Татьяну преследовал один и тот же сон, сколько ни старалась, она никак не могла избавиться от него.
Сон начинался с табло, огромного черного табло с пылающими цифрами. Годы, месяцы, дни, часы, минуты, секунды - время на этом табло текло вспять, будто в ужасе убегало от того, что ждет впереди. Время на табло показывало Татьяне свою истинную суть, оно показывало, как мало его у нее осталось.
Потом табло исчезало, и тот неведомый, кто показывает нам сны, менял картинку, делая ее похожей на кадры, снятые скрытой камерой. Татьяна видела обесточенное здание Красноярского телецентра и внутри - два десятка боевиков с автоматами, с масками на лицах. Шестеро держали на мушке кучку заложников, четверо пытались своими силами запустить трансляцию, остальные, рассредоточившись, охраняли входы и выходы, наблюдали за окнами. Один, срывая голос, кричал в телефонную трубку, что заложники не пострадают, если власти не начнут штурм. Тане было страшно, во сне ей казалось, будто она - в числе заложников, и с ней - ее Андрюшка, ее маленький сын. И больше всего она боялась не боевиков, не их автоматов, а голоса человека, говорившего по телефону. Голос, родной голос, он проникал ей в душу, стократным эхом отдавался под сводами черепа, причиняя нестерпимую боль:
- Еще раз повторяю, Юрин, люди должны знать правду! Врубите свет, дайте нам выйти в эфир, и никто не пострадает! У вас не осталось времени, слышите? Ни у кого его не осталось! Врубайте свет!
Потом человек с телефоном в ярости срывал с себя маску, и в этот момент Татьяна всякий раз просыпалась с криком ужаса.
На этот раз она пришла в себя почти сразу: из липкой одури сна ее выдернуло хныканье сынишки. Андрюшка беспокойно ворочался рядом, должно быть, ему тоже снилось что-то плохое. Татьяна погладила мальчика по мокрым от пота волосам, и Андрюшка, не просыпаясь, расплылся в блаженной улыбке, ласково потянувшись за маминой ладонью. Поправив укрывавшее ребенка одеяло, Татьяна бросила взгляд на часы. Начало восьмого, для субботы - неимоверная рань. Впереди еще целая бездна ленивого блаженства.
Повернувшись на бок, Татьяна попыталась уснуть, заранее зная, что уснуть скорей всего уже не удастся. Сон не шел, его вытесняли воспоминания, они набрасывались всякий раз, когда она оказывалась наедине с собой. О, как она как хотела избавиться от них, как боялась и ненавидела эти тени прошлого, привязчивые, как вокзальные гадалки, и страшные, как лица прокаженных! Но как избавиться от самой себя, от своего прошлого, которое создавала собственными руками? Как избавиться от прошлого, если оно смотрит на тебя глазами твоего собственного сына?
И все же она не сдавалась! Реабилитационные центры, психологи, священники, психиатры - все это слилось в одну бесконечную душеспасительную беседу, в неостановимый, изматывающий сеанс терапии, в лечебную процедуру, которая так затянулась, что со временем стала приносить больше страданий, чем сама болезнь. Ах, с каким рвением принимались лечить ее все они, все те, кому она рассказывала о том, во что верила ее община, и до определенного момента - она сама. С каким интересом и ужасом рассматривали они Табло, которое она, сама не зная зачем, носила все эти годы на своем запястье. Люди не слишком-то доверяют ушам, слова стоят не дороже воздуха, что переносит звуки, но тут было совсем другое! Тут было Табло с неподвижными годами, месяцами, днями, часами, минутами... Но зато, как бежали на нем секунды! Десять, девять, восемь, семь... Леденящий душу обратный отсчет, бег песка в песочных часах, от одного взгляда на которые хотелось завыть и спрятаться в какое-нибудь укромное местечко, где Время тебя не достанет.
Татьяна прикрыла глаза. Перед внутренним взором тотчас же встало лицо мужа, в ушах зазвучал его голос, читающий молитву. "Добрые мысли, добрые слова, добрые дела" - бубнила память. Подумать только, было время, когда Татьяна верила во всю ту околесицу, в которую верил он. Она считала важными все эти бесконечные молитвы и омовения, все эти обряды очищения, которые предписывалось проводить по поводу и без повода. Она могла часами носиться по улицам, раздавая душеспасительные листовки и не получая в ответ ничего кроме косых взглядов и брани. Да что там, она была горда счастлива, когда ее мужу поручили командование той самоубийственной операцией, захватом телецентра! Дура, набитая дура! - Татьяна мотнула головой, сердясь на саму себя. - Что вытворяет с нашим разумом мать-природа, подталкивая в объятия того, кого выбрала нам парой! И как больно бывает потом, когда наведенный ею морок рассеивается, оставляя после себя лишь ноющую пустоту.
На улице заголосила автомобильная сирена, резкий пронзительный звук заставил Татьяну открыть глаза, вырвал из мягких лап дремы, которая потихоньку начинала завладевать женщиной. Стараясь не разбудить сына, она поднялась с постели и отправилась на кухню приготовить кофе. По дороге, заглянув в большое зеркало в коридоре, осталась недовольна собой: непослушные темно-русые волосы за ночь свалялись паклей, лицо помято, под глазами - мешки. Татуировка на правой ключице, два орлиных крыла - знак принадлежности к общине - и та показалась этим утром странным расплывчатым синяком.
Что ж, придется потрудиться, приводя себя в порядок. Предстояло несколько встреч: очередной фонд помощи жертвам тоталитарных сект поручил ей обойти многодетных мамаш из ее бывшей общины, узнать, не требуется ли какая помощь. Секта благословляла многодетность. В каждой семье было по пять-семь ребятишек, улицы поселка звенели от визга, криков и детского смеха. Дом Татьяны на фоне прочих всегда выглядел пустыней, и это очень мучило ее.
Первый визит решила нанести Вале - одной из подруг. Вчера та звонила, но разговора не получилось: то Валентину отвлекали дети, потом пришел параллельный звонок на мобильный, после чего Валька попросту скомкала беседу. Единственное, что Татьяна поняла, так это что подруга хочет сообщить ей нечто очень важное, но не по телефону, а при личной встрече. Интересно, что это за секретность такая? Наверное, что-то действительно стоящее: болтушка Валя совершенно неспособна удержать в узде собственный язык. Что ж, сейчас и выясним.
Подняв трубку, Таня набрала номер. Пропиликав замысловатую песенку, телефон принялся взывать к своему собрату на том конце провода долгими протяжными гудками.
- Куда это ты подевалась, Валентина? - пробормотала Татьяна, кладя трубку после десятого гудка.
Набрала еще раз - ответа не последовало. Попробовала дозвониться на мобильник - с тем же результатом.
- Это еще что за номер...
Татьяна вдруг забеспокоилась. В доме у Валентины не спали с раннего утра и до позднего вечера. Когда другие нежились в постели, радуясь тому, что вставать еще очень и очень не скоро, кто-нибудь из восьмерых Валиных непосед, обычно трехлетний Славик, уже вскакивал и устраивал непременный утренний трам-тарарам. Не дозвониться в такую семью - совершенно нереально. Заставить замолчать сразу оба Валиных телефона могло только какое-то экстраординарное событие.
Татьяна обнаружила, что дрожит от напряжение. Сбросив вызов, она набрала номер другой подруги, Лены. И снова молчание. По коже пробежал озноб, заставив передернуть плечами. В совершенной уже панике, с трудом попадая по клавишам, Татьяна набрала третий номер.
- Алло, - послышался в трубке сонный мужской голос. - Алло, слу... - слова прервал выворачивающий челюсть зевок. - Слушаю...
- Ой, Николай Львович... - пробормотала Татьяна. Она вдруг поняла, куда позвонила, и от этого совершенно растерялась. Николай Львович Марков был директором очередной благотворительной организации, поддерживавшей на плаву Татьяну и таких как она - бывших сектанток, пытающихся пережить свое прошлое. Директор был милым шестидесятилетним старичком, и не то чтобы ему нельзя было звонить, но ведь не в семь же утра в субботу!
- Я слушаю! - повторил сонный голос в трубке.
- Простите, Н-николай Львович, - от досады на саму себя Татьяна даже стала слегка заикаться. То, что телефоны подруг перестали вдруг отвечать, стало казаться чем-то незначительным: мало ли, может, пообрывали провода, выключили мобильники, решив в кои-то веки выспаться.
Татьяна тяжело вздохнула. Ладно, раз уж разбудила человека, надо спросить. Не зря же будила.
- Николай Львович, это Татьяна Кон. Простите, что разбудила...
- Ерунда, Татьяночка! - жизнерадостно перебил ее Марков. - Я за то зарплату и получаю, чтоб мне звонили в любое время. Я вам тоже как-нибудь позвоню, вот и сочтемся, - Николай Львович хохотнул. - Так что у вас стряслось, Татьяночка?
- Да ничего особенного, - пробормотала вконец засмущавшаяся Татьяна. - Просто пыталась прозвониться Вале Тимофеец и Леночке, а что-то трубку не берут...
- Ну, в такое время неудивительно, - Татьяна почти увидела, как Марков на том конце провода разводит руками. - Но, на всякий случай... знаете, сегодня Верочка будет в их районе по делам, я попрошу ее зайти...
- Да что вы, Николай Львович! - воскликнула Татьяна, которой стало совсем не по себе от собственного паникерства. - Хватит того, что я вас разбудила ни свет ни заря. Не надо Верочку беспокоить. Мы с Андрюшкой днем пойдем гулять, я к ним и загляну. А скорей всего, попозже сами прозвонятся.
- Ну, как хотите, - Сказал Марков, зевая. - До свидания, Татьяночка.
- Всего доброго, Николай Львович. - Татьяна повесила трубку.
Спустя какое-то время она позвонила еще двум подругам. Ответила только одна.