Окна маленького деревянного дома, покосившегося от старости, лучились неярким желтым светом. Такой мигающий свет могла производить только свеча с трепещущим огоньком. Причем, скорее всего, не одна, а несколько.
Из трубы валил густой белый дым, обогревая морозный зимний вечер. Пронзительным шквалистым ветром, налетающим из-за мрачного леса, его рассеивало и смешивало с редким снегом, падающим с ночного неба.
Я оставил машину около будки сторожа. Там дорога была расчищена, а вот до моего домика никто не позаботился сделать то же самое. В принципе, так и должно было быть. Никто не собирался сюда ехать зимой и, только меня какая-то муха укусила и, я порулил на дачу. Два часа по вечерней дороге с метущейся поземкой потратил только с намерением сходить в баньку, да кое-что проверить вдали от людей.
Зимой здесь обитал только пенсионер-сторож с несколькими собаками да один заядлый охотник, которого жена все время выгоняла из дома, и ему приходилось жить на даче. Впрочем, он не особо тужил, − основательно затаривался спиртом в деревеньке рядом и жил себе в удовольствие, зайчиков стрелял.
Потому я и выбрал это место для своих экспериментов с магией. Здесь, думал я, в такой глуши мне никто не помешает. Однако я ошибся, и понял это как только подошел к своей избушке на достаточное расстояние, чтобы разглядеть ее среди других домиков. И, надо сказать, я совершенно не ожидал увидеть то, что увидел.
В моем доме кто-то хозяйничал. Да так уверенно, что даже топил печку и тихим голоском напевал что-то неразборчивое себе под нос. Чокала какая-то посуда, бренчали вилки, ложки. И все это я услышал, не подходя близко к дому. А вот когда я встал в сугроб под одним из окон, рядом с большими следами в снегу, отмеченными вокруг всего дома, тогда уже и увидел того, кто поселился в моем "теремке".
Однако, карнавал!
По не большому пространству внутри дома порхала девушка в цветастом платье не по размеру длинному. В руках она держала погнутую алюминиевую ложку и, размахивая ей в такт незамысловатой песенке, изредка помешивала какое-то варево в закопченной кастрюле, стоящей на печке.
Слегка ошарашенный, я вновь решил обойти весь дом по широкому периметру и внимательно прислушался. Ничего больше я не слышал и никаких сполохов в сетке Вадрамов не видел. В темном лесу было тихо, только несколько белок шустро перепрыгивали с ветки на ветку. А разве они не впадают в спячку на зиму? Хм... Белки - трудоголики?
В доме, судя по "живым токам", как я стал называть жгуты внутри конструкции из Вадрамов, была только незнакомая девушка. Значит, пришла одна, это, кстати, подтверждали и следы, что она оставила в снегу. Все они были одинаковые, даже по расстоянию между шагами.
Вопрос, как она проникла в дом, меня интересовал больше чем вопрос - зачем она это сделала. В принципе, я видел, что она там делает - можно догадаться, что просто ей захотелось поесть и согреться.
Больше ничего интересного, если не считать вывороченного замка, валяющегося около двери, я не увидел. Хотя, как она сумела его вывернуть? Не похоже она на человека, что ловко орудуя монтировкой, сбивает замки как семечки.
Ладно, разберемся.
Засунув нож в щель и, отодвинув заслонку, закрывающую двери изнутри, я вошел в маленькие сени, отряхнул с себя снег; с ботинок смел веником. Привычка... что поделать! Потом, не стучась, зашел в сам дом.
Что тут было. Крики, визг, ложка, полетевшая в меня, потом и чашка следом за ней. Через какое-то время у нее больше нечем было запустить в меня, и она просто отошла к стенке.
− Успокоилась? - Бить в своем доме посуду я не позволил, поэтом поймал чашку и поставил ее на полочку умывальника рядом с дверью.
Я снял куртку, − жарко натопила. Потом прошелся до печки и помешал гнутой ложкой кипящее варево в кастрюле. Другую что ли не могла взять? Этой ложкой я, помню, глину размешивал, когда еще печку клали.
− Перестань реветь, − тихо произнес я, садясь на лавку напротив нее.
Девушка убрала руки от заплаканного лица и опасливо, как зашуганный зверек посмотрела на меня. Ничего такая, симпатичная. Но очень худа. Будто провела некоторое время в Дахау.
− Отпустите, − прошептала она, смазывая текущие по лицу слезы, - я никому не расскажу. Буду молчать!
Нахмурившись, я пытался понять, о чем она будет молчать. О том, что в моем доме хозяйничает, пока нет владельца? Интересно!
− Можешь идти куда хочешь, − проговорил я, − но сначала объясни, что ты делаешь в моем доме? Зачем залезла сюда?
Девушка резво соскочила со стула, будто ее прижгли снизу.
− Честное-пречестное никому ни слова... − затараторила она и вдруг осеклась: - Ой.... А это ваш дом, да?
Хмыкнул, удивляясь ее странному поведению. Неужели она ожидала здесь увидеть не хозяина, а кого-то другого? Еще интересней.
− Ну, с утра был мой, − ответил я, как бы поглаживая несуществующую бороду. - А ты, видимо, здесь ожидала увидеть кого-то другого, если, не разобравшись в сути дела, просишь, чтобы тебя отпустили?
Девушка недоверчиво смотрела на меня и не решалась говорить.
Видимо об этом она и хотела молчать, убеждая меня, что никому ничего не расскажет. О чем только она никому не расскажет, мне было не ясно. Единственное, что я подозревал это то, что она от кого-то бежит и ее ищут. При этом здесь присутствует какая-то тайна.
Прямо, детектив какой-то. Но, проверим.
− Значит, ты от кого-то скрываешься? - предположил я и по вспыхнувшим глазам девушки понял, что попал в точку. - А не боишься, что тебя найдут по дыму из трубы, да свету из окон? Здесь на весь дачный поселок только два дома, в которых кто-то обитает, и ты третья. Найти тебя будет не трудно.... Но это все понятно. А вот от кого ты бежишь - не ясно.
Я замолчал, разглядывая какое впечатление на нее произвели мои слова. И, похоже, что я не ошибся в своих выводах, хотя детективы я не очень-то уважаю. Если не считать Пуаро и, конечно же, Шерлока Холмса.
Девушка вновь всхлипнула, но взяла себя в руки и не дала себе разрыдаться.
− Я только хотела согреться и поесть, а потом дальше уходить. - Она теребила подол платья и говорила каким-то извиняющимся тоном, будто я ее ругал за то, что она проникла в мой дом. На самом же деле мне было интересно, почему она от кого-то бежит. От родни, от мужа, от закона?..
− Ясно,- пробормотал я, вставая и убирая кастрюлю с печки, а то мне показалось, что там уже начало что-то пригорать. - Что это ты варишь такое подгорелое?
Она всплеснула руками, охнула как наседка и завертелась по сторонам, выискивая ложку. Но ничего не нашла.
А дом-то обчистили, вдруг заметил я.
Это было видно даже в свете нескольких огарков свечей. Переворошили весь дом, перевернули диван, распотрошив его внутренности. Ложки с вилками, стоявшие в серванте исчезли вместе с кружками, чашками и кастрюлям. Всю проводку срезали. Вот сволочи! Даже лампочки выкрутили. И куда только сторож смотрит; зря что ли ему весь кооператив деньги платит? Ему и надо-то только вызвать наряд милиции или, сейчас уже полиции. Да хрен редьки не слаще - милиция, полиция... хоть стража!
− Ты почему в этот дом зашла? - спросил я девушку, все еще оглядываясь.
Девушка отвлеклась от выскребания со дна кастрюли подгорелой корки нескольких видов круп.
− Я сначала в других двух домах пряталась, но там даже печек не было, - неуверенно проговорила она. - Наверное, это были летние домики. Потом я нашла ваш дом, и он тоже был открыт. Кто-то взломал замки на дверях... А ваш дом уютный.
Ага, уютный, после такого-то погрома.
Так вот почему она пользовалась старой кастрюлей и ложкой, проползла запоздалая мысль и моментально улетучилась.
− Ладно, − произнес я, выкидывая эти мысли пока в сторону, но лишь пока. - Я сейчас схожу до машины и принесу кое-какие продукты, а ты пока выброси кастрюлю с этой бурдой и убери на столе. Потом мне все расскажешь.
Она неуверенно кивнула, и легкое беспокойство мелькнуло в ее больших слегка запавших глазах.
− Или ты торопишься? - Я обернулся на пороге и внимательно посмотрел на нее. - Неволить не буду.
Вздохнув, будто внутренне решившись на отчаянный поступок, она произнесла довольно твердым голосом:
− Тороплюсь... вернее, торопилась. А теперь даже не знаю, в какую сторону мне торопиться дальше!
− Не падай духом, − улыбнулся я ей.
На этих словах я вышел из дома и, еще раз внимательно прислушавшись к окружающей тишине, ушел к машине и забрал несколько пакетов с едой. Я же намеревался прожить тут почти неделю, так что затарился на славу. Даже пару бутылок темного пива взял, чтобы после баньки было чем охладиться.
Когда я пришел, девушка уже сделала все, что я ее попросил и, даже немного прибралась в доме.
Ничего особого разготавливать не стали, поели то, что уже было приготовлено. Салаты всякие, да еще курица не успела охладиться, − когда ее покупал, она горячая была, так что ее тоже навернули. А пока мы ели я предложил девушке рассказать, что с ней случилось и почему она от кого-то бежит. И когда она мне поведала свою историю, я понял что, скорее всего, мне в этот вечер все-таки удастся попрактиковаться и вообще, размяться.
Проблемы Марии
Моя бабушка всегда меня любила и, в конце концов, даже пострадала из-за этого. Конечно, она не могла и предположить, что все обернется, так как получилось, но я точно знаю, что она меня любила.
Буквально через несколько дней, как мне исполнилось четырнадцать лет, я поссорилась с родителями из-за очередной ерунды и сбежала к бабушке на другой конец города. Я прожила у нее несколько дней, пока родители все-таки не приехали за мной. Они думали, что я перебешусь и успокоюсь и отступлю от своих капризов. Но они ошиблись, наивно пологая, что я так просто сдамся.
Когда они предложили мне вернуться домой, я наотрез отказалась и в гневе прокляла тот день, когда они меня родили. Я спрашивала у них, зачем они дали мне жизнь, но не хотят, чтобы я была счастлива. Конечно, я была миллион раз не права и столько же раз глупа! Дело-то тут было всего лишь в новомодном дорогом телефоне, какие появились у некоторых моих подружек. Я тоже хотела подобную вещь, но моя семья не располагала тогда достаточными средствами, чтобы выполнять любые мои капризы. А я этого не хотела понимать и все!
Мои родители... я до сих пор помню, как у них слезы стояли в глазах, когда они уходили, вернулись домой одни, оставив меня на бабушку. Хотя бабушку я и не спрашивала, но она была согласна, собираясь повлиять на меня лучшим образом.
Она была одинока. Давно. Дедушка умер когда ей только исполнилось сорок лет и на руках у нее была моя мама, примерно того же возраста что и я тогда. Больше моя бабушка не вышла замуж, так и прожила всю жизнь одна. И, кажется, она не тужила, веселый характер помогал ей жить и справляться с трудностями. Однако, в последние годы, когда она уже была на пенсии и сидела дома, у нее появились странные интересы. О них я узнала случайно и уже потом, как поселилась у нее жить, после последней ссоры с родителями. Застала ее однажды за разговорами с какими-то людьми, целой компанией собравшейся у нее дома, и на свою беду выпытала у нее подробности.
Бабушка подпала под влияние религиозного общества "Белый Огонь Ганеша". Она рассказала мне, что это очень миролюбивое общество и что они стремятся к какому-то просветлению. Я, честное слово, тогда вообще не понимала, о чем она говорила, мне было это не очень-то интересно. Меня волновали совсем другие вещи.
Так бы в принципе все и шло − у нее были свои развлечения, у меня свои. Но однажды, может быть через несколько дней или месяцев, я встретила одного молодого человека и влюбилась в него без памяти.
Мы с ним гуляли под луной, целовались...
(Тут я заставил ее поторопиться с рассказом и не уплывать в далекие дали розовых снов, рассказывая мне о всяких любовных треволнениях подростков. На мое замечание Мария кивнула и продолжила свой рассказ по сути).
Да... Так вот, полюбила я его, а он однажды как-то обмолвился, что ходит с моей бабушкой в одно общество и там все друг другу рады и всегда ждут новых членов. Я, конечно, удивилась такому совпадению, но мне было совсем не до того, чтобы размышлять о таких случайностях.
Потом он стал все чаще намекать, что не плохо бы и мне прийти в их общество. На что я, не подозревая ничего в этом плохого, согласилась и, как-то раз, он привел меня на какую-то квартиру, где уже собралась приличная толпа.
Люди как люди, подумала я тогда. Ну, такие, приветливые, добрые, участливые, в целом обычные, ничего сверхъестественного. Так я думала, пока не увидела главу их общества.
Это был необычный человек, привыкший к поклонению и власти. Один его взгляд заставлял людей падать на колени перед ним. И они не просто так преклонялись перед этим человеком − он творил чудеса!
Вызывал ангелов, вещал будущее, летал по квартире. Да, много чего творил необыкновенного. А еще очень много говорил.
И как-то так получилось, что я сама не заметила, как со временем стала одной из их общества. И я стала поклоняться этому человеку, назвавшемуся реинкарнацией Ганеша в мире людей. Я верила в него. А он обещал всем бессмертие, вечную молодость и любовь с поклонением.
Через несколько месяцев я уже не могла представить себя вне этой общины. И остальные люди тоже.
Все прихожане продали свое имущество, в том числе и моя бабушка, и отдали деньги Ганешу, на которые он приобрел большой дом с прилегающей территорией, на которой потом построили еще и его храм. Это место обнесли высоким частоколом из длинных бревен и поселились там всей общиной. Я бросила школу и тоже ушла к ним вместе с бабушкой, но моим родителям мы ничего не сказали, как и велел Ганеш.
Вскоре у нас в общине появились "жрецы кругов". Жрецы внешнего круга были ответственны за привлечение новых людей в общину. Жрецы внутреннего круга стали помогать Ганешу проводить различные обряды и службы. Но жрецами стали не все, а только те люди, которые особым образом отличились перед Ганешом.
Однажды он сказал нам, что пришел момент избрания и все должны умереть, выпив яд из маленьких кружек. Умереть, чтобы он мог возродить нас в новом теле и качестве.
Выпили не все. И тогда он разгневался и сказал, что это была проверка. И те, кто ее прошли, получили от него частицу божественности, и теперь станут внутренними и внешними жрецами. А вот те, кто испугался и не доверился Ганешу, останутся "пустыми" и будут выполнять различную работу, пока не заслужат прощения от самого Ганеша.
И я, и бабушка не выпили напиток, дарующий частицу самого Ганеша, и потому остались "пустыми". И тогда нам оставалось только заслужить прощение своим трудом и покорностью.
Вот с тех пор и началась моя трудная жизнь. Люди, до этого совершенно нормальные, став жрецами, радикально изменились. Они стали жестокими, кровожадными и постоянно наказывали провинившихся "пустых" по любому случаю. Говорили при этом, что только унижение и боль может помочь нам возвысится над другими людьми. Даже тот молодой человек, который меня и привел в эту общину, став жрецом внешнего круга, несколько раз бил меня палкой только за то, что я обращалась к нему первая.
Прошел год или два, я к тому времени совсем потеряла счет времени, и моя бабушка окончательно сдала здоровьем. Она выполняла работу дворника, уборщицы, а так же убирала туалеты, стоящие на улице.
При этом "пустые" постоянно сидели на просветляющей диете. Мы ели мало и только то, что разрешал сам Ганеш. Например, иногда он говорил, что в такой-то день нам можно питаться только снегом с крыши храма. Или бывало, что разрешал нам "пустым" есть только подгнивший картофель, говоря, что он выводит из нас трусость. Но чаще всего мы ели недоваренную пшенную кашу с каплей крови самого Ганеши. И тем самым мы должны были просветляться.
Однажды моя бабушка не выдержала, − она надорвалась от тяжелой работы и постоянного недоедания. Умерла прямо на улице, упав в снег лицом. Для меня это не было такой уж удивительной новостью - я видела, как она медленно угасает, день за днем. И все-таки эта смерть что-то сломала во мне. Ганеш сказал на вечерней службе, что она миновала стадию жрицы и вознеслась в его небесные чертоги, где теперь станет частью Белого Огня. А ночью я видела как ее тело, без верхней одежды вывезли за ворота. Ее шубу и валенки отдали мне, и теперь я должна была выполнять ее обязанности, помимо своих.
В этой общине со временем появилась целая куча правил, за нарушение которых полагалось строжайшее наказание. Не буду перечислять, но много чего было нельзя. Одним из самых страшных грехов был выход "пустых" с территории общины, без разрешения Ганеша.
Когда моя бабушка умерла я осталась совсем одна. По правилам среди "пустых" не разрешалась дружба и разговаривать можно было только по делу, иначе опять же следовало суровое наказание. И некоторые "пустые" очень часто, чтобы выслужиться перед жрецами, доносили на других.
Это была не жизнь, а медленная смерть и только вечерние чаепития приносили облегчения. Правда, это было только по началу. После нескольких месяцев жизни в общине я перестала пить травяной чай, за что была очень жестоко наказана. Меня закрыли в подвале дома и давали пить только тот самый чай. Как я не сошла тогда с ума, сама не знаю!
В начале, когда я еще радовалась, что вхожа в эту общину, чай, который Ганеш называл святым, приносил такие приятные картинки и ощущения. Мне казалось, что я могу летать, общаться с какими-то светлыми существами и вообще, все было такое радужное. А после того, как порядки изменились и появились жрецы, я, выпив чай, не могла спать. Мне виделись такие жуткие картины: демоны, поедающие мою плоть, черви, шевелящиеся под моей кожей и прочие мерзости.
Я не сразу поняла, что в этом чае был какой-то наркотик. Это мне бабушка сказала однажды. Она всегда меня поддерживала и даже все время корила себя за то, что позволила мне поддаться и пойти с ней в общину "Белый Огонь Ганеша"...
(Я попросил Марию прерваться ненадолго и вслушался в шум за окном.)
Моторы! На дворе зима, почти ночь, пустые дачи. Кто будет так громко шуметь? Вряд ли кого-то приспичило попилить деревья в таких условиях.
− Мария! − быстро одеваясь, обратился я к ней. - Я сейчас схожу, проверю, кто там шумит, а ты поднимись на чердак. Сиди там тихо, что бы ты ни услышала, поняла! И не бойся, если это за тобой приехали, я тебя не выдам.
На этих словах показал ей лесенку на чердак и, когда она, одевшись потеплее, туда залезла, я потушил свечи и вышел из дома. Поглядел на трубу - дыма не видно, значит, дрова прогорели. Отлично.
Рядом с моим домом, на соседней улице стояла давно заброшенная избушка. Она была настолько обветшалая, что даже в окнах у нее были не стекла, а потрескавшаяся от старости пленка. Один дедуля, обитающий на соседнем участке, летом присматривал кое-как за домиком, но не особо надеялся, что хозяева когда-нибудь вернутся. Можно сказать, он старался, чтобы дом просто совсем не пал.
Вот этот домик я и решил использовать в своих планах, и для начала основательно наследил вокруг него. Не хотелось привлекать снегоходы к своему дому, поэтому я по-быстрому проник через ветхую дверку в пустой дом. Все, что можно было отсюда вынести, здесь уже отсутствовало. Поэтому никто и не стал его вскрывать, как, например, мой. Кстати надо будет еще разобраться с грабителями, промышляющими на дачных участках. Устрою им кренделя и пряники. Но это потом.
Зажигалки у меня при себе не было, чтобы привлечь погоню к этому дому, а я был уверен, что это именно погоня. Марии я поверил сразу же - научился уже отделять лож от правды.
Впрочем, зажигалка мне была и не нужна. Я уже вполне неплохо освоил несколько Вадрамов на практике.
Никакой мебели в доме не было. Пол был совершенно голый, ни одной деревяшки на нем не валялось, поэтому пришлось ломать его самого. Костер обещал получиться неплохой. Вспомнилось как я дома, лежа на кровати неожиданно вызвал свой первый Вадрам, даже не вызвал, а выделил как учил Чегод. В этот же день я узнал, что шторы горят очень хорошо и очень быстро. Так быстро, что я даже ничего не успел сделать, как они вспыхнули и опали пеплом.
Каблуком разбил доску и руками выковырял ее, оторвав вместе с гвоздями. И даже не смотря то, что снизу доска была немного подгнившая и как следствие покрыта тонким слоем льда, я через колено наломал ее на небольшие бруски. Собрал из них ровную пирамидку, сложил на промерзлой земле под полом и накидал щепу в середину, теперь предстояло его оживить - запалить.
Я вошел в особое зрение и, раскрыв чешуйчатую броню, сильно окрепшую за последнее время, нашел в районе паха Вадрам Огня. По всем правилам Вадраматики я выделил его из своего каркаса Вадрамов и он тепло замерцал передо мной. Затем я выделил Образ Силы чтобы придать огню жизнеспособность и скрепил эти два знака между собой. Как только я свернул их в шар, будто скатал снежный комок, линии знаков в моей руке сплелись и запульсировали.
Чтобы сделать необходимый размер шара, я покатал его между ладоней, сжимая до размера куриного яйца. Мне показалось, что этого с лихвой хватит, дабы разом зажечь промороженные деревяшки. И я не ошибся.
Чтобы не вызвать ненужный мне пожар, и не контролируемое возгорание, я прямо над пирамидкой для костра порвал одну из нитей получившегося шарика и огонь смирным дождиком пролился на бруски. Вадрамы деревяшек полыхнули, и стали медленно искажаться. Горит.
Выскочив в привычное зрение, я с удовольствием посмотрел, как пирамидка из брусков на половину обуглилась и теперь, изредка щелкая, освещала дом неровным пламенем.
Первая часть нехитрой приманки была сделана, пора было выходить из дома и понаблюдать за действиями сектантов, безбоязненно раскатывающих на рычащих снегоходах по всему дачному поселку. Видимо, Мария, как загнанный заяц бегала от дома к дому, ища спасение для себя. Вот они и проверяли каждый дом, куда вели следы.
Тенью я пробежал еще к одному дому, на этот раз более основательно построенному и явно жилому. Кто там жил я не знал - особого желания водить дружбу с соседями у меня никогда не было. Больно уж они любят языками потрещать, обходя в стоптанных галошах всех соседей. Я же сплетни не собирал и сам не распространял, поэтому сторонился такого общения, мне его на работе за глаза хватало.
Затаившись около мусорного бака, зачем-то прикрепленного толстой цепью к металлической скобе, выпирающей из фундамента, я принялся наблюдать за движением снегоходов. Как только они скрылись, за очередными домами - разделились, чтобы охватить большую площадь поисков, − я выскочил и шустро побежал в сторону одного из снегоходов.
Снега навалило выше колена, поэтому, я чаще просто прыгал, порой на несколько метров в длину. И если вдруг видел луч фонаря, тут же падал замертво в снег. Мне даже понравилось. Адреналин покатился по венам, азарт загудел в груди, предчувствуя охоту.
Около темного дома, рядом с которым я остановился, росла высокая ель. Просчитав некоторые варианты дальнейшего движения снегохода, я пришел к выводу, что он должен проехать здесь и посмотреть в этом доме. Следы Марии здесь тоже были. И очень отчетливые.
Буквально взлетев на дерево, я прополз до его середины и, вцепившись когтями в ствол, посмотрел на другой снегоход, захватывающий, условно говоря, северный район поисков. Он как раз подъезжал к двухэтажному дому главы кооператива. Неприятный, надо сказать, мужик был этот глава. Я даже понадеялся, что они что-нибудь сломают в его доме. Сам сволочь, жена истеричка, так еще дети засранцы, − маленькие, а такие проказливые, гады. Постоянно кому-нибудь пакости чинили.
Снегоход, который был ближе ко мне, будем называть его первым, вывернул из-за дома и уверенно покатил в мою сторону.
Седоков на нем было двое. Один, тот, что сидел сзади, даже ружье какое-то имел при себе. Оно висело у него за спиной на ремне, а в одной руке он держал большой фонарь, водя им по сторонам. Выискивал!
Они проехали метрах в пяти от меня и остановились около дома, рядом со следами оставленными Марией. Ее следы подходили к самой двери, на которой почему-то висел совершенно нетронутый мощный замок. Интересно, почему этот дом не обчистили?
− Нет, − тихо пробормотал водитель снегохода, когда его напарник высветил фонарем целый замок на двери. - Окна целые, дверь тоже. Вряд ли она здесь. − Он показал рукой в сторону: − Да и вон следы ее дальше ведут.
Человеком с ружьем был молодой парень. Он неопределенно хмыкнул и слез со снегохода, покалено провалившись в снег.
− Вижу, но проверить все равно надо. - Он протопал в своих унтах к крыльцу и подергал двери. Потом прислушался, приложив к ней ухо.
− Ну? - нетерпеливо ерзая на сидении, прогудел водитель. - Давай быстрей, а то мы так до утра ее искать будем.
Молодой отрицательно помотал головой и прохрустел по снегу обратно к снегоходу.
− Поехали, − раздраженно произнес он, садясь сзади. - Проводящий сказал проверять каждый сантиметр, значит, будем проверять! Сам понимаешь, если ей удастся добраться до города, "слепцы" нам такие проверки устроят, что мы все взвоем.
Водитель только тяжело вздохнул и повернул ключ зажигания. В этот самый момент я и решился прыгнуть на них с дерева. Прямо им на головы.
Оттолкнулся ногами от ствола и, пролетев сквозь лапы ели, приземлился точнехонько на их удивленные лица. Они успели услышать треск ломаемых веток и подняли глаза на ель, а тут я на них лечу. Согласен, неожиданно.
Ничего предпринять они не успели, даже крикнуть не смогли. Я смял их как траву в поле, снес со снегохода и вмял в снег. Сразу же оглядел их.
Молодого я оглушил пряжкой ремня, припечатав ей прямо ему в лоб. А вот водителю повезло меньше - я нечаянно сломал ему позвоночник, когда упал на него сверху.
Не думал, что так получится, но... видно судьба такая.
Снегоход, покашляв для приличия, заглох. А я резво поднял молодого сектанта и стянул с него ружье. Оторвав от него ремень, туго стянул ему руки и уложил парня на сиденье, перекинув его, как через седло. После чего завел транспорт и помчался к домику, где развел костерок.
Второй снегоход тем временем уже осмотрел дом главы кооператива и направлялся дальше. Но я был уверен, что он там ничего не найдет. Следов-то Марии там не было, почти все они вели по южной стороне поселка. Там разве что сторож ползал изредка.
"Кстати, где он и почему собак не слышно? Странно это".
Я выключил фару и в полной темноте мчался наперерез второму снегоходу. Он заметил меня и чуть снизил скорость. Водитель привстал и крикнул:
− Нашел что ли?
Низко пригибаясь к седлу снегохода, я показал рукой в сторону домика, где развел костер. Там сейчас мерцало неплохое пламя, выдавливая дым через незастекленные окна.
Люди со второго снегохода не рассмотрели во мне чужака и уверенно поехали в сторону, куда я указал. Сам же на предельной скорости, сминая чьи-то ягодные кусты запорошенные снегом, летел туда же.
Те подъехали к дому, шустро затормозив у крыльца. Затем спрыгнули со своего транспорта прямо во множественные следы, оставленные мною около дома, и ринулись в дом.
Как только они скрылись внутри него, я с разгона влетел в их снегоход на своем. Спрыгнул за долю секунды до их столкновения и кувырком ушел в сторону. Заскрежетал металл, затрещал пластик, взвизгнули гусеницы, рычащим воем соприкасаясь друг с другом.
Сугроб мягко принял меня в свои пушистые объятия, а собственные ноги вытолкнули из него и вот я уже у крыльца.
Из дома, на шум столкнувшихся снегоходов, выбежал мужик с ружьем, но я, вопреки всем этикетам, втолкнул его обратно, где он врезался спиной в стену и выронил оружие.
Его напарник выпучил на меня глаза, стоя рядом с костром, будто собирался проверить, не спряталась ли Мария среди углей. Он только намеревался проговорить что-то возмутительное, как я выхватил у него такое же ружье, как и у первого, и саданул прикладом ему в зубы.
Опрокинувшись как подгнившее дерево, он упал на пол, теряя пушистую шапку ушанку, и, ударившись головой об доски, затих.
У второго сектанта, которого впечатал в стену, я тоже отобрал ружье. И, пока они не пришли в себя, посадил их рядом, прислонив к одной стенке. Потом сходил и притащил в дом третьего, того самого, которого вез позади себя. Он, надо сказать, почти не пострадал, видимо при столкновении двух аппаратов его выбросило вперед. Потому что нашел я его в пяти метрах от снегоходов. Он лежал около полуистлевшей теплицы и, тихо постанывая, вяло шевелился. Да, со связанными руками в снегу не особо подвигаешься. Да еще когда тебя приложит об столбики теплицы, так вообще жизнь медом не кажется.
Усадив их ровным рядком напротив себя, я постарался привести их в чувство. Закинул каждому по горсти снега под одежду для бодрости и похлестал по щекам. Двое из них очнулись почти моментально, тем более молодой итак уже приходил в себя. А вот тот, которого я треснул прикладом в зубы, уже охладел к проблемам этого мира.
Оказалось, что из пола, как раз в том месте, где прилунился его затылок, торчал толстый ржавый гвоздь. Выпирая из доски на пару сантиметров, со сточенной шляпкой, он вошел в голову мужика и, выпустил оттуда сектантские мысли, правда, вместе с жизнью.
С одной стороны, конечно, было жаль его, все-таки "заблудившийся" человек, попавший под влияние какого-то проходимца фокусника. Но, с другой стороны, и он и тот, что помер, когда я на него упал, по сути, были представителями тоталитарной секты. И, пожалуй, только дурак не поймет, что они могут начать творить с людьми, зазывая их в свои общины, играя на человеческих слабостях и желаниях.
Так что, особой жалости у меня к ним не было. Раз они решили, что к истине, как бы они ее не понимали, можно и нужно вести человека даже насильно, думалось, что они готовы за нее пострадать и отдать, если потребуется, свои жизни.
− Господа сектанты! - начал я, присев напротив них. - Что вы можете мне предложить?
Я специально решил задать такой вопрос. Мне было интересно, что они готовы выложить передо мной, боясь за свои жизни. А то, что их жизнь висела на волоске, они видели по своему собрату, медленно околевающему рядом с ними.
− Отсутствие проблем, − простонал молодой и быстро глянул на своего соратника, молчаливо сидящего рядом.
Он думал, что сказал это твердо и уверенно, может даже грозно, однако меня как-то не проняло.
− А что вы здесь делаете? - Я пропустил мимо ушей его полу-угрозу и потряс перед ними ружьем: − Кого вы тут ищете, да еще с оружием?
Конечно, я знал, зачем они тут, но не спросить не мог. Да и вообще, хотелось лично поговорить с представителями общества, где так издеваются над людьми.
− Слушай, парень, − неожиданно проговорил мужик, − отдай нам девку и мы разойдемся по добру по здоровью. Кто она тебе?
− А тебе? - прищурился я.
Молодой вспыхнул и неожиданно гневно произнес:
− Она... моя сестра, слепец!
Ну, дела.
− И поэтому вы за ней с ружьями гоняетесь? - криво ухмыльнувшись, проговорил я.
Мужик пихнул молодого адепта в бок и грозно зыркнул на него.
− Заткнись, идиот, − прошипел он на паренька, от чего тот яростно раздул ноздри, но замолчал. Мужик посмотрел мне в глаза и заговорил: − Она тебе наверняка рассказала кучу баек про нашу общину, и ты поверил. Ну, бывает.... Но у нас есть, что тебе предложить. Приходи к нам, и ты получишь власть над людьми. Великому нужны такие решительные люди. Он скоро завладеет миром, и ты можешь выбирать сейчас: быть по нашу сторону или принять участь миллиардов - стать рабом.
Кивнув, будто обдумывая его предложение, я переломил двуствольное ружье, убедился, что оно заряжено и защелкнул его обратно.
− Понятно, − нахмурился я. - Вербуешь, скотина! Значит, ты в этом обществе, не по идеологическим причинам, а ради власти?
Мужик неуверенно растянулся в улыбке и пробормотал:
− Ну, все мы ищем себе место под солнцем. А это неплохой шанс выбиться в первые лица.
Как только он сказал последнее слово, я привстал и, отойдя на шаг от него, выстрелил ему в грудь дуплетом.
Шарахнуло знатно. Фуфайка захрипевшего мужика растрепалась на груди и вата тут же окрасилась в красный цвет. Молодой, видя такие дела, дико заорал и, упав на пол, дерганой змеей пополз к выходу.
− Стой, властолюбец, − пробормотал я, хватая парня за воротник и поднимая на ноги.
Заикаясь, он принялся меня упрашивать отпустить его. Но я встряхнул его как мешок и приказал заткнуться.
− Ты мне лучше скажи вот что, − глядя ему прямо в глаза, произнес я. - Ты зачем в этой секте?
Парень засучил ногами, когда я его приподнял над полом и застонал. После того как я его снова потряс за воротник дубленки, он принялся громко и самозабвенно звать на помощь.
Я кинул его в угол дома и подобрал второе ружье. Проверил, заряжено ли оно и подошел к парню, вжавшемуся в стену.
− О, Великий, помоги! - безумно бормотал он сквозь слюни и слезы. - Избавь меня от глупцов и покарай их. Испей их кровь и перевари сердца не хотящих принять твою истину!..
Да! Парню знатно промыли мозги. Даже убивать его не хотелось. Однако отпускать его тоже было бы опрометчиво. Дилемма, блин!
Задумавшись над тем, что же мне с ним делать, я не обращал внимания на парня, без остановки призывающего своего лидера на помощь.
− Этот твой Ганеш полная мразь, больной на голову фокусник и никакой ни бог, − попытался я образумить парня, глядя в его совершенно безумные глаза.
Парень замолчал и вдруг вновь заговорил, но уже обращаясь ко мне:
− Мой бог Блимдор, а не жалкий притворщик Ганеш! - сумасшедше хихикая, задергал он своим лицом. - Он будет мучить тебя целую вечность. Он явился из Тьмы и поглотит фальшивый Свет, ибо Тьма есть истина! Тьма − начало начал!
Ну, что тут можно было поделать? Парень уже бешено сверкал абсолютно пустыми глазами. Нет, непустыми, − в них бурлила какая-то иступленная ненависть, зло, ничем не прикрытое Зло. Надо же так было его зазомбировать.
"Нет, − невесело подумал я, − таких отпускать нельзя! Он же натуральный маньяк".
Я ушел из дома, оставив там полыхающий шар, растянув его перед этим до метра в диаметре. Криков я не слышал - паренька пришлось убить из ружья, когда он начал выкрикивать совершенно безумные слова и прыгать на меня.
Приятного было мало... Нет, какие уж тут приятности... На душе было мерзко и гадостно, но других вариантов я не видел. Если бы я позволил ему сбежать, неизвестно сколько бы еще люде пострадало от него. А так, можно сказать, я избавил мир от еще одного воинствующего фанатика. Причем он был адептом явно каких-то темных сил, раз говорил про какую-то тьму.
Печальна участь сатаниста, ибо нет правды во лжи. Я всегда удивлялся, как человек служащий Злу, может надеяться на честное воздаяние от объекта своего поклонения, если этому объекту, в силу его сути, противна сама мысль правды и чести!
Дом полыхал. От жара, пожирающего все на своем пути, дерево оглушительно трещало на весь дачный поселок. Огонь за несколько минут взметнулся выше прохудившейся крыши, и даже снег, начавший таять, ничего не успевал потушить, потому что испарялся почти мгновенно.
Я сбегал за мужиком, которому сломал позвоночник и, притащив его к горящему дому, закинул в самое пекло. Пусть огонь сотрет следы этих людей. Я был уверен, что от них останутся только хрупкие обломки обугленных костей, снегоходы да следы в снегу.
Придя в свой дом, я позвал Марию с чердака, где она все это время тихо сидела. Кратко, буквально в несколько слов, рассказал ей немного фальшивую историю встречи с сектантами, искавшими ее. После чего предложил уехать отсюда.
− Ты домой хотела сбежать, к родителям? - Я говорил с Марией и собирал еду в пакет. - Надо убрать следы и можно ехать. Пока раскидай вещи, как они были, когда ты пришла.
Мария кивнула и принялась раскидывать шмотки и прочие вещи по дому.
− Но ведь печка-то горячая, − вдруг воскликнула она. - Они могут узнать, что я была здесь, найдут владельца этого дома и спросят...
Я переворошил угли и закинул оставшиеся объедки в печку.
− Не беспокойся, − успокоил я ее. − Выломанный замок может сбить их со следа. Конечно, потом они найдут меня, вернее попытаются, но я смогу отмазаться. Скажу, приехал, а там такое! Может, еще что-нибудь выдумаю...
Мы с ней говорили про разных людей. Она не знала, что сектантов, которые приехали за ней, больше нет - я ей сказал, что просто связал их и запер в одном из домов. Я же имел в виду полицию, когда говорил "они".
Наверняка, приедут к утру. А может и не приедут вовсе. Но если кто-то вызовет пожарных, то те потом вызвонят и полицию. И мне упорно думалось, что когда это все произойдет лучше держаться отсюда подальше.
Мы привели дом в "порядок" и ушли к машине. Я посмотрел на будку сторожа - совсем маленькую избушку. Дверь была открыта и на пороге лежала одна из его дворняжек. От крыльца вели следы с красными отпечатками, уже слегка припорошенные снегом. Близко подходить к домику я не стал, только покричал внутрь, вдруг кто живой. Тишина. Мертвая тишина, − разглядел весь домик через особое зрение. Ни одного "живого тока" внутри не было, зато было четыре трупа. Три собачьих и один человеческий.
Что ж, этого следовало ожидать.
Мы сели в машину, и я уверенно повел ее в город. На часах была ночь, которую озарял свет от пылающего дома. Еще некоторое время его было видно, а потом его скрыл черный лес.
− А как тебе удалось сбежать от них? - задал я терзающий меня вопрос Марии. - И чего раньше не сбегала, если тебе разонравилось жить в этой общине?
Девушка в облезлой шубе и больших, поеденных молью валенках уютно пригрелась в машине и разомлела. Но когда я заговорил с ней, она встрепенулась и, убрав волосы, налипшие на лоб, произнесла достаточно бодрым голосом:
− Так я не успела все рассказать. Могу сейчас продолжить.
Она посмотрела на меня, готов ли я слушать.
− Давай, − кивнул я, сворачивая с деревенской дороги и выезжая на пустое ночное шоссе. - А-то я чего-то запутался. Эти, которые тебя искали, сказали, что служат не Ганешу, а какому-то темному... властелину-пластилина, что ли! Так что рассказывай, ехать еще долго.
"Самовольщица" согласно покачала головой, посмотрела в окно на темноту и потрясла плечами, смахивая мурашки, набежавшие на нее от черноты за окном.
Я включил негромкую, спокойную музыку. Такой простой, и в тоже время такой насыщенный баритон Brendan"a Perry полился из динамиков и заглушил собой монотонный шум двигателя, погрузив нас в мир его песен.
Продолжение рассказа Марии
Кая я уже говорила: после того как моя бабушка умерла, я принялась исполнять ее обязательства. Однажды, примерно через месяц после ее смерти, я чистила туалеты и заметила, что одна из досок задней стенки неплотно прибита.
Туалетные кабинки, в количестве пяти штук, стояли прислоненные к высокому забору. Он был составлен из оструганных бревен, заточенных на вершине. Этот частокол возвышался на добрых три метра над землей и никому не позволял видеть, что происходит за ним. Только жрецы внешнего круга имели право выходить с территории общины да еще сам Ганеш, разумеется. Но выходил он очень редко, на моей памяти это было только раз пять.
Так вот, стенка туалета была неплотно прибита или скорее, уже оторвалась и соответственно, шаталась. Ну, конечно, я хотела уйти из общины, но та доска мне ничего не давала, ведь за ней был забор из толстых бревен. Однако у меня появилась маленькая надежда, которая начала расти с каждым днем. До этого у меня были только вялые мысли о побеге, а тут я увидела, что не все так прочно, как нам говорилось.
Поэтому я, буквально, загорелась идеей побега и поняла, что если приложить толику ума и упорства можно сбежать.
Так и пошли мои дни. Я каждую свободную минуту думала о том, как мне по-тихому улизнуть от Ганеша и его последователей. На ежедневных молитвах я размышляла не о противоречивой любви "Белого Огня" и его искрящейся истинности, а думала о возможных вариантах побега.
Первый раз я попробовала сбежать с одной девушкой, моей ровесницей. Ей тоже немало доставалось от жрецов, и в чем-то было даже хуже чем мне. Ее мать стала жрицей внутреннего круга и нередко наказывала сама свою дочь за мелкие провинности. Бывало, что девочке приходилось отлеживаться по неделе после таких экзекуций.
Как-то раз я с ней заговорила. Мы вместе мыли пол в храме Ганеша и я спросила у нее как она себя чувствует после того как ее мать, на только что прошедшей службе, прилюдно ее выпорола размоченной вицей за маловерие в божественность Ганеша.
Она боязливо пожала плечами и ничего не ответила. Тогда я спросила у нее, как она пришла в эту общину. Она рассказала, не сразу, но рассказала. Мы начали с ней так общаться почти каждый день. Делились мыслями и прочим. Можно сказать у нас получилось что-то вроде дружбы. А ведь она была запрещена Ганешом. Но мы были очень осторожны.
И вот в один момент, когда ее отправили вместе со мной чистить туалет, я набралась смелости и показала ей доску, что отходила от стены и намекнула на то, что если кому-то захочется отсюда сбежать, нужно только захотеть.
Тогда она ничего не сказала, только очень испугалась, что об этом кто-нибудь узнает. Только через неделю она сказала, что хотела бы сбежать вместе со мной, и мы начали готовиться.
Я к тому времени придумала один план. Он был достаточно прост: надо было ночью залезть на крышу туалета и оттуда перемахнуть за забор.
Одной летней ночью нам удалось выбраться на улицу, − мы надолго задержались вечером на кухне. Почистив картофель для утренней варки еды, мы, под предлогом выброса очистков, вышли на улицу. Взяли большой тяжелый чан с разными отходами и вдвоем понесли его к выгребной яме.
В тот вечер на кухне дежурил Дмитрий - жрец внутреннего круга. Он всегда был ленив и в этот раз, заснув на кухне, не захотел идти с нами или тем более помогать. Мы очень обрадовались такой удаче и воспользовались ей.
У выгребной ямы никого не было, и мы спокойно слили туда отходы, после чего прошли до туалетов. Когда поняли, что там тоже пусто, я оторвала доску от стенки, а потом мы перевернули чан вверх дном и залезли на крыши сортиров.
Никаких веревок у нас не было, все вообще было достаточно спонтанно, но я подумала, что можно приложить доску с внешней стороны забора, чтобы получилась как бы горка. Конечно, доска была меньше на целый метр, но нам хватило и этого. Желание сбежать было достаточно велико, для такой авантюры.
В общем, мы оказались снаружи забора и метнулись в лес. Потом, когда чуть не заблудились, выбрались на грунтовую дорогу, по которой ездили в основном жрецы внешнего круга.
Мы не знали, куда мы сможем выйти и сможем ли, но к утру мы добрались до какой-то деревни. Нам не хватило каких-то полчаса, чтобы добежать до первого дома, и постучаться в него, как нас догнали несколько жрецов. Грубо затолкав в уазик, мужчины увезли нас обратно.
Сейчас даже вспоминать не могу без боли, что нам пришлось вытерпеть после того неудачного побега. Это было ужасно!
Через месяц, после того как меня выпустили из подвала, я узнала, что девочка, с которой бежала, повесилась в храме. Ганеш по этому поводу сказал, что это хороший знак, мол, она поняла свою ошибку и нашла наилучшее место для своей смерти.
"Всякий, кто, раскаявшись в своих ошибках, умрет в моем храме, − сказал он тогда, − займет место в моих небесных чертогах".
После этого я еще сильней захотела сбежать и пыталась сделать это два раза.
Второй раз я бежала уже одна, и то, только через год, когда наблюдение за мной стало не таким непрестанным. Добежала до деревни, постучалась в первый же дом. Его хозяин, приютил меня, а потом, когда по моим следам пришли жрецы, без сожалений выдал меня. И получил за это немного денег. Видимо, у деревенских были какие-то договоренности с общиной или мне просто не повезло?
Учтя это, в третий раз я бежала не в деревню, а к шоссе. Думала, что смогу на попутках добраться до города. Единственное, что меня подвело тогда, так это неудачно выбранное время побега. До шоссе я добралась, но когда увидела дорогу, а тогда была уже осень, поняла, что никакой попутки мне поймать не удастся. Глубокая ночь, промозглый ветер с моросящим холодным дождем, будто смыли с шоссе все машины. Два часа я месила грязь по обочине, двигаясь, как мне казалось, в сторону города.
Единственная машина, которая проехала по этой дороге за все время моего пути, принадлежала нашей общине. Я настолько устала, что буквально еле переставляла ноги и даже не слышала шума мотора уазика, когда он почти вплотную подъехал ко мне.
Я отчаялась. Опустила руки и ничего уже не хотела. Хотя меня стала посещать мысль суицида, и я даже начала жалеть, что не сотворила с собой что-нибудь подобное, как та девочка.
Однако эта мысль не успела окрепнуть в моей голове и все из-за того что в нашу общину однажды пришел незнакомец. Он просто пришел. Никто его не звал, никому он не был известен. К тому же его никто не пропускал на нашу территорию. Он просто появился в храме на вечерней службе. Вышел из темного угла и жутко улыбаясь, сверну голову Ганешу как птенчику.
Никто не закричал, ни вскочил с места и не рванул из храма вон. Все были настолько заворожены незнакомцем и его темными бездонными глазами, что будто пристыли к полу. Он говорил звенящим шепотом, околдовывал нас, обволакивал своей волей и мы подчинялись ему.
Я поняла, что этот незнакомец в отличие от Ганеша, творил настоящие чудеса. Тот просто подмешивал в наш чай галлюциногены и давил на больные места каждого человека, являясь при этом неплохим психологом. А этот незнакомец, называвший себя Блимдором или Рукой Тьмы, делал сверхъестественные вещи.
Он стал во главе нашей общины, упразднил большинство порядков, но ввел некоторые свои. Однако запрет на выход из общины остался неприкосновенен и даже сделался жестче. Теперь желающих выйти из-под его руки ждала смерть. Жертвоприношение. Это стало главным, что требовал от нас Блимдор - проводить обряды жертвоприношений.
Он наделил внутренних жрецов некоторой силой, благодаря которой они смогли совершать обряды жертвоприношения без его участия. У старшего жреца он убрал всю плоть с руки почти до самого локтя. Отделил кисть и заточил лучевые кости. Они стали похожи на два клыка, покрытые какими-то письменами.
Внешние жрецы получили от него силу убеждения и стали чаще приводить в общину людей. А там их уже ждал старший жрец, который должен был распарывать тело человека своей "костлявой" рукой.
Блимдор дал жрецу шкуру неизвестного мне животного, на которой тот должен был умертвлять людей. И когда шкура напитывалась кровью, а на это обычно хватало тридцати людей, ее закапывали в землю, а трупы хоронили далеко в лесу. Потом шкуру, которая становилась вдруг чистой, выкапывали и начинали все заново.
Нет, я не видела этих жертвоприношений. Мне о них рассказала одна женщина, которая часто проводила ночи в постели жреца. Однажды он разрешил ей присутствовать на заклании. Она говорила она об этом как о чем-то удивительно восхитительном, горделиво задирала нос и насмешливо фыркала, когда некоторые падали в обморок.
С каждым днем мне становилось все страшнее и страшнее. На территории нашей общины стали появляться какие-то странные ломаные тени там, где они в принципе находиться не могли. Людям, бывшим при Ганеше "пустыми", а при Блимдоре ставшим просто слугами стали сниться жутко тягучие кошмары. Даже после того как мы просыпались, картинки ужасных снов не оставляли нас, и бывало, держались в голове до середины дня.
Было очень страшно ходить в храм. Там будто поселился визг десятков убитых людей. Он так давил на меня, что я не могла прийти в себя и сутками после этого ходила как зомби. И не я одна!
Я хотела убежать, но боялась, что если меня поймают, то в этот раз не просто накажут, а принесут в жертву. А мне было от этого гораздо страшнее, чем, если бы меня просто убили. Так что пыталась продумать более удачливый план побега.
Однако произошло нечто, что разрушило мои планы. Мои родители спасли меня. Нет, не так как я бы хотела, а совсем по-другому. Они погибли.
Когда я мыла пол в коридоре общего дома, случайно услышала разговор из комнаты одного внешнего жреца. Блимдор появился только один раз после того как стал главой нашей общины, поэтому всеми делами теперь заправлял старший жрец с ритуальным "ножом" вместо руки.
Невольно прислушавшись, я узнала, что мои родители погибли в автокатастрофе, и после них осталось приличное наследство. Как я поняла из их разговора, у моих родителей после моего исчезновения, дела неожиданно пошли в гору. Наверное, они просто окунулись в работу с головой, чтобы забыть, что я пропала. Чтобы заглушить боль в душе.
Никакого завещания они не оставили, поэтому все имущество могло уйти в пользу государства. Чтобы не допустить такую утрату немалых денег, старший жрец приказал, чтобы одна из женщин взяла надо мной опеку и получила наследство, после чего они уже придумают, как от меня избавиться.
Тогда я поняла, что меня принесут в жертву или просто удушат где-нибудь по-тихому. Но в любом случае, после того как они получат наследство в место меня, жить мне останется недолго.
С полной ясностью уразумев это, я решилась бежать и постараться сделать это удачно. Мне было жаль, что я не смогла проститься со своими родителями, мне было стыдно за то, что я произнесла при последней встрече с ними. Мне было так горько осознавать, что в этом мире я вновь осталась одна.
Я не отчаялась, не сдалась. Гложущая горечь утраты самых близких мне людей, придавала мне сил.
Несколько дней я обдумывала пути побега и уже была готова его совершить, но не успела.
Проводящий, так назвал Блимдор старшего жреца, при посвящении того в сан, будто догадался о моих планах. Он каким-то образом понял, что я знаю про смерть родителей и их решение присвоить мое наследство, а меня саму отправить к бабушке.
Ночью, когда я уже была одета в теплую одежду и ждала только, когда все уснут, к моей койке подошли насколько мужчин и, скрутив мне руки, вкололи мне какую-то гадость. После нее я целую неделю была как овощ. В голове был такой сумбур, что я даже говорить почти не могла, не получалось связать и двух слов, мысли постоянно разбегались.
Помню, что под действием этого вещества, которое мне кололи каждый день, меня возили в город, таскали по каким-то кабинетам. В конце концов, женщина, та самая, что бахвалилась своей приближенностью к Проводящему, заявила, что ответ на возможность стать моим опекуном, она получит через неделю. А там уж можно будет вновь договориться с каким-нибудь нечестным чиновником и быстренько все прибрать к своим рукам.
Все это она мне рассказала лично, когда меня снова закинули в подвал, чтобы я опять не сбежала. А еще она сказала, что Проводящий решил, после того как они уложат все дела, принести меня в жертву на шкуре, причем при всей общине. Будто бы в назидание за мои побеги.
Колоть, как и кормить, меня перестали. И три дня я провела в холодном подвале в полном одиночестве. Даже плакать не могла, только смотрела в темноту, и все время прокручивала в голове свою последнюю фразу, сказанную родителям.