Аннотация: первое участие в сетевом лит. конкурсе, а именно - Колфан 12 (осень 2009). рассказ прошел в финал; был заслуженно обруган за допущенные автором грамм. ошибки; отмечен одной высшей оценкой).
Разорванный круг
Воспоминания ярки. Они раскрашены акварелью и маслом, растушеваны грифелем, измараны углём и чернилами. Они впечатаны в холст памяти большими буквами, нанесены трепетными и грубыми мазками. Они настолько отчетливы и живы, как жив я сам. Или мертв.... Не знаю. Я поднимаю руки и сжимаю виски. Выдираю из памяти картины прошлого и пропускаю их сквозь себя. Разряд. Еще разряд. Превращаю душу в проводник боли и полосую её словно бритвой. Нещадно. Отчаянно.
Холодное мартовское утро. Я бреду по обочине дороги и пинаю мяч. Мне девять лет, за моими плечами школьный рюкзак, на ногах новые бутсы, а в душе бурлящий комок ненависти. Я подсекаю мяч, бью по нему, и, громко чертыхаясь, сплевываю под ноги черный комок злости. Господи, как же я ненавижу его. Как же я ненавижу мир, съежившийся в это хмурое утро до размеров нового вшивого городишки, в котором я вынужден жить.
Я бью по мячу, - бью! бью! - и он послушно катится вперед.
Рядом бредет сестра, моё утробное отражение. Её лицо отвернуто в сторону, а мысли затянуты непроглядной для меня паутиной. Обычно мы на дух не переносим друг друга, но в эти несколько дней, мы непривычно солидарны в своей злобе.
Так повторяется три утра подряд. Мы выходим из дому, из ненавистного двухэтажного строения именуемого "новым семейным склепом" в школу. Наша мать целует нас и долго машет вслед, пока небольшой пустырь, поросший пятнами молодой травы, наконец, не разделяет нас. На пустыре следы множества ног и я догадываюсь, что вечерами пустырь живет насыщенной жизнью.
Мяч лежит в глиняной рытвине, у края тропы, мятый и изодранный. Каждый день я подсекаю его оттуда ногой, как капустную голову, и посылаю вперед. Пшел! Пшел! Я сосредотачиваю на нем свою детскую злость и гоню её прочь с пустыря, желая насолить всем. Всем! Тем, кто играет с изодранной тряпкой. Здесь. В этом, сумевшем стать для кого-то счастливом, месте.
Я пинаю мяч и бросаю его в сточную канаву, в ста шагах от пустыря. Три дня подряд настойчиво повторяя это нехитрое действие. Я бросаю его в самую грязную жижу липких прошлогодних листьев и смрадной воды, но наступает утро и он упрямо возвращается на своё место.
На следующее утро мяч вновь лежит в глиняной рытвине и улыбается мне рваной царапиной. Всем своим жалким, потрепанным видом понукая к решительному действию. Мы медленно приближаемся к нему, оставляя рифленые следы на размытой дождем тропе, и моя сестра невольно сбавляет шаг. Не сговариваясь, мы переглядываемся, и я привычно заношу ногу, чтобы дать этому старому, впитавшему чужую радость, чумазому жлобу, под зад.
Я заношу ногу, и во время этого нехитрого процесса моя интуиция просыпается и посылает в мозг тревожный сигнал: Опасность! Опасность хозяин! Но мне - девять лет, я крепкий мальчишка, и посыл физической мысли срабатывает быстрее интуитивной. Я размахиваюсь и бью по мячу. Сильно и с ненавистью.
В мяче булыжник. Краем сознания я понимаю, кому он предназначен и зачем. И это возмущает. Черт! Это решительно несправедливо! Это подло!
Мои новые бутсы едва ли смягчают удар, как и стертая кожа мяча. Я поджимаю ногу, обхватываю её руками, и в этот самый миг, мои пальцы взрываются болью.
"А-А-А!" - хочется крикнуть, но я сдерживаю этот ком боли. Я ловлю его почти на излете и несколько секунд героически справляюсь с нарастающим звоном раздраженных нервных окончаний нещадно долбящих мозги. Мои щеки краснеют, рот поджимается, а глаза наливаются горькими слезами, - я силюсь, силюсь сдержать рвущиеся из меня рыдания. Мне хочется этого отчаянно!
Сестра замирает, и некоторое время просто смотрит на меня, затем поворачивает голову и лениво кидает за спину: "Привет". Позади неё останавливается щуплый мальчишка из нового класса и бросает на меня сочувственный взгляд. Мальчишка ниже сестры, и, чтоб взглянуть на меня, ему приходиться встать на носочки. "Больно?!" - участливо спрашивают его глаза, и я решаю убить его тотчас же, как только боль отпустит меня.
Его я тоже ненавижу. Истории всемирной злобы пошел четвертый день! За то, что он из этого города; за то, что каждое утро нам выпадает одна дорога; и за то, что мой взгляд, желая пронзить его, неизменно натыкается на дружелюбную улыбку.
Я сдерживаюсь долгую-долгую минуту. Я почти справляюсь с болью.... Но, Господи, мне только девять лет! И слезы ручьями проливаются из моих глаз, а под носом надувается пузырь.
Сестра молчит и взирает на меня почти равнодушно. Мне стыдно и хочется верить, что, пусть малый, но отблеск сострадания к моему несчастью все же появится в её глазах, и я с надеждой обращаю своё зареванное лицо за частичкой семейной ласки.
Напрасно. В карих глазах, так похожих на мои, нет и намека на сестринские чувства. За завтраком я бросил в её горячее молоко горсть мышиного дерьма, что наскрёб в кладовке под лестницей, - сводя с сестрой счёты за раннее пробуждение, которое она устроила, напустив в моё ухо слюны, - и теперь, рассчитывать на особую доброту не смел.
Я съеживаюсь, - господи, до чего больно! - сжимаю ладонью ноющие пальцы, и замираю; я со страхом ожидаю, что рот сестры вот-вот растянется в улыбке. Вот-вот. Сейчас.... "Да давай же уже, чертова дура! Смейся! Ведь это весело!" Я плачу, тру запястьем глаза, и утешаю пострадавшее самолюбие мыслью о дохлом тарантуле из отцовской коллекции, которого подложил в её школьный дневник....... Я жду, жду, но ничего не происходит. Чувство солидарности в общей ненависти к этому городу перевешивает в сестре желание высмеять мою беду. И все же охочие находятся.
Едва мои всхлипы вырываются на свободу и разносятся над пустырём, как из-за забора, из-за протянувшейся вдоль границ частных владений покосившейся изгороди, как по команде высовываются три рыжие головы и начинают дружно, громко реготать. Это братья Лучецкие. Поляки. Их веснушчатые, круглые лица, при виде моего страдания, наливаются весёлым румянцем и озаряются радостными улыбками.
- Попался! - кричит старший, одиннадцатилетний Михась, и тычет в мою сторону похожим на немецкую колбаску пальцем. Его волосы взъерошены и непослушной копной падают на лоб и оттопыренные уши. - Глядите! Я так и знал! Так и знал, что это тот, русский, с Тополиного переулка! Эй, жопа! - кричит он мне. - Съел?! Съел угощеньице?!
- Посмотрите-ка, мальчику бо-бо! - заливается смехом средний, Янек, и, свесившись с забора, хватается за живот. - Он плачет и зовет мамочку! Ха-ха-ха! Ма-а-а! Ма-а-а! - кривляется Янек. - Какие-то нехорошие мальчишки подложили мне камешек!
- Так ему и надо! Не мешало бы его еще и вздуть! - подхватывает младший и самый шустрый Зденек. - Будет знать, как уводить с пустыря наш мяч!
Мне нечего ответить и я просто ною. Опускаю глаза в землю и реву. Так проходит еще одна долгая-долгая минута, пока, наконец, боковым зрением, я не улавливаю какое-то движение. Это стоящий рядом с сестрой мальчишка, сжалившись надо мной, набирает в ладонь горсть песка и мелкого щебня и с криком: "Придурки!" запускает в забор. Головы дружно скрываются, не прекращая реготать. Я утираю глаза, киваю с благодарностью новому другу, и, вслед за сестрой, мы молча бредем к школе.
Лето. Нам тринадцать. Стоит чертов адовый полдень, и мы с другом третий час гоняем мяч, очень похожий на тот, пустырный, на школьном дворе. Я взмылен и взбешен, я объят азартом: идет футбольное сражение двух враждующих групп, и ради долгожданной победы над "рыжими лисами", над этим вражьим кланом гадов Лучецких, мы выкладываемся с другом - на все сто.
На воротах стоит Гера Шульц - наш капитан. Всю весну этот нескладный немецкий парнишка, не зная жалости, тренирует нас и тройку ребят из нашего класса, настоящей игре в футбол. Плечи Геры опущены, ноги согнуты, а длинные пальцы нервно барабанят по сбитым в кровь коленкам.
- Федька, справа! Справа обходи! - орет он мне в затылок и шлет проклятия в сторону юркого как змея Зденека, маятником колышущегося на моём пути. - Куда, гад?! Куда по ногам бьешь, СВОЛОЧЬ! - взрывается он и сплевывает тянущийся сгусток гнева себе под ноги. - Пас, Федька! Дай пас! Вот бли-и-ин...- разочарованно тянет, когда Зденеку удается забрать мяч...
Счет игры 4:4, нам в первый раз удается вести игру на равных и близость возможной победы окрыляет до одури и сводит с ума. "Господи, пожалуйста! Позволь нам выиграть у них хоть разочек! И я клянусь, клянусь памятью любимой бабки (тайно окрестившей меня в трехлетнем возрасте в маленьком соборе звездного городка, потерявшего оригинальное название в череде оных), явиться к церковному порогу и вкусить твоего причастия в ближайшее же воскресенье. Пожалуйста..." - бесстыдно клянчу я Всевышнего, и, позабыв обо всём, очертя голову, кидаюсь напролом защиты.
Да! Вот он шанс! За две минуты до конца игры защита прорвана! Кто-то из наших посылает мяч вперед, и мы с другом несемся к нему с разных сторон поля, как молнии. Мы выходим к воротам вместе - два нападающих против защитника и вратаря - и на одно короткое мгновение, встретившись взглядами, замираем. Положение друга выгоднее, чем моё. Выбросив ногу, он принимает мяч и тут.... Я не выдерживаю. Черт, я так долго этого ждал, что, забыв обо всем, ору:
"-Мне-е-е!!!" - ору я и грубо толкаю плечом рыжеголового защитника. - "Мне-е-е!!!" - повторяю, но мяч уже летит ко мне по прямой, а друг улыбается.
- Гооооол!!! - через секунду воплю я во всё горло, сжимаю друга в объятиях, и слышу, как Гера с визгом несется к нам через площадку и запрыгивает на мои плечи. Мы все вместе орем и радостно смеясь, дружно валимся в траву.
Четырнадцать. Я первый раз бреюсь. Я неожиданно для себя вытягиваюсь и раздаюсь в плечах. Мои руки становятся жилистыми и сильными, а в голосе появляется хрипотца. Я нахожу ключ от заветного ящика в родительской спальне и в тайне ото всех, с пугающей непонятной жадностью, просматриваю запретные взрослые журналы. По этой ли причине, или нет, противоположный пол постепенно обретает в моем сознании такие ясные очертания, что я, с все меньшей охотой прогоняю из своих снов неясные женские тени.
Мы идем через пустырь - друг, Гера и я; идем не спеша. День чудесный, уроки позади, и я с особым удовольствием треплю разговором столь волнующие меня пышногрудые образы школьных товарок. Я на нужной волне и чувствую себя таким взрослым "достаточно взрослым", что решаюсь и рассказываю. Я смеюсь и признаюсь друзьям, что прошлым вечером видел, как моя худосочная сестра разглядывала перед зеркалом свои крохотные сиськи. Я напускаю на себя важный вид, скручиваю два кукиша, приставляю их к груди, и наглядно показываю обалдевшим приятелям, какого они крошечного размера. Мне весело и смешно. И почему-то радостно. От души куражась, я обещаюсь подарить сестре мазь от прыщей и подстегиваю смехом составившего нам компанию Шульца. Схватившись за животы, мы с Герой ржем как кони в вольном лугу, пока я неожиданно не замечаю, что друг, сначала тупит взор, а потом покрывается пестрым ковром бледно-пунцовых пятен.
Мать моя женщина! Эврика! Дасиш фантастиш! - хлопаю глазами я, останавливаюсь, и, глупо улыбаясь, замираю как вкопанный. "Мой друг влюблен в мою сестру!" "МОЙ ДРУГ ВЛЮБЛЕН В МОЮ СЕСТРУ!!!" - рождает мой мозг, и эта новость оказывается таким откровением, что я теряюсь, таращу на друга глаза и, наконец, говорю. Говорю так, словно стыдясь благородного порыва, указываю ему на раскрытую форточкой ширинку и на его, червяком выползшее из укрытия, неокрепшее мужское достоинство:
- Сань, она же... дура, - то ли утверждаю, то ли оправдываюсь я, и получаю по морде.
Я получаю по морде, и мы в первый и последний раз в жизни сцепляемся в драке. Я крепче друга и мне не составляет труда сдерживать его гнев и даже, время от времени, самому отвешивать удары, но он ловок и вертляв, что та кошка, и его худые костяшки таки достают мой подбородок. Я отругиваюсь матом, сплевываю, и даю сдачи. Мы молча хрипим от злости, хмурим лбы, отталкиваем от себя сердобольного Геру и, поджав подбородки, расходимся по домам.
Звездная Летная Академия при Всемирном Аэрокосмическом центре образования молодежи. Мы курсанты высшей школы звездного флота и черная с серебряной каймой форма космических пилотов нам чертовски к лицу.
- Вон они, смотри, - говорю я другу и указываю в сторону рыжеволосых голов пробирающихся к нам сквозь волнующуюся и шумящую на площади перед Академией черно-серебряную толпу.
- Эй! Зденек! Ян! Мы здесь! - приставив руки ко рту горланит друг и машет навстречу радостно улыбающимся полякам.
- Космодром Сан-Марко! Трасса Марс - Грифон 34. Каботажное судно "Гименей", - торжественно трясет Зденек в воздухе распределительным листом и хлопает брата по-плечу. - Два месяца в полете под флагом торгового флота. Командир - майор Роберт Блэк. Так что, - усмехается, - нескоро увидимся ребята. - А вы как?
- Порядок! - киваю я, и толкаю друга плечом. - Сань!
- Байконур! - счастливо выдыхает друг, и мы с удовольствием наблюдаем, как на лицах опешивших поляков появляется восторг. - Байконур: максимально отдаленные трассы. Военный флот! - беспощадно добавляет он. - Судно "Восток 46" под командованием легендарного генерала Тэо Цусима, кавалера ордена "Желтой лиги". Дальность полета Земля - Охро-Омега. Нижняя Граница дружественного нам Конгломерата Объединенных Пятиконечных сил. Так что...
- Так что, - обрываю я друга, оскаливаюсь до ушей, и как последняя сволочь, щедро сыплю соль на зияющие завистью раны Лучецких. - Первый учебный полет и такая удача!
Свадьба. Сестра светится радостью, и я нутром чувствую, что быть мне дядей. Сестра смущается и краснеет, когда я прилюдно заявляю о своём подозрении. Это оказывается таким трогательным, что я подхватываю её на руки и кружу, кружу по комнате, рискуя сшибить всех. Всех! и в первую очередь моего пьяного от счастья, улыбающегося друга...
...Я дядя! Бог мой! Я дядя двух очаровательных крошек! И это так размягчает, что, обнимая свертки дрожащими руками, я шмыгаю носом и пускаю слезу. Сестра не щадит моих чувств, и ровно через год я пускаю слезу вновь, целуя голубоглазого, как его папаша, новорожденного мальчишку. Светловолосые головки девчушек качаются у моих ног и я, смеясь, грожусь наподдать другу по шее, если он, наконец, не прекратит измываться над своей женой. Я грожусь и хмурю бровь, но счастливый вид сестры так красноречив, что я сдаюсь и целую их всех в щеки. Господи! Как я люблю эту семейку!
Планета Атонерикс, галактика "Сторожевых псов". Бывшая колония Земли. Планета, известная диковинной флорой и огромными залежами смертоносного гирольбия. Металла, объявленного в пределах Могущественного Конгломерата Пятиконечных сил и его союзников вне закона, и охраняемого всеобщей конвенцией о "Третьих планетах" и "Неприкасаемости к месторождениям". Вожделенная планета, отнятая у нас в ходе войны за верхние границы Желтого поля, воинствующими фриникийцами. Враждебной Конгломерату расой жестоких завоевателей. Бывшими гуманоидами, скрестившими свой генотип с ДНК-кодом самых разных существ, обитаемых во Вселенной. Братьями по отцу, в ходе развития своего вида и в стремлении усовершенствования жизнеспособности и боевых качеств расы, давно утративших человеческий облик.
Дата: 14 августа 2079 года; среда
Планета Атон-Х-рикс
Время: 04:00:59
Разведывательная Экспедиция "Циклон" отправленная с Земли на Атон-Х-рикс под командованием капитана Звездного флота Федора Никитина, благополучно используя опытный образец "Невидимый щит", проходит оптические маяки и орбитальные патрули фриникийцев и приземляется у разрушенного, некогда возведенного человеческими руками, городка "Новейший Орлеан". Цель экспедиции из семи человек: добыть любую информацию о планете и о ведении фриникийцами добычи высокорадиоактивной, смертоносной гирольбиевой руды. Задача: добыть любой ценой.
Ситуация для Земли и её союзников отчаянная - в войне с фриникийцами Конгломерат потерял одну расу. Высокодуховную расу человекоподобных Сигиров. А взамен - обрёл выжженную дотла галактику и сильного, пылающего ненавистью к прямоходящим, смертьнесущего врага.
Мы спускаемся на Атон-Х-рикс и первое, что видит мой экипаж на месте изувеченного "Новейшего Орлеана" - отработанные гирольбиевые шахты, памятник погибшим Сигирам. Я командир и мне приказано не покидать корабль, но только силой воли и трибуналом, я сдерживаю внутренний порыв, очутившись в тылу врага и наплевав на устав, бросится в атаку и убить хоть одного гада собственными руками. Я отдаю команду бортинженеру сохранять максимальную активацию "Невидимого щита" и еще раз повторяю экипажу поставленную перед ним задачу: действовать в пределах вражеской территории максимально собранно и оперативно.
Время: 05:41:02
В течение первых двух часов все идет по плану. Разведчики - Кейко Себоро и Джамал Брахма, находясь в поле щита, дают добро и еще трое членов экипажа, вооруженные до зубов, перекликаясь по рации, сходят на землю неприятеля. Радиобиологи - Дайана Грипс, Пьер Лярош, и старший пилот, отвечающий за наземную вылазку, он же - первый помощник капитана майор Александр Звягинцев, увешенный спецоборудованием.
- Проба почвы - есть. Воды - есть. Подножной флоры - есть. Мне необходим приказ подойти ближе к городу и провести радиометрическую разведку непосредственно в активной зоне, - говорит Дайана. - Капитан, судя по данным радиометров, уровень ионизирующего излучения неимоверно высок, я должна взглянуть на шахты.
- Осмотр шахт не первоочередная задача для нас, лейтенант Грипс, - напоминаю я. - Время дорого. Работаем на месте.
- Федор, мы долетели, - возражает Дайана. - Нас не уничтожили и не развеяли по-ветру. Кейко еще раз просканировал местность на предмет обнаружения неприятеля. Все чисто. Глупо пренебрегать шансом, находясь вблизи района шахтного поля, добыть образцы отработанной породы. Тем более, что опыт подобной работы у меня...
- Нет, лейтенант, - обрубаю я Грипс, и отдаю следующее указание: - Команде не пересекать границ города. Смертельно опасно. Держаться под "колпаком" щита.
- Но... - тихо возражает Дайана. - Там могли остаться люди...
- Есть капитан, - отвечает голос друга и распоряжается на местности: - Пьер, Дайана, будем бурить здесь. Дальше двигаться опасно. Кейко, Джамал - внимание по периметру, приступаем к установке оборудования. Пьер, ваши действия по инструкции: после десяти минут работы бура, начинайте разгерметизацию контейнеров и забор образцов. Дальше по плану...
- Ребята - удачи. Времени на работу час, - сообщаю я, и, вдавив в себя ком волнения, уступаю пульт связи второму помощнику, бортинженеру и навигатору корабля, Зденеку Лучецкому. - Зден, я в техотсек, держи меня на связи, - говорю я ему. - Пойду, спущу на этот клятый фриникийский полигон нашу "Гусеницу". Не хочу, чтоб ребята на себе тащили в корабль всю эту Атон-Х-рикскую дрянь.
- Окей, командир, - кивает поляк, выставляет для сканера максимально короткие интервалы времени и переключает датчики на особый режим. - Оба "птенца" в порядке, - докладывает он о работе механических орбитальных разведчиков, - с планеты пошли первые снимки и данные. Думаю, если все пойдет как надо, кэп, мы уберемся отсюда уже через пару часов.
- Дал бы-то бог...
Время: 05:54:12
Я спускаюсь в техотсек и вывожу на подвижный терминал небольшой вездеход на гусеничном ходу, приспособленный для перевозки груза и людей по пересеченной местности. Наше пребывание на этой планете крайне опасно и я жажду максимально сократить время нахождения на ней моего экипажа.
- Зден, обеспечь необходимую изоляцию шлюза и опускай платформу! Я поднимаюсь! - кричу я в переговорное устройство. - "Гусеница" готова!
- Окей, командир! - отвечает бортинженер и выполняет приказ. - Оп-ля-ля! - сообщает он через некоторое время. - Малышка наша - пошла!
Время: 06:09:34
В этот ответственный момент нашей экспедиции все еще живы и здоровы.
Время: 06:30:01
Все произошло быстро. Как только "гусеница" подошла к команде, Дайана, под видом перевода машины на ручное управление, села в неё и пересекла невидимую границу. Ушла за тонкую грань щита, оберегающую непрошеных гостей от взгляда хищного хозяина. И помчалась к лежащему в долине, в полумиле от нас, мертвому городу.
- Стоя-ять!!! - Кейко и Джамал, опомнившись, вскинули оружие и бросились следом за вездеходом. - Лейтенант Грипс, Дайана, СТОЯТЬ!!! - вопреки инструкции разрывая тишину, заорали ребята, отказываясь верить в происходящее и не решаясь стрелять в спину друга на поражение. - Дура, вернись! - и вышли из-под защиты щита. Тем самым, повторно нарушив приказ.
Когда я оказался вне пределов корабля, возле работающего бура находился только белый от волнения, француз. Увидев меня, он вскинул к скафандру дрожащую руку, и беспомощно пряча глаза, отдал мне честь.
- Ты знал?! Говори Лярош! Ты - Знал?! - сходу заорал я и развернул Пьера лицом к себе. Сердце бешеными толчками рвалось из груди, грозя от страха за ребят разлететься на части. - Какого черта она это сделала?! Какого черта, спрашиваю! Ну?!
Биолог замотал головой, но, поймав мой взгляд, сглотнул слюну и кивнул:
- У неё муж и сын... там, - он сжал губы и указал головой на поверженный врагом "Новейший Орлеан". - Проект "Земля 4 - дом" помнишь? Смирительная рубашка для вселенской чумы - гирольбия. Буйство природы как саркофаг для смерти. Земной рай над затаившимся адом...
- Ради бога, Пьер!
Француз горько улыбнулся:
- Проект Роберта Донахью-Грипса, мужа Дайаны. База биологов и геодезистов находилась здесь, в долине. В оазисе великой человеческой мысли. Дайана...лейтенант Грипс считала, что даже после атаки фриникийцев в городе могли уцелеть жители...
- В радиоактивной зоне?! Под боком у фриков?! Чушь собачья!
- Капитан, - Лярош замялся и сделал попытку отереть с гибкой поверхности скафандра несуществующий пот. - Это конечно утопия, согласен. Но если хочешь верить, если другого просто не остается, то...
- Господи...
- Ведь они могли и не убить их. Фрики. Они могли использовать людей как рабочую силу. Как подручный инструмент. Как... - Лярош запнулся на полуслове и посмотрел на меня беспомощным взглядом. Чистым, неискушенным взглядом настоящего апологета жизни, неспособного заглянуть за черный занавес настоящего. - Командир, зачем им столько смертей? Тысячи? Это абсурд! А вдруг мы... ошибаемся. Нам так мало известно о расе фриникийцев и Дайана это понимала...
- Понимала?! - я опешил. - Сержант, о чем ты... Грипс не хуже меня знала, как эта космическая саранча ненавидит нас! Ей неведомо милосердие... Все давно мертвы!
Я смотрел на француза, а тот, тряся головой и избегая смотреть мне в глаза продолжал старательно складывать в контейнеры брошенные Сашкой образцы глубинного грунта и воды.
- Не уверен, капитан. Фрики должны были использовать кого-нибудь в качестве отправной точки к заданной цели. Кого-нибудь, чей биологический материал и структура практически идентична структуре и жизнедеятельности погибших Сигиров, ведь действие гирольбия уникально. А люди, они... Они...
- Что они?! - громким шепотом зашипел я на француза, уже догадываясь, к чему он клонит. - Ради Бога, Лярош... Иди к дьяволу!
Француз выдержал натиск. Он поднял голову и тихо сказал:
- Они для врага - прекрасный биологический материал. Для самых разных целей.
Его слова не выходили у меня из головы все время, пока я спешил к городу. Они кусали меня как осы, жалили в самое сердце, рвали нутро. Они выжигали то место, куда я давным-давно загнал свой страх, выкорчевывая его загнившие корни. Прав. Ты прав мальчишка Пьер, прав, и тебе это известно. Но уж лучше смерть. Да, лучше смерть.
Я был ответственен за эту экспедицию и знал то, о чем они только догадывались. Я видел останки людей попавших в плен к фриникийцам и отчетливо помнил ужас, охвативший всех посвященных в эту жуткую тайну. Ужас, граничащий с безмерной болью и отчаянием, и страхом. Беспомощным страхом перед дикими безумцами, жестокими варварами плоти, перед этими - настоящими Франкенштейнами вселенной.
Я гнал от себя намертво впечатавшиеся в память образы, гнал и не мог отогнать. "Нечто", трепещущее и живое, еще недавно бывшее человеком, перекроенное фриникийцами в "продуктивный" их пониманию материал, страдая душой и телом, вновь вопило в моей голове, как в той памятной камере. В подземной части лаборатории Звездного института, где мне пришлось побывать. Не по своей воле. Кричало в месте, где люди, сострадая несчастному, умертвили результат жуткой работы фриникийцев (подброшенный нам в известных только им целях) сдерживая рыдания и кляня допустившего такое сумасшествие Бога.
Кольцерогий червь, с человеческим мозгом и душой, с остатками людских конечностей приспособленных для добычи руды, покрытых под слоем слизи толстой костяной чешуёй, - был не случаен. Нет. Я понял, зачем пришла Дайана. И да простит меня Всевышний, если я скажу, что поступил бы так же.
Она пришла на эту чертову планету, в эту фриникийскую душеловку, обведя всех вокруг пальца, с одной единственной целью. Главной целью захватившей её большое человеческое сердце: избавить своих родных от безвольной, насильственной участи живого гибрида. Пусть даже ценой собственной жизни. О том, что Дайана позаботилась о своем "самостоятельном конце" - я теперь не сомневался.
Что ж, так или иначе, колесо завертелось, шаг навстречу судьбе сделан и, скорее всего, - обратного пути нет. Ни для кого.
Я бежал, шел, вновь бежал к мертвому городу, безуспешно вызывая по рации членов моего экипажа. Словно еще больше насмехаясь над сложившейся ситуацией, канал связи отвечал мне мертвой тишиной.
- Командир, она в городе, - наконец раздался в наушнике осторожный голос Джамала Брахмы и я облегченно выдохнул, отпустив мысль о вездесущих фриникийцах, искусственно глушащих сигнал:
- Слава богу! Вы видите её?
- Мы видим "гусеницу". Похоже, лейтенант Грипс оставила её у входа в рукав шахты. Вокруг рукава высокий карьер, но поле обзора чисто. Я думаю, следует спуститься за ней в штольню, кэп, - грустно заметил Джамал. - Если мы не хотим, чтоб нас засекли фрики, а это вопрос времени, надо спешить. Мы с Кейко поможем взять Дайане её чертовы образцы, а затем уберемся. Другого выхода нет.
- Нет, - твердо сказал я и покачал головой, забыв о том, что разведчики не могли видеть меня.
- Командир? - удивленно отозвался Кейко Себоро и я нутром почувствовал его внутренний протест. - В городе находится член экипажа ответственный за исполнение главной задачи экспедиции. Женщина! Вы понимаете что нам, следует максимально обеспечить её безопасность, не то...
- В городе находится радиобиолог, лейтенант Звездного военного флота, который самовольно, нарушив приказ капитана корабля, покинул безопасно допустимые пределы щита. Тем самым, подвергнув опасности всю экспедицию вместе с поставленной перед ней задачей. Ребята, возвращайтесь, - стараясь изгнать панику из своего голоса, сказал я и ощутил под лопаткой еще один болезненный укол радиопротектора. Третий за последние десять минут. - Активационный фон в месте выработки выше допустимой нормы экипировки. Возвращайтесь на место посадки - это приказ!
- Но, капитан...
- Я на подходе к городу. Если задуманное мной удастся, мы вернемся к кораблю вместе с лейтенантом Грипс на "гусенице" уже через полчаса. А сейчас выполняйте!
- Слушаюсь! - слишком резко ответил голос Себоро.
- Есть! - отозвался Джамал.
- Кейко, я не могу выйти на связь с майором Звягинцевым. Он в поле вашей видимости? - спросил я лейтенанта, держа оружие на изготовку и через прицельную опцию ручного пулемета оглядывая периметр движения.
Красивая планета. Зеленая. За горным кряжем, что виднеется вдали, на сотни километров тянется тайга. Небо над головой рассветное, синее, тягучее, затянутое перистыми облаками, а над горизонтом плывет огромный красный диск, так похожий на Земное солнце. Спокойно. Все слишком спокойно. Слишком... Черт! Черт!
- Нет, капитан. Но несколько минут назад майору Звягинцеву, наконец, удалось выйти на связь с лейтенантом Грипс и установить её месторасположение. Проклятое излучение, кэп, техника подводит. Предполагаю, майор вошел в город с восточной стороны. Должно быть, он метрах в ста - ста пятидесяти от нас, ближе к карьеру все изрыто. В настоящее время связи с ним нет.
- Что вы слышали, Кейко?
- Похоже, Дайана нашла в шахте какой-то важный образец. В ходе разговора с майором, лейтенант все время повторяла, что нашла его. И еще ...
- Да, лейтенант? - окликнул я Себоро, когда тот затянул секундную паузу.
- Нет, кэп, ничего. Просто сказалось волнение.
- Хорошо, ребята. Выполняйте!
Господи... Меня обдало холодом: значит случилось. Случилось то, ради чего Дайана Донахью-Грипс, мать и жена, а только потом радиобиолог и лейтенант военного флота, пришла на эту планету. Я вышел на холм, и сигнал пришел, достиг конечного узла приема, развернув на тыльной стороне перчатки двухдюймовый плазменный экран радиолокатора. Теперь я видел все! ВСЁ! К черту задачу, к черту инкогнито, к черту экспедицию! Только бы успеть вытащить ребят, только бы успеть!
Четыре желтые точки, принадлежащие моим товарищам, медленно двигались в квадрате разрушенного города. Две из них, Кейко и Джамал, сейчас медленно отступали к его границам, держась заданного направления посадки "Циклона". Одна, находилась в полом подземном стволе шахты, в одном из отводов штольни - лейтенант Грипс. Еще одна, медленно приближалась к карьеру с восточной стороны: мой друг шел на помощь Дайане, не зная, что она обречена. А вокруг, как россыпь адового пламени, алели опознавательные точки фриникийцев.
Они появились на экране всего на минуту, не больше - затаившиеся, будто тараканы, шакалы космоса, терпеливо изматывающие свою жертву одним только осознанием ужаса своего существования, - и исчезли. Пропали, открыв слабому игроку главную ролевую карту: вездесущего джокера.
Повинуясь воле сильнейшего, прибор мигнул и скрыл месторасположение фриникийцев. Вместо этого, он отметил синим штриховым полем какое-то новое тепловое излучение, все явственнее проступающее в районе шахты.
- Команда "Циклона"! - заорал я во все горло, вбегая в город и отчаянно надеясь, что связь не подведет и моя команда сможет меня услышать. - Всем вернуться на стартовую позицию корабля! Немедленно! Уходите из города! Это приказ! Ребята убирайтесь, здесь полно фриков! Саня! Сашка! Ты слышишь меня?! Лейтенант Грипс! Дайана, ответьте... Черт!
Он появился ниоткуда, фриникиец. Как сказочный Сивка-бурка, он встал на моём пути и тут же изготовился для прыжка. Его четко обозначенный на спине горб вздрогнул и распустил створки. Словно крылья майского жука, они разошлись в стороны, обнажая овальную игольчатую пластину, используемую фриками для выстрела и парализации врага. Он успел сделать в мою сторону только шаг, когда я, охваченный инстинктом самосохранения и злостью, хлопнув по бедру, вложил в руку памятный наградной кортик, и всадил серую сталь меж его черных фасетчатых глаз. А затем разрядил обойму. Разрядил еще до того, как все началось. До того, как первые смертельные пучки света вырвались из оружия ребят.
Они стояли до последнего, Кейко и Джамал. Стояли насмерть, пока оружие фриков не располосовало их тела и не оставило на планете навечно. Круг вокруг нас, маленьких земных человечков, сомкнулся, и я почти с радостью понял, что готов умереть.
Я отчаянно бился последние полчаса, продвигаясь к штольне и разя противника из его же, отобранного в бою, оружия, и надеялся на вознаграждения. Я требовал у Всевышнего времени, чтобы найти друга и встретить врага плечо к плечу. Только бы он был жив, только бы... Связь по-прежнему молчала, и мне не оставалось ничего другого, как уповать на Его милость.
Срезав очередного фрика, я перепрыгнул через гребень карьера и покатился по осыпи вниз, к штольне, увлекая за собой мелкий песок, дробь вулканита, и сланец. Уже почти скатившись с кручи, я, наконец, увидел две знакомых фигурки.
Они стояли возле входа в штольню, Сашка и повисшая на его руке, бледная, без единой кравинки в лице, Дайана, и смотрели в темноту. Вглядывались в черную бездну шахты, не в силах отвести взгляд оттуда, откуда сотрясая землю и пыхтя, поднимая перед собой едкие клубы сланцевой пыли, к поверхности поднималось что-то очень большое и живое. Что-то, обозначенное на плазменном экране радиолокатора синим штриховым полем.
Бесформенное и черное, походившее на земляного червя, ОНО выползло из норы, и, корчась от солнечных лучей, издавая высокие стонущие звуки, стало медленно приближаться к нам. Пока не замерло в шести-семи метрах. Остановившись, существо грузно осело, подняло к верху короткие конечности (словно воздело к небу руки) и закричало, завыло от страдания. Несколько десятков глаз, человеческих глаз, исходя слезами, взглянули на нас из чудовищной массы с невысказанной мольбой. Голые бедренные кости, заострённые и острые, ощерились в оскале муки в перекошенной болью пасти и выбросили звук. Чудовищный скрипящий вздох.
Я смотрел и не верил своим глазам. Боль от увиденного сковала моё тело и сжала легкие. Я, кажется, померк, растворился в потустороннем мире насилия и шока, когда Дайана, вскинув к плечу оружие, оттолкнула от себя Сашку и обрушила на человеческого монстра огневой шквал пуль.
- Нет, Дайана, нет! Господи, только не это! - вскричали мы с другом и услышали в ответ смех. Истерический смех раздавленного тяжестью потери близких, человека.
Она стреляла и кричала. Она рухнула на спину, не выдержав силу отдачи, и зашлась в надрывном кашле, хаотично поливая воздух свинцом. И это случилось. Не могло не случиться. После того как конвульсии предсмертной агонии перестали содрогать гибкое тело монстра, друг осел на землю и затих. Замолчал, склонив голову к плечу, и выпустил из раскрытых для вздоха губ тонкую, алую струйку крови.
В эту самую секунду, я, кажется, умер.
- Нет! НЕТ! Саня, нет! Господи, Дайана! - я упал на колени и склонился над другом в надежде на невозможное. В надежде удержать то, что с каждой секундой ускользало, вытекало вместе с кровью из его пробитой груди.
- Ты убила его! Черт! Дайана, ты же убила его! - простонал я и увидел в глазах женщины сковавший её душу ледяной ужас.
- Я убила его! Да! - её продолжал душить смех. - Я убила его. Марка. Я Федя. Убила. Своего ребенка. Убила, и хочу умереть.
- Саня! Сашка! - звал я, освободив себя и друга от гибкой оболочки скафандра. - Пожалуйста...
- Кэп, оставь его в покое, - еще одна гибкая оболочка слетела с головы, и рыжие с проседью волосы лейтенанта Грипс упали на поникшие плечи. - Мы мертвы. Все мертвы. Неужели ты не понимаешь?..
Нет, я не понимал - тогда. А после... не знаю. Наверное, и после я не смог принять этого. Я просто не хочу в это верить. Не могу - ведь это все, что мне остается. Но только опять и опять, словно проходя сквозь призму времени, я вижу и слышу, я помню:
" Дыши, слышишь! Я говорю тебе, дыши! Дыши твою мать!!! Слышишь!!! - друг открывает глаза и обращает на меня помутневший взор. Его губы приоткрываются, желая что-то сказать и... замирают.
- Ах, Ты! Сволочь! Гад! Предатель! Т-Ты!....Не смей, слышишь! Не...смей! - мои руки тянутся к его горлу, сжимают ворот, встряхивают безмолвное тело. - Пожалуйста, Господи.... Пожалуйста! - вот они скользят за спину, я сдаюсь, наклоняюсь и обнимаю горячее тело. Тело, в эту длинную секунду принадлежащее моему другу. Я вновь хватаю его за плечи, встряхиваю, без жалости, с болезненным ожиданием вглядываюсь в расширившиеся зрачки. Как ты мог, друг! Как ты мог!
- Ребята! Изображения нет, звук ни к черту! - криком врывается Зденек в моё ухо. - Что происходит?! Эй! Вы слышите меня?! Слышите?!.....т-твою мать... Я иду к вам! Иду! Иду...
- Не сметь! - шепчу я и обнимаю Сашку. - Ради бога Зден..."
Мы похоронили тебя на холме. На холме, откуда виден твой дом и пустырь. И прошлое. Друг, наше с тобой прошлое. Я до сих пор не знаю, почему они выпустили нас. Фрики. Почему? Возможно, ответ придет. Сам. Надо только подождать. Вот только мысль, одна мысль не отпускает меня, пока я гляжу, как твои дети играют на зеленой траве родной земли: чем мы, люди, им за это заплатим?..