Послушайте

   – Итак, нам с вами выпало счастье родиться на пороге новой эры в биологии. Успехи генной инженерии и плодотворное сотрудничество её с кибернетикой и медициной безгранично расширят физические и психические возможности человека, быть может, даже одарят его новыми органами чувств, что послужит расцвету человеческой личности и Объединённых культур в целом. Я кончил, – лектор обозначил корректный поклон в ответ на вежливые возгласы одобрения. – Если у кого-то есть вопросы, прошу.
   Вирис легонько подтолкнул Тикки:
   – Иди. Не робей, я буду рядом.
   Тикки обречённо выкарабкалась из кресла, спотыкаясь о собственные каблуки и заранее заливаясь краской. К лектору надо было пробиваться, и девушка топталась за спинами любознательных слушателей, пока их толпа не поредела.
   – Профессор...
   Лектор подбодрил тощего встрёпанного птенца отеческой улыбкой:
   – Да, деточка?
   – Вы говорили о новых способностях человека...
   – Ну, ну. И что вам неясно?
   – А... какими могут быть эти способности?
   – Ну-у... – профессор развёл руками. – Любые... Например, зрение в ультрафиолете...
   Тикки набрала побольше воздуха и бухнула:
   – Видите ли, дело в том, что я слышу... слышу всё вокруг, а не только живых.
   Профессор добродушно засмеялся:
   – Наверно, стихи пишете? Как там у Саири: "Природа говорит со мной"... Вы на кого учитесь?
   – "И шарфом Млечный Путь мои окутал плечи, и в темноте звезда с звездою говорит", ќ– пробормотала Тикки. – Нет, я в библиотеке работаю... Но вообще-то в художественном, графика... Нет, профессор, я знаю, конечно, что слышать можно только разум и голоса животных, ну ещё очень слабо – сигналы растений...
   – Значит, школьный курс биологии помните. Похвально.
   – Но тут совсем другое. Я даже не знаю, как назвать то, что ощущаю... но больше всего это похоже на голоса. Вот ваши часы: они говорят прерывисто и однообразно. А если дёрнуть натянутую проволоку...
   – Н-да... – лектор рефлекторно увёл руку с часами за спину. – Деточка, а вы не обращались к психиатру?
   Тикки, ёжась, отступила.
   – Извините, профессор.
   Вирис крепко взял её за локоть и поволок к выходу.
   – Вот видишь! – ему было и жалко её, и неловко за неё, и досадно до злости. – Я тебе уже месяц твержу, что надо идти к врачу!
   – Вир, ну почему сразу врач? А может, я и не псих. А вдруг у меня в самом деле...
   – Ну да, конечно! Ты у нас феномен! – хихикнул Вирис. Тикки потянула руку из его пальцев. Он поймал хрупкую кисть, прижал к своей груди. – Не сердись. Я ведь о тебе беспокоюсь, глупышка. Говорили же – нельзя выходить под звёздный ливень! Что за детские фантазии!
   – Ну почему детские фантазии... В "Книге Эола"...
   – Значит, пыльные суеверия!
   Она молчала, больше не пытаясь оправдываться. Сквозь поплывший блок невнятно хныкало её глубинное Я:
   – Всё не так, всё... Перец в суп уронила... Скоро листы за семестр сдавать, два не готовы... Телевизор из коробки выпал... Звёздный ливень?..
   – Из какой коробки? – переспросил Вирис. Они так давно знали друг друга, что могли не деликатничать и не притворяться, будто не замечают брешей в блоках, не слышат глубинного лепета.
   – Из своей, – расстроенно буркнула Тикки. – Трубка отдельно, коробка отдельно. Проводки какие-то торчат, кишочки...
   Вирис, не сдержавшись, захохотал.
   – Тикки, недоразумение ты моё дорогое, только ты могла умудриться выдрать трубку из корпуса! Небось, заднюю стенку отвинтила, чтобы помыть внутри?
   – Вир, там же пыль скапливается...
   – И правильно сделала, этой рухляди давно пора на свалку. Любишь ты всякое старьё. Ну, не реви. Я тебе на Зимнюю Межу подарю новый. Ты лучше подумай, что с этими твоими... сверхспособностями делать. Сама видишь, у тебя из-за них вся жизнь кувырком пошла.

***

   – Тикки, ты знаешь, как я к тебе отношусь, – проникновенно сказал шеф. – И терплю эти твои размалёванные балахоны – и не будем про батик! – и стрижку дурацкую. И отпущу всегда, если надо. И закрываю глаза, что ты вон вечно рисуешь на рабочем месте. Ты не крути карандаш, а внимай, когда тебя начальство песочит.
   Тикки поспешно отложила карандаш. Спрятала дрожащие руки под стойку. Шеф для внушительности надел очки и пронзил Тикки вооружённым взглядом.
   – Ты девочка добросовестная, аккуратная, ответственная, я это ценю. Но с тобой что-то творится в последнее время. Ты что, с Вирисом поссорилась? Зачёт завалила?
   – Нет, тьен Нута.
   – Тогда в чём дело? Ты пойми, Тикки: по мне, хоть на ушах ходи, лишь бы не в моём кабинете. Но тобой читатель недоволен. Три.
   – Три чего?
   – Читателя. Что ты им наговорила?
   – Я?..
   – Кенире даже повторить не смог. Рычала, твердит. И за сердце держится.
   – А-а, – сообразила Тикки. – Это не я, тьен Нута. Это был грузовик за окном, я его уже узнаю. А он вам нажаловался, да?
   – Что?.. Грузовик нажаловался?.. – шеф склонился к Тикки. Заботливо положил ей ладонь на плечо. – Ты себя хорошо чувствуешь?
   – Не знаю, – покаялась она.
   – Кхм... вот что. У тебя там три отгула за инвентаризацию... Иди-ка ты отдохни. Развейся. По грибы сходи, что ли. А лучше к врачу.

***

   Психиатр оказался хмурым молодым человеком с сочными губами и модными локонами, тонированными под цвет жёлтого медицинского комбинезона. Он сосредоточенно рылся в ящике монументального стола. За другим столом, поменьше, две медсестры ели торт и увлечённо болтали.
   Тикки затравленно попятилась, вцепившись в ручку двери. Доверительную беседу с глазу на глаз она ещё могла вытерпеть. Но публично вывернуться наизнанку – это слишком.
   – Проходите садитесь, – велел целитель душ из недр раскопа. – На что жалуетесь.
   – А я ей говорю: "У тебя восьмой размер, а это шестой".
   – Да ей вообще не надо было идти за этого Лери.
   – А вчера я её видела у Брона. Нет, я в это кодло не хожу, конечно...
   – Я даже не знаю, нужно ли было вас беспокоить, – начала Тикки. – Я...
   – Блоки снимите.
   – З-зачем?
   – Вы к кому пришли. К психиатру.
   – Ну и что?
   – Не хотите дело ваше.
   – А потом, представляешь, намазались вареньем, по очереди завязывали глаза и ощупью...
   Тикки снова собралась с силами.
   – Понимаете, я слышу вещи. Предметы. Это не похоже на то, как мы слышим друг друга, у меня просто нет другого слова...
   – Отдельные слова? Целые фразы? Вам угрожают? Приказывают что-то сделать?
   – Нет, нет. Это не речь. Просто голоса, не мужские и не женские, без смысла, без эмоций, без интонации. Но очень многообразные. Я уже немного в них разбираюсь, и они мне даже помогают. А некоторые такие красивые... Если, скажем, ударить серебряной палочкой по стеклу... А вот сейчас вы захлопнули ящик, и...
   – Так, – перебил психиатр. – Вам сколько лет?
   – Двадцать.
   – Замужем?
   – Нет пока.
   – И не стыдно вам такой молодой ходить по врачам, – с усталой скукой обронил психиатр. – Вам замуж надо детей работать учиться. Не будет времени на всякие голоса. Утром адаптоген на ночь транквилизатор каждые три дня бассейн прогулки перед сном. Линэ выпишите ей экстракт колючеягодника настойку безразлички больничный на неделю. Через неделю ко мне. Где учитесь больная?
   – Спасибо, извините, мне не нужен больничный, – Тикки встала. – И рецепт не нужен, спасибо, извините, пожалуйста.

***

   – Нашла, к кому идти, – фыркнула Илис, жуя печёный шарик из рыбы и ряски. Хорошая Тикки подруга. У неё всегда можно вкусно поесть, даже накануне стипендии. – Они же все обскуранты. У них же к сверхъестественному один подход: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Ти, а тефтелек больше не осталось?
   – Сколько угодно, – Тикки вскочила к печке, перенесла на стол горшок, исходящий умопомрачительно аппетитным паром. Подлила в вазочку острого соуса. Села, подперев скулу кулачком и умилённо любуясь Илис. – Ешь всё, для тебя и готовила.
   – Лопну. Слушай, а вот это у тебя чего такое? – Илис потыкала палочкой в сторону странной конструкции возле дивана.
   – Это... – Тикки покраснела. – Коллаж.
   – Тю! Чего это вдруг тебя на коллажи потянуло, академист ты наш?
   Тикки промямлила что-то невразумительное. Илис опрокинула соус в тефтельки и с горшком подмышкой подошла к дивному творенью. На прислонённое к стене оконное стекло в приятном беспорядке наклеены бокалы, пустые бутылки, витые ракушки и разноцветные морские камешки. Всё оторочено длинной бахромой из фольги, колеблемой сквозняком.
   Тикки насторожённо следила за подругой. Ничего ведь не объяснишь. Сколько ни води палочкой – Илис не услышит.
   – Ничего, красиво, – оценила Илис. – И идейка какая-никакая просматривается. А называется как?
   – "Пиршество духа", – придумала Тикки.
   – Годится, – Илис, потеряв интерес к коллажу, вернулась за стол. – Вот видишь, ты сама обратилась к духовному. А сама тычешься за советом ко всяким тупым материалистам. Что они понимают в тайнах невидимого мира?
   – Да какие там запредельные тайны, Иль. Невидимое – не значит потустороннее. По-моему, это естественное явление. Воздух, он же плотный, он вибрирует от...
   – Ну, ты даёщь, подруга! Уже у неё воздух разговаривает!
   – Дико, я понимаю. Вот я и хочу объяснить грамотно. То есть – изучить. Кто-то же рано или поздно заинтересуется...
   – Ага, жди! Ой, Ти, какая ты всё-таки скучная клуша.
   – Скучная, – смиренно согласилась Тикки.
   – Хорошо хоть, сама понимаешь. Надо искать новые пути, подруга. Надо расширять сознание. Я тебя познакомлю с таким человеком!.. – Илис благоговейно закатила глаза. – Она тебе всё объяснит. Настоящая колдунья, представляешь? Всех видит насквозь, через любые блоки, и говорит с тонкими сущностями.
   – И тонкие сущности ей отвечают?
   – Вот только не надо тут со своим скепсисом! – Илис заглянула в горшок, сыто отдулась и отставила его на край. – Ладно, мне пора. Завтра и пойдём, пока ты свободна. Я за тобой с утра забегу.

***

   – Ты – наша сестра, – поведала колдунья, поедая Тикки гипнотическими очами. Очи, правда, были не чёрные, а простецкие серо-голубые, как у самой Тикки, и это смазывало эффект. – У тебя синяя аура. Ты способна обрести путь. Под какой звездой ты родилась?
   – Извините, тэй Рэтти, я бы хотела выяснить не так об ауре, как об ушах. Понимаете, если их закрыть...
   – Я знаю, чего ты хочешь на самом деле. Я знаю о тебе всё. Твой дух пробудился к высокой миссии – сообщить человечеству, что мы не одни на планете.
    – Но... – опешила Тикки, – это же и так всем известно...
   – Ты слышишь речь Мирового разума. Он разлит в траве и тварях, в воде и камне, но их голоса нам недоступны, потому что мы погрязли в сомнениях и гордыне. Мы считаем себя мудрыми, а крошки-склиссы смеются над нами. Им открыта истина – не нам. Я научу тебя, как угасить суетное Я, сбросить оковы духовных блоков, развить в себе тонкие вибрации. Я научу тебя верить. Тебе достаточно лишь поверить в Мировой разум – и тебе откроется сокровенный смысл его слов, и твой дух сольётся с ним.
   – Ага, в экстазе, – безнадёжно бормотнула Тикки.
   Колдунья раздражённо сцепила пальцы в замок. Констатировала:
   – Заблудшая. Много работы, много. Но я справлюсь. Ты ещё будешь мне благодарна. Начнём с раскрытия огненного цветка...
   – Это очень интересно, спасибо, извините, – торопливо раскланялась Тикки.
   Уже за дверью её догнал возмущённый вопль: "Куда?! Вернись, глупая девчонка!"
   – Я хочу знать, а не верить, – сказала она закрытой двери.
   Куда теперь? К кому? К маме с папой? Чтобы снова услышать: "Да в кого ты удалась такая нелепая, мы ничего не жалели, чтобы дочь выросла гордостью нашей, а у тебя одна дурь в голове!.."
   Домой. В нору. Выплакаться в одиночестве, как вылинявший осенний склисс.

***

   Дом встретил её, как всегда: наконец-то, я весь твой, вычисти меня, подмети, вытри, вымой, постирай! И она подметала, вытирала, мыла, поначалу ещё всхлипывая, а под конец воодушевлённо декламируя себе, рыбкам в аквариуме и лейерии, цветущей на подоконнике: "...А в тропиках каилла о шерене тоскует, заснеженная хвоя ей грезится во сне". Добралась до балкона, подмела и там. Пыхтя, вытащила убитый кинескоп во двор, в мусорный бак, и вернулась за коробкой.
   Она была такая красивая. Настоящего, гладкого, лакированного дерева. С зажимами для проводов внутри, с двух сторон по восемь. И что-то смутно напоминала. Тикки повертела коробку, вытерла влажной тряпкой. Ну да. Похоже на ту странную штуку в "Книге Эола". "Раму возвёл из бесценного дерева криа, что крепче алмаза, тридцать по три тетивы натянул в этой раме, богов призывая..." За месяц экспериментов с прорезавшимся даром у Тикки скопилось двадцать четыре разнокалиберных проволочки. Не девяносто, конечно, так ведь и коробка от телевизора – не рама из неведомого криа в эпический рост Эола.
   Весь оставшийся день Тикки провела на балконе. Ёжась на осеннем ветру, хихикая над собой, предавалась безумнейшему из занятий. Уже в сумерках в последний раз подтянула пару проволок, простучала все восемь групп серебряной палочкой для еды. Годится. Голоса слаженны, как ансамбль чтецов. Тикки гордо выставила коробку на табурет – полюбоваться плодом кропотливой работы. И струны встретили ветер.
   Полная октава, непереносимо прекрасная, сотрясла её, бросила на колени, сладостной судорогой стиснула сердце. Коллаж за балконной дверью чуть слышно отозвался тетивам Эола голосами фольги, бутылок и раковин. Тихий хор длился и ширился. Наполнил её и мир. Слил её с миром.
   И никому не рассказать. Ни с кем не разделить. Эту дрожь восторга. Эту боль треснувшей чешуи. Эту радость разворачиваемых крыльев. Невозможно...
   Я смогу. Я рожу ребёнка. Выращу такого же дурачка, как я. И однажды выведу его под звёздный ливень.
   Изнемогая, она отёрла щёки, кое-как поднялась на ватных ногах, бережно убрала волшебную коробку в шкаф. И услышала за входной дверью сердитое Вирисово:
   – Тикки, открывай, кончай дурить, я же слышу, что ты дома.

***

   – Ну, что? – Вирис деловито чмокнул её, разулся, балансируя двумя сумками. – Опять ревела? Что ещё случилось?
   – Ничего. Герриса читала. Я от него всегда плачу.
   – Ты у врача была? Что он сказал?
   – Всё у меня в порядке. А это что?
   – Ух, ты! Шикарная инсталляция! Куда твоим книжным миниатюркам! Моя маленькая Тикки – большой талант! А это праздничный ужин.
   Тикки смущённо заметалась:
   – Семнадцатое! Два года, как мы познакомились! Сейчас приготовлю что-нибудь вкусное...
   – Не надо, я всё принёс, – Вирис бросил сумки на стол, сгрёб Тикки и, целуя, плюхнулся на диван. – Так я не понял: что у тебя было?
   – Травма ушной перепонки, – почти не солгала Тикки. – Уже прошло.
   – Травма! – обрадовался Вирис. – Значит, по наследству не передаётся. Но всё равно тебе надо будет полностью обследоваться. Брак – дело ответственное. Я хочу, чтобы у нас были нормальные дети.
   – Я тоже. Вир... – Тикки вынырнула из его объятий, взглянула глаза в глаза. – Милый... Ты делаешь мне предложение?
   – Ну, – подтвердил Вирис. – Я бы погодил до твоего совершеннолетия, но ты же без меня пропадёшь, глупышка.
   Тикки зарылась лицом в его шею, пряча усмешку.
   – Конечно, пропаду.

***

   – Поймите, это уникальный источник, бросающий новый свет на предмет моих изысканий, – уже остывая, втолковывал посетитель.
   – Я вас понимаю, тьен Урго, – в который раз мягко повторила Тикки. – Скорее всего, рукопись находится в одном из северных монастырей. Библиотека спишется со всеми, и мы непременно...
   – Другое дело, – читатель отёр лоб. – А эта говорит – нету, невозможно...
   – Она новенькая. Библиотека сделает всё, чтобы помочь вашему благородному труду, тьен Урго.
   – Спасибо, деточка, – совсем успокоился читатель. – Так я зайду через пару дней?
   – Письма не успеют так скоро, тьен Урго. Лучше через месяц.
   – А вы не забудете?
   – Ни в коем случае, вот, я всё записала.
   – Ну, хорошо. Теперь узнаю лучшую библиотеку города. Через месяц.
   – Через месяц. Всего доброго, тьен Урго.
    Дверь кабинета осторожно приоткрылась.
   – Ушёл? – уточнил шеф.
   – Как видите.
   – Отлично, – шеф появился целиком, бодро потирая руки. Хихикнул: – А через месяц пошлём скандалиста в монастырь. Ты молодец. Теперь узнаю лучшую девушку библиотеки, прежнюю Тикки. И здоровье, вижу, наладилось?
   – Да, спасибо.
   – Было что-то серьёзное?
   – Нет, тьен Нута. Нужно было просто заткнуть уши ватой.