|
|
||
Задумывались ли вы, учитель, что логическим выводом всех видов отрицания является смерть? Человек, утверждающий что-либо, самодостаточен в своём утверждении. Доказать что-либо логически, привести наглядный пример, свято верить во что угодно - все эти утверждения не просто самодостаточны, но даже исключают друг друга. Особенно вера - не зря же христиане говорят, что Бога нельзя узреть, и нет умопостигаемого доказательства Его существования. В деле утверждения есть много путей и мы вольны выбирать любой, не заботясь об остальных. Но не таково отрицание.
Каждый отрицающий пользуется своим инструментом, но за всем и всяким отрицанием стоит смерть. В деле отрицания всегда надо помнить, что небытие - самый мощный аргумент, на котором может покоиться любое "нет". Более того, оно - единственный действенный аргумент. Любая вещь утверждает себя тем лишь, что она есть. Нет решительно никакой возможности опровергнуть существующее. Не стоит даже и пробовать, если учесть, что любая вещь существует отнюдь не единственным способом. Лишь сводя отрицание к небытию отрицающий может чего-то достичь на своём пути. Неверие слепо, пока предмет его есть; доказательства отсутствия логически невозможны; отрицание чуждо наглядности, ибо "нет" не имеет видимого выражения. Всё тщетно. Сколь бы ни было сильно наше "нет", оно бесплотно, пока за ним не стоит небытие. Если бытие отождествлять с жизнью (в самом широком смысле), то смерть есть естество отсутствующего, способ быть несуществующего. Если "да" приводит вещи в бытие, то "нет" должно сводить их к небытию, постулировать их несуществование. Вы не живёте, о мудрейший, ибо ваш способ быть состоит именно в вашем "нет".
Я, однако, говорю не об этом. Я говорю о мысли, вложенной в человека и ждущей своего звёздного часа. Она должна расцвести и принести свой плод, однажды она должна привнести в человека нечто, чего ещё не было, что не было запланировано и что нельзя предвидеть и понять. Эта мысль есть, она ещё рождается с рождением человека, но именно она полнее отрицается человеком, чем что-либо иное. Время умеет отрицать, оно бережно ведёт эту мысль - человеческого Ainu Вечера и ночи с Пурвапакшиным: тетрадь первая. Теология невидимого. "... в каждом из нас воплощена наша отдельная часть Мысли Божией. Каждый из нас - Ainu..." - через три смерти.
Есть день среди прочих, когда человек осознаёт необходимость кем-то становиться. Извне приходит посыл, говорящий нам, что мы ещё не оформились, что мы ещё не можем вписать себя в бытие, ибо нет нам там места. Мы меняли форму и окраску в бесконечно широких пределах, мы были всякими, не будучи при этом никакими; мы были полны возможностью вместить всё, что только может придти извне и изнутри. Эта пора закончилась. Безбрежное приобретает границы, оболочка нарастает и готовится затвердеть. То, что до сих пор не имело структуру, обретает периферию и центр, познаёт градацию важности, делит себя на части. Мы образуем связи с внешним миром и накладываем на себя определённую форму. Эта форма - наши обязательства перед окружающими, предписывающие нам определённую роль. Мы должны играть эту роль в соответствии со сценарием и всеми возникающими вариациями его. Мы больше не принадлежим себе, но лишь той роли и внешнему миру. Не важно, как мы относимся к самой роли. Важно лишь, что мы вступаем во взаимоотношения со временем - оно начинает принадлежать нам по частям и в ограниченном масштабе. Цепь секунд плотно ложится в изгибы нашей роли, одно следует за другим, избегая свободных петель и висящих концов. Мы теряем способность находиться вне времени, и меж мгновениями нет уже места для нашего Ainu. Нам становится не до него. Это - первая смерть. Смерть на периферии лабиринта. Мы ещё помним, что в нас есть что-то очень и очень важное, чему мы должны уделять максимум внимания, но мы не можем за это взяться, ибо роль наша всё настойчивей притягивает нас, мешая заниматься внеплановыми вещами. Наш Ainu остаётся на периферии нашего перцепционного лабиринта Вечера и ночи с Пурвапакшиным: тетрадь первая. Из Искажённого Мира..
Дальше - больше. Время идёт, человек движется вперёд по сценарию своей жизни и роль его всё усложняется. Появляются побочные роли, нарастает возможность и необходимость самостоятельно дописывать и редактировать сценарий жизни. Однако в сутках, как ни печально, количество секунд нисколько не возрастает. Человеку требуется больше сил и времени уже только для того, чтобы просто жить. Память вынуждена хранить обстоятельства роли человека, сценарий и прочее. В ней нет уже места для Ainu, даже на периферии. Настаёт момент, когда он полностью вытесняется из лабиринта и перестаёт фигурировать даже в снах. И это - всё! Отрицание Ainu состоялось, "нет" завершено до последнего штриха. Это - вторая смерть. С этого момента человек есть лишь бронзовая маска, за пустыми тёмными глазницами коей хранится лишь пыль и обрывки паутины. С этого момента человек становится человеком - тем, что принято так называть. В нём процветает жизнь и бытие, он развивается, но теперь уже - без Ainu.
Это - самое страшное, о мудрейший, что может произойти с любой мыслью, да и с человеком тоже. Это - смерть незаметная, тихая. Мы даже не подозреваем, что происходит с нашей душой, каким образом она живёт и действует. Более того, мы даже не знаем, что она у нас есть. Мы не задумываемся, что можем обладать душой. Это и есть смерть души в её окончательной версии. Если есть в этом мире силы, которые заинтересованы в отрицании, то они могут считать себя удовлетворёнными. Ни одна смерть, о мудрейший, не может считаться таковой, пока о ней известно хотя бы одному человеку. Если смерть замечена, если она удостоена внимания, то она не завершает дело отрицания; газетные вырезки и людская память служат непреодолимой преградой на пути в небытие. А здесь же мы видим не смерть в её обычном понимании, а незаметный уход в ничто. Не событие, не процесс - лишь грань меж двумя данностями.
Среди программистов некогда в ходу было одно весьма хитроумное устройство. Его назвали NULL: и суть его сводилась к тому, чтобы принимать в себя всю выводимую из программы информацию без каких-либо последствий для программы и всего компьютера. Это устройство принимало в себя всё и не выдавало в ответ абсолютно никаких откликов - из этого устройства невозможно что-либо прочитать ввиду полного отсутствия в нём чего-либо. Информация просто помещается в это устройство и приобретает все его свойства, органично включаясь в небытие. Именно это и происходит с нашим Ainu, учитель. Любая пустыня может поддерживать существование - пусть туда трудно попасть, пусть оттуда не доходят новости, но попавший туда отшельник не исчезает, а лишь обособляется на окраинах человеческого восприятия. Однако в ходе человеческой жизни время вытесняет Ainu за пределы даже окраинных пустынь. Там нельзя жить и действовать, там нельзя даже просто быть. Мы сами помещаем нашего Ainu в небытие и это - самое страшное убийство, ибо убийством не является.
Эту смерть - вторую - можно было бы считать окончательной, о мудрейший, если бы не абсурдная природа человека. Когда наступает старость или достаток, когда сценарий близится к развязке, когда жизнь начинает приносить плоды, мы совершаем невозможное. Мы вспоминаем нашего Ainu, мы вытаскиваем его из небытия на свет, извлекаем его оттуда, где не может ничего быть. И такие воспоминания наполняют нас ощущением, что мы упустили всё самое главное, и болью осознания этой ошибки. Но, о радость! Мы видим, что у нас появилось время, и ещё остались силы, чтобы наверстать упущенное. Нам кажется, что ещё не всё потеряно, что ещё можно что-то сделать и исправить. Этого достаточно, чтобы мы приступили к решительным действиям по воскрешению и развитию Ainu. И это - третья и последняя смерть, самая болезненная и отвратительная по своим проявлениям.
Доводилось ли вам, о мудрейший, наблюдать жизнь давно умершего тела? И всё же в этом омерзительном явлении ещё можно найти проблески естественности - плоть понятна в любом состоянии и все отрицательные эпитеты зомби носят, по большей части, эмоциональный характер. Но здесь мы видим посмертное существование духа, души. Я не в состоянии представить себе это, я отказываюсь это понимать. Когда умирает тело, оно оставляет по себе кучу гнили, которую можно заставить шевелиться и даже создать видимость осмысленных действий. Но что может быть после смерти души? Какая вещь может взять на себя функции этой уникальной части человека? Тот самый дух, которому в этом мире отведена главная роль в развитии, был заменён чем-то, чему невозможно подобрать подобающее определение ввиду полной его неестественности. То, что мы воскрешаем - лишь омерзительная труха, которую мы выдаём за нашего Ainu. Труха и пепел, покрывающие этот мир, лишающие его дыхания, иссушающие его и уродующие его облик. Неужели мы не видим этого, о мудрейший? Неужели мы глупы настолько, что верим этому гнусному обману?
Именно смерть может быть логическим завершением отрицания в любой его форме. Только смерть делает отрицание полным. Я отрицаю живого Ainu в современном человеке, и я должен довершить это отрицание смертью, небытием. Осталось лишь выбрать...
Это - извечный вопрос любого террориста. Сегодня их записали в однозначную категорию "плохих парней" и ведут за ними охоту с пушками и танками, но эта война будет проиграна. Вопрос террориста не сводится к целесообразности (взрывать - не взрывать) и технологии (взорвать - расстрелять). Эти взрывы несут за собой смерть, которая есть лишь средство довести отрицание до логического конца. Я не признаю людей, обратившихся в тряпичных кукол; я отрицаю сам факт существования таких людей. Таких людей не должно быть в этом мире; я не хочу, чтобы они занимали место, отведённое духу; я делаю всё возможное, чтобы моё отрицание обрело силу. Как можно добиться исправления рода человеческого, о мудрейший? Все попытки научить их и заставить, хоть как-то просветить, пошли прахом. Остаётся один выход - стереть их с лица земли в надежде, что на освободившееся место придут другие, более совершенные люди. Именно так смерть оказывается логической точкой отрицания. И пусть не каждый террорист осознаёт это, но он действует именно под руководством этой мысли. Единственное "но" здесь заключено в постановке вопроса. Кто подлежит отрицанию, о мудрейший? Действительно ли окружающие меня люди не имеют права на существование в этом мире? Или же это я живу здесь по нелепой, случайной ошибке? Кого, о мудрейший, отрицание должно свести к смерти? Этот вопрос - единственный, который способен удержать от немедленного действия.
5 апреля 2002 г.