Помнится, что летом 99 года я остался в квартире один: жена с ребёнком уехали на дачу к тёще. Встав ночью по нужде и выйдя из спальни, окна которой смотрели во двор, я прошёл в нашу квадратную прихожую, куда сходились двери всех трёх комнат и коридорчик, ведущий в кухню-туалет-ванную. Дверь в детскую была открыта и в незашторенное окно её лился поток злого сияюще-белого излучения. И всё это в тишине и при ярком лунном свете. Постояв в обалдении несколько секунд в проёме двери детской комнаты, я почувствовал себя очень неуютно под этим давящим невидимым потоком, быстро сбегал в туалет и крепко запер дверь спальни. Дня за два до этого эпизода я видел своего двойника, идущего мне навстречу по другой стороне проспекта.
Прошло пятнадцать лет и я надеялся, что больше не увижу его. Но вчера снова ощутил знакомый противный взгляд и, присмотревшись, разглядел на другой стороне улицы сутулую фигуру и бледно-синее лицо близнеца.
Времени у меня осталось скорее всего немного и я хочу записать то, что помню: всё что успею сообщить до момента, когда они заберут меня к себе...
О той стороне воспоминаний почти не осталось: только иногда мне снится большой мрачный "графский" дом с выбитыми окнами, стоящий на противоположном склоне огромного оврага на окраине Сарапула. Дом находился примерно на пятьсот метров ниже плотины большого пруда. За прудом была дорога через густой хвойный лес, по которой можно было выйти к улице Достоевского, где мы жили в 67 году в полуподвале частного дома.
Недалеко от этого оврага, расположенного на задах длинной Красногвардейской улицы, позднее построили пятиэтажки мебельной фабрики. В одной из них получила квартиру и моя тётя - младшая сестра мамы. Когда я гостил у тёти последний раз в сентябре 90 года, то прошёл по тем местам: никакого графского дома на склоне оврага никогда не было - отвечали на мои вопросы старожилы.
Ещё помню, как мы с мамой возвращаемся через лес на улицу Достоевского. Голубое небо вдруг становится серым и лес вокруг отступает, сжимаясь до густых кустов по сторонам огромной поляны. На кустах густо сидят существа, больше всего похожие на сов. Некоторые из них летают в воздухе перед нами и позади нас, крича противно и угрожающе.
Мама берёт меня за руку и, не останавливаясь, почти бежит по пыльной тропе к широкому проходу в центре полосы кустов. Вдали справа виднеется какое-то тёмное призёмистое здание, которого здесь прежде никогда не было. Существ становится всё больше, мама резко сворачивает к одинокому невысокому густому дереву, больно сжав мою ладошку. Она заставляет меня присесть на корточки и накрывает своим телом. Клокочущие крики существ, летающих вокруг нас, усиливаются и волна ощутимой злобы давит на моё сознание, призывая подчиниться. Мама страшно кричит, становясь большой, серой и твёрдой. И всё стихает...
Мы быстро бежим по тропинке к проходу, мир вокруг всё темнеет, наливаясь угрозой. Сзади слышно громкое хлопанье крыльев одинокой "совы". Я оборачиваюсь на звук, и вижу, как от шума взлёта рассыпаются в прах сотни тел существ, усыпавших поляну и кусты.
Мама тянет меня и я бегу быстрее, и мы выскакиваем в знакомый еловый лес под голубым солнечным небом.
Позднее я понял - это было место перехода.
Массовые переходы осуществлялись, видимо, во время войны и тому подобных беспорядков, т.к. изучая оставшиеся после смерти родителей документы и фотографии, я не обнаружил ни одного документа старше 46 года. Есть, правда, фотография мамы и её сестёр, которая, со слов матери, сделана в 44 году, но это со слов, да и выглядит там моя мама совсем не одиннадцатилетней.
В ксерокопии паспорта матери число даты рождения не совпадает с указанным в дубликате свидетельсва о рождении от 46 года. В документах отца за 47 год фамилия записана через А, как Лабанов. Ни одной фотографии отца ранее 49 года, когда ему было уже шестнадцать, не найдено. Жили они, кстати, не в прифронтовой полосе, а в глубоком тылу - в Башкирии, так что непонятно, как были утрачены все документы.
И мама и отец рассказывали о своей юности, но я почти всё забыл. Вспоминаются только два-три коротких эпизода.
Было это в Янауле, мама с подружкой-соседкой возвращались с танцев поздно вечером. Они уже почти дошли до дома подруги, когда дорогу им перебежала кошка с зелёными горящими глазами. Она повернула к ним мордочку и угрожающе мявкнула. Подруга споткнулась, вскрикнула и упала в пыль. Мама схватила камень и кинула его в кошку. Попала. Кошка, с диким криком, прыгнула в придорожную канаву и, в момент прыжка, рассыпалась на искры.
На другой день мама встретила старушку, которая жила в доме на соседней улице. Про эту бабушку давно ходила молва, что она ведьма. Та метнула на маму злой взгляд и быстро засеменила к своему дому, прижимая к груди перебинтованную по локоть руку.
Я не люблю вспоминать про отца. Он бросил маму, когда она была беременна мной второй месяц и вернулся с повинной на девятый месяц после моего рождения. Со слов матери, отец в молодости очень хорошо пел, читал мысли по глазам и был любимцем женщин.
Из рассказов отца в памяти сохранилась непонятная история, как он двое суток голодный добирался в какое-то училище по заснеженной дороге. В какое-такое училище необходимо было идти пешком в конце сороковых годов в достаточно обжитой Башкирии, мне совершенно не ясно. Тем более в 49 году его семья построила свой дом в Янауле и жили они не так бедно, чтобы не найти денег на дорогу.
Ещё помню фантастическую историю, как он сломал стену вытрезвителя в Караганде в 63 голу. То ли он хотел выручить дядю Юру, который любил выпить, то ли они сидели там вместе и решили бежать. Сейчас все уже умерли и спросить подробности не у кого...