Уже третий день, пишу тебе письмо за письмом, дорогая моя Натальюшка.
Злюсь от своей беспомощности, что не могу быть рядом с тобой, комкаю листок за листком. Потом прищуриваюсь, чтобы лучше вспомнить твои черты, подвигаю лампу дрожащей рукой, и снова пишу и пишу. И опять все мои мысли полной рекой текут к тебе.
Вспоминаю, как увидел тебя в первый раз, на городском катке в зимнем парке. Юная, в коротком пальто, с выбившейся тугой косой из шапочки, ты гарцевала на льду. Один раз посмотрел в твою сторону, и сразу было тебе что-то родное: в твоем вздернутом вверх носике, в розовом от мороза румянце, в малиновых, постоянно смеющихся губках. Вспоминаю,как ты, фигурно разрезая коньком лед, случайно оступилась и прилетела в мои объятья. До сих пор слышу твой задорный смех и помню блеск в лучистых глазах. И не скрыть свое смущение- вот так, сама попалась голубушка, ещё не зная, что жизнью моей станешь, глотком кислорода, что душу за тебя продать готов буду.
А пока иду провожать тебя до дома по снежной аллее парка. Темнеет быстро, вот уже фонарщик зажег фонари, их желтый цвет танцует на пушистых сугробах. Ты идешь, рядом - похрустывает снег под тихой поступью. По бокам дорожки только ёлочки, прячут нас под своими мохнатыми лапами.
Помню как к отцу твоему знакомиться пришел, как стояла ты у самовара бледная, растерянная, все ручками своими нежными складочки на фартучке поправляла. А сколько с ручками твоими всего связано, вернуться бы в то время-целовать -не перецеловать.
Помню, торопишься ко мне, подходишь к дому моему бедному, комната моя-подоконники чуть не в землю упираются, а ты в студеные окошечки маленькими своими кулачками стук-стук два раза в правую ставню, стук- один раз в левую. Я окно тебе настежь распахиваю, ты улыбаешься, ладошечки свои прохладные мне протягиваешь. И держу я ручки твои крошечные и мечтаю их всю жизнь свою вот так вот стоять и теплом своим согревать.
Часто мерещишься мне ты, моя милая, в моей холодной съемной комнате с серыми стенами, где кроме тебя ничего не может радовать. Как сидишь ты, поджав ножки, на узкой моей постели. Как проступает стыдливый огонёк на нежной светлой коже. Волосы твои русые по плечам рассыпаются, грудки острые девичьи от горячих поцелуев моих дрожат, руки твои гибкие, как две лебёдушки шею мою обвивают, губки нежные клятвы шепчут. Ещё бы только разок оказаться с тобой в этой тесной сырой комнате, обнять тебя покрепче, прямо к сердцу своему, прижимать-прижимать и не отпускать ни за что.
А ещё милая, помню, как гудок прощальный на вокзале , словно пополам меня разрубил. Как ты съежилась, вцепилась в мою колючую шинель, птичкой раненой голову склонила и сил в себе не нашла в последний раз мне в глаза заглянуть. Беззвучно плакала, только лопаточки худенькие нервно вздрагивали. Не помня себя - прыжок на ступеньку в душное тело вагона, а ты бежала вслед и долго-долго махала простым платочком. Минута - скрылся с вида перрон, утонул вокзальный шум и гомон, только слева и справа бескрайние белые поля и такая же ледяная пустота внутри.
Знай одно, дорогая моя, ненаглядная моя Наташенька, что бы ни случилось со мной на этой войне, ты всегда останешься моим самым ярким лучиком. Если суждено будет жизнь свою сложить- клянусь до последнего вздоха имя твое вместо молитвы повторять. Если судьбою велено вернуться в родные края, то отыщу тебя где бы ты ни была. Обнимать буду, целовать твои коленочки, чтобы только для меня ты была, только моей любушкой ненаглядной. А пока будь мужественна, и пусть моя любовь послужит тебе утешением.