Дикарь
Три царапины от конских когтей, длинные, от запястья до локтя, затягивались, жгли и люто чесались от торопливого маминого бормотания.
И усвой ты, наконец, сказал лян. Если у зверя есть когти, рано или поздно он тебя порвёт. Если у него есть клыки, он тебя укусит. Если у него есть грива, он тебя ужалит.
Ну вот не ужалил же до сих пор, пробурчал Паэтир. Хожу, говорю...
Хорошо бы ты ещё думал, пустая голова, возмущённо фыркнул вир. Прикинул бы, во что обходится конь. На котором и ездить нельзя! Мы тебе Урга не для дармоедства дарили!
Но он не хочет, так сильно не хочет...
Мама подула на зудящие шрамы и поцеловала Паэтира.
Ну не капризничай, малыш. Ведь всем только лучше станет. И нам, и тебе, и самому Ургу. Станет ласковым, работящим. Посмотри: все домашние кони стриженые, а разве им плохо? В довольстве, сытые, здоровые, хозяева их холят и балуют. Это диким нужна ядовитая грива, а нашим-то от кого отбиваться?
Мама вернулась к очагу, захлопотала над котлом, и оттуда запахло так вкусно, что вир взялся за хлебный нож, лян достал из подпола кувшин с ягодным взваром, Паэтир подтащил табурет к полке над столом, чтобы снять расписные миски, а с лежанки спрыгнул заспанный кот.
Мы и кусты стрижём, и у деревьев обрезаем дикие ветки, продолжала мама, задумчиво помешивая в котле, косим траву, жнём хлеб, сорняки выпалываем. И свои волосы держим в должном порядке.
Она вскинула голову в хорошеньких коротких кудряшках, и вир с ляном улыбнулись, любуясь сестрой. Паэтир молчал, сопел. У него был довод, сильный довод, да только если лян по сей день не рассказывал... Да и не пристало Пату, младшему, заговаривать ни с того, ни с сего о пресветлых...
Потому и живём в центре Уттара, ворковала мама, наполняя кошачью миску тушёной рыбой, на благословенной Бриге. Потому и пресветлые аранты пришли не к подлым колдунам иллерам и не к мерзким магам шаддарам, а к нам. Потому что мы, честные джены, холим жизнь Уттара и делаем дикое культурным.
Она перенесла исходящий аппетитным паром котёл на стол. Вир разложил по мискам здоровенные куски судака, щедро залил густым соусом с луком, капустой, нутом и орехами лхаэ. Все сосредоточенно заработали ложками.
Паэтир первым доел, глотнул сладкого, пахнущего солнцем и садом взвара. И, раз уж мама первой начала, решился:
А у аранта волосы длинные. И у его коня грива.
Лян смущённо крякнул.
Это где ж ты аранта видел? ахнула мама.
Да в порту, сознался лян. Давно. Когда Пат со мной на ярмарку выпросился. Интересно же, живой арант, из столицы! И я подумал он сделает что-нибудь, чтобы парень подрос. А он говорит, мол, всё, что могу болеть больше не будет, а чтоб его вытянуть до полного роста, это к целителю надо, а я, говорит, художник.
Ну я же подрос, возразил Паэтир. У него был настоящий живой корабль, представляешь, мам! Зелёный, со щупальцами, стра-ашный! И глазищи!
Дева трёхликая! Ты аранту в глаза смотрел?!
Нет, я же знал, что нельзя, лян сказал. У корабля! И конь втрое наших больше, и с вот такенной гривой! И я подумал может, наши не летают, потому что стриженые? Ну аранты же говорят: конь не умеет летать, и человек не умеет летать, а всадник летает!
Вир хмыкнул, сдерживая смех. Лян обидно захохотал.
Какой же ты наивный, малыш, вздохнула мама, гладя Паэтира по голове. Разве можно равнять нас с пресветлыми арантами? Они, хранители наши великие маги, им, наверное, и конский яд нипочём...
Да и баек вокруг пресветлых навертели немерено, добил вир. А ты любой сказке веришь, точно дитя малое. Как это чтобы без крыльев летать? Ну как, сам подумай!
Паэтир понуро молчал. И впрямь. Вир прав. Не просто старший в семье, отвечает за все жизни в хозяйстве самый умный, самый опытный. А я наивный малёк, поверил сказке...
А уж их поговорки... хихикнул лян. Правду говорят: слушать аранта мозги сломаешь, а суть не поймаешь.
Ладно, вир хлопнул ладонью по столу. Аранты за нас сад не возделают. Я к угольщику. Пат, хватит дурить, бери секатор и отправляйся в конюшню. Не то завтра я сам Урга остригу но тогда, не обессудь, и ездить на нём сам буду. А старую Чиин в упряжь поставлю.
Ург, завидев хозяина, вжался в стену, предупреждающе поднял трёхпалую переднюю ногу, выпустил когти и встопорщился: иглы торчком по всей спине, одна нависает рогом надо лбом. «Привет, карлик, сказал в Патовой голове. Собрался, наконец, с духом?»
Нет, Паэтир отбросил секатор, прижался к груди коня. Ург дохнул в затылок, легонько толкнул тёплой бархатной мордой и ласково уркнул. Паэтир, не выдержав, разревелся. Не стану я... Но вир сказал, что заберёт тебя себе... И всё равно... А если я тебя отпущу... Ты разве выживешь на воле?
«Отпусти».
Хорошо, Паэтир утёр рукавом слёзы и сопли, вспомнил, вытащил из кармана грушу, протянул коню. Тот деликатно взял словно поцеловал ладонь. Идём.
«Куда?»
За посёлок. Задами пройдём. А там я сниму узду. Там дальше поля и леса до самых гор, только надо обходить дороги, пояснил Паэтир. Ты ведь горный зверь, правда?
Ург молча подставил голову уздечке.
Тоска, тоска в последний раз вести коня по тропинке меж огородами и лугом. И думать, как быстро, как легко он расстаётся с Патом. Выходит, Ургу нисколечко не жаль, что они больше никогда не увидятся, он и скучать не будет о своём мелком хозяине, и даже не вспомнит, наверное, в родных холмах, как Паэтир его растил, лечил, учил, как ловил ему лакомство ящериц и собирал желтянику, как они бегали вдвоём по окрестным лугам...
Он остановился на опушке леса. Снял с Урга уздечку. Сердито сказал:
Ну, всё. Прощай.
«Влетит тебе?» спросил Ург у него в голове.
Паэтир только отмахнулся. Ну, влетит. Может, и выпорют. После того, как остался без коня невелика беда.
Ург вылизал ему мокрое лицо и заурчал, щекоча дыханием ухо. А в голове сказал:
«Ты карлик. Это хорошо».
Что?! отшатнулся Паэтир.
«Я ведь тоже для людей мелкий. И не домашний. Просто прирученный дикарь. Вы, джены, не умеете делать нас домашними. И большими, себе под стать. Но тебя я подниму. Влезай».
Привет, шмыгнул носом Паэтир. Сяду на иголки и свалюсь, парализованный, с попой, как решето. Это у тебя шутки такие, лошадиные?
В ответ Ург опустил гриву иглы, только что такие грозные, мягко обвисли по шее и спине. Паэтир зажмурился, набираясь храбрости. Взялся за шею коня, пробежал два шага, оттолкнулся в витой прыжок и с восторженным «ух!» впервые в жизни оказался верхом.
«Держись!»
Паэтир покрепче обнял Ургову шею, сжал ногами бока, собрался, готовый к скачке. Конь поднялся свечой, и вокруг него, вокруг коленей Паэтира распахнулся огромный, радужно мерцающий прозрачный диск. Пат от неожиданности и красоты этого дива пискнул, прильнув к шее коня. Трава под ними дрогнула, плавно ушла вниз, вслед за нею завалился горизонт, и навстречу Паэтиру ринулись облака, осиянные солнцем.