Приказ 227.

Их много было на войне.
Приказов всяческих.
Но исполнялся лишь расстрел.
С особым качеством.

Особым этим родом войск.
Особым рвением.
Солдатам заражали мозг.
Их исполнением.

Казнили в поле поутру.
Казнили строем.
И каждый, кто был в том ряду,
Морально сломлен.

И каждый, кто был в том ряду,
Морально слабый.
Стреляли рано поутру.
Рабов пугали.

Палач, казалось, очень рад,
Людей скоплением.
Чтоб видел каждый, стар и млад,
Их исполненье.

Всё происходит как во сне.
Смотрите в оба!
Приказ, он 227,
жесток особо!

И всем стоять! И всем смотреть!
Назад ни шагу!
И в наступлении лететь!
Бежать в атаку!

Ни полумер, ни полуслов,
Ни полу взгляда.
И выстрел смершевских стволов,
Среди отряда.

И это было не в бою.
Не в вражьем стане.
Покорно в том, тогда, строю,
свои стояли.

Перед атакою сто грамм.
А дальше случай.
Родил приказ один тиран.
Рябой, дремучий.

И исполнители нашлись.
И пели песни.
Свои стреляли по своим!
Всё честь по чести!

В военном френче, в сапогах.
Солдат солдатом
И каждый лично виноват,
Перед усатым.

Москва расстрелами красна,
Чтоб было пусто ей.
Вот почему она пуста,
Деревня русская.

Другой народ в другой стране.
Другие люди.
И подполковник кэгэбэ,
Всё так же рулит.

И вновь у власти эта хмарь,
Солдат солдатом.
И точно так же, как и встарь.
Все виноваты!

Заград отряд энкавэдэ,
Известен рвением...
Как на лубянке кэгэбэ,
своим гниением.