Столица встретила нас дождём. Какое-то время пришлось ждать, пока обе спортивные сумки появятся на дорожке, ползущей по роликам. Уже здесь, в аэропорту, я столкнулся с ворами, совсем не сразу сообразив это. Рядом со мной стояла вполне прилично одетая молодая женщина. Когда я увидел приближающуюся по дорожке первую свою сумку, дама опередила меня, схватившись за длинный ремень. Она заявила, что это её сумка, а я по неопытности и не подумал посмотреть на бирки, которые прикрепили на каждую сумку ещё в аэропорту Красноярска при приёмке их в багаж. Однако я твёрдо заявил, что дама не должна уходить, пока не придут мои сумки, чтобы сравнить содержимое. Дама несколько замешкалась и как-то потихонечку ретировалась, сообщив, что, вероятно, ошиблась. На то, почему она не осталась ждать свои сумки, я сначала не обратил внимания, но когда сообразил, огляделся и нигде не обнаружил дамы, всё понял.
Следующий прощелыга мне попался уже на улице, когда я пробился сквозь плотную толпу прилетевших, улетающих, встречающих и провожающих, отбиваясь по пути от назойливых таксистов, предлагающих свои услуги. Я особо и не рассмотрел этого кренделя. Мне пришлось балансировать со своими сумками в постоянно текущей во все стороны толпе, и всё, что я успел запомнить о прощелыге - это его несколько непрезентабельный вид этакого провинциала впервые оказавшегося в столице.
В руках кренделя болталась допотопная авоська,1 которую в магазине уже тогда (а сейчас - и подавно) днём с огнём не сыскать было. Сменилась эпоха, и этот атрибут как неотъемлемый предмет гардероба строителя коммунизма, пребывавшего в постоянном поиске каких-нибудь продуктов или иного дефицита, практически совсем исчез из употребления.
В авоське лежал какой-то газетный свёрток. Прощелыга увязался за мной и, пристроившись сбоку, спросил, где здесь метро. Я был уверен, что каким бы ты провинциалом ни был, но знать должен, что в московских аэропортах "метрá" нет. Поэтому громко послал прощелыгу туда же, куда давеча послал главбуха. Некоторые прохожие, услышав столь откровенный совет со стороны незнакомца, хмуря лица, оборачивались в мою сторону, чтобы удостовериться, а не им ли предложили туда проследовать, а когда убеждались, что не им, искали глазами того, в чей адрес это предложение поступило. Когда же крендель назойливо предложил поискать метро вместе, я пообещал разбить ему харю. Прощелыга отстал, растворившись в толпе.
Кое-как я допёр сумки до такси, где уже ждал шеф со своими спутниками. Таксист доставил нас к несуществующей ныне гостинице "Россия", причём по пути гражданская жена приятеля шефа несколько свысока поинтересовалась у меня, нравится ли мне в Москве. Её слегка снисходительно-барственный тон очень мне не понравился. В её поведении чувствовалось превосходство надо мною: ну, что, мол, мальчик, теперь ты увидел кусочек большого мира, и что ты теперь чувствуешь? Будь благодарен судьбе за предоставленный шанс.
Я молча проглотил обиду, реабилитировавшись в душе всё тем же: мысленно послал её в известное место, а вслух ответил тоже несколько небрежно, что с Москвой знаком, так как два года служил здесь. Попутно упомянул, что и в Ленинграде также удалось побывать в виде трёхдневной экскурсии устроенной командованием войсковой части лучшим солдатам по итогам какого-то там отчётного периода, так что столицами меня не удивишь. Ответ, по моему скромному мнению, получился весьма достойным: девица деланно отвернулась к окну, демонстративно потеряв ко мне всяческий интерес.
В гостинице пришлось заполнить формуляр, в котором помимо общих вопросов присутствовал вопрос: "цель Вашего нахождения в г. Москве". Я ответил просто: "туризм". Судя по всему, это был наиболее стандартный ответ, поскольку одна из администраторов - симпатичная женщина, сидящая за стойкой, вопросов более не имела.
Мне одному достался двухместный номер с цветным телевизором. Стоимость номера составляла сто тысяч рублей в сутки. Шеф с женой и его приятель со своей сожительницей заселились в два соседних номера.
Я чувствовал скованность, старался их не беспокоить, хотя, спустя час после заселения, такая необходимость всё-таки возникла. В мой номер постучали и я, уверенный, что кроме шефа или его друзей стучать больше никто не может, открыл дверь. На пороге стоял, как бы не ошибиться в сравнении, мужик размером с самца взрослой гориллы, облачённый в спецовку слесаря, с разводным ключом в правой руке. Он беспардонно, будто пушинку, отодвинул плечом меня в сторону, пробурчал что-то насчёт того, что в номере сверху протекает труба. Подошёл к отопительной батарее, по пути бросил взгляд на одну из распакованных сумок, отдёрнул шторку, постучал ключом по стояку, почему-то глядя не на потолок, а в пол, и вышел, не попрощавшись, опять глянув на сумку.
Его поведение мне показалось более чем странным. Летом протекает отопительная батарея? Я решил поделиться своими сомнениями с шефом. Тот огорошил меня, сказав, что этот бугай сообщил им, будто над ними протекает труба. Но они дальше порога его не пустили, предложив привести с собой дежурную. "Слесарь" беспрекословно ретировался и нарвался на тот же самый ответ от приятеля шефа.
А вот я, не искушённый в тогдашней действительности, повёл себя как лох и, скорее всего, нарвался на представителя "крыши" гостиницы, которому о вновь прибывших постояльцах сообщила симпатичная администраторша. Может быть, шеф ошибался, но всё же что это за слесарь, который сообщает, что сверху протекает труба и при этом смотрит не на потолок, а в пол?
Спустя пару часов, в дверь опять постучали. Наученный, я сначала поинтересовался, кто там. Это был шеф. Он позвал меня в свой номер, там собралась вся честная компания, дополненная незнакомым, прямо таки пышущим здоровьем, хорошо загоревшим, черноволосым мужчиной. Это оказался подрядчик из Ялты, звали его Сергей, он носил довольно интересную фамилию - Дерновой.
Шеф специально вызвал его в Москву, чтобы передать некоторую сумму наличными для дальнейшего строительства дома. В Ялту я должен был ехать с ним. Мы договорились, на какой поезд и на какое число я должен взять билет, и в каком месте на Киевском вокзале встретимся.
Узнав, что Сергей заселился в гостиницу "Салют" на Юго-западе Москвы, я предложил свой вариант: на следующий день я перееду из "России" туда и мы уже вместе поедем на Киевский вокзал. Сергей согласился и записал на салфетке телефон того номера, в котором остановился. После чего со всеми попрощался и ушёл. Чувствуя себя лишним, я тоже удалился в свой номер.
Решил побродить по Москве и первым делом поехал на Красную площадь, вспоминая довольно неприятный случай, произошедший со мною при демобилизации осенью восемьдесят восьмого. Тогда я тоже приехал к собору Василия Блаженного и шёл по площади, полной грудью вдыхая вольный воздух "гражданки", чувствуя, как с непривычки, после спокойного и даже сонного военного городка, рябит в глазах от снующего во все стороны народа. За два года, проведённых в военном городке, я отвык от такой суеты и совсем не заметил, как вдруг что-то неуловимо изменилось вокруг. Резкое чувство опасности заставило меня развернуться вправо, я обнаружил, что нахожусь посреди живого коридора людей, которых заставили остановиться многочисленные милиционеры. По этому живому коридору прямо из ворот Кремля на большой скорости нёсся правительственный лимузин. Я едва успел отпрыгнуть в сторону, прямо на милиционера, который что-то кричал с исказившимся лицом. Лимузин пронёсся мимо, обдав тугой волной воздуха, коридор ожил и рассыпался, а милиционер жёстко насел на очумевшего дембеля. Мне пришлось показывать документы и объяснять стражу порядка, что совсем отвык от такой суеты. Мент оказался нормальным мужиком и отпустил меня, посоветовав быть осторожнее.
В девяностом пятом году разнузданная российская демократия, шурующая полным ходом по стране, шагнула так далеко, что прогрессивное руководство открыло "простым людям" Кремль для посещения, не весь, конечно, но всё же. Я не преминул этим воспользоваться и в составе платной экскурсии в первый и, наверное, в последний раз в жизни, попал на территорию Московского Кремля. В отличие от Красной площади здесь процветал жесточайший порядок передвижения - ходить можно только по пешеходным дорожкам, а проезжую часть пересекать только на переходах. Малейшее нарушение пресекалось резкими свистками многочисленных бдительнейших стражей порядка, стоящих чуть ли не на каждом перекрёстке. Но дураки в России никогда не переведутся. Здесь их в составе разных экскурсионных групп набралось столько, что резкие свистки милиционеров то и дело разрывали тишину Кремля.
Я поначалу всякий раз отвлекался, чтобы посмотреть, кому это там опять "свистнули" и видел, что "свистнули" очередным дуракам, которые не обращают внимания на многочисленные строгие надписи, регламентирующие правила передвижения на территории, и шляются как коровы, разве что походя лепёшками не гадят.
Потом эти свистки начали раздражать, я попытался сосредоточиться на тараторящем экскурсоводе. Он и вправду рассказывал много интересного - и про Царь-пушку, и про историю создания и вес треснувшего колокола, лежащего на земле; и про небольшую Ивановскую площадь, где раньше громко зачитывались царские Указы, содержание которых потом устно передавалось народом из уст в уста. Отсюда и пошло выражение "кричать на всю Ивановскую".
Потом, уже в составе другой, опять платной экскурсии, я осмотрел царские алмазы и предметы обихода с одеждой и оружием. Эти экспонаты навеяли уныние, слишком уж бутафорскими казались они за витринными стёклами.
"Дурят народ, - решил я. - Разворовали всё, а людям стёклышки, да сабельки какие-то не такие, не похожие на настоящие, боевые, показывают. За дураков нас держат. А за кого же ещё, если творят, что хотят, а народ, как обычно - безмолвствует".
Я ещё побродил по Москве, испытывая неодолимое желание съездить в свою войсковую часть. Но здравый смысл взял верх: никого из сослуживцев там уже не осталось, давно ушли даже те, кто только призвались, когда я уходил на дембель. Встретить кого-нибудь из офицеров или прапорщиков? Так они уже и думать обо мне забыли. Так что не стóит