Делипейра, столица Паланди. День Святого братства.
Дворец паландийских государей строился в те стародавние времена, когда по всему Стоцарствию, от края до края, имя Паланди произносили с ужасом и ненавистью, как произносят крестьяне имя разбойника, чья шайка держит в страхе всю округу.
Царь Малькрен, с замашками божества и воображением сороки, тот самый царь, чьи гарнизоны стояли в столицах Гардарона и Тевтаны, чьи флоты топили корабли самих ангелатцев, а конные армии наводили ужас на мельтов, именно этот царь задумал выстроить дворец, достойный его могущества.
Малькрен пожелал, чтобы дворец походил и на гардаронский храм, и на тевтанскую крепость, чтобы в нем было что-то от мельтских шатров и от построек княжеств южного побережья - одним словом всякий приезжий из подвластных Паланди земель должен был увидеть в архитектуре дворца что-то свое, что-то отнятое паландийцами у его народа.
Стройка продолжалась четверть века. Строители не жалели сил, воплощая замысел царя. Тысячи погибли, десятки тысяч покалечились. Денег вечно не хватало. За время строительства трижды вспыхивали бунты, вызванные повышением налогов. Чтобы пополнить казну, Малькрену пришлось начать две войны, в одной из которых он едва не погиб вместе с сыновьями. В эти двадцать пять лет великий юрист Лесмитор создал свой знаменитый труд "Об уличении казнокрадов", в котором обобщил опыт сотен проведенных им процессов против архитекторов и подрядчиков, растаскивавших деньги, отпущенные на сооружение дворца.
Летописи сообщают, что достраивал дворец Малькрон Чахотка, сын Малькрена. Болезненный, ранимый юноша всем сердцем ненавидел задумку отца. В итоге, внутренняя отделка затянулась еще на десять лет и первым правителем Паланди, вселившимся во дворец, стал Флон Великий,(великий не столько в смысле деяний, сколько в разумении размеров брюха) внук Малькрена. Что же увидел человек, в правление которого началось падение Паланди? Громадное квадратное здание белого камня, с глухой северной стеной, изукрашенной фресками с изображением побед паландийских царей. Три другие стены смотрели на мир огромными прямоугольными окнами, а в простенках мозаичный Палан благословлял мозаичных государей. Говорили, что крыша дворца покрыта позолоченной черепицей, снятой с Храма Десяти тысяч богов - главного храма главных врагов Паланди - безбожников-гардаронцев.
Внутренность дворца была аляповатой и безалаберной. Путаница залов, коридоров, комнат, потайных ходов, каморок, тупиков, покоев, лестниц, переходов. Лабиринты подвалов, сеть подземных ходов, выводивших на поверхность в самых отдаленных частях столицы и даже за городской стеной. Никто не мог похвастаться, что знает все об устройстве дворца.
Дворец кишел людьми. Помимо членов царской семьи здесь жили советники и министры, военачальники и жрецы, писари, придворные живописцы, поэты, музыканты, надсмотрщики, счетоводы, повара, лекари, слуги, шуты, евнухи, конюшие, гонцы. Рядом с придворными жили их рабы и рабы рабов.
Это человеческое варево неизменно находилось в движении, кипело и бурлило, и от него вечно пахло заговорами. Заговоры рождались постоянно. Темные закоулки полнились шепотом недовольных, неясными тенями, звоном оружия. Из щелей тянуло запахами ядов и дурманных зелий. Казалось, будто сами стены дворца вселяли в умы его обитателей одну единственную мысль: "Убей! Убей! Убей!".
Со времен Флона Великого мало кто из паландийских царей умер своей смертью.
Скрипторий располагался в части дворца, почти над парадным входом. Широкий зал с огромными окнами, заставленный столами так плотно, что иногда производил впечатление склада, в который снесли старую мебель.
Столы располагались по рангам. Самые привилегированные выстроились вдоль окон, от кафедры надсмотрщика и до дальней стены. В этом ряду работали личные писцы государя и членов царской семьи. Дальше от окна тянулись места для рабов рангом поменьше: их хозяевами были советники, министры, военачальники. Следующим рядом располагались канцелярии наместников провинций, а у стены теснились столы писарей разной мелкой сошки. То есть чем ближе к первому ряду сидел писарь того или иного чиновника, тем было выше положение его хозяина. Среди придворных считалось особым шиком прихвастнуть: "А мой-то на одном ряду с самим Рэбилем!" или "Кое с кем перекинулся словцом, моего скоро переведут почти к самому Кальпи!".
Утром Дня Святого братства здесь было тихо. Столы пустовали, лишь у окна, за вторым от кафедры надсмотрщика, сгорбился над книгой человек. Он был молод, высок и худ. Настолько высок и настолько худ, что просторная лимонная рубаха и шаровары висели на нем, как паруса на реях изнывающего от штиля корабля. Обращала на себя внимание прическа: справа голова начисто выбрита, а слева свисали, почти закрывая ухо, густые пряди волос - так паландийцы стригли рабов. Волосы были светло-русые - свидетельство того, что их обладатель наверняка не чистокровный паландиец.
Молодого человека звали Кальпи. Он был писарем Сэниса, старшего сына Мартора - царя паландийцев.
Кальпи читал. Вернее, его поза - сгорбленная спина, рука, держащая страницу и готовая вот-вот ее перевернуть - сообщила бы стороннему наблюдателю, появись тот в скриптории, что Кальпи читает. И только глаза выдали бы молодого писаря. Будь гипотетический наблюдатель повнимательней, он заметил бы, что взгляд Кальпи неподвижен и прикован к одной и той же странице. А если бы тот же самый наблюдатель захотел узнать, что именно так привлекло внимание Кальпи, и заглянул ему через плечо, он увидел бы портрет девушки, выполненный на тончайшем листе пергамента..
Длинные волосы, темные, почти черные, как у всех паландийцев, и вьющиеся, как у обитателей Тевтаны или западных княжеств. Идеальный овал лица. Огромные черные глаза. Тонкий прямой нос...
Кальпи вглядывался в это лицо, неотрывно, дрожа от напряжения, будто веря, что еще мгновенье и девушка оживет от одного его взгляда, предстанет перед ним из плоти и крови. Вздохнет. Улыбнется...
- Что это ты тут делаешь в святой день?! - вдруг крикнул кто-то над ухом.
- Я?.. Я ничего, - промямлил писарь, изо всех сил стараясь не чихнуть. - Читаю. Книгу...
Сказав это, он осмелился обернуться.
Глазами явилась ухмыляющаяся мальчишеская физиономия. Роэс, будь он неладен!. Чернявый, круглолицый, низенький, коренастый - Роэс являл собой идеальный образ "исконного паландийца". Именно такими изображали художники своих далеких предков на картинах, посвященных Первому походу. Именно такими до сих пор оставались варвары Мельты из тех племен, что не присоединились к паландийцам.
Единственное, что отличало Роэса от большинства сородичей - выбритые волосы на правой стороне головы. Он был рабом, и он был помощником Кальпи.
- Тебя когда-нибудь высекут за такие штучки, - прорычал Кальпи. У него чесались руки избить безмозглого балагура.
- О нет, господин, только не это! - Роэс скорчил шутливо-умоляющую физиономию. Он прекрасно знал, что Кальпи неспособен долго злиться. Они работали вместе уже три года, и Кальпи воспринимал помощника, который был моложе его лет на пять, как младшего брата. Опекал. Слегка журил за проделки. Наставлял в ремесле. И никогда не сердился.
Помощник уселся на стол. Лимонно-желтые штаны натянулись на толстеньких ляжках. Рубаха, обычно покрытая чернильными разводами, сегодня, в честь праздника, была почти чистой - если не считать малиновых потеков на груди.
- Только с кухни? - Кальпи дотронулся до одной из красных дорожек на рубахе Роэса. Та была липкой.
- А то как же! - откликнулся парень. - Во дню Святого братства работяше да почиют, и господа да почиют, и рабы оных да почиют, но лишь эти... жрачку жаряше да возработают, - процитировал он стих из Наставлений Палана.
- При жрецах такое не ляпни, - сказал Кальпи. - Не "жрачку жаряше", а "яствия приуготовляше".
- Все одно, - отмахнулся помощник. - Они там со сковородками носятся, а мы целый день пузо на солнце греем. А вечером еще и обжираловка будет. Слушай, когда Сэнис станет царем, возьмешь меня в Паллапейру на день...
- Тсс! Ты что мелешь? А если услышат?
- Кто услышит-то, - прошептал Роэс. - Господа в храме на службе...
Кальпи тоже перешел на шепот:
- Сколько раз тебе, дураку, повторять: здесь у каждого камня, у каждой доски уши. Что ж ты болтливый-то такой?
- Ты молчун, я - болтун, - Роэс улыбнулся. - А вместе - весьма почтенные мужи. Как сказал Палан... да не чего-то там добрый муж по безделице.
- Да не отверзет добрый муж рта по безделице! - поправил Кальпи. - Жрецы когда-нибудь высекут тебя, за невежество, прилюдно.
- Зато ты у нас знаток и богослов, - хмыкнул Роэс, бросив взгляд на толстую книгу, за чтением которой застал Кальпи. - Зря стараешься. Рабов в храм все равно не пускают.
- Ой-ой, обиделся, - Роэс слез со стола. - Ладно, грамотей дальше, а я на кухню.
Он направился к двери, но у выхода вдруг остановился.
- Да, чуть не забыл. Сатон просил передать, что благородный Сэнис после службы ждет тебя в Палановом зале.
Кальпи вздрогнул.
- Что?! В Палановом зале?
- Да. А что тут такого? Ты - важная птица, писарь самого наследника...
Кальпи не поверил своим ушам.
- Врешь ты все, паскудник! Разыграть решил? А ну, поди сюда!..
Но Роэса уже и след простыл.
- Палане великий! Да нет, не станет он так шутить... - пробормотал Кальпи.
Некоторое время он сидел неподвижно, устремив в пространство странный отрешенный взгляд. Потом раскрыл книгу где-то на последней четверти, и принялся рывками листать страницы, будто те были в чем-то виноваты перед ним, но уже через минуту снова любовался девичьим портретом на тонком пергаменте.
Кальпи не заметил, как солнце подползло к зениту, как поднялся за окнами веселый гвалт, когда раскрылись двери храма, и галдящая волна придворных хлынула на дворцовую площадь. Он очнулся лишь когда скрипнула дверь и в проеме появилась круглое красное лицо Сатона, надсмотрщика скриптория. Его голову венчал сдвинутый на ухо венок из степных трав, которым Сатон тщетно пытался прикрыть едва отросшую щетину на правой стороне черепа. Хоть надсмотрщик и не носил желтые одежды, всякому было ясно, что свободу он обрел лишь недавно.
- Кальпи! - рявкнул Сатон. От окрика писарь дернулся, как от удара бича. - Где я приказал тебе быть?
Лицо Сатона сделалось еще краснее, краснее самой крови.
- Божественная мудрость не для рабов! - взвизгнул надсмотрщик. - Ты должен быть в Палановом зале. Пшел, пока я не приказал тебя высечь!
Кальпи вскочил, судорожно захлопнув книгу, швырнул ее в ящик стола. Когда пробегал мимо Сатона в нос ударил густой дух ритуального медового вина. Такое вино полагается только свободным.
Паланов зал служил чем-то вроде гостиной. Здесь члены царской семьи проводили время, свободное от государственных дел. Здесь они могли забыть о сложном придворном этикете, о престолонаследии и очереди на управление лакомыми сатрапиями. В Палановом зале они могли быть просто семьей.
Зал был невелик - двадцать пять на двадцать пять шагов пространства, отделанного слоновой костью и заставленного немудреной мебелью.
Свое название зал получил из-за выполненной на круглой доске древней иконы Палана, висевшей высоко над южным входом. То было изображение мужчины средних лет, черноволосого, как все паландийцы, с выбритой узкой полосой от лба до затылка. Из-за древности ли картины, оттого ли, что висела она довольно высоко и в темном месте, а может, оттого, что образ и впрямь был чудотворным, выражение божественного лица всякий раз казалось разным. Палан представлялся то гневным, то беззаботным, то печальным, то смеющимся, но никогда - бесстрастным. Но самое удивительное заключалось в том, что лицо бога изменялось лишь тогда, когда в Паланди происходило что-нибудь значительное. Бог улыбался, когда одерживали победы войска, или являлись послы из соседних царств просить мира, и когда в дворцовой сокровищнице было обретено Око власти. Бог скорбел в годы чумных поветрий или когда армии терпели сокрушительные поражения, или когда гибли цари и трон занимали узурпаторы.
В последние десятилетия чудесный образ был угрюм, и с каждым годом становился все мрачнее и печальнее. Поговаривали, что кое-кто даже видел слезы в нарисованных глазах...
Кальпи приблизился к южному входу в Паланов зал и осторожно заглянул. Господа еще не собрались. В углу, на специальном возвышении, тихонько репетировали музыканты. У длинного, с мраморной столешницей, стола, суетились слуги, приготовляя различные игры.
Царевичи Сэнис и Сален любили проводить время за настольными играми. Иногда Кальпи казалось, что это единственное их занятие - бросать кости, подлавливать друг друга при игре в карты или двигать фигурки по трехсоставному полю Великой битвы. "Когда-нибудь Сэнис и Сален будут царями, каждый в свой срок" - думал писарь.
Увидев, что никто не интересуется его персоной, Кальпи вошел и остановился у входа. Дальше идти нельзя - даже то, что он просто переступил порог без разрешения, и то было за гранью непозволительной дерзости. Кальпи решился на такое лишь потому, что царевич Сэнис, его хозяин, слыл человеком добрым и частенько позволял рабам немыслимые вольности.
Чтобы скоротать время, Кальпи задрал голову и попытался разглядеть изображение Палана, едва освещенное тусклым светом лампады. Был праздник и писарь ожидал увидеть на лице бога хотя бы слабый отблеск улыбки. Но вместо этого...
Кальпи охнул. Лицо Палана было искажено немыслимой гримасой. Боль, ужас, смертная мука, гнев, надежда, затаенная радость. Лицо безумца, маска демона!
- Палане, боже, оборони от напастей, - испуганно прошептал Кальпи, приложив ладонь ко лбу в ритуальном жесте. Опустив глаза, отвернулся от образа и прислонился спиной к стене, изо всех сил стараясь выбросить из головы страшную картину.
Прошла минута. Сделав свое дело, слуги один за другим растворились в западных дверях. С восточной стороны послышались громкие голоса, смех. Донеслись звуки шагов - и шаркающих, старческих, и бодрых, молодых. Кальпи шмыгнул к выходу и, согнув спину, застыл в дверном проеме.
У восточного входа замелькали отблески огня, и вот уже в зал вбежали двое мальчишек. Они были наряжены пастухами, и у каждого в одной руке был хлыст, а в другой - маленький факел. Хлысты оглушительно щелкали, факелы трещали, выстреливая в воздух кольца смолистого дыма - мальчики вовсю старались создать атмосферу праздника.
Следом появились члены царской семьи. Они тоже были в маскарадных костюмах, правда, наряжались не столь рьяно, как дети. Веночек, хлыстик, пастуший пояс - вот и все нехитрые атрибуты.
Первыми вошли Сэнис и Сален.
С точки зрения чистоты крови, паландийский престол имел в лице Салена, младшего из царевичей, идеального наследника: Сален был невысоким ширококостным черноволосым крепышом - образцовым паландийцем, как раз таким, каких воспевали поэты: "Сынов чернокудрых Палан великую рать собирает". Несмотря на возраст Салена (он был на три года моложе Сэниса, а что касается Кальпи - моложе его на год или два), во дворце его побаивались. Он все замечал, все помнил и никогда ничего не прощал. К тому же был неимоверно мнителен. Говорили, что однажды он до смерти засек служанку лишь за то, что та хихикнула за его спиной.
Старший царевич, Сэнис, был одних лет с Кальпи или чуть старше - писарь не знал своего точного возраста. Он был стройнее и выше брата, имел волосы не черные, а очень темно русые. Характером он отличался от Салена так же сильно, как отличается поэт от базарного ростовщика. Собственно, Сэнис и был поэтом. В то время, как большинство придворных диктовали своим писарям предписания, описи, циркуляры, завещания, закладные и купчие, Сэнис диктовал стихи, или вычитанные в книгах изречения мудрецов, или собственные мысли и записки о пережитом за день. По приказу царевича Кальпи часто наведывался на рынок, обходил лавки купцов, торговавших книгами, и к вечеру возвращался во дворец с тележкой, до верху заваленной заморскими редкостями.
Едва завидев хозяина, писарь согнулся, пополам, сложив руки на груди крестом.
- А, Кальпи, - воскликнул Сэнис. - Заходи.
Кальпи позволил себе лишь чуть-чуть выпрямиться и, не поднимая головы, сделал несколько шагов.
- Забудь ты проклятый этикет! - взмолился Сэнис. - Сегодня день Святого братства. Сегодня ты наравне с нами. Отдыхай, веселись. Я хотел пригласить тебя поиграть в поль*. Говорят, ты отличный игрок.
Царевич указал на скамью за длинным столом, на котором уже была приготовлена доска для четырех игроков. Золотые и серебряные фигурки выстроились на поле битвы из коричневых и белых шестиугольников.
Кальпи съежился. Роэс, проклятый болтун! Только он знал, что в своих походах за книгами Кальпи обучился этой заморской игре! Ох и вздует он после праздников своего помощничка!
- Садись, - велел Сэнис.
Стараясь скрыть дрожь, пробиравшую тело, Кальпи опустился на скамью, и уставил в доску неподвижный взгляд.
- Ты, братец, бесподобен, - послышался за спиной голос Салена. - Во всем дворце никто не играет в поль кроме этого раба?
- Говорят, он - лучший, - ответил Сэнис. - Обыгрывает даже Ангелатских купцов.
Сален фыркнул.
- Просто всерьез играть с рабом ниже их достоинства. А он, мерзавец, этим пользуется.
- Хорошо, тогда сыграй с ним в паре, чтоб не поддаваться, - сказал Сэнис, и в его голосе Кальпи ощутил улыбку.
- Еще чего! Хватит того, что я буду сидеть с ним за одним столом. Сам играй со своим писарем.
- Ты сам отказался от победы, - Сэнис хмыкнул.
Из-за двери донеслись разговоры. Должно быть, очередная партия придворных, возвращающихся с молебна и расходящихся по своим покоям. Голосов было много - молодых и старых, мужских и женских, в общий хор вплетался детский писк и бабье контральто евнухов.
- Ламона, принеси мне попить! - поднялся над общим гамом певучий девичий голосок.
Она! Великий Палан, это она! Кальпи съежился, опустил голову еще ниже, почти коснувшись лбом доски. Послышались шаги. Легкие ступни. Походка богини... Кальпи не нужно было смотреть на девушку, чтобы понять, что он не ошибся: это - она! Та, чей портрет он прячет в книге. Та, чей единственный взгляд ему дороже, чем вся его жизнь.
- А вот и я, - сказала царевна Алета. - Заждались?
Кальпи не двигался. Она за спиной. Он кожей чувствовал, как ее удивленный взгляд обшаривает его лимонно-желтую одежду, голову, обритую с правой стороны, как удивленно распахиваются ее глаза: что делает за столом в Палановом зале этот РАБ?
- Я нашел партнера в поль, - сказал Сэнис. - Он прекрасно играет.
- Еще один игрок в поль? - воскликнула царевна. - Замечательно! Наконец-то сложится партия. Садимся.
Кальпи мысленно попросил Палана подарить хозяину сто лет жизни. "Только бы Сален ничего не ляпнул" - пронеслось в голове. Но Сален молчал, должно быть, не желая выглядеть ворчуном.
Господа рассаживались. Кальпи ждал, уткнув в доску неподвижный взгляд. Прямо напротив него послышался шорох платья. Легкое дуновение донесло аромат духов, и еще один запах, ни с чем не сравнимый, божественный, дурманящий запах женского тела.
- Что ты такого нашел на доске? Неужели продумываешь партию? - прозвенел веселый голос.
Кальпи вздрогнул. Алета сидела прямо против него, через стол. Так близко, что можно было коснуться ее руки. Чувствуя, что краснеет, Кальпи поднял на царевну затравленный взгляд.
Алета была моложе Сэниса, но старше Салена. Внешне она нисколько не походила на своих братьев. Разве что в глазах промелькивала некая мечтательная задумчивость. Такой взгляд Кальпи частенько примечал и у своего хозяина.
Кальпи улыбнулся. Улыбнулся мимолетно, одними губами, чтобы не схлопотать плетей за дерзость. Ведь сечь будут при ней!
Царевна благосклонно кивнула в ответ. В ее прекрасных глазах насмешливо плясали отблески факелов.
- Чей ты, раб?
- Это мой писарь, - ответил за Кальпи Сэнис. - Я тебе его показывал, помнишь?
- Ах, ну да. Тот, смышленый, - сказала царевна.
- У Сэниса что ни раб, то философ, - хихикнул Сален.
- Где ты научился играть? - спросила Алета и бросила Сэнису: - Только пусть сам ответит.
От ее взгляда у Кальпи перехватило дыханье.
- Н-на базаре, госпожа. У ангелатских к-купцов, - проговорил он. - Ангелатцы большие выдумщики насчет игр.
- Чем еще заниматься безбожникам, - буркнул Сален.
- Что ж, покажи свое искусство, раб, - сказала Алета. - Не подведи своего господина.
Кальпи на секунду зажмурился. Как больно. "Раб" - сказала она. Раб. Что же, играй раб, покажи госпоже, на что ты способен!
Начали играть. Фигуры обеих команд пришли в движение, завоевывая пространство. Алета держалась молодцом, выставив против Кальпи глухую оборону. На второй же половине доски бал правил Сален. Он прорвал построения Сэниса в нескольких местах и вел дело к полному уничтожению позиций старшего брата. Несколько ходов - и Кальпи останется один против двух противников.
- Сэнис, лучше тебе ходить по базарам вмести со своим писарем, - хихикнула Алета.
- Разделаемся с господином, возьмемся за раба, - поддакнул Сален. Он сделал ход, очень опасный, и очень самоуверенный, открывающий фланг. И сейчас же Кальпи ударил в незащищенное место.
- Ах ты!.. - прошипел Сален, бросаясь закрывать брешь. Но он опоздал. Позиция его стремительно становилась безнадежной и сестра, ушедшая в глухую оборону, никак не успевала подать помощь.
Совместными усилиями Сэнис и Кальпи принялись крушить позиции Салена. Когда положение сделалось критическим, Сален поднялся из-за стола.
- Хватит, - прохрипел он, сжимая и разжимая кулаки. Лицо сделалось красным, черные волосы наползали на лоб, как мазки сажи. - Твой раб, Сэнис, действительно умеет... Я запомню...
Он хотел сказать еще что-то, но вдруг, перегнувшись через стол, хлестко ударил раба по щеке.
У Кальпи зазвенело в ушах, на глаза навернулись слезы. "Удушить мерзавца!" - мелькнуло в голове. - "Выпустить кишки! Разорвать голыми руками, втоптать в грязь!" Невероятным усилием воли писарь заставил себя остаться на месте, лишь возвел на Салена полные ненависти глаза. Но Сален не видел его взгляда. Он торопился покинуть зал.
Внезапно Кальпи почувствовал, как кто-то коснулся его руки. Повернув голову, увидел Алету. Ее глаза были лукавы и в них по-прежнему плясали отблески огня.
- Считай пощечину наградой, - сказала царевна и, поднявшись из-за стола, направилась к восточным дверям..
Вечер Дня Святого братства прошел, как обычно, весело. В трапезной за длинными столами сидели господа и слуги. Играла музыка, виночерпии сбивались с ног, повара не успевали подносить новые блюда. По обычаю среди рабов пустили жеребьевочные колчаны. Трое счастливчиков вытянули стрелы без наконечников, и всем троим немедленно даровали вольную.
Кальпи с Роэсом сидели вместе и пожирали взглядами везунчиков, на головы которым бывшие хозяева водружали травяные венки - знак освобождения от рабства.
- Чего бы я только ни отдал за такой венок! - горестно прошептал Кальпи.
---
*Поль - ангелатская настольная игра, отдаленно напоминающая шахматы. Играют в поль на длинной доске одновременно несколько игроков, объединенных в команды.