Лох-Баада вело три дороги: северная - самая узкая, ею пользовались приходившие в город торговцы-киллохи; восточная - которая вела на Нур-Фер, или на Кей-Бел, смотря, куда повернешь на Развилке Угрюмого Старца; и южная - самая широкая, тоже вела в Кей-Бел, но по западному краю Дар-Друкка. Дорога вдали была пуста. Нааб хотел уже отойти от окна, но какое-то движение у ворот привлекло его внимание. Со стороны дворца к воротам подъехал закутанный в плащ всадник на черном коне. Стража, до этого мирно отдыхавшая возле ворот, бросилась открывать их. Гонец стегнул лошадь плеткой и помчался из города. Еще мгновение и он скрылся за поворотом. Насколько знал Нааб, на этой дороге до самого Кей-Бела не было значительных поселений. Стало быть, гонец скакал в Кей-Бел.
В этот момент дверь за спиной Нааба распахнулась, и он обернулся. Вошел все тот же слуга и сообщил, что ванна для господина готова, и если он пожелает, то может принять ее немедленно. Горячая ванна после купания в холодном ручье была как нельзя более кстати. Нааб тут же с удовольствие принял это предложение и прошел за слугой в соседнюю комнатку. Слуга помог ему раздеться, спросил, не желает ли господин побриться и, получив утвердительный ответ, вышел. Погрузившись в деревянную ванну, украшенную искусной резьбой и до краев наполненную горячей водой, Нааб блаженно закрыл глаза. Прожить шесть дней без возможности принять ванну, для имбров, просто помешанных на чистоте и купании, было равносильно подвигу. Свою тягу к воде они, видимо, сохранили еще с тех далеких времен, когда их предки жили на островах, посреди моря. За это долгое время имбры в значительной мере утратили свои мореходные навыки, но любовь к купанию осталась основной их страстью. Даже в зимние вечера в имбрийских семьях обязательно нагревали бочку воды, чтобы можно было окунуться туда перед сном. Летом же имбры из небогатых семей вырывали в земле ямы, обмазывали их глиной и разводили там огонь. Обожженная огнем глина затвердевала, и ванна была готова.
Нааб блаженствовал, он даже не заметил, как вошел в комнату низенький старичок, больше похожий на лешего, чем на человека. В руках он держал сумку. Поклонившись Наабу, старик стал доставать свои инструменты. Нааб понял, что это брадобрей. Он был как нельзя более кстати, поскольку и голова и подбородок сотника покрылись изрядной щетиной.
Старик в миг намылил голову Нааба и принялся за дело, ловко орудуя острым ножом из вулканического стекла. Нааб снова закрыл глаза и погрузился в свои мысли. Здешний прием льстил ему, он чувствовал себя очень важной особой. Ему вспомнился юг и все те удовольствия цивилизованной жизни, которых он вот уже год был лишен.
Наабу было лет шесть, когда он потерял родителей и его взял на воспитание дядя, родной брат матери. В дядиной усадьбе Нааб и провел все свое детство. Вероятно, дядя по-своему любил племянника, но единственным его занятием было управление обширным хозяйством, и он надеялся, что и из Нааба вырастет примерный хозяин. Однако юношу вовсе не увлекало сельское хозяйство. Конечно, он понимал, что должен помогать дяде, хотя бы из благодарности за воспитание, но заставить себя не мог. Когда ему исполнилось восемнадцать, между ним и дядей произошел серьезный разговор. Дядя потребовал, чтобы Нааб, наконец, избрал себе какое-нибудь достойное дело, на что Нааб ответил, что избирает военную службу. Просто это было первое, что пришло ему в голову. Уж лучше, чем всю жизнь копаться в земле и пересчитывать мешки с зерном, добавил он, и тут же был изгнан из поместья своим взбешенным родственником.
Так началась его воинская карьера, за время которой он, по сути дела, только раз принимал участие в военной операции. Да и то это трудно назвать серьезным делом - отряд, где служил Нааб, послали усмирять жителей одной небольшой деревеньки. По правде говоря, бунтовщики разбежались, только завидев вооруженный отряд. Позже, во время последнего восстания в Пуре, когда был убит предыдущий Правитель, Нааб с еще несколькими воинами охранял женскую половину дворца и в сражении участия не принимал. После подавления восстания опасались, что могут быть волнения на границе, и его, в составе небольшого отряда, послали в Нур-Фер, к Унису...
На этом месте мысли Нааба снова были прерваны. Но этот раз появлением худенькой девочки с большим кувшином в руках. Она поклонилась Наабу и подлила в ванну горячей воды.
Смешная девчонка, подумал сотник, как она подняла этот здоровенный кувшин? Девочка была такая тоненькая, что походила на какое-то бестелесное создание. Нааб подмигнул ей, и ее огромные грустные, как у олененка, глаза на мгновенье лукаво улыбнулись в ответ. Но старик-брадобрей сурово взглянул на нее, и она быстро выскользнула из комнаты.
В конце концов, старик закончил свою работу и удалился. Нааб вымылся, оделся и в ожидании обеда вальяжно развалился на мягком ложе в своей комнате.
* * *
На дворцовой башне ударили в гонг. Полдень. Парадная зала была полна людьми. В ожидании обеда имбры и киллвахи толпились вдоль стен, и шепотом переговаривались друг с другом. От их голосов в зале стоял несмолкающий ни на мгновение гул. Приезд гонца из Нур-Фер изменил все планы коменданта. Вместо обычного скромного обеда, Илу решил пригласить самых видных граждан города, членов городского совета, командиров гарнизона и старост близлежащих деревень, что делал только по большим праздникам. Ко всем этим людям срочно были посланы гонцы с приглашением на обед. Зная крутой нрав коменданта, мало кто отказался принять это внезапное приглашение, столь похожее на приказ, что оно приобретало оскорбительный оттенок.
Но вот разговоры стихли, вошел главный управитель коменданта и распахнул двери соседней с парадной залой трапезной, приглашая гостей к столу. Гости вошли и, следуя имбрийскому обычаю, возлегли на расставленных вокруг большого стола ложах. Только несколько старых киллвахов предпочли за столом сидеть, считая манеру южан есть лежа глупой и неприличной. Слуги сновали вокруг приглашенных, разнося на больших подносах кушанья и подливая гостям вино. Через некоторое время в трапезной появился хозяин дома, за ним шел Нааб и, в конце, несколько слуг. Илу величественно возлег во главе стола, предложив Наабу место по левую руку. Справа разместился суровый старик, кривой на один глаз и, по-видимому, занимавший здесь высокое положение. Все головы повернулись в сторону коменданта. Илу хорошенько обдумал создавшееся положение, и выработал план действий; все, что должно было далее произойти за обедом, являлось частью этого плана. Кроме того, комендант принял и другие меры. Гонец, которого видел из своего окна Нааб, скакал не в Кей-Бел, а гораздо дальше, в Пур. Он должен был первым известить Ипина об измене Униса - именно так нужно было представить дело. А заодно, расписав бедственное положение Лох-Баада, необходимо было добиться от Пура военной помощи на случай нападения дикарей.
- Хвала Энки! - произнес Илу, воздев руки к небу. Присутствующие повторили его жест и слова, за исключением киллвахов, которые не повели даже глазом.
- Сегодня утром к нам из Нур-Фер, от коменданта Униса, прибыл посланец, - Илу указал на Нааба, - с важным известием.
Перешептывания прекратились и за столом воцарила полная тишина. Все ждали, что он скажет дальше. Илу, как опытный актер, выдержал паузу и продолжал.
- Храбрейший Унис, узнав, что валхи намереваются перейти перевалы, не решился вступить с ними в бой и, покинув свою крепость, в этот момент отступает со своим доблестным войском к Кей-Белу.
Слова "храбрейший" и "доблестный" звучали насмешкой, и Нааб покраснел от обиды и стыда. Все разом зашумели, и только старейшины киллвахов сохраняли невозмутимость, то ли не хотели показать своего удивления, то ли это сообщение уже не было уже для них новостью. Илу жестом руки заставил своих гостей замолчать и продолжал:
- Отныне над нашим городом нависла серьезная опасность. Полчища дикарей грозят наводнить наши земли и захватить наши дома. Что же нам делать? Комендант Унис предлагает нам бросить Лох-Баад на разграбление и последовать его примеру, укрыться за могучими стенами Кей-Бела. Неужели мы добровольно отдадим невежественным дикарям наши дома, наши поля и земли? Быть может прославленные воины Имбрии, одержавшие столько великих побед, превратились теперь в трусливых женщин? Разве боги отвернулись от нас? Разве померкла слава Аалька, Тем-Язи и Агира Великого?
Среди гостей, особенно среди воинов, поднялся ропот. Только старейшины киллвахов продолжали презрительно молчать, слава имбрийских правителей их не волновала. Илу, услышав ропот воинов, еле заметно улыбнулся, он ожидал и добивался такой реакции. Поэтому он продолжал играть на той же струне с поистине виртуозным мастерством. В своей пространной речи он вспомнил всех выдающихся полководцев Имбрии и, вероятно, почти все победы, когда-либо одержанные имбрами над своими врагами. Любовь к поэзии и красноречию была у имбров в крови. Порой они, вопреки всякому разуму, отдавали предпочтение человеку лишь за то, что он был красноречив.
- Но кто эти враги, которые угрожают нам? - Илу изменил тон с насмешливого на резкий, - Это всего лишь дикий сброд! Толпа невежественных оборванцев! Разве смогут они устоять перед испытанными в боях воинами Лох-Баада. Хвала Энки, у нас еще достаточно сил! Нет, мы не оставим наши дома и земли! Мы будем сражаться, и горько пожалеет тот, кто с дурными помыслами вступит в наши владения! За нами стоить вся Имбрия, и она не даст свой город в обиду! К тому же валхи вряд ли осмелятся осаждать Лох-Баад в эту пору, а тем более, зимой. Однако не следует забывать об осторожности. На границах наших владений мы поставим сторожевые посты, которые будут следить за приближением врага и своевременно предупреждать нас.
Речь была встречена гулом одобрения.
- Передай своему господину, - обратился Илу к Наабу, - что Лох-Баад будет защищаться. Впрочем, если хочешь, можешь остаться здесь, и ты увидишь, как воюют настоящие мужчины. Если ты не трус, я возьму тебя к себе, храбрые воины мне нужны.
- Я не трус! - выпалил Нааб, волнуясь, - Если бы меня не ждали в Кей-Беле, я бы доказал, что храбрости у меня не меньше, чем у любого из ваших воинов. По правде говоря, мне было не по сердцу отступление из Нур-Фер. Но если командир приказывает отступать, то его воины должны подчиняться, и это вовсе не доказывает, что они трусы!
- Если дело только за этим, то я сообщу о тебе в Кей-Бел. Уверен, что ни наместник Бурсин, ни храбрый Унис, не будут против твоей службы в Лох-Бааде.
- Тогда я остаюсь! - Нааб был мало привычен к такому крепкому вину, какое пили здесь. В этом вопросе жители Лох-Баада придерживались горских традиций, в отличие от имбров юга, которые пили только разбавленное вино. Местный напиток ударил Наабу в голову - слишком часто он прикладывался к кубку в продолжение всей речи коменданта, - Враги еще узнают, на что способны имбры! Мы им докажем, что слава Имбрии не угасла!
- Вот слова воина! - Илу поднял свой кубок, и гости последовали его примеру. Комендант Лох-Баада был доволен своей речью. Он сознательно не упомянул о предательстве горных кланов и об их союзе с валхами. До сих пор Лох-Баад поддерживал с горцами мирные отношения, в городе жило много киллохов и родственных им киллвахов. Илу не хотел ссориться с ними. Если бы удалось сохранить с горцами мир, можно было бы надеяться, что валхи обойдут Лох-Баад стороной. В конце концов, на равнинах было много более привлекательных целей, например, Кей-Имбра, или Кей-Бел. Единственно, чего не учел Илу, так это то, что своей жадностью, своими поборами и притеснениями, он возбудил у местного населения злобу против себя, а, не выполняя приказы из Пура, потерял и поддержку правителя Ипина.
Между тем обед продолжался. Изрядно проголодавшиеся гости накинулись на еду и вино. Разговоры на время стихли, был слышен только лязг челюстей, чавканье и хруст костей. Илу не спеша поднялся с ложа, и, посоветовав Наабу продолжать пировать, покинул трапезную под хвалебные выкрики своих воинов.
Когда позже Нааб вспоминал последующие события этого дня, он вставали перед ним как бы окутанные легким туманом. К своему стыду он помнил только, что после ухода коменданта он произносил еще какие-то пылкие речи. Он даже призывал всех немедленно идти отбивать у дикарей Нур-Фер, но не преуспел в этом.
* * *
Таким образом, Нааб оказался на службе у правителя Лох-Баада. С самого начала ему было поручено ответственное задание. Под его начало было выделено десять человек, с этим небольшим отрядом Нааб должен был разместиться в усадьбе у Старого Брода, самой восточной точке владений Илу. Отсюда он собирался следить за приближением армии валхов, если, конечно, они решатся напасть на город.
Итак, утром восьмого дня Месяца Дождей Нааб со своими воинами выехал к Старому Броду. Это была та самая усадьба, около которой он так неудачно упал в воду. Несмотря на холодную пасмурную погоду, Нааб находился в самом радужном настроении. Ему не терпелось покрасоваться в своем новом боевом облачении, во главе маленького, но бравого отряда всадников. Было раннее утро, из лошадиных ноздрей вырывался пар, вдали, за стенами Лох-Баада в утренней дымке виднелись голые поля и небольшие рощицы с полуоблетевшей красно-желтой листвой. Городские ворота только что открыли, и на улицах почти никого не было. Но и те немногочисленные горожане, что встретились им на пути, не спешили выражать свой восторг при виде имбров. Угрюмо косясь на всадников, они спешили по своим делам.
У самых ворот Нааб увидел девчушку, что приносила ему горячую воду в первый день его пребывания в Лох-Бааде. Она шла куда-то вместе с уже знакомым ему стариком - брадобреем. Наверное, это был ее дедушка. Лишь эта девочка весело улыбнулась Наабу и помахала рукой.
Впрочем, стоило всадникам въехать в ворота усадьбы, как тщеславие Нааба было удовлетворено полностью. Все слуги во главе с управителем высыпали на площадку перед домом, одни - чтобы встретить гостей и принять у них коней, другие из любопытства. Нужно было разместить и людей, и лошадей, а также накормить и тех, и других. Сопровождаемый управителем, Нааб принялся за это со всей доступной ему энергией, потому что, хотя в Нур-Фер он командовал гораздо большим отрядом, но в присутствии многочисленных благодарных зрителей отдавать команды было куда приятнее. Конечно, это были всего лишь слуги, но в данной ситуации не стоило слишком привередничать. К тому же, среди слуг он заметил и черноглазую имбрийку, что смеялась над ним у брода, и не упустил случая предстать перед ней в более привлекательном виде. Нааб отдавал приказы отрывисто, властным голосом, делая вид, что всецело поглощен своими служебными обязанностями, однако краем глаза наблюдал, какое это производит впечатление.
Наконец все были устроены, управитель прогнал слуг заниматься своими делами, и предложил Наабу составить ему компанию и позавтракать с ним. Нааб охотно согласился.
Так началась его служба в усадьбе у Старого Брода, продолжавшаяся до начала весны. Пожалуй, это было самое спокойное и счастливое время в его жизни. Каждое утро Нааб с несколькими воинами объезжал окрестности, посещая редкие деревушки, расположенные вверх по течению ручья. Местные жители поначалу встречали их недоброжелательно, принимая, видимо, за сборщиков дани. Иногда отряд отправлялся на север, доезжая до самого Нового Брода, иногда - на восток, за ручей. Никаких тревожных признаков замечено не было, и все постепенно уверились, что дикари не решаться напасть на Лох-Баад. Время от времени Нааб ездил в город, на доклад к коменданту или к его главному военачальнику.
Возвращаясь из своих поездок, всю остальную часть времени Нааб проводил в усадьбе, стараясь чаще, но как бы ненароком, встречаться с черноглазой служанкой. С каждым разом девушка нравилась ему все больше и больше. Ему удалось кое-что узнать о ней. Ее звали Лиина, она была дочерью одного из воинов-имбров, служивших коменданту Лох-Баада. Ее отец во время охоты на кабана, а их Илу частенько устраивал в северной части Дар-Друкка, был сброшен лошадью и серьезно повредил себе ногу. Комендант взял его к себе в услужение и поселил вместе с семьей в своей усадьбе. Здесь старый вояка исполнял обязанности управляющего.
Несколько раз на дню Нааб проходил по тем местам усадьбы, где чаще всего можно было застать Лиину. Ловя ее взгляд, он по ответному взгляду пытался угадать ее отношение к нему. Иногда молодому имбру казалось, что она испытывает к нему ответную симпатию, иногда же он начинал сомневаться в этом. Порой между ними завязывалась целая дуэль взглядами. Лиина, которая давно догадалась, что она отнюдь не безразлична молодому сотнику, не могла, в силу обычая, первая заговорить с мужчиной, да еще занимавшим более высокое положение. Ей оставалось только надеяться, что Нааб сам найдет возможность поговорить с ней. Однако Нааб никак не мог придумать, с какой стороны подойти к этому делу. Если бы он с самого начала старался вести себя естественно, ему было бы гораздо легче. Но чуждый Наабу образ строгого и опытного командира, который он взялся играть, сильно вредил ему.
Нааб был молод и имел еще очень небольшой опыт управления людьми. Сотником его сделали совсем недавно, и все это время он был лишь передаточным звеном между Унисом и простыми воинами. Авторитет Униса заставлял солдат подчиняться Наабу. Теперь же он практически стал самостоятельным командиром, а его подчиненными были люди старше его по возрасту, относившиеся к новоявленному командиру, чужаку и выскочке, довольно прохладно, если не сказать презрительно. Наабу казалось, что узнай воины о его симпатии к этой девушке, как они поднимут его на смех. Да и что скажут местные жители, увидев, как молодой командир, вместо исполнения своего служебного долга, увивается за одной из служанок. К сожалению, застать Лиину одну удавалось очень редко, а если и удавалось, то Нааб почему-то сразу терял дар речи и от смущения принимал еще более важный и неприступный вид. Попадая в подобные неловкие ситуации, Нааб готов был бы бросить дальнейшие попытки, если бы его чувство к девушке не было бы так сильно. И с каждым днем оно становилось все сильнее.
Наконец Наабу удалось застать Лиину одну и, что более важно, справиться со своим смущением. Он подошел к девушке, когда она расставляла посуду, и, совершенно оглушенный стуком собственного сердца, тихонько сзади обнял ее за плечи. Лиина вздрогнула и замерла, она почувствовала, как запылали ее щеки. Пауза затянулась, и девушка, испугавшись, что кто-нибудь может войти, попыталась выскользнуть из объятий Нааба. Но осмелевший сотник придержал ее за руку и шепнул - "Когда все лягут спать, выходи сегодня на задний двор". Девушка взглянула ему в лицо и торопливо вышла из комнаты.
Нааб еле дождался, когда в усадьбе погасят свечи, и, стараясь не шуметь, прокрался на задний двор. Было холодно. Легкий пар вился у его губ. Время шло, Нааб прислушивался к каждому шороху, но Лиины все не было. Наконец у дома мелькнула полупризрачная тень. Быть может, показалось? Нет, в самом деле, к нему кто-то шел. Это была она. Под широким капюшоном лица почти не было видно, лишь угадывались большие блестящие глаза. Нааб протянул к ней руку, и девушка доверчиво вложила в нее свою хрупкую ладонь. Взявшись за руки, молча, пошли они вглубь двора, туда, где был разбит небольшой яблоневый сад.
- Холодно! Скоро зима, - сказала она. Нааб не нашелся, что ответить и поэтому промолчал.
- А весной здесь хорошо, деревья цветут, - она помолчала, и вдруг спросила, - А ты бывал в Пуре? Говорят, там всегда тепло и никогда не бывает снега.
- Бывает, но очень редко и совсем немного. Я родился недалеко от Пура.
- Расскажи о Пуре! Какой он? Большой? Больше Лох-Баада? А какие там дворцы? Ты видел там Правителя? А Данг действительно такой широкий, самая большая река в мире?
Вопросы сыпались, как ячмень из горсти. Нааб улыбнулся, и девушка смущенно замолчала, чтобы он не счел ее болтушкой.
- Пур - самый огромный город во всей Имбрии, да и во всем мире. Там много дворцов и храмов, и высокие каменные стены....
Он стал рассказывать о Пуре, о полноводном Данге, о его заросших чудесными растениями берегах, и о последнем восстании, и о том, каков нынешний Правитель. Он так увлеченно рассказывал, что смущение его совершенно прошло, а Лиина слушала его, затаив дыхание. Не то чтобы Нааб был законченным вруном, просто в своем рассказе он немного, и совершенно бессознательно, преувеличил свою роль при дворе. Из его слов следовало, что он имеет больший вес в глазах Правителя, чем можно было подумать, и гораздо больший, чем было на самом деле.
Тем временем становилось все холоднее, и, в конце концов, крупными хлопьями пошел снег. Изрядно замерзшие молодые люди, хоть им и не хотелось расставаться, все же решили вернуться в дом. У дверей они долго прощались. Нааб поцеловал Лиину в щеку. Затем, наверное, в десятый раз, договорившись о следующем свидании, они разошлись.
* * *
Утром, когда Нааб открыл глаза, настроение у него было превосходное. Лед между ним и черноглазой красавицей Лииной был сломан, и вся дальнейшая судьба представлялась ему в самом радужном свете. Быстро одевшись и умывшись, Нааб отправился завтракать. За все утро Лиину он видел только один раз, мельком, но когда их взгляды на миг встретились, она улыбнулась ему. Ободренный этой улыбкой, Нааб, прихватив с собой трех воинов, выехал на свою ежедневную прогулку по окрестностям. Выпавший ночью обильный снег преобразил всю местность. Поля были сплошь покрыты белым одеялом, на деревьях надеты пушистые шапки. Этот чистый снег вызывал в душе самые светлые и радостные чувства.
Переехав ручей, всадники поскакали вдоль него, вверх по течению. Лошади взметали копытами целые фонтаны снежных брызг, и радовались снегу, вероятно, не меньше своих седоков. Вдруг Нааб резко осадил лошадь. Перед ним на снегу виднелись чуть припорошенные следы, тонкой нитью пересекавшие равнину. Они вели от зарослей на берегу ручья и уходили на восток, к небольшому перелеску. Всадники обследовали заросли. Людей, оставивших эти следы, было трое. В кустах, возле ручья, у них был устроен настоящий наблюдательный пункт, откуда они следили за усадьбой. Вероятно, они провели здесь весь вчерашний день, и так бы и удалились незамеченными, если бы внезапно выпавший снег не выдал их. Трудно было сказать, кто это были, горцы или валхи, но Нааб был уверен, что это вражеские лазутчики. Он направил своих людей в погоню. В перелеске враги останавливались отдохнуть, дальше следы вели в сторону гор. Проскакав еще немного, Нааб понял, что врагов им не догнать, уж очень давно они тут прошли. Возможно, они уже были на подходе к горам. К тому же Нааб не хотел слишком удаляться от усадьбы. Он не был уверен, что где-то рядом не находится большой вражеский отряд. Нужно было предупредить жителей усадьбы и послать гонца в Лох-Баад. Нааб крикнул своим воинам, чтобы они следовали за ним, и повернул лошадь.
* * *
5.
Пур.
Согласно летоисчислению, принятому в Имбрии, город Пур был основан в 1000 году со дня появления на свет первого человека. Как гласит легенда, вождь южных кочевников Умбар привел свое племя в устье Данга, и место так ему понравилось, что он основал в этом пустынном краю поселение, названное им Пурпунд. На его языке это значило "Около Устья". Позже название сократилось до "Пур", а народ живущий здесь так и продолжают называть до сих пор пурпундийцами.
Существует также и другая версия возникновения этого города. Ее придерживаются киллвахи, и, согласно их рассказам, Умбар был не основателем Пура, а лишь его завоевателем. Будто бы до прихода кочевников здесь уже жили киллвахи. Их могущество к тому времени клонилось к упадку и Умбару не стоило большого труда подчинить себе поселение на берегу Данга. От киллвахов кочевники научились, будто бы, строить каменные дома и обрабатывать землю. Но как бы там ни было, Пур был, несомненно, древним городом. Вся его ранняя история связана с борьбой за обладание Равнинами. Пурпундийцы вели бесконечные войны с киллохами, киллвахами, и даже вторгались за Северные горы во владения валхов. Так продолжалось примерно до 1200 года, когда на восточном берегу высадилось племя аатуни, или имбры, бежавшее с родных островов, вероятно, в результате какой-то природной катастрофы. Это небольшое племя оказалось на редкость неуживчивым и воинственным. Оно доставило немало неприятностей пурпундийцам, прежде чем те справились с имбрами. Но силы были неравны, и, в конце концов, имбры частью попали в плен, частью бежали на остров посреди озера Гуаллох. Этот остров позднее назвали Кей-Имброй, и он стал священным островом имбров. Здесь находился главный храм бога Энки, и здесь же прибывали постоянно Верховный Жрец и весь Жреческий Совет.
Вначале имбры, еще не оправившиеся от поражения, вели себя тихо и платили Пуру дань, но со временем они обзавелись союзниками на других островах и по берегам озера, и начали войну с пурпундийцами, продолжавшуюся около девятнадцать лет. В 1345 году им даже удалось нанести пурпундийцам довольно серьезное поражение, а четыре года спустя между Пуром и Кей-Имброй был заключен мир, подкрепленный династическим браком, молодой правитель Пура женился на дочери Верховного Жреца. После смерти Правителя, между его сыновьями начались раздоры, и самый младший, Ипур, опиравшийся на поддержку Кей-Имбры, в конце концов, одержал победу. Будучи сам наполовину имбром, Ипур всюду вводил имбрийские порядки, он признал верховную власть Жреческого Совета, его личная охрана состояла исключительно из имбров, он свергал статуи пурпундийского божественного быка Нисса, и возводил храмы солнечному богу Энки. Ипур положил начало Имбрии, Кей-Имбра стал ее духовной столицей, а Пур - светской. Вся последующая история Имбрии - это история борьбы между светской и духовной властью. Сын Ипура, Агир Первый не угодил Верховному Жрецу и был убит, позже Агир Великий оскопил жреца Ипу и объединил в своих руках светскую и духовную власть. Пур стал единственной столицей Имбрии, но ненадолго. Агир Четвертый Отступник перенес столицу в новый, по его плану построенный, город - Кей-Бел.
После смерти Отступника, жрецам удалось взять вверх, и столицу вновь перенесли, на этот раз в Кей-Имбру. В Пур же назначили наместника. Им стал родственник Верховного Жреца, Ипин. Казалось бы, многолетняя вражда должна была на этом закончиться, но былая слава правителей Пура не давала покоя наместниками этого города. Агир Пятый, внук Ипина, объявил себя правителем Пура и даже восстановил статуи Нисса. Вражда разгорелась с новой силой, она досталась в наследство и сыну Агира, молодому Ипину Третьему.
Такова, в общих чертах, история Пура до 1550 года. Года, который стал началом конца Имбрии.
* * *
В погожий осенний полдень двадцать второго дня Месяца Дождей Унис подъехал к воротам Пура, города, где прошла большая часть его жизни, и который он так давно не видел. Было довольно тепло, и густые заросли по берегам Данга еще зеленели, хотя уже не той сочной зеленью, что бывает летом. Некоторые, наиболее теплолюбивые, деревья уже начали менять наряд на желтый и красный, обещая в скором времени устлать своими листьями всю землю. Город возник перед Унисом внезапно, будто вырвавшись из-под земли. Он был похож на огромную белую скалу среди спокойного моря, скалу, которой ветер и волны придали некий причудливый вид. Высокие каменные стены, тянувшиеся в небо башни, покрытые красными и голубыми изображениями фантастических существ, золотые крыши храмов, дворцы, возвышавшиеся над стенами, все это показалось Унису точно таким же, как и четырнадцать лет назад, когда он уезжал отсюда на север.
Униса сопровождал почетный эскорт из пяти воинов, выделенный ему наместником Бурсином. С тех пор, как Унис расстался с Наабом у Развилки Угрюмого Старца, прошло немало времени. На пятый день после этого он довел свой отряд до стен Кей-Бела. Было поздно, и ворота уже закрыли, поэтому в город они попали только на следующее утро. Наместник Бурсин принял Униса радушно. Будучи младшим братом Агира Пятого, толстый и добродушный с виду Бурсин, в отличие от большинства младших отпрысков августейших фамилий, не испытывал ни особой тяги к трону, ни зависти к своему старшему брату. Хорошая еда, вино, женщины и охота, вот что постоянно занимало его ум. Очень осторожный, и даже боязливый, по натуре, Бурсин старался не вмешиваться в дела, которые грозили нарушить неторопливое течение его жизни, полной неги и удовольствий. Услышав рассказ Униса, Бурсин ничуть не изменил веселого выражения лица. Опытный придворный, он продолжал шутить и щедро угощать гостя, как будто потеря самой мощной крепости и нашествие врагов были сущими пустяками. Тем не менее, ситуация, в которую он попал, показалась Бурсину очень неприятной.
Следуя закону, Бурсин должен был бы немедля схватить Униса. В противном случае он сам оказывался причастным к измене. Именно так могли воспринять его медлительность в Пуре. Но Бурсин всегда испытывал симпатию к Унису, и понимал причину его поступка. Унис был его родственником, а родственные связи в Пуре почитались превыше всех остальных. К тому же было не ясно, как воспримут пришедшие из Нур-Фер войска известие об аресте своего командира, а ведь это был значительный отряд. Бурсин вовсе не желал беспорядков в городе. С другой стороны дело осложнялось еще одним событием. Вчера стало известно, что в город прибыл гонец из Лох-Баада. Между Бурсином и формально подчиненным ему комендантом Илу существовала резкая неприязнь, и всякое сообщение между Кей-Белом и Лох-Баадом, по сути, было прекращено. Поэтому гонец прибыл в Кей-Бел тайно. Похоже было, что он направляется в Пур с каким-то важным донесением. К сожалению, схватить его не удалось. Гонец, видимо заметил воинов Бурсина, посланных за ним на постоялый двор, и удрал через окно. Стража у ворот предупреждена не была и спокойно выпустила всадника из города.
Теперь Бурсин понимал, что гонец вез весть о сдаче Нур-Фер, и, несомненно, представит Правителю все происшедшее в самом невыгодном свете. Однако он решил не предпринимать никаких враждебных мер против Униса. Бурсин уговорил своего гостя отдохнуть несколько дней в Кей-Беле, а затем, оставив свой отряд, ехать в Пур с докладом. Он даже выделил несколько человек для его сопровождения. Одному из этих людей было приказано передать Ипину, что наместник Бурсин, в связи с серьезностью проступка коменданта Униса, и всецело полагаясь на мудрое решение Правителя, посылает к нему вышеназванного Униса, дабы Правитель сам судил, и наказал виновного. К этому прилагались все положенные изъявления преданности и пожелания долголетия.
Итак, Унис въезжал в город, где, благодаря проискам Илу, уже узнали о его отступлении. Причем все его поступки были представлены Правителю в самом черном виде. Но Унис даже не подозревал о прибытии гонца из Лох-Баада, и надеялся на заступничество Бурсина. Надежды эти были напрасны. Однако Унис находился в превосходном состоянии духа и, проезжая по знакомым улицам, шептал про себя строчки из выученного в детстве стихотворения "Воспоминание о Пуре":
"Что ты слышишь, скажи мне, о сердце мое?
Слышу плеск полноводного Данга!
Что ты видишь, скажи мне, о сердце мое?
Вижу Пура я белую стену!"...
Прежде чем явиться во дворец, необходимо было привести себя в порядок. Да и попасть к Правителю было не так то просто. Желающие получить аудиенцию обращались к Главному Хранителю Дворца, который, в свою очередь сообщал это самому Правителю, и только тогда назначался день и час посещения. Исключение делалось только для близких родственников и личных гонцов Правителя. Поэтому Унис со своими спутниками остановились на постоялом дворе, недалеко от Главных Ворот.
Устроившись и пообедав, Унис отправил одного из воинов во дворец, за одно попросив его по дороге передать весточку своему давнему знакомому, Каану. Нужно было узнать какова теперь обстановка в столице, а Каан был когда-то наиболее близким его другом и соседом - их земли располагались рядом.
Ожидая возвращения своего посланца, Унис глядел в окно. Окна постоялого двора выходили на главную улицу города. Жители недаром гордились ею, во всем мире не было подобной улицы. Она была столь широка, что десять всадников в ряд свободно могли проехать по ней. В дни торжественных выездов Правителя улицу украшали цветами и яркими полотнами, а в обычные дни ее наводняли мелкие торговцы. Улица была полна народу. По обе стороны ее к стенам домов лепились навесы торговцев, а посредине сновали разносчики бус, сластей и прочей мелочи. Мимо Униса проходили надменные имбрийские сановники, смуглые пурпундийские женщины, ремесленники и земледельцы, проезжали закутанные в ткань кочевники на своих быстроногих лошадях. Изредка погонщики с далекого юга вели за собой караваны навьюченных товарами ослов. Глядеть на эту, постоянно меняющуюся, людскую реку можно было бесконечно. Она также притягивала взор, как бегущие облака, вода в ручье или огонь.
Прошло много времени, прежде чем среди этой пестрой толпы Унис увидал посланного во дворец воина. За ним следовали закрытые носилки, влекомые четырьмя атлетически сложенными загорелыми слугами. По изображениям красных львов на занавесках Унис узнал носилки Каана, его имя по-имбрийски и значило - "лев". Нести Каана было делом нелегким, поскольку он обладал гигантским ростом, и был вовсе не худ.
Быстрым шагом Каан поднялся на второй этаж. Просторные белые одежды колыхались вокруг его могучего тела, и от этого он казался еще больше. Унис рядом с ним напоминал ребенка. Они обнялись.
- Хвала богам! Рад видеть тебя! - пророкотал Каан. - Да ты выглядишь настоящим дикарем! Сразу видно, что ты давно не был в Пуре!
Унис улыбнулся.
- Я тоже рад! Мне очень нужна твоя помощь!
- Да, я кое-что слышал о тебе. И ты правильно сделал, что сразу послал за мной.
- Ты слышал? - удивился Унис. - Так ты все знаешь? Откуда?
- У дурных вестей быстрые крылья! Но прежде расскажи мне все сам, и как можно подробнее.
- Что ж, слушай!
И Унис принялся рассказывать обо всем, что произошло за последнее время. Он хотел, чтобы Каан понял все трудности положения, в которое попал его гарнизон, и всю опасность, грозившую стране. Он пытался оправдаться, казалось, не столько перед Кааном, сколько перед самим собой. Пытался убедить самого себя в правильности принятого решения. Каан слушал молча и мрачнел все больше и больше. Возможно, он не совсем одобрял Униса. Между тем последний закончил свой рассказ и вопросительно поглядел на Каана.
- Ладно, что сделано, то сделано! - произнес Каан после небольшой паузы. - Но, боюсь, ты попал в очень неприятную историю. При дворе уже известно о твоем отступлении. Многие называют это изменой. Говорят, что сам Величайший (это был обычный титул Правителя) настроен против тебя. Стоит тебе появиться во дворце, как тебя, скорее всего, схватят. Единственный выход, который приходит мне в голову - это бежать в Кей-Имбру. Там ты будешь в безопасности. Я помогу тебе выбраться отсюда...
- Нет! - решительно оборвал его Унис. - Я не могу бежать. Я должен поговорить с Правителем. Над Имбрией нависла серьезная опасность. Мне нужно сообщить об этом Правителю и убедить его заключить мир со жрецами Энки. Только вместе мы сможем отразить вторжение диких!
- Тебя никто не станет слушать!
- Но ты же мне веришь?! Ты меня поддержишь?! Найдутся, надеюсь, и другие. Неужели при дворе не осталось умных людей?
- Ты слишком долго отсутствовал, и не знаешь, что тут творится! Из старых советников при Правителе почти никого не осталось. Благородное происхождение теперь не в чести, наш новый господин имеет страсть к людям низкого звания. При дворе всем заправляет шайка молодых прохвостов из недостойных. И уж один из них точно не будет рад твоему возвращению.
- Кто же это?
- Твой управляющий!
- Мой управляющий? Но чем я не угодил старику?
- Нет! Старый управляющий умер. Около года назад, вскоре после того, как взбунтовавшаяся чернь ворвалась в твое имение. Нам быстро удалось разогнать негодяев, но это оказалось слишком тяжелым испытанием для старика. Сердце не выдержало, он слег и скоро скончался. Теперь имением управляет его приемный сын, Йолл. Неужели ты его не помнишь?
- Нет, не помню!
- Как же? Мальчишка-киллвах! Впрочем, тогда он был еще совсем маленьким. Змеиное семя! Говорил я, что не выйдет из волчонка собаки! Но твоя мать меня не послушала! Приглянулся он Ипину, когда тот заезжал в твое имение, возвращаясь с охоты. Теперь он частый гость во дворце, и не упустит случая сделать тебе гадость, если сможет.
- Что же мне делать?
- Не знаю!! Бежать ты не хочешь... Тебе, разве что, остается надеяться на решение Большого Совета. Твое происхождение дает тебе право требовать суда знати. Только это может спасти тебя. Многие высокородные недовольны нынешним Правителем, недовольны тем, что он отдает предпочтение недостойным. Надо посоветоваться с Эналем, может из этого и выйдет что-то...
- Эналь еще жив?
- Да! Слава богам, он крепкий старик! - Каан улыбнулся. - Кстати, он все еще пользуется влиянием при дворе. Я переговорю с ним. Когда ты должен явиться во дворец?
- Мне еще не сообщили!
- Я думаю, пока все не проясниться, тебе не стоит выставлять свой приезд на показ. Это было бы слишком вызывающе, не надо никого дразнить. Лучше если ты не станешь жить в своем доме, а скромно останешься здесь. Или, если хочешь, поживи у меня!
- Спасибо! Я, пожалуй, останусь здесь!
- Что ж! Как хочешь! Будем ждать... - Каан задумчиво потер подбородок, затем вздохнул и хлопнул Униса по плечу. - Надеюсь, ты поужинаешь со мной.
* * *
В покоях Эналя царил полумрак. Окна были плотно завешаны, чтобы солнечный свет не тревожил старого хозяина этого дома. Эналь возлежал на многочисленных подушках, пустым ничего не выражающим взглядом уставившись в противоположный конец комнаты. Только редкое моргание глаз да равномерное движение правой руки, которой он гладил своего пса, выдавали в нем живого человека. Дряхлый, как и его хозяин, пес неподвижно дремал рядом, и мало чем отличался от окружавших его подушек. Он был из породы тех голых и толстых собачек, которых имбры разводили на мясо. Казалось, шерсть на нем вытерлась от бесконечного поглаживания.
Глядя на лысый череп, морщинистое лицо и костлявые руки Эналя трудно было поверить, что когда-то это был один из могущественных людей Имбрии. К нему и сейчас еще относились с большим почтением. К его мнению прислушивались. Сколько ему было лет, никто точно не знал. Эналь видел ребенком деда нынешнего Правителя Пура. Он был главным советником Ипина Второго, а затем советником его сына Агира. Теперь к нему обращались уже реже, но, тем не менее, не смотря на немощный вид, Эналь сохранил еще достаточно сил, ясный разум и хорошую память. Он содержал большое количество слуг, которые исправно докладывали ему обо всем, что происходило в Имбрии, Пуре и при дворе. Вот и сейчас он, по-видимому, обдумывал какие-то государственные дела. А, впрочем, может быть, он просто предавался воспоминаниям.
Медленно приподнялся полог, закрывавший дверь в комнату, и, шаркая деревянными сандалиями, вошел старый слуга. Лицо Эналя оживилось, он перестал гладить пса и вопросительно взглянул на вошедшего.
- Военачальник Каан ожидает приема! - подойдя к самому ложу, громким шепотом сказал слуга. Эналь даже не кивнул, он только на секунду утвердительно прикрыл веки. Слуга повернулся, и также шаркая, пошел к двери. Он не прошел и половины, как полог взлетел вверх и на пороге возник сам Каан.
- Долгой жизни тебе, мудрейший Эналь! Да хранят тебя боги! - громкий бас Каана разбудил мирно спавшего пса. Пес открыл глаза и засопел приплюснутым сопливым носом.
- Это тебе долгой жизни, славный Каан! Я то пожил на этом свете достаточно! - голос Эналя оказался звонким и молодым, было даже трудно поверить, что эти слова произнес старик, на вид сущая развалина.
- Весь Пур ежедневно молит Энки о твоем здоровье, господин!
- Оставь эти любезности, ты не во дворце. Я и так потратил слишком много времени за свою жизнь на подобную пустую болтовню. Что привело тебя ко мне?
- Военачальник Унис... Он прибыл в Пур, господин.
- Знаю! Нур-Фер брошена в лапы дикарям! Какой позор!
- Но, мудрейший, я пришел просить твоей защиты для него. Возможно, у Униса были причины для такого поступка.
- Причины?! - старик сверкнул глазами. - У воина не может быть причин для недостойных поступков!
Рука Эналя, как когтистая лапа хищной птицы с негодованием впилась в жирное тело пса. От неожиданности пес испуганно пискнул, рванулся и неловко плюхнулся на пол.
- Воин не отступает без приказа! - продолжал Эналь. - Принять достойную смерть в бою - вот его долг! Чем больше врагов, тем больше слава!
- Ты совершенно прав, о мудрейший! Но Унис не простой воин, он принадлежит к знати. В его жилах течет кровь древних правителей Пура. И если он совершил недостойный поступок, то он в праве рассчитывать на суд равных. Только этой милости пришел я просить у тебя. Помоги Унису предстать перед Большим Советом! Замолви за него свое слово!
- Какая разница, будет ли преступник казнен по приказу Величайшего, или по решению Совета? - спросил старик уже менее резким тоном.
- На Совете я смогу высказаться в его защиту! Вспомни, Эналь, ты же хорошо знал его отца, Аму! Неужто даже это не растопит твоего сердца, мудрейший? Защити сына Аму!
- Да, я близко знал Аму! Это был храбрый и достойный воин. Жаль, что сын не унаследовал этих качеств.
- Но неужели наши древние обычаи забыты ныне, и знать Имбрии лишилась своих прав? Неужели Правитель больше не станет советоваться с лучшими мужами Имбрии, а будет лишь слушать шепот безродных? Разве мудрейший Эналь позволит сыновьям землепашцев торжествовать над высокородным?
- А ты не глуп! - чуть улыбнулся старик. - Хорошо! Я попробую исполнить твою просьбу. А теперь иди! Я устал.
Каан низко поклонился и, пятясь задом, вышел из комнаты. Эналь посмотрел на пса, терпеливо сидевшего на полу, и приглашающим жестом хлопнул по постели. Пес, пыхтя и лениво помахивая обрубком хвоста, по специальной приступочке взобрался к хозяину, и улегся в прежней позе. Рука Эналя вновь стала механически гладить его спину. Глаза старика потухли и бессмысленный взгляд его устремился куда-то вдаль.
* * *
Казалось, время тянется бесконечно. Прошло уже четыре дня с тех пор, как Унис приехал в Пур, а вестей из дворца все не было. С каждым днем Унис все более мрачнел. Каан всячески пытался развеселить друга, он даже предложил Унису переехать временно к себе, но тот отказался. Несколько раз Унис пытался вызвать к себе Йолла, своего нового управляющего, но посыльные то не могли разыскать его, то сообщали, что его задержал у себя Правитель. Йолл так и не явился. Каан считал, что управляющий просто скрывается, боясь получить нагоняй за воровство и нерадивое управление.
Наконец, на пятый день, утром, к Унису явился пышно одетый посланец Правителя, и продекламировал ему приглашение во дворец, по обычаю составленное в стихотворной форме. В имбрийском письме не было знаков, передающих устную речь. В нем существовало всего около двадцати постоянных обозначений, пригодных для календарных и хозяйственных записей, для подсчета голов скота, мешков зерна и так далее. Если этих знаков не хватало, то каждый хозяин добавлял к ним свои, только одному ему понятные. Даже летописи имбров представляли собой сборник цветных картинок, нарисованных на пергаменте или бумаге. В обязанности любого хранителя библиотеки входило помнить, какое событие на каком листе нарисовано, имена изображенных на них правителей и военачальников, а также передавать эти знания по наследству. Без такого живого комментария, разобраться в имбрийских летописях было бы затруднительно. Поэтому для передачи приказов и других сложных сообщений имбры пользовались услугами гонцов, людей со специально тренированной памятью и умевших очень быстро ходить (лучшие из них почти не уступали в скорости лошади). Сами сообщения составлялись в стихах, так они легче запоминались и, главное, передавались точно слово в слово. Для имбров, почитавших поэзию одним из величайших искусств, составить сообщение в стихотворной форме не представляло большого труда. Конечно, таким образом, составлялись лишь очень объемные сообщения или же очень важные, такие как послания Правителя.
Итак, получив приглашение Правителя, Унис отослал мальчишку-посыльного к Каану, чтобы предупредить его. Сам же направился во дворец.
По дороге он еще раз повторил про себя все доводы, которые хотел привести Правителю в свое оправдание. Речь его в общих чертах была готова давно, а за последние четыре дня Унис просто вызубрил ее вплоть до последнего слова. Однако теперь она уже не казалась ему столь убедительной, как раньше. Вслед за посланцем Правителя Унис поднялся по ступеням дворца. Внезапно перед ним выросли пятеро воинов из личной охраны Правителя. Все они были вооружены до зубов. Один из них, вероятно старший, протянул руку к мечу Униса. Унис достал меч и отдал его воину.
- Следуй за мной! - произнес воин и, повернувшись, направился не к парадному входу, а к низкой боковой двери.
Унис, в свое время долго служивший при дворе и не забывший здешние порядки, понял, что произносить свою речь ему сегодня не придется. Вряд ли он даже увидит Правителя в ближайшее время. Это был арест.
6.
Большой Совет.
Дождь шел, с небольшими перерывами, со вчерашнего вечера. По каменным дорожным плитам текли мутные потоки дождевой воды. Под тяжестью капель печально обвисла оставшаяся на деревьях листва. Было довольно холодно, и изо рта Каана, равно как и из пасти его коня, вырывались клубы пара. Необходимо было спешить, и Каан гнал своего скакуна что есть сил. Однако копыта коня скользили по мокрому камню, да и вес седока был немалый. Поэтому конь выбился из сил раньше, чем это хотелось бы всаднику. По счастью, неподалеку оказалась небольшая деревушка, и Каан решил остановиться в ней, немного передохнуть и обсушиться.
Каан очень спешил, его путь лежал в Кей-Бел. Он выехал из Пура около полудня и, при хорошей погоде, мог бы проехать значительное расстояние. Однако на юг Имбрии шла зима, и хорошей погоды ожидать не приходилось.
Вчера утром, получив весть, что Унис вызван во дворец, Каан не мешкая отправился туда же. Но в приемной зале Униса не было. Решив, что того могли уже пригласить в покои Правителя, Каан стал ждать. Однако прошло немало времени, а Унис не появлялся. Каан начал волноваться, но, сколько он ни расспрашивал об Унисе, ничего вразумительного не узнал. Никто не видел, что бы тот входил во дворец. Тогда Каан послал слугу на постоялый двор, где остановился Унис, но там знали лишь то, что Унис ушел с гонцом Правителя.
В конце концов, человек - не песчинка, затерянная в пустыне, утешал себя Каан. Он не может бесследно исчезнуть, пусть даже в таком большом городе, как Пур. Слуги Каана метались по всему городу, от дворца до постоялого двора, но и к наступлению темноты Унис так и не был найден. Похоже было, что он просто растворился в воздухе. Однако обеспокоенность судьбой друга не помешала Каану заснуть и проспать всю ночь спокойным глубоким сном. Как человек военный, Каан умел четко разделять время: день - для забот, ночь - для сна, и никакие волнения не могли лишить его сна или аппетита.
С самого утра Каан отправился к Эналю, он знал, что если кому известно об Унисе, так это только Эналю, имевшему в городе и при дворе множество верных ушей и глаз. Каан не ошибся. Первоначально Эналь крайне отрицательно отнесся к поступку Униса и считал, что за подобное пренебрежение долгом необходимо его примерно наказать. Однако первое посещение Каана пробудило в Энале интерес к этой истории. Вести, которые принесли ему шпионы, заставили его задуматься. Все оказалось гораздо серьезнее. Как хорошо было известно Эналю, между безродными выскочками, молодыми фаворитами нового Правителя, и старой знатью, к которой принадлежал и сам Эналь, существовала резкая неприязнь. В последнее время она еще более усилилась, поскольку безродные, при поддержке Правителя, приобрели большое влияние, захватывая все новые доходные должности и оттесняя знать. Один из таких фаворитов, Илу, был даже назначен комендантом Лох-Баада. Как сообщали шпионы, несмотря на то, что в последнее время Илу своими действиями вызвал недовольство Правителя, он все же не терял связи с другими выскочками, в частности с киллвахом Йоллом, управляющим Униса. Между ними шел оживленный обмен гонцами. Теперь, когда Эналь сопоставил все известные ему факты и сообщения его слуг, картина заговора ясно встала перед его глазами. Главной целью коменданта Илу было уничтожение его врага, наместника Кей-Бела Бурсина. "Измена" Униса дала ему в руки замечательный шанс - осуждение Униса бросало тень и на его начальника. Илу решил представить дело таким образом, будто Унис действовал при попустительстве, или даже по прямому наущению Бурсина. Йоллу такой поворот событий также был на руку, избавившись от Униса, он надеялся прибрать к рукам его земли.
Нельзя было позволить этим юнцами торжествовать над членами знатных имбрийских родов! Несмотря на свою неприязнь к Унису, Эналь решил встать на его сторону, ведь защищая его, он защищал и Бурсина и всю партию знати Пура. Эналю уже доложили об аресте коменданта Нур-Фер. Но теперь оправдать Униса мог только Большой Совет.
Все эти соображения Эналь вкратце изложил Каану, когда тот пришел к нему узнать о судьбе друга. Он обещал позаботиться об Унисе и добиться созыва Совета. Однако нужно было сообщить обо всем Бурсину и уговорить его приехать в Пур на Совет как можно быстрее. Принимая во внимание патологическую лень наместника, это было нелегким делом. К тому же надо было поставить надежный заслон свободному общению между Илу и Йоллом. Такое поручение нельзя было доверить простому гонцу, и выполнить его Каан взялся сам. Вот почему в этот хмурый день он оказался под проливным дождем на дороге в Кей-Бел.
Итак, Каан решил остановиться в деревушке у дороги. Он выбрал самый богатый по виду дом и постучался туда. Хозяева по одежде приезжего поняли, что он имеет значительный чин при дворе, и с показным радушие приняли его. И конь, и всадник смогли поесть и передохнуть. Затем, за несколько небольших золотых украшений Каан купил самого лучшего коня в деревне, и попросил хозяев, у которых останавливался, если к ним приедет еще один всадник, задержать его под любым предлогом как можно дольше. Этим людям Каан также щедро заплатил, надеясь, что так они вернее выполнят его просьбу. Потом он сел на одного коня, взял за повод другого и поскакал дальше.
Имея возможность менять лошадей, Каан стал продвигаться гораздо быстрее. Чтобы наверстать время, упущенное днем, Каану пришлось ехать всю ночь, и лишь под утро он остановился на придорожном постоялом дворе, специально построенном для гонцов и прочих лиц, находившихся на службе правителя Пура. Здесь Каан также заплатил хозяину, чтобы тот попридержал гонцов, ехавших следом. Он боялся, как бы посланцы Йолла или кого-нибудь другого из безродных не обогнали его. "Если я доберусь первым, - думал Каан. - Я уж позабочусь, чтобы впредь ни одна мышь не могла проскочить по этой дороге в Лох-Баад!" Так действовал он изо дня в день, до самой переправы через Данг, и на всей дороге не осталось деревни или постоялого двора, где бы он не оставил немного золота.
Переправившись через реку на плоту, в тридцать третий день Месяца Дождей (а, как известно, в имбрийском календаре месяц имеет тридцать шесть дней), Каан прибыл в Тимбу, небольшой городок по ту сторону Данга. Отсюда до Кей-Бела оставалось всего лишь полтора дня пути.
* * *
Из трещины между камнями на потолке робко выглянула маленькая капля и повисла, уцепившись за край. Она стала набухать все больше, и больше. И, наконец, под собственной тяжестью, оторвалась от потолка. Плюх! Капля упала прямо в небольшую лужицу на полу. А на потолке, на том же месте, медленно появилась новая капля.
Унис лежал на деревянном настиле, закутавшись в плащ и дрожа от холода. Его глаза следили за трещиной на потолке. Счет каплям он уже давно потерял. Он бы потерял и счет времени, если бы не узкое окошко, через которое днем попадал тусклый осенний свет. По подсчетам Униса, пошел уже пятый день, как он попал сюда. Один раз в день в камеру заходил стражник, приносивший плошку мерзкой на вид похлебки и кусок заплесневелого хлеба. Правитель Пура не баловал своих узников.
В свое время, служа во дворце, Унис много слышал об этой подземной тюрьме, но никогда не был здесь. И уж совсем не предполагал, что попадет в нее в качестве узника. Вероятно, где-то здесь были заточены оставшиеся в живых братья Ипура, здесь окончил свои дни Верховный Жрец Ипу, захваченный в плен и оскопленный Агиром II, здесь же некоторое время содержали регентшу Киссину, прежде чем отправить ее в темницу на острове. Однако этот список выдающихся людей, побывавших здесь, в тюрьме, нисколько не утешал Униса.
Было холодно и сыро. Вдобавок у Униса от сырости вновь разболелось колено. Эта ноющая боль делала невеселое настроение Униса еще более мрачным. Перспектива провести в этой камере остаток своих дней во всей своей страшной неизбежности встала перед его мысленным взором. Мало ли было случаев, когда люди, чем-либо не угодившие правителям Пура бесследно исчезали в подземельях дворца. Такой бесславный конец карьеры мог ужаснуть кого угодно, но у Униса оставалась еще одна крохотная надежда. Быть может, думал он, Каану удастся что-нибудь сделать для его спасения. И тут же сомнения наваливались на него со всех сторон, пытаясь задушить эту робкую надежду. А будет ли Каан заступаться за него? Зачем ему это нужно, ведь это значит вставать против самого Правителя! Да, они когда-то были друзьями, но прошло столько времени, все могло измениться!
Унис попытался отогнать мрачные мысли, он сел и поплотнее закутался в плащ. Камера его была настолько маленькой, что даже ходить здесь было особенно негде. Вдруг из угла раздался шорох. Унис пригляделся, в углу что-то шевелилось. Вот это что-то попало в луч света, и Унис увидел маленькую тощую крысу. Ее, вероятно, привлекла затхлая, покрытая плесенью корка, которую Унис с отвращением выбросил накануне. Судя по всему, это была не самая умная крыса, хотя вообще-то крысы считаются умными животными. Встав над коркой, она впилась зубами в ее край, и попыталась унести добычу. Но корка оказалась довольно большой, и идти так было неудобно. Ведь корка волочилась под брюхом; крыса то и дело наступала на нее лапами и спотыкалась. Тогда она поднялась на задние лапы и задрала голову вверх, чтобы как можно выше поднять корку. В таком положении, неловко подпрыгивая, крыса двинулась к решетке, которая отделяла камеру от коридора. Это было так потешно, что Унис чуть не расхохотался, забыв на время свои невзгоды и боль.
Крыса была уже у самой решетки, когда откуда-то издалека донеслись гулкие шаги. Она заметалась, испугавшись и, все же, не желая бросать добычу. Но шаги приближались, крыса бросилась в темноту коридора и исчезла.
Унис жадно прислушивался к шагам, тайно надеясь, что это приближается его спасение. Коридор озарился светом факелов. Бывший комендант Нур-Фер увидел, что к нему направляется целая процессия. Впереди шел его тюремщик с факелом и связкой ключей, далее четыре дюжих молодца несли закрытые носилки, а за ними шли еще несколько человек с факелами. Кто были эти люди, замыкающие процессию, Унис разобрать не мог; огонь факелов колебался, отбрасывая на стены уродливые пляшущие тени. Процессия остановилась у камеры Униса, стражник отпер дверь, распахнул ее и почтительно отошел в сторону. Носильщики опустили на пол свою ношу и раздвинули занавески балдахина. Внутри сидел сморщенный старик, в котором Унис узнал Эналя, или, скорее, догадался, что это он. Старик сделал знак рукой, и сопровождавшие его слуги удалились на значительное расстояние.
- Подойди! - тихо сказал старик Унису. - Ты - Унис, сын Аму?
- Да, благородный Эналь, да продлит милосердный Энки твои годы! - ответил, вставая, Унис.
- Э-эх! Дались же вам мои годы! - проворчал Эналь. - Лучше бы Энки проявил свое милосердие, и разрешил мне покинут срединный мир. Лучше мне уйти в Страну без возврата, чем видеть позор, что ложится на нашу землю.
- Верхний мир будет наградой за твою мудрость, достойнейший!
- Верхний или нижний... А есть ли они? - старик пожевал губами. - Но не об этом хотел я говорить с тобой. Как тебе нравится твое новое обиталище?
- Хвала богам! Но я знавал места и получше! - улыбнулся Унис, но Эналь не ответил на его шутку. Глаза старика сурово сверкнули из-под густых бровей и снова погасли.
- Ты можешь здесь остаться надолго. Ведь ты знаешь, что тебе грозит? Не думал я, что доживу до такого времени, когда сын Аму покроет свое имя позором! - старик презрительно поджал губы. Дрожащими руками он перебирал четки. Крупные белые и черные бусины, изображавшие Энки и Иту, Солнце и Луну, Добро и Зло, медленно скользили меж его старческих пальцев.
- На моем имени нет позора! - резко ответил Унис.
- Нет?!! Значит, бросить свой пост нынче не позор для солдата? Значит трусливое бегство от врага для имбра больше не позор? Разве не в том долг воина, чтобы выполнять приказы своего командира, до последнего сражаться с врагом, и отдать жизнь за свою землю? Как овцы идут туда, куда их ведет пастух, так и люди идут за своим правителем. Как пастух заботится о своем стаде, так и всякий правитель заботится о своем народе. Если бы овцы не слушались пастуха, если бы они разбежались во все стороны, то их пожрали бы волки. Каждый земледелец, и каждый воин, каждый торговец и вельможа должны подчиняться своему правителю и исполнять свой долг. Не это ли завет Энки?
- Это так! Но всегда ли пастух ведет стадо правильной дорогой? - в тон ему ответил Унис. - И если он гонит овец в пропасть, должны ли они идти за ним? Одобрят ли это боги? Ты говоришь, мудрейший, что каждый обязан выполнять свой долг. А правитель, разве у него нет долга перед его народом? Должен ли он выполнять его? И если пастух нерадив, что делать овцам?
- Смелая речь! Но не слишком ли смелая?
- С тобой, достойнейший, я буду говорить начистоту! Хорошо ли ты знаешь то, что творится в Имбрии, и то, что происходит на нашей северной границе? - вопрос был риторический, поэтому, не дожидаясь ответа, Унис продолжал. - Раздоры между Пуром и Кей-Имброй губят страну, наместники своевольничают, гарнизоны не получают ни продовольствия, ни помощи, брошенные на произвол судьбы войска разбегаются, наши границы под угрозой. За последний год я не получил ни то что помощи, я не получил ни единой вести из Пура...
Эналь задумчиво покачал головой.
- Я не получил ни продовольствия, ни солдат, а горцы между тем перестали подчиняться нам, видя бездействие Пура...
- Хорошо, может быть все это так! - прервал его Эналь. - Наш правитель еще молод, а страна не оправилась от потрясений, постигших нас в правление его отца. Но мы молим богов не оставлять нас, и надеемся, что со временем власть Пура окрепнет и распространится на всю Имбрию. Кей-Имбра покорится Пуру.
- Времени-то у нас и нет! - воскликнул Унис. - Валхи, не сегодня - завтра, поднимутся в поход, если они уже не выступили! Боги помогают тем, кто сам себе помогает!
- Жалкие дикари - смешная угроза для имбров!
- Жалкими дикарями они были в дни твоей молодости, отец мой! Тогда они были мелкими, разобщенными племенами, вооруженными лишь деревянными дубинами. Теперь все изменилось! Валхи объединились в единый кулак, их множество, и у них теперь настоящее оружие и лошади! А Имбрия уже не та, полуголодные, оборванные гарнизоны не выдержат напора диких!
- Ты предрекаешь Имбрии гибель? - насмешливо спросил Эналь.
- Я думаю, что лучше потерять крепость, чем и крепость, и армию! Я оставил врагу Нур-Фер, но сохранил воинов. Единственное средство отразить вражеский натиск - это забыть все распри и объединиться. Пур должен договориться с Верховным Жрецом и выставить единую армию. Чтобы не случилось со мной, прошу, передай мои слова Величайшему!
Унис замолчал и вопросительно поглядел на старика. Эналь долго молчал.
- Действительно ли ты так заботишься о государстве, как говоришь? - старик задал этот вопрос скорее самому себе. Унис понял это и ничего не ответил.
- Возможно, ты прав! - сказал Эналь, наконец. - Я подумаю над твоими словами.
Затем он щелкнул пальцами и слуги, стоявшие поодаль, направились к носилкам.
- Я постараюсь, чтоб твоим делом занялся Большой Совет, - бросил старик Унису прежде, чем исчезнуть за занавесками балдахина. - Будь здоров! Да хранят тебя боги!
Унис поклонился. Слуги осторожно подняли носилки, тюремщик запер дверь, и вся процессия удалилась, оставив бывшего коменданта Нур-Фер в одиночестве. Унис был рад, он даже забыл о холоде и больном колене. Теперь у него появилась надежда - им займется суд достойных. По крайней мере, его не бросят здесь, просто забыв о его существовании, как забывали о многих, и не казнят без суда и следствия. Сделав несколько шагов к окну, Унис взглянул в эту узкую каменную щель, в которую был виден только крохотный кусочек неба. Тучи разошлись, и робкий солнечный луч пронзил темноту узилища.
* * *
Редкие пушистые снежинки кружились в воздухе, тонким слоем покрывая окрестные поля, ложились на дорогу, чтобы с легким хрустом умереть под башмаком путника или колесом телеги. Людей на дороге было немного: несколько земледельцев из ближних деревень, пара ремесленников из Тимбы, кативших перед собой тачки со своим нехитрым товаром, старуха-нищенка, торговец, не спеша ехавший в своей повозке, да солдат, как видно возвращавшийся из отпуска. Все они, растянувшись по дороге, направлялись в Кей-Бел, каждый по своему делу. Раздавшийся сзади топот лошадиных копыт заставил некоторых путников обернуться. Выросший словно из-под земли всадник в длинном плаще с широким капюшоном, закрывавшем его лицо, промчался, как стрела. Путники посторонились, испуганно и удивленно проводив его взглядом. Одному из земледельцев пришлось поспешно отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта разгоряченного вороного коня.
Всадником этим был гонец коменданта Илу, возвращавшийся из Пура к своему хозяину. Тот самый, которого видел Нааб в день приезда в Лох-Баад; тот самый, что выскользнул из-под носа Бурсина. Именно он принес в Пур весть об отступлении Униса. Теперь же он должен был передать послание Йолла. Управляющий Униса сообщал о решении Правителя собрать Большой Совет. По своему происхождению комендант Лох-Баада имел право участвовать в Совете, и к нему должен был быть направлен особый гонец с приглашением от имени Правителя. Однако на этот раз Йолл уговорил Правителя поручить это дело ему. Йолл решил, что гораздо удобнее будет воспользоваться своим проверенным человеком, тем более что времени было в обрез. В конце месяца в Пуре должен был состояться свадебный обряд, Правитель намеревался взять в жены дочь вождя одного из южных племен, подвластных Пуру. Свадебные гуляния грозили растянуться на все новогодние праздники. Поэтому Большой Совет был назначен на десятый день Месяца Снегопада. Как ни старались Йолл и его соратники воспрепятствовать созыву Совета, или отложить его на неопределенное время, ничего не вышло. Эналь использовал все свое влияние на Правителя, чтобы назначить Совет именно на этот день. Он рассчитал, что если Каану удастся уговорить наместника Кей-Бела, то к этому сроку они должны будут прибыть в Пур.
Итак, молодой гонец-киллох спешил в Лох-Баад. Ему предстояло снова проехать через Кей-Бел, где слуги Бурсина уже пытались его поймать. Более осторожный человек поостерегся бы ехать этим путем, но гонец был молод. В прошлый раз ему удалось обмануть своих преследователей, и он надеялся, что и сейчас сможет сделать то же самое. На этот раз у него был перстень с печатью Правителя. Гонец был уверен, что Бурсин не посмеет тронуть посланца Ипина Третьего. Кей-Бел был самым удобным местом, что бы запастись провизией на оставшийся путь, ведь немногочисленные обитатели окраин Леса обычно недоброжелательно относились к незнакомым путникам. К тому же в этом городе жила одна молодая особа, с которой он познакомился во время своих поездок, и у которой всегда находил благосклонный прием. Этот последний аргумент, пожалуй, был самым сильным.
Все хитрости Каана лишь ненадолго задержали гонца. Мало кто решался чинить препятствия человеку с перстнем Правителя. Поэтому всего лишь через день после приезда в Кей-Бел Каана, гонец Йолла показался перед стенами этого города. Дорога вела к мощной башне, называемой обычно Башней Отступника, в которой были сделаны широкие ворота. Именно через эти ворота в город попадали все приезжие с юга. Дорога хорошо просматривалась, вдали черными точками были видны идущие по ней в город люди. Посланец Пура направил своего коня к воротам. Два оборванца, гревшиеся у небольшого костерка на обочине, с любопытством посмотрели ему вслед. Один из них подкинул в костер охапку сырых листьев. Белые клубы дыма взвились в небо.
Чем ближе к городу, тем больше становилось людей на дороге. У самых ворот собралась целая толпа, заметив ее, гонец придержал лошадь. Он, не торопясь, въехал на мост, переброшенный через неширокую речку, чтобы разглядеть что случилось. Какая-то телега застряла в самых воротах. Вокруг стояло несколько человек. Один из них, видимо хозяин телеги, пытался приладить отлетевшее колесо, другие наблюдали и давали советы. Телега, ее хозяин и зеваки загородили почти весь проход, и создалась толчея. В остальном все выглядело мирно, гонец соскочил с коня и подошел к толпе. Некоторое время он постоял около сломанной телеги, делая вид, что заинтересовался происходящим, затем, держа коня за узду, стал медленно пробираться сквозь толпу к воротам, стараясь как можно незаметнее проскользнуть в город. "Как удачно сломалась здесь эта телега!" - подумал молодой киллох, - "В такой толпе я смогу пройти незамеченным!"
Подпираемый со всех сторон людьми, одни из которых пытались выйти из города, а другие - войти в него, гонец Йолла прошел через ворота. Не смотря на перстень Правителя, гонец внимательно оглядывался кругом, решив, что лучше обойтись без объяснений с воинами Бурсина. Вдруг в тени городской стены он заметил шлемы стражников, их было пять или шесть. Конечно, их присутствие здесь не было чем-то необычным, те не менее гонец попятился. Но толпа подталкивала его вперед, прямо туда, где стояла стража. Он повернулся, и, расталкивая людей локтями, попытался прорваться обратно к воротам. Сделать это оказалось не просто. Внезапно какие-то сильные руки схватили его за плечи. Гонец рванулся, но тщетно - несколько человек, только что мирно шедших в толпе рядом с ним, крепко держали его. В мгновенье он был обезоружен, у него отняли висевший на поясе меч, из его рук вырвали поводья и потащили его в сторону ухмыляющейся стражи. Ловушка, умело устроенная Кааном, захлопнулась.
* * *
Бурсин утопал в мехах. Все ложе было устелено пушистыми шкурами, их нежная шерсть приятно щекотала лицо. Бурсин поднял голову и приоткрыл один глаз. Затем - второй. Она сидела в дальнем углу, сжавшись в комочек и стыдливо отвернув лицо. Он, предвкушая сладкий миг наслаждения, рассматривал ее длинную, чуть склоненную шею, смуглую спину и округлые бедра, опоясанные тонкой жемчужной нитью. Это была его новая наложница. Ее привезли только вчера, она принадлежала к одному из кочевых племен Пустыни. Вырванная из привычной обстановки, привезенная в чужую холодную страну, и совершенно ошалевшая от огромного количества незнакомых людей, домов и деревьев, виденных ею в Кей-Беле и по дороге к нему, девушка находилась почти в шоковом состоянии. Она сидела тихо, как мышь, или, скорее, как заяц, ожидающий броска змеи. Эта покорность затравленного зверька, этот взгляд пугливой лани, который она изредка бросала на него, еще больше распалял Бурсина. Он стал медленно подползать к обнаженной девушке, представляя себя крадущимся к жертве хищником, хотя со стороны его толстая фигура, нелепо переваливающаяся на широком ложе, могла вызвать только смех. В этот момент он больше всего был похож на жабу.
Только Бурсин своими короткими жирными пальцами потянулся к бедру прекрасной дикарки, как резкий шум, раздавшийся за пределами спальни наместника, заставил его обернуться. Это, конечно же, был Каан. Его огромное тело, по-видимому, всегда настолько переполняла энергия, что его просто невозможно было представить неторопливо идущим. Он всегда летел, всегда и всюду врывался, подобно буре, сопровождая свой приход громоподобными приветствиями. Вот и сейчас Каан ворвался в покои Бурсина. За ним бежало несколько слуг, пытавшихся его остановить.
- Что такое? - кровь бросилась Бурсину в лицо, он готов был растерзать вошедшего.
- Ты помешал мне! - слова наместника зазвенели, как туго натянутая тетива.
Слуги замерли в ожидании бури, однако на Каана возмущенный взгляд наместника, по-видимому, не произвел никакого впечатления. Мельком бросив взгляд на наложницу, Каан буркнул - "Прости!"
- Прости, наместник! - повторил он еще раз, и продолжал с прежним пылом, - У меня к тебе очень срочное дело. Мы, наконец, его схватили! Сейчас мы допросим его, и ты поймешь, что я не даром приехал сюда!
Бурсин неохотно сполз с ложа и, поморщившись, встал босыми ногами на холодный каменный пол. Каан буквально потащил наместника за собой в соседнюю залу, крикнув слугам - "Ведите его к нам!". Бурсин, не в силах противиться такому напору, на ходу подпоясывая свои одежды, с досадой поплелся за Кааном. Он был зол и не переставая что-то бурчал себе под нос. Еще никто и никогда не обращался с наместником Кей-Бела так бесцеремонно, как этот горластый великан. Слуги всегда потакали слабостям Бурсина, но по своему характеру он бы ленив, малодушен и слабоволен. Перед энергичными и уверенными в себе людьми он всегда пасовал.
Итак, Бурсин вошел в парадную залу, в которой обычно принимали гонцов, держали совет и вершили суд, он проклинал всех на свете: Униса, из-за которого заварилось все это дело; Эналя, приславшего сюда этого грубияна Каана, самого Каана и коменданта Лох-Баада. Вскоре привели и пойманного гонца-киллоха. Два дюжих стражника охраняли его, вид у пленника был изрядно потрепанный. Одежда порвана, бровь рассечена, а из нижней губы сочилась кровь. Бурсин взгромоздился на свой небольшой трон, с досады пнув ногой слугу, попытавшегося надеть ему на ноги забытые в спальне сандалии.
Каан довольно улыбался.
- Смотри, наместник! Вот он, лох-баадский шпион!
- Кто ты? Откуда? Куда едешь? - сурово спросил Бурсин.
- Я гонец Правителя! - киллох говорил с сильным акцентом, сразу было видно, что певучий язык имбров ему чужд.
- С каких это пор киллохи служат гонцами у Правителя? - возмутился Каан, - Не пытайся обмануть наместника! Ты ведь едешь от Йолла в Лох-Баад? Наместнику известен ваш заговор. Признавайся! Что за вести ты везешь?
Юноша молчал.
- Быть может, ты послан сообщить о Большом Совете? Расскажи об этом наместнику Бурсину!
- Мне ничего не известно о Совете!
- Значит ты не гонец Правителя!
- Я гонец Правителя! - упрямо повторил киллох.
- Лжешь! - отрезал Каан.
Гонец, сделав презрительную мину, протянул правую руку. На пальце был перстень с печатью Правителя, тот самый, что выпросил для него Йолл. Бурсин переменился в лице. Нападение на посланца Пура грозили серьезными неприятностями. Чего доброго этот наглый солдафон Каан своими необдуманными поступками навлечет на него гнев самого Величайшего! Бурсин был в смятении, жестом он подозвал к себе Каана, и злобно прошипел ему в ухо:
- Ну что, добился? Что теперь делать?
- Он врет, я уверен! Он из Лох-Баада, и он появляется здесь уже не первый раз - на постоялом дворе его опознали! - вполголоса ответил Каан.
- А перстень? Вдруг это действительно гонец Ипина? Он ведь пожалуется Правителю!
- Ничего, он у меня все выложит!
- Не смей! - Бурсин не на шутку испугался, - Мы ведь должны его отпустить!
- Разве! - Каан слегка ухмыльнулся, - Но ведь гонец мог и не доехать! Его просто не было в Кей-Беле! Просто не было!
- А если кто-нибудь...
- Не беспокойся! Я обо всем позабочусь!
Каан приказал страже увести пойманного киллоха, и сам последовал за ними. Бурсин вытер с лица выступившие капли пота. Положение было неприятное. Настроение наместника совсем испортилось, раздражение переполняло его, оно искало выхода, и не находило... Слуги по выражению лица угадали состояние своего хозяина, и держались как никогда почтительно, стараясь не приближаться к Бурсину слишком близко.
Наместник вернулся в свои покои. Наложница все еще ожидала его.
- Пошла прочь! - злобно рявкнул Бурсин, и девушка опрометью выскочила из комнаты.