В нас - незрячее - дремлет праприроды зерно... До поры неприметно вызревает оно.
Даже в гиблой пустыне сыщет влагу - сполна, и разгульно, бесстыдно в нём взыграет она.
И застонет увечно и настырно - зерно, и затёкшие плечи вдруг раздвинет оно!
Выждав, силы утроит и ростком - пробурит даже древних надгробий мёртвый гранит.
1985
НОЧНАЯ БАБОЧКА
Бабочка, дура, хорошая дура, льнёт бархатисто к неловкой руке, которая тяжко, забыто и хмуро висит почему-то на мне-дураке.
Бабочка эта владеет великой наукой -- по руке истерично-просяще скользя, отстранять от меня эту голую руку, хотя до конца отстранить и нельзя...
Замерло сердце в космическом хлеве, выдохлась в жилах поганая кровь, клятое слово толкует о хлебе: новые жертвы, дружище, готовь...
Бабочка, траурница, дура, что ж ты так нежно со мною, за что? Нежность - ведь я же её не придумал?! Право же, это как будто смешно...
Чёрная бабочка, милая, что же, что же ты мечешься около глаз, чем приманила тебя моя рожа в этот полуночный час?..
Может, ты сядешь ко мне на макушку, и, чтобы нам не скучать, плюнем на всё и, как две побирушки, уйдём бродяжничать и молчать...
1988
СВЕРЧОК
Осень - предвестием долгой болезни -- знай, выдавала дожди на-гора... Старый сверчок затаился в подъезде и свиристел до утра.
Знай, выпиликивал под сурдинку и выволакивал из щелей мышью труху, бабьих лет паутинку, песню безумных полей.
1988
ПТИЦЕЛОВ
Александру Дыдымову
Коли приметишь сцепления - тминные, мятные, тонкие, тайные, колкие, чуткие - в шорохе замерших крыл; коли с лихвой тебе хватит от жизни и крохотной толики, значит ты самое детское чудо в себе сохранил.
О, не гляди свысока! - в трепетанье бутонов и атомов, в беспозвоночной печали кристаллики радости есть. О, притуши, затаи дрожь души освещением матовым,-- и тогда, птицелов, расправляй перепончатокрылую сеть.
1986
БУЛЫЖНИК
Лежал булыжник в чистом поле. Неподражаемо тяжёл. Самим собою подневолен. Непререкаем. Нем. И гол.
Над ним вершился колкий космос -- стращал огнём, грозил золой... А он застыл больным вопросом -- себе и космосу назло.
1986
РЕКА
В безветренности зноя река, про зыбь забыв, вольготной влагой стонет о волнах грозовых.
Совершенен щенок лопоухий простотою святой, беготнёю за пьяною мухой и башкою пустой.
А любое творенье искусства, хоть "Джоконда" сама, -- измышления чувства и потуги ума.
1982
ЛЯГУШКА
Однажды душным вечером в мою избу-ловушку припрыгала доверчиво прохладная лягушка: зелёная, в пупырышках, не льстя и не виня, -- наивно и возвышенно глядела на меня.
1986
НОЧНАЯ БАБОЧКА
Среди дневных сует постылых, во сне или в немой тоске, ночная бабочка застыла вниз головой - на потолке.
Ей мнится час вольготной ночи, когда бессильная Луна застонет из последней мочи, к себе - бессмысленно - маня.
Невидимый праздному глазу, ни в чём никого не виня, тысячелетиям сообразно он жил - обходясь без меня...
1986
сом
Нам не позволено забыть, что мы давно забыли. Клубятся каменные сны, колеблемые сном. Молчат слепые идолы под слоем лунной пыли: им всё едино - ржа и золото, Акрополь и Содом.
Плывут слепые корабли - куда не знают сами, плывут лишь потому они, что так заведено... И осовелый, сонный сом с огромными усами устало опускается на илистое дно.
1993
ЛОПУХ
Меня фамилия моя, лишь только вознесусь, всё тянет на круги своя -- в растительную суть...
Прохладны волглые листы и широка их стать -- в них от палящей суеты удобно отдыхать.
Над ним смеются как хотят, его и так и сяк ханжи облыжно костерят -- вахлак, дурак, босяк!..
Но для непрошеных гостей есть у него - взамен друзей, взамен клыков или когтей -- прилипчивый репей.
В тенистых зарослях, в родной глуши - к нему нежны лишь породнённые с травой, лишь дети и ужи.
1986
ДРОМАДЕР
Экзотический зверь - дромадер -- ваш слуга и пустынь пифагор, это я, дармовой пионер, покоряющий свой перекор.
Это я, одногорбый арап, завербованный в путанный путь, и меня, как обугленный труп, пустяки - переплюнуть и пнуть.
Это я, пилигрим и собрат тем, которым и верят, и врут, на которых везут и стоят и Багдад, и Бомбей, и Бейрут.
Желтокнижник песчаных морей, прохожу за барханом бархан, чтобы вызнать у мира скорей, чем закончится этот роман.
1994
БАБОЧКА
Что взять с неё, казалось бы, такой, -- порхает - невесома, безобидна... О бабочка, тебе такой покой, такой покой потворствует, что стыдно, ах, стыдно нам роптать, ей-богу, что мы дряхлеем понемногу, что на нас поставят ГОСТ и отправят на погост.
1998
ВЕТЛА
Зачахла бедная ветла -- облезла вся, уже не пряча, драматургично раскоряча судьбу, иссохшую дотла.
1998
ПТИЦА.ТРАВА.КОБЫЛИЦА
Птица -- она и есть птица, трава -- она и есть трава, на которой пасётся знакомая мне кобылица, что недавно жеребёночка родила.
1998
ЛОПУХ
Средь разных трав такой один, хотя иных ничем не краше, -- лопух -- покоя господин: храня разлапистый укром, для многочисленных букашек он царь и бог, отец и дом.
1998
ГАЗОН
Правильный, ровный и чинный газон грезит: пройдёт по нему фармазон, некий мамай - и, устроив гульбу, разнообразит скупую судьбу; внёс бы какой-нибудь переполох непредсказуемый чертополох, и развлекла бы немного субретка -- какая-нибудь сурепка.
1998
ЧЕРЁМУХА.ИВАН-ЧАЙ
Чем черёмуха белее, лиловее иван-чай, тем и горе веселее и вольготнее печаль.
Где земля моя покато устремляется в поля, там и счастье диковато, и погибель весела.
1998
ПОДОРОЖНИК.ПОЛЫНЬ.КРАПИВА.РЕПЕЙ
Чем смиренней подорожник и духмянее полынь, тем сильнее и дороже плен холмов и лень долин.
Чем коварнее крапива и задиристей репей, тем роднее некрикливый голос родины моей.
1998
ЦИКОРИЙ.КЛЕВЕР. ОДУВАНЧИК. МЯТА. КАШКА. ЗВЕРОБОЙ
Каверзный цикорий, скромный клеверок -- это мне лекторий, это мне урок.
За меня, собрата, все они гурьбой -- одуванчик, мята, кашка, зверобой.
1998
ПИЖМА
Эти жёлтенькие пижмы -- как диковинные Фиджи, острова, что лишь бы, лишь бы, лишь бы плыли в океане, в Тихом, Тихом Океане до скончания времён.
1998
ЖАВОРОНОК. ПЕТУХ. ТЕЛЁНОК. ЛОПУХ
Вся мудрость мира - в песне жаворонка и в разудалом вопле петуха, в мычании наивного телёнка и в зелени простого лопуха.
1998
ЖУК
Без конца восторгая и муча, жизнь готовит железный крюк... Я - наивный, циничный, дремучий и затерянный в дебрях жук.
В лабиринтах ползучих империй заблуждался и землю рыл... А под панцирем прячу потери и огрызки железных крыл.
1998
ТРАВА
Трава настырна и сильна, топчи её хоть тыщу лет, она возьмёт своё сполна, а значит - выползет на свет.
Она возьмёт - она и даст: в ней заживут - её пожрут, зимой схоронит снежный наст или на корм скоту сгребут.
И будет колкий сеновал обворожительно духмян, чтоб парень девку целовал и чтоб любил, покуда пьян дурманом душным наповал.
1998
ЧЕЛОВЕК
Со стороны небес ты только клоп и плут, ты насекомый бес, беспутный лилипут.
Со стороны травы ты буйство мер и вер, стихия на крови, беспутный Гулливер.
На уровне промеж земных и вышних век ты око всех надежд и просто - человек.
ТРАВА
Приходится принять, что и понять нельзя, и то, на что пенять достанет за глаза.
Вот, например, трава, а на траве - дрова: трава едва жива, роптать же - чёрта-с-два!
Её последний шанс продраться к небесам -- пытаться здесь и щас пробиться там ли, сям.
Идёт её борьба сквозь годы и гроба -- и потому трава сурова и права.
1998
БОГ.МУРАВЬИ
В стране дремучих трав и Бог неуследим, печась о муравьях, что следуют за Ним.
Он скромен: для того бежит Он в мир тенет, чтоб думали - Его и не было, и нет.
Он рад бы, может, прочь сбежать к другим мирам, оставив муравьям соломинку волочь...
Но и над Богом есть верховный костоправ... И всяк несёт свой крест в стране дремучих трав.
1998
ТАРАКАНЫ
Любовь уйдёт, обманет страсть, но лишена обмана Волшебная структура таракана.
Н. Олейников
Мои тараканы привыкли ко мне, и я к тараканам привык: мы мирные, мы безобидны вполне, хотя и способны на взбрык.
Ещё не слабо нам сплясать гопака и отнасекомить канкан: на свете везения много пока, присущего нам, дуракам.
1998
ОДУВАНЧИКИ
Одуванчики, одуванчики -- полевые пушистые зайчики... Вы куда меня, милые, кличете, расточая, линяючи, личики?
Не туда ли, где, словно кузнечики, беспечально живут человечики, не туда ли, туда, за околицу, где крапивою заросли колются?..
1999
ВЕСЕННЯЯ СОБАКА
Как хорошо весною быть собакой -- дремать и слушать птичью суету, врага уже не видеть в кошке всякой и влажным носом чуять красоту;
глаза прищурить, пьяно развалиться... Виляя, как бы нехотя, хвостом, припомнить кость, в духмяную землицу зарытую намедни под кустом...
1980
СОЛОВЕЙ
Я выхожу из рощи сосновой на дорогу, мне леший вслед хохочет: не верите? - ей-богу!
Хотя ведь то, быть может, они - грачи! - быть может, так каркают безбожно, что прямо вон из кожи!
Но сквозь чернющий хохот я чувствую спиною тирликанье лихое -- оно во мне, со мною,
оно ласкает душу... То - карканья не слушая, грачиных стай сильней -- тюрлю-тюрлюли-люкает пичуга соловей!
1985
ТЕЛЁНОК
Телёнок дрыгает ушами и машет кисточкой хвоста. И мошкара ему мешает, и лезет - наглая! - в глаза.
Но огорчаться нет резона: поляна солнцем залита, и птички - надо же! - трезвонят, и травка - надо ж! - зелена.
Телёнок рад теплу и свету -- назло зудящему врагу: ха-ха - в гробу видал он эту занудливую мошкару!
...Я, в электричке душной маясь, летел в докучную Москву, и, увидав его, признаюсь, я позавидовал ему...
1985
ФОТОСИНТЕЗ
Фотосинтез торжествует, зелень - глянь-ка - так и прёт! Ты на тропочку лесную выходи, честной народ!
Ты разинь глаза и уши, навостри незрячий нос -- зри скорей, вдыхай и слушай воздух сосен и берёз.
Только скинешь спесь и хвори и тряпьё недужных драк, и тогда узришь ты вскоре молодой природы зрак!
1985
ПЕТУХ
Сипит простуженный петух -- спешит до изнуренья он воплотить, презрев недуг, своё предназначенье.
1985
ОСЕНЬ
Полуопавшие, прозрачные деревья на неподвижном фоне небосклона, где высоко свободная неслась совсем одна - неведомая птица... Отчётливые - как никогда - деревья, как никогда - непонятного цвета небо... Просторно. Тихо. И светло. Обидно почему-то. Всё - непонятно. Но здесь и не требуется пониманья. Ведь здесь ВСЁ - вот оно - смотри: полуопавшие, прозрачные деревья и светлый - раскрытый настежь - бездонный небосклон. И горестно как будто. Откуда это прохладное счастье на грани рыданья?..
1985
ОСЕННЕЕ СОЛНЫШКО
Редкое осеннее солнышко небосвод осенило робко.
Ловлю мгновение -- сижу под солнышком -- греюсь.
Вот так и сидел бы вечно, как старый, плешивый кот...
1985
КОТ-ПОЛИГЛОТ
У меня поселился и славно живёт, грациознее лани и льва самого, обаятельный бешено кот-полиглот, уморительный раб живота своего.
Он ленивей ленивца, не прочь подремать, и лукавей лисицы бывает подчас. Отобедав, он прыгает на кровать -- ляжет и смотрит сквозь щёлочки глаз.
От ушей до подушечек лап, от хвоста до усов, всем своим естеством он - великий актёр: он плетёт пантомиму, он играет без слов -- им владеет минор, им владеет мажор, то Нерон и Сенека, а то - Гумилёв...
Он - исчадие ада; вздох притаив, в нём пружиною сжатой заснул Азраил... То он горд - а то льстив, то ленив - то ретив, то шкодлив - то велик, то несносен - то мил.
Он, капризный изгиб, Клеопатры овал повторяя, проснулся и выгнулся в рост, и опять растянулся в истоме - пропал... И чуткою змейкой подрагивал хвост...
1986
ВЕСНА.РУЧЬИ
Снегов статут разъяв, снуют, текут ручьи -- ничьи, ничьи! В их галдеже почти уже -- чу! - стих иных начал!.. Ничья весна, она со сна -- пока слепа, слегка скупа, пока легка её стопа: и - ни к чему, и - ни к кому, а - просто так. И всяк пустяк -- как знак, и - ах, и - взмах ресниц цариц- девиц... Весна! Она со сна слегка слепа, слаба слегка... А ты - с тоски её руки коснись щекой... Блажен покой -- не вековой, а вот какой -- такой-сякой: летит, летит благой покой, парит - льняной и голубой -- весной -- огульною такой, полулегальной и нагой! Весна со сна слепа, слаба... Её рука пока -- бледна, уже -- нежна... ещё -- влажна, уже -- блажна... зачем -- нужна, кому -- нужна, какого надо ей рожна?!
...От дум и драм моим плечам скучать наскучило у случая в уключинах!
И потому я не шучу, и потому я не шепчу -- кричу! лучу, кричу! ручью:
я отвинчу, сиречь, от плеч глазастый шар земной, и в дар его я дам -- ручьям, ручьям, ручьям!!!
1986
ДУША
Душа от рожденья добра и нежна, в ней чудо чудесное зреет... Но даже зверушке ласка нужна, иначе зверушка звереет.
1994
ПТИЦА
Хищный ветер вепрем разгулялся, разохотился, как видно, не к добру, обезумел, будто дряни нализался, расхристался сдуру на юру.
Ёжась от сквозного завыванья в скудоумно ветреном пальто, я взглянул под купол мирозданья и увидел -- чёрное пятно:
на просторе, бледном спозаранку, с вечностью крутой наедине билась птица -- бурей наизнанку крылья выворачивало ей.
Но рвалась сквозь ветер -- одиноко правила призванье -- мне в укор. Я глядел... А у меня под боком -- свиристел заверченный простор!
1986
НЛО
За то, что неопознан и улетел опять, его ещё не поздно дождаться, опознать...
домысливать и верить, не верить... И опять -- немые взоры вперить в заоблачную падь.
1997
ОПЁНОК
Я слышал, как плачут коровы, точнее, не плачут - ревут, стенают, как сирые вдовы во славу тиранов и смут.
Я слышал, как плачет позёмка, терзая мозги и нутро, куда заунывно и тонко её проникает сверло.
Я слышал, как плачет опёнок -- один под холодным дождём,-- когда из последних силёнок он смеет стоять на своём пеньке...
2000
ПАУК
Паук - робинзон угловых средоточий, ночной партизан притязаний Луны -- тончайшими нитями древние очи плетёт, вызволяет без лишней возни.
А после ему предстоит на приколе стоять, ожидая удачи с небес, терпению цепкому вторя и воле, и воле надежды, которой в обрез...
2000
МИРОВАЯ ДУША
Сидит на голой ветке, ни капли не дыша, проста, как табуретка, тишайшая душа.
Суха и безысходна, бессмертна и слепа, наивна, доброхотна, бесхитростна, глупа.
Поёт она, поэту забвение даря: её почти что нету, но ей до фонаря...
Безмозглая певичка, что пела мне тайком, она -- всего лишь птичка с весёлым хохолком.
2000
ВЕСНА.РУЧЬИ
Шалые, талые, впалые в ямы воды кружатся и крутят динамо всем нашим горестям и передрягам, вон они, вон они, там, за оврагом -- те буераки и,: раки, что свистом к нам зазывают святую конкисту -- воинство тех снеговых укреплений, что залегли за оврагом, от лени не торопящихся таять и ведать водный закон старика Архимеда, бреда бурляще-горланящих вод, что совершают судьбы разворот в сторону лирики, в сторону эврики, Волги, Оки, Ориноко и Терека, в сторону света, чей солнечный пляс потчует наш растопыренный глаз!
2000
ЧТО БЫВАЕТ ПО ВЕСНЕ
I
По весне выползают собаки-бомжи из укрытий, побрехав меж собой о судьбе на собачьем иврите, и, тряся худобой, удивляются - кожа да кости! -- и трусят вразнобой на охоту, на свадьбу и в гости.
II
По весне смятено, заморочено тело подменой, ибо слишком давно избегало оно ойкумены, не киряло терновый нектар, а в заначке скрывало, как скрывала кораллы от Карла суровая Клара.
III
По весне просыпается нюх на случайные вести, слух о старых друзьях, о невесте, о проданной чести и о том, как, разливши по двести, забивши мастырку, два юнца в самоволке искали от бублика дырку...
IV
По весне вся Россия настырно сажает картошку -- и посадит её, а не то разобьётся в лепёшку! На корню прокартошено каждое русское тело -- присной памяти рабоче-крестьянского продотдела...
V
Полевая она и таёжная, наша сторонка, от которой спирает дыхание, а перепонки прошибает насквозь турбулентная тяга простора, на которой печётся просфора девятого термидора...
2000
ПРАОКО
Иных миров мерцающие знаки, подспудно обволакивая нас, незримо трансформируются в зраки, и что ни зрак - алмаз и ватерпас.
Но лишь одно недремлющее око, пронзая всех эпох переполох и звон кимвальный, светит одиноко -- и коли так, то это светит Бог.
Незрячее, по нашим дошлым меркам, нездешнее, по горестным плодам, -- не смазывает петли тайным дверкам и не даёт всем сестрам по серьгам.
Оно всего лишь зрит - и зрит жестоко, оно не близко - из-под бытия, -- а далеко недремлющее око глядит, покоя бдение тая.
2000
КРАПИВА
Пою молодую крапиву! Ядрёная зелень ея красива на диво, помимо прожжённого с жиру житья.
Кормилица каждой помойки и бомжа родная сестра, попутчица дна, перестройки, рождения, жизни, одра.
Кусачую жгут и курочат, беспутную, Боже прости, кромсают и косят... Короче -- она продолжает расти.