Лой Аглаида Владимировна : другие произведения.

Фарисей

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман-памфлет.


Аглаида Лой

ФАРИСЕЙ

роман

Часть 1.

Почти безукоризненный джентльмен.

Мерзкий сон

  
   Станислав Сергеич Тропотун пробудился в своей просторной финской кровати, и его полусонный взгляд воткнулся в потолок под углом примерно в шестьдесят градусов... В поле его зрения попали: стилизованный под китайский фонарь светильник, часть стены, оклеенная обоями "под парчу" и верх платяного финского же шкафа. Окончательно всплыв из полудремотного состояния, он бродил рассеянным взором по потолку, пока не наткнулся на уродливый, похожий на шрам, шов между плитами перекрытия. Станислав Сергеич с отвращением отвел глаза в сторону, и вдруг заметил на потолке, в аккурат над головою, темную точку. Странная точка расползалась на глазах, вздрагивая и поеживаясь как живая... Затем она превратилась в лепившуюся к потолку черную грушу, продолжавшую интенсивное развитие. Тупо наблюдая за метаморфозами темной точки, Тропотун автоматически отметил, что оно живое и уже достигло размеров средней собаки. Он изумленно разглядывал повисшее под потолком нечто, и вдруг сообразил, что это самый что ни есть настоящий упырь.
   Фу ты, ерунда какая!.. Пробормотал он, быстро-быстро мигая в надежде, что это исчезнет. Но упырь упорно торчал под потолком, презирая общеизвестный закон всемирного тяготения. Станислав Сергеич опасливо отвел взгляд от нагло развалившейся над ним нечисти, однако боковым зрением он мог видеть и черноватую лоснящуюся шкурку незваного гостя, и его перепончатые, сделанные словно бы из качественной замши крылья, и круглую голову с ушами-локаторами...
Поймав робкий взгляд хозяина квартиры, нежелательный пришелец ехидно ухмыльнулся и отряхнул сигарный пепел на чистейшую простыню.
Станислав Сергеич с внезапной брезгливостью подумал, что подлая тварь ведь и обгадить может... Только подумал и - шлеп прямо на лицо! - что-то скользкое, мерзкое, дурно пахнущее.
И тут Станислав Сергеич опять проснулся.
   Свернувшись уютным калачиком, рядом спала жена. Ночная полупрозрачная сорочка открывала красивую шею и часть плеча, нежная кожа которых была почти не тронута увяданием. Сквозь плотную ткань штор просеивался в комнату утренний радостный свет. Негромко звякнул электронный будильник и принялся наигрывать несколько мелодичных повторяющихся нот.
Тропотун сцепил над головою руки, потянулся и сел. Ступни его нашарили домашние туфли, рука потянулась к будильнику...
   Сортир был выдержан в голубоватых тонах. Мягко лучилась лазурная импортная плитка, благородной молочной голубизной отвечал ей унитаз. Нажимая на ручку слива, Станислав Сергеич машинально отметил, что подходит к концу туалетная бумага, а, следовательно, придется либо звонить Ивановскому, либо тащить дефицит из Москвы...
   В отделанной под светлый орех гостиной он включил стоявший на столе транзистор, слегка подстроил его, и стал заниматься гимнастикой, краем уха воспринимая последние мировые события.
"В Индии разбился самолет британской авиакомпании... членов экипажа... Раз-два, три-четыре... Обязательно надо достать что-нибудь "супер" ей на день рождения - Вера, как и все женщины, очень отзывчива на внимание... Тайфун над Ямайкой... скорость ветра достигала 150 километров в час... наводнения... Не забыть бы Мурфатляр взять в сейфе!.. Он представил длинную бутылку с золотистым содержимым и хмыкнул - все о'кей, Тропотун!
   Трусцой он пробежал до ванной. Радостно сиял салатный кафель, белая эмаль ванны холодила ступни. Собравшись с духом, резко повернул кран - и заплясал под холодным душем. Так... хорошо... приятно... Докрасна растерся массажной рукавицей, вылез из ванны, накинул махровый халат и потянулся за электробритвой.
   Станислав Сергеич привычно наблюдал острым взглядом бледно-голубых глаз за своим зеркальным двойником. Ему нравилось худощавое удлиненное лицо с резко очерченными скулами, крупным породистым носом с горбинкой и тонкими подвижными губами, умевшими выражать многочисленные оттенки настроения. Вера попеременно находила его усмешку то сардонической, то мефистофельской, что весьма льстило Станиславу Сергеичу.
   Регина, в вызывающем французском пеньюаре, сидела возле кухонного стола с кофейной чашечкой в руке и рассеянно смотрела в пространство. На кровавом пластике столешницы был приготовлен обычный завтрак: ломтик ветчины, пара яиц всмятку и сырые очищенные овощи - источник витаминов и микроэлементов. Тропотун налил себе кофе, пододвинул тарелку с ветчиной, взялся за вилку и нож - Регина утром не завтракала.
   - Эта дура Фирсова, - тут же сообщила она, поворачиваясь к мужу, - под меня копает. Вызнала, что я ни разу не была на сельхозработах, и тут же подняла этот вопрос на заседании кафедры в связи с моей поездкой в Австрию.
   Миндалевидные глаза жены черносмородинного цвета горели негодованием. Припухшие после сна веки придавали ей кукольное выражение.
   - Возьми справку о состоянии здоровья.
   - Она уже сказала, что справочкой я, конечно же, запаслась!
   - Да плюнь ты на них...
   - Хм... - последовал ядовитый смешок. - На месте этой крашеной выдры я бы тоже ненавидела весь свет! Отец ребенка неизвестен, а замужество с такой внешностью исключено...
   Станислав Сергеич тоже невольно хмыкнул. "Риночка, ты выглядишь прекрасно!" - констатировал он, разрезая сочный помидор.
   Подтянутая стройная фигура жены давалась ей нелегко: диета, хитроумная китайская гимнастика, массаж, сауна, разгрузочные дни... Регина хотела сохранить молодость и, надо сказать, в том преуспела.
   - Комплимент от собственного мужа - это... - она не договорила, улыбнулась и, охорашиваясь, поправила свои золотистые натуральные волосы, в которых не просматривалось и намека на седину. Продолжала уже спокойнее: - Завтра возьму справку. Бог с ней, с Фирсихой, - в конце концов, ее можно пожалеть!
   - Славик... - вкрадчиво произнесла она после паузы, - знаешь, я такой костюм видела... - глубокий вздох, скользящий быстрый взгляд в сторону мужа. - Строгий, элегантный, мышиного цвета...
   - Это не твой цвет, - со знанием дела заметил Тропотун.
   И почему-то вспомнился ему тот далекий летний день, когда он впервые увидел жену. Вдвоем с Борисом Петровичем они остались на кафедре и обсуждали очередную главу его кандидатской. Шеф дотошно проверял расчеты, скрупулезно находил уязвимые для оппонентов места и тыкал в них носом честолюбивого аспиранта. День был душный, предгрозовой. Работалось через силу, со скрипом. И вдруг в дверь впорхнула Регина... Молодому человеку показалось, что по комнате прошло дуновение свежего ветерка. А она безо всякого смущения улыбнулась серьезному аспиранту, чмокнула отца в щеку и села, взвихрив зеленое шелковое платье... Ее золотистые пушистые волосы излучали мягкое сиянье.
   - Мышиный цвет не твой, - задумчиво повторил он и вылил из джезвы остатки кофе.
   - Там и синий был... И потом, когда предлагают такую вещь, отказываться глупо! - перешла она в наступление с типично женской иррациональной логикой.
   С хрустом надкусив морковку, Станислав Сергеич отключился и стал думать о своих проблемах.
   - ...могу себе позволить... без твоих драгоценных альбомов по живописи... не так часто в них заглядываешь... есть у него, в конце концов, отец или нет!..
   - Это было произнесено на повышенных тонах, и он навострил уши.
   - ... просто обязан звонить ре-гу-ляр-но!
   - Кто - Вадим?
   - Нет, Папа Римский!
   - Из сельской местности сложнее дозвониться, чем из Рима. И потом, парню двадцать лет.
   - Правильно! Всего двадцать - а не тридцать или сорок.
   - Обсудим это вечером.
   - Таким тоном разговаривай на работе!
   Помолчали, избегая смотреть друг на друга.
   - Во сколько тебя ждать? - наконец спросила Регина. В голосе ее еще звучало недовольство.
   - Около семи.
   - Поздновато...
   - Ну хватит, Регина! В книжный магазин, наконец, я имею право зайти! А теннис в неделю три раза?..
   Увещевая жену, он в душе немало забавлялся ее игрой в ревнивую супругу. Уже не год и не два был заключен между ними своеобразный пакт о невмешательстве в личные дела друг друга. Даже отпуска они брали в разное время...
- Пригласим Пустовойтовых на пятницу? - резко сменил он тему разговора. - Надо бы обсудить с Дмитрием Алексеевичем одно дельце...
   - Приглашай! - Она пожала плечами, демонстрируя полнейшее равнодушие.
   Регина поправила на груди пеньюар и слегка усмехнулась, перехватив его откровенный взгляд, нырнувший в глубокий вырез.
   Это ее движение вызвало у него томительное воспоминание о Вере. Познакомились они в книжном магазине. В продаже оставался последний альбом Гогена, и Станислав Сергеич, что называется, положил на него глаз. Но тут в альбом вцепилась среднего роста девица, абсолютно уверенная в своем праве на обладание им. Они поспорили, поссорились, потом Станислав Сергеич сделал благородный жест, уступив альбом даме. Дама тотчас успокоилась, и с интересом глянула на него из-под надвинутой на лоб модной шерстяной шапочки, - дело было осенью, - огромными и насмешливыми зелеными глазами...
  

Блаженный Федор или необычайное приключение

  
   Знакомая до последнего столба дорога раскручивалась перед взором Станислава Сергеича.
   Сегодня он размышлял о предстоящем через две недели худсовете, на который прибудет представитель заказчика. Многое должно решиться... В сущности, мне может составить реальную конкуренцию только Оршанский, но он не дипломат...
   Внимание его привлек мужчина под липой, который пристально рассматривал ствол, почти приникнув к нему лицом. Был он худощав, в обтрепанных брюках и дешевых сандалиях. Густые волосы с сероватыми прядями седины свисали до плеч. В памяти Станислава Сергеича забрезжило какое-то далекое воспоминание, но не смогло пробиться сквозь толщу лет и погасло.
   Ощутив взгляд Тропотуна, мужчина обернулся. Откуда я все-таки его знаю? Подумал Станислав Сергеич, проходя мимо. "Славка! Тропотун!" - вдруг заорал мужчина, кидаясь ему наперерез. Станислав Сергеич остановился, заулыбался, даже протянул руку, и только тогда узнал в обтрепанном типе бывшего однокурсника Федора по прозвищу Блаженный.
   Да, это был именно он, Блаженный Федор. Человек со странностями, который бросил институт на четвертом курсе и отправился изучать жизнь.
   - А я тебя сразу признал! - быстро говорил Федор, тряся его руку и заглядывая снизу вверх в глаза, ты почти не изменился. Гляжу - ба! - Тропотун идет! Ха-ха-ха... - искренне рассмеялся он, обнажив источенные кариесом зубы. - Славка Тропотун!
   - Я тебя тоже узнал, - приподнятым тоном отозвался Станислав Сергеич, которого неприятно поразила происшедшая с Федором перемена.
   Стороной до него доходили слухи, будто Федор попал в тюрьму за какое-то пьяное дело, а потом сделался истово верующим и чуть ли не стал монахом. Слухи были противоречивы, отрывочны и, в сущности, не особенно занимали терпеливо строившего свою собственную карьеру Тропотуна. И вот теперь перед ним стоял Блаженный Федор собственной персоной и радостно, почти счастливо улыбался. Боже мой! Промелькнуло в уме Станислава Сергеича. Что делает с нами жизнь!.. Тонкое одухотворенное лицо институтского Федора - отрока Варфоломея с картины Нестерова, которое всегда хотелось назвать ликом, никак не совмещалось у него с этим заросшим трехдневной щетиной, красным и одутловатым рылом, изборожденным глубокими морщинами. Был святой - теперь падший ангел...
   - Ну, что ты? Как жизнь?
   - Да ничего, спасибо!.. - задумчиво отозвался Федор. - Ты на работу? Я тебя провожу...
   Они неторопливо зашагали липовой аллеей. Станислав Сергеич подумал, что глаза у Федора, пожалуй, прежние, хотя красные прожилки на белках сильно портят то потустороннее выражение, которое так облагораживало их когда-то.
   - Вот ты идешь со мною рядом, - негромко и без обиды заговорил Федор, - а сам, поди, думаешь: эк его жизнь-то потрепала!.. Потрепала, согласен. Но только вот на что прошу внимание обратить, - я сам сделал свой выбор!
   - Понятно, - неопределенно заметил Станислав Сергеич.
   - Есть в жизни дороги торные, - продолжал Федор серьезно, а есть извилистые, петляющие тропы, на которых тебя подстерегает неизведанное. Я выбрал такую тропу.
   - Ну, ты поэт!
   - Не претендую, - отрицательно мотнул головой тот. - Я много видел, колесил по всей стране. Ты даже представить себе не можешь, где я бывал!.. - он помолчал. - Хотел понять, что есть жизнь!
   - Ты женат? - Спросил Тропотун.
   - Я?! - Этот вопрос, казалось, безмерно удивил Федора. - Да кто же за меня пойдет?.. Ни кожи, ни рожи, ни бытовых условий. Проживаю в комнате, один из четырех хозяев в четырехкомнатной квартире. Дому в обед сто лет - все течет и обваливается. Ванна аж позеленела от старости. А женщины меня давно не занимают. Ты, может, слышал, пил я крепко! - И, словно оправдываясь, быстро прибавил: - Теперь все, завязал!..
   Станислав Сергеич с сомнением глянул на него.
   - Может тебе помочь чем-то? - без особого энтузиазма поинтересовался он.
   - Помочь? Мне?.. - Федор расхохотался и долго не мог остановиться, а просмеявшись спокойно пояснил: - Когда человек выбирает абсолютную свободу, рано или поздно за это приходится платить. Свой выбор я сделал раз и навсегда!
   - На что же ты живешь? - задетый смехом этого странного субъекта, спросил Тропотун.
   - Приходилось и побираться, - беззлобно отозвался Федор. - Я ведь лес валил на Севере, моржей бил на Чукотке, бродяжничал по Средней Азии, в послушании ходил в Загорске. Да-да!.. Не веришь?.. Едва постриг не принял. Ну а теперь оператором в котельной служу. Сутки дежурю - двое дома. Сидишь там, один, пламя в топке гудит - хорошо!.. Я с собой рукописи приношу, читаю. Живность там у меня всякая калечная прибивается, подкармливаю... Напарники тоже жалеют, не выгоняют.
   - Получается, от общества ты все-таки зависишь? - вопросил Станислав Сергеич, и сам поразился собственной запальчивости.
   - "Свобода есть осознанная необходимость", - отбарабанил тот и усмехнулся. - Только не надо меня жалеть. Это я вас всех жалеть должен! Живете, расталкивая друг друга локтями, чтобы повыше залезть, а нет, чтобы о высшей цели своего земного существования думать! Чем дольше я живу, тем больше удивляюсь красоте и гармоничности мироздания. Животворный поток Дао, в котором я пребываю, несет меня из бесконечности в бесконечность...
   Э, да он с приветом! Подумал Станислав Сергеич. Впрочем, и в институте был тоже...
   - Я не шизик, - проницательно заметил вдруг Федор. - Если человек ищет смысл жизни, его обязательно причисляют к сумасшедшим! А весь прогресс человечества движим такими людьми!
   И сверхценная идея при нем... Ну а как иначе? Разве признаешься самому себе, что загубил жизнь в погоне за призраком?
   - Когда ты меня увидел, я божью коровку рассматривал, - продолжал Федор негромко, словно общаясь сам с собою. - У нее брюшко хитиновое, блестит как антрацит, лакированная оранжевая спинка с крапинками черными. Вот зачем ей эти крапинки на крыльях?.. Это ведь даже не крылья, надкрылки. Поднимет она надкрылки, расправит крылышки, нежные, бежевые, полупрозрачные и - жжж... полетела... Как душа человеческая...
   - Как - что? - переспросил Станислав Сергеич.
   - Душа!
   - А, ты метафорически...
   - Метафорически? - удивился Федор. - Впрочем, пусть метафорически! - усмехнулся он и остановился. - Мне сюда. Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся. Запомни мой адрес: Крылова, 18, квартира 18. Очень просто: 18-18!
   - Я запомню, - кивнул Станислав Сергеич.
   - Да ты мной не брезгуй! - ухмыльнулся вдруг Федор. - Может я тебе еще пригожусь... - Он с вызовом оглядел с ног до головы Станислава Сергеича и бросил ему в лицо: - Все вы - рабы! Обстоятельств, условий жизни, привычек. Только я суть истинно свободен!.. - сплюнул презрительно на тротуар. - К примеру, взять тебя: дом-работа, работа-дом и - ни шагу в сторону. А почему? Время попусту растратить боишься, а только тем и занят, что попусту его транжиришь! Что эта ваша гонка за успехом как не потеря драгоценного времени жизни?.. Слепцы!.. - воскликнул он, круто развернулся и пошел восвояси.
   Встретил однокурсника... С сожалением думал Станислав Сергеич, провожая глазами сутулую спину Блаженного Федора.
   Но чем дальше отходил он от места незапланированной встречи, тем сильнее и сильнее раздражали его слова Федора о его, Тропотуна, зависимости от жизненных обстоятельств. Ибо Станислав Сергеич считал себя стоящим выше обстоятельств и способным умело направлять их в нужное лично ему русло. Он пружинно шагал, слегка помахивая модным дипломатом, а в мозгу у него словно крутилась заезженная пластинка, застрявшая на единственной фразе: не свободен, не свободен...
   "Нонсенс!" - сказал вслух Тропотун, останавливаясь посреди тротуара. И мысленно добавил - как это, то есть "не свободен"? Возьму, сейчас, сию секунду, заверну в парк! Это было совершенно лишено логики, какой-то детский неуправляемый порыв. Однако Станислав Сергеич с самым серьезным видом повернул к Центральному парку.
   Парк был небольшой, старый, созданный на базе дореволюционного кладбища, постепенно оказавшегося в центре города. Нырнув под напоминавшие триумфальную арку ворота, он медленно пошел по асфальтированной дорожке, петлявшей под развесистыми березами. Ранним утром парк был практически пуст, однако карусель уже вращалась, неся в разноцветных люльках двух мрачных, бородатых мужиков, а на качелях - благообразного вида старушка обречено и методично раскачивала капризничавшего внука.
   На кой черт меня сюда занесло? Со злостью огляделся Тропотун. Что и кому я хочу доказать?.. Ноги же сами собой завели его в тупичок. Под деревьями стояла аляповато раскрашенная будка, у входа в которую мирно дремал контролер, обутый, невзирая на июль месяц, в подшитые валенки. Пляшущими яркими буквами надпись над дверью гласила: "комната смеха". Зачем-то Станислав Сергеич купил билет у проснувшегося деда и вошел.
  
  
   Давненько он не видел кривых зеркал! Первое растянуло его фигуру до безобразия и сделало похожим на беловатый призрак, встающий над ночным кладбищем. Было почему-то не смешно. С чувством выполняемого долга Станислав Сергеич перешел к следующему. Теперь отражение его распухло и округлилось, оттопырились и разъехались по бокам головы уши, отчего лицо его сразу же превратилось в премерзкую рожу. Он скривился и сделал шаг к очередному хитрому стеклу. Переходя от зеркала к зеркалу и превращаясь то в жердь, то в блин, то в синусоиду, Станислав Сергеич, наконец, вернулся ко второму зеркалу и задержался возле него дольше, нежели возле остальных. Вглядываясь в собственный, трансформированный до неузнаваемости облик, он вдруг подумал, что кого-то себе напоминает. Кого-то напо... Ну, конечно - упыря из утреннего сна! С удивлением догадался Тропотун и даже хохотнул негромко, глядя в издевавшееся над его внешностью стекло. Хохотнул - и ошалело замер: отражение не смеялось!..
   Тропотун крепко зажмурился, постоял, мысленно считая до десяти, и снова открыл глаза - наваждение продолжало пялиться на него как ни в чем не бывало. Оно даже обрело еще большую материальность, и теперь Станислав Сергеич отчетливо различал гладкую блестящую шерстку, ехидные антрацитовые глазки и весело ощеренную пасть с выдававшимися клыками. Что же это делается?.. Затосковал Тропотун. Он попытался отойти от зеркала, но ноги его не слушались.
   Тем временем, нагло ухмылявшийся упырь приподнял над головой несуществующий котелок в знак приветствия. А потом, ни с того ни с сего, вдруг, саданул кулачком по стеклу. Зеркало со звоном лопнуло, и пошло трещинами, в образовавшуюся дырку изнутри просунулись волосатые когтистые лапки и с силой раздвинули ее, миг - и вот уже упырь на полу. По-собачьи встряхнувшись, он поднялся на задние лапки и снизу вверх выжидательно уставился на Станислава Сергеича.
   Тот стоял столбом, наблюдая свершавшееся на его глазах невероятие. Зеркало уже стало зарастать, как живое тело. Стянулось отверстие, в которое проскочил упырь, змеившиеся по стеклу крупные трещины превратились в еле заметные трещинки, а потом в тонкие, как бы нарисованные на стекле паутинки. И, наконец, девственно гладкое стекло безмятежно засияло отраженным светом люминесцентных ламп. Станислав Сергеич прерывисто вздохнул, обалдело глядя на охорашивавшуюся нечисть. Упырь слегка подрос, вразвалочку проковылял к Тропотуну на кривых своих лапках, громко цокая коготками по цементному полу, и цепко ухватился за его штанину.
   - Попался! - удовлетворенно и радостно произнес упырь высоким, на грани дисканта, тенорком.
   - Брысь! - неуверенно сказал Тропотун охрипшим голосом.
   - Брысь! - передразнил его интонацию упырь и скривил рожу, - фи, какая проза!
   - Ты откуда тут взялся? - в полной растерянности заговорил Станислав Сергеич, обращаясь к нечисти, как к реально существующему субъекту.
  -- Оттуда, - хихикнул упырь и кивнул на зеркало. Закрыв глаза, Станислав Сергеич со стоном потер лицо рукою. Бред! Галлюцинация! Чертов сон! Мелькало в его мозгу. Надо проснуться. Немедленно надо проснуться!
   - Вот еще - бред... - слышал он обиженный тенорок. - Как чуть, так сразу бред! Не нравится им, видите ли...
   Тропотун слегка раздвинул пальцы и приоткрыл глаза - кошмар оставался на месте. Может перекрестить его? Подумалось невольно. А пальцы уже сами собою сложились в щепоть.
   - Только без этого! - громко заверещал упырь. - Этого я не терплю! - Он запустил острые свои коготки в икру Станислава Сергеича. - От креста мне ни холодно, ни жарко - но у нас, упырей, тоже гордость имеется! Разожми пальцы, кому говорят! Разожми - укушу, - с неподдельной угрозой зарычал он.
   И, похолодевший от страха, Тропотун послушно раскрыл обессиленные пальцы.
   - Так-то лучше... - удовлетворенно произнес упырь. - Ну-с, что скажешь?.. - В этот момент вконец замордованный Станислав Сергеич вдруг услышал чьи-то шаги. Ободренный этими реальными человеческими шагами, которые явно приближались, он как спринтер рванул с места, на полной скорости пронесся мимо двух изумленных мальчишек и с воплем: "Безобразие! Спасите!" - выскочил на улицу.
   - Где безобразие?.. Кто безобразит?.. - грозно поднялся во весь рост высохший дед-контролер. - Я покажу, как в приличном месте безобразить!
   - Да, безобразие! - фальцетом выкрикнул Тропотун. - Развел, понимаешь ли, упырей - житья нет! - и он подпрыгивающей заячьей трусцой устремился прочь от рокового заведения.
   - Упырей? - повторил дед. - Упыре-ей... - нараспев произнес он. - Смотри-ка что делается! И где успел с утра пораньше? Не иначе одеколоном отоварился... - глубоко вздохнув, он потопал подшитыми валенками и стал устраиваться на насиженном месте.
   А Станислав Сергеич хитрым каким-то зигзагом пересек парк и вновь очутился на людной улице, с которой неизвестно по каким мотивам свернул четверть часа назад. Голова его отказывалась соображать. Но постепенно внутреннее равновесие возвращалось, и Станислав Сергеич попытался трезво проанализировать ситуацию. В сущности, что произошло на самом деле?.. Встретил бывшего сокурсника... Потом завернул в парк и посетил комнату смеха... Упырь? Он заставил себя усмехнуться. Это сон! Убеждал он себя. Просто в комнате смеха я задремал!..
  
  

Тайны НИИБЫТиМа

  
   Чем ближе подходил Станислав Сергеич к институту, тем невозможнее казалось ему утреннее приключение. А когда он вошел в просторный квадратный двор родного НИИБЫТиМа, посредине которого журчал помпезный фонтан в окружении клумбы с петуниями, он уже совершенно убедил себя в том, что на несколько секунд задремал перед чертовым зеркалом.
   Серое четырехэтажное здание с высоким портиком над главным входом и мощными колоннами псевдоклассицизма, который так любили в середине пятидесятых годов провинциальные архитекторы, явилось ему, словно некий храм современного производственного божества. Он легко взбежал по ступеням широкой лестницы монументального, отделанного мрамором крыльца и потянул на себя бронзовую фигурную ручку массивной деревянной двери.
   Просторный вестибюль Научно-исследовательского института бытовой техники и мебели был еще пуст, но лицо Станислава Сергеича тотчас обрело привычное выражение значительности, а в гулко отдававшихся под каменными сводами шагах явно слышался глухой мраморный отзвук поступи статуи командора из бессмертного произведения А. С. Пушкина "Каменный гость". Минуя стойку, за которой помещался вахтер, Тропотун вежливо раскланялся и даже поинтересовался у верного институтского стража лечением радикулита, чем несказанно его обрадовал. Благодарный за душевное отношение, тот сообщил заместителю директора последние новости медицины по данному вопросу и проводил его преданным взглядом.
   Кабинет заместителя директора по научно-исследовательской и конструкторской работе был несколько уменьшенной копией кабинета директора и представлял собою вытянутый параллелепипед. Основное пространство его занимал светлый Т-образный стол, по периметру стояли застекленные шкафы для бумаг, тоже светлого дерева, вдоль стола тянулась череда изготовленных по особому заказу Станислава Сергеича стульев, обитых бежевой с брусничной искоркой тканью. Две качественных репродукции картин известных западноевропейских абстракционистов украшали стены, намекая на претензии хозяина к свободе творческого мышления и несомненный интерес к дизайну.
   Тропотун привычно извлек из дипломата микрокалькулятор и положил его по правую от себя руку. Дипломат же отнес в стенной шкаф, поставил на полку и аккуратно сдвинул раздвижные створки. Вернувшись во главу стола, уселся в мягкое вращающееся кресло и пододвинул лист бумаги.
   Через какое-то время он откинулся на спинку и, рассеянно крутя фломастер, задумался. "Сказочный бор"... Говорил он себе. Ах, "Сказочный бор" - как же ты мне нужен!.. Воевода, конечно, соответствует, но уже и поотстал. Я бы... я бы ориентировался на качество... Качество и дизайн - два кита в нашем деле. Но директорское кресло - увы! - одно. У товарища Оршанского опыт, зато у меня плюс в виде кандидатской по экономике... Пока что события развиваются в нужном направлении, это главное. В сущности, мебель для международного молодежного лагеря "Сказочный бор" - мой козырный туз в борьбе за директорское кресло! А там, глядишь, и в Москве заметят предприимчивого директора...
   Склонившись над столом, начал писать мелким неразборчивым почерком - "уточнить у Еф. про об-е для лаб. эрг. б-ки". Выпрямился и невидящим взглядом уставился в пространство, отчетливо представив себе заведующего лабораторией эргономической биомеханики Плотникова. Неблагодарным он оказался, размышлял Тропотун. Сколько я потратил усилий, чтобы доказать необходимость такой лаборатории!.. И что же? Вместо благодарности одни претензии. Контры с Ефременко... Если бы не я, милейший Иван Иванович в два счета вышиб и Плотникова, и его эргономическую биомеханику из института... Та-ак... что еще?.. Господин Оршанский... Чем это у него жена болеет? "Узнать у С. И. насчет жены О." Аккуратно вписал он. Кажется, все?.. А Козлов! Опять из головы вылетело! "Позвонить на предмет квартиры для Козлова". Отложил фломастер в сторону. С тех пор как он стал завсектором мебели для общественных помещений, я не знаю горя... Да - теперь все!
   Тишина... Станислав Сергеич включил селектор и покосился на часы - одна минута девятого. Мысленно обозревал многочисленные коридоры НИИБЫТиМа, по которым торопливо шагали опаздывающие уже ровно на одну минуту сотрудники крупных отделов, секторов и экспериментальных цехов. Сейчас начнется! С каким-то злорадным торжеством сказал он себе. И началось!.. Загудел утробно селектор, на полную мощность врубился звонок, ведший отсчет рабочего времени по электрическим часам в вестибюле, в дверь впорхнула секретарша Любочка в ядовито-розовом комбинезоне.
   Деловито-приветливо кивнув ей, Тропотун нажал кнопку селектора.
   - Станислав Сергеич? - спросил бодрый женский голос.
   - Я, Софья Ивановна! Доброе утро! Слушаю вас... - словно воочию он увидел ее бледное, красивое лицо-маску. Софья была непревзойденной интриганкой и законодательницей институтских мод, несмотря на свой более чем бальзаковский возраст.
   - Совет в одиннадцать тридцать. Ни пуха, ни пера! - В последней фразе слышалось кокетство.
   - Спасибо, Софья Ивановна! Спасибо, голубушка! - добавил он воркующих интонаций. - И, извиняюсь, к черту!
   Селектор отозвался грудным смехом, щелкнул и отключился - бессменная секретарша директора Станиславу Сергеичу благоволила.
   Тропотун переключил свое внимание на Любочку: высоченные каблуки, смазливая мордашка и невероятное количество косметики. Что делать, - молодость!
   - Ну-с, как дела, красавица? - фамильярно поинтересовался он, принимая из ее пухлых ручек папку с корреспонденцией.
   - Нормально, Станислав Сергеич! - Стоя возле стола, она переминалась с ноги на ногу, как застоявшаяся кобылка. Из-под махровых, в черной туши, ресниц выглядывали хитрые глазки. - Вот только...
   - Что значит - только? - рассеянно переспросил он, открывая папку.
   - Можно мне сегодня пораньше уйти?
   - Приказы на отпуск перепечатала?
   - Почти.
   - Сразу мне на подпись Он переместил испытующий взгляд с папки на Любочку. Потупив глазки, она водила кончиком туфли по паркету. Туфелька была ярко-красной. Тропотун ждал. Ему было занятно, что придумает она на сей раз? Бабушка, если память его не подводит, была похоронена дважды, отец с матерью не вылезают из больниц, а брат в армию уже ушел.
   - Я слушаю, - требовательно произнес он.
   Секретарь-машинистка, числившаяся по штату лаборанткой, подняла на него свои честные карие глазки и сообщила:
   - Брат в отпуск приезжает.
   - Это который в армии всего три месяца?
   - Он служил хорошо! - тотчас соврала она, и затараторила, - вы не беспокойтесь, я все напечатаю!
   - Ну ладно, - сварливым отцовским тоном сказал Тропотун. - И учти, в последний раз!
   Она радостно кивнула и засеменила к выходу.
   Взгляд Станислава Сергеича невольно последовал за ней. Ишь ты! Подумал он. Мозгов кот наплакал, а как задом вихлять научилась!
   Первым в папке лежал список лиц, приглашенных на пятнадцатилетие НИИБЫТиМа. Тэ-экс... Тропотун вздохнул и принялся просматривать список. Азовкин, Афанасьев, Брылов, Буркин, Важенин.... Стоп-стоп-стоп! Это какой же Буркин?.. Е. К.?! Тьфу черт, он же в позапрошлом году умер... Говорил девчонке, чтобы предварительно сверяла списки! И Сартаков здесь. Работнички!..
   Покончив со списком, Станислав Сергеич перешел к письмам. Одно, адресованное ему лично и без координат отправителя, сразу заинтересовало его. Выхватив из стопки конверт, он повертел его в руках, затем аккуратненько вскрыл, уже догадываясь, что внутри. На голом лощеном листе от руки печатными буквами было выведено: "Твоя жена шлюха. Она ... с Пустовойтовым. И поделом тебе, лысый рогоносец!"
   Бессознательным движением он огладил голову - далеко не лысый, положим!.. Снова стал внимательно изучать штемпель: городской, отделение связи в двух кварталах от НИИБЫТиМа... Поднявшись из-за стола, он принялся расхаживать по кабинету. Вторая анонимка в течение последних десяти дней - это наводило на размышления. Обе явно накарябаны одним человеком и, по всей вероятности, левой рукой. Первая гласила: "Оршанский тебя скоро выпнет! А ты ему лижешь ж..., лысый лопух!" В особенности Станислава Сергеича раздражало это беспардонное "лысый", потому что лысым он вовсе не был, так, слегка поредели волосы на макушке и углубились залысины надо лбом.
   Станислав Сергеич нетерпеливо потер лоб. Кто же все-таки затеял интригу?.. Предположим, Оршанский... Но тогда он натравливает меня на самого себя - так не бывает! И потом, он не такой человек. Желчен, консервативен - а не подлец. Вот что, надо прозондировать и Воеводу, и Оршанского, быть может, они тоже получали подобные бумажки?..
   Думай, Станислав, думай! Мысленно твердил он. А что если взять Пустовойтова с Филаткиным?.. Оба претендуют на повышение. Филаткин ориентируется на Оршанского, Пустовойтов - на меня. Надеюсь, на директорство ни тот ни другой пасть не разевают - через ступеньку здесь не прыгают. Черт! Ускользает главное - мотив действий анонимщика. Пока фактов маловато. Поговорим для начала с Софьей Ивановной...
   Педантично разложив анонимки по конвертам, Станислав Сергеич засунул их под бумаги в запирающемся ящике стола, повернул в замке ключик и сунул в карман. Потом по селектору попросил Любочку соединить его с отделом бытовых приборов.
   - Игорь Иванович? - спросил он, нажимая кнопку засигналившего селектора. - Тропотун. Да обожди про соковыжималки! Я к тебе как к профсоюзному боссу. Козлов у нас завсектором, а до сих пор с женой, младенцем, тещей и старшей дочкой в однокомнатной квартире. Куда это годится? Куда смотрит ваш профсоюз?.. Надо бы трехкомнатную... Выделим двухкомнатную и пусть ищет обмен. Тогда и четырехкомнатную можно выменять... Идет... Ты на меня не дави! Квартиры - квартирами, а работа - работой. К сентябрю соковыжималка должна быть у заказчика. Знаю я ваши "объективные" трудности! Шевелиться надо. - И он отключил связь.
   Бегло просмотрел оставшуюся корреспонденцию. "Электросигнал" предлагал совместную разработку пылесоса с брикетированием пыли... "Инструментальщик" ругался по поводу отсутствия документации на миксеры и соковыжималки... Э-э, подумал Станислав Сергеич, вот почему Пивкин таким сговорчивым был!.. Миксеры и соковыжималки. Он усмехнулся. Хитрый черт Пивкин до сих пор опытные образцы не довел, все тянет и тянет под благовидными предлогами.
   С облегчением захлопнув папку, Тропотун отодвинул ее на край стола и потянулся к импортному еженедельнику. Был у Станислава Сергеича и ежемесячник для наиболее важных событий данного месяца, держал он также и небольшую секретную картотеку на влиятельных лиц НИИБЫТиМа и некоторых смежных с ним институтов и предприятий, с сотрудниками которых приходилось иметь дела. Любил заместитель директора иметь при себе некий неформальный ключик, которым отпиралась бы души коллег. Кто бы мог подумать, к примеру, что Оршанский - завзятый аквариумист? Или что Шнайдер помешан не только на женщинах, но и на коллекционировании старинных монет? Ну а Софья Ивановна обожает кошек...
   Особо важных дел на сегодня не значилось. Тропотун достал список дней рождения сотрудников и нашел июль. Тэ-экс... Среда... Петухова и Матюхин... Из отдела Шнайдера оба. Галина Евлампьевна Петухова... Это ж надо, наградили отчеством! А не тот ли это Матюхин, который угодил под Новый год в вытрезвитель?.. Не иначе, он! Интересно, зачем его держит Шнайдер?.. Неспроста, конечно...
   Басовито загудел селектор, прервав его мысли.
   - К вам Плотников, Станислав Сергеич! - деловито сообщила Любочка.
  
  

Калейдоскоп амбиций

  
   В отношении неблагодарного Плотникова заместитель директора питал чувство почти отеческое, ибо тот возглавлял лабораторию эргономической биомеханики, организованную по его, Станислава Сергеича, идее. Пробивая данную лабораторию, он предвидел в недалеком будущем солидные дивиденды, которые принесет ему эргономическая биомеханика.
   - Прошу вас, Олег Сергеевич, - доброжелательно кивнул Тропотун сутулому высокому парню в очках с вечно торчавшими в разных направлениях соломенными волосами.
   От природы Плотников был крайне стеснителен, отчего комплексовал и всячески свою стеснительность скрывал. Усевшись, он с трудом преодолел барьер внутренней нерешительности и заговорил агрессивной скороговоркой.
   - Я понимаю, эргономика - не термоядерные исследования! Но это уже не смешно, потому что Ефременко надо мной в глаза издевается! Нельзя без стенда, вы поймите... Нет, можно конечно и наширмачка, только я так не привык...
   - С Ефременко я разберусь. А стендом вашим займется Стаценко, едва мы развяжемся со "Сказочным бором". - Он сделал паузу и многозначительно заговорил: - Вы, Олег Сергеевич, грамотный инициативный инженер. Вот, хочу предложить вам возглавить отдел хозяйственных инструментов!
   Инициативный инженер в недоумении уставился на заместителя директора, и веки его за толстыми стеклами очков быстро-быстро забились.
   - Молодежь должна расти. - Серьезно продолжал Станислав Сергеич. - Ваши расчеты избыточного статистического давления на межпозвоночные диски произвели на меня благоприятное впечатление. Я думаю, что подвижное универсальное сиденье с регулируемым наклоном - работа весьма интересная и перспективная.
   - Очень благодарен... повышение... - залепетал Плотников. - Но, Станислав Сергеич, я по натуре экспериментатор, я с тоски умру на этих хозяйственных инструментах! Мне бы заявки чтобы удовлетворили на медприборы...
   Нет, мысленно подвел итог под проведенным психологическим экспериментом Тропотун, этот из блаженненьких, а такие анонимок не сочиняют!.. Он широко улыбнулся:
   - Ну что же, Олег Сергеевич! Лаборатория ваша нам крайне нужна. К сожалению, это не все понимают... Так удачно сложилось, что Ирина Евгеньевна рекомендовала вас Шнайдеру.
   - Лев Соломонович человек дальновидный, - неопределенно отозвался Плотников и нервно подкинул очки на переносице указательным пальцем.
   Тропотун внутренне усмехнулся. Он понимал Плотникова: трудно было не ревновать темпераментную Ирину к жизнерадостному Шнайдеру.
   Дальновидный человек... Механически повторил Станислав Сергеич, когда дверь за ревнивым завлабом захлопнулась. Дальновидный человек... К чему это, собственно, сказано?.. Воевода продержится месяц, два, полгода - но пышные проводы на пенсию уже предрешены, так сказать, исторически. В свете этого станет ли Шнайдер затевать сложную интригу с анонимками?.. Навряд ли! С приходом нового директора - Тропотун подразумевал себя - ему грядет повышение. Лев Соломонович умен и суетиться зря не будет!
   - Любочка, - попросил он, нажав кнопку, - пригласи Шнайдера!
   Лев Соломонович деликатно заглянул в приоткрытую дверь, и Станислав Сергеич, не отнимая трубку от уха, жестом пригласил его к столу.
   - Кто на Урале был? Вальцев на Урале был?.. - напористо говорил Тропотун. - Почему мы должны отдуваться за нерасторопность других? Модель удачная, перспективная... В конце концов, есть арбитраж!.. Тогда летите сами и на месте договаривайтесь! - и, в сердцах швырнув на рычаг трубку, раздраженно посмотрел на вошедшего.
   - Кто? - сочувственно спросил тот.
   - Чернов из холодильников. Разработали прекрасную трехкамерную модель, а там, видите ли, сложно!
   - Известное дело, - усмехнулся иронически Шнайдер. - А Чернову надо самому шевелиться, не первый год над отделом начальствует!
   - Черт с ним, выкрутится, - отмахнулся Станислав Сергеич, глядя на высокого, великолепно сложенного Шнайдера, устроившегося перед ним за столом. - Что с лагерем?
   - Работаем... - тот едва заметно пожал плечами и посмотрел на Станислава Сергеича мудрым, словно протянувшимся из глубины веков взглядом.
   - Успеете?
   По свежему красивому лицу Шнайдера прошла тень беспокойства, но он тотчас взял себя в руки.
   - Должны успеть. Козлову я предоставил режим наибольшего благоприятствия. Эскизам дизайнеров следуем, как катехизису. "Зону вечернего отдыха" ты отчетливо представляешь?
   - Да... в общем... камин... бар...
   - Во-во! Камин, бар, кресла... А знаешь ты, как мы достали синтетику для обивки кресел? Украли!
   - То есть как?!
   - Не дрейфь, неподсудно... - усмехнулся Шнайдер и поправил пышную рыжеватую шевелюру. - Перехватили вагон с опытными образцами, который шел в другую область.
   - Гангстеры... - почти с восхищением произнес Тропотун.
   - А что делать? Ты мне скажи - что я должен был делать?.. Ефременко у нас вроде украшения хозяйственной части. Деньги получает, а за какие добродетели - неясно! - Помолчав, прибавил: - А синтетика хороша... Темно-вишневая, и на ощупь - чистый сафьян...
   - Темно-вишневый да в отблесках пламени должен смотреться товарно... - задумчиво сказал Тропотун, размышляя параллельно о чем-то своем. - Ну а "терраса"? Люблю ретро! Ажурные стулья, воздушные столики, прелестные дамы с длинными газовыми шарфами...
   - Нет, я так не могу! - вдруг завелся Шнайдер. - Почему все должен делать Лев Соломонович?.. Ефременку надо за саботаж привлекать к уголовной ответственности! Где древесина для "террасы"?.. Сколько можно мне с ним ругаться?.. - Он презрительно скривился. - Я вчера целый вечер потратил, занимаясь его, между прочим, делом! Обзвонил старых знакомых насчет древесины. Кажется, наткнулся, но придется поколдовать...
   - Колдуй. Подпишу все, - но чтоб без уголовщины.
   - За кого ты меня принимаешь?.. - с одесским акцентом поинтересовался Лев Соломонович.
   Тропотун невольно усмехнулся, потом посерьезнел и вдруг спросил:
   - Слушай, как считаешь, выгорит у нас в Москве?
   - Хрен его знает! - откровенно ответил тот. - Я ведь не мебельщик, а лесник по образованию. На мой непросвещенный вкус - здорово. Дизайнеры наши из кожи вон повылазили - так старались. Ну и наш отдел в грязь лицом не ударит!
   - Если на ВДНХ проскочим...
   В этом "если" крылось для Станислава Сергеича и НИИБЫТиМа многое: карьера, премии и даже - чем черт не шутит! - перспектива попасть на ЭКСПО...
   На несколько мгновений каждый погрузился в приятные грезы. Первым заговорил Тропотун:
   - Скажи ты мне, Лев Соломонович, только откровенно, что судачит народ о возможных переменах?..
   - Народ? - серьезно и саркастически произнес Шнайдер, глядя на заместителя директора большими серыми чуть навыкате глазами. - "Народ безмолствует"!.. На мой личный взгляд - предпочитают тебя. Оршанский специалист, конечно, знающий, но в нем же обаяния ни на грош!
   Разговор был исчерпан, и Шнайдер направился к двери.
   - Постой-постой! - воскликнул вдруг Тропотун. - Тут Кисина со мной общалась. Не то чтобы жаловалась на тебя, однако... В общем, не понял я, чего она хочет!
   - Знаю я, чего она хочет... - двусмысленно произнес Шнайдер. - Вот только жениться на всех нельзя!
   - Ты с ней поделикатнее, Лев Соломонович, - не принял шутки Тропотун. - Женщине за сорок, личная жизнь не складывается. А тут еще "жилую комнату" на свой страх и риск доводит, потому что ты пропадаешь в секторе Козлова. Смотри, польются жалобы в профком...
   - Спасибо, я учту, - с иронией произнес Шнайдер и бесшумно прикрыл за собой дверь.
   Когда на исписанный лист вдруг шлепнулась наглая муха, Тропотун словно бы даже обрадовался нарушительнице санитарных норм его кабинета. Он занес уже для удара руку - как вдруг дверь резко распахнулась и полная дама в платье тигровой окраски бомбой ворвалась в тишину кабинета.
   - Это что же такое делается? - мощно вопрошала она, напирая на заместителя директора монументальным бюстом. - Все лучшее себе, а нам одни пленки!
   - Слушаю вас, - с ледяной вежливостью произнес Тропотун. - И, сделайте одолжение, не кричите, как на базаре. Спокойно объясните, в чем дело?
   - Понимаете, Станислав Сергеич, - заговорила та более-менее нормальным тоном, - привезли по заказам мясо. Всегда получается, что другие отделы прибегают раньше, и успевают расхватать лучшие куски. Мы же находимся в самом конце коридора, в аппендиксе. Остаются одни пленки и мослы. Разве это справедливо?
   - Хмм... Заказы, это в компетенции Ефременко... Да вы присаживайтесь! Он надавил кнопку селектора:
  -- Любочка, соедини меня с Ефременко
   - Во где у меня эти заказы! - раздался хрипловатый голос Ефременко. - Ходят, жалуются - что за люди? Стараешься для них, машину выбиваешь, в гастрономе в очереди торчишь, а вместо благодарности одни жалобы!..
   - Люди справедливо возмущаются, - прервал его сетования Тропотун.
   Проводив взволнованную даму, Тропотун сделал внушение Любочке, чтобы без доклада она не пропускала никаких тигровых дам. Любочка юмора не поняла, обиделась и заявила, что с женщинами таких габаритов драться не может в силу физических возможностей. Инцидент был исчерпан, и Тропотун попросил найти ему Козлова.
   В ожидании заведующего сектором мебели для общественных зданий Станислав Сергеич еще раз прокрутил историю с заказами и решил, что действовал безукоризненно. Коренастая длиннорукая фигура Ивана Ивановича маячила перед его внутренним взором. Любил, любил Иван Иванович создавать видимость кипучей деятельности на своем поприще заместителя по хозяйственной части директора НИИБЫТиМа. До чего сволочной мужик, подумал Тропотун, которому припомнилась свара, затеянная Ефременко при распределении квартир, - из горла ведь вырвал большую площадь у Пустовойтова. Насобирал справок о несуществующих болезнях, прописал отдаленных родственников, жалобы в горисполком и в газеты настрочил... Все, разумеется, под предлогом борьбы за чистоту рядов и высокую мораль. И чем подлее затевал дело, тем выше поднимались его моральные критерии...
   С наглым жужжаньем муха все-таки уселась на стол перед заместителем директора по науке и конструированию, и он наконец-то припечатал ее к полировке с мстительным удовлетворением - словно не муху, а Ивана Ивановича прихлопнул!
   А в кабинет уже вбегал жилистый, высокий, поджарый Козлов. Тридцатишестилетний потомок кубанских казаков обладал холерическим темпераментом, нос у него был длинный, крючковатый, слегка вбок, а глаза желтоватые, волчьи.
   - Сюда, поближе, Михаил Тарасович... - пригласил Тропотун. - Время дорого - рассказывайте!
   - Все на мази! - бодро заверил начальство тот и тряхнул несуществующим казацким чубом. - Стаценку я накрутил, качество контролирую сам. Только древесина оказалась сыровата. Пришлось подсушивать ультразвуком. А текстура - блеск.
   - Сейчас вы занимаетесь мебелью для столовой? - уточнил Станислав Сергеич.
   - Да. Помните эскизы? Модерн начала века плюс фольклорные мотивы.
   - Как же... - задумчиво кивнул Тропотун, - отталкивались наши дизайнеры от Васнецовской мебели из усадьбы Тенишевой, еще и кресло Перцовой по эскизу Малютина... Своеобразно!.. Но грешен - предпочитаю "английский стиль"...
   - Ну, Чиппендель - мастер... - подтвердил Козлов, слегка посмеиваясь про себя над пристрастием начальства к "английской мебели". - Там такая текстура при полировке выявляется!..
   - Красное дерево!.. - удовлетворенно отозвался Тропотун. Разговор прервался и стремительный Козлов, решивший было, что аудиенция окончена, вскочил. Станислав Сергеич остановил его жестом.
   - Сядьте... - повелительно сказал он. - У меня есть хорошая новость... - Станислав Сергеич выдержал эффектную паузу: - Вопрос с квартирой решен положительно!
   Смуглое подвижное лицо Козлова на мгновение застыло, потом сквозь загар стали проступать бурые пятна волнения.
   - С квартирой?.. - нерешительно переспросил он.
   - Есть два варианта на выбор. Либо вы сразу получаете трехкомнатную и, естественно, сдаете однокомнатную, либо дополнительно к вашей однокомнатной получаете двухкомнатную и сами занимаетесь обменом. Я бы вам советовал второе - при таком раскладе можно смениться и на четырехкомнатную.
   - Четырехкомнатную... - сомнамбулически повторил Козлов. - Станислав Сергеич... такая новость... с меня коньяк!
   Тропотун невольно засмеялся, показалось, что Козлов пойдет по кабинету в присядку. А тот был на седьмом небе.
   - Жена пиявит, младенец орет, дочка старшая не слушается, теща приехала жить... Увольняться уже собрался, верите?
   Понимающе улыбаясь тонкими губами, Станислав Сергеич думал - вот они, сокровенные мыслишки! Минута радости, неуправляемый всплеск эмоций - и я знаю все ваши помыслы, товарищ Козлов. А дурак же я был бы, упустив Козлова!.. Работяга, не интриган, просто порядочный человек...
   Не чуя под собою ног, Козлов выскочил из кабинета, даже забыв прикрыть дверь.
   В приемной возле печатавшей на машинке Любочки сидел со скорбной миной долговязый молодой специалист. Увидев начальство, он поспешно вскочил и забормотал что-то неразборчивое. Любочка оторвала от клавиатуры сильно подведенные глаза и с меланхоличным видом победительницы наблюдала за своим поклонником.
   - Да-да... - с холодной значительностью произнес Тропотун и прошествовал мимо.
   Длинный полутемный коридор НИИБЫТиМа тянулся через все здание. В него выходило множество дверей, пестревших разнородными табличками с названиями отделов, секторов, лабораторий. На ходу Станислав Сергеич ответил на приветствие кругленького юркого инженера из отдела пылесосов, злорадно отметив его обширную лысину цвета слоновой кости. Потом обменялся рукопожатием с Филаткиным, заместителем главного инженера по бытовым приборам. Они поговорили про Салазкина, чей отдел стиральных машин снова не укладывался в график разработок. И, наконец, Станислав Сергеич свернул по коридору налево и толкнул заветную дверь с волевым мужским профилем на табличке.
   Пристроившись к писсуару, он рассеянно вперился в стену и принялся рассматривать грудасто-задастую деву, изображенную фломастером со всеми пикантными подробностями.
   - Когда только успевают?.. - раздумчиво сказал мужчина у соседнего писсуара.
   - О, богатым будешь - не узнал! - отозвался Станислав Сергеич на слова Пустовойтова. - Наверно дизайнеры резвятся - рука твердая. - Он застегнул молнию и перешел к умывальнику. - Вы к нам заходите в пятницу вечерком... Коньячок опробуем коллекционный... Ну, и женщины, я полагаю, не соскучатся!..
   - Хорошая идея, - сдержанно отозвался Дмитрий Алексеевич, обрадованный этим предложением. - Давно уже не сидели так просто... В обед сыграем?..
   - Во время пятнадцатиминутки.
   - Идет. Забью ракетки. - И Пустовойтов энергичным шагом покинул сортир. Последовавший за ним Тропотун брезгливо отметил, что тот даже не ополоснул рук. Спускаясь по широкой лестнице на второй этаж, он мысленно видел как бы немного приплюснутое лицо Дмитрия Алексеевича с квадратным подбородком и крепкими челюстями. Интересно, подумалось вдруг ему, а как бы отреагировал Пустовойтов, скажи я про анонимку?.. Растерялся? Испугался? Остался бы невозмутимым?.. Нет, этот не из пугливых! Ну а что если действительно он и Регина?.. Не дури, Станислав! Конечно, Регина хороша, но ведь Зоенька его куда экстравагантнее. К тому же художница, выставляется - та еще шельма!.. Ну а Дмитрий Алексеевич надеется занять мое местечко, если я поднимусь ступенькой выше... В пятницу потолкуем. Может он, как в "Разводе по-итальянски", сам на себя анонимку написал?.. Станислав Сергеич хмыкнул - Пустовойтов явно не тянул на Марчелло Мастрояни.
  
  

Малый художественный

  
   Софья Ивановна встретила вошедшего в обширную директорскую приемную Станислава Сергеича приветливым взглядом и милостиво указала холеной ручкой на кресло возле стола. Кресло было особенным - для любимцев. С самых первых дней своего пребывания в НИИБЫТиМе наметанное административное око Тропотуна выделило несколько ключевых фигур, влиявших на внутриинститутский климат. Среди этих фигур Софья Ивановна, несомненно, имела вес ферзя.
   - Присаживайтесь, Станислав Сергеич, - улыбаясь краешками губ, произнесла она. В ее серых красивых глазах просматривалось совершенство акулы-людоеда. Сложная прическа уложена волосок к волоску. На самый взыскательный взгляд возраст ее определялся формулой "за сорок"...
   - Благодарю, о мудрейшая София! - он привольно расположился в кресле.
   - Все шутите, - усмехнулась она с кокетливой укоризной.
   - Ну... шутить с вами опасно...
   В ледяных глазах, устремленных на него, зажглись огоньки.
   - Вы с Павлом Афанасьевичем теперь на даче? - сказал Тропотун, чтобы что-то сказать. - Как, комаров нынче много?..
   - Тьма! Просто тьма! Дымокурами спасаемся. Ох, Станислав Сергеич, у меня к вам дело... Пуша заболел - четвертый день не ест. Может, посоветуете что, вы всегда все знаете!
   - Льстите, Софья Ивановна... В ветлечебницу возили?
   - Ах, нет! Пуша ведь создание уникальное. Ветеринар нужен экстра класса.
   - Станислав Сергеич изобразил глубокое раздумье.
   - А ведь, наверное, я смогу помочь... - произнес он после хорошо рассчитанной паузы. - Вечером позвоню вам, если договорюсь.
   Тропотун любил делать одолжения, ибо любил, когда ему были обязаны. Чего, кажется, проще - подруга Рины ветеринар, работает в городской ветлечебнице. Но...
   - Станислав Сергеич, милый, вы так меня выручите!
   - Эх, позабыл, вы же на даче!..
   - Ничего. Останемся сегодня дома. За Пушу я очень, очень беспокоюсь. Вы в курсе, как он попал ко мне? - оживилась она.
   О-о!.. Мысленно простонал Тропотун, ибо слышал об этом по меньшей мере четырежды. Тема персидского кота редкостного голубого окраса была для Софьи Ивановны неисчерпаемой. Сын привез из Франции котенка, и она нянчилась с ним, как с младенцем.
   - ...он и телевизор смотрит... - слушал Станислав Сергеич, внутренне кривясь, однако с крайне заинтересованным выражением лица.
   - Не может быть! - воскликнул Тропотун в нужном месте.
   - Уверяю вас... Особенно предпочитает мультфильмы и "В мире животных".
   - Действительно, уникальный кот!.. Так вечером я вам звоню? - И на утвердительный кивок Софьи Ивановны прибавил: - На дом к ветеринару вы подъехать сможете?
   - Ну, конечно, Павел Афанасьевич нас подвезет.
   - Ваша кремовая волга просто красавица.
   - Немудрено! Павел ухаживает за ней так, как не ухаживал за мной в девичестве.
   Станислав Сергеич рассмеялся:
   - А чей это зеленый жигуленок на институтской стоянке? Оршанского?..
   - Его.
   - На днях видел его вдвоем с женой. У нее цвет лица какой-то землистый.
   - Печень, - пояснила Софья Ивановна, - а теперь еще и поджелудочная прибавилась.
   - Как пойдет одно за другим... - сочувственно сказал Тропотун и подумал, что Софья Ивановна словно сию минуту от личного парикмахера.
   - Станислав Сергеич... - Она посмотрела на него пристальным взглядом и заговорила, понизив голос: - Хочу подкинуть вам информацию к размышлению, пока мы одни...
   Тропотун насторожился.
   - Степан Васильевич получил анонимку, обвиняющую вас во всех смертных грехах... - она сделала многозначительную паузу, - а через пару дней пришла анонимка на Оршанского...
   -Хмм...
   - Я, как вы догадываетесь, на вашей стороне. Степан Васильевич собирается уходить, и хотел бы оставить НИИБЫТиМ в надежных руках. Кстати, т а м складывается мнение в вашу пользу.
   - Софья Ивановна, - торжественно сказал Тропотун, - вы не представляете, как я ценю ваше хорошее отношение! Люди должны друг другу доверять. Мы...
   В открытую дверь приемной, шумно дыша, ввалился квадратный Филаткин, и, с сожалением оборвав проникновенную фразу, Станислав Сергеич повернулся к нему.
   Заместитель главного инженера по бытовым приборам сел в кресло и оперся о широко расставленные ноги квадратными ладонями. Ладони были мозолистыми и задубевшими. Свойственную бывшему сельскому жителю страсть к земле он теперь вкладывал в садовый участок, превратив его в образцово-показательный сад-огород с пленочными теплицами и даже крошечным прудом для орошения.
   Филаткин был крепок задним умом и осторожен. Почуяв запах жареного, на рожон не лез, а прикидывался тугодумом: своеобразная мимикрия, выработанная в крестьянской среде веками подневольного труда. В его годы и при его должности это порой смотрелось комично, но, как ни странно, приносило свои плоды и отводило от заместителя главного инженера высочайший начальственный гнев. Если человек туп - какой с него спрос?..
   Появился стремительный Оршанский.
   - Общий привет! - сказал, окидывая приемную быстрым взглядом. - А на моих уже половина...
   Настроение Станислава Сергеича резко поднялось, как только он в очередной раз удивился несомненному сходству Оршанского и плакатного черепа.
   - Что, Николай Григорьевич, - вставая и пожимая протянутую руку, произнес Тропотун, - точность - вежливость королей?
   В приемную один за другим входили Пустовойтов, Шнайдер и Плотников.
   Директор сидел во главе Т-образного огромного стола и, казалось, сросся с ним в единое целое, наподобие древнегреческого кентавра. Этот административный кентавр выглядел вполне монументально. Степан Васильевич Воевода был основателем и бессменным руководителем НИИБЫТиМа в течение вот уже пятнадцати лет. Крупные волевые черты его лица с возрастом несколько расплылись, большая голова с волнистыми, поседевшими волосами погрузилась в могучие плечи, а на брюки пришлось пристегнуть подтяжки, ибо пояс уже не справлялся с нагло выпиравшим животом. Пока сотрудники рассаживались, директор молча наблюдал за ними ироничными карими глазами под тяжелыми, как у Вия, веками.
   - Сегодня мы проводим Малый художественный совет, товарищи, - произнес он, наконец, низким начальственным баритоном. - Вы прекрасно сознаете, что повсеместно начавшаяся перестройка непосредственно касается и нас. Именно в свете последних событий мы должны рассматривать выполнение заказа на мебель для международного молодежного лагеря "Сказочный бор". Через две недели на Большой художественный совет прибудет представитель заказчика. И поэтому, чем откровеннее сегодня выскажется каждый из нас относительно мебельных образцов, тем лучше, так как останется время исправить выявленные в процессе нашего разговора недостатки. Ну, кто самый смелый?.. Николай Григорьевич... Прошу!
   Внимая Николаю Григорьевичу вполуха, Тропотун снова и снова прокручивал историю с анонимкой. Если вначале дело сводилось к Оршанскому или его окружению, то разговор с Софьей Ивановной в корне менял дело и несостоятельность подобного предположения становилась очевидной. Короче, копали под них обоих.
   Ба! Воскликнул про себя Тропотун. Да ведь это Филаткин! Ему наплевать, против кого идти войной, лишь бы взобраться повыше... Хотя... он ведь сторонник Оршанского и надеется стать главным инженером, если тот пересядет в директорское кресло... Нет, не он!
   Станислав Сергеич пристально вгляделся в Филаткина, который уже начал докладывать - и обмер. Что-то непонятное происходило над спинкой пустого стула, который стоял напротив него, через стол. Сначала воздух над верхней перекладиной стула заструился, как бывает над нагретой землей, потом закрутился маленьким вихрем, который загустел и превратился в подобие воздушного киселя. И вот в прозрачном этом киселе образовалась гнусная рожа упыря, а затем сконденсировался и весь упырь. Отвратное создание восседало на спинке, перекрестив на груди лапки, а длинный его хвост небрежно перевешивался через спинку, символизируя полное пренебрежение к присутственному месту.
   Неужто сплю? Промелькнуло в голове Тропотуна, и он тотчас ощутил в груди смертную тоску. Оторвав взгляд от нечисти, осторожно оглядел весь кабинет. Филаткин продолжал нудить свое, остальные откровенно скучали, даже не пытаясь изображать интерес... Николай Григорьевич с брезгливой миной вертел в пальцах шариковую ручку, изредка поглядывая в сторону упыря, как на пустое место.
   У Станислава Сергеича возникло странное ощущение, будто одновременно он смотрит по телевизору две программы, наложенные одна на другую.
   Слово получил Шнайдер и принялся разглагольствовать о задачах НИИБЫТиМа, о мебели для "Сказочного бора", которая является серьезной проверкой для возглавляемого им отдела, и пр. и пр.
   Забывший на мгновение про нежить, Тропотун усмехнулся - Лев Соломонович аккуратно обходил острые углы, не желая портить отношений ни с кем.
   - Станислав Сергеич? - неожиданно обратился к нему Воевода, решивший, по-видимому, подвести итоги.
   И Тропотун встал, собираясь с мыслями. Упырь тотчас шустро спрыгнул со стула и нырнул под стол. Станислав Сергеич кашлянул и начал говорить:
   - Хочу заострить ваше внимание... - и тут из горла его вдруг вырвался дискант упыря, который весьма сварливо сообщил, - что мы с вами, дорогие товарищи, сегодня воду в ступе толкли вместо дела! Сидят ученые мужи - и болтологией занимаются. - Бедный Станислав Сергеич покрылся от ужаса холодным потом. Изо всех сил он сжимал зубы - не тут-то было!.. Рот сам собою открывался, и из глотки неслась скороговорка: - Всяк о себе радеет - и никто о деле. И ради чего?.. Да чтобы теплое местечко застолбить и карьерку под видом правдоборца обеспечить!.. - тут он запнулся и умолк.
   Мертвая тишина установилась в кабинете.
   Обессиленный Станислав Сергеич соляным столпом застыл в перекрестье взглядов ошарашенных коллег, каждый из которых, к тому же, принял обличения на свой счет.
   Тяжелое молчание прервал директор.
   - У вас на сегодня все? - с холодной иронией поинтересовался он.
   Тропотун тоскливо махнул рукой и сел, старательно избегая глядеть на стену, по которой, нагло задрав хвост, маршировал упырь.
   - Таким образом, товарищи, каждый из нас должен еще лучше трудиться на своем рабочем месте, - подвел черту Воевода, нарочито игнорируя своего зама. - И хотя разговор сегодня получился откровенный и даже нелицеприятный... - он сделал многозначительную паузу, - это пойдет нам на пользу! Пора снять пресловутые розовые очки и открыто назвать вещи своими именами. Хороший пример нам продемонстрировал сегодня товарищ Тропотун.
   Вывернулся-таки!.. Почему-то злобно подумал Станислав Сергеич и осторожно поднял глаза на стену. Темная полировка дерева, которым были обшиты стены кабинета, матово поблескивала - на уровне примерно человеческого роста из стены высовывался длинный голый хвост. Станислав Сергеич прерывисто, со всхлипом вздохнул, одновременно мигнув, - хвост пропал. Полированная древесина буднично отражала мизансцену Малого художественного совета.
   - Благодарю вас всех, - сказал Воевода, вставая.
   Подчиненные тотчас последовали его примеру и в подавленном молчании двинулись к выходу.
   - Станислав Сергеич, будьте любезны, задержитесь! - вдогонку произнес директор. - И вы тоже, Николай Григорьевич!
   И они послушно вернулись к столу.
   Заложив за спину руки, Воевода прошелся по кабинету. Станислав Сергеич настороженно наблюдал за ним. В его голове возникло некое подобие мыслительного смерча, вращение которого он никак не мог остановить. И одновременно отчетливо виделись такие мелочи, как потемневшая от пота под мышками клетчатая рубашка Воеводы или же его налезавший на брюки живот.
   - Давайте-ка выпьем кофе! - предложил, наконец, Степан Васильевич, останавливаясь возле селектора, и попросил Софью Ивановну соорудить три чашечки черного кофе.
   - Познавательный вышел совет... - произнес Воевода не то серьезно, не то с иронией и сел за стол между Станиславом Сергеичем и Николаем Григорьевичем. - Сколько ни живу на свете, не устаю удивляться разнообразию проявлений человеческой натуры... - он в задумчивости пожевал губами.
   Это камешек в мой огород! Подумал Тропотун и приготовился к обороне.
   Однако директор не стал переходить на личности.
   - Правы были древние, - продолжал он свои размышления вслух, - управлять людьми - высшее из искусств!.. А из собственного опыта добавлю: главное - определить человеку место, которого он заслуживает.
   - Принцип Питера? - не удержался Тропотун.
   - Именно, Станислав Сергеич, - ответствовал тот, и в карих его глазах зажглось любопытство естествоиспытателя, разглядывающего невиданного зверя. - Да вы курите, Николай Григорьевич, курите... - обратился он к Оршанскому и даже пепельницу пододвинул.
   - Спасибо, - буркнул тот и облегченно задымил беломориной, зажав ее никотиновыми зубами заядлого курильщика.
   Вошла Софья Ивановна с лакированным черным подносом. Пока она, наклонившись к столу, расставляла чашки. Воевода откровенно и с удовольствием любовался крутым изгибом бедер своей нестареющей фаворитки.
   - Благодарю, - нежно мрукнул он.
   Она улыбнулась краешками губ и, горделиво держа голову, направилась к двери.
   Директор, проводив ее взглядом, принялся расхаживать по кабинету.
   - Берите, пейте, остынет... - несколько рассеянно пригласил он, но тут же повернулся к Тропотуну: - Кстати, а когда у вас отпуск?
   - В сентябре... - настороженно сообщил тот.
   - Может быть, раньше возьмете? Сегодня на совете вы так побледнели - я даже испугался.
   - Правда, - подтвердил Оршанский, - я тоже обратил внимание! И голос совсем изменился...
   - Я попросил вас остаться, товарищи, - бесцеремонно прервал Воевода, - в связи с юбилеем НИИБЫТиМа. Хотелось бы отпраздновать с размахом, оригинально - однако без излишеств! Давайте подумаем над этим вопросом сообща...
  
  

Тропотун озадачен

  
   Покинув директорскую приемную, Тропотун и Оршанский на несколько минут задержались в коридоре, чтобы решить дело с юбилейной комиссией, а затем разбежались в разные стороны. Державшийся все это время молодцом, Станислав Сергеич как-то сразу обмяк и скис.
   Вероятно, я действительно переутомился!.. Тут Станиславу Сергеичу настолько отчетливо вспомнилась гадкая рожа упыря, что его аж повело от отвращения.
   Он уже подходил к своей собственной приемной, как вдруг застыл посреди коридора и звуч­но хлопнул себя в лоб. Болван! Прошептал Станислав Сергеич с чувством. Какой же я болван!.. И негромко облегченно рассмеялся. Ибо перед внутренним его взором внезапно появилась из кладовых памяти яркая обложка книжонки с устрашающим названием "Ночь Вампира". Эту бульварную книжонку с работы принесла Регина, и, привлеченный красавицей на обложке, он взялся читать ее, якобы ради тренинга в английском языке.
   Романчик открывался приездом четы молодоженов в готический замок, принадле­жавший дальней родственнице, которая при­гласила их провести медовый месяц. И вот наступила первая брачная ночь...
   Станислав Сергеич почти весело поднимался по лестнице, как-то сразу успокоившись.
   Именно здесь и зарыта собака!.. Говорил себе Тропотун, заходя в приемную. Особого впе­чатления эта бульварная книжонка на меня не произвела, однако в ней было что-то, повлиявшее на мое подсознание.
   Станислав Сергеич небрежно бросил на стол бумаги и удобно расселся в своем вращающемся кресле, вытянув ноги и положив руки на подлокотники. Главное - нащупал источ­ник всей этой чертовщины... Взревевший наподобие сирены звонок на обеденный перерыв прервал его приятное состоя­ние. Он поморщился и в который раз подумал, что непременно нужно заменить этот рев на что-то более приемлемое. А по коридорам НИИБЫТиМа уже топотала громадная людская много­ножка. В какой-то миг шум достиг своего апогея и пошел на убыль. Тогда Станислав Сер­геич пружинисто вскочил, быстро и бесшумно пересек кабинет и заглянул в приемную - нико­го. Плотно прикрыв дверь, вернулся к столу и, присев на край, подтянул поближе телефонный аппарат.
   - Да?.. Слушаю вас!.. - уверенный женский голос проявил нетерпение.
   - Это я... - интимно прошептал он.
   - Вижу! - на том конце провода рассмеялись. - То есть слышу!
   - Что если ваш покорный слуга навестит вас, скажем, около пяти?..
   - Не возражаю. Стремлюсь к слиянью душ, сплетенью тел...
   - Н-ну... приятно слышать! Кстати, откуда это "сплетенье тел"?
   - "О человечество, как жалок твой удел! / Беспомощной любви бесплодная попытка. / Дос­тичь слиянья душ в сплетенье наших тел..."
   - Хмм... весьма откровенно, весьма... Однако в точку. И кто этот умник?
   - Сюлли Прюдом. Между прочим, я выскочила на твой звонок из ванной, с меня уже натек­ла целая лужа и, вообще, привет!
   - Привет... - машинально сказал он в насмешливо запикавшую трубку. Перед глазами воз­никла небольшая Верина прихожая с крохотным столиком, на котором стоит серый телефон. Стройная обнаженная женщина с дерзко торчащими грудями держит телефонную трубку и чему-то смеется. Ч-черт! Ругнулся Станислав Сергеич, провел по ли­цу ладонью, стряхивая соблазнительное виденье, и водрузил трубку на рычаг.
   Потом он отдернул тяжелую портьеру и выглянул в окно: солнечный диск съежился на небо­своде под натиском фиолетовых клубящихся туч. Так вот вы как!.. Многозначительно сказал он и достал из стенного шкафа свой дипломат и черный японский зонт.
   В запыленных витринах Дома моделей грустно обвисли последние изыски местной моды. По зеленеющим газонам бульвара носились пацаны с палками-шпагами, живя бурной жизнью ге­роев Александра Дюма-отца. Когда я осилил "Трех мушкетеров"? Задался вопросом Станислав Сергеич. Кажется, в третьем классе. Нет, в четвертом. Точно, в четвертом, потому что я как раз влюбился в Наташеньку Березовскую...
   Детская память - странная штука. Больше тридцати лет прошло, а он отчетливо видел свет­ловолосую кудрявую девочку с косичками, в которые были вплетены белые ленточки. Она была отличница и звеньевая их звездочки. В ее присутствии Стасик робел и потел от чувств. В нее был тоже влюблен Мишка Петренко, упрямый хорошист с розовыми упругими щеками. И тогда начитавшийся Дюма Стасик изобрел сложную интригу в духе Арамиса, чтобы уничтожить соперника. Он "случайно" проболтался второгоднику Барину, что Мишка обозвал его индюком. Мишке здорово досталось на орехи, а Стасик при этом испытал ни с чем не сравнимое ощущение собственного умственного превосходства, которое запомнил на всю жизнь.
   Кафе-ротонда с поэтическим названием "Подснежник" пряталось в ухоженном не­большом сквере и именовалось в просторечии "поганкой", вероятно, из-за высокого фундамента, облицованного бледным гранитом. Станислав Сергеич резво взбежал на второй этаж по спиральной лестнице, обвивавшей здание снаружи, наподобие удава.
   Войдя в зал, он изобразил рассеянность, однако быстрый его взор мгновенно подметил двух женщин из отдела рекламы и Кисину. Дамы оживленно общались, и Тропотун решил подсесть к ним, чтобы быть поближе к народу, а также послушать непринужденную бабью болтовню, из которой зачастую можно извлечь что-нибудь полезное. На поднос его поочередно перекоче­вали бульон с яйцом, тефтели без гарнира, салат из свежих огурчиков и кусок ржаного хлеба. Прикинув количество килокалорий, Станислав Сергеич добавил персиковый сок; в ста­кане плавала оса, он поморщился и заменил его на другой, без осы.
   - Не помешаю? - весело спросил он, подходя к их столику.
   - Что вы, Станислав Сергеич! Очень рады! Присаживайтесь! - загалдели польщенные его вниманием женщины.
   - Вы так мало едите, Станислав Сергеич, - жеманно произнесла пышная дама из отдела рекламы. - Для моего Петруши это было бы закуской!
   - Держу форму, - доверительно пояснил Тропотун.
   - Ой, я вчера такое видела! - ни к селу ни к городу воскликнула темноволосая женщина с длинным скучным носом и поправила очки. - Волга врезалась в столб, капот в гармошку, а шофер на дорогу вывалился и голова вся в крови! Не поверите, меня трясет до сих пор!..
   -Что-то не заметно. - Тотчас поставила ее на место Кисина, которую Станислав Сергеич про себя почему-то прозвал не иначе как "мадам Кисина". Она изящно подперла подбородок ручкой и томно обратилась к Тропотуну: - Вы себе не представляете, Станислав Сергеич, как я завидую мужчинам! Ведь вы гораздо свободнее нас, женщин, во всех смыслах!
   - Да неужто вы феминистка, Ольга Леонидовна? - усмехнулся он.
   - Нисколько! Но в семейных узах разочаровалась, - она кокетливо поправила взби­тые золотистые волосы, вероятно, крашеные.
   - Это вы зря! - уверенно возразил Тропотун. - Я, к примеру, не делю домашнюю работу на мужскую и женскую. Вот курник сочинил в воскресенье. Вы настоящий русский курник про­бовали? Нет?! Объеденье! Кулинарная поэзия...
   - Рецепт... - простонала донельзя заинтригованная пышечка.
   - Берете куриное мясо без костей, - вдохновенно стал расписывать Станислав Сергеич, - вареные белые грибы, зелень петрушки, отваренный рис и яйца...
   - Завтра же испеку! - с энтузиазмом воскликнула супруга кубического Петруши.
   - И я! - пискнула любительница кровавых драм.
   Мадам Кисина состроила пренебрежительную мину, давая понять, что она выше гастрономических радостей.
   - Милые мои сотрудницы, - галантно произнес Станислав Сергеич, поставив на столик опустевший стакан из-под персикового сока, - у меня есть к вам просьба. - Он обвел их серь­езным взглядом: - Приближается юбилей института - надо бы самодеятельность организо­вать. Я, Ольга Леонидовна, наслышан, что вы хорошо поете, - выступите на юбилейном вече­ре?
   Сказав, тут же прикусил язык, потому что вспомнил: юбилейным вечером будет заниматься Шнайдер, с которым мадам Кисина "в разводе"!
   - Отчего же не выступить?.. - грудным воркующим голосом отозвалась Ольга Леонидов­на. - Спою жестокий романс. Например... - И, неотрывно глядя на Станислава Сергеича, она запела, негромко и проникновенно: - "Взгляд твоих черных очей в сердце моем пробуди-ил..."
   И, хотя у Станислава Сергеича очи были вовсе не черные, а совсем наоборот, ему сделалось не по себе. В свете надвигавшегося повышения любовная история с темпераментной мадам Кисиной бы­ла бы для него катастрофой. А между тем в глазах самой мадам проявился некий си­реневый оттенок, очень опасный оттенок. И, уловивший это изменение, Тропотун напустил на себя бес­полую улыбочку, дослушал романс до конца, вежливо соединил несколько раз ладони и холодно сказал:
   - Великолепно, Ольга Леонидовна! Так я на вас надеюсь?.. - и тут же обратился ко всем. - Вы уже отобедали? Ну а я, грешен, предпочитаю поспешать медленно...
   Женщины правильно поняли намек и стали прощаться. Мадам Кисина слегка задержалась, вероятно, ожидая, что он попросит ее остаться. Приглашения не последовало, и она, оправив яркое свое платье, поспешила за остальными.
  
  

Мозговой штурм или послеобеденное развлечение

  
   В начале третьего Станислав Сергеич появился в секторе Козлова. Стол Михаила Тарасовича был завален образцами обивочных тканей, кусками дерева и фанеры. Тропотун пощупал образцы тканей, посмотрел их рисунок - и остался доволен. Поговорив с Козловым, он подошел затем к Галине Евлампьевне Петуховой и торжественно-благожелательно поздравил ее с днем рождения.
   Полная, положительная, с седым калачиком на затылке Галина Евлампьевна зарделась от смущения и удовольствия.
   - Что, сегодня напьетесь - дебоширить станете? - спросил Тропотун серьезно.
   Навострившие уши сотрудники сектора общественной мебели захихикали - бабушку Петухову в роли буяна было невозможно себе представить.
   - Ой, да что вы, Станислав Сергеич! - замахала она руками, словно наседка крыльями. - Мы чаек с тортиком. У нас даже самовар в отделе есть...
   - Торт сами пекли?
   - "Наполеон", - с гордостью ответила Петухова. - Пожалуйста, приходите к нам на чаепитие!
   - "Наполеон"... - мечтательно повторил Тропотун. - Слоеная греза моего детства... - Он вздохнул и улыбнулся. - Спасибо, Галина Евлампьевна! Если получится по времени, загляну непременно...
   Он пожал мягкую домашнюю руку новорожденной и еще раз пожелал ей всех благ и долгой плодотворной работы в НИИБЫТиМе. Времени у него не будет, ибо жирного Станислав Сергеич уже давно себе не позволял, страдая хроническим холециститом.
   После обеда больше хотелось дремать, нежели работать. Вольготно расположившись за своим замдиректорским столом, Тропотун закурил. Сидел, курил и мстительно поглядывал на то и дело трезвонивший телефонный аппарат. Наконец поморщился и соизволил поднять трубку.
   - Тропотун... Понял... Вас понял! Народных заседателей. Всего хорошего.
   - Тропотун слушает... Сколько? Десять?.. Будет вам десять человек!
   - Еще и гражданская оборона... - произнес он вслух и покачал головой. Дьявол бы их всех подрал! Продолжил он уже мысленно. Ну сколько можно дергать советских служащих?.. У всех впечатление, что мы хлеб задарма едим!
   Нажав кнопку селекторной связи, он объявил:
   - Товарищи! Внимание! В пятницу проводятся городские соревнования по гражданской обороне. Все отделы прошу выделить по одному человеку. К плановому отделу и бухгалтерии это также относится! - Он представил себе пышнотелых планово-бухгалтерских дам и едва удержался от смеха. - Товарищей Оршанского, Шнайдера, Пустовойтова, Плотникова, Козлова и Кисину попрошу сейчас зайти ко мне!..
   Когда минут десять спустя все были в сборе, Станислав Сергеич, удобно откинувшийся на спинку кресла, обежал лица присутствующих веселым взглядом и вдруг заявил: - У меня очень комфортное кресло - вы не находите?.. - и, демонстрируя преимущества своего вращающегося кресла, пару раз крутнулся туда-сюда.
   Сотрудники смотрели на начальство выжидательно, даже с некоторым с замешательством.
   - А теперь я приказываю вам устроиться максимально удобно! Что уставились - выполняйте приказ!
   Все расселись с негромкими смешками и перемигиваниями: начальство изволит развлекаться...
   - Я собрал вас для очень важного дела, - доверительно сообщил замдиректора, нисколько не задетый непониманием подчиненных. - Грядет приятное событие - пятнадцатилетие нашего славного НИИБЫТиМа. Мы тут посоветовались со Степаном Васильевичем и решили предложить товарища Шнайдера в качестве председателя юбилейной комиссии. Вы не будете возражать Лев Соломонович?
   Шнайдер впал в раздумье, точно выдержал нужное время - и согласился.
   - Шнайдер здесь... Шнайдер там... - с невинной физиономией пропела Кисина.
   - Подручных наберете по собственному вкусу, - продолжал Станислав Сергеич. - Ну а сюда, товарищи, я вас пригласил, чтобы набросать примерную программу вечера. Хотелось бы, понимаете, чтобы вышло оригинально. Посему предлагаю устроить по мотивам юбилейных мероприятий небольшой мозговой штурм. Кто "за"?
   Молчание длилось с минуту. Первым заговорил Козлов. Глаза у него были полуприкрыты, руки расслаблено повисли вдоль тела.
   - Я вижу задник сцены в виде гигантского кульмана. Появляется хор ветеранов института в развевающихся мантиях и таких квадратных старинных шапочках, как у английских академиков... Они становятся полукругом и поют хвалебный гимн НИИБЫТиМу и его бессменному директору на мотив "Гаудеамус"...
   - Лучше пусть сам Воевода поет! - выкрикнул кто-то. Все засмеялись, представив солидного директора в роли студенческого заводилы.
   - А мне кажется, задник сцены можно сделать наподобие китайского волшебного фонаря. Нарисовать контуры лучших моделей холодильников, пылесосов, мебельных гарнитуров. Или же сделать их рельефными, и чтобы один за другим высвечивались. И музыка должна играть что-то торжественное...
   - Потом все встают и рыдают, - печально подсказал Шнайдер.
   Раздался взрыв хохота. Плотников бросил на Шнайдера свирепый взгляд и умолк.
   - Вношу предложение на предмет сочинения комической оперетки, - переждав смех, сказал Шнайдер. - Краткая история НИИБЫТиМа с момента сотворения его Воеводой и до наших дней. Наши дни дают возможность развернуться. Изобразим сатирические сценки из институтской жизни, наведем перст указующий на кого следует.
   - И оставшуюся часть года, - с иронией заговорил Тропотун, - эти "кто следует" будут ходить ко мне и жаловаться на товарища Шнайдера, который в искаженном виде представил их обличье!..
   - Ах,- вмешалась мадам Кисина, - мне видится костюмированный бал! В театре можно взять костюмы и нарядиться просто сказочно - длинные платья, мушкетерские плащи... Это будет так возвышенно!.. - она вздохнула и закрыла глаза от переизбытка чувств.
   Симпатичная женщина... Подумал Тропотун. Но фиолетовые веки это слишком - будто синяки на глазах.
   - Маскарад устраивают на Новый год, - назидательно произнес Оршанский. - Здесь надо что-то серьезное.
  -- На три дня махнуть всем институтом в Ригу! - предложил Пустовойтов.
  -- Сочинить Ниибытимовскую одиссею...
   - Всем в подарок сувенирные каминчики...
   - Пикник на острове...
   - Все приходят на вечер в белом... или в черном... Невероятные идеи сыпались со всех сторон. Поймав взгляд Шнайдера, Станислав Сергеич подмигнул - дескать, мотай на ус творчество масс! Лев Соломонович улыбнулся румяными губами, подморгнул ответно и стал что-то писать в переплетенную кожей записную книжечку.
   Просигналил утробно селектор. Софья Ивановна официальным тоном напомнила, что в понедельник прополка капусты.
   - Еще и капуста! - картинно схватился за голову Тропотун. - Софья Ивановна, у нас что - институт или биржа труда? Народные заседатели, гражданская оборона, подшефная капуста...
   Селектор рассмеялся доброжелательным смешком и отключился, А Станислав Сергеич обратился к участникам мозгового штурма.
   - Дорогие сотрудники и соратники! Мне кажется, что образ нашего юбилейного вечера замаячил на горизонте НИИБЫТиМа вполне материально. Если у вас возникнут еще какие-нибудь бесценные идеи - адресуйтесь непосредственно к председателю юбилейной комиссии, - он кивнул в сторону Шнайдера. - Не стану вас больше задерживать! Николай Григорьевич, на пару минут...
   Пока последний участник мозгового штурма не покинул поле боя, Станислав Сергеич сидел, не глядя на Оршанского, и молча барабанил по столу пальцами. Николай Григорьевич тоже пребывал в молчании, так как был крайне удивлен, - замдиректора никогда не говорил с ним тет-а-тет.
   - Видите ли, Николай Григорьевич... - Тропотун сошел со своего начальственного кресла и сел за стол рядом с Оршанским. - Я пришел к выводу, что нам с вами следует поговорить без свидетелей. Два порядочных человека просто обязаны найти общий язык!..
   Желчная физиономия Оршанского отразила недоверие, хотя он и старался его скрыть.
   - За последнее время в институтских делах стали проявляться негативные моменты, которые меня насторожили. Я не люблю разных там склок или интриг.
   Чья бы корова мычала, твоя бы молчала!.. Подумал тут Оршанский, но вслух сказал другое.
   - Не совсем вас понимаю, Станислав Сергеич!
   - Сейчас поймете. Поразмыслив, я пришел к выводу, что так будет лучше и для нас с вами и для института!.. - Он сделал паузу и потом продолжал словно бы через силу: - Дело в том, Николай Григорьевич, что я получил анонимку. Факт, конечно, грустный. Не потому, что я поверил измышлениям анонимщика, но потому, что в институте завелся подонок...
   Оршанский поморщился.
   Тропотун смотрел на него в молчаливом ожидании.
   - Для меня всегда было загадкой - неужели облить человека грязью это приятно?! - каким-то очень человеческим тоном произнес Оршанский.
   - Кому как! - с горечью сказал Тропотун. - Есть такие ржавые чувства: зависть, ненависть, ревность, жадность, - которые съедают изнутри, оставляя как бы каркас человека. Это страшно!
   - О да! - с чувством подтвердил Оршанский. Он вдруг полностью доверился собеседнику и даже мысленно себя ругнул за то, что думал про Тропотуна не лучшим образом. - Знаете, Станислав Сергеич, - дружелюбно продолжал он, - я ведь тоже получил анонимку - на вас... - и заглянул в глаза Тропотуну колючим изучающим взглядом. Убедившись, что тот воспринял его сообщение как должное, прибавил: - Говорить не хотел, потому что не придаю подобным бумажкам значения. Но раз уж вы... Откровенность за откровенность!
   Так-так... Отметил про себя Тропотун.
   - Признателен вам за искренность, Николай Григорьевич! Мы с вами порой друг друга недопонимаем. Что делать? Работа есть работа и конфликты неизбежны.
   - Работа есть работа, - серьезно кивнул Оршанский и встал. Они торжественно пожали друг другу руки, словно заключая между собой негласный пакт о ненападении.
   Как просто, в сущности, провести всех этих честных простофиль... С иронией размышлял Тропотун, проводивший Оршанского до самой двери. Немного искренности в голосе, примитивная игра в задушевность и прямоту - и рыбка у вас на крючке. Такие экземпляры до седых волос сохраняют наивную веру в настоящую дружбу и платоническую любовь. Он не удержался от саркастической усмешки, но тотчас перенастроился на серьезный лад. Ну, ладно... Я получил анонимку на Оршанского, он - на меня. Так кто же таинственный третий, который жаждет столкнуть нас лбами?..
  

Рандеву

  
   Время имеет собственный норов, как породистая лошадь: до обеда скачет галопом, ну а после тащится шагом.
   Замдиректора покинул кабинет в 15.13 и направился в небольшое фойе рядом с лестницей, где стоял теннисный стол. Кроме тенниса в НИИБЫТиМе были популярны и шахматы, однако шахматную корону стремились нахлобучить либо новоиспеченные инженеры, либо сотрудники предпенсионного возраста, обремененные излишним весом и ишемией.
   Дмитрий Алексеевич уже поджидал его возле стола и весело отсалютовал поднятой ракеткой.
   Белый пластмассовый шарик перелетел через сетку - и сражение началось.
   Отражая коварные удары соперника, Станислав Сергеич с сарказмом думал: ну чем не дуэль? Любовник и муж-рогоносец в наличии. Вот только в руках дуэлянтов не пистолеты, а всего лишь теннисные ракетки. Воображение тотчас услужливо нарисовало картину, как Регина с Пустовойтовым яростно предаются любви на широком семейном ложе Тропотунов. И, внезапно разозлившийся Станислав Сергеич, послал по-над сеткой такой резкий и быстрый мяч, что Пустовойтову лишь оставалось проводить взглядом пластмассовую молнию и признать свое очередное поражение.
   Массивная белая урна служила своеобразным центром мужского клуба НИИБЫТиМа. Здесь можно было узнать последние институтские новости, обменяться мнениями по вопросам внутренней и внешней политики или молча подымить, не слишком вникая в разгоравшиеся то и дело дебаты. Довольно скоро Тропотун остался наедине в Пустовойтовым и тот вдруг спросил:
   - За что тебя Ефременко так "любит"? На днях мы с ним вместе возвращались с работы...
   - Ефременко? - равнодушно переспросил Станислав Сергеич. - Я ему как-то хвоста накрутил... - и в тот же миг, словно вспышка молнии высветила для него сложившуюся ситуацию: Ефременко!! И сама собой выстроилась в мозгу железная логическая цепочка: анонимки ему, анонимки на него, плюс постоянная система проволочек в снабжении материалами, плюс лучший друг Ефременки - саботажник Стаценко...
   Тропотун картинно ударил себя в лоб - срочно нужно позвонить! - и поспешил в кабинет. Я не брал Ефременко в расчет, думал он, быстро просматривая карточку из своей секретной картотеки. С отвращением припомнился Станиславу Сергеичу ласковый и ускользающий взгляд Ефременко, его излюбленная поза "принципиального коммуниста", которой тот щеголял на собраниях. И тут вдруг у него в мозгу простуженный Верин голос отчетливо произнес: "Не хочет она его денег!" - и хитроумная душа Тропотуна возликовала. Ибо попался Иван Иванович Ефременко, и нехорошо попался, - на внебрачной связи.
   Черт! Опаздываю!.. И в считанные секунды калькулятор и бутылка вина из сейфа перекочевали в его дипломат, а сам Тропотун в собственную приемную.
   - Любочка, я на Сельмаш! Завтра буду после обеда, - бросил он, пробегая мимо розового пупса за пишущей машинкой.
   Девушка проводила начальство томным взором, радостно потерла ручки и набросила на пишущую машинку чехол: дура она что ли торчать на работе, если шеф слинял?..
  
  
   - Привет! - Вера выпустила ему в лицо струйку сигаретного дыма, и ее зеленоватые глаза насмешливо блеснули: - О! да ты сегодня прямо жених! Я сейчас... - она резво протопала в крохотную комнатку, откуда тотчас раздалось яростное тарахтенье машинки.
   Станислав Сергеич хмыкнул и аккуратно притворил дверь. Потом прошел в кухню, огляделся и присвистнул: везде, в мойке, на столе, на холодильнике - громоздились горы немытой посуды вперемешку с чистой. "Богема несчастная!" - буркнул он, освобождая на столе пространство для дипломата. Сунул в девственно пустую морозилку красивую импортную бутылку, поставил в керамический кувшин цветы и отнес в гостиную, где определил на обшарпанное и вечно расстроенное пианино.
   Верин своеобразный шарм, ее абсолютная непрогнозируемость и свободолюбие притягивали Станислава Сергеича по закону противоположностей. Даже ее внешний вид: "тиффозная" стрижка, свободная мужская рубашка, обтягивающие брючки и неизменная дымящаяся сигарета в руке - не укладывались в стереотип "приличной женщины" из окружения Тропотуна. Впрочем, она клятвенно уверяла его, что сигареты, кофе и мужская рубашка с закатанными по локти рукавами - атрибуты творческого состояния, иначе она просто не может работать.
   Он прошел в прихожую и тщательно причесался у висевшего там зеркала, стараясь, чтобы поменьше были видны залысины. В какой-то момент ему показалось, что в дымчатой глубине стекла промелькнула верткая тень, и он застыл, напряженно всматриваясь в гладкую поверхность, однако зеркало лишь равнодушно отражало волевое, слегка тронутое загаром мужское лицо. Станислав Сергеич коротко вздохнул, сдул с расчески волоски и вернулся в гостиную, где расположился в видавшем виды кресле.
   Стук машинки оборвался, и в дверном проеме появилась Вера. Картинно застыв на мгновенье, она воскликнула:
   - Какие роскошные пеоны, Станислав! Тронута... - она послала ему воздушный поцелуй и упала в другое кресло. - Уфф!.. Сделал дело, гуляй смело! Как говаривала моя незабвенная бабхен.
   - Которая полька?
   - Которая русская красавица, - она смешно передразнила его интонацию. - От польки мне достались лишь материальные осколки прошлого в виде серебряных ложек с монограммой. - Внезапно она смолкла, и глаза ее широко распахнулись: - Мужчина, ты наверно голоден?.. - она соскочила с кресла и унеслась на кухню.
   До ушей оставшегося в одиночестве мужчины донеслось хлопанье дверцы холодильника и какое-то подозрительное шебуршение. Потом вошла Вера с пепельницей в руках, устроилась в кресле и закурила. Вид у нее был умиротворенный.
   - В наличии имеются рыбные тефтели, кусочек сыра и черствый хлеб, - мечтательно произнесла она. - Впрочем, хлеб можно размочить...
   - Покорнейше благодарим, - поклонился он.
   - А-а... брезгуешь... не уважаешь... - заныла она противным голосом оскорбленного в лучших чувствах алкоголика.
   И Тропотун не мог не рассмеяться - получилось очень похоже.
   - Да уважаю, уважаю! Даже Мурфатляр достал. Лежит, между прочим, в морозилке...
   Она вскочила: "Мурфатляр! О-ля-ля! Мое любимое вино!.. Где достал?"
   - В сейфе. Специально для тебя держал.
   - Умница! Добытчик! - она чмокнула его в щеку и опять убежала в кухню.
   Скоро на столе с изящной небрежностью были расставлены кувшин с пеонами, высокая бутылка с янтарным напитком, два бокала и тарелочка с закаменелым сыром.
   Станислав Сергеич разлил вино по бокалам.
   - В нем присутствует оттенок чайной розы... - мечтательно произнесла Вера, поставила свой бокал и принялась грызть кусочек сыра. - А как твои дела? Что слышно про "Сказочный бор"?
   И, вдохновленный ее вопросом, Тропотун принялся описывать сложившуюся ситуацию. Вера внимала ему, как пророку, однако более внимательный наблюдатель, нежели Станислав Сергеич, уловил бы в ее глазах некие озорные огоньки.
   - Заму нужен размах... - негромко сказала она в ответ на его слова о перспективах на директорское кресло. - Да только ведь съедят тебя! Станешь директором, и тут же каждый начнет отъедать от тебя по ма-алюсенькому кусочку... - и она демонстративно стала обгладывать свой кусочек сыра, повторяя: - Вот так... вот так...
   - Подавятся! - с вызовом заявил он и некстати вспомнил про подлеца-анонима. - Я их заставлю работать! А то разболтались при Воеводе, только время на работе проводят да денежки получают, наподобие Ефременко... - и глаза его зло блеснули.
   - Еф-ре-мен-ко... - нараспев произнесла Вера, и лицо ее сделалось жестким и недобрым.
   - Ну да, Иван Иванович, - с деланным равнодушием пояснил Тропотун. - У него, кажется, еще с твоей подругой роман был...
   - Роман! - фыркнула она, как рассерженная кошка. - Не роман, а прямо-таки Гран лямур! К сожалению, односторонняя. В результате - младенец на руках и полное разочарование в жизни.
   - Печальная история, - вздохнув, заметил Станислав Сергеич и после небольшой паузы сочувственно поинтересовался: - А на алименты она подала?
   - Как же, подала!.. Мы ведь гордые... Сами воспитаем! Ух, я бы эту сволочь... - и ее красивые ручки сжались в крепкие кулачки.
   Хватит! Мысленно осадил себя Тропотун. Семя брошено, в нужное время оно даст росток.
  
   Про "Сказочный бор" и связанные с ним планы по устройству собственной карьеры Станислав Сергеич мог бы говорить часами. Вот и теперь он с упоением расписывал несравненную мебель для будущего международного лагеря, в создании которой ему, несомненно, принадлежала главенствующая роль.
   Вера расположилась в кресле и слушала, не перебивая, лишь изредка отпивала глоточек вина и жмурилась от удовольствия. Ее пристальный взгляд вначале подстегивал красноречие Тропотуна, но затем стал раздражать, потому что было в нем что-то для него непонятное и даже смущающее.
   - О чем ты сейчас думаешь? - вдруг резко спросил он.
   - О том, что каждый мужчина - петух.
   - ?!
   - Только, чур, не обижаться! Ведь каждый настоящий мужчина всегда распускает в присутствии женщины хвост, раздувает петушиный гребень и орет ку-ка-ре-ку!!
   - Петух... - Станислав Сергеич был в самое сердце уязвлен словами любовницы, однако попытался скрыть собственные чувства. - Ну, не знаю... все же я занимаюсь конкретным делом, производством. А взять, к примеру, тебя... Кому, в сущности, нужны статьи о театре или кинематографе? Горстке интеллектуалов?.. Для обычного человека они совершенно бесполезны, как, впрочем, и искусство вообще.
   - Я и не предполагала, что ты поклонник Поля Валери! - не без иронии заметила Вера. - Кстати, это имя тебе что-нибудь говорит? - продолжала она вкрадчиво.
   - Представь, говорит! - обиженно отозвался он и процитировал: - "Основным признаком подлинного произведения искусства является его бесполезность..."
   Откинув голову, Вера звонко расхохоталась. Потом скорчила покаянную гримаску и захныкала:
   - Я хорошая... я больше не буду-у...
   Это вышло так забавно и непосредственно, что Тропотун невольно усмехнулся.
   - Ладно, на первый раз прощаю! Кстати, я не без интереса прочел его размышления об искусстве и даже со стихами ознакомился.
   - С ума сойти!
   Верино эстетское кривляние почему-то всегда действовало на Станислава Сергеича, отнюдь не страдавшего комплексом неполноценности, донельзя возбуждающе. Вот и сейчас, приблизившись к ней, он зарычал: "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?.." - подхватил на руки и понес в спальню.
   - Сигаретку! Хочу сигаретку! - верещала она, молотя в воздухе голыми пятками.
   - И сигаретку дам... - утробно-страстным голосом провинциального трагика пообещал он, прижимая свою строптивую добычу к груди.
   Оранжевая софа занимала почти половину крохотной комнатки, служившей ее владелице одновременно кабинетом, и спальней, вторую оккупировал письменный стол, заваленный беспорядочно раскиданными листами бумаги, из-под которых выглядывала портативная пишущая машинка.
   - Портрет женщины эпохи НТР! - усмехнулся он, опуская Веру на диван, и принялся со вкусом целовать ее пахнущие табаком губы.
   Она отвечала со все возрастающей страстью, но вдруг извернулась и выкрикнула: "Сигаретку обещали!". Он засмеялся и вышел в гостиную за сигаретами, а когда вернулся - она уже успела раздеться.
   В постели Вера была неподражаема. Она была ненасытна, как Ламия, любопытна и обожала экспериментировать. Поэтому любви они предавались подолгу и перепробовали самые различные, даже весьма экзотические, позы в стремлении получить максимум наслаждения.
   После секс-пати, - как Вера элегантно называла их соитие, - она расслабленно курила, поставив пепельницу на свой плоский девичий живот. Станислав Сергеич растянулся рядом и бездумно следил за синеватыми струйками дыма, медленно расслаивающимися в неподвижном и жарком воздухе.
   - Тебе со мной хорошо? - шепотом спросила она.
   - Оччень... - искренне сказал он.
   - Ты меня любишь?
   "Оччень!" - хотел было произнести он, однако не издал ни звука, ибо из-под софы вдруг показалась поросшая темной шерсткой лапка, затем вторая - и ошарашенному Станиславу Сергеичу во всей своей красе явился его непочтительный знакомец - упырь.
   - Ну, чо вылупился? - спросила нечисть дискантом и больно ущипнула его за голое бедро.
   Тропотун сдавленно квакнул и крепко зажмурился. Мысленно сосчитав до десяти, слегка приоткрыл глаза и сквозь сетку ресниц посмотрел на край софы: упырь вольготно сидел, закинув ногу, вернее, лапу на лапу, дымил украденной из пачки сигаретой и бесцеремонно разглядывал Веру. Донельзя обозленный подобной наглостью, Станислав Сергеич сел и придушенным голосом зашипел: "Брысь отсюда!" Потом, изображая, будто стряхивает с простыни пепел, пододвинулся к краю и попытался незаметно спихнуть непрошеного гостя на пол.
   - Дерешься, да? - из глотки Тропотуна заверещал упырь. - Чо я такого сделал? - и резво юркнул под софу.
   - Ты что-то сказал? - произнесла Вера. - Извини, задумалась... - и она вопросительно уставилась на него.
   - Не я, а упырь, - угрюмо сообщил он.
   - ?!
   Станислав Сергеич долго глядел на нее в мрачном молчании, потом с трудом выдавил из себя:
   - Ты в нечистую силу веришь?
   - В каком смысле?
   - Да самом прямом! Один мой знакомый, нормальный, между прочим, мужик, недавно в своем кабинете упыря видел. И крылья, говорит, у него перепончатые, и мордочка, как у летучей мыши...
   - А он часом не запойный?
   - Не замечал... - Станислав Сергеич почувствовал себя оскорбленным. - И вообще, мужик как мужик.
   Пристальный взгляд Веры вызывал у него ощущение дискомфорта.
   - Ну, если нормальный, - протянула она, наконец-то отводя в сторону свои зеленоватые ведьмовские глаза, - пусть обратится к психиатру. Кстати, могу устроить консультацию у своей подруги.
   - Пожалуй... Я с ним поговорю. Это случайно не у нее роман был с нашим Ефременко?
   Вера безудержно рассмеялась.
   - Да что ты! - сквозь смех выговаривала она. - Эта дама просто кремень. У Ефременко с Наташкой было - та совсем бесхарактерная, вот ваш ловелас ее и охмурил...
   - Не только ловелас, но и анонимщик, - сообщил Тропотун.
   - Ффу, какая гадость! - брезгливо поморщилась Вера. - Я буду не я, если Наташка не подаст на алименты. Вашу сволочь надо приструнить. В профком ваш напишем... Как ты думаешь, будет он тогда все отрицать?
   - Если надавит общественность - вряд ли, - задумчиво протянул Станислав Сергеич и мысленно выставил себе "отл." в графе "знание женской психологии". - Ну а как насчет кофе?
   - Прекрасная мысль... - промурлыкала Вера, потягиваясь, словно довольная кошка.
   Едва она покинула комнату, чтобы принять душ, Тропотун споро натянул брюки и воровато заглянул под софу - ничего, кроме пыли, там не обнаружив, чертыхнулся и прошел в гостиную, где один за другим опрокинул два бокала вина. Между тем из кухни донесся воющий звук кофемолки - Вера признавала только кофе в зернах.
   По виду и консистенции напиток напоминал смолу, и Станислав Сергеич пил его маленькими аккуратными глотками, с удовольствием разглядывая свою подругу. В просторном купальном халате она выглядела более хрупкой, чем была в действительности. Гордая посадка головы, небольшие упругие груди в вырезе небрежно запахнутого халата, все ее потянутое молодое тело говорили о жизненной энергии и внутренней силе. Возраст выдавали лишь гусиные лапки возле глаз да выражение усталости, порой мелькавшее в них. Любопытно, подумал он, чем она занимается остальные дни недели? Может, я всего лишь эпизод, один из целого калейдоскопа?.. Не-ет, на нее непохоже. В конце концов, она много работает, пишет свои статьи - да и лучше меня любовника не найти!.. А вечерами?.. Одна... в четырех стенах... особенно зимой... Даже удивительно, что с ее стороны до сих пор не было никаких претензий, никаких женских штучек насчет замужества... Кошка! Независимая кошка, которая гуляет сама по себе.
   Вера, между тем, перевернула свою чашечку вверх дном и поставила на блюдце. Потом зачарованно принялась изучать узоры кофейной гущи.
   - И каков расклад? - с нескрываемой насмешкой спросил он.
   - Интересно... очень интересно... - озадаченно пробормотала она и одарила его ускользающим колдовским взглядом.
   - Ну, тогда и мне погадай! - он перевернул чашку.
   - Нет. Потом как-нибудь... - она выглядела встревоженной, и это его позабавило: в какую только ерунду ни верят женщины! - Впрочем, могу предсказать, что директором станешь ты.
   - Откуда ты знаешь?
   - Интуиция! - Вера слегка пожала плечами и отошла к книжным полкам. Пальцы ее любовно прошлись по корешкам книг. - Где же она?.. На днях наткнулась в букинисте на монографию о Гордоне Крэге. Сегодня это имя мало что говорит неспециалисту. Станиславский считал, что Крэг обогнал свое время на полвека. Вот, нашла!.. - вернулась к столу с книгой в кроваво-красном переплете, раскрыла наугад и прочла: - "Духовное, идеальное в материальных структурах Сезанна наличествует, хотя и невидимо.
   Крэг духовное выдергивает из материи, выводит наружу.." Каково?! - в голосе ее слышался нескрываемый восторг.
   Все-таки она с приветом, подумал Станислав Сергеич, как, впрочем, и все творческие натуры... Вслух же с легкой насмешкой заметил:
   - Слишком заумно. Для меня, простого советского инженера, такие словечки, как "идеальное", или там "духовное", не существуют. Увы, дорогая, я - голый матерьялист.
   - Ну, положим, уже не голый...
   - Согласен. Одетый матерьялист!
   Оба неудержимо расхохотались.
   Она - прелесть!.. Думал Станислав Сергеич с умилением. И главное - никаких матримониальных наклонностей...
   - Ладно, давай сюда своего гения, - наконец покровительственно сказал он. - Надо культурно расти, а то еще разлюбишь!
   Часы на здании ЦУМа показывали 18.55, и Тропотун прибавил скорость, на ходу утирая платком лицо - жара...
   - Это я! - облегченно выкрикнул он, оказавшись в прохладе собственной прихожей.
   - Вынеси, пожалуйста, мусор! - тотчас отреагировала жена, прервав на полуслове старинный романс.
   - Вот я и дома... - с усмешкой пробормотал он, подхватывая зеленое пластмассовое ведерко.
  
  

Часть 2.

Жажду откровения!

Такое обычное утро

  
   Свободное утро Станислав Сергеич выкроил, чтобы закончить очерк с тривиальным названием "Из записок замдиректора", который собирался пристроить в один популярный экономический журнал. Завтракая, рассеянно спросил себя, куда в такую рань подевалась Регина: портниха или косметичка, не иначе. Под кофе закурил и несколько минут предавался радостям бытия, поглощая сигаретный дымок, смешанный с пряным кофейным привкусом.
   В двенадцатом часу Тропотун вошел в пропахший минтаем лифт и нажал подпаленную кнопку с цифрой "1". Безветренный летний день встретил его высыхающими на глазах лужами и яркой, словно отстиранной стиральным порошком, зеленью хилой городской флоры. В сумрачном вестибюле поликлиники было малолюдно. Пожилая регистраторша с пегими волосами, заколотыми коричневой гребенкой, спросила адрес и фамилию и зашаркала войлочными тапками к стеллажам с карточками.
   Возле кабинета участкового врача не было ни души, и он с облегчением взялся за дверную ручку.
   - Можно?
   - Проходите, садитесь, - автоматически отозвалась худощавая врач лет тридцати пяти, продолжая писать.- На что жалуетесь, больной?
   - На отсутствие времени, - усмехнулся он и протянул повестку.
   Небольшие карие глаза, жирно обведенные черным карандашом, с любопытством остановились на нем. Врач придвинула тощую карточку Тропотуна и принялась листать. Прочла результаты флюорографии раз, потом другой, и решительно объявила:
   - Надо обследоваться!
   - Но я же совершенно здоров! - опешил он.
   - Совершенно здоровых людей не бывает, - назидательно заявила она, - бывают практически здоровые... А у вас, - она глянула в карточку, - Станислав Сергеич, обнаружено затемнение в легких.
   - Затемнение...
   - Полежите с месячишко, обследуетесь... Ну, а дальше видно будет - может, радикального вмешательства и не понадобится.
   - Радикально вмешательства?! - хрипло переспросил Тропотун, на лбу которого выступила испарина. - Но я же в норме! Какой у меня диагноз?
   Врач на один неуловимый миг замялась, потом бодро сказала:
   - Подозрение на туберкулез. - Ей вдруг показалось, что этот видный мужчина сейчас хлопнется в обморок, и она возвысила голос: - Возьмите себя в руки! Болезнь излечима. Пройдете курс антибиотиков, потом санаторий... Спасибо еще скажете, что отдохнули!
   - Туберкулез... Но откуда?..
   - Откуда он у всех? - она явно начала терять терпение. - И потом, диагноз пока под вопросом. Надо обследоваться. Может, у вас абсцесс легкого... - она нервно сдула со лба закрывшую левый глаз челку.
   - Абсцесс?! - вскинулся он, впиваясь пристальным взглядом в ее лицо. - Вы чего-то не договариваете!
   - Какой вы неуравновешенный! - недовольно отозвалась врач, избегая, однако, встречаться с ним глазами. - Сейчас выпишу вам направление...
   - Галина Ивановна, вас Главный вызывает! - Заглянула в кабинет яркая блондинка в туго обтягивающем ее пышные формы халате.
   - Иду! - с явным облегчением отозвалась врач, поднимаясь из-за стола. - Вы обождите, я недолго, - бросила Станиславу Сергеичу, скрываясь за дверью.
   Какая высокая... Машинально отметил он, прислушиваясь к удаляющемуся стуку каблучков. А когда сидит, не видно... Туберкулез... абсцесс... Мысленно повторял он, все еще не осознавая до конца глубины своего несчастья. Им владело, скорее, изумление перед вершившейся над ним явной несправедливостью. Стоп, Станислав, не психуй! Это излечимо. Однако как-то не так она на меня смотрела... Или показалось?..
   Вдруг он осознал, что находится в кабинете один. Замер: стук ее каблуков будет слышен издалека, - а рука уже тянулась через стол. Лихорадочно пытался прочесть врачебные каракули в собственной карточке. За такой почерк убивать надо! Диагноз... где диагноз?.. Да вот же он: "Подозрение на c-r"... Что за черт? С-ч... Ерунда какая-то... Да это же по латыни!.. Вдруг осенило его. И читается не эс-че, а ка-эр. Ка-эр... Канцер?! Перед глазами у него все поплыло, и карточка выпала из ослабевшей руки на пол. Рак? Недоуменно произнес он. У меня - рак?! Но это невозможно... Невозможно!! И тут им овладел дикий страх. Все происходящее напоминало ночной кошмар. Действуя, как автомат, он поднял карточку и положил на место. И буквально тотчас же распахнулась дверь и вошла врач. Шумно дыша, то ли от быстрой ходьбы, то ли от переполнявшей ее ярости, резко придвинула стул и зло уставилась на пациента.
   - Ну что, направление писать?
   Он молча кивнул. Сейчас! Вот сейчас он проснется - и все изменится! Снова он окажется дома в своей широкой финской постели, и все пойдет по-прежнему. Но кошмар длился и длился, и врач что-то писала, потом протянула ему, и лишь огромным усилием воли он заставил себя принять из ее рук роковую бумажку.
  
  
   Тропотун резко остановился и растерянно огляделся. Он находился в сквере возле Оперного театра. Как он сюда попал, он не помнил. В памяти остался лишь момент, когда он взял направление из рук врача - дальше следовал полный провал. Что делать? Что же мне теперь делать?.. Спрашивал себя Станислав Сергеич. В прошлом году я проходил флюорографию - и ничего не обнаружили. Неужели так быстро?.. Он не додумал эту мысль до конца, слишком уж она была страшной. Остановись, Станислав! Сказал он себе. Остановись и подумай. Чтобы принять конкретное решение, нужно владеть информацией. Значит - библиотека! Если процесс только начался, у меня есть шанс!..
   Чтобы сократить путь, пошел проходными дворами. Миновал сырой и темный двор-колодец, пересек чистенький дворик с ухоженной клумбой посредине и, наконец, ступил под своды длинной и низкой арки, проложенной в теле дома. Гулким и тревожным эхом отдавались под ее сводами его шаги. Вдруг ему показалось, что шаги двоятся, он резко обернулся - ни души! - и тогда на него напал панический ужас. Он ощутил, что на него надвигается нечто огромное и незрячее, и что сейчас оно настигнет его и растопчет, словно букашку. Нервы Станислава Сергеича сдали, и он побежал. Выскочив в дневной свет, тотчас устыдился собственной слабости и перешел на нормальный шаг, хотя сердце все еще бухало за грудиной, как тяжелый молот.
   Здание областной библиотеки, двухэтажное, красного кирпича, в стиле модерн, находилось на Красном проспекте. Поднимаясь по широкой, с чугунными витыми решетками перил, лестнице, Тропотун внезапно увидел себя во весь рост в огромном старинном зеркале, и остановился пораженный: глаза горят сумасшедшим огнем, волосы взлохмачены, губы нервно подергиваются... Он зажмурился и стал внушать себе: я спокоен, я совершенно спокоен, - и когда вновь открыл глаза, зеркало отразило лицо уверенного человека. Оставалось только причесаться.
   Сохраняя маску безмятежности, Станислав Сергеич вошел в читальный зал и прошел прямо к стойке.
   - День добрый, Оленька! - по-свойски обратился он к русоволосой библиотекарше. - Вижу, работой вас не перегружают... - кивнул на полупустой зал.
   - Так ведь лето, Станислав Сергеич, - неожиданно низким голосом ответила девушка, охорашиваясь. - Вы вот тоже давно не заглядывали...
   - Дела, Оленька, дела, - со вздохом отозвался он. - И сегодня тоже дело, причем деликатного свойства. - Он изобразил некоторое замешательство: - Теща у меня заболела... кажется, серьезно...
   - Теща? - девушка не сдержалась и хихикнула. - Извините, может вы ее любите...
   - Жить с нею можно... - неопределенно отозвался он. - Дайте-ка мне том медицинской энциклопедии на "ра".
   Выбрав место в углу, за колонной, чтобы никто не мешал, Тропотун придвинул тяжеленную книгу и отыскал статью "рак". В груди снова бухал тяжелый молот, Станислав Сергеич коротко вздохнул, словно бросаясь с моста в реку, и принялся читать.
   "В противоположность центральному раку, клиника периферического рака легких относительно бедна и монотонна...
   ...опухоль длительное время протекает бессимптомно и в силу этого распознается, как правило, поздно. Нередко опухоль выявляется случайно при рентгенологическом исследовании грудной клетки, предпринимаемой по совершенно другому поводу."
   Бессимптомно... прошелестел он пересохшими губами и прикрыл глаза. Поздно... Словно жуткие тропические цветы распускались перед его мысленным взором различные виды опухолей, увиденных на цветных иллюстрациях: пурпурно-лиловые, багровые, сине-красные... Он ощутил приступ тошноты и посмотрел в окно. На ветке охорашивался и попискивал желторотый бесхвостый воробей. Кто это его так? Подумал он. Наверное, кошка... Лечение! Пронзила мозг судорожная мысль. И дрожащими руками он стал яростно листать огромную книгу.
   "...в огромном большинстве случаев имеет место многообразие клинического течения рака легких, обусловленного метастазированием, распадом легочной ткани, прорастанием плевры и другими осложнениями...
   ...Вследствие недостаточности наших представлений о течении, взаимобусловленности и взаимосвязях отдельных фаз развития заболевания, эти осложнения часто обнаруживаются слишком поздно - лишь на операционном столе..."
   Это конец! Сказал себе Станислав Сергеич, с шумом захлопнув книгу. Конец! Повторил он, кажется, вслух, резко встал и решительно направился к стойке, над которой виднелась русая головка Оленьки. Его переполняла истеричная веселость висельника.
   - Все! Теще моей каюк! - радостно сообщил он и бросил на стол перед сидящей девушкой огромный том. - И да здравствует Большая медицинская энциклопедия!.. - тут он сделал под козырек и вышел из читального зала, парадно печатая шаг.
   Ошарашенная Оленька молча проводила его взглядом. От всегда корректного Станислава Сергеича она такого не ожидала. Нельзя же так явно радоваться - теща ведь тоже человек.
   Оказавшись в гуще шумного летнего дня, Тропотун ощутил себя Ноем, чей дощатый Ковчег подхватили и понесли воды Всемирного потопа. Связи... положение... авторитет... Думал он. Господи, да кому все это нужно, если впереди маячит старуха с косой?! А чего ты, собственно, ждал, Тропотун? Осадил он себя. Что в момент твоей смерти архангелы вострубят в серебряные трубы и по небу пронесется Всадник Блед?.. Все будет проще! Гораздо проще и приземленней... И его губы исказила саркастическая усмешка.
   Он свернул в ухоженный сквер рядом с оживленной магистралью и присел на скамью, спрятавшуюся в буйно разросшихся кустах сирени. Его вдруг захлестнуло чувство такого нестерпимого одиночества, что он застонал и сжал голову руками. Все кончено! Он один... один... один... В кустах промелькнула какая-то тень - и сердце у него в груди остановилось. Станислав Сергеич понял, что умирает, и животный ужас заставил его вскочить. Нет! Нет! Нет! Нет!! Безмолвно взвыл он. Только не сейчас! Не здесь! Это неправильно! Несправедливо!.. Ужас понемногу отступал, и ему страстно захотелось, чтобы его пожалели, проявили сострадание и участие. Надо все рассказать Регине, подумал он, и перед его мысленным взором появилось ухоженное лицо жены. Вряд ли это ее обрадует, горько усмехнулся он. Больной муж - столько проблем... Может быть Вера? Ну, конечно, Вера! Она умница, она поймет! Только ей можно открыть душу... И, подхватив со скамьи дипломат, Тропотун устремился на поиски телефона-автомата.
   - Верочка, это ты?
   - Да. - Голос прозвучал официально.
   - Вот, выдалась свободная минутка... Ты что, не одна?
   - Да... Сейчас, подождите! Это не тебе. Что-нибудь случилось?
   - Нет, все нормально, - отозвался он после едва заметной паузы. - Захотелось вдруг тебя услышать...
   На том конце провода молчали.
   - Весьма польщена, - наконец произнесла Вера. - И удивлена. Приятно.
   - Давай сегодня увидимся! - предложил он. - Сразу после работы. Ты до которого часа в конторе?
   - Наверное, допоздна. Надо статью закончить в номер. Ты, действительно, в порядке?..
   - В полном!
   - Ну, тогда как обычно?
   - Как обычно! - он повесил трубку, и какое-то время стоял, незряче уставившись в никуда.
   Услышав сигналы отбоя, Вера нажала на рычаг, и на мгновение задумалась: все же странно, что Станислав позвонил на работу, ведь он всегда так осторожен. Что-то все-таки произошло... Но ее уже дергали со всех сторон, беспрерывно звонил редакционный телефон, и анализ случившегося пришлось отложить на вечер.
   Не судьба!.. Мрачно пробормотал Тропотун, покидая заплеванную телефонную будку, - и куда же теперь?.. Несколько мгновений он пребывал в нерешительности, затем ноги сами понесли его в институт.
  
  

В институте

  
   Задернутые теневые шторы придавали кабинету траурный вид. Станислав Сергеич прошел к столу, открыл дипломат, вынул калькулятор, щелкнул замком дипломата и отнес его в стенной шкаф.
   Эти доведенные до автоматизма тысячекратным повторением действия стали тем своеобразным наркозом, который на время обезболил его душевное состояние.
   - Станислав Сергеич, вас тут ожидают! - произнес селекторный Любочкин голос. Был этот голос до предела официальным: проходя через приемную, начальник с ней не поздоровался и, вообще, даже внимания не обратил, а ней импортная блузка.
   - Просите.
   В дверном проеме тут же обозначилась длинная фигура остриженного практически под ноль парня.
   - Здравствуйте, - неуверенно сказал парень. - Мне, значит, сказали, чтобы я, значит, к вам сегодня пришел...
   - По какому вопросу? - рассеянно спросил Тропотун, поудобнее усаживаясь в кресле, и жестом предложил парню пройти.
   - Так, значит, по личному, - пробормотал тот и поправил очки. - Насчет работы я... Фомин я...
   Он торчал возле замдиректорского стола и не знал, куда девать руки.
   - Да сядьте вы, - сдерживая раздражение, приказал Станислав Сергеич. Подождал, пока парень неуклюже пристроился на стуле, и заговорил снова: - Насколько мне известно, по месту распределения вам не позволяют ехать семейные обстоятельства? - Он уставился Фомину в лицо, на котором все еще цвели полнокровные юношеские угри.
   - Ага, - задумчиво согласился тот.
   - Ну, тогда напишите заявление о приеме на работу в НИИБЫТиМ. Нет-нет, прямо здесь, сейчас, - прибавил он, увидев, что парень поднимается. - Я его завизирую - и отнесете в отдел кадров.
   Пока молодой специалист под диктовку Станислава Сергеича выводил незамысловатые фразы с просьбой принять его на работу, сам Тропотун изучал его с интересом энтомолога, исследующего неизвестного ему жука. Этот подыскивающий с младых лет тепленькое местечко юнец не будил у него ни малейших симпатий.
   Размашисто завизировав заявление, Тропотун отложил в сторону фломастер и торжественно выпрямился во весь рост.
   - Уважаемый Александр Петрович! - с пафосом провозгласил он. Сегодня у вас день особенный. Для каждого советского человека начало его трудовой деятельности есть истинное начало его биографии. Вас бесплатно обучали в школе, потом в институте - теперь настал ваш черед приносить пользу обществу. В этом и только в этом должен видеть смысл своей жизни каждый порядочный человек! - и с широкой улыбкой он протянул руку молодому приспособленцу.
   Оставшись один, Тропотун рассеянно закурил, пару раз затянулся и вдруг с ужасом уставился на сигарету, над которой завивались такие невинные с виду синенькие дымные барашки. Он нервно смял сигарету в пепельнице и вцепился в подлокотники кресла. Господи, ну за что? За что?! Вопросил он. На глаза навернулись слезы, сделалось так нестерпимо жалко себя, что он тоненько щенячье заскулил и прижал ладони к лицу. Минута слабости прошла быстро. Он отнял от лица руки, промокнул глаза платком и, включив вентилятор, подставил лицо под прохладную тугую струю. Отставить истерику! Приказал себе и, помедлив слегка, нажал кнопку селектора.
   - Любочка, меня кто-нибудь спрашивал? Голос его звучал вполне буднично, и Станислав Сергеич остался собою доволен.
   - Спрашивали, Станислав Сергеич, очень спрашивали! - бодро затараторила она. - Козлов заходил. Шнайдер, еще Кисина...
   - Козлова ко мне!
   - А почту? - спросила Любочка замороженным голосом.
   - Почту немедленно! - с утрированной строгостью приказал он, припомнив, что не поздоровался со строптивой девчонкой, обижавшейся на малейшее невнимание с его стороны.
   И сияющая Любочка впорхнула в кабинет. Ее нестерпимо желтая блузка повергла Тропотуна разве что не в столбняк, однако симпатичная складочка между двумя полными грудками, которая оказалась в его поле зрения, едва девушка наклонилась над столом, несколько примирила с диковинным цветом замечательной блузки.
   - Ты сегодня прямо как одуванчик!
   Круглая мордашка секретарши расцвела от удовольствия. Она ждала продолжения, но Тропотун молчал. Это было непривычно, потому что поговорить шеф любил. Какой-то он сегодня не такой... Любочка молча постояла, потом дернула плечиком и, нарочито стуча каблуками, удалилась.
   Уход девчонки не произвел на ее шефа ни малейшего впечатления. Станислав Сергеич попросту его не заметил! Он сидел, по-бабьи подперев ладонью щеку, и глядел перед собою. Лагеря международные какие-то... Думал он. Оршанский... Ефременко с анонимками... Как же мелко, недостойно, глупо все это в сравнении с вечностью!.. Он горестно вздохнул. Воистину - "суета сует, всяческая суета..."
   - Вызывали, Станислав Сергеич? - спросил удивленный Козлов, никогда еще не видевший патрона в такой отключке. Он уже с полминуты маячил перед его глазами, да еще пару раз испросил разрешения войти в кабинет.
   - Это вы, Михаил Тарасович?.. Садитесь, в ногах правды нету... Да... О чем это я?.. - он снова впал в задумчивость, потер лоб рукой. - Да... Парень тут пришел после института, архитектор, - возьмешь к себе?
   - Есть свободная ставка конструктора.
   - Вот и ладно, - рассеянно сказал Тропотун. - Как, жена рада?
   - Но то слово! - воскликнул экспансивный Козлов. - Они с тещей вдвоем меня весь вечер на руках носили!
   - Женщины любят победителей... Ну а дело движется?
   - Работаем! - тряхнул тот несуществующим чубом.
   И Станиславу Сергеичу увиделось, как славный потомок казачьего племени вскакивает на горячего скакуна и уносится в ковыльные степи. Но, увы, Михаил Тарасович находился не в бескрайней степи, а в кабинете замдиректора НИИБЫТиМа, и не было у него под рукою горячего скакуна.
   - Работаем, - снова повторил Михаил Тарасович. - Сроки-то поджимают! Слава богу, Лев Соломонович древесину для террасной мебели добыл.
   - Действительно, поджимают... - через силу проговорил Тропотун. - Что ж, дерзайте!
   Он проводил тусклым взглядом энергичную спину Козлова. Еще недавно полная внутренней логики, жизнь его вдруг потеряла свое цементирующее начало и, словно истлевшее полотно, стала расползаться на бессвязные, хаотично сменяющие друг друга эпизоды...
   ... приходил Шнайдер и жизнерадстно изображал в лицах душеспасительную беседу с мадам Кисиной. Разработанный в ее секторе кухонный гарнитур был вполне приемлем для внедрения в производство...
   ... играли с Пустовойтовым в теннис. Или это было вчера? И не с Пустовойтовым, а с Плотниковым?.. Честолюбивый завлаб написал статью на материале исследований, проведенных в своей лаборатории, просил посмотреть. Обещал. Суета сует...
   ... с Оршанским говорил о путевке. Неназойливо всучил телефон Облсофпрофа. Горящая путевка, Кисловодск, большая удача. Верно уловив момент, когда Оршанский вдруг ослаб и заколебался, слегка поднажал. Не для него лично, для супруги... супруги... супруги... Какая может быть признательность? Все мы люди. У его Регины тоже - печень, он понимает, каково!.. Глубокий вздох сочувствия...
   Мимо кабинета пронесся нарастающий шумовой вал - закончился рабочий день. Станислав Сергеич с тоскою прислушался к голосам, стуку каблуков, шарканью подошв - так смертельно раненая птица провожает взглядом улетающую стаю.
   Эх, Станислав, Станислав! Сказал он себе с горькой иронией. А ведь ты себя сверхчеловеком мнил... Этаким местным демоном над людьми парящим. Такие хитрые интриги закручивал!.. Такие сложные партии живыми людьми разыгрывал!.. Что, страшно?.. Да, увидеть себя без прикрас, голеньким, без всяких там регалий и должностишек, действительно, страшно! Что в душе? Что за душой? Пустота...
   Машинально собрался и вышел на улицу. Июльский день исходил сумасшедшим восторгом бытия. Волны горячего воздуха вздымались над асфальтом, завихряясь у ног обалдевших от зноя прохожих. А что если пойти на корт? Подумалось ему. Но тотчас эта мысль показалась столь абсурдной, что он отбросил ее и пошел куда глаза глядят.
   Какая бессмысленная штука жизнь... Думал он. Я достиг всего. Почти всего... И неужели через год я исчезну, распадусь на атомы и эта неповторимая субстанция, которая именуется моим "я" просто прекратит свое существование?.. Но это же невозможно... Немыслимо!.. "Нередко опухоль выявляется случайно при рентгенологическом исследовании грудной клетки, предпринимаемом по совершенно другому поводу..." Шептала услужливая память. Нет... Нет... Твердил он себе. Распасться на атомы... Невероятно. Противоестественно. Почему именно я, а не эта ползущая с клюкой старуха?!.
   Видеть это солнце, небо, деревья - и вдруг мрак, ничто, забвение. Только мраморная плита на кладбище с аккуратно выбитыми датами рождения и смерти. Весь ужас даже не в смерти, в забвении! Станислав Сергеич нервно дернул шеей, словно избавляясь от тесного ворота. Мрак... несуществование... Неужели, все так просто?.. Но как же мне быть с чувством, что я вечен?! Этого мне никакая наука объяснить не может. Что наука - один из методов познания! Вселенная же - бесконечна... И, следовательно, бесконечны формы существования живой материи. Почему же я должен начисто отрицать бытие своей души, предположим, в виде сгустка некой энергии?.. Тысячелетия люди верили в бессмертие т а м. Неужели только из страха?..
   Он остановился посреди людного тротуара и вслух произнес:
   - Бред... Идеалистический бред! Я помешался со страху.
   Все его существо затопил вдруг неконтролируемый гнев. По какому такому праву его хотят убить?! Черта с два! Он выживет. Зубами будет цепляться за жизнь, когтями вопьется намертво - но жить! жить! жить! Он застонал, заскрежетал зубами от ненависти к неведомому убийце - и вдруг увидел перед собой церковь. Деревянную, свежеокрашенную, за фигурной железной оградой. Ярко блестели на солнце серебристые ее купола.
  

Проповедь

  
   У главного входа в храм на ступенях высокого крыльца привольно расположились несколько побирушек, среди которых затесался мужик без ног. Рожа мужика была небритой и лиловой. Загипнотизированно вглядываясь в лик Христа, намалеванный над входом, Станислав Сергеич стал подниматься по ступеням, им вдруг овладело совершенно ему не свойственное восторженное состояние, даже глаза увлажнились.
   Нищенки тотчас принялись истово креститься и бормотать какие-то молитвы. Вот они, истинно верующие! Думал Тропотун, роясь в карманах в поисках мелочи. Потом он с умилением оделял их монетками, ощущая, как его душа прикасается к чему-то высшему. Нищенки с жадностью выхватывали у него деньги, сварливо препираясь между собой.
   В душном полумраке плыли огоньки свечей. Утробно гудел расхаживающий возле аналоя дьякон. А может, это был не дьякон... В ноздри Станиславу Сергеичу ударил приторный запах ладана, смешанного с горячим духом оплывающего воска. С отделявшего священный алтарь от остального пространства церкви иконостаса пристально следили за вновь вошедшим многочисленные святые.
   Вот я и переступил Порог... Подумал с горечью Тропотун. Чувство горечи, приправленное ладаном и мерцаньем свечей, обрело сладостную и мучительную остроту.
   Дьяконский мясистый басок изливался на его душу целительным бальзамом, и отчаявшемуся Станиславу Сергеичу уже виделся в церковном полумраке отблеск таинственной и вечной Истины.
   Служба шла своим чередом. Вот торжественно распахнулись царские врата, и из алтаря показалась внушительная процессия. Ее возглавлял гривастый поп в сверкающем одеянии, за ним в соответствии с саном следовали остальные, некоторые размахивали дымящимися кадилами.
   Э-э, да я угодил на праздник!.. Сказал себе Тропотун, только теперь сообразивший, что для летнего жаркого дня в церкви собралось порядочно народу. Аккуратно повязанные платочками старушки, словно по команде, попадали на колени и стали класть земные поклоны. Забредшая из любопытства молодежь наблюдала за происходящим с жадным интересом.
   Медленно и торжественно священнослужители двинулись по периметру церкви. Шедший впереди поп, дородный, с темной волной волос и шелковистой ухоженной бородой, был вальяжен и белокож. Возле некоторых икон он задерживался, крестился и кланялся. Иногда снисходительно протягивал для поцелуя белую холеную руку, и тогда какая-нибудь востроносенькая старушонка, заезженная жизнью, благодарно впивалась в нее пергаментными губами.
   Архимандрит, не иначе... Подумал Станислав Сергеич, в церковной иерархии не разбиравшийся. Звучное, со старославянским оттенком слово ассоциировалось у него с чем-то величественным и древним.
   Обошедши церковь, архимандрит остановился возле аналоя и несколько мгновений в молчании озирал свою паству. Почтительная свита образовала за его спиной пышный полукруг.
   - Возлюбленные чада мои! - сочным баритоном обратился он к прихожанам. - В этот благословенный день я обращаюсь к вам со словом Господа нашего Иисуса Христа. Откройте же навстречу ему сердца свои... Ибо слово подобно живительной влаге, спасающей жаждущего в пустыне. Как малая капля из животворящего источника падет на благодатную землю, и даст зерну прорасти, так и слово мудрости, излившись на душу благодарную, даст ей толчок к нравственному совершенствованию...
   Голос священника рокотал под церковными сводами, доносясь до самых дальних приделов. Дикция у архимандрита была безукоризненной, речь текла плавно, то опускаясь практически до шепота, то гневно вздымаясь над притихшей толпой. Станислав Сергеич истово вслушивался в слова проповеди.
   - Сегодня я буду говорить об Иисусе и фарисеях... Однажды некий фарисей пригласил Иисуса на обед. Придя к нему, Иисус не умыл рук, прежде чем сесть за стол, а на упрек фарисея ответил: "Вы моете снаружи чаши ваши и блюда, но очищаете ли этим их и внутри?.."
   Глубок смысл слов нашего спасителя... Ибо, всегда ли тот, кто соблюдает внешние ритуалы, чист душою своею? Увы, нет! Не забываем ли мы об истинном сострадании к ближнему за жизненной суетою? Не запираем ли сердца наши на замок, в то время как справедливость, верность и сострадание стучатся в них - и достучаться не могут? Часто, слишком часто представления наши об истинном смысле человеческой жизни исходят из внешних, преходящих ценностей!.. Обратите же, чада мои возлюбленные, свои очи в глубины души своей и соизмерьте в ней вечное с сиюминутным, истинное с ложным, божественное с диавольским!..
   Тут он сделал эффектную паузу и обвел свою паству грозным и вопрошающим взглядом. Потом продолжал:
   - В один день Иисус учил при большом скоплении народа:
   "Остерегайтесь закваски фарисеевой, которая, не изменяя внешности целого, придает ему совершенно иной вкус, - я имею в виду лицемерие! Притворство не скроется от глаз всевышнего..."
   Это же он про меня!.. Подумал Тропотун, ощутив холодок вдоль позвоночника. Его охватили раскаяние и скорбь. Продался... за сиюминутные блага продался... Твердил он покаянно. Голос архимандрита отдалился и уже не проникал больше в его сознание; но зато деревянные стены церкви вдруг раздвинулись в бесконечность, и отблеск сверхъестественного знания чудился ему в огоньках высоких тонких свечечек, исходивших восковыми слезами.
   Я знаю, я не умру... Умиленно повторял он про себя. Нет, не умру!.. Есть что-то недостижимое и вечное, с чем я теперь соприкасаюсь душою... Что-то высшее - Бог, Провидение, которое несет в мир добро и справедливость. Не может такого быть, чтобы оно смахнуло меня с лица земли, как невидимую соринку. Я чист, добр, светел... Говорил Станислав Сергеич кому-то в себе, преисполненный чувства признательности к мудрому священнослужителю в парчовых расшитых одеждах и высоком черном клобуке со сверкающим маленьким крестиком.
   Я вечен, господи! Я - бессмертен!.. Ликовала его душа. И он ощущал себя просветленным и восторженным, как дитя. Почти просветленным... ибо внутри нарастало глухое раздражение, от которого он все еще пытался отмахнуться.
   - Аминь! - закончил свою речь архимандрит, благословил прихожан широким сановным жестом, важно развернулся и величественно прошествовал на алтарную часть церкви.
   Свита последовала за ним не сразу. Шелестя менее богатыми одеждами, процессия еще раз обошла всю церковь, помахивая позолоченными дымящимися кадилами и благословляя страждущих, а затем медленно втянулась в алтарь. Вызолоченные царские врата торжественно сошлись за ними.
   Начинавший все богослужение дьякон, открыл лежавшую на аналое огромную книгу старинного, даже древнего, вида и стал что-то из нее читать нараспев и, вероятно, по-старославянски, потому что Станислав Сергеич понимал только отдельные слова. Однако пронизанные колдовским внутренним ритмом фразы и целые периоды действовали на него завораживающе. Когда дьякон закрыл свою книгу, с хоров раздалось многоголосое пение. Мелодию выводили женские высокие голоса, им вторили мужские. Печально и безукоризненно ткался замысловатый полифонический рисунок православного песнопения.
   Как поют! Со слезами на глазах думал Тропотун. Как они поют!.. А звуковая нежнейшая ткань все ткалась и ткалась, и возносились к небу серебристые колокольчики сопрано, и что-то рвалось из самой глубины души за ними вслед. Пение сошло на тончайшее пиано - и замерло. Несколько долгих мгновений Станислав Сергеич наслаждался собственным пережитым восторгом, а потом воздел очи горе, - с церковного купола на него преехидно уставился сочно написанный маслом плотный пеннобородый Саваоф, удобно расположившийся на кучевом белом же облачке. Насмешливый взгляд Бога-Отца вызвал у неофита сильный внутренний протест, он быстро опустил глаза долу и подошел к прилавку, на которым были разложены продающиеся предметы культа: пластмассовые нательные крестики, бумажные образочки и восковые свечки медового густого цвета.
   - Свечка сколько стоит? - робко поинтересовался Тропотун у стоявшего за прилавком мужика в заправленных в сапоги брюках и с черной дремучей бородищей.
   - Эти тридцать, эти сорок, а вот эти по пятьдесят, - деловито ответил тот.
   - Одну за пятьдесят...
   Станислав Сергеич положил сдачу в карман и вдруг подумал, что, купив самую дорогую свечку, попытался сторговаться с богом. Подобная мысль была ему неприятна - и он ее отбросил. Осмотревишсь, он нашел глазами икону Божьей Матери и направился к ней, держа в руке свечу. Постоял, изучая скорбный женский лик, исполненный посредственным живописцем, потом зажег свою пятидесятикопеечную свечку и поставил в металлический подсвечник, с десяток которых было приделано к металлическому широкому подносу, стоящему под иконой на столике. Почти все подсвечники были заняты горевшими свечками. Тропотун печально вздохнул, вспоминая, грустную историю Девы Марии, и тут его голову посетила вторая неприятная мыслишка, - дорого ведь дерут за тонюсенькие свечечки святые отцы! Мысль была земная, меркантильная, но чертовски привязчивая. Он уже перешел к другой иконе, а все еще размышлял, что, конечно, воск нынче дорог, стеариновые свечки тоже вздорожали, хотя пятьдесят копеек за такую тонюсенькую... Наконец Станислав Сергеич набрел на картину, живописавшую муки ада и едва не рассмеялся, такие гнусно-наивные черти со свиными рылами жарили на чугунных огромных сковородах и варили в кипящей смоле бедолаг-грешников. Оторвавшись от созерцания адских наказаний, он наткнулся глазами на чернобородого мужика за прилавком и некстати вспомнил, что Христос выкидывал менял из храма и за это имел неприятности с местными властями.
   Спускаясь с церковного крыльца, Станислав Сергеич ощущал на лице тепло солнечных косых лучей, которые вечер сделал ласковыми. По голубовато-зеленому небу плыли пушистые разноцветные лоскутки облаков, на широкой дороге за воротами церкви обыденно гудели моторы автомобилей, и горько было ему думать, что никому в целом мире нет никакого дела до его душевных метаний.
   Возле церкви со стороны служебного входа стояла серая "Волга" последней модели, и Тропотун невольно обежал взглядом ее изысканно-удлиненный силуэт. В это время дверь служебного входа отворилась, с невысокого крыльца сбежал переодетый в мирское платье архимандрит, привычно сел за руль красавицы-машины и дал газ.
   Станислав Сергеич иезуитски внимательно проследил, как хищно визгнувшая тормозами машина выехала в предупредительно распахнутые ворота. Архимандрит, судя по всему, был заядлым автолюбителем. Это житейское наблюдение полностью перечеркнуло его высокий душевный настрой. Вот они, святые-то!.. Мстительно сказал он себе. О бескорыстии распространяются, о милосердии - а денежки в банк несут... Теперь он уже вспоминал виденное в церкви действо с едким сарказмом. Надо отдать должное архимандриту - спектакль был поставлен хорошо и рассчитан на слезу умиления. Собственное умиление обошлось ему в полтинник!.. Станислав Сергеич обескураженно и сердито хмыкнул и быстро пересек церковный двор. Чувствовал он себя глупо, казалось, что его ограбили прямо на его глазах...
   Показное благочестие, елейность, наигранная доброта, нытье о сострадании - бьют на лучшие чувства людей! А сами присосались как пиявки к идее бессмертия души и который век сосут из нее соки... И старушонки там противные в черном, шныряют туда-сюда, как мышки востроглазенькие, свечечки собирают, чтобы догореть не успели, чтобы в оборот снова воск пустить. Монашки, что ли? Лица у них молодые. Сгорбленные старушонки с девичьими личиками... Но пели все-таки хорошо - с чувством пели!..
  

Первая соломинка

  
   - Это я! - привычно оповестил Станислав Сергеич, переступая порог родного дома.
   В передней тотчас появилась Регина. Ее шелковый голубой халат змеино шуршал. Она прислонилась к дверному косяку и молча воззрилась на мужа.
   Он поставил дипломат на полку и с облегчением сбросил летние туфли, ноги в которых все-таки потели в жару.
   - Уже девять, между прочим... - сообщила жена многозначительно.
   - После тенниса... по городу... гулял...
   - Весьма правдоподобно! - с сарказмом заметила Регина.
   Только выяснения отношений мне и не хватает! Устало подумал Тропотун, избегая смотреть на жену.
   - Ужинать будешь? - после паузы поинтересовалась она сухо, интуитивно уловив, что настроение у мужа тяжелое.
   - Буду. Душ приму - потом.
   Водный массаж принес ему некоторое облегчение. Вероятно, на нервной почве мышцы так болели, словно он ночь напролет грузил вагоны, как бывало порой в студенческие годы. Накинул махровый халат и прошел в кухню. Возникло желание выпить крепкий кофе, и он поставил на плиту джезву.
   Регина, вошедшая подогреть ужин, уставилась на джезву, как на черта рогатого.
   - Кофе? На ночь глядя?!
   - Выдохся совсем.
   - Что с тобой? - подозрительно спросила она.
   - Нет... так... суета... На тебя приготовить?
   - Я потом не усну.
   Тон ее несколько смягчился.
   - Мы сегодня с шотландцами в Академгородок ездили, - начала она, ловко расставляя тарелки. - Посетили музей минералов в Институте геологии, а потом загорали...
   - Ну, на пляже ты смотришься! - сказал он несколько рассеянно и налил себе кофе.
   Регинины глаза взблеснули, но она тотчас прижмурилась, как довольная кошка; знала, что ее подтянутая, с боттичеллевскими пропорциями фигура, действительно, чертовски выигрышна.
   - А на завтра намечен банкет... - в голосе ее появились вкрадчивые нотки, - вернусь я, наверное, поздно...
   - Сядь! - вдруг неожиданно для себя приказал он. Она молча опустилась на табурет, не сводя с его лица своих кукольных изумленных глаз.
   - Ннет... я так... - отвел он взгляд.
   - Может тебе в отпуск сейчас пойти? - заботливо спросила Регина.
   - Отдохну... скоро... - криво усмехнулся Тропотун.
   - Что с тобой сегодня? Этот тон! Я не понимаю... - ее лицо отразило тревогу.
   - Порядок, Рина! - как мог твердо ответил он. - Немного сдали нервы. Все из-за "Сказочного бора" - а тут еще эта жара!
   - Бедный ты мой... - она ласково коснулась его плеча. - Знаешь, что у нас на ужин?.. Ну догадайся - твое любимое... Мясо с белыми грибами и молодой картошкой!.. - объявила торжествующе.
   - У-у-у, - он невольно сглотнул слюну.
   Регина наклонилась к духовому шкафу и извлекла два керамических горшочка. По кухне распространился такой духмяный запах, что у Станислава Сергеича кругом пошла голова.
   Однако утолив первый голод, он снова впал в задумчивость и уже автоматически, не глядя в тарелку, тыкал своей вилкой. Надо ее как-то подготовить... Думал он. В нашем подлунном, конечно, каждый за себя - но она все же моя жена... Тут он скосил на нее глаза. Вместе два десятка лет, а вот говорить ей правду почему-то не хочется... Да и выглядеть жалким в глазах собственной жены - как-то унизительно... Но главное... признайся, ты боишься ее оттолкнуть! Потому что рано или поздно страх от тебя заразиться сделает свое дело. Вначале она будет стараться его побороть, будет скрывать брезгливость и отчаянно мыть руки, а потом... потом... Он положил в рот маленький боровичок, из которого брызнул ароматный грибной сок.
   - Вкусно, - наконец сказал он. - Это твоя коронка!
   - Добавить? - обрадовалась Регина.
   - Пожалуй...
   И с удовольствием пронаблюдал, как аккуратные клубеньки молодого картофеля вперемешку с ломтиками мяса и кусочками грибов наполняют его тарелку. Медленно, вдумчиво принялся есть, но тут же мысли его отлетели от вкуснейшего блюда и полезли другие, непрошеные, цепко хватаясь одна за одну, словно вытащенные из ведерка раки.
   Сохранилось, интересно, ее чувство ко мне - или же нет?.. Думал он. Когда поженились - любила.
   Внезапно Тропотун понял, что есть какое-то мазохистское удовлетворение в том, что дни его сочтены, а он сидит и, скажем, поглощает пищу, как сейчас. Замаячивший перед глазами призрак смерти усиливал остроту восприятия - почти как любовь! На смену этому подъему чувств пришла жалость к себе. Она нахлынула на Станислава Сергеича сразу, вдруг - и он мгновенно пошел ко дну. Но эта его жалость не была тоскливой, рвущей душу на части - от которой разве что в петлю, нет, его жалость носила болезненно-приятную, красиво-печальную окраску с оттенком меланхолии.
   Станислав Сергеич взглянул на жену увлажнившимся взором и решил, что должен сказать ей все! Сделать это теперь, за ужином?.. Она с таким аппетитом ест! И потом, исповедь на кухне... На фоне кастрюль трагедия смотрится фарсом. Лучше в гостиной... Или, быть может, в кабинете?.. Гостиная просторнее - объяснение там будет носить торжественный оттенок... Пусть в гостиной! Еще, важно правильно начать, потому что первая фраза - тот камертон, который настроит на нужный лад весь разговор. Значит так... я негромко окликну ее - Регина!.. Она обернется или же подойдет ко мне... И тогда я заговорю с напряжением и тревогой в голосе... "Эх, Тропотун-Тропотун! - Насмешливо сказал кто-то внутри. - Не можешь обойтись без сцены. Фарисей, неисправимый фарисей!.." Станислав Сергеич смущенно огляделся, словно его застукали на месте преступления, потом выпрямился на табурете, нарочито игнорируя выпад внутреннего голоса, и зачем-то стал внимательно изучать оставшиеся на стенках чашки узоры кофейной гущи.
   Регина отодвинула свою тарелку, замедленно поднялась - ужин был довольно плотный - и стала деловито составлять в мойку посуду. Станислав Сергеич поблагодарил жену и прошел в гостиную.
   Удобно усевшись на низком мягком диване, он не глядя нашарил блок дистанционного управления и включил телевизор. На темном экране высветились меланхоличные коровьи морды, жующие бесконечную жвачку. В кухне слышались плеск воды и позвякиванье посуды. Вот сейчас она домоет посуду... перекрыла воду... расставляет посуду... Ага, идет!..
   И все же она появилась неожиданно. Села на диван с ним рядом и тоже уставилась на экран. Сельскохозяйственная тематика не иссякала. Нажатием кнопки он выключил телевизор и повернулся к жене.
   - Риночка, - произнес дрогнувшим голосом, - мне нужно тебе кое-что сказать...
   Она смотрела на него молча и не мигая.
   Чтобы избавиться от ее пристального взгляда, Станислав Сергеич встал и прошелся по комнате.
   - Помнишь, как-то я говорил о повестке из поликлиники? Да... Так вот... Наверно, мне придется лечь в больницу! - Он остановился и посмотрел на нее.
   Регина продолжала сидеть в прежней позе, крест накрест сложив на коленях руки, и с недоумением заглядывала снизу вверх ему в лицо.
   - Тебе... в больницу?.. - недоверчиво переспросила она. - Но ты же здоров, как...
   - Бык! - с неприятной усмешкой перебил он.
   - Я не то хотела сказать!
   - Подумала то, - мрачно возразил Станислав Сергеич.
   - Не то! Не то! - выкрикнула она. От волнения ее лицо и шея покрылись красными пятнами, в глазах сверкала злоба.
   - Регина...
   - Что - Регина? Я давно не девочка! Столько лет под одной крышей... И я не заслужила, слышишь ты, не заслужила, чтобы всякие там доброхоты расписывали мне твои похождения! - ее голос сбился почти на визг. - С какой стати я это должна выслушивать? С какой? С какой?!
   Станислав Сергеич ошарашенно уставился на нее, - вот это так поговорил с любящей женой!..
   - Пре-кра-ти! - тонко крикнул он и топнул ногой, отчего в финской стенке зазвенел хрусталь. - Прекрати сейчас же!! Святая выискалась!.. - И с мстительным удовольствием продолжал: - Мне о твоих художествах кое-что тоже известно... - замолчал, сверля жену изуверским взглядом. - Представь! В нашем институте тоже масса радетелей супружеской верности.
   - О чем ты, Слава? - трагически вопросила она.
   - О Пустовойтове, милочка!
   - Я и Дмитрий Алексеевич... Как ты мог подумать!.. - рот у нее некрасиво приоткрылся, губы дрожали.
   - Только давай без этого! - грубо сказал Тропотун. - Нечего передо мной комедию ломать!
   - Боже мой, Славочка, это жестоко...
   Из какого, интересно, романа она выдрала эту фразу? С сарказмом подумал он, встретив младенчески чистый взгляд жены. Прекрасная актриса пропадает!.. Но тут же оборвал себя - она, в сущности, добрая женщина, к тому же его жена.
   - Поговорили! - хмыкнул он и скривился. Она шмыгнула носом и, переломив себя, спросила с видом безвинной жертвы:
   - Что тебе сказали в поликлинике?
   - Туберкулез - сказали!
   - Туберкулез... Откуда?..
   - Да оттуда, откуда у всех, - мрачно сообщил он.
   Кажется, она не на шутку перепугалась, вскочила, бросилась к двери.
   - Куда? Сядь! - приказал он твердым голосом. И Регина послушно вернулась и села на диван, нервно затеребила на халате пуговицу.
   - Я хотела позвонить отцу. У него знакомый профессор. Тебя устроят в лучшую больницу.
   - Сам устроюсь! - отрезал он угрюмо. - И потом, суета ни к чему - направление уже у меня на руках. Пойду ложиться после художественного совета.
   - С ума сошел! Надо немедленно!
   - Несколько дней ничего не решат, - терпеливо произнес Тропотун и подумал: отчего это я так боюсь больницы?.. Наверно потому, что пока еще существует вероятность ошибки. Если же диагноз подтвердится...
   - Позволь мне договориться о консультации!
   - Хорошо. Через двенадцать дней. Но...
   Он умолк и, сцепив за спиной руки, принялся вышагивать по гостиной. Полы его купального полосатого халата развевались, открывая поджарые, умеренной волосатости ноги.
   - Но... - эхом повторила испуганная Регина. - Да говори же, не мучай меня!
   Тропотун остановился перед нею с тяжким вздохом:
   - Но потом, кажется, у меня не туберкулез...
   - Зачем же ты?..
   - Хотел тебя подготовить к худшему.
   - К худшему?!
   - Онкология, - сморщившись, выговорил он через силу.
   Ее лицо застыло, как посмертная маска.
   -Рак?! - произнесла она глухо. Потом лицо ее задрожало, распустилось, из глаз хлынули слезы. - Как же так, Славочка? - бормотала она, всхлипывая, - ну, как же так?..
   - Да вот так!.. Ну, будет... будет... - ее слезы били его по нервам. - Обследование все прояснит... - Он посмотрел на жену и едва удержался от смеха: щеки Регины в потеках туши напоминали ритуальную раскраску индейца.
   Станислав Сергеич собирался на этом закончить разговор и удалиться в благородном молчании, но внутри у него что-то так и свербило, так и подзуживало продолжить драматическую сцену. Мгновение он сопротивлялся искушению, но не устоял.
   - Пойми меня правильно, родная... - баритон его звучал проникновенно. - В этот переломный момент моей жизни я искренне хочу верить, что между нами нет недомолвок!.. - он снова стал ходить по комнате. - Мы не всегда с тобой ладили - это естественно. В последнее время ты была сильно увлечена Пустовойтовым... - Тут он глубоко вздохнул. - Что ж, оно наверно к лучшему! Да и Дмитрий Алексеевич - человек достойный...
   - Ты в своем уме, Слава? Какой Пустовойтов!.. Мы с ним только знакомы!
   Глаза у нее высохли, лицо горело.
   - Я ни в чем тебя не упрекаю, - печально произнес Тропотун. - Все мы только люди... Однако правде надо смотреть в глаза - ты давно уже меня не любишь!
   - Люблю! Честное слово, люблю!.. - она негромко и горько заплакала. - Только тебя, все эти годы!
   Он ласково провел рукой по ее волосам и сказал задушевно:
   - Не надо, прошу тебя... С порога смерти я прощаю тебе Пустовойтова!..
   Тут уж Регина зарыдала в голос.
   - Не знаю... - твердила она в промежутках между рыданиями, - не знаю я твоего Пус-то-вой-то-ва...
   - Скоро ты освободишься от меня, - кротко пообещал Станислав Сергеич. - Я действительно желаю счастья тебе и ему...
   Он упивался собственным благородством.
   - Не-на-ви-жу! - вдруг по слогам, отчетливо произнесла Регина, отнимая от заплаканного лица руки. - Не-на-ви-жу! - и внезапно расхохоталась.
   От ее дикого хохота у него мороз прошел по коже. Рыдая, смеясь и икая, она корчилась на диване. Станислав Сергеич застыл посредине гостиной в совершенном изумлении. Наконец он сообразил, что у жены истерика, и побежал за водой.
   Спустя какое-то время, тесно прижавшись друг к другу, они сидели на диване и по очереди пили из одного стакана валериановые капли. Регину все еще била дрожь и порой она непроизвольно всхлипывала, однако уже с надеждой рассуждала о том, как он ляжет в больницу, где его, конечно же, подлечат, и потом все пойдет по-прежнему.
   Станислав Сергеич ощущал тепло ее тела, с умилением прислушивался к прерывистому еще дыханию и чувствовал глубокий внутренний покой. Слегка от нее отодвинувшись, он вгляделся в профиль жены с аккуратным прямым носиком, потом коснулся губами ее загорелой щеки с золотистым мягким пушком. Тут он вдруг явственно почувствовал, как между их соприкасающимися бедрами кто-то протискивается, и услышал надсадное пыхтенье. Быстро опустив глаза, он увидел упыря, деловито мостившегося на диване.
   Тебя-то мне как раз недоставало! Мрачно усмехнулся Тропотун, с ненавистью разглядывая нечисть. Комфортно расположившийся упырь встретил его взгляд весело поблескивающими антрацитовыми глазками, приложил к клыкастенькой пасти когтистый палец, и кивком головы указал на Регину. Станислав Сергеич невольно тоже глянул на нее. Какое-то трудноопределимое выражение на красивом лице жены заставило его насторожиться. Упырь гнусно ухмыльнулся, напружинился и мгновенным, непостижимым образом вдруг очутился у Тропотуна на загривке. Голова Станислава Сергеича тотчас закружилась, то ли от страха, то ли от абсурдности происходящего и...
   И очнулся на чем-то жестком. Лежал, вытянувшись во весь рост, на глазные яблоки давили тяжелые свинцовые веки. С огромным усилием приоткрыл глаза. Серое, затянутое низкими осенними тучами небо распростерлось над ним, сеял мелкий осенний дождик; в поле его зрения медленно проплывали верхушки потемневших от сырости сосен, где-то надрывно играла траурная музыка, сдобренная медью. Станислав Сергеич вдруг понял, что хоронят именно его, и судорога отчаяния и ужаса свела ему внутренности.
   Каким-то образом он видел Регину. Вот она стоит подле его гроба в черном элегантном платье и изящно промокает глаза кружевным платочком. А вот - скорбно отвечает на соболезнования, которые с постными рожами бормочут бывшие его коллеги... Наконец Воевода толкает прочувствованную речь, и гроб с телом покойного торжественно опускают в могилу под звон медных тарелок и грустный вопль трубы. Рыдающую в голос Регину аккуратно поддерживает под локоток заботливый Пустовойтов. В гулко резонирующую крышку гроба ударяют комья тяжелой сырой глины, - могильщики знают свое дело, - и вот уже готов свежий невысокий холмик, на который наваливают траурные венки и живые цветы. Большой поясной портрет Тропотуна, наискось перевязанный черной шелковой лентой, прикрепляют к оградке. Снова надрываются духовые, под звуки которых все устремляются к автобусам. Плачущую Регину Пустовойтов усаживает в машину Воеводы и подсаживается туда сам...
   И снова каким-то непостижимым образом Станислав Сергеич переносится на свой диван, в своей уютной квартире. Воздуха катастрофически недостает, и он ловит его открытым ртом. Голова все еще продолжает кружится, перед глазами плавает какая-то зеленоватая муть.
   - Что с тобой? - испугалась Регина, заметив, как вытянулось и побледнело лицо мужа.
   - О чем ты думала сейчас? - впился он в нее хищным взглядом.
   Она вздрогнула, в глазах промелькнула растерянность. - Так... ни о чем...
   Точно, о похоронах! Преисполнился он ненависти. Однако отвернулся, зажался внутренне, пересилил себя и, наконец, произнес с утрированной нежностью:
   - Моя милая, милая женушка...
   Обнял ее плечи, поцеловал мочку уха. Тут же возникло непреодолимое желание впиться зубами в эту розовую мочку, но он стиснул челюсти и отвернулся...
  
  

Явь как сон

  
   Ночью похолодало. Собираясь на службу, Тропотун надел серую тройку, взял дипломат и вышел на лестничную площадку. Из подъезда он вышагнул в густой туман, заполнивший колодец двора. Было сыро и сумрачно. Плавающий туман вдруг показался ему каким-то живым отвратительным субстратом, и он ощутил тошноту.
   На широкой улице Пушкина было светлее. Текущая в русле высотных домов туманная река здесь напоминала молочный обрат. В этом синеватом веществе сновали серые тени. Словно души умерших в Аиде... Станислав Сергеич ощутил себя беспомощным и заброшенным в какой-то ирреальный мир.
   Что-то я не того... Растерянно сказал он себе. Надо бы держать себя в руках!.. Но чувство ирреальности не оставляло его. Это болезнь... Убеждал он себя. Это все болезнь!..
   Навстречу из тумана выплыл ребенок лет пяти с сеткой в руке. Казалось, девочка медленно перемещается в пространстве, не касаясь земли ногами. Этто еще что?! Пробормотал Тропотун. Да нет же, ничего особенного, все в порядке... Он пристально и настороженно вглядывался в приближавшегося ребенка. Что-то было не так... Его вдруг прошиб холодный пот. Не ребенок был перед ним, но крошечная женщина с замысловатой прической и ярко накрашенным ртом. Диспропорция между недоразвитым детским тельцем и головой взрослой женщины вызвала у него внезапный приступ смятения, и он остановился.
   Полурастворенная в тумане, женщина-ребенок прошла мимо.
   Станислав Сергеич глубоко вздохнул, сделал длинный выдох, а потом нервно рассмеялся. Карлица... самая обыкновенная... Однако сердце его все еще билось неровными заячьими толчками. Фу ты!.. Он промокнул лоб платком и покачал головой. Что-то ты, Станислав, рассиропился... Тут он вспомнил, что кончились сигареты, и завернул в гастроном.
   Уверенность постепенно возвращалась к нему. Чуть откинув голову назад, он с горделивым видом прошел через стеклянные двери и направился в штучный отдел. На пути его молоденькая продавщица, сев на корточки, составляла молочные бутылки в проволочные ящики. Станислав Сергеич галантно ее обошел, но тут каким-то невозможным образом носок его туфли запутался в полах ее белого халатика и, утеряв равновесие, он сел на девушку верхом. Мигом отскочив в сторону, Тропотун стал извиняться - продавщица сидела на корточках и молча смотрела на него с ошарашенным видом. Покупая болгарские сигареты, он всей спиной чувствовал этот ее неотрывный взгляд.
   Дошел... Ну, дошел... Мрачно покачивал головой Станислав Сергеич.
   А редеющий, пронизанный солнечными лучами туман вился над землею длинными белыми лентами.
   Вот здесь мы вчера встретились с Федором... Отметил Тропотун. Ччерт возьми!.. Впереди обрисовался кто-то странный, в желтом, до пят, развевающемся балахоне. По спине Станислава Сергеича побежали мурашки. Мысли запрыгали, заметались - человек? привидение? смерть?.. Не-ет, человек... Да что со мной сегодня?!. Шаркая стоптанными желтыми башмаками по асфальту, с ним поравнялась женщина с веселым и хитрым лицом умалишенной Ее бесформенная желтая хламида путалась у нее в ногах, однако, ничего не замечая вокруг, она шла и беседовала с воображаемым собеседником, который заслонил от нее реальный мир.
   Станислав Сергеич ускорил шаг. Эту женщину он узнал, говорили, будто она сошла с ума, когда ее бросил муж.
   НИИБЫТиМ - слава Богу! - прочно стоял на своем гранитном фундаменте, и Станислав Сергеич с глубоким внутренним облегчением ступил под его своды.
  
   ...Вольготно развалившийся на стуле Шнайдер с юмором описывал эпопею с древесиной. Ее следы были обнаружены во дворе захудалого заводика по производству гармоний. В этой древесине заводик не нуждался, потому что "не пела". Но отдавать ее "за так" заводик тоже не собирался - им был надобен электродвигатель. Шнайдер отыскал подходящий электродвигатель на мясокомбинате. Однако мясокомбинату требовалась часть холодильной установки. И вот эту самую часть Лев Соломонович изыскал на складе у одного из многочисленных своих приятелей. Требовалось теперь оформить ее на НИИБЫТиМ, чтобы затем...
   Еще вчера Станислав Сергеич веселился бы от души, - рассказывал Шнайдер мастерски. Сегодня же собственная его улыбка ощущалась на губах как инородное наклеенное образование, вроде пластыря, а через край бьющая энергия Льва Соломоновича вызывала глухую злость. Да и сам начальник мебельного цеха вызывал у него неприятное чувство, и своим вальяжным видом, и прекрасным цветом лица, и плотоядными румяными губами.
   Бумагу на покупку части холодильной установки Тропотун все же подписал, передал ее Шнайдеру и внимательно, даже очень внимательно вгляделся в его лицо. Морщины-то у тебя глубокие... С удовлетворением отметил он. И тут же припомнилось, как несколько месяцев назад случился у Шнайдера приступ почечной колики и здоровенный этот мужичина, подвывая от боли и тихо матерясь, корежился в кабинете у Станислава Сергеича в ожидании скорой помощи. А в приемную так и лезли встревоженные дамочки, чтобы из Любочкиных первых рук узнать о состоянии неисправимого донжуана.
   - Спаситель ты наш! Ну что бы НИИБЫТиМ без тебя делал?.. - чуть иронически вопросил Станислав Сергеич.
   Про себя же подумал, что спаситель-то персонально его, Тропотуна, так как именно для него "Сказочный бор" является тем волшебным коньком-горбунком, на котором заместитель директора собирается въехать в директорское кресло. И еще думалось ему про то, что почечная колика это не фунт изюму, а самый что ни на есть реальный привет товарищу Шнайдеру с того света, - ведь окажись в тот момент Лев Соломонович вдалеке от благ цивилизации и обыкновенного телефона, неизвестно, чем кончилось бы его "приключение". Тут вдруг Станиславу Сергеичу нестерпимо захотелось поделиться со Шнайдером своими мучительными переживаниями, он даже рот раскрыл, да тут же и захлопнул. Какие могут быть откровения?! Состроит Лев Соломонович многозначительную мину в приватном разговоре о начальстве - и пошло-поехало!..
   Потом он сидел в одиночестве и курил. В дверь заглянула Любочка, розовенькая, в розовом комбинезончике. Комбинезончик аж распирало под напором девичьих грудей. Она прогарцевала к его столу и наклонилась, передавая папку из рук в руки. Станислав Сергеич по привычке скосил глаз в глубокий вырез, и остался холоден, как мертвец. Не зажглась внутри огненная будоражащая искорка возбуждения, не пробежала горячей электрической волной по нервам.
   - Спасибо, золотко, - с тоской произнес он и посмотрел в ее молодое, гладкое как яичко лицо. И вдруг лицо это мгновенно постарело и скукожилось, сделавшись подобием печеного сморщенного яблока. Рядом со Станиславом Сергеичем стояла не плотненькая сексуальная девица, а обезьяноподобная старуха с трясущейся нижней челюстью. Тропотун крепко зажмурился и застонал. А когда открыл глаза - перед ним снова стояла розовая Любочка и, приоткрыв напомаженный ротик, смотрела своими незамутненными подрисованными глазками.
   - Вам нехорошо, Станислав Сергеич? - спросила удивленно и похлопала облепленными тушью ресницами.
   - Хорошо, Любочка, - вымученно улыбнулся он, - оччень хорошо... А ты сегодня просто сногсшибательна!
   В послеобеденное время Тропотун оформлял договор с заводом "Электрон" на проектирование и создание опытного образца оригинального электрокамина. НИИБЫТиМ обязался спроектировать этот интересный каминный агрегат, который мог работать в режиме рефлектора и конвектора, а также придать ему соответствующий внешний облик, который отражал бы возросшие эстетические требования современного потребителя. Про Ефременко и анонимку он практически не думал, решив подождать, как будут развиваться события. Конечно, можно было бы события форсировать... Ну, скажем, организовать "звонок по месту работы" - попросту сообщить по "большому секрету" двум-трем коллегам о звонке некой "доброжелательницы", которая якобы поведала ему о внебрачном сыне Ивана Ивановича. Тропотун ухмыльнулся, представив скользкую рожу Ефременки... Однако как ни старался Тропотун заслониться от мрачных мыслей ежедневной рутинной работой, они проникали, просачивались в его сознание, словно верткие тараканы из едва приметных щелей. Потому-то, проинформированный Любочкой о приходе Плотникова, он обрадовался ему как родному.
   - Прошу, располагайтесь, Олег Сергеевич!
   Тропотун излучал доброжелательность.
   Тот уселся перед ним, привычно тряхнул головой, отбрасывая со лба челку, и принялся благодарить Станислава Сергеича за клятвенно обещанный Стаценкой стенд. Был он почему-то без очков и, глядя на начальство, подслеповато щурился. Может быть, именно отсутствие привычных очков на широкой переносице завлаба вдруг изменило выражение его лица, и Тропотуну вдруг показалось, что никакой Плотников не бессребренник, а втирающаяся ему в доверие хитрая бестия. И тотчас же возникло у заместителя директора желание отомстить ни в чем не повинному завлабу за собственное на его счет нехорошее подозрение.
   - Олег Сергеевич, - почти ласково заговорил он, - можно один нестандартный вопросик?.. - И когда тот утвердительно кивнул, продолжал: - Вы у нас молодой перспективный инженер с исследовательской жилкой. Положа руку на сердце, скажите, вы когда-нибудь о смысле своего бытия задумывались?
   - О смысле бытия?.. - растерянно повторил Плотников. - Да как-то нет... Лет в двадцать задумывался!
   - И к какому же итогу вы пришли в двадцать лет? - Растерянность на лице Олега Сергеевича сменилась сначала недоумением, а потом и замешательством.
   - Я-я... - даже начал заикаться он, - мне-е кажется, что смысл жизни в самореализации личности...
   - Неплохо, - согласился глубокомысленно Тропотун. - И с пафосом заявил: - Человек не должен быть игрушкою в руках судьбы! Судьбу куют своими руками!.. Так?
   - Ну, в общем, так... - кивнул Плотников как-то неуверенно и бросил на заместителя директора быстрый взгляд, - не смеется ли над ним тот?
   На украшенном залысинами челе Станислава Сергеича лежала тень серьезного раздумья. После длинной паузы он наконец сообщил:
   - Лет двадцати от роду я смотрел на вещи так же.
   - А теперь?
   - У каждого возраста свои заблуждения, - уклончиво ответил Тропотун. - А, в сущности, любой шаг лишь ведет к смерти!
   - Я представлял вас оптимистом...
   - Иллюзии - удел молодости, - невесело усмехнулся Станислав Сергеич. Однако спохватился, тонко улыбнулся и сказал приятнейшим тоном:
   - Ко мне перед вами Шнайдер заглядывал, о вашей супруге очень хорошо отзывался... - и после крохотной паузы добавил, как бы стараясь загладить допущенную неловкость, - как о специалисте...
   Олег Сергеевич паузу отметил, и на его скулах обозначились желваки.
   - Я за Ирину рад, - выговорил он через силу и покраснел.
   - Да-да, - продолжал отечески иезуитствовать Тропотун, - всегда приятно, когда начальство отмечает положительно своих сотрудников. Я тоже считаю вашу жену прекрасным специалистом...
   Из его кабинета Плотников выскочил, как ошпаренный.
   Станислав Сергеич проводил ревнивого завлаба насмешливым взглядом - и забыл про него. Юность смерти не страшится... Думал он. Отчаяние юности проистекает из переизбытка жизненных сил. Для нее смерть - философская абстракция, игра, идея, отодвигаемая чувством и рассудком на десятилетия, и потому теряющаяся в дымке времени. Но когда тебе за сорок... Словно со стороны он видел себя, сидящего в кресле. Вот он пододвигает пачку сигарет, закуривает - цветущий зрелый мужчина. Сердце сжалось в тоске, таким отстраненным представилось ему собственное лицо.
   Он встал и подошел к окну. Лето было за окном. Кучерявые белые облачка плыли в синеве небес. Именно на таких облачках, пушистых и крутобоких, художники Возрождения любили писать пухленьких ангелочков-детишек. Уже давно звонил телефон, но Станислав Сергеич стоял, смотрел в окно и даже головы не поворачивал: суета теперь не для него.
  
  

Вторая соломинка

  
   Станислав Сергеич отнял от спружинившей кнопки звонка указательный палец и надел на свое лицо бесшабашно-легкомысленную личину. Он ждал. За дверью было тихо. Тогда он снова вызвонил "фирменный", сложной конструкции личный звон - за дверью стояла глубокая тишина. Неужели она меня обманула? Вера человек обязательный, и уж если пообещала... До слуха его донесся снизу дробный стук каблучков, кто-то очень спешил.
   В лестничном пролете показалась мальчиковая Верина головка, Вера бежала, перепрыгивая ступени. Увидев Тропотуна, тотчас принявшего слегка обиженный вид, она разулыбалась и, не успев еще отдышаться, стала извиняться за отсутствие транспорта, очередь в колбасный и, вообще, за сплошное невезение, которое преследует ее, бедную, с самого утра. "Вот, даже пакет с яйцами уронила - там теперь наверное омлет!" - совала она в руки Станиславу Сергеичу белый, с ярким рисунком хозяйственный пакет. "Да верю, верю", - с усмешкой отбивался он.
   Болтая, улыбаясь, пожимая плечами в ответ на его замечания, она отперла наконец входную дверь и посторонилась, чтобы он вошел первым. Тропотун сделал шаг, другой - и понял, что ступает по воде.
   - Ойй! - вскрикнула Вера, вошедшая следом, и бросилась в ванную. На бегу она поскользнулась и плашмя упала на залитый водою голубоватый линолеум, выкинув далеко вперед руку с пакетом, в котором погибли последние яйца.
   Испуганный, он кинулся к ней. Но она уже села и снизу вверх мрачно на него поглядела. Потом, ухватившись за его руку, поднялась, машинально отряхнула мокрый подол платья и философски заметила:
   - Все должно было кончиться именно этим! - и мокрая, в облепившем ее красном платье, с самым решительным видом захромала в ванную.
   Когда спустя какое-то время катастрофа была ликвидирована, а красное платье вывешено на лоджию сушиться, они обосновались в кухне и ели омлет, приготовленный из многострадальных яиц. Потом выпили кофе и закурили.
   Станислав Сергеич откинулся на стуле, нежадно затягивался сигаретой и наблюдал за Верой, подвижное лицо которой то и дело меняло свое выражение. Это живое лицо напоминало ему прибрежный влажный песок, на котором рисует пенные узоры набегающая волна. Вот она залила влажный песок и стерла прежние таинственные письмена, вместо них начертав новые, и нужно успеть разгадать это послание моря, прежде чем накатит следующая волна.
   - Такой конфуз вышел! - с веселым смущением говорила Вера, покачивая ногой. На ней уже была привычная домашняя одежда: короткие, до колен брюки и мужская рубашка, завязанная на талии узлом. - Началось все с того, что я проспала на работу. И это в тот день, когда начальство уходило в отпуск! Оно, то есть начальство, собиралось устроить изящное совещаньице с раздаванием цэ-у. И, вдруг, я проспала. Кошмар!.. Утром вскочила - и как сумасшедшая в ванную. Открываю краны - пшш... подарок судьбы! Ополоснула лицо остатками вчерашнего чая - и на работу. Ну а краны... сам видел. Ох-хо-хо... только бы соседей не очень залило! Один раз я им уже платила за ремонт. Куркули жуткие - кур на лоджии держат. Представляешь?.. - Она посмотрела на Станислава Сергеича и вдруг фыркнула: - Ты тоже как из бани! А во всем он виноват!..
   Закрученный бурным водоворотом водяных событий, Тропотун только сейчас начал снова понемногу предаваться грустным размышлениям о бренности собственного бытия. Он пытался придумать, как ему получше объясниться с Верой - но стоило ли объясняться?.. Пока же очевидным было одно: с исповедью нужно повременить, потому что Верина голова и сердце слишком заняты искусственным наводнением. Последнюю ее фразу он, однако же, засек и спросил:
   - Кто это он?
   - Муж! - и она хулигански пустила ему струйку дыма в лицо.
   - Какой еще муж - ты же незамужем!..
   - А-га... - явно развлекалась Вера.
   - Ну, тогда я ничего не понимаю!
   Глядя на его обескураженную физиономию, она звонко расхохоталась, но потом сжалилась:
   - Да бывший муж, бывший...
   - Вы поддерживаете отношения? - поинтересовался Станислав Сергеич замороженным голосом.
   - В определенном смысле... Взгляни на меня, что ты видишь?
   - Красивую и наглую девицу.
   - Не угадал. Перед тобою "жилетка" великого человека, насквозь промокшая от слез! - и она серьезно поклонилась.
   Тропотун невольно усмехнулся.
   А Вера, микроскопическими глоточками отпивала свой кофе, дымила сигаретой, как девчонка ерзала на стуле и рассказывала:
   - Когда муж просто муж - это уже тяжело. Но если он неудавшийся гений - этто... - она покрутила головой, не находя подходящих случаю слов. - Он, видишь ли, режиссер. Когда явился из столицы на наши периферийные подмостки - о! это был ироничный, циничный и одновременно романтически настроенный товарищ, буквально напичканный новаторскими идеями. Мы познакомились в одной богемной компашке - и началось!.. Страсти исключительно шекспировские или, в крайнем случае, чеховские. Любовь - ну, совершенно неземная... Потом оказалось, что я у него третья жена, а сейчас счет уже на пятую пошел... Впрочем, это не интересно!
   - Нет уж расскажи, коль начала, - потребовал Тропотун, почему-то чувствуя себя задетым.
   - Дальше все было очень обыкновенно. Новатора в нашем периферийном театре долго и плодотворно кушали - и скушали. Он перешел в другой театр, потом уехал из города совсем. Мы с ним разбежались еще раньше, когда я посмела усомниться в его гениальности. А недавно снова в наш город вернулся, теперь на главрежа в тот же первый театр. Ну а мне его жалко - злой, желчный, везде заговоры чудятся... Был ведь у него талант!.. Может и не первостатейный - но был! был! - она несколько раз ударила в стол маленьким крепким кулачком.
   - Ты никогда не упоминала, что была замужем... - сказал Станислав Сергеич обиженно.
   - Но ты же не спрашивал! Да и говорить, собственно, не о чем - было и быльем поросло!
   - Но скажи... - многозначительно заметил Тропотун.
   - Что с тобой сегодня, Станислав?
   - Ничего... - он недоверчиво поджал губы и внимательно вгляделся в Веру. - И потом, кто он тебе - любовник?
   Она глубоко затянулась, медленной струйкой выпустила дым через ноздри, потом пристально, с прищуром вгляделась в Станислава Сергеича.
   - Не городи ерунды! - наконец сказала жестко.
   Тропотун нервно курил, старательно избегая встречаться с ней глазами. В нем нарастала злость против Веры, и эту злость уже становилось трудно контролировать. Нет, он не ревновал ее, он был выше этого! Однако... если она все же водила его за нос...
   - Переспать можно и из жалости, - инквизиторским тоном произнес он.
   - Знаешь что? - Кажется, она по-настоящему рассердилась.
   - Что?..
   - Хватит изображать ревнивца!
   - Я не изображаю.
   - Изображаешь! - воскликнула она, сверкнув глазами.
   Он вдруг умолк. Сидел, ссутулившись, смотрел в кофейную опустевшую чашку. В сущности, все эти страсти действительно чепуха в сравнении с тем великим, что свершается теперь в его душе!.. Он поднял на Веру глаза и почти спокойно сказал:
   - Можно еще кофе?
   - Сейчас... - не сразу отозвалась она, вставая.
   Станислав Сергеич подумал, что ведет себя по-идиотски. Он поднялся со своего места и прошел в комнату. Там, сцепив за спиной руки, стал перед коллажем и принялся его рассматривать. Похожие на корявые сучья линии сходились в центре прямоугольного, закрашенного черной тушью поля. Бисеринки-звездочки поблескивали вверху. Черный паук на белом фоне, наклеенная желтая стрекоза, бело-желтая ромашка на высоком тонком стебле. Под ромашкой, словно под деревом, сидела с книгой в руках женщина со странно вывернутыми ступнями и с накинутым на лицо покрывалом. Левее женщины был наклеен на черном фоне вырезанный откуда-то хронометр с металлической болтающейся цепочкой. Станислав Сергеич потрогал эту реальную цепочку пальцем - и она закачалась. Вдруг ему показалось, что он слышит ход этого иллюзорного хронометра, обретшего в его глазах тяжесть зловещего символа - и мороз прошел у него по позвоночнику.
   Вера внесла поднос и поставила на стол. Разлила в чистые чашки кофе, посредине стола водрузила вазочку с печеньем.
   - Прошу, - сделала широкий жест и улыбнулась. Ее улыбка была насквозь фальшивой, как внезапно понял Тропотун. Он удивлялся теперь тому, что всего несколько мгновений тому назад собирался рассказать этой женщине все.
   - Благодарю, - ответил он вежливо и сел на стул. Посмотрел на Веру непроницаемо-ускользающим взглядом и пояснил: - Настрой какой-то сегодня... - неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. - Этот странный туман утром...
   - Как на Бейкер-стрит 221-б! - усмехнулась она. - Будем совершать преступления.
   - Преступлений с тебя уже хватит! - мстительно произнес он. - Соседей вон затопила...
   - Тьфу, на тебя! Может, они не промокли?.. И, вообще, ешь печенье - земляничное!
   - Магазинное?
   - За кого ты меня принимаешь - естественно!
   Он взял печенюшку, надкусил и принялся жевать, не ощущая вкуса. Потом сказал:
   - Хорошее... - Помолчал и вдруг прибавил: - Давай поговорим серьезно!
   - В смысле?
   - О нас с тобой...
   - А разве не все ясно?
   - Скажи, ты меня любишь?..
   - Станислав, ты сегодня меня доконаешь!
   - Что, если нам быть вместе? - упрямо бубнил он.
   Вера в молчании погасила свою сигарету, подлила себе кофе из джезвы и только тогда взглянула Станиславу Сергеичу в глаза.
   - А не поздновато?.. - спросила с сарказмом.
   Тут бы ему и остановиться, но Тропотун настолько вошел в роль чистого душою возлюбленного, обманутого нехорошей женщиной, что не смог вовремя притормозить.
   - Признайся честно, ты меня любишь?.. - требовательно настаивал он. - Мне нужна правдивость в наших отношениях!..
   Лицо Веры отразило недовольство, однако, она пересилила себя и выдала мудрую формулу:
   - Я отношусь к тебе так же, как ты ко мне...
   - Вывернулась! - напряженно и зло усмехнулся он. - Я знал, что вывернешься... Но я-то, я - тебя люблю!..
   И - споткнулся о ее насмешливый взгляд.
   - Полно, Станислав! - мягко сказала она. - Любовь... Это прекрасно! Но нам ведь не по двадцать... Знаешь, в чем секрет твоего обаяния?
   - ?!.
   - В эгоизме.
   - Я о себе лучшего мнения.
   - Естественно, - лукаво усмехнулась Вера. - Бери, ешь, печенье!
   Станислав Сергеич автоматически сунул в рот очередную печенюшку и стал угрюмо жевать. При этом он обескураженно думал: все правильно... сам дурак - не заводи романов с умными бабами!
   - Последние два дня ты вызванивал меня, чтобы поговорить о чувствах? - прервала, наконец, затянувшееся молчание Вера. Ее проницательные, чуть ироничные глаза исследовали его лицо.
   - Да... - неопределенно отозвался он, - в общем... - В полном отчаянии он осознал совершенную невозможность искреннего разговора. По крайней мере, в настоящую минуту. Слишком много условностей выстроилось между ними. В сущности, эти рогатки понаставил он сам, словно противотанковым рвом стараясь отгородить себя от Вериных проблем, от возможных ее переживаний, от ее неустроенного и тревожного мира одинокой женщины.
   - Поговорим откровенно? - сделал он еще одну попытку пробить брешь отчуждения.
   - А зачем, Станислав? - вдруг произнесла она, устало и серьезно.
   - Для меня это важно. Очень.
   - Ну, хорошо...
   - Как ты ко мне относишься? - напряженным голосом спросил он и замер в ожидании.
   Она задумалась на пару мгновений:
   - С симпатией.
   - Можно это чувство назвать любовью?
   - Пожалуй, дружеской привязанностью было бы вернее...
   - Мы великолепно подходим физически - чего тебе недостает?..
   - Че-ло-ве-ка! - внятно произнесла она.
   Он вскочил, еле сдерживая вдруг охватившее его бешенство. Федор!.. Мысленно твердил он. Только Блаженный Федор со своими божьими коровками может меня понять!.. Какой же у него адрес?.. Бормотал он, сбегая по лестнице. Что-то такое простое, двойное... Ну да - восемнадцать-восемнадцать!..
  
  

Йог под пальмами

  
   - Ты... пришел... - Федор тихо улыбался. - Проходи...
   Станислав Сергеич захлопнул дверь и двинулся за ним по темному коридору полногабаритной малоухоженной квартиры.
   В светлой, с высоким потолком, комнате был минимум вещей. Залоснившийся от времени диван, светлый письменный стол производства пятидесятых годов - обшарпанный, с обтянутой черным дерматином столешницей... И единственный, сравнительно новый, стул с мягким сиденьем. Практически все пространство стен было закрыто самодельными стеллажами, тесно заставленными разномастными и разновозрастными книгами и переплетенными рукописями. Открытая рукопись лежала на столе, вероятно, Федор читал.
   - Садись на диван, я тут, на стуле, пристроюсь... - кивнул хозяин, разворачивая стул к гостю.
   Станислав Сергеич послушно сел и поставил возле ног дипломат. Сегодня Федор вовсе не напоминал ему завзятого пьянчужку. Его гладковыбритое лицо выглядело свежим и разглаженным.
   Мысли Тропотуна разбредались, он был растерян, но не знал, как объяснить бывшему сокурснику свой визит.
   Уловивший его состояние Федор пришел на подмогу:
   - А я тебя ждал... - сказал он. - Не веришь?.. - его глубоко ушедшие в глазницы серые глаза светились мягким светом. - Ну, не в точности сегодня, но ждал...
   Станислав Сергеич молчал.
   - Сон мне привиделся... Глупый такой сон! - Федор усмехнулся. - Будто я на ипподроме. Народищу тьма. Бега в разгаре. И дух стоит крепкий, лошадиного пота, навоза. А я - консультант по определению рыси. - Он засмеялся: - Я - консультант!.. Но, главное, и во сне знаю, что я в этом деле ни бум-бум! А деваться некуда. Ну, думаю, влип ты Федор... И исподтишка этих помешанных лошадников разглядываю, - ведь догадаются, что я в лошадях ни черта, быть мне биту! Ладно, наступает кульминационный момент. По полю ипподрома скачет запряженный в дрожки черный жеребец с развевающейся гривой. Тут-то на меня лошадники накинулись: что это за рысь?.. Видно заподозрили, что я ни бельмеса. Я тогда зажмурился и бухнул - тропот. Они сразу отвалились от меня и загомонили уважительно: тропот-тропот-тропот... И здесь я проснулся...
   - А я вчера в церкви был, - сказал Тропотун, отводя глаза. - Шел мимо - и завернул. Поют хорошо...
   - Да... поют хорошо...
   Станислав Сергеич поднялся с дивана и, избегая встречаться глазами с хозяином дома, подошел к стеллажам.
   - Сколько у тебя духовной литературы!
   - Питаю слабость...
   - Тогда я пришел по адресу, - с легкой самоиронией произнес Тропотун.
   - Надеюсь, - серьезно сказал Федор.
   - О чем я?.. - Станислав Сергеич потер лоб. - Да... Я тут случайно узнал, - срок мой приближается!.. - Он хмыкнул, растерянно и с бравадой. - И, вдруг, оказалось - поговорить-то мне не с кем! - и он посмотрел на Федора с удивлением.
   Тот ответил ему взглядом, в котором читалось глубокое сочувствие.
   - Ты как, исповеди принимаешь? - Станислав Сергеич все еще пытался иронизировать.
   Федор, кажется, прочел творящийся в его душе сумбур, потому что едва приметно улыбнулся и негромко, проникновенно заговорил, упираясь руками в колени и подавшись вперед:
   - Тебе трудно, понимаю... Нелегко переступать через собственное "я"!.. Ты помнишь, что меня отчислили с четвертого курса?
   Станислав Сергеич утвердительно кивнул.
   - Тогда меня взяли в армию. Я отслужил свое, восстановился и закончил наш институт. Да-да! Потом работал в НИИ, женился, подрабатывал в свободное время и даже купил машину... - Он усмехнулся криво: - Накопил - и машину купил! И все-то шло у меня гладко и усредненно... Но - как бы объяснить? - задыхаться я стал, через что-то в себе живое переступал. Начал тогда помаленьку книги разные о смысле жизни отыскивать, но к настоящему пониманию готов еще не был... А потом... потом я насмерть задавил ребенка. Восьмилетнюю девочку Надю. Она выскочила из-за троллейбуса - и прямо под колеса угодила. Я даже тормознуть не успел, так все быстро произошло. Дальше - известное дело... Адвокат у меня был хороший, да и трезвым я ехал, как стеклышко...
   - Это в суде главное - хороший адвокат! - заинтересованно сказал Тропотун.
   - Вот и я так думал... - странно усмехнулся Федор. - Суетился, всякие справки с работы собирал, характеристики положительные - лишь бы карьерки своей не подпортить! Ну, потом суд - и меня оправдали...
   - И правильно! Ты не виноват. Родители, школа не научили девчонку улицу переходить!
   - Оно вроде бы так... Да не так!.. из суда я на крыльях вылетел - жена обнимает, плачет, сотрудники поздравляют... А потом нас осталось двое: я и моя совесть. И в глазах собственной совести я оставался убийцей. Пусть даже нечаянным - но у б и й ц е й... Знаешь ли ты, что есть угрызения совести?! Когда и день, и ночь твою душу грызет, терзает, мучает одно и то же воспоминание, один навязчивый образ?.. Я вез ее в больницу - а у нее головенка болтается, из стороны в сторону, из стороны в сторону...
   - Не понимаю тебя! - Раздраженно сказал Тропотун. - Ты же совершенно невиновен!
   - Перед законом. А совесть?..
   - При чем тут совесть? - и Станислав Сергеич в недоумении пожал плечами.
   Федор посмотрел на него очень внимательно и улыбнулся с каким-то неопределенным выражением.
   - Вина была не вне, а внутри меня, - тихо сказал он. - И это было так мучительно, что я, наконец, не выдержал. Выскочил однажды ночью из дому - и пошел, куда глаза глядят. Темно, безлунно, травой пахнет... Каким-то образом я вышел на мост через Обь. Облокотился на перила, смотрю вниз - вода масляно поблескивает, всплески слышно - и будто тянет меня вниз. Все, думаю, пришел конец моим мукам!.. Запрыгнул я на перила и вдруг вижу - вместо реки освещенная ярким солнцем каменистая дорога, которая поднимается в гору. А впереди - покрытые сверкающими шапками горные пики... И тут меня озарило: вот он, мой Путь! И едва я это понял, - все пропало. Спрыгнул я обратно на мост, и скорее домой. Ну а на следующий день все бросил и подался на Восток.
   - У тебя еще есть время... - с тоскливой завистью произнес Тропотун. - А у меня... - он вздохнул прерывисто, - рак у меня нашли!
   - Время... - повторил Федор. И философски заметил: - Это никому не ведомо - сколько отпущено... Ты, может, лет сорок еще проживешь, а мне завтра на голову кирпич!.. Это никому не ведомо...
   - Скажи, ты в Бога веруешь? - с жадным любопытством спросил Тропотун.
   - В конкретного, православного или же католического, - нет. Вот в Высший Разум - пожалуй...
   - А в бессмертие - в бессмертие ты веришь?
   - Ни во что я НЕ ВЕРЮ, - сердито отозвался Федор. - Я знаю чувственным опытом, что бессмертие существует. Не примитивный рай или ад, конечно!.. Если ты при жизни поможешь раскрыться своему психическому существу, тогда часть твоего индивидуального сознания переместится в него. Ты сможешь вспомнить свои предыдущие воплощения, а после смерти уйти в вечность в оболочке своего психического существа.
   - То есть моя душа обретет бессмертие?
   - Это очень упрощенно - душа... У каждого человека есть его психический двойник. Он живет и эволюционирует тысячелетия - такое своеобразное духовное древо. У него может быть несколько отростков - твои духовные близнецы, которые могут оказаться в других странах, среди других народов; это могут быть и мужчины, и женщины... Йоги высоких степеней постижения способны видеть своего Дживу - так зовется двойник - и даже читать по нему свои прошлые жизни...
   - Бред... ерунда... невозможно... - тряс головой Станислав Сергеич. - Ни во что не верю!..
   - Ты сам сказал мне, что у тебя мало времени, - произнес Федор. - Потому я говорю с тобой откровенно. Кто знает, может это и твой Путь?.. Ведь что-то привело тебя ко мне!
   Псих ненормальный! Подумал Станислав Сергеич, наблюдая, как вспыхнули возбуждением глаза Федора. Псих. И я становлюсь психом. Однако утвердительно кивнул.
   Федор энергично встал и подошел к стеллажу. Извлек объемистую рукопись в сером картонном переплете.
   - Возьми, прочти внимательно... - Он передал рукопись Станиславу Сергеичу. - Здесь "Беседы матери" Шри Ауробиндо Ашрама, "Беседы с Павитрой", "Йогическая садхана" и "Шри Ауробиндо или блуждание разума" Сатпрэма. А я сейчас, только брюки переменю... - и он направился к стенному шкафу.
   Со сложный чувством принял из рук Федора толстый машинописный том Станислав Сергеич. Отчетливо понимая, что все это чушь собачья и что он втравливается в глупейшую авантюру, он, тем не менее, на что-то надеялся. Какая-то глубинная частица его существа, неподвластная голосу рассудка, не желала признавать конечный тлен, распад, смерть. Она неудержимо и иррационально стремилась в бессмертие, радовалась самой крохотной и невероятной зацепке, самому узкому, с игольное ушко, отверстию, в котором вдруг забрезжила возможность продления собственного существования.
   - Ну, я готов, - сообщил Федор, приглаживая пятерней полуседые патлы. На нем были дешевые джинсы из магазина "Рабочая одежда" и подростковая черная куртка, приобретенная по всей видимости из-за дешевизны.
   Они спустились в метро, потом пересели на автобус. Автобус полз на последнем издыхании, пассажиры набились в него до плотности невероятной. Подолгу простаивали на остановках, пока желающие ехать, гроздьями висевшие на подножках, каким-то непостижимым способом не умудрялись втиснуться вовнутрь и дать закрыться дверям. Влип я с этим шизиком в историю... С ноющим, похожим на зубную боль, чувством размышлял Тропотун. Вот и город уже кончается...
   Словно прочитавший его мысли, Федор ободряюще улыбнулся и сказал: "Уже скоро... Мы в Ботанический сад едем - я там в оранжерее кочегарю. Человек, о котором я тебе говорил, мой напарник..." И Станислав Сергеич не мог не улыбнуться в ответ.
   Через калитку, над которой висела строгая надпись: "Служебный вход Посторонним вход воспрещен". - Они прошли на территорию сада. Вдоль посыпанной желтоватым песком аллеи тянулись невысокие раскидистые сосны с очень длинными иглами. Пройдя аллею, свернули на тропинку в зарослях цветущих бело-розовыми пахучими цветами кустарников и наконец оказались перед трехэтажным зданием со стеклянной куполообразной крышей.
   - Оранжерея... - любовно произнес Федор. - Нет-нет, нам туда! - и он потянул за руку Станислава Сергеича в сторону боковой двери. - Тут у нас и лаборатории помещаются... - пояснил, отпирая дверь своим ключом.
   Извилистый темный коридор упирался в застекленную непрозрачным ребристым стеклом дверь. Шедший впереди Федор приоткрыл ее и жестом пригласил Станислава Сергеича войти. Тот сделал шаг - и очутился в тропическом лесу. Влажная духота царствовала под стеклянной крышей оранжереи. Кожа мгновенно покрылась каплями пота, и одежда облепила тело. Тропотун ощущал себя, словно во сне, таким нереальным был этот экваториальный оазис в центре Сибири. Высокие пальмы, со стволами, обросшими чем-то вроде войлока. Толстые переплетенные лианы, которые свешивались с деревьев, чьи листья были словно покрыты красным лаком, и рассеянное, зеленоватое освещение - всё, всё представлялось невозможным, несуществующим, ирреальным. С ветки на ветку перепархивали разноцветные волнистые попугайчики и еще какие-то яркие крохотные птахи. Пробираясь по едва заметной тропке между свисающих лиан и каких-то странных деревьев, чьи корни начинались примерно с середины толстого ствола, Тропотун подумал с опаской, что тут наверное и змеи есть. На его темя спланировал голубенький попугайчик и принялся клювом перебирать волосы.
   - Федя, птичка!.. - плачущим голосом сообщил растерянный Станислав Сергеич.
   Тот обернулся, хмыкнул, покачал головой, потом сунул руку в карман и вытащил обломанный кругляшок печенья. Положил на ладонь и ласково позвал:
   - Го-ша... печенья хочешь?..
   Попугайчик радостно заверещал, покинул голову Тропотуна, сел на протянутую ладонь и деликатно взял клювом лакомый кусочек. Федор легонько подкинул его, и попугайчик, быстро-быстро махая крыльями перелетел на толстую лиану, где, зажав кусочек в лапке, принялся чинно от него отщипывать.
   Тропинка сделала крутой поворот - и они вышли к бассейну, заросшему цветущими лилиями. Большие круглые листья лилий были похожи на зеленые плавающие подносы. Рядом с бассейном находилась покрытая свежей зеленой травой полянка, посредине которой росла примерно пятиметровая пальма с широко раскинутыми веерообразными листьями. Под пальмой, спиной к стволу, сидел в позе лотоса мужчина, а лицом к нему, образовав полукруг, восседали еще несколько человек, мужчин и женщин.
   Призывая к молчанию, Федор приложил к губам палец, схватил Станислава Сергеича за пиджачный рукав и потянул за собой. На цыпочках они подобрались к группе и пристроились в полукруг. На них никто не обратил внимания. Тропотун кое-как скрестил ноги и уставился на йога под пальмой, пытаясь вникнуть в смысл того, что говорилось.
   - ... второй важный момент после остановки внутреннего диалога. Обычно Наблюдатель находится над головой. Лучше всего вести наблюдение за собственным телом, когда вы шагаете автоматически по ровной дороге, чтобы не отвлекаться на ухабы и тэ пэ. Если в какой-то момент вы станете сознательным, то увидите, что ваше тело продолжает идти - но вы находитесь не в своем теле, а как бы над головой. Свое тело вы будете видеть не глазами, а иначе. Это очень своеобразное состояние - словно ваше тело автомат с определенной программой.
   - Учитель, - обратилась к нему темноволосая девица в свободных брюках телесного цвета, - когда я во время медитации спокойна и неподвижна, способность формировать образы исчезает, но исчезает и способность рассуждать. Как мне дальше медитировать?
   - Да, это сложный вопрос. Ментал как бы разделяется на две части. Первая - Пуруша, действия второй называются Природой. Вторая, имеющая отношение к сущности Природы, остается неподвижной. Она является свидетелем зарождения мыслей, осознаёт, что игра мыслей порождается Природой. Неподвижная часть ментала постепенно будет осознаваться как отражение более высокого, универсального Пуруши.
   - Учитель, - почтительно заговорил худощавый светловолосый юноша, сидевший в позе лотоса с вывернутыми на бедрах обнаженными ступнями, - скажите, индивидуализирована ли наблюдательная деятельность Пуруши, или же она предопределена Всеобщим?
   Напряженно слушавший диалог Станислав Сергеич скоро потерял смысловую нить и стал разглядывать представителей этой необычной школы. Сам гуру был плотен, на ушедшей в плечи тяжелой голове росли рыжеватые пушистые волосы. Большие круглые глаза напоминали совиные. Несмотря на неестественным образом вывернутые грязные ступни, чувствовал он себя вполне комфортно. Обнаженный до пояса торс его влажно поблескивал, красиво прорисовывалась под загорелой кожей развитая мускулатура. Из высоко задравшихся мятых штанин торчали сильные лодыжки. Возраст - едва за сорок.
   Станислав Сергеич отвлекся. Огромные распяленные ладони пальмовых листьев были того густого зеленого цвета, в котором просвечивает чернота. На лианах пересвистывались попугайчики. Один вдруг сорвался вниз и пролетел возле носа отпрянувшего Тропотуна, пахнув на его лицо струей душного воздуха. Станислав Сергеич вздрогнул, показалось, что не попугайчик, а смеющийся гадко упырь едва не задел перепончатым темным крылом его лицо. Нет, все-таки попугайчик...
   Тут йог впервые посмотрел прямо на Станислава Сергеича. Его взгляд, напряженный и интенсивный, словно лазерный луч, проник через зрачки в самое нутро Тропотуна. Тому показалось, что чья-то мягкая рука ощупывает его душу, - голова пошла кругом, завертелись в глазах верхушки пальм, подступила к горлу тошнота.
   - Вы из стоящих на Пути? - спросил йог.
   - Да, - для уверенности кашлянув, произнес тот.
   - Супраментальная йога - не ваш Путь, - мягко сказал йог и снова заговорил с учениками.
   Федор потянул Станислава Сергеича за рукав, они поднялись и по тропинке зашагали обратно.
   - Ты рукопись все же прочти... - говорил Федор, когда они шли по аллее к выходу. - Иногда нисхождение может произойти чрезвычайно быстро - если Сила тебя избрала.
   - Прочту конечно... - соглашался беспрекословно Станислав Сергеич, у которого от массы новых и довольно странных впечатлений мозги несколько сдвинулись набекрень. - Прочту и потом зайду к тебе... А попугайчики зачем?..
   Они уже вышли из калитки.
   - Пальмы опыляют, - деловито пояснил Федор. - Вон, видишь, остановка автобуса!.. Левее, где забор зеленый... Ну, пока! - он нырнул обратно в калитку и, не оборачиваясь, зашагал по аллее.
   Регина бесшумно возникла в прихожей - вероятно, ждала и волновалась - и, прижавшись к Станиславу Сергеичу, коснулась губами его щеки. Лицо ее было виноватым и расстроенным. Во-во, подлизывайся!.. Мстительно твердил он про себя, напуская равнодушный вид. Я еще не решил, стоит ли тебя прощать?.. Однако, переобуваясь с каменным лицом, он уже учуял доносившиеся из кухни гастрономические ароматы, желудок его сократился в голодном спазме - а сердце уже простило жену.
   В кабинете он положил дипломат плашмя на письменный стол и достал объемистую рукопись. Наугад раскрыл: "...Вы, очевидно, говорите о Дживе... Они-то и воплощаются... Насколько я вижу, этот Джива уже трижды воплощался на Земле. Вы - его четвертое воплощение..."
   Ммм... промычал Станислав Сергеич и отложил рукопись.- Кушать подано, сэ-эр, - заглянула в дверь Регина. - Ой, ты еще не переоделся! Это что за перепечатка?
   - Интегральная йога.
   - Ты прямо как ребенок! Надо в больницу идти - а он в йогу ударился! - она сердито махнула рукой и исчезла.
   Станислав Сергеич вздохнул и, взявшись за подлокотники, легко выбросил свое тело из кресла. И вдруг необычная слабость заставила его опереться о стол. Вот оно!.. С ужасом подумал он, постепенно приходя в себя. Начинается... Оторожно выпрямился и, словно стеклянный сосуд, понес себя к двери.
   Стол был тщательно сервирован на две персоны. Цвели в красном соусе мясистые белые куски курицы. Отварной картофель аппетитно дымился. Влажно поблескивали выступившим соком половинки свежего огурца.
   - Рина, нет слов... - сказал Станислав Сергеич, усаживаясь на привычное место.
   - Ты ведь любишь чахохбили, - отозвалась она с ласковой бабьей жалостью и скромно оправила кружева на синеньком ситцевом платьице. - Нужно хорошо питаться и - давай насчет консультации договоримся?
   - У-у... - только и мог произнести Тропотун, наслаждаясь вкусовыми ощущениями. - Потрясающе!.. - он даже прижмурился от удовольствия, словно насыщающийся кот. - Что у тебя на работе?.. - вопрос о консультации для него не существовал. - Кажется, у вас сегодня банкет?
   - Ну какой мне банкет? - произнесла она с горечью.
   - Рина, послушай меня... - он ласково накрыл ладонью ее кисть. - Не хорони ты меня раньше времени!.. Рак - это обычная болезнь двадцатого столетия. Если застать вовремя, излечивается в 80% случаев. Давай не будем делать трагедию... - Он любовался своим самообладанием. - Сейчас сколько? - он посмотрел на квадратные электронные часы, вделанные в кухонный высокий пенал. - Девятнадцать десять... Банкет начинается в восемь. Ты еще успеваешь!
   - Слава... - тяжело вздохнула она, - о чем ты?.. Неужели я тебя оставлю одного!
   С иезуитским интересом Станислав Сергеич отмечал, что изображающая любящую супругу жена - как это ни странно - верит своим переживаниям на сто процентов! Однако... на банкет уж очень хочется... Ведь не при смерти же он!..
   - Не делай фетиш из моей болезни! - раздраженно настаивал он. - К тому же, я именно и хочу остаться один!..
   Несколько мгновений она с сомнением вглядывалась в его лицо.
   - Прошу тебя, иди... - сказал проникновенно Станислав Сергеич.
   И тогда Регина наконец поверила, что он действительно этого хочет, улыбнулась неловко, кивнула и легко поднялась из-за стола. Провожая взглядом ее узкую спину, Тропотун с удовлетворением подумал, что в самом конце непременно напомнит ей про банкет.
  
  

Снова Федор

  
   В последующие дни Станислав Сергеич обращал себя в йога. Как заезженная пластинка твердил он данную Федором мантру, изучал священные тексты и старательно пытался медитировать. Он закрывался в кабинете, предварительно попросив жену его не беспокоить, и откидывался на спинку дивана в полулежачей расслабленной позе и с закрытыми глазами. Мозг его, однако, никак не желал успокаиваться. В голове вдруг начинал крутиться какой-либо навязчивый мотивчик или же прилетал неведомый диалог, а то так являлись мысленному взору ухмыляющийся Ефременко, кисло-желчный Оршанский или какая-нибудь вовсе неизвестная и отвратительная рожа. Станислав Сергеич злился, отталкивал навязчивые образы - и выходил из нужного состояния сосредоточенности на своем внутреннем мире.
   Блуждая по хитрому лабиринту своего "я", Тропотун сделался весьма рассеян в мире внешнем. Однажды Любочка остолбенела, обозрев явившегося на работу патрона в однотонном коричневом костюме - но при двух галстуках, красном и сером в полоску. Она весьма деликатно справилась, не новая ли это мода?.. На что начальник, непонятно усмехнувшись, не ответил ничего, но серый галстук затем снял.
   Являясь на службу, Станислав Сергеич предупреждал Любочку, что у него совещание, и, расхаживая по кабинету, размышлял. Крохотный огонек горит в душе каждого человеческого существа. И я... я едва не погасил его!.. Суть прежнего Тропотуна - лицемерие... Я должен очиститься. Должен творить добро!.. Добро... Хмм... Оно вытекает из сути человеческой натуры. Я же напоминаю себе гусеницу, которая выдавливает из брюшка клейкую нить, чтобы без ущерба для себя соскользнуть с высокого дерева. Мне приходится насиловать свое "я" в любви к ближнему. Тупость окружающих, их леность и отсутствие высоких устремлений просто бесят меня! Куда взгляд ни кинь - ничтожества! Ничтожества и ханжи!..
   Возвращаясь с работы домой, он молча переодевался, молча ужинал и запирался в своем кабинете. Если в начале этого "глубокого погружения" Регина пыталась как-то воззвать к рассудку мужа, то спустя несколько дней заняла позицию выжидания.
   На пятый день Станислав Сергеич с ужасом осознал, что окончательно запутался. Будущее представлялось ему разверзшейся впереди ледяной пропастью, в которую он соскальзывает со все возрастающей скоростью. "Сегодня же к Федору!" - решительно произнес он. Стоявшая возле стола Любочка, в руках которой была папка с утренней корреспонденцией, слегка опешила и потом еще долго пыталась припомнить, кто такой этот Федор?..
   В комнате Федора со времени первого визита Станислава Сергеича ничего не изменилось. Даже на столе по-прежнему лежала раскрытая примерно посредине рукопись, - та ли, другая - сказать трудно. Хозяин сел на свой стул и, сгорбившись, устало посмотрел гостя.
   - Я... мне... - с запинкой пробормотал Тропотун. Он положил плашмя на колени дипломат, достал рукопись и протянул Федору. - Изучил... спасибо...
   Федор тихо спросил:
   - Когда в больницу?
   - Через неделю. И я, по-человечески, по - мужски, благодарен тебе, Федор! Потому что, как оказалось, мне не с кем поговорить. Если бы ты знал, каким гадким и маленьким человечишкой я себя вижу... Как опротивел сам себе... Передо мной внезапно открылась вся бессмыслица моей прежней жизни - ее внешняя суетность, мнимая значительность, за которой прячется пустота, и ложь, ложь...
   Федор с состраданием посмотрел на Станислава Сергеича и заговорил:
   - Я очень тебе сочувствую, честное слово! Но меня отталкивает то, что сейчас ты актерствуешь, любуешься собственными страданиями. Ты ко мне пришел не за тем, чтобы к Истине приобщиться, Чихать тебе на все истины! Ты хотел меня заместо зеркала использовать, увидеть себя моими глазами очищенным, почти святым - парадный портрет собственной душонки изобразить. А коли выгорит - и кусочек бессмертья урвать!..
   Опешивший Тропотун отвел глаза, и пристыженно замолчал.
   Долго сидели в молчании. Наконец Станислав Сергеич сконфуженно кашлянул и, нюхая воздух, спросил:
   - Чем это у тебя пахнет? Запах какой-то знакомый... сладковатый...
   - Запах? - удивился тот. - Странно, окно ведь раскрыто... А, может, я уже принюхался?.. - он остановил на госте свой ясный, не от мира сего взор и пояснил спокойно. - Наверно это труп в стенном шкафу разлагается. Жарко. Я, конечно, упаковал его в газеты - но сам видишь... усиливается запах...
   - Труп?! - сдавленно переспросил Тропотун и постарался придать лицу невозмутимое выражение.
   Кого же этот псих укокошил?.. Лихорадочно думал он. Вот это влип так влип!.. Как же сразу не сообразил - он же типичный маньяк, убийца... Спокойствие!.. Главное - спокойствие!.. Нельзя его раздражать. Это же надо в такую историю угодить...
   Федор вдруг засмеялся мелким рассыпчатым смешком, и Тропотун сжал руки в кулаки и весь напрягся.
   - Да ты что подумал?.. Ха-ха-ха!.. Я-то хорош - труп в стенном шкафу... Ха-ха-ха!.. Воображаю... Попасть в криминальную историю при твоем-то реноме... - и он снова залился смехом.
   Станислав Сергеич ощутил растерянность и глухую злобу.
   - Ты мне заявляешь,- холодно произнес он, - что в шкафу у тебя труп. Что я должен думать?
   - Да, правда, конечно... - закивал тот. - И труп тоже есть - только не человеческий, а собачки. Я вчера шавочку подобрал больную. В ночь дежурил. Пришел - она уже околела. Ну, в газеты завернул - и в шкаф. Потому что мусоросборник приезжает в восемнадцать тридцать. - Он удрученно покачал головой, вглядываясь в Станислава Сергеича: - Ну, разве я на убийцу похож?..
   - Мне это и в голову не пришло! - картинно пожал плечами Тропотун и только теперь почувствовал, что тело его покрыто испариной. Ну не соскучишься с этим блаженным кретином!.. Зло подумал он и перевел разговор в нейтральное русло: - Интегральная йога помогла мне взглянуть на свою судьбу как-то философски... Были интересные переживания, но... Я человек из плоти и крови, очень земной человек, понимаешь? А переделывать себя уже поздновато...
   - Ты прав... наверно прав... - забормотал Федор, потом умолк и задумался. - Мимолетность бытия!.. - наконец произнес обрадовано. - Ты остро чувствуешь сиюминутность жизни... - теперь он уже внимательно вглядывался в лицо Станислава Сергеича. - Может, Путь Дзэна?..
   - Путь - чего?!
   - Дзэна... 0 дзэн-буддизме слышал?
   - Что-то... вроде...
   - Если бы не собачка - я бы свозил тебя в одно место... Электричкой, - добавил Федор.
   - Собачка обождет! - уверенно заявил Станислав Сергеич. - Давай ее вынесем и положим на пятачок, куда подъезжает машина. Кто-нибудь выкинет.
   Федор все еще пребывал в нерешительности.
   - Поехали, прошу тебя! - сказал Тропотун. - Вдруг это мой единственный шанс?..
  
  

Жажду откровения!

  
   Забор взбирался на каменистый холм. Остановившись возле калитки, Федор подергал веревку, прикрепленную к языку довольно большого медного колокола, - раздался гулкий мелодичный звук.
   Ожидание было недолгим. Калитка распахнулась внезапно - Станислав Сергеич не слышал шагов - перед ними стоял среднего роста человек в кимоно.
   - Приветствую вас, Никита-сан, - поклонился Федор. - Не могли бы вы уделить толику своего драгоценного времени моему другу и мне?..
   Лицо незнакомца в кимоно, плоское, с выраженными скулами и раскосыми глазами, говорило о наличии у него азиатской крови. Какое-то время он с непроницаемым видом вглядывался в Станислава Сергеича, потом поклонился в пояс и сделал приглашающий жест. Федор тоже низко поклонился в ответ, и Тропотуну не оставалось ничего иного, как отвесить глубокий поклон. Он понимал, что в этом обмене поклонами крылся какой-то смысл, которого заранее не соизволил объяснить ему Федор.
   По аккуратно посыпанной желтым песком дорожке человек вел их к одноэтажному деревянному дому с плоской крышей. Шел он легко, молодо, однако Станислав Сергеич затруднялся точно определить его возраст: что-то между сорока и семьюдесятью.
   Занятый личностью хозяина дома, Тропотун не сразу переключил свое внимание на окружавший его сад. Это был непривычный сад. В нем не было грядок с морковкой или же помидорами, не произрастали и красавцы-георгины. Он воспринимался как опоэтизированный кусочек дикой природы, где вместо каменистых гор лежали причудливых очертаний камни, поросшие разноцветными лишайниками и мхами, а реки и озера заменял каскад из трех миниатюрных прудов различной конфигурации.
   Соединял каскад прудов журчащий ручей, который пенным водопадом обрушивался с невысокой каменистой горки в овальный пруд. На горке росли живописные карликовые сосны. Через ручей был перекинут изящный арочный мостик, от которого узенькая тропка вела в увитую хмелем квадратную беседку с остроконечной многоярусной крышей, имитирующей крыши восточных храмов.
   На высоком крыльце дома Федор задергался, скидывая свои растоптанные сандалии, и Станиславу Сергеичу пришлось последовать его примеру, ибо пол внутри был устлан циновками. Никита-сан опустился на пятки перед невысоким столиком, на котором стояла керамическая мисочка с крупной лесной земляникой, и пригласил гостей присоединиться к нему. Тропотун неловко опустился на колени, потом уселся на пятки и подумал, что какое-то время продержится.
   Большая комната, где они находились, не имела внутренних перегородок и делилась легкими ширмами на несколько клетушек, скрытых от постороннего взора. Стены украшали исполненные черной тушью на шелке пейзажи с замысловатыми, каллиграфически выписанными иероглифами, сбегавшими сверху вниз.
   - Давно я вас не навещал, Никита-сан, - с глубоким уважением заговорил Федор. - Извините, что не предупредили заранее о своем визите...
   Хозяин молча кивал головой, словно китайский болванчик. Его плоское лицо было совершенно бесстрастно, глаза, неожиданно оказавшиеся зелеными, загадочно поблескивали.
   - Когда надо одеваться, оденься. Когда надо идти - иди. Когда надо сесть - садись... - безмятежно произнес Никита-сан. - Я рад вашему приходу. Вас привело ко мне дело? - и он посмотрел на Станислава Сергеича, словно ожидая ответа именно от него.
   - Да... - тот слегка замялся.
   - Суть дзэна в практике дзэна. Это для европейцев слова значат больше самой жизни. Чем меньше философии - тем лучше. Нет добра и нет зла, нет счастья и нет несчастья - есть вечно изменяющийся мир, вместе с которым изменяешься и ты.
   "В стихшем ветре - все опадают цветы.
   В крике птицы - все растет молчание гор."
   Он умолк. Станислав Сергеич тоже молчал, боясь сказать глупость. А Федор молчал неизвестно почему. Наконец, Никита-сан поклонился, едва не коснувшись лбом стола, и пригласил гостей в беседку пить чай.
   По выгнувшему спину мостику они пересекли ручей и оказались в беседке. Возле ямки для костра были постелены соломенные матрасы, а в неглубокой нише помещалась картина на шелке: дерево в порыве ветра, бушующий поток и виртуозная каллиграфия. Под картиной, чуть асимметрично по отношению к ее средней линии, лежал голубоватый с синими прожилками камень, совершенный в неправильности своей формы.
   Подчинившись жесту немногословного хозяина, Тропотун и Федор, поджав ноги, сели на матрас. Никита-сан принялся неторопливо разводить костер из древесного угля. Над костром он повесил квадратный котелок, ковшиком на длинной бамбуковой ручке зачерпнул воды из ручья. Потом ушел в дом и вернулся с керамическим блюдом, на котором возвышалась горка печенья. В дальнем углу беседки он снял с полки чайную чашку, чайницу, полоскательницу и метелочку.
   Слушая, как негромко поет закипающая в котелке вода, переводя глаза с оранжевых лоскутков пламени на неспешно двигавшегося хозяина - и обратно, на потрескивающие кусочки угля, Станислав Сергеич словно погружался в какой-то транс. Никчемными и далекими становились суета городской жизни и вечная погоня за призраком власти и показным благополучием. Душа его как бы растворилась в окружающей природе и наслаждалась опущением полноты бытия.
   Вода закипела. Сосредоточенный хозяин открыл потускневшую от времени серебряную чайницу и изогнутой в виде ложки бамбуковой палочкой достал из нее порцию порошкообразного зеленого чая. Потом так же неторопливо зачерпнул из котелка черпаком на длинной ручке кипяток и вылил в чашку. Бамбуковой метелочкой Никита-сан взболтал чай до пенообразного состояния и торжественно передал из рук в руки Станиславу Сергеичу. Тот осторожно принял грубую, темную, глазурованную только снаружи чашку и медленно поднес ко рту. Вкус у чая был приятный. Следуя какому-то глубинному ритму, Тропотун отпивал глоток за глотком, сосредоточенно, почти благоговейно.
   - Никита-сан, - негромко обратился Федор, - я вижу, у вас другая чайница. Старинная работа...
   - Шестнадцатый век, - ответил тот, и голос у него нисколько не изменился, ни малейшего признака гордости не было в этом голосе, когда он говорил о чайнице, которую, вероятно, очень ценил.
   - Сколько же я у вас не был? - задумался Федор. - Не меньше трех месяцев. Камень появился новый...
   - Да-да, - закивал хозяин и заулыбался, открывая большие, ровные зубы цвета слоновой кости. - Я его нашел отсюда за двести километров. Прекрасный камень!
   Федор с видом знатока согласился.
   Тропотун уже выпил чай и теперь оглядывался, прикидывая, куда бы пристроить пустую чашку. Хозяин забрал у него чашку, ополоснул - и весь ритуал повторился заново. Теперь чаем наслаждался Федор. Станислав же Сергеич вытягивал шею, надеясь увидеть столь замечательный камень.
   - Левее... - подсказал Никита-сан. - Хорош?..
   - Но я думал, он там лежал всегда... - с долей разочарования заметил Тропотун.
   - О нет! - едва приметно усмехнувшись, возразил хозяин, вначале я ого увидел...
   - Никита-сан выращивал этого красавца восемь лет! - вмешался Федор.
   - Выращивал?.. - в недоумении переспросил Станислав Сергеич.
   - Японское искусство бонсеки переводится как выращивание камней. Мастер бонсеки - это художник реального пейзажа. Он выявляет природные формы камней, подходящих к данному ландшафту.
   Хозяин неторопливо и утвердительно покачивал головой в такт его словам. Потом он перевел взгляд на Станислава Сергеича и заглянул в его глаза своими раскосыми зелеными глазами с эпикантом.
   - Вы хотите понять что есть дзэн... - начал он раздумчиво, - А что есть Истина?.. Конечно, если вы сидите в дзадзэн и ждете просветления - это не настоящий дзадзэн. Вы не должны думать о цели. У вас нет конечной цели: вы просто сидите в дзадзэн, скрестив ноги и положив ступни на бедра. Главное - это держать спину прямой, а голову пустой. Ибо "форма есть пустота и пустота есть форма". Вы должны слить свою сущность с вечным потоком Дао, ощутить в себе его могучую струю. Когда вы перестанете ощущать свою личность, исчезнут страдания - потому что вы сольетесь со своими страданиями. А само страдание страдать не может. И даже если вы неизлечимо больны, и срок вашего существования ограничен - это ничего не значит. Какая разница: месяц, год или десять лет вам осталось?.. Вы - часть всего на земле.
   Тропотун внутренне сжался - неужели этот непроницаемый человек обо всем догадался?! А может это простая случайность?..
   В дальнем пруду неуверенно квакнула лягушка. В ответ отозвалась вторая, третья... И скоро уже целый лягушачий хор звучал в саду.
   - Вечер почувствовали... - произнес хозяин. - Вот вам пример истинного дзадзэна - лягушка. Когда она хочет квакать - она просто квакает. Когда мимо пролетит насекомое - она его схватит и съест. Никакого раздвоения, полное слияние с окружающим. Люди же угодили в ловушку собственного ума. Разделенная на капли вода все же вода. Так же, жизнь наша и наша смерть суть одно. Как счастлива, должно быть, капля, снова влившаяся в реку! Не такое ли чувство будет у нас после смерти?.. Мы обретаем покой, совершенный покой. "Достичь Нирваны - значит скончаться". А быть может - слиться? соединиться?.. Ваше существо лишь вспышка в неизмеримой вселенной... Дзэнский ум - ум начинающего. Вы должны смотреть на мир так, словно видите его впервые...
   На вопрос Регины, что случилось и почему он так задержался? Тропотун показал ей рукопись и сказал о поездке к дзэн-буддисту. Она молча покрутила возле виска пальцем - Станислав Сергеич усмехнулся в ответ и ушел переодеваться.
   С рукописью он теперь не расставался ни дома, ни на работе. Каждое утро Любочка получала один и тот же приказ: в кабинет никого не пропускать без особого его распоряжения.
   Высшее человеческое предназначенье - просто быть собой. В страхе перед хаосом вселенной мы отгораживаемся от нее рассудком, иллюзорным порядком рассудка... Всю свою жизнь я был спеленут собственным эго, как беспомощный младенец. Теперь я понял все - и я свободен!..
   И вот однажды вечером в его кабинет вошла Регина, поставила на письменный стол стакан простокваши и спросила: "Печенье принести?"
   - У тебя зеленые уши! - ляпнул первое пришедшее в голову Станислав Сергеич, решившийся наконец приступить к дзэновской практике.
   Жена уронила чайную ложечку и в недоумении посмотрела на него, вероятно, надеясь, что ослышалась.
   Тропотун настороженно следил за ней глазами, в которых посверкивала хитрая сумасшедшинка.
   - Это почему? - осторожно спросила она.
   - Потому что отлиты из бронзы! - обрадованно сообщил он. - А бронза со временем зеленеет...
   Забыв про лежавшую на полу ложечку, Регина выскочила в прихожую и устремилась к зеркалу. Не найдя в своем внешнем облике никаких изъянов, о которых следовало бы говорить таким эзоповым языком, она вернулась в кабинет внутренне накаленная.
   - Вот где у меня твои шуточки дурацкие! - постучала она по шее ребром ладони. - Я переживаю, ночей не сплю, консультации бегаю устраиваю - а он... он... издевается вместо благодарности!.. - закончила она с громким всхлипом.
   - Облака в небе, праздник моей души в разгаре... - сказал Станислав Сергеич.
   - Да ты что? - завопила она и вдруг осеклась.
   По испуганно-ошарашенному лицу жены он прочел ее мысль и рассмеялся.
   - Нет, Регина, я не помешался! - просмеявшись сказал он. - Спасибо тебе за простоквашу и заботу - иди спать...
   Удивительно легко было у Станислава Сергеича на душе. Все происходило само собой, даже помимо его воли - и в этом почему-то было ощущение беспредельного счастья. "В один прекрасный день, - читал он, - я стер в своем сознании все понятия. Я отбросил все желания, я отказался от всех слов, с помощью которых я мыслил... Я потерял ощущение границ своего физического тела. Конечно, у меня оставалась кожа, но я чувствовал себя стоящим в центре вселенной... я никогда не был создан... я был вселенной...".
   Он отодвинул рукопись и задумался. Чтобы по-настоящему овладеть практикой дзэна нужно лет тридцать... У меня... Неужели проживу эти последние месяцы в страхе? И постоянный гнет стыда за растраченную на пустяки жизнь... К черту все - благополучную карьеру и благоразумие! Следовать повелениям истинного "я" - в этом смысл существования. В эти месяцы я все переменю. Хочу правды. Требую правды. Жажду правды!.. И, будучи не в силах сопротивляться нахлынувшим чувствам, Станислав Сергеич поднялся во весь немалый свой рост, простер вперед руку и патетически воскликнул: "Правды жажду! Правды!!"
  
  

Часть 3.

Страстотерпец Станислав

Человек естественный

  
   По дороге на службу Станислава Сергеича вдруг остановил клен. Клен был обыкновенный, каждое утро он проходил мимо него, не обращая никакого внимания на это, внезапно совершенно иначе увиденное им существо, зеленое, столь непохожее на человека. Тропогун осознал, что клен живой и клен на него смотрит. Это новое, ни на что непохожее ощущение вдруг сменилось другим, еще более сильным - ему захотелось бросить к чертовой матери все и податься куда глаза глядят. Он повернул назад, к дому, представляя себе, как натянет сейчас нищенское рубище и пойдет странствовать по Руси. Од- нако другой образ тотчас вторгся в его сознание: монументальное здание НИИБЫТиМа с фонтаном и ведущей к главному входу широкой лестницей с вазонами. Этот образ обладал огромной силой, потому что Станислав Сергеич явственно почувствовал, что здание наподобие гигантского магнита тянет его к себе. Несколько мгновений он колебался, потом медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и ноги, как бы даже против воли, понесли его в сторону института.
   Ступив на казенное зеркало пола, отражавшее своды вестибюля, Станислав Сергеич немедленно натянул доброжелательно-значительную мину. Это сработал, мгновенно и автоматически, годами вырабатывавшийся условный рефлекс. Новым же было то, что он осознал наличие рефлекса, устыдился его и тотчас лицо его странно заволновалось, приняло выражение самое неопределенное и пожалуй легкомысленное.
   Тропотун подошел к столику вахтера и обменялся с верным стражем НИИБЫТиМа стандартно-вежливым приветствием. Тот закряхтел и стал привычно жаловаться на отвратительную погоду и радикулит. Несколько мгновений Станислав Сергеич изучал его, потом нехорошо улыбнулся и отчетливо произнес: "Ну, чего ты ноешь? Да на тебе пахать можно!" После чего вприпрыжку поднялся по лестнице на свой этаж, насвистывая что-то фривольное, а обалдевший вахтер остался сидеть с вытаращенными глазами и открытым ртом.
   Тропотун выложил на стол калькулятор, запихал в стенной шкаф дипломат. Зонт?.. Где же зонт? Во второй половине дня обещали грозовые дожди... Ха-ха! Я забыл зонт!.. Расположившись затем в кресле, он облокотился о столешницу, поменял местами какие-то папки с бумагами и закурил. Ему захотелось откинуться и задрать на стол ноги, как делают плохие янки, и он с превеликим удовольствием задрал ноги на полированную светлую столешницу.
   Взревел звонок - и рабочий день начался. Однако Станислав Сергеич продолжал пребывать в своей вольготной позе и благодушном настроении. Вот только взбесившиеся телефоны!.. Он долго и недовольно наблюдал за красным, городским, и за белым, внутренним, потом со вздохом опустил ноги - иначе было не дотянуться - и скучающе произнес в красную трубку: "Тропотун слушает..."
   Из народного суда сообщили, что гражданин Ефременко И.И. не явился по вызову судьи, в то время как поступило заявление о взыскании с него алиментов. Просили воздействовать на Ефременко И. И. административно...
   Положив трубку, Тропотун злорадно ухмыльнулся - все шло по намеченному плану. Однако злорадство его почти мгновенно испарилось. Нет, он не испытывал ни малейшей жалости в отношении подлеца и анонимщика Ефременки, но мизерные его делишки просто разом перестали занимать Станислава Сергеича.
   Загудел настойчиво селектор. По неотложному делу просила зайти Софья Ивановна.
   - Не забудьте, что Совет в двенадцать! - Напомнила она с придыханием волнения.
   - На собственные похороны не опаздывают! - мрачно сострил Тропотун.
   - Ах, Станислав Сергеич, ну разве так шутят!..- укоризненно сказала некоронованная королева НИИБЫТиМа. - Так я вас жду?..
   Селектор всхрюкнул и отключился.
   - Подождешь! - буркнул он и снял трубку буквально надрывавшегося белого телефона. - Слушаю вас!..
   Ледяным от щепетильности тоном господин Оршанский - иначе и не назовешь! - про себя усмехнулся Тропотун, - благодарил заместителя директора за предложенную его жене путевку, которую она, к величайшему сожалению не сможет принять из-за внезапного обострения хронического заболевания.
   - Не сможет... - Повторил Тропотун и почти весело осведомился: - Что, Николай Григорьевич, война?
   - Не понял...
   - Сомневаюсь. Но объясню: у меня появилась тенденция называть вещи своими именами. Оказывается, это трудно!
   - Гм... да... пожалуй...
   - Давайте отложим разговор о путевке до "после худсовета" - вдруг вы передумаете?
   - Навряд ли, - облегченно отозвалась трубка, - но будь по-вашему!
   Дверь приоткрылась и заглянула Любочка. Тропотун пригласил ее жестом. Вызывающе вихляя задом, она прогарцевала к его столу и подала папку с корреспонденцией. Положив перед собой папку, он насмешливо покосился на секретаршу и сказал: "Знаешь, детка, у тебя здорово получается это самое, - он поерзал в кресло, изображая вихляние бедрами. - И попка у тебя аппетитная - как у пупсика!"
   Любочка растерянно шмыгнула носом. Ее удлиненные махровой тушью ресницы прямо-таки приклеились к подбровьям, густо намазанным чем-то фиолетовым. Не мог Станислав Сергеич такое сказать, ну не мог! Было написано на ее физиономии.
   - Я пойду... - неуверенно произнесла она и сделала шажок к выходу.
   И тут Станислав Сергеич с размаху шлепнул девчонку по заду растопыренной пятерней. В воздухе аж зазвенело. Поросячье визгнув, Любочка подпрыгнула и сиганула к двери. Тропотун же гомерически расхохотался, испытывая небывалый подъем, ему показалось даже, что он не в кресле сидит, а завис над креслом, вроде наполненного водородом воздушного шара.
   Направляясь в директорскую приемную, он размышлял об институте секретарш вообще и Софье Ивановне в частности. То, что все секретарши сплетницы и интриганки, Станислав Сергеич принимал как должное. Его интересовало другое: должность ли предполагает развитие подобных качеств или же наоборот властолюбивая натура стремится попасть на эту должность, уже заранее обладая такими чертами характера?..
   Софья Ивановна приподнялась из-за стола ему навстречу и нетерпеливо пригласила сесть в престижное кресло. Она была весьма обеспокоена чем-то.
   - Это ужасно, Станислав Сергеич! - заговорила она, глядя на заместителя директора по науке и конструированию немигающими ледяными глазами. - Это просто ужасно!.. - Пауза продолжалась ровно столько, сколько было необходимо для максимального эффекта ее слов. - Ах, нет, не перебивайте! - тут ее голос практически упал до шепота. - Из некоторых источников стало известно, что заведующий отделом легкой промышленности горисполкома против "Сказочного бора"... Вы понимаете?.. Сегодня он выступит на Большом художественном против и... Это же катастрофа!
   - Хмм...
   - Но дело тут не в нашем гарнитуре... - многозначительно сощурила глаза Софья Ивановна. - Дело в приятеле этого завотделом, с которым они приспособились в рабочее время пиво пить. Дружок его, кто бы вы думали? Директор мебельной фабрики! Улавливаете?..
   - Кажется...
   - На этой фабрике разработали два неплохих гарнитура. Вторичных, но, повторю, неплохих. Дальше - ну, вы же понимаете...
   - Понимаю... - медленно произнес Тропотун. - "Сказочный бор" отклоняется, тут же подсовывается с самыми восторженными отзывами приятель с его гарнитурами - Москва, участие в конкурсе, честь и хвала дружку, который обскакал специализированный институт!
   Софья Ивановна только молча кивала в подтверждение.
   - А что Степан Васильевич? - осторожно поинтересовался зам.
   - Он просто в трансе! Вчера прилетел представитель заказчика. Так этот бесчестный делец из отдела легкой промышленности перехватил его в аэропорту!
   Сведя к переносице брови, Тропотун машинально барабанил пальцами по столу. Думал же он о том, что хитрый черт Воевода, по всей вероятности, решил свалить все заботы на него, заместителя, и, следовательно, надо быть начеку...
   - Ничего, Софья Ивановна, ничего... - наконец заговорил он. - Будет день - будет и пища! А вам хочу сказать: чертовски вы умная женщина!.. Ну а что до бесчестных дельцов... Говорят, рыба ищет, где глубже, а человек - где польза. Мы-то с вами, чем лучше?
   - В каком это смысле? - поджала она яркие губы.
   - Да в прямом, уважаемая! - ответил Станислав Сергеич и вздохнул. - В самом наипрямейшем!.. Взять хотя бы меня... Ну, на кой ляд я в вашем присутствии представляюсь, словно паяц какой? Мне ведь денег за это не платят, - он неопределенно усмехнулся. - Впрочем, может, и платят...
   - Станислав Сергеич, - подозрительно присматриваясь к нему, сказала верная секретарша директора, - что с вами? Случилось что-нибудь?
   - Возможно... - Тропотун одарил Софью Ивановну непонятным ей взглядом.- Я с детства кошек не терплю. А с вами только о кошках да болезнях кошачьих разглагольствую. И почему вы так к кошкам привержены - вы же не старая дева! Мужа своего в лакея кошачьего превратили...
   - Но вы же сами восторгались моим Пушей...
   - С меня за это денег не брали, - цинично усмехнулся Тропотун, - а расположение ваше я приобрел сразу.
   - Я была о вас другого мнения! - с видом оскорбленной невинности сказала Софья Ивановна.
   - Да, неужто обиделись, бесценная вы моя? - фамильярно продолжал Тропотун. - Стоит ли нам ссориться из-за пустяков?.. Настроение сегодня никудышное, завтра на обследование ложусь, но напоследок скажу - больше тридцати пяти вам не дашь! - тут Станислав Сергеич поднялся, галантно чмокнул белую ручку первой дамы НИИБЫТиМа, и удалился.
   На повороте в Станислава Сергеича ударился какой-то человек. Оба отшатнулись - и он узнал Ефременко. Заместитель директора по хозяйственной части тоже признал заместителя по науке и конструированию, но повел себя несколько странно. Окинув Тропотуна полным презрения взором, он с величавой медлительностью прошествовал мимо него, словно знамя неся выпиравшее из брюк брюшко.
   Эта горделивая проходочка конкурента окончательно взбесила Тропотуна, который несколько мгновений следил за подлой удаляющейся спиной Ефременки, а потом в два прыжка настиг его и цепко ухватил за плечо.
   - Ты, анонимщик, паскуда, - зашипел Тропотун, разворачивая Ивана Ивановича лицом к себе. - Ты чего это выкаблучиваешься?
   Тот смотрел на Станислава Сергеича фанатично блестевшими глазами, гордо откинув назад голову с жирными темными волосами и заложив кисть руки за борт пиджака. Смотрел и молчал.
   - Будешь совать нос в мои дела - не поздоровится! - вещал угрожающе Тропотун. - Ты есть мразь, подлюга и двоеженец! - сладостно выплевывал он в глаза противнику так долго копившиеся на душе слова. - И знай, это я натравил на тебя бывшую любовницу! Я! Я! Тип, который скрывается от уплаты алиментов, не может быть директором!.. - тут Станислав Сергеич коротко вздохнул, показал Ефременке язык и пошел своей дорогой.
   Зайдя в свою приемную, он на ходу приказал Любочке вызвать Шнайдера, Кисину и Козлова. Но тотчас передумал и велел направить их в мебельный цех.
   Любочка растерянно кивнула и потянулась к селектору. Взвесив утреннее поведение патрона, она поняла, что он в нее по уши влюблен, и таким вот макаром заигрывал. Этот вывод безмерно возвысил ее в собственных глазах. Своим небольшим, но практическим умишком девица знала, что в определенном возрасте мужчин тянет на молоденьких, а, стало быть, она не должна упустить свой шанс! Чтобы мужчина ходил на поводке, его нельзя подпускать слишком близко, пока... пока не разведется со своей старой мымрой. Нет, кое-что она, конечно, позволит - иначе поводка не будет... Ух, и свадьбу же они отгрохают!.. И Любочка представила себя в белом, длинном, кружевном платье, с развевающейся на ветру фатой, и в длинном белом автомобиле с откидным верхом, который ведет Тропотун...
   Сопровождаемый острыми взвизгами механической пилы, Тропотун спустился в полуподвальное помещение экспериментального мебельного цеха. Гудела вентиляция, но в воздухе все равно висел крепкий лако-красочно-древесный дух. Вдоль стен стояли остовы всевозможных диванов, столиков, кресел в разных стадиях готовности. Нежнейшая желтизна свежеоструганной древесины ласкала взгляд. Навстречу заместителю директора уже двигался Стаценко, быстро-быстро перебиравший коротковатыми ножками, отчего казалось, будто он едет на колесиках.
   - Все, Станислав Сергеич, управились!.. - с радушным подхалимством говорил он, заглядывая начальству в глаза. - Бондарь последние штрихи наводит. Классно вышло. Класссно...
   Рассеянно кивнув, Тропотун подошел к мастеру-краснодеревщику. Бондарь стоял, сдвинув на лоб очки, и откровенно любовался своим детищем, изо рта у него торчали мелкие серебристые гвоздики с широкими шляпками. Увидев заместителя директора, он неторопливо выплюнул гвоздочки в ладонь и ссыпал их в квадратную жестянку, которую приспособил на предназначенную для этого полку. Станислав Сергеич пожал мозолистую руку мастера и обменялся с ним неторопливыми фразами о мебели для молодежного лагеря. Невысокий, жилистый, основательный Федор Федорович не терпел суеты и был краснодеревщиком милостью Божией. Еще его прадед ходил с артелью по Руси и ставил на живописных среднерусских холмах замечательные церкви без единого гвоздя.
   - Что, Федор Федорович, хороши?.. - приподнято говорил Тропотун, любуясь объемными низкими креслами, обтянутыми напоминавшей нежнейший сафьян синтетической кожей.
   - Хороши-то хороши, - со скрытой насмешкой над восторгами начальства соглашался Бондарь, - только живое дерево по мне куда как лучше! А эти... синтетика... - презрительно добавил он.
   В цех тем временем подтянулись Шнайдер, за ним Козлов и наконец Кисина в экстравагантном, сильно открытом платье.
   - Товарищи! - обратился Тропотун к стоявшим молчаливо рабочим. - Свое дело вы сделали замечательно! Хочу от имени администрации и своего лично сказать вам большое ниибытимовское спасибо. Думаю, вы вполне заслужили премию за скорое и качественное выполнение сложного заказа. Еще раз - спасибо!
   Рабочие одобрительно загудели. А Станислав Сергеич, как бы закрывая торжественную часть, подошел к Шнайдеру, взял его под локоток и продолжал негромко:
   - А ваша задача. Лев Соломонович, нашу мебель подать...
   Шнайдер кивнул понимающе, но тут же и скривился, оглядывая обшарпанные стены экспериментального цеха, давно небеленые, заросшие серой паутиной потолки и кучи стружек возле токарных станков и верстаков.
   - Начальство любит жить красиво, - задумчиво сказал Шнайдер. - Сюда москвича тащить не стоит. Что если мебель перенести в Красный уголок?
   - Нет-нет, - состроила гримаску Кисина, - там же тесно! Мягкая объемная мебель "зоны отдыха" должна находиться подальше от ажурной "веранды", иначе они убьют друг друга.
   - Пожалуй, вы правы... - согласился Тропотун. - Ну а если занять конференц-зал?
   - Гениально! - воскликнула мадам Кисина. - Конечно конференц-зал!
   Экспериментальный цех он покинул с легким сердцем - на Шнайдера можно было положиться... относительно интерьера, конечно...
   На площадке первого этажа Станислава Сергеича догнала запыхавшаяся мадам Кисина и стала подниматься рядом с ним по лестнице, что-то возбужденно щебеча. Пару раз он смотрел на нее каким-то очень внимательным и словно бы одновременно веселым взглядом, потом остановился.
   - Ольга Леонидовна, - сказал он, - ну что вы около меня прыгаете?
   Кисина подавилась неудобопроизносимым словом "многофункциональные" и слегка отпрянула в удивлении.
   - Да-да, дражайшая, не ослышались! - продолжал Тропотун с отеческой интонацией. - Конечно, в сорок лет хочется упорядочить собственную жизнь... Вы ведь в разводе? Я вам даже сочувствую! Но, душечка, при чем здесь я?..
   Женщина молча хватала воздух открытым ртом.
   - Вы, надо отметить, ничего, - говорил деловито Станислав Сергеич, окидывая помертвевшую Кисину с головы до ног оценивающим взглядом. - Смотритесь! Правда, крашеные блондинки не в моем вкусе... Так что не тратьте попусту на меня свое время - у вас его не густо!
   С этими словами он ее покинул и спокойно стал подниматься дальше. Застывшая столбом Кисина еще не решила - то ли в обморок упасть, то ли молча проглотить горькую пилюлю, - а Тропотуна уже и след простыл.
   Станислав Сергеич тщательно смывал неприятное черное мыло под несильной струей холодной воды, как вдруг громко щелкнула задвижка сортирной кабинки и ко второй умывальной раковине устремился Пустовойтов. Отметив, что Дмитрий Алексеевич слишком уж демонстративно мылит руки, краем глаза наблюдавший за ним Тропотун решил - показывает свою интеллигентность! Тут он, наконец, "увидел" Пустовойтова.
   - Что, Дмитрий Алексеевич, - обратился он к нему, - оригинальное мы местечко для свиданий выбрали?
   - Богоугодное, Станислав Сергеич, богоугодное... - нарочито утробно прогудел тот.
   - А мне на днях анонимка пришла, - добродушно рассказывал ему Тропотун. - Представьте, про вас и мою Регину!
   Пустовойтов перестал мыть руки и растерянно уставился на Станислава Сергеича.
   - В каком смысле? - после паузы спросил он, растерянно моргая.
   - Да в том самом! Будто вы любовники... - ласково пояснил Тропотун.
   - Как же так? Это неправда! - по-детски беззащитно выкрикнул Пустовойтов.
   - Надеюсь, - грустно и значительно согласился Станислав Сергеич, с внутренней усмешкой подмечая, как растерянность в лице Дмитрия Алексеевича сменяется сильным замешательством, переходящим в панический страх за свою репутацию в глазах заместителя директора. Доведя до предела мелодраматическую паузу, Тропотун внушительно и строго произнес: - Я вам верю, Дмитрий Алексеевич! - после чего наклонил в знак прощания голову и удалился, оставив взбудораженного Пустовойтова одного в сортире.
   В приемной Станислав Сергеич игриво подморгнул таращившей на него раскрашенные глазки Любочке, и даже изобразил воздушный поцелуй. Она тотчас сориентировалась и ответила ему длинным томным взором кинодивы, закончившимся трепетом махровых ресниц. Манера ухаживания шефа нравилась ей все больше и больше.
   По-тигриному бесшумно Тропотун некоторое время расхаживал по кабинету, чему-то иронически улыбаясь, потом сел в кресло и хозяйски поменял местами микрокалькулятор и сувенирную ручку в виде останкинской телебашни. Откинувшись на спинку своего вращающегося седалища, крутнулся влево-вправо, влево-вправо. Это его вконец развеселило, и он громко хмыкнул.
   - К вам Плотников, Станислав Сергеич! - уведомила Любочка по селектору. В ее голосе слышались нотки роковой женщины.
   - Пусть войдет...
   Тот замялся у входа:
   - Извините, от дел отрываю, -завлаб нервно поправил нецивилизованную челку, - стенд нам испытательный... Стаценко...
   - Эту тему мы как будто обговаривали? - ровным голосом спросил Тропотун, которого вдруг стало раздражать присутствие Плотникова.
   Ну, чего ты тут мямлишь?.. Мысленно обратился к нему Станислав Сергеич. Неужто такой стеснительный? Вижу, что честолюбив, диссертацию из своей лаборатории выжать хочешь. И выжмешь... если я тебе помогу.
   - Будет вам стенд, Олег Сергеевич, непременно будет...
   В его тоне промелькнула скрытая угроза.
   Плотников предупреждению не внял; нервно сплетая и расплетая пальцы, он изучал в полированной столешнице собственное искаженное отражение.
   - Спасибо, Станислав Сергеич! - через силу произнес он. - У меня к вам еще просьба... - тут завлаб быстро и остро глянул на заместителя директора через стекла очков. - Не только моя, Ирины Афанасьевны тоже!.. - Плотников проглотил слюну и продолжал увереннее: - Можно ей перейти в мою лабораторию на должность инженера-конструктора по эргономической биомеханике? Ставка же пустует! - прибавил он торопливо.
   Некоторое время Тропотун задумчиво изучал взвинченного завлаба, потом медленно заговорил:
   - Отчего же нельзя, Олег Сергеевич? Вполне даже можно... - его уже переполняла настоящая злость по отношению к этому ограниченному ревнивцу. - И я со своей стороны приветствую ваше стремление быть вместе с супругой не только дома, но и на работе. А что же Ирина Афанасьевна ко мне не зашла? - поинтересовался он как бы между прочим.
   Плотников покраснел.
   Все врет! Решил Тропотун. Ничего Ирина не знает. И брезгливо подумал, что наверно от излишней застенчивости Плотников теперь вспотел. Пауза затянулась. Наконец Станислав Сергеич отечески сказал:
   - Олег Сергеич, Олег Сергеич... Вы знаете, как я к вам отношусь! И прекрасно понимаю ваше состояние, по-мужски, так сказать... Ирина Афанасьевна привлекательная женщина - в ней есть изюминка. И конечно вы ревнуете ее к Шнайдеру! Но прислушайтесь к моим словам...
   Задергавшись на своем стуле, Плотников впился в шефа сумасшедшими глазами.
   - Быть вместе и дома, и на работе, тяжкий труд! Нужно иметь возможность психологически отдохнуть друг от друга. Да через два месяца такой жизни ваша темпераментная супруга от вас сбежит!
   - Я-я... мнеее... - нечленораздельно попытался возразить Плотников.
   Но Станислав Сергеич продолжал, не слушая его:
   - Женщины подобного типа независимы, как кошки. Чем сильнее вы станете ограничивать ее свободу, тем скорее она вас оставит.
   - Так, значит, она и Шнайдер... - наконец отчетливо произнес Плотников, от щек которого уже отхлынула вся кровь. Он с видом идиота посмотрел на замдиректора, потом вскочил и в бешенстве ринулся к двери.
   - Стойте! Обождите! Вернитесь! - кричал ему вслед Тропотун. - Вы не так меня поняли!
   Дверь грохнула, и с потолка осыпалась известка.
   - Ну и черт с тобой! - произнес Станислав Сергеич с чувством. - Дурак и рогоносец!
   Плотников, вылетевший из его кабинета, словно пробка из бутылки шампанского, недолго занимал мысли Станислава Сергеича. Как-то само-собой получилось, что он стал думать о человечестве вообще и несовершенстве человеческой натуры в более частном случае. Да... Размышлял он с грустью. Эгоцентризм людской натуры бесконечен. Слушать другого человека, разговаривать, пытаться понять - и не слышать!.. Редкие человеки способны проникнуться состраданием к ближнему своему, возлюбить его и служить ему... И на печальные глаза его навернулись сладкие слезы сострадания к ничтожным, грешным и слабым дщерям и сынам человеческим.
  
  

С Иваном Ивановичем неладно

  
   Но взглядом с горних высей на суетные человеческие существа Станиславу Сергеичу долго тешиться не пришлось, ибо в кабинет его ворвался взбудораженный Вадик Адамян из отдела рекламы. Нервно озираясь, он осторожно приблизился к внушительному замдиректорс- кому месту и прошептал:
   - Я к вам, Станислав Сергеич...
   - Слушаю, - ледяным тоном отозвался Тропотун. Вадик был ему антипатичен. Все раздражало в нем Станислава Сергеича, и нагловатая манера держаться, и слишком яркие импортные тряпки, которые тот доставал по великому блату, а потом либо перепродавал, либо обменивал на еще более яркие и модные. Как художника Тропотун его ни в грош не ставил, однако, заместителя директора искренне веселили спектакли, которые тот ставил заказчику, если реклама попахивала откровенной халтурой. В средствах Вадик не стеснялся. Заказчик, как правило, не выдерживал такого жуткого напора - и Вадик благополучно вешал на него злосчастную халтуру и имел с того неплохие деньги. В другое время Станислав Сергеич тут же выставил бы Адамяна и заставил ждать часок-другой, но что-то насторожило его административное око, и он сдержанно указал кивком на стул. Вадик сел, промокнул лысину клетчатым огромным платком и уставился на замдиректора испуганными черными глазами навыкате.
   - Нехорошо, ой, нехорошо получается! - печально заговорил он и поцокал языком. - Очень нехорошо...
   Вадик сейчас говорил без акцента, что свидетельствовало о полной его безгрешности перед начальством. Акцентом он пользовался, когда ситуация осложнялась, запутывалась и следовало прикинуться глуповатым, дабы избежать грядущего возмездия.
   - Трубки неоновые мне понадобились для световой рекламы на "Дарах природы" - лось, кедр, все такое. Требование написал и вчера отнес Ефременко. Вы за ним ничего такого не замечали?.. Странного...
   - Странного? Кажется, нет... - тут он вспомнил про встречу в коридоре. - Впрочем, пожалуй...
   - А я что говорю! - оживился Вадик. - Я ему бумагу на подпись, а он мне: "Ты пошто, свиное рыло, без должного почтения?" Я сначала обалдел, потом решил - шутит. Спрашиваю: "Вы шутите, Иван Иванович?" Он как гаркнет: "Изыди вон нечестивец! С Директором Всех директоров как разговариваешь?!" Я обиделся, ушел. Теперь думаю, перепил человек, однако...
   - Так-так-так... - мелко кивал в продолжение его рассказа Станислав Сергеич. Глаза у него постепенно загорались охотничьим огнем.
   - Но дело стоит! - накалялся польщенный вниманием заместителя директора Адамян. - Сегодня опять к нему ходил. А он - чтобы я перед ним на колени. Я рассердился очень, дверью хлопал. Потом в коридоре с уборщицами говорил. - Тут Вадик снова понизил голос до шепота: - Он уже четвертый день с них требует сначала распоряжения по уборке помещений получать, а потом к его ручке прикладываться! Адамян многозначительно смолк.
   - Вы полагаете... - начал Тропотун.
   - Боже упаси! - воздел руки Вадик. - Ничего я не полагаю... Кажется, он сейчас у себя.
   - Благодарю за своевременную информацию! - сказал Тропотун, поднимаясь и прочувствованно тряся узкую ладошку Вадика. - Давайте-ка поднимемся к Ефременко... - он посмотрел на часы. - Черт, половина одиннадцатого! Идемте скорее, и Софью Ивановну прихватим...
   Тропотун шагал с максимальной скоростью, и невысокому Вадику приходилось поспевать за ним вприпрыжку. Софья Ивановна с неприступным видом восседала за своим столом. Появление Станислава Сергеича да еще в сопровождении Адамяна было воспринято ею как личное оскорбление, что она и продемонстрировала поднятием левой брови. Однако Тропотун не стушевался, уверенно пересек приемную и в двух словах обрисовал сложившуюся ситуацию. Софья Ивановна несколько растерялась, однако присоединилась к ним, и уже втроем они стали подниматься на четвертый этаж. По пути столкнулись с Оршанским, и Станислав Сергеич без объяснений попросил его следовать с ними.
   Неподалеку от кабинета Ефременки собравшиеся возбужденной кучкой технички и сантехник оживленно обменивались впечатлениями. Увидев приближавшееся начальство, они разом умолкли.
   - Они не того-с... - таинственно сообщила пожилая техничка в коричневом, с продранными локтями, халате.
   - Ты, Анна, про пятиминутку-то расскажи вчерашнюю! - вмешалась другая техничка, фигуристая, лет тридцати пяти женщина с длинными наманикюренными ногтями и модным перманентом.
   - С третьего дня начни! - высокий визгливый голос бабки Зозули покрыл негромкие голоса остальных.
   Реликтовая эта бабка убирала в НИИБЫТиМе со дня его основания и славилась сварливым характером и полной невоздержанностью на язык. Свою половину этажа содержала в идеальной чистоте, а работавший там народ в строгости. Стоило бабке Зозуле обнаружить возле урны окурок, как она приходила в совершенное неистовство, ведомыми ей одной методами находила нарушителя и потом несколько дней ходила за ним по пятам, громко при этом срамя. Нарушитель был уже жизни не рад, а бабка торжествовала очередную победу.
   - Да ну, - вдруг застеснялась Анна. - Петя вон лучше расскажет...
   - Чего там... - солидно начал плотный Петя с астматической одышкой. Внимание начальства ему льстило. - Мы дня четыре как заприметили, что не того Иван Иванович. С тобой говорит, а вроде бы и не с тобой. А то еще сядет сиднем, в стену глазами упрется и что-то шепчет, разговаривает с кем-то. И угрожает часто. Вам, Станислав Сергеич, тоже угрожал. - Тут он смущенно закашлялся. Но невозмутимое выражения лица Тропотуна вполне его успокоило. Он продолжал: - А вчера на пятиминутке целый конфуз получился! Утром нас Иван Иванович собрал, как обычно. Мы сидим на стульях, ждем. С нами и Разгонкин был, электрик. Иван Иванович молчал долго, молчал и ходил по кабинету. А потом влез на стол и объявил, что теперь его назначили Директором Всех Директоров планеты Земля. И еще говорит - вы есть козявки презренные, на которых я свое драгоценное внимание тратить не намерен. А потом заявил, что с завтрашнего дня, с сегодняшнего, выходит, мы обязаны изъявлять ему верноподданические чувства через целование руки. Чердак у него поехал, не иначе!
   - Так-так... - глубокомысленно произнес Тропотун и задумался.
   Он бесшумно подошел к двери, осторожно приоткрыл и заглянул внутрь. Заместитель директора по хозяйственной части с неприступным видом памятника восседал за столом, оцепенелым взором глядя в пространство. Вдруг хитро подмигнул кому-то, однако тут же нахмурился и погрозил кулаком.
   - Софья Ивановна... - шепотом позвал Тропотун. Сгорая от любопытства, та на цыпочках приблизилась и припала к щели. За ней туда же заглянул Оршанский, молча качнул головой, а потом сказал: дело ясное, нужно вызывать психбригаду! Тропотун уже прикидывал, сколько времени уйдет на транспортировку в дом скорби свихнувшегося анонимщика.
   - Нужно-то нужно... - с сомнением отозвался Станислав Сергеич на слова Оршанского, - да ведь десять пятьдесят уже натикало!
   - А если он что-нибудь выкинет перед московским заказчиком?! - страшным шепотом произнесла Софья Ивановна. - Ужас какой... - она картинно приложила ладони к щекам.
   - Этого еще не хватало! - сдавленно воскликнул Тропотун. - Не в службу, а в дружбу, Николай Григорьевич! Покараульте, чтоб Ефременко не сбежал, я скорую вызову. Подключите Петю, женщин... Надо отправлять!
   Дозвонившись до станции скорой помощи, Станислав Сергеич представился и потребовал соединить его со старшим по смене. Ответил прокуренный женский голос. И тут уж Тропотун не пожалел красок в описании создавшейся ситуации, которая по его словам была чревата непредсказуемыми последствиями для всего НИИБЫТиМа.
   - Если так - пошлем машину вне очереди! - решила старшая по смене. - Диктуйте адрес.
   На лестнице его поджидал очередной сюрприз: опираясь одной рукой на плечо Ирины Афанасьевны, а другой цепляясь за перила, по лестнице вниз ковылял ревнивый завлаб Плотников; голеностопный сустав его левой ноги был туго перебинтован.
   - Олег Сергеевич, как это вас угораздило? - воскликнул останавливаясь Тропотун.
   Плотников молчал, пыхтел и смотрел куда-то в сторону.
   - Представляете, Станислав Сергеич, - тоном матери, недовольной поведением великовозрастного сына, заговорила Ирина Афанасьевна, - вывихнул сустав! В больницу вот хромаем. По лестнице он бежал, видите ли, ко мне... - она вздохнула, покачала головой и, обняв мужа за талию, стала помогать спускаться.
   Тропотун соболезнующе закивал и поспешил вверх. Ногу-то вывихнул, когда выскочил от меня... Думал он. Не иначе!.. Тоже Отелло выискался...
  

Директор Всех Директоров

  
   Стулья уже составили по периметру зала, и экспериментальная мебель выигрышно смотрелась отдельными группами. Два низких мягких дивана, несколько кресел и овальный матовый без полировки столик - "У камина". Ажурные легкие стулья и тонконогие высокие столики белого цвета - "Веранда". Поодаль "Жилая комната", "Финская баня"... А в противоположном конце зала яркие, контрастных тонов столики с блестящими хромированными деталями и высокие вращающиеся стулья для бара и кафе.
   Станислав Сергеич остановился у входа, придирчиво изучая новоявленный интерьер. Первым заприметил начальство Шнайдер и тотчас оказался рядом.
   - Уфф... - заговорил Лев Соломонович, утирая со лба пот тыльной стороной кисти, - только что расставили. Нормально, по-моему, а? Вся мебель как на ладони...
   - Да, как на ладони... - согласился Тропотун. - Но вот я смотрю на "Веранду", и получается, что визуально она накладывается на кафе-бар. Контрастные цвета кафе убивают изысканную гамму "Веранды". Согласны?
   - Убивают, - вынужден был признать Шнайдер. - Я не на вход, а на середину зала ориентировался.
   - Важно первое впечатление, Лев Соломонович! Оно всегда самое сильное. Войдет наш московский друг и - что он видит?..
   - Айн момент! - Шнайдер устремился к кучке мужчин.
   Пока рабочие и конструкторы переставляли мебель в соответствии с энергичными указаниями Шнайдера, Тропотун думал о том, что, по крайней мере, здесь у него сегодня порядок. Наконец разгоряченный Лев Соломонович снова присоединился к заместителю директора. Лукавое лицо его излучало довольство жизнью и собою, а румяные губы морщила скрытая улыбка. Не выдержав напора жизненных сил, он заулыбался на все тридцать два зуба. И Тропотун тотчас ошутил укол зависти - у него уже было тридцать. Поймав себя на этом нехорошем чувстве, Станислав Сергеич постарался вырвать его с корнем из своей души, и попытался срочно переориентироваться на любовь к своему ближнему.
   - Теперь хорошо... - задумчиво произнес Тропотун, окидывая общим взглядом конференц-зал. Тут он вспомнил про Ефременко, и мысленно чертыхнулся. Потом спросил равнодушно: - А Кисина где?
   - А это я хотел у вас узнать... - ответил Лев Соломонович со скрытой иронией. - После того, как она бросилась за вами, ее словно подменили. Прибежала в отдел и закатила настоящую истерику. За мной посылали - не могли никак успокоить. Вы ей ничего такого не говорили?
   Станислав Сергеич изобразил искреннее недоумение, однако, снова уличив себя во лжи, небрежно признался:
   - Что-то такое, кажется, брякнул касательно ее внешности...
   Слухи о Ефременко еще не расползлись по институту. Лишних людей возле его двери не было. Только Оршанский, заложив за спину руки, прохаживался взад-вперед с равномерностью маятника.
   - Как дела? - шепотом поинтересовался Тропотун.
   - Все тихо, - тоже шепотом отозвался тот.
   Однако по лестнице уже поднималась процессия из мужчин в белых халатах, во главе которых гордо шествовала Анна.
   - Где больной? Кто больной? - радостно спросил низенький мужчинка, снизу вверх заглядывая в глаза Станиславу Сергеичу, и переложил из одной руки в другую кожаную папочку.
   - Там больной... - кивнул Тропотун на дверь, чувствуя, как ему становится не по себе от этого профессионального взгляда. - Вы сами загляните в щелку...
   - Заглянем! - жизнерадостно согласился психиатр и, оставив в покое Станислава Сергеича, приоткрыл дверь.
   Санитары застыли у двери подобием грозных янычар.
   Сначала внутри царила жуткая тишина. Потом раздался голос врача, неразборчиво бормотавший бу-бу-бу... Снова абсолютная тишина и вдруг - визгливые крики Ефременки и вопль врача "на помощь!"
   В мгновение ока санитары залетели внутрь, а следом за ними - Тропотун с Оршанским. Багровый от ярости Ефременко сжимал в руке мраморную чернильницу, которую с пыхтением и сопением вырывали у него санитары. В конце концов, чернильницу отобрали и водрузили на стол, а Ефременко повели из кабинета, крепко придерживая с обеих сторон за предплечья.
   - Доктор, что у него? - обратился Станислав Сергеич к врачу.
   - Мания величия, -с довольным видом сообщил тот. - Ничего, подлечим!
  

Скандал

  
   А к главному входу уже подкатила сверкающая черная "волга", из которой высадились заведующий отделом легкой промышленности горисполкома и незнакомый Станиславу Сергеичу человек.
   Мимо замдиректора, как в замедленной съемке, прошествовали вальяжный, львиноголовый Воевода, квадратненький, среднего роста москвич в модных очках с позолоченными дужками - чем-то он напомнил Тропотуну шимпанзе,- за ним, приотстав на полшага, горисполкомовец, сутулый, длинный, с наклоненной головой, на которой был тщательно взбит полуседой кок - ну ни дать ни взять какаду! Оглядев сей зверинец, Станислав Сергеич с трудом удержался от смеха и почти пропел: "Прошу в конференц-зал!"
   Оказавшись перед образцами мебели для молодежного международного лагеря, москвич был приятно удивлен. Он с оживленным видом переходил от одной функциональной группы к другой: "Веранда", "Жилая комната", "У камина"... Словно хвост, ходил следом за ним работник горисполкома, ревниво наблюдавший реакцию гостя. А тот увлеченно осматривал оригинальные круглые кресла, мягкие низкие диваны, изящные ажурные стулья, присаживался, откидывался на спинку, вытягивал ноги и даже жмурился от удовольствия. При этом лицо легкопромышленника все более прокисало.
   В приемной их встретила Софья Ивановна, улыбающаяся улыбкой ледяной девы. Не успели разместиться за обширным директорским столом, как образцовая секретарша появилась с подносом, на котором нежно позвякивали высокие стаканы, которым глуховато вторили запотевшие бутылки с минералкой.
   Воевода обвел стол уверенным взглядом и произнес начальственным баритоном:
   - Все на месте. Приступим?.. А где Плотников?
   - Заболел. - Ответил Тропотун, внутренне хихикнув, - свинкой.
   - Свинкой? - удивился Воевода. - Это же детская болезнь!
   - И у взрослых случается, - возразил Станислав Сергеич, - причем, в тяжелой форме.
   - Бывает-бывает, - прогудел Филаткин, - у меня теща в шестьдесят три года...
   - Понятно! - перебил директор. - Начинаем... Кто-нибудь хочет высказаться? - и он посмотрел на москвича.
   Тот медлил, собираясь взять слово в конце. И тогда устремился в бой легкопромышленник.
   - Разрешите мне? - поднимаясь потребовал он.
   - Прошу...
   - НИИБЫТиМ - институт солидный и всеми уважаемый, - начал тот и бессознательно провел указательным пальцем по темной лакированной столешнице, отчего вышел неприятный визгливый звук... - мы не сомневались, что с поставленной перед ним задачей он справится... вкусы молодого поколения должны формировать здоровые идеи... от модерновых штучек за версту разит буржуазным разложением... И потому, как честный человек, я должен громогласно заявить: с поставленной задачей вы не справились! Нет, не справились! - он тряхнул своим коком и сел, внутренне торжествуя победу: демагогическая карта, которой он воспользовался, была практически беспроигрышной.
   Не ждавшие этакого поворота, члены художественного совета, сидели в молчаливом оцепенении. На лице Воеводы застыло брезгливое выражение. Тропотун же, напротив, слегка улыбался, однако улыбочка его была пренеприятной. Наконец напряженность поля молчания достигла труднопереносимой величины, и тут директор издал свое знаменитое, львоподобное "ммдааа!.." - что несколько разрядило обстановку.
   - Кто еще? - спросил директор. - Может вы, Станислав Сергеич?
   В тоне, каким был произнесен вопрос, Тропотун уловил иронический подтекст. Степан Васильевич словно сказал своему заместителю: что, дружок, влип? И Станислав Сергеич принял этот скрытый вызов. Выпрямившись во весь рост, он бросил короткий, но выразительный взгляд на легкопромышленника и заговорил с уверенным напором:
   - Как небезызвестно присутствующим, легкая промышленность нашего региона уже много лет находится на должной высоте, выполняя и перевыполняя планы по производству и реализации продукции массового спроса...
   Горисполкомовец что-то проворчал и заерзал на стуле - планы срывались с удивительным постоянством.
   - И потому, - продолжал откровенно издеваться Тропотун, - мне чрезвычайно приятно видеть среди нас человека, возглавляющего столь хорошо поставленное дело. - Он поклонился в сторону застывшего на своем стуле завотделом горисполкома. - Некоторые замечания предыдущего оратора показались мне излишне расплывчатыми. Такие категории, как "буржуазное разложение" можно, конечно, подводить под наши диваны и стулья, но стоит ли? Политическая платформа и дизайн - это ведь демагогические игры тридцатых годов. Так не пора ли от них освободиться? Тем более что откровенная, далекая от настоящего глубокого художественного анализа вкусовщина не приносит ничего, кроме вреда. Если же отдел легкой промышленности горисполкома настолько не доверяет нашему профессионализму, почему на стадии разработки эскизов они не выработали с нами единую точку зрения?.. Только теперь, когда идеи дизайнеров претворены в образцы, нам заявляют, что это провал. Другими словами, провалом объявляется работа всего коллектива НИИБЫТиМа. А, собственно, почему?!. Свое функциональное и эстетическое назначение мебель выполняет, решена в современном стиле и на высоком уровне исполнена...
   - Сам себя не похвалишь... - злобно выкрикнул с места легкопромышленник.
   Тропотун откровенно проигнорировал его выпад.
   - Я вас вполне поддерживаю, Станислав Сергеич! - вмешался директор. - Действительно, если отдел легкой промышленности решил вдруг заняться мелочной опекой, следовало согласовать эскизы... Продолжайте, пожалуйста!
   - У меня, собственно, все.
   - Позвольте мне? - сказал Оршанский, поднимаясь.
   Тропотун стал смотреть на москвича. После вчерашней встречи физиономия у того была несколько припухшей, на ней лежал отблеск нерешительности и, пожалуй, даже вины. Тогда Станислав Сергеич с ненавистью глянул в сторону "какаду" - и похолодел. Над одним из свободных стульев между москвичом и легкопромышленником-какаду замаячила рожа упыря...
   Но теперь уже нечисть не дефилировала голой, а обрядилась в деловой костюм-тройку мышиного цвета. Жилет туго обтягивал выпирающее брюшко, из кармашка свисала золотая тяжелая цепь старинного вида. От часов, решил Тропотун, не сводивший с пакости глаз. На столе перед нечистью лежала коричневая кожаная папка с золотым тиснением букв. Упырь сидел с неприступным и важным видом, изредка быстро оглаживая свою папку темной когтистой лапкой.
   Нутро Станислава Сергеича неприятно заныло и преисполнилось тоской.
   Тем временем упырь запрыгнул на стол и присел, явно готовясь к прыжку. Станислав Сергеич не успел глазом моргнуть, как нежить уже взвилась в воздух и скакнула ему на грудь. Ужас парализовал волю замдиректора. Он уже не сопротивлялся, когда упырь с пыхтеньем и урчаньем раздирал ему челюсти, а потом пихал лапу глубоко в горло и с адской силой выворачивал наизнанку его внутренности. Все. Умираю. Понял Тропотун - и потерял сознание.
   Голова у Станислава Сергеича кружилась, перед глазами сновали сверкающие зигзаги, но мрак постепенно рассеивался. Тропотун сидел на том же самом месте в кабинете директора, и места членов художественного совета тоже были заняты - но кем?! Тут только Станислав Сергеич окончательно пришел в себя. Во главе стола находился грузный лев с темной густой гривой и проплешинами на шкуре. Вместо Оршанского по стулу катался громадный череп, возмущенно лязгавший челюстями. Легкопромышленник превратился в нахохленного грязно-белого какаду, а москвич в симпатичного шимпанзе в модных очках. Вместо Шнайдера на стуле развалился породистый гнедой жеребец, разбросав по столешнице передние копыта. Рядом на стуле стоял огромный раскрытый сундук, набитый каким-то хламом. Филаткин... Догадался Тропотун. Ну а этот пес боксер, с отвислыми брылями и мокрым курносым носом, с лаем рвущийся в бой, - не иначе Пустовойтов!
   Но самым невероятным было то, что напротив Тропотуна, там, где прежде маячил упырь, теперь помещался Станислав Сергеич собственной персоной. И это было совершенно невозможно, потому что он отчетливо чувствовал - вот он я, здесь, через стол... Ото всей этой несуразицы Тропотун вспотел и полез в карман за платком. Промокая лоб, он вдруг в ужасе уставился на свою руку - небольшая когтистая лапка, поросшая темной шерсткой, была у него перед глазами. Помертвевшим взглядом Станислав Сергеич посмотрел на себя другого. Тот спокойно встретил его взгляд, подмигнул нагловато и хорошо поставленным голосом прежнего Тропотуна заявил: " Я вас всех наизнанку вывернул! Наизнанку!.."
   Большой художественный совет, как это ни парадоксально, продолжался. Сундук-Филаткин, закончив свое выступление, с грохотом захлопнул крышку.
   - Ммдаа... - рыкнул лев-Воевода и, широко разинув пасть с желтоватыми громадными клыками, спросил, - ну, кто еще?.. - потом встряхнул спутанной гривой и с вожделением уставился на откормленного жеребца.
   Жеребец всхрапнул, вскинулся на дыбы и заговорил вкрадчивым голосом Шнайдера, изредка подтверждая свои слова негромким ржанием. Мебель, конечно, хорошо вписывается в архитектурную среду, говорил жеребец, но вследствие того, что эстетическое восприятие у различных возрастных групп и даже у отдельных людей сильно отличается - на что каждый имеет безусловное право! - следует учитывать эти особенности, так как в силу... и пр., и пр.
   Не сводивший с него алчущего взгляда, лев явно мечтал закусить откормленным жеребцом. Шимпанзе то и дело поправлял очки, почесывал под мышками и брюхо, изредка скалился и нервно искал блох в своей густой шерсти. Какаду ерошил грязно-белый хохолок и что-то возмущенно лопотал. А оскаленный череп замер, вперившись пустыми глазницами в парнокопытного оратора, отгонявшего своим пышным хвостом вдруг неизвестно откуда взявшегося овода.
   Пока жеребец разглагольствовал, упругий как мячик боксер прямо-таки бесился от возмущения и ярости, взлаивая, подвывая и подпрыгивая на своем стуле. Едва лев дал ему слово, как он запрыгнул на стол и, издав громкий вой от переизбытка эмоций, голосом Пустовойтова обрушился на какаду, на сундук и даже на гнедого жеребца.
   - Мебель получилась выше мировых стандартов! - Взгавкивал он. - Надо иметь элементарный вкус, чтобы это понять. Если же какой-нибудь там какаду предпочитает дедовские табуретки - это личное дело какаду и не имеет никакого отношения к обсуждаемой проблеме!..
   Станислав Сергеич в образе упыря поводил большими ушами-локаторами и, отчасти внимая агрессивно настроенному боксеру, размышлял, почему именно теперь, когда он, наконец, пришел к пониманию истинного своего предназначения, явился ему весь этот шабаш?.. Вопрос был не из легких и не из приятных. Но внезапно до него дошло, что лев обращается непосредственно к нему, как к единственному истинному Станиславу Сергеичу.
   - Да-да, я выскажусь! Тут товарищ заведующий отделом обвинил нас в декадансе, - говорил Тропотун, разевая розовую клыкастую пасть. - А ларчик-то открывается просто, - он ведет нечистую игру!
   Зверье выжидательно смотрело на него. В зловещей тишине было слышно, как в стекло бьется осатаневшая муха.
   - Мне все про вас известно, уважаемый, - с мстительным удовольствием продолжал упырь-Тропотун, глядя на какаду.
   - Что это вам такое известно? - возмущенно растопырил крылья какаду, и перья его даже порозовели от негодования.
   - Все известно! Все!.. - выкрикивал Тропотун, хлеща себя хвостом по бокам. - И про приятеля с мебельной фабрики! И про пиво, которое вы с ним пьете в рабочее время! И что мебель нашу зарубить решили, чтобы его новый гарнитурчик подсунуть! Интрижка-то белыми нитками шита!..
   Пытаясь прервать Тропотуна, какаду возмущенно защелкал клювом и захлопал крыльями, но не тут-то было!
   - Белыми! Белыми! - упырь уже приплясывал на стуле от возбуждения. - Вы надумали вытащить дружка со второразрядной фабрички на союзную арену!
   - Ложь! Гнусная ложь! - пронзительно закричал какаду.
   - Что же вы тогда разволновались? - ласково поинтересовался упырь-Тропотун. - Правда, господин хороший, святая правда!..
   Что тут началось!.. Злобно ощерился и зарычал лев, заржал в полный голос жеребец, залаял изо всех сил боксер и захлопал яростно челюстями череп. И сквозь эту адскую какофонию до ушей-локаторов Тропотуна долетел вдруг обиженный голос шимпанзе.
   - Я думал, он из гостеприимства... - обиженно скулил шимпанзе. - Просчитались, милейший, - совестью не торгую! И мебелью, к вашему сведению, вполне доволен. - Тут вдруг все утихло, и в абсолютной тишине шимпанзе повторил по слогам: - До-во-лен! - и, гулко и яростно, забил себя в грудь кулаками.
   - Сволочь! - уже не сдерживаясь завопил какаду, подпрыгивая на своем насесте и хлопая с шумом крыльями. - Я что, на тебя свои кровные зря потратил?.. Коньяк пять звездочек пил? Пил! Икру паюсную жрал? Жрал! - и какаду гортанно расхохотался. - Тоже мне, мальчик нашелся, - из гостеприимства!.. Всем отомщу! Всем!! - вопил он с налитыми кровью глазами. И вдруг, забив крыльями, полетел к двери.
   И тут Станислав Сергеич опять лишился сознания.
   Тропотун сидел в директорском кабинете на своем прежнем мосте напротив Воеводы, а все члены большого художественного совета, обретшие человеческий облик, с любопытством смотрели на него. Станислав Сергеич уставился в страшной тревоге на свои лапки - и со вздохом облегчения увидел руки. Что же это, а? С тоской подумал он и бросил быстрый воровской взгляд на легкопромышленника. Того, однако, на месте не оказалось. Лишь гудела захлопнутая с силой дверь да в воздухе стояла пыль от осыпавшейся известки.
   - Я немного погорячился... - полувопросительно сказал Тропотун.
   - Ммдаа... - рыкнул Воевода.
   И Станислав Сергеич вдруг понял, что тот еле удерживается от смеха.
   - Я ведь думал, он от души... - уныло произнес москвич. И упавшим голосом прибавил после паузы: - Он и пельменями меня угощал...
   Повисло неловкое молчание. Все смотрели на москвича. Справившись с собой, он заговорил скороговоркой:
   - Ваша мебель нас устраивает! И не будем откладывать дела в долгий ящик. Сегодня же оформим документы.
   Директор посмотрел на своего заместителя и едва заметно кивнул в сторону москвича. Тропотун отрицательно качнул головой. Они поняли друг друга без слов: нужно загладить неприятный инцидент, но у Станислава Сергеича нет на это времени. Воевода начальственно прокашлялся и сказал:
   - Подводя итоги художественного совета, должен отметить, что хотя протекал он весьма бурно, его результаты говорят сами за себя. Поздравляю вас, товарищи, с высокой оценкой, данной работе НИИБЫТиМа заказчиком!.. - с этими словами Степан Васильевич повернулся к москвичу и широко улыбнулся. - Думаю, что эмоциональных стрессов на сегодня более чем достаточно... Лев Соломонович, берите-ка мою машину и покажите нашему гостю местные достопримечательности!
   Шнайдер жизнерадостно заулыбался москвичу, прикидывая, во сколько обойдется миссия сопровождения. Потом, конечно, возместят премией или по профсоюзной линии, да и личный контакт с Москвой не помешает...
  

Его ближайшие последствия...

  
   Взбудораженные скандальным характером закончившегося совета, отныне и навечно вошедшего в анналы истории НИИБЫТиМа, члены совета расходились неохотно. Взвинченный Оршанский с ошалелым взором подлетел к Тропотуну, схватил его руку и принялся ее тискать, твердя, что он поражен выступлением Станислава Сергеича! В сторонке дожидался своей очереди Пустовойтов, пожирая Станислава Сергеича глазами, но был жестоко разочарован, потому что радушно сплавивший москвича Льву Соломоновичу директор попросил своего зама задержаться на пару минут.
   - Должен перед вами покаяться, Станислав Сергеич, - едва ли не весело начал директор, бросив на него внимательный взгляд, - я вас недооценивал!.. - тут он вплотную подошел к стулу, на котором устроился заместитель, и навис над Тропотуном всей своей немалой массой. Постоял, хмыкнул и снова стал ходить, рассуждая вслух как бы сам с собой: - Человек вы конформный, на непредсказуемые поступки - вы уж не обижайтесь! - не способный, и вдруг такой взрыв... Озадачен... Признаюсь, озадачен!.. Чтобы чиновник, а ведь вы чиновник до мозга костей, вдруг заговорил открытым текстом...
   Софья Ивановна внесла на подносе две чашечки кофе и, ставя их на стол, покровительственно улыбнулась Станиславу Сергеичу, словно какими-то неведомыми путями знала, о чем шла речь за закрытыми дверями директорского кабинета. А, может, и действительно знала!..
   Тропотун тотчас раздвинул губы в любезно-дежурной улыбке, однако, заглянув внутрь себя, понял, что улыбки там нет, и мгновенно убрал се с лица.
   - Это был прекрасный тактический ход! - Воевода проводил секретаршу взглядом.
   - Но я так действительно думаю! - отчеканил дошедший до белого каления Тропотун.
   - Ну, разумеется, Станислав Сергеич, разумеется! - с глубочайшей серьезностью, сквозь которую проступала, однако, ирония, согласился директор. - Вы так действительно думаете... - и вдруг хитро подмигнул Тропотуну.
   Тот наконец понял, что ни за какие на свете коврижки Воевода не поверит ему, и чем сильнее станет он настаивать, тем очевиднее будет для директора его неискренность. А, ладно! Сказал он мысленно. Черт с тобой! Не хочешь - не верь. Вслух же с сарказмом произнес:
   - Раз уж, Степан Васильевич, дело разрешилось к обоюдному нашему удовлетворению, позвольте мне устроить себе небольшие каникулы?
   - Собираетесь съездить куда-нибудь? - оживился Воевода. - Я прошлым летом в горах отдыхал. Тишина. Воздух.
   - Не совсем чтобы съездить... Язва обострилась, надо подлечить.
   - Язва это плохо... - посочувствовал Степан Васильевич. - Известное дело, язва да инфарктец - болезни управленческого аппарата. Я вот тоже без валидола-нитроглицерина никуда!.. - и тут Воевода вдруг сообразил, почему это обычно уравновешенный Тропотун сегодня прямо-таки на всех кидался. Еще бы - кому охота в больницу?.. Мысленно похвалив свою проницательность, он продолжал: - Что ж, Станислав Сергеич, с моей стороны, как говорится, никаких препятствий! Ложитесь, лечитесь... А без больницы было бы лучше!
   Тропотун мрачно усмехнулся.
  
   Удобно расположившись в кресле, Станислав Сергеич задумался. Неутешительная какая-то картина вырисовывается... Говорю правду, а что выходит?.. Плотников вывихнул ногу, Кисина в нервном расстройстве, Ефременко вообще свихнулся... Хотя, последний не на моей совести!..
   На душе было почти спокойно. Почти... Что-то он еще не сделал... важное... Вере позвонить! Вскинулся он. Не по-мужски исчезнуть не прощаясь. Однако Тропотун колебался. Истинным благородством с его стороны было бы, конечно, вовсе не посвящать ее в свою болезнь. Это привяжет, заставит страдать... Но - как же быть с правдой?.. Он тотчас ухватился за спасительную ниточку. Да я просто должен, обязан поставить ее в известность! Пусть решает сама... Кстати, сегодня среда - наш день...
   - Тут я, - сказала Вера придушенным голосом.
   - Привет! Ты что, жуешь?
   - Ага...
   - А это снова я. Не надоел?
   - Нет. Пока...
   - Пока?.. Это что - намек?
   - Иди к черту! - отозвалась она звучным голосом, вероятно, проглотив кусок. - Между прочим, я соскучилась...
   - Неужели? - мелодраматически вопросил он. - Я ведь знаю, что не представляю для тебя интереса как личность. Нас не связывает ничто, кроме постели. В глубине души ты презираешь меня и ставишь ступенькой ниже себя. - Ой, куда же это меня опять заносит?.. Подумал Станислав Сергеич.
   - Ты что, перепил вчера? - после довольно долгой паузы спросила Вера.
   - Трезв как стеклышко, - с обидой отозвался он.
   - Что-то несуразное несешь...
   Еще бы! Воскликнул он мысленно, обрадованный ее реакцией.
   - Ты уж прости меня, Верочка, - скорбно произнес Тропотун. - Знаю, что сумбурно выражаюсь... Я хотел молчать, но мой долг в отношении тебя велит...
   - Ты что, уезжаешь?
   - Можно сказать и так...
   - Ничего не понимаю! Что происходит?
   - Завтра я ложусь в больницу.
   - Охх... ну, дальше!
   - Что - дальше?.. - фальшиво усмехнулся он. - Все мы смертны, конечно... Но диагноз... - он эффектно оборвал свою речь и вдруг понял, что по его щекам стекают всамделишные слезы.
   - Диагноз... - эхом повторила Вера. - Да не терзай ты меня, рассказывай!
   В ее голосе звучало неподдельное чувство. Станислав Сергеич решил больше не фиглярствовать перед ни в чем не повинной женщиной и, собравшись с силами, коротко пересказал ей суть.
   - Но ведь возможна ошибка...
   - Из больницы я пошел в библиотеку и прочел медицинскую энциклопедию - все сходится. Зачастую протекает бессимптомно. Так и написано - бес-симптомно!
   - Станислав, дорогой, - ее голос был само сострадание, и внутри у него что-то дрогнуло и подалось навстречу этому голосу, - если даже все так, как ты думаешь... В крайнем случае, тебя прооперируют. Все будет хорошо, мне подсказывает интуиция!
   - Не стоит самообольщаться... - сказал он устало. - Я ведь взрослый человек и, между прочим, мужчина. Рак легкого тем и коварен, что диагностируется, как правило, поздно. Шансов у меня маловато...
   - Рак легкого... - с бессознательным ужасом проговорила Вера.
   - Да уж, подарочек судьбы!.. - произнес он с бравадой. - Кстати, я узнал об этом две недели назад. Но мне важно было провести совет.
   - Ну и как - провел?
   - О да!.. - саркастически ответил Тропотун. - Такого совета в НИИБЫТиМе не было и никогда не будет!
   - Я тебя люблю. - Сказала Вера очень серьезно. И Станислав Сергеич ощутил, что на его душевную рану пролился целительный бальзам. Неважно, что признание это было вызвано скорее жалостью, нежели любовью, - эмоциональный заряд, который крылся в ее словах, со скоростью триста тысяч километров в секунду пронесся по проводам и отдался в его груди теплым толчком.
   - Спасибо, Вера, - с усилием произнес он после паузы, так как был по-настоящему расстроган. - Я сомневался, стоит ли говорить о болезни, иногда откровенность может сковать нерасторжимой цепью. Лучше тебе в больницу не приходить. Да, это лучше для нас обоих! Но... ты не против, если я буду изредка звонить?.. Наши отношения - они значат для меня так много...
   Приходи ко мне! Люби меня! Страдай за меня!.. Крылось в подоплеке этих благородных, мужественных слов. И Вера чутко уловила его страстную мольбу.
   - Станислав, ты меня удивляешь... - заговорила она оскорбленным тоном. - Когда ты был здоров, мы были вместе. Как ты мог подумать, что я брошу тебя в такой момент?.. За кого ты меня принимаешь?!
   - Я...
   - Помолчи! Непременно буду приходить! Так запросто ты от меня не отвяжешься. Лучше говори сразу, где эта больница находится?
   - На Сосновой горке. Центральная... - пробормотал он. - Просто я не хотел создавать тебе лишние хлопоты... - А в душе у него бурлило радостное чувство победителя: любит! она меня любит!..
   До сознания его, наконец, дошел настойчивый сигнал селектора.
   - Извини, тут меня вызывают, - нежно произнес он в трубку. И не в силах сопротивляться своей натуре прибавил сурово: - Прощай!
   - До свидания! - с нажимом ответила она и отключилась.
  
  

"Испорченный телефон"

  
   Пристальным взглядом Воевода проводил спину своего заместителя, направившегося к двери. Любезное выражение уже сползло с директорского лика, и теперь на нем отражались беспокойство и озабоченность.
   В кабинет заглянула Софья Ивановна.
   - Есть кто в приемной? - спросил Воевода.
   Она отрицательно качнула золотоволосой головой.
   - Посиди со мной... - попросил он. - Кофе выпьем...
   Из приемной она вернулась с хромированным блестящим кофейником. Подсела к столу, помешивая кофе позолоченной ложечкой.
   Степан Васильевич умиротворенно наблюдал за всеми ее действиями.
   - День какой-то кошмарный... - сказала она, поворачивая к нему лицо. - Ты, Степушка, главное не волнуйся! Плюнь на всех на них с высокой колокольни!
   - Я так и сделаю.
  -- Умница. А то еще приступ будет...
   Воевода встал из-за стола и принялся расхаживать по кабинету.
   - Что с Тропотуном происходит? - наконец заговорил он в недоумении. - Ну, в больницу человек ложится - это понятно. Но что-то здесь не так... - он сел рядом с Софьей Ивановной, вынул золоченую ложечку из своей чашки и стал рассеянно крутить в пальцах.
   - Ой! - по девичьи воскликнула пожилая секретарша,- ты же про Ефременку не знаешь!
   И тут же изобразила в лицах и с соответствующими комментариями скорбную историю заместителя директора по хозяйственной части.
   - Вот они, амбиции-то, что делают!.. - покачал директор массивной головой. - А знаешь, Софочка, с анонимками я его вычислил. У меня что-то вроде шестого чувства на подлецов развилось. Только вот... - он нахмурился и забарабанил по столу пальцами, - поведение Тропотуна не пойму. Наш обаятельный Станислав Сергеич на совете сегодня такое отчудил!..
   - Знаю. Мне Филаткин насплетничал.
   - Как он расценивает этот пассаж?
   - Ох, Степушка, ты что, Филаткина не знаешь? Трясется за свое теплое место и подозревает всех в подсиживании его драгоценной персоны. Сейчас вообразил, что прежде чем на твое кресло замахнуться, Тропотун непременно решил сжить со свету его, Филаткина, чтобы поставить кого-нибудь из своих. До пенсии-то ему кот наплакал!
   - Ммдаа... - издал Воевода свой фирменный рык, который, однако, наедине с Софьей Ивановной прозвучал как нежное мручанье.
   Много лет назад в небольшом среднерусском городке Софочка работала машинисткой в одном НИИ. Там же возглавлял отдел перспективный молодой инженер Степан Васильевич, увы, женатый...
   Прошли годы. Золотоволосая Софочка превратилась в умную и дальновидную интриганку Софью Ивановну, удачно вышла замуж и была, кажется, вполне довольна жизнью. Но, волею судеб, бывшие любовники сначала очутились в одном городе, а затем, уже по собственной воле, под крышей НИИБЫТиМа, когда Степана Васильевича назначили директором. С течением времени их отношения приобрели налет законного брака, и даже бдительное око общественности теперь стыдливо смотрело куда-то в сторону.
   - Ты, Степушка, мое мнение знаешь, - заговорила Софья Ивановна и поправила шикарную оборку на обольстительной своей груди, - Распустил ты их всех! Увлечение демократией никого до добра не доводит. Твои собственные сотруднички тебя же и сожрут с потрохами. Ишь чего, на пенсию задумали спровадить! И Тропотун туда же... - она осмотрела свою чашку и аккуратно уничтожила следы губной помады.
   - Да ведь я сам хочу уйти, Софочка, - мягко возразил Воевода. - Нет, годок-другой еще поработало!.. А дело тут вовсе не в демократии. Они ведь у меня все на крючке - кто же нынче без греха?.. Мелкие грешки я дозволяю, пусть считают, что начальство провели. Ну, а крупные... - на его бесцветных губах появилась нехорошая усмешка. - Вот они где у меня все... - и Воевода сжал мощную кисть в кулак.
   Глядя на этот твердый кулак, Софья Ивановна заулыбалась.
   - Но меня беспокоит другое, - продолжал директор. - Что, если Тропотун был действительно искренен?..
  -- Тропотун - искренен? - изумилась Софья Ивановна. - Никогда!
  
  
   Филаткин был совершенно сбит с толку происшедшим на художественном совете. Выйдя из директорской приемной, он поспешил к своему доверенному лицу по фамилии Серегин, который возглавлял отдел хозяйственных инструментов.
   Серегин в свою очередь поделился со своим доверенным человеком собственной версией происшедшего на Большом художественном совете. Она расходилась с версией Филаткина лишь в отдельных деталях. Так, получалось, что мерзавец Тропотун уже подвел честнягу Филаткина под монастырь, чтобы поставить на эту должность "своего", а затем вплотную заняться Воеводой. Доверенный человек выслушал откровения начальства с горящим взором и тотчас ощутил неодолимую потребность покурить возле урны-клуба.
   Обсуждение Большого художественного совета вышло на новый виток.
   И пополз, зазмеился слушок... От человека к человеку, из отдела в отдел, с этажа на этаж, в процессе продвижения обрастая все новыми и новыми подробностями, практически неузнаваемо изменявшими первоначальное происшествие - "испорченный телефон" работал исправно...
   За время своей многотрудной карьеры Оршанский стоически старался быть честным перед собою и людьми - за что неоднократно терпел. В глубине души он считал себя неудачником и не испытывал никакого удовольствия от своего земного существования. В сорок девять лет собственная жизнь представлялась ему в образе тяжело нагруженной повозки, которую он вынужден тащить в гору, не ропща и не взбрыкивая.
   Свою жену Наталью Петровну он жалел, был к ней привязан, но особых чувств не выказывал. Она уже несколько лет была на инвалидности, диагноз же до сих пор уточнялся, хотя Наталья Петровна неоднократно обследовалась в больницах. Сын Оршанского сразу после техникума женился и уехал строить новые города, а дочь работала в одном из НИИ.
   Николай Григорьевич припомнил, как утром отказался от путевки для жены, приняв это за подкуп. Он всегда считал Тропотуна карьеристом, который мать родную продаст, чтобы влезть ступенькой выше. И вдруг этот самый Тропотун режет в глаза облеченному властью лицу правду-матку - да это же в голове не укладывается!..
   Если же теперь допустить, что Станислав Сергеич предлагал путевку от души, значит, он, Оршанский, по своим нравственным качествам ниже осуждаемого им Тропотуна, ибо предположил худшее...
   Рассуждая подобным образом, Николай Григорьевич впадал в грех гордыни, за который, как известно, был низвергнут из рая ангел утренней зари Люцифер. Ибо в мыслях своих главный инженер присваивал себе моральное право судить ближнего, вознося себя на своеобразный пьедестал. Впрочем, своей позы правдоборца он не сознавал, то есть не был сознательным лицемером. Ему всегда казалось, что действует он исключительно в интересах дела и по велению совести. К счастью для НИИБЫТиМа, Оршанский не принадлежал к той славной когорте правдоборцев, которые размахивают своей правдивостью, как знаменем, внушают к себе уважение и даже некий священный трепет, а сами под сурдинку умудряются выстроить на этом завлекательном фундаменте неплохую карьерку.
   Решительно бросив в урну недокуренную папиросу, Оршанский направился к кабинету Тропотуна.
   - Станислав Сергеич, - без предисловий начал Оршанский, - я к вам пришел, потому что не мог не прийти! Вы мне представлялись чинушей и карьеристом, но сегодня я увидел вас по-другому. Я рад, что заблуждался!
   - Вы не заблуждались... - со странной улыбкой произнес Тропотун.
   - Но...
   - Объяснение отнимет слишком много времени. Верьте на слово!.. И вот еще что: оставьте вы у себя путевку. Не для вас, для вашей жены старался.
   Они проговорили с полчаса, и Николай Григорьевич покинул кабинет заместителя директора совершенно очарованный. Он и не предполагал, что Тропотун настолько четко и трезво оценивает институтские проблемы, и теперь корил себя за то, что никогда по-настоящему его не ценил.
   - Как все просто... - скучающе пробормотал Станислав Сергеич, едва закрылась дверь за Оршанским, - как все просто...
  

Часть 4.

НА СМЕРТНОМ ОДРЕ

Новый статус - больной

  
   В онкологическое отделение Станислав Сергеич явился с пакетом, в который Регина уложила необходимые по ее мнению вещи, и с таким неприступно-начальственным видом прошествовал мимо вахтерши, что та не посмела задержать столь импозантного мужчину. Он отыскал ординаторскую, постучал и, услышав "войдите!" - распахнул дверь. Врач поинтересовалась, по какому он вопросу? "У меня направление", - с нарочитой беспечностью сказал Тропотун. Но, пока она внимательно читала его направление, пристально вглядывался в выражение ее до бронзы загорелого лица. Женщина подняла на него ясные синие глаза и тряхнула головой, от чего тяжелые подвески у нее в ушах заплясали, разбрызгивая огненные искры: "Идемте, провожу вас к старшей сестре..."
   Оприходуют сейчас, как ненужную вещь - и в утиль... С горечью размышлял Станислав Сергеич, следуя за своей провожатой. Высокая, стремительная, поджарая, она была весьма привлекательна. Слишком, пожалуй, решительная... С неприязнью подумал он, стараясь, однако, никоим образом эту свою неприязнь не проявлять, - вдруг она будет его лечащим врачом?..
   - Любовь Павловна, пополнение привела! - громко сказала врач, заходя в кабинет старшей медсестры. Закачались, запрыгали длинные серьги, засверкали синими огоньками, когда она остановилась посредине и, обернувшись к Станиславу Сергеичу, белозубо улыбнулась, и заметила: - Фамилия у вас необычная...
   - Тропот - такая конская рысь, - автоматически пояснил Станислав Сергеич.
   - Тро-пот, - повторила она. - И вправду похоже на стук копыт... В какую же палату вас поместить?..
   - В лучшую, конечно! - шутливо отозвался он. - И потише...
   - Тогда в четвертую - двухместная и от телевизора далеко.
   Первую ночь Станислав Сергеевич спал очень плохо: мешали непривычные звуки, кровать была неудобной, а подушка, от которой несло плохо промытым пером, совсем жидкой.
   К тому же у Гриши, сопалатника и коллеги по несчастью, выявилось несколько крупных недостатков: непреодолимая коммуникабельность, наличие многочисленной родни и корешей, а ночью еще и храп с руладами. На хитром круглом его лице, которое так и просилось назваться рожей, читались два изначальных порока Гришиной натуры - любовь к женскому сословию и тяга к спиртсодержащим жидкостям. Соскучившийся без соседа, Гриша тут же принялся пересказывать долготерпеливому Станиславу Сергеичу похождения всей своей родни. По пьянке, и так просто. Тот слушал, изображал внимание, поддакивал, а через пару часов уже стискивал зубы, чтобы не послать куда подальше. Сдерживало Станислава Сергеича лишь одно - коммуникабельный сосед мог оказаться единственным свидетелем его ухода из этого бренного мира...
   Тропотун невольно поморщился и отдался воспоминаниям. Вчера он проснулся в семь, но поднялся в десять, - торопиться было некуда. Потом заглянул в кухню и приветствовал жену поднятием руки. Она постаралась изобразить безмятежную улыбку, и Станислав Сергеич подумал, что должен сказать ей что-нибудь ободряющее.
   - Готовишь проводы? Аппетитно пахнет... - сказал он, нюхая воздух.
   - В больнице сам знаешь, как кормят, - виновато отозвалась она.
   Откуда взялось это чувство вины, Регина не могла бы сказать. Природой она была создана таким образом, что анализ ситуации или рефлексия были чужды ее натуре.
   - Тогда и бутылочку токайского разопьем... - произнес Станислав Сергеич, сглатывая слюну. - Чтобы легче было уходить!
   Последняя фраза прозвучала столь двусмысленно, что лицо Регины вытянулось, да и Станиславу Сергеичу стало не по себе. Он достал из бара пузатую бутылочку и возвратился в кухню. Неужели в последний раз?! Мелькнула жуткая мысль, в то время как бутылка заняла свое место посередине стола, и по его позвоночнику прошел озноб страха.
   Курица в ореховом соусе, салаты, токайское... Ели, старательно изображая друг перед другом гастрономическую радость. Однако Станислав Сергеич практически не чувствовал вкуса пищи, Регина, очевидно, тоже. Говорили о какой-то ерунде, старательно избегая больничной тематики.
   А потом они стояли возле двери, и у него в руках был заранее приготовленный женой пакет. На прощание он хотел сказать что-нибудь значительное - но на ум шли одни банальности.
   - Сразу же позвони, - деловито наставляла его Регина. - Номер палаты, кто лечащий врач, время посещений родственниками!..
   - Да, да, конечно... - кивал он, хотя ему стоило больших усилий выглядеть спокойным. - Позвоню, не волнуйся! Ты тоже береги себя и не забывай, что у нас Вадька... - Со стороны он видел себя, бесстрашно глядящим в лицо смерти. - Если до его возвращения я не выйду...
   - Выйдешь! Обязательно! - испуганно воскликнула она.
   - Надеюсь. Но если... Всякое бывает!..
   - Славочка... - она всхлипнула, и в глазах блестнули слезы. - Славочка...
   Только без этого!.. С тоской подумал он. Ну почему наша жизнь так напоминает плохой театр?..
   Женским чутьем Регина уловила настроение мужа и удержалась от плача. Она даже улыбнулась и сказала мягко: "Все уладится, далинг..." И это "далинг" прозвучало вполне уместно в контексте их отношений, потому что в нем слышались определенная возвышенность, толика нежности и явственный холодок.
   Он притянул к себе жену, она прильнула к его груди, едва сдерживая рыдания. Станислав Сергеич ласково провел рукой по ее волосам и машинально отметил, что они тщательно уложены, - значит, на ночь не забыла накрутить волосы на бигуди. И тотчас волна ненависти к жене захлестнула его. О! он абсолютно уверен, что на его похоронах она будет при прическе и наманикюренных ногтях... С трудом овладев собой, он произнес слегка охрипшим голосом: "Все нормально, Рина, я везучий!"
   В шею Станислава Сергеича впилось хищное перо из больничной подушки. Шарканье тапочек сделалось весьма интенсивным, и Тропотун взял с тумбочки наручные часы и посмотрел время - восемь. Сегодня встреча с лечащим врачом. Гриша говорил о нем, захлебываясь от восторга. Когда Станислав Сергеич спросил у него про лечащего врача, тот сразу заявил - мужик во! И подтвердил свои слова поднятием большого пальца. А потом затараторил... Пять лет назад это он меня оперировал! Во, глянь... Под мышкой у Григория сидела шишка величиной с куриное яйцо. Хочешь - пощупай.... Великодушно предложил Гриша, но Тропотун вежливо отказался, поблагодарив за доверие. Кто же знал, что эта раковая сволочь метастазу выпустит!.. У меня ведь полжелудка - тю-тю... Хвастался он. Что - не подумаешь?..
   Тропотун шумно и недовольно вздохнул, сел на кровати и поискал глазами тапки.
   - А я уже давно проснулся! - радостно сообщил Гриша, тоже садясь в кровати. - Только вас не хотел будить. Пижамка у вас клевая - не наша?
   - Да, - коротко ответил Станислав Сергеич, уповая как на чудо, что, уловив холодность тона, Гриша отвяжется.
   Надежда пропала втуне, подобным тонкостям Гриша не был обучен. Ему даже понравилось немногословие собеседника. Выплескивая скопившиеся за ночь эмоции, он затараторил:
   - Чо мне снилось... эхх!
   Завтракали в небольшом фойе, переоборудованном в столовую. Каждая палата имела свой столик, с которого изгонялись чужаки. На одном из столовских столов громоздился цветной телевизор. Лежачим и прооперированным пища развозилась на специальной двухэтажной тележке, наподобие тех, которые используются в самолетах.
   Тропотун получил завтрак в окне раздачи и подсел к Грише за столик, покрытый зеленоватым пластиком. Отправив в рот ложку водянистой овсянки, он с отвращением поглядел на жующего Григория. Тот, однако, расценил его взгляд на свой манер и придвинул нарезанную прямо на столе колбасу - кушайте на здоровьице... Но Станислав Сергеич лишь отрицательно мотнул головой и с постным видом продолжал есть овсянку. Невдомек было Грише, что Тропотун положил себе испить до дна чашу своих страданий, в кои входила и вываренная больничная пища. Решив что сосед в печали, Гриша приставать не стал, а с аппетитом принялся уписывать колбасу, заедая ее овсянкой и хлебом, и при этом умудрялся неумолчно болтать с набитым ртом. Станислав Сергеич попытался смириться и воспринимать Григория как часть мирового зла, ниспосланного ему за грехи. И вдруг его осенило! Он представил на месте соседа радиоприемник - и тотчас же Гришин голос начал отдаляться, отдаляться и, наконец, превратился в обыкновенный шумовой фон.
   - Ишь, как больничное бабье вас разглядывает! - хлопнул его по плечу Гриша. - Потому - человек видный и образованный! Меня Катерина с раздачи спрашивала, семейный вы или нет? Развздыхалась, коровища, лапищу под щеку подставила - конечно, говорит, чистенький такой, ухоженный, наверняка семейный!
   - Ну о чем вы, Григорий, - с укоризной отозвался Станислав Сергеич. - Неужели в нашем положении можно думать о женщинах?
   - О женщинах можно думать в любом положении, - наставительно заметил тот.
  

Поклонение Фарисею

  
   В начале одиннадцатого в четвертую палату энергично шагнул двухметровый русоволосый гигант, облаченный в белый халат едва достававший ему до колен. Врач поздоровался и уселся на стул возле Гришиной кровати. Его крупное лицо казалось вырезанным из светлой древесины и окончательно не обработанным.
   - Что, брат Григорий, как дела? - с юморком заговорил он. - Ты у меня прямо цветешь!
   Гриша глядел на него с немым обожанием.
   - Да ты у меня молодцом, - продолжал врач в той же оптимистической манере. - Анализы неплохие, так что будем во вторник удалять твою внеплановую шишку!
   - Внеплановую шишку... - развеселился Гриша. - Хи-хи!
   А врач уже переключил свое внимание на новенького.
   - Давайте знакомиться, - сказал он. - Ваш лечащий врач, зовут Алексей Васильевич.
   - Станислав Сергеич, - церемонно наклонил голову Тропотун.
   - Ну, Станислав Сергеич, расскажите-ка мне про свою хворь. Только все по порядку. Когда заметили первые признаки болезни, какими симптомами она проявилась...
   Он умолк, выжидательно глядя на Тропотуна. Тот смущенно кашлянул - не хотелось исповедоваться при постороннем. Врач сообразил, повернулся на скрипнувшем стуле и выразительно посмотрел на Григория. Умиравший от любопытства Гриша пробормотал: "Понял, все понял..." - и зашаркал из палаты. А Станислав Сергеич с облегчением приступил к описанию своего недуга.
   - Ясно, будем обследовать! - и врач хлопнул его по колену. - Только настрой мне ваш не нравится. Вы что это раскисли?.. Отсюда и не такие доходяги на своих двоих уходили. Мы, конечно, не боги, но несколько лет жизни обеспечить можем.
   - Я не раскис, - поджал Тропотун тонкие губы. - Но канцер есть канцер.
   - Диагноз, собственно, откуда вам известен? - строго спросил врач.
   - Чистая случайность.
   - Вы к нам лечиться пришли, а не умирать. В противном случае, - прошу на кладбище! - И Алексей Васильевич насупился.
   Как ни странно, а быть может, именно на это и рассчитывал врач, резкая его отповедь подействовала на Тропотуна бодряще. Он даже почувствовал облегчение оттого, что теперь кто-то другой взял на себя ответственность за его будущее.
   Едва врач скрылся в коридоре, как в палате появился Гриша и с порога завел свой нескончаемый монолог:
   - А? Что я говорил? Во мужик! А вы не верили... Ох, все мне тут обрыдло!.. Резать во вторник будут. Две недели бью баклуши. Мужику нельзя без настоящего дела, линяет он без дела. Ладно, я потопал! Семеныч-то из интенсивной терапии помирает... - покачал жалостно головой. - Селезенку у него рак сожрал. Уже неделю на одних трубках, - он шумно вздохнул и, обреченно махнув рукой, покинул палату.
   Оставшись один, Станислав Сергеич наконец вздохнул свободно и подошел к распахнутому окну. Онкологическое отделение находилось на первом этаже главного корпуса. Под окном палаты росла пышная сирень, во втором ярусе - старые узловатые клены, еще выше - серебристые мощные тополя. По толстому стволу тополя винтом сбежала белка, что-то подобрала на земле и рыжей ракетой взлетела почти на самую верхушку. Жизнь... Завистливо думал Тропотун, наблюдая за юркой белкой, которая по всей вероятности переживет его. Да, жизнь... Придется научиться радоваться минутам, ибо теперь время - мой самый дорогой капитал...
   Стремительно вошла медсестра и замерла на пороге, глядя на рельефный мужской силуэт в оконном проеме. Поправила выбившиеся на высокий чистый лоб темные кудряшки и низким глуховатым голосом спросила: "Вы Тропотун?" А когда он повернулся и кивнул утвердительно, добавила: "Пройдите на анализы в процедурный!" И тут же унеслась, словно маленький вихрь, оставив Станиславу Сергеичу впечатление о красивой статной девушке в накрахмаленной до картонной твердости белейшей косынке.
   Заняв очередь в процедурный кабинет, Станислав Сергеич параллельно узнал, что у Анечки легкая рука, в то время как у бесчувственной грымзы Валентины, которой, что живой человек, что манекен все едино, рука тяжелая, но, к счастью, дежурит Анечка.
   Девушка усадила его на стул и ловко перетянула жгутом руку. Он отвернулся и ощутил противный холодок страха где-то в животе. Напряглось тело и вспотели ладони. Где-то у самого горла затокало сердце. Увы! С самого раннего детства Станислав Сергеич панически боялся уколов. Увидев, как окаменело лицо новенького, Анечка насмешливо улыбнулась и сказала: "Потерпите, я уже в вене!" Не оглядываясь на нее, Тропотун стоически кивнул и внимательно продолжал изучать белые стены кабинета.
   Больничный распорядок постепенно вовлекал Станислава Сергеича в свой специфический ритм. Обед раздавали в час дня. После еды разбрелись по палатам соснуть, а Тропотун решил позвонить своим женщинам. У автомата в коридоре дожидались своей очереди двое бледных слабых мужчин, - вероятно, прооперированных, как решил Тропотун. Один из них, в зеленой полинявшей пижаме, завистливо посмотрел на него и сказал, что дальше есть еще автомат, но туда далеко идти. Станислав Сергеич вежливо поблагодарил и направился вдоль коридора. Действительно, возле прикрепленного к стене неподалеку от выхода в вестибюль телефона-автомата не было никого.
   - Будьте любезны Регину Борисовну... - пророкотал он в трубку.
   - Славочка, ты? - послышалось после паузы на том конце провода. - Наконец-то! Как ты устроился? Я уже волновалась. Мне прийти сегодня?
   - Стоп-стоп-стоп! - пресек он поток вопросов. - Возьми бумагу, ручку, пиши... Палата номер четыре. Двухместная. Это можешь не писать! Сегодня начали обследовать. Когда придешь, поговорим подробно... Жду тебя - записывай! - с пятнадцати тридцати до шестнадцати. Как у тебя со временем - выберешься? Позже не стоит, потому что мне назначили процедуру.
   - Что за процедура? И почему в такое время?
   - Клизма, - ответил он, понизив голос. - Завтра рентген кишечника.
   - Кишечника?!
   - Тут обследуют капитально.
   - А-а... Что тебе принести поесть?
   - Нежирной колбасы с полкило и помидор.
   - Может быть, сыра или печенья?
   - Нет, не надо. Ну, пока...
   - Пока... Целую!
   И возле его уха раздался звук поцелуя. Это было настолько не к месту, что Станислава Сергеича аж покоробило и он поспешно стукнул по рычажку. Постоял с трубкой в руке, настраиваясь на другой тон, потом медленно набрал номер рабочего телефона Веры.
   - Слушаю! - энергично произнес ее голос.
   - Привет... Это я.
   - Ты откуда? Как дела?..
   - Из больницы. Пока все покрыто неизвестным мраком.
   - Когда у вас посещения?
   - Подходи часам к пяти. Врачи уже разбегутся, и я смогу выйти в сад. Здесь прекрасный старый сад. Даже есть липовая аллея.
   - Хмм... неплохо устроился! - усмехнулась она. - Может, и мне подумать насчет обследования?
   - Разве так шутят! Подслушает судьба...
   - Тьфу! тьфу! тьфу! - суеверно поплевала она. - Значит, я прихожу к пяти. А какая у тебя палата?
   - Главный корпус, четвертая палата.
   - На предмет поесть что-нибудь захватить?
   - Если тебя не затруднит, российского сыра граммов триста. Я буду тебя ждать на центральной аллее.
   Кому бы еще позвонить?.. Думал он, вертя в пальцах оставшуюся двушку. Достав из кармана крохотную записную книжечку, принялся медленно ее листать. Ха! телефон Блаженного Федора!.. Бросив монетку в прорезь автомата и сверяясь с книжкой, стал набирать цифру за цифрой.
   - Чего надо? - раздался противный старушечий голос.
   - Федора надо, - разозлился Тропотун.
   - Федьку, что ли? - сварливо уточнила бабка. - А для чего он тебе?
   - Значит нужен!
   - Ну, щас... - отозвалась бабка после некоторого раздумья. Телефон надолго умолк, только в трубке что-то тихонько свистело и попискивало, - словно электрическая мышь, подумал Станислав Сергеич.
   - Да, я слушаю вас... - отстраненно произнес наконец Федор.
   - Здравствуй, Федор! - неожиданно обрадовался Тропотун. - Это я, Станислав! Из больницы тебе звоню.
   - А я тебя совсем потерял. Думал, может, обидел чем? Или знакомых моих испугался?..
   Тебя я больше испугался... Мысленно ответил Станислав Сергеич, а вслух сказал:
   - Много дел было перед больницей. Но зато теперь уйма свободного времени!
   - Если хочешь, могу зайти... - неуверенно предложил Федор. - Поговорим. Недавно я был в гостях у магов - это очень интересно...
   - Не сомневаюсь! - с чувством поддержал его Тропотун. - Приходи обязательно. У нас посещения с пяти до семи ежедневно.
   - Наверно, в понедельник... Все в отпусках, я почти каждый день на дежурстве.
   - Идет. Как там Гоша - пальмы опыляет?
   - Опыляет.
   Тропотун рассмеялся и повесил трубку.
   Гриша спал, свернувшись в классическую позу эмбриона, и его помятое лицо выражало глубокий покой.
   Станислав Сергеич облегченно вздохнул и помаленьку начал дремать. Окружавшую его больничную реальность уже разбавляли обрывки цветных снов, готовых полностью завладеть его податливым сознанием, как вдруг что-то сделалось не так в изножье кровати. Какое-то непонятное облачко сгустилось там, и Станислав Сергеич внимательно и подозрительно стал вглядываться в это облачко - упырь! это снова был упырь собственной хвостатой персоной. Посверкивая антрацитовыми глазками, нечисть скалила сахарные клыки и нагло восседала на стуле обмахиваясь при этом кончиком хвоста с кисточкой.
   - Явился! - весьма неприветливо произнес Тропотун, стараясь говорить негромко, чтобы не разбудить соседа.
   - Явился! - с вызовом отозвался упырь и ехидно осклабился.
   - Что, доволен? - уже злобно поинтересовался Станислав Сергеич. - Я в больнице. Рак легкого. В перспективе - кладбище. И потом, почему именно ты?! Фаусту являлся Мефистофель, Ивану Карамазову - черт, а мне какого-то замухрышку прислали!..
   Он с отвращением оглядел упыря, сидевшего нога на ногу, и мог бы поклясться, что на его упырской роже написано почти человеческое злорадство.
   - Так ведь Фаусту - Фаустово, а табе миня... - с удовольствием пояснила нечисть.
   И Станислав Сергеич тотчас вспомнил анекдот, который перефразировала пакость. Офицер ругает денщика и жалуется: "У всех денщики как денщики, расторопные, умные - мне же дурак-дураком достался!" На что денщик резонно отвечает: "Так умным умнаго - а табе миня..." Подобное сравнение до глубины души оскорбило Тропотуна и, ухватив подушку, он с воплем: "У, зарраза!" - замахнулся на упыря.
   - Повежливей-повежливей, - с холодным достоинством пресек его хулиганское поползновение упырь. - Я ведь на службе.
   Он вдруг заскочил на сиденье стула, расшеперил свои перепончатые крылья и взвился к потолку. Сделав петлю вокруг плафона, упырь кинулся сверху на Станислава Сергеича, и с невероятной силой вцепился в его руку. Не успевший даже испугаться как следует, тот ухватился другой рукой за железную раму кровати - но силы оказались неравными. Упырь стремительно поволок его к стене. Все! Расплющит! Равнодушно подумал Тропотун, отпуская кровать, и со всего маху врезался в стену. Однако к вящему его удивлению, каменная кладка стены напоминала по своей консистенции густой кисель, проскочив сквозь который, он очутился... на собственных похоронах.
   Да, Станислав Сергеич, скрестивши на груди руки, снова лежал в гробу. Но теперь это уже не были довольно примитивные институтские похороны с речами и казенными венками. О нет!.. Катафалк, украшенный коврами и цветами, на котором стоял его гроб, плыл над морем голов. Бесконечная процессия мужчин, женщин, детей и стариков, облаченных в черные одежды, сопровождали неспешный ход катафалка, запряженного шестеркой смоляно-черных коней. Когда под звуки рыдающего марша гроб опускали в землю, над толпою прокатился стон невыразимого горя и отчаяния.
   Хотя Станислав Сергеич, окостенев, лежал глубоко под землей, каким-то непонятным образом он видел, что могилу его завалили грудой живых цветов. А люди все шли, шли - и лица их были полны скорби...
   Спустя время, (цветы уже успели завять) могила Тропотуна превратилась в место паломничества его приверженцев. Будучи живым, Станислав Сергеич и предположить не мог, сколько у него почитателей!.. Люди собирались кучками, произносили речи, читали стихи и даже целые поэмы в честь фарисейства и Фарисея. Они жаждали увековечить его дело. Жаждали поклоняться ему ныне, присно и во веки веков...
   И минуло еще время. Огромная, бесчисленная толпа подтянулась к могиле Тропотуна. Он даже не узнал вначале это место. Над могилой возвышался памятник, укрытый сероватым покрывалом. Торжественные звуки оркестра возвестили о начале церемонии, и покрывало медленно стало съезжать вниз, обнажая перед людскими взорами огромный памятник в честь Великого Фарисея. О-о!.. Завыла толпа в едином порыве счастья. И на гранитный постамент посыпались живые цветы.
   Ничего величественнее и прекраснее этого гранитного монумента Станислав Сергеич никогда не видел. Изваянный из цельного монолита, он стоял на пьедестале, словно паря над толпой. Руки Фарисея были простерты вперед в благословляющем его истовых последователей жесте, а все четыре лица, с совершенно различным выражением, смотрели на все четыре стороны света. Созерцание собственного торжества наполнило его неистовым счастьем. О да!.. Он - Фарисей. И он - бессмертен... И с этим ощущением абсолютного, неимоверного счастья Станислав Сергеич пробудился. Кто-то негромко пел. Слегка повернув голову, он увидел сидевшего на кровати Гришу, который подшивал облохматившийся рукав пижамной куртки и напевал мультфильмовскую песенку. Тропотун долго и недоумевающе смотрел на соседа, пока окончательно не проснулся. Тогда он торопливо поднес к глазам руку с часами - пятнадцать двадцать. Ну и ну, уснул средь бела дня!
   - Тут как, разрешают в саду гулять? - охрипшим со сна голосом спросил он у Гриши.
   - А чо не гулять, если ходячий? - удивился тот. - Деревья хреновину какую-то полезную выделяют, которая лечит. Чего не гулять-то... Не веришь? Сам на лекции слышал!
   - Бесподобно... - пробормотал себе под нос Станислав Сергеич, вставая.
   Он ополоснул лицо прохладной водой из-под крана и взглянул в зеркало. Собственное отражение не понравилось ему, так как не соответствовало его представлению о лице благородного умирающего. Тропотун нахмурился, глядя в зеркало, посерьезнел, пока в его носогубных складках не появился оттенок трагизма, и только тогда отошел от предательского стекла.
  
  

Влип

  
   Через полуподвальное помещение, в котором располагалась раздевалка для врачей и медперсонала, Станислав Сергеич выбрался на улицу. Обогнув здание, он вышел на широкую липовую аллею, тянувшуюся от главного корпуса сквозь весь больничный городок. Солнце немилосердно припекало, и Тропотун отыскал скамейку в тени липы, устроился поудобнее и приготовился ждать.
   По парку бродили разомлевшие от жары больные - на вторую половину дня процедур обычно не назначали. Мысли Станислава Сергеича прыгали с пятое на десятое, не задерживаясь на чем-либо определенном. Вспоминался последний день в НИИБЫТиМе, и день этот из больничного далека представлялся бессмысленным и невероятным. Потом по воле воображения он перенесся в Верину не очень-то ухоженную квартиру - с этой женщиной хотя бы не скучно!.. И тут ни к селу, ни к городу выплыл эпизод сна, где поклонялись Великому Фарисею. Тропотун недовольно фыркнул - эпизод был совершенно идиотическим - и посмотрел на часы. Его благоверная опаздывала. Ну, где ее носит, чертову бабу?.. Никаких обязательств в отношении мужа - в больницу не может вовремя прийти!..
   Он сидел, злился, проклинал мысленно Регину и вдруг заметил стоявшего подле скамейки Гришу с коробкой домино в руках. Гриша встряхивал время от времени коробку, и костяшки домино весело постукивали. "Сыграем, Сергеич?" - принялся канючить Гриша. Однако Тропотун сурово отнекивался, упирая на то, что в азартные игры принципиально не играет. "Какая ж она азартная? - изумился Григорий. - Если родичей боишься пропустить, так мы вон в той беседочке сядем, чтобы аллею было видать..." Станислав Сергеич отказался наотрез, и загрустивший Гриша один поплелся к увитой хмелем беседке.
   - Благодать какая... - услышал он голос незаметно подошедшей Регины. - Это кто с тобой говорил?
   - Сосед.
   - Ну и рожа!
   Она села рядом с ним, откинулась на спинку и вытянула длинные ноги с узкими лодыжками. Потом вдохнула полной грудью воздух и произнесла - мечтательно:
   - Почти санаторий...
   - Хмм... - отозвался многозначительно Станислав Сергеич. - Я жду тебя битый час!
   - На кафедре задержалась, - пояснила она спокойно, - вдруг взял и нагрянул шеф. Потом за помидорами ездила на рынок... - Регина порылась в сумке и вытащила помидор,- каков?.. - сунула мужу под нос, чтобы он разделил ее восхищение. - Торговец сразу на меня глаз положил, чуть из-за прилавка не выпрыгнул, бедный, - рассказывала она непосредственно. - В ресторан приглашал - смех! А зубы все золотые...
   Тропотун терпеливо слушал. За годы супружеской жизни он вполне уяснил, что не имеет смысла упрекать жену в отсутствии точности, ибо его и ее понимание точности весьма рознится.
   - Кто у тебя лечащий врач - мужчина или женщина? - спрашивала она. - Мужчина лучше. Но главное - сделать консультацию профессора. Я папе все рассказала, он, конечно, страшно расстроен, но обещал все уладить. У одной дамы с нашей кафедры муж болел раком, забыла чего, но это неважно! Ему лет десять назад делали операцию - и никаких рецидивов. С тех пор медицина еще продвинулась вперед...
   Он украдкой посмотрел на часы - шестнадцать сорок пять. Черт подери!..
   - ...консультация на следующей неделе. Может быть лучше сразу лететь в Москву?..
   - Какая Москва? - обреченно вздохнул он. - Нет же еще ни единого анализа.
   - Боже, как медленно - ты уже второй день в больнице!..
   - Регина, извини, мне надо идти, - произнес он как можно уверенней, - а то процедурная сестра будет ждать. Ты когда зайдешь снова? Кормят здесь терпимо, так что не стану слишком утруждать просьбами. Ты мне двушек насобирай - вечерами буду звонить.
   - Как, то есть, идти? - обиженно изумилась она. - Ну, опоздаешь на полчасика - что случится?
   - Мне назначили на пять, - ровным голосом убеждал он. - Не стоит с первых дней пребывания в отделении ссориться с младшим медперсоналом.
   - Тебе видней... - сухо сказала Регина. - Кстати, Вадик прислал письмо. Пишет, что всецело здоров, и появится в середине августа. О твоей болезни я решила ему не сообщать, к чему волновать ребенка?
   Ребенка волновать... Возмутился он, в глубине души задетый этим жестоким решением жены. Скоро третий десяток пойдет - ребеночек... Хотя по-своему, по-матерински, быть может, она и права...
   - ... от Воеводы персональный привет! Вчера вечером он лично соизволил мне позвонить и поинтересоваться твоим здоровьем.
   Тропотун с сарказмом хмыкнул: "Прощупывает, не пора ли другого зама искать!"
   - Ах, что ты, Славочка! Он так сочувствовал. Я сказала, как мы с тобой договорились - обострение язвенной болезни.
   - Хорошо. Молодец. - Одобрил Станислав Сергеич, но тут же некстати припомнил, что отныне он живет обновленной жизнью духа и что карьера теперь не имеет для него значения: - Впрочем, все равно!.. - прибавил он вслух.
   Ощутив на себе это чудесное дуновение вечности, он перевел отрешенный взор с Регининого лица куда-то вдаль... И увидел приближающуюся Веру. Сердце, достаточно ровно бившееся в его груди, резво торкнулось изнутри в ребра и забилось в удвоенном темпе. Застывшим взглядом он следил, как она подходит все ближе и ближе. Пышная ее юбка, синяя, отделанная по подолу кружевом, волнующе колыхалась при ходьбе, а трикотажная майка вызывающе облегала торчащие груди. Поравнявшись со скамьей, она чуть замедлила шаг и вопросительно глянула в лицо Станислава Сергеича, который при этом шкодливо отвел глаза в сторону. Не останавливаясь, Вера пошла дальше, к главному корпусу, поднялась по широкой лестнице и скрылась в вестибюле. Тропотун перевел дыхание.
   - Я пошел, - вставая, решительно произнес он.
   - Да посиди ты пять минут! - оскорбилась Регина. - Я к тебе через весь город тащилась! - и она потянула его за руку вниз.
   - Пять минут... - согласился он, снова садясь, и уставился на двери главного корпуса.
   Минуты три спустя из черного проема двери показалась Вера, медленно спустилась по ступеням крыльца и неспешно направилась к ним по аллее. Рассеянно огляделась и села на скамью напротив, оправив свою пышную юбку. Делая вид, что поджидает кого-то, она закинула ногу на ногу и неторопливо покачивала красной панталетой, в упор изучая семейную идиллию Тропотунов через большие темные очки.
   Станислав Сергеич ощущал себя словно на раскаленных угольях. Он томился, ерзал на сиденье, мычал что-то нечленораздельное жене в ответ и постоянно порывался вскочить. Регина же, как нарочно, с удовольствием описывала кафедральные дела, пересказывала последние сплетни, и совершенно не собиралась умолкать.
   - Да ты не слушаешь меня! - наконец воскликнула она раздраженно.
   - Ну что ты, дорогая, продолжай... - возразил Станислав Сергеич тоскливо и послал через аллею умоляющий взгляд.
   Вот посидит так, думал он о Вере, полюбуется на наше семейное счастье - и сбежит. И правильно, что сбежит!.. Эх, надо было сказать Регине, что это наша сотрудница... Нет, не надо - женская интуиция штука опасная. Он едва не застонал вслух, увидев, что Вера встает. Но она просто оправила юбку и уселась вновь. Нервы у Станислава Сергеича не выдержали, он демонстративно поднес часы к глазам и решительно поднялся. Жена недовольно посмотрела на него, однако смирилась и передала пакет с провизией, тоже встала и чмокнула мужа в щеку. Проводив супруга долгим взглядом, она опять села, достала из сумочки зеркальце и подкрасила губы. Потом прошлась по волосам легким движением пальцев, бросила зеркальце в сумочку и быстро направилась по центральной аллее к выходу из больничного городка. Вера скорчила ей вслед гримаску, и уставилась на двери главного корпуса.
   Резвой трусцой Тропотун вбежал в свою палату, бросил на кровать пакет и побежал назад. Только не уходи! Только не психуй! Заклинал он мысленно Веру. Слегка запыхавшись, выскочил на крыльцо и посмотрел на скамейку - уфф! сидит! - окинул взглядом аллею, обозрел удаляющуюся спину жены, облегченно перевел дух и сбежал по ступеням.
   Поймав сопротивляющуюся Верину кисть, Станислав Сергеич виновато заглянул в ее глаза, уже не прячущиеся за темными стеклами, несильно сжал ее пальцы и сказал:
   - Глупо как-то получилось... Пошло... В подобной ситуации извиняться смешно, тем не менее...
   - У тебя красивая жена, - очень ровным голосом произнесла Вера.
   - Обыкновенная, - пожал плечами Станислав Сергеич, ее тон встревожил его.
   - Ладно, Тропотун, не подыгрывай! - она, не мигая, смотрела на него колючими зелеными глазами.
   Он усмехнулся печально: "Вера-Верочка... Здесь я разучился играть. Только отрешившись от мирской суеты можно постичь истинный смысл мироздания... Давай пройдемся?" - он потянул ее за руку вверх, и она послушно встала.
   Они неторопливо двинулись тенистой липовой аллеей, затем повернули на заросшую травой дорожку, которая как-то незаметно перешла в окруженную роскошными сиреневыми кустами тропинку. Вера ушла в себя и не произносила ни слова. Тропотун то и дело испытующе взглядывал на нее, стараясь прочесть по ее сосредоточенному профилю потаенные мысли.
   - Рядом с тобою мне хорошо... - задушевно и многозначительно сказал наконец он, прерывая неудобное молчание.
   - Вот, принесла тебе, - она остановилась и стала торопливо доставать из холщового мешка пластиковый пакет. - Тут яблоки и российский сыр... - она стояла на тропинке, прижимая свой пакетик к груди, и вдруг заговорила, торопясь и перебарывая волнение: - Думала, когда шла, - увижу его и расплачусь! А потом повисну на шее, и буду целовать... Плакать и целовать. - Как видишь, не плачу... - закончила с иронией. Резко повернулась и зашагала быстро, не оглядываясь, по тропинке между плотными зелеными стенами сирени.
   Тропотун устремился следом. Стояла тяжелая душная жара, даже птицы и те умолкли. Разогретая листва одурманивающе пахла, в траве отчаянно стрекотали невидимые цикады, низко над землей проносились стрекозы, бабочки, какие-то жуки - словно справляли то ли бал, то ли шабаш.
   - Присядем? - спросил Станислав Сергеич, приметивший в сиреневых джунглях скамью.
   Вера молча села. Он деловито и уверенно устроился рядом, взял у нее пакет с яблоками и сыром и положил на сиденье. Потом обнял женщину за плечи и притянул к себе. Она не оттолкнула его, не дернулась, лишь губы медленно сложились в печально-насмешливую улыбку.
   - Порядок, Станислав! - сказала она, поворачивая к нему лицо, и тихонько вздохнула. - Рассказывай, как твои дела?..
   И только тогда он окончательно успокоился и стал описывать собственные переживания. Монолог его сводился к тому, что смысл бытия человеческого можно познать, лишь оказавшись на краю пропасти, ибо, только заглянув в бездну не-бытия по-настоящему понимаешь, что... и тэдэ...
   - "Раскрылась бездна звезд полна. Звездам нет счета - бездне дна..." - продекламировала Вера.
   - Тютчев, - с досадой сообщил Станислав Сергеич, задетый тем, что его уникальным ощущениям найдено адекватное стихотворное выражение.
   - Ломоносов, - машинально поправила она, размышляя о чем-то своем. - Знаешь, Станислав... - неуверенно произнесла Вера и запнулась.
   - Да?
   - Нет... я так... - она сорвала травинку и нервно покусывала ее кончик, глядя в землю.
   - Раз уж начала - продолжай!.. - требовательно заявил он.
   Она быстро посмотрела на него и заговорила, не отрывая своего пристального взгляда от его глаз: "Когда мы познакомились с тобою, я даже чуточку в тебя влюбилась..."
   - Я тоже был к тебе неравнодушен, - он пожал плечами, - собственно, и теперь...
   - Именно. Ты был ко мне неравнодушен, - медленно произнесла Вера. - Но ты видел, что я в тебя влюблена, и потому шаг за шагом разрушал мое чувство, чтобы перевести нашу связь на безопасные, если так можно выразиться, рельсы! Я удобная любовница, не правда ли?.. Наверное, не стоило об этом сегодня... Но я уверена, что ты поправишься, и все пойдет как прежде. Я хочу сказать, что не имею к тебе обычных бабских претензий. Твое семейное положение меня не волнует...
   Не готовый к подобной обнаженности чувств, Станислав Сергеич выдержал драматическую паузу и проникновенно стал говорить: "Вера, милая, спасибо тебе за все! За откровенность эту тоже - ведь она подразумевает между нами доверительные отношения. В наше время это так важно!.. Трудно сказать, выйду ли я отсюда, из больницы... - он проглотил застрявший в горле комок и мужественно продолжал, - что делать - каждому свое..."
   Любит! Она меня любит!.. Внутренне ликовал он. И не была влюблена, а любит теперь, сейчас - иначе бы не прибежала!
   Тем временем он продолжал разглагольствовать, незаметно переводя разговор на более нейтральную и благодатную почву смысла своего существования, а когда оседлал любимого конька, речь его обрела плавную законченность древнего оратора. Словно Станислав Сергеич был первым человеком на земле, который додумался до идеи, что жизнь каждого человеческого создания имеет свой особенный, нематериальный смысл, через который соединяется со смыслом существования вселенной, ибо... и пр., и пр. И в один прекрасный миг он вдруг ощутил, что Вера, наконец, прониклась чувством его избранности перед небом, осознала всю необычность его натуры, и самолюбие Тропотуна было вполне удовлетворено.
   Держась за руки, они шли по центральной аллее. Неприятное чувство, возникшее у Станислава Сергеича, заставило его повернуть голову вправо. На скамейке, застыв, как статуя, сидела Регина и неотрывно смотрела на них. Словно натолкнувшись на невидимую стену, Тропотун остановился, а Регина, упруго вскочив на ноги, быстро направилась к ним.
   Со свистом рассекая воздух, Станислав Сергеич шлепнулся с небес на землю.
   - Я забыла забрать у тебя пакет, - чрезвычайно спокойно сообщила Регина и с ног до головы оглядела Веру немигающим змеиным взглядом. - А что, процедуру отменили?
   - Отменили, - мрачно отозвался он и посмотрел на Веру. Она побледнела, но улыбалась своей ироничной улыбочкой.
   - Ты забыл нас познакомить, - сказала Регина безмятежным тоном. Водевильная ситуация по уличению супруга, похоже, доставляла ей истинное удовольствие.
   Ой-ей-ей!.. Мысленно схватился за голову Станислав Сергеич. Вот ведь влип!.. Лишь бы истерику не закатила благоверная...
   Он, между тем, медово разулыбался и коротко представил женщин друг другу.
   Регина злорадно посмотрела на молчащую Веру и принялась ворковать приторным голоском, обращаясь к мужу:
   - Ты уж здесь не простынь без меня! Он, знаете ли, подвержен у меня простудным заболеваниям... - это уже реплика в сторону Веры.
   - Да я вообще не простываю! - возмутился было тот, однако тотчас осекся под злым взглядом жены. - Тебе, кажется, пакет твой нужен? Я сейчас схожу...
   - Нужен, Славочка, очень нужен... Я уже до автобусной остановки дошла - и вдруг про пакет вспомнила!.. - И безо всякого перехода обратилась к Вере: - Не правда ли, высшая форма любви - это принимать человека таким, каков он есть?..
   Может и без скандала обойдется... Подумал Тропотун. Иначе - ойй!..
   - Совершенно с вами согласна, - с сарказмом заметила Вера, - форма, действительно, высшая!
   Станислав Сергеич вдруг осознал, что если не вмешается, то потеряет Веру навсегда. И заговорил глухим, словно идущим из подземелья голосом, адресуясь к Регине:
   - Пойми, мне осталось жить считанные месяцы!
   Обе женщины в испуге уставились на него. Раздался нарастающий вой сирены неотложки, которая на полной скорости приближалась к хирургическому корпусу.
   - Дни мои сочтены... Отсюда, из онкологического отделения, видишь реальность другими глазами. Мне открылась истина - миром правит любовь!.. - он уже не говорил, но вещал. - Все сущее на земле жаждет сострадания и милосердия, жаждет любви. Вы дороги мне обе. Постарайтесь это понять. И возлюбите друг друга той всечеловеческой любовью, которой люблю вас я!..
   Они ошарашено смотрели на него. Первой опомнилась Вера. Двусмысленно хмыкнула и со жгучей иронией произнесла: "Мы постараемся, Станислав!" Потом круто повернулась и стремительно зашагала по аллее.
   Проводив ее торжествующим взглядом, Регина заглянула мужу в лицо и мстительно заявила: "Я сразу догадалась, кто это! - раздраженно повела плечами. - Тоже мне нашел красавицу - глаза как у совы..." - и презрительно фыркнула.
   Тропотун сообразил, что Регина, сравнив собственную внешность с внешностью соперницы, поставила той более низкий бал - и только это его спасло. Уфф!.. Перевел он дыхание и позволил себе несколько расслабиться. Истерика отменяется. Промокнул испарину со лба и подумал, что Вера ушла в бешенстве. Это же надо: влип, как кур в ощип!
   Долго сидели на скамейке и Регина читала ему вслух Вадькино письмо, подробно его комментируя. Она ощущала себя победительницей и от души тиранила неверного супруга. Затем он, по настоянию жены, сходил за пакетом, отнес в палату и Верин кулек с яблоками и сыром, вернулся и проводил жену до самых ворот больничного городка, у которых заканчивалась липовая аллея.
   Целоваться на прощание не стали.
  

Надо расхлебывать

  
   Только к ужину Станиславу Сергеичу удалось наконец обрести утраченное равновесие. Холодно проанализировав случившееся, он решил, что отделался легким испугом. Утвердив собственный приоритет, Регина как будто успокоилась - во всяком случае когда он говорил с нею перед ужином, голос ее звучал вполне нормально. О Вере не обмолвились ни словом.
   Вспомнив про Веру, Станислав Сергеич поморщился, вот с кем предстояло выяснение отношений! Получая на раздаче второе, он мысленно выстраивал будущий разговор. Главное сразу найти верный тон, а то эта гордячка может послать его к черту... Паровая котлета показалась ему безвкусной, диетическое пюре было приготовлено на воде, без спелого красного помидора Тропотун навряд ли осилил бы свою порцию. Во время еды он никак не мог отключиться от стонов умирающего, доносившихся из палаты интенсивной терапии. Ничего, внушал себе Станислав Сергеич, он уже ничего не ощущает, это просто бесчувственное бревно, которое накачивают обезболивающими. В сущности, это хорошая смерть - незаметно уснуть...
   Гриша в два счета одолел свою порцию, утер рукой рот и сходил за добавкой. С аппетитом принялся за вторую порцию пюре, хрумкая малосольным огурчиком. Провозившая мимо их столика двухэтажную тележку с ужином для лежачих, сестра с улыбкой посмотрела на мрачную физиономию Станислава Сергеича и спросила: "Хотите добавки?" Он улыбнулся в ответ и отрицательно качнул головой.
   - А мне, Ниночка? - тут же встрял Гриша и лихо подмаргнул черноволосой шустрой сестричке.
   - А лопнешь! - весело воскликнула она, ловко маневрируя тележкой между столиками.
   - Ну, девка, ни в грош ни ставит! - Беззлобно проворчал тот и с легкой завистью добавил: - В вас-то они сразу начальство признали.
   Посмотрев несколько минут информационную программу "Время", Тропотун покинул фойе и устремился к дальнему автомату.
   - Алло... - Верин голос был напряженным и холодным.
   - Добрый вечер!- как можно непринужденнее произнес Станислав Сергеич.
   - Добрый?! - переспросила она со злой иронией.
   - Хотелось бы так думать... - после виноватой паузы сказал он и прибавил осторожно, - когда ты ушла, я почувствовал такую пустоту...
   Как известно, женщины - жалостливые создания, поэтому Тропотун бил на жалость.
   На том конце провода молчали.
   - Чем занимаешься? - спросил он убитым голосом.
   - Смотрю познавательный фильм "Семья волков".
   - Название какое-то...
   - А у меня слабость к этологии!
   Станислав Сергеич решил, что Вера издевается над ним, однако главным сейчас было то, что она не бросает трубку, поэтому он продолжал:
   - Расскажи...
   Раздался недобрый смешок и возникла пауза - похоже размышляет, стоит ли вообще говорить. Все-таки нехотя, через силу, стала рассказывать.
   - Чтобы смоделировать образование волчьей стаи, в лесу огородили большой вольер. Сначала привезли Дон Жуана, молодого самца, и к нему подпустили подругу матерого самца Серого. Продолжать?
   - Конечно, я слушаю!
   - Как ни странно, Дина и Дон Жуан пару не образовали. Тогда запустили в вольер двух молодых волков-братьев и Серого. И началось выяснение иерархических отношений!.. - голос Веры несколько оттаял - она явно увлеклась пересказом фильма. - Серый стал преследовать братьев и так покусал их, что пришлось их убрать из вольера, для восстановления равновесия завезли молодую волчицу Балерину, чтобы составилась пара Балерина-Дон Жуан. Но молоденькая Балерина отбила Серого у Дины!
   - Хмм...
   - Балерина и Серый вырыли логово, и у них появились щенки. Дина не выдержала такого коварства и, в отсутствие Балерины, передушила всех щенков и закопала их, а прибежавшую Балерину сильно искусала. Ну а потом щенки появились у Дины и Серого...
   - Такие сложности у наших братьев меньших? - вполне искренне удивился Станислав Сергеич.
   - Представь!.. А что, напомнило что-нибудь? - совершенно невинно поинтересовалась Вера.
   Мгновенно смекнувший что к чему, Тропотун ловко уклонился от прямого ответа.
   - У тебя умная жена, - после паузы сказала Вера. - Не закатила истерику, не стала царапать мне физиономию...
   - Верочка, ну ладно...
   - У тебя умная жена, Станислав! Она не устроила тебе скандал, потому что предоставила это сделать мне. О! она сразу поняла, насколько я взбешена.
   - Ну, Вера... Ты ее не понимаешь...
   - Весьма вероятно. Но в таком дурацком положении я оказалась впервые.
   - Вера... - голос его дрогнул. - Виноват. Ну, прости, подлеца!.. На коленях возле автомата стою...
   Услышав в трубке смешок, Станислав Сергеич ощутил, как с его плеч свалилась порядочная ноша.
   - Со стороны наше трио смотрелось, наверное, забавно... - произнесла она, наконец.
  
  

Тягостное утро

  
   Станислав Сергеич пробудился в момент, когда сестра ловко засунула термометр ему под мышку. Термометр был ледяной, и это заставило его открыть глаза и беззвучно ругнуться. В перспективе просматривался длинный и бессмысленный день, который как-то надо прожить. Он снова закрыл глаза и с отвращением подумал, что вставать все же придется. Дежурная сестра профессиональным неуловимым движением выхватила нагретый градусник, что-то отметила в температурном листке, прикрепленном к спинке кровати, и быстро покинула палату, никак не отреагировав на Гришино зубоскальство насчет ее пышных форм (была она высокой, худой, плоскогрудой и походила на мосластую гончую ).
   - Что-то наша Валечка не в настроении... - задумчиво прокомментировал Гриша, садясь на кровати, и сладко поскреб волосатую грудь. По-солдатски скоро натянув пижаму, он куда-то пропал.
   Завтракали манной кашей. Станислав Сергеич равнодушно действовал ложкой, отправляя в рот все новые порции безрадостной больничной каши, как вдруг его поразило гнетущее молчание, которое царило в столовой. Он пошарил глазами по лицам больных: хмурые, подавленные, глаза в тарелку... Это что же - в честь понедельника? С беспокойством подумал Тропотун и вспомнил, что сегодня его разбудила сестра, а не доносившиеся из коридора голоса, как это было в предыдущие дни. Конечно, завтра вторник - операционный день. Но чтобы все разом скисли из-за плановых операций!.. И Гриша как назло исчез...
   Григорий появился тогда, когда соседние столики практически опустели. Приземлившись, он стал молча есть, не глядя на Станислава Сергеича. Да что же это такое?.. Вконец разволновался Тропотун, словно чудо, наблюдая бессловестного Гришу, и похолодел от посетившей его догадки. Прислушался - в палате интенсивной терапии стояла жуткая тишина.
   - Стонов почему-то не слышно... - робко произнес Тропотун, и слова его прозвучавшие глухо и неестественно, словно упали в бездонный колодец.
   - Отмаялся. - Сурово сказал Григорий.
   В палате интенсивной терапии тем временем произошло какое-то движение. А затем оттуда вывезли белую каталку, на которой покоилось нечто неподвижное, укрытое простыней. Находившиеся в фойе люди провожали каталку пристальными долгими взглядами. Распростертое на ней плоское тело еще пару часов назад было живым человеком, было одним из них.
   Не в силах отвести глаз от поскрипывающей каталки, Станислав Сергеич думал - вот, значит, как это происходит... На кладбище, среди крестов, могил, мраморных плит, смерть предстает в ореоле вечности и тайны - в стандартный коридор типового больничного здания она явилась запросто, по-свойски, как незваная, но подспудно ожидаемая гостья.
   В палате он нервно взбил подушку, хотел было лечь, но раздумал и уселся на кровати. Гриша тоже молча сидел на своей кровати, сложив на коленях руки, будто примерный первоклашка. Оба избегали встречаться глазами. Довольно скоро Тропотун поймал себя на том, что в отношении Гриши испытывает почти патологическую ненависть. Это удивило и одновременно раздосадовало его, и он попытался доискаться причин захлестнувшей его враждебности. В конце концов, сообразил, что все дело в Гришиной шишке. Завтра Григорию произведут плановую операцию - и будущее для него расцветится радужными тонами, в то время как будущее самого Станислава Сергеича пока еще весьма проблематично. Чтобы избавиться от нехорошего чувства к соседу, он заговорил.
   - Как была фамилия того... который умер?.. - с запинкой спросил он.
   - Кусков, - тотчас ответил Гриша, словно только и ждал этого вопроса, - Михаил Семеныч. Пятьдесят шесть лет. Болел-то всего ничего - два года!
   - Два года... - повторил Тропотун, как бы взвешивая на невидимых весах эти слова. - Да... жизнь...
   Больничный распорядок, однако, не изменился, и в обычное время появился лечащий врач.
   - Как наши дела, братцы-кролики? - с деланной бодростью поинтересовался он, присаживаясь возле кровати Станислава Сергеича. Через силу хирург выказывал уверенность и жизнерадостность, которых у него сегодня не было. Кусков был больным Алексея Васильевича, и хотя смерть его была предрешена, незримая вина тяжким бременем легла на плечи врача.
   - Ничо дела, - ответил за двоих Гриша. - Со мной-то завтра как?
   - С тобой... - Алексей Васильевич в растерянности почесал пальцем бровь. - С тобой, Григорий, вот что... Завтра у нас тяжелая операция - до четверга потерпишь?.. А в четверг тебя первого на стол!..
   - Ладно, - после паузы сообщил Григорий, - но чтоб точно!
   - Слово.
   - Ага... - разулыбался Гриша.
   И в ответ на его заразительную улыбку, в которой недоставало порядком зубов, заулыбался чему-то Алексей Васильевич, а следом за ним и Станислав Сергеич.
  

Посетители

  
   В палате сделалось душно. Станислав Сергеич настежь распахнул створки окна, задернул занавески и скрепил их устрашающих размеров иглой от шприца, а потом растянулся на кровати. Гриша где-то пропадал, и это было хорошо, так как в больших дозах он был невыносим. Закинув за голову руки, Тропотун смотрел на голубые шторы, которые чуть парусили под напором сквозняка и разбрасывали по палате подсиненные тени.
   На Регине тоже было голубое платье, когда она навестила его в субботу. Платье в цвет штор. Они с Гришей дремали после обеда. Заглянул кто-то из ходячих и передал записку от нее. Станислав Сергеич ополоснул лицо холодной водой и, не вытираясь, поспешил на улицу. Жена шагнула навстречу с таким радостным лицом, так нежно потерлась щекою о его плечо, что у него защипало глаза, наверно от нахлынувших сентиментальных воспоминаний. Он обнял ее за плечи, и они углубились в парк.
   - Ты прямо как из журнала мод! - сказал он. В небесного оттенка платье с пышными рукавами и глубоким декольте и в кокетливо сидящей на золотистых волосах кружевной шляпке, она действительно выглядела чертовски элегантно.
   Услышав комплимент, Регина победоносно улыбнулась, однако сочла его вполне заслуженным: не зря ведь полдня торчала в парикмахерской, укладывая волосы и делая маникюр, - и это в такую-то жару!..
   Они устроились на скамье под огромной черемухой, на которой уже начали буреть обильные гроздья ягод.
   - Я принесла тебе все витаминное и очень полезное, - заботливо говорила она, поочередно вынимая из рокового пакета целлофановые прозрачные мешочки со снедью. - Вот помидоры, зелень, а это огурцы, сулугуни... Все промыто, так что ешь спокойно! - и преданно заглянула мужу в глаза.
   Пожалуй, чуть переигрывает... С досадой отметил Станислав Сергеич. Слишком уж преданная супруга!..
   А Регина продолжала мило щебетать, ни единым словом не касаясь предыдущего своего посещения:
   - Веришь, Славик, мне телефон оборвали, твоим здоровьем интересуются! Я и не предполагала, что ты у меня столь популярен... - смущенный смешок. - Я, конечно, благодарю всех за участие, но отказываюсь дать твои координаты под тем предлогом, что мужчина не любит показываться в минуты слабости...
   - Правильно.
   - Особенно переживают ваши дамы. Очень их волнует твое самочувствие... - ее непринужденный светский тон не содержал ни малейшего намека на ревность.
   Он кивал, не очень-то прислушиваясь к словам жены, однако его завораживал тембр ее хорошо поставленного "преподавательского голоса", ритмика произносимых ею фраз, красивый изгиб загорелой до персикового тона шеи. Ему вдруг нестерпимо захотелось коснуться рукою обнаженного плеча Регины, и он осторожно провел пальцами от ее уха вниз, к плечу...
   Она продолжала говорить, словно ничего не замечая. А Тропотун тут же стал раздумывать о том, что предаваться радостям бытия в его положении просто безнравственно, ибо пора подумать и о душе... Он поспешно отдернул руку от шелковистого плеча жены, и снова Регина сделала вид, что не обратила на это внимания.
   - ...в воскресенье Аллочка приглашала на дачу. Ты не возражаешь? У нас такое лето короткое! Хотя бы искупаюсь в водохранилище - вода двадцать три градуса...
   Вот уж кто не страдает от отсутствия темы разговора!.. С иронией сказал себе Станислав Сергеич. Лепит первое, что в голову придет, - и неплохо получается...
   - ...в понедельник заседание кафедры... приду во вторник... что тебе принести? - и она вопросительно посмотрела на него. - Если ты хочешь, я конечно и в понедельник приеду... Тебе здесь очень тоскливо, да?..
   - Только не надо жертвоприношений, - сказал Тропотун.
   - Ну, зачем ты так?- обиделась Регина.
   Сошлись на вторнике.
   С Верой дело обстояло сложнее. Она все-таки посетила его в воскресенье, но для этого Станиславу Сергеичу пришлось потрудиться.
   Он прогуливался по центральной аллее. Она заявилась в вызывающе розовых брюках и широчайшей сиреневой блузке навыпуск. На ее язвительно-неприступном лице было написано, что женщина исполняет свой христианский долг в отношении бывшего любовника. Станислав Сергеич смиренно принял ее позу и, пустив в ход все свое обаяние, сумел мало-помалу растопить лед отчуждения.
   - Почему ты не расскажешь про обследование? - спросила, наконец, она. - Выглядишь хорошо (тьфу! тьфу! тьфу!).
   И тогда Станислав Сергеич вздохнул свободно - Вера его простила! Он посмотрел в ее оттаявшее лицо и сказал:
   - Я не ощущаю себя больным... Это глупо, да?..
   В ее присутствии на него вдруг опять снизошло то особенное и приятное состояние, когда тебя словно бы приподымает над бренной землею и возносит, возносит куда-то... Единожды примерив роль великомученика, от нее трудно потом отказаться. И - не мог же он ударить в грязь лицом перед собственной любимой женщиной!.. В двух словах обрисовав больничную рутину, Станислав Сергеич сделал изящное фразеологическое па и переключился на общефилософские проблемы. Он элегантно оперировал понятиями Жизни и Смерти, Любви и Ненависти, не забыв упомянуть о Сострадании, Милосердии и Общечеловеческой Любви. И, странное дело, смелая ироничная Вера завороженно внимала его монологу, словно не замечая, как Станислав Сергеич все выше и выше поднимается по ступеням невидимого пьедестала...
   В четвертом часу пополудни Тропотун выбрался в парк.
   Откинувшись на уцелевшую часть спинки скамьи, Станислав Сергеич запрокинул голову и сквозь сощуренные веки стал смотреть на небо - в голубом небесном супе плавали похожие на клецки кучевые облака. Но вскоре его отвлекло знакомое неприятное чувство, он повернул голову... Сложив на груди волосатые лапки и элегантно опираясь на несуществующую у скамьи спинку, нечисть с любопытством наблюдала за Станиславом Сергеичем. Встретив его взгляд, упырь медленно осклабился и с издевкой произнес:
   - Не хотелось беспокоить Ваше Высочество в столь неподходящее время - но дела, дела...
   - Какие у тебя могут быть дела?.. - с презрением поинтересовался Станислав Сергеич.
   - Ежели я не человек из плоти и крови, - тут же принялся жеманничать упырь, - так у меня и дел важных быть не может?.. Вот, пришел побеседовать с тобою на душеспасительную тему.
   Станислав Сергеич зло хмыкнул: "А я думал - это в компетенции Высшей инстанции!"- сказал он и ткнул пальцем в небо.
   - Каждому свое, товарищ Тропотун... - со значением заметил упырь, но тут же ухмыльнулся и стал насвистывать опереточный мотивчик.
   Станислав Сергеич злобно наблюдал за веселящейся нежитью. А упырь неожиданно оборвал свой легкомысленный свист и, заглянув снизу вверх в лицо Тропотуна, с печальной фамильярностью спросил: "Ну что уставился? Первый раз видишь?.. Молчит... Эпитафию на себя сочиняет!.."
   От последних слов мерзости во рту Станислава Сергеича появился противный металлический привкус.
   - Не эпитафию сочиняю, - еле сдерживаясь, заговорил он, - а общаюсь с природой.
   - Фу ты, ну ты, лапти гнуты! - развеселился упырь. - С природой он общается... А я, по-твоему, кто - природа? - И он придвинулся к Станиславу Сергеичу вплотную.
   Тот отшатнулся и холодно ответил:
   - Ты - моя галлюцинация.
   - Выходит, я не существую?!
   - В пространстве моего воображения ты существуешь.
   - Спасибо и на этом! - упырь приложил лапку к груди и поклонился слегка. - Все-таки, значит, существую... - И он преотвратно захихикал.
   - Ты заткнешься? - вдруг взревел Тропотун. - Навязался на мою голову - еще и хохочет!
   - Не над тобой, не над тобой, - заверещал тотчас упырь своим пронзительным дискантом. - Над людьми вообще... - он снова откинулся на невидимую спинку, и даже руки на нее закинул. При этом на его гнусной мордочке с перпендикулярно торчащими ушами-локаторами отразилось чувство собственного достоинства. - Если разобраться, -с важностью продолжал он, - вы существа преотвратные!.. Нас, нечистую силу, преследуете денно и нощно, проклинаете, анафемы всякие там придумали... А нет, чтобы вовнутрь себя заглянуть! Басня у вас есть про стрекозу и муравья. Так вот вы - типичные стрекозы. Живете сиюминутным, о последствиях не задумываясь. И при этом называете себя цивилизованными людьми... Самое забавное, что именно цивилизованными!.. Где ни бывал, но такой удивительной тупости, как на Земле, встречать не приходилось! - он открыл пасть, поковырял между острыми зубками не менее острым когтем и посмотрел на Станислава Сергеича. - Берите пример с муравьев! Их цивилизации уже пара миллиардов лет - и они живут вместе с природой, а не вопреки природе. А вы?! - упырь саркастически осклабился. - Вы не продержитесь и ста лет!.. Никогда не видел такого стремления к коллективному самоубийству. Ха-ха! Жаль, что, забеременев человечеством, природа не сделала аборт!
   Станислав Сергеич молчал с таким видом, словно сжевал лимон и теперь его мучила изжога. Мало того, что к нему намертво прилипла эта хвостатая дрянь, так теперь еще собственная галлюцинация учит его и все человечество уму-разуму...
   - Что это у тебя физия похоронная? - вдруг обратилась нечисть к уже порядком накалившемуся Тропотуну и, с удовольствием пронаблюдав, как розовеет от накопившегося раздражения его жертва, ехидно прибавила,- а-а... это ты себе памятничек прикидываешь покрасивше!.. Или потом супруга позаботится?.. - закончил упырь со скорбной значительностью.
   Тропотун аж онемел от возмущения - да как эта пакость смеет?!
   - Смею-смею, - уверил его тут же упырь, однако отодвинулся от Станислава Сергеича подальше. - У тебя с пищеварением как - газы не мучают? - продолжал он очень серьезно. - Я тут на вечеринку попал и с одним литератором на брудершафт пил. Ты вообрази только, что он удумал! Нормальный человек до этого не додумается... Собрался заранее соорудить себе памятник, при жизни, то есть. И какой... На массивной тумбе из черного мрамора стоит белая клизма (тоже мраморная), устремив острие в небо. А надпись на тумбе - "они неразлучны и за гробом..." Ну, каково?!
   - Врешь! Все врешь! Упыри не пьют!
   - А вот и пьют, - захихикал упырь. - Но литератор-то, а?.. Знает, что ничего путного не написал, так хоть через задний проход в бессмертие проскочить!..
   В ответ Станислав Сергеич хотел было сказать что-нибудь обидно-остроумное, но внезапно увидел идущих по тропинке Гришу и Блаженного Федора. "Брысь..." - зашипел он, быстро поворачиваясь к упырю, но того уже и след простыл.
   - Здравствуй, Слава! - сказал Федор, пожимая ему руку. - Ни за что не разыскал бы тебя, да вот Григорий Ильич любезно согласился проводить.
   При этих словах Григорий Ильич напыжился и расцвел.
   - Я что... я ничего... делов-то... - забормотал он, глядя на Федора почти с обожанием.
   Почему русские так любят блаженных?.. Подумал Станислав Сергеич, окидывая Федора придирчивым взглядом: рубаха навыпуск подпоясана веревочкой, мятые штаны госпошива, сандалии на босу ногу и соломенная шляпа типа канотье, из-под которой торчат пышные, тронутые сединой патлы. Интересно, на какой помойке он откопал этот шляпный экземпляр?..
   - Спасибо, что навестил, - сказал он, - присаживайся!
   - И вы садитесь, - пригласил Федор Гришу, кивая на скамейку.
   - Жена скоро придет, - с досадой пояснил тот, - она у меня женщина серьезная... - и зашагал обратно, всей спиною выражая глубокое сожаление.
   - Ты тут вроде обжился, - сказал Федор, осматриваясь. Снял свою уникальную шляпу и определил на сломанную перекладину скамейки, а потом заглянул Станиславу Сергеичу в глаза.
   Этот испытующий взгляд, казалось, проник через зрачки в самое нутро его существа, и Тропотун поспешно отвернулся и стал прикидывать, какую тему для разговора избрать. Не найдя ничего лучшего, он начал описывать бывшему сокурснику обитателей онкологического отделения, потом переключился на умершего мужчину, потерял искренний тон и сбился на патетику. Особенно ему понравился собственный рассказ о пережитых ночью ужасах. Это говорило о глубинах его натуры и, к тому же, солидно звучало. Но при этом Станислав Сергеич вовсе не хотел выглядеть нытиком, наоборот, он стремился подчеркнуть. собственную несгибаемую волю и непреклонное мужество.
   Блаженный Федор слушал, не перебивая. Более того, глаза его неоднократно наполнялись слезами. Когда польщенный таким вниманием Станислав Сергеич закончил свою исповедь, он схватил его руку и горячо заговорил:
   - Это хорошо, что ты здесь! Радуйся! В этом знамение...
   Удивленный подобной реакцией, Тропотун чуть отодвинулся от него.
   - Да-да, радуйся! - Федор придвинулся к нему, пожирая фанатично блестевшим взором. - Ты избран - и это твое испытание!..
   Совсем псих... Растерянно подумал Станислав Сергеич, снова незаметно отъезжая по сиденью от Федора.
   - Какое испытание? - спросил он ровным голосом. - Я тебя не понимаю. Ты хоть в Бога-то веруешь?
   - Это неважно! Я за плюрализм в вере. Видишь ли, каждый человек, а если взять шире - каждый народ, имеет своего Бога. То есть, на мой взгляд, Бог воплощается в каждом народе по-своему. Поэтому к познанию Высшего Существа имеется бесчисленное количество путей: христианство, буддизм, йога, магометанство...
   - Понятно, - мрачно сказал Станислав Сергеич. - Для тебя Бог - абстрактная идея.
   - Не идея, а чувство, - возразил Федор. - Я нахожусь с Ним в постоянном контакте.
   - А, ну да... - со скрытым сарказмом кивнул Тропотун.
   Так и есть! Сказал он себе с оттенком удовлетворения. Типичный шизофреник. Новый Мессия из кочегарки!..
   - И за что же мне ниспослано испытание? - спросил он вслух.
   - Не "за что", но "для чего"! - поправил Федор. - Чтобы, приняв страдание, ты потом пришел к Богу.
   - Неужто для этого нужно умереть? - устало сказал Станислав Сергеич.
   - То, что с человеческой точки зрения абсурдно, там имеет свой, высший, смысл... - доверительно пояснил Федор.
   Вот именно, "там"!.. С горькой иронией усмехнулся про себя Тропотун. Впрочем, что он может мне сказать?..
   Ушел Блаженный Федор внезапно. Вдруг поднялся, нахлобучил на голову чудо-шляпу, буркнул - привет!- и торопливо зашагал по тропинке прочь. Станислав Сергеич молча провожал его глазами. У него возникло четкое ощущение, что Федор устремился на, одному ему слышимый, зов.
  

Окончательный приговор

  
   Чтобы скоротать время, он взбил подушки, растянулся на постели и принялся рассеянно листать журнал "Наука и жизнь". Наткнувшись на смоделированный на компьютере сценарий ядерной войны, Станислав Сергеич заинтересовался. В первые же часы ядерной катастрофы на месте бывших городов возникнут гигантские костры. В них сгорит все, потому что при огромных площадях пожаров образуется огненный вихрь - торнадо - со сверхвысокой температурой пламени. На десятки километров ввысь взметнутся тучи пыли, потом поднимутся сажа и пепел от горящих городов и лесов. Они укутают землю плотным непрозрачным облаком, и наступит долгая ночь. Без солнечной энергии земля быстро остынет, ее скует лютая стужа - настанет ядерная зима...
   Тропотун отложил журнал и задумался. В молодости ему часто снились кошмары, в которых начиналась атомная война. Он куда-то бежал, заползал в какие-то земляные щели, опускался в заброшенные шахты - а следом катился неумолимый огненный вал, от которого не было спасения ни на земле, ни под землей....
   Гриша зашуршал своей газетой и вдруг спросил:
   - Как вы смотрите, Станислав Сергеич, война будет или нет?
   Тот невольно вздрогнул - Гриша, словно прочел его мысли.
  -- Будет, - сказал Тропотун. И прибавил с печальным сарказмом: - Умение договариваться не входит в число людских добродетелей...
  -- Про добродетель это вы верно, - вздохнул Гриша. - И чо они, сукины дети, думают? Мы же им мир предлагаем - а они нам кукиш в кармане!
   - Видишь ли, Григорий, они считают, что это мы для них, выражаясь фигурально, кукиш в кармане держим... То есть, говорим о мире, а сами к войне готовимся.
   - Ага, спим и видим! - презрительно хмыкнул Гриша. Потом сел на кровати, опустил босые ноги на пол и задумался.
   - Что же, - после продолжительного молчания снова заговорил он, - ничего нельзя сделать?
   - Политика... - многозначительно произнес Тропотун. - Говорится одно, подразумевается второе, делается третье... Как в детективе! И потому подходить к политике надо с позиций детективного жанра. Первый вопрос детектива-профессионала - кому это выгодно?..
   - Ну да, - глубокомысленно заметил Гриша, - империалистические хищники, военно-промышленный комплекс...
   Станислав Сергеич поморщился от излишне прямолинейного замечания собеседника, однако продолжал:
   - Это экономический аспект проблемы. Но существуют еще биологический, социопсихологический... - он уже сам увлекся собственными рассуждениями. - Взять, скажем, крыс. Бывают годы, когда численность крысиной популяции на ограниченной территории вдруг возрастает скачкообразно. И это приводит к резкому всплеску видовой агрессивности и стремлению данной популяции распространиться на как можно большую территорию.
   - Люди все-таки не крысы! - явно обиделся Григорий.
   - Но тоже млекопитающие. И как одному из видов млекопитающих им свойственна видовая агрессивность. В сущности, вся история человечества это история непрерывных войн. Под собственную биологическую агрессивность можно подвести любую религиозную или же идеологическую базу - цель оправдывает средства!
   - Как вы повернули... - удивленно покачал головой Гриша. - Получается, люди будут воевать всегда?
   - Во всяком случае, люди должны отдавать себе отчет, что произошли не по прямой линии от ангелов, а в результате эволюции и межвидовой борьбы от волкоподобных гоминидов - плотоядных и агрессивных созданий. Чем меньше человечество станет заблуждаться на свой счет, тем для него лучше.
   - Да уж, не от ангелов, - с серьезным видом подтвердил Григорий и солидно поправил на переносице очки. - Но если чертовы империалисты к нам сунутся!.. - продолжал он с угрозой.
   В его голосе вдруг прозвучала такая внутренняя сила, что Станислав Сергеич оторвал свой взгляд от потолка и посмотрел на соседа. Лицо Григория с насупленными бровями, злыми глазами, сжатыми в линию губами, поразило Тропотуна. Это был совершенно новый, не знакомый ему человек, и даже очки в золоченой оправе уже не смотрелись на его сосредоточенном лице инородной добавкой. Он отвернулся и стал размышлять над разительным превращением Гриши. Для русского человека, думал Тропотун, защита отечества стала чем-то вроде инстинкта, всосанного с молоком матери... Одна Орда с ее железной государственной дисциплиной чего стоит! В сущности, чтобы выстоять, русский должен был национальное самосохранение ставить выше самосохранения индивидуального... Это просматривается на протяжении всей нашей истории...
   Как-то незаметно Станислав Сергеич задремал и проспал до самого ужина.
   Вечером побрызгал дождь, и теперь от земли тянуло прохладой и сыростью и, кажется, пахло грибами. Но вот откуда-то потянуло дымком сигареты, потом до его слуха донеслись голоса. Из ординаторской - сообразил он, стараясь уловить, о чем идет речь.
   - ...это началось через месяц, - говорил отрешенный, погасший женский голос. - Когда я узнала, что он разбился, и позже, на похоронах, я просто ничего не чувствовала, омертвела. Плакать и то не могла!..
   Это Анечка... Узнал Тропотун.
   - Я вас обоих видел прошлым летом. Он заходил за тобой после дежурства. Я подумал еще - до чего красивая пара!.. На тебе было платьице светлое, такое воздушное, и ты вся светилась, а он в летной форме...
   А это Алексей Васильевич! Отметил Тропотун, заинтригованный этим доверительным разговором.
   - Мне и в голову не приходило, что может с ним такое... Я его так любила!
   В ее глуховатом усталом голосе было столько привычного горя, что Станислав Сергеич почувствовал жалость к девушке.
   - Эх, жизнь!.. - вздохнул Алексей Васильевич. - Сколько раз замечал: что ни человек хороший, непременно несчастливый... - После паузы он спросил уже другим, деловым, тоном: - Как новенький, привыкает?
   - Привыкает. Вежливый такой, обходительный. У него легкие?
   - Да. И весьма запущенный случай. Интуиция мне подсказывает, что уже неоперабельный.
   - Жалко! Мужчина еще молодой.
   - Увы, мы не боги!.. Клиника плохая - метастазы. Поздно к нам попал...
   Станислав Сергеич тотчас понял, что речь идет о нем, однако жестокий смысл сказанного осознал не сразу. Алексей Васильевич произнес свой приговор столь обыденным тоном, что и Тропотун вначале воспринял его отстраненно, как бы безотносительно к себе, но уже спустя несколько мгновений весь ужас свершившегося приговора обрушился на него всей своей неимоверной тяжестью, ослепил, оглушил, сдавил горло невидимой петлей.
   Он не мог вспомнить потом, как добрался до кровати. Лежал, неподвижно уставившись во тьму, в голове было пусто, но в ушах слышался нарастающий гул набата. Мысли появились позже, они возникали какими-то сгустками, клубками, в путанице которых невозможно было разобраться.
   Наконец, один из клубков поддался и нить мысли стала разматываться, подчиняясь своей внутренней логике. Думал Тропотун о том, что среди всех своих мистических блужданий он, в сущности, никогда не верил по-настоящему в собственную смерть. В жизни он всегда актерствовал, даже на последнем художественном совете играл в страстотерпца. Здесь изображал из себя больного. И все время пытался выстроить жизнь в соответствии с сочиненным им самим сценарием. Но жизнь не спектакль, назавтра ее нельзя сыграть по-другому, лучше, искренней, глубже...
   Судьба долго терпела и с насмешкой наблюдала за ним, а потом схватила за шкирку, как кутенка, и швырнула на самую стремнину. И вот он барахтается, скулит, захлебывается... Станислав Сергеич судорожно вздохнул, и машинально провел рукой по лицу, оно было мокрым от слез.
  
  

На смертном одре

  
   Утро началось засунутым под мышку термометром, который Станислав Сергеич автоматически зажал, и только тогда проснулся. Голова была словно налита свинцом, за глазами тупо ныло.
   - Чо мне снилось... - мечтательно стал рассказывать Гриша, о котором Станислав Сергеич совершенно позабыл. - Сидим мы, значит, с Валькой-аппаратчицей голые на стогу сена. И все у нас вроде как слаживается - а тут я смотрю, волосы-то у нее зеленые!.. Ну, мне, конечно...
   Вот ведь еще испытание!.. С досадой подумал Тропотун и снял пижаму со спинки стула.
   - ...когда меня выпустят... Мужских моих сил больше нету... Станислав Сергеич! А, Станислав Сергеич! - приставал он. - Вам голые бабы снятся?
   - Нет! - сурово отрезал Тропотун и посмотрел на сопалатника: круглые Гришины глаза были до отвращения похожи на галочьи.
   - Конечно, к вам такие ходят... - сказал Гриша и вздохнул.
   В этом вздохе Станиславу Сергеичу почудилось завистливое желание хотя бы раз в жизни заполучить в постель такую вот бабочку, красивую и с обхождением. Едва сдерживая глухое раздражение, Тропотун натянул пижаму, и прошел к раковине. Длинный яркий тюбик его импортной пасты был неаккуратно выдавлен и заляпан пастовыми потеками. Это обстоятельство стало последней каплей для брезгливого Станислава Сергеича.
   - Брал мою пасту? - зло спросил он.
   - А чо?
   - Да ничо! Брал, спрашиваю?
   - Ну, взял маленько... на вкус попробовать...
   - Впредь к моим вещам прикасаться без спросу не смей! - отчеканил Тропотун металлическим голосом и, открыв холодную воду, стал яростно плескать ее себе в лицо.
   - Очень нужно... - бурчал Гриша, сидя на кровати. - В гробу я видал вашу пасту!
   - Хватит. Проехали. - Оборвал его Тропотун. Сорвав со спинки кровати полотенце, Станислав Сергеич с силой вытирал лицо и шею. Что это я взбесился?.. Спросил он себя. Чем виноват передо мною этот простоватый Гриша? В нем столько детской непосредственности, столько радости жизни... Надо держать себя в руках. Я должен любить каждого человека - в том числе и этого конкретного Гришу!.. Я люблю Гришу... Принялся мысленно твердить Тропотун. Я люблю Гришу... Я ... Как же, возлюби попробуй этого поганца - он уже третий день моей пастой пользуется!..
   Все же Станислав Сергеич сумел переломить себя и смиренно позвал: "Гриша..."
   Тот, насупившись, молчал.
   - Гриша, ты уж прости меня, - с уничижительными нотками продолжал он. - Ну, Гриш, я не хотел тебя обидеть... Мне не жалко пасты, бери, когда понадобится!
   - Расщедрился!
   В ответ Тропотун скорбно вздохнул: не ощущал он в сердце своем любви к ближнему своему Григорию - и только!
   Сразу после завтрака на минутку забежал Алексей Васильевич - день был операционный, и он торопился.
   - Ну, что носы повесили, аники-воины? - бодро заговорил он, присаживаясь подле Гришиной кровати. - С тобою, друг, все ясно. Избавим тебя от внеплановой шишки - и гуляй казак! Чего загрустил-то?
   - Я не загрустил. Бабочка знакомая приснилась, - с надрывом отозвался Гриша.
   - Мощный ты мужик, Григорий, - лукаво покачал головой врач. - Ничего, потерпи - скоро на волю...
   Он пересел к Тропотуну, улыбнулся ему, пригладил русые волосы. После ночного дежурства он не выглядел усталым, - ночь прошла спокойно.
   - А ваше настроение как?
   - Нормально, - со скрытым сарказмом сказал Станислав Сергеич, вглядываясь в васильковые глаза хирурга, и даже плечами слегка пожал, - если конечно мое пребывание здесь можно таковым считать.
   - Да, разумеется, - рассеянно согласился Алексей Васильевич. - Должен сказать вам, что рентген хороший. Для полной уверенности я попросил посмотреть вас доцента. Он очень опытный рентгенолог.
   Тропотун только ядовито усмехнулся тонкими губами. Как лжет!.. Почти с восхищением думал он. Нет, как лжет!.. Или в этом и заключается пресловутая врачебная этика?.. Святая ложь прямо в глаза обреченному пациенту...
   Едва не задев головой дверную перекладину, Алексей Васильевич покинул палату номер четыре. Тропотун проводил его спину взглядом полным ненависти. Вот так... Говорил он себе. Умирать, милейший, вас отправят домой. И правильно! К чему увеличивать процент смертности по отделению?..
   - Тропотун! Вы Тропотун? - спрашивала, заглядывая в палату, смазливая сестричка. - Вас на рентген!
   Доцент походил на Илью Муромца с небезызвестной картины "Три богатыря", халат едва сходился на его мощной груди. Он весело засунул безгласного Станислава Сергеича между холодными плоскостями аппарата и, спрятавшись за защитным экраном, долго изучал его грудную клетку, командуя басом, куда повернуться и какую руку поднять. Наконец он включил красный свет, достал Тропотуна из чрева рентгеновского аппарата, одобрительно хлопнул его по плечу и прогудел - порядок! - после чего сосредоточенно стал писать что-то в историю болезни, солидно оглаживая при этом черную густую бороду.
   А Станислав Сергеич устало оделся и побрел в отделение. По дороге вспомнил, что нужно позвонить жене, и свернул к автомату.
   - Рина? - спросил упавшим голосом. - Я... Быстро что-то узнавать перестала!.. Хорошо, прекратил. Что здесь может быть новенького?.. Доцент сегодня консультировал. Откуда я знаю, почему не профессор?! Я не кричу... Лучше бы к четырем подошла... Рина, не будем выяснять отношения!
   Станислав Сергеич раздраженно нажал на рычажок и стал рыться в карманах в поисках монетки.
   - Это я, Вера... - замогильным тоном начал он. - Извини, если отрываю от дел... Никак пока что... Смотрел доцент. На редкость здоровенный мужик, прямо Илья Муромец... Конечно, я буду рад... Не выдумывай! В половине четвертого... Честно говоря, неважнецкое... Постараюсь... Так жду тебя в половине!.. Спасибо, я тебя тоже целую...
   Гриша на его счастье отсутствовал, и, задернув легкие шторы, Станислав Сергеич с облегчением лег. День еще только начинался, а он чувствовал себя совершенно разбитым. За грудиной ощущалась постоянная давящая тяжесть, словно на грудную клетку кто-то невидимый опустил свою тяжелую руку. Тропотун как бы увидел себя со стороны, словно он превратился в энтомолога, изучающего любопытное насекомое. Ему захотелось как-то оправдать существование этого насекомого на земле, найти какие-либо яркие моменты в его биографии - их не было! Защита диссертации?.. Кажется, в тот вечер на банкете я был счастлив. Потом, правда, выяснилось, что некоторые из бывших на банкете бросили черные шары... Я жаждал любой ценой добиться положения в обществе - и добился. Мечтал о красивой жене со связями - и женился на Регине. Когда родился Вадька, наша семейная жизнь превратилась в филиал ада - молодая жена не знала азов домашнего хозяйства. Станислав Сергеич даже застонал: сорок четыре года бездарного существования... Сколько усилий потрачено на доставание мебели, престижных путевок, на карабканье вверх по иерархической лестнице!..
   Полуденное солнце нагревало здание, и в палате, несмотря на распахнутое окно, становилось все жарче. Заявился Гриша с гигантским помидором в руках и, пристроившись возле тумбочки, с завидным аппетитом принялся уплетать его, посыпая солью из спичечного коробка. Покончив с помидором, он утерся тыльной стороной кисти, и благодушно поинтересовался:
   - Отдыхаете?
   - Швах мое дело, Григорий! - Неожиданно для себя самого сказал вдруг Станислав Сергеич. - Неоперабелен.
   - Ну?! - вытаращился тот. - Быть не может!
   Тропотун только горько улыбнулся.
   Долго молчали. Наконец Гриша переварил новость и спросил сочувственно: "Помидора хочешь?"
   - Нет, - сдавленным голосом отозвался Станислав Сергеич, у которого от жалости к себе даже горло перехватило. - А хреновая штукенция эта самая жизнь, а Григорий?.. Рраз - и ты уже за бортом!..
   - Хреновая! - с чувством согласился тот. - Кум у меня был. Шел по улице - и доска на голову упала. С балкона...
   Полулежа в кровати, Тропотун со страхом прислушивался к собственному телу. За грудиной продолжало противно ныть. А утром, когда он поднялся с кровати, у него закружилась голова. Да... Думал он. Вот оно, начинается!..
   - Тропотун, к вам пришли! - крикнула сестра, разносившая передачи.
   - Передайте, пожалуйста, записку от меня... - выговорил он усталым и каким-то немощным голосом.
   Вера вошла в палату, решительно постукивая каблучками.
   - Привет, Станислав! - она плюхнулась на стул в изножье его кровати и, скрывая тревогу за излишней бодростью, продолжала чуть грубовато: - Мне передали твою записку. Ты это что, угодил в больницу и теперь собрался помирать?.. Хорош! Да и выглядишь ты прекрасно... Что же ты о моей внешности ничего не скажешь?
   - Ты великолепна... - негромко и печально произнес он.
   - Вот и врешь! - Вера хихикнула. - Я два дня в расстройстве пребываю. Навестил один старый знакомый, искусствовед, с кандидатской даже. Посидели мы за чаем, поговорили...
   - За чаем? - с иронией переспросил Тропотун.
   - За чаем, - повторила она с нажимом и усмехнулась. - Он много порассказал. Тут несколько лет назад институт по народным промыслам открыли, он в замдиректорах ходил. Ну а директора им подарили из номенклатурных товарищей, который чуть раньше завалил работу на одном кожевенном заводике, - экономика ведь знаний требует! Культура же, как известно, не требует...
   - Культура у нас не того... не на первом месте... - равнодушно отозвался Станислав Сергеич.
   - И не на втором! - горячо сказала Вера. - Потому как видимой пользы нет, так, иллюзия какая-то. А нравственные потери - кто их подсчитает?!
   - Две недели назад я бы вместе с тобой посмеялся, - задумчиво произнес он.
   - Слушай, Тропотун, - вдохновенно заговорила Вера. - Ты когда-нибудь замечал, как вольготно на Руси дураку?.. И сказки про него у нас складывают, и за государственный счет лелеют, и даже за его дурацкие фантазии из нашего с тобой кармана платят. А вот умника не жалуют... Боятся умника. Кто его знает, что у него на уме? Черт знает до чего додуматься может!..
   - Ишь ты как! - вдруг развеселился Тропотун. - А дураку твоему до пенсии дотянуть надо? Надо! Ему что скажешь, то исполнит. А умников у меня целый институт. Так между собою договориться не могут, потому что каждый есть индивидуальность!
   Помолчали. Станислав Сергеич ушел в себя, потом как-то нерешительно взглянул на Веру и вдруг попросил: "Честно мне ответь - что для тебя в жизни главное?"
   - Спросил бы что-нибудь полегче! - она даже потрясла стриженой головой. - Ну, конечно, не деньги... И не положение в обществе... Пожалуй... чтоб скучно не было! - и она состроила гримаску.
   - Ну, а в чем ты видишь смысл своей жизни?
   - Смысл жизни?! - изумилась она и нервно хмыкнула. - Кажется, тебя тут несколько перелечили...
   - Я серьезно.
   - Эх, - с тоскою воскликнула Вера, - да что же мы за нация такая неприкаянная?.. Все нам смысл жизни подавай - не меньше! Откуда мне знать смысл жизни?.. Свой он у каждого, свой. Кому ковров-хрусталя натащить полный дом, кому пить-есть сладко, а кому всю жизнь ее смысл искать...
   - Каждому свое? - криво улыбнулся Тропотун.
   - Не передергивай! Я тебе историйку глупую расскажу. Но с моралью...
   Станислав Сергеич внимательно посмотрел на Веру и приготовился слушать.
   - Захотелось мне как-то раз какао. Знаешь, иногда возникает такое почти судорожное желание чего-нибудь, что кажется - не исполнишь его, так тут же и помрешь! Я всю кухню перерыла, все шкафчики обыскала, нашла-таки старую коробочку с парой ложек какао-порошка на дне. Ох, и развернулась я тут!.. Молоко в кастрюльке вскипятила, сахару добавила, какао всыпала, тщательно перемешивая... О, какой пошел аромат!.. Я взяла чашку тончайшего фарфора, перелила в нее драгоценный напиток - чашка всего и вышла! - уселась за стол и предалась дегустации. Я наслаждалась каждым глотком, это было наивысшее блаженство, пик наслаждения. Выпила все до капли. Глядь в чашку - на дне дохлый таракан лежит. - Она захихикала. - Меня аж передернуло от отвращения. Сижу с чашкой в руке и думаю, бежать в туалет или обождать?.. Не побежала. Вымыла чашку и параллельно пришла к заключению, что на донышке жизненных радостей всегда лежит свой дохлый таракан.
   Тропотун невольно рассмеялся. Потом сказал:
   - Глубокое философское умозаключение...
   - А-га... И хватит фрондировать. Как себя чувствуешь?
   - Что-то слабость, - беспомощно развел руками Тропотун. - Потому и записку послал. Ты уж извини...
   - С ума сошел! Какие могут быть извинения? В ее зеленых глазах ему почудился страх.
   - Я знаю, нам было бы лучше не встречаться, - с горечью продолжал он, - но это выше моих сил. Смотреть в твои глаза, видеть твое лицо... твое родное лицо... - его голос пресекся.
   - Станислав, не надо! Когда ты отсюда выйдешь, мы будем встречаться каждый день!.. - Она умолкла, пытаясь справиться с подступавшими слезами, потом спросила глуховатым от волнения голосом: - Операцию делать будут?
   - Нет, - кратко ответил он. - Неоперабелен,
   - Ты?! Невозможно!..
   Он мрачно усмехнулся и увидел, что Верино лицо в этот миг странно застыло, а ее устремленный на дверь взгляд прямо-таки остекленел.
   Делая вид, что в палате нет никого, кроме них двоих, Регина подошла к кровати и села в изголовье у мужа. На ней было белое платье в крупный красный горох, в ушах - красные большие клипсы. Она положила свой пакет на тумбочку, затем взяла руку Станислава Сергеича и нежно спросила: "Что, тебе стало хуже?"
   - Это конец. - Серьезно и значительно произнес он.- Я неоперабелен.
   Жена ойкнула и заплакала. Вера, молча глотая слезы, смотрела на нее с глубоким сочувствием.
   Дав Регине время поплакать, Станислав Сергеич негромко заговорил. Благодаря отработанной дикции каждое его слово звучало четко и весомо.
   - Случай помог мне узнать, что жизнь моя на исходе. Остались месяцы, а быть может только считанные недели... - его проникновенный искренний тон проникал в самую душу. - Регина, успокойся, мне трудно говорить! - попросил он всхлипывающую жену.
   Она судорожно глотнула воздух и сжала пальцами горло, пытаясь этим беспомощным движением удержать свои рыдания.
   - В больнице я многое увидел по-иному. Многое переосмыслил. Здесь я остался наедине с собою, и мне вдруг сделалось страшно. Да-да! Страшно. Потому что мое истинное, лучшее "я" не пробилось сквозь те заросли лжи, ханжества и лицемерия, которыми я уснастил свою жизнь. Я жил, суетился, бежал куда-то - и все вхолостую!.. Теперь наступило возмездие. Надо платить долги. Потому я и позвал сегодня вас обеих. Тебя, Регинушка, и тебя, Вера... Хочу попросить у вас прощения за то зло, которое вольно или же невольно причинил вам!..
   Он умолк, собираясь с мыслями, и бросил быстрый проницательный взгляд на лицо жены, потом любовницы. Регина еле сдерживала рыдания, Верино лицо побелело и напоминало гипсовую маску. Вполне удовлетворенный произведенным эффектом, Станислав Сергеич заговорил вновь:
   - Каждая из вас дорога мне. У меня никого нет ближе вас двоих на этой земле. Сегодня, лежа без сил на этом смертном одре, я умоляю вас... - голос его прервался, - умоляю вас о снисхождении и прощении...
   - Ты необыкновенный, Славочка! - воскликнула Регина горестно. - Мне вечера напролет звонят из НИИБЫТиМа и спрашивают о твоем здоровье. А вчера за полночь позвонила твоя сотрудница и уверяла меня, что ты - святой. Дескать, только святой в наше время может страдать за правду!..
   - Хмм... - к подобному повороту событий он не был готов. - Хмм... - вторично произнес он. - Но я совершенно убежден, что смысл человеческой жизни - в служении Истине... - нашелся наконец Тропотун. - Истине с большой буквы! В этом долг каждого порядочного человека и гражданина своего отечества. - С пафосом закончил он и внутренне скривился - получилась некоторая передержка. И, чтобы замять собственную неловкость, Станислав Сергеич тотчас перешел к заветной теме. - Я отдаю себе отчет, что это не принято... - через силу заговорил он. - Есть ли у меня на то моральное право?.. Но время... время!.. - тут он с усилием оторвался от подушек. - Я прошу... Заклинаю вас! Вы не можете отказать мне в моей последней просьбе!.. Протяните же руки друг другу, и я уйду из этого мира спокойно... В полном изнеможении он откинулся на свои подушки и ощутил на лбу капли холодного пота.
   - Славочка! - как-то неестественно пискнула Регина. - Ах ты, Боже мой! Конечно, если ты так хочешь... - и она протянула Вере свою наманикюренную ручку.
   - Ну, если вопрос стоит таким образом... - Вера пожала плечами, подалась вперед и тоже протянула руку с обгрызенными ногтями.
   - Хорошо... Спасибо вам... - пробормотал Станислав Сергеич таким тоном, словно его только что соборовали, и закрыл глаза. - Я устал... идите...
  
  

Праздник Фарисея

  
   Ушли женщины вместе. А Станислав Сергеич почувствовал себя... обманутым. Оказывается, подсознательно он жаждал вовсе не примирения, но взрыва эмоций, фейерверка страстей, даже скандала! И вместо этого - дипломатический прием. Холодные лица, исполненные собственного достоинства, в общем, тоска!.. Вот если бы Регина вдруг вцепилась Вере в волосы... В ее стрижку не вцепишься!.. Хотя конечно это его заслуга, что все сошло как по-писаному... Он действовал, словно дирижер, разыгрывающий сложнейшую партитуру с упрямым оркестром, - или же, как дрессировщик тигров... Станислав Сергеич стал припоминать выражения лиц обеих женщин, их напряженные позы, выразительные взгляды, которыми они обменивались, и в которых сквозила отнюдь не любовь... Все-таки он не прав! Пусть не было мелодраматичных воплей, но между ними троими произошел безмолвный поединок самолюбий, в котором он смог навязать свою волю. Не зря же его преследовало чувство, будто он находится в поле сверхвысокого напряжения. Они протянули друг другу руки, они поняли и простили его, они смогли переступить ради его спокойствия через ворох предрассудков. Он просто должен был перелить в их заблудшие души тот огонь всечеловеческой любви, который отныне пылает в его груди...
   В палате появился снедаемый любопытством Гриша, прошел к своей кровати, сел и, с уважением обозрев возвышавшегося на подушках Станислава Сергеича, негромко кашлянул. Тропотун медленно размежил веки и вопросительно посмотрел на него.
   - Мешать не хотел, - деликатно пояснил тот и в подтверждение своих слов шмыгнул носом. - Светленькая это кто, жена ваша? А вторая?..
   - Любовница.
   У Гриши отпала челюсть.
   - Не-е, - сказал он после паузы. - Заливаешь! Чтоб жена и полюбовница вместе ходили... Не бывает этак!.. Ты шутишь... - догадался он.
   - Не до шуток мне, брат Григорий!
  -- И то... - раздумчиво согласился Гриша и надолго умолк.А Станислав Сергеич от души потянулся, широко зевнул и закинул руки за голову. Гришино восхищение ему польстило, хотя в этом он себе и не сознавался. Настроение ненадолго поднялось, но скоро мысли его вновь приняли самый мрачный оборот. Он размышлял о том, что всю жизнь умудрялся выскользнуть из-под удара противника, что этот номер проходил у него не раз - но тогда он имел дело с людьми, теперь же... Смерть не тот соперник, которого можно перехитрить!.. Глаза его увлажнились. Боже мой, умирать сейчас, в расцвете сил, когда все в твоих руках!.. Едва справившись с разгулявшимися нервами, он стал думать о том, что Регина очень верно подметила черты неординарности в его натуре. Он, конечно, умный и эрудированный человек, хороший специалист, между прочим. А теперь еще к нему пришло это всеобщее знание, эта мудрость веков, заключающаяся в тех религиозных текстах, которые он прочел и пережил...
   В тот момент, когда самолюбование Станислава Сергеича по размерам своим уже готово было сравниться с небезызвестной Джомолунгмой, он случайно опустил бродивший по потолку взгляд, и вздрогнул: на стуле в ногах кровати сидел очень серьезный упырь в черном смокинге и высоком, слишком большом для него котелке, стоявшем прямо на оттопыренных ушах. Встретив оторопелый взгляд Тропотуна, нечисть вежливо приподняла котелок и приветливо осклабилась.
   - Добрый день, - раздался противный дискант. Из-под нешироких полей котелка хищно посверкивали фосфоресцирующие глазки. - Пришел вот навестить по старой дружбе - как-никак ты дал мне возможность выхода в ваш мир...
   От его сочувственного тона Станислав Сергеич рассиропился и жалобно произнес: "Лежу вот... Говорят - неоперабелен!.."
   - На смертном одре! - торжественно провозгласил упырь, воздев правую лапку.
   - Опять изгальничаешь?.. - тут же обозлился Тропотун. - Я с тобой как с человеком... Нечисть, она нечисть и есть!
   Упырь весело хихикнул, но сейчас же напустил на себя серьезности, прижал обе лапки к груди и смущенно забормотал:
   - Приношу извинения... самые что ни на есть глубокие... никогда не повторится... клянусь упырской матерью!..
   - То-то же! - удовлетворенно кивнул Станислав Сергеич. - Нет, погоди... Это какой ты матерью поклялся - чертовой?.. Ах ты!..
   - У каждого существа одна мать, - оскорбленно прервал его упырь. - И я требую уважения к своей родной матери!
   - И черт с тобой! - вдруг успокоился Станислав Сергеич. - В сущности, я говорю сам с собой. На плод собственного воображения просто смешно обижаться!
   - Правильно, - поддержал его упырь. - Я ведь тебя даже люблю... Ты совершенство в своем роде! Ведь вот на смертном одре лежишь, а представляешься!.. Ну не кривись, не кривись... Я любя...
   - Но я же действительно умираю, - печально произнес Станислав Сергеевич.
   - Ха-ха! - взревел треклятый упырь и заскочил на сиденье стула с ногами. Хвост его выгнулся вопросительным знаком, потом изобразил в воздухе что-то эндакое насмешливое, после чего нежить выпрямилась во весь свой небольшой рост и гордо выпятила грудь с белейшей манишкой. - Это невозможно, - копируя тон Станислава Сергеича, печально произнес упырь, - ибо Тропотун - бес-смертен!.. - Он воздел горе когтистый палец, подчеркивая всю значительность сказанного им, выдержал драматическую паузу и вдруг затараторил: - Поверь, я сострадаю тебе! Истинно, глубоко сострадаю!.. Вот ты не веришь мне, а я даже поэтом заделался - оду на твою смерть сочинил... - И, с гнусной серьезностью заложив лапку за борт смокинга, он простер другую лапку вперед и начал нараспев, с подвывом декламировать...
  
  
   О, Тропотун, безвременно ушедший!..
   Великий замдиректор Института!
   Оплакиваем мы твою кончину.
   И небо плугом голубым вспахало
   Межзвездный мрак.
   И дел твоих весомость
   В сердцах навечно наших поселилась,
   Как молоко густое тучных стад.
  
   Ну, тут уже вступает хор, как в древнегреческой трагедии. Хор громко стенает: "О, Тропотун!.. О, Тропотун!.. О-о-о!.." - прижмурив свои сверкающие зелеными огоньками глазки, упырь медленно дирижировал хвостом и лапками в такт своих слов.
   Лютая злоба вспыхнула в сердце Станислава Сергеича - подобного изгальства над своей уважаемой личностью он перенести не смог. Быстро наклонившись с кровати, он стал нашаривать на полу тапок, чтобы запустить им в кривляюшуюся пакость.
   Однако упырь его опередил. "Вот ты как!" - хищно визгнул он и в мгновение ока очутился на Гришиной тумбочке. Станислав Сергеич только для броска изготовился, а верткий упырь уже схватил солидных размеров помидор и запустил им в своего гонителя. Помидор описал в воздухе яркую красную кривую и впомидорился прямо в лоб Тропотуну. Перед глазами словно взорвалась сигнальная ракета, ослепила, отбросила куда-то - он, кувыркаясь, полетел в неизвестность и...
   И оказался на запруженной народом площади. Была ночь. Окружавшие его со всех сторон люди держали в руках зажженные свечи. Слева, в перекрещивающихся лучах прожекторов, над площадью возвышался уже знакомый Станиславу Сергеичу памятник Великому Фарисею. Справа... Справа находился ультрасовременного вида храм из цветного стекла и бетона, который был ярко освещен изнутри. Именно к воротам храма двигалась вся бесконечная толпа, а вместе с нею и зажатый со всех сторон Тропотун.
   Внутри было жарко и стоял неумолчный гул. Неудержимо возносились вверх разноцветные стены, отделанные какими-то неизвестными Тропотуну материалами. На них были выложены мозаичные панно, которые изображали... изображали... Да не может этого быть!.. Мысленно воскликнул Тропотун, потому что сверкающие панно представляли его, Тропотуна, в различные моменты жизни. Вот он произносит речь на художественном совете... Вот благословляет Регину и Веру... Нет, не может быть... Не поверил он собственным глазам и тихонько спросил идущего рядом мужчину, облаченного в какую-то длинную хламиду: "Кто это?" - и осторожно указал на радужное панно. "О, вы приезжий? - заулыбался тот целой серией переходящих одна в другую улыбок. - На стенах храма запечатлен родоначальник нашей веры, непревзойденный и великолепный фарисей Тропотун. Сегодня вам повезло - мы отдаем дань памяти основателю религии этим незабываемым Праздником Фарисея. Так воздайте же вместе со всеми нами хвалу Великому Тропотуну, чьими адептами люди пребудут ныне, присно и во веки веков... Аминь!" Он радостно облобызал несведущего гостя, снял со своей шеи миниатюрный образок с изображением Тропотуна и со слезами умиления надел его на шею совершенно обалдевшему Станиславу Сергеичу.
   Вскоре толпа оторвала мужчину в хламиде от его благодарного слушателя, и Станислав Сергеич оказался вблизи от громадных размеров вызолоченной статуи Многоликого Тропотуна. Люди подходили к ней, преклоняли колена, бросали к ногам статуи цветы, целовались и тропотуновались, обмениваясь при этом медальончиками-тропотунчиками и куколками-фарисейчиками. Медальончик с изображением его владельца был смонтирован на основе компьютера, стоило нажать крохотную кнопочку и тотчас выражение лица в медальончике изменялось и количество этих изменений практически стремилось к бесконечности. Но была на медальончике и еще одна, красная, кнопка. При нажатии лицо на портретике приобретало свое истинное, обычно скрываемое выражение. Эта кнопка считалась особо ценной, ее нажимали, когда забывали и даже порою вовсе теряли собственное лицо. Медальончики настраивались на волну мозга владельца, тайна их гарантировалась строжайшим законом.
   Когда Станислав Сергеич вновь попал из храма на площадь, всеобщее радостное ликование захватило и его. Он кричал и хлопал в ладоши, выражая полнейший свой восторг, но, вдруг, запнулся о бросившуюся ему под ноги собаку и потерял равновесие. Собака тут же обернулась упырем в смокинге, который высоко подпрыгнул, и с силой толкнул Станислава Сергеича в грудь. Тот окончательно потерял равновесие и, тщетно пытаясь ухватиться за что-нибудь, кружась, полетел в бездну.
   Открыв глаза в собственной палате, Тропотун с облегчением вздохнул, - все-таки в реальном плотном мире он ощущал себя куда как уверенней! Однако он снова напрягся, потому что на стуле, где перед этим плясал упырь, теперь смиренно сидел Федор в уникальном своем канотье, перепоясанный по талии веревочкой. Тропотун крепко зажмурился, надеясь, что видение исчезнет, но когда снова открыл глаза, Федор продолжал оставаться на том же самом месте, терпеливо и выжидательно глядя в лицо Станиславу Сергеичу.
   - Здравствуй! - негромко сказал Федор, - чуть наклоняясь вперед. - Ты хорошо спал, я решил обождать.
   - Я не спал, так, лежал с закрытыми глазами... - он впился в лицо Федора подозрительным взглядом, может, тот что лишнее заметил?
   Но чело Блаженного Федора отражало полную безмятежность, и Тропотун успокоился.
   - Пришел вот проститься, - вздохнул Федор.
   - В каком это смысле? - холодно спросил Тропотун, до глубины души уязвленный тем, что с ним являются прощаться еще при жизни.
   - В прямом. - Ответил Федор. - Уходим искать Шамбалу. Сначала на Алтай едем, а дальше видно будет. Нас несколько человек собралось. Говорят, один мужик в прошлом году проник туда, но умом тронулся. Хотим его отыскать, может что расскажет...
   - На кой тебе эта самая Шамбала?!
   - У каждого человека есть Путь, - мягко сказал Федор. - Свой я должен пройти до конца.
   - Ну, коли так... - произнес задумчиво Станислав Сергеич и сел на кровати. - Что тебе, Федор, сказать?.. Спасибо за человеческое участие. Многое я за это время понял. Быть может, ты был прав, когда говорил, что мне послано испытание... Покуда ты молод и полон сил, о смерти, о душе, о смысле жизни задумываешься мало. Тяжко мне теперь, ох, тяжко!.. Как я суетился, в крысиных гонках участвовал, все опоздать куда-то боялся... Совесть мучает, веришь?..
   - Верю. Ну, пора мне - прощай! - Федор встал, поднял с пола свою переделанную из мешка торбу и, сердечно пожав руку Станиславу Сергеичу, направился к двери.
   Провожая взглядом его нелепую фигуру в сандалиях на босу ногу, в накинутом на толстовку белом халате, с дорожным мешком, к которому были пришиты самодельные лямки, Тропотун ощущал искреннее сожаление. Мысленно он видел Федора, наблюдающего за божьей коровкой, припомнились чертовщина в комнате смеха, рукописи... йог под пальмой в ботаническом саду, колоритный буддист Никита-сан...
   Из задумчивости его вывел Гриша. Деликатно шаркая тапками, он заявился в палату, сел на койку и стал гипнотизировать Станислава Сергеича любопытными круглыми глазами. Под воздействием этого интенсивного взгляда Тропотун поежился, а затем посмотрел на соседа. Гриша тотчас спросил:
   - Куда это ваш друг подался? Орехи, кажись, рано трясти.
   - Шамбалу искать.
   - Ко-го?!
   - Очарованную страну. Если проникнешь в нее, познаешь смысл бытия.
   - А-а... - с уважением протянул Гриша и погрузился в молчание. Рука его машинально стала нашаривать лежавший на тумбочке помидор. Почему-то мыслительные усилия всегда вызывали у него приступ голода, но помидора не было. Заглянув в тумбочку, он определил, что искомый плод отсутствует и там. Под кроватью его не было тоже... Гриша посидел, подумал, потом с подозрением оглядел сидевшего в прежней позе Станислава Сергеича и осторожно сказал: - Приятного вам аппетита...
   - Спасибо, - ответил Тропотун автоматически. Но тут же удивился и спросил: - А к чему ты это? Обед-то когда уже был!
   - Помидор-то съели! - несколько вызывающе сообщил Григорий. - Предлагал - отказались, а втихушку съели...
   - Какой помидор?!
   - Да, ладно, я за другим схожу!
   - Нет уж постой! - взволнованно выкрикнул Станислав Сергеич, припомнив, как упырь впомидорил ему прямо в лоб Гришиным плодом. - Не может этого быть... - вслух произнес он, - плод-то реальный!. - Тропотун почувствовал, что у него ум заходит за разум, как вдруг его осенило - Федор! Федор!.. - воскликнул он. - Это Федор, наверное, взял твой помидор в дорогу! Тебе что, хорошему человеку жалко помидора?
   - Не, не жалко, - сразу успокоился Гриша. - Хорошему человеку чо жалеть-то? И как я сам не дотумкал!..
  
  

Круг замкнулся

  
   Станислав Сергеич, невидяще уставился в пространство, и застыл в неподвижности. Гнетущая беспросветная тоска навалилась на него всей своей бронированной тяжестью. За ночь погода совершенно испортилась, и теперь по стеклу извивались прозрачные змейки дождя. Поникшие мокрые кусты выглядели по-осеннему мертвыми, Станислав Сергеич перевел взгляд на окно. Вот она, моя жизнь!.. Может, не стоит тянуть?.. Он обшарил глазами палату и сардонически усмехнулся, - пожалуйста, сударь, виселица к вашим услугам!.. Действительно, из стены на уровне примерно человеческого среднего роста торчал неизвестного происхождения и назначения крюк.
   - Станислав Сергеич! - Ворвался в его мысли Гришин настойчивый голос. Гриша сидел на кровати и сосредоточенно над чем-то размышлял, от усердия шевеля большими пальцами босых ног. - Чего я в толк не возьму, Станислав Сергеич, - раздумчиво говорил он. - Ну, вырежут у меня эту шишку... Ладно!.. Но потом еще, наверно, облучать будут! А я слышал, что от облучения наоборот рак и делается - радиация потому как!..
   Тропотун слегка вздрогнул, потому что не заметил Гришиного возвращения, уйдя с головою в собственные переживания. Вопрос соседа даже обрадовал его, ибо давал зацепку в том реальном мире, который в последнее время как бы ускользал от него, делаясь зыбким и непонятным.
   - Дело тут непростое, Григорий, - обстоятельно начал он. - Раковые клетки это клетки взбесившиеся. Все клетки нашего организма постепенно обновляются, то есть растут и умирают и заменяются новыми. В течение приблизительно семи лет ты целиком нарождаешься заново! Но вдруг по неизвестной причине ломается программа... клетки начинают интенсивно расти и размножаться... поглощая у организма массу энергии. Это жадные, ненасытные клетки. Вот потому-то при облучении они захватывают наибольшую дозу радиации и гибнут, а обычные клетки получают допустимую дозу и продолжают жить.
   - Ага... понятно... - лысеющий Гришин лоб избороздили глубокие продольные морщины - Гриша мыслил. Некоторое время он просидел неподвижно, сложив на коленях большие узловатые руки и - порою беззвучно шевеля губами, а потом снова обратился к Тропотуну: - С чего же это они бесятся?..
   - С чего... - повторил в задумчивости Станислав Сергеич. - В последнее время мне начинает казаться, что природа ополчилась против нас, людей... В сущности, это мы сами создаем для себя все более агрессивную среду: кислотные дожди, щелочные и мазутные реки, ядовитые туманы и озоновые дыры, не говоря уже про рак или же спид, которые - лишь следствие...
   - Точно. - Сурово сказал Гриша. - Все, как есть изгадили!
   И Станислав Сергеич вдруг позавидовал Грише черной завистью. Так, так надо жить!.. Говорил он себе. Ни комплексов, ни рефлексий - полная, совершенная гармония между миром и человеком! Если плохо лежит - украдет, а понадобится - последнюю рубашку снимет; вкалывать может сутками, а может на три дня запить и к подружке заселиться от законной-то жены... Не в этом ли заключается величайшая природная мудрость?!. Прав, тысячу раз прав был Дарвин: выживает организм не сложнейший, но наиболее к данным условиям обитания приспособленный. И организмом этим может случиться бактерия, слон или же такой вот Гриша... Додумавшись до подобного умозаключения, Тропотун лег и скрестил на груди руки, словно примериваясь к позе покойника. Гриша испуганно покосился на него, однако ничего не сказал.
   Начался врачебный обход, и коридор опустел. Скоро в четвертую палату вошел, едва не коснувшись головой перекладины двери, энергичный хирург Алексей Васильевич и присел в изножье Гришиной кровати. Наклонившись друг к другу, они негромко принялись обсуждать детали предстоящей операции, словно составляя тайный заговор. Тропотун к их разговору не прислушивался, но все же принял вертикальное положение и опустил ноги на пол - дань уважения врачу. Алексей Васильевич, наконец, потрепал Гришу по плечу, встал и пересек палату.
   - Хочу обрадовать вас, Станислав Сергеич, - приподнято заговорил он, садясь на стул, - полный порядок!
   Тропотун грустно и молча заглянул в иезуитски чистые, васильковые глаза врача.
   - Завтра на выписку, - со все возрастающим удивлением наблюдая реакцию своего пациента, продолжал он. - Подождите, вы что - не рады?..
   - Рад. - После долгой паузы отозвался Тропотун мрачно. - Я очень рад. Вы представить себе не можете, как я радуюсь! - закончил он с горьким сарказмом.
   - Не пойму что-то вас...
   - Лечить, значит, не будете?.. - сдавленно спросил Станислав Сергеич.
   Понятно!.. С ненавистью думал он. Избавиться побыстрее хочет! И правильно делает. Умирать нужно дома - к чему увеличивать смертность?..
   - Лечить? Нет, не буду. В моей практике это первый случай, - говорил между тем хирург. - Потому я и просил доцента вас проконсультировать! Вы, видите ли, совершенно здоровы!..
   В ответ на столь наглую ложь Тропотун только головой покачал и с презрением отвернулся от врача. Отвернулся, и увидел голенького веселящегося упыря со стетоскопом на шее. Нечисть вольготно устроилась на спинке Гришиной кровати, закинув лапку на лапку и крепко обмотав хвостом хромированную трубку верхней перекладины.
   И этот тут как тут! Разозлился Тропотун. А упырь радостно подморгнул ему антрацитовым глазком и послал воздушный поцелуй. Станислава Сергеича от этого поцелуя аж передернуло всего, и он быстро устремил свой взгляд на врача. Терять ему было уже нечего, поэтому он произнес с мрачным осуждением: "Выписываете, стало быть... Ну-ну, одним покойником меньше!"
   - Да что вы про покойников-то заладили? - с досадой воскликнул Алексей Васильевич. - Я же русским языком говорю, что...
   - По-вашему я не мужчина?.. - противным голосом перебил его Тропотун. - Я хочу знать правду, какой бы ужасной она ни была!
   Хирург в замешательстве уставился на него.
   - Я вам правду говорю, - наконец неуверенно сказал он.
   - Только не надо опускаться до лжи! - продолжал с пафосом вещать Станислав Сергеич. - Я знаю все.
   - Что? Ну что вы знаете?- в свою очередь начал злиться врач. - Послушайте, не морочьте мне голову!
   - Это не я вам, это вы мне голову морочите, - устало сказал Тропотун. - Я случайно подслушал ваш с Анечкой разговор.
   - Какой еще разговор?..
   - В ординаторской, вечером в понедельник... Вы тогда говорили о новеньком, который обречен.
   - В ординаторской... с Анечкой... в понедельник... - нахмурив брови, бормотал врач. - Что-то припоминаю... Да, был такой разговор... Но речь-то шла не о вас!
   - Тогда о ком?
   - Утром в понедельник поступил мужчина.
   - Утром... - повторил огорошенный Тропотун. - Нет... нет, не может быть...
   - Я вам в третий раз пытаюсь втолковать, что у вас нет никакой опухоли! Затем и доцент вас смотрел. На флюорографии, вероятно, снимки перепутали...
   - Это что же получается, - после очень долгой паузы заговорил Тропотун враз охрипшим голосом, я - здоров?..
   - Аб-со-лют-но! - подтвердил Алексей Васильевич с широчайшей улыбкой.
   - Но как же так... - растерянно забормотал Станислав Сергеич. - Здоров... Мне же теперь этого не расхлебать!..
   Перед глазами его закружился дикий хоровод из знакомых лиц Регины, Веры, Ефременко, Воеводы, Оршанского... Он потряс головой и нечаянно ткнулся взглядом в спинку Гришиной кровати. Уперев когтистые лапки в круглые свои бока, упырь в накрахмаленном врачебном колпаке закатывался от гомерического хохота. Встретив взгляд своей жертвы, нечисть радостно визгнула, заскочила на перекладину кровати, потом зависла в воздухе в немыслимой для подчиняющегося закону всемирного тяготения существа позе и взялась казать Станиславу Сергеичу длинный, красный, жалоподобный язык. Этого Станислав Сергеич уже не смог перенести, - палата заволновалась и поплыла куда-то, ему почудилось, что он переворачивается вверх тормашками и...
   И Станислав Сергеич Тропотун пробудился в просторной своей финской кровати. Простыня, в которую он завернулся, была влажной от пота. Рядом мирно посапывала Регина. Так это был просто кошмар?!. Сказал он себе и тихо, облегченно рассмеялся. Конечно же, кошмар!.. Повторил он увереннее и сильно потер лицо ладонями, чтобы стряхнуть остатки сна. Долгий, невыносимый кошмар, когда кажется, что проснулся, но на самом деле проваливаешься еще глубже в сон и попадаешь в еще более ужасную ситуацию. Он окончательно перевел дух, потянулся и скользнул взглядом по потолку. Белая водоэмульсионная краска ровным слоем покрывала бетонные плиты перекрытия. Вдоль стыка плит тянулся неровный шов, напоминающий уродливый шрам. Станислав Сергеич с досадой отвел от него глаза и, вдруг, заметил на потолке прямо над головой темную точку. Точка интенсивно росла...
  
  
  
   5
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"