Аннотация: Продолжение "Феодала". (Текущее обновление). Не вычитано! Просьба пока не растаскивать по просторам интернета. Книга еще не дописана и не правлена. Опять же ошибок в орфографии - вагон и маленькая тележка.
Логинов Александр Анатольевич
Разбойник
Роман: фантастика, альтернативная история
Серия: Феодальные воины-2
----------------------------------------
Разбойник
Глава первая.
Новенькие, добротно сработанные ворота монастыря давно заперты, а пономарь уже получил благословение игумена на службу. Еще совсем не старый, широкоплечий монах с изувеченным шрамами лицом торопливо поднимался по скрипучим ступенькам на звонницу. Вскоре звуки деревянного 'била' оповестили монастырскую братию о службе. (Во времена, описываемые в книге, в монастырях предпочитали использовать 'било' - деревянную или металлическую доску).
По прошествии небольшого промежутка времени, достаточного, чтобы дюжину раз прочитать псалом, вновь раздался густой мелодичный звон. На сей раз железного била. Услышав благовест, братия побросала все свои дела. Словно на пожар, монахи спешили на службу, но жизнь в монастыре, несмотря на урочное время, не замирает ни на секунду. Большой и широкий монастырский двор освещается ярким светом множества полыхающих костров. То и дело по двору снуют крестьяне из соседних и дальних деревень, приехавшие в монастырь засветло и оставшиеся в нем на ночь. Пищу и ночлег здесь предоставляли всем нуждающимся, а поработать на нужды братии - личное дело каждого. Тех, кто проводил время праздно, не наблюдалось, все крестьяне нашли себе дело по силам.
Огромное количество народу на монастырских землях - обычное дело. Монастыри на Руси издавна пользуются старинным правом 'называть' крестьян из других земель. Это в боярских и княжеских вотчинах народу хрен да маленько, а монастырские земли буквально кишмя кишели народом.
Игнатка, невысокий крестьянин средних лет, из монастырских старожильцев, по случаю, вырядившийся в справную покрытую дорогой немецкой тканью шубу из овчины, в новеньком подбитым лисьим мехом войлочном колпаке нахлобученным на голову по самые брови, и в новеньких валенках на натруженных ногах, бодро шагал по укатанной дороге.
Выехав со двора еще рано утром, он отмахал до наступления темноты двадцать верст, до монастыря оставалось совсем не много - верст пятнадцать с хвостиком, но по темноте легко заплутать и он остановился на ночевку в деревеньке, где нашли приют еще несколько путешественников-богомольцев и большой санный обоз незнакомого ему боярина.
В тесноте, да не в обиде. Место для ночлега нашлось для всех путников. Рано утром, наскоро позавтракав кашей с квасом и расплатившись с хозяином двора парой медных монеток, Игнат поспешил в дорогу, торопясь попасть в монастырь засветло. Жалея свою лучшую лошадь, крестьянин всю дорогу шел рядом с тяжело гружеными санями, изредка разговаривая с каурой кобылой о крестьянской доле и о своем житье-бытье в последние годы. А жил Игнат хорошо, грех на судьбу жаловаться, просторная изба с двумя клетями, крепкое хозяйство: кобылка савраса лонская, да еще две кобылки: гнедая и каурая, да жеребчик вороной, корова пестрая большая, опять же - две коровы: черная и бурая, да вол бурый, да еще другой черный. Овец почитай три десятка, да порося еще есть. Большое хозяйство у Игната.
Землицы они с женой и двумя наймитами поднимали, почитай, шесть десятков четей. Имелся огородец капустный, да еще другой вполовину.
Урожай ноне был отменный, особенно уродилсь дикуша (Дикуша - гречка) и овес. Игнат посеял по весне четыре бочки овса, а собрал в десять раз больше! По осени, хитрый крестьянин продавать урожай не торопился, ждал настоящую цену, и вот время пришло, цена на овес поднялась почти в половину, и дикуша в цене ноне.
Идти было ходко, снегопада не было уже пару дней, чему Игнатка очень и очень рад. Иначе застрял бы в дороге на лишние сутки, а то и двое, а так за два дня он добрался до монастыря, где собирался продать излишки овса и три сорока бел. Младшенький сынишка подрос и теперь промышлял охотой на белку, все подспорье семье. С взрослыми охотниками пареньку не тягаться, но две дюжины бел за день парень промышлял. Белка - это те же деньги. А серебро Игнату очень нужно.
Монастырь вдруг с того ни сего потребовал от своих крестьян уплатить оброк серебром. Не весь конечно, только часть малую, но все же.... Приходилось теперь выкручиваться, продавать излишки. Странствующие торговцы серебра не имели, все больше меной занимались, а за серебром надобно ехать далеко, в город, овчинка выделки не стоила. Зато монастырь близко и, купчины монастырские (купчины монастырские - монахи, назначенные для ведения закупок и торговли) завсегда платят монетой.
Была у Игната еще одна причина иметь дела с братией. Собрался он заняться торговлей, для чего отдал в монастырь своего старшего сына Савку, на которого возлагал большие надежды. Обучение грамоте: счету и письму - великое дело, без хитрой науки стать купцом нереально. А среди монашеской братии много грамотных, повидавших мир монахов. Это иноки, некогда носившие в миру громкие княжеские имена, старшие или младшие дети из древних боярских родов, купцы, ушедшие на покой, просто воины на старости лет замаливавшие грехи тяжкие. Среди монахов еще можно встретить старцев, некогда рубившихся вместе с князем Дмитрием с полчищами Мамая на Куликовом поле и, удалых разбойников в свое время гульнувших по Волге, и не раз бравших на щит столицу Орды. Все они нашли тут покой и - у каждого своя дорога, свой путь к богу.
Еще для купецкого дела требуется знание чужих языков. По-татарски на Руси все мало-мало говорили, но что ты за купец, если прочих языков не знаешь! Значит, не уважаешь гостей дальних. После монахов и князей, торговые гости - самые образованные люди на Руси. Могут и с немцами пообщаться на родном для них языке, с ромеями - по-гречески, с фрягами - на их языке, а уж язык тазиков сам бог велел знать. В монастыре учили детишек абсолютно бесплатно. От дедов повелось, что образование народное возложено на церковь, за то она многие льготы имеет. Родители сами решали, давать ли монастырю что-либо за обучение своих детей, или не давать. Большинство - жертвовали, кто, чем богат: кто рыбы привезет, кто жита, кто меду. Кто победнее, те помогали братии по хозяйству. Еще мальцов, не всех конечно, но способных, обучали воинскому делу. Торговля - дело такое... порою приходится саблей размахивать не по-детски. Среди братии монастырской - много настоящих воинов.
Ветераны многих битв и сражений учат мальцов держать саблю в руках и метко стрелять из лука. Лишь прошлой весной, братия схоронила старика лишившего жизни царя ордынского и ушедшего в монастырь замаливать грех. Тогда, у еще совсем молодого московского парня рука не дрогнула. Полчища Мамая сломя голову бежали с поля брани, десяток русских воинов догнали нескольких безлошадных беглецов, среди которых оказался сам ордынский царь. Этот испуганно жавшийся за спины телохранителей монарх предлагал злато-серебро за свою жизнь, но у каждого своя война, не нужно злато простому воину, Сергейка Филатов вспомнил как на его глазах зарубил татарский даруга отца и вспомнил сгинувших в татарской неволе мать и сестричку, его рука не дрогнула, опускаясь на царскую выю и монаршая голова, хлопая ресницами, скатилась под ноги простого русского воина.
Московские набольшие бояре остались страшно недовольны убийством царя ордынского. Серегей, одним молодецким ударом, изменил ход истории, а ведь окажись ордынский царь в цепких руках московского государя и его набольших бояр, то все могло быть иначе. Бояре осерчали, чуть было, в сердцах, не зарубили парня, но смерились, победа досталась дорогой ценой, нашлись у бояр дела поважнее. Предпочли забыть о царе и его убийце, раз уж наказать парня не посмели - убийство царя вообще-то каралась смертью. Вот ведь парадокс - воевать с царем можно, а убивать - ну никак нельзя, потому что царь - особа священная. Монахи от греха подальше, спрятали парня от мира. Так и прожил Сергейка всю жизнь в монастыре, обучая особых монахов воинскому мастерству.
Пока Игнат распрягал своего тяжеловоза, с нежностью ухаживая за кобылкой, заботливо укрывая ее куском дерюги, моментально стемнело. Крестьянин подозвал малолетнего пацана в стареньком заячьем полушубке с чужого плеча. Паренек осторожно подошел к старшему, и неожиданно свалился в снег, запутавшись в длинных полах нагольного полушубка. Дети крестьян своей верхней одежды не имели, носили одежку отца-матери.
Савка, худосочный мальчуган четырнадцати лет от роду, и такой же коренастый как его отец, и вместе с ним другие отроки не заставили себя долго ждать, примчались тотчас. Игнат передал соседским детям гостинцы и наказы родителей. Особо наставлял своего отрока Савку на прилежную учебу. Потом спохватившись, вынул из мешка новые валенки, отдал сыну.
- На-ка вот... Справили ноне новые, а старые сымай, я младшему увезу, они вроде не шибко худые, заплату наложить и зиму еще прослужат.
Пока сын переобувался, прямо во дворе, Игнат развернул отрез домотканой ткани, в которую мать заботливо завернула новый лисий малахай и рукавички на заячьем меху с замысловатыми узорами вышитыми руками любящей матери. По таким узорам, легко можно определить из какой деревни их владелец. Передав сыну обновы, Игнат аккуратно завернул старую шапку и рукавицы обратно в отрез и, спрятал сверток в санях в ворохе сена. Младшенький доносит.
- Дядьку свово не видал? - спросил Игнат, доставая из саней котомку с гостинцами для сына.
- Неа, как по осени уехал, так и не видали его более,- шмыгнув носом, ответил Савка забирая поклажу.
Старший брат Игната - Серафим, вот уже с добрый десяток лет живет при монастыре. Монашеский постриг Серафим не принял, но после тяжелого ранения, когда его, княжеского дружинника, едва живого, привезли в монастырь в надежде на исцеление, - остался жить в монастыре, помогая братии по хозяйству. В основном, обучая молодых монахов держать бердыш в руках и натаскивая молодежь сабельному бою. Дело обычное. Монастырь имел крепкое хозяйство и мог отстоять свое добро с оружием в руках. Желающие отнять добро у монастыря всегда находились. Слово божие не очень хорошая защита от алчных литовцев. Да и свои, русские люди не брезговали разбоем. Частенько приходилось слышать, что тати не гнушались пытать божьих людей со всей извращенной жестокостью лишь бы выведать, где спрятана церковная казна. Сколько их, таких мучеников сгинуло в безвестности - никто и не считал.
За ужином Игнатка успел толком выспросить у сына, как продвигается его учение. Отец и сын ушли со двора в тепло, в монастырскую поварню, где их досыта накормили гречневой кашей с квасом. Когда Савка, отложив в сторону ложку, стал рассказывать о своих успехах в учении, на бородатом, обветренном лице Игната проступила добрая отеческая улыбка. Так улыбаться мужчины могут только лишь став отцом и не иначе. Выслушав Савку, Игнат преисполнился чувством гордости за отрока, сам-то Игнат не грамотный, потому что был младшим в семье, а грамоте в основном обучали старших сыновей. Расставшись с сыном, крестьянин решил проведать свою лошадку и вышел во двор, в надежде получить разрешение поставить свою каурую в тепло. Он совсем было дошел до монастырской конюшни, когда тяжелые монастырские створки ворот распахнулись, и во двор, поднимая тучи снежной пыли, влетела кавалькада. Бросив коней у коновязи, воины, а прибывшие, сразу видно, были воинами, быстрым шагом поднялись на высокое крыльцо и скрылись за дубовыми дверями. Через несколько минут, двери отворились, и на крыльцо вышел дюжий мужик в новенькой черной рясе из 'немецкого' сукна, в котором внимательный наблюдатель легко бы узнал одного из прибывших воинов. Он внимательным взглядом оглядел двор, фиксируя каждую мелочь и, быстро спустился по дубовым ступенькам высокого крыльца, направляясь в сторону Игната. Братья радушно обнялись после долгой разлуки.
- По здорову ли все? - первым делом спросил Серафим, крепко обнимая брата.
- Слава богу, все здоровы, - не заметно смахивая слезу, ответил Игнатка. - Ты сам-то как? Где пропадал? Почитай с лета не виделись, как не приеду - тебя все нет, а где ты есть - не сказывают.
- В Орду ездил, - шепнул на ухо брату Серафим.
- Неужто царя видел? - ахнул Игнат.
- Вот как тебя, - Серафим похлопал младшего брата по плечу, и увлек его за собой. - Пошли в тепло, там поговорим. Чуток времени у меня есть.
- Неужто, правда, царя видел? - продолжал удивляться Игнат, покачивая головой. - И каков он?
- Царь как царь: маленький, плюгавый, рожа сморщенная вся и бородавка на носу. Огромная, - смеясь отвечал старший брат, искоса наблюдая за реакцией Игната.
-Ты что? Крамольные слова говоришь! Царь все-таки... - не на шутку испугался Игнат, оглядываясь по сторонам - не услышал ли кто крамольные слова. Слава богу, никто не услышал, а крещеный татарин, топтавшийся неподалеку от них, не обращал внимания на братьев, занимаясь своими делами - вместе со своим холопом выгружал тяжелые мешки из саней.
- Ну, царь, - широко улыбаясь, сказал Серафим. - А завтра прогонят его. Будет в Орде другой царь.
- От ведь. Опять замятня? - опешил братан от столь ошеломляющей новости.
- Там кажный год замятня, - вновь засмеялся Серафим и вдруг разом посерьезнел. - Расскажи лучше как живете-можете, как мать, как жена, дети?
- Мать плоха очень. Помирать собирается, да все тебя дожидается. Уже не встает, с осени почитай, - озабоченно сказал Игнат, скидывая тяжелую шубу и усаживаясь на лавку. - Ты бы съездил домой, поклонился бы матери? Ведь десять зим уж не видел мать.
- Обязательно, - пообещал Серафим, враз нахмурившись. Слова младшего брата задели за живое.
- Все обиду держишь? - укоризненно покачал головой Игнат. - Сколько лет уже прошло, а не простил...
Много лет назад, во время страшного голода, родители продали Серафима, тогда еще совсем ребенка, проезжим татарским купцам. Тогда, многие продавали детей, другого выхода не было. Голод не тетка. Купцы перепродали пацана и два года он пас скот в одном зажиточном татарском роду, кочевавшем в Крыму. Потом, когда род понес большие потери в схватке с соперниками, татары отпустили возмужавшего Серафима на свободу. Парень, однако, остался у татар. И через пару лет вместе со всеми защищал родное кочевье, когда нукеры очередного претендента на власть в Крыму, вырезали тех, кто не хотел видеть Улу-Мухаммеда крымским ханом.
С остатками рода, Серафим ушел на Русь, но в пути они нарвались на сильный литовский отряд, усиленный литовскими татарами. Короткая схватка закончилась поражением татар. Выжившие в той сече - поступили на службу к победителям. Литвины охотно брали татар на службу. Вот только Серафим, улучшив момент, задушил сторожа и украв лучшего коня из табуна, сбежал и долго добирался до родного княжества кружным путем.
- Ладно, пошли спать, игумен скоро обход начнет, уж нам не поздоровиться, - подвел итог Серафим и повел брата в избу для странников.
Монахи расходились по кельям, уже церковный надзиратель проверял, закрыты ли ворота в монастырь, монастырский сторож заступал на службу, а крестьяне, закончив свои дела, спешно отправлялись на боковую. Жизнь в монастыре замерла.
Новокщен (Новокщен, новокрещен - крещеный в православие из мусульман или язычников) татарин Евграф всю ночь глаз не сомкнул. Случайно подслушанный разговор не выходил из головы, но решиться на измену у татарина не хватало духу.
В маленькой келье царил полумрак. Тусклый свет двух сальных свечек едва позволял различить лица собеседников: старца, некогда бывшего князем и сорокалетнего воина в монашеской рясе, внебрачного сына московского князя, рожденного пронской княжной. Грех спрятали от глаз общества, даже сам Пронский князь не догадывался о не праздности княжны, срочно уехавшей на богомолье в Константинополь, а на самом деле скрывавшей свой грех в одном из дальних монастырей. Новорожденного назвали княжеским именем Роман и оставили в обители. Именно красавица княжна послужила причиной благосклонного отношения Москвы к Пронскому княжеству. Московский князь использовал свою страсть на благо своему княжеству. Пронские удельные князья попали под влияние Москвы, оставаясь номинально уделом Резанского княжества.
- Ну? - монах нетерпеливо протянул руку.
Воин отстегнул от пояса деревянный футлярчик и вложил его в протянутую ладонь.
- На словах что велено передать? - монах отвернулся от собеседника, подвигая медный подсвечник ближе к себе и отвинчивая крышку футляра.
- Недоволен царь, - тяжело вздохнув, сказал собеседник.
- Хм...Мало дали? - монах вновь развернулся к собеседнику.
- И это тоже, - покачал головой Роман.
- Неужто старая лиса прознала про Кичима?- на лице старика проявилась нешуточная озабоченность.
(Кичи-Мухаммед - фактический последний хан Золотой Орды в 1428 год и 1432-1459 годах, сын Тимур-Хана. Захватил власть в Золотой Орде у своего тезки. Чтобы избежать путаницы, прозвали предшествующего правителя Орды Улу-Мухаммед (то есть 'старший Мухаммед'), а его конкурента Кичи-Мухаммед, то есть младший).
- И про Кичима вызнал... - воин утвердительно кивнул головой. - Как вестник прискакал, царь чуть головы нам не по-отрубал.
- Вот собака! - не удержался монах от комментария.
- Так, все одно, рано или поздно, вызнал бы Махметка - послухов у него немало.
- Что сделано - не воротишь...все в руках божьих.
- Правильно ли мы сделали, оказав помощь Кичиму? - неожиданно спросил Роман.
- Махметку так и так придется убирать... пускай это сделает Кичим, - не сразу ответил монах.
- Вот только обойдется это не дешево, - возразил собеседник.
- Не дешево, - согласился старик. - Но не дороже серебра.
- Думаешь, все получится?
- Уверен. Перегрызутся, как дворовые псы из-за кости с мозгом, - усмехнулся старик.
- Пятнадцать тысяч! Сто пятьдесят пудов серебра - хорошая кость. Может, не стоило платить выход всем сразу?
- Опять ты за рыбу деньги! Выход уплачен.
- Страшно, - покачал головой Роман.
- Что страшно? Что хана Орды мы утверждаем? - властным голосом спросил старик. - Таки того и добивались все эти годы. И не в первой нам ставить своих ханов. Вспомни Узбека... Хотя о чем это я? Молод ты, что бы царя природного помнить... настоящий был царь!
- Все одно, опасаюсь я, что не будет в Орде свары, - продолжал упорствовать Роман.
- Поможем воинами Кичиму, он и ударит. А по весне, пойдешь в Булгар. Дашь тамошнему хану поминок, и слова нужные нашепчешь. Пускай наймет воинов, если хочет стать царем в Орде.
- И этот тоже? - очень удивился Роман.
- Что прав у него нет? - недобро усмехнулся старик. - Времена ноне другие. Кто силен, тот и прав. Главное, не до Руси поганым (На Руси, в это время, уже произошли коренные изменения в восприятии татар.) будет. А от эмиров-изгоев мы как-нибудь отобьемся.
- Резанскому князю это не понравится.
- А мы его спрашивать не станем. Послухи мне докладывают, что послы от Махметки были у Ивана Федоровича. Тайно. Сулили многое, лишь бы только помощь оказал.
- И что князь?
- Хитер князь аки лис. Все простачком прикидывается, но понимает, что Махметке верить не след. Обманет, как пить дать. И Кичим на Резань зуб давно точит. Ему, куда не кинь - всюду клин. Как не крути, а без Москвы резанцу свое княжество не отстоять. Ты вот чего, под видом простого воина пойдешь с московским боярином в наезд (Наезд - конный набег) на хинови (Хинови - подразумевается на врага, хотя в текстах термином 'хинови' назвались половцы и вообще степные народы). Присмотри там за нашим служилым князем. Особо вызнай, о чем он с бусорманами говорить станет. Если вдруг переманивать к себе начнут...
- Серафим живой ли? - вдруг спросил монах, протягивая руку к ларцу. Осторожно открыл украшенную 'узорочьем' крышку и достал из недр ларца несколько свитков.
- Живой и здоровый, - Роман развел руками. - Чего ему станется.
- Отправишь его в Литву. Людей подбери верных. Казну повезет Серафим, - сообщил монах, незаметно наблюдая за реакцией Романа, но воин отреагировал на новость совершенно спокойно. - Грамотку вот возьми, пускай Серафим передаст лично в руки Сведригайло, а на словах пусть шепнет, что серебра мы дадим не жалеючи, вот только должен он договориться с великим магистром. И если у него не сладится с орденом, то серебра ему не видать. Пусть так и скажет.
- Литва и Орден? Занятно, - Роман усмехнулся в густые усы. - Серебро делает врагов друзьями.
- А друзей - врагами, - добавил монах. - Есть еще одно поручение. Сам решай, кого пошлешь. Нужно в Псков сбегать. Отвезти поминки боярам, что держаться руки московского государя. Евфимий ноне собрался наместника своего поставить в Пскове. Пусть бояре псковские подумают хорошо. Можешь обещать им, что Ордену и Литве не до Пскова будет ноне, но если плохо думать будут бояре, то все может иначе случиться...
- Так Серафим и сбегает в Псков. Он справится. А людей я верных пошлю с ним, проверенных, - не раздумывая, предложил Роман.
-А теперь ступай, - монах повелительно махнул рукой, отпуская Романа. - Поутру отправляйся в вотчину Прокопия, он тебя примет. Серафим же пускай отправляется не мешкая.
Как только за посетителем закрылась дверь, в келью прошмыгнул невзрачный мужичок в черной рясе из домотканого сукна.
- Ерошка! Покличь Востру саблю, - отдал распоряжение старец своему секретарю.
Мужичек мгновенно исчез за дверью и, пока он отсутствовал, старец успел развернуть кусок темно-вишневого сафьяна, в который был завернут ярлык хана, писанный на плотной лощеной бумаге из шелка, склеенной из нескольких частей. Сорвав царскую печать в виде трех квадратов, вписанных друг в друга, он начал читать. Для этого ему пришлось одеть очки. Занятную штуку прислали ему из Царьграда. Зрение у монаха отменное, высоко в небе он мог различить клюв у сокола, а вот читать не мог - близко видел плохо, а в очках - милое дело.
Царь грозил московскому князю многими карами за предательство, укорял в поддержке соперников и настойчиво напоминал, кому московский государь обязан своим положением. В конце письма, царь требовал еще серебра, втрое прежнего. Это понятно. Сколько волка не корми...
- Эк разобрало болезного, - усмехнулся старик, откладывая в сторону лист бумаги.
После смерти Витовта, Великого князя Литовского, судьба его ставленника была предрешена.
[(Витовт (1350 - 27 октября 1430) - великий князь литовский с 1392 года. Сын Кейстута, племянник Ольгерда и двоюродный брат Ягайло. Князь гродненский в 1370-1382 годах, луцкий в 1387 - 1389 годах, трокский в 1382-1413 годах. Провозглашённый король гуситов. Один из наиболее известных правителей Великого княжества Литовского, ещё при жизни прозванный Великим).]
Пускай царь помогает Свидригайло, отправив ему на помощь своего тестя и зятя с крупными отрядами воинов. [(Свидригайло - великий князь литовский (1430-1432). Сын Ольгерда от его второй жены, тверской княжны Ульяны, младший брат Ягайло. В 1432 году Свидригайло был свергнут с трона Сигизмундом Кейстутовичем. Однако Свидригайло получил поддержку части православных князей. В Полоцке в 1432 году он был посажен на 'великое княжение русское'. Началась гражданская война. В решающей битве у Вилькомира в 1435 году Свидригайло потерпел поражение. Также неудачными для него оказались военные столкновения 1437 и 1440 годов).] А вот личное присутствие царя в войсках князя Литовского и Русского - не желательно. Хорошо бы выманить царя из-под Киева. Как это сделать - известно.
Да, связь: Махмет - Свидригайло - и его ставленник митрополит Киевский и Всея Руси Герасим опасна для Москвы. Очень опасна. Патриарх Константинопольский утвердил митрополитом Герасима в надежде, что последний поддержит унию. [(Герасим - епископ православной Киевской митрополии, митрополит Киевский и всея Руси в 1433-1435).]
Герасим сел в Смоленске, и ехать на Москву наотрез отказался. Это понятно. Где сидит митрополит - там центр земли русской. Герасим уже успел поставить своих ставленников в Новгороде - владыку Евфимия и в Тфери - епископа Илию.
Москва же и Резань двигали Иону, но отряд, отвозивший в Царьград серебро - как в воду канул. Может оно и к лучшему. Шемяка и Иона - лепшие друзья, и кто его знает, кого поддержит Иона? А разрыв Русской церкви с Литвой и тем более с Константинополем - преждевременен. Еще не время. Пока царя в Орде не сменим на своего - не время. Но не все так плохо.
Теперь, кто будет в Орде царем, решали на Руси. Но данный факт не афишировался, даже московский государь, в чьих интересах действовало братство, не догадывался обо всей глубине перемен происходивших на Руси.
Василий, со своей хитрой матерью, думали только о себе, а братство - обо всей Руси. То, что предстояло совершить - ляжет тяжким грузом на его старческие плечи. Лишь бы хватило сил выдержать, вынести этот непомерный груз ответственности. Прольется много крови, многие жизни будут загублены. Ради единства Руси, старик готов был идти до конца. Губы бывшего князя, а ныне монаха, безмолвно шевелились. Он истово молился, черпая в молитве силы. Махать саблей, рискуя своей жизнью - легче легкого, а вот отправлять на смерть тысячи людей - тяжкая ноша и, только сильный духом сможет выдержать сию тяжесть и дойти до конца, дав ответ за свои поступки перед богом.
Дверь отворилась, в келью, бесшумно ступая, вошел сын верного друга и соратника - боярин покойного митрополита Фотия, носивший прозвище Вострая сабля. Боярин бросил мимолетный взгляд на бумагу, лежащую на столе. Острое зрение позволило разглядеть трезубец на тамге и прочесть текст на печати - 'Султан правосудный Мухаммед-хан' и 'Нет Бога кроме Аллаха, Мухаммад посланник Аллаха, кто справедлив тот царствует...' Царская печать. Неспроста его позвали, дело, значит, важное.
Старик закончил молитву и обернулся к боярину, почтительно стоявшему у дубового стола.
- Собирайся. Объедешь обители, соберешь злато-серебро. По весне повезешь казну в Царьград, будем хлопотать за Иону перед патриархом. Поедите вдвоем с Ерошкой,- монах указал на своего секретаря, обрусевшего грека, который скромно стоял в сторонке в ожидании.
- Вдвоем? - боярин не смог скрыть удивления.
- Не совсем. Ты про князя Андрея слыхал? - спросил монах.
-Это который в Резань пришел из Заморских земель?- проявил осведомленность боярин. Не удержался и съязвил. - Он такой же князь, как мой холоп Гридица...
- Ты эти речи срамные брось. Признали князем - значит князь он.
- Как скажешь, отче. Но стоит ли доверять пришлому? Без роду, без племени. Сказывают, все его грамотки - липа.
- Не тебе решать! - старик сказал, как отрезал. - А кто хулу возводит - тех в железо! Имена скажешь Ерошке, он распорядится.
- Как скажешь, отче, - повторил боярин, склоняя голову.
- В Кафе сядете на корабль и в Царьград. А пока казну свезешь в Резань. Тайно. В обители и на Москве больше не появляйся. Мало ли послухов у царя, вдруг что вызнают, - старик неторопливо отдавал распоряжения, перебирая свитки. Вострая сабля еще долго слушал наставления старца, дело ведь предстояло не простое.
Игнат спал чутко, потому проснулся, едва заслышал шаги. Приоткрыв глаза, Игнат узнал брата. Серафим был одет по-походному - под распахнутыми полами тулупа в скупом свете сальной свечи тускло блеснули стальные пластины доспеха. Игнат соскочил с лавки, но Серафим сделал жест призывающий соблюдать тишину и брат беспрекословно подчинился - уселся на лавку, вопросительно глядя на Серафима.
- Я должен уехать, - шепотом сказал старший брат. - Когда вернусь - бог весть.
- Как же так? - опешил Игнат. - Мамка ведь ждет.
- Передай ей мой поклон. Обещаю, как вернусь, так сразу приеду, в ноги поклонюсь, - пообещал Серафим.
Игнат осторожно, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящий народ, поднялся с лавки и братья обнялись на прощание. Серафим из заплечного мешка достал набитый серебром татарский хамьян и передал брату.
- Вот возьми, - сказал он, отворачивая взор, и буркнул на прощание, прежде чем уйти. - Ладно, бывай.
Игнат продолжал безмолвно стоять, нервно теребя в руках кожаный хамьян. Вдруг, тесемка развязалась, и серебро со звоном рассыпалось по полу. Игнат, от испуга втянул голову в плечи и замер. Вроде тихо, никто не проснулся. Больше часа Игнат осторожно ползал по полу, собирая раскатившиеся по углам монетки.
Дорога шла лесом, Игнат правил лошадью сидя в санях. У крестьянина было хорошее настроение, овес продал с выгодой, да и за белку заплатили справедливую цену. Брат подкинул серебра достаточно, считая вместе со сбережениями Игната можно по весне купить лодью, снарядить ее, и податься в Нижний за товаром. Размечтавшись, Игнат проворонил появление на дороге татей.
Один из них, тот самый татарин, которого Игнат видел в обители, взял под уздцы лошадь и мерзко скалился, глядя как его напарник накидывает удавку на шею бедолаги.
Крестьянин успел еще протянуть руку за топором, но в глазах помутилось и сознание покинуло его.
- Ты не удавил его часом? - озабоченно спросил Евграф своего холопа.
- Я дело знаю, живой он, - ответил Нифонт, - А лихо я его уделал!
- В лес правь скорее, уходить с дороги нужно, - озабоченно сказал Евграф, оглядываясь по сторонам.
- В лес так в лес, - пробурчал Нифонт, ухватившись за вожжи.
Игнат очнулся от нестерпимой боли в ногах. Крестьянин дернулся, и обнаружил, что крепко связан. Ноги горели, адская боль пронзила все тело. Игнату хотелось выть от боли, но тати предусмотрительно вставили кляп и вместо крика получалось одно мычание. Помутневшим взором он разглядел лицо своего мучителя, наблюдавшего за страданиями крестьянина.
- Схоронка, где? - вновь спросил Нифонт у бедолаги. - Скажешь, где серебро сховал - отпущу.
- Мммыыы. - только и мог сказать Игнат, изворачиваясь, пытаясь вытащить ноги из костра.
- Кляп-то убери, дурень, - сердито пробасил Евграф.- Ты про брата его спроси, зачем он в Орду бегал, да кто умысел имеет противу царя. Да вызнай, где Орда зимует.
- Все выспрошу, - скривив рожу, буркнул Нифонт.
Через час, смолянин Нифонт Лихой, холоп крещеного татарина Евграфа Дермела, прекратил мучения Игната, засапожником перерезав несчастному горло.
- Тело на сани брось. С собой заберем, - распорядился Евграф, садясь в седло.
- Зачем нам мертвяк? - проворчал Лихой с недовольством, но, однако, послушно закинул мертвое тело на сани, сверху закидав труп пахучим сеном.
Деревенька, о трех дворах, стояла на пригорке, на берегу не большой речки. Крестьяне безмятежно спали, когда из леса появились всадники в боевом облачении. Они разделились на три группы, по три человека в каждой. Главарь повелительно махнул рукой, и всадники направились к домам, разобрав цели. Себе главарь оставил самый богатый двор.
Пряма, с седла, Нифонт запрыгнул на крышу сарая. Разворошив солому, он провалился внутрь двора. Скотина, стоявшая в хлеву, приветствовала Нифонта громким мычанием. Смолянин ругаясь в полголоса стал пробираться к воротам, когда раздалось грозное рычание. Обернувшись в пол оборота, Нифонт узрел горящие глаза двух огромных псов. Выхватив саблю из ножен, он рубанул наотмашь, рассекая голову атаковавшего пса. Пес, уже мертвый врезался всей массой в Нифонта, опрокидывая его на солому застилавшую земляной пол. Резкая боль в ноге, привела смолянина в чувство. Рука, судорожно шарила на поясе, нащупав рукоять кинжала, Нифонт успокоился. В лунном свете, проникавшем внутрь сквозь проделанное в крыше отверстие, сверкнула сталь, и второй пес отчаянно заскулил, получив страшную рану в шею. Нифонт вновь взмахнул рукой - скулеж прекратился. Морщась от боли, он ножом раздвинул челюсти псу, вцепившемуся в ногу мертвой хваткой, отпихнул от себя тушу, не обращая внимания на рваную рану, поднялся на ноги и, прихрамывая, побежал к воротам. Минута и двери отворились. Всадники въехали во двор, освещая себе путь горящими факелами, один из них бросив мимолетный взгляд на окровавленную штанину смолянина, недовольно высказал Нифонту за задержку. В свое оправдание холоп показал на мертвых псов. Всадник не обратил внимания на слова холопа, он уже спешивался. В руках разбойников появились топоры. Поднявшись на крыльцо, они принялись рубить дубовые двери, ведущие в сени. Дюжина ударов и доски не выдержали напора.
Анна проснулась от шума во дворе. Утробно мычала скотина, залаяли собаки. Лай собак резко оборвался, пес жалобно заскулил.
Баба слезла с полатей, бросившись к дверям, по пути срывая телогрейку с вбитого в стену кованого гвоздя, и как есть, босая, выскочила в сени. Скрип отворяющихся ворот и конское ржание испугали ее до полусмерти. Она, крестясь на ходу, испуганно бросилась обратно в избу, затворив за собой дверь трясущимися руками. И замерла, застыв истуканом.
- Мыслила волки? - спросила старуха невестку скрипучим голосом.
Та, очнувшись, энергично закивала головой.
- Нож дай! Не стой истуканом - прячь детей, - старуха-свекровь поняла все без слов.
Анна метнулась к лавке, вытащив из-под тюфяка связку ключей, бросилась к сундуку и долго возилась с замком, не попадая ключом в скважину. Наконец, хитрый механизм щелкнул, и женщина откинула крышку сундука. Нашарив кинжал трясущимися, от охватившего ее испуга, руками, она отнесла его свекрови.
- Масло подай и углей, - спокойным голосом распоряжалась старуха, словно не ломились в двери ночные тати, от которых пощады ждать не приходиться. Разбойники в живых свои жертвы не оставляли, боясь в последствии быть опознанными. Суд наместника великокняжеского скор и быстр, главное справедлив.
Женщина выполнила все, что просила свекровь, еще не понимая, зачем той это нужно. Держала в руках кувшин с маслом, не зная, куда поставить его.
- Может, обойдется? Бог милует! - женщина не хотела верить в происходящее. Из сеней раздались глухие удары - дверь рубили топором.
- Эх, девонька... Прости меня, старую за все, - старуха приподнялась на локтях и обняла невестку.
Дубовая дверь избы задержала татей. На несколько минут. Лихой человек входя в избу осветил пылающим факелом помещение. Небрежно отбил круглым щитом стрелу, не боевую, охотничью. Метнулся к стрелку, на ходу полоснув саблей мальца держащего в руках лук. Сталь легко разрубила нижний рог лука и прочертила кровавую полосу на посконной рубахе мальца. Парень охнул, выпучив глаза, зажал развороченный сабельным ударом живот. Убийца, не обращая внимания на парня, огляделся в избе. Увидел старуху, лежащую на широкой лавке, прихрамывая, подошел поближе. Обернувшись, он передал факел товарищу. Старая пыталась что-то сказать. Грабитель склонился к старухе пытаясь разобрать шепот. Жгучая боль обожгла правый бок, тонкое лезвие кинжала проникло сквозь прореху в кольцах кольчуги и вонзилось в плоть. Безумный хохот старухи - последнее, что услышал разбойник.
Стоявший за ним воин, в зипуне поверх байданы, махнул саблей, и дикий хохот оборвался, сменившись бульканьем крови, рвущейся наружу из рассеченного горла. Вдруг в противоположном от печи углу избы раздался истошный вопль. Стремительная тень метнулась в убийце. Сабля разбойника описала полукруг, разрубая живую плоть. Анна замертво упала на политые маслом доски пола. К телу матери с ревом бросились малые дети.
Разбойник пинками отогнал голосящих ребятишек от мертвого тела.
- Ерманга! Щенков уведи, - отдал приказ Евграф. - Татарам продадим опосля.
- А ну подь сюды, - холоп, за косу, вытащил четырнадцатилетнюю девушку из-под лавки, попутно ощупывая стройное молодое тело. - Ладная вся! Теплая, - приговаривал он, связывая ей руки.
- Со щенками закончишь, вычищайте тут все, - уже в дверях, обернувшись, распорядился Евграф. - Я пойду, схоронку поищу.
- А с Лихим что делать? - осмелился спросить Ерманга.
- Мертвяк. Что с ним делать. Хотя, грузи его на телегу, не след оставлять его тут, - ответил Евграф. Наклонившись, чтобы не удариться головой, он вышел в сени, забрав с собой факел.
Бросив связанных детей на полу, Ерманга, сначала осторожно взял плошку с углями, стоявшую на постели рядом с мертвой старухой. Бережно ступая, в темноте, он дошел до печи, поставил плошку на пол. Отворил заслонку и забросил плошку в нутро печи. Подумав, он достал уголек и зажег лучину, грабить в темноте не сподручно.
Скинув тяжелое тело Лихого на пол, татарин стал снимать бронь с мертвеца, раздумывая над судьбой товарища. Нифонт Лихой облачен в короткую байдану, а вот подишь ты, убит старухой. Лезвие кинжала вошло точно в прореху в кольчуге. Нифонт, давеча, сняв байдану с убитого воина, поленился починить бронь, за что и поплатился.
Мертвяк неожиданно открыл глаза, крепко вцепившись рукой в горло Ерманги. Жуткое зрелище. Ерманга ухватил кинжал и всадил острие в горло ожившего мертвеца. Раз умер - нечего оживать. Ерманга не собирался отказываться от наследства убитого, он буквально позавчера выглядел, где Нифонт прячет свое серебро и теперь уже считал это серебро по праву своим.
Евграф нашел схоронку достаточно быстро. Крестьянин не соврал - серебра в ней довольно, но большинство монет все-таки медяки ордынские, тферские, московские, резанские и иных княжений. Вожделенный метал присутствовал в виде слитков - рублей московских, новгородских, литовских и ордынских. Вдоволь налюбовавшись добычей, Евграф очень бережно завернул серебро в узелок, спрятав его за пазухой. Риск разбойного нападения оправдался. Теперь нужно тщательно замести следы - старый боярин Таптыков шутить не будет, если приставы его, смогут выйти на след татей. Если смогут...
- Фрол! - выйдя на улицу, Евграф громким голосом позвал своего сына, единственного подростка среди разбойников.
Парень услышал зов отца и тотчас явился перед грозными очами родителя, почтительно склонив голову. В руке пацан держал окровавленную саблю.
- Справились? - грозно спросил родитель по-татарски. Парень отвечал ему на родном языке.
- Овцы, даже за топоры не схватились, дали себя зарезать.
- Всех убили? - озабоченно уточнил отец.
- Щенков оставили. Я мыслю, что так правильно. Продадим немцам, али в Орду.
- Молодец, - похвалил сына Евграф, - Ты вот, что... бери Угрима с собой и скачите в Киев. Там Орда. Передашь царю грамотку, а на словах скажешь: Резань и Москва. Все понял? - отец смотрел на сына оценивающим взглядом, словно сомневался, можно ли ему доверять такое дело.
- Москва и Резань, - утвердительно кивнув головой, ответил парень, оттирая снегом клинок от крови.
Евграф достал из рукава футляр, передал его сыну и махнул рукой, отпустил парня. Когда Фрол бросился к коню, отец незаметно перекрестил парня. Помощь нового бога сыну не помешает. Пути-дороги в княжествах, сейчас очень опасны, ему ли это не знать.