"Спасать мир - это моя работа," - мужественно сказал он ей.
(Какой-то американский фильм)
Глава 1. На посту. (Пятница,середина дня.)
Коля уперся взглядом в окно, крепко уперся. Было Коли три главных направления взгляда, отупевающего, до одури: окно, монитор, телевизор, и так по очереди, по часовой стрелке или против. Иногда очередность сбивалась. Происходило это, когда он задумывался, когда из мыслей, самопроизвольно гулявших в его голове пятьдесят седьмого размера, где-то застревала, или сбивалась с направления просмотра монитора и окна.
За окном ну нифига интересного: деревья, газон, скамейка! Все неподвижно, ничего не шевелится, ни деревья, ни, тем более, скамейка с газоном. Только посреди двора пес задней лапой ухо чешет. Любуйся на него, козла! Джерри! Иностранец! Мама его с бабушкой суки были порядочные, потому у пса порода - "шут его знает". А уж эти суки точно ее не знали, иначе бы устояли от дешевого соблазна, потаскухи.
Джерри Коля покормил. Покормил кошачьей едой. Купил случаем мешок по дешевке и по ошибке. Что ж самому ее теперь хавать, рыбки и косточки разноцветные грызть? Расправится с мешком Джерри, Коля ему купит другой, если не ошибется только. Кстати, никто этого кобеля не заставляет грызть кошкины рыбки. Не нравится - иди в другое место, никто тебя не держит! Но Джерри не уходил. Он стойко жевал кошачий корм, а что не удерживалось между зубов Джерри и падало на асфальт, то склевывали караулившие добычу вороны. Тем и жили.
Так, пса Коля покормил, на горшке посидел, по телеку смотреть нечего. Что ж ему еще поделать?
Коля работал охранником, сторожем, как раньше говорили, но взамен ружья и валенок с галошами у него теплый горшок и монитор. В настоящий момент они для него интереса никакого не представляли.
Он осоловел от работы: заканчивались сутки. Скоро придет сменщик, Палыч. Будет делать то же самое.
Работали они еще с двумя другими мужиками, Жекой и Серегой, сутки через трое, охраняли новый жилой дом, хотя жильцов этих ни один из них в глаза не видел. Дом не простой, а с огороженной территорией, с подземной паркой и с иномарками. В центре города дом стоит, тут тебе и церкви старинные, и река с зелеными бережками. И такая благодать иногда на Колю находила, что хотелось сесть на солнышке на травку, да, зажмурясь, задренькоть на балалайке! Но не держал Коля никогда в руках ни балалайки, ни гармошки. А жильцы, как и тараканы, не живут здесь, и все тут! А где живут неведомо, в другом месте каком-нибудь. Здесь даже занавесок не повесили и мебель не расставили. Так, купили на всякий случай.
Хотя презабавные есть типы. Вот, например, Выхухолев А.П. Две буквы "Х" всего на одну фамилию, хотя и одной "Х" предостаточно. Увидеть бы, урода. Хоть бы одним глазком поглядеть, какой он. Или еще Соловейчик Г.В., Соловейчик И.Г. и Соловейчик Н.Д.
Соловейчик Г.В.--это, по-видимому, папа, Соловейчик И.Г. - сын или дочка, а вот Соловейчик Н.Д. - жена Соловейчика Г.В. У первого Соловейчика квартира на втором этаже, у второго на третьем, а у третьего тоже на втором, но в другом подъезде. Вот если бы они все приехали, то какая квартира была бы у них явочная, для встреч? Коля эту мысль каждый рабочий день думал....
"Господи, ну когда же этот Палыч придет! Встать, что ли, ногами подрыгать....". Коля встал, подрыгал ногами. Правой, левой, правой, левой. Не помогало, все равно скучно. Он сел, посмотрел на Джерри, пес спал, положив голову на лапы. "Пес дежурит без выходных," -- но и эту мысль Коля также сегодня думал.
Коля сидел, Джерри лежал, наконец, пес, все также лежа, повел ухом, приподнял голову.
"Не иначе, Палыч идет?" -- подумал Коля.
Звякнули металлические ворота. Точно Палыч, а кому ж еще?
-- Здорово, Палыч!
Она шарила в сети, выбирая свадебное платье. Вот так всегда: кажется, что моделей полно, а как требуется что-то конкретное, так нифига! Все же ей удалось после обеда найти подходящий фасон. Если быть точнее, то ей понравились сразу два платья, за девять и за одиннадцать тысяч, причем за одиннадцать даже больше. Цена этого платья нравилась меньше. Ей удалось найти недорогую и прикольную фату, однако существовала маленькая загвоздка: не было жениха. Не то, чтобы горизонт у нее был безоблачно чист, нет. У нее были два парня, Сашка и Кирилл, и, хотя они говорили, что никогда на ней не женятся, поодиночке, естественно, она бы сама за них не пошла. Больно надо! Жаль только, что на работе у нее одно старое бабье! Библиотека, блин.
Как же ей надоели эти бабы, таскающие из дома в стеклянных банках еду, беседующих на три тему: что они ели вчера, что будут есть сегодня и что будут есть завтра! Была еще четвертая тема бесед -- кошки, к ней она была более терпима.
Было бы куда, она давно бы свалила. Но сваливать некуда, к тому же, она, типа, училась на очно-зоачном, а здесь идеальное место: никто не мешает, даже бабушки, читающие любовные романы в мягких обложках. Они плавно сходят на нет, вымирают, и не от любви, а от всяческой разнообразнейшей гадости. Кроме них сюда ходит еще один "мэн", обормот, клиент, как сказать. Может, сегодня заявится?
Он жил один со старенькой мамой и кастрированным котом. Маму, у которой такой заросший сын, она никак не могла представить, о вот кота, очень даже могла. Эдакое раскормленное сарделеобразное существо на широко расставленных тонких ножках, телячья колбаса, обтянутая шерстью, да в придачу с хвостом.
Мужику почти сорок лет! Зовут Рома, как мальчика, потому и костюмчик к нему еще со школы, прирос: рукава и брюки короткие и узкие, да и цвет трудно определяем, не вписывается этот цвет в рамки видимого и невидимого спектра. Знакомая кофточка, торчащая между бородою и волнообразными лацканами пиджака, темнела от визита к визиту. Но ему-то простительно, он математик, гений.
В его извилинах со спиралями ДНК вытянулись и переплелись незримые и бесконечные математические цепочки из латинских и греческих букв. Земной мир гремучих эмалированных кастрюль и постирушек в тазиках был совершенно непонятен ему, чужд.
В его мирах нет места прозаичному куску банного или дегтярного мыла, даже самому маленькому, не говоря уже о порошке, "простом" или "с отбеливающей формулой".
Он мыслил не тазами с мыльной водой и не разваренной до прозрачности капустой, брошенной в кастрюльку, и вместе с раздробленными мостолыгами, именуемой щами, - он мыслил скупыми формулами, отвлеченными математическими категориями, то есть, иероглифами, для большинства обывателей. И витал он не в облаках - в вечности, в строгом холодном логическом мире, закрытом для мирян. Им же, мирянам, мысли о вечном представлялись исключительно в трагическом контексте, со скорбными речами, с оптимистическими поросячье-розовыми пластиковыми цветами. Миряне всячески гнали печаль прочь, то есть с вечностью были совершенно не в ладах. А потому, глядя на математика, видели в нем только особь с широко расставленными круглыми глазами, исключительно правильной геометрической формы, опять-таки, круглыми мясистыми ушами, слишком большими для землян, и ртом, практически от одного замечательного уха до другого. Простым смертным казалось, что будь Рома травянисто-зеленого цвета, то был бы вылитым лягушонком, но только с бородою.
Борода его сливалась с шевелюрой в непроходимо-косматое целое, откуда торчали толстые губы, чуть повыше небесно-голубые глаза с хлопающими ресницами, тоже мохнатыми, и симметрично по боками уже упомянутые локаторообразые уши, чтобы лучше слышать.
Ромина замечательная борода содержала все, что он ел сегодня на обед и на завтрак, а так как время ужина еще не наступило, то информация о нем была вчерашняя и позавчерашняя - в общем, несвежая. А если Рому или его бороду потрясти, и из нее точно бы вывалилось что-нибудь прелюбопытное или давным-давно пропавшее и что отчаялись найти.
И кому, скажите, кому, глядя на эти уши и кудлатою бороду, придет мысль о гигантской работе исполинского мозга?
Близился вечер, а с ним и конец рабочего дня. Она уже совсем смирилась с мыслью об его отсутствии, как вдруг:
- Здравствуйте..., - имени ее он никак не мог запомнить. Конечно, это вам не задачка о брахистотроне и даже не теорема Остроградского-Гаусса, - Хорошо, что у вас сейчас никого нет, - он рассеянно крутил головой, задерживаясь взглядом на потолке, на нервно подмигивающих лампах дневного света, - Надо же, как интересно! - он подошел к засиженной мухами пожелтевшей стенной газете и, согнувшись дугою, почти лбом уперся в бодрый рассказ о развитии народных промыслов в их крае, - Удивительно!
Вот так каждый раз: он приходит и с неподдельным интересом читает о бочарном деле, пока не спотыкается о бисероплетение, хотя именно оно, а не бочарное дело, как нельзя больше подходило к фону стенгазеты, бывшему белому с хаотичными черными, растущими числом год от года, точками от мух. Дальше бисероплетения - никак! Дальше он поворачивал голову в ее сторону и расплывался в добрейшей улыбке.
- Здравствуйте, хорошо, что у вас сейчас никого нет..., - это он уже говорил, но забыл силу полной незначимости фразы.
Он, может быть, и в третий раз поздоровался бы: им всецело владела информация об изготовлении сто- и двухсотлитровых деревянных бочек в домашних условиях. Он рассеянно смотрел по сторонам, а в мыслях был все еще с пустыми двухсотлитровыми бочками. Не отпускали бочки-то. Наконец он переключился:
- Я вот прочитал,... хотелось бы поговорить...
О чем он хотел с ней доверительно побеседовать? Ах, о бочках, да-да о бочках, или, может быть, о том, о чем читал дома?
Тридцать три буквы русского алфавита, связанные в слова и разделенные запятыми образовывали его литературные пристрастия: "Районный атлас почв и болот", "Играем в домино", "Промышленный вестник" района за бог знает какой год, "Справочник теплотехника". Об этих книгах он желал бы побеседовать, не спеша, доверительно, вновь и вновь обращаясь к особо полюбившимся страницам?
Остекленев взглядом, Люська, а именно это имя он никак не мог запомнить, приготовилась слушать. Библиотека закрывалась только через сорок минут, достаточное время для духовного общения двух умных людей. Мысль она потеряла мгновенно, на паузы и вопрошающие взгляды только понимающе кивала. Спать хотелось, просто невыносимо. Приходилось глотать зевки. Получалось как-то средне между глотком и икотой.
- А вы, как думаете?
- Знаете, я совершенно с вами согласна, - Люська пыталась вспомнить, с чем это она согласна. Не получалось.
- Такое счастье встретить понимающего человека! - радостно откликнулся он, - Вы точно согласны?
- Несомненно.
- А где вы живете?
Железная логика. Люська машинально записала адрес на листочке. Он аккуратно положил в карман листочек и продолжал:
- А если взять метан....
Не надо брать метан! Совсем не надо! Ни этан, ни пропан с бутаном!
- Рома, к сожалению, мы закрываемся, - лицо ее выражало тихую грусть.
- Да-да, - он как-то застеснялся, замялся, - Я вот еще хотел спросить..., - он посмотрел куда-то в окно, но, по-видимому, решив, что уже спросил и получил ответ, вздохнул, медленно развернулся и побрел прочь, сгорбившись и сжавшись, беседуя сам с собой, забыв на вешалке сиротливую тощенькую курточку, как у Буратино.
Он забыл и очередную стопку книжек, стареньких технических справочников, вызывающих недоумение, от чего их до сих пор не списали.
Люська провожала взглядом его согбенную спину, и ей стало жаль его, печально бредущего к выходу. Но она не окрикнула его. А он, заметив, что его выпроводили за пятнадцать минут до закрытия, понял, что с ним скучно, и что он - один.
Да, скучно, хотя на самом деле Люська, подбирая цвет, не успела докрасить ногти, а сегодня пятница. Как выйти с работы, когда семь ногтей алых, а три сиреневых?
Мимо прочесала заведующая: на горшок, перед выходом с работы, - Люся! Чем тут у тебя воняет?
- Читатель приходил.
- Ацетоном воняет. У нас здесь библиотека, а не маникюрный салон! - заведующая торжественно пронесла свое жирное тело в сортир, а после обратно, сопровождаемая шумом набирающейся воды. Она, таким образом, подготовилась выходным.
Люська на нее забила, она разглядывала свои ногти: почти высохли. Сейчас она пойдет домой, пожует чего-нибудь, а потом... Держитесь, мужики!
Мать ее приедет только в понедельник. Она в санатории, в Белоруссии. Она всегда, как с огородом и банками уберется, так сразу в санаторий, потом исцелится, и с поезда на огород, черпачком гальюн весь досуха вычистит, грядочки обильно зальет, соперничая с соседями в благоухании, и дожидается февраля, когда можно будет высадить на подоконники помидорную рассаду. До февраля у мамы почти полный штиль, так как биография у нее короткая: три года замужества, и далее с перебоями
совершенно неофициальная часть.
Глава 3. Релакс (Пятница, ближе к вечеру).
Все! Коля сменился, двинул домой спать. Сегодня он будет просто спать, а вот завтра...
У всех его женщин, с которыми он когда-либо имел дело, был один общий недостаток: они хотели, чтоб он на них женился. Сговорились они, что ли? Вот ,вроде бы, с новой познакомился, и в другом районе.... и опять тоже самое! Коля пробовал переключаться на замужних, но они уделяли ему совсем немного времени, и все у них второпях. Приходилось брать дублершу. А если он случайно имя перепутает, и всего-то, только разок, то тут крику, боже ж ты мой! В общем, не устроена его личная жизнь, во всяком случае, на выходные.
- О! - подумал Коля, прибавляя шаг, - Телка впереди сапогами высокими на каблуках цокает, обдурить думает, что ноги длинные. Со спины видно: свободна, вся в блестках и стеклянных цацках. Тощая больно, да маленькая, но ничего, сойдет.
- Девушка, а вас как зовут? Меня Николай.
Люська оглядела Колю: он вступил в ту золотую пору, когда волосы еще были, а живот только начинал расти. Если бы Коля был павлином или какой другой птицей, он бы от одного только ее взгляда распушил перья и расправил веером прекрасный хвост. Но хвоста у Коли не было, а потому он лишь победоносно поиграл мускулами под курткой. Игру мускул Люська не заметила, однако подумала: 'Ничего мужик'. Далее мысль не получила развития, потому что есть сейчас хотелось больше, чем погулять или замуж. Живот бурчал, да так громко, словно вслух жаловался всем прохожим на свою жалкую участь. Коля его стенания не слышал, он слышал только себя: он очаровывал.
'Господи, - думала Люська, глядя на него, - От чего ж жрать так хочется?'. Но по пути ничего съедобного не попадалось: отделение связи, аптека, ритуальные услуги, затем шаверма 'Престиж', хотя если идти с обратной стороны, то ритуальные услуги были после шавермы, зазывающей восточной музыкой и неоновой надписью.
Буква 'ж' в слове 'Престиж' горела исключительно ярко, невзирая на светлое время дня. Коля хотел было развить мысль, но сдержался, и напрасно, потому как запах внутри заведения ничего престижного не обещал, но несмотря на это Коля предложил Люське зайти. Он с размаху взял себе сразу две шавермы, Люська ограничилась сосиской в тесте.
Под возрастающий блеск Колиных глаз Люська размышляла, как бы его в соответствии с правилами приличия, спровадить сейчас, но чтобы он пришел завтра.
Коля ни о чем таком не догадывался, хотел сегодня, а на завтра Таньку снять или Галку.
- Может, мы пойдем к тебе? - пытаясь придать голосу бархатные нотки, Коля вопросительно и с выражением легкой усталости от женщин посмотрел на Люську.
- Чай мы забыли взять, - увильнула она.
- Точно, чай, - он резво сбегал к стойке, принес два мягких пластиковых стаканчика с чаем, подул на слегка обожженные пальцы, притащил сахар. Но вспомнив о деле, по-голливудски приподняв одну бровь, и выжидающе смотрел. Ему казалось, что с такой бровью он неотразим, и нос картошкой не в счет.
- Пьфу, чай пить просто невозможно, кипяток! - Люська пыталась ухватить верткий стаканчик.
- Ну, так как?
- Что, как? - Люська, как бы, не понимала, - Чай ужасный!
- И я о том. Пошли к тебе, - бровь как-то сразу опустилась, тон стал деловым.
- Ну, я не знаю...
- А че не знаю? - недоумевал Коля, - Ну пойдем ко мне. У меня есть и мята, и смородиновый лист, мед..., - Коля загибал пальцы, перечисляя аргументы 'за', - Единственное, что мать у меня со своей сестрой в соседней комнате, но они нормально на все смотрят.
- Привыкли? - ехидно спросила Люська
- А что, конечно, привыкли, - Коле порядком поднадоели эти пустые разговоры: либо туда, либо сюда.
- Ну ладно, пойдем ко мне, но только на чай.
Они вышли из-за столика, Коля попытался ее обнять, но она вывернулась. Он махнул рукой: не хочет - не надо, пусть рядом шкандыбает. Шкандыбали они в полном молчании недолго и скоро подошла к Люськиному дому. Березы с шелестом роняли на них мелкие желтые листья; кусты, разросшиеся за лето и пропитанные сыростью, скрывали дорожки к подъездам; еще тронутые первым тленом заморозков цветы пестрели на слегка поникшей траве.
У самого подъезда из глубины кустов отступила тень. Это был Рома.
- Здравствуйте!
- Не понял? - удивился Коля.
- Что тут непонятного? - радостно сообщил Рома, - Я с вещами к вашей девушке пришел.
- А какого черта тогда мы шаверму тащились есть, а? Я бы материного поел, еще и вкуснее, и платить не надо.
- Я разве кого-нибудь звала? - Люська почти закричала.
- Да, звали, - улыбался от уха до уха Рома, - Вот, и адрес свой оставили.
И он показал, и почему-то, Коле бумажку с адресом, написанную мелким женским почерком.
- Это твоя рука? - грозно спросил тот.
- Ну да, моя, но я его не звала!
- Ага, я только адрес написала, чтобы заходил, - закончил за нее Коля, - Ну, ребята, мне пора.
-Вы уже уходите? Что так быстро? - сиял глазами Рома, - Жаль, мы так и не познакомились. Может, как-нибудь, в другой раз?
- А как вы это себе представляете? - Коля даже притормозил. Он повидал много придурков, и когда в армии служил, и когда на рембазе работал, но такого...?!!
- Ну не знаю, - замялся Рома и с надеждой посмотрел на Люська.
- Да, - хохотнул Коля, - Надо будет как-нибудь собраться втроем, позабавиться.
- Замолчи, - огрызнулась Люська, - Это мой читатель, из библиотеки.
- Так ты еще и в библиотеке работаешь? Чего же ты мне раньше не сказала?
- А ты и не спрашивал!
-Ой-ой-ой, - беспокоился Рома, - Это вы из-за меня так? Не переживайте!
- А я типа переживаю?
- Мы обязательно, обязательно соберемся, но мне сейчас совершенно некогда, я вот и к Люсе пришел, надеясь, что она мне разрешит у нее чуточку поработать.
- Чего?
- Поработать. Я и ноутбук взял, и кое-какие свои записи, - Рома указал на две тряпочные сумки, одну с - ноутбуком, другую - с какими-то бумажками.
Коля раздобрел: точно придурок, зря он так на Люську ...
- А почему вы у себя дома не работаете?
- Знаете, сегодня ночью как раз заказчики придут, мне им показать нечего, то есть чего. Мне эта идея уже не интересна, и я просто не хочу я с ними встречаться...
- Странно, все это - пробормотал Коля, - Работаете дома, а не на работе, заказчики к вам, как вампиры, по ночам заходят. Кто вы такой?
- Я математик, теоретик.
- А, математик. Знаю-знаю, - понимающе закивал Коля, - секонсы разные там всякие и косеконсы.
- Ну не только, - воодушевился Рома, - Я сейчас занимаюсь теорией катастроф.., - создалась опасность, что он прочтет им вводный курс часа на два с половиной и без перемены, здесь, прямо у входа в подъезд.
- Ну, пошли все трое, что ли? - Коля вопросительно посмотрел на Люська. Он не видел особой разницы в том, кто в соседней комнате: мать с теткою или это Рома с ноутбуком.
- Пятый этаж, - предупредила Люська.
Рома радостно кивнул, - Физические нагрузки чрезвычайно полезны...
nbsp;
&
&
&
Глава 4. Лямур де труа.
- Что же ты не предупредила, что у тебя однокомнатная? - Коля обводил недовольным взглядом крохотную Люськину квартирку. Старые обшарпанные обои, как установкой 'Град' были сплошь покрыты цветочными горшочками и затейливыми рамочками с картинками, для красоты.
- А чего я тебя должна предупреждать?
- Да ладно, забей. Мы его на кухню усадим. Чайник поставь.
Люська бы ему поставила такой чайник, и по голове, но Коля так по-домашнему вписывался в ее кухню, что она вспомнила о выбранном платье невесты, и чайник включился как-то сам собою, более того появилось две котлеты и кусок хлеба.
Когда Коля видел еду, он почему-то забывал обо всем на свете, невнимательным становился, рассеянным, что ли, и, пользуясь тем, Рома бесцеремонно расположился в комнате, в кресле, захламив единственный столик своими книжками и писульками. Получается, что Коля с Люськой на кухне! Выселил их академик-то!
- Опаньки! - воскликнул Коля, попив чаю с котлетами, - Мы так не договаривались!
Продолжение следует