Ломака Виктор Петрович : другие произведения.

Страна собак

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта повесть написана на основе реальных событий, благодаря непреднамеренному наблюдению за жизнью нескольких поколений собак. Когда я только начинал писать, я думал, что это будет легкая вещь, я даже хотел сгладить острые углы и неприглядные стороны действительности, но потом само повествование заставило написать жесткую правду о жизни этих наших "меньших братьев". Что-то я записывал сразу после происходящих событий, что-то вспоминал потом. Лишь кое-что здесь вымысел, в том числе, мысли и "ментальные беседы" животных (тут уж я домысливал за них). Имена всех людей изменены, но клички собак - настоящие.
  
  
  ***
  - Воу-у! - Огромный рыжий охламон, сделав свое дело, уселся рядом с бампером машины.
  - Дик, чтоб ты сдох от простатита! - сказал вышедший из домика охранник Виталька, хозяин обоссаной иномарки. Он обошел невозмутимо сидящего пса и посмотрел на мокрую решетку радиатора. Ему очень захотелось дать Дику хорошего пинка, но внушительные размеры собаки несколько ограничивали его в способах мести.
  - Ну, и зачем ты это делаешь, рыжая твоя морда?
  Дик, стиснув голосовые связки своей неприспособленной к речи гортани, лишь тихо пискнул в ответ. Он уже давно и безуспешно, с помощью жестов и показательных примеров, пытался объяснить этому недалекому двуногому существу, что его железная будка на колесах находится под надежной охраной, и что теперь ни одна собака и близко не подойдет к ней, не говоря уже о котах; ему нужно было только время от времени обновлять метки своего индивидуального ароматического кода. Но коротко мыслящий человек ничего не хотел понимать, а только грубил и злился.
  - Я обещал в прошлый раз носом тебя туда ткнуть, свинья ты эдакая? - снова спросил он пса. На этот раз Дик промолчал, но вопрос был риторическим, и охранник продолжил:
  - Обещал! Ну вот и получи!
  Он осторожно взял пса за загривок и стал тыкать его черным влажным носом в помеченную решетку. Впрочем, для Дика нюхать свою мочу было не самым страшным наказанием на свете: носа он не воротил, а лишь смиренно поджимал уши, безропотно терпя на загривке кормящую его руку.
  - Достал ты уже, достал..., - не то причитал, не то заботливо увещевал пса Виталик.
  "А уж как ты меня достал! - думал пес эквивалентную человеческому пониманию мысль. - Ладно, пусть себе побесится! Этот хоть поорет, попсихует, зато пожрать даст. А вот его сменщик Аркаша, жлобяра лысый, хоть бы когда-нибудь чего кинул. Нет, Виталик, хоть и неумный, но - Человек! И он совсем не такой злой, каким часто хочет казаться. Я это знаю точно. Иногда он подходит ко мне, обнимает за шею, тискает мою голову под мышкой и нежно говорит нехорошие слова, которыми обычно люди ругаются друг на друга и на собак. Правда, делает он это осторожно, чтобы не дай бог не испачкать себе руки (чистюля хренов!). Но все равно, это так трогательно и приятно, что хочется тут же пойти и еще разок надуть ему на тачку".
  Виталик, закончив назидательную, но явно бессмысленную выволочку, пошел в дом - заканчивать запись о сдаче дежурства. Напоследок он отвесил Дику легкий, символический пинок под зад.
  "А вот этого можно было и не делать!", - подумал незлобивый, но в меру добродушный пес.
  
  ***
  Да, Дик был умница! Его родили на "центральных складах" давно, когда Виталик тут еще не работал. Мать Дика - восточно-европейская овчарка Найда - охраняла эту базу в паре с другой породистой сукой Джесси. Они работали по контракту от одной солидной охранной фирмы: в те времена дела у хозяев "центральных складов" шли еще хорошо, поэтому они не экономили на охране. Днем собаки сидели в вольере, а после 6 часов вечера их до утра выпускали. Территория была довольно обширная, но работа скучная (за все время службы на охраняемую территорию лишь однажды проник придурастый песик Кузя, который, когда увидел рядом с собой огромных овчарок, тут же обделался от страха. Потом он, под всеобщий смех с обеих сторон ворот, долго пытался вылезти обратно, в процессе чего еще раз опозорился). И даже высококалорийная жратва, выписываемая для них по высшей собачей сетке, не сильно радовала. Это дворняге, рыскающей весь день в поисках куска пищи, такая жизнь могла показаться комфортным собачим раем (да и то - лишь первое время!), но когда тебе дали прекрасное образование, привили навыки и манеры, а потом сунули охранять несчастные три гектара вонючей, зассанной земли, обнесенной бетонным забором и колючей проволокой, то это было больше похоже не на работу, а на издевку судьбы. Однако рабов никто не спрашивает, где и кем они хотят работать, и хотят ли вообще. Подразумевается, что если тебя сразу после появления на свет божий не утопили в ведре, то ты до самой смерти кому-то сильно обязан. И уж точно нет твоей собачей вины в том, что тебе не хватает, порой, смекалки и чисто физических возможностей для того, чтобы наложить на себя лапы от такой жизни. Иногда Найда завидовала тем самым свободным дворнягам, которые часто совали свои подранные, грязные носы под ворота базы и беспричинно облаивали огромных, но неопасных хозяек территории. Не гавкал на них один лишь пронырливый, смышленый кабыздох по кличке Ханурик. Он был, наверное, раза в полтора мельче Найды, но держался с достоинством, по меньшей мере, сенбернара. Впрочем, и у него в роду, как выяснила потом Найда из последующего общения, тоже была парочка серьезных сюрпризов (хотя, почти наверняка Ханурик врал, комплексуя перед породистой Найдой): один - такса, прапрадедушка по линии матери, а второй - шотдандская овчарка, прабабушка по линии отца. Но доподлинно известно только то, что папаша его был известный разбойник и вор, гроза близлежащих окраин, что подтверждала и природная смекалка Ханурика: при помощи банальных подкопов, он несколько раз проникал на местный мясокомбинат, выбираясь оттуда целым и сытым до тошноты; один раз он даже принес в зубах огромный свиной окорок, который потом ели всем собачим кагалом (по очереди, согласно установленным привилегиям, естественно: иерархия в священном деле жратвы у собак - первое дело!). А уж продовольственные пикапчики, останавливающиеся для разгрузки у круглосуточного магазина, Ханурик бомбил не раз. За это он пользовался заслуженным уважением всего местного сброда, а все гулящие суки предусмотрительно увивались за ним даже тогда, когда до начала течки у них оставалась еще целая неделя.
  В общем, Найде Ханурик сразу понравился. Можно сказать, между ними в первую же встречу проскочила химическая искра обаяния и нежности, причем, ветерок сначала подул в сторону Найды, а потом уж обратно. Что ж поделать, если у собак, в отличие от людей, стрелы любви часто посылает ветер, а вовсе не пузатый мальчонка без штанов. Впрочем, как знать - может и у людей не все так сложно устроено?!
  Итак, Ханурик стал оказывать Найде знаки внимания, пару раз даже пытался подсунуть под ворота свою добычу с мясокомбината, но быстро понял, что ее этим не прельстишь: Найда не то что бы была очень сытая, но брать еду у незнакомого дворняги для нее было явно не комильфо. К тому же, как она подозревала, подношение это было наверняка где-то украдено, а это не вязалось с ее благовоспитанностью и профессиональными принципами охранника.
  Как-то раз Ханурик демонстративно подрался прямо перед их воротами. Он долго задирал долговязого, лопоухого Дружка - своего старого товарища, подъедавшегося на рыбной базе, и тот, наконец, повелся на провокацию (а может, просто решил подыграть товарищу - кто ж их, собак, знает!). Повиснув мешком на шее противника, Ханурик искоса наблюдал за щелью в воротах (откуда настороженно торчали носы овчарок), а бедный Дружок все бегал по кругу, таская за собой коротконогого задиру, который только сильнее сжимал свои маленькие, но сильные челюсти. Скорее всего, Дружок смог бы надрать задницу своему неожиданно офигевшему товарищу, но какой же идиот решится обижать кормильца? (и Ханурик это тоже прекрасно понимал!). Наконец, Дружок издал сигнально-отступной вопль, который как бы говорил: "Уймись, Ромео хренов, я сдаюсь!". Ханурик тут же разжал челюсти и, гаркнув пару раз вслед уносившему ноги Дружку, гордо поворотился к объекту своего вожделения.
  Найда тихо смеялась, деликатно отвернувшись от ворот! (Вы думаете, что собакам чужд смех? Вы заблуждаетесь!). Она сразу же раскусила весь разыгранный перед ней спектакль, ибо дурой отнюдь не была, в отличие от своей напарницы Джесси, которая злобно рычала на победно усевшегося неподалеку от ворот Ханурика. Вообще, Джесси сразу его невзлюбила: она страдала врожденным снобизмом, нередко встречавшимся у породистых собак. Она же, кстати, часто выговаривала Найде за ее либерализм к этим грязным и тупым бездельникам, которые не могут честно заработать даже на хлебную корку, разве что украсть, или, на худой конец, выпросить у двуногих хозяев жизни.
  Так или иначе, но Найда оценила поступок Ханурика, и уже на другой день они снюхались (то есть, снюхались в прямом, обонятельном смысле, а не в смысле пошлой человеческой метафоры, имеющей в виду бесцеремонное, низкопошибное знакомство). Найда как-то дождалась, когда Джесси ушла осматривать дальний край периметра, высунула из-под ворот свой гордый, породистый нос и тихонько пискнула. Ханурик был тут как тут! Он знал, конечно же, он знал, что "эта гордая сучка" рано или поздно падет под чарами такого подарка судьбы, поэтому в последние дни только и делал, что ошивался невдалеке от ее ворот. Он даже потерял немного в весе, что сделало его только привлекательнее и романтичнее: когда он в беге переходил на галоп, его ребра грациозно сотрясались, как у скаковой лошади. Кстати, Дружок с тех пор дразнил его не иначе как "Ромео" (в эквиваленте собачьего миропонимания и образа мышления: Шекспира они, разумеется, и не нюхали).
  Для начала они обнюхали друг другу морды, затем Найда развернулась и позволила Ханурику узнать себя с другой стороны. Ханурик даже заскулил от счастья и вожделения: у Найды начинался "период наибольшего благоприятствования для зачатия".
  Они сговорились встретиться у ворот этой же ночью. Ханурик на эту встречу не планировал ничего серьезного, каким-то внутренним чутьем понимая, что "конкретно подкатывать" к такой высокородной особе уже на втором свидании, это верх самоуверенности и хамства.
  
  ***
  Светила серебром левая половинка луны, дул тихий ночной ветерок, весенняя природа набухала жизнью и желанием. Подсунув с обеих сторон под воротами головы, они лежали в прохладной пыли, прижавшись щека к щеке. Думать не хотелось, было и так хорошо. Да и о чем им было думать? Впрочем...
  Найда прикидывала, когда он, наконец, решится и начнет предлагать ей какие-то конкретные варианты. Она почему-то боялась, что он, одураченный нелепыми предрассудками (как будто восточно-европейские овчарки не такие же суки, как и все прочие!), станет тянуть ливер до самого окончания ее течки. Он же, в свою очередь, думал почти о том же, прикидывая, каким образом (технически) перевести их близость из духовной плоскости в физическую. Под ворота он не пролазил, поэтому сперва у него мелькнула мысль предложить ей вариант "разделенной любви" (то есть, прямо через щель в воротах: он однажды провернул такой финт с одной местной шалавой), но постеснялся. И правильно сделал: как бы Найде чего ни хотелось, но это было бы слишком для нее: при всем ее либерализме и открытости взглядов, не какая-то она подзаборная дрянь, все же!
  И тогда в его голове возникла простая, но гениальная мысль - подкоп! Он знал, что с южной стороны за бетонным забором базы шел ряд огромных тополей, и грунт там был наполовину песчаный и рыхлый. Найда же поведала ему, что у той же стены, но только изнутри, за кирпичным складом был укромный закуток, где все поросло кустами сорного клена.
  "Ладно, подкоп я сделаю, не впервой. А как же "та сука"?", - имея в виду Джессику, спросил молчаливо Ханурик (как известно, все высшие животные, за исключением "венца творения природы", умеют коммуницировать при помощи биолокальной телепатии, а горловыми звуками, которые люди ошибочно принимают за речь, выражают исключительно эмоции).
  "Во-первых, у "той суки" есть имя, и ты его прекрасно знаешь, - отвечала она строго, но без всякой, впрочем, обиды. - А во-вторых... Уж эту проблему я как-нибудь решу - не ты один умеешь договариваться с напарниками".
  "В каком это смысле?", - удивленно спросил Ханурик, хотя сразу же понял намек и густо покраснел, благо под рыжей шерстью это было не заметно.
  "Да в таком. Видела я однажды, как твой Дружок отметелил двух гавриков с газовой заправки - фигушки бы ты с ним просто так справился!".
  "Что?".
  "Два клоуна вы, вот что! Как это у вас называется: "лохматить бабушку"?". - И она засмеялась своим милым смехом.
  "Да я этого Дружка порву, как...".
  "Молчи уж, Ромео!", - промолвила насмешливо Найда, и нежно лизнула его в ухо.
  Они еще немного пособачились (любовно, разумеется) и разбежались, договорившись начать "операцию сближения" в следующую ночь: в эту ночь Ханурик рыть подкоп не мог - у него от счастья дрожали лапы!
  
  ***
  В следующую ночь они уже были вместе. Трудолюбивый и нетерпеливый Ханурик довольно быстро прорыл тоннель под бетонным забором (забор был заглублен в землю на каких-то полметра - весьма непредусмотрительно!), и они, наконец, встретились по-настоящему. А поскольку официально это было их третье свидание, - то есть, все приличия были соблюдены, - то причин затягивать отношения больше не было. И они закружились, завертелись в безумном танце любви и запахов. Это было красиво и страстно, только под конец все испортило одно довольно тривиальное обстоятельство: Ханурик, как уже было сказано, был в холке гораздо ниже своей возлюбленной, поэтому ему пришлось изрядно попотеть, прежде чем он смог достойно завершить это любовное действо. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно комично: он сбоку становился передними лапами ей на спину, и так, осторожно перебирая, постепенно заходил к ней сзади. Затем, смешно подпрыгивая, он пытался закрепиться в верхней позиции, но неизменно падал. Найда (вволю натешившись), наконец, снизошла к нему, и пока Ханурик делал свое дело, она, запрокинув голову и мелко подрагивая всем телом, глядела с влажной улыбкой на мириады светящихся точек, мерцающих на этом огромной, пугающем ум черном покрывале. Мир был тих и необычайно дружелюбен, и даже Джессика, приняв от Найды в дар вечернюю пайку, на все это время сделала вид, что ее в природе не существует.
  
  ***
  Они лежали рядышком, положив головы на лапы и, подняв глаза, смотрели на звезды.
  "А ты знаешь, что звезды, это огромные огненные шары, подобные нашему Солнцу?", - спросила она.
  "Слыхал как-то от одного бродяги, да не поверил. Уж больно он смахивал на придурка".
  "А мне веришь?".
  "Тебе верю, - довольно безразлично сказал Ханурик и почесал задней лапой брюхо. - Но, честно говоря, мне от этого ни жарко, ни холодно. Не интересно!".
  "Мог бы притвориться, что интересно - такая романтичная ночь, в конце концов".
  "Зато теперь ты знаешь, что я с тобой честен. Я вообще, друзьям врать не люблю".
  "Это хорошо. Плохо, что ты не романтик, - она вздохнула. - А вот представь, что там, далеко-далеко, на какой-нибудь планете у одной из звезд, лежат вот так же двое, и тоже смотрят на звезды. И может даже в нашу сторону. Представил?".
  "Можно подумать, мне от этих представлений меньше жрать будет хотеться".
  "Какой же ты прагматик - все о еде да о еде!".
  "Поживешь с моё на улице - станешь прагматиком!", - поучительно парировал Ханурик.
  "Знаешь, а я вам иногда завидую. Живете - ни перед кем спину не гнете, пищу себе сами добываете... А мы, как заключенные, сами стережем свою же зону, свою несвободу".
  "Да уж, говенная у вас работенка, ничего не скажешь! - усмехнулся Ханурик. - Но не переоценивай и ты нашу свободу. Вот вы, допустим, привязаны к своей работе, а мы - каждый к той кормушке, на которой привыкли добывать себе свой кусок пищи: кто к помойке, кто к хозяйской миске, а кто и к мясокомбинату. Однажды один бродячий философ сказал мне, что свобода - это и есть жратва, вопрос лишь в методах ее добычи: либо ты лижешь за нее чей-то зад, либо ты честно ее зарабатываешь. Под честностью я, разумеется, имею в виду не служение двуногим ублюдкам, а бескорыстное заимствование, которое ты по наивности называешь воровством.
  "То есть, ты хочешь сказать, что по настоящему свободен только вор?". - Она с любопытством заглянула к нему в глаза.
  "Независимость в добывании пищи, это только часть решения проблемы. Другая часть - свобода передвижения".
  "Разве ты не волен идти, куда хочешь?", - не поняла его Найда.
  "Не все так просто, милая, - сказал Ханурик и мгновенным щелчком выкусил с лапы оборзевшую блоху.
  "Мы с детства, - продолжал он, - привыкаем к среде, осваиваемся, подстраиваемся, ищем лазейки и тайные ходы. Мы учимся избегать неприятностей, обходить ловушки, привыкаем к характерам и повадкам людей, живущих с нами на одной территории... Но что будут значить весь мой опыт и мои знания, если я уйду со своего насиженного местечка? Если судьба забросит меня в незнакомое место, то я вполне могу издохнуть в первом же незнакомом закоулке. И получается, что мы тоже живем в "зоне", просто наша немного обширнее, чем ваша. И мы сами не хотим покидать эту зону, хотя у нее нет ворот и замков".
  "Значит, нет в жизни счастья для собаки, мечтающей быть свободной?".
  "Не знаю... - Ханурик с минуту молчал. - Знаешь, я вот, вроде бы, неплохо устроился в этой жизни, но ты не поверишь - иногда завидую бродягам. Они как бы из другого мира... От них веет запахом многих дорог, приключений, погонь, побед, поражений, драм, счастливых встреч... Истинной свободой! И пускай, у всех у них век недолог, пускай, они часто заканчивают жизнь с размазанными по дороге кишками, но все-таки, все-таки...".
  "Ну вот, а говорил, что не романтик. Что может быть романтичнее этих слов?!".
  "Романтика, она тоже должна быть практичной".
  Найда засмеялась.
  "Хочешь сказать, что мечты о еде полезнее, чем абстрактные мечты о звездах?".
  Неожиданно с ветвей тополя, нависавших над ними из-за забора, тяжело вспорхнула какая-то большая птица, и отрывисто засвистела крыльями над самой землей. Ханурик невольно вздрогнул и поежился.
  "Интересно, почему этим бродягам не сидится на месте, что они ищут?", - возвращаясь к разговору, задумчиво спросила Найда.
  "Не знаю. Наверное, собачий рай".
  "Собачий рай? Что это такое?".
  "Так, ходят разные легенды среди местного сброда. Лично я в этот бред не сильно верю, но... Понимаешь, каждому нужна мечта, без нее собаке уж очень трудно жить на этом свете".
  "Расскажи!", - попросила Найда.
  "Ну, говорят, есть такое прекрасное место... Там жирные куры и индюки в изобилии гуляют по зеленым лужайкам, солнце круглый год ласковое - не холодное и не жаркое... Там прохладная вода непрестанно течет из обломанной трубы, а на дорогах совсем нет машин...". - Он замолчал.
  "Красиво!", - пошептала Найда и снова спросила:
  "Интересно, а у людей есть свой рай?".
  "А зачем им рай? Они и так живут как в раю. Как боги, мать их...!".
  "Это да", - согласилась Найда, а потом, как-то странно посмотрев не него, промолвила:
  "А давай... убежим?! Будем искать этот ваш рай. И даже если не найдем - какая разница: зато мы будем искать его долго и счастливо... Вместе!".
  Ханурик засмеялся.
  "Что смешного?", - обиженно спросила Найда.
  "Смешно, что это предлагаешь мне ты, а не наоборот".
  "Потому что ты нерешительный".
  "Это я-то?", - усмехнулся пес.
  "Ты. Я давно за тобой наблюдаю: вроде ты и смелый, и дерзкий, но вот со мной...".
  Она не закончила, отведя глаза.
  "Это только с тобой!", - ответил Ханурик и лизнул ее в ухо.
  
  ***
  На следующую ночь все повторилось... И только на третью ночь произошло непредвиденное. Привычно подбежав к своему "тоннелю счастья", Ханурик почувствовал знакомый, до одури манящий запах. В нерешительности он подошел и обнюхал это внезапно привалившее чудо. То был довольно приличный шмат свинины, и это было совершенно необычайно даже по меркам удачливого Ханурика. И подозрительно. В другое время умный пес обязательно насторожился бы, но любовь, как известно, делает глупыми и доверчивыми всех самцов на свете, не исключая собак. А еще он радостно подумал, что перед встречей с Найдой ему не помешает как следует подкрепиться.
  "Съем половину, а половину принесу ей, - думал он, торопливо разрывая зубами добычу. Но не проглотил он еще и четверти этого подарка судьбы, как что-то зажглось в его животе - сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее. Он отошел в сторону, тихонько поскуливая, а с другой стороны подкопа уже выла Найда, почуяв что-то нехорошее. Ханурик хотел, было, сунуться к ней, но как будто услышал некий призыв свыше, и, превозмогая боль, пополз прочь от забора. Он успел отползти на какие-то несколько метров, когда боль обрушилась на него со всей тупой и жестокой силой, на которую только была способна нервная система живого существа. Он завалился на бок, завыл высоко и страшно. За забором вторила ему Найда, а рядом с ней ожесточенно хрипела Джессика.
  Ханурик издох еще до рассвета, отмучавшись, наконец. Наутро охранник, обойдя стену снаружи, подошел к нему, презрительно и победно пнул дохлятину носком ботинка, сплюнул и сказал:
  - Попался, сучонок долбанный! Это тебе не с мясокомбината таскать - у меня не забалуешь!
  И ушел с сознанием исполненного долга.
  А Ханурик остался лежать и разлагаться, и через три месяца лишь белые острые ребра торчали сквозь шерстяные проплешины грязно-рыжей шкуры. Его тело словно сдулось, как сдувается резиновая игрушка, и даже лохматая голова как будто оплыла и утонула в песке: добрая природа благодарно делала свое дело, постепенно превращая останки от некогда живой твари в питательную основу для многих других своих жизней!
  Найда часто приходила к забору, где, прорытый псом тоннель, давно уже закидали камнями и песком. Она все еще чувствовала его, причем отнюдь не только своим благородным носом: ее душа также не могла успокоиться.
  
  ***
  Между тем, Найда от Ханурика все-таки понесла, и через два месяца благополучно разрешилась четырьмя щенками: двумя пятнистыми, одним черным и одним рыжим. Все они были похожи, скорее, на Найду, только лапы у них были немного коротковатыми, а шерсть чуть длиннее и лохматее, чем у классической породы восточно-европейцев.
  Бывалые суки, как правило, до поры скрывали свое потомство. Они знали, что больших щенков люди почти всегда оставляли в живых, а потом либо раздавали их, либо развозили по городским помойкам. Но Найда, по неопытности, не стала этого делать. Да и зачем ей было прятаться: ее домом был вольер! По этой причине из четырех щенков осталось только двое: два работника склада изъявили желание забрать самых симпатичных - рыжего и черного, и их оставили с матерью, чтобы они немного подросли, а двух других...
  Найда злобно рычала на охранника сквозь сетку вольера, а потом и вовсе завыла, когда он на ее глазах стал топить двух пятнистых щенков в ведре. Но сделать, увы, она ничего не могла. Только через пару недель она как-то выбрала момент и вцепилась ему в ногу, за что была посажена на цепь до конца своей службы здесь. Щенки к тому времени уже подросли, и одного - черного, действительно забрали, а рыжего забирать передумали, и он остался при матери, которая попала в опалу. Вскоре Найду увезли куда-то, и на "центральных складах" остались лишь две собаки: рыжий щенок, которого назвали Диком, и сторожевая овчарка Джессика. Маленький Дик бегал за ней, ища замену матери, но она рычала и гнала его прочь, впрочем, не кусая. Дик стал все чаще пролезать под воротами и выходить в большой мир, но мир был не очень к нему дружелюбен. Один раз его чуть не задавила машина, а пару раз едва не загрызли собаки, жившие на соседних базах. И только когда он немного подрос (а рос он очень быстро - благодаря материнским генам, а также тому, что работники склада не жалели для него объедков!), собаки распознали в нем крупную породу, и отстали. Этому, по всей видимости, способствовало и мудрое изречение кобеля Фантика, который однажды выдал почти философскую фразу:
  "Бойся обидеть щенка неизвестной породы - из него может вырасти потом такое чудовище, что лучше бы тебе сразу кинуться под машину!". Конечно, вслух все только посмеялись, но про себя подумали: "А вдруг Фантик прав? Он вообще-то редко ошибается!". Не внял его совету только один придурастый пес по кличке Сучок, за что впоследствии и пострадал: однажды годовалый Дик оторвал ему полхвоста, после чего Сучок и вовсе куда-то пропал.
  
  ***
  Итак, на момент нашего первого знакомства, Дику было уже пять (или шесть?) лет. Это был огромный рыжий зверь, породой очень похожий на мать, но что-то было и от отца - по крайней мере, рыжая шерсть и смекалка точно были от Ханурика. Был он вполне добродушным, но спуску псам не давал, хотя драться с ним после приснопамятного случая с Сучком уже никто не желал (а с тех пор Дик еще больше вырос и озверел - в хорошем смысле озверел!). Разве что стая Рыжих Псов не признавала его авторитета, но об этом расскажу позже.
  Джессика на складах давно не работала, так как должность собаки-охранника администрация упразднила. Неформально числились только Дик и еще один кабель - Цыган, который пару лет назад приблудился на склады щенком, и которого Аркаша из жалости прикормил и оставил. Денег на кормежку собак, естественно, никто охранникам не давал, но трое из четверых кормили их по своей доброй воле - все же с собаками нести службу было как-то спокойнее и веселее, особенно по ночам: мало ли какой дурак в пьяной задумчивости перелезет ночью через ворота?! И хотя такая опасность была из разряда гипотетических, но, как сказал на это Витальке дед Сей Сеич (Сергей Алексеевич, соответственно), самый старый из охранников: "А пес его знаить, "гипотитисиськи" или не "гипотитисиськи"! Вот залезить к тебе ночью какой-нибудь м...к - будешь тогда умничать!". Сразу оговорюсь, чтобы не было недоразумений: охранник, убивший Ханурика и двух его щенков, на складах к тому времени уже не работал. Но о его кровожадности и изобретательности до сих пор ходят страшилки в среде окрестных собак.
  Теперь пришел черед рассказать о Цыгане. Если говорить в человеческих терминах - он был долбанутым на всю голову. Эта же метафора и в натуральном своем понятии, скорее всего, объясняла его характер: в детстве, месяца в три отроду, он попал под машину. Он выжил, но передняя левая лапа была сломана, а голова, вероятно, сильно ушиблена об асфальт. А поскольку в тот период он бродяжничал, то ему, в поисках пищи, волей-неволей пришлось передвигаться со сломанной плечевой костью. В результате, лапа срослась неправильно: от самого плеча она шла немного вбок и вперед, и от этого он казался горбатым, но только горбатым не как обычно, а вбок. И двигался он тоже немного боком, словно автомобиль, у которого задняя ось была смещена вбок относительно передней, что часто бывает у нас вследствие криворуко-скоротечного ремонта. Характер его, видимо, также пострадал от аварии: он был замкнут, неразговорчив, зол на весь мир, непредсказуем, хотя и осторожен, и при всем при этом труслив. Прибился он на склады в день Аркашиной смены, и это стало еще одной странностью, поскольку Аркаша не особо ладил с собаками. Но что-то в нем, видимо, шевельнулось, когда полугодовалый Цыган (тогда еще безымянный) заполз под ворота на территорию, спасаясь от своры собак. Он был абсолютно черным, с черными блестящими глазами, которые затравленно и дико смотрели на охранника, вышедшего из домика на шум и гам. Как рассказывал потом Аркаша, когда он подошел к щенку, тот прижался к забору и злобно зарычал, а потом вдруг заскулил и упал мордой на лапы: видимо у него совсем не было сил, даже на злобу, а может, это был такой хитрый ход - от отчаяния и страха. Аркаша подошел ближе, присел на корточки и осторожно погладил щенка, который в страхе прижал уши и закрыл глаза. И это был единственный раз, когда Цыган позволил человеку прикоснуться к себе! Вот показательный случай: месяца через три, когда Цыган уже прижился на складах и стал своим, во время позднего ужина острая рыбная кость глубоко воткнулась ему в верхнее нёбо. Сам он ее вытащить не мог, и никого из охранников во все последующие дни к себе не подпустил, даже Аркашу, к которому с детства испытывал что-то вроде симпатии. И только на третий день, измаявшись от голода и боли, он согласился на уговоры Дика и разрешил таки ему зубами залезть к себе в пасть: с четвертой попытки Дику удалось вытащить злополучную кость. Кстати, дружба между ним и Диком наладилась не сразу, а в первый день Цыгану просто повезло, что Дика не оказалось на территории: он был страшно занят, обхаживая Рыжую Цыпочку - красотку с нагловатой лисьей мордой, обитавшую на рыбной базе по соседству. А когда он вернулся, Цыган предусмотрительно залез в пустотелую бетонную опору, которая на первое время стала его домом: размеры Дика не позволяли ему добраться до нового жильца и выкурить его вон со своей территории. Оттуда Цыган вылезал только тогда, когда Дик уходил со складов. А ночью он тихонько пробирался к домику охранников: там, у крыльца, в большой чугунной миске вечно лежали хлебные и булочные сухари, которые зажравшийся Дик почти не употреблял в пищу. И теперь у сорок и воробьев появился серьезный конкурент.
  
  ***
  К моменту начала нашего рассказа Цыгану было уже два года, Дику, соответственно, пять (или семь?), и к их компании только что присоединилась маленькая серая сучка Муха. Она стремительно влетела в их одинокую кобелиную жизнь: так же, как в свое время и Цыгана, ее загнали под ворота "центральных складов" агрессивно настроенные собаки. На этот раз обидчиками были Рыжие Псы - враждебная группировка с соседней продовольственной базы, которую все называли в одно слово - Рыжиепсы, словно бы идентифицируя их как одно грозное существо. Эта стая, состоящая из пяти больших, длинноногих собак одного помета, чем-то напоминавших лис-переростков, стала в последнее время головной болью не только для Дика с Цыганом, но и для всех собак, обитавших в Промзоне. Постепенно они забирали власть в свои рыжие лапы. О, как жалел теперь Дик, что в свое время водил любовные шашни с Рыжей Цыпочкой! Теперь его же потомство частенько гоняло своего неуважаемого папашу от подворотни к подворотне. Наглые, неблагодарные твари!
  Итак, маленькая Муха заскочила под ворота и заметалась в страхе по территории. За ней с любопытством наблюдали трое: оба пса и охранник Борисыч. Не найдя ничего более умного, она залезла в бетонную опору - бывшее некогда пристанище Цыгана - и замерла там, изредка выглядывая из узкого отверстия. Псы промеж себя, не сговариваясь, решили, что изгонять наглячку не будут: в последнее время ареал их внебазового обитания из-за Рыжихпсов сильно уменьшился, и сексуальная жизнь кобелей слегка расстроилась, так что Дик даже стал как-то по-особому, не по-братски, заглядываться на Цыгана.
  Однако и тут их ждал жестокий облом. Как оказалось, Муха к тому времени была не свободна, ибо в ее чреве уже развивались шесть экземпляров от неизвестного производителя. Остается загадкой, как наши друзья этого сразу не поняли (ну ладно доверчивый Дик, но ведь и проныра Цыган тоже попался!), а в течение добрых двух недель поочередно и безо всякого результата домогались несчастную беженку. Да и она сообщать им о своих успехах не спешила, боясь, что ей откажут от двора. А когда обман стало уже невозможно скрывать, сердобольные складские (в большинстве своем - женщины), работавшие на территории до пяти вечера, молчаливо взяли Муху на довольствие, да так дружно, что иногда еды перепадало и псам. Только охранники плевались и гнали прочь непрошенную гостью, с тоской подозревая, что вскоре население псарни удвоится, а то и утроится. Но поди-ка, попробуй прогнать на улицу живое существо, плотно подсевшее на халяву, особенно если оно ждет потомство!
  Однажды, осенним дождливым днем, Муха ощенилась. Будучи сукой опытной (смотри выше!), она заранее обустроила лежбище под массивом бетонных труб, куда даже псы добраться не могли, не то, что люди. Очень скоро оттуда стало доноситься разнозвучное тявканье и повизгивание, и охранники уже делали ставки на количество щенков. Мамаша выходила оттуда исключительно для поисков пропитания, хотя уже скоро перед трубами появились старые жестяные миски с разнообразными объедками - подарками от работников склада (охранники принципиально не принимали на довольствие Муху и ее потомство: для них она так и продолжала оставаться незваной гостьей). И только через пару недель оттуда стали выкатываться круглые серые мешочки на коротеньких лапках, которые все смелее отходили от родных труб. Уже через неделю все шесть одномастных серых балбесиков вовсю путались у людей под ногами. Они мерзко верещали, попрошайничали, и гадили где попало. Да и Муха тоже осмелела, а потом и обнаглела: не удовлетворяясь подачками складских, она регулярно рылась в мусорницах, вытаскивая оттуда все содержимое на беду уборщице. Потом она стала выпрашивать у кладовщицы Анюты подачки, и та делилась с ней обедом (с расчетом на похудение, но, в конце концов, ей просто пришлось носить из дому больше еды). А еще Муха втерлась в доверие к кому-то из охранников, и время от времени ночевала в сторожке, под рабочим столом: Виталька сперва унюхал запах псины, а потом нашел под столом клочки серой шерсти. Подозревали Борисыча.
  Однажды Муха залезла в раздевалку к грузчикам и распотрошила их обеденные "тормозки", и это стало предпоследней каплей, заполнившей резервуар терпения работников, сердобольность которых как-то резко пошла на убыль.
  Дик пытался внушить бестолковой мамаше, что такое поведение здесь неприемлемо, и что она подставляет и их с Цыганом тоже. Но сучка, видимо, и вправду была без царя в голове.
  "Эй, белка глумная, - сказал как-то ей Дик, неожиданно для себя переходя на блатной язык, - завязывай-ка тут беспредельничать! Ты чо, дура, хочешь, чтоб приехали живодеры и замочили нас всех, в натуре?".
  "Прости, начальник!", - с фальшивым раскаяньем отвечала Муха. И продолжала пакостить.
  А Цыган только рычал. Он быстрее Дика понял, что с суками этого типа разговоры бесполезны.
  Вскоре один из щенков пропал. Думали, что он выбежал за ворота и сгинул там в жестокой собачьей неизвестности, но правда оказалась куда страшнее. Дик первым заподозрил неладное, когда вслед за этим на целые сутки с территории исчез и Цыган. И только когда тот вернулся, Дик выяснил правду, банально взяв товарища на понт:
  "Ты чего творишь, придурок?!", - спросил он его, агрессивно наступая.
  "Отвали!", - огрызнулся Цыган, поджимая уши и хвост в неприятном предчувствии.
  "Куда мелкого дел?", - снова спросил Дик, чувствуя уже, что попал в точку.
  "Не твое дело!".
  "Ты что, сожрал его?!". - Дик вплотную подступил к своему долбанутому дружку.
  "А хоть бы и так, тебе что за печаль!", - ответил тот, отступая.
  "Совсем с катушек съехал, косоголовый?".
  Цыган заискивающе оскалился.
  "Братан, все равно их либо завезут, либо они подохнут зимой. А так... - Он посмотрел в сторону резвящихся у труб щенков, и глаза его загорелись, а оскаленная пасть налилась слюной. - Смотри, какие они жирные, откормленные... Молочные!"
  "Ну ты и...". - Дик не нашел, что ответить.
  "Не будь дураком, братан, - продолжал канючить Цыган, - сам попробуй, не оторвешься! Их там еще пять штук, так что нам с тобой...".
  Не дослушав, Дик прыгнул на Цыгана. Тот в последний момент увернулся от зубов товарища, кинулся к воротам и, раскорячившись плашмя, легко выскользнул на волю. Дик в дырку под воротами не пролазил (он мог выходить наружу только тогда, когда ворота открывали для пропуска транспорта), поэтому Цыган на этот раз избежал трепки. Дик только пожелал напоследок своему больному на голову товарищу:
  "Чтоб тебе Рыжиепсы хвост оторвали, больной урод!".
  Проходя мимо игравших щенков, он поглядел на них - толстеньких и подвижных, вспомнил слова Цыгана и в смятении отвернулся, испугавшись своих мыслей.
  "Вот же гадство! Воистину, с кем поведешься...", - пробормотал он и грузно затрусил к домику охранников. Впервые за долгое время он подошел к чугунной миске и стал грызть хлебные сухари.
  
  ***
  Вечером того же дня охранник Аркаша при обходе нашел у дальнего забора наполовину зарытую в песок голову щенка. В отличии от Дика, он сразу понял, чьих зубов это дело.
  - Вот же, урод криволапый! - Он засмеялся и поддел оторванную голову носком ботинка: серый клубок полетел в бетонную стену забора. - А чувачок-то больной на всю башку, гы-гы-гы!
  Дик, со стороны наблюдавший эту сцену, подумал примерно то же самое, но вовсе не про Цыгана.
  Через час, немного поразмыслив, Дик решил серьезно поговорить с Мухой. Разумеется, ему было плевать на судьбу щенков, но он наивно полагал, что сможет уговорить эту оборзевшую суку свалить с их территории. Подойдя к ней, он уселся рядом и вполне по-дружески сказал:
  "Слышь, белка! Валила бы ты отсюда, пока не поздно, а?".
  "А в чем дело, начальничок? - довольно нагло отвечала она ему (она в последнее время вообще как-то изменилась в поведении). - Жрачку я у вас не отнимаю, так чем же ты недоволен? Или ты волнуешься насчет "оплаты за постой"? - Она игриво оскалилась. - Дождись течки, и все тебе будет!".
  "Дело не в этом...", - смущенно ответил Дик.
  "А в чем тогда?".
  "Как бы тебе это помягче сказать...".
  "Скажи, милый, скажи!", - словно издевалась сука.
  "Тебе щенков не жалко? А если еще один пропадет?", - с надеждой спросил он.
  "Подумаешь, беда большая - щенок пропал! Еще наведу: у меня пока что "это место" не отсохло".
  "Но это же твои щенки, ты же мать!", - всё пытался достучаться до нее Дик.
  "Послушай, жалостливый мой, - отвечала сука непонятливому псу, - я по два раза в год отстреливаюсь, да помножь на семь лет, да помножь еще на пять-шесть спиногрызов - один раз даже восемь было. Прикинул?!... Да черт с ними - одним больше, одним меньше!"
  Тут Дик уже не выдержал:
  "А ты знаешь, сучка тупая, куда делся твой щенок?",
  "Как же не знать! - с ухмылкой отвечала она. - Да только я таких идиотов, как твой Цыган, столько перевидала, что мне это как-то...".
  "И ты не боишься?".
  "Кого - Цыгана? Да с...ть я на него хотела! Зато я точно знаю, что такой клевый гадюшник как ваш, мне еще не скоро подвернется. Да еще с таким красавчиком!". - И она снова стрельнула в него своими бесстыжими, желтыми глазенками.
  Дик понял, что разговаривать с ней бесполезно, и что она точно, сучка тертая-перетертая.
  "Ну, смотри сама, а я тебя предупредил!", - сказал он и пошел восвояси.
  "Приходи как только, ми-лай!", - крикнула она вслед.
  "Блин, с кем я живу!? - вздохнул Дик, отойдя подальше. - Один - придурок с отбитыми мозгами, другая вообще блиать, к тому же, тупая... Похоже, в этом дурдоме я один только нормальный! А тут еще эти рыжие твари проходу не дают. Тоска смертная! Эх, свалить бы отсюда, да некуда".
  
  ***
  - Слышь, Виталь, - говорил поутру Аркаша, сдавая дежурство, - знаешь, куда щенок тот делся?
  - Ну?
  - Цыган сожрал. Я вечером у забора башку отгрызенную нашел.
  - Да ладно тебе!
  - Точняк! - Аркаша засмеялся. - А мы-то думали: куда это он запропал на целые сутки? Цыган, он же больной на голову!
  - Вот урод! - возмутился Виталик. - Завезти бы его куда подальше, да ведь не дастся, гад, покусает!
  - Да пусть живет: собака хорошая! - вступился Аркаша. - Злой, гавкает исправно - чо тебе еще надо! Или тебе щенка жалко? Да хотя б он их всех сожрал! Их все равно завозить придется скоро. Вон, уже директор вчера мне сказал: что вы за псарню тут развели?! И, между прочим, он прав.
  - Так-то да, - согласился Виталька, - но все равно, эта история со щенком... Как-то мерзко все это.
  Аркаша усмехнулся.
  - Ой, я-тя-умаляю, братан! За щенка он переживает. Да я на "второй чеченской" такого насмотрелся... Рассказать?
  Виталик отрицательно покачал головой, повернулся и пошел к сторожке. У него не было большого желания в очередной раз выслушивать Аркашины мерзости, вроде той истории про вагон с неопознанными трупами. (Аркаша рассказывал, как однажды комбат дал им задание: найти по фотографии одного бойца, который предположительно находился в том вагоне. И они - Аркаша и еще два контрактника, - надев респираторы, которые нисколько не спасали от смрада, около часа по очереди лазали среди трупов и оторванных частей тел, а потом буквально вываливались из вагона в припадках рвоты... Поиски оказались тщетными, но бойцы натерпелись по полной!).
  - Дик, - Аркаша повернулся к сидевшему метрах в трех от него псу, - а ты чо тут жопу рассиживаешь? Хоть бы ты прогнал эту сучку! На вот тебе, в счет аванса...
  С этими словами Аркаша достал из своей сумки пластиковую банку и вывалил в жестяную миску остатки вчерашнего обеда.
  - Жри, падла, помни мою доброту!
  Дик, высунув язык и, часто дыша, посмотрел на него чистыми глазами:
  "Ага, щас! Согнись пополам и сделай себе приятно, придурок!". - Затем он демонстративно повернулся и пошел прочь, к лежавшему поодаль на песочке Цыгану.
  - Чой-то с ним? - недоуменно спросил сам себя Аркаша и пнул ногой миску.
  - Обиделся, - с крыльца пояснил ему Виталик. - Вчера, небось, не кормил весь день, а сейчас кинул полкотлеты и ждешь, что он тебе станцует "собачий вальс" на задних лапах?
  - А мне, между прочим, на ихнюю жратву не доплачивают, - с раздражением огрызнулся Аркаша. - Это вы, вон, все пенсионеры - можете себе позволить, а я на одну зарплату живу, блин. И вообще, лично мне они тут на фиг не сдались: один шум от них, да срачь повсюду! - сказал он и двинулся к воротам.
  "Неандерталец!", - повернув голову, бросил ему вслед Дик. А Цыган поднялся и неспешно потрусил к миске с остатками еды, нетронутой товарищем.
  "Цыган!", - позвал Дик.
  "Чего тебе, братан?".
  "Ничего". - Дик махнул хвостом и улегся на песок. Начинался новый день.
  
  ***
  На следующий день Муха достала-таки людей окончательно: утром она залезла в склад и обокрала кладовщицу Анюту. Анютка, выйдя из склада, жаловалась охраннику Сей Сеичу и двум грузчикам:
  - Ну это вообще ни в какие ворота! Я ей из дома еду ношу, супчики там всякие, а она... Свинья неблагодарная!
  Сей Сеич поддакивал:
  - Да уж мы и сами ее гнали-гнали... Наши-то собаки нормальные, приученные, а эта - тварь приблудная! Да еще эти щенки, блин, задолбали...
  - Надо Пал Сергеичу сказать, пусть отловят их и завезут куда-нибудь, - сказал один из грузчиков, Пашка.
  - Ага, скажи, Паша, скажи! А то все только грозятся, - подбодрил Пашку охранник.
  - И скажу!
  Возможно, на этом бы все дело и кончилось на этот раз, но тут в дверях АБК нарисовался сам директор.
  - Что за шум, Анна Дмитревна? - спросил он, проходя мимо разговаривавших и не глядя на них.
  - Пал Сергеич, да собака эта приблудная в конец обнаглела: залезла в склад к Алене и стащила ее обед, - ответил за кладовщицу Пашка.
  Директор остановился.
  - Это та, которая недавно у вас в каптерке накуролесила? - Он покачал головой и, обращаясь к охраннику (никого из них он по имени не знал, поэтому обращался всегда безличностно, близоруко глядя (хотя со зрением у него проблем не было) в нагрудный бейджик), сказал:
  - Так, чтобы ее завтра здесь не было, а не то вызову службу - вообще всех собак перестреляют, к чертовой матери. Все понятно?
  Сей Сеич понимал, что директор не шутит: на прошлой неделе тот застал Цыгана на месте преступления, за уже привычным занятием - он метил колесо директорской машины (ободок одного из дисков уже начинал покрываться ржавчиной!). Директор сходу попытался дать наглецу пинка, но пес извернулся и цапнул его за ногу. Хорошо еще, что не укусил, а только штанину слегка порвал. С тех пор директор на всех собак смотрел волком.
  Директор двинулся дальше, а опешившая Анютка, подождав, пока тот отойдет на достаточное расстояние, затараторила:
  - Ой, зачем же так-то? Так-то не надо! Зачем же стрелять?
  Сей Сеич снисходительно усмехнулся Анюткиной наивности:
  - Митревна, а вы чего от него ждали? Что он посадит собак в свой "Фольксваген" и вывезет отседова? - И пошел в свою будку.
  - Ну, вы вообще! - растерянно молвила Анютка и тоже отправилась к себе на склад. Остались одни грузчики: им было все равно, где чесать языки.
  А через полчаса со складов выезжала машина с запчастями, которая направлялась в соседний район. Охранник взмахом руки остановил ее и что-то сказал водителю. Тот кивнул и показал большим пальцем назад, в направлении кузова. Тогда Сей Сеич зашел к себе в каморку и через минуту вышел с бутербродом в руке. Затем кликнул Муху, которая, как всегда, околачивалась возле Анюткиного склада:
  - Муха, Муха, иди сюда, на-на-на!
  Муха тут же подбежала.
  "Вот дура!", - подумал наблюдавший эту картину Дик, но благоразумно промолчал.
  Сей Сеич протянул Мухе бутерброд. Муха, ни секунды не раздумывая, вцепилась в него зубами, а охранник тут же схватила ее за шкирку. Самое интересное, что Муха даже не сопротивлялась, когда охранник нес ее на вытянутой руке к машине - она самозабвенно поглощала бутерброд с колбасой.
  Поскольку сука была не тяжелая, охранник легко перекинул ее через высокий борт грузовика.
  Машина тронулась, выехала через ворота. Дик смотрел, как машина уходила в дорожную даль, а над задним бортом то появлялась, то пропадала голова Мухи: борта машины были для нее слишком высоки, чтобы выпрыгнуть!
  "Прощай, дурында!".
  "Не дождешься!", - крикнула ему в ответ сука.
  Анютка вышла из склада и тоже посмотрела вслед уходящей машине.
  - Митревна, с вас бутерброд! - шутливо сказал ей Сей Сеич, весьма довольный собой.
  - Ой, да ладно вам! Будто мне больше всех это надо было, - оправдывалась Анютка.
  Но потом она, спохватившись, слезливо запричитала:
  - Ой, а как же щеночки?! Ну как это так, без матери! Нельзя же так-то!
  - Ничего, они уже большие. А подрастут немного - тоже завезем!
  - Ой, ну вы вообще! - сказала напоследок сердобольная Анютка и ушла на склад.
  
  ***
  Муха вернулась через два дня. Водитель, который ее завозил, божился, что выпустил ее из кузова за сорок километров от базы, но ему мало кто верил.
  - Выкинул, наверное, неподалеку, на трассе, - сказал грузчик Пашка.
  - А может, сама выпрыгнула, - предположил другой грузчик, Олег.
  Через неделю попытку повторил охранник Аркаша, который так же, не мудрствуя, поймал глумную Муху на половину колеты. На этот раз ее завезли далеко, километров за сто - машина шла в соседнюю область.
  Муха вернулась только через неделю. Исхудавшая и счастливая, она сожрала все с мисок у щенков, сожрала все сухари из запасника Дика, и потом еще долго прыгала вокруг Анютки и, которая на радостях отдала ей весь свой обед. Дежуривший Сей Сеич смотрел на все это и удивлялся вслух:
  - Ох, и тварь настырная! Нет, ну вы видели такое!!! Рассказал бы кто - не поверил бы!
  А директор, глядя из окна своего кабинета, скалился недоброй человечьей улыбкой.
  Проблему на другие сутки решил Виталик. Он резонно рассудил, что завозить надо было вместе со щенками: с этой обузой она вряд ли вернется!
  Утром, при сдаче дежурства, они, сговорившись со сменщиком Аркашей, едой заманили Муху со щенками в заброшенный вольер. Щенков к тому времени осталось четверо - куда-то запропал еще один. В вольере они переловили всех собак и засунули в один большой мешок, который потом отнесли и погрузили в багажник Виталькиной машины. Немного подумав, Виталик сделал в мешке (он был не из мешковины, а из плетеного полиэтилена) ножом несколько надрезов, чтобы собачья семья не задохнулась по дороге к новому месту жительства. Мешок весь ходил ходуном и повизгивал, и еще было слышно, как внутри Муха догрызала куриную кость: ей, привычной, всё как всегда было по-фиг!
  Шел мелкий осенний дождик, и было уже довольно холодно. Виталик сел в машину, завел двигатель и включил на полную мощность печку.
  - Куда повезешь, Виталь? - спросил Аркаша Виталика в полуопущенное дверное стекло.
  - Знаю одно хорошее местечко, на другом конце города. Там колхозный рынок и почтенная помойка, сытная такая - не пропадут.
  - Эта сука, по-моему, нигде не пропадет! - с уверенностью сказал Аркаша. - Главное, чтобы к нам не вернулась.
  - Не вернется.
  Через полчаса Виталька, остановившись за рыночными мусорными баками, уже развязывал мешок. Щенки высыпали оттуда, как мячики, и бросились врассыпную. А Муха, мотнувшись разок вокруг баков, побежала прямиком к мясной лавке, где курили у дверей две продавщицы в белых халатах. Виталик засмеялся.
  - Ну, больше не вернется, сто пудов! Ее отсюда теперь и колом не вышибешь, - сказал он самому себе. И уехал.
  Вскорости он, волей случая, снова оказался на этом рынке и зашел заодно на помойку - поглядеть, живы ли там "переселенцы". И почти сразу же увидел всю семейку: заметно покруглевшая Муха убегала от щенков с куском мяса в зубах (Витальку она даже не узнала, а может, сделала вид, что не узнала). Впрочем, щенки тоже были весьма упитанные и сильно подросшие, с гладкой лоснящейся шерстью.
  "Хорошо, что Цыган их сейчас не видит! - подумал Виталька. - Захлебнулся бы слюной, падла!".
  
  ***
  Через месяц на складах появилась Валька - грязно-серая, лохматая сука, похожая на сильно переросшую болонку. В отличие от Мухи, она была скромная и пугливая, и долго скрывалась за трубами от людей. Обжегшиеся на Мухе, друзья несколько раз выгоняли ее с территории, но на улице жизнь была еще хуже, и Валька неизменно возвращалась: у нее была велосипедная худоба, и пролезть под воротами для нее не было проблемой.
  Питалась Валька по ночам хлебными сухарями из халявной миски. Первым почуял ее полезность, конечно же, Цыган - нос у него был, что надо! Уже на третий день он прищучил ее в углу забора. Впрочем, она сильно и не сопротивлялась, понимая, что от отношения к ней псов зависит ее выживание: приближалась зима, и нужно было где-то бросать якорь. Вскоре и Дик принял участие в этой поздней, осенней идиллии, которую они мирно разделили на троих. Он только немного удивился, что сука загуляла так поздно, на зиму глядя. Но, собственно, какая им разница - отдуваться-то все равно будет она одна! Она и отдулась через пару месяцев...
  Стоял январь, но мороз был небольшой - время от времени снег даже превращался в воду и стоял хлябкими, кашеобразными лужами. Три щенка вышли за Валькой из-под труб через полмесяца после того, как она ощенилась. Поселилась новая семейка в заброшенном вольере, в старой будке, которую люди еще называли собачьими яслями. Женщины затолкали в нее одеяло и рваную фуфайку, и исправно приносили молоко, разбавленное пополам с водой, и прочую еду.
  Кстати сказать, все щенки оказались черными, без малейшего рыжего пятнышка (чистое Цыганское отродье!), два кобелька и одна сучька! Цыган ходил перед Диком гоголем, но тот лишь снисходительно улыбался, видя глупую радость своего неразумного собрата. Он будто следовал словам бродячего философа по кличке "Сэнсэй", с которым они подружились этим летом. Помнится, Дик угощал, и они неторопливо разрывали большой шмат свиной шкуры, приступив к нему с двух сторон, по-братски! Наевшись, Сэнсэй сказал Дику: "Знаешь, брат: "малое" должно быть всегда наверху и тщеславиться, а "большое" должно быть всегда внизу и довольствоваться тем, что оно - БОЛЬШОЕ! ".
  Вообще, он много чего говорил Дику: и о несправедливом размещении собак на лестнице эволюции видов - мол, не их собачья вина в том, что они не могут взять в лапы палку и развиться до нормального цивилизованного социума!; и об отсутствии у них речевого аппарата, в чем опять же не было их вины: "Общение посредством семантических абстракций человеческой речи имеет большое преимущество перед мыслеформами нашей примитивной телепатической коммуникации, ибо абстрактное мышление и речь развивают разум, а телепатия тормозит развитие из-за легкости и простоты ее восприятия. Вот тебе доказательство того, что через лишения и труд обретается нечто большее, чем просто еда или плотское соитие с загулявшей сукой. Увы, единственный труд, который нам, собакам, доступен, это бродяжничество. Поэтому я всегда в пути: через ноги и до головы что-то доходит!"... Говорил Сэнсэй и о глобальном собачьем будущем: "Пойми, весь этот беспредел, который теперь происходит с собаками, происходил когда-то и с людьми. Соответственно, когда-нибудь настанут такие времена, когда и собаки тоже будут пользоваться всеми правами - то есть, на правах живых существ, они будут иметь право на свободу, на халявную жратву и на все другие благА цивилизации. И ни одна двуногая блиать не посмеет поднять на них руку!".
  И еще много чего он говорил, по большей части ненужного, но интересного своим малопонятным таинством. Да, Дик всегда жалел о том, что не мог записывать умные мысли!
  
  ***
  Однажды, во время своего дежурства, Виталик обратил внимание, что щенки играют какой-то черной меховой тряпкой, похожей на плюшевую игрушку. Но когда они, визжа и вырывая друг у друга "это", подкатили поближе к домику охраны, Виталику стало слегка не по себе: черная плюшевая игрушка оказалась маленьким трупиком щенка. Очевидно, Валька ощенилась четырьмя щенками, но один не выжил и вот теперь стал игрушкой своих более удачливых собратьев.
  Виталька вздохнул, взял из-под крыльца совковую лопату, и подошел к щенкам.
  - А ну, пошли вон! - прикрикнул он на них: щенки тут же раскатились по сторонам, недовольно ворча.
  Щенок был затрепан почти до неузнаваемости, и даже не верилось, что "это" когда-то было живым существом. Ловко поддев меховой комок на лопату, охранник пошел к забору, чтобы перекинуть его на ту сторону, под тополя. Там у них было кладбище всех собак, некогда обитавших на этой базе, да и то, только тех, которые не сгинули без следа. Впрочем, весной, когда сходил снег, частенько охранники обнаруживали останки какой-нибудь собаки, пропавшей в осенне-зимний период.
  Вернувшись к крыльцу, Виталик стал философствовать вслух:
  - Да-а, вот она, сука-жизнь! На всех мест не хватает, мать ее! Везет животным, что они не понимают всего этого дерьма! Живут, размножаются, дохнут..., снова рождаются и живут, и не понимают страшной и бессмысленной сути этого круговращения. Хоть в этом можно им позавидовать.
  Дик сидел рядом с крыльцом и смотрел на Витальку.
  - Ну, что ты на меня смотришь умными глазами, дурошлеп?! - сказал Виталька Дику. - Будто что-то понимаешь, животное!
  "Можно подумать, ты много понимаешь, индюк высокомерный!", - мысленно огрызнулся Дик.
  У него всегда были большие сомнения относительно разумности этих "двуногих без перьев" (так почему-то называл людей бродяга Сэнсей). Разумеется, не людей вообще, как вида (в конце концов, смогли же они придумать и создать такую прекрасную вещь, как ливерная колбаса или котлеты!), а вот "этих", которые мелькали перед ним в бесконечной круговерти рабочих смен.
  "Подумать только, - размышлял Дик, - жизнь дала им такое преимущество передо мной - безруким и безголосым, но как они это преимущество использовали? Они стали почти такими же охранниками, как и я! И теперь они целыми днями тупо сидят на задницах и лупятся в свои стеклянные ящики с мелькающими картинками, и только изредка отрываются от стула, чтобы открыть и закрыть ворота. Вот достижение-то, вот счастье!? А послушать, о чем они разговаривают, когда меняются сменами: о своих железных будках на колесах; о еде; об оплате за работу, которой им всегда не хватает; о каких-то суках - не то начальниках, не то самках... И если б только они. А грузчики - эти тупорылые гоготалы?! А визгливая гусыня Анютка?! Да даже сам директор, в конце концов: в чем проявился его разум? Что он сделал своими умелыми, пятипалыми лапами? А?... Одно только знает - командует и орет, и на людей, и на собак! Подозреваю, что и большинство людей на свете ненамного умнее этих. А ведь воображают себя, по меньшей мере, хозяевами мира... Тьфу на вас, на всех!".
  Дику действительно хотелось сплюнуть, но он, по чисто физиологическим причинам, не мог это сделать. Он просто гавкнул презрительно, развернулся и пошел прочь.
  
  ***
  После обеда Дик и Цыган возлежали на двух деревянных поддонах, которые были когда-то брошены грузчиками недалеко от ворот. Сначала они лежали молча, потом стали лениво переругиваться - телепатически, естественно.
  "Еще раз тебе говорю: не все бродячие псы бездельники и раздолбаи, - доказывал Дик Цыгану. - Среди них попадаются и философы-свободолюбы, которые не хотят жить на одном месте по принципиальным соображениям".
  "А я говорю: все! А те, которых ты называешь философами, они просто больные на голову. И ты сам дурак, раз слушаешь дурацкие речи этих бездельников, да еще и подкармливаешь их. Да они тебе за кусок жратвы такого наплетут, что уши отвалятся!".
  "А тебе жалко куска для собрата?".
  "Конечно жалко!". - Цыган от возмущения даже приподнялся на передних лапах, вспомнив тот кусок свиной шкуры, в котором Дик однажды отказал ему ради грязного бродяжки. Но потом он снова лег, презрительно повернувшись к товарищу спиной.
  "Вот скажи, - продолжал Цыган, удовлетворенно глядя, как охранник кидает снег от ворот, - что полезного ты извлек из бесед с этим Сэнсэем? Он что, научили тебя, как обратить камни в кости? Или воду в суп? И вообще, как ты можешь верить придурку, который утверждает, будто он приперся к нам из самого Китая? Аферист!".
  "Какой же ты все-таки прагматик, Цыган! - отвечал Дик. - Не костями едиными живы мы! Должен быть еще и живой интерес к окружающему тебя миру, и тяга к познанию истины".
  "Хорошо. Вот ты мне давеча говорил про то, что череп - единый символ смерти, и что-то там еще про индивидуальность. И что, где тут истина? Глупость какая-то!".
  "Это древнее китайское изречение. Оно звучит так: "Индивидуальное у всех снаружи, общее - внутри!". Имеется в виду, что снаружи мы все разные, а внутри почти что одно и то же, ибо наша суть одна, и она в смерти. В жизни мы разные, в смерти - едины! Из этого следует, что даже если ты имеешь свободный доступ к хозяйской кормушке, даже если ходишь в ошейнике из телячьей кожи, ты все равно такой же нищий, как и все!".
  "Подумаешь, открытие! - сказал Цыган. - Это я и без твоего философа знал".
  "По тебе этого никогда нельзя было сказать", - поддел его Дик.
  "Иди ты! - беззлобно откликнулся Цыган. - Или вот, - продолжил он, - ты говорил, что сон - это иллюзия, которая создается по ходу сна. Что познавательного и интересного в этом идиотском высказывании?".
  "А то, - отвечал Дик, - что сон есть продукт жизнедеятельности твоего же мозга, но отнюдь не что-то привнесенное извне. Следовательно, это пустая информация, в которую ты, суеверный дуралей, веришь, и на ее основе пытаешься что-то предугадать.
  "А как же вещие сны?", - не согласился Цыган.
  "Нет никаких вещих снов. Во сне твой разум плетет эту замысловатую паутину всего на полшага впереди, и пока ты не сделал следующий шаг, впереди нет никакого продолжения - там пустота!".
  "Брешешь! Во сне я знаю, что впереди меня что-то есть. И я вижу, куда я иду!".
  "Тебе это только кажется. Во сне всё не так. Вот смотри: в жизни окружающий мир существует реально, и ты в нем волен идти в любом направлении, и везде будет что-нибудь материальное, а вот во сне - напротив, никакого внешнего тебе мира нет: в любом направлении, куда бы твое подсознание не решило "двигаться", впереди мгновенно начинает возникать вымышленная реальность. Потому-то она и бывает часто такой несуразной и странной, что ум не в состоянии быстро выстроить целостную и связную картинку. И если ты не захочешь повернуть голову, к примеру, направо, то там так и будет пусто. Я однажды поймал на этом свое подсознание, когда "подумал посмотреть" сначала вправо, но потом вдруг резко "повернулся назад", и...".
  "И что же ты там увидел?", - с ухмылкой спросил Цыган.
  "Кое-что увидел..., - таинственно изрек Дик, сделав небольшую театральную паузу. - Такое "кое-что", что насмерть перепугался, а когда проснулся, то помнил только этот испуг, и больше ничего".
  Цыган засмеялся.
  "Да, чувак, скоро ты станешь таким же придурком, как этот твой бродяга Сэнсэй. Нет, я уж, скорее, поверю в переселение собачьих душ в людей, чем в эти ваши философские бредни".
  "Вот-вот, - усмехнулся Дик, - именно в такую хрень ты и веришь! Наслушаешься разного дерьма по подворотням, а потом запором мучаешься".
  "А объясни мне еще, - продолжал приставать к нему Цыган, - что значит его странная фраза: циркач на шаре бежит вперед, но шар катится назад. А?".
  "Честно сказать, я этого и сам толком не понял, - признался Дик. - Наверное, это означает, что к своей цели не всегда нужно двигаться напрямик...".
  В этот момент они услышали шум приближавшейся фуры, тяжело грохотавшей по колдобинам, а вместе с ним и визг животных. Они подняли головы и навострили уши. Сомнений не было: в огромной стальной клетке на мясокомбинат везли свиней. А когда фура поравнялась с воротами, то друзья почувствовали еще и знакомую, сладкую вонь свиных испражнений.
  "Очередной завоз! Ура!", - радостно взвился над поддоном Цыган.
  Псы еще какое-то время вслушивались в эти удалявшиеся, греющие душу запахи и звуки. Метрах в трехстах от них машина остановилась, и тут же в визг животных стали вклиниваться крики людских команд - видимо, фуру уже подгоняли задом к забойному блоку: скоро начнется выгрузка.
  "Как думаешь, - первым заговорил Цыган, - "они" понимают, КУДА их везут?".
  "Ты же слышишь, как они визжат, чувствуешь, как воняет их страх!? Конечно же понимают!", - уверенно ответил Дик.
  "Бедное мясо!", - пожалел Цыган, цинично сглотнув слюну. - Как там твой Сэнсэй говорил про ветчину?".
  "Как страшен визг свиньи, как жалко хрюшку... Но как прекрасен запах ветчины!", - с удовольствием продекламировал Дик.
  "Все же хорошо, что мы вольные твари, и что люди нас держат не для "этого"!
  "Не хочу тебя разочаровывать, - ответил ему на это Дик, - но Сэнсэй как-то рассказывал, что в Китае люди иногда едят и собак. Разводят их специально для этого, и жрут".
  "Ну, так то в Китае! Они, по ходу, все там долбанутые: и люди, и собаки, - уверенно сказал Цыган. - У нас хотя бы этой жути нет".
  "Да, этого нет", - согласился Дик, но тут же спросил:
  "А ты помнишь, чем кончил старикашка Фантик?".
  "Еще бы не помнить!".
  "Вот и скажи теперь: намного ли мы счастливее тех свиней! Мы тоже смертные, только разница между нами в том, что их смерть запланирована - она на виду, тогда как наша прячется за углом. Свиньи знают, сколько им отмеряно, мы - нет!".
  "Одна радость, - Цыган плотоядно улыбнулся, - что на свалке скоро будут сжигать остатки от свиных тушь, и можно будет неплохо поживиться! Только надо успеть туда раньше Рыжихпсов, мать их рыжую так!". И чуть тише добавил с ехидцей: "И папашу тоже, хи-хи-хи!".
  Дик простил Цыгану дерзость, но сразу же вспомнил Рыжую Цыпочку - все еще живую и функционально пригодную, - и неприязненно поежился. Она все еще кидала на пробегавшего мимо пса лукавые, призывные взгляды, надеясь на продолжение прошлой идиллии, но Дик был уже ученым.
  "Тупая, похотливая сука!" - подумал он. Вслух же сказал:
  "Цыган, да ты ведь снова смоешься, а я буду один отбиваться от этих тварей!".
  "Не ссы, братан, отобьемся!", - ответил Цыган уверенно, как и всегда.
  
  ***
  Упомянутая история с Фантиком произошла минувшим летом. Однажды Рыжиепсы, в полном своем составе, загнали старого Фантика к боковым воротам соседней продуктовой базы, которые никогда не открывались, будучи запасными. Под воротами, между железной балкой и асфальтом, была щель, такая, что мелкая собака еще могла кое-как в нее пролезть на ту сторону, но собака средних размеров - уже нет. Но Фантик, от страха и безвыходности, сдуру сунулся под эти ворота, и застрял. Точнее, застряла одна голова: туда он ее просунул, а когда попытался дернуться обратно (когда уже понял, что не пролезет), то старая шкура на его черепе сморщилась волнами и не пустила. Так бывает у людей, когда они надевают на палец тесное кольцо, а обратно снять уже не могут, разве что с мылом. Но мыла у Фантика не было, и времени тоже.
  Короче говоря, Фантик - этот умудренный опытом пес - попался, как трехмесячный щенок. И началось страшное действо, от которого у адекватных собак, наблюдавших со стороны, стыла кровь в жилах. Но это же самое действо до умопомрачения возбуждало садистов и убийц. И даже Цыган - этот пожиратель щенков и, в общем-то, нехороший, злой пес, - и тот, стоя в сторонке, мелко трясся от отвращения и страха.
  Сзади Фантика стали рвать Рыжиепсы, а спереди, с территории продуктовой базы (а вся улица прекрасно видела, что творилось на той стороне ворот, так как внизу они были не сплошные, а сваренные из вертикальных стальных прутьев), к нему уже неспешно трусили два весьма неприятных создания: Волчок и Сурик. Они были братьями - огромные, лохматые, похожие на медвежат, какой-то черно-седой масти, с рыжими пятнами на коротких носах. Псы жили особняком, со своей базы почти не выходили, но уж если кто попадал к ним на территорию, то в живых оставался редко. А когда братья однажды выбежали через парадные ворота на улицу, то трое Рыжихпсов, случайно пробегавшие мимо, дали от них такого деру, что едва не оторвались от своих хвостов. И вот эти двое молча вцепились с двух сторон в морду несчастного, визжащего как поросенок Фантика.
  Эта кровавая баня продолжалась, наверное, минут десять, и первое время был еще слышен страшный, предсмертный визг бедного Фантика, который словно обрел свой молодой голос. Вскоре он затих. А собаки продолжали с двух сторон обрабатывать его тело. Рыжиепсы ворчали и загрызались друг с другом, пьянея от вида и запаха кровавого мяса, даже бросались друг на друга, но два "медвежонка" на той стороне работали молча и деловито.
  Дик не стал досматривать эту ужасающую драму и ушел к себе. Очень скоро вернулся и Цыган.
  Через пару дней сторож продуктовой базы, делавший обход, обнаружил останки Фантика. Он поначалу не понял, что лежит там, под воротами, но когда подошел ближе, то выругался нехорошими человеческими словами. Неподалеку он нашел длинную палку и попытался вытолкнуть голову мертвого пса на улицу, но она не поддалась. Сторож плюнул и ушел. И обгрызок Фантика пролежали под злополучными воротами почти все лето, пока его плоть полностью не разложилась. Передние и задние лапы Фантика кто-то отгрыз в первую же ночь после убийства (видимо, какие-то падальщики), так что, правильнее сказать, снаружи оставалась лишь часть тела несчастного животного. И вот, когда оно превратилось уже в скелет, кто-то стащил и череп (скорее всего, это щенки Рыжихпсов утащили его для игры). Остались только ребра, прикрепленные к позвоночнику. Дику, иногда пробегавшему мимо, глядя на эти кости даже не верилось, что Фантик был таким тщедушным.
  "Такое ощущение, что эта "вешалка для мяса" не по его шкуре! - думал Дик печально. - Неужто и мои кости вот так же когда-нибудь будут торчать за забором, под тополями? И хорошо еще, если там, а не под какими-нибудь воротами. Долбанная, собачья жизнь!".
  
  ***
  На дворе уже стоял март. Щенки понемногу подрастали. Еды, которую приносили работники складов, им стало не хватать, и охранникам, как они ни кочевряжились, пришлось подкармливать мамашу с ее отпрысками. Собственно, произошло то, чего они так боялись: вместо двух собак на их довольствии теперь висело шесть. А так как щенки росли быстро, то сжирали ненамного меньше взрослых собак. Конечно, что-то приносили и работники, но одно дело регулярная кормежка, другое - милосердие от случая к случаю: в конце концов, у них были свои заботы, свои обязанности и не очень большие зарплаты, чтобы еще содержать эту свору. Ну, а охранникам-то деваться некуда, они для собак, как ни крути, самые близкие люди! Поэтому, когда щенки стали уже вполне самостоятельными, Вальку с радостью сплавили на попутном КАМАЗе.
  Вообще, практику завоза лишних собак использовали охранники почти всех баз. Разумеется, все они считали, что делают доброе дело, поскольку все-таки оставляют собак в живых. Но, по сути, они лишь спихивали их, выражаясь фигурально, "с больной головы на здоровую". Собакам приходилось осваиваться на новом месте, искать новых хозяев, которые, в свою очередь, также могли из сердобольности завезти их куда-нибудь подальше от себя (однажды к воротам их базы кто-то подкинул маленькую сучку с целым выводком щенков, и на следующий день Витальке с дедом пришлось ловить их, сажать в мешок и отправлять дальше по этапу, благо что нашелся сговорчивый водитель). Так их, видимо, футболили до тех пор, пока смешанный природно-людской отбор не оставлял в живых самых жизнестойких, наглых и сильных!
  
  ***
  Через пару недель (щенкам уже было по три месяца) Аркаша, передавая смену Витальке, сказал, что один из щенков (кобелек) ничего не ест и почти не выходит из будки.
  - Жопа ему, по всему видать! - сообщил он Витальке. - Еще на смене Борисыча занемог. Тот ему даже водку разбавленную заливал пипеткой в пасть - прикинь! Говорит, щенок после этого малость отжил, - еще бы он от водки не отжил, гы-гы, - а потом опять...
  - Жалко! - сказал Виталька.
  - Да не то слово! - улыбаясь, подтвердил Аркаша. Он в последнее время тоже стал носить из дому еду для собак: куда ж деваться, раз такое дело!
  - Там водка еще осталась? - спросил Виталька.
  - Да есть малость, но вряд ли она уже поможет. Я пробовал заливать - не хочет он.
  - Ладно, попробую еще раз.
  - Ага. Там Анютка им молоко передавала - в холодильнике стоит, - сказал Аркаша и попрощался:
  - Ну, бывай!
  - Пока!
  Аркаша ушел, а Виталька отогнал машину под навес.
  
  ***
  К вечеру щенок вылез из ясельной будки и, пошатываясь, подошел к домику. Виталик вышел к нему, надел белую рабочую перчатку, присел и потрепал щенка по загривку.
  - Ну, чего ты, дурошлеп? - сказал он щенку.
  Щенок тяжело поднял к нему голову, а потом так же нетвердо пошел дальше, по направлению к деревянным поддонам. Виталик пошел в домик за водкой, но когда он с приготовленной пипеткой вышел на крыльцо, то щенка уже не было.
  - Ты где, чудик? - крикнул он, озираясь по сторонам (имен у щенков пока еще не было: ни к чему давать имена тем, кто на этом свете пока что на "птичьих правах"!).
  Со стороны поддона что-то пискнуло.
  - А, вон ты где! Ты чего туда забрался? - Виталик подошел к поддону, присел на корточки.
  - Ту-ту-ту! - снова позвал он щенка, но тот и не думал выбираться оттуда.
  - Иди сюда, дурик, водочки дам!
  Щенок тихо-тихо заскулил. Может, он жаловался, а может, неосознанно просил оставить его в покое - кто знает?! Он и сам толком не знал уже, что ему нужно. Сознание, едва начавшее формироваться в нем, теперь неясно ворочалось в затуманенной болезнью голове. Его слабый мозг все еще пытался сосредоточиться на осознании окружающего пространства, но все в нем смешивалось с калейдоскопической неопределенностью, не рождая ничего осмысленного. Все его существо умирало, и ни тело, ни сознание не желали бороться и жить дальше.
  - Да, до утра вряд ли дотянет. - Виталик вздохнул и пошел в домик.
  Утром, выключив освещение на столбах, Виталик взял совковую лопату и подошел к поддону. Щенок лежал на том же месте. Он подсунул под доски лопату и легонько толкнул щенка, и по жесткой отдаче черенка понял, что тот ужу остыл и затвердел.
  - Блин, везет же мне в последнее время на дохлых щенков! - посетовал Виталька вслух.
  Он толкал щенка лопатой, но тот не поддавался: его затвердевшее тело застряло под досками и, видимо, вмерзло в лед, растопив его последним своим теплом. Охранник попытался поднять поддон, но тот даже не двинулся с места.
  - Вот же дерьмо! Еще этого мне не хватало для полного счастья.
  Он попробовал вытолкнуть щенка с другой стороны, но тщетно. Чертыхнулся, пошел к крыльцу и вернулся с ломом. Подсунув лом под доски, Виталик попытался выдрать поддон изо льда, но снова ничего не вышло. И тогда он в отчаянии стал ломом выбивать щенка из-под досок (а что еще ему оставалось делать!). Минут через пять ему это, наконец, удалось. Стараясь не глядеть на помятое тельце, Виталик подхватил его на лопату и понес к забору. Отдохнув с минуту (щенок был довольно тяжелым), он поднял печальный груз на лопате, и с большим круговым замахом метнул через забор: тот перелетел на ту сторону, едва не зацепившись за колючую проволоку.
  - Собачьего ему рая! - привычно прошептал охранник.
  "Уже дома!", - беззвучно "ответили" с той стороны. И словно шевельнулись в обвислых ветках тополя неясные тени.
  
  ***
  Щенков осталось двое. Кобелька назвали Балбесиком (за непоседливый и дурашливый характер, а еще у него была маленькая, симпатичная бородка), а сучечку Малышкой. Малышка была более усидчивой, а Балбесик часто выходил под ворота на улицу, рискуя попасть либо под машину, либо в зубы к Рыжимпсам.
  Малышка первое время скучала по матери, и поэтому, видимо, сильно привязалась к Дику. Она не давала ему прохода, пыталась залезть на него, когда он отдыхал, совала нос ему в пасть, когда он зевал, цеплялась зубами за шею... Бедняга Дик поначалу не знал, куда от нее деться. Он рычал на нее, даже делал вид, что хочет укусить, но потом привык. Теперь они часто отдыхали после еды вдвоем: она забиралась к нему либо под передние лапы, либо под шею, и там спала.
  Балбесик, в отличие от нее, старался втереться в доверие к людям. И хотя делал он это довольно навязчиво, но обладал чутьем на те моменты, когда к людям лучше не лезть. Вскоре его усилия были вознаграждены: двое из охранников уже пускали его на ночь в сторожку, под стол.
  Но бедолага Балбесик прожил недолго, что было неудивительно при его непоседливом характере. Однажды утром (примерно через месяц после того, как ему дали имя) он вышел на улицу и пропал. Грешили на Рыжихпсов, но на другое утро, когда Виталик ехал со смены домой, он заметил посреди дороги - довольно далеко от базы, примерно с полкилометра - полураздавленное тельце. Он даже остановил машину и вышел, чтобы разглядеть наверняка. Точно, это был их Балбесик!
  "Далеко же тебя занесло, дурошлеп, - подумал Виталик. - Наверняка псы загнали, суки рыжие!".
  Он достал сотовый, набрал сменщика Борисыча и сообщил ему новость.
  - Такая его судьба, значит! - ответил из трубки Борисыч.
  - Что ж, собачьего ему рая! - невесело пошутил Виталик.
  - Ага. Я помяну, у меня там, в пипетке немного водочки осталось, - пошутил в ответ Борисыч.
  - Ладно, я поехал.
  - Добро! Конец связи.
  "Еще один дохлик, - думал Виталик, осторожно (чтобы не испачкать ботинок) двигая ногой труп Балбесика к обочине. - Фигня какая-то! За что мне это?".
  Столкнув труп щенка в придорожную канаву, Виталька сел в машину и уехал.
  
  ***
  Малышка бегала за Диком, Дик бегал от Рыжихпсов, а Цыган с усиливающимся интересом наблюдал за подрастающей Малышкой. В общем, ничего нового - обычная собачья карусель.
  Однако на их территорию нацелилась еще одна псина. Это была сучка - молодая, но уже не щенок, видимо, осеннего помета; черная, длинноногая, с длинными, широкими ушами, намекавшими на какую-то охотничью породу. Охранники стали звать ее Лопоухой. Они гнали ее вон, но сучка упорно пролезала на территорию и пряталась под трубами. Охранники негодовали. Больше всех почему-то выходил из себя Виталик. К собакам он всегда относился неплохо, но эта упрямая тварь доводила его своей наглостью. Но Виталик тоже был упрямым и не любил проигрывать. И вот однажды он приготовил ей ловушку. Сразу за сторожкой, между стенкой склада и бетонным забором, был тупичок. С другой стороны этого тупичка был небольшой собачий лаз под решеткой, через который Лопоухая пару раз ускользала от него. И вот теперь он завалил эту дырку кирпичами, и сидел в домике у окна, поджидая, когда наглячка подойдет к наживке - миске с сухарями. И через пару часов она таки попалась. Виталик вышел на крыльцо, взял лопату и тихонько обогнул домик: настроен он был решительно. Лопоухая, увидав его, метнулась в противоположную сторону, к дыре, а Виталик шел за ней с лопатой на перевес, зверски улыбаясь и повторяя:
  - Что, попалась? Попа-а-алась!
  Собака сунулась, было, под решетку, но прохода там не оказалось. Лопоухая очумело уставилась на кирпичи, пытаясь сообразить - куда же делась дырка? У нее на мгновение возникло ощущение нереальности происходящего, а следом мелькнула ужасно неприятная мысль, эквивалентная человеческому слову "пипец!". Она стала метаться в замкнутом пространстве, но потом остановилась и... кинулась прямо на Виталика. И он растерялся, не зная, что ему делать дальше: причинять ей большой вред он не собирался, хотел только проучить, отвадить от этого места. Но как соразмерить силу убеждения, когда в руках у тебя тяжелая совковая лопата, а на тебя мчит загнанное в угол, пронизанное страхом существо?
  Такое с ним уже было однажды, несколько лет назад. Он охранял тогда недостроенную энергетическую подстанцию, располагавшуюся на окраине города. Как-то раз, в его дежурство, на территорию забрался заяц - настоящий серый заяц с длиннющими ушами. Он пролез в дыру под забором, и теперь лакомился молодыми побегами дикого салата, который рос здесь в больших количествах. Виталик увидал зайца и, не раздумывая, погнался за ним, прихватив на ходу обломок кирпича. Очень скоро он загнал ушастого в угол бетонного забора. Заяц метался зигзагами, сбивая Виталика с толку и не давая прицелиться, но в какой-то момент вдруг остановился и уселся на задние лапы, глядя на своего преследователя лупастыми глазищами. Слегка ошарашенный, Виталик стоял напротив зайца с зажатой в руке половинкой. Весь его охотничий азарт куда-то испарился, а в голове возникла простая мысль: "Господи, неужто я и впрямь кину в него кирпичом?!". Заяц, словно почувствовав человеческую слабость, метнулся мимо, и был таков. А Виталик остался стоять с кирпичом в руке. Он все пытался понять: что это с ним такое было? Зачем он вообще погнался за этим несчастным зайцем? И главное: что бы он делал, если бы попал в него? Ободрал бы его и съел, что ли? (Из далекого детства сразу же всплыла омерзительная картинка - кролик, забитый людьми на еду: привязанный за ноги, кроль висел вниз головой в дверном проеме сарая; остекленелые глаза его были страшно выпучены, а из носа тянулись к земле длинные, кровавые сгустки. А рядом с дверьми валялось дубовое полено, с одного конца испачканное кровью...). Скорее всего, это был какой-то темный, первобытный позыв, вырвавшийся из неведомых глубин его существа, когда мозг еще не успевает осознать, а рука уже хватает камень. Словно включилась какая-то забытая за долгие века генетическая команда: щелкнул переключатель и... И вот ты уже не Homo Sapiens современного образца, а первобытное существо из каменного века - без отягчающих мыслей, но со здоровыми звериными инстинктами!
  Лопоухая мчалась прямо на него... Не добежав пару метров, она резко метнулась влево, и Виталик, машинально махнув лопатой, лишь слегка задел ее холку. Лопоухая пролетела мимо, выпустив из себя вонючую воздушно-капельную смесь.
  - Во я дурак, а? - Виталька беззвучно засмеялся, глядя на полосу собачьего страха, которая желтела на темном апрельском снегу. - Да пусть живет, мать ее! Тьфу ты...
  
  ***
  Впоследствии Лопоухая еще какое-то время отравляла охранникам жизнь, и продолжалось это до того самого случая, когда... Но, всё по порядку!
  Самая гнусная особенность Лопоухой заключалась даже не в ее назойливости, а в том, что она постоянно рыла подкопы под забором. Охранники закапывали ямы, но Лопоухая рыла их снова и снова. Совершенно непонятно, зачем она это делала (она прекрасно пролезала и под воротами!), скорее всего, в ней играла какая-то забытая струна ее загадочной породы. Виталик еще несколько раз гонялся за ней с лопатой, а Аркаша упражнялся в метании камней (дед же Сей Сеич удовлетворялся тем, что топал на Лопоухую ногами и грозно кричал, так как бегать уже не мог, да и кидаться камнями тоже: плечевой артрит, однако!). Впрочем, делали они это больше от бессилия и для очистки совести, чем с надеждой залучить быстроногую, неуловимую мерзавку. Самым миролюбивым по отношению к Лопоухой был, конечно же, Борисыч. Он даже несколько раз кидал ей кости, и она, осмелев, уже подходила к нему на расстояние вытянутой руки - разумеется, когда других охранников не было поблизости. За это коллеги сердились на Борисыча, а дед Сей Сейч за глаза называл идиотским словом "штрейкбрехер".
  Самое неприятное, что подкопами Лопоухой стали пользоваться и Цыган с Диком (Дик дополнительно для себя расширял лапами проход), но если б только они... Однажды через один из таких подкопов на территорию проникли непрошенные гости - Рыжиепсы!
  То была жестокая битва! Дик с Цыганом отчаянно дрались хвост к хвосту, раз за разом отражая атаки рыжих агрессоров. Цыган был особенно страшен: он дико визжал и хрипел, разбрызгиваясь белой слюной, но толку от него было не много. Зато Дик был спокоен и молчалив, но почти каждый выпад его мощных челюстей достигал цели, поэтому Рыжиепсы нападали на него все разом, с нескольких сторон, и он один оттягивал на себя сразу четырех врагов. И даже Лопоухая принимала посильное участие в этой битве: она металась вокруг дерущихся и хватала за хвосты вероломных пришельцев, отвлекая на себя часть их внимания. Изредка кто-нибудь из Рыжихпсов кидался за ней в погоню, да куда там! Малышка же все это время благоразумно пряталась в будке, изредка высовывая оттуда нос и поскуливая от страху.
  Драка продолжалась минут пять, пока из домика не вышел дед Сей Сеич. Первое время он игнорировал собачий гвалт, думая, что это Дик задрался с Цыганом из-за еды. Но вот визг и вопли стали запредельными, и тогда охранник понял, что происходит нечто экстраординарное. Когда он, с лопатой наперевес, подоспел к дерущейся своре, один из Рыжихпсов уже лежал на боку с порванной глоткой и дрыгался в агонии, а Цыган, смешно подпрыгивая, волочил свою окровавленную заднюю лапу. Рыжиепсы спешно отступали, исчезая один за другим в дыре под забором: теперь их было четверо, и они получили сегодня по полной! Дик, глядя на поверженного врага, победно рычал, Цыган зализывал рану, а Лопоухая, отойдя чуть в сторону, с любопытством смотрела на Сей Сеича: она словно чувствовала, что теперь ее не прогонят, что она теперь - СВОЯ! Эту картину триумфа довершала Малышка, которая с радостным визгом носилась вокруг победителей.
  - Все целы? Ну, и слава богу! - сказал Сей Сеич. Уже поворачиваясь уходить, он пробурчал под нос:
  - А дохлятину утром уберем, с Виталькой - он енто дело любит.
  И пошел к забору, засыпать очередную дыру Лопоухой.
  
  ***
  Настало лето. Охранники больше не гоняли Лопоухую, хотя еду на ее долю по-прежнему не готовили. Цыган пару раз пробовал подъезжать к ней с кобелиными делами, но что-то в ней его отталкивало, хотя сучка ничего против не имела. И Цыган отстал, воспринимая теперь ее только как лишнюю пасть. Впрочем, Лопоухая и не посягала на их пайку, и было даже удивительно, где она доставала себе пропитание. Нор под забором она больше не рыла, но раз в день уходила куда-то с территории под ворота. Цыган предположил, что она бегает на поселок, который находился примерно в километре от них: там, посреди дюжины "хрущевских" пятиэтажек, была большая и сытная помойка.
  "Вряд ли, - отвечал Дик. - Чтобы туда попасть, ей нужно пересечь всю Промзону, а это с десяток баз, и у каждой у ворот пасется свора... Я сам там только один раз был, и то уже давно. Не-е, не пройти ей туда!
  "А ты пробовал ее догнать? - усмехнулся в ответ Цыган. - Она гоняет, как скаковая лошадь. Да еще такие виражи крутые закладывает, просто жуть!".
  Как раз в этот момент мимо пробегала Лопоухая, неспешно и грациозно выкидывая вперед свои длинные ноги.
  "Эй, борзая, где подъедаешься, а? Поделись секретом с товарищами!", - вежливо обратился к ней Цыган.
  Она остановилась на мгновение, посмотрела на псов своим бессмысленным, затравленным взглядом, и побежала дальше. Она вообще была молчаливая, будто немая отроду. Она даже не рычала никогда.
  "Какое-то бестолковое, бесполезное создание", - сказал ей в след Цыган.
  "А тебе, кобелю, только одна польза и нужна", - съязвил Дик.
  "А на что еще, по-твоему, нужны суки?".
  "Она ж тебе "давала", да ты сам не захотел. Что ж теперь-то скулишь?!".
  "И что она вообще у нас забыла, если даже не жрет тут?",- не обращая внимания на его выпад, продолжал вопрошать Цыган.
  "Разве не понятно, что? Даже самая поганая зона - это всегда защита!", - поучительно ответил Дик.
  Кстати, потом Цыган все же выследил, где харчевалась Лопоухая: летом она бегала на зерновой ток (он находился недалеко от них, сразу за газовой заправкой), где в большом количестве обитали голуби, и там ловила больных птиц, а иногда жрала даже дохлых. А где она доставала пищу в холодный период - можно было только догадываться! Вероятно, находила еще какую-нибудь падаль: на это у нее, как оказалось, был превосходный нюх.
  
  
  ***
  После поражения Рыжиепсы заметно поубавили свой пыл. Теперь их было четверо, не считая Рыжей Цыпочки, которая "на дело" никогда с псами не ходила. Дик с Цыганом понемногу осмелели и теперь вполне свободно выходили за ворота. Рыжиепсы лишь рычали и гавкали на них издалека, но уже не бросались вслед, а Цыган, тот даже совершал короткие, агрессивные забеги в их сторону, впрочем, быстро ретируясь назад. Он завел себе подружку с газовой заправки, и наслаждался неожиданно открывшейся свободой. Дика же пока на любовные приключения не тянуло. Возможно, причиной этому была Малышка. Она заметно подросла, и все так же вертелась подле него.
  Цыган как-то сказал ему:
  "Братан, а тебе не кажется, что она уже "того"?".
  "Чего - того?".
  "Ну, готова".
  "Готова?", - снова не понял Дик.
  "Ты чо, совсем дурак? Нюх потерял?".
  До Дика, наконец, дошло.
  "Отвали, она еще щенок!".
  "Экий ты вахлак! Ты поглянь, как она ластится к тебе, как хвостом вертит! Я бы на твоем месте давно уже ее оприходовал".
  "Сказал, отвали!", - отмахивался от него Дик.
  Как-то раз они лежали после сытного обеда в траве, на солнышке. Малышка вела себя более странно и суетливо, чем обычно. Она все терлась об него, все тыкалась носом ему в грудь, в живот - неуклюже, но уже не по щенячьи. А еще от нее исходил такой дурманящий аромат, такой призывный, сладкий! И Дик не выдержал... После этого ему было неловко, и он сторонился Малышки почти сутки, но вдруг заметил, что вокруг нее все настойчивее увивается Цыган. И тогда Дик решил, что так тому и быть - значит, судьба их такая. И стал с ней жить.
  Но их "семейная идиллия" продолжалась недолго: не прошло и трех дней, как Малышка спуталась с Цыганом. Дик какое-то время ничего не подозревал, но однажды застукал их за трубами в недвусмысленной позе. Он тут же погнался за наглецом, но Цыган, как всегда в таких случаях, смылся под воротами. Будучи уже в безопасности, он оправдывался с той стороны:
  "Братан, ты чо! Она сама ко мне подкатила, гадом буду!".
  "Вернись мне только, падло, я те устрою - сама!", - обещал ему Дик, высунув из-под ворот свою большую, рыжую сопатку.
  Цыган ушел (и благоразумно не появлялся на территории до глубокой ночи), а Малышка, как ни в чем не бывало, подошла к Дику и начала, было, лизать ему морду, но пес огрызнулся на нее и пошел прочь. Впервые он чувствовал не только обиду, но и еще что-то. Раньше ему было плевать на подобные вещи, но в этот раз все было как-то по-другому.
  "Влюбился я, что ли, старый дурак? - подумал он с горькой усмешкой. - Вот только этого мне не хватало!".
  На другой день Дик, дождавшись открытых ворот, ушел со складов на целый день. Поблукав по Промзоне пару часов, он нашел на дальней базе гулящую суку и остудил свой пыл. И действительно: все это его любовное наваждение сразу же прошло, словно лапой смахнуло! Он вернулся на склады спокойный и уверенный в себе. Цыган вопросительно смотрел на Дика с безопасного расстояния, как бы спрашивая: ну, как будем жить дальше, братан?
  "Ладно, чего нам ее делить? - ответил Дик на его взгляд. И довольно цинично добавил: - Мало ли тут было сук, и мало ли еще будет!".
  Цыган в ответ радостно и понимающе кивнул:
  "Точняк! А я уж подумал, что тебе крышу вконец снесло".
  И стали они жить с Малышкой по очереди, мирно и обыденно, как у них было раньше с другими суками.
  
  ***
  Однако Малышка от такой жизни вскоре затосковала: псы достали ее окончательно своими сексуальными притязаниями! Она стала прятаться от них, убегать, огрызаться - в общем, всячески пыталась показать им: все, ребята, хватит уже! Но ребята ни в какую не хотели отставать. Наконец, она окончательно озлобилась, и в один прекрасный июльский день когтями расцарапала им морды - сначала Цыгану, а потом и Дику.
  Друзья лежали на поддонах и зализывали окровавленные носы, с недовольством поглядывая на Малышку.
  "Дура долбанутая! - ворчал на нее Цыган. - Как я теперь с таким носом на улице покажусь? Идиотка!".
  Малышка лежала чуть поодаль и молча зализывала свое больное место. Она не испытывала перед псами вины: она терпела их "любовь" сколько могла, но черт возьми - есть же предел и сучьему терпению!
  Наконец, неловкую атмосферу молчания нарушил нарастающий собачий гвалт, раздававшийся со стороны мясокомбината, а вслед за этим их ноздрей достигла знакомая, сладкая вонь: сжигали остатки свиных туш! Псы, не сговариваясь, вскочили на лапы и заводили носами.
  "Началось!", - с печалью произнес Дик. Он уже чувствовал, что это пиршество пройдет для него стороной.
  Цыган, который, в отличие от Дика, имел возможность присоединиться к этому собачьему празднику, тем не менее, оставался на месте: без своего большого друга он ощущал себя некомфортно, поэтому один идти боялся.
  "Чо делать будем, братан?", - спросил он товарища.
  "Что ж тут поделаешь, если облом! - Дик задумался. - Хотя, постой-ка... Сегодня ж мой дружок дежурит!".
  И Дик, подойдя к крыльцу, завыл - громко и противно. Через пару минут на крыльце появилась Виталькина заспанная физиономия. Дик тут же замолчал и преданно посмотрел в глаза своему большому другу.
  - Чего воешь, охламон? - спросил охранник у пса. И тут же сморщил нос. - Фу-у, какая тут вонища! Видать, мяскомбинатовские снова свиные кишки жгут. Что б вы, гады, задохнулись там!
  Дик подошел к воротам, сел и, повернув морду к выходу, демонстративно завыл:
  - Воу-у!
  - Погулять, что ли, хочешь?
  - Воу-у-у!
  - А ты, часом, не оборзел, дружок?
  - Воу-у-у!
  - Вот же ты свинья!
  - Воу-у-у-у! - не переставая выл Дик.
  Охранник потянулся, зевнул, и пошел к воротам, на ходу доставая из кармана ключ от навесного замка.
  - Ладно, хрен с тобой - вали, тошнит уже от тебя, от скотины.
  Калитка открылась, и псы как сумасшедшие ломанулись на волю. Малышка побежала следом, но уже на улице Дик остановил ее и заставил вернуться.
  "Останься, малАя, я тебе принесу!", - пообещал он ей и рванул вслед за Цыганом.
  
  ***
  Однажды Дик со скуки совершил вылазку на поселок. Ему давно хотелось посетить местную помойку, а заодно посмотреть, как живут поселковые собаки. Вернулся он поздно вечером, весь какой-то печальный и задумчивый. Он лежал на песке и по крокодильи смотрел на звезды.
  "Где гулял?", - спросил его Цыган, подойдя.
  "Не твое собачье дело, иди блох лови!", - устало огрызнулся Дик.
  "Да ладно, колись, братан! Где был?".
  "На поселке". - Дик недовольно повернулся к Цыгану, поняв, что разговора не избежать.
  "И как там житие-бытие?".
  "Ничего. Спокойно, тихо; газоны чистенькие, дорожки ухоженные; помойка аккуратная такая: большие железные ящики, выкрашенные зеленой краской, и мусора на земле нет".
  "Чего ж хорошего, если в мусоре покопаться нельзя? - искренне удивился Цыган. - А там вообще собаки есть?".
  "Есть - домашние. И их там довольно много. В основном, их выгуливают люди, но некоторые гуляют и сами по себе. Они все чистые, подстриженные, причесанные. Сытые и довольные...".
  "Никак ты им завидуешь?", - с ухмылкой спросил Цыган.
  "Да особой зависти нет. Вот только...". - Дик замолчал.
  "Небось, жопу-то они тебе там надрали?!".
  "Нет, они спокойные и очень миролюбивые. Видимо, это свойство всех хороших пород. Я с ними так хорошо общался...".
  "А чем тебе наши, промзоновские породы не нравится?", - перебил его Цыган.
  Дик раздраженно фыркнул, но промолчал.
  "Ну, и о чем ты с ними там говорил?", - снова спросил Цыган.
  "О всяком. Но, в основном, они спрашивали про нашу жизнь. Оказывается, о Промзоне там ходят разные нехорошие слухи".
  "Что еще за слухи?".
  "Ну, что жизнь у нас тяжелая и опасная, что мы тут друг друга чуть ли не поедом едим, что у нас бесследно исчезают собаки... Что к нам частенько наведываются живодеры. Ад, короче говоря! И знаешь, не во многом они ошибаются, между прочим".
  Цыган засмеялся.
  "Вот же уроды! Я всегда говорил, что эти породистые твари - полные ублюдки! Человеческие подстилки, готовые за собачью жратву из красивой упаковки лизать им задницы. Тьфу! Видал я однажды, как на газовой заправке одна вот такая выпрыгнула из большой машины: розовая жилеточка, на лапках подвязочки, кожаный ошейничек с камушками... И хозяин ее - такой же индюк разодетый. Думаю, вот зайдет он в контору, а я эту сучку утащу в кусты и отжарю по первое число... Да только он, гад, ее все время за собой таскал. Видно, ученый уже, хе-хе".
  "Злой ты, Цыган. Наверное, сам им втайне завидуешь, вот и бесишься".
  "Да чему там завидовать?! Посмотри на них: от них шампунем за версту несет, они постриженные, как декоративные кусты. Они...".
  "Они, они, они... - со злостью перебил его Дик. - Ты на нас лучше посмотри! Грязные, страшные, злые... И еще гордимся этой нашей дикостью и запущенностью. А чем тут гордиться?".
  "Да, я нашей Промзоной горжусь, между прочим! В отличие от тебя, от безродного космополита".
  "Уж кто бы говорил! - желчно усмехнулся Дик. - Я здесь родился, а ты неизвестно из какой дыры вылез. Патриот хренов!".
  "Да, это наша родина! - невозмутимо продолжал Цыган. - И пускай она грязная, пускай она вонючая и страшная, все равно я... - От всколыхнувшегося в нем величия он даже слегка приподнялся на подушечках лап. - А для них родина, это миска с импортной жратвой. Сволочи!!!".
  "Да почему же сволочи?".
  "Потому что сволочи! - упрямо повторил Цыган. - И пусть только попробуют к нам сунуться - всех пор-р-рвем, на хр-р-рен!".
  "Да кому мы нужны, дефективные, чтобы к нам еще кто-то лез?!".
  "Кому мы нужны, говоришь?! У нас тут продуктовые базы, между прочим. У нас газовая заправка... У нас - мясокомбинат! - победоносно визжал Цыган. - А вообще, по-хорошему, нужно всем промзоновским сворам как-нибудь объединиться и устроить на них вылазку. И порвать их всех в клочья, к такой-то матери!".
  "Зачем, параноик ты этакий?".
  "А чтоб узнали, почем кило селедки! Чтоб боялись и уважали нас!".
  "Уважали? Это за что же, позволь спросить?".
  "Ладно, пускай не уважают - нас...ть на ихнее уважение..., но чтобы непременно боялись! Мы им покажем Кузькину мать! Мы...". - Цыган закрыл глаза и мечтательно улыбнулся своим кровожадным мыслям.
  "Да они и так нас боятся! - с раздражением ответил Дик. - Живут себе собаки, спокойно и счастливо, и никого не трогают. Живут как... собаки, а не как свиньи...".
  "Свиньи на мясокомбинате, на крюках висят!", - зло вставил Цыган.
  "... У них один общий двор, красивый и просторный, без заборов и колючей проволоки... А мы прозябаем тут, каждый в своей вонючей клетушке... Мы рычим и бросаемся на всех из своих подворотен. Мы грыземся даже друг с другом. Потому что мы... - Дик на секунду замолчал, глядя в колючие, словно остекленевшие глаза товарища. - Мы - огрызки прошлого величия! Мы - позор некогда существовавшего совершенства великих пород! Посмотри на мои короткие ноги, на мой хвост крючком, на мою короткую шею! А про тебя, урод, я даже и не говорю...".
  "Ты-ы-ы...!". - Цыган, у которого на загривке начала приподниматься шерсть, медленно двинулся в сторону Дика.
  "Иногда я думаю, - продолжал Дик, невольно отступая от Цыгана, - что нас всех, сразу после рождения, надо было утопить в помойном ведре! Чтобы вся эта мерзость (он сделал носом круговое движение, имея в виду всю Промзону) не пугала собой белый свет. Знаешь, кто мы? Мы - яркий и показательный пример того, как НЕ должны жить собаки!".
  "Вот и вали тогда отсюда! - Цыган уже рычал, присев на дрожащих лапах. - Что ты у нас, у дефективных, забыл?".
  Дик словно очнулся, поняв, что переборщил. Впервые он видел Цыгана таким, готовым броситься даже на заведомо сильнейшего пса.
  "В конце концов, - подумал он, - какое я имею право "их" судить? Сам-то я кто? Такая же подзаборная дрянь!".
  "Ладно, не злись, брат! Просто наболело", - сказал вслух Дик. Для большей искренности он даже повернулся и хлопнул друга хвостом по заду.
  "Японский волк тебе брат!... - проворчал Цыган, но уже не так злобно. - Фильтруй базар в другой раз!".
  Они помолчали.
  "Помнишь, - первым нарушил тишину Дик, - ты спрашивал о поговорке Сэнсэя: человек на шаре бежит вперед, но шар катится назад"?
  "Ну!". - Цыган уже окончательно успокоился: он вообще был отходчивым.
  "Я теперь понимаю ее так: потакая своим грязным желаниям, мы все больше отдаляемся от того, что нам действительно нужно".
  "А что нам нужно? - спросил Цыган. - И что ты называешь грязными желаниями?".
  "Я сам толком не знаю. Но мне кажется, что мы... Что Я живу неправильно".
  "Чего же ты хочешь?".
  "Да не знаю я... Только всё как-то не так. - Дик вздохнул. - Ох, что-то тяжко мне на душе! И сердце часто болеть стало".
  "Вот-вот, а я предупреждал! Это крыша у тебя едет, братан, - сказал Цыган назидательно. - А знаешь, почему?... Потому что нефиг пускать в голову мысли, которые не можешь додумать до конца! Философ, ети его мать! А моя философия простая: увидел кусок мяса - хватай и беги! Увидел свободную сучку - залезь на нее и отымей! А увидел стаю чужих собак - удирай, что есть духу!... Ну, скажи, что тут сложного? И какие вообще в жизни могут быть проблемы, если соблюдать эти простые правила?!".
  "Да уж, у тебя все просто, - согласился Дик. - Да только не по мне это все. Не знаю, почему так, но...".
  "А я скажу тебе, почему! - снова перебил его Цыган. - Зажрался ты, брат! Когда нас Рыжиепсы по всей Промзоне гоняли, ты как-то не сильно рассуждал о смысле жизни, так ведь?... Да еще этот придурошный Сэнсэй (он скривил презрительную гримасу) сбил тебя с панталыку. Вот уж, действительно, свалилась чума на нашу голову!".
  "Уйду я", - неожиданно сказал Дик.
  Цыган засмеялся.
  "Куда, братиша, в натуре?! Искать собачий рай? С индюками и курами на зеленой лужайке?".
  "Вопрос не в том - "куда?", вопрос - "зачем?"!".
  "Зачем?", - тут же спросил настырный Цыган.
  "Суть движения не в цели, а в самом движении, - несколько заученно пробубнил Дик. - Путь, он сам по себе есть цель!"
  "Ну вот, снова завел свою китайскую шарманку! Блин, мне эти бредни твоего идиота - вот уже где! Тьфу на вас обоих!". - Презрительно дернув головой, Цыган завернулся и ушел.
  Дик осознавал, что в чем-то его товарищ прав, но, к сожалению, не мог изменить ход своих мыслей, сколько ни пытался.
  "Да, - думал он, - правду говорил Сэнсей: беспредметные мысли, это такая зараза, что подсев на них однажды, на всю жизнь потеряешь покой! А самое скверное, это когда тебя никто не понимает... Ох, как болит сердце!".
  
  ***
  В сентябре Малышка ощенилась. Свое потомство она сдуру решила держать не под бетонными трубами, а внутри одной из них, очевидно думая, что это самое безопасное место. На ее беду в тот год сентябрь был необычайно жарким. Солнце еще палило по-летнему, и трубы днем разогревались довольно сильно, но глупая мамаша и не думала уносить оттуда щенков.
  Однажды Виталька стал свидетелем любопытной собачьей церемонии. Малышка вылезла из трубы с каким-то рыжим комком в зубах, и, думая, что ее никто не видит (охранник наблюдал из окна), отнесла его к куче скошенной травы и мусора (работники складов намедни делали уборку территории). Потом она разгребла траву лапами, положила свою ношу в ямку и вновь зарыла ее. Немного постояв, она ушла обратно в трубу. Охранник вышел из домика, подошел к куче и пошевелил лопатой.
  - Рыжий, - сказал он себе под нос, разглядывая мертвого щенка. - Вот и у Дика появилось потомство... Ох, дурында, этак они у тебя все передохнут!
  Далее произошло как всегда в таких случаях: Виталик поддел щенка на лопату, отнес к забору и перекинул его на ту сторону. Проходя мимо трубы, он нагнулся и заглянул внутрь. Где-то посредине вырисовывался силуэт Малышки, а рядом с ней копошились темной массой щенки, приговоренные глупостью своей матери к мучительной смерти.
  Разумеется, Виталька, как и другие охранники, большой радости от очередного собачьего приплода не испытывал, но и знать, что рядом с тобой медленно подыхают живые создания, было тоже не особо приятно. Нужно было срочно что-то предпринять.
  Из двух палок и куска толстой проволоки Виталька наскоро соорудил нечто вроде багра с крючком на конце, длинной около пяти метров, затем подошел к трубе и приступил к спасательной операции. Когда он стал засовывать багор в трубу, с противоположной стороны с визгом выскочила Малышка и, скуля, забегала вокруг охранника. Наконец, багор, уже почти на всю длину ушедший в трубу, уперся во что-то мягкое и податливое, и одновременно послышалось недовольное ворчание.
  - Далеко же ты их засунула, дурында!
  Виталька, время от времени заглядывая в трубу для корректировки, стал потихоньку подцеплять крючком щенков и подтягивать к себе. Вскоре оттуда выкатился первый черный комок. Стоя на дрожащих лапках, щенок пугливо озирался и щурился на открывшийся ему мир, на хлынувший со всех сторон свет. Виталька положил его в предусмотрительно принесенный с собой ящик, вынутый из старого канцелярского стола. Малышка подошла к щенку и стала нализывать ему мордочку. А Виталька продолжал выкатывать щенков из трубы, как печеную картошку из костра, каждый раз ожидая, что очередной вывалившийся окажется мертвым. И вот уже семь черных "сосисок" копошились в канцелярском ящике - словно черви в рыболовной банке.
  - Подарочки! - усмехнулся Виталька, разглядывая очередную проблему, свалившуюся на их, охранников, голову. - Стало быть, их, с тем дохлым, восемь штук было. Черт бы тебя побрал, сука мелкая! И как они все в тебя влезли?
  И все-таки Виталька испытывал удовлетворение: он сделал добро! Хотя, по-хорошему, эту кучу дармоедов надо было бы утопить. Но, как однажды сказал дед Сей Сеич по сходному случаю: "Зрячие уже, свет видели - грех!". Виталька вздохнул, поднял тяжелый, шевелящийся ящик и понес его в вольер, к "родильной" будке. Там еще с прошлого приплода оставались фуфайки, а у входа стояли старые миски. Скоро они вновь наполнятся молоком и остатками супа.
  На следующий день эта история получила небольшое продолжение. Сей Сеич рассказывал, как Малышка подошла к куче мусора и долго что-то вынюхивала, обходя ее со всех сторон (Виталька сообщил деду о вчерашних "похоронах", поэтому тот был в курсе дела). Потом она начала рыть кучу лапами. Не найдя ничего, она суетливо забегала по территории, обнюхивая все вокруг, а через какое-то время шмыгнула под воротами на улицу. Через пол часа, когда дед стоял у "родильной" будки и разглядывал пополнение, к нему подошла Малышка и положила у его ног мертвого, единственного в этом помете рыжего щенка.
  - Ето чиво ето? - спросил дед у сучки, хотя с тем же успехом мог обратиться и к бетонному забору. - На чёрта ты его сюда припёрла?
  Малышка окинула деда бессмысленным взглядом, потом залезла в будку и улеглась спать среди копошившегося потомства. Дед сходил, взял лопату и хотел, было, снова перекинуть мертвого щенка через забор, но передумал, поняв, что толку от этого не будет. И тогда он закопал щенка у стены, а сверху положил большой кусок бетона.
  "А сучка-то с характером! Носом ткнула!", - с одобрением подумал Дик, наблюдавший со стороны.
  
  ***
  Как-то раз, привлеченный запахом свежевылитого рыбного супа, на территорию сдуру влез невесть откуда взявшийся рыжий кот, но не успел он опустить в собачью миску свой бедный нос, как Дик, будучи генетически предрасположенным кошконенавистником, бросился к нему, в три прыжка настиг и удавил, чем напугал даже Цыгана, который к кошкам относился вполне толерантно.
  А еще у Дика была страсть к ёжикам, которые часто приходили летом на территорию. Цыган один раз попробовал развернуть колючий клубок, но, обколовшись носом об острые, резко вздрагивающие иглы, решил, что эта забава не для него. Дик же каким-то образом умел разворачивать ежей, выедая потом из них всю мякоть - нежную и вкусную. Правда, после такого пиршества у него слегка кровоточил нос и подушечки лап, но это было не так важно: все же, такие моменты вносили приятное разнообразие в рацион, и, к тому же, изрядно развлекали. (Кстати, в последнее время появилась весьма правдоподобная версия, подтвержденная исследованиями самого автора, каким образом собаки добираются до ежей. Объясняется все до безобразия просто: опытная собака не трогает свернувшегося в клубок ежа, а просто сидит над ним и ждет - час, два, три... - пока тот не разворачивается сам. Почему? А вы попробуйте продержаться с напряженными мышцами живота хотя бы пять минут! А час! Вот то-то. Итак, после нескольких часов напряжения, еж начинает высовывать мордочку, зевать (предположительно, из-за нехватки кислорода) и понемногу раскрываться перед сидящим на чеку псом, а некоторые, особо упорные ежи, даже мрут от спазмов и застоя крови в мышцах, но посмертно тоже раскрываются. И тут уж терпение собаки вознаграждается сполна!).
  В этот раз еж был большим - кило на полтора, и Цыган даже слегка позавидовал другу, хотя все еще не понимал этого опасного увлечения. Кстати, после недавнего случая с кошаком, Цыган стал смотреть на Дика особенно настороженно, основательно предполагая, что "у чувака съезжает крыша".
  Впрочем, Цыган и сам частенько выкидывал что-нибудь эдакое. Например, на днях он укусил механика, причем без видимой причины (скорее всего, что это был так называемый случай СПП - "собачий параноидальный психоз", присущий некоторым неуравновешенным собакам, когда агрессия к объекту проявляется спонтанно и непредсказуемо). Просто механик шел мимо, и что-то в нем возмутило Цыгана: пес кинулся на человека и, быстро укусив один раз за ногу, скрылся под воротами. Механик, конечно же, поскакал жаловаться директору, и тот в очередной раз пообещал "принять меры". А в прошлую пятницу кладовщица Анютка случайно закрыла Цыгана в своем складе на целые выходные (он после сытного обеда забрался туда и уснул на тюках со спецодеждой). Охранник Аркаша слышал вечером вой, невесть откуда доносившийся, но не придал этому особого значения. И только на другой день, в субботу, Борисыч определил источник тоскливых звуков, и даже позвонил Анютке на сотовый, но она была недоступна. Таким образом, Цыган просидел в металлическом складе двое с половиной суток, время от времени устраивая истошные концерты, чем выводил из себя охранников (Виталька дежурил в воскресенье, после Борисыча, и тоже пытался дозвониться Анютке). В понедельник утром, когда кладовщица опасливо отворила дверь склада, оттуда с воем выскочил Цыган. На хвосте у него болталась мышеловка, а нос, прибитый, видимо, другой ловушкой для грызунов, все еще кровоточил: бедолага в кромешной темноте шарился в поисках хоть чего-нибудь съестного, но, увы, нашел лишь бесплатный сыр (в данном случае, это была колбаса). Анютка, стоя у открытого склада, причитала с растерянным видом (Цыган, к тому же, навалил у выхода парочку зловонных куч), а грузчики смеялись, и это было очень неумно с их стороны. "Вас бы на все выходные закрыть в железном сарае, посмотрел бы я тогда на вас, на мерзавцев!", - думал Дик, глядя, как Цыган озверело мечется по территории. Позже он попытался помочь товарищу, но у них ничего не вышло: хвост, который у животных является продолжением позвоночника, от сильной боли вилял и не давался. Таким образом, Цыган весь день ходил с мышеловкой на хвосте, но потом, исчезнув куда-то на всю ночь, уже утром вернулся освобожденным. Непонятно, каким образом он избавился от этого железного репья, потому что даже с Диком он на эту тему разговаривать не стал.
  
  ***
  Потомство Малышки подрастало. Щенков было семеро, а молочных сосков у молодой мамаши только шесть, поэтому зазевавшемуся малышу иногда приходилось несолоно хлебать. Однажды Виталька наблюдал такую картину: по двору в раскоряку шла Малышка, а под ней бочком, двумя нестройными рядами семенили шестеро собачат, на бегу пристроившись к ходячей кормушке; седьмой же бегал вокруг этой процессии и обиженно скулил, пытаясь вклиниться и оттолкнуть кого-нибудь из собратьев. Впрочем, в мисках у будки скоро появилось пастеризованное молоко, чуть позже - остатки супов, каш, мясных продуктов, мелкие кости...
  Щенки росли быстро. И вот, наконец, когда критическая масса дармоедов достигла опасных пределов, пришла пора избавляться от лишних ртов. Охранники действовали по стандартной схеме: двоих щенков на всякий случай оставили (выбрали самых здоровых на вид кобельков), а Малышка и остальные пятеро отправились на грузовике по этапу, пополнять бродячую армию четвероногих - тех, которые никогда не станут человеку друзьями, а стаями и в одиночку будут кочевать в поисках приюта и насущного куска. Кому-то из них повезет пристроиться к сытной помойке или к продовольственной базе, но большинству, увы, придется не сладко. В лучшем случае, из этих пяти в живых останутся двое, а то и вообще никого. Жалко? Но что поделаешь! Сучье племя плодовито: создай им условия, и они быстро заполнят собой все улицы городов. Разумеется, на страже их численности всегда стоит естественный техногенный отбор (в основном, четырехколесные бензиновые убийцы), который работает даже эффективнее, чем специальные службы по отстрелу бродячих собак, в собачьей среде именуемые "живодерами". Хотя, если взяться за дело основательно и с размахом, то, наверное, можно решить эту проблему и таким образом. Например, наш последний император собственноручно пристрелил несколько тысяч (!) бродячих собак и кошек (впрочем, справедливости ради надо сказать, что людей в период его "гениального" правления погибло на несколько порядков больше). Заботлив и неутомим был последний наш царь, оттого, видать, и надорвался.
  
  ***
  Под Новый год неожиданно ощенилась Лопоухая (причем, ни Дик, ни Цыган не имели к этому отношения - она спуталась с кем-то на стороне!). Но никто так и не узнал, сколько было щенков, и какой масти, потому что они так и не вышли из-под труб: замерзнув, щенки остались там навсегда. А через месяц вслед за ними отправилась и сама Лопоухая. Она попалась в ту же ловушку, что и Фантик. Убегая от собак, она сунулась под ворота (под те же самые!), и ее голова застряла. Преследователи, было, набросились на нее, но Лопоухая рванулась назад что есть мочи, и вырвалась таки из смертельного капкана. Она даже смогла убежать от нападавших, но ее рана на голове была слишком страшной, чтобы она могла жить дальше: ржавой железной балкой она содрала с головы почти всю шкуру. Кровь заливала ей глаза, но она нашла дорогу домой. Пробравшись на свою территорию, она проскочила мимо псов, оторопевших от ее вида, и навсегда исчезла под трубами.
  
  ***
  Джек и Рекс - так назвали двух оставленных щенков Малышки - благополучно пережили зиму. Оба они были черными, оба с белыми грудками и белыми кончиками лап. Но Джек был чуть больше и резвее брата, постоянно объедал его и обижал в играх. За это его иногда звали "Наглец". Рекс же, напротив, был осторожный, повадками чем-то напоминая Цыгана, но без присущей тому прибабаха. У Рекса было характерное строение челюстей: они были несколько коротковатыми и как будто квадратными, а его правый нижний клык постоянно торчал наружу. Это придавало ему довольно устрашающий и зверский вид, хотя он был вполне мирным. Виталька, не признавая общественной клички, звал его "Балбес", а Цыган дразнил "Зубатый".
  Впервые за долгий период на "центральных складах" образовалась довольно сильная стая - четыре пса, двое из которых уже через несколько месяцев должны были полностью войти в боевой строй. Если, конечно, не какой-нибудь несчастный случай, а также, если охранники согласятся кормить всю эту ораву. Действительно, зачем им столько собак? Цыган первым проявил тревогу по этому поводу, сказав однажды Дику:
  "Как думаешь, "они", случаем, не замену нам готовят? Завезут нас, стариков, к такой-то матери, и дадут пинка под зад! А?".
  "Не волнуйся, тебя отсюда только кверху лапами вынесут. Да и где они еще таких красавцев, как мы, найдут?", - успокоил его Дик. А про себя подумал: "Лично я не сильно расстроюсь, если нас выпрут отсюда: сам я, без пинка под зад, вряд ли решусь уйти. А идти надо".
  "И то правда! - улыбнулся Цыган. - Сколько уж их перед нами прошло, сколько сгинуло?! Мы ведь с тобой, в сущности, постоянный состав, а они все - переменный!".
  "Я смотрю, ты тоже в философию ударился", - съязвил Дик.
  "Почему - тоже? Я тут один только философ и есть, а ты - пессимист и нытик!". - И он засмеялся, довольный своей шуткой.
  
  ***
  Апрель в эту весну выдался теплый. Полугодовалые щенки весело резвились на подраставшей травке. Дик с Цыганом лежали неподалеку и лениво наблюдали за бестолковой суетой молодняка. В этот момент мимо ворот пробегала стая Рыжихпсов, и все - и "постоянные", и "переменные" - как по команде бросились к воротам. Сунув под ворота носы, они принялись яростно облаивать заклятых врагов. Рыжиепсы с той стороны также бросались к ним, срываясь на визг и хрип, брызгая слюной. Они то приближались вплотную - почти нос к носу, то отбегали. Наконец, набрехавшись вволю, Рыжиепсы побежали своей дорогой. Дик и его команда удовлетворенно отошли от ворот, и только глупый Джек все еще лаял вслед удалявшейся своре, выскочив под воротами на дорогу.
  "Выпендривается. Когда-нибудь нарвется, дурачок!", - отметил про себя Дик.
  Примерно то же самое выразил вслух Цыган:
  "Глянь-ка на него - шустрым псом будет! Если, конечно, доживет до осени".
  "Точно!".
  "А Зубатый, тот какой-то вялый, - продолжал Цыган. - И хитрожопый. Этот, видать, проживет чуть подольше, хе-хе".
  Дик промолчал. Улегшись на свое место, он вдруг спросил:
  "Цыган, а почему мы всегда лаем из-под ворот на пробегающих мимо собак?".
  "Так положено, братан".
  "Кем положено?".
  "Кому надо, тем и положено! - бросил в ответ Цыган. - А ты что, сильно занят? Уже и погавкать тебе впадлу?".
  "Да нет. Оно так даже и веселее, но... Вот погляди на это со стороны: бегут себе собаки мимо, никого не трогают, а мы, как какие-то бешеные придурки, как... Бессмысленно все это, и даже как-то нездорово".
  "Почему бессмысленно? Пусть "эти" видят, что мы службу тащим!".
  "Думаешь, они нас кормят за то, что мы собачимся с соседями?".
  "И за это тоже".
  "Сомневаюсь. Я заметил, что они от нашего брёха всегда окна закрывают, чтобы не слышать".
  "А какого ж хрена ты тогда гавкаешь? Лежал бы себе в сторонке, да блох ловил!", - зло усмехнулся Цыган.
  "Привычка, наверное. Дурная. Надо избавляться". - Дик печально вздохнул.
  Цыган неприязненно оскалился.
  "Вот смотрю я на тебя... Ты весь такой умный, правильный, а кошака ни за хрен свинячий задрал! А на фига ты его задрал? - И он с притворной опасливостью заглянул Дику в глаза. - И ежиков жрешь!".
  "Дались ему эти ежики!", - с раздражением подумал Дик, но ответил вполне спокойно:
  "Кто-то жрет ежиков, а кто-то молочных щенков".
  Цыган недовольно зарычал, но не сказал ничего.
  "Но ты не парься, мой неразумный брат, - с грустью в мысли продолжал Дик. - Сэнсэй говорил, что все эти причуды заложены в нас от рождения. И у каждого они свои".
  "Все понятно с тобой: весеннее обострение!", - огрызнулся Цыган.
  Дик не ответил, но подумал:
  "Да-да, весна! Еще одна весна! Пора в дорогу. Как говорится: хорошо не там, где нас нет, а там, где мы хотим быть!".
  Снова защемило в груди. Дик скривился от боли и отошел в сторону.
  
  ***
  Цыган с Диком как в воду смотрели. Через пару дней малыша Джека, который неосторожно отдалился от своих ворот, Рыжиепсы прижали в углу бетонного забора, прямо через дорогу от их базы. Три пса, злобно урча, наступали, и их оскаленные пасти пенились белой слюной. Но Джек, прижатый к забору, отнюдь не визжал, как затравленный щенок, а воинственно рычал на своих врагов: его шерсть вздыбилась, он готовился к бою. Возможно, он не был таким уж храбрым, а просто не сталкивался еще с настоящей, смертельной опасностью.
  Вне всякого сомнения, Рыжиепсы порвали бы его, но в тот самый момент в ворота базы заезжала машина, и охранник Виталька, привлеченный лаем, увидел, как на той стороне улицы погибает отважный Джек. Он схватил первый попавшийся дрын и бросился на помощь. Псы, увидав бегущего человека, отступили, но не ушли совсем. Они стояли чуть в стороне, все еще лая и хрипя на уходящую из их лап добычу. А Джек, видя, что путь свободен, бросился через дорогу к открытым воротам, едва не угодив под проезжавшую мимо легковушку. Забежав на родную территорию, он остановился у крыльца, дрожа всем телом и часто дыша. Его шерсть блестела, из пасти капала слюна. Сзади к нему подошел Цыган и уселся рядом.
  "Ну чо, перец борзый, довыпендривался?", - спросил он у Джека.
  Джек помалкивал. Он никак не мог отдышаться, и все еще опасливо смотрел в открытые ворота.
  "Блин, только жратву на вас, недоумков, переводить! Бесполезные твари!".
  "Ничего, это ему урок будет, - сказал Дик, поводя носом в сторону Джека. - Главное, что не испугался".
  Цыган тоже понюхал воздух.
  "Ну да, вроде бы не обделался. Значит, добрым псом будет!".
  Дик уловил у Цыгана нотки гордости за своего отпрыска, что было для него совсем не характерно.
  "Смотри ж ты! И откуда что берется? Видать, стареет Цыган, становится сентиментальным", - усмехнулся про себя Дик.
  
  ***
  Однажды (это было уже в начале лета) на "центральные склады" приехала какая-то высокая комиссия. Директор вел группу товарищей по двору на склад, и тут один из членов комиссии нечаянно вступил в свежее собачье дерьмо. Кучка попалась небольшая, но вони было много.
  На следующий день директор подошел к будке охранников, вызвал дежурившего Борисыча и принялся отчитывать его, имея в виду всю их службу (Борисыч официально числился старшим поста: всего тысяча рэ сверху к зарплате, зато пилюлЕй огребал за всех!).
  - ... Или убирайте за ними, или я "их" самих отсюда уберу. Всех! - закончил гневную речь директор, как всегда глядя охраннику в грудь.
  Борисыч пытался оправдываться:
  - Пал Сергеич, да это всё щенки - они глупые, поэтому и гадят, где попало. Через пару месяцев они подрасту и...
  - А мне нас...ть, - грубо оборвал его директор, - кто "из вас" тут гадит! Я больше не хочу видеть здесь все это дерьмо. Это, хотя бы, вам понятно, товарищ охранник!
  Опешивший Борисыч открыл, было, рот, но директор уже повернулся и пошел к себе. Охранник еще некоторое время стоял в раздумье, с обидой почесывая лысину под фуражкой. Еще бы не обидно: каких-то пять лет назад он, боевой офицер, командовал звеном ударных вертолетов, а теперь вот стоит на воротах, да еще и терпит хамство от зарвавшегося мальчишки (действительно, директор был моложе Борисыча лет этак на двадцать!).
  "Кто из вас тут гадит!..., - раздосадовано повторил про себя Борисыч. - Вот с-сука! По-хорошему, надо было дать этому щенку в рыло, а потом написать заявление и уволиться, к чертям собачьим! Эх, если бы не кредит...".
   Глубоко вздохнув, подполковник запаса Иванченко взял метелку и совок, и со словами: "жизнь - говно!", пошел исполнять пожелание начальства.
  Дик, со стороны наблюдавший эту картину, подумал:
  "Да, видать, не только у нас одних собачья жизнь!".
  
  ***
  В конце лета Дик пропал. На третий день его отсутствия все забеспокоились всерьез - и люди, и собаки. Люди говорили:
  - Так надолго он никогда не уходил. Может, загрызли где?
  - Ага, такого попробуй загрызи!
  - Да запросто! Это раньше он был гроза Промзоны, а теперь... Возраст, однако!
  - А сколько ему было?
  - Не знаю. Я когда сюда пришел - семь лет назад - он уже взрослый был. Лет девять-десять ему, наверное.
  - Да, для собаки десять лет, это уже старость. Может, помер где-нибудь сам?
  - Может... Я слышал, что старые собаки уходят умирать подальше ото всех. Любят они чегой-то в одиночку помирать. А мы вот, чегой-то любим на людях... Тоскливо в одиночку-то!
  - Наверное.
  А собаки говорили:
  "Должно быть, подался свой "рай" искать, старый дуралей! Я ему говорил, да что толку. В последнее время он совсем из ума выжил !".
  "Что еще за рай?".
  "Ты что, не слышал эту старую байку для тупорылых кретинов?... Ну, говорят, что есть такие края, где собаки живут без нужды, где никто их не бьет, не гонит, где им нет надобности драться за кусок жратвы, потому что жратва чуть ли не сама с деревьев в пасть падает. А зимы и вовсе нету - вечное лето, короче. И сук гулящих кругом до чёрта!".
  "А-а, слышал я про такое место, только у нас это называется не рай, а "страна собак"".
  "Не один ли хрен, как это называется?! Все равно брехня".
  "Почему же брехня? У нас недавно две собаки ушли и не вернулись - сначала одна, а через несколько дней другая. Вот и Дик ваш исчез. И я когда-нибудь тоже... Если, конечно, доживу до старости".
  "Слюни подбери! В рай он захотел".
  "Можно подумать, ты не хотел бы!".
  "А чо хорошего в этом вашем раю?! Ни подраться, ни стащить ничего... Не, мне такой рай на фиг не сдался - скукота! Для меня рай, это когда ходишь голодный, а потом хренак - и надыбал жратву. Или суку втихаря у товарища увел. Вот это - рай! Весь кайф в контрастах, балда!".
  "А мне здесь не нравится. Дерьмо эта наша Промзона!".
  "Вот и вали отсюда! Все валите! Собирайтесь всей шоблой и чешите на фиг в свой рай, или как там его - мне больше жратвы тут останется. И воздух чище будет".
  "Не, всем вместе идти нельзя: это место ищут поодиночке".
  "Почему?".
  "Не знаю, только все старые собаки, когда настает их срок, уходят. И никто еще не вернулся назад...".
  "И ты, идиот, конечно, думаешь, что если они не возвращаются, значит, они "туда" попадают?".
  "Понятное дело! Кто ж захочет уходить из такого клевого места?!".
  "Ну ты и дурак!!! Да дохнут они в какой-нибудь канаве придорожной, или под колесами - вот и не возвращаются. Я с вас, с придурков доверчивых, ржунимагу! Вот и Дик такой же романтический идиот был, чтоб ему...".
  "Вижу, ты по другу не сильно скучаешь".
  "А чо по нему скучать-то! Я и без него прекрасно проживу. И вообще, от него в последнее время все меньше проку было. Драться ему, видите ли, неинтересно и противно, на чужих гавкать - тоже западло... Пацифист хренов! Не, без него нам лучше будет".
  "Рассказывай! Да вы без него за ворота теперь не выйдете! Вас Рыжиепсы порвут, как Тузик белку".
  "Закрой хавальник, урод!".
  "Злой ты, Цыган!".
  "А ты тупой!".
  "Пошел ты!".
  "Сам пошел!".
  - Р-р-р!
  - Гав-гав-гав!!!
  
  ***
  Дик шел и шел вперед. Солнце уже три раза заходило перед ним и снова вставало за спиной. Временами он даже начинал думать, что умер (Сэнсэй как-то сказал ему, что иногда собаки умирают просто так - не под колесами, не от отравленной еды, и не в драках, а именно от старости, потому что "кончается запас жизненных сил!"), но стертые об асфальт лапы болели, и все так же ныло сердце. Это означало только одно: он жив!
  На четвертый день, когда взошло солнце, он, наконец, увидел то, что искал. Увидел неожиданно и сразу: вот только что он уныло тащился по обочине, и хлоп! - дорога резко оборвалась..., и будто спала пелена с глаз.
  Да, именно так он все это себе и представлял: зеленая лужайка с мягкой, шелковистой травой, дивное небо с легкими перьями облаков, теплый и влажный ветерок, доносивший до его носа целый гастроном запахов. И, конечно же, был там обломок стальной трубы, торчащий прямо из небольшого пригорка. Из этой трубы нескончаемым ручьем выливалась чистая, прохладная вода изумительного вкуса, которую хотелось пить и пить до бесконечности.
  Напившись вволю, Дик улегся в тени огромного дерева и положил морду на лапы. Ветер тихонько шевелил листву над его головой, в ветвях чирикала какая-то птичка, а невдалеке от него, прямо на лужайке, большой красивый петух гонялся за жирной курицей. Псу было легко и спокойно. Снова пришла мысль, что, может быть, он уже умер? Но потом он подумал, что если даже и так, то какая ему, собственно, разница, если тут так замечательно?! Невыносимое счастье наполнило все его существо. Дик поднялся на передние лапы и, запрокинув вверх морду, истошно завыл:
  - Воу-у-у-у!
  
  
  
  
  
  Послесловие.
  Я оставил троих славный псов на том самом месте, где от них ушел Дик. После этого произошло еще много разных событий, которые я также хотел описать, но первые читатели сказали мне, что эта история становится чересчур уж затянутой. Честно говоря, я и сам начал это подозревать, поэтому решил закончить повествование сразу после ухода главного героя: и в самом деле, эту собачью "сантубарбару" можно продолжать до бесконечности, но какой в этом смысл?! Кому интересно, однако, могу сообщить, что один из тех псов все еще жив и здоров, и охраняет родную зону, но я не стану говорить, кто именно - пускай гипотетически поживут пока все трое, как "кот Шредингера" в своем субатомном ящике. На территории появлялись новые собаки, и так же неожиданно пропадали. Сейчас там даже обитает одна породистая сука (помесь лабрадора с черт знает кем еще!) - красивая бело-коричневая псина с длинным веснушчатым носом, большая и добрая. Но жрать же она здорова! Живы и Рыжиепсы, их стало еще больше - аж восемь штук (или девять?)! Они все так же враждуют с нашими собаками, все так же идет между ними война на смерть, и, порой, льется густая собачья кровь. А мы, "постоянный состав", смотрим на них с высоты нашего положения и думаем: а что есть наша жизнь, если вот так же поглядеть на нее со стороны? Может, кто-то уже и смотрит?
  
  И вот еще что. Я не знаю, о чем на самом деле думают собаки, и думают ли они вообще, но, похоже, они в состоянии понять то (пускай и инстинктивно), чего часто не можем понять мы. Помните слова из песни: "Есть только миг между прошлым и будущим..."? Так вот, есть лишь единственный момент настоящего, за границами которого нет ничего вообще, ибо прошлое вполне может оказаться иллюзией нашего сознания (да так оно, по большому счету, и есть: зачастую прошлое трактуется всеми по-разному, отображая лишь личную точку зрения, часто не имеющую ничего общего с истиной!), а будущее - и вовсе не наступить. И собаки живут этим моментом настоящего, ничего не помня и ни на что не надеясь. Просто, как животные. Разумеется, наш образ мышления дает нам силу и преимущество перед ними, и с его помощью мы даже можем создать такую полезную вещь как, например, ливерная колбаса, или автомобиль. И да: мы имеем над ними абсолютную власть! Мы можем дать им еды и приютить, а можем прогнать прочь, или завезти куда-нибудь подальше, с глаз долой. Или вообще убить. Мы для них - боги! Но счастливее ли мы от этого, чем они?
  
  Зачем я написал это? Не знаю. Привык я к ним, что ли.
  
  
   Август 2016г. Промзона.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"