Старик гадал мне на картах, созданных, должно быть, еще при его рождении. Засаленные, рваные, кое-где обоженные то ли горячей жизнью хозяина, то ли спичками врагов, карты ложились ровными рядами. Пальцы слегка дрожали - шутка ли, каждый "клиент" давал на выпивку.
А в этом старом баре, таком же старом, как и карты, всегда было полно насмешливых и молодых путешественников.
Вот и я был таким.
И я, как и десятки до меня, постукивали по столешнице, поглядывали на часы и благосклонно улыбались.
Винные пары с клубами табака витали над головами, драная кошка терлась об ноги смазливой девицы с подносом, и та отталкивала ее ногой. Еще пара бокалов - и девица со спутанными золотистыми прядями покажется Мадонной, и ты захочешь сделать ей младенца для полноты картины. Младенец будет далеко не сыном Бога.
Старик что-то прошамкал, кашлянул в грязные кольца бороды и ткнул в перевернутую карту.
В мозгу всплыли греческие мифы или что-то наподобие того. Медуза, лабиринты, зеркала. Хотя никаких змей на голове не было, и взгляд не заставлял окаменеть. Зеленое платье, перетекающее в умелых руках старого художника, спускалось до самых пят женщины-ведьмы, в высокой прическе навсегда застыли листья и ленты, а вытянутую руку обвивала змея.
-И что это значит? - Спросил я старика, поигрывая мелкой монетой.
-Встретите вы чарующую красоту в своем путешествии жизни, она вас и погубит.
Я рассматривал узоры на карте, волшебные круги и колонны древних цивилизаций. Слова старика нисколько меня не обеспокоили - это казалось мне забавой, не более того.
-Храни карты-то.
Я хлопнул его по плечу, рассмеялся и пошел прочь, в стылую ночь, к экипажу. До утра оставалось не так уж и много, а до моего места назначения - не так уж и мало. Поездка ночью всегда входила в мои планы - покачиваться во тьме, слышать изредка голос кучера, думать обо всем мире или ни о чем совершенно - удовольствие молодости.
Уже в экипаже я вспомнил, что видел раньше изображение на той карте. Похожая картина висела в одном музее, в городе N, и в детстве она меня очаровывала. Женщина казалась мне Богиней, Мадонной, с таким лукавым и манящим взглядом. Из-за этой женщины я и решил стать реставратором и сейчас вез заказчику картину. Работы над ней было много, но и плата была большой. Да и картина сама по себе имела нешутошную ценность.
Что-то в душе беспокойно шевельнулось, я поерзал, выглянул в непроглядную темень и уже пожалел о своей ночной храбрости. Стоило откинуться назад и успокоиться.
Внезапно кони заржали, раздался крик кучера и выстрел. Потом - быстрое движение, открытие дверцы экипажа, и выстрел - уже второй и последний.