Аннотация: Что есть наша жизнь? Сегодня ты восьмилетний школьник, завтра уже сорокалетний слесарь и отец, а послезавтра дедушка... Как не сойти с ума от такого коварства жизни! Эх, Семен Семеныч... (обновлено 28.12.17г.)
Однажды Семен Семенович Щупиков сошел с ума. Вот так просто, ближе к вечеру в воскресенье, взял и сошел. Без всякой, казалось бы, причины. Лиля Федоровна заходит в зал, а он сидит на диване с ногами и... Но, все по порядку.
Семен Семенович был хорошим семьянином. Он любил жену и детей. Он не пил алкоголь (даже по праздникам и на Новый год), не курил, не прелюбодействовал с морально разложившимися женами спившихся коллег, не ныкал под плинтусом деньги от супруги, и вообще, не имел никаких дурных привычек и моральных недостатков, свойственных в разной степени всей мужской части населения нашей грешной планеты. А еще он делал все по дому - то есть, все, что полагалось мужчине, не посягая на такие исконно женские привилегии, как то: готовка пищи, мойка посуды, стирка белья, глажка его же, уборка квартиры, уход за детьми, повторное прохождение школьной программы с ними же, заготовка солений и варений на зиму, а так же сплетни с соседкой, с последующей ловлей убежавшего на пол бульона или проветриванием кухни от сгоревшего пирога (ох, вечно им не хватает на все времени!). А когда делать Семену Семеновичу было нечего, он включал телевизор и смотрел в него, время от времени переключая каналы. Чем хорош был телевизор, так это тем, что во время просмотра не возникало никаких мыслей, не возникало даже желания думать. А думать Семен Семенович не любил еще с детства, точнее, со школы.
Вообще, школа оказалась для него довольно неприятным местом, еще более гнусным, чем даже детский садик (а яслей он не помнил, но там, возможно, было не лучше, чем в детском садике, где он однажды, прямо посреди утренника, сильно и жидко обкакался, за что дети до конца срока дразнили его "сенюша-говнюша", а воспитатели недолюбливали, особенно нянечка, тетя Фая). Помимо всех неприятностей с одноклассниками, вечно издевавшимися над ним на уроках, на переменах, после занятий, по дороге домой, а иногда и по выходным (одноклассник Ваня Бочкин, по кличке "губошлеп", сука, жил в соседнем дворе, и подзуживал против него всю детвору, поэтому и на улице маленькому Сене жилось не сладко), в школе нужно было еще решать на уроках многочисленные задачи, запоминать длинные, неинтересные, иногда нерифмованные тексты; мало того, иногда надо было пытаться делать выводы из полученной информации - информации, которая была ему не интересна и, следовательно, не нужна. А потом нужно было отвечать у доски, писать контрольные, сдавать экзамены... Блин, а в старших классах заставили самостоятельно готовить доклады и курсовые по различным темам, и это было уже совсем невыносимо. Он вечно тянул до последнего срока, но время-собако поджимало, рычало, кусало, особенно по ночам: во сне человеку полагалось бы отдохнуть от дневной суеты и волнений, но и там время вцеплялось в него, причем, с особой жестокостью. И ему, уже взрослому сорокалетнему мужчине, до сих пор снились жуткие кошмары, чаще всего под утро, в которых он бездельничал весь учебный год (что интересно, снился весь долгий долбанный учебный год, хотя на самом деле утренний сон длился от силы минут сорок, он как-то раз засек время), пропускал уроки и контрольные. Но близилась расплата - выпускные экзамены, а не было сдано ни одной работы, не решено ни одной задачи за весь год, а в единственной общей тетради была лишь одна запись на первой странице: "Первое сентября". И все давил и давил этот жиденький страх, что вот он явится на выпускные экзамены, а у него ничего нет - ни в портфеле, ни в голове, ни в... Вообще нигде!
На самом деле Семен Семенович в школе учился довольно неплохо. Пользуясь школьной терминологией, он был "твердым хорошистом". Причиной был все тот же страх не поспеть, отстать от других, а отнюдь не его тяга к знаниям. Поэтому он не пошел после окончания школы в институт, как это делало подавляющее большинство его сверстников по всей стране: в институты без особых проблем поступали отличники, с некоторыми проблемами хорошисты, и за разные земные (а иногда и неземные) блага - деньги, знакомства, звонки "сверху", некоммерческая (меновая) проституция - поступали также и троечники. Другое дело, что после института большинство из них оказывалось то продавцами на рынках, то менеджерами в магазинах, а то и на шее у чадолюбивых дедушек с бабушками. Ну, а двоечников и колышников не было вообще - для них была восьмилетка или (эту фишку образовательная система стала вводить позднее) классы коррекции. В связи со всем этим, такие сферы как промышленность, строительство, обслуживание населения и ремонтно-восстановительные работы на дорогах сильно страдали, но выручали приезжие из Средней Азии (уже тогда!), а также деревенская молодежь, да и то только та, которой не хватило картофеля или свинины для поступления в ВУЗ. Разумеется, на страдания сельского хозяйства в этом случае и вовсе никто не обращал внимания - на него давно забили с болтом, особенно пятью годами позже, когда пищевые продукты, а потом и вообще все материальные блага потекли из все той же заграницы, но уже с другой стороны света (и тогда уже всерьез забили болт на всю промышленность - и на легкую, и на тяжелую!).
Семен ничего не читал (разве что иногда, по школьной программе), у него не было никаких увлечений и хобби, и он даже не представлял, каким видом деятельности ему хотелось бы заняться (единственное, что он знал наверняка, так это то, что он не хочет больше учиться), поэтому после школы, погуляв положенные три месяца, он пошел работать на завод, который находился в одном квартале от его дома. Что производил этот завод? А бог его знает! Это ему было неинтересно (неинтересно это и для понимания сути того, что с ним в итоге произошло, поэтому оставим этот вопрос в стороне. Единственное, что нам важно знать об этом заводе - наличие козлового крана, который работал недалеко от инструментального цеха). С самого начала он работал учеником слесаря - драил напильником различные металлические штуки, подгоняя их под стандарты ГОСТа, но слесарем стать не успел: через полгода подошел срок для исполнения "почетной обязанности каждого советского гражданина".
Два года армии пролетели довольно быстро и несуетно, и главное - безопасно. Поскольку особых амбиций у него не было, он не пошел в десантные войска (и восходящие потоки утренней зарей не брили его щеки "холодной острой бритвой", и не ловил его злой душман в прицел английского крупнокалиберного пулемета); его также минула садо-мазохистская участь танкиста (и не двигал он рычаги в задраенной чугунной кастрюле на гусеницах, и не отдирали товарищи его сгоревшие руки от этих проклятых рычагов); не закалили его лицо недобрые соленые ветры Ледовитого океана (и команда "взрыв в носовом, задраить отсеки!" не тревожила его слух в последние минуты жизни); не стал он и "ворошиловским стрелком", отличником боевой и политической подготовки в одном из подразделений пехоты - этой древней царицы полей (и потому не пришлось ему однажды утром убить смуглого мальчонку с "калашем" в руках, который целился ему в спину из-за угла полуразрушенной афганской хибары, и не подорвался он потом на растяжке, уйдя вечером в самоволку, в "мирный аул" за гашишем). Как же это он "отхилял" от Афгана? Сын богатых родителей, что ли? Да нет. Просто, как гласит народная мудрость: дуракам и пьяницам иногда везет (но пьяницей наш герой не был, о чем мы скажем впоследствии!).
Еще в выпускном классе, сидя в кабинете у военкома, он хлопал на подполковника запаса длинными ресницами, пока тот, мучаясь похмельным синдромом и посасывая папироску пропитыми старческими губками, пытался выведать у призывника тайную мечту его детства. Разумеется, у Семена Семеновича была заветная мечта, но была она отнюдь не героическая, и совсем не почетная. Он не хотел стать ни космонавтом, ни летчиком, ни моряком, ни юным партизаном, поджигающим чужие крестьянские дома (чтоб врагу не досталось!), ни даже шестнадцатилетним командиром полка..., поэтому, не желая обидеть пожилого вояку, он молчал как рыба об лед. Он вообще никому не рассказывал о том, чего бы он хотел больше всего на свете, и только один раз, уже на выпускном вечере, выпив много чего лишнего, он проговорился учительнице истории старших классов (школьная кличка "Марго"), которая доставала всех выпускников одним дурацким вопросом: "Кем, все-таки, вы хотите стать, юноша?". И тогда он сказал ей нетвердым языком свою правду, предварительно вытерев рот скатертью (они сидели за длинным, вытянутым буквой "п" праздничным столом, раскинувшемся в физкультурном зале, теперь почти пустом (двое лежали под столом без сознания) - все ушли танцевать в актовый зал): "Маргарита Сергеевна, - сказал он ей, - а пошли бы ВЫ ВСЕ на хер!!!", чем только развеселил "историчку", также прилично наклюкавшуюся "Советским шампанским". Наклонившись к нему, она сказала: "Браво, Семен! Это самый оригинальный ответ за весь вечер. А поскольку вы уже не мой ученик, а я не ваш учитель - выпьемте ж на брудершафт?!". После чего они действительно "побратались": скрестив руки с фужерами, они выпили до дна, а потом поцеловались взасос. Почувствовав в своем рту активный язык Марго, Семен догадался, что сексапильная училка под "братством" подразумевала нечто иное, чем подразумевали некогда немецкие алкаши, но тут, еще не оторвавшись от мокрых учительских губ, его неудержимо потянуло в туалет. "Сеня, ты куда?", - удивилась училка; "Айн момент, Марго!", - пытаясь удержать рвотную массу, пробулькал он ей, низко паря над деревянными полами спортзала. До туалета он, конечно, не дотянул: по пути его закинуло в маленькую комнатку с гимнастическими матами, и там, упав на один из них, он корчился от рвотных спазмов, а потом там же и "отрубился вноль". И только ранним утром одноклассники, остававшиеся еще на ногах, выволокли его, полуживого, на свет божий и потащили на речку, встречать рассвет (насколько он помнил, рассвет тогда так и не наступил). Таким образом, впервые испытав дурную, тошнотворно-головокружительную мощь алкоголя, он впоследствии больше никогда и ничего спиртного не пил, даже в армии, где прослужил все два года в стройбате (видимо, тот военком все-таки решил тогда, что перед ним сидит юный пацифист); даже когда он уже работал на своем заводе слесарем, он не принимал участия в регулярных попойках родного коллектива, чем вызывал подозрительность его членов, но зато радовал Лилю - прекрасную девушку, на которой он женился через год после демобилизации: Лиля работала на козловом кране, на том же самом заводе, что и он, и однажды в ноябре, слезая вниз на обеденный перерыв, она поскользнулась на обледенелой ступеньке и криво упала на голову героически проходившему мимо Семену, после чего они месяц пролежали в травматологии, в соседних палатах, а в больничной столовой сидели за одним столиком, смеялись, стукаясь забинтованными головами и вспоминая это происшествие, и вообще близко сошлись - настолько близко, что через шесть месяцев, волей-неволей, им пришлось идти в ЗАГС, а еще через три месяца у них родился первенец, а потом, спустя годы, и еще несколько детей.
Своих детей Семен Семенович по-своему любил, но в их воспитании участия почти не принимал, памятуя о воспитателях своего детства и резонно считая, что уж лучше пусть их все оставят в покое, чем кто-то будет уродовать им психику, хлестая по морде обосранными колготками или долбя букварем по маленькой детской головке, приговаривая: "Бестолочь, бестолочь, бестолочь!...". Жена же его была не согласна с его взглядами на педагогику, и часто злилась, но он не отвечал на ее нападки. Он вообще был мало восприимчив к злобе и раздражительности окружающих, чем иногда вызывал еще большее раздражение, и у родственников, и у работяг в цеху, и у пассажиров в общественном транспорте (однажды в автобусе ему наступили на ногу, и вместо того, чтобы выругаться на обидчика, или толкнуть его в бок, или, назло хаму, извиниться, Семен Семеныч отвернулся и протиснулся подальше, услышав вслед змеиное шипение: "Иш-ш-ш, морду воротит! Интеллигент вш-ш-шивый!".
Семен Семенович не любил ходить в кинотеатры. Раньше, еще при "совке", он их любил: там было тихо и темно, и никому ты там не был интересен, а зато фильмы попадались часто интересные. Но сейчас в кинотеатрах крутили иностранные блокбастеры, и еще какие-то глумные мультфильмы с вымышленными существами, а звук - стерео, квадро, пенто, сексто... - так больно бил по мозгам со всех сторон, что хотелось уйти из зала сразу после начала рекламных роликов, что он и сделал два раза - во время первого и последнего посещений этих новомодных коммерческих гадюшников.
И цирк Семен Семенович не любил, причем, с самого детства. Еще тогда он понял, что там мучают животных для развлечения толпы, как в древности, когда на аренах цирков мучили людей. К тому же, там всегда чем-то гнусно пахло, но, что интересно, пахло не самими животными. Потом он интуитивно понял, что это за запах: то воняла боль зверей и их страх! Ну, и еще, наверное, одеколон, разбрызгиваемый там в промышленных дозах.
И рыбалка с охотой его не привлекали, по все той же причине жалости к живым существам. (В детстве с ним произошел неприятный случай, сильно на него повлиявший: в рамках программы военной подготовки они стреляли из мелкокалиберных винтовок (стрелковый тир находился в подвальном помещении школы), и вдруг откуда-то сверху спрыгнула кошка, и неторопливо пошла мимо мишеней, вальяжно задрав хвост. И все шесть стрелков (и Семен тоже), как по команде, не сговариваясь, открыли по ней огонь. Кошка погибла. Возможно, это не его пуля убила ту злополучную кошку, но совесть мучила потом Семена долгие годы). Кстати, Семен Семенович не был принципиальным вегетарианцем, он с удовольствием ел кур, свиней и телят в приготовленных женой блюдах, но в его голове как-то не соединялись эти две вещи: мясо на тарелке и умерщвление животных на бойне. Возможно, он просто об этом не задумывался, ведь думать, как уже говорилось, было не его коньком (кстати, в армии он впервые попробовал конскую колбасу - понравилось!). Однажды он услышал по телевизору разглагольствование какого-то защитника животных, который вещал: "Чем меньше мы будем есть, к примеру, свинину, тем меньше будет на нее спрос, и, следовательно, меньше поросят будут выращивать и забивать на мясо.... Покупая и поедая мясо, ты лично приговариваешь к смерти очередное животное! Поэтому, пока не поздно, нужно как можно большему числу людей переходить на растительную пищу. Люди, спасем животных от варварских привычек человека! 21 век на дворе, а мы...". Семен Семенович после этого даже потерял аппетит, пару дней питаясь вареной картошкой и квашеной капустой, так как все остальное в холодильнике было связано с убийством невинных существ, и даже лупоглазый заливной карп смотрел на него с укором, а яйца - эти потенциальные, злонамеренно недорожденные цыплята - также отталкивали, накатывая на него белую тоску. Лиля Федоровна, естественно, покручивала пальцем у виска, но молчала, выжидая. А потом он услышал другого умника, который говорил с экрана прямо противоположное, кажется, в той же самой передаче, но только был это уже не защитник животных, а представитель какого-то крупного животноводческого хозяйства: "Если не употреблять в пищу животных, то тогда не нужно будет разводить такое огромное поголовье скота, следовательно, миллионы телят, поросят и ягнят не увидят свет, не порадуются солнышку, не ткнутся носиками в материнское вымя, радуя своих мам. А разве это правильно, лишать возможности появиться на свет такому количеству живых существ? Ну, а то, что мы их убиваем, так ведь все мы смертны! Зато они умирают молодыми и здоровыми - счастливыми, а мы умираем старыми, дряхлыми и больными - глубоко несчастными. Иногда вот так думаешь: эх, кто б меня прибил кувалдой лет этак в пятьдесят, желательно, во сне! Хе-хе-хе...". И, о чудо!, прежний аппетит Семена Семеновича вернулся, на радость и душевное спокойствие Лили Федоровны. Воистину, чудеса творит телевизор!
Да, он любил смотреть телевизор, не любил только телешоу скандального типа, где люди ругались друг на друга, брызгали слюной, орали, а иногда и кидались драться... Все это было ему отвратительно, и тогда Семен Семенович переключался. Нередко он и на другом канале тут же натыкался на подобную ругань. Часто такие накладки происходили в вечерние часы выходных и праздничных дней, когда основная масса населения находилась дома, и когда все телевизоры работали в фоновом режиме - то есть, не зависимо от того, смотрел их кто-либо, или в комнате было пусто.
Очень любил он смотреть разные соревнования и танцевальные шоу, вроде "танцев на льду", в которых принимали участие знаменитые артисты и спортсмены. А еще ему нравился, так называемый, "танковый биатлон", где мирные боевые машины соревновались в проворности, прыгали через препятствия, танцевали вальс, и лишь изредка постреливали по мишеням, как бы давая понять, что они все же "стоят на запАсном пути!". Любил он смотреть и про всякие невероятные вещи, и, что самое странное, верил всему тому, что показывали. Был даже специальный канал, где такие передачи шли одна за другой, почти до самого утра. Там с удовольствием и со смаком рассказывали про "зеленых человечков" - земных и инопланетных; про колдунов и ведьм, и тут же, в следующей же передаче, про таинства святой воды и нетленного огня, и про тайны жития Иисуса Христа; рассказывали про новейшее супероружие, вроде ныряющих под воду самолетов и летающих в подводных пустотах подлодок - отечественного производства, естественно; рассказывали про то, как коварные американцы испытывают метеорологическое оружие, вызывая тайфуны и наводнения (пока только у себя на родине, для пробы!), как они, окаянные, учатся вызывать землетрясения и цунами, с тем, чтобы покорить, изничтожить, унизить наше и так несчастное, полураздавленное отечество; рассказывали даже про то, какие замечательные автомобили создаются в наших тайных, закрытых лабораториях, да только не суждено им добраться до родимого конвейера и до потребителя, по причине все той же подлости и диверсионной деятельности врагов державы нашей. Но силится, растет наша мощь военная, отрастают наши подрезанные врагом крылья, крепнут день ото дня наши единственные на этом свете союзники: армия и флот! И еще, с нами Бог, а за них сатана, потому, разумеется, победа будет за нами! Не отдадим ни пяди! Чужого не надо, но свое из глотки вырвем! "Искандеры", "Сатана", "Булава", тра-та-та-та-та...
Порой Лиля Федоровна, не выдержав, выключала телевизор, с тревогой глядя потом, как опадает грудь мужа, надувшаяся духом патриотизма и тревогой за отечество, и сходит краснота с лица, и дыхание его становится спокойнее и ровнее. "Сеня! - кричала тогда она на Семена Семеновича. - Ты что, сдуреть хочешь на старости лет, глядючи всю эту дрянь? Успокойся!". "Но ведь обложили ж нас, Лиля, как ты не понимаешь! - отвечал он с мукой в голосе. - Со свету сживают, сволочи проклятые, на богатства наши зарются, сцуки, отобрать хотят нашу нефтюшку, золотишко, брюлики-алмазики, лес наш, воду нашу... Какой уж там покой, родная!'. "А ты прими валерианочки и посмотри "Нэйшенэл географик", и уснешь как младенчик. А утречком проснешься свеженьким, и на завод, болванки свои точить", - говорила ему верная супруга. "Эх, Лиля-Лиля!", - вздыхал Семен Семенович, внутренне, однако ж, понимая ее правоту. На ночь он, действительно, часто включал английский познавательный канал "Би-Би-Си", и после этого тихо и мирно засыпал под вой какого-нибудь облезлого, забытого "красной книгой" шакала. Но под утро Семен Семенович снова бегал по школьным коридорам и снова пытался сдать проклятые экзамены, и спросонья лупил бедную Лилю левой рукой по спине, а она его, пытаясь разбудить.
И вот однажды Семен Семенович сошел с ума. Может, все было заложено в его мозг генетикой - подарком от каких-нибудь ненормальных предков? А потом уж телевизионная среда добила его бедные, доверчивые мозги.
Однако любопытно узнать про симптомы, ибо надо же понять: как именно Семен Семенович слетел с катушек, и слетел ли на самом деле? Ведь с ума сходят по-разному: одни сидят себе сами с собою, и тихо посмеиваются над всем миром, понимая что-то свое, тайное и чрезвычайно ценное; другие начинают считать себя выдающейся личностью, например, пресловутым императором Наполеоном, и с этими проще всего; третьи, как тот географ из "Золотого теленка", не найдя какого-нибудь пролива на карте, впадают в сильное беспокойство, и непрестанно звонят в министерство образования; четвертые вдруг осознают себя "Бэтмэном", этой затасканной, импортной летучей мышью, и, оттолкнувшись от перил балкона, устремляются ввысь, к своему ночному солнцу, отраженному в лужах асфальта...; а иные, наслушавшись из телевизора воплей воистину безумных патриотов, идут в военкоматы и записываются добровольцами на войну, и едут куда-то за рубеж, далеко от родных мест защищать свою несчастную, всеми обиженную, но великую и справедливую родину - на дальних, так сказать, подступах!
С Семеном Семеновичем тоже случилось страшное. Незадолго до ужина, в воскресенье, он неожиданно встал с дивана, отключил телевизор от сети, поднял его вместе с цифровой приставкой, отнес на балкон и выкинул вон через открытые ставни, не удосужившись даже посмотреть: есть ли кто-нибудь там, внизу... И всего через четыре секунды (соответствует высоте 9 этажа) он с удовлетворением услышал мелодичный хлопок об асфальт: китайский пластик на ощупь неприятен и груб, но звук имеет превосходный!
Когда перепуганная Лиля Федоровна прибежала со двора (она как раз выбивала там ковер), Семен Семенович сидел с ногами на диване и читал повесть Льва Николаевича Толстого "Детство": книга была старая, еще из серии "Школьная библиотека". Лиля Федоровна схватилась за пышную грудь с левой стороны, и, привалившись к дверному косяку, тихо сказала: