Скрежет песчинок приятно царапает слух. Остаются позади двух пар босых ног отчетливые вмятины, словно раны, сквозь которые медленно сочится соленая вода. На другом конце синевы, будто из чаши, заполненной сверх края, прозрачная жидкость выплескивается на горизонт; соприкоснувшись с солнцем, становится паром, взвивается и, остывая, сиренево-красным сводом нависает над головой.

Вода прибывает. Редкое облачко, охватывая взором морской пейзаж, всякий раз замечает, как в свете не то заходящего солнца, не то ранней луны, выбрасываются на берег взбесившиеся пенные волны. Суровые, могучие, отрешенные омывают вросшие в берег камни, бьются всем телом об песок и, разбитые в клочья, со сдавленным стоном отступают.

Шаги слышны ближе. Чуть сбавляется темп. Здесь те места, где мучимые бессонницей чайки в отчаянии прыгают с отвесных скал и, расправляя крылья, отдаются во власть осеннего ветра. Веет прохладой.

- Здесь. Хочу здесь, - мягкий повелительный голос не предполагает возражений.

Покрывало послушно стелется на песок, сверху небрежно скомканная падает пропитанная мужским запахом майка. Девичье убранство опускается следом. Только эффектные трусики безуспешно стремятся укрыть аппетитные прелести.

- Не бойся - мы одни.

Оттенок стыдливости на лице заслоняется игривой улыбкой. Пуританка в девчушке сдается и, извиваясь, вытряхивает себя из шелковистых лоскутов. Бесстыдно всматриваюсь в роскошные формы, с сожалением провожая гаснущее солнце. Краски разбавляются темнотой. От лунного света ее нагота изначально припрятана выступом черной скалы; как будто нарочно. Молчу, ведь отчасти я даже рад. И ей так спокойней.

Шорох и стук. Камешки, тронутые неосторожным движением чайки, побежали по расщелине вниз. Словно испугавшись, что она натворила, птица срывается с места и серым силуэтом уносится прочь.

Девушка вздрагивает. Зябко. Едва различимым в темноте взглядом просит согреть. Друг к другу тянутся руки.

- Куда прешь, ослеп что ли?

Рокот прибоя сменяется шумом автомобилей.

- Пасть заткни.

Неистовствующий клаксон приглушает ответную ругань. Звуки накатывают неодолимой волной. Истошно верещит мелюзга, доставленная из детского сада. Из общего фона выбивается противный старушечий голос:

- Васильевна-а-а. Ты-ы е-э-эсть?

- "Донну" смотрю, - скрежет распахивающихся ставен. - Хосе-то свою Мариашку бросил. А ребенок, по всему видать, от Аугусто-Мишеля.

- Ишь ты, сидорова коза. Максимильяна за измену-то отшила, а сама.

Старухи самозабвенно рвут глотки, перекрывая брань шоферюг.

Всё. Я не могу так.

Ну, с бабками-то все просто, с остальными - как повезет.

Мысленно втаптываю в грязь маску интеллигента, туда же имидж добропорядочного жильца. Высовываюсь в окно. Речь проста:

- Заткнитесь все. Я работаю!

- Хе. Сам такой. Заходь попозже, Ильинишна, - и снова в мой адрес. - Хе.

Задвижка соседских окон демонстративно вгрызается в раму. Презрительно задергиваются шторы.

Отгораживаю свою территорию от хаоса городских сирен. Захлопываю форточки и окна. С натужным скрипом поддается перекошенная балконная дверь. Последний раз дотошно проверяю взглядом. Всё на месте: окна закрыты, рычаг повернут, тяжелые шторы гасят свет фонарей.

Вроде чуть лучше, но воздух спертый. Духота.

Тогда так: "Насыщенный озоном воздух..." Нет. "Воздух, пропитанный озоном..." Нет. Вот так - и пальцы послушно выбивают текст: "опьяненная озоном и любовью, она внимательно разглядывала неровную проекцию утеса на песке..."

Очнувшись от раздумий, провела кончиком языка по губам, все еще хранившим его вкус. Подул ветер, она содрогнулась.

Бушующая в пяти шагах вода еще не растратила дневное тепло, а вечерний воздух внезапными порывами эффектно напоминал о скором конце октября. Грациозно, как львица, она теснее прижалась к теплому телу и укуталась в простыню. Ах, как сладостны были его поцелуи, как горели губы от легких укусов, как сказочно растекалось по жилам ощущение близости и как же оно мимолетно. Девушка знала, с недавних пор в его сердце поселился червь, глодал его, заставлял страдать. И что она могла сделать?

Червь унылой тоски разбередил незажившую рану и откусил лакомый кусочек. Сердце отозвалось невыносимой болью, и он решился возобновить старый разговор.

- Ты не уедешь? - в голосе еще теплится надежда.

Крик чайки заглушил ее ответ и тут же потонул в противном дребезжании телефона.

- Да, - на том конце провода разбавленный привычной порцией сочувствия и заботы задает шаблонные вопросы с детства знакомый усталый женский голос. Механически отвечаю. - Да. Да, с мамой все хорошо. Скушала суп и кашу. Да. Да, я помню. В комоде. Да, я знаю. В десять вечера. Я помню. Я говорю, я помню. Хорошо, я поставлю часы. На десять. Хорошо, уже ставлю, - скрипит пружинный механизм. - Не забуду. Да. До завтра.

Кладу трубку. В который раз пытаюсь преодолеть бездну между городами, фантазией нащупать безлюдный пляж и подслушать, затаившись, разговор вымышленных влюбленных.

Что у нас там? "Уедешь?"

- Нет, - ее голос стал властным и твердым.

Нет. Не так. Ее голос, властный и твердый, чуть дрогнул, ответив:

- Нет.

Нет. Я не могу тебя оставить. Законы жанра. Прости.

- Я уеду, - ее голос, мягкий и нежный, спокойно произнес эти слова. - Меня ждет город, величественный и шумный, полный жизни, музыки и надежд.

- Тшш. Послушай музыку моря. Закрой глаза. Слышишь, о любви кричат чайки, а море шепчет: "Стань частью меня", - и обещает в награду открыть свои тайны. Отбрось заботы и умчись со стаей рыб в глубину, где сотни лет над дном возвышаются мачты, и груз погребенных под илом сокровищ давно продырявил трюмы затонувших кораблей.

"Ты только останься", - должен был попросить он, пусть и зная, что в ответ она лишь загадочно улыбнется. Он мог использовать шанс удержать любимую, но город звал ее, звал настойчивыми телефонными гудками.

Второй ящик стола. Чуть в глубине среди прочего хлама старые мамины ножницы. Подтягиваю к себе телефон. Толстый двужильный провод. Не беспокойся - она все равно не уедет. Я не позволю. С наслаждением режу. Тупые, зараза. С остервенением рву. Телефон жалобно затихает. Всё? Еще кто? Сиплое дыхание.

К голосам одинокой парочки на морском берегу примешались посторонние звуки. Вдох. Крики птиц и молчаливые звезды.

Ветер ударом волны о камни бросил в глаза свежую порцию брызг. Она отерла соленые потеки на лице и укуталась плотнее.

- Вот видишь, море нас гонит. Уедем вместе? А в следующий сезон мы вернемся.

- Ты же знаешь, что нет, - и странный огонек в глазах, чуть вспыхнув, потух, оставшись не замеченным под гнетом туч, медленно заволакивающих звезды. Выдох. Молчу и, будто вспомнив только сейчас, небрежно кидаю. - Та цыганка, помнишь, какую она предсказала судьбу?

Неугомонный ветер катает на волнах ковер из морских растений.

- Стасик, - не отвечает, а спрашивает надтреснутый голос из темноты. - Не помнишь, я бабе Любе про утюг сказала?

- Уууууыыыы! - персонажи блекнут. - Сказала.

- А?

- Сказала!!!

Теплый морской прибой. Редкие брызги волн, долетающие до влюбленных. Человеческие фигурки едва угадываются в темноте.

- Стасик, а дверь закрыта?

Душная двухкомнатная квартира, приглушенный свет (так легче работать), рваные шлепанцы на полу. Покидаю облюбованное кресло, через проходную мамину спальню двигаюсь в коридор. Ключ покоится в замке, повернут до упора. Устало ворочаю верхний засов. Падает на штырек цепочка.

- Закрыта, мам. Закрыта.

Натужный короткий вдох.

Пыльный город. Это не здесь, в двухкомнатной квартире, и не там, у берега моря, а где-то неведомо далеко, в произвольном месте, жирной точкой отмеченном на вымышленной карте. Ее дом.

Учеба, работа и еще тысячи бесполезных занятий. Новые знакомства и недолгая память. Забывать любимых так просто. Ах, да, он задал вопрос. Героиня задумалась, вспоминая.

- Она была гордая и красивая, в янтарных бусах и с колодой карт, - девушка мечтательно улыбнулась, - приметная даже там, в разношерстной толпе, в мельтешении масок карнавала.

Вдох.

Праздничные лица, аттракционы, клоуны и танцы до упада. Палатка у обочины, цыганские напевы и гадания. Карты одна за другой ложились на стол, предрекая судьбу, подчас странную, подчас смешную.

- "Ждет тебя, красавица, - сказала она мне, - дом в холодных красках с высокими потолками, жизнь долгая-предолгая и дорога до края земли".

Выдох.

- Не ври, не так она говорила.

- Так ты подслушивал?! Негодник. Значит, она увидела тебя, когда выронила карту, и больше не стала говорить.

Да, я все слышал. Про долгую жизнь, про своды до небес, про длинную дорогу.

Скажи, что ты не уедешь. Скажи, что многомильный путь - это не то разбитое шоссе, где подберет тебя переполненный рейсовый автобус и увезет домой. Молчание. В голове зреют мысли, одна другой мрачней. Обретают твердость зародившиеся давно, пугающие неизбежностью намерения.

Вдох. Девушка нарушила тишину.

- Ну, чего ты надулся. Ты же сам говорил: "Глупости все это".

- Да. Конечно, глупости. Это я так.

Но я все помню. Упавшую карту с надтреснутым кувшином, про которую гадалка умолчала, и синий дом...

- Останешься?

- Не-а.

Выдох.

Сменить столичный город на городишко, вытянутый полукругом вдоль изгиба побережья. Что он есть: пристани, рыбачьи лодки, сапожные мастерские, наплыв приезжих жарким летом и скукота в межсезонье. Городок создан не для нее, но она останется. Вдох.

Пророчество и необходимость действовать отдавали в ушах колокольным звоном. Молоточек отчаянно колотил по вискам, разрывался будильник. Десять.

С нездоровым клокотанием выдох.

Кап-кап. Раз. Идеи улетучиваются подобно аптечным запахам, обитающим в комоде. Кап-кап. Два. Отмеряю ежедневную дозу лекарства. Кап-кап. Восемь. Аккуратно завинченный пузырек возвращается на место. Три шага к двери, нашариваю ручку. Хриплый тяжелый вдох. Старческий кашель. Уткнувшись лбом в дверной косяк, медлю, поглаживаю стакан, разворачиваюсь и снова копаюсь в комоде. В руках долго играет крышечка от флакона. Пузырек почти полон. Свистящий продолжительный выдох. Кап-кап. Настенные часы методично отсчитывают секунды. Кап-кап. Будильник на столе вторит невпопад. Кап-кап. Вдох. Заполняют стакан жидкие секунды, секунд должно быть много. Кап-кап. Судьба героини опутана нитями вырисовывающихся в голове ее спутника планов. Так надо. Кап.

Пузырек с неохотой отдает последнюю каплю и ненужный по полочке катится в глубину. Выдох.

Тяну дверь на себя, аккуратно прикрываю. Герои ждут взаперти. Чуть поскрипывают половицы. Семь или восемь шагов. Приглушенный голос:

- Ма. Ты не спишь? - губы не хотят шевелиться.

- А?

- Лекарство, мам.

- Да-да, - через силу вдох, громкие глотки. Сокрушенно. - Что ж оно горько так?

- Так надо.

В обратном порядке скрип половиц, отгораживаюсь дверью. В той комнате тихий вдох. Вы еще здесь, моя странноватая пара? Я заставлю ее остаться.

Остаться, остановиться, остановить. Чуть громче выдох.

"Ты не останешься?" Неплохо, но слишком картинно, с намеком на сладострастную ночь. Может быть, "ты не покинешь" или так "на кого ты меня покинула". Нет, еще не сейчас. Завтра. И эта фраза моя. Резкий вдох.

Сменить город на городишко. А может, развалюху в центре на новострой в тихом районе. Да-да, возможно. Посмотрим. Думаю не о том. Все это было. Выдох.

Что дальше? "Светила полная луна..." Вдох. "Полная луна очертила скалу..." Громко с надрывом выдох. Мысли бегут из головы, отдуваются за все тапочки, выхаживая по комнате вдоль и поперек. Выдох. Нет, кажется, вдох. А это уже выдох. "Призрачный свет полной луны отпустил на свободу запахи и звуки..." Уже лучше. Вдох. Пять шагов туда, четыре обратно. Пять туда. Назад столько же. Выдох. "Призрачный свет полной луны..." О, господи. Вдох. "В полнолуние на морском берегу..." Сейчас будет выдох. Сразу же вдох. "На морском берегу..." Выдох. Вдох. "На грани видимого и незримого при белесом свете луны качался на волнах одинокий парусник. Взоры влюбленных устремились к нему, но мысли их были порознь. Юноша искал в себе силы исполнить задуманное. Застыл немигающий взгляд, сжались напряженные скулы. Лунный свет отгорожен скалой. Девушка нежно прильнула к плечу, потерлась щекою и чему-то лукаво улыбнулась. Быть может, отчаялась найти в непривычной, убаюкивающей тишине хоть один звук, которым вспомнится ей большой город, быть может...

Ностальгия придушила иные чувства, предвкушая скорую встречу. Ведь девчонка не знала, что она не уедет".

Выдох. Долгий, свободный выдох.

Давно затерялся в закоулках отчаянный мотоциклист, малолетних сорванцов позвали ужинать и спать. Усталые от каждодневной грызни замолкли соседи. Город уснул. Раскрыло объятья уютное кресло, возвращаются мысли.

Хорошо. Начинаем работать.

Закуток у подножья скалы убаюкал гостью ночной тишиной. Ее спутник для себя все решил, но, дабы увериться, что не осталось иного, был обязан задать надоевший вопрос.

- Ты не уедешь? - надежда осталась в прошлом.

- Уеду, но ведь у нас есть ночь.

Как близко ее шея. Даже сейчас виден пульсирующий кровеносный сосуд. Внутри бьется жизнь.

Она, по-своему истолковав внимание парня, обвила его тело руками и потянула к себе. Едва их губы сомкнулись, она украдкой скользнула взглядом по вершине утеса. Из-за камня вот-вот покажется луна.

- Да! - пальцы барабанят по клавишам, едва успевая за ходом мыслей. - "С рокотом перекатывались волны. Граница лунного света лизала землю прямо у ее бедра..."

Она одернула ногу и, плотно прижимаясь к юноше и не отпуская его взгляд, чуть сдвинулась в тень. Руки нежно блуждали по его волосатой груди, но тело ее не искало ласки. Она была холодна.

- Идем купаться, - выпалила внезапно.

- Да ну. Ветер промозглый.

- Тут холодно, а там я согрею. Идем.

Тень скалы едва достает до кромки воды.

- Искупаемся завтра?

- Завтра меня не будет.

Ах, да. Она же уедет. Нет, не бывать тому. Не уедет.

- Идем же, - шепчет ее рука.

Холодная. Совсем замерзла глупышка.

- Не хочу. Правда, - я еще не решился, надо хоть как-нибудь оправдаться перед ней. - У меня волосы долго сохнут.

Улыбается.

- Ты приходи, ладно? - поднялась и побежала к морю. Сама.

Поднимая тучу брызг, бултыхнулась в волны, нырнула, затерявшись в мутной воде, проплыла, сколько хватило дыханья, и, очутившись на прибрежной косе, поднялась на ноги. Лунный свет обволок ее тело.

Вода едва прикрывает колени. Как хороша! Я не отдам тебя, слышишь. Однако, как необычен цвет ее кожи в свете, отраженном от изумрудной воды. А, впрочем, ей не идет. Слишком... Как будто... Нет. Она все равно не уедет.

Не дам. Не пущу. Я не смогу жить здесь и терзаться, что обезображенный бетонными зданиями город опутывает тебя щупальцами, засасывает в жерло развлечений и отбирает тебя у меня. Никогда. Ты останешься здесь - и мы будем вместе. Вечно.

Возможно, однажды о нас сложат легенду. Ведь всегда существуют истории о подобных местах.

- Э-эй, - зеленоватые блики играют на теле.

Она зовет.

Да, люди сложат легенду, если, конечно, узнают про то, что случится здесь в эту ночь, то, о чем без умолка кричать будут чайки, то, о чем мне никогда не забыть.

Она движется к берегу. Там ветер и камни. Неуловимым движением перебирается с набежавшей волною из моря под спасительную тень. Вот скромница. А что в воде вытворяла.

Бежит ко мне. Цвет кожи сливается с чернотою. Волосы мокрые. Кап-кап.

- Ай!

Полоснуло по сердцу:

- Тебе больно?

Прыгая на одной ножке, осматривает легкий порез:

- Больно. Пойдем. Ну, идем же. Вода теплющая. Идем. Идем, пожалуйста, - тянет за руку.

Ледяная.

- Я догоню, - воздуха не хватает, - ты иди.

Вырывается. Оставляет на ладони мокрый тягучий след. Невероятно быстро бежит к морю, окунается в волну.

Кажется, не смотрит - увлеклась игрой со стихией. Дрожащими от нетерпения руками разгребаю песок в том месте, где остались влажные отпечатки ног; чуть пошатывая, вытаскиваю острый камушек, с боковых граней бережно отряхиваю пыль. Подношу ближе. Втягиваю носом воздух. С гнилостных наслоений бьют в ноздри резкие запахи рыбы, водорослей и соли. Не то. Очень уж тонок желанный аромат дикой страсти. Он позабыт, он едва уловим, да и то только сейчас, ночью, когда чувства, как никогда, обострены. За утесом светит луна.

Прячу реликвию с капелькой крови в ворохе вещей.

Частичка тебя. На память.

Незаметными движениями обшариваю одежду, нащупываю твердый предмет. Вот он. Ты от меня не уедешь. Решительно поднимаюсь.

Я смогу.

Слегка подсохшие следы уводят в море. Долго стою на берегу, прогоняю нервозность.

Пляж грязноват. Чуть уловимо, но все же веет гнильцой. И вода здесь не чистая. Мусор, полуистлевшие мидии, обломки, поднятые, бог знает, с какой глубины.

Одна за одной с камней срываются чайки, громкими криками подзывают остальных. Их становится больше - птицы слетаются на корм.

Очередная волна заманчиво подкатывает к ногам. Осторожно кончики пальцев погружаю в жидкость. Легкая дрожь.

Чайка молниеносным движением складывает крылья, стрелой устремляется вниз и выхватывает из воды рыбешку. Завистливым взглядом счастливицу провожают подруги.

Несколько шагов в глубину. Ноги привыкают к прохладе. Волосяной покров намокает, липнет к коже, остужается ветром. Решимость падает. Заунывно урчит в желудке.

Мысли плывут по реке времени. Неторопливо проходят по проведенным вместе вечерам, долго кружат у нашего последнего дня и убегают вперед по лунной тропе, манящей далеко-далеко в бесконечность, туда, где толща воды из зеленоватой становится синей. Помнишь, цыганка гадала тебе.

Твердо двигаюсь вдоль сияющей полосы. Светит в спину луна, не оборачиваюсь. Вещица, зажатая в руке, придает мне силы. Не отрываю от девушки взгляд. Хочу помнить ее такой, охваченной волнами, скрытой по пояс в воде. Вода мутная. Что ниже, не разглядеть.

Заметила меня, приветливо машет, на шаг отходит.

- Иди же сюда, - прошу тихонько. Не хочет слушать.

Подбираюсь шаг за шагом. Придется окунуться. По спине бежит холодок.

Цепко держу ее взгляд. Она хохочет, настойчиво тянет в глубину. При неестественном свете кожа мерцает, таинственным блеском горят глаза.

Здесь недостаточно мелко. За волной пробегает волна. Она останавливается, по поверхности проводит руками. Медленно погружаясь, скрывается под водой. Происходящее дальше скрыто набежавшей волной. Плывешь ко мне? Я дождусь. Начинаю ритмично считать про себя. На собственной шкуре, убеждаюсь, что не греет луна. А в воде вот и вправду тепло, если постоять и привыкнуть, но от неподвижности ломит суставы. Заставляю себя двигаться вперед. Хватит мучить меня. Где ты? Ты все равно не уедешь. Чайки кружат над водой.

Быстрей бы встретится. Туча наползает на ночное светило. Как не вовремя. В мутной воде не видны и у ног затонувшие камни. Как долго! Господи, как же долго. Сердце безжалостно стучит. Лениво тянутся секунды. Она где-то в море, вокруг вода. Нельзя быть в воде так долго.

Смутные очертания появляются невдалеке. Приближаются. Дрожью в коленях возвращается нервозность. Туча расползается на части, освобождает луну, в мир возвращаются краски. Она рядом.

Шаг назад. Вполоборота взглядом целюсь туда, где в черном небе висит источник холодного света. Небо белесым, выпученным глазом уткнулось в ответ. Взоры скрестились. Сжатые пальцы тянутся к свету, уголком рта улыбаюсь. Ладонь раскрывается. Яркий блеск.

Вот и все. Луна дает благословение.

Отворачиваюсь. Жду встречи с любимой лицом к лицу. Треплет волосы ветер.

Она приближается, она здесь, она всплывает. Голова поднимается над водой.

Вдох.

Трясущийся палец завис над клавишей. Торопливо отстукивают секунды настенные часы. Мне показалось?

Город дремлет безмолвным сном. Комната окутана привычным полумраком. Хранит неразглашенную тайну кровать за стеной. Ускоряется пульс. Двое часов перекривляют друг друга. Сквозь их перебранку раздается чуть слышное. Выдох?!

Подал слабый голос пружинный матрац. В поисках тапочек чужие ноги шарят по полу. Холодной струей льется пот по спине, прирастающей к креслу. Не мигая, сверлю взглядом стену. Не дышу. Ни движения.

Что происходит там, где свершилось плохое? Зачем ты вернулась?

Мягкий шорох. Кажется, сделан шаг. Чего же я медлю? О, господи.

Вцепившись в подлокотники, чуть привстав, перелопачиваю варианты. Двигать старый комод, отгородиться от траурной спальни, ждать утра? Оно не настанет.

Четвертый этаж. Неслышно делаю вдох. Не шевелиться. Бежать. Что делать?

Отче наш, сущий на небесах. На кого ты покинула меня. О, господи, не то. Зачем ты вернулась? Да придет царствие твое. Еще шаг. Не поможет.

Если бы спрятаться. За стеной слышен вдох, со свистом втягивается воздух. С шипением вырывается. Выдох. Не поможет, учует. Еще шажок.

Господи, тихо как. Почему не скрипят половицы. Должны ведь скрипеть. Должны!

Лихорадочно ищу выход, любой, только не тот, что ведет к входной двери через спальню. Туда, где она.

Голова седеет.

Принимаюсь тихонечко выть, тут же рот затыкаю руками.

Так тихо, ни звука. Вот, кажется, вдох. Со злорадным ехидством выдох.

Как трудно и омерзительно просто: засов, цепочка, замок. Всего три движения. Лишь бы унять в руках дрожь. И не смотреть. Главное, на нее не смотреть.

И дойти, надо дойти. Да сдвинься хоть с места! Ноги не держат. Пробовать надо сейчас. Потом не успеть.

С сиденья сползти бы и не шуметь. Не выдать себя случайным звуком. Постанывают сочленения старого кресла. Тише, родное, ведь ты не предашь? Со смачным чавканьем оно отпускает.

Дыша в четверть силы, не издавая ни звука, на цыпочках иду босиком. С пола веет прохладой. Едва слышный звук. Замираю. Это не вдох и не выдох. Это шаг! Она на шаг ближе. Нельзя медлить, медлить нельзя. Шаги не слышны, не скрипят половицы.

Одеревеневшие ноги, заплетаясь, доходят к двери. К ее ручке не могу прикоснуться. Этот путь ведет в спальню. Там, за стеной, от двери до постели семь или восемь шагов. Так семь шагов или восемь?! Моих, кажется, семь. Ее пока четыре.

Шаги не слышны, затихло дыхание. Где же она? Насколько она далеко? Я смогу, я успею. О, господи. Я не смогу.

Если ухом прильнуть к створке дверей, я узнаю, что там, я погружусь в неизвестность. На что я надеюсь? Рассчитываю уловить тишину, уповаю услышать шаги далеко-далеко. Прислоняюсь.

Непосредственно здесь, за тонкой фанерной дверью, я слышу гробовое молчанье, отголосок часов, монотонный сквозняк, беззвучный укор бетонного дома. И вдох...

***

Немноголюдный пляж на отшибе. Совсем чуть-чуть не достают до воды прибрежные скалы, ставшие излюбленным пристанищем чаек и романтичных влюбленных. Неподалеку построен дом, оригинально раскрашенный и высокий. Чуть дальше трасса, по которой увозит туристов редкий автобус, а ночью при лунном свете вид свысока создает впечатление, что дом примостился на самом краешке лунной тропы.

Красивое и жутковатое место. О нем существует легенда.

Не слышали? Я расскажу...

Стоял на дворе октябрь, было поздно. Светила луна. Двое молодых и влюбленных поодиночке забрались в воду. Она подбиралась к нему, а он ждал, бережно держа в руке ритуальный символ. Ветер шевелил волосы.

Он сделал все, чтобы удержать ее, и теперь, переполненный тоской и надеждой, ожидал ее шага. Одобрительно отзывались чайки, разнося любопытную весть. Ночь благоволила влюбленным, луна свидетель тому. Юноша ждал. Не скрывая радости, его избранница, потупила взор, кивнула и трепетно продела пальчик в сверкающее обручальное кольцо.