Однажды, когда она легла спать, с ней заговорил навесной потолок. Он сказал:
- Волны.
Это была, наверное, ее вина. Когда они вьехали в ту квартиру, ей сразу показалось, что нелепый зеленый пластик, оставшийся от прошлых хозяев, похож на воду, зеленую воду, воспетую французским поэтом. Может быть, дизайнер смотрел на Сену, когда задумывал этот потолок. Мужу не понравилось, но на новый не было денег, и она не стала ему ничего говорить, просто каждую ночь лежала и считала волны над своей головой.
'Да', - мысленно ответила она, когда потолок заговорил. Теперь она видела, что встроенные светильники пробиваются сквозь зеленую гладь, как солнечные лучи. Так красиво. Так хорошо, что потолок понял.
'Да', - снова подумала она, уже увереннее. Потолок плеснул ей в ответ, и она нырнула, как в детстве, с открытыми глазами.
- Вставай, соня, на работу! - сказал муж, пришлось что-нибудь ответить, чтобы не волновался.
- Привет, милый, - улыбнулась она. - Слушай! А давай заменим лампочки на потолке на желтые!
- Зачем? - оторопел муж, эдак огорошенный с самого утра.
- Чтобы было, как солнце, - она смутилась.
- А со стенами что делать? Они же белые. Будет кромешный ужас, а не свет. Нет, пусть остается так!
- Пусть, - вынуждена она была сказать.
Следующей ночью с ней заговорили стены.
- Зима, - сказали они. И все стало понятным. Белый свет потому, что зима, низкое небо почти касается волн, и тучи уже не похожи на вату - они похожи на стены. Да, на стены.
'Да', - подумала она, ничего не говоря, а что говорить? Однажды в детстве она полетела к бабушке на самолете, и, когда поднялись выше облаков, она замерла от счастья, разглядывая неведомые горы, долины, пещеры: все то, что обещали ей приключенческие романы, но чего ни разу не встречалось ей на земле - до этого дня.
Там, в небе, было вечное солнце, вечное лето.
'О, да', - прижмурилась она на белые стены и прорвалась сквозь них, и летела, пока не проснулась.
- Тебе не холодно? - спросил муж, укрывая ее одеялом.
- Нет, - сонно заворочалась она, - Мне очень тепло.
- Все равно укройся, простынешь. Тебе вчера весь день нездоровилось. На работу сегодня не пойдешь?
- Наверное, нет, - прошептала она из-под одеяла.
- Ну нет, так нет, - добродушно ухмыльнулся, выходя из комнаты, муж. Днем ей несколько раз звонили - то мама, то сестра, то свекровь, - чтобы узнать, вправду ли она заболела, и она отвечала 'нет' каждый раз.
На вопрос, готово ли что-то на ужин, ей тоже пришлось ответить 'нет'. Наверное, ей действительно нездоровилось. Зато ночью кастрюля из кухни заговорила с ней и сказала:
- Гром.
Так вот, что нужно, чтобы пришла весна! На даче она всегда приходила именно так - с майскими грозами, которые теребили ставни и, как оглашенные, скакали по шиферу, а она лежала и слушала, разрываясь между страхом и романтичностью.
Наутро все было таким чистым-чистым и вкусным.
'Да! - взметнулась она с кровати, - Конечно! Спасибо.'
- Малыш, да ты вымыла всю посуду! И наготовила столько всего! М-м-м. Я слышал, как ты гремела на кухне, но думал... уж не думаешь ли ты, что я обиделся за вчерашнее?
- Нет, конечно, милый, - прошептала она. - Конечно, нет.
- Ну тогда я пошел! - закричал он от самой двери. - Пей таблетки! Не будешь скучать?
Она не ответила.
С тех пор каждую ночь что-нибудь говорило с ней, а днем ей все меньше хотелось разговаривать. Она молчала и прислушивалась. Наверное, думала она, ковер - это трава, и она чистила ковер, чтобы он не пах пылью, как лекарственный полезный тысячелистник, нарезанный ею однажды и не принятый в городской аптеке. Должно быть, окно - это воздух. Она мыла окно и пела. Взметнувшаяся пыль была тишиной, в которой так хорошо слышно пение, а потом она глядела, сидя в кресле, на оставшиеся летучие пылинки и да! - была тишина. Она не знала, кем было кресло, но это был кто-то родной.
- Ты изменилась. Скажи, - недоуменно огляделся по сторонам ее муж, - у тебя кто-то есть? Я пойму!
- Нет, - улыбалась она, потому что вечер подходил к концу.
- Ты чем-то недовольна? Ты хочешь уйти?
- Нет, - она уже ложилась в кровать. - нет, нет и нет.
Однако, она уже поняла, что сегодня услышит дверь.
Она даже этого ждала.
Дверь молчала, слегка поскрипывая.
Она оглядела свой дом: спальню, кухню, прихожую, волны зеленого потолка, таинственный грот книжного шкафа, робких цикад старого паркета. Все они замерли, безмолвно упрашивая тысячей голосов: послушай! услышь нас. Никто нас не слушает.
Потолок был морем, кровать - кораблем. Она вольна была уплыть.
Дверь была открыта.
'Ты хочешь остаться?' - спросила дверь.
Тогда она, счастливая, наконец выдохнула:
'Да. Да.'
- Вставай! что с тобой? да проснись же! Милая, ты меня слышишь? - тормошил ее белый, как полотно, заспанный, неумытый супруг, перепуганно глядящий на нее, на стакан воды, на таблетки у изголовья.