Женщины знают как хрупка жизнь, как близка смерть,
а мужчины мечтают о бессмертии и убивают без конца по всякому поводу.
Иван Ефремов "Таис Афинская"
Молодые парень и девушка стояли в Херсонесском музее перед плитой из белого мрамора, на которой был высечен текст присяги древних херсонеситов.
- ...и не предам Херсонеса...не нарушу демократии... буду служить демиургом, и членом совета как можно лучше и справедливее для города и граждан... - бормотал Андрей, читая перевод текста. - Надо же, хорошо ведь сказано!
Ира улыбнулась.
- Погоди... а это что? - в тексте была строка "и ?А?ТНРА народу охраню", Андрей указывал на неё.
- Загадка Херсонеса. Это слово так и не смогли перевести. Читается оно примерно как "састер", - ответила Ира, продолжая улыбаться. У Иры были белые зубки и милые ямочки на щеках, поэтому улыбалась она весьма охотно. - Твои предположения на сей счёт?
- Хм... в данном контексте... свободу! - воскликнул Андрей. - Свободу народу охраню.
- Может быть, - посерьёзнела девушка. - А вот мне всегда мерещилось тут что либо мистическое... некое сакральное знание.
- Сакральное?! О, олимпийские боги... и откуда в тебе эта нездоровая тяга к мистицизму? До сих пор без улыбки не вспомню эти твои разговоры о знаках Зодиака... комсомолка, называется... Как тут присяга начинается - "клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою..." ты же у нас вроде как Дева? - Андрей добродушно расхохотался.
- А ты... а ты... козерог ты, вот ты кто! - вспыхнула румянцем девушка, легонько толкая спутника ладошкой в плечо, и обиженно надуваясь.
Впрочем, парень явно знал, что девушка, в свою очередь, знает его слишком хорошо, чтобы всерьёз обидеться. Поэтому продолжил своё знакомство с древней клятвой, как ни в чём ни бывало.
- ...да не приносит мне плода ни земля ни море, женщины да не рождают прекрасных детей и... что, всё? - дочитал до конца Андрей.
- Дальше текст не сохранился, - вздохнула Ира.
- И дальше всё очевидно: "пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся", - предположил, на этот раз конечно же в шутку, Андрей.
- Угу. Пошли дальше, надо еще камешек в Херсонесский колокол успеть бросить, и загадать желание, - сказала девушка.
- Опасаюсь я немножко твоих желаний... - вполголоса пробормотал Андрей, впрочем, позволяя увлечь себя под локоть лукаво улыбнувшейся спутнице.
В опустевшем Античном зале воцарилась тишина.
Конечно ненадолго: в сопровождении гида вошла группа туристов из Японии, и в помещении зазвучали щелчки фотоаппаратов, сопровождаемые оживлёнными комментариями на языке с другого края земли.
***
Таис умерла незадолго до прибытия в город спешившей к ней Ираны: путь с Кипра в Тавриду неблизкий, особенно в дионисии1, когда дуют зимние ветры, а особенно усердствует свирепый Борей - похититель прекрасной Орифии. Вот и сейчас северо-восточный ветер показывал свою удаль: Ирана смотрела на море, где, на некотором расстоянии от берега (поскольку ветер дул с его стороны) паслись белопенные барашки волн. С набережной доносились гортанные крики с характерным таврским акцентом - несколько человек затаскивали на корабль огромные амфоры.
- Твоя мать не очень жаловала Понт. Называла его едва ли не окраиной Ойкумены. Говорила, что тёмны его воды в непогоду, а берега слишком холодные, - вздохнула Эрис.
- А мне он нравится. Прохлада бодрит, - упрямо сказала Ирана, поглаживая живот. На глаза её вдруг навернулись слёзы. - Я всего один раз была в её некрополе. Может я всё же...
- Нет, - твёрдо сказала Эрис. - Не годится носящей под сердцем ребёнка ходить в город мёртвых.
Ирана до боли прикусила нижнюю губу, но слёзы предательски текли по щекам.
- Дитя моё, я же рассказывала тебе про карму. Знай, твоя мать не в унылом Аиде эллинов, где вопреки силе эроса осталась Эвридика... она вновь родится в мире, много лучшем, чем наш. В новом теле... вот правда тела, лучше чем было у неё в юности, я представить не могу.
- Мир лучше, чем наш? - с робкой надеждой переспросила Ирана, хотя уже не раз слышала это от Эрис. Тут же между изящных бровей её обозначились морщинки. - А сын мой родится в этом мире...
- Твой сын родится свободным человеком. В нашем мире это уже немало, - снова терпеливо вздохнула Эрис.
- Ламах только успел принять присягу, как сразу ушёл на войну со скифами за Прекрасную Гавань. И ладно бы скифы. То зло больше, что боспориты угрожают Херсонесу своей тиранией. Вот и Феодосия уже в их руках. Ламах говорил, что при штурме города конные лучники стреляли в своих же гоплитов2, которые попытались отступать. Восточный тиран не остановится, - продолжила жаловаться Ирана.
- Будь сильной, - неожиданно сухо сказала Эрис. - Что до скифов с их необузданностью, и боспоритов с их амбициями... на любую силу найдётся другая сила. Немезида пристально следит не только за людьми, но и за народами.
Ирана, продолжая поглаживать свой живот, чуть поёжилась, толи от ветра, толи от чего-то еще. Ветер крепчал, и две женщины покинули набережную, направляясь в сторону опсолиона3. Ирана любила прогулки по городу, но гулять в одиночку молодой женщине, тем более в её положении , было бы по меньшей мере странным для жителей полиса . Поэтому её всегда сопровождала Эрис. Пожилая уже женщина по прежнему сохраняла хорошую физическую форму, хотя пару раз и прибегала к лечению бобровым мускусом, приобретаемым у тавров4. В первое время по прибытии в чужой полис Иране приходилось тяжело, и поддержка Эрис много значила... а окончательно своей в Херсонесе Ирана стала, только став женой херсонесита Ламаха. Две женщины прошли мимо барельефов храма Афины Парфенос и вымощенной мраморными плитами агоры, на которой еще стояли скамьи с последнего народного собрания: в военное время такие собрания созывались часто. А вот обожаемый Ираной театр, служивший средоточием жизни всего полиса и излюбленным местом встреч, сейчас пустовал: настало время для трагедий в жизни, а не на сцене.
Ирана чувствовала тревогу, смутное предчувствие грядущей беды. Молодой женщине казалось, что одинокая чайка, парившая над городом в восходящих потоках воздуха, пристально смотрит именно на её. Ирана тряхнула головой, отгоняя нелепую мысль, и быстрым движением поправила выбившуюся из под калиптры5 чёлку. Тем временем женщины дошли до опсолиона. Жирный продавец заулыбался постоянным покупательницам.
- Как обычно, солёной? - спросил он Ирану. Та уже собиралась согласиться, когда рабыня торговца, девушка лет пятнадцати максимум, ойкнув, уронила поднос на землю. Торговец выругался и толкнул ногой присевшую за подносом рабыню. После этой неприятной сцены Ирана и Эрис молча пошли дальше вдоль торгового ряда. Торговец с разочарованием глянул им вслед.
- Вечером, смазливая растяпа, ты станешь мечтать о превращении в уродливую черепаху, прикончившую Эсхила своим панцирем6 - так я тебя выпорю, - нарочито громко пообещал он рабыне. Ирана заставила себя не оглядываться, теперь молодой женщине казалось, что рабыня смотрит ей в спину. Хотя конечно едва ли это было так.
- Может, пожаловаться на него метроному7? - от досады предложила она Эрис.
- Бессмысленно, - коротко ответила та. Впрочем, Ирана это и сама понимала.
Предчувствие беды никуда не делось. В порывах ветра Иране слышались вздохи, будто Борей поминал своих детей - Бореадов8.
Женщины уже прошли вдоль длинного ряда опсолиона, когда рынок оживился, люди что-то с беспокойством обсуждали: пронёсся слух, что к южным воротам привезли раненых.
Стрела скифского лучника попала Ламаху в шею. Его успели донести в город - в пределы городских стен: такова была его последняя просьба.
"Будь сильной", - шептала себе Ирана, теперь уже до крови кусая нижнюю губу, - "будь сильной". В очередной раз увлажнив кусок ткани вином, она бережно смочила губы умирающего.
- Тебе стоит вернуться на Кипр. Но мой сын... пусть он помнит, что он херсонесит, - сказал Ламах.
Ирана молча кивнула, боясь что голос выдаст её.
- Ты уверена, что будет мальчик? - спросил Ламах.
- Эрис никогда не ошибается, - совладав с собой, торопливо ответила Ирана. - Раз она так сказала, значит будет мальчик. А впрочем, знаешь, я бы и без неё это поняла: он толкает ножкой, и я сразу понимаю - мальчик.
Тут Иране даже удалось улыбнуться. Капелька крови из искусанной губы скатилась по её подбородку. Впрочем, Ламах этого не заметил: у него было важное дело - он умирал. По его подбородку9 скатилась такая же рубиновая капля вина. Ирана поспешно приложила к ней ткань.
- Это хорошо. Что еще говорит твоя тёмная жрица? - тихо спросил он.
- Многое. Он будет достойным человеком, и... не посрамит Херсонеса, - сказала Ирана, зная что для Ламаха последнее важно. - Как его отец не посрамил. Род твой будет славен, и не прервётся в веках. Еще она говорит.... - это уже было важно для самой Ираны, она заколебалась, но продолжила. - Когда-то его предки будут жить в стране, подобной Уранополису. Там станет возможным то общество, о котором мечтала моя мать... но в отличие от Уранополиса это будет сильная страна, её перестанут трогать и наступит мир на века. А еще люди дотянутся до звёзд...
- О чём ты? Как человек может дотянуться до звёзд? - с недоумением прошептал Ламах.
- Неважно... - Ирана замялась, отчаянно, судорожно пытаясь подобрать слова. -Она говорила, что наш далёкий потомок однажды придёт сюда, в твой... я хотела сказать, наш... город. Он будет свободен и счастлив. И представь - сама розовопёрстая богиня зари Эос будет его возлюбленной.
- Богиня зари? Это хорошо, - улыбнулся Ламах, приподняв голову. Тут же он схватился рукой за горло и захрипел. Голова его бессильно поникла, и Ламах испустил дух. Ирана, обхватив голову руками, зарыдала, затем завыла, раскачиваясь над мёртвым телом .
А потом она схватилась руками за живот.
Начались схватки.
***
Андрей и Ира стояли у Херсонесского колокола, глядя на стройные колонны средневековой базилики внизу, и дальше - на бескрайнюю гладь моря. Древние камни вокруг жадно впитывали в себя солнечное тепло очередного своего тысячного лета - вместе с лёгким звоном цикад.
Над ними, в пронзительно-синем небе - такой цвет бывает у пламени, если бросить в огонь щепотку соли - кружились две белых чайки.
- Люблю смотреть на море, - мечтательно вздохнула девушка.
- Я тоже, - легко согласился Андрей. - Тут красиво. Но поверь, есть зрелище удивительней. Я занимаюсь изучением полярного сияния10 уже четвёртый год, и каждый раз я вижу в нём что-то новое! Оно невероятно прекрасно.
- Ну вот, снова ты со своей сибириадой... - воздохнула девушка. - Физик и лирик в одном флаконе... я уже скоро начну ревновать тебя к твоему северному сиянию!
Андрей рассмеялся.
- Поедем на Север, сама его увидишь, - сказал он, обнимая девушку.
- Там ведь холодно, - капризно заявила Ира.
- Ничего, - парень продолжал улыбаться, но взгляд его стал серьёзным. - Прохлада бодрит.