Внешние звуки отрезаны матовой толщей стекла. Мне не узнать, что вдали незримо мечутся тени, не услышать, как голоса будоражат эфир, перекрывают друг друга, кричат.

Я окутана паром, волосы волнами опустились на плечи, незнание давит.

По стеклу ползут капли.

- Он здесь! Он точно здесь! Надо убираться!

- Феникс. Заберешь персонал с "Птенчика". Шут, Рокот, обеспечить эвакуацию базы.

Музыка бьет по вискам, отгоняет мысли. Ей в такт пульсируют цветные пятна в стекле - электронные огни, рожденные слиться в картины без смысла и умереть. Грохот ударных, вспышка - и капли, вздрогнув, сбиваются с пути, водяные дорожки рвутся, сливаются воедино или исчезают, словно перекраиваются прожитые ранее жизни. Забавно - их ничего не стоит стереть. Ощущая вибрацию, провожу по гладкой поверхности ладонью - остается невнятное месиво. Вот так.

Вода обжигает. Воздух пропитан приторно-сладким ароматом шампуня, а я словно вдыхаю асфальт - и ногти впиваются в кожу. От моих истязаний остаются рубцы - я знаю, но сильнее уродства и боли желание выцарапать, отскрести. Я ведь отмоюсь?

- Шевелитесь, мать вашу! Командир, поселенцы на месте. Я сваливаю.

- Взлет.

Молчание - и вновь вдалеке, за порогом восприятия:

- Докладывает Рокот. Все в сборе.

- Давай, сынок, сматывайся скорей!

- Где Юлька? Стой, Юльки нет!

- Я не могу ждать. Юля, быстрее!

- Три секунды, Рокот... Всё, она на месте.

- Взлетаем.

Звуки тонут в стекле. Полтакта тишины, писк высокой ноты, и в затихший было эфир прорывается голос:

- Антон, а ты есть?

- Да. Здесь я.

- Порядок. Валим, ребята, - напряжение снято.

- Как считаешь, успели? - говорящий волнуется, он не уверен.

Через секунду я отодвину дверь, и тогда в сознание рев ворвется лавиной. Сирена взахлеб споет о тревоге, а потом, будто бы поперхнувшись, за ненадобностью смолкнет.

Секунда ушла. Мгновение - и я уже мчусь в лабиринте коридоров, задыхаясь и не чувствуя стыда. Рефлексы подсказывают каждый поворот. В ванной комнате хлещет вода, мокрый след увязался за мною.

Командный отсек, пульт связиста. Я успею, я прокричу:

- Рокот, подожди!!!

- Катя?..

***

На пол стекает вода, бешено колотится сердце. Почти не дыша, я застыла в полукруге бездушных машин, ощущая себя лишней, ненужной, случайной. Тишина. Только в центре опустевшего зала голографический экран, ионизируя воздух, потрескивает чуть слышно. А за окном, мерцая, тусклый огонек уносится всё дальше, прочь от мутно-красной карликовой звезды. Холодно.

Мне нужно пойти за одеждой, оторвать взгляд от мертвого пейзажа за окном, повернуться к нему спиной и открыть дверь. Я буду долго стоять у проема, вслушиваться в гулкое блуждание кислорода в вентиляционных шахтах и уговаривать себя, что за дверью нет никого. Сейчас я пойду. Я верю, я знаю, я убеждена, что некогда переполненная колонистами база встретит меня безмятежностью, покоем, личными вещами, брошенными и растоптанными в суматохе. Так и есть: только я, шорох распахивающихся дверей и неровный ритм хлюпанья босых ног.

Я натяну форму на мокрое тело и двинусь в обратный путь. Будто под скорлупой, укроюсь в куполе командного отсека и замру, словно в соломинку вцепившись в последние слова, посланные с убегающего корабля: "Я за тобой вернусь. Слышишь. Я за тобой вернусь!"

Я поверю.

Рокот, я дождусь.

Но Рокот молчит. А я уже вижу, как черная пыль вздымается у базы. Я это вижу. Рокот, пожалуйста, вернись.

 

Планета несется сквозь пустоту, опускаются сумерки. В этом крохотном, стремительно вращающемся мирке минут через двадцать снова наступит рассвет, а я считаю секунды. Жду, когда пульт оживет, и динамики скажут: "Говорит Рокот. Прием".

- Я на "Птенчике". Меня кто-нибудь слышит? - мужской голос неожиданно прервал тишину.

Кольнуло сердце. Придя в себя, я отозвалась тихонько:

- Я слышу.

- База? Где все? Заберите меня отсюда, - человек с Птенчика встревожен.

- Птенчик, - произнесла я с горькой радостью, едва ли не со злорадством. Теперь, по крайней мере, я не одна. - Птенчик, нас забыли.

Тот, кого я прозвала Птенчиком, выругался в эфир, но, смутившись, затих. Я молчала в ответ и слушала, как нервно он дышит, будто в резонансе со мной.

- Я не хочу оставаться, - мой голос задрожал. В отчаянии я взмолилась о помощи к незнакомому человеку, оказавшемуся на орбитальной станции, почти в той же ситуации, что и я. - Птенчик, помоги. Скажи, что мне делать?

- Катерина, - он произнес мое имя. - Ты думаешь, о нас помнят?

Корабль Рокота уносится вдаль. Но что, если он не успеет?

- Я точно знаю. Он вернется, он обещал.

- Вот видишь, - голос Птенчика стал вкрадчивым. - Не думай о плохом, не думай о сейчас, вспомни о приятном, и страх уйдет. Поверь мне.

Сумерки сменяются чернотой. Тьма окутывает, и едва удается разобрать, клубится ли пыль за окном.

- Выбрось из памяти сейчас, выбрось, выбрось... Думай о прошлом, о том, когда тебе было хорошо. Думай...

- Хорошо, - согласилась я и раскрыла шкатулку воспоминаний. В сознании замелькали образы, выискивая в памяти светлые мгновения, словно маячки.

- Я всегда мечтала стать звездой, - думаю, мой собеседник на "Птенчике" улыбнулся. - Я серьезно.

- Я знаю, - заверил он, - расскажи.

Я выбрала кусочек ранней юности - один из тех неприметных дней, когда от нечего делать, включала домашнее лазерное шоу, надевала лучший наряд и пела. Голографические поклонники визжали в восторге, к моим ногам летели цветы, на платье сыпались блёстки. Поймав в зеркале свое отражение, я вздохнула... Это не блёстки.

- Ты слушаешь, Птенчик? - мне показалось, ветерок пронесся по волосам.

- Продолжай, - просит собеседник. - Пой. Я тебя слышу.

Экран сияет мягким сиреневым цветом, по нему бегут цифры. Казалось бы, что они могут значить, но цифры пугают.

- Ты хорошо меня слышишь? - задаю я вопрос и с надеждой слушаю тишину; я так хочу остаться без ответа.

Почти что влезая в окно, над базой сгущается тьма. Мне не выбраться.

- Да, Катерина.

- "Птенчик" уходит, - мои слова должны выражать сожаление, но голос дрожит. - Связь скоро прервется.

- Две тысячи пятый, - безошибочно определяет мой собеседник. Треск, шорох и хрипы. Слов не разобрать. Но бесстрастные свидетели - ушедшие секунды - всё равно не поверят. Они мне нашептали: "Птенчик" скрылся за горизонтом две минуты назад".

Всё, Рокот, не возвращайся, не надо.

***

- Катерина, - донеслось из динамиков, едва компьютер вновь принял сигнал.

- Рада, что ты снова со мной, - вру бесстыдно.

Пустота, резкие движения глаз. Пыль за окном и неизвестность за дверью.

- Расскажи еще, - просит Птенчик.

- Зачем? - облизываю пересохшие губы и с отчаянием загнанного зверя хочу понять - зачем?

Столб пыли взметнулся с земли и сполз по стеклу черной змейкой.

- Чтобы не было страшно, - резонно замечает Птенчик. - Лучше расскажи.

- Конечно, - поспешно отзываюсь. В голове беспорядок мысли, а путей отступления нет. - Я совсем еще крошка, - начинаю рассказ, и пыль за окном оседает. - Лето, полдень, жара...

 

Июльское солнце висело почти над головой, но ухитрялось слепить глаза. Девочка лет девяти в чистеньком ситцевом платье недовольно прищурилась; поморщив нос, поглядела на солнце и бесстрашно полезла на забор. От частых визитов он давно покосился, почти погрузившись в соседский укроп. Бабушка, если увидит, снова будет бурчать, зато какой вид отсюда! Хорошо. Девочка удобно уселась.

Вон там, под яблоней-дичкой, из досок и одеял она с мальчишками строит дом. А там, в бурьяне на склоне, ее огород: рядок редиски и горький перец. Рядом тонюсенький ручеек огибает неровности и впадает в речку, а за речкой лес. А это Сонька - соседская корова. Можно сорвать лопуховый лист и сунуть ей к самому носу. Сонька с благодарностью примет угощение и щекотно коснется ладошки шершавым языком. А еще у нее теленок - смешню-ю-ючий.

- Ка-а-тю-ю-шка! - внимание отвлек бабушкин голос.

- Катерина, - вкрадчиво поинтересовался кто-то. - Ты где?

Девочка повернула голову и с прищуром оглядела окрестность - дед Василий починял телегу, его племянник колол дрова. Тряхнув косичками, девочка отвернулась.

- А ну слазь, проказница, забор поломаешь.

- Где ты? - настойчиво прозвучало издалека.

Речка у нас самая лучшая. Вода в ней теплая и прозрачная - даже отсюда камешки видны. А за речкой лес...

Крепкие руки обхватили за талию и стянули ребенка с загородки.

- Не слышала разве? Я ж тебя звала. Солнышко ты мое, - мозолистая ладонь потрепала по голове. - Идем в хату, обедать пора. Борщик.

Облизнувшись, как кот от домашней сметаны, девочка зашагала к дому. На полпути она обернулась, и, упрямо щурясь, показала язык. Бабушка вела ее за собой и крепко держала за руку. Второго тысячелетия шел последний год.

 

Тянутся в тишине секунды, наступает рассвет. Неохотно я возвращаюсь в реальность и понимаю - ко мне прикасаются, гладят. Иногда кажется - нечто проникает внутрь, пытается нащупать невидимые нити, натыкается на препятствия, одергивается, но не отступает, ищет.

Птенчик нарушает молчание:

- Где ты была?

Я сжимаюсь и сколько возможно тяну с ответом. Прямой видимости остаются считанные мгновения.

- "Птенчик" уходит, - облегченно выдыхаю.

- Ответь, Катерина, - с нажимом произносит собеседник. - Ответь мне, - и острые щупы вонзаются больнее. - Мы ведь друзья, - мерещится, что комок слизи, как чей-то язык, блуждает под кожей.

Я брезгливо дернулась, не выдержала и взорвалась:

- Ты слышал, что я сказала!? "Птенчик" ушел. Связи нет!

Эфир недовольно выдал обрывки фраз в ответ, зашипел и затих. Сознания достигло лишь едва различимое:

- Жди.

***

Выторгованные минуты улетают.

- Катя, - мое имя голосом Птенчика звучит как приговор, а Рокота нет и следа. - Не обижайся. Я просто хочу, чтобы мы стали ближе.

Ветерок ласкает спину, бежит по волосам.

- Нет! - я вскакиваю с места и бросаюсь к окну. Одна мысль довлеет над прочими - спасаться, бежать.

- Вернись, Катерина. Говори со мной.

Мне почти не видно, что творится вне базы, я не знаю, что лучше - слушать баюкающий голос или выйти наружу и кинуться в кратер.

В воздух взметается пыль. Черное бурлит на черном, собирается в клубок, зависает. Нас разделяет немногим более метра пространства и герметично закрытое окно. Ворох, извиваясь, притягивает взгляд, манит и вдруг, сорвавшись, не замечая преграды, проходит сквозь.

Испугаться и отступить я не успела. Туча окутала - и на мгновенье я ослепла.

Ровный, спокойный баритон:

- Всё в порядке, Катя? Вернись. Мы поговорим.

- Веселье, музыка, дискотека, - выплескиваю я, мне нужно совсем немного, чтоб отдышаться.

- Продолжай.

- Обычная вечеринка, стильный клуб, - дышать становится легче, но горло сдавливает, едва взглянешь, как черные хлопья беспрепятственно влетают в окно, словно проходят через дырявое сито. Сухой черный дождь струится с потолка. Видимость скорлупы рухнула.

Как реквием внутри песочных часов зазвучали мои слова:

- Я любила танцы, все эти новомодные штучки: искусственные облака и гравитацию под ноль. В тот раз я нервничала; волновалась, чтобы мой парень не заметил, что туфли у меня в пыли...

 

Молодежь разбивалась на пары и, легонько подпрыгнув, отрывалась от пола. Я одернула руки и отстранилась.

- В чем дело, Кать? - партнер по танцу, удивившись, выпустил меня.

Я осматриваюсь и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю...

- Это не мое, - я задергалась и запаниковала. - Всё было не так.

Медленно кружась, я опускалась на танцплощадку. Я вглядывалась в лица друзей, случайных посетителей дискобара, людей близких и практически незнакомых. Кто? Взгляд выхватил молодого человека, обнявшего расползающееся темное крошево, отдаленно напоминавшее женский силуэт.

- Таня! Там была Таня, - я кричала, не осознавая точно, в воспоминаниях ли я нахожусь или наяву.

- Да брось ты, - подал голос Птенчик. - Ее не было. Ты просто забыла, - и с издевкой и уверенностью добавил. - Ты ее забыла.

Я вынырнула. Здесь, в реальности командный отсек, как прежде, пустовал. Не чувствами, не рассудком, но ощущалось, как вязкая жижа, словно черное переваренное желе, ввинчивается в сознание. Парализующий скрежет - не то хор ломающихся подпорок, не то безмолвный крик внутреннего я.

Голос Птенчика воркует:

- Говори. Расскажи без утайки. Например, о том парне с татуировкой, в черной майке, вон там в углу.

- Его нет, - еще секунду назад я могла поклясться в этом. - Его не было.

Ничтожно малая гравитация тянула к земле. Я опускалась медленно, почти незаметно. И в том углу, нет, теперь в другом, в этом, я видела юношу. Коренастого или высокого, с длинными волосами или стриженного под бокс. Образы мелькали, сначала неясные, смутные, они затвердевали. Я не слышала звуков, но губы того человека шептали:

- Был, Катя. Ты вспомни, ты представь.

Здесь, в прошлом, из меня словно вытекала черная гуща. Я снижалась, и полированный пол танцплощадки сменялся черным отваром. Ноги вот-вот обуются в пыль.

- Был! Есть! - согласилась я.

База. Настоящее. Испарина. Сквозь глаза, сквозь пальцы течет субстанция неосязаемая, чуждая, нематериальная.

- Две тысячи восьмой, апрель... - словно заклинание, Птенчик нашептывает дату, - девятнадцать секунд...

Шатаясь, я выбралась из танцевального зала, в дамской комнате нащупала умывальник, окатила себя водой. Не в силах терпеть, я завыла и принялась расцарапывать лицо.

Отмыться, выцарапать... Но Птенчик слышен и здесь:

- Еще, Катя. Еще!

Я металась по коридорам базы и в закоулках воспоминаний. Всплывали в памяти дни, минуты и мельчайшие эпизоды. Возврат в мое первое откровение - к неизменному восторгу поклонников, цветам, и к своему отражению. Угольно-черными блестками устлан наряд.

А вот домик в звездной глуши - я так давно мечтала о нем. Нет. Стоп. Там Рокот, туда нельзя. И я не медля вспоминаю другое: старых друзей и одиночную прогулку возле сверхновой. Я затеряюсь здесь.

- Кого-нибудь ждешь? - осведомляется всевидящий Птенчик.

Пыль на зеркале. Я не удивлена, я помню.

- Жду, - соглашаюсь я и послушно впускаю гостя в каюту. Входит юноша с татуировкой на плече, и наши губы сливаются в поцелуе, сухие потрескавшиеся губы, а на губах пыль. Я задыхаюсь.

Память сводит с ума. Звучит музыка, а мне слышен лишь Птенчик.

- Я был, - непрестанно твердит его голос, и прошлое превращается в быль...

В пыль.

Субстанция жадно один за другим заглатывает куски воспоминаний. А хочешь - вот Катюшка в шубке, в варежках и обмотанная шарфом. Мороз кусает щеки, страшно мерзнет язык, но упрямая девчонка домой не спешит. Доносится шум застолья, звуки хлопушек и смех. Льдом скован ручей - красотища. В неярком свете сорокаваттки кружится искристый снег.

- Где ты?

- На Земле, - сознаюсь я.

Птенчик ворчит недовольно. Нескончаемым потоком сыпется пыль, забивается в горло. В кашле я корчусь на полу.

Птенчик повторяет:

- Где ты?

- Прошлое тысячелетие, - отхаркавшись, прошипела я. - Для тебя это слишком давно.

- Там всё не так, - соглашается Птенчик. - Хочу туда.

Катюшка, зажмурившись, пританцовывает от холода и показывает язык. Остается две минуты - и второму тысячелетию конец.

***

Мерзость расползается по вскрытым воспоминаниям. На волосы сыпется пыль, словно пепел. Горит свет красной звезды - рожден новый день.

- База. База. Это Рокот. База, ты меня слышишь? С тобой всё в порядке? Катька, ответь.

В кожу втекает смола. Поднимаясь по позвоночнику, вдоль шеи, уходит в глубины сознания.

- Что ж ты так долго? - шепчу без надежды. - Рокот, зачем же сейчас?

Птенчик не смог, не сумел не просочиться сквозь грань тысячелетия. А теперь? Высший разум, если ты есть, помоги решиться на худшую подлость, позволь мне предать себя. Катюшка, прости.

Я потянулась к пульту - пусть всё завершится.

- Птенчик, - позвала я, хотя машина твердит - связи нет. - Птенчик, ответь. Я знаю, ты меня слышишь.

Эфир сначала молчал, будто в отместку за ничтожные попытки оттянуть неизбежность. Но вот зверь, поселившийся в прошлом, шевельнулся. Отголоски его движений я ощутила как растянувшуюся на годы память о боли и тошноте. Монстр, распластавшийся во времени и пространстве, потек вглубь былого, в точку соприкосновения. В такт движениям резалось в память новое, раскуроченное прошлое.

- Катенька, - шепот из динамиков выдернул из забытья. - Ка-а-тю-ю-шка.

Мой ответ, мое поражение уместились в единственном слове:

- Да.

Я двигалась к детству, я вспоминала...

 

Двухтысячный год, январь, первое.

Привычно першило в горле. Я закашлялась; выбравшись из постели, протерла ладошкой окно. Сквозь копоть пробился луч и осветил напоминающую пожарище комнату. Редко где под неровными черными буграми угадывались вещи, игрушки, коробки с дисками. От въевшейся пыли голограммки давно не читались, а ведь еще вчера был бабушкин дом и Земля. Я вытащила из-под подушки любимый мультик, очистила коробочку от грязи, обняла ее и сунула обратно. А потом сосредоточилась, уселась на краешек кровати и представила мальчишку напротив себя. Черный дым в полумраке легко превращался в навязанный образ. Какое-то время он жадно таращился, а потом взял меня за руку и предложил:

- Пойдем в прошлое.

И ведомыми лишь мне тропинками мы двинулись в путь. Из мрака заваленной пылью комнаты сквозь чистый снег, сквозь новогодний вечер, туда, где полнится светом река, где пахнет сеном.

***

Разреженный воздух туманит восприятие - сейчас так и нужно. На перилах у посадочной площадки с равнодушием наблюдаю, как карлик восходит и красит всё без разбору в багровый цвет. Временами налетают порывы - и песчинки вперемешку с мелкими камнями мчат наперегонки. Ветер путает волосы, черной поземкой разбегается пыль. Но ветер - это всего лишь ветер, а пыль - только пыль.

След корабля прорезает небо. Очень скоро Рокот появится здесь.

- Как ты? - скажет он с теплотою.

Пряча лицо, отвечу устало:

- Я его отвела.

Напоследок я пну кучку пыли, некогда враждебной, примитивно-разумной, и разотру ногой. Здесь для меня всё закончилось.

 

- Рокот, вызывает центральная, - с красным карликом нас разделяют парсеки пути. - Обнаружен еще один сгусток в секторе Д-6. Нужен оперативник.

Рокот сжимает кулаки, скашивает виноватый взгляд на меня и пытается перечить:

- Вы же обещали минимум неделю отдыха.

- Знаю, Рокот, - будто извиняясь, вышедший на связь человек держит паузу и повторяет. - Нужен оперативник.

Умиротворяющий звездный поток, запредельная скорость.

- Я не могу, Сереженька, я больше не могу, - хотелось спрятаться в уголке, обнять коленки и заплакать.

- Ну-ну, моя девочка. Всё хорошо. - Рокот коснулся губами свежих царапин на моем лице. - Он верит, он уходит.

В моих воспоминаниях пыль. Поцелуи со вкусом мокрого асфальта. И отчаянный бег нагишом по пустым коридорам лишь для того, чтоб услышать: "Я за тобой вернусь". Скоро всё. Скоро каждый миг моей жизни станет пылью. Сколько еще?

- Танечку помнишь? - Рокот качает головой, потому что много лет назад ее стерли, потому что я ее отдала - сегодня. Мы оба знаем, что с каждым поединком кто-то должен уйти - в прошлом.

Я ложь, я дорога, я проводник. И того, кто мнит себя хозяином времени, я умею вытолкнуть вон, через свет воспоминаний увести его в мир, которого нет, в вымысел, в сказку. Я заставляю поверить в невозможность пробраться туда... и вернуться оттуда. Я всё отдала: мое тело, и память из реального детства, и лучшую сказку о красивой планете Земля. Что меня наполняет? Лживые мысли, воспоминания, которым я больше не верю, и страх - вдруг тот мир настоящий. Пыль придет и туда. Прости меня, сказка.