Рава Лориана : другие произведения.

И грянул град

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    При обострении обстановки выбор вынуждены делать и те, кто до того хотел бы этого избежать. Но и те, кто сделал выбор заранее, должны его подтвердить. У одних и тех же слов разный вес на прогулке в погожий летний день и в тюрьме под пытками. Но если один не предаст даже под пытками, другой может сделать это на ровном месте. И не всегда можно понять, кто достоин доверия. А ошибки в таком вопросе могут стоить жизни...

  -- И грянул град



   0x08 graphic

Пролог

  
   В тесной комнатке на диване перед европейским камином полуразвалясь сидели Шалфей и Розенхилл. За окном была сильная гроза, лил дождь и хлестали молнии, градины усеивали улицу подобно мелкому жемчугу (впрочем, они быстро таяли), но сидевших внутри волновала отнюдь не погода. Шалфей ворчал:
  -- После того, как замели Мясного Пирожка, я теперь тут как в тюрьме сижу. Ни выйти днём, ни девок. Да ещё радоваться должен, что меня не нашли.
  -- По девкам скучаешь? -- спросил Розенхилл.
  -- А то нет! Тебя же водят к девке, в отличие от меня.
  -- Ты же знаешь, что меня в худшем случае выпорют и вышлют, а тебя в случае провала ждёт смерть. Да и по поводу собственной персоны не уверен. Ласкаю девку, а самому плаха с топором мерещится. Всё-таки это крайне рискованный спорт -- позорить такого человека... Или даже не совсем человека, как предполагают некоторые.
  -- Да люди они, всё это ерунда. Во всяком случае, убить их можно, а остальное не так важно.
   Розенхилл добавил:
  -- Сейчас Сапа Инка с племянником из столицы по какому-то делу запропастились. Ну а если вернутся и обнаружат, что принцесса-то подпорчена... весело будет. Особенно если до нас не доберутся.
   Шалфей невесело улыбнулся:
  -- Весело-то весело, ну а толку с того веселья? Жёлтый Лист думает скинуть Асеро со своего поста, но едва ли ему это удастся. Горный Лев не смог, хоть был и львом! А это не лев, а так, мартышка в шкуре льва... Тут надо рисковать, а он на риск решиться не может. Потому схарчат его рано или поздно, да и нас с ним заодно. Хоть бы ты это Дэниэлу объяснил.
  -- Может, они на что-то и решились. Не зря рискнули собраться сегодня.
  -- Послушай, Розенхилл... вот я действительно ненавижу инков, оттого и рискую собой здесь, а ты? Конечно, вы, белые люди, отчаянные парни, но ведь ты от риска головой не в восторге всё-таки? И не похоже, что рискуешь за корысть... у тебя тоже есть личная причина для ненависти? Может, у тебя кто-то из родных в Новой Англии был убит?
   Розенхилл ответил:
  -- Нет, этого не было. И избытком патриотизма я не отличаюсь. Дэниэл говорит, что он английский патриот, и что уничтожение Тавантисуйю в интересах Английской Короны, и, пожалуй, он прав.Только мне это всё по барабану. Но за время пребывания в Тавантисуйю я действительно возненавидел инков. Но вовсе не из-за тиранств и распутства, этого и впрямь хватает в других землях, но их власть -- чистое зло само по себе. Ты говорил мне, что инки настоящие господа Тавантисуйю, но мне думается, что это не совсем так. В других землях можно стать господином, позволять себе всё и не бояться никаких наказаний. А тут нельзя. Тут чем выше ты залез, тем больше с тебя требуют. Даже Жёлтому Листу его льяуту не даёт вожделенной свободы. Даже сам Сапа Инка... мне тут один воин из дворцовой охраны рассказал, что в тот день, когда его жена чуть не выкинула, он сам мыл полы! Потому что стеснялся попросить их, своих слуг! А до того его жена сама мыла, готовила, стирала... Точно простая мещанка! Это ли царская жизнь? Что уж говорить о всяких инках рангом пониже. Некоторые слуг имеют, но много ли толку, если слуга на своего господина донести может? Даже не на тему политики, а он, мол, мне грубит! Грубит! Даже не бьёт. И это может стоить звания инки! А уж мелкие шалости себе позволить тем более не смей!
  -- Иными словами, ты недоволен тем, что тебе нельзя распускать свои шаловливые ручки?
  -- Тем, что бабы распоясались. Им всё можно, мне ничего нельзя. Да и не только бабы... В общем, должен быть порядок, кто над кем возвышается, а тут этого нет.
  -- То есть, нет должного порядка? По мне так порядок тут есть, но он какой-то... перевёрнутый.
  -- Ну да, перевёрнутый. Как на первое апреля, когда слуги и господа меняются ролями.
   В этот момент дверь отворилась и вошли двое. Один был Дэниэл, а лицо другого можно было разглядеть не сразу, оно было скрыто тенью капюшона. Впрочем, Шалфей и Розенхилл знали, с кем должен был прийти Дэниэл, и потому лишних вопросов не задавали.
  -- Ну и погодка, -- сказал Дэниэл, снимая промокший плащ. -- Надеюсь, что повод, по которому нас решено собрать, действительно важен.
  -- Ничего, пусть тавантисуйские боги побесятся напоследок, -- ответил Розенхилл, -- недолго им осталось. Я потому и рискнул остаться, что хочу своими глазами увидеть эту трагедию века. А в случае провала... ну всё равно не рискнут носящие льяуту нас повесить, это у местных будут проблемы...
  -- Точнее, у нас уже проблемы... -- добавил выступивший из темноты собеседник. -- Иначе я не рискнул бы собрать всех вас вместе. Мы на грани провала. И если в скорейшем времени не предпримем мер, то всё погибнет. Эстебан Лианас мёртв!
  -- Да ну... откуда дровишки? -- осведомился Дэниэл, который видимо, тоже не ожидал такого известия. -- Его уже несколько раз мёртвым объявляли.
  -- Увы, ошибка исключена. Знаю сразу из нескольких источников. Он сам нарвался. Организовал своё раскрытие с целью заманить туда группу людей Инти и уничтожить их. Несколько лет назад это сработало, решил во второй раз попробовать. Цветущий Кактус должен был провести дело так, чтобы без сучка и задоринки, но увы... А хуже всего, что ликвидировавшая его группа едет сюда. У них на руках документы, которые, если прибудут в Куско и попадут в руки Горного Ветра, станут мне и моим людям смертным приговором. Мои люди видели их в Кито, с ними Изабелла, её видел Звонкий Комар...
  -- Что же твои люди их не ликвидировали?
  -- В Кито это было невозможно. И так смерть Алого Мака взбудоражила всю Северную Столицу, а тут, если укокошишь Изабеллу прямо на улице среди бела дня... На такое пойдёт только самоубийца, а Звонкий Комар предпочитает свою жизнь беречь. Да и нам он живой нужнее. Конечно, есть некоторый шанс ликвидировать группу по дороге, но делать на это ставку я бы не стал. Они теперь начеку. Да и от Ловкого Змея не всякий уйдёт. Видно, недооценивал я этого Саири...
  -- А это ещё что за фрукт? -- спросил Дэниэл.
  -- Один из людей Инти. Очень схож с ним внешностью. В силу этого иногда играл его роль. А порой и сам Инти брал имя "Саири". В предыдущей попытки прикончить Эстебана Лианаса погибли сыновья Саири, а сам он от горя занемог, так что я не обращал на него особенного внимания. Но потом я узнал, что именно его послали руководить группой мстителей... А последней каплей стало вот это письмо. Оно адресовано Горному Ветру, а писал его, видимо, Саири.
  

Парящему в облаках!

  
   "Дорогой сын, я возвращаюсь домой цел и невредим, жди меня в аккурат перед Райма Инти.
   Также сообщаю тебе, что твой беспокойный отец снова женат. Недолго я вдовцом побыл. Надеюсь, что наши жёны поладят между собой и будут вместе воспитываю детишек. Надеюсь, что встречу дома тёплый приём.

Отец

  
  -- Что за чушь, какой такой "отец снова женат"? -- спросил Розенхилл.
  -- Судя по всему, это кодовая фраза. Не станет же этот Саири напрямую писать "задание выполнено, везу Изабеллу с документами". Даже шифром. Будь у нас только это письмо, мы бы ничего не поняли. Но что делать-то будем?
   Дэниэл ответил задумчиво:
  -- Если мы не можем перехватить Саири с Изабеллой по дороге, то остаётся только один способ не допустить катастрофы -- убрать тех, кому документы Эстебана Лианаса не должны в руки попадать. Да, это рискованно, но... ведь иначе всему вообще конец.
   Мрачный индеец ответил:
  -- Ну, допустим, мы даже отравим Асеро с Горным Ветром. А все остальные? С ними что сделаешь?
  -- Если надо убрать всех, значит всех. И не ядом, а понадёжнее. Дрогнул? Ты же знаешь, что всё равно или ты их, или они тебя? И не ты ли сожалел, что Асеро только сорок лет и он здоров?
  -- Да. Если бы он был стариком за 70, как Небесный Свод, его отравить по-тихому было бы проще, мало бы кто что заподозрил, разве что Инти... Впрочем, он тоже без пяти минут покойник. Однако меня страшит неизвестность, по-тихому тут не получится, это же скандал на всю страну... И это... Это конец власти инков! -- хотя в неверном свете камина многого было не видно, но, зная своего собеседника, англичане могли догадаться, что тот посерел от страха. Ведь без власти инков он тоже был никто... точнее, почти никто, он становился во всём зависим от своих европейских "друзей", которые были способны кинуть его в любой момент.
  -- И что с того? -- пожал плечами Дэниэл. -- Разве плохо покончить со всем этим одним махом?
  -- Может и неплохо, но... я боюсь хаоса. Если бы мы просто сделали Сапа Инкой нужного нам человека, его бы гарантировано слушались, а так... Вы, европейцы, уверены, что наши люди не способны действовать без указки верховной власти, но это не так. Они вполне могут организоваться в партизанские отряды, которые...
  -- Будут стараться поотрубать нам головы? Понимаю, -- сказал Дэниэл. -- Не бойся, Английская Корона может навести здесь порядок. А поначалу тут всё равно все будут в ступоре. Ладно, обсудим детали. Кто из наших врагов нам может быть наиболее опасен и кого следует обезвредить в первую очередь? Пока Асеро и Горный Ветер уехали из столицы к каньяри, это будет очень удобно сделать...
  
  -- Проблемы с каньяри
  
   Случай, из-за которой Асеро и Горный Ветер были вынуждены, отложив все дела в столице, ехать разбираться к каньяри, был и в самом деле из ряда вон выходящим.
   Для Асеро, пожалуй, самой большой отрадой среди всех огорчений, связанных с англичанами, был тот факт, что дело с прививками идёт на лад. Большинство областей уже охвачены, пока никаких негативных последствий никто не заметил. В самой глубине души Асеро мечтал о том, что потомки будут вспоминать об его правлении в первую очередь в связи с этим фактом, может, будут звать его Избавителем От Оспы. Хотя и другие вещи, появившиеся в его правление, те же подъёмники и крылья, тоже неплохи, но всё-таки спасение множества людей от страшной болезни, уродства и смерти много важнее. Кроме того, порой его до сих пор мучила смутная вина перед отцом, не желавшим видеть своего сына выбившимся в инки из простонародья. А если бы покойный знал, что его сын станет Первым Инкой... Асеро в глубине души побаивался встречи с отцом на том свете -- вдруг встретит даже не головомойкой, это бы ещё ладно, а ледяным молчанием? Но теперь, даже если бы и встретил так, всё равно мысль, что в том числе и благодаря тебе многие и многие тысячи людей спасены от этой беды перевешивала страх перед отцовским гневом.
   Увы, человек, даже если он Первый Инка, не может предугадать своей судьбы. Когда Атауальпа, следуя воле своего отца, отстраивал Кито, дабы тот стал "вторым Куско", он тоже думал, что именно этим прославится в веках, и в страшном сне не мог предположить, что впереди его ждёт позор плена в Кахамалке, а его любимый город будет разорён и сожжён дотла, так что потом его придётся отстраивать заново...
   Так и на сей раз пришла беда откуда не ждали -- точно гром среди ясного неба грянуло ужасное известие: в одном из селений каньяри были убиты приехавший делать прививки лекарь и его жена. Причём убиты не тайно и исподтишка, а буквально растерзаны на глазах у всей деревни, над несчастной женщиной надругались все мужчины под одобрительные крики и улюлюканья женщин-каньяри.
   Даже сухие строчки документального отчёта рисовали такую картину, что хотелось отправить обратно только что съеденный завтрак, но Асеро подавил в себе это желание, с облегчением думая, что его жена, вроде бы, не успела прочесть этот документ. Когда носишь под сердцем ребёнка, такое точно читать не надо. Или, может, это у него слишком живое воображение? Волей-неволей в памяти воскресали картины той войны... Но то, что тогда было объяснимо озверением войны, теперь казалось просто безумием. Зачем убивать людей, которые приехали им же помочь? Асеро искал и не находил на этот вопрос ответа. Подумав, он решил послать за Горным Ветром.
   Тот явился практически сразу:
  -- Видел? -- Асеро.
  -- Разумеется. Мне копию прислали.
  -- И что скажешь?
  -- Что придётся туда, видимо, нам обоим ехать.
  -- Мне-то ясно что придётся. А тебе какой смысл? Если они там с ума посходили, то что может Служба Безопасности поделать?
  -- В том-то и дело, что не посходили. Кто-то такое дело заранее подготовил... Нужно выяснить, кто и зачем. Случайно таких вещей не бывает. Я уверен, что речь идёт о провокации.
  -- Разве не бывает? Совсем? Хотя я, конечно, догадывался, что за расправой над Джоном Беком стояли вы с отцом...
  -- Да. Это сделали мы, -- сказал Горный Ветер, -- и, думаю, теперь ты понимаешь, почему мы это сделали. Нам бы никогда не дали добро повесить его официально, а для меня оставить его в живых было бы несмываемым позором и виной перед женой.
  -- В общем-то, я не могу не понимать тебя, особенно после случившегося с Луной. Видимо, человек так устроен: если что-то такое сделали с его женой, а он не может отомстить, то внутри него как будто что-то надламывается. Вот не могу я теперь себя уважать как прежде. Хоть и понимаю, что ни в чём не виноват, и высылка была правильным решением, но... что-то внутри не может смириться. Теперь понимаю, как они своих крестьян при помощи права первой ночи ломают.
  -- Кроме того, мы с отцом исходили не только из личной обиды. Положение и в самом деле было безвыходным. Можно было признать его по суду виновным в попытке убийства множества ни в чём не повинных горожан и отпустить, и это была бы пощёчина всем чиморцам. Пощёчина, которая могла бы помочь националистам раскачать обстановку: вот видите, мол, инкам на вашу честь и саму жизнь плевать! А казнить по закону -- мы с отцом не могли быть уверены, что в столице приговор утвердят...
  -- Я всё понимаю, -- ответил Асеро, -- но почему ты всё-таки думаешь, что и тут... кто-то всё это подстроил?
  -- Я уверен в этом. Уверен, что жители деревни были настроены на расправу ещё до того, как лекарь с женой прибыли. А вот почему -- надо разбираться. Кому и зачем понадобилась эта расправа? Зачем им запугивать наших лекарей?
  -- Ты думаешь, дело в этом?
  -- А в чём же ещё?
  -- А не могли у него там быть просто личные враги?
  -- Не исключено, конечно, но... личный враг действовал бы иначе. Подкараулил бы где-нибудь по дороге и постарался бы убить, маскируя это под камнепад или что-то ещё. Нет, кому-то надо именно сорвать прививки.
  -- А не могла тут быть просто вспышка ненависти конкретно к кечуа? Знаешь, лет двадцать назад убить человека за это было обычным делом, хотя бы это была беззащитная женщина, старик или ребёнок...
  -- Даже если и так, всё равно жителей деревни подготовили. В других местах же такого не было!
  -- Пока не было, -- ответил Асеро, -- но ведь среди каньяри прививки только начали делать. И из-за этого случая приостановили. Боятся новых трупов и не без оснований.
  -- Нет, тут точно нужно на месте разбираться. Конечно, я понимаю, что каньяри -- одна большая проблема, но всё-таки совсем бессмысленно гадить и они не будут. Нелогично это.
   Асеро со вздохом подумал, что придётся ехать. И чем скорее, тем лучше.
  -- Лучше ехать вместе, -- сказал он. -- Когда ты сможешь?
  -- Срочных дел нет, могу ехать хоть завтра.
  -- Кажется, я тоже могу. Только надо расписание составить, куда потом отправляться. Ведь я с той самой войны в этой области не бывал, нужно же посмотреть, как там всё изменилось. Судя по отчётам, там всё блестяще, но раз такие вещи творятся, значит, что-то не так...
  
   В карете Асеро сказал Горному Ветру:
  -- Знаешь, ситуация с англичанами напрягает меня всё больше и больше, мы и так уже перешли опасную черту. Когда вернётся из своих инспекций Славный Поход, нужно будет ставить вопрос об ограничении срока их пребывания напрямую. Однако носящие льяуту в нынешнем составе его не поддержат, ты знаешь это... так что я вижу только один выход -- нужно просто изменить состав носящих льяуту. Поставить вопрос о выгоне Жёлтого Листа, ввести туда Радугу и Золотого Подсолнуха. Может, ещё кого-то из тех, кто настроен против англичан. Жаль, с Рудным Штреком так вышло... но может ты посоветуешь кого-то вроде него.... Если у нас будет большинство голосов, тут и остальные будут вести себя иначе. Конечно есть ещё щекотливый момент, что Небесный Свод просит освободить его от желтого льяуту, и у меня нет иного выхода, кроме как вручить его Киноа. Но если среди носящих льяуту будут другие расклады, то Киноа неизбежно будет вести себя иначе, особенно если увидит проблемы с высоты Желтого Льяуту. Кроме того, я могу поставить перед ним определённые условия...
  -- На это не надейся. Он просто не понимает, что такое англичане. Поймёт, только если они покусятся на кого-то из его близких. Или на него самого.
  -- А ты думаешь, до этого может дойти?
  -- Киноа ? человек честный и продавать англичанам шахты или ещё что-то из наших мастерских никогда не согласится, мы сами в том убедились недавно. Англичане могут действовать тонко, то есть постараться Киноа обмануть, а могут грубо, то есть попробовать на него надавить. Если давление не удастся, то могут и попытаться его убрать, но опять же, как с Рудным Штреком, не своими руками. Увы, мне удалось выйти только на возможных исполнителей, а до заказчиков докопаться не много шансов.
  -- Горный Ветер, скажи мне честно, твой отец ведь ещё может вернуться к делам? Или он уже... всё, обречён снять с себя льяуту?
  -- Даже если вернётся, это не сильно поможет. Я говорил с отцом насчёт Киноа некоторое время назад. Киноа похож на Тупака Юпанки и может наделать тех же ошибок.
  -- Помню, Инти мне примерно то же самое говорил, но я не очень понял, что он имел в виду.
  -- А я понимаю. Ведь именно Тупак Юпанки во многом заложил основы той катастрофы, которая случилась во времена Атауальпы и Уаскара. Хотя понятно, что он меньше всего хотел этого... Так как по жизни он был очень добрым и мягкосердечным человеком, ему не нравилось, что люди, совершившие даже не сознательное преступление, а непреднамеренную ошибку, пусть и повлёкшую тяжёлые последствия, обречены на каторгу и ссылку. Тут извечный вопрос, по какому критерию надо судить проступок: по реальным последствиям, по возможным последствиям или по субъективным намерениям. Вот люди мягкосердечные порой склоняются к третьему варианту, особенно если сами намерения кажутся им чистыми. Помнишь, как Искристый Снег оправдывал Ветерка? Да и Киноа, хоть и не носил тогда льяуту, был во многом согласен с его доводами.
  -- Об этом я помню, конечно. Ну, в общем-то я и не собирался Киноа делать собственно наследником. Я хочу вручить ему Жёлтое Льяуту временно, пока другого достойного нет. Надеюсь, что я проживу долго и за это время успею подобрать кого-то получше.
  -- Но ведь в случае твоей внезапной смерти он всё равно станет правителем если не формально, то по факту. Впрочем, основная ошибка Тупака Юпанки не сводится к излишней доверчивости. Сейчас об этом не любят вспоминать, но он решил, чтобы после ошибки инка не оказывался в весьма жалком положении раздетым и разутым, то нужно дозволить сохранять за собой кое-какое имущество, которое даже в случае падения с должности отниматься не должно. В общем-то, из его времени это всё казалось вполне безобидным, а перспективы он видеть не умел. Он не понимал, что обладание личным имуществом частично выводит инков из-под контроля. А то, что это самое неотъемлемое имущество стало по факту переходить по наследству, потом давало потомкам инков некоторые преимущества, которых быть не должно. В общем-то, отсюда потом закономерно и появился Уаскар. К тем временам у некоторых потомков инков скопились уже внушительные сокровища. Манко понял это и запретил личные богатства. Только паёк, пусть расширенный, и всё. Впрочем, Манко не смог бы это сделать, не ошпарь нашу страну тогда конкиста.
  -- Ты думаешь, Киноа может сделать то же самое?
  -- Либо то же самое, либо ещё какую-нибудь мягкосердечную глупость. Тупак Юпанки, например, не хотел, чтобы следили за теми, кому он лично доверяет, он даже порой самолично запрещал слежку... и в результате пал жертвой заговора от тех, кого любил и кому доверял... сам себе яму вырыл, получается!
  -- Знаешь, Горный Ветер, ты будешь смеяться, но когда-то Горному Потоку говорили, что я слишком мягкосердечен и что потому мне власть доверять нельзя. Но вот только когда меня чуть не прирезали в постели, я очень изменился. Если бы с Киноа или кем-то из его близких такое случилось, думаю, что и он не остался бы прежним.
  -- Вопрос в другом: умеет ли он видеть перспективу?
  -- В хозяйстве умеет более-менее. А вот в делах международных ? увы. Впрочем, не сварят с ним каши англичане. Зачем им честный человек с такой властью? Но вот я думаю, что делать, если обновить состав носящих льяуту не удастся. Если Жёлтого Листа не решатся исключить, тогда... Тогда я вижу только один выход -- однако он очень рискованный. Послушай, Горный Ветер. Я понимаю, что сейчас, когда твой человек там, делать резких движений лучше не надо... Но он же вернётся. Или станет ясно, что не вернётся. В будущем мне нужна власть выслать англичан из страны в любой момент, когда я сочту нужным, а с нынешним составом носящих льяуту у меня этой власти нет. В общем, если у меня не получится выгнать Жёлтого Листа, и расширить состав так, чтобы в такой ситуации меня поддержало большинство... Тогда я должен объявить, что между носящими льяуту возникли неразрешимые противоречия, и созвать инков. Пусть решают, кто достоин льяуту, а кто не достоин. Кстати, в этой ситуации если у Жёлтого Листа есть свой кандидат на алое льяуту, он будет вынужден его предъявить. Жухлить в тёмную он уже не сможет, думаю, ему придётся играть в открытую. Едва ли он сможет объяснить всем инкам, почему кто-то лучше меня.
   Горный Ветер тяжело задумался. За окном кареты мелькали поля подсолнечника, с которых скоро уже надо будет собирать урожай. Так что последние дни цветы гордятся своей лепестковой короной, подобной солнцу, а дальше они потеряют её вместе с головой. Кто знает, может и они с Горным Ветром подобны этим подсолнечникам... И ещё Горный Ветер думал об отце... где он, жив ли ещё? Или предатель Цветущий Кактус сгубил и его, и остальных? Наконец Горный Ветер сказал:
  -- Тут надо ещё хорошо подумать и всё взвесить. Всё-таки, это очень рискованный шаг. Жёлтый Лист может повернуть дело так, что если ты не нашёл компромисс с остальными носящими льяуту, значит, ты негодный правитель и тебя надо заменить. По-моему, не стоит идти на такой риск, и тут слишком легко подыграть Жёлтому Листу, который желает лишить тебя льяуту и продвинуть своего кандидата. Так что сбросишь льяуту -- обратно можешь не надеть. Боюсь что и мы с отцом... лишимся всего и отправимся в лучшем случае в ссылку, в худшем ? на тот свет. Между собой амаута порой шепчутся о нашей с отцом кровожадности. Конечно, льяуту мешает Жёлтому Листу оклеветать нас принародно, но он как глашатай и амаута и без льяуту многое может, а мы тут же теряем власть.
  -- А ты уверен, что это так? Кто этот самый кандидат? Твоя служба сколько времени роет и найти не может. Даже версий нет.
  -- Одна версия есть. Хотя она и кажется бредовой...
  -- Что же, даже бредовая версия лучше, чем никакой. Давай, рассказывай, что-всё-таки за кандидат у Жёлтого Листа?
  -- Мой человек уверен, что это Ветерок.
  -- Но ведь это... да быть такого не может!
  -- Мне и самому так поначалу показалось. Но посуди сам. В суде над Ветерком замешаны практически все нынешние носящие льяуту кроме Жёлтого Листа, который тогда даже кандидатом на льяуту не был. Да, я не голосовал, не мог ещё тогда, но своё мнение на этот счёт высказал, отец не голосовал, но при этом он и не просил о помиловании...
  -- Но ведь большинство проголосовало против смертной казни. А при его вине это не может быть оценено иначе как милость.
  -- Ну, он-то себя виноватым не считает. А для газетчика не проблема выставить черное белым, а белое чёрным. Жёлтый Лист может попробовать провернуть дело так, что Ветерок ни в чём не виноватый благородный герой, а мы его сгубить ни за что ни про что решили. Но как бы то ни было, Ветерок во всех этих планах замешан. -- Помолчав чуть-чуть, Горный Ветер добавил, -- Сказал бы "поживём-увидим", да только могу и не увидеть -- или предотвращу, или убьют раньше. Если мне рот не затыкать, то выставить Ветерка во всём белом не получится.
  -- Слушай, это всё и в самом деле как-то сомнительно. Ведь он же простой каторжник, веса, власти и влияния у него никакого. Происхождение ему вряд ли поможет, а больше ничего у него и нет. Роль невинно замученного... она для правителя не самая лучшая. Кстати, почему ты думаешь, что Ветерок тут замешан?
  -- Помнишь историю со злополучным письмом, которое тогда уложило в постель моего отца? Так вот, Уайна Куйн его не писал...
  -- То есть как это ? не писал?!
  -- Да так, обыкновенно. При том, что все факты, изложенные в письме, соответствуют действительности, и рука у него в самом деле оказалась сломана. Писать ею он ещё не мог, хотя теперь может. Так вот, Ветерок или напрямую замешан в этом обмане, или как минимум его плотно пасут.
  -- Но зачем такой сложный обман?!
  -- Чтобы вывести из строя моего отца на подольше, а в идеале вообще угробить. Всё-таки он не мог мысленно порвать с Ветерком окончательно... Но вроде бы теперь смог.
  -- Ну, допустим, замешан, допустим, решил помочь угробить отца, но отсюда никак не следует, что именно он -- кандидат на престол!!!
  -- Не следует, конечно, но... некоторые другие источники говорят в пользу этой версии. Пока не могу их открыть. Да и с другой стороны трудно найти человека крови Солнца, который бы настолько ненавидел инков, что пошёл был ради свержения их власти на всё.
  -- Нет, всё это маловероятно. Ну, то есть, конечно, он пошёл бы на всё, но ведь он ненавидит не только носящих льяуту, но и всех инков только за то, что те инки. И свою ненависть не стал бы скрывать, а значит, инки бы его не избрали. А Жёлтый Лист подлец, но не дурак, он не мог этого упустить из виду.
  -- Вот именно это тут и не сходится, -- вздохнул Горный Ветер. -- Хотя Ветерок мастер находить оправдания тому, что ему хочется оправдать. Я никогда не забуду того разговора с ним в Тумбесе, когда я понял, что он мне не брат на самом деле. Я встретил ему и рассказал о своих приключениях в Новой Англии, о том, как погибло родное племя Лани. О том, как жестоко обошлись с ней самой... А он стал искать какие-то оправдания для мерзавцев. Как будто у такого могут быть оправдания!
   Асеро ответил:
  -- Если его претензии к нам, инкам, ещё можно понять, что у нас, видите ли, государство, а нужно, чтобы были отдельные айлью, независимые друг от друга, но чем ему соплеменники Лани не угодили?
  -- Якобы у них могли быть какие-то обычаи, которые могли смутить европейцев. Потому, мол, у них возникла мысль об их звероподобии. Вот если бы те охотнее соглашались перенять европейский образ жизни, то, может, их и не стали бы убивать, а сочли бы своими... Я никаких страшных обычаев у них не заметил. Людей они в жертву не приносят. Кому-то, может быть, не нравится их обычай курить трубки, но европейцы уж что-что, а это грехом не считают. Ну а так, собственно, язык и обычаи у европейцев заимствовать никто не обязан. Мы, инки, требовали от попадающих под нашу власть народов, от тех же каньяри, вполне определённых вещей -- прекращения набегов, отмены рабовладения, запрета человеческих жертвоприношений... Ибо вред таких обычаев очевиден. Но требовать менять язык и обычаи просто по собственной прихоти... вот это и в самом деле тирания!
  -- Послушай, а как соплеменники Лани избегали перенаселения, если не прибегали к человеческим жертвоприношениям?
  -- Тут как раз самое интересное. Они считают своим долгом ограничивать рождаемость, предохраняясь или по лунному циклу, или шьют из специальные мешочки из кишок животных. Для охотников это не проблема, при их-то количестве дичи. Конечно, мы бы так не могли, всё-таки лам закалывать ради плотских утех невозможно. У нас если женщина хочет прекратить деторождения, она просто ограничивает супружескую жизнь, если не вовсе прекращает её... Однако не все мужья согласны на такое. Но они считают возможность ограничивать деторождение и возможность регулировать это очень важным для статуса женщин. Ну а в малочисленность потомства до белых людей они не видели ничего страшного. Ну, родит жена двух-трёх детей, из которых хотя бы один сын, и успокаивается на этом, считая свою задачу выполненной. Ну а если с сыном что-то случится, можно всё-таки попытаться родить ещё. В общем, это всё кажется очень удобным. Вот у меня Лань уже родила трёх детей, и я хотел бы её освободить от родов в дальнейшем, не прекращая супружеской жизни.
  -- Больше не хочешь становиться отцом?
  -- Не хочу Лань больше мучить. К тому же она мне для работы нужна, с её-то знанием языка. Но она вынуждена круглые сутки заниматься детьми.
   Асеро вздохнул:
  -- Луна считала большим несчастьем, что не могла долго забеременеть. Но это потому, что у нас пять дочерей. Будь у нас пять сыновей, она бы к этому относилась иначе. Раньше после такого многие женщины даже супружескую жизнь прекращали. Сейчас-то, понятно, такое у здоровых женщин не поощряется, но всё-таки...
  -- В общем-то, в Тумбесе, где на аквафермах требуется немало женских рабочих рук, такие мешочки можно получить как часть пайка, но понятно, что кишок на все не хватит, а иные материалы неудобны, да и не все согласны надевать такое. Знаешь, ведь из ямса можно делать отвар, который предупреждает беременность.
  -- Отваров трав, которые вызывают выкидыши, не так уж мало, но ты знаешь, что это против закона...
  -- Да вот как раз ямс не вызывает. Если его выпьет уже беременная женщина, не она выкинет из-за этого. Я много совещался об этом с Мастером Ядов, он рассказал мне, что в Амазонии это обычный способ предотвращения беременности, плохо только, что если бросить или пропустить, то женщина беременеет почти гарантированно. Я насчёт этого много советовался с отцом. Он согласен, что для женщин, которые работают на безопасность, возможность предотвращения беременности будет не лишней. Но вот если начать выращивать ямс по всей стране с этой целью, там, где климат не подходящий можно в теплицах, то последствия могут быть непредсказуемы. Если мы начнём вместо пяти-шести детей заводить по два-три, то потом будет не хватать людей для армии да и вообще для хозяйства. Во-всяком случае, он просил обождать с этим, пока не уменьшится смертность от болезней. Может, мы не только оспу одолеть можем, я уверен. Ведь у лекарей столько интересных проектов...
  -- Да, если бы не англичане, мы тут куда более интересными делами могли бы заниматься.
  -- Асеро, я понимаю, что тебе уже надоело ждать, тебе это кажется бессмысленным, но всё-таки у меня есть шанс добыть компромат на Жёлтого Листа. И в любом случае, тебе не следует снимать с себя льяуту. Ты этим погубишь и себя и нас.
  -- Пожалуй, ты прав. Мне Луна то же самое говорила. Что стоит мне лишиться престола, так меня почти сразу убьют. Временно отойти от дел не выйдет. Но мне кажется, что если я Жёлтого Листа не сумею выгнать, меня самого свергнут, и мне не хочется доводить до этого. А в таком случае у меня уже никакой свободы маневра не будет, я буду мёртв или в тюрьме, и что тогда ждёт её и дочерей? Ведь они станут лёгкой добычей победителя... Понимаю, что такой страх -- признак слабости, но поделать ничего с собой не могу. Желтый Лист меня при каждой встрече доводит до белого каления. Целенаправленно доводит. И жену мою тоже задирает, хоть и понимает, что беременной волноваться нельзя. Да и к чему теперь придраться, не бесплодна она! Я перед ним чувствую себя временами как Манко в испанском плену, когда Гонсало уже стал на его супругу поглядывать. В таких вопросах нет ничего унизительнее бессилия защитить тех, кого любишь. Потому для Манко побег был единственным выходом, если он хотел спасти своих родных. Не всех он спас, но если бы не решился, то не спас вообще бы никого и ничего. Знаешь, когда мы в школе ставили эту пьесу, я играл Манко, но искренне не понимал некоторых вещей, связанных с испанцами. Думаю, что и юный Манко не понимал. А потом до меня вдруг внезапно дошло, почему Писарро победил Альмарго -- именно потому, что Писарро был законченным эгоистом, он никого не любил, даже своих младших братьев, и потому, планируя свои действия, мог не заморачиваться вопросом "А что будет с ними? А если их убьют?" Впрочем, и братья у него мыслили так же. А вот Альмагро любил своего сына и потому в принятии своих решений был заведомо ограничен опасениями за него. Видимо, это закономерно, что среди разбойников побеждает наиболее отмороженный, такой, кому не дорог никто на свете. В связи с этим меня просто смешат легенды белых о благородных разбойниках -- потому что это так же невозможно, как горячий лёд. Но всё-таки Писарро потому и погорел, что считал Манко хлюпиком, не способным на решительный шаг. Мол, тот родными не рискнёт. Но если ты понимаешь, что всё равно нет шансов их спасти, если сидеть сложа руки, то только и остаётся, что действовать.
   Горный Ветер ответил:
  -- Ну, иногда правда в разбойники записывают народных героев. Но у тех, кто идёт в партизаны, изначально другие мотивы. Хотя и случается, что партизаны могут деградировать до разбойников, но большая ошибка смешивать разбойников и партизан.
  -- Верно. И всё же во время конкисты в сопротивление власти белых людей шло бы вдвое втрое больше, если бы не страх за родных, которых могут убить. Однако англичане, если решили расчистить землю под себя, убивают в любом случае, но нормальному человеку это трудно понять. Но ты прав в одном: мы заведомо уязвимее англичан, потому что у нас есть те, кого мы любим. А вот Ветерок никогда никого не любил. И потому так легко с ними спелся.
  -- Да, не любил. Порой я жалею, что у меня тогда не было льяуту, чтобы проголосовать за его казнь.
  -- Неужели тебя совсем не страшила мысль стать братоубийцей?
  -- Тот, кто оправдывает мерзавцев, мне не брат. Понимаешь, Ветерок взял сторону белых людей, в любой ситуации для него они более правы, чем мы, для них у него есть оправдания, для нас -- нет. А разница между белыми людьми и нами в том, что мы считали и считаем их в худшем случае гадами, а они нас -- не вполне людьми.
  -- Именно. Ведь гад потому и выглядит гадом, что к нему требования как к нормальному человеку. Ведь ягуара же никто не думает упрекать с моральной точки зрения за то, что он убивает людей или скот. Да, я вот думал, не слишком ли я возмущаюсь действиями каньяри, раз они так себя ведут, значит, не могут иначе... А теперь понял -- лучше возмущаться. Пока возмущаешься -- считаешь людей людьми, а не животными, которые за себя не отвечают. Каньяри -- отвечают, хотя и нужно делать некоторую скидку на неизжитые обычаи.
  -- Знаешь, Асеро, мне кажется, что с каньяри мы что-то важное упускаем. Вот ты заподозрил, что перед тобой картинку лакировали. Я бы не сказал, что это в полной мере так. Какое-то время там действительно почти ничего особенного не происходило. Они и в самом деле некоторое время мирно трудятся, пасут скот, а то раз -- и начинают вести себя так, как будто этих самых мирных лет и не бывало. Почему так? Я не знаю.
  -- Я тоже не знаю. Постараюсь понять это на сей раз, может, удастся.
  -- А насчёт Жёлтого Листа у меня есть подозрение: что если он, наоборот, хочет, чтобы ты с него льяуту снял? Может, от того и нарывается на ссоры?
  -- Эта мысль не приходила мне в голову. Но... зачем?!
  -- Ну, причин может быть несколько. Может, ему надо представить себя несправедливо обиженным тобой перед амаута. Кроме того, льяуту привязывает его к столице, он не может бросить Газету, а если ему льяуту снять, то это развяжет ему руки... Ладно, вернёмся от каньяри, тогда и решим вопрос.
  -- Горный Ветер, глянь мне в глаза! Ты как будто что-то скрываешь важное. Ты как из Тумбеса вернулся, сам не свой ходишь. Что у тебя там случилось?
  -- Ладно, теперь уже не имеет смысл скрывать. Тебе скажу. В общем, я отправил группу своих людей для ликвидации Ловкого Змея. Есть основания считать, что он имел тесные связи с англичанами, имел отношение к похищению сыновей Зоркого Глаза, да и Жёлтый Лист, скорее всего, с ним связан. В задачи группы входил в том числе и захват его бумаг. В группе был Цветущий Кактус, один из тех людей, которым я доверял без оговорок... Так вот, он оказался изменником!
  -- И погубил группу?
  -- Не знаю. Я узнал об этом, когда они уже отплыли. Помнишь, я рассказывал тебе, как Цветущий Кактус двух изменников изобличил. Так вот, я был у них на рудниках. И.. в общем, мне предоставили довольно веские доводы в пользу того, что изменник ? как раз Цветущий Кактус. А значит, он всё мог подстроить, мог нарочно выдать место жительства своего патрона, чтобы заманить их в ловушку. Я отправил вдогонку второе судно, и теперь жду результата. Но если не вернутся и они, я молю тебя...дай мне шанс попытать счастья самому.
  -- Почему тебе это так важно?
  -- Ловкий Змей отравил мою мать... и жизнь моего отца отравил.
   Асеро жестом указал на свой лоб:
  -- Ты знаешь, с льяуту на голове страну не покинешь.
  -- Напрямую нет, а тайно возможно всё. Просто скажу, что в Тумбес уехал, а на деле туда. Впрочем.... Может, ты и сам снимешь с меня льяуту за такой провал.
  -- Ладно, об этом мы после Райма Инти поговорим.
  
   С того разговора в карете прошло несколько дней. Асеро, находясь в одном из пунктов местного управления, изучающе смотрел на сидевшего перед ним преступника-каньяри. Тот пока угрюмо молчал, но Асеро по его внешнему виду пытался понять, как могло случиться то, что случилось. Может, это была и наивная идея -- снять льяуту, замаскировать серьги причёской и представиться членом комиссии из Куско. Но Асеро знал, что с Первым Инкой каньяри говорить не будут, а вот с простым чиновником -- ещё может быть. Сидевший перед ним человек не казался ему негодяем, у него не было на лице злорадства или насмешки, а его мозолистые руки говорили о жизни, проведённой в труде, а также до боли напоминали Асеро об отце и о детстве в родном айлью, том самом, что потом разорили каньяри...
   Накануне мать растерзанной женщины показывала ему портрет своей покойной дочери. Он был сделан как раз перед свадьбой, и с него глядела счастливая юная девушка, глядя на которую, невозможно было поверить, что жить ей осталось всего несколько месяцев... Девушка на портрете улыбалась, и эта улыбка напоминала Асеро о Прекрасной Лилии. Каким мерзавцем надо было быть, чтобы просто поднять руку на такую девчушку, не говоря уже о том, что они сделали. Мать покойной, всхлипывая, рассказывала: "Я отговаривала её туда ехать, она же на сносях была, лучше бы поберечься. А она ни в какую: "Помогать мужу -- мой долг!" Ну, кто же знал, что так выйдет..."
  -- Послушай, зачем вы это сделали? -- спросил Асеро арестованного. -- Ну я понимаю, когда на войне убивают человека, которого считают врагом. Но ведь они вашими врагами не были, наоборот, они хотели вам помочь. Зачем же вы убили их? Это же не просто жестоко, это бессмысленно.
   Арестованный молча отвернулся к окну. Асеро продолжил:
  -- Ты знаешь, что по нашим законам за такое дело положен смертный приговор. То есть, даже зная, что вы потом поплатитесь жизнью, вы всё равно делали то, что делали. Зачем вы так рисковали? Ну, допустим, вы надеялись, что дело не вскроется, и вас не накажут. Но ведь у тебя, вроде, семья есть, жена, дети. Ну как после всего случившегося ты смог жить с ними, ласкать жену, растить дочерей... Ну, вот как?!
   Асеро подумал, что его идея допросить кого-то, кто бы человеком семейным и ни в чём дурном замечен до того не был, видно, не столь умна, как ему показалось в начале. Каньяри есть каньяри, с чиновником из Куско они откровенничать не будут. В последней безнадёжной попытке Асеро добавил:
  -- Послушай, у меня ведь у самого есть семья, у меня в столице живут мать, жена и дочери. И для меня немыслимо сделать что-то, после чего я не смог бы им в глаза глядеть. И не понимаю, почему вы можете. Может, ты боишься отвечать? Но ведь и так и так смерть ждёт, терять тебе всё равно нечего.
  -- Хорошо, я скажу тебе, -- неожиданно согласился каньяри, -- на самом деле ту женщину я не трогал. В этом участвовали не все мужчины, а только некоторые. Эту женщину специально в сарай завели, чтобы женщины не видели, что мы не все... Но если моя жена узнает, что я этой женщины не касался, то она навсегда потеряет уважение ко мне, перестав считать меня мужчиной. Да что жена, все женщины засмеют. Так что лучше пусть меня казнят. Лучше смерть, чем позор.
  -- Я бы счёл позором считаться насильником, -- пробормотал в ответ ошеломлённый Асеро.
  -- Смерть меня всё равно ждёт, ничего не поделаешь, -- ответил каньяри, -- раз сам Первый Инка решил нас извести.
  -- Решил извести? Не понимаю!
   Каньяри горько расхохотался:
  -- Наивный мелкий чиновник, ты не в курсе всей тайной политики Первого Инки. Ты может, не знаешь, что он -- наш кровник? Наш вождь Острый Нож уничтожил всех его родных со стороны отца, вот он и решил отомстить нашему народу, пойдя на хитрость. Мы знаем, что эту самую прививочку от оспы в других местах делают только мужчинам, ибо у женщин она вызывает выкидыши и бесплодие. А у нас стали делать всем, чтобы втихую извести наш народ. А его-то народ размножаться будет, этот мерзавец-кечуа с явно беременной женой приехал. Вот и наши женщины потребовали над ними расправы... Ведь это же справедливо, если те, кто хотел сделать нас бесплодными, сами умрут в унижении и не оставят потомства.
   Потрясённый Асеро молчал.
  -- Даже не знаю, зачем я так разговорился. Ведь всё равно меня казнят, оснований для помилования нет. И вообще мою откровенность иные могут счесть изменой. Скорей бы меня казнили, что ли...
  -- Послушай, я не знаю, как тебя убедить, но что прививки делают женщин бесплодными -- ложь! Ведь Киноа и Искристый Снег торжественно сделали прививки не только себе, но и всем своим родным, и жёнам, и дочерям, и тому свидетелями был весь Куско. И, в общем, беременности после прививки наступают. С чего им не быть, если и после болезни женщины вполне могут становиться матерями? Значит, вас всех жестоко обманули, и этого обманщика нужно найти, кто бы он ни был.
  -- Я ничего не скажу тебе, хоть кишки наружу выпускай. Я не пойду на предательство.
  -- Я хочу лишь помочь твоему народу. Ну, какое тут предательство? Кого ты предаёшь?
  -- Свой народ, который хочет уничтожить Первый Инка.
  -- Но почему ты так уверен, что хочет?
  -- Не лукавь. Ты не такая уж мелкая сошка, какой хочешь казаться. Я увидел, как межу твоих волос мелькнуло золото. Ты -- инка, и обо всём донесёшь самому Первому Инке. Или ты ещё будешь уверять меня, что не донесешь?
  -- А если Первому Инке не донесу? -- ответил Асеро. -- Просто не могу донести, потому что я и есть сам Первый Инка, -- добавил он и гордо встал, откинув пряди волос, закрывающие уши. -- Так что не могу я донести сам себе. Но я пришёл сюда не для мести. Свою месть я уже давно удовлетворил, собственноручно казнив Острого Ножа. Я хочу лишь понять, как сделать так, чтобы не прорастали на вашей земле ядовитые семена вражды. Чтобы вы искоренили из своего сердца страсть к набегам, чтобы приняли идею труда на общее благо, а не только на свою общину. Неужели это всё так трудно для вас?
  -- Ты хочешь, чтобы мы перестали быть каньяри?
  -- А всё это для вас означает перестать быть каньяри? Я никогда не думал об этом так, но... если вы не можете отказаться от набегов и мысли о превосходстве над другими, иначе как перестав быть каньяри -- значит, придётся перестать. Чтобы хотя бы ваши потомки стали нормальными людьми.
   Потрясённый арестованный некоторое время молчал, а потом вымолвил:
  -- Пожалуй, теперь я верю, что ты и в самом деле не хотел делать наших жён бесплодными. Но измениться так, чтобы перестать быть каньяри -- многим ли это лучше? Скажи, ты теперь убьёшь меня?
  -- Я не могу казнить тебя за преступление, которое ты не совершал. Конечно, косвенная вина за тобой есть, но она не так велика, чтобы карать её смертью. Сожалеешь ли ты о том, что случилось?
  -- Теперь да. В конце концов, эти несчастные не были ни в чём виноваты. Боги, да если бы я теперь мог, я бы даже жизнь отдал, чтобы их воскресить, -- закрыв лицо руками, крестьянин залился слезами.
  -- А если бы я теперь отпустил тебя, чтобы ты передал наш разговор женщинам в своей деревне?
  -- Зачем тебе это нужно?
  -- Слух про бесплодие от прививок распространялся среди женщин, так? А если женщины убедятся, что их кто-то жестоко обманывал, то ведь они захотят вывести обманщицу на чистую воду, так?
  -- Не знаю даже. Боюсь, что наши жёны меня слушать не будут, а разорвут на куски. Впрочем... я и сам не знаю, как мне жить после этого.
  
   Этим же вечером, совещаясь один на один с Горным Ветром, Асеро сказал:
  -- Мы не можем их судить до тех пор, пока всё не раскроем до конца. И прививки, похоже, надо будет приостановить до выяснения, иначе новые жертвы будут просто неизбежны. Понимаю, что это может занять месяцы, но другого выхода я не вижу.
  -- Значит, приостановить прививки на месяцы... -- Горный Ветер задумался. -- Ну, значит, всё-таки это и было целью тех, кто пустил такой слух... Не верю я, что тут просто недоразумение. Я же рассказывал тебе про Новую Англию, как там англичане вызвали эпидемию среди местных. Подпихнут потом заразные одеяла туда, где есть ещё достаточно непривитых женщин и детей.
  -- Ты думаешь, что у них есть планы освободить от нас наши земли? Но так как часть народа уже привита, и останутся как раз взрослые мужчины, готовые мстить за истреблённых близких, то это вариант для них слишком опасен.
  -- Не так уж мало районов ещё не охвачено прививками. К тому же это может быть не весь план, а частью плана. Ты же читал о завоевании испанцами империи ацтеков, и именно оспа помогла одержать победу над воинством последнего императора Куатемока....
  -- Ты думаешь... всё-таки будет война?!
  -- Похоже, этим пахнет. Зачем им ещё убивать наших людей массово? Впрочем, всё-таки ещё нужно доказать, что они тут замешаны, а на это и в самом деле уйдут месяцы. Чувствую, здесь работы будет невпроворот, надо будет запустить "просеивание".
  -- Значит, ты в ближайшие месяцы будешь здесь?
  -- Не обязательно, я лишь организую процесс, и если он не даст немедленных результатов, то вернусь в Куско. Только бы не опоздать...
  -- Я думаю, что мне вообще нужно проехаться по этому региону. Со времён своего наместничества здесь не бывал, хотя отчёты просматривал тщательно. По ним-то всё в порядке, да только если бы они отображали всю полноту картины, то того, что случилось, не случилось бы.
  -- Сколько лет этому каньяри, с которым ты говорил? -- спросил Горный Ветер.
  -- Не уточнял специально, но по виду он старше меня лет на десять.
  -- Вот именно. И ту войну тоже помнит. Важнее настроения среди юношества. Я думаю, что среди тех, кто не просто ходил в наши школы, но и получил от образования практический толк, скажем, стал инженером, настроения должны быть другими.
  -- Ну, тогда чтобы добиться успеха в плане искоренения местных предрассудков, нужно, чтобы эта область не только обогнала остальные по развитию, но и перегнала. А это будет, боюсь, сильно нескоро, ведь и в Куско инженерами становятся далеко не все. -- Помолчав, Асеро добавил. -- Знаешь, перед Великой Войной уже витала идея ввести для всего народа школу не в четыре года, а в семь лет. Конечно, война задвинула эти планы в дальний ящик, потом Манко умер, но Горный Поток, как верный сын своего отца, думал это ввести. Тем более что перед глазами был я, живой пример того, как талантливый учитель может вырастить талантливого ученика. Да вот только... нет на каждого крестьянского мальчика такого талантливого учителя, как у меня, повезло мне просто, а значит, впихнуть нужные знания в головы попытались при помощи увеличения нагрузки на ученика. В результате эксперимент провалился. Ученики, вынужденные учиться круглые сутки, от этого только хуже соображали.
  -- Значит, такие эксперименты ещё вон когда проводили? Не знал.
  -- Ну, это было в ограниченной области, да и то недолго. А о провалах мало кто любит вспоминать. Ведь впихнуть в головы учеников за ограниченное количество времени вдвое больше знаний нереально, а срок обучения в школе не увеличишь, учителей где столько взять? При таких расходах на оборону мы семилетку с разными учителями в старших классах никак не тянем по средствам, а с одним смысла немного, раз такая ерунда получается.
  -- Кстати, а ты слышал про эксперимент на эту тему в некоторых селениях возле столицы?
  -- Нет, не слышал. Как-то я давно с Верховным Амаута его дела не обсуждал.
  -- Ну, я тоже не с ним, а знаю из уст Кондора. Он, конечно, детали мог и переврать, но суть, я так понял, в следующем. У нас ведь после четырёх лет школы и до армии юноши и девушки в основном ремеслу учатся, читают лишь по желанию, а в армии потом опять учиться, а потом самые отличившиеся идут в университет. В общем, чтобы это стало легче и чтобы талантливых выделить пораньше, школу решили продлить...
  -- А учителей где взяли?
  -- Да решено, что учитель тот же, но по вечерам.
  -- Тогда это профанация. Есть предел нагрузке, ничего не выйдет.
  -- Ну конечно за это взялись добровольцы из учителей. Насильно никто не принуждал, конечно, они прошли дополнительные курсы....
  -- Ладно, помечу себе, что этим поинтересоваться надо. А Кондор на что жаловался?
  -- Ну, сам понимаешь, смысл всего этого в том чтобы поднять образовательный и культурный уровень молодёжи. Считается, что после такого юноша скорее к библиотеке потянется, чем к глупостям разным. Но он говорит, что это не так, что, мол, те, кого дополнительно окультуривали, те и ведут себя не очень. Вот недавно парочка охранников дисциплину нарушила, вина в карауле выпили, так это из тех, дополнительно образованных. И главное, вину признавать не хотели, мол, имеем право на мужские слабости, ничего такого... Но лучше ты на эту тему с Кондором поговори.
  -- Поговорю, постараюсь не забыть.
   И Асеро сделал у себя пометку, как обещал. Однако сам по себе разговор вскоре забылся, был затёрт в дальний уголок памяти за более яркими и свежими впечатлениями.
  
   Дальнейшее путешествие по землям каньяри отчасти развеяло первое крайне неприятное впечатление. Далеко не везде были столь медвежьи углы, как тот, где случилось несчастье. Строились школы, развивалось орошение и водопровод, и даже воздушное сообщение сюда уже провели... Казалось невозможным, чтобы люди, столько получившие от власти инков, снова против этой самой власти пошли. В общем, к следующей встрече с Горным Ветром у Асеро было совсем другое настроение и другие мысли, которыми он хотел поделиться. Но того заботило уже совсем другое:
  -- Просеивание я запустил, результатов пока ещё нет, -- сказал Горный Ветер. -- Только вот нам нужно срочно возвращаться в Куско. Я получил письмо от Лани.
  -- Что-то настолько серьёзное? Я ещё думал завернуть в Кито, даже письмо туда отправил. Я очень надеялся, что ты сможешь поехать туда со мной, у тебя ведь тоже дела в Кито наверняка есть.
  -- Да, было бы не лишним, но увы, отменяется. В Куско убили воина из твоей охраны.
  -- При нападении на дворец?
  -- Нет. Ему дали по голове в безлюдном переулке. А до этого он заходил во дворец ко мне. Он хотел поговорить со мной или с Инти, а с Ланью он откровенничать не решился. Однако его выследили и недалеко от моего дворца дали ему по голове чем-то тяжёлым. Надо ехать и выяснять.
  -- Пожалуй, визит в Кито отменяется. Хоть как звали этого несчастного?
  -- Золотой Шнурок.
  -- Я помню этого юношу. У него ещё есть брат-близнец. То есть не совсем близнец, они из двойни, но друг на друга не похожи ни внешне, ни по характеру. Он как-то просил, чтобы его рядом с братом на караул не ставили, не ладили они что-то...
  -- А больше ничего про него не знаешь?
  -- Нет. Он, вроде, тихий и скромный был, никаких нареканий... на таких в обычное время внимания не обращают, замечают лишь когда случится несчастье... -- Асеро отвёл глаза, как будто чувствуя какую-то вину. -- Вот так жил человек и нет его. За что его так?
  -- А вот это я как раз и должен выяснить, -- ответил Горный Ветер. -- Как ты понимаешь, личный конфликт тут почти исключён, скорее всего, парень узнал что-то опасное, и его решили убрать. Послушай, я даже не знаю, может, тебе лучше и в Кито поехать. Ты там целее будешь.
  -- Нет, лучше в Куско. Иначе я с ума сойду от беспокойства за свою семью. Да и на месте наверняка возникнут вопросы ко мне.
  -- Пожалуй, да. Ладно, сегодня же выезжаю в Куско, а ты езжай следом как только можешь. И как только прибудешь -- сразу ко мне, даже к своим лучше не заезжай.
  -- Да к чему такая срочность?
  -- Я Лань хорошо знаю. И у меня подозрение, что она изложила в письме далеко не всё.
   Горный Ветер уехал в Куско как можно быстрее, а Асеро задержался ещё на пару дней, но всеми мыслями он был уже в Куско.
  
   Асеро задержался, потому что ему предстоял важный разговор с наместником в Кариканче. Орлиный Глаз, каньяри-полукровка, уже восемнадцать лет правил областью, и правил сравнительно успешно, но некоторые вопросы всё-таки оставались...
   Асеро стоял с наместником на плоской крыше дворца и глядел на простирающуюся внизу Кариканчу.
   Вечерело, и где-то за полчаса великолепный закат должен был смениться почти кромешной тьмой. Асеро знал, что сейчас до наступления этой тьмы горожане торопятся закончить свои дневные дела и лечь спать, чтобы с рассветом вновь приняться за них с новыми силами.
   Город казался мирным, но только Асеро хорошо помнил, что двадцать лет назад здесь, на этих самых улицах, бушевала война, и всё лежало в руинах. Конечно, после неё город расширили и сделали ещё красивее, чем он был до того, но всё-таки думать о прошлом было больно. В Кариканче, как и в любом крупном городе государства инков, разные народы жили вперемешку, и когда началась война, каньяри стали врываться в дома к своим ни в чём не повинным соседям-кечуа, резали, грабили, насиловали.... Асеро не мог видеть этого, но даже сухие сводки новостей оттуда казались ему, тогда ещё простому студенту, воплощённым кошмаром... Всё что угодно, только не повторение этого ужаса.
  -- Послушай, Орлиный Глаз, -- сказал Асеро, -- я вижу, что ты много делаешь, и что Кариканча растёт на глазах. Но мне кажется, что в столь крупном городе надо бы построить свой университет. Одной инженерной школы мало. Ты уже думал об этом?
  -- Думаю уже лет пять, -- ответил наместник, -- но ведь университет -- это не только стены, но и люди. Стены я возвести могу, а с людьми проблема. Даже амаута из Тумбеса скорее предпочтут копать картошку в огороде, чем согласятся поехать сюда. Боятся, что злые каньяри их "зарэжут". Хотя в городе мой народ постепенно изживает дикие привычки, так что повторение той резни уже маловероятно. Но мешает и языковой барьер...
  -- И какой выход ты видишь?
  -- Только один, -- отправить в Куско юношей-каньяри без экзаменов, чтобы они выучились там и смогли бы стать амаута здесь.
  -- А почему без экзаменов?
  -- Потому что экзамены из них могут сдать единицы. Однако Верховный Амаута против такого.
  -- Понять его можно, так как это неизбежно лишит возможности учиться других юношей, возможно, даже более достойных.
  -- Но ведь иначе каньяри так и не выйдут из дикости! Может, это вообще в будущем обернётся новой войной, стоит моему преемнику сделать пару серьёзных ошибок! Пока вроде угрозы нет, но кто знает...
  -- Война -- весомый аргумент, не спорю, -- ответил Асеро. -- Ладно, я поговорю с Верховным Амаута, может, можно как-то расширить университет...
  -- Умоляю тебя, прикажи ему зачислить наших юношей уже на этот год, пусть они пока хоть язык подучат.
  -- Орлиный Глаз, объясни, в чём дело? Отчего такая спешка? Если ты пять лет бьёшься над этой проблемой, то что изменит ещё один год? Да и отчего тебе так нужно, чтобы они учились именно в Куско? Разве не проще договориться с университетом в Кито?
   Орлиный Глаз вздохнул:
  -- В Кито они будут слишком близко к дому, да и относиться к ним будут хуже, чем в Куско. В Северной Столице слишком хорошо помнят набеги... Да и будет лучше, если они будут оторваны от своей среды, тогда они лучше усвоят обычаи кечуа...
  -- Да, резонно. Но это точно единственная причина? Посмотри мне в глаза, Орлиный Глаз! Чует моё сердце, что-то ты скрываешь, давай начистоту.
  -- Ладно, поведаю тебе своё горе. Мой сын... Он в этом году ездил сдавать экзамены в столицу и чуть-чуть недобрал...
  -- А ты хочешь, чтобы он непременно учился в Куско?
  -- Я бы советовал ему попробовать поехать в Тумбес, но... он увидел твою дочь, Алую Розу, и влюбился в неё страстно. А чтобы добиться её любви, ему надо остаться в Куско.
  -- Вот тебе и раз! -- сказал удивлённый Асеро. -- А что о его чувствах думает сама Роза?
  -- Она в неведении о них.
  -- А значит, не обязательно их разделит, -- ответил Асеро, -- к тому же Роза ещё слишком молода, чтобы думать о замужестве, ей только тринадцать лет...
   Орлиный Глаз произнёс сценическим голосом:
  -- "Но отцветут ещё два пышных лета, женою может стать Джульетта"
  -- Откуда это? Из какой-то пьесы?
  -- Вижу, ты не знаешь и всего того, что происходит у тебя в столице, -- ответил Орлиный Глаз. -- Чтобы угодить англичанам, было решено перевести на кечуа и поставить в театре одну их пьесу. Там речь идёт о влюблённых из двух враждующих родов. Хотя они гибнут, но их брак вражду прекращает. Мой сын эту пьесу видел и потом мне в письме пересказал вот с этой цитатой.
  -- Если твой сын вместо подготовки к экзаменам шляется по театрам, то немудрено, что он поступить не смог, -- ответил Асеро, -- и учиться будет точно также. Что-то у меня нет желания отдавать дочь за такого шалопая. Да и юноша-каньяри ей вряд ли понравится.
  -- Вопрос не о наших с тобой желаниях, Асеро, -- ответил Орлиный Глаз. -- Пойми, брак Розы с моим сыном способен предотвратить новую войну и спасти тысячи жизней! Это не тот случай, когда следует щепетильничать с девичьими чувствами, тем более про Розу говорят, что она, в отличие от старшей сестры, понимает что значит "долг". Да и полюбить моего сына, если её сердце свободно, она вполне может.
  -- Вижу, что репутация моих дочерей уже и тут известна. Хорошо, -- сказал Асеро, задумчиво прохаживаясь туда-сюда, скрестив руки на груди и внимательно смотря на покрытие под ногами, -- не будем о чувствах Розы, рассмотрим только политический аспект. Допустим, этот брак состоится, а у меня при этом не будет сыновей... Или будут, но со мной случится несчастье прежде, чем они выйдут из малолетства. В этом случае мой зять станет наиболее вероятным кандидатом на тавантисуйский престол или хотя бы в регенты. Так что любого зятя я должен оценивать именно с точки зрения пригодности в преемники.
  -- У меня замечательный сын, он тебя не разочарует.
  -- Замечательный, а вместо подготовки к экзаменам бегает по театрам? -- съязвил Асеро. -- Я понимаю твои отцовские чувства, но надо признавать и свои родительские ошибки. Я, например, очень сожалею, что старшая дочь у меня выросла чересчур избалованной и легкомысленной... Ничего не поделаешь, но важно оценивать своих детей трезво, иначе это может обернуться бедой для государства...
  -- Асеро, пойми, в провале нет его вины, -- ответил Орлиный Глаз, умоляюще сложив руки, -- я изначально не хотел никаких льгот для своего народа, лишь велел отобрать у нас лучших юношей и отправить поступать в Куско. Но все они провалились как один, мой сын показал ещё не самый худший результат.
  -- И в чём ты видишь причину провала?
  -- Или наши школы и учителя сильно хуже, чем по стране, так как к нам соглашаются ехать только те, у кого проблемы с устройством в других местах.
  -- Немудрено, -- ответил Асеро, -- многие ещё помнят, как тут учителей резали и вешали....
  -- Или просто ваши амаута слишком предубеждены против каньяри и специально занизили им оценки, так как боятся видеть их в стенах университета.
  -- Есть ещё третье объяснение, -- ответил Асеро и съязвил, -- те, кто отбирал лучших, мерили их лучшесть не по уму, а по принципу -- лишь бы не обидеть влиятельных родственников... Я знаю, что ты, Орлиный Глаз, весьма старателен в делах управления, однако такая старательность оставляет мало свободного времени для семьи, потому ты едва ли можешь верно оценить способности своего сына. Тебе могут специально преувеличивать его способности надеясь угодить.
  -- Может быть, я не знаю, -- ответил Орлиный Глаз растерянно, -- но куда важнее решить, что делать теперь. Если они с позором вернутся домой, злые и разозлённые... Знай, что это будут семена будущей войны!
   Асеро смотрел в даль. Город уже накрыла тьма, и на небе зажглись звёзды.
  -- Хорошо, но что предлагаешь ты? Я не Верховный Амаута и не могу вмешиваться в дела университета напрямую.
  -- Я написал бумагу к Верховному Амаута, где изложил бедственность ситуации. Я хочу, чтобы вы, носящие льяуту, разобрались с этим делом как можно скорее, а пока не разобрались и не пришли к какому-то решению, хотя бы не высылали юношей из Куско.
  -- Ладно, уговорил. Тем более что носящие льяуту должны собраться вскоре после моего приезда в Куско. Как-нибудь решим...
   И так Асеро подписал бумагу, чтобы юноши-каньяри временно остались в столице, не зная, чем она обернётся вскоре и для него самого, и для миллионов тавантисуйцев... Как теперь было принято, бумага полетела на крыльях и была в столице уже на следующий вечер.
  
   Асеро не знал, что как раз в тот вечер, когда он беседовал с Наместником Кариканчи, те самые Лилия и Роза тоже беседовали у себя дома в укромном уголке сада.
   Роза была встревожена и с трудом сдерживала слезы -- тот, кому она уже успела отдать своё сердце, куда-то исчез, а те, кто мог знать об этом что-то, отделывались неопределёнными ответами. Девушке было ясно, что от неё что-то скрывают, и что, скорее всего, случилось какое-то несчастье, но о деталях она могла только гадать.
   Лилия, как могла, утешала сестру. У самой у неё дела шли куда лучше. Какое-то время назад её возлюбленный тоже пропадал, но потом вернулся даже живее и бодрее, чем раньше.
   Он сказал ей, что не уступит свою принцессу никому, и что пойдёт до конца. И в самом деле пошёл -- когда Лилия с целью проверки этого предложила ему сделать последний шаг, он решился на него без колебаний. С точки зрения Лилии именно это доказывало силу его любви. В отличие от робкого бывшего монаха, тот казался ей пышущим страстью. И решимостью.
  -- Понимаешь, сестра, Золотой Подсолнух медленный как унау, он не учитывает скорости чувств, как нас обручили, так ему даже встретиться со мной некогда. Хотя я хотела бы с ним объясниться, чтобы не было недомолвок.
  -- Но, может, ему и в самом деле не до того, он учится, у него много дел по Оценке, ему нужно получить звание философа, для этого он должен в Кито к Хромому Медведю съездить. И всё это нужно успеть к Райма Инти!
  -- Да не поехал он туда, с его статьёй туда Кипу поехал. Так что он здесь, но всё равно не хочет встречаться.
  -- Откуда ты знаешь, что именно не хочет? А если не может?
  -- Ну, если человеку что-то реально надо, то он делает это несмотря ни на какие обстоятельства, а долгом прикрываются трусы, не способные на решительный шаг!
   Роза только покачала головой. Она была уверена, что надо сначала делать то, что надо, а в оставшееся время то, что хочется, но понимала что сестра её не поймёт, по крайней мере сейчас. Лилия же продолжала:
  -- Вот мой любимый совсем не такой, он живой и шустрый, он на все препятствия чихал, и он откуда угодно выберется, и я вместе с ним. Он не боится рисковать, а я именно это больше всего ценю в людях.
  -- Скажи хоть, как его зовут?
  -- Не могу. Я бы рада, но не могу. Он... его оклеветали. Его обвинили в преступлении, которого он не совершал. Потому он не только со мной встречается тайно, но и в самой столице живёт тайно.
  -- Лилия, а откуда ты знаешь, что это именно клевета и он не виноват?
  -- От него самого.
  -- Лилия, а если... если он солгал тебе?
  -- Я в такой ситуации предпочитаю верить человеку. Я вообще верю в людей. Лучше ошибиться, думая о людях лучше, чем они есть, чем думая, что они хуже.
  -- Лилия, но ведь это опасно! А если он...
  -- Да что он может мне сделать? Убить меня? Ну, я так просто себя убить не дам!
  -- Но Лилия, если он преступник, то может и по отношению к тебе поступить преступно.
  -- Успокойся Роза, главное верить в себя и в любимого.
  -- Мне... мне обидно за Золотого Подсолнуха.
  -- А, думаешь, мне не обидно? Человек он хороший, умный, но... но до чего же унау!
  -- Но он не лентяй.
  -- Всё равно слишком медленный для меня. Слишком нерешительный. Я не могу и не хочу терпеть и ждать!
  
   Тем временем Инти старался ехать как можно быстрее, однако не всегда это получалось.
   На следующей почтовой станции их ожидал неприятный сюрприз: смотритель сказал, что лошадей на смену нет и мест тоже, но при этом был прозрачный намёк, что если за это заплатить, то всё доставят. Ворон советовал заплатить ради скорости, Инти же отказался категорически. Во-первых, это, как ни крути, преступление, хотя подобный случай и можно было оправдать необходимостью. Во-вторых, у него было более сильное подозрение, что нечистый на руку хозяин просто хочет посмотреть их платёжеспособность, и если она хороша, то платой не ограничится, а попытается забрать себе всё, а от гостей избавиться. Тавантисуйю была уже не такой спокойной и безопасной, как прежде. О каньяри были тревожные слухи, да и опыт Инти говорил об одном: просто так вымогать плату никто не станет, значит, кто вымогает -- имеет силу и выдавить. Драться же сейчас было совсем ни к чему. Так что он настоял, чтобы отъехать подальше и хотя бы одну ночь переночевать в поле. Уже глубокой ночью расставили палатки, и было решено утром не объявлять специального подъёма, всё равно надо дать отдохнуть лошадям, да и люди тоже не железные.
  
   Утром уставший после ночного дежурства Ворон подошёл к палатке "Саири" и взглянул в щёлку, чтобы понять, спит тот или уже нет. От вида того, что он увидел, Ворона передёрнуло: влюблённые лежали прильнув другу, а "Саири" с наслаждением целовал пальчики своей возлюбленной, при этом она ему что-то ворковала на ушко. Ворон сам не был женат, хотя и хотел -- однако у любой невесты всегда находились хоть какие-то изъяны. А поведение Саири считал чистой воды сумасшествием -- спать с бывшей наложницей врага, да ещё к тому же старой и изуродованной! Саири решительно подозрительный тип; но формально всё чисто, ведь женщина -- тавантисуйка, да и сам Саири прямо заявлял, что, прибыв домой, он оформит брак по закону. Ворон отошёл от палатки и выблевался. К нему подошёл Видящий Насквозь и спросил:
  -- Что с тобой, Ворон? Тебе плохо? Ты съел что-то не то?
  -- Ничего особенного. Просто увидел, что Саири милуется с этой шлюхой. Это же просто извращение!
  -- Да чем тебя так смущает эта баба? Ну стара, ну уродлива, ну так не её вина. Зато толковая, глупостей от неё ждать не приходится, мне со сбором целебных трав даже помогала.
  -- Тебя её шрамы не раздражают?
  -- Я лекарь, моё дело лечить больных, которые выглядят и пострашнее, чем она. Хорош бы я был лекарь, если бы стал от их вида блевать. А ты просто не думай о них, и всё.
  -- Не могу.
  -- Ну, тогда поднапряги воображение и думай, будто это прекрасные юноша и дева. Очень может быть, что чувства у них не хуже. И думай, что до конца путешествия тебе совсем недолго осталось. Доедем до Куско, там они останутся, и ты больше её не увидишь.
  -- Саири, наверное, увижу. И каждый раз, когда его буду видеть, буду думать об этом.
  
   Морская Волна тем временем говорила Инти:
  -- Любимый, не кори себя за судьбу Ветерка. Ты тут не виноват нисколько. Я ведь понимаю, почему он так поступил. Слишком хорошо понимаю, -- Морская Волна вздохнула.
  -- Понимаешь? А я, если честно, до сих пор не вполне понимаю... Дело в том, что его воспитывал твой отец?
  -- Да. Но дело не в том, что он его против тебя настраивал. Этого, может, и не было... Дело в том, что мой отец был очень требователен к себе и к другим. Ему была важна такая чистота, чтобы ни малейшего пятнышка... Моей матери было из-за этого очень тяжело с ним, любая случайная оплошность могла вылиться в скандал.
  -- Допустим, ты права, но я не понимаю, при чём тут это и Ветерок...
  -- Да при том, что я ведь тоже была такой... Не в том смысле, что стремилась оттереть любое пятнышко, а в том, что я была изначально очень строга и требовательна к людям. Я не могла допустить мысли, чтобы пойти замуж за простого, обыкновенного юношу. Мне нужен был человек, способный совершить подвиг... и когда я узнала о том мерзавце-майя... Я ведь тогда думала что он герой, готовый поднять свой народ против угнетателей, а такого героя я уже была сразу готова полюбить... Отец даже не принуждал меня. Вернее, может, он и стал бы принуждать, если бы я отказывалась, но ведь я согласилась, я поехала добровольно... И лишь этот горький урок показал мне, что слишком часто мы знаем о людях слишком мало, чтобы правильно их оценивать... А Ветерок, усвоив идею чистоты и безупречности от деда, в какой-то момент не только тебя, но и всю страну счёл слишком грязной, чтобы её любить. А потому и предпочёл ей ничем не запятнанную мечту о славном городе Афинах...
  -- Ну, ничего себе чистая мечта! О городе рабовладельцев!
  -- Да, рабовладельцев. Впрочем, он не думал о том, каково приходилось их рабам. Не смущало его даже и то, что они хоть и славили демократию, но при этом безумно боялись тирании. Знаешь, я только в плену у Ловкого Змея поняла почему...
  -- И почему же?
  -- Да потому что в каждом из них жил маленький тиран, который мог терзать жену и рабов. Потому что их свобода на деле -- это право быть вот таким тираном. И дело не только в том, что им требовалась обслуга. Если бы у них лопаты сами копали, а косы косили, то тогда бы они едва ли отказались от рабов. Потому что даже такая волшебная лопата -- это всего лишь лопата, вещь... А раб, хоть и считался вещью, но ведь это не совсем вещь. Рабовладелец не мог не видеть, что перед ним -- человек, он живой, он чувствует. Именно эта власть так привлекает. Ведь в глубине души такой рабовладелец не мог не понимать -- и его рабу хочется быть свободным, быть человеком. И рабовладельцу сладко было его этой возможности лишать. Знаешь, Ловкому Змею было почти столь же сладко потом бить меня, чем до того принуждать к удовлетворению его похоти. Он знал, что я не просто красивая куколка, а личность, и потому ему было столь сладко эту самую личность во мне убивать. Ведь что такое унижение, как не зачёркивание личности и её частичное уничтожение? Я думаю, что афинские рабовладельцы с рабами обоего пола и жёнами вели себя точно так же. Они наслаждались тем, что имеют власть их унизить, но при этом на самой глубине души у них шевелился страх, что кто-то может взять власть и над ними и тоже их унизит. Оттого их правители у них всегда были на подозрении, и на этом держалась их любовь к участию в управлении. Но ведь у нас не так. Наш народ считает идеалом таких правителей, которым можно было бы доверять и не ожидать от них подвоха. Очень многие добрые люди часто считают достойными недостойных, так как приписывают им собственные добродетели, как афинские граждане приписывали своим правителям ту склонность к тирании, которая сама по себе сжирала их изнутри. Ведь, если подумать, несчастнейшие существа были эти афиняне. Каждый из них в глубине души боялся своей жены, боялся, что она отомстит ему за то, что её держат взаперти, за все унижения, которые ей приходится терпеть, за нелюбовь... Да, они не могли любить женщин, ибо считали их исключительно тупыми и злобными созданиями, потому если и могли любить кого-то, то только юношей, с женщиной разве поговоришь о философии...
  -- Ты -- мудрейшая женщина на свете, -- сказала Инти и стал лобзать её пальчики (жест, вызвавший блевотную реакцию у Ворона, о чём, впрочем, Инти не мог знать), -- и добрейшая. После того, что с тобой сделали, ты ещё можешь жалеть мерзавцев. А я вот не способен...
   Он с грустью взглянул на покрывавшие её тело следы ожогов. Морская Волна уже успела рассказать ему, как Ловкий Змей, глумясь, говорил ей, что мужчине проще теперь лечь в постель с мумией, чем с ней. Инти опять прижался устами к её устам, с сожалением думая, что скоро от этого блаженства придётся оторваться. Всё-таки они ещё не дома....
   И в этом момент в палатку вбежал лекарь, и смущённо проговорил:
  -- Простите, что прерываю вас, но возле лагеря замечены подозрительные люди.
  -- Кем замечены? -- тут же спросил Инти, -- Вороном?
  -- Нет, Утешей, -- ответил лекарь, -- она умыться с утра у ручья хотела и кого-то углядела. Тревогу объявлять?
  -- Разумеется! -- сказало Инти, спешно одеваясь, мысленно ругая недогадливость лекаря. Хоть и в спецслужбах состоит, а до сих пор понять не может, что и в Тавантисуйю они на войне. -- Сиди здесь и не показывайся, -- сказал он жене. Та согласно кивнула. Инти ушёл, а вскоре в палатку вбежала Утеша и испуганно прижалась к матери.
  -- Не бойся, нас не убьют, твой отец знает своё дело, -- говорила Морская Волна, гладя волосы дочери, и сама не очень веря своим словам. Страшнее всего неизвестность.
   Через некоторое время, которое показалось матери и дочери вечностью, вернулся Инти:
  -- Всё, -- сказал он, -- вовремя ты их заметила, а то перерезали бы нас в палатках. Потому что Ворон, похоже, больше моей личной жизнью озабочен, чем выглядыванием врага.
  -- Кто это был хотя бы? -- спросила Морская Волна.
  -- Неясно. Похоже на каньяри, но под них могли и маскироваться. Давайте, выходите!
   Когда они вышли, остальные воины уже стояли в кружок вокруг раненых, которых было двое. Сам лекарь с тяжёлой раной на бедре и Ворон с легкой раной повыше запястья. Первый перевязывал второго. Морская Волна тут же кинулась помогать.
  -- Как ты объясняешь случившееся? -- спросил Ворон.
  -- Есть два варианта, или даже три. Первый -- нас приняли за торговцев, и решили попросту ограбить. Судя по тому, как они драпанули, это наиболее похоже на правду. Значит, не ждали такого отпора от мирных торговцев. Или всё-таки на неожиданность рассчитывали. Второй вариант -- они опознали меня как инку и потому решили убить. У каньяри к инкам счёты. И третий -- они поняли, кто мы такие. И очень не хотят, чтобы мы живыми доехали до Куско. Вот что, ребята -- собираемся как можно быстрее и ночуем только в надежных местах. Вся эта история мне ну просто очень не нравится. Так что по коням.
   Ворона к тому моменту уже перевязали, и Морская Волна, помогавшая теперь самому лекарю, грустно сказала, указав на него кивком головы:
  -- Он не сможет сесть на коня.
  -- Не сможет?! Но он же только что сам Ворона перевязывал...
  -- Врачебный долг...
  -- Проклятье! Что ж, тогда придётся уступить ему карету.
  -- Боюсь, что и в карете мне будет тяжко, -- сказал Видящий Насквозь. -- послушай, тут недалеко должен жить мой двоюродный брат, думаю, что он смог бы приютить меня. Это куда лучше, чем если я буду задерживать вас при передвижении.
   Поиски двоюродного брата заняли не очень много времени. Доехав до ближайшего селения, Инти мог, имея печать Службы Безопасности, узнать у местного старейшины, где живёт такой-то. Впрочем, поначалу, когда он не хотел эту печать демонстрировать и назвался просто торговцем, старейшина ему пытался отказать. Но печать подействовала, и старейшина стал умолять понять его правильно, каньяри совсем обнаглели, многие, кто не каньяри, боятся выходить в горы в одиночку или даже малыми группами, так как грабежи и убийства стали не редкостью. Каньяри уверены в относительной безнаказанности, так как свои своих не выдадут. Инти лишний раз убедился, что состояние предгрозовое. Каньяри не просто так грабят и убивают, они тренируются перед большой войной.
   Двоюродный брат Видящего Насквозь тоже сказал, что боится за свою жизнь и за свою семью, прекрасно понимая, что в случае войны именно лекари будут первыми кандидатами на уничтожение. Временами он даже подумывал о том, чтобы отправить семью в Кито, если уж самому оставить свой айлью долг не позволяет. Видящий Насквозь тогда предложил, что когда он поправится, то сможет помочь брату переправить родню в Кито или куда тот пожелает. Он мог бы даже и свой дом в Тумбесе предложить, да боится, что в случае войны там тоже будет жарко. Впрочем, и сам Видящий Насквозь тоже хотел бы подольше побыть в Кито, там немало интересного, там научились так шлифовать стёкла, что теперь стало видно многое скрытое глазу до того. Один, якобы, видел даже злых духов, вызывавших сифилис, похожих на белёсые спиральки. Инти уверял, что в Куско возможно то же самое, он видел такие стёкла ещё год назад.
  -- Тогда не понимаю, почему всего этого нет в Тумбесе, -- сказал Видящий Насквозь. -- Или всё дело в том, что наш Верховный Амаута своими любимцами считает тех, кто занимается языком, культурой и историей чиму? Им всё, а остальным -- шиш. Причём эти любители языка и истории порой несут такое, что даже мне, человеку от истории далёкому, кажется очевидно бредовым. Например, что нашему народу много миллионов лет, или что мы рождены из золотого яйца, а кечуа из медного. Или что рабовладельцы-чиму были очень добры к своим рабам, а также нападали только на тех, кто их до того обидел... А стоит только возразить, так начинается вой и плач об ущемлении.
  -- Разберёмся с этим тоже, -- сказал Инти, -- работы у нас непочатый край. В общем, как выздоровеешь и соберёшься куда-то ехать, дай знать. Я, скорее всего, буду в Куско.
  

Дела в столице.

  
   Асеро тем временем уже добрался до Куско.
   Как и было договорено, не заезжая к себе, он тут же направился к Горному Ветру, которого застал в его кабинете за разбором важных бумаг.
  -- Докладываю всё по порядку, -- сказал Горный Ветер, как только они обменялись приветствиями. -- Как я и предполагал, Лань, опасаясь утечки, в письме всё изложила не вполне точно... На самом деле всё обстоит так. Во-первых, хотя Золотой Шнурок излагать суть дела перед ней отказался, он оставил пакет с письмом, которое она поклялась хранить как зеницу ока. И хранила в кармане на груди, на нём даже следы её молока есть, -- Горный Ветер показал листок бумаги.
  -- И что в письме?
  -- Читаю. "Меня хотели силой втянуть в заговор против моего государя. Поначалу сулили разные блага, а потом стали угрожать. Я не поддался. Думаю, что они нарочно вербуют людей среди охраны, и это может у них получиться, так как слабого человека они запугать могут. Я не поддался их шантажу, и теперь мне страшно за мою жизнь. Золотой Шнурок".
  -- Смелый юноша... был, -- сказал Асеро. -- Как жаль, что его больше нет.
  -- Он жив, -- сказал Горный Ветер, -- наш дворцовый лекарь то ли по халатности, то ли намеренно счёл его уже мёртвым, но лекарь, который осматривает трупы, всё-таки счёл, что можно спасти умирающего юношу, и это ему удалось. Сейчас его состояние очень тяжёлое, но жить он будет, только вот неизвестно, полноценным человеком или калекой.
  -- А поговорить с ним можно?
  -- Завтра, скорее всего. Но о том, что он жив, знать никто не должен. Даже его родные.
  -- Даже его брат?
  -- Так надо, тем более что его брат Золотой Лук -- один из основных подозреваемых. Хотя доказательств у меня нет.
  -- Но почему ты так думаешь?
  -- Я поговорил с Кондором. Братья не просто не ладили, а враждовали почти в открытую. Золотой Лук время от времени устраивал брату мелкие пакости, подкладывал что-нибудь ему в кровать, да и задирал его при всех по-всякому. Тот поначалу терпел, пока братец не дошёл до того, что подложил ему в постель муравейник. Тот пришёл усталый, уснул, а потом проснулся весь искусанный. Так что дело дошло до госпиталя, и всё открылось. После чего их расселили.
  -- Ничего себе! И ему этакое с рук сошло? Да если бы мне кто-то в кровать муравьёв подложил, то я бы убил на месте! И как этот мерзавец оправдывался?
  -- Говорил, что в Амазонии некоторые племена на свадьбу жениха и невесту муравьями обсыпают, и те терпят и не плачут, а если не вытерпят, то будут опозорены и пожениться не смогут. А брат, мол, слабак, раз к лекарю побежал. Но то ли в Амазонии люди другие, то ли муравьи, то ли вообще всё это выдумка, отец о таком вроде не слышал, а бедный юноша был в таком состоянии, что ни о какой свадьбе и речи быть не могло бы в ближайший месяц.
  -- Ну как минимум этого мерзавца нужно выгнать со службы во дворце и отправить служить куда-нибудь в Огненную Землю, -- сказал Асеро.
  -- Сейчас я боюсь его спугнуть. А тогда отец юношей бросился в ноги к Кондору, а тот и смягчился, да и сам Золотой Шнурок тоже широкой огласки не хотел, тут его понять можно. Особенно учитывая всю подоплёку.
  -- А подоплёка -- девушка?
  -- Видимо, да. Но кто это такая, выяснить не удалось. Ни малейшего намёка.
  -- Тогда откуда известно, что именно девушка?
  -- Ну, шутка на тему свадьбы вполне объяснима именно так. Ведь после этого Золотой Шнурок не меньше месяца не смог бы соблазнить свою возлюбленную, как бы того не хотел.
  -- А он хотел?
  -- Да кто его знает. Может, в глазах Золотого Лука любой влюблённый должен стремиться к соитию как можно быстрее, если сам Золотой Лук из таких. Но тем не менее ни один из братьев ни разу не называл имя этой девушки. Впрочем, поскольку юноша жив, то завтра можно будет спросит об этом у него самого.
  -- Дело крайне деликатное, -- сказал Асеро, -- боюсь, что с нами он откровенничать не будет. Я бы на его месте не стал рассказывать о своих чувствах другим людям, особенно если не уверен во взаимности.
  -- Ему придётся рассказать. Не исключено, что именно девушкой его и шантажировали. Вроде бы Кондор припоминает, что случайно подслушал потом обрывок разговора братьев, когда проверял караулы. "Сволочь, знаешь как зудит" -- сказал Золотой Шнурок. А Золотой Лук ответил: "Думаю, что папаша, если узнает обо всём, сделает с тобой кое-что похуже муравьёв". Думаю, что под "папашей" в данном случае имеется отец девушки, а не их родной отец.
  -- Послушай, а если у него всё ещё зудело, то кто его на караул погнал?
  -- Да сам попросился! -- ответил Горный Ветер. -- Мол, пустяки, всё прошло.... Вот тоже странно -- я бы на его месте скорее лишний свободный день потратил бы на свидание с девушкой. Ну или хотя бы на то, чтобы поглядеть на неё издали, если иначе не получается. Надеюсь всё-таки его разговорить, но давить, конечно, не буду. Бедняга и так еле жив.
  
   Сев вечером с семьёй за ужин, Первый Инка почувствовал какое-то едва заметное напряжение. Вроде бы всё было как обычно, но в тоже время какое-то шестое чувство подсказывало, что за время его отсутствия что-то случилось. Что-то такое, о чём не хотят или стесняются говорить, а может, просто не хотят огорчать уставшего с дороги Асеро. Вообще все были как-то не в духе. Младшие дочери были разочарованы, что отец не привёз им подарков, Роза казалась бледной и грустной, Лилия куксилась и была очевидно чем-то недовольна. На этом фоне смущение Луны казалось не таким заметным, и если бы Асеро не знал свою супругу хорошо, то едва ли бы что заподозрил. Впрочем, если она не хочет говорить -- пусть, он лучше спросит у матери:
  -- Как у вас тут дела, мать? -- спросил он, едва утолив первый голод.
  -- Да как у меня, старухи, могут идти дела? Всё больше сдаю, всё хуже себя чувствую... Чует моё сердце, что не судьба мне нянчить последнего внука, не помощница я вам уже... Да и отец твой сегодня ночью ко мне во сне являлся. Будто стоит он на зелёном лугу и говорит мне -- скоро встретимся. Хотя на внука ещё хоть поглядеть хочется, а нянчить его будут Роза и Лилия... чего морщишься? -- последнее относилось к Лилии, которая почему-то от этих слов скуксилась ещё больше.
  -- Надоело мне это, -- сказал она откровенно, -- опять обкаканные пелёнки, необходимость вставать на крики по ночам, потом за малышом следи -- глаз не спускай. Надоело это!
  -- Такова женская доля, -- наставительно сказала старуха-мать.
  -- А зачем нас тогда учат разным наукам? С обкаканными пелёнками можно возиться и без них.
  -- Чтобы помогать в делах своему мужу-инке, -- ответила Луна, -- тут без грамоты никак.
  -- Получается, что женщина -- всего лишь приложение к мужу и детям?! Создана лишь для того, чтобы его обслуживать?! А я не хочу быть лишь приложением!
  -- Тогда иди в Девы Солнца, -- ответил отец.
  -- Не хочу. Почему амаута может быть женатым, а Дева Солнца не может быть замужем?
  -- Чтобы не возиться с пелёнками и воспитанием детей, -- ответила Луна, -- а ты как хочешь?
  -- А я хочу, чтобы муж у меня возился с пелёнками, готовил бы и стирал, а я бы занималась науками и политикой.
   Асеро расхохотался:
  -- Может, муж должен ещё и вынашивать, и кормить младенцев грудью?
  -- А почему нет?
  -- Потому что мужчины этого не могут. А женщина может заниматься науками и политикой, но тогда она не должна выходить замуж и иметь детей. На то и на другое её просто не хватает, пойми это.
   Лилия сморщилась, но ничего не ответила.
  
   Ложась спать, Асеро спросил жену:
  -- Скажи мне, Роза не заболела? Надо бы показать её лекарю.
  -- Она такая с тех пор, как был убит этот несчастный юноша. Так что, думаю, из-за этого. Да и вообще у нас тут что-то неладное за моей спиной происходит. Недавно пропала подробная схема дворца, где показаны все входы и выходы, хватились случайно из-за небольшой поломки в водопроводе, а, кроме того, мне кажется, Лилия в кого-то влюблена, а в кого не говорит. Она часто уходила под охраной якобы к своей подруге Властиславе, но та, как оказалось, уже несколько дней как уехала из столицы. Значит, не к ней она ходила. Асеро, ты знаешь... я ведь тоже в юности была доверчивой и легкомысленной, едва не вляпалась в серьёзные глупости, ты меня спас... Мне кажется, Лилия... она повторяет мои ошибки, но ей может так не повести, как повезло мне.
  -- Ладно, давай сперва со схемой разберёмся. Так-то у нас охрана ходы и выходы знает, схема нужна или водопроводчику, или для того, кто может проникнуть через ходы, предназначенные для водопроводов. Ну ещё на схеме отражены тайные сейфы, где могут храниться неприкосновенные запасы драгоценностей и секретные документы. Правда, с тех пор как нам пришлось из-за выкупа выгрести драгоценности подчистую, сокровищ там не завелось, и многие об этом знают. Ну, значит, кому-то документы понадобились...
  -- Пропадали ещё некоторые документы, но потом они нашлись. Так что тут можно списать на рассеянность, но Асеро, ты же знаешь, разве у меня когда-нибудь пропадали документы?
  -- Уже лет десять такого не было, а то и пятнадцать.
  -- Да, я старалась исполнять обязанности жены Первого Инки добросовестно, знаю, чем может обернуться небрежность. Но сам посуди, кладу документ в определённое место, он там всегда лежит, а потом раз его и нет, а потом он снова есть! Значит, кто-то брал его без моего ведома. Но кто и зачем?
  -- А чего касались документы?
  -- Характеристики на охрану, их состояние здоровья при поступлении и состав их семей. Сам понимаешь, ни Кондор, ни оба его зама брать такие документы не будут, потому что они и так могут при желании расспросить своих подчинённых, да и Горный Хрусталь был с тобой большую часть времени, ну а потом, если и надо что-то уточнить, то они имеют полное право запросить документы у меня. Я вообще не понимаю, кому и для чего это всё могло быть нужно.
  -- Ладно, с этим хватит, давай о Лилии. Почему ты думаешь, что у неё именно поклонник?
  -- Асеро, но ведь ты ещё тогда, когда Лилия фактически разорвала помолвку с Золотым Подсолнухом, предполагал, что она влюблена в другого!
  -- Предполагал. Но с тех пор много времени прошло. Мы бы узнали, кто это такой, а раз не узнали, то или никого не было, или у неё что-то не заладилось. Уходить из дому она может и просто с целью ослабить контроль над собой. В глубине души я её понимаю: ей совсем не нравится проводить свою молодость под охраной, особенно если дочери Инти при этом гуляют свободно.
  -- Асеро, я боюсь, что это такой поклонник, о котором нам знать нельзя. Асеро, ты знаешь... мы бы согласились на зятя любого происхождения, лишь бы это был честный человек. Тебя же не смутил её роман с Золотым Подсолнухом, хотя он был просто студент-сирота. Боюсь, что тут дело хуже.
  -- Но если её поклонник не студент, то кем он может быть? По городу ей нельзя без охраны, а охранник бы заметил, если не в сговоре.
   Асеро не хотел волновать жену, боясь за их дитя, но мысль о том, что Лилия может быть хоть косвенно замешана в подготовке переворота, не на шутку встревожила его. Как можно спокойнее он уточнил:
  -- Она по городу с кем-то одним предпочитает ходить, или идёт с тем, кого в данный момент освободит Теосинте?
  -- Соглашалась на любого. Но Асеро, как тебе объяснить... вот были мы тут на пьесе, которую Горный Ветер переводил с английского. Там речь шла о влюблённых из двух враждующих родов. И конечно, они встречаются тайно. Так вот, Лилия после этой пьесы вовсю повторяла: "Как ты сюда пробрался, для чего? Ограда высока и неприступна! Тебе здесь неминуемая смерть, когда б тебя нашли мои родные", "Меня перенесла сюда любовь, её не останавливают стены, в нужде она решается на всё и потому что мне твои родные!"
  -- Может, ей просто строчки понравились?
  -- Нет, она ещё говорила, что зря мы думаем об англичанах как о злодеях, раз у них пишут и ставят такие пьесы. Асеро, я не могла сознаться в том, как меня опозорил Розенхилл. Асеро, я боюсь, что и её может соблазнить какой-то ловкий проходимец. А может и уже соблазнил...
  -- Да, трудно ей понять такое. А что ты ей ещё сказала?
  -- Да. Она по-прежнему отнекивается от Золотого Подсолнуха, хотя тот вроде и готов помириться. И говорит, чтобы на неё не давили, что мы всё равно не поймём. И глаза отводит. В том-то и беда, что я её как раз понимаю, похоже. Я пыталась поговорить с ней по душам, но она... она обозвала меня рабыней, вышедший замуж из соображений государственного долга. Сказала, что это было тиранством с твоей стороны жениться на мне. Мне говорили, что по столице ходят слухи, будто ты.... Тогда, много лет назад, взял меня силой, чтобы принудить меня к браку, поставив выбор между тобой и позором. Другие говорят, что это, мол, тебя нарочно принудил к браку мой отец, чтобы прикрыть этот грех, говорят даже, что якобы изменила тебе, чтобы отомстить за брак без любви... Мне гадко и стыдно от всего этого.
  -- Любимая, успокойся... Понимаю, кто за этими слухами стоит. Жёлтый Лист, будь он проклят! Но неужели Лилия думает, что я взял тебя силой?
  -- Я ей объяснила, что это не так, но она... она просто не хочет себе такой жизни как у меня. И, возможно, и в самом деле не верит, что я пошла на добровольно на затворничество. Она не желает жертвовать свободой ради любви. Потому её так легко может соблазнить тот, кто предложит любовь вместе с мнимой свободой.
  -- Сама понимаешь, дело деликатное. Мы же не можем даже принудить её проверить невинность, это она сочтёт унижением и ещё больше замкнётся. Может, с Горным Ветром поговорить? Пропажа схемы -- это ведь очень серьёзно.
  -- Разумеется, я сообщила ему о пропаже. Он связывает это с убийством воина из твоей охраны. Ведь эта схема и в самом деле облегчает возможность проникнуть во дворец тайно. Впрочем, он меня другим огорчил -- Розенхилла не выслали из страны.
  -- Как так?! Почему он не сказал мне! Но ведь люди Горного Ветра специально проследили, чтобы он взошёл на отплывающий корабль. Неужели они обманули нас?
  -- Может, он хотел для начала проверить всё. Он и мне не хотел говорить о таком, но тут один из его людей неосторожно проболтался. Нет, его люди не обманули. Однако его человек написал и передал с оказией, что как только они отплыли, ночью Розенхилл с некоторыми людьми сел в лодку и отплыл обратно.
  -- С ума сойти! Значит... значит, его тут ждали. И что ему было готово помогать не так уж мало людей. И людей не случайных... -- рассуждая, Асеро мрачно теребил нижнюю губу.
  -- Мне страшно, Асеро!
  -- Ты боишься, что он вновь заявится сюда? Но этого не может быть, он не самоубийца!
  -- Однако его решение остаться в Тавантисуйю тайно тоже кажется самоубийственным, но Горный Ветер уверен, что его человек не лжёт и едва ли ошибается.
   От всего этого Асеро прошиб холодный пот. Конечно, англичане ? авантюристы и способны на головокружительный риск, но чтобы решиться на такое, нужны очень высокие связи... за всем этим мог стоять только один человек, уже давно мечтавший так или иначе разрушить его семейную жизнь.
  -- Что же, если это правда, то этот негодяй не просто так вернулся. Кто-то хочет недвусмысленно показать, что я уже не хозяин в своём доме, раз даже за свою честь не могу быть спокоен. Что не ставят меня ни во что, не исполняют мои приказы, и власти у меня нет... Это значит одно: больше откладывать нельзя. Я должен пойти на решительный шаг, иначе потеряю всё. Мне, конечно, очень жаль подставить человека Горного Ветра, но если я сейчас оплошаю, то ему тоже в конце концов придётся не лучше. Так что если я не выведу Жёлтого Листа, то сброшу с себя льяуту сам!
   Луна умоляюще посмотрела на супруга.
  -- Асеро, лучше посоветуйся с Инти! -- только и смогла ответить она.
  -- Я бы рад, но он в последнее время никого к себе не пускает. Если получится с ним поговорить до Райма Инти, то хорошо, но боюсь, что не получится.
  
   Вопреки усталости, этой ночью Первый Инка долго не мог уснуть, а когда наконец-то задремал, то вскоре услышал сквозь сон как чей-то тихий плач. Асеро потребовались некоторое время, чтобы убедиться, что плач ему не мерещится. Плакала женщина. Время было уже близкое к рассвету, и из темноты проступали смутные очертания предметов, так что не нужно было зажигать огонь, чтобы одеться и бесшумно выйти в сад. В центре сада был небольшой фонтанчик, чтобы можно было напиться и освежить лицо, обычно он всё заглушал, но два дня назад он как раз сломался, и теперь был выключен, потому в саду было необычно тихо. На скамейке около замолкшего фонтана сидела и плакала Роза.
  -- Почему ты здесь? Кто тебя обидел? -- удивлённо спросил Первый Инка.
  -- Меня -- никто. Но его больше нет.
  -- Кого?
  -- Золотого Шнурка.
  -- Мне, конечно, тоже его очень жаль, но неужели ты так убиваешься и не спишь ночей только из-за смерти охранника?
  -- Отец, я должна рассказать тебе всё: мы любили друг друга. Я бы никогда не призналась тебе, если бы он был жив, но теперь... Теперь я расскажу тебе всё.
  -- Хорошо, я внимательно тебя слушаю, -- сказал Асеро, садясь на скамейку. Конечно, такой оборот его удивил, но он постарался не подавать виду.
  -- Он много раз провожал меня в школу и из школы, и в парке сопровождал, мы разговаривали, нам было хорошо вместе. Он очень хороший юноша... был. Он же не виноват, что родился в семье простого крестьянина, а не инки. Потом мы поняли, что мы любим друг друга. И поклялись... поклялись молчать об этой любви, ибо знали, что если нас раскроют, нас ждёт разлука. Мы только один раз поцеловались... но только этот поцелуй увидел его брат и стал его изводить. Он говорил ему, что так нельзя, а на самом деле... на самом деле он просто ревновал. Я думаю, что это он его убил. Теперь можешь меня наказать как хочешь, но я молю, покарай убийцу!
  -- Успокойся, малышка моя, наказывать тебя я никак не буду. А этого негодяя я покараю. Только вот, лично он нанести тот удар никак не мог, наши службы всё проверили, у него алиби. Но с теми людьми он наверняка связан. А он точно тебя ревновал?
  -- Точно.
  -- Хорошо, я верю тебе на слово, но... ты мне должна помочь это доказать. Завтра, когда я буду этого мерзавца допрашивать, ты войдёшь в тронный зал и передашь мне какую-нибудь безделицу. Я хочу, чтобы Горный Ветер и его люди убедились, что он к тебе неравнодушен.
  -- Хорошо, отец, я сделаю это. Только скажи мне... если бы юноша был жив и невредим, ты бы... ты бы как его наказал?
  -- Ну поговорил бы с ним серьёзно. Постарался бы понять, действительно ли юноша тебя любит, или так, ветреность.
  -- А если бы узнал, что любит, как бы наказал?
  -- Никак. Для него и сама эта любовь хуже всякого наказания, столько натерпеться... А ты его правда так сильно любишь?
  -- Ты же видишь, отец...
  -- Вот что, хоть и не велено мне тебе это говорить, но он жив.
  -- Правда?!
  -- Да. Но только он очень серьёзно ранен и об этом ты должна молчать, чтобы его не подставить. Ведь люди, которые хотели его убить, могут пожелать довести дело до конца. Завтра я постараюсь устроить вам свидание...
  -- Не знаю как и благодарить тебя, отец.
  -- Не стоит. Надеюсь, ты понимаешь, что устроить ваш брак мне довольно затруднительно. Но сейчас тебе только тринадцать лет, тебе по-любому лучше доучиться, а юноше нужно выздороветь. А потом посмотрим. Но пока это должно быть тайной. Ладно, а теперь пошли спать.
  
   С утра Асеро думал вызвать Киноа, но тот, не дожидаясь вызова, сам пришёл с годовыми отчётами. Глядя на принесённые бумаги, Асеро сказал:
  -- Я знаю, что в этих отчётах всё в порядке, с хозяйством ты всегда обращался добросовестно. Твои отчёты и предложения я просмотрю, конечно, но сейчас нам надо поговорить о другом. Пошли в Галерею Даров.
   Разумеется, Киноа подчинился, и при этом не мог не понимать, что предстоит серьёзный и, скорее всего, весьма неприятный разговор. Когда они оказались там, Асеро сказал:
  -- Киноа, ты ведь знаешь о гнусных слухах, которые пошли по столице касательно моей супружеской жизни. Киноа, пойми, я не могу так! Я чувствую себя... вот так я себя чувствую! -- и Асеро показал на картину Графитового Карандаша, где был изображён Атауальпа в темнице. Её автокопию художник подарил Асеро совсем недавно. -- Если те, кто за этим стоит, наплевали на мою честь, значит, меня завтра уберут так или иначе. И не исключено, что ты у них на очереди следующий!
  -- Я?! -- не столько испуганно, сколько ошеломлённо спросил Киноа. Такого он явно не ожидал.
   Асеро грустно покачал головой:
  -- Да, ты. Если встанешь у них на пути. Неужели у тебя остались какие-то иллюзии, Киноа? Они не мытьём так катаньем хотят превратить наши мастерские в свою собственность. Якобы без этого они не могут делиться своими изобретениями. Но это всё лукавство. Они не более чем хитрые мошенники и договориться с ними нельзя. Потому что они мухлюют за нашей спиной. То смерть Рудного Штрека, то вот эта история с каньяри. Горный Ветер уверен, что за всей этой историей стоят англичане, а теперь пропажа документов у меня из дворца и мутные слухи по столице. Нет, они что-то затевают за нашей спиной. Если мы их не вышлем, потом волосы на себе рвать будем.
  -- Горному Ветру в любых проблемах уже англичане мерещатся. При том, что доказательств у него нет. Я думаю, что это всё это выдумки Жёлтого Листа. Да, Асеро, я знаю, что ты о нём дурного мнения, и твоё мнение справедливо. Не достоин он льяуту носить, раз таким способом добивается твоего брака со своей дочерью. Мне Луну очень жалко, тем более что она беременна.
   Сделав небольшую паузу, Киноа добавил:
  -- Однако я уверен, что ко всем этим сплетням англичане не имеют отношения, так как им сейчас ссориться с нами невыгодно. Я и сам порой приходил в отчаянье от невозможности объяснить Дэниэлу, что мы не можем ничего отдать в частную собственность. А он в свою очередь не понимал причин этого. С его точки зрения, тот, кто работает не на своей собственности, становится ну сам вроде как наёмным работником, а это в их глазах унизительно. Ну, я всё-таки сумел ему объяснить, что мы не можем позволить себе терять контроль над мастерскими и работниками. Не можем и всё! Кажется, теперь он понял это. И пошел, наконец, на наши условия безо всяких оговорок.
   Теперь настала пора удивляться Асеро.
  -- Ты уверен, что тут нет никакой каверзы?
  -- Ну не вижу для неё возможностей.
  -- Может, это как раз для отвлечения? Если они что-то за нашей спиной задумали, то, может, им даже всё равно что подписывать? Если они всем нам уготовили ту же участь, что и Рудному Штреку?
  -- Вот что, Асеро, я понимаю, что ты от меня хочешь. Ты хочешь, чтобы я понял, что англичане враги. И умом я это понимаю. Но только умом. Когда я сижу рядом с англичанином, я не могу себя заставить думать о нём дурно. Мне это очень неприятно, тошно... Я вообще не умею спокойно думать о людях дурно и для объяснения их мотивов стараюсь найти максимально оправдательный вариант. Вот такой уж я человек. Понимаешь меня?
  -- Понимаю, Киноа. Мальчиком я сам был таким, но потом я увидел Испанию, потом воевал с каньяри, а потом... Потом был Горный Лев, и меня чуть не прирезали в постели. Если бы над тобой вот так же занесли меч, думаю, ты бы тоже изменился.
  -- Да, моей жизни действительно никто всерьёз не угрожал. Мне это трудно себе представить.
  -- А отказать тому, кто на тебя давит, тебе легко?
  -- Не очень. Мне очень трудно огорчать отказом. Вот почему у меня больше всех жён из носящих льяуту. Не две, не три, а сразу пять. Потому что мне было трудно отказывать девушкам, которым я нравлюсь. С пятью жёнами нелегко, я порой завидую тебе, Асеро, так как ты избавлен от сцен ревности. Зато теперь у меня потомство многочисленное...
  -- Да, благодаря тебе род Солнца не вымрет, -- Асеро даже улыбнулся. -- Хотя... может они так и торопятся, пока твои дети ещё малы?
  -- Моему старшему сыну уже одиннадцать. Рвётся на море. Как вспомнишь об участи сыновей Зоркого Глаза ,и страшно мальца отпускать -- вдруг с ним тоже беда случится? Не знаю уж, что с ними там сделали...
  -- Просто жестоко унизили. Киноа, пойми, я ведь затеял это разговор не просто так. Понимаешь ли ты, что твоя мягкость и готовность идти на уступки могут привести к беде? Что распоясавшиеся англичане могут чёрт знает что натворить?
  -- То есть ты хочешь поставить вопрос об их высылке? После того, как был наконец-то заключён контракт?
  -- А если Горный Ветер предоставит доказательства их коварных намерений?
  -- Смотря насколько весомое. Даже если и так, на это я могу дать согласие только при условии, что буду знать точно: они не начнут войну. Когда Горный Ветер это докажет -- я смогу согласиться на высылку.
  -- Ну а если войну начнут и так, и эдак?
  -- Не понимаю, зачем им это? Ведь можно же договориться...
  -- Не всегда. Ты знаешь, нельзя договориться с тем, кто уже твёрдо решил тебя уничтожить... Киноа, ты знаешь о состоянии Небесного Свода. Ему осталось недолго. Я должен вручить жёлтое льяуту тебе, но смогу сделать это с чистой совестью только после того, как англичан вышлют из страны. Ну, во всяком случае, только после того, как ты проголосуешь за это. Если нет, то я, конечно, тоже вручу тебе жёлтое льяуту, но на душе у меня будет неспокойно.
  -- Думаешь, мне спокойно? Люди Горного Ветра всех замучили допросами и расследованиями, во всех проблемах видят английский след. Даже в любой естественной смерти или болезни видит отравление. Вот у нас Главный Архитектор уехала по делам в Кито, там занемогла, так тут Горный Ветер тоже отравление подозревает и выясняет на предмет возможных врагов. Честное слово, Горный Ветер на отравлениях просто помешан!
  -- Трудно думать по-другому, если у тебя были отравлены прадед, дед и отец. Да и мать, как оказалось, тоже отравили. И любимую мачеху. Я, конечно, очень хотел бы, чтобы Инти вернулся к делам, но, увы, надежда на это тает с каждым днём. Может быть, и его придётся выводить по здоровью...
  -- Хорошо, но раз надо кого-то выводить, значит, надо и вводить кого-то. Кого ты предлагаешь?
  -- Думаю ввести Радугу, ты ведь не против?
  -- Я-то не против, она женщина заслуженная, но она заместитель Главного Амаута, а тот точно будет против, он её даже с руководства обители хотел бы снять. Сперва её обвиняли в том, что она порядок не держит, мол, тайно от неё девушки шалят, хотя тут не столько она виновата, сколько другие кто попускает... Потом скандал затих. Но недавно у неё спор с Заколкой по многим важным вопросам разгорелся...
  -- Не слышал об этом.
  -- Это случилось, когда ты был в отъезде. Суть спора я не знаю, но знаю, что Главный Амаута хотел бы заменить её на Заколку, и между Радугой и Заколкой назначен диспут, и многое зависит от того, кто в нём победит.
  -- Ладно, тут я сам разберусь. Но, скорее всего, в их споре права Радуга, а не Главный Амаута. Я знаю причину его нелюбви: Радуга работала в Службе Безопасности, до сих пор имеет с ней тесные связи, а Главный Амаута считает, что эта служба не должна следить за амаута, якобы, они все из себя такие честные и замечательные люди, что их нельзя оскорблять слежкой и подозрениями. Прямо он так не говорит, конечно, но так следует из его логики.
  -- Может, оно и так, а ещё?
  -- Да, и ещё я хотел бы вручить синее льяуту Золотому Подсолнуху. Хочу, чтобы он занялся газетой вместо Жёлтого Листа. Мне нужно, чтобы газета была в надёжных руках. Да, Золотой Подсолнух молод и неопытен, но со временем этот недостаток быстро испарится.
  -- Теперь я понял тебя. Чтобы важное дело было в надёжных руках -- это важно. И ещё насчёт Жёлтого Листа... Он не так давно заходил в гости к моей жене... которая его племянница. Так вот, он сказал что боится, что льяуту ему не долго носить, говорил какой ты нехороший, мол, зря его обвинять склонен. Ты знаешь, я не люблю сплетни, потому обычно его не слушаю, но тут моя жена спросила его, почему тот дочь сослал в Кито. А он ответил, что у той любовная связь, которую он вынужден был разорвать. И что в случае если льяуту с него снимут, тоже хотел бы переехать в Кито. Так что мой тебе совет -- предложи ему какую-нибудь работу там. Так он и от тебя подальше будет, и при деле...
   Асеро вдруг вспомнил, что такие советы ему давал Лаурус относительно Горного Льва... Увы, он не успел их выполнить. И ещё подумал об Алом Мраморе -- ну пусть не Горный Лев его убил лично, но ведь сделали это его сторонники... Нет, иногда слишком мягкие меры ведут к большой крови. Киноа -- очень мягкий человек, и Алый Мрамор был мягким человеком, не склонным к осторожности и подозрениям... И за это поплатился. Но Киноа его не поймёт.
  -- Ладно, я подумаю, -- сказал Асеро вслух, -- главное, что вывести его ты согласен.
  -- Да, согласен.
   И в этот момент в Галерею Даров вошёл Горный Ветер.
  -- Приветствую вас, -- сказал он, -- Киноа, ты не мог бы зайти ко мне завтра вечером по делу Главного Архитектора? Есть два подозреваемых, но хотелось бы уточнить их характеристики.
  -- Ты уверен, что её отравили?
  -- Хотелось бы ошибиться. Но, судя описанию, на внезапную болезнь это было не похоже. У меня только сомнения по поводу того, кто именно из подозреваемых виновен. Те люди, с которым она за день до болезни имела дело, или лекарь, к которому она пошла проверить здоровье. Киноа, пойми, если я не разоблачу злодея, будут неизбежно новые жертвы. И такой жертвой можешь оказаться в том числе и ты. Ну ладно, могу я сейчас прервать ваш разговор? Потому что нам с Асеро надо съездить кое-куда ненадолго.
  -- В общем, мы вроде бы обсудили основное... -- сказал Киноа, -- а продолжить лучше, когда Асеро просмотрит отчёты.
  -- Кстати, Горный Ветер, почему дело с архитектором разбираешь ты и на расстоянии? Разве у тебя в Кито координатора нет?
  -- Теперь нет. Убили его при подозрительных обстоятельствах. Возможно, что кто-то из своих замешан. В общем, она всё правильно сделала, что ко мне обратилась. Ведь мне даже о его смерти никто не написал, только наши из Кариканчи, которым в свою очередь это удалось узнать не по официальным каналам.
  
   Через четверть часа Асеро и Горный Ветер уже были у постели больного. Юноша выглядел очень бледным, вся голова у него была перебинтована, голос слаб, но взгляд у него был вполне осмысленный.
  -- В своём письме ты не сказал самого главного, -- сказал Горный Ветер, -- кто "они", которые склоняли тебя к заговору.
  -- Я не знаю этого. Я обнаружил у себя записку, где мне было сказано прийти ночью на площадь.
  -- А почему ты решил послушаться, а не сказал об этом, к примеру, Кондору? -- спросил Асеро.
  -- В записке было сказано, что если я расскажу об этом кому-нибудь, то я горько пожалею. И не только я один... прости государь, я не могу сказать тебе больше.
  -- Ну ладно, продолжай. С этим потом разберёмся.
  -- На площади меня ждал человек в плаще и капюшоне, он говорил со мной глухим голосом... Он предупредил, что на меня направлены луки, и если я посмею позвать на помощь, то меня тут же пристрелят. Сказал, что они свергнут твою власть, и если я к ним присоединюсь, то смогут взять себе из дворцовых сокровищ, на которые взираю каждый день, всё что угодно, и это будет моим. Я отказался. Тогда мне стали угрожать, что расскажут про меня нечто такое, от чего я буду опозорен и моя молодая жизнь будет загублена. Об этом же мне угрожали в записке... Я всё равно отказался. Тогда мне сказали, чтобы я не смел проболтаться о том, что видел и слышал. Я с испугу пообещал, так как боялся, что меня иначе пристрелят. Но потом всё-таки решился, что мой долг -- рассказать всё.
  -- А, как ты понял, -- спросил Асеро, -- они хотят свергнуть лично меня и поставить на моё место кого-то другого, или свергнуть власть инков вообще?
  -- Свергнуть инков, иначе бы не обещали мне разгромить дворец.
  -- Всё-таки мне нужно знать слова этого заговорщика как можно точнее, -- сказал Горный Ветер, -- ты их помнишь?
  -- Я не могу этого тебе сказать, -- сказал Золотой Шнурок, -- не могу, -- и зажмурил глаза.
  -- Почему не можешь?
  -- Не скажу.
  -- Так нельзя, ты должен сказать, -- твёрдо заявил Горный Ветер.
  -- Я и так сказал слишком много.
  -- Не надо на его давить, -- ответил Асеро, -- а если я попробую угадать причину, по которой говорить не хочешь?
  -- Государь, ты её всё равно не угадаешь.
  -- Отчего же. Я догадываюсь, чем тебя шантажировали. У тебя есть возлюбленная, и тебя пугали неприятностями, связанным с ней.
  -- Да, это так.
  -- То, что они в курсе твоих сердечных дел, было для тебя крайне неприятным сюрпризом. И ты боишься, что она может пострадать от их рук, верно?
  -- Верно, я не понимаю, откуда они могли узнать...
  -- А вот это как раз и самое важное, -- сказал Асеро, -- я понимаю, что у тебя голова сейчас не очень варит, но давай по принципу исключения. Ты вёл дневник, которому бы поверял свои мысли?
  -- Нет.
  -- У тебя был какой-либо близкий и преданный друг, которому ты поверял свои чувства?
  -- Нет.
  -- Твоя возлюбленная о твоих чувствах знала?
  -- Да, но она никакого отношения к заговорщикам иметь не может, и скорее умерла бы, чем кому-то рассказала!
  -- Ладно, допустим. Но ведь у тебя есть брат, с которым вы не ладили. Если бы я знал о его проделках в отношении тебя, я бы выгнал его со службы немедленно. Муравьёв в кровать -- это же додуматься надо! Теперь скажи, твой брат знал о твоей сердечной тайне?
  -- Да.
  -- Ты сам ему сказал?
  -- Нет, но он... он случайно увидел, как мы целовались.
  -- И возревновал?
  -- Нет, всё было не так, как ты думаешь, государь. Он резко поговорил со мной, испугавшись за меня. Ну, он сам так сказал. Он сказал, что я должен прекратить это... в семье он считается старшим, хотя у нас разница в полчаса, но мне всегда велели его слушаться. А мне надоело, я... я понимаю, что он не всегда прав! Ну, вот он меня за непослушание и наказал... Конечно, это было чересчур, но я всё-таки был виноват...
   Горный Ветер вставил:
  -- Твой брат просто изверг, я говорил с лекарем, он мне расписал подробности. Лучше скажи, Золотой Лук мог связаться с заговорщиками? Ведь кроме него никто не мог сообщить...
  -- Мне не хочется думать так. У них, скорее всего, не было на него компромата. И я не знаю, что они могли ему пообещать... Кроме того, думаю, что он не стал бы навлекать гнев и позор на нашу семью.
  -- Кстати, о твоей семье. Ты ведь с братом с детства не ладил. А как это твои родные к этому относились?
  -- По-разному. Родители считали, что я сам во многом виноват, что я какой-то не такой?
  -- Да чем не такой?
  -- Сам не знаю... ну, я его раздражал чем-то, не очень понимаю, чем... наверное, просто своим присутствием, поэтому я очень надеялся, что когда вырасту, уеду куда-то подальше. Но в армию меня признали негодным, а вот в охрану взяли. Я сначала думал, что без брата, но отец умолил, мол, братьев негоже разлучать... Ну, в общем, не получилось мне с братом расстаться. И стать таким, чтобы его не раздражать, у меня тоже не получается, хотя я и старался. Но не получилось.
  -- Ну, если ты не понимал, чем ты не такой, то и не могло получиться. Но всё-таки я этого не понимаю. Если кто нормальный хороший человек, то он не будет травить кого-то ради развлечения, каким бы тот другой ни был, но, почему же в том, что брат тебя обижает, обвиняли тебя, а не его?
  -- Да я сам не понимаю толком. Ну... он же не всех обижает. А один недостаток у меня есть... но мне очень стыдно говорить об этом. Я же не виноват, что с таким пороком родился.
  -- С каким таким пороком? Вроде телесно у тебя всё в порядке. Ладно, если у тебя тут есть повод для стыда... пусть тогда Горный Ветер отойдёт, и мы наедине посекретничаем.
  -- Ну ладно, ухожу, -- сказал Горный Ветер, -- раз уж ты меня так боишься.
   Когда они остались наедине, Асеро сказал:
  -- Я понимаю, что о многом тебе трудно говорить, но придётся. От этого зависит не только твоя, но и моя жизнь. Да и жизни многих других людей. Доверься мне как отцу. Тем более что я сам вынужден так или иначе не стесняться вас во многие моменты.
  -- Ладно, государь, я сознаюсь. У меня маленький хвостик. Мы в бане сверяли, у меня он и в самом деле меньше всех. А у брата громадный. И он говорил, что такому как я нельзя... нельзя даже думать о женщинах, что на меня никто и не посмотрит.
  -- Послушай, но ведь это же бред! Какая разница, что у кого там какого размера выросло? Это ведь от твоих усилий никак не зависит, и увеличить по своей воле ты ничего не можешь. И при чём тут женщины? До свадьбы они этого видеть не должны, а после свадьбы уж как-то друг к другу приспосабливаются.
  -- Государь, а ты сам до свадьбы ни с кем не?.. Ведь когда ты женился, тебе уже было 22
  -- Ну, если быть точным, 23.
  -- Мне как-то говорили, что здоровый мужчина не может до такого возраста оставаться невинным.
  -- Чепуха, при чём здоровье? Если человек что-то себе не позволяет, или ему просто некогда, это ни о каком нездоровье не говорит. Среди моих сверстников мало кто себе что до брака позволял, а если и позволял, то старался побыстрее жениться. Но хотя я женился невинным, моя невинность совсем не мешала моей мужественности. Я ушел добровольцем на фронт и воевал, мне порой приходилось принимать непростые решения и брать на себя ответственность, мне было просто не до любви и брака тогда. Как, впрочем, и большинству тех, с кем вместе я сражался. А потом женился, и опять же жил с женой, и других женщин не знал. Ну ладно, вернёмся к тебе. У тебя есть основания предполагать, что на любимой так просто не жениться, и заговорщики пообещали тебе её в надежде тебя этим купить. Так?
  -- Да! Но я знаю, что она отвергла и возненавидела бы меня, если бы я ради нашего с ней счастья предал бы тебя, государь. Ведь в случае переворота тебя бы ждала позорная смерть...
  -- Да, Роза купить своё счастье ценой моего позора и гибели государства не согласилась бы, -- ответил Асеро. Поймав удивлённый взгляд юноши, он продолжил -- Не бойся, она рассказала мне всё. Ночью я застал её в саду плачущей. Она не могла спать от горя, считая тебя мёртвым. Но я сказал ей, что ты жив и что она сможет тебя сегодня навестить.
  -- Государь, я не знаю как и благодарить тебя: брат пугал меня, что если ты узнаешь про наш поцелуй, то меня ждёт позор и смерть.
  -- Неужели ты и в самом деле боялся расправы за поцелуи с Розой? Но что я мог сделать тебе? В худшем случае услал бы тебя куда подальше. Расстаться с любимой горько, но ведь в противном случае с ней вообще может беда случиться, ты, надеюсь, понимаешь это.
  -- Я понимаю, государь. Мне ещё бабушка говорила, что носящие льяуту стоят над законом, и потому могут сделать с кем угодно что угодно, и потому я должен опасаться. Говорила, что Инти к себе женщин затаскивает и делает с ними разные непотребства, ей об этом подруга рассказала, а она кристально честный человек. Хотя Роза мне говорила, что это чушь, никого в доме Инти не пытают и женщин он не затаскивает. Не знаю, кому верить, может, ей про это просто не говорят. И потому я очень боялся Инти, боялся, что его люди возьмутся за меня и подвергнут пыткам.
  -- Неужели ты думаешь, что я терпел бы такое у себя под носом или что не заметил бы? Судя по всему, эту кристально честную подругу твоей бабушки кто-то обманул. И зачем тебя пытать?
  -- Чтобы заставить рассказать больше, чем я хотел бы рассказать. Ну или даже из любви к искусству.
  -- Что за чушь!
  -- Ну, если моему брату нравится издеваться надо мной, несмотря на то, что он мой брат, то почему людям, имеющим власть, не поиздеваться так с теми, кто им не брат?
  -- Понятно... то есть ты привык, что вроде бы близкий человек может быть с тобой жесток, потому от неблизких ждёшь худшего. Да, не позавидуешь тебе.
  -- Не только в этом дело. Государь, я ещё не все рассказал тебе. Кажется, я видел человека Инти вживую, и это было страшно. В общем, я сначала думал написать о случившемся записку и отнести в дом Инти, но за этим делом меня застал Теосинте. Я ему вкратце рассказал... не упоминая Розу. Он сказал, что будет лучше, если он лично передаст записку людям Инти, а мне лучше возле дома Инти не появляться. И что если от меня захотят каких-то уточнений, то меня вызовут. Я вздохнул с облегчением, но потом в моё сердце поселилась смутная тревога. Допустим, меня не вызывают. Но ведь не одного же меня так шантажировали. Кого-то другого тоже могли вызвать, и он мог не устоять. Или устоял, и тоже написал записку... Но вокруг ничего не происходило. Я заподозрил, не предатель ли Теосинте. Или может он нарочно мне такую проверку устроил? Или переданная им записка затерялась? В общем, я решил, что должен написать её ещё раз и занести в дом Инти сам.
  -- Похвально, что ты так решил. Ну а вот насчёт Теосинте, это интересно. Всё-таки позволь я обратно Горного Ветра позову, -- но увидел лицо юноши, Асеро понял, что тому эта идея не по нраву. -- Ну ладно, отдыхай, ты устал и тебе лучше поспать. Людей Инти тебе нечего бояться. Да и самого Инти тоже, про женщин всё сплетни, кто-то когда-то видел его с женщинами-агентами и насочинял небылиц. И насчёт Розы не беспокойся. Я даже сделаю так, что она придёт к тебе. Конечно, я не могу выдать дочь замуж за простого охранника, но... ещё мой дед Манко говорил, что заслуживший звание инки достаточно знатен, чтобы бы жениться на дочери правителя. А ты вполне сможешь заслужить это звание, тем более что времена предстоят далеко не безмятежные. А теперь спи, а когда проснёшься, увидишь рядом свою Розу, -- Асеро наклонился, и поцеловал юношу в лоб.
   Когда Асеро вышел, Горный Ветер сказал:
  -- Ну что, он рассказал тебе что-нибудь важное?
  -- Да, это тебя он боится. Ему про твоего отца и про твоё ведомство успели глупостей наговорить, а мне он рассказал много. Будем надеяться, что Розе он ещё больше расскажет. Надо ей сюда тайком дорогу показать уже сегодня.
  -- Ты уверен, что стоило рассказывать Розе обо всём? Она не разболтает?
  -- Не разболтает. Раз так хорошо свою любовь скрывала, значит, будет хранить тайну и дальше. Понимает же, что от этого жизнь любимого зависит. А кроме того, у меня есть одно соображение... -- Асеро вздохнул, -- нужно всё-таки окончательно проверить, была ли мотивом Золотого Лука ревность, и Роза тут незаменима.
  -- Ну ладно. В данном случае ты прав, наверное. Пока лекаря ещё нет, можно мне прямо здесь обсудить, что Золотой Шнурок тебе поведал.
  -- Я и сам так хотел, -- сказал Асеро присаживаясь на скамью и пытаясь сообразить, как начать столь важный для него разговор. Теосинте, о котором говорил Золотой Шнурок, был одним из двух замов Кондора, и до тех пор Асеро не доводилось слышать о нём чего-либо плохого.
   Родители Теосинте были эмигранты в Тавантисуйю из Мексики. В христианском мире нередко подчёркивали, как много тавантисуйцев готово бежать в христианский мир и как мало желающих поселиться в Тавантисуйю из внешнего мира. В христианском мире многие видели в этом неоспоримое доказательство, что Тавантисуйю представляет собой ад на Земле.
   Но на самом деле такой подход лишь изобличал непонимание господ индивидуалистов. Тех, кто считал Тавантисуйю своей второй Родиной, было не так уж мало по всему миру. Но только они стремились не перенести себя в наиболее комфортное для своей тушки место, а распространить разумное государственное устройство среди народа, где случилось родиться и жить.
   И родители Теосинте не были тут исключением. С риском для жизни они распространяли книги и материалы о Тавантисуйю. Какое-то время всё шло гладко, но потом они попали в лапы инквизиции, откуда их чудом удалось извлечь людям Инти.
   Асеро ещё юношей помнил отца Теосинте, преподававшего испанский и латынь у них в университете. Помнил его искалеченную ногу, побывавшую в испанском сапоге. Помнил его жену, тихую и печальную женщину, служившую в архиве. В Мексике их связь была незаконной, католическая церковь запрещала брак не только священникам и монахам, но и почти всем, кто посвятил себя учёным занятиям. А когда они попали в лапы инквизиции, разумеется, с ней случилось то, что обычно случается с женщинами, если они попадают в руки палачей. Это в Тавантисуйю любая женщина, даже арестованная преступница, даже осуждённая на казнь, неприкосновенна, покусившийся на её честь сам подлежал смертной казни. А палачи инквизиции не щадили ни невинных девушек, ни законных жён, а уж мысль о чести любовницы вовсе должна была казаться им абсурдной. Так что порой мать Теосинте даже сомневалась, не был ли отцом её сына кто-то из палачей. Возможно, оттого и назвала его в честь сорняка, который когда-то дал начало кукурузе, а теперь лишь засоряет её посевы. Тем более что склонности к учёным занятиям сын от отца не унаследовал. Впрочем, тут они официально считались мужем и женой, а Теосинте -- их законным сыном, и сам отец в своём сыне вроде не сомневался или не подавал виду. Других детей у них не было. Сперва Теосинте, как знающий испанский, некоторое время участвовал в заморских экспедициях и зарекомендовал там себя весьма неплохо, но из-за лёгкого ранения в плечо уже не мог владеть левой рукой так свободно, как правой, и потому от дальних походов пришлось отказаться. Человеку с такой биографией не было оснований не доверять, но слова Золотого Шнурка не могли не настораживать.
   Асеро неспешно начал:
  -- Горный Ветер, ты ведь знаешь Теосинте, зама Кондора. Тебе случалось по службе иметь с ним какие-то дела?
  -- Знаю, случалось. А Шнурок что-то говорил про него?
  -- Да. Он сказал, что сначала хотел передать записку через него, дал ему, но раз до твоего ведомства не дошло, значит... Значит, он всё утаил. Или у тебя кто-то всё утаил. Тут просто необходимо разобраться, тем более что ты не раз говорил, что подозреваешь среди своих измену.
   Говоря это, Асеро внимательно следил за лицом племянника. Было видно, что Горный Ветер неприятно удивлён и колеблется, о чём говорить, а о чём нет. Наконец он сказал:
  -- Ладно, скажу тебе то, чего говорить не хотел. Теосинте -- мой человек. И стал моим тайным агентом ещё до поступления к тебе в охрану. Сам понимаешь, на таком важном участке должен же кто-то следить за настроениями юношей. Он втёрся в доверие к белым людям. Он знает испанский, а кроме того, у него примесь крови бородатых, так что это помогло завоевать их доверие.
  -- Ну ладно, допустим. А насчёт записки Золотого Шнурка он с тобой говорил? Тогда о подозрении на заговор среди твои люди должны были узнать сильно раньше. Почему этого не произошло?
  -- Ну, о том, что дело идёт к заговору и попытке тебя свергнуть, мы с тобой ещё и раньше говорили. Но Теосинте говорит, что ориентировочная дата никак не раньше Райма Инти. Ты ведь знаешь, что может сильно изменится состав носящих льяуту, а идти на риск или нет, они вроде ставят в зависимость от этого. По его словам.
  -- Допустим. А про попытки вербовать людей из моей охраны он говорил?
  -- Он говорил, что устраивает иногда людям из твоей охраны проверки. Асеро, я понимаю, что тебе это не по нраву. Я и сам не в восторге от таких методов. Но он считает, что тут иначе нельзя. Говорит, что трагическая судьба его отца была предопределена его излишней доверчивостью... И, в общем-то, тут и в самом деле по-другому не очень проверишь.
  -- Ну ладно. Допустим, Золотого Шнурка могли так проверять, но опять же зачем было шантажировать его Розой и кто ударил его по голове? Брат?
  -- У брата алиби. Всё это и в самом деле слишком подозрительно, конечно, я должен проверить Теосинте. Но сам понимаешь, тут надо со всей осторожностью, не могу позволить себе его засветить перед всеми, я и перед тобой не хотел, да пришлось.
  -- Ну ладно, делай как знаешь. Слушай, по компромату на Жёлтого Листа твои люди ничего не нарыли? И сам Теосинте с ним не пересекался?
  -- Нет. И тут произошло кое-что нехорошее. Ты знаешь про спецоперацию по поводу ликвидации магната Так вот, магнат убит, это известно более-менее точно. Значит, группа своё задание выполнила. Однако они с компроматом не возвращаются. А по срокам должны если не вернуться, то дать о себе знать. Больше всего я боюсь, что их мог погубить предатель на борту. Конечно, я стараюсь не думать о худшем, но боюсь, что к Райма Инти они могут не успеть. А что именно к этой дате что-то готовится, всё-таки очень вероятно. А если у нас не будет компромата на Жёлтого Листа, то нам будет трудно лишить его льяуту. И всё-таки мне думается, что что-то он затевает. Ты знаешь, что он свою дочь в Кито отослал?
  -- Знаю. Но вроде из-за какой-то любовной истории.
  -- История и в самом деле была, да только... только я думаю, что это предлог. И что в Куско скоро станет очень жарко...
  
   Допрос Золотого Лука должен был происходить в тронном зале, Асеро восседал при всех регалиях, а Золотой Лук был приведён под конвоем. Всё это было сделано для того, чтобы допрашиваемый почувствовал серьёзность ситуации, перетрухнул и чем-нибудь себя дополнительно выдал, ибо рассчитывать на откровенность со стороны Золотого Лука не приходилось.
  -- Итак по ходу разбирательства убийства твоего брата выяснились некоторые до того скрываемые обстоятельства. Известно стало, что ты сначала подкладывал покойному ныне Золотому Шнурку землю в постель, а потом подложил муравейник, и он был жестоко искусан, -- Асеро изо всех сил старался говорить официально, но в груди у него клокотала ярость.
  -- Я всего лишь пошутил над ним, -- Золотой Лук намеренно улыбнулся, надеясь этой улыбкой смягчить государя. Однако номер не прошёл, Асеро понимал суть этого трюка и такого лицемерия не жаловал. По прежнему холодно и сурово он ответил:
  -- Это слишком жестоко, чтобы быть шуткой. Ты не мог не знать, что вы находитесь на службе и что во время, предназначенное для сна, вы должны хорошо высыпаться, поэтому даже земля в постели -- проступок довольно серьёзный. Но после муравьёв он в госпиталь на два дня загремел! Впрочем, лучше дать слово самому лекарю.
   Дворцовый лекарь сказал:
  -- Когда Золотой Шнурок, преодолевая неловкость, рассказал о муравьях в постели, я попросил его раздеться. Когда я увидел его тело, я ужаснулся. Его ноги, живот, грудь и спина сильно распухли, и я не знаю, как он терпел страшный зуд. Но сильнее всего пострадали паховые области -- там до того всё распухло, что бедолага не мог помочиться. Если бы у меня не было мази, которая снимает воспаление достаточно быстро, то он мог бы умереть от разрыва мочевого пузыря.
  -- Понял, Золотой Лук! -- Асеро не выдержал и даже привстал, чтобы крикнуть это. -- Ты едва не обрёк своего брата на смерть в страшных мучениях! Ты мог стать братоубийцей!
  -- Золотой Шнурок всё равно мёртв, что теперь об этом говорить, -- ответил Золотой Лук, пытаясь сохранять спокойствие, но было видно, что открытие этих обстоятельств ему неприятно.
  -- Нет, это важно, -- ответил Асеро, -- получается, что собственную жизнь, а также жизнь и здоровье моей семьи и всех гостей дворца я доверял человеку, который муравейник родному брату подложить способен? А если ты так подшутишь надо мной и моими близкими?
  -- Хорошо, теперь, когда мой брат мёртв, я могу рассказать правду. Государь, именно мой брат пренебрёг своим долгом. Ведь наш долг состоит и в том, чтобы беречь честь жён и дочерей инков, а Золотой Шнурок завёл интрижку с девой крови Манко. Я сделал ему предупреждение -- он не внял. Да, государь, я виноват. Я должен был донести тебе сразу же, но я испугался за него. Всё-таки родной брат... Да и страшно опозорить так свою семью. Я надеялся, что лёгкий вред здоровью, причинённый муравьями, образумит его и заставит больше дорожить своей плотью, ибо если бы его шашни раскрылись, то он бы так легко не отделался. Мой отец -- человек очень строгих нравов, и я представляю, что бы он сделал с юношей, который посмел поцеловать мою сестру, не имея намерения жениться. Так бы его отделал, что тот потом о женщинах и думать больше не посмел. Да и женщинам он был бы не нужен. Я не думаю, что инки -- отцы хуже, чем мой.
  -- Суровый у тебя отец. И с суровыми мерами в воспитании похоже переборщил.
  -- А ты бы, государь, что сделал с юношей, который полез под юбку к твоей дочери? Разве не измордовал бы его?
  -- Мордовать -- это не по закону, а мы, инки, должны соблюдать законы, или мы не инки.
   В этот момент в зал вошла Роза. Направившись к трону, она передала отцу какой-то пакет, а потом вышла. Золотой Лук при виде девушки несколько дёрнулс,я и в глазах у него мелькнуло какое-то возбуждение. Если бы Асеро не следил за ним специально, то, может, и не заметил бы ничего, но теперь у него никаких сомнений не оставалось -- юноша пылает к ней страстью, и на этой почве вполне мог впутаться в заговор. О дочери правителя он не мог и мечтать, но если бы её отец оказался лишён престола, а то и убит... тогда совсем другое дело. Но свою роль надо было доигрывать до конца, так как было обговорено с Горным Ветром.
  -- Итак, после всего, что я узнал о тебе, я не могу оставить тебя во дворце. За этот проступок ты отправишься одну из дальних крепостей Огненной Земли, туда новый гарнизон отправится после Райма Инти. А пока будут хлопоты о переводе, ты живёшь в казарме, но по дворцу тебе свободно ходить отныне воспрещается.
   Так было нужно для того, чтобы люди Горного Ветра могли следить за ним и выяснить его связи. До Райма Инти должны что-нибудь накопать, а если не накопают, значит, для заговорщиков он уже отработанный материал.
  -- Государь, осмелюсь попросить тебя об одном. Отпусти меня на Райма Инти съездить до родного айлью, хочу перед разлукой увидать своих родных, это ведь недалеко, в Счастье, полдня пути от столицы. Потом я вернусь, обещаю!
  -- Этот вопрос будешь решать со своим непосредственным начальством, но, думаю, разрешат.
   Юношу увели. Асеро уже думал встать с трона и уйти, но тут в зал вошёл Жёлтый Лист.
  -- Государь, я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, -- сказал Главный Глашатай, войдя и почтительно склонившись.
  -- Хорошо, -- ответил Асеро, сходя с трона. Как носящий льяуту, Жёлтый Лист имел право требовать это. -- Пошли тогда во внутренний сад.
  -- Только чтобы твоя Луна и её родня нас там не подслушивала.
  -- Тебе повезло, Луна у сестры.
   Очутившись во внутреннем саду и убедившись, что никто не подслушивает, Жёлтый Лист сказал:
  -- Государь, я подозреваю заговор против тебя.
  -- Вот как? И кто главный заговорщик?
  -- Твоя супруга. В твоё отсутствие она изменила тебе с англичанином!
  -- Сейчас ты мне будешь пересказывать бредовые сплетни. Я знаю её уже семнадцатый год. Она всегда была мне верной супругой.
  -- Ты забыл, что в юности её подозревали в связях с убийцами Горного Потока? Только отец и брат её отмазали.
  -- Про эти дела я знаю лучше тебя, но не хочу обсуждать. Были у Луны ошибки молодости -- но что с того? На её руках нет крови. И она любит меня.
  -- Если тебя волнует собственная безопасность -- отошли её от двора до выяснения всех обстоятельств. Верить нельзя самым даже самым близким людям, вспомни жену Инти... Или вот я отослал дочь -- потому что ей тоже не верю.
  -- Не веришь?
  -- Она потеряла девичью честь, хотела меня без выбора оставить -- мол, выдай меня замуж за того, с кем я переспала. Гадюка!
  -- Ну и выдал бы. Или жених совсем плох?
  -- Не в этом дело -- я не прощаю ослушания. А ты бы своей дочери простил досвадебные шалости? Говорят таки, что твоя Лилия...
   Асеро ответил довольно сердито:
  -- Будет вопрос -- буду и решать. Послушай, если досужие сплетни -- единственное дело, с которым ты ко мне пришёл, то лучше уйди пока я не разозлился. У меня ещё куча дел.
  -- Есть у меня ещё одно дело: англичане требуют, чтобы в нашей Газете была опубликована статья Дэниэла в защиту принципов свободы ведения хозяйства. Он настаивает на публичной полемике. Вот она, посмотри, -- и Жёлтый Лист вручил Асеро тетрадь с двумя-тремя исписанными разворотами. Асеро пробежался по ним глазами -- в принципе ничего нового по сравнению с теми аргументами, которые Дэниел выдвигал тогда на прогулке, он так и не родил.
  -- А если не опубликуем, тогда что?
  -- Тогда будет шум на тему того, что у нас никому не согласному с инками слова не дают, потому что тирания. И сам понимаешь, такой шум -- это на шаг ближе к войне. Конечно, начать войну не во власти Дэниэла Гольда, но захочет он -- мы станем перед ними в долгах как в шелках. И ни кто иной как ты в этом виноват -- подписал документ, не прочитав английскую часть. Так что же ты плачешь теперь?
  -- Я не плачу. Но если они готовы начать войну за любой чих, то всё равно начнут рано или поздно.
  -- Однако наши амаута не поймут, если ты доведешь дело до войны по такому пустячному поводу.
   Асеро на миг показалось, что вместо браслетов у него на руках незримые кандалы. Ну да, конечно, может ли считать себя свободным человек, которому диктуют с такой наглостью. С другой стороны, может, и не стоит так упираться в этом вопросе? Асеро понял, что его уже просто тошнит от всего, что связано с англичанами. Преодолевая себя, он сказал:
  -- Но вообще это дать можно, если рядом дать разбор статьи с наших позиций.
  -- Хорошо, но кто его будет писать? Это нужно уже к завтрашнему дню.
  -- Среди амаута хватает толковых людей. Вот тот же Кипу...
  -- Он уехал к родным в Чимор. Впрочем, будь он даже здесь, я не стал бы с ним связываться. Он -- человек необязательный, и не умеет делать работу к сроку.
  -- Ну ладно. А Золотой Подсолнух чем плох?
  -- Тем, что слишком мало на нашей земле прожил. И не доучился ещё. Так что столь важное дело ему доверить нельзя. Вообще зря ты его сделал своим любимчиком -- предаст он тебя при первой же возможности.
  -- Послушай, давай не будем об этом. А статью, похоже, придётся писать мне, -- Асеро вздохнул, с грустью думая, что ради этого придётся пожертвовать послеобеденным отдыхом, что после полубессонной ночи было совсем некстати. Но надо значит надо, в крайнем случае, съест несколько лишних листьев коки.
  -- Буду ждать статью к закату, государь, -- сказал Жёлтый Лист, и вдруг поспешно удалился. Асеро даже удивился на какой-то момент, но тут увидел, что в сад вошёл Горный Ветер. Очевидно, Желтый Лист не пожелал с ним сталкиваться.
   Тот подошёл, огляделся по сторонам, и сказал шёпотом:
  -- Вот что, Государь...Я поговорил с Теосинте. Да, в охране зреет что-то нехорошее. И замешан или Кондор, или Горный Хрусталь, или сам Теосинте. Он-то, конечно, на двоих других кое-какие улики приводил, но его слова проверять надо.
   Стараясь также не сходить с шёпота, Асеро ответил:
  -- Кондор? Нет, я никогда не поверю в это. Он ведь получил свою должность после того, как грудь заслонил меня от убийц и выжил после тяжёлого ранения. Нет, это невозможно!
  -- Я понимаю тебя, Асеро. И потому лучше нам вдвоём с ним поговорить и не во дворце. И желательно как можно скорее. Да, думаю, и тебе самому хочется поскорее избавиться от таких страшных подозрений к людям, которым ты привык доверять.
   Асеро со вздохом подумал, что статью теперь придётся отложить на вечер, и он может не успеть до заката...
  
   В удалённый угол парка шли три воина в закрытых шлемах-масках. В руках один из них нёс холщовую сумку, где, приглядевшись, можно было увидеть торчащее из неё горлышко бутылки и угадать какую-то снедь. Посторонний наблюдатель, скорее всего, подумал бы, что те тайком от командования решили хотя бы в свой свободный день выпить и закусить. Средний обыватель скорее отнёсся бы к такому с пониманием -- не всем так легко переносить обязательный для армии запрет на алкоголь (впрочем, если бы их остановил какой-нибудь военный патруль, проверяющие, к своему удивлению, и в самом деле обнаружили в бутыли сок, а не вино).
   Во время послеобеденного отдыха в парке было мало народу, большинство горожан предпочитало отдыхать в этом время или дома, или там, где они обедали, а привычки обедать в парках жители Куско не имели.
   Трое воинов расположились на уединённой полянке, предварительно осмотрев окружающее пространство на предмет лишних свидетелей. Убедившись, что таковых не оказалось, один из них сказал:
  -- Всё чисто, можно снимать шлемы!
  -- Может, лучше поговорим в шлемах? -- не очень решительно предложил другой.
  -- Ни в коем случае! -- сказал первый, снимая шлем. -- В шлемах мы будем стараться говорить громче, чем надо, мне уж по службе положено знать об этом моменте. И вообще, Кондор, во время разговора я хотел бы видеть твоё лицо. Конечно, ты последний, кого мне хотелось бы подозревать, но всё-таки...
  -- Горный Ветер, я клянусь, лучше мне умереть, чем предать своего Государя, пусть бы даже и невольно, -- сказал Кондор, покорно снимая шлем.
  -- Да верю я тебе, Кондор, -- сказал Асеро, тоже снимая шлем и глядя прямо в глаза собеседникам -- никто тебя ни в чём не обвиняет, но надо разобраться, причём от самой основы. Я честно понять не могу, ведь в охрану должны отбираться лучшие из лучших, верные из верных, а получается как-то не так. Ведь ты же мне и сам жаловался иногда, что они про меня сплетничают.
  -- Государь, сам понимаешь, что в охрану людей отбираю не я. Это происходит в рамках воинского призыва. Самых здоровых и сильных отправляют в армию на границу, но если парень вроде здоров, но всё-таки есть какая-то мелочь, и лекарь из айлью рекомендует лучше служить в охране, то к нему прислушиваются. Конечно, если семья лояльная и за него есть нужные характеристики.
  -- А когда я вчера изучал статистику, заметил, что из одних мест в охрану поступает больше чем из других, -- сказал Горный Ветер, -- ты это объясняешь тем, что в этих местах лекаря более придирчивые? Или дело не только в этом?
  -- Я не знаю. Ведь этим занимаюсь не я. Человек, который работал с нынешним призывом охраны, идёт по ведомству Славного Похода и сейчас путешествует с ним.
  -- Ладно, спросим, когда вернётся, -- сказал Горный Ветер, -- но вот Золотой Лук здоров как бык. Такому бы изначально на границе служить, а не в столице. Почему его в охрану определили?
   Кондор ответил:
  -- Ну, они с братом из двойни, брат у него и в самом деле слабым родился, да и видно, что слабее. Конечно, сам Золотой Лук и в самом деле здоров как бык, но считается, что близнецы всё равно слабее обычных людей.
  -- Кем считается? -- спросил Горный Ветер.
  -- Лекарями некоторым, правда, другие с ними не согласны. Да ты и сам наверняка видел их заключение о здоровье.
  -- А ещё про кого так считается? -- задал уточняющий вопрос Кондор.
  -- Ну, если мать полный срок дитя не доносила, и мальчик слабым родился... Даже если он потом здоровый, всё равно лучше не рисковать, такие чаще болеют... Ведь в охране всё-таки комфортнее, чем в армии.
   Асеро даже поперхнулся соком из бутылки от неожиданности. Прокашлявшись, он сказал:
  -- Хорошо, что в дни моей юности такими вещами никто не заморачивался. Какая разница, кто там каким родился. Если парень здоров, то здоров, если болен, то болен.
   Кондор ответил:
  -- Да в общем-то его во многом из-за брата в охрану отправили, считается, что двойню разлучать нехорошо. Хотя сам Золотой Шнурок скорее рад был бы куда подальше от брата. Он мне сам так говорил после нанесённой ему обиды, но те, кто принимал решение, считал иначе.
  -- Ну ладно, -- сказал Горный Ветер, -- суть-то не в этом. Ведь чтобы не просто в охрану к абы кому попасть, а именно во дворец, нужна рекомендация от старейшины айлью, от учителя, у которого парень учился, да ещё от пары уважаемых человек в айлью, желательно инков... у всех, кто у тебя служит, эти условия соблюдены. И, тем не менее, не так давно ты вот выгнал двоих охранников из-за того, что они на карауле напились. Да и вообще замечаешь у своих парней дурные наклонности. Как ты это объясняешь хотя бы себе?
   Кондор вздохнул:
  -- Я и сам много ломал над этим голову. Могу предположить два объяснения. Или юноши, попав из своих деревень в столицу, вдали от родных и привычного окружения, меняются в худшую сторону, ибо те, перед кем они стыдились дурного, остались дома, или же их рекомендатели не замечали в них дурных черт, которые опять же больше видны здесь, чем были видны дома.
  -- Хорошо, Кондор, а можешь сформулировать суть этого дурного? -- спросил Асеро. -- В чём оно состоит? Тогда, может быть, дело понятнее станет.
   Кондор несколько замялся:
  -- Да вроде, на первый взгляд, ничего серьёзного. Ну, сплетничают, ну обсуждают тебя государь...
  -- А что во мне такого обсуждать можно?
  -- Государь, некоторые считают, что ты ведёшь себя не совсем как мужчина. А ведь государь должен быть даже более мужчина, чем в среднем.
  -- Вот те раз! Что же не так с моей мужественностью? Разве я когда-нибудь позорно струсил? Или проявил безволие? Или наплевал на долг? Или не сдержал слова? Или... ну в чём меня вообще можно упрекнуть?!
  -- Ни в чём из того, что ты перечислил. Но ведь они наблюдая твою жизнь, видели, что ты живёшь только с одной женой и никогда не проявлял интереса к посторонним женщинам.
  -- А что тут такого? Одной женой обходится большинство тавантисуйцев, а в христианском мире больше одной жены вообще нельзя по закону.
  -- Но в христианском мире богатый человек обычно... Ну, ты понимаешь.
  -- Наставляет рога мужьям и губит девиц?
  -- Да...
  -- Неужели они хотят, чтобы я вёл себя так?
  -- Ну, некоторые считают, что если мужчина так себя не ведёт, то у него что-то не в порядке с мужеской силой, -- щёки Кондора налились румянцем. -- Ты знаешь, государь, я девственник и хочу остаться им до конца своих дней, не желаю променять службу у тебя на объятья самой лучшей из женщин. Ведь женатому мне было бы невозможно исполнять свои обязанности столь же усердно. И потому я не очень понимаю во всём этом....
   Асеро считал такую заморочку Кондора неправильной в конце концов, и хорошая жена никому не помешает, можно даже во дворце поселить, но сейчас явно не время спорить на эту тему, и потому продолжил:
  -- Ну ладно, а ещё за что они меня осуждают?
  -- Не серчай, государь, но ведь ты иногда делаешь ту работу, которая женской считается. Ведь можешь и полы помыть, и еду приготовить, и с детьми нянчишься... В общем, женскую работу делаешь.
  -- А то они в казарме полы не моют!
  -- Моют, но это пока служат, а у тебя жена есть.
  -- Но жене не всегда сподручно. Да и вообще, какая доблесть в том, чтобы всю работу по дому на женщин переваливать? Просто мужчине чаще некогда этим заниматься, но раз мне жена помогает мои обязанности исполнять, документы и статьи за мной вычитывает, то почему мне зазорно ей с её обязанностями помогать справляться? Или они считают, что женщина должна всем и всё, а мужчина никому и ничего?
  -- Я ни в чём не упрекаю тебя, государь! Но они видят в этом что-то такое... что-то позорное. И ведь на это никакого отбора нет, этого никто не проверял! И как с этим быть, не знаю. Я, конечно, провожу беседы, стараюсь быть с такими болтунами построже, но сами понимаете, что они уже не дети и изменить их мировоззрение тяжело.
  -- Мда... -- сказал молчавший до того Горный Ветер, -- такие вещи и в самом деле никто не проверял, в голову ведь не придёт проверять на это! И перепроверить такое как, вслух-то они будут отрицать, что тебя за это не уважают, в лучшем случае скажут, что мужчине женские работы исполнять не подобает. И к чему тут придраться?
   Асеро сказал:
  -- Ладно, Кондор, угощайся, мы-то с Горным Ветром уже отдали должное снеди, а ты и не притронулся. Проблему ты обозначил, а как уж её решить, тут думать надо не один день. Прежде всего, надо понять, специально ли такие по рекомендации попадают, или это общее поветрие среди нынешней молодёжи. Вот в годы моей юности шли войны, и как-то не было вопросов, кто мужчина, а кто нет. Если ты воевал добровольцем и тем более отличился в боях, то кто в здравом уме подвергнет сомнению твою мужественность? А не знающая войны и настоящих трудностей молодёжь как раз будет доказывать себе свою мужественность через вот такие глупости, как сомнительные поступки в половой сфере или показную брезгливость к женской работе.
  -- Это ты исходишь из того, что вся молодёжь такая, а не тебе таких подбирают.
  -- Брось, Горный Ветер, как-то подбирать юношей в охрану по этому признаку... Это как-то глупо.
  -- Почём знать. Во всём, что с тобой связано, лучше перебдеть. Вот Кондор, ведь так получилось, что некоторые охранники из твоего айлью, и всего на пять лет моложе. Вот про них можешь рассказать поподробнее?
   Видимо, Горному Ветру уже надоело это предисловие, и он решил перейти к прямому допросу, пусть и замаскированному под дружеский разговор. Кондор ответил:
  -- Да всего четыре человека, из них два -- Золотой Лук и Золотой Шнурок. Ну, про первого вы знаете, ко второму у меня не было никаких нареканий, он-то как раз ко всему этому питал отвращение. Ну, ещё те парни, что напились на карауле, но о них ты знаешь не хуже моего. Кстати, они ведь людей из твоего ведомства в подставе обвиняли. Мол, это твой человек их соблазнил вина выпить. Скажи, это правда или нет?
   Горный Ветер ответил:
  -- Ну, допустим, кое-кто из моих людей проявил такую сомнительную инициативу, но какая разница? Соблазняют -- не поддавайся, силой в них вино никто не вливал.
   Кондор наконец-то принялся за еду, и после паузы добавил:
  -- Я бы скорее другое отметил. Вы ведь слышали об эксперименте с продлением школьного обучения? Это по ведомству Верховного Амаута проходит и в ограниченном количестве айлью под столицей. Так вот у меня очень многие из охраны как раз через это прошли.
   Асеро в душе подосадовал, что забыл спросить об этом важном обстоятельстве, и хорошо, что Кондор напомнил сам.
  -- Вот так? А почему так? -- спросил Горный Ветер.
  -- Да на самом деле ничего удивительного. Когда из школы выходят мальчиками, и потом до службы в армии несколько лет остаётся, учителю тяжелее характеристику дать, чем если они потом у него учились вечерами... Так что поневоле такой перекос.
  -- Хм... понятно.
  -- Ну, в общем, тут есть какая-то связь. Как раз те, кто дольше обучался и вроде должен был быть культурнее и лучше сверстников, наоборот, как раз склонен к сплетням, самооправданиям и прочему. Как это объяснить, не знаю.
  -- Радуга это дело отлично объясняет, -- сказал Горный Ветер, -- я говорил с ней, и у неё скоро диспут на эту тему с Заколкой. Проблема не в том, что долго учат, а что учат не тому. Идея личности, как её понимают европейцы, с изрядной гнильцой, а европейская культура вокруг неё крутится. Казалось бы, кто, как не амаута, должны понимать, что европейская культура и те ценности, которые европейцы проповедуют, не могут быть совсем не связаны с теми мерзостями, которые европейцы творят по всему миру. Ещё горький пример моего брата Ветерка показал мне, что идеализация Европы -- вещь отнюдь не безобидная. Если бы некоторые преподаватели Тумбесского университета не ставили бы европейскую культуру выше нашей, их миссионеры нашли бы у нас куда меньше благодарных слушателей. А так семена упали на уже удобренную почву. Но амаута порой глупо упираются, мол культура отдельно, а нехорошие дела отдельно. И хоть ты тресни им что-то доказывать!
  -- То есть вы оба хотите сказать, что молодёжь по недомыслию учат чему-то не тому? -- переспросил Асеро,
  -- Или по недомыслию, или специально, -- сказал Горный Ветер, -- во всяком случае, среди амаута не так уж мало поклонников Европы. Ведь иные амаута даже сожалели, что тогда выбрали тебя, а не Горного Льва, мол, тот более европейски мыслил и как-то больше духом европейской культуры, чем ты...
   Асеро вздохнул:
  -- Дался им этот изменник! Ну да, логика у них простая: раз кто-то культурный, то человек в общем и целом хороший, то пусть и ошибся где и переоценил свои силы, а что он изменник, этого они не понимают. Возможно, что и сам Горный Лев не считал себя изменником, а думал, что это он использует европейцев.
  -- Да не в этом дело даже, -- ответил Горный Ветер, -- даже если бы не было всей этой некрасивой истории, европейцы бы всё равно считали тебя тираном. Любой Сапа Инка для них Тиран уже в силу того, что он Сапа Инка, и каким-то их представлениям о законном правителе не соответствует. Даже если ему нельзя предъявить ни одного трупа.
  -- Похоже, моя дочь Лилия меня тоже тираном считает. Конечно, что к ней с Розой пришлось охрану приставлять, это её раздражает. Но скажи, Кондор, вот кто решал, с кем ей идти на прогулку, ты или Теосинте? -- это был тот вопрос, который Асеро задал по договорённости с Горным Ветром. Теосинте явно показывал на Кондора.
  -- Теосинте. Впрочем, я всё равно потом расспрашивал, где, мол, были. Все как один говорят, что она каждый раз посещала то место, куда собиралась. Только вот я им не очень верю. Зная легкомысленный характер Лилии, можно быть уверенным, что она хоть раз или два должна была отклониться с маршрута. Но тут я всё-таки надавил на одного, он сознался вот в чём. Лилии действительно очень хотелось личной свободы, она договорилась с охранником, что ему тоже даст погулять, а сама побудет без охраны, и она погуляет свободно, и он, а в определённый час они встретятся вместе и пойдут домой. Ну и согласился он. Сказал, что и другие так делают, кое-кому она даже безделушки даёт.
   Асеро был озадачен:
  -- Какие безделушки? Откуда она их берёт? Кондор, ты не хуже меня знаешь, что у нас в доме порядок жить без излишеств.
  -- Вот сам в недоумении. Сейчас они с Розой вроде в библиотеку пошли, и в охрану я им надёжного парня дал.
  -- Ну откуда ты знаешь, кто надёжный, кто нет? Кондор, может, пока ситуация не прояснится, ты её сам провожать будешь?
  -- Я всегда готов выполнить свой долг перед государем.
   Горный Ветер сказал:
  -- Асеро, я бы не был так поспешен с выводами.
  -- Брось, Горный Ветер, сейчас, глядя в честные глаза Кондора, очевидно, что он ни в чём не виноват.
  -- Ну, это ещё вопрос. Теосинте тоже говорил, что Лилия подкупает охрану за безделушки, и что безделушки ей кто-то даёт, но он подозревает, что это либо Кондор, либо Горный Хрусталь. Но Горный Хрусталь, учитывая его путешествие с нами, не мог их давать. Разве что заранее весь запас, и большую часть охраны подговоришь... А так у одного честные глаза, у другого...
   Кондор сказал чуть помявшись:
  -- У меня тоже есть кое-что рассказать про Теосинте. Недавно мне пришлось его конфликт с нашей дворцовой поварихой разбирать. Он весьма назойливо ухаживал за девушкой, до чего-то непристойного дело не доходило, однако она просила меня его угомонить. И он ей пытался всучить золотые безделушки. Уверял, что они ему от отца в наследство остались.
   Горный Ветер ответил:
  -- Да какие безделушки в наследство! Его родителей из когтей инквизиции еле живых вытащили. И если ты не в курсе, там в инквизиции их раздевают до белья, а иногда и того не оставляют. Ну уж кольца, серьги и прочие медальоны сорвать, это вообще святое дело.
  -- Я знаю, и примерно это ему и сказал. Но он сказал, что его отцу уже здесь некоторые благодарные ученики здесь дарили. Хотя рисунок на наш не похож...
   Тут Асеро сказал, потянувшись к шлему:
  -- Простите ребята, но мне нужно на минутку отлучиться, я видел тут отхожее место недалеко за углом.
  -- Может, лучше тебя проводить, мало ли...
  -- Не стоит беспокойства, в шлеме меня никто не опознает. Доедайте лучше, а потом продолжим. В случае чего я крикну, если что не так.
  
   По дороге в заветное место Асеро заметил в кустах что-то вроде целующейся парочки. Мысленно ругнув распутную молодёжь, которая так развлекается в тайне от ничего не подозревающих родителей, он прошёл, куда намеревался. По дороге обратно он тоже совершенно не намеревался приглядывать и прислушиваться к легкомысленной парочке, если бы не услышал имя своей дочери. Незнакомец шептал ей на ухо:
  -- Я клянусь тебе, Лилия, что скоро твой отец уже не будет для нас препятствием!
   Асеро вздрогнул от этих слов. Не может быть... Как хотелось убедиться, что речь не о нём и что там всего лишь тёзка его дочери... Но, увы, заглянув за куст, он убедился, что ошибка исключена, Лилия обнималась там с каким-то английским хлыщом.
   В ужасе Асеро отшатнулся. Сдавленный крик застыл у него на устах. Несколько мгновений несчастный отец не мог прийти в себя. Сердце у него резко заболело. Неужели его дочь, его любимое дитя даже без насилия и давления смогла отдать своё девичье сокровище чужеземцу и теперь навеки опозорена? До последнего он не верил всем слухам и подозрениям, и вот теперь узрел прямое доказательство... Собравшись духом, Асеро крикнул:
  -- Ребята, на помощь! Держите мерзавца!
   И приставил шпагу к горлу мерзавца. Их взгляды встретились, и Асеро был неприятно поражён, что это не просто англичанин, а Розенхилл.
   Разумеется, тот должен был испугаться, но, видимо, хороший актёр умел не выдавать страха наружу, да и быстро понял, что враг один и ещё есть шанс выкрутиться.
  -- Отпусти его, отец, -- взмолилась Лилия, -- мы любим друг друга!
  -- Любите?! Да как ты могла Золотого Подсолнуха на это дерьмо променять?! А обо мне подумала?! За что ты меня позоришь? Неужели тебе моя честь безразлична?
  -- Честь -- это глупые правила, которые только мешают всем жить. А что мешает, то надо убрать и отменить.
  -- Да какая у тебя честь, тиран! -- сказал Розенхилл. -- Ублюдок ты черномазый и плод кровосмешения. Твою мать пьяный сапожник трахнул, а ты на престол залез. Разве может быть что-то хуже простолюдина на престоле? Ты своей глупостью и самодурством превратил собственную страну в ад, и даже в семье у тебя нет авторитета. С чего твоя дочь будет беречь твою честь, если ты когда-то взял силой её мать!
   Как ни старался Асеро совладать с собой, но такие обвинения его настолько обескуражили, что на какой-то момент он ослабил контроль, и Розенхилл сумел как-то выскочить из-под острия шпаги и убежать, тем более что Лилия, спасая любовника, тоже попыталась сцепиться с отцом. В это момент подбежали Горный Ветер и Кондор. Указав на убегавшего, Асеро крикнул:
  -- Ребята, держите его! Я жив, не ранен, с дочерью сам разберусь!
   Тем более что Лилия, поняв, что отец не собирается преследовать любовника, перестала удерживать отца. Он только печально взглянул на неё и сказал:
  -- Лилия, не уходи, теперь, когда я уже всё знаю, давай поговорим откровенно. Мне очень плохо сейчас, и если ты уйдёшь, то моё сердце разорвётся от горя.
   Асеро бессильно опустился на скамейку рядом и горько заплакал. Лилия стояла перед ним в растерянности. Морально она уже приготовилась к скандалу, но слёзы отца привели её в замешательство.
  -- Как же так получилось, дитя моё? Почему ты отдалась этому мерзавцу?
  -- Он не мерзавец, -- ответила Лилия, -- мы с ним любим друг друга. Он не виноват, что я твоя дочь и ты никогда не позволишь нам быть вместе. Что ты в своём тиранстве выслал его из страны за какой-то пустяк, который ты счёл оскорблением. Но он любит меня.
  -- Лилия... Ну, если бы ты хотя с Золотым Подсолнухом набедокурила... Но это же белый человек, ведь он до этого на своей родине по борделям ходил, неужели тебе не было противно... Подумай, теми же руками, которыми он ласкал тебя, он при этом....
  -- Я люблю его, мне с ним хорошо, а прошлое и всё остальное не важно, -- беспечно ответила Лилия.
  -- А если он не любит тебя?
  -- Любит. Я по глазам могу понять. Моё чутьё тут безошибочно.
  -- Почему ты так уверена?
  -- Потому что на меня обращали внимание многие. Так что я знаю цену мужскому взгляду.
  -- Ты веришь в его клевету на меня?
  -- Я знаю, что он так думает. Хотя, наверное, он не прав. Про тебя говорят, в юности ты вообще бегал от женщин. Белые люди смеются над такими. Ты знаешь, как они их называют?
  -- Знаю! Почему-то это они считают позорнее, чем сломать жизнь какой-нибудь девушке, и обречь её бросить незаконное дитя в сточную канаву с нечистотами. Нет, что вы, это не стыдно! Стыдно, когда человек ничего такого не делает, а хранит свою юность в чистоте. Да пусть бы он даже и делал с собой кое-что под одеялом, это куда более простительно, чем задирать девушкам юбки по подворотням!
  -- Папа, ты ничего не понимаешь в жизни.
  -- Это ты ничего не понимаешь! А если ты заразилась или забеременела?
  -- Заразиться я была не должна, здоровье англичан проверяли.
  -- Твоё счастье.
  -- Ну а пусть бы и забеременела. Я люблю его, и хочу от него детей. Пусть даже ты бы выслал его из страны -- ты не сможешь разлучить наши сердца!
  -- А если бы я доказал тебе, что он не любит тебя?
  -- Ты не можешь этого доказать.
  -- Лилия, поверь, этот подлец поставил своей целью погубить меня! Он домогался твоей матери, а теперь и опозорил её клеветой. Но раз ему не удалось проникнуть в неё, он для гарантии обесчестил тебя.
   Асеро ясно увидел, что Лилия содрогнулась. Такого она никак не ожидала.
  -- Не может быть... Ты всё выдумал или тебя обманули! -- быстро проговорила она.
  -- Лилия, я всё видел собственными глазами. Стал бы я выдумывать вещи, позорящие моё имя?! Лилия, ты понимаешь, как ты меня подставила?! А если передо мной выбор поставят -- семья или льяуту? Что тогда будет со мной? Мне придётся лишиться льяуту, а через это вся страна полетит...
  -- Не полетит она никуда. Выберут другого Первого Инку. А я буду счастлива, что, наконец, перестану быть принцессой и стану принадлежать самой себе.
  -- Наивное дитя, ты просто не понимаешь последствий... Хоть объясни, что ты нашла в этом негодяе? Ну, что ты на меня злишься, Лилия?! Разве я был тебе таким уж плохим отцом? Разве я когда-то давил на тебя, требуя выйти замуж за кого-то под угрозой наказания? Когда Ясный Взор, очень достойный юноша, всё-таки не пришёлся тебе по сердцу, я не стал настаивать. Да и с Золотым Подсолнухом ты сама познакомилась и подружилась, так почему ты вдруг решила сменить этого достойного юношу на чужестранца, который тебе по возрасту в отцы годится?! А теперь тебя никто не возьмёт замуж, а я так хотел видеть свою дочь счастливой! Ведь ты не создана для вечного девства!
  -- Ладно, я скажу, что я нашла. Жизнь в нашей стране какая-то слишком скучная и размеренная. Одно и то же изо дня в день. Юноша должен служить и добиваться повышения по ступенькам, разве что на войне бывает иначе... У нас люди не умеют и не любят рисковать по собственной инициативе. Я влюбилась в Золотого Подсолнуха, когда мне показалось, что он не такой... Что он способен рискнуть всем. Но он быстро стал тавантисуйцем. Окончательно я поняла это, когда ты пообещал ему синее льяуту. А вот белые люди не боятся ставить всю жизнь на карту. Это так завораживает... Как прыгнуть в воду со скалы.
  -- Да уж, прыгнула! А знаешь, почему белые люди так легко это делают? Да потому что не думают о других. И ты тоже... не думала. Золотой Подсолнух... Он ведь любил тебя... до сих пор любит. Неужели для тебя желание нанести мне боль важнее чувств достойного юноши? Хотя раз ты такая, то, может, для него и к лучшему, что ты его женой не станешь! Ему так хотелось любви и счастья... Бедный юноша... Надеюсь, что он не сломается и от твоего удара...
  -- Да не так уж он любил меня! Когда я попыталась его соблазнить, он отказал мне!
  -- Отказал. Потому что он честный юноша и хотел быть чистым передо мной. А что, по-твоему, раз юноша влюблён, то непременно домогаться должен? Ну, стыдно ему до свадьбы такое делать. И этот стыд -- вовсе не следствие душевного или телесного недуга, как тебе Розенхилл наплёл.
  -- Ты хочешь, чтобы я с ним помирилась?
  -- Формально ваша помолвка даже не расторгнута, может, он простил бы тебе даже измену, но... я боюсь, что ты сломаешь его.
  -- Ты думаешь, его что-то может сломать? Если он даже с братьями-монахами, говорят, спал.
  -- Кто тебе сказал такое?
  -- Розенхилл... или он его оболгал? Но ведь у них вроде так принято...
  -- Лилия, пойми... Среди монахов такое и самом деле распространено, но юноша испытывал к этому отвращение, и в отличие от тебя, его никто не мог совратить по доброй воле! Да, однажды его принудили к этому силой -- наказывали за непокорность, но, несмотря на это, он не сломался, а нашёл в себе силы начать новую жизнь здесь.
   Переведя дух, Асеро продолжил:
  -- Я хочу понять, почему ты так черства к другим людям? Ну не понимала ты, что Розенхилл негодяй, это я допускаю. Но почему ты хотела причинить боль мне? Ведь мы с матерью любили тебя, может, просто слишком избаловали...
  -- Отец, меня смущала моя несвобода. Да, ты и в самом деле не давил на меня, однако ты можешь, имеешь право надавить. А то, что не давишь -- считаешь величайшей милостью, -- Лилия скривилась. -- Ты всё время думал о делах государства....
  -- Ну а как же мне было о них не думать? Я всё-таки не крестьянин, а Первый Инка...
  -- Мне хотелось любви. А Золотой Подсолнух был застенчив, робок... Мне же хотелось бурной, настоящей страсти. Да не под твоим надзором. И тут -- Розенхилл. Он умел так красиво ухаживать, мне было так хорошо с ним... Так с Золотым Подсолнухом никогда не было. И мне не хотелось отказываться от этого "хорошо" ради какого бы то ни было долга!
  -- Но ведь ты знала, что он на тебе никогда не женится!
  -- Да, потому что у нас есть жестокий закон, который запрещает браки с чужестранцами. Но Розенхилл сказал, что если бы этот закон отменили, то он непременно бы женился!
  -- А знаешь, почему существует этот закон?
  -- Чтобы людей контролировать! Ты -- деспот!
  -- Вовсе нет. Этот закон придуман не случайно. Или ты не знаешь, как христиане относятся к женщинам-язычницам?
  -- Сейчас ты скажешь, что они их только насиловать могут!
  -- Не только. Соблазнять тоже. Да только жениться на язычнице они не могут. Точнее, они могут сделать её своей сожительницей, и она по наивности может считать себя законной женой. Но только они сами никаких обязательств перед ней не чувствуют, они считают себя в праве покинуть её и её детей в любой удобный для них момент... Вот потому любовные связи с чужестранцами у нас запрещены, а не из деспотизма. Но вот когда белый человек становится тавантисуйцем, он вполне может жениться на нашей женщине, так как он подпадает под наши законы. Но ведь Розенхилл ради тебя тавантисуйцем становиться не хотел! Он ведь считает, что это мы должны стать другими!
  -- А почему бы и не стать другими в чём-то? Разве у нас всё так хорошо и правильно?
  -- Потому что мы не можем стать белыми людьми, -- тихо ответил Асеро, -- мы можем стать только их рабами. У нас из дворца пропадали документы, связанные с охраной и схема дворца, скажи мне, ты брала?
  -- Да, я давала ему, чтобы он посмотрел путь и вернул на место, он обещал, что вернёт, мне очень хотелось с ним свидания во дворце, а что тут такого?
  -- Лилия, он обманул тебя. Это нужно было для готовящегося переворота. Если их планы осуществятся, я буду мёртв или в тюрьме, а ты с матерью и сёстрами тоже будешь в неволе. Кстати, где Роза?
  -- В библиотеке. Я убежала незаметно от неё и от охранника.
  -- И подставила бедного парня. А теперь скажи, ты веришь мне, что Розенхилл оклеветал твою мать и что он не любит тебя?
  -- Верю, -- сказала Лилия, глядя куда-то вдаль. Как бы она ни относилась к отцу, сбросить его слова о матери со счетов она не могла. Любя свободу, она не могла одобрить интимного насилия над кем бы то ни было. -- Похоже, он и в самом деле не любит меня. А значит, я любила не его.
  -- Откуда у тебя были безделушки для подкупа охраны?
  -- Мне их Розенхилл давал.
  -- Ты можешь сказать, кому из охранников ты их давала.
  -- Нет, не скажу. Я не имею права выдавать бедолаг. В отличие от соития, это и в самом деле бесчестно.
  -- Всё равно ведь доберёмся, что же мне, весь состав охраны менять?
  -- Не будь так жесток, отец. Мне хотелось любви, а им -- европейских мелочей, которых у нас нет. Что в этом преступного?
  -- Да они убийцу за эти мелочи пропустить могли! Если люди дают себя подкупить, то как им доверять?
  -- Да, я виновата. Но я всё равно их не выдам.
  -- Сегодня вечером ты дашь показания перед Горным Ветром.
  -- Нет, он мне не судья.
  -- Да причём здесь это?! Ты ещё не поняла до конца, что была лишь игрушкой в грязных руках заговорщиков?! И если ты хоть частично не попробуешь исправить последствия своей шалости, ты можешь обречь меня на смерть!
  -- Скажи мне, что будет с Розенхиллом?
  -- Не знаю. Зависит от того, что ещё вскроется. Но неужели тебе жаль того, кто тебя так подло обманул?
  -- Нет, не жаль. Только получается, что мне было хорошо с Розенхиллом оттого, что он нехороший, а с Золотым Подсолнухом не было так хорошо оттого, что он хороший?
  -- Ну да, Золотой Подсолнух -- это тебе не опытный совратитель. Как я теперь матери о таком скажу? Ну почему ты о нас не подумала?
   Лилия только мрачно взглянула на отца. В её взгляде читалось что-то вроде "Всё равно не поймёшь". Асеро подумал, что наверняка где-то в глубине души она должна жалеть о своём поступке, ведь рисковать из-за мерзавца обидно, но сейчас она едва ли скажет об этом, раз уж уверена, что отец ей не судья.
  -- Ладно, пошли домой. Матери пока не говори, я лучше сам ей скажу потом.
  
  
  
   Вечером Асеро пытался сосредоточиться на злополучной статье, но не очень выходило. Как он ни старался сконцентрировать свою волю, случившаяся беда так придавила его, что было трудно думать о чём-то другом, мысли скакали от аргументов Дэниэла к поведению Розенхилла. Горный Ветер и Кондор после поимки Розенхилла разбирались теперь с охраной, Лилия сидела во дворце и куксилась, Роза вернулась из библиотеки. В любой момент могут дёрнуть для каких-то дальнейших выяснений и перекрёстных допросов. Как ни старайся, а скрыть своё состояние от жены трудно. Хорошо хоть Луна, видя, что Асеро явно не по себе, взяла на себя просмотр остальных материалов к газете. Вскоре она закончила его, и Асеро вышел к посту охраны, чтобы передать курьеру. Одно утешало: как бы ни повернулось дело, с Жёлтым Листом работать осталось недолго. И почти удивился, когда увидел, что с другой стороны пункта охраны стоит Искристый Снег:
  -- Асеро, может, ты мне объяснишь, что происходит? По столице ходят самые противоречивые слухи. Ясно только, что каким-то образом высланный Розенхилл оказался тут и что он чуть ли не цветы в твоём саду рвал.
  -- Ага, рвал, -- мрачно ответил Асеро, когда пост охраны был уже позади и они остались вдвоём, -- и сорвал мою Лилию. Раз уж Луну достать у него не получилось. Но прежде всего, важен уже тот факт, что приказ носящих льяуту не выполнен. И не выполнен сознательно. Каковы должны быть меры наказания для виновных?
  -- Вообще-то смертный приговор. Но... я боюсь, что тут могут быть задействованы десятки, а может и сотни людей. Меня страшит мысль о столь массовой казни.
  -- Ладно, этим вопросом займёмся после выявления виновных. Только с Англией надо порвать уже сейчас. Больше ждать нельзя, они совсем обнаглели. Ведь замешан не только Розенхилл. Я уверен, что остальные англичане тоже знали о нём и молчали. А это уже повод для разрыва.
  -- Ну, мы не можем так резко разорвать. Это всё равно что сжечь поле, на котором только поднялись всходы, и не дождаться урожая.
  -- Искристый Снег, ты всерьёз думаешь, что Розенхилл всё это выкинул по собственному почину? Думаешь, он просто развратник, который не способен отвечать за свои мужеские стати? Нет, я не верю в это. Это часть большого плана против меня. Позор Луны и её выкидыш могли бы принудить меня ко второму браку, но не получилось. Теперь он принялся за Лилию. Соблазнить девицу, формально обручённую с другим, было при его опыте плёвым делом. Теперь её помолвку с Золотым Подсолнухом не восстановишь, я бы на его месте отказался. При том, что он кандидат на Синее Льяуту. А может, и не в нём дело, а во мне. Для любого человека то, что обрушилось на меня, было бы страшным горем. У меня сердце заболело впервые в жизни. Но сейчас я рассуждаю не просто как опозоренный отец, а как правитель. Ведь если они сегодня сознательно и расчётливо оскорбили мою честь, то что будет завтра? Искристый Снег, я понимаю, что лично ты можешь тут не видеть ничего страшного, так как моя опозоренная честь не делает меня хуже в твоих глазах. Но не все же рассуждают так, как ты. А если я из-за позора льяуту лишусь? Это будет очень на руку англичанам. Я ведь не хочу дать им захапать наши богатства, а им нужен кто-то, кто даст.
  -- Нет, нет, Асеро, если бы у тебя был явный соперник вроде Горного Льва, но этого нет... Какой смысл тебя позорить, если нет того, кто мог бы этим воспользоваться? Пока я не увижу прямых доказательств заговора, я буду исходить из того, что тут на первом месте любовная интрижка. Твоя дочь настолько прекрасна, что ради неё можно рискнуть жизнью. И тем более интриговать против Золотого Подсолнуха -- кому это нужно? -- спросил Искристый Снег, и вопрос прозвучал так, будто речь шла о чём-то безобидном. Асеро порой приходил в отчаянье от незамутнённой наивности своего законника. А Искристый Снег добавил:
  -- Всё-таки, очень не хочется доводить дело до войны. Я постараюсь уладить всё как можно более мягко, но надо сперва посмотреть реакцию англичан.
   "Всё-таки не зря тебя родители Ослом назвали", -- подумал Асеро. -- "Чего тут смотреть, и так ясно, что в их глазах Розенхилл -- сама невинность, а я -- жестокий деспот".
   Когда Знаток Законов только ушёл, Асеро хотел было опять взяться за статью, но к нему вошёл Горный Ветер.
  -- Асеро, дело скверно, часть охраны придётся арестовать. Лучше бы вообще всех отправить в Огненную Землю, но увы, на полную замену состава возможностей нет. Но этой ночью дворец будут охранять мои люди, завтра днём оставшаяся часть охраны, а дальше, наверное, надо присылать какую-нибудь из воинских частей, расположенных за пределами столицы.
  -- Почему именно за пределами столицы?
  -- Потому что в двух из трёх столичных изменники тоже пытались поработать, я это узнал ещё до того, а если мы такого не знаем про третью, то это ещё не значит, что этого нет. Причём их метод работы... я ещё даже не знаю, чем его можно нейтрализовать до конца. Они просто предлагали юношам книги эмигрантов из Тавантисуйю, и, движимые естественным любопытством, юноши их читали и, привыкшие уважать книги, в общем, терялись, верить или нет. Разве может быть, чтобы в книге всё было неправдой? Конечно, мой человек пытался их переубедить, но какой-то осадок остаётся. Асеро, ты сам понимаешь, что если бы ты был тем дурным и порочным тираном, которого живописуют их книги, ты бы по нашим собственным меркам заслуживал бы отстранения от власти всеми законными и незаконными способами. И потому чтобы защищать тебя, нужно быть твёрдо уверенным, что ты чист и невиновен. А человек, который в тебе хоть чуть-чуть сомневается, он может сам на тебя руку и не подымет, но не факт, что будет защищать от врагов, лезущих на штурм с обвинениями. Понимаешь мою мысль?
  -- Понимаю. Только не думаю, что дело дойдёт до штурма или чего-то такого. Я подозреваю, что в ближайшее время носящие льяуту поставят вопрос о том, могу ли я быть Первым Инкой после такого позора. Вот что, твой отец действительно в столь безнадёжном состоянии, что не может приехать в Куско? Ведь всех носящих льяуту я должен буду собрать вскоре так или иначе, и каждый голос будет на счету...
   Горный Ветер как будто чем-то смутился:
  -- А не можешь отложить хоть дней на десять? Я боюсь, если он сейчас узнает о позоре Лилии, то это его добьёт.
  -- Ну, Лилия ему всё-таки не дочь.
  -- Ты ведь помнишь, как он на письмо о новом "подвиге" Ветерка прореагировал? И какова будет дальнейшая судьба Лилии?
  -- Я не знаю. Но варианта два: либо она помирится с Золотым Подсолнухом, во что я не очень верю, но всё-таки не исключаю, либо станет Девой Солнца.
  -- Вот что, а нельзя ли отложить возвращение моего отца до того момента, когда это станет ясно окончательно?
  -- Боюсь, время не терпит.
  -- Понимаешь, каждый удар, связанный с его родными, мой отец переживал очень тяжёло. Он любил мою мать -- но вынужден был ей изменить, а потом, когда она умерла, он всю жизнь мучился от этой раны, она так и не зажила никогда. Потом Ветерок, потом жёны... Я не знаю, как он прореагирует на беду, постигшую твою семью. Я просто боюсь...
  -- Но ведь всё равно же он узнает рано или поздно. А если меня лишат льяуту, то это будет гораздо хуже и для него тоже.
  -- Узнает. Но только не сейчас, а когда всё утрясётся. Ты меня не переубедишь, я буду стоять на своём, так как не хочу, чтобы его постигло то же самое, что было после известия о новом преступлении Ветерка.
  -- Послушай, можешь сказать мне хоть, что про его здоровье говорит его лекарь?
  -- Не могу... увы. Лекарь куда-то уже три дня как исчез, ищут его конечно, но думаю дело плохо. Или он мёртв, или в плену у врагов. Ты знаешь, что отравить человека через лекаря проще всего. Потому лекарь должен быть человеком надёжнейшим. И даже такого могут шантажировать. Боюсь, что это и случилось...
  -- Хорошо, а Панголин может твоего отца осмотреть?
  -- Может, но... тогда ему тайно надо в замок пробраться.
  -- С тайным ходом это не проблема.
  -- Ну, хорошо, но ему всё равно надо время для наблюдений... так что сложно. Нужен постоянный лекарь на замену, а Панголину лучше в столице быть. Конечно, если не будет иного выхода... Но сейчас лучше не дёргать отца по-любому. Ты же не хочешь ему дополнительного вреда?
  -- Не хочу, конечно... Послушай, а мой начальник охраны как на всё отреагировал?
  -- Несчастный в панике и в отчаянии. Я его допросил -- судя по всему, чист как белый лист.
  -- Я думаю, что ему пару дней отдыха надо дать, а то ведь всё равно как ему исполнять его обязанности? Если он в ближайшие дни тебе не нужен, я подпишу ему бумагу, пусть съездит домой и в себя немного придёт, хорошо?
  -- Хорошо. Лилию, я думаю, лучше опросить завтра, после сверки и обработки всех протоколов допроса охраны, чтобы её два раза не дёргать. И да,
   Горный Хрусталь, к сожалению, таки оказался виновен. Найдёны прямые доказательства его связи с Розенхиллом. У него найдены не только безделушки, но и письмо, в котором есть план переворота после Райма Инти. Кондора просто трясёт от всего этого.
  -- Послушай, а может быть, дать Кондору небольшой отдых? Раз он в таком состоянии, то едва ли от него будет большой толк. Ведь все показания ты с него снял.
  -- Думаю, да. Можешь дать ему отдохнуть.
  -- Тогда позови его сюда ко мне, хочу поговорить с ним наедине.
  -- Да, это будет нелишним. Иду за ним.
  
   Асеро подумал, что Горному Ветру, хотя он стремительно набирается опыта, до отца ещё далеко. Инти бы, наверное, всё-таки заподозрил бы хоть что-то на его месте.
   Кондор вошёл бледный и растерянный.
  -- Государь, я виноват перед тобой. И виноват так сильно, что даже просить прощения не смею. Ведь это я всё прохлопал. Накажи меня так сильно, как считаешь нужным. Если казнить, то казнить!
  -- Не надо, Кондор. Я помню, как четыре года назад, вернувшись на службу после болезни, ты грудью своей закрыл меня от пуль убийцы, одна из них пробила тебе лёгкое, и ты едва не отдал жизнь за меня. Я не могу казнить человека, которому сам обязан жизнью.
  -- Но ведь я был обязан тебе больше, чем жизнью. Я был обязан тебе честью, государь. Впрочем, теперь я убеждён, что не стоил твоего доверия. Раз я допустил то, что случилось...
  -- Ну, Кондор, разве ты виноват, что несколько твоих подчинённых оказались продажными шкурами?
  -- Если бы несколько... а то ведь большинство. Английских безделушек оказалось очень много. Ножички, статуэтки, зеркальца, шкатулочки... Но главное, Горный Хрусталь оказался заговорщиком. А я считал этого человека кристально честным...
  -- И что он говорит в своё оправдание?
  -- Что он не виноват, что ему подбросили....
  -- Кондор, а ведь кому-то и в самом деле могли подбросить, -- ответил Асеро, -- если за этим стоит серьёзный заговор, то заговорщики не дураки подставляться. Могли специально подбросить компромат, в том числе и ни в чём не повинным соседям...
  -- Все, у кого нашли европейские безделушки, сидят под арестом. Ночью дворец будут охранять люди Горного Ветра, потому что оставшихся охранников хватает только на дневную смену.
  -- Да, Горный Ветер мне говорил уже. Вот что, Кондор, скажи, твоя родная деревня ведь находится недалеко от замка Инти?
  -- Да...
  -- Тогда у меня к тебе есть одно очень деликатное поручение. Я формально дам тебе отпуск на пару-тройку дней, ты поедешь домой, отдохнёшь, тебе это необходимо, но завернёшь в замок Инти, и передашь ему моё письмо.
  -- Меня не пропустит его охрана.
  -- Есть способ сделать это, минуя охрану. Ты ведь хорошо стреляешь из лука...
  -- Как и положено твоему телохранителю.
  -- Так вот, замок Инти находится в ложбине. Ты взойдёшь на пригорок, и когда присмотришься, то увидишь возе окна на втором этаже специальную подушечку ярко-алого цвета. Письмо ты прикрепишь к стреле и попадёшь в эту подушечку. Запомнил?
  -- Да, государь.
  -- Ну, вот тебе отпускная бумага, а вот -- письмо. Ну, свободен.
   Благодарю тебя, государь.
   Кондор положил драгоценное письмо за пазуху и вышел с отпускной бумагой в руках.
  
   Асеро вздохнул с облегчением. В письме, которое он отправил, говорилось следующее:
   Инти, друг, я не стал бы тебя беспокоить, но дело принимать серьёзный оборот. Мне нужно срочно созвать всех носящих льяуту и решить вопрос о высылке англичан из страны. У меня есть основания подозревать, что в ответ Жёлтый Лист постарается повернуть дело так, чтобы лишить меня льяуту и отправить в ссылку. Каждый голос будет на счету, так что скажи мне точно -- в состоянии ли ты в ближайшее время выехать в Куско, или твои дела безнадёжны?

Твой друг Асеро.

   После этого Асеро ещё до полуночи сидел за статьёй, а когда отправил её с курьером, то завалился спать.

Порвалась дней связующая нить

   Когда на следующее утро Асеро проснулся, время было уже довольно позднее.
  -- Ты чего меня не разбудила? -- спросил он Луну.
  -- Ты вчера был так измучен и так поздно лёг, что я решила дать тебе побольше поспать, тем более что никаких посетителей на утро у тебя запланировано не было. Раз уж тебя даже бой часов не разбудил, значит, сон тебе просто необходим, чтобы не свалиться в болезни. Не всё ли равно, часом раньше или часом позже ты прочтёшь свои бумаги.
  -- Ну ладно, уговорила. А как Лилия?
  -- После завтрака ушла в университет. Собирается помириться с Золотым Подсолнухом. Точнее, попросить у него прощения. И надеется встретить его на учёбе.
  -- Это хорошо.
  -- Твоя мать уже тоже позавтракала, но ей что-то неможется, так что завтракать будем вдвоём. Дочери уже все учатся, а младшую я отвела в гости к Звезде. Ты знаешь, малышка уже стала учиться шить, а Звезда рада учить рукоделию.
  -- Тогда давай скорее. Если я не жду посетителей, то это не значит, что ко мне никто неожиданно не заявится. И будет не очень удобно, если люди поймут, какой я сегодня соня...
   Первый Инка оказался прав -- спокойно позавтракать ему в этот день не удалось. Сначала прибежал один из охранников-посыльных и сообщил, что на площадь перед дворцом стекается народ. Однако пока никто ничего не требовал. Значит одно -- надо будет выйти и поговорить с народом? Неужели слухи о случившемся уже проникли в город, и теперь надо будет говорить на эту тему? Впрочем, Асеро надеялся, что вряд ли некрасивая история с его дочерью так волнует жителей Куско, скорее всего, причина другая. Ладно, народ выберет оратора, и тот изложит суть дела, а пока можно дозавтракать.
   Потом примчался Кондор.
  -- Уф, я еле пробился через толпу. Но хорошо, что я успел к тебе, государь.
  -- Что случилось, Кондор? Ты передал письмо?
  -- Увы, нет, государь. Я просто не смог сделать это из-за того, что Инти мёртв.
   От этого известия Асеро чуть не подавился:
  -- Мёртв?! Неужели недуг его доконал?!
  -- Всё ещё хуже, государь. Инти убит. Замок взяли штурмом.
  -- Да кто... осмелился?!
  -- Не знаю. Я выехал на рассвете, а это случилось ночью. С утра был виден лишь результат -- разорённый замок и тела охраны. А на самом видном месте тело самого Инти.
  -- Ты уверен, что это был он?
  -- Он лежал лицом внизу, но по одежде и фигуре я не мог ошибиться. Льяуту было на нём. И во всех убитых были стрелы, к которым были прикреплены записки -- "это мы, убитые тобой, кровавый палач, встали из могил, чтобы отомстить".
  -- А в самом замке ты был? Там пусто?
  -- После такого я не осмелился к нему и близко подойти. И никто из деревни Рубеж не осмелился. А трупы... их отволокли от замка к деревне Рубеж. Кто -- не знаю.
  -- Хорошо. Но ведь о таком надо немедленно сообщить Горному Ветру!
  -- Я хотел это сделать, но... проезжая мимо, я увидел, что его дворец в блокаде.
  -- Да ты что... И чего же хотят осаждающие?
  -- Они кричат, чтобы он вышел для расправы, зовут его убийцей и палачом... И твой дворец окружён, я еле пробился через толпу.
  -- Так, -- сказал Первый Инка, -- похоже, что началось. Я должен немедленно выйти к народу.
  -- Государь, не советую тебе этого делать, -- сказал Кондор и посмотрел на него умоляюще, -- я боюсь, что они тебя растерзают, я слышал разговоры в толпе, когда продирался через неё.
  -- И что же они говорили?
  -- Они называли тебя жестоким тираном, грязными кровосмесителем, потомком самозваного бога, жестоким убийцей и угнетателем. Ты не сможешь их ни в чём убедить... Даже на меня, когда я продирался сквозь толпу, бросали такие взгляды...
  -- Полные ненависти?
  -- Даже хуже, ненависть я бы ещё понял. Но в их глазах блестела алчность. Некоторые говорили, что если захватить меня целым и невредимым в рабство, то за меня можно немало выручить... Противно и стыдно чувствовать себя товаром! Но я так понял, что они хотят разгромить дворец и разграбить его сокровища, а людей -- в рабство. Государь, умоляю тебя, беги, не медли! Если ты выйдешь через потайную дверь переодетый простым воином, то у тебя есть шанс спастись.
  -- Давай я гляну на толпу из окна Галереи Даров, и потом решим, что делать, -- сказал Асеро, вставая из-за стола и направляясь через сад галерее.
  -- Я пойду с тобой, -- сказала молчавшая до сих пор Луна, -- я тоже хочу посмотреть на людей, которые считают тебя убийцей и тираном. Ты знаешь, я много общалась с простыми людьми, и не могу поверить, чтобы они же и такие же, как они, желают предать тебя жестокой смерти. Мне всегда тебя хвалили.
  -- Это было несколько месяцев назад, с тех пор много воды утекло.
  
   Из окна Галереи Даров было видно целое плотное людское море, слышались отдельные выкрики, и лица у людей были злые и гневные. Асеро с грустью подумал, что так много людей на площади бывает только по большим праздникам, но тогда настроение у людей совсем другое.
  -- Когда я протискивался, народу было вдвое меньше, -- сказа Кондор, -- сейчас бы я не пробился уже.
  -- Не могу понять, как все эти люди решили бросить работу ради того, чтобы прийти сюда, -- сказал Асеро, -- ладно бы ещё вечером.
  -- Продажные твари! -- с ненавистью сказал Кондор. -- Я уверен, что это англичане их подкупили. Эти зажравшиеся горожане даже родину готовы продать за английские подачки!
   Асеро лишь вздохнул и ответил как можно спокойнее:
  -- Ты никогда не имел дело с большими деньгами, Кондор, и это объясняет твою наивность. Никто не может быть настолько богат, чтобы подкупить столько людей, чтобы ими можно были заставить целую площадь. Никто. Даже англичане.
  -- Значит, части людей они сокровища лишь пообещали. Сказали, что они находятся здесь, -- и Кондор обвёл рукой галерею, указывая на экспонаты, -- ведь многие видели эти сокровища.
  -- Нет, Кондор, я никогда не поверю, чтобы у нас в столице было столько мерзавцев. Большая часть этих людей просто обманута. Я просто должен попытаться поговорить с ними.
  -- Государь, Инти и его люди убиты. Может быть, пока мы тут говорим, уже ворвались к Горному Ветру и рвут его на части!
  -- Там ведь Лань и их дети, -- всхлипнула Луна, -- неужели и их не пощадят?
  -- Англичане -- нет, -- сказал Кондор. -- Пойми, государь, у тебя только один шанс спасти себя и близких -- разогнать толпу войсками. Луна, скажи ему...
   Луна тоже умоляюще посмотрела на супруга:
  -- Асеро, пойми, если они убили Инти, значит, речь идёт о перевороте. Иначе бы они не осмелились поднять руку на твоего ближайшего родственника и друга. А если так, то словами не поможешь.
  -- А что же ты хочешь, пролить кровь этих людей? -- Асеро показал за окно. -- Я не могу дать приказ их убить. Но даже если бы я решился на это, я не уверен, что войска такой приказ выполнят. Среди толпы могут быть их близкие.
  -- Ради тебя, Государь, я бы выполнил не задумываясь.
  -- Но это ты, потому что чувствуешь себя обязанным мне, а они -- они мне так не обязаны.
  -- Пожалуй, ты прав. Да, государь, я обязан тебе больше чем жизнью, я обязан тебе честью. И если ты погибнешь, то моя жизнь тоже будет лишена смысла. Тогда я наброшусь на них всех и погибну в неравной схватке. Так велит мне моя спасённая тобой честь. А ты -- ты беги через задний ход.
  -- Асеро, милый, -- умоляюще заговорила Луна, бросившись на шею супругу, -- подумай обо мне и о своей матери. Подумай о наших дочерях. Что будет с нами со всеми, если ты погибнешь?! Нас могут просто растерзать! Могут обратить в рабство и надругаться! Я не хочу умирать! -- и Луна разрыдалась. Обнимая жену, Асеро почувствовал, как будто в подтверждение её слов младенец в её чреве стал активно толкаться. Было нестерпимо больно от мысли, что это дитя он может так никогда и не увидеть...
  -- Успокойся, родная, конечно, ты будешь жить, -- сказал он, гладя жену по волосам. Но вот если я последую твоему совету и просто убегу, то что потом нас ждёт? Ведь если я не выйду к народу, то по закону я буду низложен. Ведь правитель обязан выходить, когда народ его требует... Или он больше не правитель. И закон един для всех. Так что если я не выйду, то это сделает гражданскую войну неизбежной!
  -- Смерть Инти уже сделала её неизбежной, -- глухо ответил Кондор, -- неужели ты можешь простить им это?
  -- Инти убивали одни, здесь стоят другие. Они просто не могли побывать и там и там. Я даже не уверен, что многие из них знают о случившемся. Нет, я себе не прощу, если не попытаюсь их уговорить, хотя и сам понимаю, что надежды мало. Да, я могу погибнуть, я это понимаю, но Луна по-любому должна жить. О вас с матерью позаботится Кондор, а как только станет возможно, вы выясните судьбу дочерей.
   Луна лишь тяжёло вздохнула, Асеро продолжил:
  -- Разумеется, я выйду к народу под охраной. И если пойму, что всё бесполезно, попытаюсь отступить, скрыться и потом всё же найти вас. Я ведь примерно знаю, где ты живёшь, Кондор, -- помолчав, он добавил. -- Пятнадцать лет правления, неужели всё может кончиться так бесславно?.. Кондор, я очень надеюсь на тебя, кроме тебя, мне поручить свою семью просто некому. Клянись, что не бросишь их!
  -- Я клянусь тебе, государь, -- сказал Кондор убитым голосом.
  
   Асеро ещё раз поцеловал жену, и ни он, ни она не смогли сдержать слёз. Дальше для него всё было как в каком-то дурном сне. Разумеется, дежурил Теосинте, Асеро рассказал ему о случившемся, и сказал что должен выйти к народу. В отличие от Кондора, Теосинте не стал его отговаривать. Может быть, будь Асеро не так потрясён горем от гибели друга, он бы и заметил полунамекающий обмен взглядами между охранниками, но его мысли были заняты другим. Асеро в то же время не мог поверить, что Инти и в самом деле мёртв. Он верил в честность рассказа Кондора, и всё-таки не мог представить себе это. Он действовал как-то механически. Как положено перед выходом к народу, он облачился во все регалии, сел на коня и выехал из дворца. Воинам из охраны он сказал, чтобы следовали в отдалении на расстоянии вытянутого копья, чтобы были готовы его защитить в случае необходимости, но ни в коем случае не поддавались на пустые словесные угрозы, так как именно это врагам и надо.
   Когда Асеро выехал, он слышал крики из толпы "Тиран!", "Изверг", "Кровосмеситель!". Последнее было совсем непонятно. Первый Инка обычно женился на сестре, без этого мало шансов избраться на престол, и никто не видел в этом преступления. Однако Асеро, не имевший сестёр и женатый на двоюродной племяннице, не являлся кровосмесителем даже по европейским меркам, такие браки вполне допускались и там.
   Между Асеро и толпой пролегала узкая полоска свободной брусчатки. Асеро каким-то шестым чувством понял, что эту черту люди на площади не решаются пока перейти. А перейдут -- конец, они вцепятся ему в горло. Он внимательнее всмотрелся в лица из первых рядов. Люди были злы, но он не мог понять причины этой озлобленности. Во всяком случае, спокойный тон должен был как-то сбить эту спесь. Асеро сказал как можно более громко и уверенно:
  -- Братья мои, вы звали меня, и вот я перед вами! Я вижу, что вы чем-то разозлены и огорчены, но не знаю причин этого. Прошу вас, успокойтесь, я не знаю причины вашего гнева, но я готов выслушать вас и ответить на все ваши вопросы. Выберете кого-нибудь, кто будет говорить от вашего имени.
   Толпа примолкла, обвинительные крики стихли. Асеро ждал, напряжённо вглядываясь в лица людей в первом ряду. Никого из них он не знал лично, но, судя по одежде, это были работники отдела торговли с заграницей. Лица их теперь выражали нерешительность, с некоторой опаской они косились на шпагу Асеро, но проблесков раскаяния или хотя бы смущения было не заметно.
   Асеро ждал чего угодно, ни никак не того, что произошло в следующий момент. Он вдруг почувствовал, что его головы с боку коснулось что-то металлическое, а, схватившись за голову, он понял, что с неё исчезло льяуту. Глянув вверх, он увидел, как алая шерсть и золотые кисти, поддетые на кончик копья, блеснули на солнце подобно птице из лесов Амазонии, и льяуту полетело в толпу. Ошарашенно обернувшись, Асеро увидел, что поддел копьём и сорвал повязку не кто-нибудь, а один из воинов его охраны. От гнева, стыда и возмущения правитель Тавантисуйю не мог вымолвить ни слова. Любой тавантисуец знал, что льяуту -- это не просто головное украшение, это символ обличённости властью. Для носящего льяуту нет худшего позора и оскорбления, чем срыв льяуту с головы, ибо так делали только в одном случае -- в качестве наказания за тяжкую провинность. Тогда он сам должен был стать перед остальными на колени, и кто-то из собратьев должен был резко сорвать у него с головы повязку, после чего её топтали и рвали на куски, что означало лишение не только власти, но и права называться инкой.
  -- Я лишил тебя власти, кровавый тиран! -- закричал радостно воин и снял шлем. Асеро был неприятно поражён, увидев Золотого Лука, -- это тебе в наказание за то, что когда устраивал оргии с голыми женщинами, ты насильно затащил туда и обесчестил мою сестру!
   И тут Асеро с ужасом заметил, что невидимой черты, отделявшей его от толпы, больше нет, уже обступили со всех сторон, к нему лезут, срывают шпагу, хватают за руки. Больше он уже ничего не смог сделать -- руки были прочно схвачены, и только его сознание фиксировало, что его стаскивают с лошади, срывают украшения, сандалии, рвут на куски тунику... Каким-то краешком сознания он понял, что это всё было именно так подготовлено и задумано, и как он был глуп, что позволил остаться на охране Теосинте. Всё-таки стоило Горному Ветру отстранить и его, но, видно, тот ему слишком доверял...
  -- Позор вам! -- крикнул он из последних сил. -- Мой бедный народ...
   И его поглотила груда облепивших его человеческих тел.
  
  -- Твари, -- сказал Кондор, когда увидел, что облепленного со всех сторон Асеро стащили с лошади и сорвали с него тунику, -- пошли, Владычица Неба, дальнейшего тебе лучше не видеть, -- и постарался развернуть её от окна и накрыть плащом.
  -- Как они могли? -- всхлипнула несчастная, -- ведь никому из них лично Асеро не сделал ничего плохого...
  -- Бежим, если тебе дорога жизнь ребёнка! Через минуту они уже будут здесь!
   Луна подчинилась. Кто знает, может, им бы и удалось убежать, если бы они бросились без оглядки к тайному выходу напрямую, но бросить на произвол судьбы старуху-мать они не могли, а сразу её найти не удалось, и в результате дорогу к выходу им преградили ворвавшиеся во дворец мятежники. Однако, увидев Кондора, заслонившего собой Луну, они остановились. Причину этой нерешительности было нетрудно понять. Хотя мятежники были вооружены не хуже Кондора, у которого ничего не было, помимо шпаги на боку, в руках у них уже были награбленные сокровища из Галереи Даров, и для того, чтобы вступить с Кондором в драку, им надо было временно освободить от них руки. Но грабители, очевидно, слишком не доверяли друг другу, чтобы решиться расстаться с награбленным имуществом хоть ненадолго.
  -- Послушай, ты, -- крикнул один мятежников, ражий детина-англичанин. -- Первый Инка убит, и принесённая тобой клятва утратила силу. Так зачем тебе драться с нами? Мы отпустим тебя с миром.
  -- А её? -- спросил Кондор, указывая на Луну, -- её тоже отпустите со мной?
  -- А что тебе эта женщина? Она не из твоей родни, а из рода Сынов Солнца. Какой смысл тебе класть голову за неё? У тебя ведь наверняка семья есть...
  -- А какой смысл вам убивать её? Она не инка, на льяуту не претендует. Зачем она вам нужна?
  -- Ну как зачем? Погляди, сколько на ней украшений. Серьги, браслеты...
  -- Если дело в них, то я готова вам их отдать, только отпустите нас, -- сказала Луна, порываясь снять браслеты, -- сейчас я их с себя сниму.
  -- Снимай! И платье снять не забудь, -- загоготал англичанин, -- под ним твои главные сокровища.
  -- Не подчиняйся им, -- шепнул Кондор, -- сначала отступи вглубь, пока я с ними время тянуть буду, а потом беги.
   Луна послушалась и стала медленно отступать вглубь коридора. Вслух Кондор сказал:
  -- Я обязался защищать жизнь и честь этой женщины, и прикоснуться к ней вы можете только через мой труп.
  -- И тебе не жалко своих родных, которые будут тебя оплакивать? -- спросил англичанин.
  -- Если бы каждый думал только о своих родных, -- усмехнулся Кондор, -- то всем бы приходилось караулить их с оружием в руках неотлучно. Может, у вас за океаном так и принято, чтобы каждый дом был крепостью, но у нас другие обычаи, нам важны не только родные, опасность не должна грозить никому.
   Тут другой из бандитов -- судя по виду каньяри -- сказал:
  -- Э, да пока мы тут лясы точим, эта штучка уже уходит. Руби его, ребята, это инка, это -- враг!
   Это были последние слова, которые слышала отступавшая вглубь коридора Луна. Дальше она помчалась со всех ног, подстёгиваемая звоном шпаг и лихорадочно на бегу соображая, как обогнуть погромщиков и всё-таки дойти до заветного выхода.
   Увы, ход ей преградила другая шайка, во главе которой стоял Дэниэл:
  -- Ну что, красотка, -- насмешливо сказал он, -- зверь бежит и прямо на ловца!
  -- Что вы хотите со мной сделать?! -- воскликнула Луна.
  -- А что делают с женщинами все победители? -- усмехнулся Дэниэл, -- особенно если женщина ещё довольно молода, красива и в недалёком прошлом делила ложе с самим владыкой Тавантисуйю. А всё, чем он владел, отныне принадлежит нам.
   Дэниэл подошёл к Луне, взял её за подбородок и заглянул к ней в глаза.
  -- Так что готовься, красотка, сегодня вечером ты нас развлечёшь. Но пока что нам не до этого, так что запрём её где-нибудь в чулане.
   Луну окружили и стали подталкивать куда-то, по ходу дела прикасаясь к ней самым непочтительнейшим образом. По пути с её рук сняли кольца и браслеты, расстегнули ожерелье, выдернули заколки из причёски и даже вырвали с мясом серьги из ушей -- Луна молча терпела и подчинялась. Наконец её довели до дворцовых складов, с силой резко втолкнули в одну из дверей и заперли за ней на засов. По счастью, за дверью оказалась гора чего-то мягкого, так что живот и младенец в нём не должны были пострадать. Луна ощутила, что малыш в ней опять шевелится, как бы намекая, что, несмотря на всё случившееся, он хочет жить и в свой срок увидеть этот мир, синеву небес, зелень лугов, вдохнуть этот воздух, ощутить вкус молока и тепло материнских рук. И неважно, что родившийся у неё мальчик никогда уже не будет наследником престола, пусть ему суждено стать пастухом, крестьянином, рыбаком, но только пусть он живёт!
   Однако как ей спаси его и себя? Бесполезно надеяться на жалость этих нелюдей, её положение их только смешит. В этой части дворца Луна не была хозяйкой, это помещения для охраны, там она не появлялась без особой нужды, потому не могла сходу сообразить, где тут что. Темнота вокруг была неполной, вполне можно было разглядеть очертания предметов, значит, где-то тут есть окно, и можно раскрыть ставни. Ага, вот оно! В первый момент яркий солнечный свет, ворвавшийся в помещение, ослепил Луну, но потом она смогла оглядеться. Мешки с одеждой оказались новыми туниками для охраны (на Райма Инти одежду всегда старались обновить), а значит, и остальное обмундирование тоже где-то близко. Так, шпаги, ну это без надобности, Луне со шпагой всё равно не справиться. Так, а это что за верёвка? Гибкая, тянется... Так, это тетива для луков, но ещё на куски не нарезанная. А значит... значит, она должна быть достаточно гибкой и прочной, чтобы выдержать вес Луны. Значит, можно будет спуститься по ней из окна. Девочкой Луна умела и любила это делать, но что было легко для молоденькой девочки, то было уже затруднительно для взрослой беременной женщины. Но выбора у неё не было, да и, в конце концов, всё равно лучше упасть и разбиться о мостовую, чем умереть растерзанной ордой озверелых насильников.
   По верёвке Луна кое-как спустилась вниз и отошла от дворца. Возник вопрос, куда идти дальше. Судя по всему, в городе сейчас должен быть изрядный хаос, и надо где-нибудь отсидеться.
   Тут Луна вспомнила, что неподалёку живёт одна её хорошая знакомая по имени Лама, и решила, что лучше всего пойти к ней. Та не знала, что Луна -- супруга Первого Инки, и думала, что женщина просто "из дворцовых". Тем лучше, будет где переждать кошмар.
   Без помех Луна дошла до нужного дома. Лама открыла ей дверь.
  -- Заходи, Светлоликая, -- сказала она, -- а почему ты в таком виде, что с тобой случилось?
  -- Беда случилась. Англичане и их сторонники ворвались во дворец, схватили меня и заперли на складе. Они грозились потом надо мной надругаться, но я нашла верёвку и спустилась вниз. Так я спаслась, но родных в городе у меня нет и идти мне некуда, можно, я у тебя немного побуду?
  -- Конечно, можно, -- сказала Лама, -- умойся, я дам тебе гребень, и что-нибудь закрепить волосы. Ой, что это у тебя с ушами?!
  -- Мне вырвали серьги с мясом.
  -- Бедная... Может, к ранам приложить что-нибудь? И ты, наверное, есть хочешь?
  -- Есть... Не знаю даже. Вот пить хочу.
  -- А муж твой где?
  -- Я не знаю. Не надеюсь, что он жив. Они убивали всех тех, кто только пытался сопротивляться. А где твой?
  -- Я тоже не знаю. Как с утра ушёл, так и не видно.
   Приведя себя в порядок, Луна почувствовала себя немного успокоенной. Как бы то ни было, временное пристанище у неё есть.
  -- А что вообще творится в городе? -- спросила она. -- Почему вдруг разгневанный народ вышел ко дворцу и потребовал себе Первого Инку на расправу?
  -- Ах да, мы же не виделись с тобой уже несколько месяцев, так что ты не знаешь подоплёки нынешних событий. Кстати, а где ты была?
  -- Видишь, -- сказала Луна, указывая рукой на живот, -- поначалу я очень плохо себя чувствовала, меня часто тошнило, и потому я не выходила.
  -- Но ведь раньше ты этим не страдала?
  -- Да. Дворцовый лекарь сказал мне, что это может быть оттого, что я жду мальчика. Ну а потом я в деревню уезжала.
  -- Ясно...
  -- Да и потом я боялась англичан. Говорят, они к любой женщине пристать могут, мол, были случаи....
  -- А я, наоборот, до сего дня о них хорошо думала. Ведь не разбойники или бандиты, приличные люди, других бы не пригласили, чего им на кого-то нападать? А про дворец, наоборот, ходили самые страшные слухи. Ну, только шёпотком, конечно. Мол, будто бы во дворце происходят жуткие оргии... Туда девушек силком притаскивают и насилуют. Я всё тебя встретить надеялась и спросить, действительно ли у вас такое творится.
  -- Ничего такого не было.
  -- Правда не было? А может, ты не знаешь?
  -- Нет, не было. Первый Инка не то что оргий не устраивал, в личной жизни был очень скромен, личные покои его были невелики, так только чтобы было где семью разместить и сад.
  -- А остальное тогда зачем?
  -- Ну, ты же видела Галерею Даров, потом есть тронный зал для официальных приёмов, зал для совещаний и так далее. Ну а ещё помещения для охраны, разные склады... Но вообще дворец не так уж и велик, там невозможно, чтобы в одной части оргия, а в другой ничего бы не знали.
  -- Ладно, верю. Но вот когда с утра вышла Центральная Газета с описанием оргий и призывом выйти на площадь и призвать Первого Инку к ответу, то мой муж без колебаний пошёл. И что с ним стало дальше -- не знаю. А газета -- вот!
   Луна с грустью подумала, что у Ламы куда больше шансов увидеть своего мужа живым, чем у неё, затем углубилась в изучение злосчастной газеты. Почти все статьи в ней она уже прочитала заранее. Точнее, все кроме одной -- рядом со статьёй Дэниэла, вместо ответа, над которым вчера так трудился Асеро, висела другая статья, где подробно описывались якобы имеющие место во дворце оргии. От описания разврата Луну, всё-таки съевшую несколько лепёшек, чуть не стошнило. Якобы жертвами Асеро стали даже их дочери, Багровая Роза и Тигровая Лилия (ну не могли не переврать даже имена!). Рядом со статьёй была помещена карикатура: Первый Инка с плотоядным выражением лица снимал с себя штаны, а стоящая напротив него девочка жалостливо умоляла его: "Папа, не надо, пощади!".
   Теперь Луна поняла, почему пришедшие на площадь горожане кричали, обзывали её ни в чём не повинного мужа грязными кровосмесителем и были готовы его растерзать. Кстати, карикатура явно нарисована европейцем, тавантисуец явно бы не подчёркивал так индейскость изображаемого персонажа.
  -- Послушай, я не знаю, какой мерзавец написал эту клевету и кто её напечатал, но из-за этой лжи уже полилась кровь, и ещё больше прольётся. Война неизбежна.
  -- Неужели всё так ужасно?! Нет, не может быть...
  -- Ну, сама подумай, наш правитель свергнут, и законной власти больше нет. Значит, за неё будут драться.
  -- Но какая война? С кем? Может, побурлит ещё немного, но через пару месяцев всё успокоится.
   В этот момент пришёл муж Ламы.
  -- Ну наконец-то! -- воскликнула она. -- А то я так волновалась.
  -- Да, денёк был жаркий! -- сказал он, и Луна заметила, что в руках у него какие-то свёртки. -- Просыпались мы утром в одном государстве, а сейчас уже живём в другом. А это кто?
  -- Это моя подруга. Она сбежала от англичан, громивших дворец.
  -- И чего сбежала? Радоваться надо наоборот, ведь тиран пал! И теперь республика!
  -- Да её мятежники чуть не растерзали! У неё нет родных в столице и ей некуда деваться, а она на сносях. Пусть поживёт немного у нас.
  -- Гм! -- сказал мужчина, косясь на беременный живот Луны. Видно, терпеть в своей доме чужое дитя ему совсем не улыбалась. -- Ну ладно, посмотрим.
  -- Лучше расскажи, что с тобой случилось. И откуда эти свёртки?
  -- Сейчас расскажу. Когда я пришёл ко дворцу, народ уже заполнил площадь крича, чтобы Первый Инка вышел для серьёзного разговора. Он вышел, попытался скорчить из себя саму невинность, да не тут-то было. Один воин из его охраны, у которого он до того обесчестил сестру, поддел копьём ему льяуту и бросил в толпу, выкрикивая обвинения. Поняв, что Первого Инку даже его охрана ненавидит, разгневанные горожане накинулись на него и едва не разорвали на куски. Но англичанин Дэниэл сказал им остановиться, так как над таким злодеем должен был проведён законный суд. Потом тирана со скованными за спиной руками провели через толпу в тюрьму под всеобщие насмешки. Я его видел довольно близко, зрелище пренеприятное. Всё тело -- синяки и кровоподтёки.
   Сердце Луны забилось в надежде. Главное, жив! Пусть избитый, в тюрьме, преданный, опозоренный... Но жив, а значит, у него ещё есть шанс выбраться на свободу...
  -- А потом? -- спросила Лама.
  -- Дэниэл потом произнёс перед народом такую речь: "Жесткие тираны много лет угнетали свободных людей, но сегодня вы, лучшие люди этой страны, положили конец кошмару. Власть инков пала и теперь их должно постигнуть заслуженное наказание. Много лет они упивались роскошью и властью в то время, когда вы трудились на них в поте лица. Что скажут ваши бывшие владыки, когда вы войдёте в их дома, где они предавались роскоши и разврату, где они тайно подписывали смертные приговоры самым лучшим из вашего народа и тайно позорили ваших дочерей? Отомстите же им! Отведите их в тюрьмы и разгромите их дома. Все их сокровища достались им не по праву, так что вы вполне можете, отправив тиранов в тюрьму, разграбить их дома и захватить себе их имущество!"
   Ну и кто-то пошёл по домам, а я увязался за отрядом, который пошёл громить.
  -- А зачем громить?
  -- Так ведь всё равно это кто-то сделал бы, не я, так другие. Зато какие красивые блюда принёс! -- и, развернув тюки, он достал несколько золотых блюд. Луна ужаснулась, с первого взгляда поняв, что это -- посуда из дома Киноа. Каждое из них было ему подарено после завершения крупного проекта плотины, и потому изображались на них или сами плотины, или растения, особенно часто киноа, символизирующее его имя. Он-то чем заслужил народный гнев?
  -- Скажи, а какая судьба ждала их прежнего владельца?
  -- Его отвели в тюрьму, -- ответил мужчина без всякого сожаления, -- А дом стали громить.
  -- Боги, да за что же! Что он вам сделал?! Да что он тебе сделал?
  -- Я не знаю, как его зовут и в чём лично он провинился, но человек, у которого дома такая роскошь, наверняка вор и бездельник. Шиковал, пока мы жили в нищете...
   Луна оглядела комнату. Конечно, это не дворец, но и не сказать, чтобы хозяева реально нуждались. Одежда, мебель, посуда -- всё было в наличии, и не сказать, чтобы дурного качества.
   Да и накормили её сегодня не скудно, хотя она ела лишь лепёшки, можно было отведать и мяса, и овощей... Но спорить она не стала, а лишь спросила:
  -- А что стало с его семьёй? Их тоже арестовали?
  -- Их повели куда-то. Тот, кто вёл, сказал, что это его доля добычи.
  -- Доля добычи?! Значит, их продадут в рабство?
  -- Может быть. А что?
  -- Ты считаешь это справедливым?
  -- Ну, раз они столько лет прожили в роскоши, то отчего бы им не пожить в рабстве? Это, в некотором роде, справедливо.
  -- Людей нельзя держать в рабстве. Никогда! Ведь это же не просто нищета, даже не просто лишение свободы.... Раб, прежде всего, лишён человеческого достоинства, с ним могут сделать всё что угодно, даже... даже самое постыдное. И что, теперь у нас в стране будет по закону рабовладение?
  -- Ну, в других странах оно есть, люди же живут и ничего. Вполне возможно, что есть люди, для которых быть рабами не так уж страшно.
  -- Не страшно?! А ты представь в рабстве себя или своих детей!
  -- Послушай, ты... чего ты тут выступаешь? Ты здесь находишься только по моей милости!
  -- Но ведь она права... -- растерянно вставила до того молчавшая Лама, -- если у нас будет рабовладение, то ведь в рабство могут продать любого из нас. А кроме того, она сегодня тоже пережила погром и видит ситуацию с другой стороны. Её ведь саму при этом чуть не обесчестили! Скажи, неужели и там... -- и Лама вопросительно посмотрела на супруга, не решаясь озвучить страшное подозрение. Луна в глубине души испытала к ней жалость: страшно ведь знать, что близкий человек может быть замешан в таком... И как жить с ним после этого? Луна точно знала, что не смогла бы разделить с таким мужем ложе. И вообще не смогла бы жить. Это... это ведь даже хуже смерти.
  -- Ты не бойся, я ни в чём таком не участвовал, -- ответил муж, и Лама вздохнула с облегчением.
  -- И ничего такого не было? -- добавила она уже для окончательной очистки совести.
  -- Ну... вообще-то было. Захожу я в одну из комнат, а там женщина лежит. Подол порван, ноги раскиданы... Ну, явно с ней что-то такое делали.
  -- Она была... уже мёртвая?
  -- Я не понял. Может и мёртвая, а может, и просто в беспамятстве. Я не проверял.
  -- И ты, значит, оставил эту несчастную умирать, хотя её ещё, может, можно было спасти?! -- ужаснулась Лама. -- Ты ведь стал убийцей!
  -- Послушай, я не понимаю! Я что, с ней возиться должен?!
  -- Ты оставил несчастную женщину умирать! Нас всех со школы учат, что если кто видит беспомощного раненого, то должен ему помочь! Может, она там так и лежит ещё, истекая кровью...
  -- Да не лежит. Я видел потом, как какие-то люди её уносили.
  -- Видно, нашёлся кто-то помилосерднее тебя. Знаешь что, уходи и свои несчастные блюда уноси!
  -- Да куда же я уйду?! -- ошарашенно ответил муж.
  -- А куда угодно, хоть к родителям! Если они твои "подвиги" тебе простят. А я тебя видеть не хочу!
  -- Послушай, а какое право ты имеешь меня выгонять?! Мне этот дом дали от мастерской.
  -- Нам дали. И дали инки, когда ты был честным тружеником, а не вором и убийцей! И я, когда выходила замуж, выходила за честного человека, -- Лама всхлипнула и, не выдержав, разрыдалась. -- Уходи, чтобы я твои бесстыжие глаза больше не видела.
   Муж вышел за дверь, но с улицы добавил:
  -- Послушай, а как ты собираешься обходиться без меня? Я думал, что раз власть инков свергнута, можно будет открыть свою маленькую мастерскую, и зажить припеваючи, а теперь? Я-то выживу, а ты без меня что будешь делать? Как ты выживешь? Как детям всё объяснишь?
  -- Да уж как-нибудь выживу, как-нибудь объясню, -- ответила Лама, -- катись!
   Когда негодяй ушёл, обе женщины, обняв друг друга, расплакались. "Я не знала, что он такой негодяй", -- причитала Лама. "Бедный Киноа", -- вздохнула Луна, -- "За что тебе такое горе!"
  -- Киноа? -- удивилась Лама, -- а откуда ты знаешь, что это был его дом?
  -- А не заметила, что на блюдах нарисовано? Плотины и растения полей, -- ответила Луна, -- я знаю, что эти блюда могли подарить только ему. Другим дарят с другими картинками.
  -- А... Я не знала этих тонкостей. Но ведь вроде Главный Смотритель Плотин ни в чём не виноват?
  -- Не виноват. Тем более его родные не виноваты. А что, твой муж давно мечтал о своей личной мастерской?
  -- Да были такие разговоры уже несколько месяцев. Чтобы сам себе хозяин и никаких начальников над тобой. Ему часто казалось, что другие работают меньше, чем он, а получают столько же, мол, при своём хозяйстве он бы жил богаче. Я раньше ему верила, а сейчас думаю -- может, он просто свой труд и свои усилия ценил, а чужие -- нет. Ладно, выживем мы уж как-нибудь с тобой, ты ведь шить и вязать умеешь?
  -- Как и любая женщина.
  -- Ну, значит, проживём как-нибудь. Кстати, а твои дочери где?
  -- Не знаю. Точнее, я знаю, где они были бы, если бы всё было в порядке. Я ведь только сейчас сообразила -- ведь они могут теперь любого ребёнка схватить и продать в рабство, -- Луна всхлипнула.
  -- А ведь могут... Но зачем им столько рабов?
  -- Ну, англичанам рабы всегда нужны. Я слышала, что они даже самых маленьких детей работать заставляют до смерти.
  -- Я раньше считала все эти ужасы во многом преувеличенными, но теперь не знаю... Вот что, надо сходить до склада. Не надеюсь, что там что-то привезли, но, может, узнаем новости. Лучше вдвоём, чтобы нам не разделяться.
  -- А склад далеко?
  -- Нет, довольно близко, надо пройти мимо Казначейства.
  -- Пошли, -- сказала Луна и решительно встала.
   На улице Лама спросила её:
  -- Послушай, а что ты так в лице переменилась, когда я Казначейство упомянула?
  -- Я подумала... подумала, что его тоже должны были разгромить, и мы увидим развалины.
  -- Наверное... Ты... только из-за этого?
  -- Нет, моя младшая дочь сегодня утром, ещё до всего, отправилась туда к подружке. А теперь мне страшно думать, что она в рабстве. Одна надежда, что таких на малышек едва ли кто покусится.
  -- Значит, ты водила дружбу с кем-то из его обитателей?
  -- Водила. А ты там никого не знала?
  -- Никого. У нас как-то считается, что... что это как-то не очень. Ну, то есть тебе, раз ты из дворцовых, можно, конечно.
  -- То есть ? "не очень"?
  -- Ну, считается, что те, кто работает в распределении богатств, хуже тех, кто работает на полях и в мастерских. Ведь производить много почётнее, чем перераспределять сделанное другими.
  -- Ну... может быть. Только ведь без них всё равно нельзя.
  -- Ну, вот как раз об этом многие и спорили. Раньше считалось, что нельзя, а потом, когда пришли белые люди, многим стало казаться, что лучше всего иметь своё мелкое индивидуальное хозяйство и самим продавать результаты своего труда, тогда этих распределителей не нужно.
  -- А ты что думаешь?
  -- Я раньше ничего на эту тему не думала, а сейчас не знаю. Наверное, раз всё рухнуло, всё равно придётся жить своими мелкими хозяйствами, потом поймём, насколько это лучше.
  -- Чтобы вести своё хозяйство, надо уже что-то иметь, хотя бы жильё, а как быть тем, кто потерял всё? -- грустно сказала Луна. Они уже дошли до здания Казначейства, превратившееся в груду обгорелых развалин. Стены из прочной каменной кладки стояли на месте, но все перекрытия были сожжены. Жилая часть, находившаяся в глубине, пострадала вроде бы меньше, но едва ли и там что осталось нетронутым.
  -- Я должна всё осмотреть, -- сказал Луна, -- может быть, на склад тебе лучше пойти без меня, так как я боюсь, что если про меня узнают, то пойдут слухи и сплетни, и мной может заинтересоваться кто не надо.
  -- Но кто тобой заинтересуется? Ты не женщина инков, а простая служанка.
   Луна зашептала:
  -- Да если белые люди узнают, что я из дворца, они могут решить, будто я что-то про спрятанные сокровища знаю. Ну, им же всегда кажется, что они чего-то недограбили.
  -- Наверное... -- сказала Лама, -- я как-то не подумала. А в руинах с тобой ничего не случится?
  -- Я осторожно. А ты спроси, что тут произошло.
   Луна прошлась по бывшему коридору Казначейства и заглянула в ответвления. Кое-где были видны обгорелые скелеты, но -- везде взрослых людей.
   Потом она прошла через сад и зашла в дом. Пожар до него не дошёл, но там было всё разгромлено, а посреди этого хаоса хмуро сидела её младшая сестра Звезда. В этот момент она показалась Луне старухой.
  -- Ты жива? Скажи мне, что с нашими детьми?
  -- Всех увели в рабство. А Золотого Слитка -- в тюрьму. Я одна спряталась, и теперь сижу на руинах. С раннего утра я поняла, что что-то произошло -- половина сотрудников на работу не вышло. Я предполагала, что их арестовали за хищения, но всё оказалось гораздо хуже. Они не вышли сами, боясь ареста здесь. А вскоре после того, как привели Фиалку, и я усадила её с Тучкой за рукоделие, вдруг какие-то люди пришли к Казначейству и стали требовать всем сдаться, а Золотому Слитку согласиться на арест. Но это были явно не люди Горного Ветра, те толпой не ходят, только строем...
  -- Пришедшие были англичане?
  -- Ну, были среди них и англичане, видимо, вожаки, но в основном тавантисуйцы. Золотой Слиток поглядел на их разъярённые рожи и приказал забаррикадировать вход изнутри. А мне удаляться обратно в дом. Но только стоило мне вернуться, как дверь под натиском ударов пала. Я думаю, что кто-то из тех, кто бы внутри, тоже помог, иначе не удалось бы так быстро... А потом там всё стали громить и жечь. Золотой Слиток попытался добежать до дома, но его в саду ранили из окна стрелой в ногу и схватили.
  -- А у них, значит, были с собой луки и стрелы?
  -- Значит, были. Конечно, они всё это заранее планировали, а не просто так пришли под влиянием минутного настроения.
  -- Ну а потом стали громить дом. Луна, ты знаешь... у меня и до того были опасения, что нас громить начнут. Так что я с детьми проработала вопрос, кто куда прячется. Да только... Золотая Нить оказалась предательницей. Она выдала Тучку с Фиалкой. Здесь была ещё Золотая Роза. Когда её нашли, то над ней стали ругаться, юности её не пощадили. А я теперь даже жалею, что меня не нашли. Ну, обесчестили бы... но меня бы с ними не разлучили, а так сижу на руинах.
  -- Потом бы разлучили... При продаже. Звезда, пошли со мной -- у меня тут есть знакомая, которая согласилась меня приютить. Я думаю, она и тебя взять согласится.
  -- Не стоит. Я же понимаю, отчего всё так случилось и что будет дальше.
  -- Понимаешь? -- всплеснула руками Луна, -- А я вот ничего не понимаю.
  -- Присаживайся, я тебе сейчас всё объясню, -- Звезда усмехнулась. -- Я ведь как и ты, сестра Инти и тоже факты сопоставлять умею. Всё это, конечно, давно готовилось. После отъезда Асеро в область каньяри Жёлтый Лист стал потихоньку прощупывать почву для смены правителя. Я знаю, что он посещал дома многих носящих льяуту, и везде заводил тот же разговор, что и у нас. Надо, мол, твоего мужа по возвращении в столицу перед выбором поставить -- либо ты, либо алое льяуту. Если бы он отрёкся от тебя, то Жёлтый Лист женил бы его на своей протеже. Но он уже понимал, что Асеро не отречётся, а значит, снять его при помощи голосования, и отправить в ссылку, а на его место -- своего протеже. Он прямо так не говорил, конечно, чтобы придраться было нельзя, но по его роже поганой было видно, куда он клонит.
  -- Почему ты не сказала, что он с этим и к вам заходил?
  -- Золотой Слиток запретил нам, своим жёнам, трепаться об этом: боялся, что его заговорщиком сочтут. Он сказал, что даже на сворачивание торговли с Англией согласен, лишь бы до войны дело не дошло. Если бы, конечно, Асеро повёл дело к войне, то он бы подумал... Но и в таком случае он должен знать, на кого менять. Ну а по уклончивым ответам Жёлтого Листа стало ясно, что преемник у него на примете имеется, но вот называть его он пока не будет.
  -- Уж не на себя ли этот мерзавец алое льяуту примерял?!
  -- Я тоже так поначалу подумала. Но теперь думаю -- нет, ему удобнее, чтобы в случае неудачи не на него все шишки летели. Ему нужен кто-то, кем он мог бы поуправлять, возможно, через свою дочь. А вот Асеро не такой человек, чтобы дать собой управлять. Жёлтый Лист этого долго понимать не хотел, но, кажется, понял-таки.
   Звезда вздохнула:
  -- Ну а потом был вчерашний разговор, после которого мне всё стало понятно. Вчера поздно вечером, когда все уже легли спать, к нам приехал Горный Ветер и потребовал Золотого Слитка для серьёзного разговора. Я их подслушала и в щёлку за ними смотрела. Правда, они говорили полушёпотом, но основное я поняла. Горный Ветер показал моему мужу списки людей и сказал, что всех, по его сведениям, есть веские основания подозревать в крупных хищениях. Золотой Слиток схватился за голову и сказал, что если их всех разом арестовать, то работа его ведомства вся полетит к Супаю. Речь шла о десятках, если не о сотнях людей. На что Горный Ветер ответил, что если их не арестовать, то всё тоже к Супаю полетит. Ну, ведь мы с тобой, сестрица, не вчера на свет родились и знаем, чему у нас крупные хищения предшествуют.
   Луна понимающе кивнула. Вся плановая система Тавантисуйю была построена так, чтобы исключить хищения, и уж если такое случилось, то раскрытие при мало-мальски добросовестной проверке было неизбежно. Значит, на хищения чиновники решались, только если были уверены -- власть до следующей проверки сменится. Мало того, в Тавантисуйю, где всё скрупулёзно подсчитывалось и отмерялось, где старались не терять ни зёрнышка на ветер, средства, необходимые для государственного переворота, можно было только украсть.
  -- А ещё Горный Ветер потребовал от моего мужа список прибывших недавно кораблей, и, увидев, схватился за голову. Говорил, что ему должны были сообщить про прибытие какого-то корабля раньше, и только специально не сообщили, что за этим стоит Жёлтый Лист, которого надо арестовать, и что он завтра же потребует санкции на арест от носящих Льяуту. Золотой Слиток не смог промолвить ничего вразумительного. Я думаю, что дело было так. Сначала Жёлтый Лист надеялся сместить Асеро при помощи носящих льяуту, но то ли понял, что голосов не набирает, то ли почуял, что его раньше раскрыть могут, и тогда он сам льяуту лишится, может быть, и вместе с головой, и решил пойти напролом. И добился успеха -- наши мужья в тюрьме, а мы на руинах. И сделать ничего не можем. А значит, бесполезно трепыхаться. Я всё взвесила и решила, что лучше сдаться самой. Тогда как при насильственном аресте могут убить или надругаться втроём-впятером, а если сдамся добровольно -- этого может и не быть.
  -- Сестрица, милая, опомнись, тебя же продадут в рабство!
  -- Ну и что?
  -- Но ведь ты тогда будешь во власти своего господина, и он заставит тебя делать всё, что ему захочется... разве тебе не страшно, что тебя будет насиловать какой-нибудь грязный бандит? А если тебя в бордель продадут?
  -- Значит, такова моя судьба.
  -- Неужели ты хочешь сгнить от сифилиса?
  -- Никто не хочет, конечно. Но разве есть выбор?
  -- Да, есть. Конечно, жить среди простого народа будет тебе трудно, придётся работать, чтобы себя прокормить, но ведь это по-любому лучше борделя.
  -- Наивная моя сестрица. Простые люди в городах скоро начнут умирать с голоду, ведь с падением власти инков система снабжения городов рухнет. Точнее, она уже рухнула. Многие вскоре сами будут рады продать себя в рабство за сухую лепёшку.
   С горечью Луна осознала, что её сестра, похоже, во многом верно оценивает обстановку. Именно потому, что страна инков была устроена по плану, малейшее нарушение снабжения городов имело самые страшные последствия. В школе Луна, как и все в Тавантисуйю, проходила историю конкисты и помнила про этот момент довольно хорошо. Да, скоро многие горожане под угрозой голода побегут к родственникам в деревни, а раба или рабыню, если их будут держать в качестве прислуги или наложниц, кое-как хозяева кормить будут.
   Но Луне была отвратительна мысль, что ради выживания ей придётся делить ложе с каким-нибудь мерзавцем. Звезде решиться на такое, может, и проще -- её муж был так себе человек, да и большой любви у них не было. Хотя и ей идти в наложницы к победителю -- не мёд, а меньшее из зол.
   Но для Луны это по-любому было злом большим. И не только потому, что белый хозяин едва ли даст ей доносить младенца или убьёт его, если он всё-таки родится в срок. Луна с юности была очень свободолюбива, и мысль даже о законном браке с нелюбимым мужчиной вызывала в ней протест. Асеро тем и покорил её сердце, что хоть и бы влюблён в неё по уши, но никогда не подумал бы о насилии или принуждении. Даже в браке он никогда не шёл в интимных делах против её воли, впрочем, и она его не обижала невниманием, если только была здорова. Но она всегда знала: он ценит её как личность и потому никогда не унизит её принуждением, не растопчет хрупкий цветок их любви...
   При мысли о муже на глаза у Луны навернулись слёзы. Ещё утром они были вместе, могли видеть друг друга, разговаривать, прикасаться друг к другу, а теперь их разделяла каменная тюремная стена. Небось лежит он где-нибудь на холодном каменном полу, мучается от ран, полученных во время избиения, от голода и жажды, но сильнее всех телесных мук его жалит мысль, что его любимая Родина теперь стала добычей белых стервятников. Если бы она могла хоть чем-то облегчить его муки... Но единственное, что она могла -- это постараться сохранить жизнь их малышу и свою честь, сделать всё, чтобы белые негодяи не смогли надругаться над памятью об их счастье... Кое-как преодолев навернувшиеся слёзы, Луна сказала:
  -- Сестра, пойми, я отчасти понимаю твой страх перед голодом, но всё-таки пока мы на свободе, у нас ещё не отняли наше достоинство. А в рабстве отнимут честь, и зачем жить тогда? Вместе нам выжить будет легче. Надо только не падать духом. Подумай, ведь в наших жилах течёт кровь самого Великого Манко, а ведь ему пришлось не легче, чем нам.
   Звезда печально посмотрела на сестру и не ответила ничего. В этот момент к ним вошла Лама и сказала:
  -- Светлоликая, вот ты где! А это кто?
  -- Её зовут Звезда, она уцелела во время погрома, но её мужа отвели в тюрьму, всех остальных членов семьи -- в рабство, и теперь она в отчаянии. Она уже готова сдаться врагам на поругание, хотя я уговариваю её идти к нам.
  -- Конечно, пусть идёт к нам. После того как я выгнала мужа, места в доме должно хватить. Тем более что... -- Лама помрачнела, -- что я не надеюсь увидеть своих старших детей в ближайшее время.
  -- Ты что-то узнала?!
  -- Да, и вести прескверные. Эти гады блокировали обитель Дев Солнца, Университет и некоторые школы.
  -- А школы зачем?
  -- Среди детей хотят вычислить тех, кто является детьми инков. Всех инков, а не только носящих льяуту.
  -- И всё чтобы обратить их рабство? Или ещё зачем-то? -- непонимающе спросила Луна.
  -- Согласно указу новой власти, каждый инка должен сдаться для ареста и проверок, соучаствовал ли он в злодеяниях кровавых тиранов. Если его сочтут чистым, то он должен публично отречься от проклятого прошлого и только после этого будет свободен. Конечно, многие инки такому унижению предпочтут уход в подполье. Только вот теперь на них можно будет давить при помощи захваченных в заложники детей...
  -- А что будет с теми, кто не пожелает отрекаться?
  -- Они будут брошены в тюрьмы, а их родные проданы в рабство. А тех, кто укрывают инку или его родственника, может ждать изъятие всего имущества...
  -- Значит, из-за меня вы можете лишиться крыши над головой, -- сказала Звезда, -- и по домам будут обыски.
  -- Но какой негодяй донесёт на нас? -- спросила Лама.
  -- Да разве у вас нет врагов? -- спросила Звезда, мрачно усмехнувшись. -- Вот увидите, сегодня же ночью к вам нагрянут с обыском. Поверьте, лучше сдаться добровольно.
   После чего она встала и пошла. Лама, вспомнив о муже, не нашлась что ответить. Луна заплакала. Лама сказала:
  -- Ну не бойся, ты же не из инков и их родичей. А Звезда -- дура, что её жалеть.
   Луна наконец-то решилась сказать правду:
  -- Я обманула тебя. Я из рода инков и Звезда моя сестра.
   Лама посмотрела на неё с недоумением:
  -- Послушай, ты... как же это так? Я же много говорила с тобой, ты ведь и готовишь, шьёшь, и стираешь, и убираешь, и детей кормила грудью... Как ты можешь быть из потомков Солнца? Ведь они по идее должны жить как европейские господа...
  -- Ну да, я умею всё это делать, так как в личном быту мы обходились без слуг, которые убирали только парадную часть дворца. Да и готовить на Первого Инку должна была только я, чтобы его не отравил никто.
  -- Ещё скажи, что ты делила с ним ложе! -- фыркнула Лама.
  -- Делила... как законная жена. Я понимаю, что теперь весь город, вся страна уверена, что он распутник и предавался оргиям. Но я-то знаю, что он другой женщины, кроме меня, в жизни не знал, -- сказала Луна и всхлипнула.
  -- Ладно, пошли домой, там мне всё расскажешь. Только вот я заберу свою дочь у знакомых неподалёку.
   Луна подчинилась. Когда они зашли в дом к знакомой Ламы, то на вопрос, в порядке ли её дочь, хозяйка ответила:
  -- Цела, но запугана очень. На улицу целый день боится выходить. Знаете, что тут творилось-то?! Сперва Казначейство окружили, потом разгромили, потом какая-то потасовка была, кто за что не разобрать, одного схватили, обвинили в предательстве, выдал он, мол, какие-то списки якобы Горному Ветру, так его связали и оставили в горящем здании, оно горит, он корчится и кричит, страх! Хоть бы он и виноват там был, ну разве может быть причина, чтобы человека живьём жечь?!
   Испуганная девочка согласилась выйти к матери, но от страшных руин отворачивалась и пряталась за материнскую юбку. А Луна с грустью думала о Тучке и Фиалке, и о Золотой Розе, дочери Славного Похода. Ведь ей вроде только 12 лет, значит, не щадят и таких... а что с его старшими дочерьми?.. Сделать она тоже ничего не может. Лучше не думать, чтобы только не начались схватки, малышу в её утробе и так досталось...
  
   После того, как дома девочку уложили спать, Лама ещё долго расспрашивала Луну о жизни во дворце.
  -- Ну, все-таки, зачем ты меня обманула вначале, назвавшись служанкой?
  -- Затем, что мне было нельзя иначе выходить, а сидеть взаперти надоело. Хотя, идя за наследника престола, я знала, что обречена на затворничество.
  -- Бедная... тебя очень заставляли за него идти? А если бы ты отказалась?
  -- Я пошла за него добровольно. Потому что я его любила и люблю. Он же, в конце концов, не виноват, что Горный Поток счёл достойным именно его. К тому же тайно выходить мне до англичан позволяли.
  -- А тебя не смущало, что он твой близкий родственник?
  -- Ну, не такой уж и близкий. Двоюродный дядя. Но я как-то о нём так никогда не думала. Сперва воспринимала его как друга своего брата, а потом влюбилась... И он меня полюбил, так как мало кто любит. Среди инков такая любовь -- редкость, чаще симпатии, которые проходят через некоторое время, потому обычно многожёнство.
  -- Не понимаю, как женщины такое терпят.
  -- Не то что терпят, а сами порой просят мужей завести им помощниц. Ведь нам надо и мужей обихаживать, и в делах им помогать, а это очень тяжело одной, особенно когда дети ещё маленькие. Я было тоже по глупости мужа о помощнице просила, но он предпочёл временно мою тогда незамужнюю сестру вызвать помогать, но жениться ещё раз ни на ком не стал. Хотя никогда не имел недостатка в желающих.
  -- Многие девушки мечтают стать жёнами носящих льяуту. А мне вот никогда не хотелось. Сидит он сложа руки, ты вокруг него хлопочешь...
  -- Ну, сложа руки никто не сидит. Некоторые думают, что работать головой, а не руками -- это значит бездельничать, а работает лишь тот, кто камни ворочает. Нет, у инков тоже хлопот хватает, надо же государством управлять. Во времена Манко Капака казалось, что это можно совместить -- управление и работу руками, и что каждого работника можно будет сделать немного инкой. Но в большой стране управление так усложнилось, что это стало невозможно. Дело именно в размерах страны. Когда наша страна во время конкисты ужалась до маленькой Вилькапампы, там Манко, не переставая быть Первым Инкой, мог таскать камни, потому что ему не нужно было целый день тратить на государственные дела. Но в большой стране у тех, кто ей управляет, государственные дела целый день занимают. И свободно ходить по улицам носящим льяуту нельзя, нужно всё время быть под охраной, а поэтому -- жить во дворцах. Хотя я часто вам, простым людям, завидовала -- и забот у вас много меньше, и когда женитесь, о престоле думать не должны... Значит, у вас все всегда по любви женятся.
  -- Да нет, любят и у нас не всегда, -- ответила Лама, -- вот я вышла замуж за своего мужа во многом потому, что больше никто не предлагал, а моя юность уже отцветала. Я уважала его, конечно... Ну, как честного труженика. Но любви особой не было.
  -- А почему?
  -- Не знаю. Может, чтобы любить мужчину, надо верить, что он -- герой. Ну, хотя бы может быть таковым в случае нужды. Может рисковать собой ради других. А таких мало. Таких на всех не хватит.
  -- Наверное... Мне не нужно было верить, я знала. Ты не поверишь, но в дни моей юности знакомство с Асеро началось с того, что его передо мной очень сильно оклеветали. И я очень боялась, что такой человек получит Алое Льяуту. А потом я убедилась, что он достойный человек, а тот, кто клеветал, сам оказался вероломным негодяем и насильником. С наибольшим удовольствием сочиняют такую клевету как раз те, кто, окажись у власти, вёл бы себя именно так -- пьянствовали бы, развратничали, казнили бы всех неугодных... А если в тебе самом такое сидит -- ну как поверить, что кто-то другой чист от этого? Если тебе самому вести себя по-скотски только условия мешают -- как поверить, что другой, имея возможность так себя вести, тем не менее, от скотства удерживается? Или даже не удерживается, просто не нужно ему это.
  -- Наверное, ты права, Луна. Хотя я считала своего мужа честным тружеником, но в нём всегда гнильца была. Всё бы попроще да полегче, поспать бы да поесть. Ведь он небось всегда был рад возможности утырить проклятые тарелки, просто до того возможности уворовать не было.
   Они ещё долго говорили о разных вещах, а потом Луна всё-таки заснула, и ей снились то горящие в огне люди, то холодная тюрьма с избитыми узниками на холодном каменном полу...
  
   "Вот так и умирают", -- ещё успел подумать Асеро, задыхаясь под навалившейся тяжестью, как вдруг его мучители отхлынули точно по команде. Впрочем, почему "точно"? Видимо, команду им кто-то дал, но он, Асеро, не мог этого заметить из своего положения.
   Бывший Первый Инка лежал на брусчатке площади, изрядно помятый и совершенно нагой, так как его палачи на нём успели разодрать и штаны. Если срывание с него туники ещё можно было объяснить символическим лишением его статуса, то штаны на нём разодрали только для того, чтобы ещё больше унизить его и без того растоптанное достоинство. Асеро с трудом сел и в смущении попытался прикрыться валявшимся рядом истоптанным куском ткани, бывшим до того его одеждой. Видя это, стоявшие вокруг него мерзавцы захохотали и стали отпускать глумливые замечания.
   Подошёл Дэниэл, демонстративно покуривая сигаретку (до того закон запрещал курение во избежание пожаров):
  -- Вот что, Первый Инка, -- произнёс он саркастически, -- мы тут подумали и решили, что убивать тебя пока что не будем. Так что если будешь паинькой, то, может быть, сохраним тебе жизнь и даже семью. Хотя об этом поговорим позже. Золотой Лук, отведи своего государя с почётным экспортом в приготовленные ему хоромы, Розенхилл их уже освободил.
   Золотой Лук подошёл к Асеро, нагнулся, вырвал из его рук растоптанный кусок материи и отбросил его в сторону.
  -- Царственные наряды тебе ни к чему, -- сказал он издевательски, -- твоё солнечное достоинство лучше всего подчеркнут браслеты, -- сказав это, он сковал цепями (видимо, заранее приготовленными) руки Асеро за спиной. А потом подошёл к нему спереди и пнул его добавок в низ живота. Сидевший до того Асеро упал, корчась от боли. Зрители загоготали.
  -- Полегче, -- сказал Дэниэл покровительственным тоном, -- надо чтобы он до места своим ходом дошёл, ты же не хочешь везти его в паланкине?!
   Это вызвало новый взрыв гогота. Золотой Лук пинками заставил Асеро встать, тот подчинился. Хотелось застонать, но Асеро старался сдержаться -- не хватало ещё показывать при врагах собственную слабость. Золотой Лук гнал Асеро пинками сзади, а несколько воинов открывали дорогу впереди. Толпа перед ними расступалась, образовав нечто вроде коридора. Как ни тяжело было Асро идти, он всё равно пытался изловчиться взглянуть в лица людей в толпе. При виде его многие отворачивались, но было невозможно понять, стыдятся ли они произошедшего или просто банально не хотят видеть нагое человеческое тело в кровоподтёках. Асеро не знал, насколько сильно он повреждён, но, в общем-то, это было и не важно. Всё равно его потом будут пытать и убьют, так что теперь уже мало что важно.
   Его довели до тюрьмы и бросили на пол камеры одиночки. При ударе он опять скорчился от боли, но потом немного пришёл в себя и даже сумел встать и оглядеться. Руки его были по-прежнему скованы за спиной, и в камере ничего не было, кроме ложа, с которого сняли всю постель, и голого стола.
   Потом к нему вошёл Золотой Лук:
  -- Придётся мне всё-таки снять с тебя цепи, -- сказал он, -- хотя делаю это я отнюдь не из жалости, а потому, что они нужны для кое-кого другого.
  -- За что ты так со мной?
  -- За то, что ты был жестоким тираном и обладал безграничной властью надо всеми, в том числе и надо мной.
  -- Но я не сделал тебе ничего плохого... Разве я тебя бил, унижал, калечил?
  -- Не сделал, но МОГ! Потому что обладал властью. А я каждый день облизывался, глядя на то, как ты обжираешься мясом ламы с золотых блюд, как ты напяливаешь на себя золото, и ненавидел тебя. Ненавидел, боясь в то же время, что ты узнаешь об этой моей ненависти, и от того мучился от страха. Вот потому, когда мне представился шанс отомстить за свой страх, я с удовольствием сделал это. Да, ты не позорил моей сестры, но ведь этот страх -- он ведь тоже унизителен. Ты ведь пользовался такой властью, которую иначе как тиранической не назовёшь.
  -- Наоборот, жесткий тиран -- это как раз ты. По твоей логике власть нужна только для того, чтобы издеваться над людьми, что ты сейчас, пользуясь моментом, со мной и делаешь. И я знаю, что ты не пощадишь теперь и чести моей дочери.
  -- Послушай, если ты знал о моей страсти к Розе, то почему тогда не оскопил меня?!
  -- Потому что я ? не ты. И за чувство само по себе не наказываю. Да вот только из-за этого ты хоть и чужими руками, но убил своего брата. Ты знал, что Роза любила его и никогда в жизни не полюбит его убийцу. Так что ты можешь овладеть только телом Розы, но не сердцем. Если в тебе ещё осталась капля совести -- умоляю, пощади её...
   Говоря последние слова, Асеро знал, что проще умолить камни, из которых сложены стены вокруг, чем сердце этого каменного юноши.
  -- Если бы я её теперь пощадил, то обессмыслил бы все свои усилия, -- ответил побледневший Золотой Лук, -- поздно мне отступать. Неволею или волею Роза будет моя.
  -- На нашем горе ты своего счастья не построишь, -- сказал Асеро.
  -- Это можно считать проклятьем? Слабенькое. Впрочем, мне и не нужно счастье, мне нужна победа! -- сказал Золотой Лук.
  -- Недолгим же будет твоё торжество. Свои же кинут, как ты им перестанешь быть нужен.
   Золотой Лук ничего не ответил, лишь, быстро выходя, хлестнул Асеро по лицу кандалами. Тот прикрылся свободными теперь руками. Теперь оставались только невесёлые мысли.
   Итак, всё рухнуло. Власть инков пала, кому-то повезёт выжить, но многие погибнут, и сам он обречён. Может, кто-нибудь и сумеет оказать сопротивление -- Асеро от души желал им удачи, но понимал, что они его не спасут, в лучшем случае отомстят за него. Было жаль своих дочерей, похоже, что все они, не только Роза, обречены на рабство, даже младшенькие, когда подрастут, едва ли сумеют избежать позора. Впрочем, Роза едва ли смирится и рано или поздно или убежит, или убьёт мерзавца, тем более что её любимый пострадать не должен, и место, где его прячут, она знает.
   Впрочем, что думать о своей семье, когда очень многие обречены на смерть, пытки, позор, рабство... И во всём этом есть и доля его вины -- слишком поздно он хватился с тем, чтобы выдворить англичан из страны, ведь всё можно было понять из того спора с Дэниэлом -- отказавшись запродать им страну с потрохами, он по сути подписал себе смертный приговор. Да, он подозревал, что его хотят погубить, но тогда он и представить себе не мог, как это будет, что он окажется в тюрьме на холодном полу, весь израненный и искалеченный, лишённый всего... Он не смог предотвратить катастрофы и теперь расплачивается. Видно, не достоин он был носить Алое Льяуту, раз всё так обернулось. Да, всё случившееся ведь, по сути, перечеркнуло все достижения его правления. Поневоле вспомнился Атауальпа. Говорят, что он неплохо показал себя и как наместник Кито, и в войне с каньяри и своим братом Уаскаром, в общем-то, умом и талантами обделён не был, и кабы не испанцы, вошёл бы в историю как достойный правитель. Да вот только всё равно при упоминании его имени вспоминают в первую очередь о его бесславном пленении и кончине на виселице.
   Но в чём была ошибка Асеро? Его упредили. Может быть, надо было не полагаться на разоблачения Горного Ветра, а идти напролом? Или всё равно не помогло бы? Что теперь сохранится о нём в народной памяти? Предавался пьяным оргиям, бесчестил девок, за что был избит народным мстителем? Теперь он понимал, почему Золотой Лук ударил его прямо в пах -- мстил за свой страх, что его оскопят. А ещё расчётливо предвидел, что борец против тирании, мститель за честь сестры вызывает всегда уважение и сочувствие. Кто же теперь подвергнет сомнению слова Золотого Лука и поверит, что Асеро этой самой сестры и в глаза не видел? Так что Асеро теперь опозорен, и вряд ли даже после его смерти кто-нибудь восстановит его честное имя. Обидно было умирать с этим, ведь Асеро мечтал оставить добрую память среди потомков, но ничего поделать было нельзя. Единственное, что он мог сделать сейчас -- это умереть достойно, не показав себя сломанным, хотя об этом никто теперь и не узнает.
   Да и что сожалеть о памяти среди потомков, если её будут формировать такие же, как Франсиско де Толедо? Труды поколений будут пущены на ветер, а белые люди потом обязательно станут доказывать, что ничего тут и не было толком, это они пришли к голым дикарям и научили их всему. Правда, пришлось при этом угробить значительную часть "учеников", но зато оставшиеся приобщились к "цивилизации". Белые любят произносить это слово так, точно только у них есть города, дороги и всё прочее. И на фоне гибели страны гибель отдельных людей, пусть сколь угодно достойных, как-то терялась, хотя Асеро временами думал о них.
   Он представлял себе Инти, мертвого, лежащего лицом вниз и проткнутого стрелой с угрожающе-хвастливой надписью. "Ты тоже посмертно обесчещен, друг", -- сказал Асеро. -- "Неужели после всего, что ты сделал для страны, ты не будешь даже погребён по-человечески, и твою мёртвую плоть растерзают голодные псы?". Потом он подумал о Горном Ветре и Лани, которым хорошо если удастся покончить с собой, избежав ареста, иначе умирать придётся долго и мучительно, а ведь эти изуверы могут даже пытать их на глазах друг у друга. А что станет с их малышами?
   Вдруг дверь в камере на мгновение отворилась, и туда втолкнули Золотого Слитка. Он тоже был совершенно наг и при падении ударился своим пресловутым животом. Асеро помог своему свояку подняться и сесть.
  -- Я хочу пить, -- простонал Золотой Слиток, -- попроси их дать нам воды.
  -- Я тоже хочу пить, -- грустно ответил Асеро, -- но просить наших тюремщиков об этом бесполезно, они будут только смеяться над нами.
  -- Если они хотят, чтобы мы выжили, они должны дать нам воды. Асеро, пойми, я и сам бы попросил, но видишь, я ранен в ногу и не могу встать и подойти к двери. Брат, умоляю тебя...
   После минутных колебаний Асеро подошёл к двери. В находящееся на ней зарешеченное окошко он увидел, что его страж сидит за столом, и перед ним стоит кувшин, явно не пустой, и сам тюремщик что-то закусывает.
  -- Послушай, -- сказал он, -- сжалься над нами. Мой друг ранен в ногу, ему нужно её чем-то перевязать, и дай нам воды, мы страдаем от жажды.
   Их страх обернулся, и Асеро увидел, что этот юноша из воинов его охраны. Правда, Асеро никак не мог вспомнить его имени.
  -- А больше ничего не хотите? -- спросил он. -- Может, вам ещё и обед на золотых блюдах?
  -- Послушай, разве мы так уж много просим? Или ты обижен лично на меня? Но за что?
  -- За то, что ты роскоши предавался.
  -- Тебе ли говорить это? Ты же сам видел, что я ел примерно то же, что и вы, все мои туники можно было по пальцам одной руки пересчитать. А теперь меня и вовсе раздели! Ты знаешь, что я невиновен в том чудовищном преступлении, которое мне Золотой Лук приписывает. Так за что ты меня ненавидишь на самом деле?! Неужели только за то, что я был у власти! Или англичане просто купили тебя?
  -- Купили? Чисто за деньги я бы не рисковал. Просто ты мне противен!
   С этим словами он захлопнул тюремное окошечко. Асеро поневоле задумался над последними словами их немилосердного стража. Что значит ? противен? Что такого он делал, будучи у власти, чем мог вызвать отвращение у своих охранников? Но его отвлёк Золотой Слиток, который опять застонал:
  -- Неужели мы так тут и помрём. Ведь они же не убили нас на месте, значит, хотят, чтобы мы выжили.
  -- В том-то и дело, что не хотят, -- сказал Асеро, убирая с лица растрёпанную прядь волос, -- нас запытают и убьют.
  -- И ты так спокойно об этом говоришь? -- вздрогнул Золотой Слиток, и его живот мелко затрясся. -- Но я хочу жить.
  -- Мне тоже умирать не улыбается, -- ответил Асеро мрачно, -- однако мы расплачиваемся за свои ошибки.
  -- Да, ошибку я совершил. Асеро, ты уж прости меня, со мной Жёлтый Лист разговоры заводил, чтобы я думал о том, чтобы тебя заменить. Я отказался, но и тебе про это не сказал. Но вот я не понимаю, при чём тут Жёлтый Лист и англичане, почему они помогли ему сместить нас? Мы ведь были им надёжнейшими партнёрами, с чего они накинулись на нас с ножами?
  -- Первой ошибкой было пускать их в страну. Увидев наши богатства, они тут же сообразили, что чем торговать с хозяевами, выгоднее их прирезать. Второй ошибкой было то, что, боясь войны, мы решили стерпеть оскорбление. Тогда они окончательно решились. И теперь нас не просто прирежут, а будут убивать долго и мучительно, надеясь выведать какие-нибудь секреты. И не стоит пытаться их разжалобить -- это всё равно бесполезно, да и лучше умереть, как это достойно сынов Солнца.
  -- Послушай, я понять не могу -- ну зачем им нас убивать? Что мы им сделали дурного? -- голос Золотого Слитка звучал умоляюще.
  -- В глазах англичан мы виноваты уже тем, что существуем и занимаем земли, которыми в противном случае владели бы они. Чем жертва разбойника виновата перед ним? -- Асеро грустно улыбнулся, но его свояк не понял иронии.
  -- Тогда скажи, почему они назвали меня вором? Кричали, тыкая меня копьями в бока, где, мол, наворованное прячешь?
  -- Потому что у них в голове не укладывается, что чиновник такого ранга, как ты, может не воровать. По их логике, у тебя непременно должна быть тайная кубышка с золотом. И что это не так, ты не убедишь их никакими силами. Так что советую лучше говорить, что не скажешь им ничего, тогда они будут досадовать.
  -- Так они ещё больше разозлятся... Хочу жить!
  -- Не ной! Ты инка, а не младенец. Не мы первые, не мы последние, к сожалению. Думаешь, Тупаку Амару и его соратникам было легче? Или ты думаешь, что им меньше твоего жить хотелось?
  -- Не знаю... -- всхлипнул Золотой Слиток, -- они были крепкие, твердокаменные... а я жалкий червяк.
  -- Жалкий червяк живет в каждом из нас, -- сурово сказал Асеро, отметив про себя, что именно необходимость поддерживать собрата вдохнула в него волю. До того он и сам был близок к тому, чтобы расплакаться, -- нужно лишь вовремя давить его в себе.
  -- Только для того, чтобы он нас сложили героические песни? Но ведь не сложат, Тавантисуйю конец, а английские историки изобразят нас трусами и ничтожествами, как бы мы себя не вели.
  -- Может быть, но всё равно надо держаться до конца.
   Золотой Слиток некоторое время помолчал, а потом добавил:
  -- Скажи мне, Асеро, ты веришь в загробную жизнь?
  -- Не знаю, -- сказал тот, -- хотелось бы верить, конечно, что мы не просто так тут умрём, а продолжим существование в какой-то иной форме. И что встретим тех, кого уже успели проводить туда.
  -- А ты этой встречи не боишься?
  -- А с чего мне бояться?
  -- А Горный Лев? Ведь это ты его убил, я знаю. Пусть тогда я не носил льяуту, но ваше решение для меня и тогда было не секрет. Тебя за это совесть не мучает?
  -- Если бы я этого не сделал, то, что случилось с нами теперь, случилось бы раньше. Если я в чём и виноват, так это в том, что не уберёг врученную мне страну. Так что бояться мне следует встречи с Горный Потоком. И с Манко.
   Золотой Слиток ещё поныл немного, Асеро его не слушал. А потом в камеру вошли охранники и повели куда-то пленников, подталкивая копьями.
  -- Куда вы нас ведёте? -- жалобно спросил Золотой Слиток, но ему ничего не ответили.
   Во дворе уже собирали конвой, где пленников сковывали в вереницу по двое. Часть пленников были совсем обнажены, на некоторых ещё кое-как держались штаны и изорванные остатки туник. Было видно, что всем им досталось как следует. С Золотым Слитком их разлучили, Асеро как главного поставили вперёд шеренги, рядом с ним в пару поставили беднягу Искристого Снега. Сзади него были скованы Киноа и Небесный Свод. Старик выглядел очень плохо, и сердце Асеро просто кровью от жалости обливалось при виде его страданий. Было очевидно, что долго он не протянет.
  -- Ну что, соблюдают они "Habeas Corpus"? -- спросил Асеро несчастного законника. -- Как думаешь, будут они нас судить или так прикончат?
  -- Ведут нас явно не на казнь, -- ответил тот, -- в такое время её едва ли будут устраивать.
   В этих словах была логика -- ведь уже вечерело, а публичная казнь в темноте не имела смысла. Хотя если их хотят просто убить тайком... И это самое логичное, так как других тюрем в городе и за городом всё равно нет, и держать их там негде.
  -- Я до сих пор не могу поверить во всё, что произошло, -- сказал Киноа, -- ещё пару дней назад Дэниэл и Розенхилл улыбались мне и соглашались на наши условия. Что произошло за эти два дня?!
  -- До чего же ты наивен, Киноа. Впрочем, теперь это не имеет значения, так как Жёлтое Льяуту тебе всё равно не светит... Руки скованы, выборы не провести, -- Асеро иронически улыбнулся.
  -- Раз ты шутишь, значит, надеешься на лучшее, -- сказал Киноа, ему по привычке хотелось надеяться, но было непонятно, на что.
  -- Нет, не надеюсь. Нас запытают и убьют. И жить нам осталось считанные дни, если не часы! Так что можно и пошутить напоследок.
  -- Не верю, я не понимаю, как и зачем им... И нельзя же без суда!
  -- Да какая теперь разница, -- с горечью сказал Асеро. -- Я уверен, что даже когда Дэниэл пошёл на уступки, подписавшись, что никакие улучшения не могут идти за счёт ухудшения положения работников, за счёт их здоровья и жизней, он понимал, что это ты подписал себе смертный приговор. Впрочем, я тоже наговорил чего не надо и тоже виноват. Именно из моих слов они поняли, где мы уязвимы.
   Асеро хотел ещё что-то добавить, но тут бич хлестнул его по лицу, и пришлось сглатывать кровь с губ.
   Тем временем построение колонны закончилось, и пленников погнали по пустынным улицам. Редкие прохожие отводили от них глаза. Хотя темнело, сегодня никто не зажигал фонарей, и в темноте с трудом угадывались знакомые здания. Они прошли мимо того места, где раньше стоял дом Горного Ветра, теперь на этом месте зияли обгорелые руины.
  -- А что случилось с Горным Ветром, не знаете? -- спросил шёпотом Асеро спутников.
  -- Говорят, что он покончил с собой при аресте, -- ответил Киноа, -- счастливец....
   Асеро не успел ничего ответить, так как Небесный Свод внезапно застонал и рухнул. Шеренга остановилась.
   Конвоир подошёл к нему и потыкал копьём:
  -- Ты-ы... Вставай давай!
  -- Неужели ты не видишь, что он не может встать, -- сказал Асеро, обращаясь к молодому охраннику, -- если он вам нужен живым, то дайте ему воды и везите на телеге, а если вы решили его уморить, то чего вы продлеваете его мучения?
  -- А ты вообще заткнись! -- ответил охранник, -- тебя не спрашивают.
   По акценту Асеро понял, что перед ним каньяри. Может, один из тех, кто приехал поступать в Куско... да, точно из них, откуда здесь другим взяться?
  -- Юноша, у тебя есть отец? -- спросил Асеро. -- Представь себе, что его также заковали и пинают ногами?
  -- Ты моего отца не касайся! Было время, когда и ты точно так же под конвоем выгонял каньяри из родных селений, тоже не щадил ни стариков, ни детей! А он, -- каньяри указал на лежащего старика, -- тогда уже небось льяуту носил!
  -- Неправда твоя, так над ними издеваться я не приказывал! Но ты слишком юн, чтобы ты мог помнить переселение, прошло уже около двадцати лет...
  -- Да, мой отец не пострадал... потому что мой отец жил тогда не на родине, и вообще.... он даже стал потом наместником и верно вам служил... Да только теперь ваша песенка спета!
  -- Так значит твой отец -- Орлиный Глаз? -- сказал поражённый Асеро, -- и он знал, зачем вас отправляют в Куско?!
   Было нестерпимо больно узнать, что он своими собственными руками подписал себе и другим смертный приговор, но ещё больнее -- узнать, что Орлиный Глаз оказался предателем. И что теперь будет с несчастной Розой...
   Юноша-каньяри тоже вдруг смутился:
  -- Нет, он не знал. Англичане обещали мне, что пощадят его. Если он отречётся от звания инки, скажет, что носил его лишь вынужденно...
  -- Поставишь перед ним выбор: смерть или подлость? Хорошенький подарок ты приготовил своему отцу. Трижды лучше не иметь сына, чем иметь такого как ты!
  -- Скажи, мы-то перед тобой чем виноваты, -- умоляюще спросил Киноа, -- я человек мирный, войной не занимался, строил плотины и террасы, в том числе и у вас... Даже льяуту тогда не носил...
  -- А с чего мы должны быть благодарны вам за террасы? -- спросил каньяри. -- Вы хотели превратить нас из гордых воинов в каких-то жалких огородников! Вы, инки, мешали нашему народу жить так, как он хочет, а это -- его естественное право.
  -- Ишь ты, от англичан слов набрался, -- сказал Асеро, -- "Естественное право!" А набеги и рабовладение -- тоже естественное право?
  -- Отчего нет? Ведь европейцы тоже совершают набеги и держат рабов, -- ответил юноша, -- почему не сделать рабом того, кто хуже тебя? Или не убить его, если он бесполезен? -- склонившись над стариком, он сказал, -- Всё, труп.
  -- Всё-таки я не пойму, как так можно! -- сказал Киноа. -- Обсуждать со мной проекты дренажных систем, которые можно было бы сделать у них на родине, и знать при этом, что они ворвутся ко мне, изобьют, разгромили мой дом, совершили бесчестное по отношению к моим женщинам... Чтобы сделать такое, нужно или очень ненавидеть меня, или быть нелюдем.
  -- Они и есть нелюди, -- сказал Асеро, -- они заранее готовились, это очевидно теперь.
  -- Но ведь дренажные системы были им выгодны! Выгодно же, чтобы им голод не грозил, почему же они предпочли...
  -- Да потому что предпочитают людоедство, -- ответил Асеро с ненавистью, -- не хотят отказывать себе в этом удовольствии. Нравится им над нами издеваться.
  -- Ну, каньяри нас считают виноватыми в своих бедах, -- сказал Искристый Снег, -- надо было всё-таки помягче с ними, наверное...
   Асеро ничего не ответил, так как в этот момент из конца колонны привели Золотого Слитка и заковали на место Небесного Свода, чей труп так и лежал, где упал:
  -- Что это с ним? -- спросил Золотой Слиток.
  -- Умер, -- мрачно ответил Асеро, -- угробили его.
  -- А его-то за что?
  -- За то же, что и всех. Инка. Одно это уже преступление в их глазах.
  -- Интересно, почему не двигаемся? -- спросил Киноа.
   Золотой Слиток ответил:
  -- Там из конца некоторые сбежали, вместо цепей там гнилая верёвка. Теперь их ловить долго будут. Если бы не проклятая нога, я бы тоже был на свободе... Хотя скорее мёртвым. Они стреляли по убегавшим, а в меня легко попасть.
  -- Я уже завидую мёртвым, -- сказал Асеро, -- мы все тоже обречены, скорее всего, так те хоть не мучаются. Похоже, нас всё-таки решили на всякий случай убить где-нибудь за городом, там трупы прятать проще.
  -- Я не думаю, что они собрались нас убивать, -- вставил Искристый Снег, -- ведь нельзя же казнить нас совсем без суда, тем более что ты считаешься персоной королевской крови...
   Асеро с грустью сказал:
  -- Неужели ты, наивный юноша, до сих пор не понял, что все их законы не про нас писаны, нас можно пытать и убивать, а потом сказать, что мы убиты при попытке к сопротивлению... как жаль, что это в самом деле не так и мы обречены умереть в цепях...
  -- Разговорчики! -- крикнул вернувшийся сын Орлиного Глаза. -- Кто ещё болтать будет, я по морде дам, -- и демонстративно замахнулся плёткой. Желающих получить лишний шрам не оказалось, и колонну повели дальше. При этом задние ряды были вынуждены пройти по трупу старика, а тех, кто пытался этого избежать, больно били по лицу хлыстом.
   Потом пленных погрузили на подводы, при этом крепко заткнув им рты, кляпами и накрыв сверху чёрной тканью, чтобы случайным встречным не было видно, что везут живых людей, а не груз. Асеро уже если и надеялся на что, то только на скорую смерть, после которой будет уже всё равно.
   Он не мог понять, сколько длилась дорога, но, судя по всему, не очень долго. Ночь ещё не кончилась, однако когда полуживых пленников сняли с телег и кого развязали, кого расковали, Асеро понял, где находится. Замок Инти... Но зачем их было везти сюда? Асеро уже даже и не пытался ломать над этим и без того болевшую голову. Раны страшно болели, всё тело так затекло, что он даже сел с трудом, и безумно хотелось пить. Утренняя жажда казалась уже пустяком. Воин-каньяри дал ему воды. Асеро поблагодарил.
  -- Не стоит благодарности, -- ответил тот, -- всё равно тебя ждёт смерть. Знай, что в боях с инками погибли мой дед и его старший сын, мой отец выжил лишь потому, что был слишком мал для боёв. Он рассказывал мне, что его тоже вели на переселение, и как-то он страдал от жажды, и конвоир-инка дал ему воды. Я всю свою жизнь ненавидел инков, лишивших мою родину свободы, но не могу видеть, как вы мучаетесь.
  -- А если бы каньяри жили, как хотели, и держали бы рабов, их бы видеть смог? -- спросил Асеро. -- Ведь рабы в ямах тоже выглядят неважно.
  -- Не знаю. Ты хочешь переубедить меня? Не стоит. Всё равно ты умрёшь, -- и охранник отвернулся и стал давать воду другим несчастным. Вода чуть-чуть улучшив самочувствие, дала некоторую ясность мыслей. Итак, он умрёт... но зачем убивать его именно в замке Инти? Чтобы показать ему перед смертью, что его друг мёртв? Но ведь он поверил бы и на слово. Чтобы ещё больше унизить его? Но зачем тогда всех остальных сюда тащить? Асеро понял, что, несмотря ни на что, он хочет жить. Даже теперь, когда он жалок, унижен и изуродован, ему всё равно жалко расставаться с собственным бытиём. Умом он понимал, что расстаться придётся, и избежать смерти не получится, и главное не ныть, чтобы уйти достойно.
  
   Прекрасная Лилия и в самом деле хотела поговорить с Золотым Подсолнухом и даже попросить у него прощения, но... вовсе не потому, что хотела и надеялась с ним воссоединиться. За ночь она всё обдумала и сочла нужным, что лучше всего сознаться ему во всём откровенно, чтобы он не питал ни необоснованных обид, ни необоснованных надежд. Так честнее. Но в то же время она мысленно прокручивала в уме воображаемый конец разговора.
   "Ещё раз пойми меня правильно, ты ни в чём не виноват передо мной. Ты хороший, умный, добрый, честный, верный, но... но вот Розенхилл сумел пробудить во мне такую вспышку чувств, такую страсть, какой у меня никогда к тебе не было и не будет. Да, я знаю, что он негодяй и не любил меня, но.. Теперь, когда я знаю, на какую страсть я способна, я уже не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Я же не смогу полюбить тебя, как любила его, да и никого другого не смогу! Лучше мне запереться в обители..." Обвинить во всём себя казалось самым лучшим способом не нанести юноше ещё большей обиды, и в то же время ей было как-то досадно, если бы он согласится со всеми её обвинениями. В глубине души ей хотелось, чтобы он обвинял не столько её, сколько судьбу, нежданно-негаданно сведшую столь неподходящих друг другу людей. Впрочем, кто подходил ей? Теперь она уже и сама не знала...
   Поначалу всё шло, как Лилия и рассчитывала. Она поймала Золотого Подсолнуха перед лекцией-диспутом, на который приглашались все амаута и все девы Солнца, да и вообще все желающие, так как событие было явно не рядовое, и шепнула ему: "Мне надо поговорить с тобой наедине". "Хорошо", -- шепнул он в ответ, -- "приходи после обеда в Библиотечный Сад к Центральному Фонтану". Лилия кивнула. Именно там, на формально нейтральной территории, порой встречались Девы Солнца и амаута.
  
   Потом начался диспут. Поначалу Золотой Подсолнух был слишком взволнован предстоящим разговором с Прекрасной Лилией и потому слушал вполуха, но потом постепенно втянулся. Диспут носил название "наша культура и европейский Ренессанс, общность противоречий". В роли спорщиков, точнее, спорщиц выступали две широко известные Девы Солнца, который считались на научном небосклоне звёздами первой величины. Заколка была известна своим восторженным отношением к европейской культуре, правда, не столько в христианской, сколько в языческой её ипостаси, и Радуга, известная к этому своим скептическим отношением, хотя при этом тоже великолепно разбиралась в предмете.
   Пока не начался диспут, Золотой Подсолнух с интересом разглядывал обеих спорщиц. Заколка была одета в европейское платье и всем своим видом подчёркивала свою "элегантность", Радуга была одета так же, как всегда одевались наставницы Дев Солнца, и совершенно не стремилась подчёркивать свой индивидуальный облик при помощи каких-то ухищрений. С первой же минуты Заколка, как-то по особенному многозначительно щурившаяся, если хотела подчеркнуть свою мысль, была юноше чем-то неприятна, но лишь потом он понял, чем именно -- и своей одеждой, и своими манерами она всячески хотела выделиться над толпой, подчеркнуть, что она выше их. А ведь "толпа" в данном случае состояла даже не из рыбаков и крестьянин, перед которыми образованный человек чувствует своё превосходство почти бессознательно, а из людей начитанных и образованных. Так почему же Заколка воображала себя лучше других? Только из-за это своей подчёркнутой европейскости? Ведь человека, одетого по-таватисуйски, сколь бы добротно ни было его платье, как-то нельзя назвать "элегантным", это чисто европейское понятие.
   Диспут первой начала Заколка:
  -- Итак, уважаемые слушатели и слушательницы, прежде всего, что такое так называемый "Ренессанс", или, на нашем языке, "возрождение". Возрождение чего? Все мы знаем, что в Европе была языческая древность, когда, как и у нас, у них были водопроводы, процветали науки, искусства и философия. Ваятели создавали великолепные статуи, которые до сих пор поражают своей красотой, хотя порой лишены рук и даже голов, поэты создавали прекраснейшие стихи, от многих из которых дошли только отрывки, так как эта цивилизация погибла. На её руинах власть захватила церковь, которая подмяла под себя все сферы жизни. Философия стала служанкой богословия, науки, не нужные церкви, заглохли, произведения искусства стали делать только такие, какие нужны церкви, водопроводов не стало, Европу накрыла тысячелетняя ночь.
   Отпив воды из бокала, Заколка продолжила:
  -- Много чего не было в Европе того времени, но самое главное -- не было личностей, люди были лишь детальками механизма. Даже когда искусный ремесленник создавал своё произведение, он его создавал исключительно по канонам и был уверен, что творит за него Рука Господня. Люди были всего лишь детальками в механизме государства, а Возрождение началось именно тогда, когда личность снова появилась. Когда появились люди, которые заявили о себе не как о детальках, а как об активных деятелях. Люди, которые сказали: "Я сам". Они поставили вопрос о свободе личности, то есть о свободе отдельного человека. О свободе во всех смыслах -- свободе экономической, политической, духовной. Чтобы человек мог расправить крылья и сказать "Я сам". Я не обязан подчиняться церкви, я сам определяю свою судьбу и сам отвечаю за свои поступки! И вот с этого "я сам" и началось Возрождение.
   Потом слово взяла Радуга.
  -- Всё сказанное здесь Заколкой звучит красиво, но во многом неверно. Прежде всего, к вопросу о личностях. Нигде и никогда не существовало общества, в котором бы не было личностей, а люди были бы только детальками. Тут Заколка просто находится в плену у заблуждения, что личностью может быть только образованный и окультуренный человек. Но ведь таких -- ничтожное меньшинство. Большинству людей во всём мире эти блага не доступны. Но это не значит, что простой человек не может быть личностью: когда я была в экспедиции в Амазонии, мне приходилось там работать с простыми людьми, которые даже читать не умели, но тем не менее это были личности.
  -- Особенно твой любовничек был личностью, -- прошипела какая-то дева из передних рядов.
  -- Да, он был личностью, -- ответила Радуга, и тут же перешла в контратаку, -- и с какой стати ты говоришь о нём так пренебрежительно? Он любил меня и обещал сделать женой, как только мы вернёмся в Тавантисуйю. И, несомненно, он бы это обещание выполнил, он же не виноват в том, что его убили враги. Но пусть это был простой воин, закончивший только школу, не художник, не учёный, не поэт, но своей героической смертью он доказал, что он -- личность. А многие ли из вас, таких образованных и культурных способны выдержать зверские пытки, но не сломаться и не предать? Задумайтесь над этим, юноши и девушки!
   Окончив атаку, Радуга добавила:
  -- Возвращаясь же к теме, отмечу, что в Европе задолго до эпохи, называемой ныне Возрождением, были люди, которые осмеливались критиковать общественные порядки и даже поднимали восстания с целью их изменить. Да, им не случилось перейти к разумному государственному устройству, но это не значит, что там никто никогда и не пытался это сделать. Нет, пытались, и не раз. И едва ли даже Заколка скажет, что пытавшиеся изменить мир не были при этом личностями.
  -- Тут уважаемая Радуга немного неправильно поняла мои слова, -- ответила Заколка. -- Я вовсе не отрицаю, что и до Ренессанса в Европе были люди, способные бороться за правое дело, мужественно переносившие пытки и мужественно встречавшие смерть. И я не отрицаю, что её покойный жених умер как герой, но за что он умер? -- произнося это, Заколка как-то особенно хитро прищурилась. -- Точнее, за кого? Он умер за Инти. Значит, он не был личностью сам по себе, он был человеком-деталькой, человеком-функцией. Я это не к тому, чтобы умалить его достоинство. Нет, я это к тому, чтобы вы поняли разницу.
  -- За Родину он погиб, -- ответила печально Радуга, и ехидно спросила, -- а может, с твоей точки зрения и Инти -- не личность?
  -- А собственно кто такой Инти? -- ответила Заколка, -- он не человек сам по себе, он лишь часть нашего государства. То есть тоже человек-деталь, хоть и очень важная. Он лишь слуга Первого Инки. Он -- совсем другое дело, чем те люди, которые говорят "я сам" и сами делают свой выбор и сами несут за него ответственность.
  -- Ах, так бы и сказала с самого начала -- личностями, мол, являются только одиночки, ни перед кем кроме себя за свои поступки не отвечающие. Тогда как наше общество основано на том, что все люди несут ответственность за свои поступки перед обществом. И чем выше положение человека -- тем больший с него спрос.
  -- Но ведь человек, работающий ради государства, не вполне самостоятелен, -- ответила Заколка. -- То ли дело тот, кто бросает вызов всему, кто не чувствует над собой никаких авторитетов, ни церкви, ни государства. Кто смеет сказать "я сам" и действует так как считает нужным. Только так может создавать свои творения художник, презревший каноны, или учёный, тайком вскрывающий трупы, потому что истина для него важнее мнения общества. А такие, как Инти, могут лишь одёргивать свободных людей из соображений "как бы чего не вышло". Такие как Инти лишь мешают свободным людям, они лишь преграда на пути реки Истории.
  -- Заколка забывает, что именно преградами на реке являются плотины, при помощи которых подают воду на поля, -- ответила Радуга, и тут она заметила, что Золотой Подсолнух поднял руку и сложил её в определённом жесте, означающем "прошу слова". -- У меня ещё есть много что сказать, но пусть говорит этот юноша.
   Бывший монах встал и заговорил с места:
  -- Моё имя Золотой Подсолнух, и многие здесь знают, что мои детство и юность прошли среди белых людей. Я видел немало таких, которые по определению госпожи Заколки были личностями. Людей, которые не чувствовали над собой никакого авторитета и никаких обязательств ни перед кем. Только вот мне не встречались среди них ни художники, ни учёные, а в основном наёмники и разбойники, а также ушлые дельцы, мошенники и работорговцы. Честные труженики таких "свободных личностей" справедливо опасаются, презирают и ненавидят. Даже авторитет Католической Церкви в народе основан именно на том, что они видят в ней силу, хоть как-то противостоящую таким "свободным личностям". Хотя это наивно, конечно, беспринципных негодяев полно и в Церкви, но там они так себя в открытую не показывают, сохраняя внешнюю благопристойность.
   Заколка смерила его презрительным взглядом и сказала:
  -- Юноша, ты слишком молод и вряд ли прочитал столько книг, сколько прочла я. Дорогие слушатели и слушательницы, напомню вам, что Манко Капак основывал наше государство, желая видеть страну свободных людей. Он желал создать такое общество, где все люди будут творцами и созидателями, но со временем всё пошло куда-то не туда. Пачакути превратил людей в детальки механизма, правда, вольный дух первых инков порой прорывался сквозь все наслоения.
   Радуга ответила:
  -- Неужели Заколка столь наивна, что думает, будто Манко Капак надеялся создать общество, состоящее из одних художников и учёных?! Кто бы тогда для этих учёных выращивал картофель, пас лам, строил дома и шил одежду и обувь? Нет, Манко Капак не мог быть столь наивен. Его великая и благородная цель была в том, чтобы не было рабов и чтобы к людям, вынужденным заниматься даже самым низким и непрестижным трудом, было по-человечески уважительное отношение. Чтобы и их голос звучал, чтобы и они могли влиять на условия жизни обществе, чтобы нельзя было отпихивать их сапогом. Осмелюсь напомнить также, что ко временам Пачакути нашу страну охватил кризис, вызванный тем, что из-за несовершенства плановой системы инки сначала вынужденно допустили частную торговлю, а потом она так разрослась, что стала разъедать плановую систему, породив все пороки, свойственные неразумно устроенным обществам. Если бы не реформы Пачакути, нашей стране грозила бы гибель, ибо и без того в некоторых местах ситуация была на грани голода. Пачакути усовершенствовал плановую систему, построил новые плотины и тем самым спас нашу страну от голода и краха. Да, для этого он прикрыл частную торговлю, и те, для кого торговля была и есть свобода, именно за это его ненавидят и проклинают, называя его кровожадным тираном.
  -- И к чему это привело? -- ответила Заколка. -- К тому, что человек стал полностью зависеть от государства, у него не осталось свободы выбора. А свобода выбора -- вот что создаёт свободных личностей! А чем больше свободных личностей -- тем лучше и совершеннее общество. Если для наличия свободных личностей необходима свобода торговли, то что ж -- пользы от этого будет больше, чем вреда. А то сейчас это очень сильно тормозит развитие торговли с англичанами -- всё приходится решать через государство.
   Потом опять слово взяла Радуга:
  -- Итак, Заколка сама согласилась, что главное для неё -- это яркие свободные личности, а какой ценой достигнута их яркость и свобода -- не суть важно. Однако свобода хозяйственной деятельности на практике означает свободу торговли вплоть до работорговли, свободу ростовщичества и мошенничества, закабаления и закрепощения неимущих, отказ от спроса с власть имущих. Конечно, при неразумной государственном устройстве приличные правители -- большая редкость, но всё-таки мало кто может сравниться с негодяями Борджиа и Медичи, демонстративно плевавшими на любые моральные ограничения. И всё логично вытекает из идеи "яркой личности". "Я сам" означает на деле "Я сам себе судья". Думаю, никому из вас не захотелось бы стать жертвой произвола такого свободного негодяя. Никто ведь не хочет видеть себя в роли раба, закованного в цепи и брошенного в трюм, чтобы свободный человек мог обогатиться, пусть бы даже деньги, вырученные от его продажи, пошли бы на покровительство науками и искусствам.
  -- Можно подумать, что тебя эти свободные личности лично обидели, -- процедила Заколка.
  -- А что, разве не так? -- ответила Радуга. -- Разве не свободные яркие личности схватили меня и подвергли пыткам, следы которых до сих пор хранит моё тело. И я знаю, почему они так поступили со мной -- потому что не признавали за нами, меднокожими дикарями, человеческого достоинства. Речь идёт о вещах, настолько само собой разумеющихся для нас, что мы о них обычно даже не задумываемся. Нас с детства учат, что люди связаны друг с другом тысячью невидимых нитей, и потому боль, причинённая другому, непременно отзовётся и тебе, потому что этот другой тоже существует не сам по себе, а как часть общества. А среди белых людей есть такие, которые как раз индивиды сами по себе, им никто не дорог и не нужен, и они сами никому не нужны, разве что как наёмники за деньги. И именно свобода от всех и всего и делает из человека жестокого изверга. Когда негодяи схватили нас и стали надо мной глумиться прямо на глазах у моего жениха, а он мог лишь бессильно смотреть на это, я не понимала, как люди могут быть так жестоки. Лишь потом поняла -- это потому, что они никогда никого не любили. Никогда у них не было дорого и близкого существа, за которое бы сжималось их сердце, никогда они даже и не мечтали о любви и счастье, и потому никогда не боялись оказаться на месте тех, над кем так жесткого глумились. Впрочем, они даже едва ли понимали, что значит, когда люди любят друг друга. Они лишь знали, что я -- его женщина, и наслаждались унижением человека, который не мог помешать делать с его женщиной всё, что им заблагорассудится.
  -- Может, хватит жевать жвачку на тему "как ужасно было, когда меня насиловала целая толпа отморозков", -- раздражённо бросила Заколка. -- Говоря о свободных людях, я говорила не о солдатах удачи, а о художниках и учёных.
  -- А разве у нас мало художников и учёных? -- спросила Радуга. -- Или кто, по-твоему, всё это создал? -- и она указала на потолок и стены зала, изукрашенные мозаиками и золочёными орнаментами. Орнаменты были полны стилизованных изображений солнечных дисков, кукурузных початков, головок подсолнухов и побегов картофеля. Во времена Манко, когда строили это здание, наряду с интересом к европейской культуре была и идея подчёркивания "своего", того, чего нет у европейцев. Мозаичные картины прославляли труд и знания, рисуя с одной стороны юношей и девушек, с горящими глазами читающих книги, с другой стороны -- новые города, поднимающиеся над рекой плотины, поля-террасы на склонах гор, полные изобильного урожая, мосты и корабли -- одним словом, всего того, что создаётся трудом и знаниями. -- Разве наше искусство хуже искусства белых? Там у них художник -- лишь слуга церкви и богачей, он вынужден рисовать лишь то, что понравится им. У нас же заказ художнику даёт государство. Оно даёт ему все материалы и говорит устами чиновника: "Твори!" И он творит. Да, иногда созданное им не нравится, да, иногда хорошую работу зарубают несправедливо -- но в целом возможность творить для народа гораздо лучше, чем творить для церкви или богачей.
   Заколка в ответ только скептически скривилась, Радуга продолжила:
  -- Что же касается учёных, то превосходство нашего государства ещё более очевидно. Все мы знаем, что не где-нибудь, а именно у нас была изобретена прививка от оспы. Но я не говорю, что её в принципе не мог изобрести белый человек. Мог бы, отчего нет. Но что было бы дальше? Допустим, открывателю такого полезного средства повезло, и им не заинтересовалась инквизиция, допустим, повезло вдвойне, и ему удалось попасть на приём к какому-нибудь королю, у которого хватило ума оценить это средство. Ну, допустим, сделал бы король прививку себе, своей семье, желающим из вельмож... и всё. Просто народ бы никто прививать не стал, его бы эпидемии косили по-прежнему. У нас же результат труда учёного приносит пользу всем. Однако и при этом прививки обязали сделать всех, потому что нравится это кому-то или не нравится, но без поголовного прививания болезнь не искоренить, и могут пострадать дети, которым ещё нельзя сделать прививки в силу их малолетства. И можно надеяться, что со временем люди изобретут столь же эффективное средство и против других болезней.
   Золотой Подсолнух думал, что победит Радуга. Заколка не может опровергнуть её аргументов, лишь только объявляет их неважными. И даже скользкий момент с любовной связью в Амазонии Радуга сумела повернуть в свою пользу.
  -- Но как ни важны науки и искусства, важнее в разумном государственном устройстве другое -- у нас нет рабства и нет неограниченной власти одного человека над другим. Даже самый последний слуга, даже заключённый -- это человек, его нельзя безнаказанно унижать, избивать, подвергать пыткам. И у нас ни у кого ни над кем нет неограниченной власти, ибо чем выше человек поставлен -- тем больше у него спрос и тем выше ответственность его перед другими за то, что ему вручено для управления. И отвечает он не перед собой лично, а перед обществом.
  -- Много перед кем у нас Первый Инка отвечает, правит себе как абсолютные монархи! -- фыркнула Заколка.
  -- Ну, какой же он абсолютный? А носящие льяуту, которые могут его снять? А остальные инки, способные большинством голосов лишить его льяуту и отправить в ссылку. Да если бы он мог попросту убивать не понравившихся людей, ты бы так язык не распускала! Однако лично я считаю Асеро достойным внуком своего деда Великого Манко, и пусть его правление продлиться как можно дольше.
  -- А я же уверена, что Асеро либо пойдёт на компромисс со свободными людьми, отменит цензуру и сделает страну более открытой для внешнего мира, либо когда-нибудь свободные люди возьмут верх! -- ответила Заколка.
   Радуга хотела что-то ответить, но в этот момент в зал вбежал запыхавшийся гонец и затараторил:
  -- Прошу меня простить, что перебиваю вас, но я принёс вам известия необычайной важности. В Куско переворот, Первый Инка лишён льяуту и брошен в тюрьму. Инти убит, Горный Ветер покончил с собой при аресте. Все носящие льяуту должны быть арестованы в ближайшее время. До тех пор, пока это не произойдёт, вам всем велено оставаться здесь и не выходить из зала. Это делается во избежание кровопролития. У меня всё, -- сказав это, гонец уже собирался покинуть зал.
  -- Погоди, -- сказала Радуга, -- кем велено? Кто теперь власть, раздающая приказы? И сколько мы тут должны сидеть? Полдня? День?
  -- Не знаю, но не меньше нескольких дней... -- ответил ошарашенный гонец.
  -- Хорошо, как тогда насчёт еды, питья и прочих телесных нужд? А если кому-то плохо станет?
  -- Власть в городе взяли в свои руки англичане, они и будут решать этот вопрос. Они -- единственная сила, способная навести порядок и не допустить кровопролития. Впоследствии будет установлена Республика.
  -- А какое право имеют англичане так командовать? -- сказала ни капли не сробевшая Радуга. -- Почему они должны решать за меня, имею ли я право пойти в столовую или должна сидеть здесь голодная? Или мы у них в заложниках?
  -- Да, вы в заложниках -- раздался голос откуда-то сверху, и, подняв голову, все сидящие в зале увидели, что во все выходы заходят вооружённые воины. Голос принадлежал англичанину, который ими командовал. Сердце у Золотого Подсолнуха упало. Впрочем, не только у него одного. Одна старушка в первом ряду вскрикнула и упала в обморок, соседки принялись её откачивать, какой-то старичок взмолился: "Воды!".
   Радуга обратилась к англичанам:
  -- Умоляю вас, несчастной плохо, позвольте передать её в руки лекарей.
  -- Подумаешь, плохо, -- издевательски ответил Розенхилл (а это был он), -- даже если эта старая кошёлка помрёт, это никому не интересно. Вы должны нам быть ещё благодарны, что мы вас не перестреляли всех.
  -- Может, объясните, зачем вы нас взяли в заложники? -- холодно спросила Радуга, -- если у вас уже в руках наше государство, то нет смысла требовать выкуп с кого бы то ни было.
  -- А мы и не ради выкупа. Я знаю, что здесь, среди Дев Солнца и амаута, находятся те, кто является ближайшими родственниками носящих льяуту. Ты, вроде, здесь одна из главных? Так вот, давай, выдай нам списки своих учениц с указанием, кто из них кому дочь, младшая сестра или племянница. А мы уж сами отберём, кто нам нужен, а остальных, так и быть, отпустим, -- при это он так противно улыбался, что это заставляло поневоле усомниться в искренности его слов.
  -- Я никогда не выдам своих учениц! -- твёрдо ответила Радуга.
  -- Борзая, -- ответил Розенхилл, -- а ты знаешь ли ты, дева, что мы твоё девство можем подпортить?
  -- Нашёл чем пугать меня, -- презрительно улыбнулась Радуга. -- Когда такие же, как вы, на моих глазах калечили того, кого я любила больше всех на свете -- я молчала. Когда такие же, как вы, убили во мне только нарождающуюся жизнь -- я молчала. Да что бы вы не сделали со мной теперь, это уже не будет страшнее того.
  -- С тобой мы ещё разберёмся, сука, -- сказал Розенхилл, -- а пока займёмся кем-нибудь посговорчивее. Вот это что за птица? -- и он жестом указал на Заколку.
  -- Я ничего не знаю, ни в чём не виновата, -- жалко и заплаканно затараторила та, -- я тут недавно, не знаю еще, кто есть кто. И вы не может меня убить. Меня, такую умную, утонченную, культурную...
  -- С этой тоже всё ясно, -- сказал Розенхилл, -- и рада бы кого выдать, да не может. Ладно, пока подождём...
   Золотой Подсолнух поневоле поёжился. Да, прямым родством он не замазан, но если раскопают, что он -- Главный Оценщик, да и льяуту у него маячило в перспективе... Что с ним могут сделать? Потом он подумал об Инти и о Горном Ветре -- неужели они оба мертвы? А жена Горного Ветра Лань -- ей тоже не позавидуешь... А если Асеро в тюрьме, то что теперь будет с его семьёй? Взглянув на то место, где сидела Прекрасная Лилия, он увидел, что они с Розой сидят в обнимку, может, о чём-то шепчутся, а может -- плачут... Конечно, будешь тут плакать, когда родной отец в тюрьме и его наверняка ждут пытки. Юноше и самому хотелось плакать от горя, что всё так вышло, но от усилием воли заставил себя сидеть спокойно, понимая, что слёзы привлекут к нему внимание.
   С ужасом Золотой Подсолнух увидел, что к сёстрам подходит англичанин.
  -- Нечего прятать личико, красотки! -- сказал он с издевательской ухмылкой, -- ну что, Прекрасная Лилия, теперь, когда твой папаша брошен в тюрьму, а мамаша скрылась не пойми куда, никто не помешает нам вновь воссоединиться, ведь тебе нравилось любить меня? Согласна пойти ко мне в наложницы?
  -- В наложницы -- никогда! -- ответила Лилия. -- Ты никогда не любил меня, и даже в те моменты, когда обнимал, думал о том, как погубить моих отца и мать.
  -- Вот что, красотки, -- ответил Розенхилл, -- тут разговор будет долгий, и лучше его вести не здесь. Вставайте и идите за мной.
  -- Никуда я не пойду, -- ответила Лилия. -- И зачем вам Роза?
  -- Затем, что её тоже кое-кто ждёт для разговора, -- ухмыльнулся Розенхилл. -- И запомните, что вы теперь никто, ваш папаша в тюрьме, валяется там на голом полу весь в кровоподтёках, так что нечего тут строить из себя принцесс.
  -- Ты пытал его?! -- вскрикнула Лилия.
  -- Ну что ты, его ещё никто не пытал, так, побили маленько. А пытки ещё впереди... Ну, пошли, или я заставлю вас подняться при помощи воинов!
   Девушки встали и, роняя слёзы, побрели к выходу. Уходя за ними Розенхилл крикнул:
  -- Позже вечером потолкуем, когда я вернусь. Тогда вы точно все станете посговорчивее.
  -- Куда это их повели? Что с ними будет? -- прошептал Золотой Подсолнух, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то другому.
  -- Да уж верно ничего хорошего, -- сказал сидевший рядом с ним Золотое Перо. -- Видел, какая у этого Розенхилла рожа плотоядная? Жалко девушек... Хоть Лилия и легкомысленна была, но всё-таки такого ужаса не заслужила, а уж Роза и вовсе не в чём не виновата. Эх, повезло тебе ещё, что ты -- сирота. А мне вот повезло меньше... Боюсь я, как бы они за моего отца не взялись...
  -- А кто твой отец? -- спросил Золотой Подсолнух шёпотом. -- Ты никогда не называл его имени.
  -- Славный Поход, -- ответил шёпотом Золотое Перо. -- По счастью, его нет сейчас в столице, но раз я у них в заложниках, то на моего отца можно будет надавить через меня, а я меньше всего хочу быть грязной игрушкой в их руках.
   Золотой Подсолнух понимающе кивнул, поняв, что ему нужно разобраться со своими мыслями. Значит, Розенхилл знал в лицо Лилию и Розу и даже сумел каким-то образом соблазнить старшую из девушек. Видно, клюнула бедняжка на запретный плод. Как ни странно, юноша даже не ревновал, до того ему было жалко экс-невесту, тем более если она и любила Розенхилла, то теперь-то не любит, и теперь он её только силой взять может. Но, несмотря ни на что, он был готов простить свою любимую, готов был сделать всё, что угодно, чтобы только вырвать её из рук этого мерзавца, но что он мог сделать, бессильный заложник?
   Краем глаза, однако, юноша продолжал наблюдать за происходящим. Воду, о которой так просили, их тюремщики всё же принесли. Огромный чан. Некоторые, очевидно из сильно страдавших от жажды, жадно набросились на неё. Юноше тоже хотелось пить, правда, умеренно, но он решил пока воздержаться, предвидя те проблемы, которые это может вызвать.
   Те же, кто был менее осмотрителен, вскоре стали подходить к сидевшим возле дверей воинам из охраны со смущённым видом и потихоньку просить о чём-то. Это встречало грубый хохот. Один несчастный юноша уговаривал со слезами стражников довольно долго, потом отошёл, но не дошёл даже до места, как под ним вдруг образовалась лужа. Несчастный закрыл от стыда лицо руками, желая, очевидно, провалиться сквозь землю. Впрочем, смеялись над ним только стражники, а заложники при этом угрюмо молчали, думая, что их позор ещё впереди.
   Золотой Подсолнух с ненавистью думал о стражниках. Это было даже противнее, чем угрозы Розенхилла Радуге. Там враг угрожал врагу, а тут человек был уничтожен, пусть не физически, но морально, совсем ни за что. Какими бы достоинствами не обладал юноша до этого, этот злосчастный конфуз перечёркивал разом его личность. Золотой Подсолнух вспомнил, что чувствовал он сам после того, как монахи совершили над ним своё мерзкое дело. "Сволочи!" -- повторял он про себя. -- "Сволочи, сволочи!"
   Потом после долгих переговоров стражники всё-таки согласились выводить пленников по очереди, которая тут же растянулась на час и более, так что с целью ускорения процесса заложников стали водить до уборной по двое. Золотое Перо и Золотой Подсолнух заняли очередь вместе.
  -- Вот что, -- сказал на ухо другу Золотое Перо, -- нам надо попытаться удрать из окна уборной, второго такого шанса не будет.
   Бывший монах поначалу засомневался. Дело было даже не в том, что это было технически трудно -- окно было невысоко над землёй, можно было удрать при желании -- но если двое заложников сбегут, то что разъярённая охрана сделает с остальными? Самое меньшее -- опять запретит им справлять нужду. Но Золотое Перо ответил, что и без этого заложников не ждёт ничего хорошего, просто у их тюремщиков пока руки до них не дошли. Кроме того, юноша думал не только о себе -- он надеялся, что можно будет привести на помощь воинов и освободить томящихся пленников. Золотой Подсолнух подумал, что если бы это было так просто, наверняка кто-нибудь бы уже сделал это. На это Золотое Перо ответил, что могло просто не найтись решительного человека. Чтобы понять, кто из них прав, нужно было узнать обстановку, а для этого решиться на побег. "Я не хочу разделить судьбу Атауальпы", -- шептал Золотое Перо. -- "А если бы юный Манко также боялся бы убежать?". Да, такие аргументы для ушей любого тавантисуйца звучали весомо, а Золотой Подсолнух уже больше года как стал тавантисуйцем.
  
   Убежать оказалось сравнительно просто -- снаружи здание никто не охранял, и потому им относительно легко удалось от него отбежать. Теперь куда дальше? Золотое Перо предложил поначалу забежать к нему домой -- так у отца в определённом месте хранилась золотая пластина, которая давала возможность поднять войска её держателю. А потом уже идти к войскам.
  
   В доме у Славного Похода юного амаута приняли неплохо. Мать Золотого Пера, Шерстяная Накидка, покормила юношей лепёшками. Золотое Перо поначалу отказывался, говоря, что надо спешить. Однако бывший монах счел благоразумным согласиться поесть. Не столько потому, что чувствовал голод (кто знает, когда ещё есть придётся), сколько потому что хотел получше узнать обстановку. А было видно, что жене Славного Похода есть что сказать.
   Они сидели на втором этаже, Шерстяная Накидка накрыла им на стол, и всё было бы так мирно, если бы через улицу, после ряда одноэтажных домов, не возвышалось то, что ещё утром было домом Инти, теперь же представляло собой горелый остов. И было странно слушать, как женщина перед ними, такая уютная и домашняя, рассказывала о штурме и жертвах, которыми это всё сопровождалось. Бывший монах поневоле задумался: чтобы окружить дом Инти и взять его, нужны люди. Чтобы захватить заложников в университете, нужны люди, и уж тем более чтобы взять дворец, нужны люди. А откуда у англичан столько людей? Самих их немного. Ну, правда, есть ещё и каньяри, якобы приехавшие поступать и провалившие экзамены, но их тоже не очень много. Ну человек двадцать. Самое большее пятьдесят. Да и оружие... откуда они его взяли?
   Тут одно из двух: или англичане тайно от людей Горного Ветра сумели подготовить кучу вооружённых отрядов, или на их стороне часть воинов из воинских частей. Второе казалось более вероятным -- первое было бы едва ли возможно проглядеть. Но как и почему столько воинов приняло сторону врагов инков? Конечно, англичане могли подкупить за счёт обещаний -- но даже в мире белых людей мало кто что делал исключительно за деньги. Помимо выгоды, должна была быть и ненависть к инкам, месть им за что-то... Может, и среди них были каньяри или представители других народов, считавших себя "обиженными" при инкской власти? Во всяком случае, тут надо было соблюдать осторожность, чтобы самим не попасться.
  -- Послушай, Накидка, а ты сама как думаешь -- были ли у воинов причины быть недовольными твоим супругом? Ты же была в курсе его дел.
  -- Не думаю. Вроде он старался заботиться о них как велит долг. Вон недавно позаботился о том, чтобы стиральные машины поставить в каждую часть. Не было ничего такого, за что бы лично его могли ненавидеть.
  -- Ну как же не было, -- сказал Золотое Перо, -- а как быть с тем фактом, что мой отец незнатен? Что он сам вышел наверх на войне с каньяри? Ведь не так уж мало командиров, которые бы тоже хотели выдвинуться, но без новой войны это едва ли реально. Думаю, они как раз могли поддержать мятежников.
  -- Командиры -- может быть. Ну а простые воины? У них-то какие мотивы? -- спросил Золотой Подсолнух.
  -- Подойдём к воинским частям, узнаем. Всё-таки не понимаю, куда смотрел Горный Ветер и его люди? Проглядеть такое...
  -- Горный Ветер понимал, что присутствие англичан в стране само по себе очень опасно. Но у него руки были связаны, -- сказал бывший монах, -- ведь англичане, если кто-то пытался сунуть нос в их дела, тут же строили из себя оскорблённых, и любую проверку считали стеснением, скандалили, и им шли на уступки. Вот им и уступали. И доуступались.
   Шерстяная Накидка добавила:
  -- Я надеюсь, что наш дом не тронут, конечно, им нужен Славный Поход, но его в столице, по счастью, нет. И они это знают. А тут я да дети малые.
   Шерстяная Накидка дала юношам туники простолюдинов, чтобы те могли бегать по городу, не привлекая лишнего внимания. Студенческие туники как-то в один миг стали опасны.
  
   Ближайшая к их дому воинская часть была без людей и без оружия. Были следы мелкого грабежа, но на сильный погром не было похоже. Каких-то следов сопротивления тоже было не видно. Золотой Подсолнух с горечью подумал, что его наихудшие опасения оправдались -- воины перешли на сторону мятежников. Золотое Перо предложил также заглянуть в дом к Острому Камню, военачальнику, отвечавшему за часть. Сын Славного Похода знал его лично. Бывший монах, хоть и не без опасений, но согласился.
   Острый Камень лежал, развалившись на диване. Он был в гражданской тунике и к тому же изрядно пьян. Впрочем, не настолько пьян, чтобы не узнать сына своего бывшего командира. Увидев того, он тут же начал кричать:
  -- Ну что стоишь, чего зыришь! Твой отец мне больше не начальник! Но передай своему папаше добрый совет -- чтобы уматывал отсюда подобру-поздорову, и семью забирал! Ты знаешь, что все мои воины в ряды мятежников встали и дома инков громить пошли?! Я не мог их удержать. Меня обещали пощадить, правда...
  -- Но почему... -- вымолвил растерянно Золотое Перо.
  -- Да вот потому! -- сказал Острый Камень и сунул под нос газету с карикатурой, где Первый Инка намеревался обесчестить собственную дочь.-- Кем оказался Первый Инка? Мерзавцем и подонком. Ну, вот я пьян, да, пьян в хлам, но и то на такое не способен.
  -- Но ведь громят не только дворец...
  -- Да, не только. Дома всех инков. Ну, пусть твой папаша в этом не участвовал -- но ведь он же знал всё?! И молчал! И кто теперь такого подлеца защищать будет?!
   Бывший монах на миг остолбенел. Клевета об Асеро больно резанула его по сердцу, но не сильно удивила. Такого рода сплетен и карикатур он в своё время и в Испании насмотрелся. Ну, тиран непременно должен быть запредельным развратником, без этого публике не интересно. Поразило его другое: неужели одной карикатуры и одной газетной заметки было достаточно, чтобы тавантийсуйцы перечеркнули вообще всю свою прежнюю жизнь? Ведь жизнь без инков точно не будет прежней. Неужели ни у кого не возникло мысли, что всё это ложь? В Европе простого обывателя очень трудно убедить в том, что его привычные представления о мире были ложными, а уж если он печёнкой чует, что правда лично ему не выгодна, то это вообще практически невозможно. Впрочем, ложь почти всегда была выгодна -- хотя бы тем, что позволяла вести прежнюю жизнь и не задумываться ни о чём, правда же требовала лишений и жертв.
   Хотя Золотой Подсолнух почти четыре месяца проработал в Оценке, только теперь он понял, почему старые оценщики порой так спорили из-за вещей, которые казались юноше мелочами. Он привык выхватывать в первую очередь главное. Один из оценщиков, Золотистый Орех, совсем недавно объяснил ему: тавантисуец может не поверить устной сплетне, но тому, что выходило в печати, верил почти безоговорочно. Фантазии автора о том или ином историческом персонаже нередко принимали так, как будто автор был свидетелем-очевидцем. Именно поэтому всё это и требовало такого внимания. Не все понимали, что автор мог кое-что и присочинить. Но даже те, кто понимал это насчёт книг, Газете мог поверить безоговорочно.
  -- Смотри, кто выпустил эту газету, -- сказал Золотое Перо, и ткнул пальцем в имя в верхнем правом краю листа. Там было чётко написано "Желтый Лист". -- Послушай, Острый Камень. Ведь Жёлтый Лист много лет выпускал Газету и ничего такого не писал. Так получается, что он лгал или тогда, или сейчас. И я думаю, что он лжёт сейчас, потому что не мог мой отец покрывать такое! Не мог!
  -- Ступай к Супаю, юнец. Как будто ты знаешь, кто чего мог, а кто не мог? Да я сам этого не знаю! Или ты думаешь, что ты умнее меня?!
   Золотой Подсолнух жестом показал другу, что лучше убираться подобру-поздорову. Всё равно разговаривать с пьяным было теперь бессмысленно, чего доброго, ещё на драку нарвёшься.
  
   Во второй части их опять ждало фиаско -- часть была разоружена полностью и сидела в заложниках. Накануне воины, как обычно, легли спать, отнеся все орудия на склад, который поутру оказался в руках мятежников, среди которых были и предатели из своих. Именно это и подкосило сильнее всего. Обезоруженные воины не могли оказать серьёзного сопротивления людям, пришедшим их арестовывать. Кроме того мятежники поступили хитро -- первым же захватили в плен командира и, выведя его с ножом у горла, сказали, что за малейшую попытку сопротивления он будет убит. Обо всём этом стало известно со слов одного юноши, которого отпустили, оставив в заложниках его родственника. Ему разрешили собрать еду и прочее для пленников среди тех, кто сердобольно согласится поделиться. Собственно, с этим он и обратился к двум встреченным юношам, приняв их за жителей ближайших улиц. Также он сообщил про цели мятежников: оказывается, они хотели вычленить родственников инков. В общем-то, захват заложников хорошо подавлял сопротивление в столице: как восставать, если точно знаешь, что твоему беззащитному близкому из-за этого перережут горло точно курице? Но опять же, откуда у мятежников столько сил? Как им удалось в такой короткий срок сделать своими активными сторонниками столько народу?
  
   Но, пожалуй, самое ужасное ждало их в третьей части. Сама часть не пострадала. Было видно, что воины куда-то организованно ушли. А вот на соседней улицы были видны остатки сломанного оружия и клочки обгорелой одежды. Трупов, впрочем, не было видно. Однако это не говорило ни о чём. С утра прошло довольно много времени, и трупы могли убрать даже местные жители -- мало кому приятно видеть у себя возле дома разлагающиеся тела. Но что всё-таки здесь произошло?
   Золотое Перо решил зайти в один из домов, чтобы разузнать подробности. Юноши зашли в первый попавшийся двор, но там никого не было. Подсолнух уже думал покинуть двор, но Перо решил зайти в дом. Когда он толкнул внутрь дверь, раздался испуганный женский крик и грохот от падающей и разбивающейся посуды. Перо рванул внутрь.
   Когда в дом вбежал бывший монах, он увидел следующую картину -- насмерть перепуганная ещё не старая женщина дрожит от страха, у её ног разбитая миска с какой-то снедью, по счастью, не горячей, а Перо, по ходу дела извиняясь, пытается ликвидировать учинённый им невольный разгром.
  -- Вы извините меня, юноши. Я дверь забыла закрыть, вот и перепугалась и уронила всё. Вы с чем пожаловали-то?
  -- Да хотим понять, что тут случилось, -- сказал Перо, -- у меня в той части служил родственник... Где его теперь искать?
  -- Да кто же его знает, где искать. Ладно, мальчики, пошлите с кухни в столовую, там я вам и расскажу всё.
   Но когда они вошли в столовую, отдернув занавеску, закрывавшую дверной проём, бывший монах чуть не вскрикнул, увидев перед собой незнакомого юношу, глаза которого были плотно замотаны повязкой. Женщина же совсем не испугалась:
  -- Ты что, Жук, тебе помочиться нужно?
  -- Нет, я шум и крики услышал, решил узнать, в чём дело.
  -- Нельзя тебе выходить. И меня не спасёшь, и себя погубишь.
  -- Я и так погибну здесь один. Я же теперь беспомощен.
  -- Не бойся, Жук. Это не враги. Хочешь поесть?
  -- Не могу. Мне глотку обожгло. Пока только пить могу.
  -- Садитесь, мальчики. Как вас зовут? Впрочем, лучше не отвечайте. Ещё и вас могу выдать ненароком. Жук, здесь двое юношей. Родственник одного из них служил в твоей части. Ты можешь рассказать ему, что у вас случилось?
  -- Не имеет смысла скрывать. Утром нас построили. Я сразу понял по виду нашего командира, что случилось что-то... что-то очень плохое. Таким я его ещё никогда не видел.
   Золотого Подсолнуха как обожгло слово "видел". Ведь ещё сегодня утром этот юноша был здоров и мог всё видеть так же, как они... А теперь? Как он будет жить теперь?
   Юноша продолжал:
  -- Он рассказал нам, что в столице враги. Они захватили газету и поместили туда пасквиль на нашего государя, мерзко оклеветав его. Он сказал также, что дом Инти сейчас штурмуют. Горный Ветер со своими людьми кое-как держится, но долго они не протянут, нужно прийти им на подмогу. А потом вместе спасать Государя. Кто-то предложил, правда, сначала спасать Государя, а Горного Ветра потом, но наш командир ответил, что без Горного Ветра нам будет трудно проникнуть во дворец, а тот знает потайные ходы. Мы построились и пошли. Но только не дошли. Когда мы проходили по этой улице, на нас вдруг посыпался град горящих стрел. Строй рассыпался. Люди как обезумели, метались... У меня тоже на голове волосы загорелись. Я вбежал в первую попавшуюся калитку, мне волосы затушили, но смотреть теперь больно. Мне повязку на глаза сделали, что боль унять. А как же я... неужели я теперь всегда слепым буду?!
   Кажется, эта мысль не приходила юноше в голову. Женщина сказала:
  -- Кто знает. Может, и обойдётся ещё. Лекарю тебя надо показать. Только где же его найти теперь?
   Потом она всхлипнула и продолжила:
  -- С самого утра всё как обычно было. Детей в школу отправила, муж у меня отсыпался после смены. Он у меня кучером работает, экипажи в область возит. Тут у нас большинство мужчин на этой работе. Я уже тоже с утра в ткацкую мастерскую собиралась, но тут вваливаются какие-то люди. Думаю, что они не из Куско, я тут никого из них раньше не видела. И говор у них не наш. Хотя кечуа у них если не родной, то хорошо знакомый. У всех луки и колчаны со стрелами. А стрелы обёрнуты ватой какой-то. И сразу же потребовали масла. Я сперва давать не хотела, поняла, что оно им для чего-то плохого. Врала, что кончилось, а новое на склад не завозили. Тогда они схватили моего мужа, выдернув из постели, и приставили нож к животу. Сказали, что проткнут, если масла не дам. Когда близкий человек в таком жалком положении, то уж не только масло дашь. Ну, потом они нож от живота отвели, одного поставили нас охранять, а сами на крышу полезли с маслом, и там факел зажгли. А потом стали стрелять по улице. Я не знала, что по ней идут воины, хотя понятно, что раз стреляют, то кто-то там есть. А ведь они от этого всего живьём горели. Этот вбежал во двор, на голове волосы горят, сам ничего не видит. Я скорее ведро с водой ему на голову плеснула. Затушила кое-как, а смотреть он не может, больно ему. А эти его ещё его добить хотели. Ну, я им высказала всё что о них думаю -- как это убивать ослепшего и беспомощного. Вроде не стали. Только потом мужа моего забрали.
  -- Куда? -- спросил Золотое Перо.
  -- Говорят, что трупы отвозить. Он же подводу возил. И многих мужчин с нашей улицы так. У нас тут трупов вроде немного было, большинство разбежались, но их ещё куда-то отправили, там, наверное, больше народа погубили. Боюсь, как бы после этого их самих как лишних свидетелей не прикончили. Многие не хотели трупы отвозить, но когда тебя убить грозятся, то выбор невелик.
  -- Мы всё поняли, -- сказал бывший монах. -- Скажи, можем ли мы чем-нибудь помочь?
  -- Дойдите до лекаря, он живёт в конце улицы. Сама бы сходила. А я боюсь отлучиться.
   В крупных городах Тавантисуйю дома лекарей были помечены особым образом, чтобы даже иногородний знал, куда обратиться в случае внезапной беды. Золотое Перо уже был готов подняться и пойти, но в этот момент в прихожей послышались шаги. Бывший монах мысленно ругнул себя на то, что забыл запереть за собой дверь. За год с небольшим он уже настолько стал тавантисуйцем, что утратил эту нужную во враждебном мире привычку. Теперь опять придётся привыкать... Вошёл мужчина средних лет, и по реакции хозяйки стало понятно, что перед ней её муж. В первый момент он не заметил гостей и заговорил, обращаясь то ли к себе, то ли к жене:
  -- Уф. Неужели теперь каждый день такие ужасы? Погрузили трупы на подводы, вывезли в лес и бросили там в яму, которую до этого, кажется, местные выкопали. Хотели нас убить как лишних свидетелей, но тот человек, который отговорил убивать Жука, сказал, что мы ещё пригодиться можем. Да и некому нам разбалтывать, законной власти всё равно теперь нет и не будет. Впрочем, и никогда не было...
  -- Как это -- никогда и не было?! -- изумлённо спросила хозяйка.
  -- А так! На обратном пути мне рассказали, что наш государь тоже как-то решил скрыть документы службы безопасности. И людей, которые закопали ящик с документами, он тайно казнил. А потом казнил их убийц. А потом и этих... Короче, и так семь раз. Так сильно ли он лучше этих?
  -- А если это ложь? -- спросил бывший монах.
  -- А ты, собственно, кто такой? -- тут только пришедший заметил его и Перо. Вряд ли это его сильно обрадовало, но идти на прямой конфликт с двумя юношами было явно неуместно.
   Ответила хозяйка:
  -- Да вот, зашли... Они родственника ищут, он в той части служил...
  -- Не найдёте уже. Даже те, кому здесь повезло, едва ли живым покинул город, таких на выходе отлавливали... и говорят, что многих убивали на месте, -- чуть помолчав, извозчик добавил. -- А про государя нам не лгали, увы... Про такое не лгут. И теперь я знаю, на что способен человек под угрозой жизни. А потому верю, что слуги Асеро молчали, когда видели, как он бесчестит собственных дочерей или убивает по собственной прихоти.
   Бывший монах не нашёлся что ответить. В глубине души он понимал этого человека. Если бы его самого кто выдернул внезапно из постели и приставил нож к голому животу, то уж едва ли он в этих условиях представлял из себя образец мужества. Да он помнил себя в час своего унижения, когда казалось, что после такого жизнь попросту кончилась... Впрочем, он понимал, что тут всё несколько иначе. Над ним было совершено насилие. Это было очень стыдно, но он был ни в чём не виноват. А этого человека под угрозой жизни заставили соучаствовать в преступлении. Ещё с утра этого человека, как и у любого честного тавантисуйца, не было оснований сомневаться в собственной добродетели, и тут вдруг такое... Разуверившись в себе, тот разуверился во всём и вся. И едва ли желает теперь видеть невольных свидетелей своего позора.
   Юноши потихоньку вышли и побежали в дом к лекарю. Не факт, что муж, хоть и пришёл живым и невредимым, сам тут позаботится.
   По дороге бывший монах спросил друга:
  -- Послушай, я всё-таки не понимаю... мне Томас рассказывал, что для тавантисуйца сжечь человека, пусть даже и врага, нечто запредельное. Не то что в Европе...
  -- Томас о нас слишком хорошо думал. Да, в мирное время мысль о сожжении заживо ужасает. Но тавантисуец тавантисуйцу рознь. Во время войн, разумеется, творится всякое... А уж во времена, когда инкскую власть устанавливали, были случаи, когда врагов даже в ямы со змеями кидали.
  -- Неужели инки...
  -- Не, сами инки, конечно, нет, но они задним числом признавали результаты народного самосуда. Тем более что богача-насильника это и в самом деле справедливое наказание. Ведь эта яма -- откуда? А он туда сбрасывал нагишом тех, кто против него бунтовал. Вот и кормили его той самой кашей, которую он другим приготавливал.
  -- Хуже другое, -- добавил Золотое Перо, -- тех, кто умеет стрелять горящей паклей, вообще не должно было быть в столице. У нас такое слишком опасно, хорошо, что день безветренный и нежаркие, а так бы весь город мог сгореть. Такие стрелки у нас только по краям страны, но они проникли в город тайно... давно это готовилось, значит.
   В доме лекаря было тихо и пусто. То есть разгрома в квартире не было, но хозяин отсутствовал. Однако тавантисуйские правила приличия позволяли дожидаться дома хозяина, особенно если тот нужен по делу. С условием ничего не трогать. Юноши сели на скамью, специально предназначенную для ожидающих.
  -- Наверное, кто-то его уже вызвал раньше нас, -- предположил бывший монах, -- ведь Жук не один такой. Давай подождём.
  -- Если только лекарь не прячется где-нибудь от расправы, -- сказал Золотое Перо, -- тогда его ждать бесполезно.
  -- От расправы? Но его-то за что? Или он может быть инкой?
  -- Не обязательно. Мне отец рассказывал, что каньяри безо всякой жалости убивали лекарей и учителей. Даже если они не были инками. Потому те очень не любят, чтобы их в эту область распределяли. Хотя, конечно, долг должен быть важнее жизни, но всё-таки они тоже люди, я их понимаю.
  -- А почему каньяри именно их ненавидели?
  -- Потому что наши лекари посрамляли их шаманов. А те в отместку распространяли слухи, будто лекари специально хотят извести всех каньяри!
  -- Но это нелепость!
  -- Ну, если очень хочется верить в нелепость, то верят. А учителей ненавидели за то, что те учат, что инки хорошие. А некоторые вообще считали, что школа мешает подготовить будущего скотовода и воина. В школе учат, что все люди это люди, а многие каньяри считают себя выше остальных людей.
  -- А лучники могли быть из каньяри?
  -- Не знаю. Может, и не каньяри. Но скорее всего ?из скотоводов. Среди тех до сих пор много наших врагов. Не хотят они жить при плановом хозяйстве, считают это унижением. Я, как сын Славного Похода, порой слышал многие обрывки разговоров... Когда стали разворачивать проект "Крылья", было предложение набирать мальчиков для него из таких вот скотоводческих племён. Чтобы повысить их лояльность... Видимо, это была ошибка.
  -- Я не понимаю, при чём тут крылья и лучники...
  -- Ну, юноши на крыльях должны были экстренные сообщения доносить. Но вот садиться в том месте, где нет катапульты им крайне нежелательно. Как потом планер до катапульты тащить? Так что было решено -- они учатся параллельно стрелять из луков, и стреляют письмами в специальную подушечку возле окна у должностных лиц. Ну а потом, когда вырастают и тяжелеют, навыки лучника у них остаются, и решено из них соответствующие войска комплектовать.
  -- Понятно, -- сказал бывший монах. -- Послушай, я в военном деле совсем не смыслю. Вот зачем нужны луки, когда ружья есть?
  -- Затем, что из ружей не попадёшь как следует. А в ситуации, когда штурмуют, важно не попасть по своим.
  -- А стрелять горящей паклей их что, тоже учили?
  -- Не знаю. Если они из Чимора, то могли учить с целью расстрела вражеских кораблей, а если это каньяри... Таких и учить не надо, раньше умели. Ещё при конкистадорах.
  -- Не понимаю, о чём ты.
  -- Ну да, ты ведь нашу историю не очень подробно знаешь. Ты знаешь, что первое восстание под предводительством Манко едва не закончилось победой, но именно каньяри всё испортили? Был момент, когда Манко запер остатки испанцев в центре Куско, но запер не одних, а с союзниками, среди которых были и каньяри. Он уже думал, что победа у него в руках, рано или поздно те сдадутся, запасы у них небезграничные. А штурмовать он не решился, боясь лишнего кровопролития. Он хотел сохранить город более-менее целым, понимал, что это труды людей. И зачем лить кровь, если можно просто взять осадой и измором? Он даже часть своего ополчения отпустил по домам для полевых работ, для осады много народу не надо. Да только... просчитался он. И потом горько корил себя за ошибку. Дело в том, что враги не рассчитывали на пощаду и решили прорываться. А для этого они вот так огненными стрелами подожгли город... Ну и прорвались. А дальше ты знаешь...
  -- Да, я читал про это. Просто не сообразил от усталости сразу. В Европе, кстати, про это совсем другое пишут. Что мол, это сам Манко столицу горящими стрелами сжёг. Мол, так как он тупой деспот, то человеческие жизни совсем ни во что не ставил, и потому ему обстрелять и сжечь свою столицу ничего не стоило. Однако взять крепость конкистадоров ему святой Сантьяго помешал. Ну а про их союзников и вовсе обычно не упоминали. Была, мол, только огромная-преогромная армия Манко и горстка конкистадоров.
  -- Да уж представляю, что там несут про нас. Хотя для каньяри, небось, обидно должно быть, что их заслуги перед белыми господами даже в историю не попадают. Ведь их за людей всё равно не посчитали. А они так старались! -- в эту реплику юноша вложил весь свой сарказм, но потом добавил -- Впрочем, мой папаша тоже с каньяри не особенно церемонился. Как-то рассказывал случай, как он одного каньяри пытал...
  -- Да ты что! Ведь по закону...
  -- На войне иногда на законы глаза закрывают. Впрочем, отец только бил того каньяри, требуя признаний, больше ничего. А оправдывал это так: "Я не чистоплюй и не боюсь запачкать ручек, как иные слюнтяи. Мне куда важнее жизни моих ребят, половина из которых может завтра погибнуть, если я не развяжу этому мерзавцу язык". Он считал того виновным в вырезании соседней деревни, потому не считал, что с негодяем надо щепетильничать. Но я, выслушав эту историю, твёрдо решил, что военной карьеры делать не буду.
   Золотой Подсолнух поёжился. Ожидание начинало томить, тем более какое-то шестое чувство подсказывало ему, что ждут они напрасно.
  -- Как ты думаешь, пока мы тут сидим, они твой дом не разорят? -- спросил он.
  -- Без моего отца в этом нет смысла, а они знают, что он не в столице. Хотя... -- и тут Золотое Перо хлопнул себя по лбу, -- какой же я идиот!
  -- Идиот?! Почему?
  -- Я вспомнил один разговор, который был пару дней назад. Я был у матери, и как раз в этот момент к ней зашёл Киноа. Ты не думай, между ними нет ничего такого... он скорее у нас от жён прячется порой. Устаёт от них. У моего отца дополнительная жена отдельно живёт. А у Киноа все пять вместе. Впрочем, тогда Киноа по делу зашёл. Спрашивал, когда мой отец вернётся, хотел узнать по поводу нововведения -- машин для стирки. Стоит ли их и гражданским использовать, стоит ли ещё мастерские для их изготовления строить... Мать поделилась своими впечатлениями от этой штуки, сказала, что стирает хорошо, только сил много требует. Теперь, когда она уже забеременеть не может, это ничего, а вот если бы могла -- стирала бы руками. Ну и полезла в документы, стала рыться в статистике отзывов... А в этот момент пришёл англичанин... Дэниэл, кажется. Я спрятался за занавеску, решил послушать, о чём он без меня с Киноа говорить будет. Мать ушла, кажется, еду готовить, может, к братику... Подслушивать, конечно, нехорошо, но... но я понимал, что англичанин -- враг. А вот Киноа, кажется, этого не понимал. И терпеливо объяснял, что мол, мы отвечаем за безопасность наших работников, потому не можем сделать так, чтобы в зеркальных мастерских работали без проветриваний и перерывов, не можем сэкономить на масках при работе со ртутью или на безопасности в шахтах. Не можем увеличивать рабочий день так, чтобы работники уставали и калечились... Киноа распинался, как мог, а англичанин слушал вполуха и соглашался, так как ему было лень спорить. А потом Киноа с матерью ушли, так как она не хотела вопрос про стиралки обсуждать при англичанине, там же Запретные Города упоминались. А англичанин сказал, окинув всё самодовольным взглядом -- "Дураки эти ушаны. Скоро всё это будет моё!" Теперь, если любое возможное сопротивление подавлено, что им мешает залезть в дом моего отца и захватить все карты расположения воинских частей?! А ведь это такие карты, которые только у моего отца есть, только на них запретные города обозначены... И он же видел, куда мать за документами заглянула... ну примерно видел. Значит... Слушай, всё равно мы этого лекаря не дождёмся. Бесполезно всё. Бежим лучше ко мне домой! Только бы не опоздать.
   Увы, когда они подбегали к дому, стало очевидно, что подтвердились самые худшие опасения. Погром был в самом разгаре -- какие-то люди тащили из дома всё ценное, а один из них схватил маленькую сестрёнку Золотого Пера, которая отчаянно кричала и сопротивлялась. Бывший монах похолодел. "Неужели он будет её... прямо на улице?!". Небольшая толпа, видимо, в основном жители соседних домов и случайные прохожие, смотрела на это не сказать чтобы с одобрением (были слышны выкрики типа: "Девчонку-то оставь в покое, совести у тебя нет!"), но вмешаться не смели. Погромщики были вооружены не камнями и палками, а серьёзным оружием, и противостоять им могли только вооружённые воины. Золотое Перо зашептал: "Сейчас я попробую отбить у этого сестру, надеюсь, она сумеет убежать. А ты пролезь по стене за домом на второй этаж, спасай документы, если они ещё там".
   Бывший монах без труда залез по каменной запасной лестнице и через балкон проник на второй этаж. Там уже царил полный разгром, и ценные вещи были уже вынесены, и как-то странно было видеть голые стены там, где ещё утром висело наградное оружие. В камине пылал огонь, и в нём горели какие-то бумаги. Не сразу посреди всего этого разгрома он заметил Шерстяную Накидку. Она лежала в луже крови и не стонала даже. Когда их взгляды встретились, она сказала тихо и безнадёжно:
  -- Ты опоздал, Золотой Подсолнух. Я успела всё сжечь, но они в ответ отомстили мне. Со мной покончено. Иди спасай тех, кого ещё можно спасти.
  -- Но неужели ничего нельзя сделать...
  -- Эту кровь не остановить, я умру. Не думай обо мне, думай о тех, кого ещё можно спасти. Я слышу крики внизу, я знаю, что мой сын защищает малышей. Иди, помоги ему! Умоляю! Мне ты ничем не поможешь.
  -- Клянусь, что я вернусь -- пробормотал бывший монах и побежал вниз.
   Но внизу его ждала ещё более ужасная картина. Погромщики с награбленным барахлом уже куда-то испарились. Наверное, побежали грабить в другое место. На мостовой лежал Золотое Перо и тихо постанывал. Крови, впрочем, не было видно. Золотой Подсолнух наклонился к другу:
  -- Тебе помочь встать.
  -- Не поможешь... уже пытались. Я не могу. Похоже, я сломал спину, и со мной покончено. Друг, если можешь, попроси нож у кого-нибудь и перережь мне горло. Я не хочу умирать долго и мучительно.
   Бывший монах растерялся. С одной стороны, похоже, его друг прав, во всяком случае, он сам не мог подсказать другого выхода. Но в то же время сделать то, что он просит...
  -- Твои братья и сёстра где? -- спросил он, скорее чтобы оттянуть время.
  -- Их утащили. Сестра вырвалась, но её перехватили там, на другом конце улицы. Братьев тоже схватили. Они же ещё совсем малыши... Мне ещё много тебе надо сказать, но только сначала попроси нож...
   Золотой Подсолнух стоял как вкопанный, не зная, что делать. Вдруг он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел, что рядом стоит Золотистый Орех. До того он знал об этом оценщике довольно мало -- что тот когда-то служил в Амазонии, из-за полученных там ран не вполне здоров, помимо оценки занят также преподаванием солдатам какой-то воинской дисциплины, связанной с его прошлым опытом войны в Амазонии. Больше бывший монах не знал об этом человеке ничего, но интуитивно был скорее склонен ему доверять -- по тем комментариям, которые он давал произведениям, было видно, что человек действительно воевал, а не по тылам отсиживался. И что в разведку с таким человеком пойти скорее можно. Золотистый Орех сказал:
  -- Вот что, нужно отнести твоего раненого друга ко мне. Но просто так его поднимать нельзя, погоди, я принесу доску, валик и верёвку. Его надо привязать к доске.
  -- Зачем меня привязывать? -- спросил Золотое Перо.
  -- Так надо, когда повреждена спина. Со мной тоже так делали, так что я знаю, что говорю.
   Золотому Подсолнуху ничего не оставалось делать, как подчиниться.
  -- Ты с ним знаком? -- тихо спросил Золотое Перо.
  -- Это один из оценщиков. А ты его знаешь?
  -- Слышал кое-что. Сосед как-никак. Но близко наши семьи не общались, как-то не доверяли ему...
   Больше ничего Золотое Перо сказать не успел, потому Золотистый Орех вернулся, и нужно было заняться укладыванием на носилки.
  -- Кое-как, с несколькими остановками, они всё-таки дотащили юношу до дома и положили на кровать.
  -- Никогда я так не жалел о своей контузии, сегодня, -- сказал Золотистый Орех, -- видеть всё и не мочь ничего сделать. Послушай, сбегай к дому Славного Похода ещё раз и проверь, не осталось ли кого-нибудь ещё живого? А я пока позабочусь о нём. Хоть я и не лекарь, но в ранах кое-что понимаю.
   Юноша побежал выполнять данное раненой женщине обещание. Но когда он влетел в ту комнату, где она лежала, там её уже не было. Не было, впрочем, и трупа. Залив на всякий случай уже угасавший огонь в камине, Золотой Подсолнух осмотрел весь дом, из которого уже ушли мародёры, и не обнаружил ни живых, ни мёртвых, только следы разгрома и разорения. Впрочем, ничего удивительного, скорее всего трупы просто убрали (хотя какой смысл в подобной аккуратности сейчас?). Впрочем, куда больше его озадачивало другое: Славный Поход, человек из низов, и отличавшийся какой-то простоватостью, не мог вызывать какой-то особенной ненависти среди народа. Наоборот, народ его скорее любил. Кому же он был так ненавистен? Хотя каньяри... Или дело совсем не в этом, просто он априори был врагом уже потому, что был не на стороне заговорщиков, а значит, его надо было убрать. Заговорщики не обязательно знали, что хозяина дома нет. Но почему убирать надо было через погром, а не просто арест?
   Во всяком случае, надо было возвращаться к Золотистому Ореху.
   Только второй раз взглянув на его дом, юноша понял, что он разве что самую малость уступает дому Славного Похода, разве что второго этажа нет. Сам хозяин в этот момент уже поставил на стол какую-то закуску.
  -- Ешь, -- сказал он вернувшемуся Золотому Подсолнуху. -- Золотое Перо сейчас в забытьи, я дал ему специальную траву. В общем, дела у него плохи, может статься, что он так и обречён быть прикованным к постели на всю жизнь. Хотя тут должен смотреть лекарь. Я пойду за ним, когда стемнеет, так безопаснее. Сегодня едва ли зажгут фонари, а дом своего друга я найду и вслепую. Выследить же меня по темноте куда сложнее.
  -- Послушай, а ты тут один живёшь?
  -- До сегодняшнего дня. А теперь буду делить свой кров с вами. Тебе ведь некуда возвращаться, Золотой Подсолнух, комнаты университета они уже присвоили себе.
  -- Понятно... Но почему у тебя нет семьи и при этом такой большой дом?
  -- Была у меня семья, да вот только жена два месяца назад ушла от меня и детей забрала. Не думаю, что вернётся. До последнего времени я ещё надеялся на примирение, но говорят, что у неё теперь другой муж. Так что я не надеюсь уже.
  -- А отчего она тебя бросила?
  -- Я свидетельствовал против её брата, который проявил преступную халатность, если не сказать более. Он был командиром одной из столичных воинских частей. Захожу я как-то к нему в дом и вижу такую сцену: сидит он с англичанами, пьёт с ними это ихнее пойло, кажется, оно называется "виски" и рассказывает про свою часть такие подробности, какие вообще не положено знать посторонним, а уж иностранцам тем более. Ну, я его урезонить попытался, был скандал, меня выгнали из дома... А на следующий день в части у воинов обнаружилась английские буклетики, где наше государство объявлялось кровавой тиранией, за которое не стоит воевать. Ну и я рассказал про случай накануне, сказав, что это командир виноват, и что его снять нужно. А его не только сняли, но и посадили за измену. Ну а жена от меня ушла, громко хлопнув дверью -- мол, родственник должен быть важнее, чем честь, долг, родина и даже элементарная безопасность. Тогда я беседу воспитательную с воинами провёл, конечно, но, видно, не особенно помогло. Потому что отморозки, пришедшие громить дом Славного Похода, были из тех, кто в своё время прочитал эти самые буклетики. Там и Славного Похода облили грязью. Ведь, по их логике, раз он якобы убил чьих-то детей, теперь можно расправляться с его детьми, хотя они-то точно не могут быть ни в чём виноваты по малолетству.
  -- Это ведь та часть, которая ближе всех отсюда? -- на всякий случай переспросил бывший монах, и вспомнил пьяного Острого Камня. Новому командиру достались уже подчинённые, настроенные против инков. Да, показал он себя не с лучшей стороны, но, в общем-то, оказался крайним.
  -- Увы. Да и не посмели бы эти гады решиться на переворот, если бы не были уверены, что столичные воинские части будут, как минимум, бездействовать. Подозреваю, что мой бывший шурин будет на стороне новой власти, но пока лично он безопасен -- его сослали далеко от столицы. Ну, кажись, я тебе про себя всё рассказал, всю правду.
   И тут Золотой Подсолнух вспомнил слова Горного Ветра, что кто-то из оценщиков связан с людьми Инти, и что подумал он тогда о Золотистом Орехе. Но тогда он подумал и забыл, сейчас же... Бывший монах решился и сказал:
  -- Нет, Золотистый Орех, не всё ты мне рассказал. Хоть и правду, да не всю. Ты был на службе у Инти, и за своим шурином и его частью ты именно следил, а не просто там преподавал. Думаю, что с англичанами ты его далеко не случайно застукал. Но, конечно, на суде просто как свидетель выступал. Твоя жена, однако, всё равно всё поняла, и именно потому с тобой и разорвала.
  -- Допустим, что ты прав, и всё было именно так. Но считаешь ли ты меня по этому поводу подлецом?
  -- Нисколько, Золотистый Орех. Я знаю, что ты и такие, как ты, пытались спасти наше государство. Жаль, что не спасли. Но это значит, что у тебя ещё могли остаться какие-то связи, чтобы можно было переправить моего друга в более безопасное место. Потому что сам понимаешь -- если к тебе придут погромщики, то нам тоже конец.
  -- Конечно, я уже думал об этом и буду думать ещё. Но я ещё не знаю, не могу знать, кто из наших уцелел. Многое зависит от того, какие бумаги попали в руки врагов. Да и не только бумаги... ну вот ты меня как вычислил? Конечно, ты, как бывший монах, душеведец весьма тонкий, однако неужели ты догадался обо всём исключительно благодаря чутью? Давай, говори, где я себя выдал?
  -- Горный Ветер как-то намекнул, что среди оценщиков есть его человек. Поскольку из них в Амазонии был только ты, то я подумал на тебя. Только вот... пока ты не согласился, я не был до конца уверен, но решил пойти "ва-банк", как говорят у белых людей. Что ты думаешь делать в ближайшие дни?
  -- Хочу понять ответ на один вопрос. Мой дом с домом Инти связывал подземный ход. Горный Ветер дорожил жизнью жены и детей, и причина, по которой он не смог их спасти, мне не вполне ясна. Я пытался сам по нему пройти со своего конца -- увы, запорный механизм не сработал. Хотя он был рассчитан на открытие в обе стороны. Так что теперь, когда дом Инти обратился в руины, мы можем беспрепятственно зайти туда на рассвете и понять, в чём дело. Сможем ли мы восстановить выход или нет.
  -- А сам ты как думаешь?
  -- Разумеется, девять из десяти шансов, что имела место не просто поломка, а измена. Кто-то изнутри очень хотел, чтобы семейство Горного Ветра попало в руки врага. Я даже подозреваю причину этого -- просто пытками Горного Ветра было не сломать, но вот если на твоих глазах истязают жену и детей... Такое мало кто способен выдержать. Но вот вопрос -- ломавший знал механизм, или просто сломал наугад? Это сможет мне сказать о степени посвящённости предателя во внутренние дела, а значит, и о том, знал ли он, куда ведёт ход. Отсюда можно понять, что лучше сделать -- остаться здесь или бежать. Ладно, я пошёл за лекарем. Надеюсь, что вернусь скоро. Впрочем, где у меня еда и вода, ты видел, так что на первых порах не пропадёшь.
  -- Послушай, Золотистый Орех, ведь в доме Славного Похода охрана была, почему же они не смогли дать отпор погромщикам?
  -- Была. Всего четыре человека. А погромщиков сколько? Никак не меньше десятка, а то и полтора. И не просто бухие парни с булыжниками, а, судя по всему, каньяри, умелые воины, и презлющие. Пачку коки охранники сопротивлялись, как раз чтобы Шерстяной Накидке документы сжечь, а так исход был предрешён. Один с детьми пытался бежать через боковую дверь, но его тут же на улице и сразили стрелой в лоб.
  
   Как только Золотистый Орех ушёл, бывший монах подошёл к раненому, чтобы проверить как он там, и обнаружил, что тот не спит.
  -- Когда ты проснулся?
  -- Пачку коки назад. И я слышал, о чём вы там с хозяином говорили. Вот что, Подсолнух, утешительная ложь ни к чему. Дела мои очень плохи. Если я и в самом деле больше никогда не встану, то лучше бы меня просто убили сегодня.
  -- Но ведь Золотой Орех говорит, что с ним также было. Подождём лекаря, может, он скажет что-то обнадёживающее...
  -- Короче, обещай мне... если я безнадёжен, то помоги мне принять яд.
  -- Давай лучше потом об этом поговорим.
  -- А о чём ещё говорить сейчас?
  -- Ну, что-то мне хотел сказать ещё там... Перо, я знаю... догадываюсь, что у тебя была девушка. В других обстоятельствах я бы не стал тебя расспрашивать, но теперь...
  -- Да, пожалуй, мне стоит про это рассказать, -- согласился Золотое Перо, -- может, ты увидишь Властиславу и расскажешь ей, что я любил её до последней минуты...
  -- Значит, её зовут Властислава?
  -- Да... Она была дочерью Жёлтого Листа. Видно, ещё когда он давал ей имя, он уже мечтал о власти и о славе. Потомок Солнца... А может, он уже тогда планировал выдать ей выгодно замуж за наследника престола. Пытался выдать её за Асеро, но только если на дочь он ещё мог давить, то на самого Государя -- никак. Властислава подозревала, что её отец как-то причастен к интриге с попыткой устроить жене Асеро выкидыш, чтобы она точно не родила наследника и стала бесплодной, но так её отец в эти дела не посвящал. Потом он вроде поменял планы, давить на неё на тему брака с Асеро перестал, но зато намекал, что есть кандидат подостойнее. А меня он, естественно, отшил -- не годится, мол, мне так высоко нос задирать, чтобы на его сокровище покушаться. Ведь мой отец из простых выбился сам, к потомкам Солнца прямого отношения не имел... Конечно, можно было заручиться согласием отца, похитить девушку и поставить Жёлтого Листа перед фактом... Отец бы меня понял и поддержал. Но тогда мне надо было расстаться с мечтой о карьере звездочёта и делать военную. А я этого не хотел. Я не знал, на что решиться, потом появилась возможность переселиться в город Звездочётов, где сразу выдадут дом. Обидно! -- юноша даже всплакнул от досады. -- Если бы переворот случился хоть на неделю позже, я был бы уже там, живой и здоровый.... Но Властислава не хотела ждать так долго, и ей и мне очень хотелось... А может, она просто надеялась, что, лишившись невинности, она уже перестанет быть игрушкой в руках её отца, он не сможет выдать за этого самого наследника... Ну, отец как-то обнаружил нас, меня прогнал, а она куда-то исчезла. А сегодня утром от неё письмо пришло, что она беременна и она в Кито. Послала она его по своим каналам, конечно, а не прямо по почте. И мне его передали на диспуте. Оно до сих пор у меня на груди, я его из туники в тунику переложил... Обидно будет, если я так и умру, не увидев своё дитя. Ещё утром я мог надеяться, бороться... а теперь всё! Пусть выходит замуж за кого получится, не всё ли равно....
  -- Не думаю, что даже в нынешних обстоятельствах она согласится идти за этого... которого на престол пророчат. Не может он быть хорошим человеком, раз связан со всей этой мерзостью.
  -- Подсолнух, что ты думаешь о будущем? Лучше езжай в Кито, там должно быть безопаснее, заодно может найдёшь её.
  -- Не знаю, что делать. Думаю, что выехать из города будет сложно. К тому же это должно было случиться в обеих столицах одновременно, иначе бы Жёлтый Лист свою дочь туда бы не послал.
  -- Хм... похоже, ты прав. А у меня не только спина сломана, но и голова не варит.
  -- Я думаю, что сейчас не стоит резких движений делать, надо сначала понять обстановку. Дня через два-три решу.
   В этот момент вернулся хозяин вместе с лекарем. Золотой Подсолнух вышел в прихожую и сказал, что его друг не спит, можно осматривать прямо сейчас. Лицо лекаря показалось ему смутно знакомым. Лекарь сказал:
  -- Мне Золотистый Орех рассказал, что вы из заложников сбежали. Дело очень скверно обстоит. Сам я не очень хорошо умею с костями разбираться, я по ядам специализировался, но наш главный костоправ, увы, всё равно в заложниках. И сколько эта история продлиться может, никто не знает. А среди заложников уже есть жертвы. Страшную смерть приняла Радуга, её казнили как человека Инти. Ходят слухи, у кого-то из пленных не выдержало сердце.
   Золотистый Орех сказал на это:
  -- Повезло нам с тобой, Панголин, что мы на этот диспут не пошли. Хоть меня Радуга и приглашала её поддержать, но я видеть эту Заколку не могу, тошнит просто. А теперь вдвойне досадно, что Радуга мертва, а Заколка... не удивлюсь, если она потом станет служить этим сволочам!
  -- Сейчас я осмотрю больного.
  -- Тебе помочь?
  -- Боюсь, вы его излишне смущать будете. Лучше посидите в столовой, я позову вас, если будет нужно.
  -- Хорошо.
   Бывшие оценщики остались в столовой вдвоём. У Золотого Подсолнуха на языке вертелось множество вопросов, но в то же время его он как-то робел. Всё-таки Золотистый Орех ему в отцы годился, хоть формально и был его подчинённым.
  -- Значит, Радуга мертва? -- спросил, наконец, бывший монах.
  -- Увы, мой друг. Она приняла страшную смерть. Зная характер Радуги, я полагаю, что она сказала этим подонкам что-то дерзкое, а может, они прознали про её связь со Службой Безопасности... Но её вывели на крышу университета, облили маслом и подожгли. Она упала с крыши, утянув, правда, одного из палачей. А они в отместку поволокли её тело по улицам... Панголин видел всё это, так как его комната выходит окнами на университет. Это ужасно -- видеть и не мочь спасти...
  -- Радуга... я преклоняюсь перед её памятью. Они убили её потому, что знали -- её нельзя ни запугать, ни подкупить, ни ввести в заблуждение. Она прекрасно знала кто есть кто и старалась раскрывать глаза другим. Жаль, многие отворачивались от её правды как от слишком яркой лампы, она им слепила глаза.
  -- Конечно, мой друг. Когда они не могут ни запугать, ни подкупить, ни обмануть, врагам только и остаётся, что надругаться и убить, облить грязью и оклеветать. Они не могут не стремиться обесчестить достойнейших.
  -- Орех, я давно хотел спросить тебя... почему меня всё-таки назначили сразу Главным Оценщиком, когда были более опытные и достойные. Почему не назначили тебя, например?
  -- Потому что я им уже был. Да пришлось в простые оценщики переходить во избежание худшего.
  -- Не понимаю...
  -- Да писатели наши народ нервный. Не нравится им, когда Главным Оценщиком выступает человек твердокаменных убеждений, да ещё и лояльный Инти. Им уж лучше подлеца Жёлтого Листа терпеть... Хотя и тот их достал.
  -- Не пойму, за что они так на тебя обиделись? Ведь твои оценки были всегда обоснованы.
  -- Ну, они так не считают. Если произведение вредное, я не пропускал его в печать, сколь бы талантливо оно не было написано. А они считают, что таланту можно всё, и вечно норовят написать чего-нибудь такое... А теперь "звери убивают людей", как они боялись...
  -- Не понимаю, о чём ты...
  -- Да есть у нас один писатель. Он как-то повесть написал, про монахов, которые бегают по улицам и устраивают погромы, убивая всех умных и образованных...
  -- Это он про инквизицию? Но ведь она...
  -- Действует по-другому? Да! Но на самом деле, это было вообще не про монахов...
  -- А про кого же? -- спросил бывший монах, окончательно сбитый с толку.
  -- Про нашу службу безопасности. Глава этих монахов -- это, для понимающих, якобы Инти. Он, мол, всех умных и образованных якобы в порошок стереть собрался.
  -- Но ведь Инти... Разве он против науки и учёных? Я, правда, с ним очень близко не общался, но знал от Горного Ветра, что отец него очень образованный и начитанный... Я не понимаю.
   Говоря это, Золотой Подсолнух почти физически ощущал на языке горечь... Трудно было поверить и принять, что ни Инти, ни Горного Ветра больше нет в живых.
  -- Да нечего тут понимать. Тут нет логики. Просто среди наших амаута принято верить в некоторые вещи, не имеющие отношения к реальности. Если ты веришь в бессмысленную злобность нашей Службы или в тиранов, которые способны убивать людей просто так, то ты свой, а не веришь, как не верил я или Радуга -- то ты чужой. И плевать на твои достоинства. Знаешь, тут только лекаря, которые безумцами занимаются, помочь могут. Как оценщик, я старался, чтобы они из своего творческого гадючника свои глупости на свет не выносили. Ну и стал для них врагом, потребовали они сменить Главного Оценщика. И назначили Жёлтого Листа. А против него они так организованно не бунтовали, хотя и считали подлецом. Знаешь, что меня больше всего мучает -- что раз случилось то, что случилось, то значит, недоглядели мы где-то, ошиблись... И теперь такие жертвы -- одни мертвы, другие искалечены... Но будем бороться... Нельзя нам раскисать, нельзя... -- и в отчаянии Золотистый Орех закрыл глаза ладонью...
  -- Теперь понял, -- сказал Золотой Подсолнух, -- писатели несут ответственность за то, что Инти и его людям многие не доверяли, не доносили об опасных вещах, они не справились, и теперь всё рухнуло?
  -- Да. Я не знаю, почему так. Могу лишь гадать. Многим наша этика кажется слишком сложной. Им хочется чего попроще -- что жалеть всегда хорошо, а убивать якобы всегда плохо, укрывать гонимого всегда хорошо, а доносить на него всегда бесчестно... И им были неприятны те, кто напоминал: иногда приходится воевать, и убивать, и идти на обман ради победы над врагом. Хотя иные жалостливые гуманисты будут радоваться, когда меня на виселицу поволокут. Да и твоего друга едва ли пожалеют, учитывая, чей он сын...
  -- Послушай, если ты знал столько врагов, то почему ты не стремился их арестовать?
  -- Потому что нельзя арестовывать за одно только отношение, мысли, настроения, чтобы там о нас ни говорили. Иначе неизбежно будут страдать невинные, а, страдая -- озлобляться.
   Вышел лекарь и заговорил тихо:
  -- Вот что я вам скажу: некоторый шанс у него есть, похоже, что позвоночник только надломан, но не переломан до конца. Но вот что меня пугает -- как бы он с собой не покончил... ведь он боится для вас балластом быть. Пока ему надо продолжать лежать привязанным, но лучше буду каждые два-три дня стараться заглядывать. По ночам, наверное, а теперь мне пора.
  -- Может, тебя проводить? -- спросил Золотистый Орех.
  -- Не стоит. Ты меня не защитишь в случае чего, для тебя это только лишний риск. Да и вообще тебе лучше отоспаться.
  -- Ты думаешь, я засну?
  -- Заснёте. Вы смертельно устали. У вас у обоих глаза красные. Главное, придумайте, чем его от мыслей о смерти отвлечь, чем занять. Руками ему двигать можно, есть-пить тоже. Но это завтра, а сейчас ложитесь. Чего сидеть без толку, всё равно ничего не придумаете от усталости.
   Совету лекаря они последовали. Бывший монах долго ворочался на новом месте, то прислушиваясь к сонному дыханию своих друзей, то мысленно прокручивая воспоминания нынешнего дня. Диспут, захват, бегство, искалеченный Жук, смерть Шерстяной Накидки, искалеченный Золотое Перо... Когда погибает один дорогой и близкий человек, горе охватывает всю душу, но когда столько... Горе видимо, слишком велико, чтобы его осознать. Также мелькнула мысль, что искалеченным даже хуже, чем убитым. Мёртвые мертвы, они уже отмучились. А как теперь будет жить Золотое Перо? Хотя быть звездочётом можно и без ног, если тебя будут носить к телескопу в паланкине. И книги доступны, и юпана. Завтра он об этом поговорит... Не хотелось думать, что и звездочётов в ближайшее время не будет.
  
   А тем временем в Зале Совещаний пировали победители. Их было всего трое: Дэниэл, Розенхилл и Жёлтый Лист.
   Дэниэл, наливая себе в бокал вино, сказал:
  -- Я думаю, теперь ты, Розенхилл, сумеешь произнести такую подходящую к случаю речь!
  -- Прекрасней и страшней не помню дня... -- начал Розенхилл, встав в позу. Однако Дэниэл, узнав цитату из "Макбета", тут же поправил компаньона:
  -- Ну-ну, зачем так двусмысленно! Или ты думаешь, что нас одолеет какой-нибудь... кого женщина не рожала? Так здесь так не умеют.
  -- Простите, друзья, я вас не понял, -- сказал Жёлтый Лист.
  -- Это цитата из пьесы. Её герой стал королём, да вот только ему предсказали, что его не может убить рождённый женщиной. А убил человек, появившийся на свет через кесарево сечение.
  -- Это когда роженице живот разрезают? Ну, у нас так тоже делают. Младший из сыновей Славного Похода и Шерстяной Накидки был рождён именно таким образом.
  -- Что-то не понял, -- сказал Дэниэл. -- Ведь Шерстяная Накидка была жива ещё два дня назад! -- сказал Дэниэл. -- Мы же с тобой как раз её видели.
  -- А что, разве при этом обязательно умирать? Для того и режут, чтобы спасти. А вообще с ней натворили немало глупостей. Зачем было её бесчестить? Да ещё и ножом полоснули? Неужели непонятно, что жена Славного Похода -- ценная заложница?! Теперь неясно, выживет или нет.
   Дэниэл ответил:
  -- Ну, каньяри имели на него зуб и просто не могли не оторваться на мести его жене. А что до заложников -- так его дети не хуже.
  -- Их вы тоже чуть не угробили. Лекарь возится с ними, но боюсь всё-таки трагического исхода. Дочери до сих пор кровью истекают. А если с собой от позора покончат?
  -- Да, конечно, каньяри -- весьма грубый инструмент. Однако какой уж есть... А от Славного Похода надо избавляться по-любому. Я уже послал ему убийц навстречу.
  -- Не очень бы я на это надеялся. Едет с охраной. Может отбиться, а то они вообще разойдутся и могут его прохлопать. Так что заложничество его родных -- это единственный шанс. Иначе он на нас войной пойдёт, узнав про то, что каньяри натворили.
  -- Ну и пойдёт, значит, будем бить при помощи каньяри. Твои-то ребята воевать не горазды. Только языком молоть.
  -- Зато без моего языка вы много бы не навоевали.
  -- Да, тут надо отдать тебе должное! -- сказал Дэниэл. -- Никак не думал, что не дикари с бусами, а жители городов поверят всему написанному в один миг. У нас любой обыватель знает, что в газете могут написать правду, а могут и неправду, потому и не делает для себя важных выводов.
  -- Ну, планы я стал сочинять ещё задолго до вашего визита. Годы уходили, а Асеро всё по-прежнему оставался молодым и сильным, почти юношей...
  -- Сорокалетний юноша! -- хихикнул Розенхилл.
  -- Ну, в любом случае помирать-то он от старости и болезней не собирался. Такого не отравишь даже, чтобы подозрений не вызвать. Тут сам раньше помрёшь, чем дожидаться будешь.
   Дэниэл добавил:
  -- Послушай, а это его протеже... Зять несостоявшийся... забыл, как его там. По слухам, он сбежал. Как ты думаешь, он опасен?
  -- Не думаю. Он без своего покровителя никто и ничто. Вот людей Инти надо вычищать, а этот мальчишка... С ним не стоит возиться.
  -- А твой предшественник на посту Главного Оценщика? Как его...
  -- Золотистый Орех. Серейшая посредственность. Он не опасен. Ходили слухи про его связи со Службой Безопасности, но, сдаётся мне, что всё это ерунда. От него жена ушла к любовнику, человек Инти этого любовника как-нибудь прижучил бы! А этот хоть бы хны! Да и не дал бы Инти своего человека так унизить, лишив такой ценной важной должности. Нет, конечно, этими людьми тоже стоит заняться, если они попадут нам в руки. Но специально их искать... есть дела и персоны поважнее... В первую очередь нужно заняться Славным Походом, Зрелым Плодом, Старым Ягуаром... В общем, всеми теми, кто может организовать поход на Куско. Шалфей ? дурак, что этого не понимает. Вот есть у него тут враг, так именно этого врага надо ему вот прямо сейчас достать во что бы то ни стало. И мне говорит, что надо заниматься поимкой Саири с Изабеллой. Хотя кому они сейчас опасны...
   Дэниэл спросил:
  -- Но ведь Саири ? человек Инти, и не из рядовых. А если он тоже что-то организует?
  -- Едва ли. У него никакого авторитета нет. Разве что... -- Жёлтый Лист внезапно помрачнел, -- разве что он решится у Инти авторитета занять.
  -- В каком смысле?
  -- Ну, если Саири при жизни Инти порой играл его роль, то может и после смерти рискнуть. Найдутся люди, которых он может ввести в заблуждение внешним сходством, или готовые его поддержать из тактических соображений. Тогда он станет опасен. Но, надеюсь, он всё-таки не решится на такое...
   Дэниэл вдруг спросил:
  -- Послушай, а зачем тебе дворцовый лекарь? Почему ты так настаивал, чтобы его отдали тебе?
  -- Как зачем? Во-первых, должен же кто-то о семействе Славного Похода после каньяри заботиться, чтобы те не сдохли. А кроме того, раб-лекарь -- сам по себе ценное приобретение. Хочешь ? сам лечись, хочешь ? в аренду сдавай. Ведь у вас такое не редкость.
  -- А не боишься, что он тебя предаст, как предал предыдущего хозяина?
  -- Предал неохотно, кстати. Но я прижал его компроматом -- ведь он текст "Лекаря" у себя тайком хранил. Якобы у него был профессиональный интерес. Хотя знаю я эту породу, не в профессиональном интересе тут дело. Конечно, опасаться всегда приходится. Но тем более удобнее держать его под боком и под контролем.
  -- Темнишь, друг, -- сказал вдруг Розенхилл, -- похоже, у тебя в связи с этим лекарем свои тузы в рукаве припрятаны.
  -- Да, и какие же?
  -- А такие, например, что ваши лекаря и впрямь кое в чём более искусны, чем наши. Может, их искусство и в самом деле можно выгодно продавать?
  -- Ну, об этом я тоже думал... поэтому лекарей и в самом деле лучше не убивать без нужды. Живые они полезней. Но пока нужно заняться другими делами. Нужно раздобыть список людей Инти, нужно расправиться с ушанами, нужно пресечь возможность восстания. Потом уже будем торговать.
   Дэниэл спросил:
  -- А ты сам завтра поедешь со мной беседовать с ушанами?
  -- Попрошу избавить меня от этого. Не люблю вида крови и горелого мяса...
  -- А, может, в глаза своим бывшим дружбанам взглянуть боишься?
  -- Не боюсь, потому что в проклятия не верю. Но мне это неприятно. А зачем делать себе неприятно? Нужды в этом нет.
   Дэниэл лишь как-то двусмысленно посмотрел на Жёлтого Листа. Тот заподозрил, что кое-какой из козырей, который он хотел припрятать, всё-таки стал известен чужестранцу.
  -- Ладно, -- сказал вслух Дэниэл, -- думаю, допросить пленников я могу и один. Завтра утром поеду для этого в замок Инти. Но в случае чего пошлю за тобой гонца.
  
   "Серейшая посредственность" и "Никто и ничто" по привычке проснулись утром по часам, но в то же время не могли не отметить с тревогой, что городские часы не бьют. Время как будто остановилось.
   Хозяин дома предложил приготовить завтрак, на что бывший монах с тревогой спросил, на сколько дней у них ещё есть продукты.
  -- Стоит подсчитать, ты прав. Но сегодня в любом случае лучше подкрепиться, так как предстоит много работы. Кроме того, то, что быстро испортится, всё равно лучше съесть заранее.
  -- Я есть не буду, -- сказал Золотое Перо, -- даже и не пытайтесь меня кормить.
  -- Почему? -- спросил Подсолнух.
  -- Раз ножика не даёте, то лучше я себя голодом уморю.
  -- Не говори глупостей, -- сказал Золотистый Орех, -- будешь лучше есть -- больше шансов поправиться.
  -- Перо, я понимаю тебя, -- сказал бывший монах, -- не так-то легко смириться с увечьем. Но ведь ты можешь поправиться, а даже если так и останешься... ведь звездочётом можно стать всё равно!
  -- Теперь нельзя, -- грустно сказал Золотое Перо, -- ни с ногами, ни без ног. Неужели вы думаете, что этим... которые страну захватили, нужна наука и учёные? Бандитам они никогда не нужны. Помню, как мы с отцом спорили, что нужнее, амаута или воины... Так отец мне говорил, что если нет воинов, чтобы защитить амаута, то и амаута невозможны. Я тогда отмахнулся, а теперь понимаю, насколько он был прав... Если бы я согласился на военную карьеру, может, всё было бы иначе... А теперь поздно, воином без ног не стать.
  -- Послушай, Перо, хватит философии, -- сказал Золотистый Орех. Если ты пока не хочешь есть, то не мог ты пока делом заняться?
  -- Делом?! Лёжа?! Каким?!
  -- Да у меня тут верёвочки распутать надо. Руки у тебя работают, вроде...
   И хозяин дома сунул юноше охапку разноцветных верёвочек.
  -- Да зачем тебе верёвочки?
  -- Шифрованное послание нужно написать. Я, между прочим, серьёзно.
  -- Ладно, займусь
  
   За завтраком Золотистый Орех сказал бывшему монаху:
  -- Итак, как ты уже знаешь, мой дом и дом Инти были соединены подземным ходом. Когда с утра дом Инти окружили эти отморозки, я был уверен, что Горный Ветер отправит по нему Лань с детьми, но этого не происходило, и у меня возникли дурные предчувствия. В доспехах и при оружии я рискнул пройти по ходу сам. Дошёл до конца, попробовал открыть дверь, но механизм как будто заклинило. Я слышал с другой стороны голоса, мужской, женский и детские, но так как эта дверь из камня, лишь с той стороны обита деревом, то я слов не разобрал, но казалось, что Горный Ветер пытался открыть дверь и не мог. А я был с другой стороны и был бессилен им помочь. Я пережил в своей жизни немало страшных минут, но не помню минуты ужаснее этой. А потом раздались другие голоса и шум, кажется, туда ворвались и всех или убили, или увели. Без сил я вернулся домой. Так что пойдём сейчас туда на руины, постараемся понять, что помешало Горному Ветру спасти семью.
   Бывший монах спросил:
  -- А если нас там увидят на руинах?
  -- Ну, примут за мародёров, ищущих, чем поживиться. Немного обидно, но по нынешним временам к этому никто не прицепится. Золотой Подсолнух, я конечно, надеюсь, что до этого не дойдёт... Но в случае чего, если всё-таки погромщики заявятся сюда, то хоть ты сможешь убежать.
  -- И бросить вас здесь на верную смерть?! -- юноша вздрогнул от негодования.
  -- Тогда придётся выбирать меньшее из зол. Если мои бумаги попадут в руки врагов, это может стоить не одной жизни. Но сжечь я их тоже не могу, потому что они могут быть полезны своим. И они... они здесь, вот в этой шкатулке. Обещай, что в случае чего убежишь с ними.
  -- Обещаю, -- с трудом выдавил из себя бывший монах, в глубине души надеясь, что это страшное обещание не придётся исполнять никогда в жизни. В этот момент Перо с кровати сказал:
  -- Боюсь, что без чего-нибудь остренького, хотя бы вязальной спицы, мне не справиться.
  -- Хорошо, дам! -- сказал Золотистый Орех и, поймав вопросительный взгляд бывшего монаха, шепнул: "Не бойся, себе он ничего не сделает. До тех пор, пока не завершит работы".
  -- А кому ты собрался шифровку составлять?
  -- Твоему отцу.
  -- Но как ты ему её перешлёшь?
  -- А вот об этом мы с тобой попозже вместе покумекаем. Ты точно не хочешь есть? А то мы тут с твоим другом сбегать на руины дома Инти должны.
  -- Ладно, давайте ваш завтрак.
   Золотистый Орех подмигнул бывшему монаху. Победа! По крайней мере, на некоторое время от мыслей о самоубийстве удалось отвлечь.
  
   От дома Инти остался один обгорелый остов, деревянные перекрытия выгорели дотла. То здесь, то там валялись обгорелые скелеты погибших воинов, видимо, из защитников. Юноше было страшно думать, что наверняка не все из них погибли в бою, кто-то сгорел из них заживо раненым. К своим двадцати трём годам бывший монах видел многое, но за время жизни в Тавантисуйю он уже успел отвыкнуть от вида и запаха горелой плоти. Неужели теперь придётся привыкать к этому вновь?
   Потом он подумал, что будь они настоящими мародёрами, всё равно было бы мало смысла тут ходить. После такого пожара почти ничто не имело шанса уцелеть. Разве что куски драгоценных металлов, бывших ещё вчера изделиями.
   Подвальная комната, к которой подвёл его Золотистый Орех, пострадала от огня меньше всего остального. Разве что проход по каменной лестнице, заваленной полусгоревшими балками, дался не без труда. Там были каменные стены, каменный пол и чудом сохранившийся деревянный шкаф. Золотистый Орех подошёл к нему и распахнул. Внутри не было никаких вещей. То ли хозяева не хотели загромождать проход, то ли настоящие мародёры всё уже успели растащить. Золотистый Орех указал на заднюю стенку, которая была как будто перечёркнута двумя железными полосками, в свою очередь плотно вколоченными в стенку, и сказал:
  -- Видишь, кто-то специально заделал проход заранее. Сделать это мог только изменник внутри дома. Он знал, что будет штурм, и не хотел, чтобы семья Горного Ветра могла спастись.
  -- Но почему им это было так важно? -- спросил Золотой Подсолнух. -- Англичане хотели отомстить Лани за Новую Англию?
  -- И это тоже. Но всё-таки не думаю, что это главное. Горный Ветер был одним из трёх человек, знавших доступ к тайнику, где хранятся данные на всех, кто когда-либо работал в Службе Безопасности. А это сотни людей, если считать с семьями. Но только он бы никогда не выдал этой тайны врагам даже под пытками. Но он очень любил свою жену и детей, и если бы их стали пытать у него на глазах, то этого он мог и не выдержать... Надеюсь, что он всё-таки мёртв, иначе его участь много страшнее смерти.
   Под сердцем у юноши похолодело:
  -- Скажи, а как ты думаешь, враги могли знать, куда ведёт этот ход?
  -- Думаю, что они этого не знали. Потому что если бы знали, что это за ход и как его открыть, они бы сначала залезли в мой дом и взяли бы дом Инти изнутри. Это было бы много проще для них. Но поскольку они этого не сделали, то предпочли механически его заделать.
  -- А будут узнавать?
  -- В ближайшее время им не до этого. Потом... кто знает! Но нам лучше самим раскрыть этот ход, чтобы в случае чего хоть ты мог сбежать. Отодрать эти проклятые железки вполне реально, мы же не Горный Ветер, который не мог это сделать без инструментов и в короткий срок.
  
   "Проклятые железки" заняли весь оставшийся день, так как работать приходилось медленно, а Золотое Перо было страшно оставлять надолго одного. Но когда их, наконец отодрали, механизм заработал.
   Удалось также раздобыть свежий номер Газеты. Она валялась на пороге дома, и бывший монах поднял её в надежде узнать хоть какие-то свежие новости. Издавал её по-прежнему Жёлтый Лист. О судьбе Асеро и других Носящих Льяуту там ничего конкретного не говорилось. Впрочем, теперь Жёлтый Лист активно поливал своих бывших коллег грязью. Помимо начинавших уже приедаться обвинений в развратных оргиях, были и обвинения в жестоких интригах. Получалось, что практически каждый из Носящих Льяуту представал жестоким интриганом, погубившим ради своего поста не менее одного человека, а то и больше. Бывший монах понимал, что таким образом общественное мнение готовят к расправе над несчастными.
   О судьбе заложников тоже ничего конкретного не сообщалось, разве что было сказано, что многие из них связаны с инками, и потому нечего их жалеть. Была даже приведена речь одного из каньяри, который говорил, что инки им изрядно насолили, и потому их с жёнами и детьми наказать будет только справедливо. Что он понимал под "наказанием", было не вполне ясно, но, скорее всего, речь шла об убийстве или обращении в рабство. О лишении всего имущества уж точно.
   Бывший монах с отвращением глядел на кусок бумаги, который теперь даже стыдно было называть Газетой, потому что к Газете было принято испытывать уважение. Он с ужасом думал, сколькие из подчинённых Жёлтого Листа согласились поучаствовать в этом. Сам бы он не пошёл на такую мерзость даже под угрозой пыток. А их, скорее всего, и не пытали, наоборот, они ждали этого часа... В христианском мире, насквозь пропитанном лицемерием, он привык созерцать в душах людей бездны мерзости, но тут он был всё-таки очень неприятно удивлён, обнаружив то же самое.
   Золотистый Орех сказал на это, что не особенно-то и удивлён. Жёлтого Листа давно подозревали в измене, в нём чувствовалось какая-то гнильца, и только отсутствие прямых доказательств спасало его от ареста.
  -- Куда большим сюрпризом для нас было разоблачение Едкого Перца, предшественника Жёлтого Листа, казнённого четыре года назад. Он был ярок, талантлив, и казался искренне преданным Асеро, а против его врагов писал очень остроумные и едкие сатиры. Каково же было узнать, что те, кого он разоблачает днём, собираются у него ночью! Знаешь, даже я, уже многое повидавший человек, не мог в это поверить. Я пошёл от всех оценщиков к самому Асеро, сказал, что такой человек не может быть предателем, тут явно какая-то ошибка. А тот сам не свой, и прямо так и говорит мне: "Знаешь, я тоже сначала не мог поверить в это" и показал мне протоколы перекрёстных допросов. После того, как я прочёл их, сомнений у меня не осталось. Увы, ошибка была исключена. Асеро сказал, что я могу рассказать остальным оценщикам о том, что я у него видел и слышал.
  -- Всё-таки я не пойму... Как так можно? Ведь те, кто состояли в заговоре, не один день должны были это скрывать. Они жили, встречаясь каждый день с людьми, которые должны были стать их жертвами. Помню, что мне Томас рассказывал, что в юности решил стать миссионером, потому что его ужасала мысль, что какие-то люди уже в силу своего рождения в неудачном месте обречены на адские муки... Его ужасала судьба далёких от него и неведомых ему людей, а тут обрекли на смерть своих знакомых, соседей...
   Золотистый Орех ответил:
  -- Поверь, я сам нередко задумывался над этим парадоксом. Среди европейцев попадаются люди, которые могут обречь на смерть других безо всякой ненависти или мести, чисто ради выгоды. Но вот у нас таких относительно мало. Большинству людей, чтобы решиться убить, надо как следует возненавидеть свою жертву. Ты ведь знаешь, как сильна бывает ненависть?
  -- Знаю. Но как можно возненавидеть того, кто не причинил тебе никакого зла? Вот в Европе люди часто ненавидят друг друга за причинённое зло, и это понятно, потому что зло причиняют часто. А тут...
  -- А зло можно выдумать. У каньяри иные деятели приписывают инкам совершенно немыслимую жестокость. Конечно, на войне бывало всякое, но до того, что они нам приписывают, не доходило никогда. Скорее есть неприятная закономерность: больше всего ненавидят инков не там, где они много лютовали, а, наоборот, там, где их много убивали. Чтобы только оправдать себя. Для тех каньяри это всё необходимо для оправдания собственной жестокости по отношению к другим народам. Хотя эти оправдания нелепы: даже если тебя или твоих предков и в самом деле жестоко обидел какой-то инка, почему надо жестоко расправляться с жителями целой деревни, не имеющих к этому инке никакого отношения? Разве даже самая жестокая обида -- это право отнимать жизнь, свободу и честь у любого, кто на пути встретится? Да они и сам в глубине души понимают, что в глазах большинства людей это не оправдание... Да и что каньяри, если нашлось немало предателей в самой столице! Ведь они же сговорились с городскими властями! А те не из каньяри. Да и в университете тоже сторонники были... А теперь примкнут те, кто всегда примыкает к победителям. В столице нет силы, способной противостоять узурпаторам. Эта сила если и возникнет, то за пределами столицы. Скорее в Кито. В общем, нам надо будет с ней связаться и стать её глазами и ушами. Возможно, что это будет Славный Поход. Перо, как ты думаешь, узнав, что тут случилось, он рискнёт проникнуть в столицу под чужим именем, чтобы узнать о судьбе родных?
   Тот ответил:
  -- Сам вряд ли. Его тут слишком хорошо в лицо знают. Послать кого-то -- может быть...
  -- В общем, надо побольше узнать об обстановке в городе. И о судьбе важных для меня людей. Завтра, Золотой Подсолнух, я дам тебе адреса, и ты попробуешь узнать, что происходит по ним. Где хозяева живы и здесь, где погибли, где в бегах.
   Юноша кивнул. Собственно, он и сам хотел разузнать многое, особенно его волновала судьба Прекрасной Лилии. Несмотря ни на что, он всё равно продолжал любить её. К тому же они так и не поговорили тогда...
  
   Дэниэл присел и с довольным видом окинул взглядом нагого и израненного Асеро. Сам он при этом выглядел волосок к волоску, кажется, такого тщания относительно своей внешности он не выказывал даже тогда, когда посещал дворец с официальным визитом. Или тогда контраст с обстановкой так не бросался в глаза? В руках у Дэниэла был изящный бокал, видимо, с вином, видеть который для мучимого жаждой Асеро было дополнительной пыткой. И, кажется, Дэниэл это понимал, так как толком не пил, время от времени лишь слегка пригубливая напиток.
   С того момента как пленников напоил воин-каньяри, прошло довольно много времени. Узников развели по разным комнатам, питья и еды им больше не давали. Асеро с Золотым Слитком завели в подвал. Золотого Слитка не стали даже как-то особенно связывать, видно враги, понимали, что он не опасен, а вот Асеро растянули на какой-то широкой доске в распятой позе. Привязывая его веревками, конвоиры удивлённо ругались, что в доме Главного Палача Государства не нашлось даже завалящих цепей, и пришлось кое-как привязывать руки верёвками. Конечно, тело от такого положения затекало, но собственно пыток пока ещё не применяли. Чего-то ждали. И дождались. В подвал спустился Дэниэл Гольд в сопровождении Золотого Лука. Впрочем, последний пока отошёл в тень, видимо, его час ещё не настал.
  -- Ты проиграл, Асеро, -- сказал Дэниэл с легкой довольной улыбкой, -- теперь ты в моей полной власти. Я могу подвергнуть тебя пытке, могу казнить, но могу и пощадить... Это будет зависеть от твоего поведения...
   Асеро невольно встрепенулся. От его поведения... Значит, Дэниэл не просто так поиздеваться пришёл, значит, что-то ему от Асеро нужно... но вот что именно?
  -- А знаешь, почему ты проиграл? -- продолжил Дэниэл. -- Причина твоего поражения -- в глупой уверенности, что для любого здравомыслящего человека ничего более соблазнительного, чем блага, предоставляемые вашим государством, и быть не может. Ведь вы, смешно сказать, всерьёз думали даже, что стоит нашим обывателям рассказать о таких благах вашего государства, как всеобщее школьное образование, бесплатная пища, в том числе и для стариков и калек, отсутствие разбоя и прочее, как вся Европа сдастся вам с потрохами! Во всяком случае, именно так говорил мне ваш Знаток Законов, с которым сейчас говорят наверху. Конечно, кое в чём он прав, это и в самом деле привлекательные вещи, и желающие продать своё первородство за чечевичную похлёбку нашлись бы, но историю вершат не они, -- Дэниэл презрительно улыбнулся. -- Историю делают люди честолюбивые. Вот потому ты и проиграл -- в тебе нет ни грана честолюбия. Так что странно даже не то, что алое льяуту слетело у тебя с головы, а то, что оно пятнадцать лет там ещё как-то держалось. Даже странно, что тебя при этом смогли на престол выбрать, ведь мужчина без честолюбия -- всё равно что евнух! То есть не мужчина по сути дела. Такой регентом ещё может какое-то время быть, но не полноценным правителем, не вождём.
   В ответ Асеро лишь угрюмо молчал. Строго говоря, Дэниэл ошибался. Некоторая доля честолюбия у Асеро была. Слава была приятна ему, как приятна чистая и свежая рубашка после бани, он мечтал о доброй памяти потомков... Но в каком-то смысле Дэниэл был прав: честолюбие никогда не было для Асеро руководящим мотивом. Он никогда и ничем бы не пожертвовал исключительно ради этого чувства.
   Дэниэл продолжал:
  -- А ведь если у тебя изначально нет честолюбия, то как тебе понять тех людей, у которых оно есть? И что оно требует удовлетворения, а в твоём государстве удовлетворить его довольно сложно. Ну, разве что во время войн... но ведь, вы, инки, сами считаете их дурным исключением. А так у вас для карьеры нужно двигаться со ступеньки на ступеньку, и достичь чего-то можно только к старости, а для молодого человека, которому хочется всего и сразу, это всё противно и мучительно. Мы, англичане, тщательно просеивали ваших людей, ища среди них именно таких... И когда нашли достаточно, остальное уже было делом техники. Сейчас они бегают по Куско и убивают всех тех, на кого мы укажем. Они, может быть, даже догадываются, что эта вольница продлится недолго, что их тоже могут убить по ходу дела, тем не менее, они пьяны не столько от вина, сколько от счастья разбить в кровь морды тем, к кому ещё вчера должны были изображать почтение. Счастливы сегодня овладеть их женами и дочерьми, которые ещё вчера бы от них нос отвернули. Между прочим, я и о твоей жене и дочерях говорю!
   Асеро не понимал странной логики. По какой причине юные девушки и замужние женщины должны были до того обращать внимание на притязания молодых отморозков? Но, по логике англичан, даже его супруга виновата, что, как и следовало любой порядочной женщине, отвергла притязания Розенхилла. Дэниэл ухмыльнулся.
  -- Неужели ты и в самом деле не понимаешь, что возможность здесь и сейчас овладеть горячим женским телом для этих юношей важнее сытой старости? Да они до неё и доживать-то не собираются. Впрочем, даже просто вмазать в морду кому-нибудь высокопоставленному, например, чиновнику или учёному, само по себе тоже кайф. Потому что главное -- это даже не плотское удовольствие, а власть! Власть над теми, у кого до того была власть над тобой. Взять того же Золотого Лука... Ты знаешь, почему он тебе между ног врезал? Кстати, здорово он постарался. У тебя, небось, до сих пор там всё горит. Ну а если ты в ближайшее время не попадёшь в руки лекаря, то рискуешь остаться евнухом на всю жизнь. Ну что молчишь, скажи чего-нибудь для разнообразия. Неужели тебя не страшит, что ты никогда больше не попробуешь ни одной женщины?
  -- А разве я буду жить? -- произнёс Асеро, с трудом разомкнув ссохшиеся губы.
  -- Будешь, если проявишь благоразумие, -- ответил Дэниэл. -- Так вот, ты так и не понял, за что Золотой Лук тебе мстил?
  -- За то, что ему моя дочь была недоступна? -- спросил Асеро.
  -- Отчасти. Но дело не только в Розе, хотя ему и сладко будет сделать своей наложницей девушку, которая бы в своей гордости никогда не снизошла бы до него. Впрочем, чтобы добраться до Розы, ему было бы достаточно лишить тебя власти, а делать евнухом не обязательно. Нет, он ненавидел тебя именно за то, что ты имел над ним власть. Ваше государство надёжно защищало народ от стихий, но для молодого, сильного и здорового юноши власть государства куда противнее власти стихии, потому что со стихией можно потягаться на равных один на один, а с государством нельзя. Мы, народ моряков, прекрасно понимаем это... У нас в крови свободолюбие.
  -- Сказки это -- про ваше свободолюбие. Сами-то живёте при абсолютной монархии, а разговоры про свободу и ненависть к деспотизму -- товар на экспорт. Знал бы заранее, что за тухлятину вы будете нам втюхивать...
  -- Потому что свободолюбцы предпочитают не землю, а море. Впрочем, думаю, что твоя собственная судьба тебя должна интересовать сейчас гораздо больше, чем наш остров, -- Дэниэл вдруг заговорил без подколки в голосе. -- Послушай, Асеро, я не изверг и не стремлюсь убить тебя из удовольствия. А выгоды в твоей смерти для меня нет. Точнее, если мы убьём тебя, это чревато убытком -- ты можешь стать знаменем сопротивления. Да и народ в твоей стране склонен к вере во всякие нелепые слухи и чудеса. Хоть казни тебя прилюдно на площади, всё равно по стране поползут слухи, что ты жив и где-то скрываешься. Короче, мне лично выгодно, чтобы ты сдался. Ты скажешь, что признаёшь власть Республики и что сам виноват в том, что тебя лишили власти, так как ты наделал немало ошибок. Речь мы тебе сочиним, это не вопрос. После тебе дают небольшое имение, достаточное для того, чтобы ты мог прожить со своей семьёй на том уровне, который для тебя привычен. Но главное -- тебе вернут мать, жену и дочерей. Все они будут живыми, здоровыми и необесчещенными. Раз ты привязан к семье как сентиментальный бюргер, так что для тебя спасти их от позора -- самое важное.
  -- То есть я должен спасти их от бесчестья, сам совершив наибесчестнейший поступок? Я не стану предателем, -- сказал Асеро, -- к тому же я вам не верю.
   Картина семейной идиллии показалась ему на краткий миг соблазнительной, каким кажется мираж в пустыне, но он усилием воли отогнал обманчивое видение. Предатель не сможет быть счастлив. Только умерев за свой народ, он сможет сохранить остатки чести. Он клялся в верности своему народу, и теперь настала пора эту клятву выполнить до конца.
  -- Мне смешно слышать слова о предательстве из уст бывшего короля, -- сказал Дэниэл, -- ведь это подданный может предать своего государя, когда он даёт присягу, если он глупый лошара, он думает, что это его к чему-то обязывает. А уж короли должны понимать, что это обман исключительно в их интересах. Ты сам ещё вчера был королём, и должен бы это понимать. Ведь вся страна была лишь твоим большим поместьем, сколько бы ты не доказывал мне обратное! А своё имущество нельзя предать. Его можно лишь отдать, бывает, что и на не вполне добровольных началах.
  -- Что называется разбоем, -- сказал Асеро.
  -- Ну, хорошо, разбоем. Но раз уж кошелёк всё равно не спасти, то самое время подумать о том, чтобы спасти свою жизнь. Или ты веришь, что боги накажут разбойников не сегодня-завтра, а тебе не здесь, так на том свете выдадут награду? -- Дэниэл так хитро сощурился, что Асеро понял: на самом деле тот не верит и в собственного бога, не то что в богов инков. Да и как верить, если столько лет безнаказанно творить подлости, а всемогущий бог не пресекает? Вслух же Асеро сказал:
  -- Власть разбойников не может быть справедливой и не продержится долго. Скоро ты помянешь мои слова.
  -- Мой племянник Бертран как-то спросил одного священника, почему Господь попускает разбой, ведь Бог за справедливость. И тот объяснил ему, что разбойники как раз и выступают в качестве орудия высшей справедливости. И да, он прав. Ведь есть же некоторая справедливость, когда тот, кто не умеет распоряжаться своим богатством с толком, в конце концов лишается его, и оно попадает в руки к более ушлым и расторопным. Ты не желал извлекать из своих богатств как можно больше прибыли, говорил какую-то чушь про заботу о населении, и лишился всего! Учитывая, как крупно нам повезло, нельзя не сделать вывод, что высшие силы на нашей стороне. Значит, они хотят, чтобы ты лишился власти, и она оказалась у нас. А если уж тебя так смущает идея предательства, то подумай о своей семье -- разве тебя не пугает мысль, что ты предашь их? Ведь они верят в тебя как в мужа и отца. И, думаю, вовсе не горят желанием пойти в наложницы к белым людям. Точнее, насчёт дочерей не знаю, а твоя жена нас как огня боится. И ни в наложницы к Розенхиллу, ни в бордель идти явно не хочет.
   Мысленно Асеро содрогнулся от ужасающих картин. Впрочем, чем его родные лучше многих и многих других женщин, которых сейчас бьют и насилуют на улицах Куско? Сколькие из них обречены теперь на позор и рабство... А как он будет жить с такой тяжестью на душе: своих выкупил, а остальных предал? Ведь его сдача в плен морально подкосит сопротивление, которое обязательно будет, его не может не быть, даже Дэниэл это признаёт. Нет, он не имеет права идти на компромисс. Асеро молчал.
  -- Может, всё-таки спросишь, что ещё мы от тебя хотим?
  -- А это ещё не всё?
  -- Нет, я ещё не сказал самого главного. Как ты понимаешь, мы не смогли бы сделать то, что сделали, если бы некоторые люди из службы безопасности не перешли на нашу сторону. И от них мы знаем следующее: есть список всех людей Инти, нынешних и ушедших на покой, с краткими данными на них. И этот список хранится не где-нибудь, а здесь, в этом замке, в тайнике, надёжно укрытом от людских глаз. И месторасположение, и ключ к этому тайнику знают только трое -- Горный Ветер, Инти, и ты. К сожалению, разговорить первых двух уже не смогут ни щедрые посулы, ни самые искусные палачи... Так что секрет мы из тебя вытрясем. А вот как это произойдёт, добровольно или силой, зависит уже от тебя. И не думай, что ты такой герой, сможешь умереть под пыткой и ничего не сказать -- нет, в глубине души ты уже колеблешься, я знаю...
  -- Зачем вам этот список?
  -- Ознакомимся, некоторым предложим сотрудничество. В случае отказа, сам понимаешь... но не думаю, что многие откажутся. Трудно отказать, когда твоих дочерей могут лишить чести прямо у тебя на глазах... Между прочим, к тебе это тоже относится.
  -- Я не предам своих людей. Я не предам прах Инти и Горного Ветра.
  -- И ты сможешь это сказать, даже когда увидишь твоих родных в руках палачей?
  -- Как ни дорога семья, а Родина дороже!
  -- Родина... у тебя её больше нет! Не жалко тебе своих ни в чём не повинных дочерей?
  -- И кто меня в этом упрекает -- у кого у самого нет жалости к ним? Ведь они перед вами ни в чём не виноваты...
  -- Лично передо мной -- нет. Но королевские дети не могут быть невинны сами по себе. Из яиц змеи могут родиться лишь змеёныши. Много лет абсолютная монархия отравляла вашу страну, и лишь мы принесли к вам свободолюбивые традиции Римской Республики. Так что ваш народ ещё будет нам благодарен. Рабы по природе, конечно, ничего не поймут, но свободолюбивым людям станет легче дышать. Так что мы делаем благое дело, хоть и не бескорыстно. Но потомки будут довольны. И тебе они будут благодарны, если ты отречёшься от власти публично и признаешь Республику. Таким образом, ты лишишь всех своих потомков прав на престол!
  -- Республика... вот как это называется! Вы назвали себя Республикой, хотя вас никто не избирал, и вы прекрасно знаете, что большинство тавантисуйцев против вашей власти. Я же был избран по закону и без нарушений. И даже если бы у меня был сын, он не смог бы взойти на трон иначе, чем через избрание его большинством инков. Вы же... Ради своей так называемой "республики" вы уже сейчас готовы пытать и насиловать беременную женщину, чтобы она не родила мальчика. Впрочем, и не будь она беременной, вы бы её тоже бы обрекли на пытки только за то, что она моя жена... Вы можете меня убить, можете посмертно опозорить моё имя, но всё равно народ рано или поздно восстанет и свергнет вашу власть! Вы всё равно всех инков не убьёте! Не так-то легко истребить истинную кровь Солнца!
  -- Ну, расхорохорился! Забыл, что ты у меня в руках? Мне ничего не стоит прямо сейчас приказать твоему бывшему охраннику вонзить в твою плоть раскалённые щипцы. Но я пока погожу с этим, дам тебе время на раздумье. А пока займёмся твоим родичем.
   Золотой Лук подошёл к тому месту, где сидел трясущийся от холода и страха Золотой Слиток.
  -- От меня-то вы чего хотите? -- дрожащим голосом сказал он. -- Я ничего про тайник с документами не знаю.
  -- Да видно, что не знаешь -- тебе, пузатый трус, такого бы не доверили. Однако ты был чиновником высокого ранга и имел дело с большими деньгами. Так что не может быть, чтобы у тебя к рукам совсем ничего не прилипало. А теперь ты выдашь всё наворованное на нужды Республики. Может быть, мы тебя даже пощадим за это.
  -- У меня теперь ничего нет. Всё, что было, вы и так уже разграбили, дотла разорив мой дом и обратив мою семью в рабство. У меня ничего нет.
  -- Ты что нас, за дураков держишь? Не может быть, чтобы у тебя нигде не было прикопано золота и серебра на чёрный день!
  -- Ничего у меня нет! Чем хотите поклянусь! Пощадите! -- последний крик уже был полон безнадёжного отчаянья. Золотой Слиток увидел, что по шаткой лестнице в подвал осторожно спускается ещё один стражник, и в руках у него чаша с чем-то зловеще бурлящим....
  -- Масло уже вскипело, можно начинать потеху! -- сказал палач.
  -- А может, он свои сокровища в животе прячет? -- пошутил другой отморозок. -- Может, вскроем да посмотрим?
  -- Сначала масло, -- сказал Дэниэл, -- растяните его.
  -- Пощадите! Пощадите! -- заплакал Золотой Слиток.
  -- Говори, где золото, и пощадим, -- сказал Дэниэл, -- и учти, что никакой лекарь не исцелит твою плоть и кровь, если ты тотчас же не передумаешь!
  -- Но ведь он сказал вам правду, -- ответил Асеро, -- у него и в самом деле ничего нет. Или вы совсем не можете себе представить, что чиновник может и не быть вором?
  -- На кристальный образец добродетели твой родич явно не тянет, -- ответил Дэниэл, -- значит, воровать должен. Как бы он ни был труслив, всё равно у таких жадность в какой-то момент пересиливает страх.
  -- Вору никогда не понять честных людей, -- устало сказал Асеро. -- Но неужели вы не видите, что напугать его сильнее уже нельзя, а значит, будь у него золото, отдал бы его вам, чтобы спастись от кошмара!
  -- А кто его знает, может он притворяется и хитрит, -- ответил Дэниэл.
   Сам Золотой Слиток лишь тихонько стонал, не в силах освободить руки и ноги, за которые его держали палачи, подвесив точно гамак. По его лицу текли слёзы, красноречивее всех слов подтверждавшие справедливость выводов Асеро.
   И вдруг Асеро с ужасом понял, что на самом деле и палачи понимают, что никакого золота у Золотого Слитка может и не быть. Понимают, но не отказываются от пытки развлечения ради, а Дэниэл позволяет им это потому, что это повязывает их кровью, а Золотой Слиток для них бесполезен. И замучают его сейчас даже не как врага (в отличие от Асеро, на идейного противника трусливый свояк никак не тянул), но как несчастного кота, попавшего в руки живодёров.
  -- Ну что, Слиток, начнём переплавку? -- сказал одни из палачей. Остальные загоготали. На живот несчастному полилось раскалённое масло.
  -- Это же просто лава! -- закричал он. -- Пощадите! Остановите!
   Потом это перешло и вовсе в безумный крик, и, случайно поймав взгляд свояка, Асеро подумал, что тот, возможно, и в самом деле сошёл с ума от боли. Потому что только безумием можно объяснить, что у телесно слабого Золотого Слитка всё же хватило сил вырваться из руки палачей, и он покатился по полу, хватаясь руками за живот. А потом он вдруг резко затих. Один из палачей потыкал в него копьём и сказал:
  -- Всё, покойник.
   Время, за которое всё это происходило, показалось Асеро вечностью, но на деле едва ли прошло больше получаса. Золотой Слиток не имел привычки долго терпеть боль, и сердце не выдержало.
  -- Ну что, хочешь разделить его судьбу? -- спросил Дэниэл.
  -- Не смею и мечтать, -- иронически ответил Асеро, -- его теперь никакими пытками родных не запугаешь.
  -- Верно, -- сказал Дэниэл, -- а значит, ты всё-таки боишься именно этого? А собственная смерть и увечья тебя страшат меньше... Но ведь ты знаешь, что и до насилия над дочерьми на твоих глазах дело дойдёт, так зачем ломаешь комедию?
  -- Да я не уверен, что мои жена, мать и дети действительно у вас в руках живые и невредимые. Они могут с таким же успехом сбежать или, наоборот, уже мертвы. Вы могли солгать мне.
   Асеро, конечно, не сильно надеялся, что англичане ему солгали, но ему нужна была отсрочка. Смерть Золотого Слитка действительно напугала его -- но не тем, чем думал Дэниэл, не мучительной смертью. Он понял, что может тоже сойти с ума, пусть не от физической боли, то от вида своих родных в руках палачей. Выход рисовался только один: покончить с собой и оставить палачей с носом. И стоило подумать над тем, как это сделать -- непростая задача для голого и связанного человека в голом подвале.
  -- Значит, не веришь нам на слово? -- сказал Дэниэл.
  -- Не верю. Что вам на слово верить нельзя, вы уже много раз доказали.
  -- Ну, хорошо, к вечеру мы их тебе доставим и покажем. Ну а пока желаю приятного сидения рядом с родичем.
   Дэниэл и палачи вышли из подвала, оставив Асеро наедине с трупом. Больше ничего в подвале не было. Асеро попытался подумать над способом, которым можно лишить себя жизни, но ничего путного в голову не приходило. Сверху сквозь толщу камня иногда долетали крики. Видно, Дэниэл "разбирался" с другими узниками -- что именно он от них хотел, Асеро так никогда точно и не узнал. Но скорее всего того же, что и от Золотого Слитка -- приворованного золота. Потом он впал в забытье...
  
   Очнулся он, как ни странно, в мягкой постели, и рядом с ним сидела его мать. В первый момент Асеро не смог разлепить губ от жажды, но мать догадалась обо всём по его взгляду, бережно приподняла его и напоила из стоявшего рядом стакана, видимо, специально заготовленного на этот случай.
  -- Мама, скажи мне что случилось? Я был болен и бредил? И пытки мне пригрезились?
  -- Увы, нет. Ты не болен, а лишь сильно изранен. И мы в плену.
  -- Мама, теперь я всё вспомнил... Ты знаешь, зачем они привели тебя ко мне?
  -- Не знаю сынок. Но явно не для того, чтобы я тебя выхаживала после того, что они с тобой сделали. Скорее всего, они замыслили какую-то гадость.
  -- Именно так. Мама, скажи, а Луна с девочками тоже здесь?
  -- Не знаю. Лично я их не видела.
  -- Мама, эти мерзавцы угрожали мне... Они требуют, чтобы я сдал им на пытки своих людей. Если откажусь -- то запытают близких. А если не откажусь -- то мне обещают имение, семью и свободу.
   Мать лишь покачала головой:
  -- Никогда не верь обещаниям белого человека, сынок. Они всегда лгут. В этом я убедилась ещё в дни моей юности.
  -- Да разве белые люди что-то говорили тебе? Я всегда думал, что они сотворили своё мерзкое дело без слов и обещаний!
  -- Когда к стенам нашей обители подошёл небольшой отряд испанцев и каких-то особых осадных орудий, и они сказали нам, чтобы мы их пустили в крепость переночевать, говоря, что если мы примем их тихо, то они нас не тронут, с женщинами они не воюют. Но если воспротивимся, то им будет плевать на наше слабое естество, мы будем врагами, которых надо убивать. Я предлагала всё равно не сдаваться. Как дочь Манко, я не могла предать своего отца, а пустить на постой испанцев, пусть бы и без проституции, в моих глазах было предательством. Но многие девушки согласились, а, главное, была согласна настоятельница... И мы открыли ворота, после чего испанцы сделали с нами то, что сделали. И многие поплатились за это своими жизнями, -- старуха смахнула слезу. -- Сынок, нельзя покупать жизнь ценой чести -- всё равно утратишь и то, и то.
  -- Мама, я понимаю... скажи, у нас есть хоть какой-то шанс бежать?
  -- Увы, никаких! Замок Инти прочно охраняется. А мы безоружны и слабы.
  -- И на помощь к нам никто не придёт. Тогда остаётся только одно... -- не смея продолжить, Асеро взглянул в глаза матери, но она глядела на него с любовью и пониманием -- Мать, ты дала мне жизнь, а теперь ты же и заберёшь её обратно. Неужели тут не завалялся хоть какой-то шнурок, хоть что-то острое... Тебе проще найти...
   Мать не успела ответить, как в комнату вошёл Дэниэл в сопровождении двух воинов. В одном из них Асеро к своей досаде опять узнал Золотого Лука.
  -- Ну что, мамаша и сынок, поворковали и будет. Теперь тебе, Асеро, глядя в глаза своей матери, надо будет сказать -- согласен ли ты, чтобы мы сейчас на твоих глазах сожгли её? Если нет, то ты выложишь секрет тайника.
   Асеро взглянул на мать, не в силах решиться вымолвить страшные слова.
  -- Мы согласны погибнуть, -- сказала мать твёрдо.
  -- Неужели ты и в самом деле сделан из стали, если не боишься увидеть, как огонь пожирает лоно, из которого ты вышел на свет, груди, что вскормили тебя, руки, что некогда несли тебя в колыбель? -- сказал патетически Дэниэл. Говоря эту речь, он явно подражал Розенхиллу. Возможно, тот бы сказал ещё красивее...
  -- А неужели ты настолько жесток, что готов сжечь беззащитную старую женщину? -- просто ответил Асеро.
  -- А чего её жалеть -- раз она родила такого выродка, который готов ею пожертвовать? Заметь, кстати, твоих жены и дочерей мы не тронули, только мать, которой и так не очень много осталось....
  -- Подозреваю, что вы их щадите отнюдь не из гуманности. На них уже нашлись претенденты.
  -- А хотя бы и так, -- сказал Дэниэл, -- для тебя всё равно нет разницы. Но ты не находишь, что жечь свою мать -- это всё-таки слишком? Всё-таки в её жилах королевская кровь, а в списке наверняка одни простолюдины...
  -- И это -- слова убеждённого республиканца? -- усмехнулся Асеро. -- Впрочем, я уже понял, в чем суть вашей убеждённости -- в готовности ради своих целей сжечь беззащитную женщину.
  -- Ещё раз спрашиваю, ты скажешь, где тайник или нет?
  -- Нет!!!
  -- Ну, тогда пеняйте на себя.
   Слабого и больного Асеро копьями вытолкнули из постели. При этом Золотой Лук старался ткнуть его побольнее. Потом и мать, и сына повели во двор. Там уже был приготовлен столб и возле него были положены дрова. Дэниэл опять предложил Асеро рассказать всё и тем самым избавить мать от ужасной участи, но мать опередила сына, гордо заявив:
  -- Уж не думаете ли вы, что мой сын может лишить меня высокой чести умереть за Родину? В наших жилах кровь самого Манко, при имени которого вся Европа до сих пор поджимает хвост. Неужели ты думаешь, что мы опозорим своего Великого Предка?
  -- Сумасшедшая старуха, -- пробормотал один из воинов, -- неужели ей так хочется сгореть заживо?
  -- У нас пишут, что инки должны этого бояться больше всего, -- сказал Дэниэл, -- ведь после такого тело не сохранишь, а значит, не будет воскресения в ином мире.
  -- Ха-ха, -- только презрительно ответила престарелая дочь Манко, а потом тихо добавила, глядя в глаза Асеро. -- Держись, сынок, скоро всё кончится.
   Асеро и не ожидал от своей матери такой силы духа. Но теперь, глядя, как её с гордо поднятой головой привязывают к столбу, он понимал, что теперь уж точно не может не оправдать её надежд. Честь дороже жизни. Они должны умереть достойно.
  -- Так ты готов отдать свою мать на сожжение? -- спросил Дэниэл, взяв Асеро за подбородок. -- Ну, отвечай. Асеро очень хотел бы ответить, ударив негодяя по наглой морде, но не мог -- его крепко держали за руки. Так что Асеро в ответ только молчал, не желая, чтобы слабость голоса истолковали как слабость духа. Дэниэл продолжал:
  -- Посмотри на себя, как ты жалок, до чего докатился. И это -- мужчина? -- англичанин с презрением указал на кровоподтёки как на что-то постыдное. -- Ведь стоит мне приказать -- и я из тебя могу хоть кусок мяса выдрать. Послушай, у тебя ещё есть последний шанс.
  -- Можешь выдирать. Моя мать, когда давала мне жизнь, терпела и не такую боль. Не думай, что я окажусь слабее неё.
  -- Ладно, поджигайте! -- махнул рукой Дэниэл.
   Асеро не хотел смотреть на роковой костёр, но его били по лицу, если он отворачивался или пытался закрыть глаза. Потом он потерял сознание.
   Очнулся он опять же в подвале рядом с трупом свояка. Над ним стояли Золотой Лук и Дэниэл. Привязывать к доске ослабевшего пленника на сей раз не стали. Дэниэл сказал:
  -- Послушай, Асеро, я, если честно, не хотел убивать твою мать, думал, глядя на неё, ты одумаешься... Увы, старая ведьма не оставила мне другого выбора, так что она сама виновата, заставив меня пойти на такое. Асеро, пойми, мне нужен список и только. Мучить тебя мне неохота... Действительно неохота, есть дела поважнее и поинтереснее. Скажешь, и купишь себе этим жизнь... или смерть, как хочешь. А будешь упрямиться, придётся железку воткнуть в одно место.
  -- Я ничего не скажу. Ты думаешь, после смерти матери меня испугает какая-то железка?
  -- Я знаю, что тебя страшит бесчестье, Асеро. А что может быть бесчестней столь унизительной пытки?
  -- Предательство.
  -- Король не может предать. А что касается памяти в истории, то если откажешься, то будешь изображён там наибесчестейшим образом, тираном и насильником. Или ты всерьёз веришь, что кто-то узнает правду и будет отмывать твоё имя?
   Асеро молчал, считая разговор бесполезным.
  -- Я знаю, ты так думаешь. Можешь не отвечать. Нет, о правде не догадается никто. Если в Газете сказано "насильник и тиран", то не отмоешься. Во всяком случае, МЁРТВЫЙ не отмоешься.
   Асеро пожал плечами:
  -- Но ведь уже сказано. Значит, не отмоюсь и живой.
  -- Напрямую, конечно, нет. Но можно повернуть дело так, что со временем твои бывшие подданные привыкнут к мысли -- быть насильником и тираном, в общем и целом, для правителя нормально, он -- своего рода несчастная жертва обстоятельств... Его, бедолагу, за это надо простить, особенно если он при этом и кое-что полезное сделал... Ну что, согласен на такой вариант?
  -- Я не могу предать прах моей матери. Что до истории -- её всё равно будешь писать не ты.
   Золотой Лук, которому, видимо, надоели речи Дэниэла, решился на дерзость, сказав:
  -- Да хватит вам препираться! Дэниэл, ты мне обещал, что дашь насадить его на вертел, и я насажу! Должен же я что-то получить вместо обещанной Розы!
  -- Что Розу упустил, ты сам виноват. Мы обещали тебе только её, больше мы тебе ничего не должны.
   Сердце Асеро радостно вздрогнуло -- значит, Роза, скорее всего, жива, но почему-то этому мерзавцу не досталась! Может, сбежала? Или к тому мерзавцу-каньяри в объятья попала? А может ещё кому? Её ведь не только этим двоим обещать могли...
  -- А ты меня не оскорбляй! Если мы все уйдём от тебя, что ты будешь делать с враждебным населением один на один?
   Дэниэл расплылся в леденящей улыбке:
  -- А вы уже никуда от нас не денетесь. Поздно. Вы уже кровью повязаны.
  -- Сделать отдельную банду ловкий человек всегда сможет. В конце концов, я немного прошу.
  -- Немного, это верно. Что же, если пытка папаши заменит тебе объятья дочери, я не против. Тем более что он бессмысленно упрям. Грей железку.
   "Боги, скорее бы всё кончилось!" -- мысленно взмолился Асеро, терпя адскую боль. Думать ещё и о стыде у него не было сил. В какой-то момент сознание пропало....
   И в этот момент в подвал вбежал воин-каньяри. Увидев, что делает Золотой Лук, он оттолкнул его и выдернул проклятую железку, а потом замахнулся ей на Золотого Лука:
  -- Хватит! -- крикнул он в гневе. -- Кончайте это палачество! Надо вам убить этих людей -- убейте, но хватит над ними издеваться!
  -- Стой! -- властно крикнул Дэниэл. -- Альпако, ты что, с ума сошёл?
  -- Это вы тут все с ума посходили. Инки причинили моему народу немало зла -- но ни тебе, Дэниэл, и Золотому Луку они зла не причинили. Тем не менее, мне тошно смотреть на изувеченные обрубки, которые ещё утром были здоровыми людьми, вы же этим наслаждаетесь!
  -- И ты пришёл только для того, чтобы сообщить мне это? -- холодно ответил Дэниэл.
  -- Нет, не совсем... Розенхилл и Жёлтый Лист срочно вызывают тебя в Куско. Со всеми воинами.
  -- Да что случилось-то?
  -- Разногласия у них между собой... Из-за чего -- мне не сказали.
  -- Понятно. Не твой уровень. Ну что же, если так, то, пожалуй, пленников и в самом деле нужно убить. Не тащить же их обратно, в самом деле? Не хочешь убить этого? Ведь для него это, по сути, милосердие...
   Альпако посмотрел на распростёртого Асеро, не зная, как на это реагировать от неожиданности. Странное дело: большую часть своей коротенькой жизни юноша-каньяри мечтал убить Первого Инку, и вот, когда, наконец, такой шанс представился, у него не поднималась рука.
   В первый момент его просто смутила седина Асеро. В его народе старческие седины было принято уважать. Хотя умом он понимал, что седины -- это результат перенесённых страданий, но и к страданиям Альпако привык относиться с уважением.
   Когда-то, ещё мальчиком, Альпако вместе с другими школьникам ездил в Уничтоженный Айлью -- селение, когда-то почти поголовно вырезанное во время войны, а потом было превращено в мемориал, и школьников время от времени возили туда, чтобы объяснить, как ужасна война и каким страшным преступлением является убийство мирных жителей. Там были картинки с изображением женщин, детей и стариков, которые молили о пощаде, но каньяри всё равно их убивали. Были и те, кто не молил, а бросал проклятья убийцам. А кто-то лежал уже мёртвый... Тогда мальчиком Альпако не мог во всё это поверить. Ведь его соплеменники -- это гордые и благородные воины, а такие не могут убивать беззащитных.
   Потом он и вовсе услышал шёпотом передаваемую историю, будто бы Первый Инка сам приказал уничтожить селение, приказав своим воинам переодеться в каньяри. А сделал он это якобы затем, чтобы уничтожить людей, которые были свидетелями его детства. Ведь они-то понимали, что тот в детстве был самым обычным мальчиком, к тому же грубым и жестоким. Да ещё и попутно надо было оклеветать каньяри, развязать войну, прославиться на ней и быть избранным на престол. Альпако свято верил в это, не задаваясь никакими вопросами, не видя нелогичностей (ведь селение было уничтожено не в самом начале войны, тем более что она и началась не с него). Но сегодня его соплеменники и в самом деле избивали и убивали беззащитных, бесчестили женщин. К тому же хоть он и был уязвлён "несправедливостью" инков к своему народу, но жестокость была ему противна. Он мечтал убивать в бою, но не мог решиться убить уже полумёртвого. Или, может, начинал терять чувство собственной правоты? Во всяком случае, он предпочёл солгать, нежели вонзить сталь в беззащитную плоть.
  -- Кажется, он уже мёртв, -- пробормотал он наконец.
  -- Мёртв? -- переспросил Дэниэл. -- Ну и чёрт с ним. Тогда пошли отсюда.
   Золотому Луку хотелось ещё напоследок поиздеваться над мёртвым Асеро, но время поджимало, и ему со скрипом пришлось подчиниться.
  
   Для Зари это день начался, в общем-то, буднично. Воспользовавшись отсутствием Уайна, к Заре с утра забежала мать, как она говорила, "повидаться с внуками". Она развела бурную деятельность по готовке и уборке, высказала Заре ряд замечаний на тему недостаточной чистоты в жилище и вообще хозяйственности, а потом стала жаловаться на жизнь вообще:
  -- Вы с Уайном не понимаете, какая у меня жизнь тяжёлая. От меня муж ушёл, я потом одна за своими стариками ухаживала, а это куда тяжелее, чем за малолетними. За маленьким ребёнком и какашки помыть приятно. Да и капризничают старики больше детей. Вот у тебя никогда особых проблем не было, жизнь была слишком лёгкая, оттого и не понимаешь. Вообще ты всю свою жизнь думала только о себе, жила для себя, а вот настоящего горя ты не знаешь!
   Выслушивая это с хмурым видом, Заря думала, что сказала бы её мать, если бы знала про её настоящую жизнь... Знала бы о трудностях и рисках, связанных с работой в Службе Безопасности, о телесных и душевных муках, которые пришлось пережить после того, как над ней надругались, о страхе попасть в Испании в руки инквизиции... Стала бы тогда мать больше уважать её? Нет, точно не стала бы -- ведь про то, что Заря любила Уайна и горевала от известия о его мнимой смерти, Уака вполне себе знала, но почему-то за "настоящее" горе не посчитала. Ребёнком Заря тоже часто слышала от матери попрёки в незнании горя и проблем, мол, настоящие горе и проблемы начнутся только тогда, когда выносит и родит младенца. Тогда Заря всерьёз страдала, что до этого момента ещё несколько лет, в течение которых мать не будет её уважать, да и самой себя ей, "не знающей трудностей", уважать будет можно лишь весьма условно. Теперь, когда Заря сама стала матерью, у её матери появилась новая тема -- "старики". "Мол, пока не поухаживаешь за больными стариками -- ты неполноценна, реальной жизни и реальных проблем не знаешь". А случись Заре поухаживать -- мать мигом бы придумала что-то третье, за отсутствием чего дочь можно не уважать. Да и вообще Заря почти привыкла, что для матери существовали только свои собственные проблемы, а даже их аналоги у других людей казались ей бледным и несущественными, ну а не-аналоги для неё вообще никак не воспринимаются.
   Мать тем временем щебетала:
  -- Ну, ты у меня просто чёрствая и неблагодарная по жизни, но муж у тебя вообще чудовище. Говоришь, говоришь ему, какой он и что не так делает, а он просто сидит, смотрит, и по глазам видно, как он меня ненавидит. Да, такие глаза могут быть только у человека, который убить может. Я ещё не знала тогда, что он в Службе Безопасности работал, но уже тогда поняла, что он за страшный человек. Я практически уверена, что там, в Испании, он кого-то убил.
   Заря лишь пожала плечами. Насколько она знала, Уайн никого не убивал, по крайней мере, лично -- в Испании он не считался дворянином, чтобы позволить себе безнаказанно размахивать шпагой направо и налево. Но само по себе это мало что меняло -- ведь будь у Уайна возможность, он непременно прибил бы того же Хорхе. А Инти вообще множество врагов перебил собственными руками -- и тем не менее, он куда человечнее того же Ветерка, лично ручек не пачкавшего. Да и её без конца морализирующей мамаши тоже.
   Уака тем временем стала перебирать кости родственникам Зари. Сначала ругнула её отца, который теперь жил далеко от неё с молодой женой и сыновьями и даже не удосужился за пять лет хоть раз взглянуть на внуков, потом перешла на его родителей, которые его не так воспитали и теперь за это не пилят (а, по мнению Уаки, должны были это делать), потом на брата отца, прославленного воина, живущего официально с двумя жёнами и тоже не пилимого за это матерью. Короче, Заря вздохнула с облегчением, когда мать, наконец, убралась восвояси.
   Хотя была ещё только середина дня, Заря чувствовала себя усталой и совершенно разбитой. Это вызывало понятную досаду: хотя основную работу по дому выполнила её мать, но с маленькими детьми всегда в доме дел хватает, а мать её зачем-то утомила своими морализаторскими лекциями. Зачем она наговорила это всё? Ведь не могла же не понимать, что Заре выслушивать всё это, мягко говоря, неприятно. Она хотела чего-то добиться от своей дочери? Одно время Заря и Уайн так и в самом деле думали. Раз она так старательно говорит гадости про Уайна, значит, хотела бы их развода, и чтобы дочь вернулась под крыло к матери. (Понятно, что симпатий к тёще это у зятя не добавляло) Но скорее всего, нет, ничего такого Уака не хотела. Она просто считала, что выслушать всё это для Зари будет справедливо. Надо впихнуть в Зарю всю эту информацию для поддержания справедливого, в понимании Уаки, состояния мира. Неприятные ощущения во время и после большого значения не имеют.
   Когда-то Заря прочитала в одной книжке про инквизицию о железных грушах, которые вставлялись в живых людей. Мужчинам в рот и в анус, женщинам ещё кое-куда. Их вставляли, а они раскрывались, и жертва испытывала страшнейшие мучения. Если просто половое надругательство ещё можно было как-то понять через сладострастие, то что должно было твориться на душе у человека, засунувшего такое в другого живого человека? Конечно, есть палачи, которым реально всё равно, но, скорее всего, те, кто так делает, внушает себе, что засунуть в живого человека адскую железку справедливо. Верят же христиане, что их справедливый бог обрёк большую часть человечества не просто на гибель, а именно на вечную пытку.
   В дни юности Зари Уака читала Евангелие и Зарю прочесть заставила. Так там милосердие ставили выше справедливости, как её ни понимай. Не нужно "промучивать" человека, можно его полюбить и простить, и всем станет лучше. Однако сами христиане по этому в основном не живут. Да и отправь Уаку в христианскую страну, окрести, приучи молиться, каяться и исповедоваться, неужели она отказывается от идеи "промучивания" ради справедливости? Неужели перестанет нудить? Да нет, конечно, просто обернёт всё это в христианскую риторику. Разубедить человека, внутренне уверенного в важности "промучивания", видимо, невозможно.
   Хотелось как-то отвлечься, почитав свежую газету, например. Но что-то она задерживалась. Само по себе это для Зари не было как-то удивительно -- такое нередко случалось, если вместе с газетой в селение должны были доставить что-то ещё. Например, сушёную или вяленую рыбу (впрочем, последние полгода с этим было не очень, рыбное хозяйство подкосила эпидемия). В этот день должны были привести шерсть, частично в виде пряжи, из которой можно было что-то связать, а частично уже в виде готовой одежды. Ну и газеты привезут, скорее всего, вместе с ней.
   Наконец, судя по шуму и движению на улице, повозка прибыла. Заря стала собираться на улицу. Выйти ей удалось не сразу -- надо было уложить Томасика в подвязку, а он почему-то вздумал упрямиться. Растёт малыш...
   Выйдя, Заря увидела, что подвода прибыла пустая. Точнее, газеты были, их разбирали, а больше ничего. А человек на подводе что-то возбуждённо рассказывал столпившимся возле него слушателям. Заря подошла поближе, и стала разбирать слова:
  -- Итак, вижу, ведут Первого Инку, на нём кроме кандалов -- ничего.
   Кто-то из слушателей переспросил:
  -- То есть как это -- ничего? Совсем ничего?
  -- Ну да, совсем. Срам ничем не прикрыт. С него же всё содрали, когда арестовали. Мне его даже жалко стало, но если он в самом деле натворил хоть половину того, что о нём в газете написали -- то поделом. Надеюсь, что идя голым сквозь толпу и терпя побои, он вспоминал всех опозоренных им женщин и понимал неизбежность кары.
  -- Каких ещё опозоренных женщин? -- прошептала Заря, обращаясь скорее к самой себе.
  -- А вот в Газете пишут про его разнузданные бесчинства, -- сказала Заре соседка и сунула газету. Заря взглянула на карикатуру на первой странице и побледнела. Кажется, даже Марина в Испании не додумалась до того, чтобы обвинять Асеро в насилии над дочерьми. С первых строчек статьи Заре показалось, что время и пространство разверзлось и она снова в Испании. Как живая перед ней встала Марина с её циничной философией лжи на продажу. Ядовитые семена дали свои сходы. И что теперь будет с несчастным Асеро, с Инти, с Горным Ветром, его женой и детьми... Что будет со многими и многими инками... То, что они с Уайном пять лет назад пытались предотвратить -- свершилось... Асеро свергнут, будущее в кровавом тумане... И, похоже, никто вокруг не понимает серьёзности ситуации.
   К Заре подошла мать. Она довольно улыбалась. "Знаешь, скоро всех инков вешать будут!"
  -- Как ты можешь радоваться этому? Ты ведь сама дочь инки! А если бы твой отец был жив, ты бы отдала его в руки палачей?
  -- О простых инках речь не идёт. Они такие же люди, как и все. Мой отец всю жизнь честно трудился. Но эти льяутоносцы! У них всегда были лучшие дома, лучшие экипажи, всё самое лучшее! Мы всегда знали, что они -- говнецо! А теперь ещё выясняется, что они непотребные оргии закатывали. Многожёнство практиковали, так мало им! Ещё себе девушек приводили. В общем, кто ни придёт к власти -- всё равно будет лучше, чем они.
   Заря молчала, внезапно поняв, что опасности подвергается и её Уайн. Пусть на лбу у него отнюдь не написано, что он -- инка, уши он всё-таки предусмотрительно не стал прокалывать, а просто так попасть в разборку вероятность не очень велика, но всё же... Рассказчик тем временем говорил о погромах и насилиях. Вроде куда-то волокли сопротивлявшихся женщин... Внутри у Зари всё холодело от ужаса. Для неё было очевидно: если громят какой-то дом, то неизбежно жертвами становятся все его обитатели, включая стариков и детей. А то и кто-то случайно попавшийся. Поэтому погромов нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. Виноват человек -- арестуй его и суди. Аккуратно. Чтобы никого из обитателей его дома случайно не убить и не покалечить.
   Из рассказа было трудно понять, на кого точно нацелено остриё погромов, но было ясно, что Носящими Льяуту оно не ограничивается. Кроме того, даже дома Носящих Льяуту, за исключением Дворца и Дома Инти, не закрывались на замки, да и охранялись весьма условно. Любой желающий мог свободно войти туда и передать бумагу со своей просьбой, а если повезёт, даже поговорить с высоким начальством. Дома простых инков, как и дома всех тавантисуйцев, запирались на хлипкие щеколды, способные защитить только от ветра, но не от гнева разозлённой толпы.
  

После переворота

  
   Заря с тревогой ждала мужа. Вечерний экипаж не прибыл ни вовремя, ни с опозданием. Сообщение между Куско и окрестностями было, похоже, прервано. Заря пыталась успокоить себя: если сообщение прервано, то Уайн всё равно может вернуться только пешком, а это значит, что ближайшие сутки можно заранее не беспокоиться. Всё-таки Уайн -- человек очень осторожный, не простой обыватель, а разведчик, Испанию прошёл. Ему в разы проще увернуться от опасности, чем многим другим. Чтобы что-то случилось, ему должно уж совсем фатально не повезти. Но на душе скребли кошки: А если Уайна всё-таки кто-то выдал, и его бросили в тюрьму?
   Ночь Заря провела в полудрёме, потому что когда ей начинали сниться сны, они были настолько тревожными, что она часто просыпалась и потом ещё долго могла лежать без сна.
   Под утро Уайн всё-таки пришёл. Он был без вещей и даже без туники. Кое-где у него были ссадины и синяки, но, в общем и целом, цел и невредим.
  -- Я шёл пешком. Есть молоко и лепёшки? Больше ничего не надо.
   Заря протянула ему кувшин. Уайн долго и жадно пил. Заря смотрела на него с нежностью. К молоку Уайн пристрастился ещё в Испании и там же проникся отвращением к алкоголю, который не пил теперь даже на Райма Инти, и жене своей запрещал, чем вызвал непонимание у родных. Не мог же он объяснить им, что подозревает причину своего провала в Испании в пьяной болтовне кого-то из своих ныне покойных товарищей!
   Молоко в условиях Испании, где чистая вода была на вес если не золота, то серебра, позволяло ему и утолить жажду, и остаться трезвым. Как поняла Заря, не все его товарищи были столь рассудительны, да и ещё не факт, что они могли позволить себе пить молоко. Лично ей оно было недоступно, только белые люди могли себе позволить делать это подобно младенцам. Уайну позволяла это делать примесь их крови, но даже среди метисов молоко могли пить далеко не все. Сам же Уайн обладал на молоко специальной льготой. Поскольку он вернулся из Испании больным, то ему полагалось есть коровье масло, поэтому он имел льготу на получение молока от коровы, которую держали на случай, если у кого-то из кормящих матерей будет не хватать молока, а то оно и вовсе пропадёт (эта гуманная мера была сделана законом ещё при Горном Потоке, до того осиротевших младенцев в случае отсутствия кормилицы нередко подкладывали под кормящих сук, однако у тех период лактации был меньше, да и коровье молоко всё-таки оказалось лучше как докорм). Так что молоко Уайн получал регулярно, а остатки они превращали в масло и простоквашу, которую и Заря тоже пить могла.
   Выпив почти до дна, Уайн в облегчением выдохнул:
  -- Фу-у... вот что, собираться нам надо и сматываться. Оставаться здесь опасно!
  -- Почему?
  -- Скользкий Угорь меня не доискивался ещё? И вообще про него ничего не слышно.
  -- Нет...
  -- Он может быть связан с заговорщиками. А даже если нет, то свяжется в ближайшее время.
  -- Ты боишься, что он тебя упечёт в тюрьму?
  -- Если не растерзает на месте. При этом обязательно разгромят наш дом, а над тобой надругаются. И детей наших тоже едва ли пощадят. Заря, если бы ты видела, что сегодня творилось в столице!
  -- Я слышала про погромы.
  -- Ты слышала, а я видел... то что после них остаётся. У меня до сих пор перед глазами развалины дома Инти.
   Заря смотрела с ужасом и не находила слов для вопросов.
  -- Большинство воинов, защищавших его, полегло, сам Горный Ветер мёртв, а его семья в плену...
  -- А ты сам... Расскажи, что с тобой было. С самого начала.
  -- Со мной -- можно считать что ничего. Как видишь, жив-здоров. Приехал я в город, поселился, как обычно, в гостинице, отправился к моему учителю насчёт последнего экзамена договариваться. И договорился на вечер следующего дня.
  -- А почему не на утро, как ты хотел?
  -- Потому что приехала эта расфуфыренная дура Заколка, и на утро был назначен её диспут с Радугой. Меня усиленно туда приглашали, но что мне, делать больше нечего, кроме как слушать эту муть?!
   Заря понимающе кивнула. После возвращения из Испании они некоторое время, около месяца, жили в Куско. Уайну надо было восстановить имя, решить вопрос с лечением, оформить льготу на жильё и так далее. Кроме того, Заря понимала, что Куско после если и увидит, то очень нескоро, так как с грудным младенцем особенно не попутешествуешь, начинается период затворничества... И тогда она старалась напоследок посетить там всё, что только можно. И как раз тогда в Куско впервые приехала Заколка. Тогда она ещё была не столь популярна как философ, и на её лекцию могли прийти все желающие без ограничений. Заря, разумеется, потащила туда Уайна, который большую часть лекции продремал, а после честно признался, что большая часть сказанного Заколкой звучала для него как сплошное "бу-бу-бу".
   В отличие от своего возлюбленного, Заря прекрасно поняла содержание лекции и была им откровенно возмущена. По логике Заколки выходило, что искусство европейцев на голову выше искусства тавантисуйцев, так как подчёркивало индивидуальность, а тавайтисуйское было этого почти начисто лишено. Заря тогда не понимала логики этого: даже до знакомства с искусством Европы мастера Тавантисуйю вполне умели делать статуи, обладавшие портретным сходством с оригиналом, а уж теперь всех людей изображали вполне себе реалистично. Романы тоже не уступали европейским, уж Заря-то могла сравнить, и уж яркие образы героев авторы выписывать умели. А главное -- им было про кого писать. Где европейский автор мог добыть таких замечательных людей, какими были тавантисуйцы, героически оборонявшие свою страну от конкистадоров? Нет, конечно, и в Европе были герои народных восстаний, но разве церковная и светская цензура пропустила бы книгу, которая отзывалась бы о тех же гуситах хотя бы с симпатией? Впрочем и без цензуры попробуй найди человека обеспеченного (а только обеспеченные люди могут позволить себе в христианском мире заниматься писательством), который бы сочувствовал восстанию бедняков... Не зря Радуга Заколку с самого начала стала заочно критиковать. И вот теперь состоялся диспут...
  -- Скажи, а Радугу ты видел? -- спросила Заря мужа.
  -- Видел. И она даже привет тебе передавала, но... это было ещё в другой жизни, понимаешь?
  -- Понимаю...
  -- На следующий день, проснувшись в гостинице, я решил ещё раз на всякий случай повторить некоторые места. Учебники были со мной, и я сидел за ними где-то до полудня, не обращая внимание, что происходит за окном. А потом ко мне постучался сосед, которому я накануне сказал, что приехал сдавать экзамен, и сказал: "Слышь, ты, книгочей, правитель-то наш низложен, и все амаута с Девами Солнца теперь под замком сидят". Я тут же понял, что спокойная жизнь окончилась навсегда...
  -- Я знаю, что случилось с Асеро. А про амаута и Дев Солнца не знала.
  -- Их всех на этом же диспуте и захватили. Видно, собирались использовать в качестве заложников... Ведь среди них есть родственники видных инков. А Радугу потом убили.
  -- Как?
  -- Сожгли живьём на крыше университета, а потом то, что от неё осталось, таскали по улицам с проклятьями! Ведь и к нам в гостиницу ворвались люди и стали избивать её служителей и грабить постояльцев.
  -- За что избивать?
  -- Ну, так переворот против государства, а служители гостиницы формально тоже госслужащие. Хотя, скорее всего тот, кто за этим всем стоял, таким образом хотел лишить возможности приехавших в город выехать из него обратно. Нет служащих -- как взять лошадей?
  -- Зачем?
  -- Чтобы не разнесли вести о том, что в городе творится, до других крупных городов. К тому же и среди постояльцев могли оказаться весьма важные персоны. Но тогда я об этом не думал. Пришлось бежать через окно, оставив всё, что есть. А потом уже не было смысла возвращаться. Все, что было ценного, разграбили, остальное сожгли...
  -- Зачем они всё сожгли?!
  -- Не знаю. Может, и случайно, а может, поубивали там кого, так чтобы скрыть трупы. Скорее всего, никто так и не узнает, сколько людей было убито в тот роковой день. Заря, пойми... Радугу убили именно за то, что она считалась человеком Инти. Если бы это узнали про нас, нас бы тоже предали такой страшной смерти.
   Заря молчала, не в силах вымолвить ни слова. Смерть Инти ещё как-то умещалась в её голове -- враг убивает врага. Инти тоже врагов убивал, хотя и не хвастался этим. Но расправа над беззащитной Радугой... Да ещё такая жестокая. Так могут поступать только нелюди.
  -- Заря, нам бежать надо.
  -- Бежать? Ты думаешь, они и сюда доберутся?
  -- Непременно доберутся. Это вопрос двух-трёх дней.
  -- Но кому мы нужны? Живём тишайшей жизнью.
  -- Я -- инка. Имею награду. Учился. А самое главное -- вот это! -- Уайн рукой указал на стены вокруг. -- Думаешь, наш дом никому не нужен? А Скользкий Угорь?
  -- Он же в ссылке...
  -- Вернут его. Если уже не... Да и без него его родные могут выдать меня и тебя на расправу. Впрочем, не только в них дело. Если наши враги добрались до архивов службы безопасности, то нам конец. Да и без архивов... Тухлый Пирожок нас может выдать, или ещё кто...
  -- Но куда нам бежать?
  -- Думаю, что в город звездочётов.
  -- А как же Тухлый Пирожок!
  -- Выгнали его оттуда моими стараниями. Кроме того... я видел его в столице. Он на стороне мятежников -- И Заря вдруг поняла, что у Уайна было куда больше приключений, чем он рассказал. Про остальное он не хочет рассказывать, по крайней мере, сейчас. -- Так что в городе звездочётов у меня нет врагов и точно никто не выдаст. Ведь и других амаута может ждать расправа только за то, что они амаута. Дом у нас там есть, мы ведь всё равно туда собирались через месяц переезжать...
   Заря колебалась. Это девушкой она могла собрать все свои вещи в сумку и сесть в карету к Инти. А люди семейные неизбежно обрастают вещами. Впрочем, ладно, обойтись можно как-то. Хуже другое...
  -- Уайн, понимаешь, ведь пайков больше не будет. А ты не боишься, что мы там с голоду помрём? Тут хоть свои огороды...
  -- Лучше умереть с голоду, чем разделить судьбу Радуги. Да и запас продовольствия там должен быть...
  -- А как с детьми быть?
  -- Возьмём с собой, конечно! Собирайся, давай!
   Заря только вздохнула. Нет, это решительно невозможно.
  -- Уайн, ты устал и вымотался. Ты сейчас много не пройдёшь, тем более с ребёнком за спиной.
  -- Мы не пешком пойдём, разумеется, возьмём лошадей.
  -- Как -- лошадей?!
   Заря вздрогнула и опять непонимающе уставилась на супруга. В их городке была общественная конюшня, многие лошади на которой были закреплены за конкретными жителями. За Уайном была закреплена одна лошадь, а Заря, которой выезжать требовалось редко, должна была договариваться с теми, а кем была закреплена та же лошадь. Но право брать этих лошадей на время для поездки в соседнее селение или столицу не означало права брать лошадь насовсем, не рассчитывая вернуть... Это считалось кражей, а отвращение к воровству тавантисйуцы впитывают с молоком матери. Сделать такое было позором и дикостью.
  -- Скажи, а если бы мы сейчас были в Испании и нам пришлось бы, спасая свои жизни, украсть оттуда лошадей -- неужели ты бы предпочла не сделать этого и попасть в руки инквизиции? Ведь нас теперь и здесь могут сжечь заживо!
  -- Уайн, я понимаю... Кстати, моя лошадь сейчас занята, на ней в Рубеж поехала Узкая Тропинка... Она обещала вернуться завтра.
  -- Если так, то скверно. Это же рядом с Инти, а там, по слухам, замок разгромили, а самого Инти и всех его людей убили какие-то воины издалека, похожие на каньяри. Может, и селение пострадало. Но на чужую лошадь тебе не сесть...
  -- Уайн, ложись спать. Отдохни, завтра соберёмся и поедем. Ты всё равно слишком слаб, чтобы сейчас куда-то отправляться. Подождём, может Узкая Тропинка вернётся, а если не вернётся, то будем искать другие пути. Не думаю, чтобы Скользкий Угорь вернулся в ближайшие дни...
  -- Ладно, ложимся спать. Но при одном условии. Весь день я не буду выходить из дома, и ты будешь всем говорить, что я ещё не вернулся. Ты ведь справишься?
  -- Я-то справлюсь, если только Пчёлка не выдаст.
  -- Проклятье! Ну ладно, всё равно деваться некуда.
  
   Увы, тайну возвращения Уайна сохранить не удалось. Поздно утром, когда Уайн ещё отсыпался, а Заря, встав и покормив детей, начала потихоньку собираться, очень не вовремя ввалилась её мать. Почему-то именно в этот день ей приспичило "доказать" деткам, что ради здоровья просто-таки необходимо есть топинамбур, мол, тогда вообще никогда не будешь болеть. Заря за годы своего детства ни от топинамбура, ни от какой-либо другой "здоровой еды" никаких особенных эффектов не видела. Но мать объясняла это тем, что Заря просто ела его слишком мало, видимо, надо, чтобы еда лезла из ушей.
   Увидев ещё лежащего в постели Уайна, Уака тут же начала читать лекцию, какой у неё зять лентяй и что он мог бы сделать. Заря могла только с сочувствием смотреть на мужа. Тот просто не мог позволить себе встать перед "любимой тещёй" без туники, а спал он, естественно, без неё. Но тёща была слишком сконцентрирована на своей ругани, чтобы учесть подобный нюанс.
  -- Ты такой же, как льяутоносцы! Те тоже жили в роскоши и бездельничали -- мол, за их заслуги им все всё должны. Инка, тоже мне называется. Вот правильно их всех вчера шлёпнули!
  -- Их всех убили?! -- спросила Заря похолодев.
  -- Да похоже на то. Узкая Тропинка только что вернулась, рассказывает, что видела труп Инти.
  -- О боги!
  -- Тебе что, его жаль? Вот уж кто недостоин никакой жалости.
  -- Убивать людей нехорошо.
  -- А он сам сколько народу погубил? Такого человека всегда есть за что убить. Да и вообще он о нас не думал. Жил себе в своё удовольствие! Все они там корытники! Ничего им было не надо, кроме кормушки!
   После чего она ушла, хлопнув дверью. Уайн с облегчением встал:
  -- Наконец-то убралась! А то при ней всё равно собираться нельзя.
  -- Уайн, а ведь в город звездочётов надо будет ехать через Рубеж... Пойду, разузнаю у Узкой Тропинки, как там дела.
  -- Ну, иди!
   Заря от души надеялась, что больше с матерью сталкиваться не придётся. Она понимала, отчего мать говорит так, но от этого ей было не легче.
   Для Уаки все, кто выходил за круг непосредственных знакомых, делился на "в общем хороших" и "в общем плохих". Инти неизбежно попадал в категорию "плохих". Потому что преследовал и сажал людей, которые по классификации Уаки попадали "в общем хорошие". Ещё со школьной скамьи тавантисуйцы усваивали немудрящую истину: как в грязи разводятся болезни, так в неблагополучной среде, среди бедности и безграмотности, заводится преступность. В Тавантисуйю, где все сытые и чистые, преступности быть не должно. Однако время от времени прокатывалась ошеломляющая новость. Время от времени Служба Безопасности очередного преступника находила и разоблачала. Причём нередко это оказывался человек высокопоставленный. В преступность крупного чиновника Уака верила вполне охотно. Её картина мира допускала это. Ну а вот если преступником был инженер или учёный -- тут она всегда была уверена, что человек сам себя оговорил, не иначе как под пытками. Не может же быть и в самом деле виноват такой человек! Потому Инти в её глазах был кровавым палачом. И тот факт, что он фактически спас её зятя от тюрьмы, тут ничего не решал. Зять в её глазах тоже был "в общем плохим".
   Впрочем, Уака имела и конкретные причины для ненависти к Инти и его людям. Когда был раскрыт заговор против Первого Инки, то пострадало немало разоблачённых амаута. Ну а потом был скандал с Пыльным Мешком, и отправка последнего в ссылку, что многие, не знавшие подробностей, расценивали как жестокость. Амаута всегда прав, а службист нет.
   Выйдя из дому, Заря увидела, что на середине площади Узкая Тропика рассказывает что-то, что видела в Рубеже.
  -- Да, они ворвались ночью в замок Инти, убили его самого и его охрану, после чего притащили трупы в Рубеж и бросили посреди улицы, строжайше запретив убирать их, пока они в замке. Ну и рассказали, что Инти эту участь заслужил, развратником был и насильником, его охрана по его приказу хватала хорошеньких женщин прямо на улицах и тащила к нему в дом, после чего он над ними совершал бесчестное. После чего топил несчастных в ванне с кипящей серой.
  -- А эти... не врут? -- спросил один из слушателей. -- Всё-таки я в столице близко с домом Инти не один год прожил, не слышал, чтобы женщины пропадали.
  -- Да, -- добавил другой, -- ведь если в ванну кипящую серу наливать, она долго не выдержит. И трубы не выдержат, если по ним сливать. Да и отравиться таким можно, надышавшись... К вулканам не зря без нужды ходить не велят.
   Узкая Тропинка ответила:
  -- Ну, раз такое рассказали, значит, это правда. Ну не будут же они выдумывать, в самом деле!
  -- Ну, допустим, Инти и виноват, -- сказала какая-то женщина, -- но трупы так выставлять и запрещать убирать, это не по-людски всё-таки. Да и запах от них всё-таки, мухи....
  -- Да, потому я постаралась смотаться оттуда как можно быстрее. Трупы им сказали, чтобы три дня висели, потом хоронить можно.
   Заря не могла вымолвить ни слова от горя. Мало того, что Инти убит -- со смертью ещё можно смириться, но ведь он ещё и посмертно обесчещен. Его теперь будут рисовать сладострастным мерзавцем, готовым ради собственного удовольствия топтать жизни других людей. (Те, кто пришёл к власти, похоже, просто не представляют себе, что можно быть у власти и не быть вот таким). Заря вспоминала ту роковую ночь, когда с ней случилось страшное. То, после чего многие не могут жить... Именно Инти нашёл слова, чтобы её утешить. Именно Инти понимал её горе. Многие ли мужчины способны на такое в подобных обстоятельствах? Увы, Заря подозревала порой, что даже Уайн бы не смог. Сам он о том, что пережил, старался не говорить, молча всё перетерпел и перетаскал в себе. Он сильный, выдержал. Но многим нужно именно выговориться и услышать слова ободрения.
   Потом Заря заглянула в конюшню и убедилась точно, что лошадь на месте и отдыхает, от конюха при этом последовало предупреждение: "Раньше завтрашнего дня лошадь не гонять". Потом она вернулась домой.
   А там уже Каменная Курица объясняет сыну, какой он бессовестный. Как поняла Заря, та всё-таки догадалась, что старший сын куда-то намылился и решила припомнить ему всё:
  -- Вот скажи, сынок, вроде как ты инка. Но ведь инка родителям должен радость приносить, а от тебя одни огорчения. Вместо того чтобы поступить в университет, стать амаута, спокойно жениться, ты пошёл в армию, зная, что потом придёт мнимое известие о смерти. Как я должна была его пережить? Ну ладно, вернулся, простили. Так ведь всё равно, тихой жизнью ты не зажил, куда-то с женой и детьми намылился? А каково меня от внуков отрывать, об этом не подумал? Признавайся, Инти тебе приказал?
  -- Инти мёртв, -- сказала Заря.
   Уайн сделал недовольное лицо. По его мнению, чтобы там родители не говорили, лучше всего молчать. Всё равно не услышат и не поймут. А любой ответ только продолжает бессмысленную неприятную процедуру спора. Большинство обывателей не может понять того, что противоречит их интересам, потому что не хочет в это вникать.
  -- Ну, тем более, раз мёртв, что ты выиграл? Ты ведь если бы на всё это не пошёл, никакой опасности не было бы. А теперь собственной тени боишься.
   Заря понимала, что это не так: новые власти будут не только людей Инти вычислять, скорее всего, плохо придётся многим и многим. Но объяснять это Каменной Курице было невозможно. Кажется, она, как и многие, думала, что в столицах перебесятся и жизнь вернётся в обычное русло. А пока надо переждать. Это самое разумное, потому что простой человек всё равно не может понять, что происходит. Хотя она и называла своего сына умным, но всё-таки не считала его богом, а понять такие вещи, по её мнению, может лишь равный богам. А разве может быть Уайн равен им, ведь это она же ему в детстве сопли подтирала!
   Заря вышла во двор развешивать только что выстиранное бельё (когда в доме младенец, стирка идёт почти без перерыва). Каменная Курица говорила что-то долго Уайну, а потом ушла, громко хлопнув дверью.
  -- Что ты ей сказал.
  -- Ничего. Просто сидел и молчал. Что пользы говорить?
  -- А чего она хотела? -- спросила Заря.
  -- Уговаривала остаться. Или требовала хотя бы сказать, куда мы едем. Да и вообще, мол, нас не тронут, нужны мы... Тут ещё и отец был, говорил, что нас защитят в случае чего...
  -- Может, он прав?
  -- Нас не защитят, -- сказал Уайн обречённо. -- Как защитит тот, кто сам не видит опасности?
  -- Ты прав, -- вздохнула Заря, подумав, что тайна, окутывавшая их с Уайном жизнь, поневоле отчуждала их от всех остальных. Не то чтобы они считали себя выше других -- этого не было, но была не просто необходимость сохранять тайну -- была другая, дополнительная жизнь, из-за которой страдала основная. Отец Уайна порой попрекал их, что у них к их возрасту только двое детей, а должно было быть уже четверо. Потому что брак слишком поздний, потому что много лет ушло на другое...
   Остаток дня Уайн и Заря с детьми старались подъесть продукты и не забыть ничего необходимого. Потом они уложили детей и ненадолго улеглись сами.
  
   Когда тебе надо вставить рано-рано на рассвете, то мир вокруг кажется каким-то нереальным. Заря уже не волновалась, как накануне. Когда мир вокруг похож на мир снов, как-то странно волноваться. Как-то в полусне они взяли лошадей из конюшни (те слушались, не храпели), погрузили на них тюки, уселись сами и поехали.
   Родное селение вскоре осталось позади. Вокруг было свежо и росисто. Пчёлка дремала в седле у отца. Томасик спал в подвязке. С утра они ничего не ели -- не хватало ещё время на это тратить. Первый привал для завтрака Уайн собирался сделать в Рубеже. Там жила какая-то его дальняя родственница, у которой можно было остановиться по дороге, только говорить надо было, что едут они к троюродной сестре Уайна. (У того вообще было так много родственников, что во всех его троюродных сёстрах, двоюродных тётках и бабках Заря откровенно путалась. Впрочем, и сам Уайн знал всех своих родственников отнюдь не на зубок).
   В Рубеж они приехали ко времени завтрака. Да только вот зрелище, которое они там увидели, напрочь отбивало всякий аппетит. Прямо в центре селения вокруг осветительного столба, вверх ногами висели изуродованные трупы четырёх мужчин. Они были полураздеты -- с них были содраны штаны, а туники задраны, обнажая спины. Впрочем, так как некоторые из них были проткнуты стрелами, то туники спадали не полностью. На них были какие-то записки. То что, штаны должны были прикрывать, тоже было отрезано. Изуродованные лица с выколотыми глазами разглядеть было невозможно, но, судя по расцветке туники, один из них был Инти, а остальные -- воины из его охраны. Зарю мутило от неприятного зрелища, и она с облегчением вздохнула, когда они завернули за угол и трупы хотя бы не попадали в поле зрения. Впрочем, запах чувствовался везде.
  -- Дяди отдыхают? -- спросила Пчёлка.
  -- Дяди мёртвые, -- ответила Заря.
  -- Нет, отдыхают, отдыхают! -- упрямо повторила Пчёлка.
   Заря не стала спорить. Скорее всего, она и сама понимает, что мёртвые, но хочет так себя успокоить. Уайн постучался к тётке. Та ласково их приняла и даже провела в столовую, где запах так не чувствовался.
  -- Зачем вы тут это терпите, почему вы не захороните трупы? -- спросила Заря.
  -- Да потому, что те, кто их приволокли, велели нам, чтобы они три дня провисели. Они ведь захватили замок и теперь там хозяева. Я же сама видела, как это произошло, -- сказала она, накладывая еду в тарелки Уайну и Пчёлке. Заря должна была сначала покормить малыша -- ладно, расскажу вам, как дело было. Я в лесу была, как раз возле ворот замка Инти. Подъезжает к нему телега, а там три дюжих мрачных молодца. Охрана у ворот спрашивает, кто, мол, такие, Инти беспокоить нельзя, болен, по всем делам к Горному Ветру... А те, не говоря ни слова, раз ? и метнули ножи. А потом вошли внутрь, и вскоре всё было кончено. Я за деревом спряталась, не могу уйти, ноги дрожат. И вижу, выволакивают труп Инти и ещё одного охранника. После чего их привязали к лошадям сзади и поволокли. Не знала я, что их к нам приволокут... Говорят ещё, по ним стрелами с записками стреляли. А потом в замок ещё какие-то люди с пленниками приехали, пытать их там, что ли, будут... Сейчас там не пойми что творится, и эти не пойми кто могут и сюда заглянуть. Так что плохое время ты, Уайн, выбрал, чтобы по гостям ездить!
  -- А по мне, чем дальше от столицы, тем спокойнее.
  -- Ну, не буду спорить. Здесь-то Инти тихо себя вёл. Это в столице женщин хватал. Не сам, конечно, охране велел. А потом насиловал и в сере топил. За это им мужеское достоинство и отрезали.
  -- Неправда всё это! -- сказала Заря. -- Я много лет в столице прожила, не хватали там никого.
  -- Ну не могут же люди выдумать такое! Ну, может, насчёт серы и присочинили, но так... ведь это же люди у власти, это особые люди, не такие как мы...
  -- И потому им должно хотеться насиловать и убивать?
  -- Власть -- это такая штука... кто его знает, как она на людей влияет? Тем более что он безопасностью занимался, а это дело палаческое. Может, в голове у него что переклинивало, и начинало ему хотеться убивать и насиловать. А если ты у власти, то свои желания легко удовлетворить.
   Уайн кивнул Заре, не спорь, дескать.
   Потом он сказал, что пока Заря с детьми побудет здесь, ему надо непременно съездить к замку Инти, осторожно поглядеть, что там. Заря не спорила, решив, что Уайну, как более опытному разведчику, виднее. Тётка пыталась отговорить, но тщетно. Уайн быстро съездил и вернулся, по возвращении сообщив, что замок охраняется, и что никакого флага над ним нет. В его отсутствие Заря ещё немного пыталась поговорить с тётей, но ничего нового ей узнать не удалось. А потом надо было собраться и ехать, иначе в город звездочётов не успеть до темноты...
  
   Даже после того, как Рубеж остался далеко позади, перед глазами у Зари всё ещё стояла обнажённая спина Инти, которая казалась единственным почти не тронутым палачами местом (волокли его труп, видимо, на животе), и потому казалась чем-то выбивающимся. Потом Заря вспомнила, как Инти рассказывал про то, как его в юности исхлестали в плену каньяри. Но ведь рубцы от такого должны были сохраняться на всю жизнь, а на спине их не было!
   На следующем привале Заря не замедлила поделиться своими соображениями с супругом:
  -- Знаешь что, мне кажется, что не Инти это был.
  -- С чего ты так решила?
  -- У Инти на спине должны быть следы плети, его в юности высекли в плену, и рубцы после этого остаются на всю жизнь. А тут их не было. Спина чистая.
  -- Хм... А зачем врагам было убивать "не Инти" и говорить, что это Инти?
  -- Да очень просто. Они же думали, что это Инти, и про рубцы не знали... Ведь они же убили его очень быстро, не разбираясь.
  -- А сам Инти куда делся?
  -- Ну, может, решил секретно отлучиться...
  -- Не верится. Так бывает только в сказках, а я сказок в Испании наслушался. Мол, Христос якобы воскрес, и по этому поводу надо всякой дурью маяться. И сказки про двойников Инти рассказывали. Только всё это чепуха. И ты, и я всегда видели настоящего Инти.
  -- Послушай, я вот что думаю... где-то же должно быть сопротивление. Если Инти жив, то... нам надо его разыскать.
  -- Тихо, не стоит такие вещи говорить при Пчёлке.
  -- А почему нельзя? Папа, если ты на войну поедешь, меня возьмёшь?
  -- Тебе что на войне делать? Ты с мамой останешься, братика нянчить будешь помогать.
  -- У... -- Пчёлка обиженно надула губки, но возражать строгому отцу не стала.
  
   Чем больше времени проходило, тем больше Уайн беспокоился. Слишком много привалов требовал Томасик. Становилось ясно, что засветло до Запретного Города звездочётов не добраться -- день давно перевалил за середину, кончалось время полдневного отдыха, а они лишь недавно вылезли из лесной зоны.
   Заря предлагала и в самом деле свернуть к его троюродной сестре пока не поздно, но Уайн настаивал на первоначальном плане. Пусть придётся идти в темноте -- значит, в темноте. Дорогу он знает, так что не заблудятся. И лук наготове, от зверей отбиться можно. Но Заре было не по себе и хотелось так или иначе уговорить мужа на какой-то иной вариант.
  -- Смотрите, там едет какой-то караван, -- сказала Заря, указывая на какую-то процессию вверх по склону. -- Скоро мы с ними встретимся.
  -- Ты уверена, что стоит? Мало ли что это за люди...
  -- Наш долг их предупредить о том, что случилось в замке Инти и в Рубеже. Если не знают, то могут попасть в беду.
   Уайн хмыкнул, но возражать не стал. Они доехали до каменной площадки, которая была специально сделана возле тропы для короткого привала, и стали ждать, когда караван с ними поравняется. Это было недолго, меньше, чем жевание листа коки. Как только из-за поворота показался первый всадник, Заря громко закричала ему:
  -- Приветствую вас, братья! А вы в долину едете?
  -- В долину, -- мрачно ответил первый всадник, даже не подумав ответить на приветствие.
  -- А вы знаете, что там случилось?
  -- Ничего мы не знаем, откуда нам знать?
  -- Замок Инти захватили враги, самого Инти и его охрану убили, а трупы их выставили на поругание. В самом замке устроили тюрьму, вчера вечером туда свезли каких-то людей для пыток.
   Первый всадник, а также те, кто успел показаться за ним, изменились в лице, и тут же весь караван встал. Первый всадник сказал:
  -- Женщина, то, что ты говоришь -- невозможно. Всем известно, что Инти -- шурин самого Первого Инки, и тот, кто посягнёт на него, подписывает сам себе смертный приговор!
  -- Теперь всё возможно, -- тихо сказал Уайн, -- в Куско переворот, Первый Инка низвергнут и брошен в тюрьму, из инков одни убиты, другие захвачены в плен, многие бежали, в Куско погромы....
  -- Мерзавцы эти не щадят ни женщин, ни детей, -- добавила Заря, -- они могут ограбить вас и убить, если вы будете проходить там ночью, и на вас можно будет напасть неожиданно. Так что не ездите туда сейчас, езжайте в обход.
  -- Да, ездить туда нас и в самом деле не следует, -- согласился всадник, -- вот что, вы оба расскажете нашему главному всё, что знаете о случившемся.
   Уайн красноречиво сжал руку Зари, что в переводе на словесный язык означало примерно: "Вот видишь, мы вляпались". С задней части каравана раздался приятный женский голос:
  -- Ворон, так вести себя невежливо. Надо, прежде всего, представиться, и не приказывать, а попросить. Раз они предупредили нас как друзья, то негоже встречать их как врагов.
  -- Ты ещё учить меня тут будешь! -- грубо крикнул Ворон. -- Кто ты такая, чтобы тут распоряжаться! Ты думаешь, что если ты спишь с Саири, и то теперь тебе позволено тут командовать?
  -- Это ты думаешь, что тебе всё можно! -- ответил тот же голос рассерженно, -- давно тебя Саири не учил манерам.
   Тут женщина, наконец, показалась из-за поворота, и Заря невольно вздрогнула, до того приятный голос контрастировал с уродливой внешностью его обладательницы. Нижняя часть лица и шея её были покрыты уродливыми шрамами, похожими на шрамы от ожогов, однако глаза у неё были при этом добрые.
  -- Приветную вас, и прошу простить за грубость этого невежи, -- сказала она, -- надеюсь, вы согласны проводить нас до ближайшего привала и там за ужином рассказать всё что знаете.
  -- До ближайшего привала? -- спросил Уайн. -- А это далеко?
  -- Честно говоря, мы собирались заночевать в долине, но раз там такие дела, то надо менять планы. Насколько я помню, недалеко от этой площадки был ручей с водой. Если он не пересох, то можно расположиться и здесь. Правда, с топливом тут плохо -- ну ничего, пошлём Ворона в лес в наказание за невежливость. А их надо пригласить к нашему ужину.
  -- Вот что, кончай командовать тут! У нас у самих еды мало!
  -- А я и не командую. Я лишь вариант рассматриваю. Утеша, -- обратилась она к девочке, которую Заря только тут заметила, -- сбегай за тот камень и посмотри, течёт ли там ручей. Если течёт, то можно остановиться, -- потом вновь обратилась к Уайну и Заре. -- А кто вы и куда едете с такими маленькими детьми?
  -- Да так, к родственникам едем, -- ответил Уайн. -- А имена позволь пока не называть.
  -- А мы -- торговцы. Ездили за границу не очень удачно, думали сейчас вернуться домой, а тут такое... Даже не знаю, что нам теперь делать...
   Это звучало вполне правдоподобно, но не всё правдоподобное непременно правда.
  -- Я на вашем месте схоронился бы куда-нибудь, -- ответил Уайн, -- тем более что Казначейство разграбили, всё равно вам некуда товар и отчёты сдавать.
  -- А вы к родственникам именно схорониться едете?
   Уайн хмыкнул что-то неопределённое.
  -- Ладно, вижу, что вы нам не доверяете, так что больше расспрашивать пока не буду. Ладно, я пошла будить своего мужа.
  -- А почему он спит? -- не удержалась от вопроса Заря. -- Он серьёзно болен или ранен?
  -- Нет-нет, -- ответила женщина, -- просто мы, желая попасть домой как можно раньше, старались спешить, и потому давали отдых лишь лошадям, но не себе. А он прошлую ночь стоял на страже, потому ему нужен был послеобеденный отдых. А теперь, раз в Куско не сунешься, то и спешить некуда.
  
   Инти спал и видел счастливый сон, будто он приехал в замок, и там его встречает Горный Ветер.
  -- Ты получил моё письмо? Жёлтый Лист арестован?
  -- Да, и сейчас идёт допрос его людей и разработка его связей. Англичане тоже под замком. Они готовили переворот, но мы всё упредили. Я только ненадолго за списком заехал, из него тоже надо вычищать крыс. А теперь покажи мне, на ком ты снова женат?
  -- Сейчас ты её увидишь...
   Инти предвкушал сюрприз, но в этот момент почувствовал, что его будят. "Саири, Саири, вставай" -- говорила Морская Волна.
  -- Что, мы уже дома?
  -- Какое там дома! Замок Инти захвачен, хозяина с охраной убили, трупы на поругание выставили. В Куско переворот, инков убивают!
   При детях Морская Волна не хотела давать волю эмоциям, знала, что те, особенно малыш, могут заплакать в такт, и попробуй их успокой, но тут, наедине с мужем, она не выдержала и расплакалась.
   Видя в панике плачущую жену, Инти погладил её по волосам успокаивающим жестом.
  -- Хоть кто это сказал?
  -- Мы тут встретил двоих беглецов из Куско с маленькими детьми. Непохоже, чтобы они шутить вздумали.
   Инти сделал над собой усилие и окончательно проснулся.
   Что и говорить, вести были скверные. В тот момент, когда Инти шёл на встречу с дурными вестниками, у него ещё была надежда, что они что-то напутали, но, увидев Уайна и Зарю, он понял, что всё всерьёз. Эти люди врать не будут. Мгновенно оценив обстановку, он сказал:
  -- Ба, старые знакомые! Узнаёте старика Саири? Рад вас видеть живыми и здоровыми, хотя известия, которые вы мне принесли, меня, конечно, радовать не могут.
  -- Ты что их знаешь, что ли? -- недовольно спросил Ворон. -- Откуда?
  -- Уайна и Зарю я хорошо знаю по службе. В общем, этим людям вполне можно доверять. Кроме того, они не просто так с маленькими детьми с места сорвались, явно от опасности бегут. Так что предлагаю принять их к себе.
  -- Да куда к себе?! Нам самим ночевать негде, раз в замок Инти нельзя! И в столицу тем более!
  -- Только ещё ссориться теперь не хватало. Давай, Уайн, расскажи лучше, куда путь держишь!
  -- В город Звездочетов. Впрочем, мне не так уж важно, куда бежать из родного селения, где родичи Скользкого Угря, ты ведь помнишь эту историю, не упустят случая надо мной расправиться. Тебе уже сказали, наверное, что в Куско переворот и погромы. И что все обитатели замка Инти убиты, а их изувеченные трупы выставлены в Рубеже. Инков убивают в погромах, Первый Инка, по слухам, в тюрьме, Радугу прилюдно сожгли, а потом её изувеченный труп по городу таскали.
   Инти потребовалось немало сил, чтобы сохранить самообладание.
  -- Значит, сожгли... да... А Горный Ветер?
  -- Его дом взят штурмом. Я слышал, что он покончил с собой при аресте...
  -- Выпил яд?
  -- Вроде, да. Не знаю чему верить. Выставленного на поругание трупа я не видел и ни о чём таком не слышал. Больше ничего не могу сказать.
   Заря поразилась, что Инти от известия о яде как будто успокоился. Как будто ему сообщили не о самоубийстве, а наоборот, что его сын жив и сбежал. Или это он так мастерски владеет собой? Или просто боялся бесчеловечных пыток, рядом с которыми лёгкая смерть кажется милостью? Тем временем Инти деловито спросил:
  -- А в самом замке Инти сейчас что происходит?
  -- Говорят, что туда привезли каких-то пленников для пыток.
   Тем временем все остальные караванщики столпились на площадке. Инти сказал:
  -- Сейчас немного времени у нас ещё есть. Так что как раз самое время обсудить, что делать дальше. Все в сборе?
  -- Все, -- сказал Ворон, -- но только я всё-таки не доверял бы этой парочке.
  -- Которая спасла нам жизнь. Потому что,сунься мы в замок Инти без предупреждения, наш конец был бы очень печален.
   После чего он сделал жест рукой, показывающий, что сейчас он будет говорить перед всеми и что надо замолкнуть.
  -- Братья мои, все мы оказались теперь в очень сложном положении. Замок Инти захвачен, в Куско переворот, инков убивают, и для нас ехать в Куско равносильно самоубийству. Может, у кого-то из вас есть какие-нибудь соображения, что нам теперь делать? У меня мысли есть, но выскажу я их после вас.
   Первым взял слово Ворон:
  -- Что я могу сказать? Убитых не воскресишь, Первого Инку на престол не вернёшь. Наше государство пало, и его присяга больше не действует. Думаю, что надо ехать домой в Тумбес. Может быть, там сохранилась законная власть. Хотя я понимаю, Саири, что у тебя дома нет и свою... жену тебе привести некуда.
  -- Я готов предоставить тебе свой дом, -- сказал Коралл, -- уверен, что мои родители согласятся...
  -- Взять трёх лишних жильцов? -- спросил Ворон. -- Ну-ну!
  -- Уговорю. Кстати, Ворон, а у тебя вроде родителей нет, так почему их к себе не возьмёшь?
   Уязвлённая женщина в шрамах тут же ответила:
  -- А я сама бы к нему в дом не пошла. Но разве об этом надо сейчас думать?! Братья! Здесь, в замке, превращённом в тюрьму, сейчас пытают наших братьев. Вместе с тем, там едва ли много охраны. Наш долг -- попытаться освободить несчастных. Сволочами будем, если не попытаемся!
  -- Допустим, у нас даже и получилось бы, -- ответил Ворон. -- Половина из тут стоящих при этом стали бы трупами, а другая половина не знала бы что делать с полутрупами, которые мы бы освободили. Уйти с ними было далеко затруднительно, так что нас нагнали бы англичане и их сторонники и всех бы укокошили. Замечательный конец!
  -- По твоей логике, никого из беды выручать не надо, опасно, видите ли! -- вскипятилась женщина. -- Если бы все так рассуждали, то и Тавантисуйю бы никогда на свете не возникло!
  -- Моя жена права, -- сказал Инти. -- Мы инки, и наш долг -- спасти своих собратьев, которых ещё можно спасти. Впрочем, замок Инти нужно взять и по другим причинам. Потому что в противном случае нам всем вообще конец. Вы знаете, что по всем документам мы идём под ненастоящими именами. Но ведь где-то в недрах нашего управления должны быть документы, которые указывают, кто есть кто. А если они попадут в руки врагов, то нам и нашим близким не поздоровится. Значит, мы должны эти документы добыть. А находятся они в замке Инти.
  -- Но Саири, если они там, то, может быть, они уже в руках захвативших его? -- спросил Коралл.
  -- Ну, во-первых, англичане могут и не знать, что они там, -- ответил Инти, -- даже о самом факте их нахождения там знают немногие, а уж о том, как открыть тайник, знают вообще единицы.
   Ворон добавил:
  -- Горный Ветер говорил мне, что где находится тайник с ними и как его открыть, знали только три человека. Может быть, четыре, если он таки жене разболтал. Понятно, что это сам Горный Ветер, Инти, но третьего он не назвал. Только без знающего человека тайник не откроем ни мы, ни они. И как ты собираешься его открывать, если среди пленников не окажется нужного человека?
   Инти на секунду заколебался, а потом сказал:
  -- Я знаю секрет и открыть тайник смогу. Но я не стал бы утверждать так категорично, что тайну знают только трое. Может, ещё несколько человек. Может быть, кто-то из них сейчас как раз корчится под пыткой, и из него стараются вырвать секрет.
  -- Не думаю, что они выдадут нас даже под пытками, -- сказал Коралл, -- столь ненадёжным людям такой тайны бы не доверили...
  -- Не суди поспешно, -- ответил Инти. -- Я знал одного человека, которого никто бы никогда не попрекнул в недостатке воли и мужества... Попав в руки врага, он выдержал все пытки, ибо у самого него хватало воли вынести любую боль, но когда к нему привели его юную невесту и пригрозили обесчестить у него на глазах, а испуганная девушка сама стала просить его сознаться, он выдал всё... Потом он погиб в подвалах инквизиции... Горный Ветер мог передать секрет жене. Он не стал бы этого делать без нужды, но нужда могла возникнуть. И в-третьих, это секрет от тайника мало кто знает. А о самом его месторасположении может знать и кто-то из охраны. Стену при желании можно попробовать подорвать. Враги вполне могут на это пойти. Так что мы должны попытаться освободить наших собратьев из плена, иначе нас самих ждёт страшная смерть. Хотя, конечно, и в словах Ворона есть свой резон. Но, во-первых, никто не говорит, что мы сунемся туда без разведки, а кроме того, мы должны подготовить базу, где мы потом разместим наших раненых и тех, кого удастся спасти из их лап.
  -- И где ты возьмёшь такую базу? -- спросил Ворон.
  -- Ты не забывай, что я местный уроженец и все окрестности знаю. Вон за тем хребтом есть ложбина между горами, а в ней -- каменная хижина с водопроводом, дровами и запасами продовольствия. Есть предание, что её охраняют сами боги. Но только в ней нельзя оставаться без нужды, иначе они покарают. На этот счёт есть легенда... Некогда один юноша крови Солнца захотел подняться к самими богам, чтобы задать им некоторые вопросы. Это было вскоре после Войны за освобождение, и многие спрашивали, почему боги не защитили Тавантисуйю, хотя белые люди глумились надо всеми святынями. Юноша с друзьями отправился вверх и дошёл до самой вершины, где растут лишь лишайники, и дышать больно до рези в груди и кровавого кашля, но никаких богов они там не обнаружили. Потом, когда они спускались, погода резко изменилась и наступила снежная буря. Юноши кое-как попытались укрыться в сугробе и старались не заснуть, ибо сон мог перейти в смерть, но их предводитель всё же задремал, и во сне увидел богов, которые пообещали ему и его товарищам спасение, но за это они должны был построить на том месте хижину, и они, и их потомки должны были следить, чтобы там всегда были еда и дрова, чтобы сама хижина была в порядке и любой мог бы там укрыться и переждать непогоду. Конечно, формально сейчас погода хорошая, но я думаю, что боги не будут формалистами и войдут в наше положение, -- Инти усмехнулся. -- Та буря, которая теперь захлестнула Тавантисуйю, посильнее любого бурана будет. А высоко в горы белые люди не полезут, даже если бы и захотели -- мутит их там.
  -- Каньяри полезут.
  -- Пока они заняты грабежом столицы, что им какая-то хижина? И всё равно я не могу предоставить вам ничего получше. Конечно, часть пути нашу повозку придётся на руках протащить, но ничего не поделаешь.
  
   Хижина в горах была в отличном состоянии, водопровод работал, запас еды и дров имелся. Разместиться там могли одиннадцать человек -- ровно столько, сколько было участников похода дерзкого юноши. Также рядом с хижиной было помещение поменьше под баню, и можно было при желании нагреть воды и помыться. Ну и конюшня, само собой разумеется.
   В хижине была не одна комната, а целых три, одна большая и две маленькие по бокам. Инти распорядился, чтобы Уайну и Заре с детьми дали расположиться в одной из боковых комнат. Уайн сказал, что лучше расскажет о случившемся после ужина, а не во время. Заря быстро поела и пошла в закуток усыплять грудью Томасика. Уайн тем временем начал свой рассказ. Поначалу он повторил то же самое, что рассказал Заре, но как раз в том момент, когда Томасик заснул и Заря смогла вынуть свою грудь у него изо рта, Уайн уже рассказывал то, чего до того он рассказать Заре не успел, а может, просто не захотел при детях.
  -- Надо было выбраться из города, но это было не так-то просто. На выходе они установили пропускной пункт, где всех обыскивали и кого-то задерживали. Я рискнул сунуться туда. Ведь уши у меня обычные, а ничего ценного с собой не было. Даже туники не было, только штаны и сандалии, а я надеялся, что это их не заинтересует. Однако меня задержали, потому что на пропускном пункте сидел Тухлый Пирожок. Как он был доволен, увидев меня! Он тут же кликнул воинов, во главе которых стоял сам Хорхе Хуан Симеон. Враги ощупали меня, не то чтобы надеясь найти какой-то запрещённый предмет у меня в штанах, что там может быть кроме моей плоти, а предвкушая пытки, которым меня собирались подвергнуть. Меня привели во двор тюрьмы и поставили в хвост колонны пленников, никто из которых точно не знал, куда поведут, но было очевидно, что нас не ждёт ничего хорошего. Моим соседом оказался человек, имя которого я называть сейчас не буду, всё равно никому, кроме Саири, оно ничего не скажет, но он был в доме Горного Ветра, когда тот штурмовали. Горный Ветер предусматривал такую возможность, и у них была на этот счёт инструкция, но в то утро они были после охраны дворца и потому почти все пошли спать.
   Уайн перевёл дух:
  -- Мой сосед подозревал, что дом захватили из-за того, что внутри была измена. Но кто именно оказался мерзавцем, открывшим заднюю дверь, он не знает. Основная оборона по передней части шла. По городу ходят слухи, будто Горный Ветер отдал приказ своим людям сжечь дом и всех там заживо, но мой сосед сказал, что это враньё, подожгли неожиданно. Как-то удалось пробиться к подземному ходу, первым пустили Горного Ветра с семьёй, конечно. Они комнату обороняли до последнего... Только вот его оглушили, а очнулся он уже связанным. А потом он видел, как несли бездыханное тело Горного Ветра и вели Лань с детишками. Ну и слышал он разговор, что он отравился. Потом его самого и многих других это тело пронести на повозку с трупами заставили. И ещё враги шутили "мертвецы несут мертвеца".
  -- Что-то разоткровенничался он, когда не следует! -- пробормотал Ворон.
  -- Мы были уверены, что обречены, и потому уже всё равно. Но у кого-то лезвие оказалось, мы тайком перерезали гнилую верёвку, а потом разбежались по улицам в разные стороны. Больше я его не видел, что с ним стало, не знаю. Потом я рискнул через канатную дорогу из города выбраться, там меня не выдали. Потом я до дома пешком шёл.
   Заря мысленно прикинула расстояние. Оказалось, что это раза в полтора больше, чем она думала.
  -- А что это были за люди, которые вас конвоировали? Это были каньяри? -- спросил Коралл. -- Или кто-то ещё?
  -- Частично да. Но под началом Хорхе были эмигранты. То есть дети эмигрантов.
  -- Почему ты так думаешь?
  -- Потому что я слышал от них шуточки и словечки, характерные именно для эмигрантов. Но для эмигрантов они слишком молоды при этом.
  -- Не понимаю, -- сказал Коралл.
  -- Ну, эмигрант первого поколения не может быть очень молод, ведь нужно время, чтобы что-то натворить и самому сбежать, потом сколько-то то лет в этой среде пообтереться... в общем, таким должно быть за двадцать, это не могут быть юноши 15-18 лет. К тому же у нас все эмигранты в базах данных были, возвращаться тайком для них было слишком большим риском. Их должен был постоянно кто-то укрывать. Думаю, так было с Хорхе и ещё с кем-то, но много человек так не спрячешь. А вот дети эмигрантов ? другое дело. Обычно их родители не имеют средств, чтобы дать образование своим детям, да и зарабатывать сочинением баек о нашей стране детям мигрантов труднее. Им остаётся одна дорога -- девушкам на панель, а юношам в наёмники. И ведь тайком вернуться с подложными документами, имея связи, им проще. С языком и реалиями они знакомы лучше других, в наших базах данных не числятся. Тем более в столице юноша, желающий как-то пристроиться, никаких подозрений не вызовет. Рабочие руки у нас всегда нужны. Так что, готовя всё это заранее, они могли нашпиговать столицу такими, и те ждали своего часа... Даже если кого-то из них случайно и ловили, разве могли вскрыть его связь с другими такими же?
  
   Потом Инти составил следующий план. Сам он с одним из своих людей пойдёт на разведку. Он должен идти как местный и знающий нюансы, но при этом заодно и ознакомит с местностью ещё хоть одного человека. Вызвался Морской Ёж, и Инти согласился. Уайн должен доехать до города звездочётов и выяснить там обстановку. Сам по себе город был неплохой крепостью, собственно, так и строился на случай войны. Но вот сами звездочёты... каков их настрой? Уайн должен был убедить их, что под властью тех, кто уничтожает книги и знания, у них нет никаких шансов, и чтобы они пустили туда Инти с людьми. Также приготовились бы сделать из города партизанскую базу.
   Остальные мужчины должны были заготовить как можно больше дров, так как после штурма замка неизбежно будут если не убитые, то раненые, а раненым заготовлять дрова несподручно.
  
   Морской Ёж был спокоен. Ему было ясно, что Саири, несмотря на общую хреновость обстановки, держится уверенно и знает, что делать. Тот вёл его по местности, время от времени давая комментарии по окрестным селениям и ориентирам. Морской Ёж старался запомнить всё как можно лучше. Впрочем, тут вроде было не так много развилок, чтобы заблудиться.
   В общем-то, умом Морской Ёж понимал -- Саири не просто так ему экскурсию устроил, делает это на случай своей завтрашней возможной гибели. Но по характеру он был не из тревожных. Авось обойдётся. Саири тем временем пояснил.
  -- Вот эта развилка самая важная. Там дорога на Рубеж, а вот сюда -- дорога на замок Инти. Сначала мы к замку, а потом и на Рубеж заглянем. Но если вдруг возле замка разойдёмся -- встречаемся у этой развилки.
  -- А в Рубеж нам зачем? Самим на трупы полюбоваться?
   "Саири" гневно проговорил:
  -- Знаешь, если эти трупы там до сих пор висят, то я их просто силой заставлю их похоронить. Если они такие пугливые, то испугаются любых угроз. Конечно, нам лучше не высовываться, но всему есть предел. Впрочем, в Рубеж нам надо, прежде всего, не за этим. Там живёт знакомый лекарь, а он нам понадобится.
  -- Послушай, а почему Рубеж так называется?
  -- Потому что это когда-то были пределы земли Инков. А потом видишь как расширились. Есть легенда, что именно там похоронен Айяр Враг. И тогда среди братьев нашёлся предатель... Но справились. И сейчас справимся. И отомстим.
  -- Слушай, а ты хорошо знал Горного Ветра?
  -- Знал. От души надеюсь, что он всё-таки жив.
  -- Но как такое возможно?!
  -- У него был специальный яд в склянке на шее. Примешь его, и ты не отличим от мёртвого. Если враги просто выбросили его труп, то у него вполне был шанс спастись. Но если поглумились... Лучше об этом не думать.
  -- Ну, труп Инти изуродовали потому, что его насильником считали. Конечно, про ванну с серой -- это выдумка, но неужто на него такой поклёп на пустом месте навели?
  -- Слушай, ты же видел Инти лет пять назад, сам рассказывал. Разве он похож на насильника?
  -- Разумеется, нет. Если бы я так тогда подумал, то не пошёл бы в Службу Безопасности работать. Но вот про Куйна я бы никогда не подумал, что он -- отравитель. Так что похож, не похож... это всё скользко. Конечно, я не думаю, что Инти кого-то прямо-таки насиловал, но соблазнять мог... Впрочем, если ты знал Инти получше моего...
  -- Знал. Всю эту чушь Ловкий Змей выдумал. Он-то конечно разврат любил, вот и приписал врагу то, чем занимался сам. Сам хватал и насиловал девушек из селений рядом, а обвинил Инти. Ну а потом среди врагов это враньё стало привычным.
  -- Значит, любого человека так могут оклеветать, хоть бы он и повода не подавал. И даже... даже тебя?
  -- Разумеется. А ты думал?
  -- Думал, что в клевете хоть какая-то доля правды должна быть.
   В этот момент "Саири" свернул с дороги на еле приметную лесную тропку. Морской Ёж повернул коня за ним:
  -- Слушай, а куда это мы свернули с дороги? К замку же туда!
  -- Там к воротам. А сейчас в лесу я должен проверить подземный ход.
   Морской Ёж даже рот открыл от удивления:
  -- Но как ты... Откуда ты про него знаешь?
  -- Знаю. Вопрос в том, знают ли они...
  -- А что же Инти им не воспользовался?
  -- Если его и в самом деле убили врасплох, то неудивительно.
   Не говоря ни слова, Инти зашёл в заброшенную хижину, нашёл там лестницу в подпол и спустился. Снизу доносился его голос.
  -- Так, похоже, тут никого не было уже много дней. Значит, они про ход не знают. Так, сейчас проверим механизм... Работает! Значит, завтра берём замок изнутри отсюда. А теперь поехали к воротам, проверим, сколько там охраны.
   Морской Ёж только диву давался. Нет, конечно, и раньше было ясно -- Саири не рядовой службист, рядового бы на такое дело не отправили, но такой уровень посвящения явно у единиц... А настоящее ли это имя -- Саири?
  -- А то, что в хижине никто не живёт, это надёжно?
  -- Ну, формально тут был жилец, но он в последнее время в замке Инти охранял, не думаю, что теперь жив... Вообще надёжных людей было слишком мало...
  -- Послушай, а если ты такие тайны знаешь, то почему склянку с ядом на груди, как Горный Ветер, не носишь?
  -- Мне бесполезно. У меня с сердцем проблемы, а значит, после яда не проснусь. И пытать меня бесполезно.
  -- Но ведь ты с того момента, как мы из Сан-Сальвасьон выехали, ни разу на сердце не жаловался. Или виду не подаёшь?
  -- А ведь действительно! Несмотря ни на что, я не слёг. Выздоровел я, похоже. Отправил Ловкого Змея к Супаю, и сразу на сердце легче стало.
  -- Саири, а у тебя в городе есть родные? Ты говорил, что у тебя семьи нет.
  -- Сёстры есть. А у них мужья и дети. И ведь не могли в эту круговерть не попасть.
  -- Да, не повезло тебе...
  -- Ещё неизвестно, что в твоём родном Тумбесе творится. А теперь тихо, скоро ворота.
   Морской Ёж и сам увидел, что вдоль дороги идёт стена. Видимо, стена, окружавшая замок. Однако на воротах никого не было.
  -- Странно.
  -- Видно, так понадеялись всех запугать, что охрану на ворота выставлять не стали. Скорее всего, у них людей не хватает. Да и не может у них людей быть много, что бы там Уайн ни говорил.
  -- Может, они уже смотались отсюда? Ведь удержание замка так далеко от столицы не выгодно, это затруднённость связей, а при нехватке людей это вдвойне плохо. Любому человеку, знакомому с военным делом, это ясно.
  -- Верно говоришь. Но не думаю. Может, они потом и бросят его. Активного сопротивления им пока нет. К тому же пленники...
  -- А как мы поймём, сколько у них людей?
  -- Тут недалеко есть раскидистое дерево. В былые годы я сам на него лазил, но всё-таки я для этого староват. Залезешь и посмотришь.
  -- Ну ладно...
   На дерево и в самом деле было не так уж трудно забраться. Прямо с него Морской Ёж негромко доложил:
  -- Во дворе никого нет. Но кто-то в замке есть. Какие-то крики раздаются из окон. И ещё, по дороге едет карета.
  -- Проследи, куда она.
   Впрочем, долго ждать не пришлось. Карета подъехала к воротам и въехала в них не останавливаясь. Во дворе из неё вывели старуху со связанными руками и, развязав руки, завели в дом. Какой-то воин их встретил, но в целом людей было не особенно видно.
  -- Как ты думаешь, зачем им старуха? -- спросил Морской Ёж "Саири", описав ему подробности.
  -- Как я и предполагал, они используют самый ужасный метод пыток. Ставят родственника-заложника и требуют признаний. Хочется прямо сейчас ворваться сюда и покрошить этих... Только вдвоём мы не справимся.
  -- А все вместе? Мы же не знаем, сколько там воинов точно.
  -- Палачи -- плохие воины. Все вместе справиться должны. Ладно, поехали в Рубеж.
  
   В Рубеже Инти с облегчением увидел, что трупы всё-таки куда-то убрали. Всё-таки увидеть мёртвого Саири и наиболее верных людей из своей охраны было бы очень тяжело. Пусть и не виноват Инти, что с ними так вышло, но всё-таки... Впрочем, Инти не знал, какой удар его теперь ожидает.
   Когда они постучались в дом лекаря, им открыла неприветливая пожилая женщина и сразу, не дав пришельцам и слова сказать, накинулась на них с бранью:
  -- Ну что, сволочи, издеваться пришли? Убили моего сына, а теперь смотрите каково мне?!
  -- Женщина, ты нас с кем-то путаешь, -- пробормотал ошеломлённый Инти. -- Никого мы не убивали. Нам нужно видеть лекаря по имени Долг-и-Честь.
  -- Никого не убивали?! Так я по вашим поганым рожам вижу, кто вы -- вы люди Инти!
  -- Ну, допустим, допустим... -- примирительно сказал Инти. -- Но как мы могли его убить, если до сего момента даже не знали, что он мёртв?
  -- Не знали?! Хм... но ведь всё равно это сделали ваши собратья по прямому приказу Инти.
  -- Да кто тебе сказал такое? Зачем Инти убивать своего лекаря?
  -- Кто надо, тот и сказал. А кому ему ещё его убивать, как не Инти?
  -- Сейчас время неспокойное, мало ли кто мог...
  -- Месяц назад было ещё спокойное. И люди Инти везде хозяйничали. А Инти всегда лекарей недолюбливал, он ещё лекаря, лечившего его отца, к Супаю отправил. И тут решил отправить в благодарность. Исчез он, а потом его сумку нашли. Вот что, катитесь-ка лучше отсюда, пока я вас новым властям не сдала...
   Инти решил, что и в самом деле не стоит тут задерживаться.
   Настало время возвращаться обратно.
  -- Сумасшедшая баба! -- сказал Морской Ёж, как только они отъехали.
  -- Её в её горе можно понять. Но кто-то ей ловко нужную версию наплёл... скорее всего, это люди Жёлтого Листа.
  -- Почему?
  -- Сам подумай: кому было нужно убивать лекаря, лечившего Инти? Ну, если исключить банальный разбой или личную месть? О таком месяц назад и в самом деле речи не было. А Жёлтый Лист бы за знание о состоянии здоровья Инти удавиться был готов. От этого напрямую зависело, будет ли Инти на собрании носящих льяуту перед Райма Инти, а там бы могла решаться его судьба...
  -- Кого? Инти или Жёлтого Листа?
  -- Как того, так и другого. Что Инти могли лишить льяуту по состоянию здоровья, что Жёлтый Лист мог лишиться льяуту за служебное несоответствие. Это если бы доказательств его участия в заговоре не нашли. Если бы нашли -- ему бы по-любому наступил конец.
  -- А может, от лекаря хотели, чтобы он Инти отравил? Думали уговорить, а он не уговорился? Вот и пришлось убить.
  -- Тоже может быть. Да, Долг-и-Честь не пошёл бы на такое. Жёлтый Лист сам загнал себя в ловушку. Чем больше трупов, тем выше был шанс разоблачения. Так что он не мог не пойти на силовое решение, чтобы только избавиться от этого страха. Даже если бы наша миссия окончилась бы неудачей, Горный Ветер нарыл бы на него что-нибудь рано или поздно.
   К этому моменту Инти и Морской Ёж уже покинули лесную полосу и видели весь горный склон впереди. По нему вверх двигалась какая-то парочка. Женщина на ослике и мужчина пешком. Пара была слишком далеко, чтобы их окликать и слышать, однако двигалась явно в направлении их хижины. На конях догнать её не стоило особенных трудов.
  -- Саири, смотри! -- сказал Морской Ёж, указывая на них. -- Кто это может быть?
  -- Похоже, к нам гости. Выглядят не угрожающе, но лучше их на склоне холма поймать и познакомиться. А то Ворон там ещё им нахамит.
  -- Да, Ворон что-то совсем распускается. Вчера опять был груб с твоей женой. Прижми ты его к ногтю!
  -- Рад бы. Но тут дело вот в чём: руководить меня вами назначил Горный Ветер, судьба которого нам неизвестна. Я, конечно, и сам доказал вам не раз, что я умею решать поставленные задачи -- но для Ворона это всё не имеет значения. Он помешан на нравственности. А поскольку я тут, с его точки зрения, небезупречен -- даже успешное взятие замка Инти тут ничего не изменит.
  -- Ворон не прощает оступившихся. И тех, кто прощает, как ты, он просто не понимает. Наверное, сам по жизни никогда не оступался, в отличие от меня...
  -- А ты оступался?
  -- Когда-то я служил у Куйна, а потом оказалось, что он -- преступник. Потому я потом и пошёл в Службу Безопасности работать, понял, что там люди нужны... Женился, а потом развестись пришлось. Хорошо, детей наделать не успел. По счастью, Ворон про это не знает, меня Горный Ветер непосредственно принимал. Так что ты про это Ворону не говори. А то он меня замучает.
  -- Не буду. Понял. Только не думаю я, что к своим двадцати пяти годам Ворон ошибок не совершал. Хотя мне трудно его понять -- к его годам я уже давно был женат, потому был не юноша, а взрослый мужчина, пусть и молодой и полный сил. Но мыслил иначе. А сейчас, я смотрю, многие чиморцы за двадцать жениться не спешат. Не, для наших людей это и в самом деле может быть помехой, многие из-за семьи службу бросают. Но от Старого Ягуара я слышал, что это вообще мода пошла -- с браком не спешить...
  -- Так теперь девки корыстные пошли. Чтобы выйти замуж за такого, кто будет жить лучше других. Я вот потому развёлся, что жена потребовала более хлебной работы.
  -- А что значит -- хлебной? Воровать, что ли, от тебя требовала?
  -- Ну, воровать не воровать, но так чтобы... чтобы шмотки были европейские. А то ей перед подругами стыдно. Но допекло, когда она от меня кружевного белья потребовала. Понятно, что муж со своей женой и без этого спать будет, значит, бельё ей -- чтобы мне изменять? Нет уж, спасибо!
   Помолчав, Морской Ёж добавил:
  -- Наверное, носящие льяуту ошибок не совершали.
  -- Ошибаешься. Думаю даже, что они совершали их побольше других.
  -- Побольше других? Ты хочешь сказать, что нами дураки правили?
  -- Отнюдь. Однако человек может совершить ошибку лишь тогда, когда принимает решение. Младенец ошибок не совершает, ибо решений не принимает. Обыватель, забившийся в норку, всё-таки решает забиться в норку, так что решение есть, и он за него отвечает. Но это только одно решение. Активный человек решает больше и потому ошибок совершить может больше. Но больше всех принимали решений носящие льяуту. Так что и ошибок у них в силу этого побольше должно быть. Да и если бы у них ошибок не было, разве случилось бы то, что случилось?
   Морской Ёж почесал в затылке.
  -- Верно, в общем-то. Но как-то я об этом не думал вот так... А какие ошибки совершали носящие льяуту?
  -- Например, была такая идея: сделать на случай оккупации территории заранее тайные склады оружия и еды. Чтобы только наше ведомство про них знало. И чтобы нашим людям было легче организовывать сопротивление с такими ресурсами. Но Золотой Слиток и Киноа отказали, сочтя такие траты неразумными. Да и Славный Поход стал говорить, что ныне мы врагов на свою землю не пустим, границы крепки, а значит, готовиться к такому бессмысленно. Как будто не помнил, что Манко тоже укреплял границы перед войной, да вот только мы знаем, чем всё обернулось.
   Морской Ёж ничего не ответил. Инти продолжил:
  -- У нас иные порой исподтишка ругают Манко, мол, Чимором пожертвовал. Другие ссылаются на бардак и халатность, якобы вызванные внезапным нападением после мнимого улаживания конфликта. Да вот только дипломатия дипломатией, а войскам-то было приказано быть в боевой готовности на всякий случай... И разве Манко был виноват, что его приказ не выполнили? Хотя многие это списывают на халатность, но не верю я в такую халатность. Слишком похоже на измену.
  -- А почему об этом в книжках не пишут? -- спросил Морской Ёж.
  -- Ну, в книжках иногда пишут. Это ты мало читаешь. Осторожно, в предположительном ключе. Не пишут в учебниках, потому что всё-таки окончательно это не доказано, да и ещё... многим неуютно думать, что среди военачальников могут оказаться изменники. Но нам надо такие вещи иметь в виду. Ладно, мы сейчас уже скоро этого с осликом догоним, а для него я должен быть торговцем.
  -- Понял тебя.
   Они и в самом деле вскоре догнали человека, шедшего впереди. Увидев двоих вооружённых всадников, он не на шутку испугался:
  -- Кто вы такие и что вам от меня надо? -- спросил он дрожащим голосом. Девушка на ослике тоже посмотрела на них с ужасом.
  -- Не бойся, добрый человек! -- сказал Инти. -- Мы не причиним тебе зла. Скажи только, ты направляешься в горную хижину, которую, по преданию, хранят боги?
  -- Да, я собираюсь в ней переночевать. И вы не вправе мне в этом препятствовать, боги покарают.
  -- Да я и не собираюсь идти против богов. Да вот только в хижине -- мои люди. И, к моему сожалению, не все они отличаются вежливостью и гостеприимством. Так что для тебя же будет лучше, если ты войдёшь туда со мной.
   Человек с сомнением посмотрел на него. Потом на женщину на ослике. Может быть, он мысленно прикидывал возможность переночевать под открытым небом, но тут же отказался от этой мысли.
  -- Поверь, я не желаю тебе зла, -- сказал Инти, -- как зовут тебя и твою спутницу?
  -- Сперва скажи, кто ты сам такой! И что это у тебя за люди?
  -- Ну ладно. Меня зовут Саири, я торговец. Возвращался я домой из путешествия, а тут мне и говорят, что в Куско переворот, казначейство разграблено, и вообще в столице творится Супай знает что. Ну и решил я столицу не соваться, а в хижине укрыться. Не под открытым же небом ночевать!
   Человек всё-таки посмотрел на него недоверчиво.
  -- Ну а я -- лекарь. Зовут меня Целебный Бальзам. А это моя дочь, зовут её Горькая Утрата.
  -- Можно просто Утрата.
  -- Ну и имя придумал ты для своей дочери.
  -- Когда она родилась, её мать скончалась при родах. Я не смог её спасти. Оттого и имя у неё такое.
  -- Хорошо. А скажи мне, отчего ты из дому бежать решил?
  -- В столице каньяри, а они лекарей убивают. Так что от столицы надо бегом бежать. Правда, не из столицы я, а из Осушенного Болота.
  -- Знаю про такое место. И что там случилось?
  -- Долгая история. Был у нас в селении один учётчик материалов с сомнительным прошлым. Сам я его знал плохо, но говорили про него всякое...
  -- Погоди, как это -- учётчик и с сомнительным прошлым? На такую должность непроверенных людей обычно не ставят! Его в каком-то преступлении подозревали?
  -- Поначалу -- ни в каком. Якобы он спасся из рабства. Приехал больной чахоткой. Я за его здоровьем следил, конечно. Врачебный долг надо исполнять, каким бы человек ни был. Но вообще он мне доверия не внушал. Молчаливый слишком. Ну а потом он с другим учётчиком из-за квартиры не поладил. В суть истории я не вникал, правда. Но его соперник в ссылку отправился, потому что этот самый Уайн оказался человеком Инти, какое-то его задание за границей выполнял и там в руки инквизиции попал. Отсюда и чахотка, и шрамы... В общем, дурно пахло это всё!
  -- Так-так... но я всё-таки не понимаю, что тут плохого. Наоборот, человек -- герой! Чем же он виноват?
  -- Не доверяю я людям Инти. Вот скажи, ведь ты торговец... разве они тебя своим контролем не достают? Говорят, они вам своего человека в каждый караван пихают.
  -- Не, не в каждый. У них столько людей нет, чтобы в каждый. Но бывает, внедряют. Бывает, что даже главный не знает этого. Да, в общем-то, что уж тут такого страшного? Он работает так же, как и другие.
  -- Послушай, но ведь такой на тебя донести может!
  -- Ну, это кто угодно может. Но для доноса проступок необходим. Зачем им клеветать на совсем уж пустом месте? Другое дело, как изложить. Но если я сам своему начальству в своих ошибках наперёд признаюсь, кто ко мне подкопается? Да и зачем?
  -- Не знаю. Ну, вот я лекарь, и знаю, что на лекарей порой доносят. Впрочем, сейчас дело идёт к худшему -- каньяри решили лекарей убивать! Мстят за прививки.
  -- Так, это что-то новенькое... А чего за них мстить?
  -- Ну, всякие неудачи при них происходили, кто-то всё-таки заболевал, у кого-то выкидыш, потому что оказывалась беременна. Хоть и велят проверять на это, но не все говорят. Типа, стыдно. Хотя что такого, если в браке? Самих случаев не так уж много было, но вот слухи о них ходили зловещие. Каньяри так вообще верят, что это женщин бесплодными делает. И за это лекарей хотят извести.
  -- Вот оно как... -- сказал Инти. -- Что же, будем знать.
  -- Иные амаута считают, что польза от прививок и в самом деле сомнительна.
  -- Почему? Они могут не помочь?
  -- Не в этом дело. Видишь ли, европейцы имеют перед нами преимущество, что много поколений у них умирали те, кто по природе менее устойчив к болезням, а выживали наиболее устойчивые. Потому оспа или простуда для них не так страшны, как для нас. Вот Пыльный Мешок в ссылке говорил, что и у нас не мешает пройти такому отбору...
  -- А во сколько жизней это обойдётся, он подумал?!
  -- Ну, в конце концов, прививки тоже не совсем без жертв обходятся. А жертвы от такого дела как-то обиднее, чем та жатва, которую собирает болезнь!
  -- Обиднее? Несмотря на то, что жертв от оспы будет заведомо больше? Не понимаю этого. Вот в мире белых людей регулярно гибнет множество людей, которых при разумном государственном устройстве можно было бы спасти. Гибнут от голода и грязи, тонут в море от того, что владелец судна поскупился поменять в нём сгнившую доску, гибнут от рук разбойников и пиратов... Вот Томас Мор и вовсе описывал, как овцы поели людей, а крестьян обращали в бродяг и нищих, которые потом были обречены на казнь. Но всё это белых людей не особенно волнует, им кажется это таким же естественным, как дождь и снег. Зато если у нас кого либо казнят или осудят по нашему закону и по суду, и это становится известно у них, для них это всегда повод для вдохов ужаса и завываний! Осудили! Казнили! Персону Королевской Крови! Как так можно! Кошмар! Экзальтированные персоны, конечно, могут завывать, но человеку спокойному и трезвому глупо поддаваться на эти истерики. Насколько я знаю, ремесло лекаря скорее наклоняет к трезвости. Ну а что всё-таки за история в Осушенном Болоте случилась?
  -- В общем, когда переворот случился, Уайн решил потихоньку смыться, так как мести своего врага боялся, -- кажется, лекарь забыл, что не называл имя подозрительного человека. -- Убежал куда-то с женой и детьми. А тут его враг Скользкий Угорь явился. А с ним какие-то ещё... то ли каньяри, то ли ещё какие дружки из ссылки. Короче, молодцы с разбойничьими рожами. Уайна не нашли, заявились к старейшине. Где мол, такой-то. А ему откуда знать? Неоткуда. Но короче, решили они убить вместо Уайна старейшину. То ли им просто убить его захотелось, то ли за то, что инка, то ли за что в юности с каньяри повоевал... В общем, накинулись на него и стали пытаться убить. Его сын за него заступился, но не думаю, что удалось что-то сделать. Он -- один, а их трое... А своей жене велел бежать. Ну а его жена -- это моя дочь.
  -- А на помощь позвать?
  -- Я позвала, -- сказала Утрата, -- но никто не пришёл. А моего мужа убили, кажется...
  -- Печальная история, конечно. Одного не пойму: вот старейшина был инкой и воевал. Так почему же заранее не подумал о том, что скоро могут прийти бандиты и надо подумать о самозащите хотя бы?
  -- На войне он исполнял приказ, -- сказал Целебный Бальзам, -- а тут ему кто мог приказать?
   Инти ответил:
  -- Ну, на войне не всегда есть приказ сверху, часто надо по обстановке ориентироваться. Я ведь тоже ту войну тоже помню. Но да, на войне есть свои и есть враги, а тут он мог просто не ожидать удара. Хотя для инки такая наивность всё-таки непростительна.
  
   Инти не зря беспокоился, что его люди примут гостей не очень вежливо. Утром он уехал с Морским Ежом ещё до завтрака и не знал, что без него с утра начались ссоры. Завтрак надо было кому-то готовить. Инти не считал справедливым, чтобы готовка ложилась исключительно на плечи его жены, и на случай стоянок в поле существовал график дежурств, с которым на сей раз случился сбой.
   Что и говорить, никто из путешественников не рассчитывал на столь долгое продолжение их кочевого состояния. Собственно, по графику получалось так, что готовить должен Морской Ёж, но так как он ушёл в разведку, то следующим должен был быть Ворон. Однако он воспротивился, требуя, чтобы готовили или Уайн, или Заря. Последняя и рада была бы взять на себя эту обязанность, но ей мешал Томасик, которого надо было покормить грудью и обстирать. Да и Пчёлка требовала внимания. Морская Волна, понимая этот нюанс, резко воспротивилась тому, чтобы нагружать готовкой Зарю. Уайн сказал, что может взять на себя разожжение костра и постановку каши на огонь, но на сам завтрак не останется, так как ему надо спешить к звездочётам. Ворон возмутился, сказав, что звездочёты подождут, а Уайн должен не только приготовить завтрак, но и помыть посуду после него. Или пусть его жена помоет.
   Женщина в шрамах возразила:
  -- Ворон, так нельзя! Вчера ты вообще не хотел его принимать к нам, а сегодня уже им командуешь! Саири сказал ему ехать к звездочётам, и ему самому виднее, когда к ним ехать и как договариваться. Знаешь, давай-ка не командуй, а готовь завтрак сам!
  -- А ты тут тоже раскомандовалась. Я же вас тогда в палатке видел. Ни стыда, ни совести!
   Щеки женщины в шрамах тут же залились алой краской стыда:
  -- А ты, значит, подглядывал?! И ещё скромника из себя строишь! Запомни, наконец, что мы муж и жена. И мы не виноваты, что не можем оформить наш брак как положено.
  -- Пока вы брак не оформите, вы не муж и жена! И вообще, люди женятся, чтобы детей заводить. А так как вы не сдержались до брака и теперь не можете сыграть свадьбу из-за траура, вы можете родить незаконного ребёнка, и этим сломав ему жизнь.
  -- У меня не может быть уже детей.
  -- Ну, тогда вообще зачем вам жениться и спать вместе?
  -- Ну мы любим друг друга, понимаешь? А ты... ты никогда никого не любил! -- и она всхлипнула.
  -- Да уж... любовь у вас... никогда не поверю. Любовь -- это когда чистый и невинный юноша встречает чистую и непорочную девушку. И не трогает её до брака. А потом они живут вместе, оба трудятся и рожают много детей. А у вас что? Разве у вас так?!
   "Как хорошо, что он не знает моей тайны", -- подумала Заря.
  -- Послушай, чего ты от нас добиваешься? -- Морская Волна уже явно начинала терять терпение.
  -- Нравственного поведения. Вы не должны касаться друг друга.
  -- Мы что, так сильно мешаем тебе, что спим друг с другом? Тебе дай волю, ты бы Саири оскопил. Небось, в глубине души досадуешь, что Ловкий Змей этого не сделал. Неужели ты от такого был бы счастлив?!
  -- Ну, конечно, калечить Саири я бы не стал. Но ему пора понять, что с таким делом стоит завязывать. Сам ведь себя стариком называет.
  -- Думаю, он тут обойдётся без твоих советов. Дел полно, а у нас ещё конь не валялся!
  -- Давайте я возьму на себя завтрак, -- сказал Коралл, -- а Ворон пусть факелов нарубит из кустарника. Ведь Саири говорил, что они нам могут быть нужны.
  -- Интересно, зачем? Он что, собрался нападать на замок ночью? -- спросил Ворон. -- Так я этого не одобряю.
  -- Иди, делай, что сказали, -- ответил Коралл, -- факелы лишними точно не будут. И запомни, для всех они должны быть муж и жена. Ты не должен их выдавать. От этого наша безопасность зависит.
   Ворон скривился, но смолчал.
   Кое-как всё-таки позавтракали (Уайн не стал дожидаться), и мужчины ушли за дровами.
  
   Сперва Заря и не думала расспрашивать таинственную "жену Инти" о том, кто она и где так сильно пострадала. Меньше знаешь -- меньше из тебя на допросе вытянуть можно. Да и без того работы хватало -- надо было стирать одёжку Томаса, надо было позаботиться о том, чтобы покормить малыша протёртой кукурузной кашей, так как молока мало, а Пчёлка ещё и капризничает по пустякам. То кашу есть не буду, то ножку чуть-чуть поцарапала, то причёсываться неохота.
   Утеша сказала ей:
  -- Как тебе не стыдно хныкать! У тебя есть и всегда были отец и мать. Ты не знаешь что такое голод, холод и рабство!
  -- А ты знаешь, да?
  -- Знаю. У меня в рабстве всё детство прошло, пока не пришёл мой отец и не освободил нас с матерью.
   Заря удивлённо посмотрела на девочку, не зная верить ей или нет. "Жена Инти" сказала:
  -- Всё это правда. Я 14 лет провела в рабстве, а мой супруг считал меня мёртвой. Вот почему моя дочь из-за постоянного голода выглядит как десятилетняя и при этом не умеет читать и писать.
  -- Уже умею. Ты мне все буквы показала.
   Утеша взяла книжку и стала что-то произносить по складам.
  -- Бедное моё дитя. Жесткий хозяин даже не позволял мне учить её. Видно боялся, что она в Тавантисуйю напишет...
   Помолчав, женщина добавила:
  -- Именно в этом и причина, почему Ворон меня так не любит. Ведь я в рабстве была наложницей. Пока меня не изуродовал несчастный случай, я была очень красива. С его точки зрения, Инти поступил дурно, взяв меня такую в жёны. Даже если бы он узнал, что мы были в разлуке долгие годы и тайно любили друг друга, и что мы на самом деле муж и жена по закону, он едва бы изменил своё мнение...
  -- Инти?! Неужели ты -- та самая Морская Волна, первая красавица Чимора?! -- выдохнув, спросила Заря. -- Но ведь ты умерла, тебя же похоронили....
  -- Да, это я. Я специально проговорилась, зная, кто ты. Инти вчера вечером сказал мне. Да, я не умерла. Это был лишь сон, подобный смерти. Люди Ловкого Змея подлили мне специальный яд...
  -- Да, Инти потом догадался, что ты была отравлена. Он очень тосковал по тебе все эти годы, и какой радостью для него должно было быть найти тебя живой. А что до Ворона -- так я ему и сама не доверяю из-за того, что он так к тебе относится.
   После этого женщины почувствовали друг к другу такое доверие, что поведали о себе почти всё, хотя Заря понимала, что её муж точно не будет доволен.
   Рядом с Морской Волной Заря почувствовала себя почти как с родной, однако этот день опять принёс ей неприятный сюрприз. Вдруг дверь хижины отворилась, и на пороге показалась Уака с двумя тюками продуктов. На губах её змеилась торжествующая улыбка.
  -- Ага, нашла я вас! Думали от меня скрыться!
  -- Как... как ты нас обнаружила? -- спросила оторопевшая Заря.
  -- Да очень просто. Я, в отличие от твоего мужа, умею говорить с людьми. Порасспрашивала кое-кого, кто вас видел. Ну и нашла дорогу до вас.
   Заря побледнела. Кто их выдал? Ведь дальше Рубежа они никого не встречали... Хотя... ведь могла же она увидеть тех, кто отправился за дровами? Но неужели профессиональные разведчики так себя выдали? Может, кто-то из них хотел от них избавиться таким образом?
   Но спрашивать вслух всего этого Заря не стала. Раз рядом мать -- так нужно всё внимание, чтобы её не разозлить. И слушаться, слушаться, слушаться... пока она, наконец, не свалит.
  
   Не то, что Уака была по природе какой-то особенно глупой или злой, но дочь и зять её откровенно раздражали, и причину этого раздражения она не вполне понимала сама. Ей казалось, что причина в поведении дочери и зятя, она тщетно упрекала их, требовала вести себя иначе, но всё было бесполезно, так как дело было совсем не в мелочах поведения -- дело в том, что изначально Уака смотрела на дочь как на уникальный проект, план, который надо пошагово воплотить в жизнь, также как шаг за шагом возводят плотину (впрочем, если бы Уака занималась бы возведением плотин, она бы знала, как часто приходится отступать от первоначального плана, но её представления об этом были чисто умозрительными). Но дочь, а точнее жизнь, раз за разом рушили этот план, а вносить в него коррективы Уаке никак не хотелось.
   Уака была всегда крайне недовольна своим мужем, но когда приходится выбирать из одного, то трудно ожидать удачного выбора. Как бы то ни было, Уака запланировала для своей дочери другое: как только та достигнет цветущей поры юности, та начинает вести бурную личную жизнь, в которую посвящает свою мать и советуется по поводу каждого мало-мальски значимого события, набирается опыта и отхватывает самого лучшего мужа. Однако Заря фактически обломала этот блестящий план. Во-первых, ещё совсем юной, не вполне "дозревшей" девушкой она заявила, что выходит замуж за соседского юношу Уайна, который по меркам Уаки "лучшим мужем" считаться никак не мог, пусть и был красивым, талантливым и с твёрдыми моральными устоями. Дело было даже не в том, что он был слишком юн, а после провала экзаменов должен был на пять лет уйти армию -- Уаке не хотелось в принципе, чтобы дочь выходила замуж за первого, кого полюбит. Ведь таким образом дочь лишала её интересных переживаний и возможности сравнивать разных женихов. А уж решение дочери ждать жениха из армии все те годы, когда можно было бы присматриваться к разным претендентам... Словом, когда пришло известие о смерти Уайна, то мать Зари вздохнула с облегчением, уверенная, что теперь можно вернуться к первоначальному плану, и не пожелала обращать внимание на такую мелочь, как чувства девушки, желавшей по-человечески оплакать свою любовь. Уака не знала, что Заря обещала в любом случае ждать пять лет, а если бы знала, это бы ничего не поменяло: свои планы Уака не любила даже временно откладывать на небольшой срок.
   Потом была оспа, изуродовавшая девушку до того, что даже Уака поняла -- план под названием "Конкурс женихов для дочери" уже неосуществим. Ну ладно, пусть тогда дочь будет Девой Солнца, тем более и сама туда тянется... Но тут дочь самым глупейшим образом потеряла книгу, была изгнана из обители, да ещё и не пожелала возвращаться к матери, а зачем-то умотала в Тумбес. Уака планировала заехать туда разбираться с дочерью, однако всё как-то не получалось выбить себе поездку (на самом деле, мешали люди Инти), а через год с небольшим Заря сама вернулась оттуда под руку с воскресшим Уайном и огромным животом. От таких зигзагов у Уаки и вовсе голова пошла кругом. И раздражали именно резкие повороты в судьбе дочери. Хотя с чисто прагматической точки зрения даже Уака не могла не признать, что дела обернулись не так уж плохо: на безнадёжную дочь отыскался хоть такой жених -- больной, не сделавший карьеры, лучшие годы проведший в рабстве и вообще во всех отношениях "бросовый". Такого отношения Уака к зятю поначалу и не скрывала, потом же, когда он оправился от кашля и стал работать и учиться, оценку его можно было бы и изменить, но, вопреки желанию тёщи, он не забыл, как на него смотрели раньше. Он уже не мог уважать её.
   Разумеется, Уака не удержалась от язвительной тирады (впрочем, зачем бы ей удерживаться, если она считала такого рода тирады полезными для тех, к кому они обращены?):
  -- Думали от меня спрятаться, да? А вот и не получилось? Это всё фокусы твоего муженька, очень в его духе -- взять, потихоньку собрать вещи и уехать. А я потом ищи вас! Это он хочет мне видеться с внуками помешать.
   Заря лишь пожала плечами: если её матери не нравились какие-то действия дочери или зятя, то бесполезно объяснять, что они действовали в первую очередь исходя из своих соображений, а не с целью ей насолить. Уака продолжила:
  -- Я вообще не понимаю, что у этого человека в голове. Хочу знать, что у него там творится, и не могу узнать! Меня это напрягает. Этот человек не доведёт тебя до добра!
   В этот момент в хижину заглянула Пчёлка и неуверенно посмотрела на бабушку. Та всплеснула руками:
  -- Так, а почему у тебя ребёнок здесь в сандалиях бегает? На такой высоте! Здесь же холод от камней идёт! Надень на неё сапожки немедленно. С тёплыми носками! На босу ногу ходить тут Уайн придумал? Да он просто изверг и тиран! Где Пчёлкины сапожки?! Носков нет? Ну, я так и знала, что ты их забудешь. Я сама думала взять, да закрутилась в последний момент. А ты -- балбесина!
   На самом деле Заря нарочно не стала доставать носки. Раз уж от переодевания Пчёлки в сапожки не отвертеться, иначе разбушевавшаяся маманя не успокоится, то без носков вполне можно обойтись -- зачем же ребёнка мучить, пока ведь ещё тепло.
   Когда Заря вышла из хижины, бывшая невольной свидетельницей этой сцены Морская Волна шепнула ей:
  -- Не понимаю, как твоя мать так может при чужих людях. У меня отец тоже порой скандалы закатывал, но старался, чтобы без посторонних...
  -- Значит, она так уверена в своей правоте, что присутствие чужих её не смущает. Уверена, что её поведение должны одобрять.
   Заря села чистить картошку, чтобы сделать пюре Томасику. Заметив это, её мать тут же закричала:
  -- Ты какую картошку чистишь? Зелёную? Так она на пюре не годится, её только жарить хорошо. Идиот твой муж, что нормальной картошки не взял, я ему сколько раз говорила, чтобы брал не зелёную, а фиолетовую! Но ему лишь бы жарить себе, а о детях своих он не думает. Хорошо я фиолетовой картошки принесла, вот держи, чисти!
   Заря только пожала плечами. Из зелёной картошки тоже можно сварить пюре, особенно если другой нет, никто не помрёт, но Уаке этого не объяснишь. После этого ещё полдня Заре пришлось выслушивать всё то, что мать о ней думает и считает позарез необходимым сообщить. Сообщаемое в общих чертах не менялось годами, но, тем не менее, Уака каждый раз повторяла это с таким видом, будто сообщает что-то свежее и важное. Поскольку совместить такой сеанс разоблачений с полезными делами по хозяйству было невозможно -- Заря не могла просто пропускать всё мимо ушей, Уака требовала реакций "к месту": то Заре попадало и за лень. Словом, когда Уака, наконец, убралась, Заря уже была в полном изнеможении и телесно, и душевно.
   Морская Волна взяла Зарю за руку и сказала:
  -- Я понимаю, как тебе плохо от всего этого. Я порой вспоминаю своего отца, мне удалось в конце концов простить его, но порой я думаю, что это только потому, что он умер, да ещё и не своей смертью. Живого было бы простить на порядок труднее, даже зная, что это в некотором роде болезнь.
  -- Болезнь?
  -- Ну, точнее, что-то вроде врождённого уродства. Слишком сильное внимание к мелочам и в силу этого трудность в выделении главного. У него это было всегда, даже в молодости, хотя старость это обостряла, -- вздохнув, Морская Волна продолжила. -- Моей матери было очень тяжело с ним. Он мог устроить ей скандал из-за любого пятна на скатерти. В юности мне казалось естественной его строгая требовательность, ведь я же не знала другой жизни, но я всё равно не понимала, почему отец так суров к матери, которая и без того старается изо всех сил, чтобы пятен не было. Так какой смысл на неё ругаться, если их от этого ещё меньше не станет? А иногда возникало нехорошее подозрение, что испорченные скатерти или случайно разбитые чашки моему отцу дороже, чем мы, его родные... Потом после моего замужества мне моя мать объяснила, что дело вовсе не в скупости, а просто моему отцу становилось почти физически плохо при виде пятен, разбитой посуды и прочего "непорядка". И кричал он, и скандалил во многом потому, что ему самому было плохо, а когда человеку так плохо, он не очень думает о других. Та боль забылась, но зато я выучила, что кормить малышей при нём нельзя, потому что они не могут есть аккуратно, а у него даже крошка в уголке губ могла вызвать отвращение. Что уж говорить о том роковом дне, когда он узнал, что я обесчещена. Если ему самому было так плохо от этого, что куда уж ему было жалеть меня и тем более думать о том, как мне больно от того что он творит. Он ничего не понимал, действовал как сумасшедший... Потом, конечно, когда я стала женой Инти, а о моём позоре даже в Тумбесе не особенно вспоминали, он смирился. К тому же он был рад, что я родила мальчиков-внуков.
   Морская Волна ещё раз вздохнула:
  -- А может, дело в том, что ему время от времени надо было на кого-то накричать. Инти вот мне потом объяснил, почему он такой в семье добрый и ни на кого не раздражается почти никогда. Ведь работа у него даже более нервная, чем у моего отца. А потом он открыл мне секрет, который узнал от одного старого моряка. Оказывается, как нашему телу нужны пища, сон и очищение, так нашей душе тоже временами требуется излить на кого-то гнев. С древности известно, что люди, отправлявшиеся небольшой группой куда-нибудь далеко, например, в горы или в пустыню, даже будучи близкими друзьями, порой нередко ссорились и дрались, а в особо тяжёлых случаях дело доходило до убийств. Так вот, секрет в том, что у них часто не было возможности сорваться на кого-нибудь постороннего. Тогда стали применять один совет: если в какой-то момент злость и раздражение переполняют, лучше всего взять и разбить что-нибудь малоценное. Тогда злость пройдёт и отпустит. Инти, правда, предпочитал тир, стрелял по мишеням и воображал, что во врагов палит. Заодно и тренировался.
  -- А почему такое знание до сих пор хранится в тайне?
  -- Это не тайна, в Тумбесе, по крайней мере. Но большинству людей трудно признаться самому себе, что их раздражение именно внутри них, а не кто-то рядом такой особенно плохой. Трудно же признаться самому себе, что вот такое есть в твоей природе. Инти -- он когда в шестнадцать лет в плен попал, а потом от ран оправлялся, понял тогда, что есть в нём и страх, и желание самому себе казаться лучше, чем он есть. Но, признав это, он научился с этим справляться. А другие не признают и не учатся...
   Заря вспомнила, как в обители многие девы и амаута, излагая лишь своё собственное мнение, были свято уверены, что изрекают непреложную истину, а их оппоненты лишь в силу своей тупости не могут с этим согласиться. Те, в свою очередь, думали то же самое по отношению к себе, дело доходило до серьёзных оскорблений и скандалов. И самым обидным при этом было то, что ссорились не какие-то дураки и невежды, а вполне образованные и достойные люди, по жизни нередко даже милые и симпатичные. Насколько было бы проще жить, если бы люди всегда стремились понять друг друга.
  
   Уайн вернулся из Города Звездочётов мрачный.
  -- Безнадёжно. Я им рассказал о захвате заложников в столице, о страшной смерти Радуги, говорил, что если они не хотят оказаться жертвами погрома, надо готовиться к обороне и превратить городок из потенциальной крепости в реальную. Намекал на то, что можно пригласить к себе воинов для этого... Бесполезно. И слышать не хотят. Во всяком случае, их главный, а остальные вслух не возражают. Надеются при помощи переговоров сохранить себе жизнь и книги. Мол, учёные люди при любой власти нужны... Придётся им, видимо, на собственной шкуре убеждаться, что новой власти они не нужны совсем. Да увы, поздно уже будет.
  -- Тебе их жаль? -- спросила Заря.
  -- Лично их -- не очень-то. Науку жаль. Ведь потом всё это восстанавливать будет очень сложно. Особенно если и все книжки сожгут.
   Больше Уайн ничего не сказал, только сидел мрачно насупившись. Заря подумала, как обидно, что якобы "лучшие умы" Тавантисуйю оказались такими глупцами. Или дело просто в трусости? Но ведь раньше амаута так не тряслись за свою жизнь. Во времена войны между Уаскаром и Атауальпой в одной из запретных городов амаута открыто выступили против Уаскара, показывая, что осуществление его задумок неизбежно приведёт к краху государства. Уаскар тот запретный город сжёг. Подозревали ли те амаута, что с ними так обойдутся, или не думали, что Уаскар посмеет? Во всяком случае, такое выступление требовало смелости. А вот время Великой Войны? Тогда все точно понимали, что если испанцы победят, то всем конец. Запретные города разорят, книги сожгут, да и самих амаута ждёт "огненная купель"... А теперь? Может, всё дело в том, что англичане не казались религиозными фанатиками, а прагматиками, создавалась иллюзия, что с ними можно как-то договориться? Но если этим самым прагматикам наука попросту НЕ НУЖНА?! Ведь на ней нельзя быстро заработать денег.
   Заря не знала, что на этот ответить. Вскоре вернулись лесорубы, усталые и мрачные. Как поняла Заря из их обрывочных реплик, у них там был спор на тему того, стоит или не стоит лезть в замок Инти. К определённым выводам они, однако, не пришли. Было какое-то тоскливое чувство ненадёжности. Инти, конечно, ставит безопасность Уайна и Зари довольно высоко, но велик ли его собственный авторитет? Ведь его люди даже не знают, что он и есть Инти! Многое должно было решиться завтра. А если Инти добьётся своего, захватит замок, но Уайн погибнет? Что тогда делать Заре? Возвращаться к матери? Эта мысль вызывала неподдельный ужас. Что может быть страшнее смерти? Медленное сведение с ума...
   Но эти мысли были внутри. А снаружи был невкусный ужин из кукурузной каши и сушёной рыбы, был Томасик, который, видимо, чувствуя общую нервозность обстановки, ныл и капризничал, была необходимость мыть посуду и опять стирать лежащие в углу и пованивающие обкаканные штанишки...
  
   Чутьё не подводило Зарю. Когда лесорубы отошли в лесную зону из луговой, между ними состоялся "мужской" разговор. Коралл сказал:
  -- Послушай, Ворон, ведь и в самом деле нехорошо получается -- что ты цепляешься к этой женщине по всякому поводу и без повода? Да, Саири спал с ней, спит и будет спать. Но зачем нам ссоры из-за этого? Считай, что они муж и жена!
  -- Да дело даже не в том, что Саири с ней спит. Беда в том, что он требует от нас её уважать. Как если бы она и в самом деле была порядочной женщиной и его женой! И она сама ведёт себя с нами как равная! Как будто она не хуже нас! В то время как она должна помнить, кто она и какую жизнь до того вела. Как такая женщина может требовать к себе уважения? Как она может требовать, чтобы её слушались?
  -- Она передаёт приказы Саири и тоже заботится о деле. К тому же если её требования вполне разумны, -- ответил Коралл, -- так почему бы им и не подчиниться?
  -- Понимаешь, если я её буду уважать также, как уважаю порядочных женщин, то есть таких, которые на её месте покончили бы с собой, ну или хотя бы каялись и винились... Ну, этим я попру добродетель.
  -- Как будто сейчас кому до твоей добродетели! -- сказал молчавший до того Морской Огурец. -- Ты что, хочешь сместить Саири с его положения лидера? На это я тебе скажу следующее: да, Горный Ветер теперь мёртв, и лидера можно выбрать любого, никто нам слово не скажет! Потому что нет никого над нами! Но именно Саири показал, что не зря именно его Горный Ветер для такой сложной миссии выбрал. Именно он не растерялся в такой сложной ситуации, как сейчас. У него хотя бы есть план, что делать. С ним мы не пропадём. Кто из нас четверых может его заменить? Да мы даже не знаем здешних мест!
  -- Что не знаем мест -- плохо, конечно, -- сказал Ворон, -- да только я и не считаю нужным тут задерживаться. Лучше пробираться в Тумбес.
  -- Без запасов пищи и тёплой одежды? -- сказал Кальмар. -- Ты не забывай, что тут не Тумбес, где снега не бывает, а бывает лишь холодный дождь. А тут, в горах, скоро зима со снегом и метелями. После Райма Инти мы всего этого хлебнём по полной!
  -- Вот потому и надо спешить. До Райма Инти ещё десять дней, кажется... Должны успеть до зимы, -- ответил Ворон.
  -- Ну, так и поспешим, когда разберёмся с замком, -- сказал Коралл.
  -- А если ты после замка будешь полутруп? И как с тобой двигаться?
  -- Да, замок -- это риск. Но идти зимой без припасов и одежды -- верная гибель.
   Коралл добавил:
  -- Откуда мы можем знать, сколько времени займёт дорога? И что в ней не придётся отбиваться от врагов? Да мы даже не знаем, что творится в Тумбесе! -- сказал Коралл. -- Вдруг нам там придётся также прятаться и убегать от расправы, как этому Уайну?
   Ворон возразил:
  -- А пусть бы и так! Там мы дома и сориентируемся сами. А здесь как слепые котята! У нас даже лекаря нет, чтобы раны залечить!
  -- Ничего, тут Саири что-нибудь придумает, -- сказал Кальмар, -- всегда же придумывал по ходу дела.
  -- Да что мы вообще знаем об этом человеке! Даже имени его не знаем -- "Саири" ведь имя не настоящее! Настоящего он нам так и не сказал. Это только шлюхе своей сказал. Она его ещё вчера ночью спрашивала, будет ли он нам его говорить. Получается, что он ей доверяет больше, чем нам!
  -- Конечно, это не очень правильно, но если он собрался на ней жениться... -- сказал Морской Огурец...
  -- И как собрался?! В первую же ночь переспал, а когда я его упрекнул, стал говорить, что женится! -- Ворон негодовал. -- Значит, в первую же ночь и имя разболтал?! Очень достойно, ничего не скажешь!
  -- А если она его знала до этого? -- предположил Коралл. -- Это многое объясняет.
   Ворон возмутился:
  -- Но откуда?! И если предположить, что они были знакомы, то Саири и вовсе двурушник!
  -- Да почему он двурушник? Они могли быть знакомы до того, как она попала в плен. Ведь сколько им лет обоим! -- возразил Коралл.
  -- Кстати, Альбатрос её, похоже, тоже знал, -- заметил Кальмар.
  -- Мне всё это сильно не нравится, -- сказал Ворон, -- надо бы прижать Саири в уголке и заставить сознаться.
  -- Ты что его, пытать собрался? -- спросил Кальмар, -- да ещё и хочешь, чтобы мы тебе в этом помогали? Да мы завтра, если надо, жизнью должны пожертвовать, чтобы он остался цел! Иначе нам конец всем!
  -- И всё-таки допрос с пристрастием ему не помешает!
  -- Да если хоть волос с его головы упадёт, то я тебя самого закатаю! -- сказал Кальмар. -- Саири наш вождь, и мы должен его слушаться.
   Коралл ответил:
  -- Я думаю, что выяснение настоящего имени Саири стоит отложить после того, как закончится история с замком Инти. После этого можно и спросить его об имени. Кстати, Ворон, подозреваю, что именно твоя к нему придирчивость и есть основная причина того, что Саири своего имени не открывает. Докажи завтра, что ты достоин доверия! И не только ему, но и всем нам! А пока за работу!
   Временно спор удалось прекратить, но Ворон не был бы собой, если бы не пытался и позже вступить в перепалку. В хижину вернулись все угрюмые и мрачные.
  
   Инти вошёл в хижину первый, когда там доедали ужин.
  -- Я привёл с собой гостей, -- сказал он, -- так что, помимо нас с Морским Ежом, нужно ещё две порции! Найдётся?
  -- Найдётся, я готовила с запасом, -- сказала Морская Волна, -- а что за гостей ты нам привёл?
  -- Это лекарь с дочерью, просьба оказать гостеприимство. Тем более что услуги лекаря нам могут очень скоро понадобиться.
   Коралл незаметно толкнул под бок Ворона. Вот, мол, Саири таки вопрос уладил. Ворон молча вгрызся в сухую рыбу. Лекарь с дочерью опасливо вошли в хижину. (Морской Ёж в это время во дворе был занят лошадьми и осликом).
   И тут случилось неожиданное. Глаза Горькой Утраты и Зари встретились, и дочь лекаря вскрикнула от неожиданности:
  -- Так это ты... это из-за вас моего мужа убили?
  -- А мы-то здесь чем виноваты? -- спросила Заря. -- Мы с мужем бежали вчера, боясь расправы.
  -- Скользкий Угорь пришёл в селение, чтобы убить вас с Уайном. Если бы нашёл, то убил бы и успокоился! А так он пришёл к Корнеплоду, стал от него требовать, где вы... А он то откуда знал? Ну и убил его с сыном! Вместо вас!
   Заря ответила:
  -- Утрата... Ну откуда мы знали, что так будет? Да и если бы знали -- что же должны были остаться и дать себя убить?
  -- Так-так... -- сказал Инти, обращаясь к Утрате, -- то есть получается, что твой свёкр прямо так и рассуждал? Мол, придут, убьют кого-то, авось не его и успокоятся? И это при том, что он инка и должен был подумать об обороне?
   Утрата и лекарь в ответ смущённо молчали. Неожиданно для Зари, привыкшей, что её муж обычно предпочитает молчать, Уайн встал и заговорил:
  -- Позвольте прояснить... Десять дней назад я узнал, что после Райма Инти может быть попытка переворота. Я пытался предупредить на эту тему Корнеплода, потому что я всерьёз опасался, что в Осушенное Болото могут явиться мои враги... Я не только Скользкого Угря опасался, хотя и его тоже, но и без него у меня были основания опасаться за свою жизнь и честь. Я пытался поговорить Корнеплодом как инка с инкой. Но он меня и слушать не хотел. Многого я сказать не мог, а он то ли и в самом деле мои опасения беспочвенными считал, то ли думал, что если меня в жертвенные ламы отдать, то к нему не привяжутся... Но об обороне и слышать не желал. Ну, я решил тогда, что в случае чего уеду в город звездочётов, тем более что туда собирался... Однако, как я убедился сегодня, и там то же самое. Мол, если сидеть тихо и не связываться с опасными людьми вроде нас, то пронесёт... Так что нам там не укрыться, предадут.
  -- Да, скверно дело, -- сказал Инти, -- конечно, Уайн, ты не обязан быть жертвенной ламой. Тем более что, раз отведав крови, эти хищники не останавливаются.... Ладно, гостей всё-таки надо покормить. Потом обсудим дальнейшие планы.
   Утрата сказала:
  -- Прости меня, Заря. Вы и в самом деле были не обязаны гибнуть вместо нас. А мы... мы не считали, что и в самом деле нас будут убивать...
  -- А про нас Корнеплод что думал?
  -- Не думал, что вас убивать придут. Думал, перебесятся в столице. Ну, может, побьют Уайна... Ну, отберут у него что-то из имущества... Но пусть лучше пострадают некоторые, чем все.
   Уайн добавил:
  -- И это только начало... Ещё много кто за свои благоглупости заплатят жизнями. Точно так же, как и в Городе Звездочётов. Может быть, если бы у меня был ораторский талант, как у Саири, ко мне бы больше прислушались, но увы...
  -- Ну, он и в самом деле считал, что если кого-то не отдавать и готовиться к обороне, то жертв было бы больше.
   Инти добавил, получая миску с кашей:
  -- Думаю, что и мой ораторский талант тут бы не помог, раз так велико нежелание понимать насколько всё серьёзно. Ведь Корнеплод помнил войну с каньяри, а там убивали и тех кечуа, кто и не думал воевать... Каньяри просто не делали разницы. По их логике, даже грудной младенец должен отдуваться за грехи своего народа и быть за это убитым... точнее, его предпочитают убить заранее, чтобы из него не вырос воин, который обречён быть врагом потому, что он кечуа, а не каньяри. Впрочем, справедливости ради я должен заметить, что младенцев убивали всё-таки не все. Иные старались их усыновить и вырастить "своими".
   Заря сказала:
  -- Саири, тут днём была моя мать. Она... она действительно не понимает опасности, думает, что мы с Уайном только глупые непослушные дети, которые решили сбежать. Многие люди настолько погружены в свои мелкие проблемы, дела, отношения, что просто не видят... не видят надвигающейся на них большой беды.
  -- А мы твою мать видели, когда она возвращалась от вас, -- сказала Утрата, -- рассказали ей, что произошло.
  -- Надеюсь, что теперь она будет осторожнее, -- вздохнула Заря.
  -- А вот интересно, откуда она узнала, где мы? -- спросил Уайн. -- Кто нас выдал? Признавайтесь, вы? -- обратился он к "лесорубам".
  -- Мы никого не видели, -- сказал Коралл, -- во всяком случае, я.
  -- А вы всё время были вместе или иногда разбредались? -- спросил Инти.
  -- Разбредались.
  -- Тогда признавайтесь, кто из вас?
   Лесорубы переглядывались и молчали. Заря предположила:
  -- Может, и в самом деле никто из них не выдавал. Нас можно было увидеть из лесу едущими по склону горы...
  -- Раз так, то надо менять местоположение базы, -- сказал Уайн. -- Моя тёща по своей дури кого угодно сюда привести может. На её благоразумие надеяться глупо.
  -- И всё-таки придётся понадеяться, -- сказал Инти. -- По крайней мере, на ближайшие дни. Европейцы сюда не полезут, а тавантисуйцы в большинстве своём боятся гнева богов. Даже потомки эмигрантов, хоть и считают себя христианами, всё равно обычно существование наших богов не отрицают и здесь считают необходимым их опасаться. Кроме того, в ближайшее время Скользкому Угрю будет не до вас с Уайном, скорее будет грабить что-то в столице.
   Может, у Уайна и были возражения, но в данный момент он то ли не захотел, то ли не успел их высказать, так как Целебный Бальзам, до того молчаливо евший кашу, сказал, очевидно преодолевая страх. Вполне возможно, что он бы предпочёл сказать это наедине, но хижине негде уединиться:
  -- Вот что, Саири, давай начистоту. Допустим, я верю, что ты торговец и попал в такую ситуацию ненамеренно. Но вот смотрю я на твоих удальцов-молодцов... Такие на сушёной рыбе долго жить не будут. Так что ты или сам согласишься в разбойники податься, или они в скором времени тебя скинут и выберут себе атамана. План на этом счёт у тебя есть?
  -- Разумеется, -- сказал Инти, -- понимаю, что для выживания еда и одежда нужны. Но разбойничать я не желаю. Пачкать руки невинной кровью ни мне, ни моим ребятам не по нутру. Вот и возник у нас план захватить замок Инти, где окопались наши враги. Там будут и еда, и одежда... Тем более что, как я сегодня узнал, замок охраняется из рук вон плохо. То ли оттого, что людей у них мало, то ли оттого, что на страх они надеются. Да и кто бы, кроме меня, решился бы лезть в это осиное гнездо? Так что тебе, лекарь, я предлагаю пойти завтра с нами.
  -- Мне... но я и оружие в руках держать разучился давно.
  -- Придётся снова научиться. В любом случае. Но, сам понимаешь, что в первых рядах тебе идти не нужно. Ты к концу битвы должен быть цел, о раненых заботиться. Поверь, по моему плану риск для тебя наименьший.
  -- А у тебя уже и план есть? -- спросил Ворон.
  -- Разумеется. Сейчас придёт Морской Ёж, и мы его обсудим.
   И как раз в этот момент вошёл Морской Ёж.
  -- Фу! Я тут на отрожек взобрался, хотел на долину в темноте посмотреть. Замок Инти почти не светится, слабо пару окон. Но само по себе это ни о чём не говорит, так как Куско тоже погрузился во тьму, фонари не горят. Ну, хоть пожаров не видно, и на том спасибо.
   Инти изложил свой план. Нужно разбиться на две группы, одна, небольшая, идёт к воротам и отвлекает внимание на себя. Другая в этот момент проходит через подземный ход и занимает здание изнутри.
   В общем-то, сам по себе план возражений не вызвал. Вопрос был только в разбиении на группы. Разумеется, "Саири" должен был идти со второй группой -- только он мог открыть изнутри подземный ход. В первой группе должен был быть Морской Ёж, как человек, знавший местность, но вот с остальными была проблема. Ведь для них риск был наибольшим. Именно поэтому Инти отговорил Уайна ("у тебя семья") и сам отказался Ворон, сославшись на проблемы с рукой. Коралл, впрочем, заподозрил, что тот хитрит, так как днём тот рукой вполне себе работал, и вызвался в пику ему. Больше желающих не нашлось. Точнее, вызывалась ещё и Утеша.
  -- Отец, ты же сам научил меня боевым приёмам, так почему не возьмёшь меня с собой? Или я была плохой ученицей?
  -- Нет, Утеша, ты училась хорошо, и потому я оставлю тебя защищать хижину. Если сюда придёт один негодяй, то с ним вы, женщины, вполне справитесь. Вот если банда, то дело сильно хуже...
  -- Папа, я знаю, что ты меня просто бережёшь!
  -- Да, берегу. Понимаешь, если завтра со мной что-нибудь случится, то, кто, кроме тебя, о матери позаботится? Кроме того нас, мужчин, могут только убить, а тебя могут попытаться взять в заложницы, что, как ты понимаешь, нам сильно всё осложнит. К тому же даже я внутренне трепещу перед тем, что я там завтра увижу.
  -- Ты боишься битвы, Саири? -- спросил Ворон.
  -- Битвы -- нет, не боюсь. Мало ли я видел на своём веку битв? Ещё во времена войны с каньяри я понял, что самое страшное на войне не это. Самое страшное -- это увидеть тела умерших от пыток людей. И ещё страшнее видеть безнадёжно искалеченных. Надеюсь, хоть завтра без этого обойдётся.
   Лекарь сказал:
  -- Я слышал, что в замке каких-то людей пытают... Если освободим, что с пленниками делать будешь?
  -- То, что велит долг, -- сказал Инти, -- постараемся спасти их и выходить.
  -- Долг-то, долг... Но говорят, что это не простые люди...
  -- А кто?
  -- Если не сами носящие льяуту, то близкие к ним люди.
  -- Допустим, -- сказал Инти, -- ну а что это меняет? Разве ты, лекарь, можешь выбирать, кого лечить, а кого оставлять умирать? Твой долг -- спасать всех.
  -- Ну, я-то свой долг выполню. Но вот ты, Саири, потом с ними будешь в весьма щекотливом положении.
  -- Ты думаешь, что нам нельзя будет сидеть в их присутствии? -- спросил Коралл.
  -- Не путайте наш этикет с европейским, -- сказал Инти, -- у нас нет запретов сидеть в чьём либо присутствии. Да и вообще сейчас гадать об этом бессмысленно. Кто там окажется, что из этого следует. Ложимся спать, завтра встаём на рассвете и в путь. Кстати, так как у лекаря нет лошади, то, Заря, ты согласна одолжить свою?
  -- Согласна. И ещё, я могу дать вам продуктов на лёгкий перекус после битвы. Из того, что мне мать принесла.
  
   Утром, когда все мужчины ушли, Заря стирала испачканные за ночь одёжки Томасика. К ней подошла Утрата:
  -- Слушай, Заря, а тебе не страшно среди всех этих людей?
  -- Да нет, что в них страшного?
  -- Ну, у тебя, конечно, муж рядом. Хотя... тебе не страшно за него было замуж выходить? Или ты не знала, кто он? Ведь если он знал о перевороте заранее... Значит, он точно из людей Инти!
  -- Знала, конечно. Но, Утрата, я не понимаю... ты боишься людей Инти точно разбойников! Да, Уайн выполнял задание за границей, ну и что тут такого? Наоборот, разве многие девушки не мечтают стать жёнами героев?
  -- Но ведь даже твоя мать говорила, что у её зятя глаза убийцы. Кроме того... ты ведь знаешь, что творил сам Инти? Что он приказывал охране хватать понравившихся ему женщин, насиловал и убивал их! Конечно, твой муж едва ли тут причастен, но всё-таки...
  -- Утрата, не говори чепухи. Разве в столице пропала хоть одна женщина?
  -- Ну, Инти же принимал меры, чтобы его не разоблачили. Убивал всех её родственников и знакомых...
  -- А потом их родственников и знакомых! -- Заря усмехнулась. -- И так пока не уничтожил весь Куско!
  -- Вот Куско и восстал, чтобы не быть уничтоженным, -- сказала Утрата вполне серьёзно.
  -- И кого стали убивать в восставшем Куско? Думаешь, только людей Инти? Мне муж рассказывал, что там могли убить любого инку только за то, что он -- инка. И женщин при погромах бесчестили... Утрата, скажи... Корнеплод в глубине души считал Уайна плохим человеком, и потому не хотел его защищать?
  -- В общем, да. Хороший человек должен быть человеком открытым... Вот он вроде амаута, но не такой, каким амаута положено быть...
  -- Может, он должен быть недотёпой, как амаута из комедий? -- спросила Заря с улыбкой. -- Утрата, пойми, ну почему все должны быть недотёпами? Для некоторых других дел нужны люди другого склада.
  -- Утрата, ты, честно говоря, меня удивила, -- сказала Морская Волна, подошедшая к ним. -- Я ещё понимаю -- верить, что Инти делал что-то недозволенное с подследственными. Но чтобы он хватал людей просто так... Этого никто в Тавантисуйю не мог, каким бы чудовищем он ни был. Утрата, ты рассуждаешь так, как будто ты жила не в Тавантисуйю, а среди белых людей. Там значительная часть жителей считаются не настолько ценными, чтобы о них беспокоиться. Если сильный и здоровый мужчина ценен как работник, то женщины с этой точки зрения ценятся гораздо меньше. Потому пропавшую женщину из низов и в самом деле могут не искать. Вот жившие за пределами Тавантисуйю и выдумали это про Инти, не понимая, что у нас нельзя скрыть пропажу человека, и женщина тоже человек! -- последнюю фразу Морская Волна произнесла с неким вызовом. Видно, намекала на свои тёрки с Вороном.
  -- Не то, чтобы я совсем этого не понимала, -- сказала Заря, -- многие, конечно, делят людей на хороших и плохих исключительно по роду занятий. Мол, если кто амаута или лекарь, то он непременно хороший, а люди Инти -- плохие. Но всё-таки подобную чушь слышу впервые. Обычно говорят о таких преступлениях, которые хотя бы можно скрыть, а не о массовых убийствах среди бела дня. Ну что тайно кого-то убили, или что дело состряпали ложно, кого-то обвинив... Есть люди, которые верят в такие вещи охотно.
  -- Вот как? -- сказала Морская Волна. -- А в дни моей юности обычно не верили. Я вижу, что многое поменялось за эти годы... И не в лучшую сторону.
   Заря добавила, дополаскивая бельё:
  -- Я поняла это лет пять назад. Любой человек может услышать какую-то сплетню. Но он сам выбирает, чему верить, а чему -- нет.
   Утрата, видимо, смутившись, ушла куда-то в дом.
  
   Выехали ещё до рассвета, когда с неба ещё не успели исчезнуть звёзды. Впереди ехал Морской Ёж, как знавший дорогу и имевший хорошее зрение. Замыкали шествие Саири и лекарь. До спуска в лес можно было ещё разговаривать, а к лесу надо было замолкнуть, чтобы прислушиваться к возможной угрозе. Впрочем, Инти считал, что с лекарем на всякий случай лучше разговориться. Тем более что он и сам был не прочь, спросив "Саири":
  -- Послушай, а как ты думаешь, что дальше будет?
  -- Ясно что. Война, -- просто ответил Инти.
  -- Между кем и кем?
  -- Между теми, кто сейчас власть захватил, и теми, кто сопротивляться будет.
  -- А кто будет сопротивляться? Сам народ? Но я-то видел, что у нас сопротивляться некому.
  -- Конечно, для того, чтобы сопротивляться, надо быть организованными. Ну так найдутся люди, которые возьмут ответственность на себя за организацию.
  -- Да откуда такие возьмутся?
  -- Думаю, найдутся такие инки, которые не струсят, как твой сват.
  -- Послушай, а ты не инка случайно? Уши у тебя короткие, но иные из них не оттягивают. Или может у тебя родня из инков?
  -- Допустим, ну а что тут, собственно, такого? У тебя же самого свояк был инкой!
  -- Ну, он был всё-таки из деревни, и знал я его хорошо. А так я инкам не доверяю. Они были властью, а мы -- простой народ. Где уж им понимать наши проблемы... Впрочем, от новой власти ничего хорошего тоже ждать не приходится. Если уж начали с погромов и бессудных расправ... Словом, оба хуже. Но воевать за инков я бы не стал.
  -- А тебе воевать и не нужно. Ты же лекарь. Ведь помогать раненому инке ты стал бы?
  -- Я лекарь, и потому стал бы. Я бы даже врагу помог бы. Не моё дело судить, кто достоин жить, а кто нет. Но впереди -- война. И на одной стороне будут инки, а на другой -- те, кто власть захватил. Сами себя они республиканцами зовут. А никакой вменяемой третьей стороны за простой народ не появится, -- лекарь вздохнул.
  -- Инки лекарей не убивают. А вот от каньяри тебе пощады ждать не приходится.
  -- Насчёт каньяри соглашусь. Да ведь и Инти лекарей убивал. Он убил лекаря, лечившего его отца. И лекаря, лечившего его самого, тоже убил. Такова благодарность палача.
  -- Скажи, лекарь, если ты не осмотрел больного, а только что-то о нём услышал, можешь ли ты сказать, что у него за болезнь?
  -- Разумеется, нет.
  -- Так почему же ты так уверенно судишь о делах, про которые знаешь лишь по слухам? Ты же не следователь и не судья, чтобы решать, кто кого убил. Но и они порой ошибаются. Вот если бы тебе завтра доказали, что Инти никаких лекарей не убивал, ты бы изменил к нему отношение?
  -- Не знаю. Может, ты и прав. Но вообще я людям не доверяю. А уж людям его ремесла тем более.
  -- Скажи, а вот если бы тебе не стали доверять в твоём ремесле на том основании, что у тебя жена при родах умерла, ты бы что сказал?
  -- Молод я был тогда, недостаточно опытен... Впрочем, даже и у опытных иногда родами умирают. Кажется, её едва ли что могло спасти... Не повезло мне.
  -- Но ведь ты согласен, что о лекаре нельзя судить по одному случаю? Тем более если неясно как было дело?
  -- Согласен. В общем, ты прав, дело не в этом. Вот я понимаю, зачем нужны крестьяне и пастухи, инженеры, амаута и лекаря. Даже зачем военные нужны, понимаю. Вдруг враг нападёт? Но вот без Службы Безопасности вполне можно было бы обойтись, они больше проблем создают, чем решают. Да и без носящих льяуту тоже. Разве они управляли? Они больше пирам и прочим чувственным удовольствиям предавались, как теперь выясняется...
  -- То есть, зачем отражать удар врага ? понятно, а зачем ловить засланных этим врагом шпионов ? непонятно?
  -- Да не верю я, что они шпионов ловили. Мне кажется, что они убивали невинных людей, потому что так проще.
  -- То есть специально выискивали невинных и убивали? -- усмехнулся Инти.
  -- Да нет, не специально, конечно. Но вот на кого напишут донос, того и арестуют. Вот я всю жизнь боялся: попадётся какой-нибудь сильно склонный к поиску врагов больной, пойдёт лечение не так, так он на меня донос напишет, что я его загубить решил, и всё! Прощай жизнь, сомнёт меня этот каток. Дочь тогда круглой сиротой останется....
  -- Ну а с чего ты решил, что не стали бы разбираться и проверять, виноват ты или нет?
  -- Ну а как бы они разобрались? Разве они в нашем ремесле понимают?
  -- Но они могли для прояснения другого лекаря привлечь, ты думаешь, среди людей Инти не было лекарей?
  -- А что, были?
  -- Разумеется! Как бы они иначе определяли, умер человек от болезни или был отравлен?
  -- Да никак. От балды писали. Даже удобнее написать, что такой-то отравлен, и кого-то обвинить и казнить, чем просто признать, что кто-то от болезни умер и никто не виноват. За разоблачённых врагов ведь награду дают. И хоромы.
  -- Но неужели ты не помнишь разоблачение Колючей Ягоды и его подельников? За невинно загубленных людей дают известно какие хоромы. На двух столбах да с перекладиной. Да, и даже если допустить, что носящие льяуту занимались не столько делом, сколько удовольствиями, неужели ты будешь отрицать нужность централизованного управления в принципе?
  -- Ну а зачем? Делают люди своё дело, и зачем им кто-то сверху?
  -- Ну а на лекаря ты как учился?
  -- От отца.
  -- Поначалу. Но ведь ты потом в школу лекарей был отправлен. Зря?
  -- Нет, не зря. Всё-таки опыт моего отца был ограничен.
  -- А ведь школу лекарей надо было построить. Кто его строил?
  -- Каменотёсы, разумеется.
  -- А чтобы они его построили, надо было это дело кому-то организовать. Надо было доставить туда этих самых каменотёсов, камни и прочие материалы, кормить их при этом. Архитектор должен был план составить. Всё это кто-то должен был организовать. И по тому, насколько хорошо организуются такие дела, можно понять, насколько хорошо работают те, кто поставлен управлять. И судя по тому, что дела в Тавантисуйю обстояли более-менее сносно в этом плане, сказать, что у власти были сплошь бездельники и пьяницы, нельзя. Вот ты ведь участвовал в оспопрививании? Насколько чётко было всё отлажено?
  -- В общем, дело было поставлено неплохо. К нашему Главному Лекарю тут претензий нет.
  -- А ведь он не хотел изначально этого делать. Боялся последствий. Однако носящие льяуту его большинством голосов заставили пойти выполнить свою работу, и выполнить хорошо! И после этого ты говоришь, что они могли только пьянствовать?
  -- А ты откуда знаешь всё это? Ты же простой торговец. У тебя что, родственники были с этим связаны?
  -- Допустим, родственники. А что тут такого?
  -- А кто?
  -- У меня есть сёстры. Они замужем за людьми, которые занимали довольно высокие посты в Куско. Я не знаю, какая судьба постигла их и их детей теперь, и сердце моё в тревоге за них. Когда закончим с нашим сегодняшним делом, попробую узнать что-то об их судьбе...
  -- Я понимаю твоё горе, Саири, но скажи, твои зятья были хорошими людьми?
  -- Ну а что ты понимаешь под хорошими?
  -- Ну, женщин они у себя дома не бесчестили?
  -- Разумеется, нет. Боги, кто тебе наговорил про инков подобных глупостей?! Может, среди твоих собратьев-лекарей такие слухи давно ходят?
  -- В общем, да.
  -- Но сам подумай: ведь развратный образ жизни способствует различным стыдным болезням. Хоть кто-то из твоих собратьев говорил, что сам лечит какого-нибудь инку от чего-то подобного?
  -- Но ведь признаваться в таком опасно...
  -- А сплетничать о таком разве не опасно? Лучше уж такое свидетельство добавить для убедительности.
   Ехавший впереди Коралл обернувшись, вдруг сказал:
  -- Вы там потише, скоро в лес въезжаем.
  -- Ладно, потом договорим, -- сказал Инти.
   Уже посветлело, и в лесу проснулись птицы. Но людей им по дороге не встречалось. Как и вчера, впрочем. Инти подумал про себя, что Уайн с семьёй и лекарь с дочерью оказались единственными беженцами, которых они встретили. Почему так? Может быть, зная о том, что случилось в замке Инти, большинство желавших сбежать выбрали другую дорогу? Это Уайн собирался в Город Звездочётов... Но надо будет спросить у Уайна, что он думает по этому поводу.
   Тем временем они доехали до развилки и, пожелав друг другу удачи, расстались. Когда они доехали до хода и открыли вход, Ворон должен был зажечь факелы. С этим пришлось чуть-чуть повозиться. Уайн и Инти тем временем привязывали лошадей, с которым должен был остаться лекарь. Инти задал тому вопрос о том, много ли беженцев из Куско и по каким направлениям они могут идти.
  -- Я не думаю, что из самого Куско много беженцев, -- объяснил Уайн. -- Дело в том, что у желающих покинуть город на выходе отнимают практически всё. У меня и так ничего не было, бежал в чём был, нечего терять. Но вот если бы я жил в Куско и не имел явных врагов, я бы ещё подумал, что лучше: бежать с семьёй раздетыми и разутыми или затаиться и переждать. Да и сам по себе обыск на выходе очень противен. Всего ощупывали, даже в штаны заглянули. А уж когда женщина такому подвергается... ну, в общем, не знаю, что бы я, будучи женщиной, выбрал. Риск, что надо мной надругаются в городе, но может и обойдется, или что непременно облапают на выходе... Тут выбор нелёгкий.
  -- Но ведь из города можно бежать и через канатную дорогу, как ты бежал?
  -- Можно. Но не всем. Со стариками и детьми это не очень. Да и тоже риск. Ведь если дорога встанет посередине, будешь болтаться между небом и землёй. Я не знаю, сколько она после меня проработала, и там тоже вполне могли ввести обыск.
  
   По подземному ходу Инти шёл впереди. Сердце отчаянно билось. Вот и вход внутрь. Сказав своим людям приготовиться, Инти открыл ход. Он с шумом отъехал внутрь, из подвала пахнуло могильным холодом. Там было темно и тихо. Инти прислушался. Ничего похожего на шум битвы наверху. В ноздри пахнуло запахом могилы... Вскоре все зашли в подвал и осмотрелись. Там практически ничего не было, кроме двух трупов на полу.
  -- Что будем делать? -- спросил Уайн.
  -- Одно из двух: или вылезаем отсюда все вместе, или пошлём кого-то на разведку.
  -- Понятно, что не тебя, -- фыркнул Ворон.
  -- Может, лучше все пойдём? -- предложил Морской Огурец. -- Как-то не хочется тут с трупами оставаться.
  -- Да и в случае чего мы все в ловушке, -- добавил Уайн.
  -- Тихо! -- резко одёрнул всех Инти. -- Кажется, я слышу шаги. -- И притаился возле двери. Остальные тоже прижались к стене, так чтобы входящие их не заметили. Дверь распахнулась, и на пороге появились Морской Ёж и Коралл.
  -- И тут тоже трупы, -- сказал последний, -- ни одного живого человека.
   Тут кто-то шевельнулся. Морской Ёж и Коралл насторожились.
  -- Тихо! Свои, -- сказал Инти, и вышел на свет. -- Ну, докладывайте, ребята, что тут такое творится.
  -- Короче, когда мы к замку подошли, то никого тут не оказалось. В смысле никого живого. А так трупов тут полно.
  -- Причина смерти? -- по-деловому переспросил Инти, -- В бою?
  -- Нет, пытки. Ну, некоторых, похоже, добивали перед уходом. Штурмом замок никто не брал. Ушли захватчики отсюда вчера вечером.
  -- А трупы чьи?
  -- В основном мужчины. Только во дворе сожгли, видимо, женщину, хотя понять трудно. Уши оборванные, значит, инки. Смотреть не советую, зрелище не из приятных.
  -- И всё-таки надо. Я могу их узнать. Нужно сделать опись, кого и как убили.
  -- Зачем опись? -- спросил Ворон.
  -- Для будущего суда, -- ответил Инти. -- Или ты не веришь, что узурпаторов удастся свергнуть?
  -- Не верю, -- сказал Ворон, -- Сам подумай, Саири -- кому их свергать? Инти убит, Первый Инка видимо, тоже...
  -- Народу, -- ответил Инти, -- когда народ восстаёт, вожди находятся.
  -- А сам ты в эти вожди не метишь случайно?
  -- Не исключаю. Хотя было бы лучше поставить кого помоложе и поздоровее. Ладно, хватит болтать. Морской Ёж и Уайн сходят по подземному ходу за лекарем и приведут во двор замка наших лошадей?
  -- А лекарь зачем?
  -- Во-первых, ему там одному торчать смысла нет. Во-вторых, он мне при описи трупов нужен. Кальмар и Морской Огурец, подождите его здесь и скажите, чтобы он этих осмотрел, а мы с Вороном и Кораллом поищем бумагу и принадлежности для письма.
  -- Замок сильно разграблен, -- сказал Коралл, -- исчезли ценные вещи типа книг, ковров, ценного оружия и дорогой посуды. То есть убегали они отсюда не в спешке.
  -- А откуда ты знаешь, что тут ковры и книги были? -- спросил Ворон. -- Может, Инти таким аскетом был и роскоши не признавал? Во-всяком случае, я всегда представлял себе его аскетом.
  -- Книги должны быть, -- ответил Коралл. -- Это не роскошь. Да и ковры, без них неуютно.
  -- Ну, аскету и должно быть неуютно.
  -- Видно, что со стен что-то содрано.
  -- Я был об Инти лучшего мнения, -- проворчал Ворон, -- жаль разочаровываться.
  -- Хватит разговоров, пошли, -- скомандовал Инти.
   Инти поднялся вверх по лестнице и подошёл к тому месту, где должен был быть тайник. Чуть дрожащими пальцами набрал код. Тайник раскрылся, и Инти вздохнул с облегчением. До тайных списков никто не добрался. И даже его почти дописанный учебник был на месте.
  -- Коралл, давай поищи сумку какую-нибудь, упакуем документы. По счастью, тут есть ещё немного чистой бумаги. Посмотри, вон там кабинет, авось там найдётся что-то для письма, придётся составлять список убитых.
  
   Несмотря на облегчение от целости тайника, Инти чувствовал себя неловко и скованно. Отчасти виной тому была несостоявшаяся битва, но в то же время было очень неуютно в своём разграбленном доме. Коралл был прав, ковры и наградное оружие со стен поснимали.
   Дверь в кабинет Инти была распахнута, а зрелище, представшее перед глазами, заставило его остановится на пороге как вкопанному. Инти, конечно, на многое успел насмотреться за свою жизнь, но когда не где-нибудь, а у себя дома видишь на полу изуродованные трупы, причём не просто трупы, а людей, которых ты хорошо знал... Всё-таки и для Главы Службы Безопасности есть некоторый предел.
   Увидев, что Саири стоит перед трупами как вкопанный, Ворон только пожал плечами. Конечно, не сказать, что ему это зрелище тоже было особенно приятно, но так как убитых он не знал, то оно его не столь ужасало. Пройдя мимо трупов и следов крови на ковре, он порылся в ящиках стола, но нашёл только пару карандашей, какую-то полуисписанную тетрадь, и ещё на полу валялся явно оброненный кусок бумаги.
   Разглядев его поближе, Ворон понял, что это кусочек от протокола допроса. Там было всего несколько реплик:
  -- Признавайся, это был одним из тех, кто устроил резню в Новой Англии?
  -- Нет, нет, я не знал, что Горный Ветер будет делать.
  -- Вы, инки, всегда хотели уничтожить нас, говори, с какой целью!
  -- Неправда, мы хотели, чтобы вы жили и мы жили. Чтобы жили все!
  -- Это ложь, ты не настолько глуп, чтобы не знать, что это невозможно.
   Когда Инти пробежал по этому обрывку глазами, он мог только вздохнуть. А ведь это и была причина краха -- в непонимании, что ужиться невозможно. Противник не хотел мира ни на каких условиях, и если не наступать, ты обречён на поражение. Сколько бы ты ни доказывал своё миролюбие, а враг всё равно не постесняется поглумиться над тобой вволю. "А ведь на их месте мог бы быть я", -- с грустью думал Инти. -- Ведь это мне могли точно так же выжечь глаза и отрезать мужеское. Да, в общем-то, это и сделали... Бедный Саири! А ведь они думали, что глумятся надо мной..."
   К нему подошёл Коралл:
  -- Тебе плохо, Саири? Может, воды?
  -- Да, мне нехорошо. Послушай, Коралл. Ты... ведь не было трупов людей, похожих на Горного Ветра?
  -- Нет, не было. Его бы я точно узнал.
  -- Хвала богам. Лучше смерть при аресте, чем вот такое... Ладно, пошли вниз.
   Лекарь уже осмотрел труп Золотого Слитка. Инти продиктовал имя и должность своего свояка, а причины смерти уже диктовал лекарь. Записывал Коралл. Затем перешли ко второму трупу. Целебный Бальзам сказал: "Тут видно, что его били, но смертельных повреждений нет. Умер он не от этого". "А от чего?" "Может быть, от разрыва сердца", -- сказал Целебный Бальзам. -- Ой, нет. Видите эти закопчёные железки? Скорее всего, его прижигали ими..." "Где же следы от ожогов?" "Скорее всего на том месте, где это наименее заметно". Целебный Бальзам ещё больше наклонился над трупом, и в этот момент капля масла упал на него с факела. И "труп" вздрогнул. Вслед за этим вздрогнули и все остальные. Целебный Бальзам пощупал пульс.
  -- Точно, живой.
  -- Значит, так, -- скомандовал Инти, -- немедленно тащим его наверх. Там на поляне при свете удобнее.
  
   Как только несчастный был вытащен на поляну, стало видно, что волосы у него белые как снег. Осматривавший его лекарь добавил:
  -- Как я и предполагал, ему обожгли анус.
  -- Скажи, что тебе нужно, чтобы ему помочь?
  -- Сделайте место, где его положить. В доме не надо, там трупный запах, лучше разбить палатку. Разведите костёр, я сварю укрепляющий отвар. И раны его обработаю.
   Инти быстро отдавал распоряжения. Ворон приметил, что "Саири" легко ориентируется в хозяйственных постройках, которые разграбили куда меньше. Во всяком случае, там нашлась палатка и устройство для подвешивания котла над костром с самим этим котлом. Ну и ещё кое-какие необходимые мелочи.
   Когда лекарь ушёл хлопотать в палатку, все остальные собрались в том месте двора, где бы он не мог слышать, и стали обсуждать дальнейшие планы. Ворон спросил:
  -- Саири, а если этот больной выживет, что ты собираешься с ним делать?
  -- Возьмём с собой и постараемся выходить. Я уже посмотрел то место, где хранились телеги... Увы, на них на всех вывезли награбленное имущество. Так что придётся кому-то из вас сходить до наших женщин, взять нашу телегу-паланкин, чтобы можно было его к нам дотащить.
  -- Я сомневаюсь, что это целесообразно, -- сказал Ворон, -- может, лучше отдать его на попечение местных жителей?
  -- Исключено, -- ответил Инти, -- они могут его выдать палачам из корысти или страха.
  -- Саири, как ты не понимаешь, что нам с ним возиться... ну не с руки. Это не хуже, чем оставить Видящего Насквозь.
  -- Во-первых, Видящего Насквозь мы оставили не чужим людям, а родственникам, которые его не выдадут. Да и он сам просил так. Во-вторых, тогда мы спешили, желая предотвратить переворот, а сейчас... сейчас нам спешить уже некуда.
  -- А если нам всё-таки придётся куда-то внезапно сматываться? Как мы тогда с паланкином? -- не унимался Ворон.
  -- Если придётся, тогда и будем решать. А пока ещё нужна разведка в Куско и ещё кое-какие дела. И вообще, я на этот счёт хотел бы послушать мнение остальных.
  -- Я думаю, что он восстановится так, чтобы мочь путешествовать, дней через двадцать, -- сказал Уайн. -- Во всяком случае, со мной это было примерно так. И, разумеется, я считаю, что мы должны о нём позаботиться. Любой из нас мог оказаться на его месте.
  -- Я думаю, надо дождаться того момента, когда он сможет хотя бы говорить, -- сказал Кальмар, -- и потом спросить его самого, хочет ли он остаться с нами, или, может, у него есть родственники, которые могли бы его приютить.
  -- Поговорить с ним в любом случае не помешает, -- добавил Морской Огурец.
  -- Я вот что замечу, -- сказал Коралл. -- Мне кажется, Ворон боится не столько того, что больной нас сейчас стреножит, сколько того, что он потом окажется плохим товарищем. Ворон думает так, потому что вообще в людях разбирается плохо, судит их по формальным критериям, да и вообще выискивает в них пороки.
  -- Я ? человек Инти, а не сопливая барышня.
  -- А я, по-твоему, барышня?!
  -- Ты наивный юноша, тебе 18 лет. И тебя ещё никогда не обманывала женщина.
  -- А это здесь причём? -- спросил Морской Ёж. -- Мы же не о женщинах сейчас говорим!
  -- Похоже, ты только и думаешь, что о женщинах, -- съязвил Коралл, глядя на Ворона. -- Что касается больного, то раз он не сломался под такими страшными пытками, то, значит, ему вполне можно доверять.
  -- А откуда ты знаешь, что не сломался? -- спросил Ворон.
  -- А ты что, не заметил, как он отличается от людей в кабинете? -- сказал Инти. -- Глаза и всё прочее у него цело. Скорее всего, его обещали пощадить, если он расскажет то, что им было нужно. И да, ведь документы в тайнике оказались целы.
  -- Значит, его спрашивали про тайник? Где он и какой шифр? -- спросил Ворон. -- Но откуда он про него знал?
  -- Могли допрашивать про тайник или про то, кто может знать к нему доступ, -- сказал Инти. -- В любом случае, мы должны делать вид, будто не понимаем, что с ним сделали. Пыточное бесчестье очень тяжело пережить, а уж когда имели место такие мерзости... В общем, тут много будет зависеть от нашего такта и чуткости.
  -- Я всё-таки не понимаю, почему мы обязаны с ним возиться, -- сказал Ворон. -- Мне он ни сват, ни брат. Или ты, Саири, его знаешь?
  -- Во-первых, скорее всего, он действительно выдержал пытки ради нас, смолчав про список. Так что не спасать его было бы просто свинством. Впрочем, это в любом случае было бы свинством.
  -- А во-вторых, ты его знаешь! -- сказал Ворон.
  -- Ну, знаю. Знаю уже десятки лет. Это мой друг, и я готов за него поручиться.
  -- Тогда назови его имя.
  -- Не могу сделать это без его разрешения. Как ты не понимаешь, что после такого позора человеку лучше на некоторое время спрятаться за безымянность.
  -- А ты может, тоже за безымянность от позора прячешься? Ведь Саири -- это не настоящее имя!
  -- А откуда ты знаешь?
  -- А откуда ты знаешь всех этих, которых в доме убили? Ты ведь этих в кабинете знал, оттого и стоял как вкопанный.
  -- Ну, знал. И что из этого?
  -- Ворон, Саири, кончайте препираться, -- сказал Коралл, -- пусть этот человек сам решает, говорить ему своё имя или нет.
  -- Да может он вообще не выживет, -- сказал Морской Огурец, -- и из-за чего тогда спорим?
  -- Даже если не выживет... -- сказал Инти, -- всё равно это не повод вести себя по-свински. Ладно, исходим из того, что он выживет. Так что надо ехать за паланкином. Туда на лошадях, обратно пешком. Чтобы не ехать впустую, всё равно надо найти то имущество, которое имеет смысл отсюда взять. Запасы еды и одежды мы сейчас поищем. А остальным, видимо, придётся здесь ночевать. А так как делать это придётся в доме, скорее всего, то надо будет похоронить трупы. Помимо всего прочего, это и наш долг перед ними, но к долгу тут некоторые глухи, а вот неприятный запах едва ли будет отрицать даже Ворон.
  -- Воронам он приятен, -- съязвил Коралл.
  -- А вам, должно быть, приятно сидеть в морской воде и жрать сырых рыб, -- съязвил Ворон в ответ.
  -- Тихо, лекарь идёт, -- сказал Инти, -- только его не стоит впутывать в наши ссоры.
   Целебный Бальзам подошёл, Инти спросил его:
  -- Мы тут решали насчёт дальнейшего... Каково состояние больного?
  -- К нам наверх его можно нести только в паланкине. В общем, он выживет. Хотя его ушибы меня беспокоят... Я уже извёл на него большую часть бальзама, предназначенного для таких случаев, но было бы желательно добыть для него лёд. Конечно, у меня чуть-чуть было в термосе, но закончилось...
  -- Лёд, значит, -- сказал Инти, несколько помрачнев, -- ладно, пошлю ребят. А так он...
  -- В здравом уме. Но имя называть отказался, опозорен. В общем, для его состояния держится вполне прилично. Сейчас он опять уснул, в укрепляющем отваре есть усыпляющее. Надо бы тебе с ним поговорить, когда проснётся. Но это будет часа через два-три.
  -- Хорошо, а мы пока другими делами займёмся. Хоронить трупы надо. Кроме того, надо, чтобы кто-то наверху на наблюдательной веранде стоял. Так что будем меняться по очереди.
  
   Печальные хлопоты заняли весь день. По счастью, запасы еды и одежды в замке нашлись. Ещё со времён отца Инти повелось, что в замке, а точнее в постройках, которые были куда меньше разграблены, хранились одежда и всякие другие вещи для маскировки его людей под торговцев, рыбаков, крестьян, пастухов и прочих... Причём даже желательно, чтобы одежда была ношеной, так как новизна не в то время когда одежду выдают, вызывала бы некоторые подозрения. Были, разумеется, и женские платья. В общем, Коралл и Морской Ёж поехали с ними наверх, помня о задании.
   Для Инти эти похороны дались нелегко, но, по крайней мере, теперь он точно знал, кто мёртв, а кого ещё можно надеяться увидеть в живых. То, что убит не только сам Киноа, но и большинство его заместителей, говорило ему о многом. Скорее всего, в этом не было особенной необходимости -- если бы их позапугивали получше, то узурпаторы могли бы заставить какую-то часть из них служить себе. А управлять хозяйством без них будет для новой власти сложно... Но, видимо, они и не собираются ею управлять так, как управляли инки. Для них вполне приемлемо обрушение всего и вся. Среди убитых, само собой, не было Жёлтого Листа. Но не было и Верховного Амаута и других высокопоставленных амаута. Уайн предположил, что они могли просто попасть с другими амаута в заложники. Не было также и Славного Похода. Тут возможны были два варианта объяснения: или тот сам впутался в заговор, или его подкараулили в другом месте. Славный Поход просто так не сдался бы в плен, он, как и Горный Ветер, мог покончить с собой в безнадёжной ситуации. Все остальные носители синего льяуту были мертвы.
   Инти позаботился, чтобы каждого похоронили в отдельной могиле, с индивидуальным узором из камушков. Ворон ворчал, но его уговорили, сказав, что через некоторое время англичане могут сюда вернуться и взвалить "безымянные жертвы" на Службу Безопасности, после чего за них начнут казнить любого человека, связанного с ней, уже по суду (погромы и бессудные расправы долго продолжаться не будут). А так будет хотя бы шанс опровергнуть обвинение.
   Уайн и Инти сидели на наблюдательной вышке (одно из немногих мест, свободных от следов крови и разгрома), в мирное время служившей также верандой, и смотрели на дорогу и на зажигающиеся на небе звёзды. Конечно, надо было вести наблюдение за дорогой, но тут можно было и просто поговорить наедине.
  -- Завтра надо будет отсюда уходить, -- сказал Инти -- ведь вернуться англичане могут в любой момент. Да, не таким я представлял возвращение сюда... У меня к тебе просьба, Уайн. Не мог бы ты эту ночь провести рядом с Асеро? Я сегодня поговорил с ним, он держится достаточно бодро для его состояния, но я боюсь, что он будет меня расспрашивать на волнительные для него темы, а это пока рано. Пусть окрепнет хоть чуть-чуть. Ты ведь умеешь молчать, Уайн. А это как раз то, что нужно. Кроме того... ты ведь тоже в своё время немало пережил... Тебе проще его понять, чем остальным...
  -- Хорошо, я согласен. Но есть один момент: может, не стоит ему ночевать в палатке, а лучше перенести его под крышу? Ночью может стать довольно прохладно, но это бы ещё не так страшно. Палатка стоит посреди двора на сильно видном месте, в случае чего из неё незаметно не уйдёшь.
  -- Ты думаешь, на нас нападут этой ночью?
  -- Напасть могут всегда. Давай подумаем, как его расположить побезопаснее.
  -- Можно на бывшем складе.
  -- Это немногим лучше. Тоже ловушка, если нас заменят.
  -- Ладно, тебе скажу. Там есть запасной выход. В случае чего можно попробовать уйти тебе с Асеро.
  -- Тогда подойдёт. Инти... скажи, ты сильно не доверяешь своим людям? Ты собираешься долго скрывать своё имя от них?
  -- Я думал открыть его по возвращении в замок. Но теперь... не знаю. Впрочем, беспокоит всерьёз меня только Ворон.
  -- А лекарь?
  -- У него много глупостей в голове, но человек он, судя по всему, честный. Ему бы я открыться рискнул. Но попозже. А вот Ворон... сейчас ему всё равно деваться некуда, и выгнать его нельзя. Но потом... кто знает, как повернётся дело.
  -- Ворон всё время на твою жену наезжает, я бы такое едва ли вытерпел!
  -- А что бы сделал? Грозно поговорил? Я уже пробовал, это помогает лишь на время. Набил бы морду? Это тоже не помогло бы, да и к тому же следы драки привлекают внимание. Да и не в моей жене тут дело.
  -- А в чём же?
  -- В том, что Ворон любит выискивать в людях склонности к различным порокам. Но даже в нашей работе это не всегда на пользу. Нам надо оценивать объективно, кто на что способен, и потому избирательное зрение очень вредит. Ведь если человек видит то, чего нет, то он может и не увидеть то, что есть.
  -- У меня тёща вечно подозревает меня в каких-то нечистых планах и тайных преступлениях. То, что я могу убить кого-то, то, что её дочь брошу, а сам молодую жену покрасивее заведу....
  -- Ну вот и Ворон также. Ему кажется, что если человека когда-то по жизни оступился, то это не оттого, что его обстоятельства толкнули, а от порочных наклонностей. Он не верит, что человек может исправиться и постарается больше не повторять прежних ошибок. Помнишь про заговор среди амаута? На него пошли в основном те, кто считает, что всё в человеке определяется кровью, а окружение и воспитание не важны. И плюнули на те опыты, которые показывают, что на развитие растений влияют и условия, а люди... они посложнее растений устроены. И воспитание на них ещё побольше влияет.
  -- Я не могу верить в предопределение крови, ибо тогда мне надо было бы признать, что собственная кровь делает меня каким-то порочным, а не просто заставляет бриться по утрам. Юношей я на вид был почти европеец, а с годами всё меньше и меньше на них похож.
  -- Вот что, Уайн... надо будет тебе с Зарёй потом поехать куда-то, где наша власть сохранилась. Скорее всего, в Тумбес. Заодно и связь восстановишь. Тем более что ты там уже был.
   Уайн вздрогнул:
  -- Вот туда, где мы были, лучше не надо. Ведь меня там знают, а Зарю тем более.
  -- А что про неё знают?
  -- Что она работала на тебя.
  -- Даже про это знают далеко не все. Ну а теперь что вам стоит разыграть простых обывателей, которые еле ноги унесли ото всей этой мясорубки? Тем более что я формально убит, чем вы там пять лет назад занимались -- далёкое прошлое. А теперь у вас дети, и вообще не до того...
  -- Всё-таки это рискованно.
  -- Куда менее рискованно, чем то, на что ты шёл ради Родины раньше.
  -- Это верно. Но тогда я рисковал только собой. Мне и в голову не могло прийти, что и Заря...
  -- А чем она хуже тебя? Почему тебе можно было рисковать ради Родины, а ей нет?
  -- Потому что она женщина.
  -- По-твоему, женщины хуже мужчин?
  -- Нет, но женщин... ты знаешь, что с ними делают.
  -- Так и с мужчинами тоже. Мужчины разве что забеременеть при этом не могут. А умереть и покалечиться -- вполне.
   Уайн не ответил, глядя куда-то вдаль. Инти понимал, о чём он вспоминает. И добавил:
  -- Пойми, Асеро прежде всего мой друг, и для меня он дорог просто как человек. Сможет ли он потом участвовать в политике и в каком виде -- вопрос уже второй. Хотя, конечно, выздоровев, он едва ли захочет отсиживаться в сторонке. Я его хорошо знаю.
  -- Я понял тебя.
  -- Помнишь, как в Великую Войну наши предшественники писали на стенах осаждаемых крепостей: "Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина". И мы должны быть достойны своих предков и делать то дело, которое без нас делать некому.
   Сказав это, Инти стал спускаться вниз. Уайн остался на наблюдать за дорогой дальше.
  

Возвращение к жизни и память о прошлом

  
   Асеро очнулся. Сперва свет, брызнувший в глаза, показался ярким, почти ослепительным, но потом он понял, что это обычный дневной свет, прошедший через светлую ткань. Его окружало что-то вроде палатки или шатра, и лежал он, кажется, на постели. Значит, он уже не в тюрьме, но и не в загробном мире -- всё тело сильно ноет и болит, а язык от жажды напоминает шершавый коврик. Ладно, придётся терпеть жажду, воды попросить всё равно не у кого. Но едва ли его оставили одного надолго, скоро кто-нибудь придёт, ибо для Асеро было очевидно, что те, в чьих руках он находится, явно намерены его выходить, иначе бы не стали заботиться о постели и пологе. Но кем могут быть эти люди? Ясно, что это не его тюремщики -- те после того, как сожгли его мать, едва ли могли надеяться на какой-то компромисс. Или всё же... нет, куда более вероятно другое. Узнав, что в Куско переворот и центральная власть пала, кто-то из местных вполне мог проявить инициативу и создать партизанский отряд, чтобы атаковать англичан. Для них было вполне логично ликвидировать их форпост вне Куско. Во всяком случае, Асеро на их месте поступил бы именно так. Найдя еле живого пленника, они, естественно, решили его выходить, а потом уже разбираться кто такой и как с ним быть дальше.
   А, в самом деле, что будет, если они поймут, кому именно они спасли жизнь? Вопрос был не такой простой, как сперва могло показаться. Ещё совсем недавно Асеро был уверен в народной любви, уверен в том, что народ пойдёт в бой с его именем на устах. Но теперь, когда в Газете на него вылили вёдра помоев, да и сам он умудрился утратить власть, попав в довольно глупую ловушку, ещё вопрос, как к нему отнесутся новоявленные партизаны. Конечно, едва ли у кого поднимется рука на слабого и беспомощного, но терпеть насмешки и сожаления как-то совсем не хотелось. Лучше поначалу не раскрывать своего имени, по крайней мере, до тех пор, пока он не выяснит, к кому попал и как к нему относятся.
   В этот момент полы шатра раздвинулись и вошёл человек средних лет, судя по одежде -- лекарь.
  -- Пить, -- еле слышно прошептал Асеро. Впрочем, тот и без того собирался поднести к губам больного чашу с водой, которая после всех мучений показалась каким-то сказочным напитком.
  -- Где я? Что происходит? -- спросил Асеро, утолив жажду.
  -- У друзей и в безопасности. Подробности я тебе расскажу, когда немного окрепнешь. А сейчас я должен тебя осмотреть. Это может быть немного неприятно, но придётся потерпеть, -- с этим словами лекарь снял с Асеро одеяло, -- и скажи, как тебя зовут, если тебе память не отшибло.
  -- Не отшибло. Я помню, кто я такой и что со мной случилось. Только говорить своего имени я не хочу.
  -- Отчего так? Стыдно быть инкой?
  -- Откуда ты знаешь, что я инка?
  -- По ушам. Видно же, что в них серьги были. Небось, во дворце жил, дорогие одежды носил, ел каждый день как по праздникам... Тяжело тебе будет в шестьдесят лет к другой жизни привыкать.
  -- Шестьдесят! -- вскричал Асеро. -- Неужели я стал похож на дряхлого старца?
   Слегка приподнявшись на локтях, он ошарашенно посмотрел на лекаря.
  -- Так, руками и ногами двигать значит можешь, -- сказал деловито лекарь, -- значит, не парализован, уже хорошо. А сколько тебе лет на самом деле?
  -- Сорок...
  -- А волосы у тебя отчего такого серебристого цвета?
  -- Не знаю... раньше нормальные были.
  -- От большого испуга, я слышал, седеют даже юноши. Но сам я никогда не видел такого.
  -- Я сильно повреждён? Калекой не останусь?
  -- Посмотрим. Но, как мне кажется, они тебе ничего жизненно важного не задели. Полежишь несколько дней, а потом уже и вставать, и ходить начнёшь.
  -- Кое-что всё-таки задели, -- прошептал Асеро и покрылся краской стыда, потом, преодолев неловкость, всё-таки решился спросить, -- меня очень сильно ударили туда... Скажи мне, я ещё мужчина?
  -- Ну, это сказать сложно. Вот когда очухаешься и попробуешь с женщиной переспать, тогда станет ясно, можешь ты ещё что-то или уже всё, наразвратничался. Только вот всё равно вряд ли кто-то с тобой добровольно пробовать пожелает... Кто ты теперь?
  -- Да уж я понимаю, что никто, -- со вздохом сказал Асеро. -- Только не думай, что я развратник. Если мне и можно в чём-либо обвинить, то уж никак не в этом! Я был женат, вёл нормальную семейную жизнь.
  -- Так я тебе и поверил. Врать тебе не надо. Послушай, не хотел я эту тему поднимать, но раз уж зашла речь... Ведь в том, что случилось, вы, инки, в первую очередь сами виноваты. Ну ладно, вы жрали там в три горла, золотом себя увешивали, по несколько жён имели... Но оргии с голыми девками зачем было устраивать? Думали, что про ваши пьяные непотребства никто не узнает? Что до простого народа это не дойдёт рано или поздно? Ну и вот свергли всех носящих льяуту, разгромили их дома, а теперь в столице чужестранцы хозяйничают. Я от них ничего хорошего, конечно, не жду, но и защищать тех, кто девок на свои оргии силком затаскивает и там их чести лишает, народ, понятное дело, не стал. Ну что, стыдно?
  -- Клянусь, я ни в чём таком не виноват. Ну да, мы жили в роскоши, многие имели по несколько жён, но чтобы насиловать кого-то... Ну не было такого. У меня вообще только одна жена была, хотя мне это по сану и не полагалось. В роскоши меня ещё можно упрекнуть, но в разврате... Нет, упрекать меня в этом несправедливо и жестоко!
  -- Ну, ладно, ладно, успокойся, вот отвар, пей мелкими глоточками. Замнём насчёт тебя. Вот тот же Инти всех в разврате переплюнул, опозорив сотни женщин. И ничего ему никто за это не сделал! А ещё говорят, будто перед судом у нас все равны... Нет, есть неподсудные, как в Европе дворяне...
  -- Всё это клевета...
  -- Ладно, допустим, клевета. Но почему про это столько говорят и пишут? Не могли же они это за несколько дней выдумать?
  -- Не могли. Они лишь напечатали в наших газетах то, что выдумали клеветники до этого.
  -- Послушай, но ведь так лгать невозможно. Разве можно на пустом месте обвинить человека в таком? Ну, может, жертвами Инти были не сотни женщин, а десятки, или даже единицы, но что это меняет? Да и о том, что его ведомство временами хватало невинных, и раньше поговаривали.
  -- А раньше ты... верил в это?
  -- Верил. Ну, сам посуди: ни для кого не секрет, что среди тех, кого его ведомство обвиняло, были люди образованные, даже амаута. Ну вот я не верю, что они могли быть преступниками. Не верю, и всё! Не верю, чтобы лекарь мог отравить своего пациента, как бы плохо он к нему не относился. Вот я инков не люблю, но всё равно сделаю всё, чтобы ты на ноги встал. А ведь Инти как своего поста добился? Обвинил в отравлении своего предшественника, тот, мол, через личного лекаря отравил его отца... Ну а мне сдаётся, что всё это выдумка, просто Инти от Колючей Ягоды избавиться надо было. Хотя тот тоже был не воплощением невинности, но Инти -- это вообще не человек, а злой дух.
  -- Скажи, а тот человек, который у вас главный, он тоже... он про инков также думает?
  -- Не знаю. Вроде бы нет. Я познакомился с ним только вчера.
  -- Вот как?
  -- Да, и знаю я про него немногое. Называет он себя Саири, говорит, что служил в торговом представительстве, живёт в Куско, выезжал по делам за границу, думал вернуться домой, а тут переворот... И теперь не уверен, что его дом и родня в Куско не пострадала. Что у него в Куско была родня, думаю, не врёт, я его насчёт этого за язык не тянул, какой ему смысл выдумывать? Да только что-то не договаривает.... Жена и дочь у него, девочка лет десяти... Да тоже какие-то странные. Девочка дикая, мало с кем разговаривает, а жена вся в застарелых ожогах. Якобы обгорела при пожаре. Вроде кем ей ещё быть, кроме как женой, любовницу такую точно никто бы держать не стал, да только что-то его люди не договаривают, и как-то на этот счёт двусмысленно улыбаются. А ещё говорят, что среди этих торговых агентов чуть ли не каждый второй заодно и разведчиком был.
  -- А что с ним связался, если не доверяешь?
  -- А потому что у меня выбора нет. Из родного селения бежать пришлось, а как дальше быть -- не знаю. А всё из-за вас, инков! Ведь, согласись, если бы вы в Куско не роскошествовали и Асеро с бабами бы не безобразничал, разве вас возмущённый народ сверг бы? Ладно, носящим льяуту поделом досталось, но из-за вас честные люди пострадали. Вот мой сват, хоть и был инкой, а деликатесы лишь по праздникам ел. Но, тем не менее, когда в нашу деревню нагрянули враги, то к кому они в первую очередь вломились? К нему. И убили. И сына его, который за отца вступился, тоже убили. Моя дочь успела удрать через заднюю дверь, а то ведь и её хотели... Прибежала ко мне, рассказал всё, ну и пришлось бежать надо подальше отсюда, пока и за нами не пришли. Так что нет у меня теперь ни дома, ни места, -- лекарь вздохнул. -- Ну и вот, бежал я с дочерью и встретил по дороге этого самого Саири. И для нас обоих встреча оказалась очень кстати. Он тут замок это брать собрался штурмом и рассчитывал, что будут раненые. А я, поняв, что теперь разбой, похоже, будет по всей стране, решил, что вдвоём с беззащитной дочерью всё равно далеко не уеду. Ладно, хватит тебе на сегодня слушать. Тебе лучше поспать, если можешь.
  -- Хорошо, я и в самом деле лучше вздремну. Только вот... надеюсь, для меня найдётся какая-нибудь одежда, чтобы я мог встать и облегчиться?
  -- Вставать тебе пока нельзя. Для этой цели я подставлю тебе специальный сосуд.
  -- Но я стесняюсь... -- впрочем, даже попытка сесть не удалась, голова закружилась, и Асеро пришлось подчиниться.
  -- Странно, что стесняешься. А разве, когда ты во дворце жил, тебя слуги не одевали, не умывали и всё такое прочее?
  -- Нет, никогда. Разве я малое дитя и не способен о себе позаботиться сам?
  -- А дворцовый этикет? И на что тебе были тогда твои многочисленные жёны?
  -- Я же говорю, что у меня была всего одна жена, и других женщин, кроме неё, я не знал.
  -- Ну, зачем ты так врать-то? Не бывает у высших инков меньше десяти жён. Или ты думаешь, что если я буду знать про твою распутную жизнь, то не вылечу? Как раз наоборот, могут быть проблемы, если врать будешь.
  -- Я не лгу... я готов чем угодно поклясться, только вот не знаю, чем... теперь, когда у меня всё отняли. Всё -- здоровье, близких, даже честь мою... Я, правда, ещё жив, но много ли значит жизнь в позоре? Так что нечем мне клясться... на слово поверь, что я не злодей, не развратник, и свою жалкую участь ничем не заслужил.
  -- Верю, верю, -- сказал торопливо лекарь и, забрав банку с мочой, торопливо заправил его одеяло. Впрочем, по его интонации Асеро догадался, что тот просто не настроен сейчас спорить, -- а теперь спи! Когда проснёшься, сможешь поговорить с самим Саири.
  
   Асеро на некоторое время задремал, и ему даже снилось что-то из прошлой жизни, когда никаких англичан в Тавантисуйю ещё не было и о грядущей катастрофе никто не подозревал. Когда он открыл глаза, он некоторое время не мог понять, сон это или уже явь, так как рядом с его постелью сидел Инти. Или он уже был на том свете? Но даже если так, стоит ли печалиться? Его опозоренная жизнь была не так уж дорога ему, а в другом мире его ждут все те, с кем его успела разлучить смерть...
  -- Инти, брат! Как хорошо, что ты здесь...
  -- Тихо! Не называй меня этим именем. Для всех здесь я Саири, а Инти формально мёртв.
  -- Так значит ты... как же ты выжил?
  -- Обыкновенно. Я уехал по делу, оставив в замке своего двойника. Его убили, а я жив. Конечно, я не рассчитывал на такой исход, думал, вернусь, мы поменяемся ролями, но уж как вышло... А мне пока лучше формально побыть мёртвым, чтобы враги меня не ловили. Так что для всех я торговец Саири, недавно вернувшийся из деловой поездки за границу.
  -- Мог бы предупредить, что уезжал. А то я от беспокойства о твоём здоровье с ума сходил и не понимал, отчего это мне тебя посетить нельзя.
  -- Боялся, что Луна разболтает.
  -- А семья у тебя откуда? Тоже для маскировки?
  -- Не совсем. Но это долгая история, а ты ещё слаб. Есть хочешь? Одними травами на воде сыт не будешь.
  -- Да, хочу. Меня в плену вообще не кормили.
  -- Сейчас я тебя мясным отваром с кусочками лепёшки накормлю. Лекарь сказал, что моча у тебя на вкус нормальная, внутренних кровотечений быть не должно. Так что жить будешь.
  -- Да, я как раз хотел про лекаря сказать... он инков почему-то не любит. Его послушать, так на нас клейма ставить негде. Ты не боишься, что...
  -- Нет, не боюсь. Да, он против инков предубеждён, но среди амаута это бывает. Я уверен, что сумею переубедить его со временем. Главное, что он честен.
  -- Он знает, что я инка, понял по ушам...
  -- Да, уши это, конечно, проблема. Как мудр был мой отец, отговоривший меня в своё время от этой процедуры! Имени твоего лекарь ведь не знает?
  -- Не знает. Я решил не говорить.
  -- И правильно.
  -- А когда вы брали замок, вы много людей потеряли?
  -- Ни одного. Англичане оставили его без боя. У них ведь очень мало людей, потому сделав там всё, что они хотели, они его оставили.
  -- Инти, как ты думаешь, что нам делать дальше?
  -- Тебе -- прежде всего, поправиться. А потом уж как-нибудь найдём способ выкурить чужеземцев из страны. Новая власть мало кому по нраву.
  -- Инти, ты понимаешь, что я опозорен. Меня нагим провели по Куско, по дороге глумились надо мной, и не нашлось никого, кто бы... кто бы попытался меня спасти. Да этой негодяй ещё и оболгал меня, сказав, что я обесчестил его сестру. Я не понимаю, отчего так? Ведь я старался быть хорошим государем, улучшал жизнь подданных как мог... Да, они поверили клевете, но почему так легко? Ведь обычно, услышав дурное о близком и любимом человеке, люди стараются до последнего не верить в ужасное, отмахиваются от него любым способом. Если бы, например, я услышал о тебе дурное, я бы тут же отверг это с негодованием, а они поверили... Значит, я их чем-то раньше обидел? Но чем? Прививками? Но я же постарался объяснить, что это для их же блага...
  -- Успокойся. Подробности потом обсудим, но сдаётся мне, что не в твоих действиях дело. Конечно, мы допустили ошибку, пустив наших врагов внутрь страны. Да, мы понимаем, что решения принимали все носящие льяуту, а не ты единолично, но среди простого народа многие воспринимают все решения как твои. Если в стране оказались англичане -- значит, по их мнению, лично тебе этого хотелось, хотя мы-то знаем, как всё обстояло на самом деле...
   После этого началось кормление. Асеро чувствовал, что у него прорезался аппетит, а значит, его тело борется за жизнь.
  -- Но почему за меня никто не вступился? Чем я их обидел так сильно? Этот вопрос жжёт меня похуже огня...
  -- Да не надо думать, что раз не заступились -- значит, обидел. Тут дело в другом: все привыкли, что ты под охраной и за твою безопасность есть кому отвечать. Скорее всего, многим из тех, кто видел тебя избитым, было тебя искренне жаль, но ни у кого не нашлось решимости кинуться на негодяев. Ведь в одиночку их не одолеешь... Хотя... подозреваю, что многим будет удобно уже в оправдание себе и своему бездействию поверить в ту клевету, которую про тебя распространяют. Чтобы отделаться от долга, который велит мстить... Все ведь понимают, что эти мерзавцы не столько тебя лично ногами пинали, сколько топтали всё то, что воплощает Тавантисуйю. Когда Манко на цепь сажали -- было то же самое... Значит, у простых людей теперь выбор: или предать своё прошлое, отречься от него, или мстить. Чем больше обнаглеют чужеземцы -- тем больше будет мстителей. Так что мужайся.
  -- Что наши люди будут мстить врагам, я не сомневаюсь. Боюсь я другого -- бесчестья, павшего на моё имя. Потерять льяуту, потерять близких... это всё ещё можно пережить. Но как жить без чести? Если меня считают мерзавцем и насильником, то как мне... ведь меня же отвергнут честные люди.
  -- В крайнем случае, возможно жить под чужим именем. Асеро, я ведь тоже в этом смысле обесчещен. Но, конечно, я тоже должен искать имя способ отмыть своё имя, без этого ничего не организовать. Впрочем, скоро художества новой власти будут столь очевидны, что станет ясно, что нас оклеветали. Во-всяком случае, люди будут готовы это услышать. Доносить-то придётся всё равно самим... Ладно, тебе ещё что-нибудь нужно? Есть, пить, или наоборот... Время от времени к тебе заходить будут, проверять, что да как... Жаль, не могу с тобой подольше посидеть. Надо поскорее собраться, и завтра тебя на нашу базу понесём.
  
   Но Асеро было ничего не надо. Заснуть снова не получалось. Асеро стал думать, вспоминая свою прошедшую жизнь.
   Но всё-таки, почему так всё вышло? Сколько не проклинай предателей и собственную наивную близорукость, всё равно оставался неумолимый вопрос: раз случилось то, что случилось, значит, именно он где-то совершил ошибку. Когда и где? Что было не так в Тавантисуйю, если столько людей предпочло власть иностранных господ? Об этом предстояло подумать, тем более что лежать ему ещё много дней, а значит, только думать и оставалось.
   А может, вообще не стоило ему нарушать волю своего покойного отца, ехать в Куско и получать образование, которое неумолимо вело его на слишком опасную высоту? Ведь, противясь дальнейшему образованию сына, отец поступал так не по слепоте и невежеству, а руководствуясь определённой логикой.
   Асеро хорошо помнил, что незадолго до оспы, так неожиданно оборвавшую жизнь его отца и сделавшую самого Асеро сиротой, отец, чиня старые сапоги, объяснял ему, почему учиться дальше не следует:
  -- Вот я сапожник. И как бы ни повернулась жизнь, я всегда знаю, что смогу прокормить себя и свою семью честным трудом, так как людям всегда нужна обувь, босиком они ходить не будут. Значит, мой труд всегда будет нужен людям, и меня всегда будут уважать. А если ты будешь учиться дальше, то ты уже сапожником не станешь, понимаешь?
  -- Понимаю.
  -- Понимаешь, да не совсем, -- сказал отец, забивая гвоздь. -- Вот станешь ты, к примеру, военачальником. Это значит, что чуть разразись где-нибудь на границах нашего государства война, тебя пошлют туда. Хочешь -- не хочешь, а ты обязан. А значит, иди и воюй. Хочется тебе быть убитым или искалеченным?
  -- Но ведь если война, то солдат тоже посылают на неё.
  -- Ну не всех. Ведь солдатом ты только пять лет пробудешь, а если выучишься на командира, то обязан быть готовым отправиться на войну до самой дряхлой старости. А на войне ты не просто будешь чужие приказы выполнять, а сам принимать решения. А это значит, ты можешь ошибиться. И результатом твоей ошибки будут человеческие жизни. А как ты потом будешь жить и знать, что из-за тебя погибли люди? А если ошибка будет очень серьёзная, тебя могут сослать на рудники и даже казнить. А главное, что ты можешь оказаться опозорен. А нет беды страшнее этой и для тебя, и для твоей семьи. В гражданском управлении то же самое. Ошибки стоят если не чужих жизней, то чужого благополучия. Да и жизнь беспокойная, всё здоровье растеряешь. Уж как я не хотел старейшиной становится, но выдвинули, не отвертишься. До сих пор иногда жалею. Но выше точно не полезу, ищите других дураков.
  -- Я хотел бы стать амаута, отец. Что в этом плохого?
  -- А у них тоже между собой разборки и изрядный гадюшник. Понимаешь, когда крестьяне и рыбаки трудятся, они друг другу не мешают, а амаута вечно друг в друге соперников видят. "Ты не прав", "Нет, это ты не прав". А все споры выеденного яйца порой не стоят. Нет, средство жить в мире со всеми, жить, не зная страха и стыда, только одно -- не лезть слишком высоко. Знай сверчок свой шесток. Не лезь наверх, не женись на слишком красивой женщине, и не будешь знать по жизни больших проблем. И не будешь знать угрызений совести.
  -- Я вот одного не понимаю, отец, -- сказал тогда юный Асеро. -- Для нашего блага необходимо, чтобы нами правили хорошие люди. Но если все хорошие люди будут избегать власти и ответственности, то наверху окажутся плохие, которые потом всем могут сделать очень плохо. Разве это не так, отец?
  -- Ну, я не говорю, что все моему совету следовать должны. Видно, есть люди умные, талантливые, которым управлять на роду написано. Но ты у меня разве потомок Солнца? Нет, ты сын сапожника, и тебе лучше всего быть сапожником. Тем более что руки у тебя ловки, и ремеслу ты уже почти выучился. Вот что, сынок, я же тебе добра хочу. Занимать чужое место также опасно, как садиться на чужую лошадь. Ведь она в любой момент тебя сбросить может, и окажешься у неё под копытами... Так что ни к чему тебе лезть наверх или жениться на принцессе.
   Потом Асеро много раз вспоминал этот разговор с грустной улыбкой. Его отец до самой своей смерти не знал, что был женат на дочери самого Великого Манко и что таким образом его сын действительно является потомком Солнца. Но в тот момент всё сказанное отцом казалось таким разумным и обоснованным. И было невозможно представить себе, что отец не проживёт после этого разговора даже месяца, и что свой одиннадцатый день рожденья мальчик встретит уже сиротой...
   Всего через несколько дней отец лежал и стонал, терзаемый страшным недугом. Язвы покрывали его тело с головы до ног, они проступали вокруг глаз и между волос, и было почти невозможно найти хоть небольшой непоражённый участок кожи. Мальчику Асеро они показались похожими на головы многоголового змея. Мать мазала их какой-то белой мазью, но та лишь чуть-чуть облегчала зуд и боль. Отец говорил, что это похоже на то, как если бы болезнь прошивала его изнутри, дёргая за нитки из боли.
   Асеро как наяву представлял себе обнажённое распростёртое тело отца, которая мать с головы до пят мазала белой мазью, а тот временами проваливался в жар и бред. Оставив ненадолго отца, мать вывела маленького Асеро во двор и сказала снять тунику, чтобы она могла рассмотреть его на свету. Асеро немного стеснялся этого, всё-таки он был уже слишком взрослым мальчиком, чтобы обнажаться перед матерью, но пришлось подчиниться. "О боги!" -- прошептала мать. -- "И у тебя тоже!". Пришлось и Асеро подставляться под кисть. А вечером отец твердил, что у него что-то с глазами и что он ничего не видит. Но было непонятно, действительно ли это так, или это бред.
   На следующий день у самого Асеро уже был жар, и он временами проваливался в бред. И теперь страшные змеи тоже выскакивали у него в самых разных местах. И вокруг глаз, и в гортани (из-за этого было больно глотать пищу), и на дёснах, и даже на детородном органе, что было болезненней всего. Это и в самом деле напоминало, как будто кто-то время от времени дёргал его изнутри за нитки из боли. В какой-то момент даже показалось, что у него что-то появилось на глазу, но то ли действительно показалось, то ли быстро прошло, во всяком случае, зрение у него не пострадало.
   В жару он бредил, видел какие-то узоры и цветы, потом он просыпался весь мокрый и мучимый жаждой. Время смешалось, дни и ночи спутались. Но потом страшная пытка прекратилась, и ему наконец-то стало легче. Новые оспины уже не появлялись, да и жар спал. Это значило, что наступил перелом. Поняв это, мать принесла ему немного кашицы с мёдом.
  -- Мама, как отец? -- спросил он.
  -- Сынок... -- всхлипнула мать, -- сынок... нет у тебя больше отца. Ты теперь сирота.
   Это было как удар камнем по голове. Они теперь с матерью одни, и именно он, одиннадцатилетний мальчик, теперь единственный мужчина в доме. Конечно, в Тавантисуйю государство заботилось о вдовах, так что риска погибнуть от голода не было, но всё-таки это значило, что мать нельзя оставлять одну. Ведь многое в доме под силу только мужчине.
   Отца похоронили в тот момент, когда Асеро лежал в бреду, так что для него похорон как бы и не было -- был отец, и нет его. От самого мальчика болезнь постепенно отступала. Стали отпадать корки, и в какой-то момент он уже смог выйти во двор. Тут его увидела тётка Фасолина, жившая пососедству. Она даже руками всплеснула:
  -- Какой был хорошенький мальчик, а теперь... смотреть страшно! Он же теперь на всю жизнь рябой!
   Асеро вопросительно посмотрел на мать:
  -- Ничего страшного, зато он у меня умненький! И работящий. Рябины -- не беда. Найдётся умная, хорошая девушка, полюбит его и таким, а глупые нам не нужны.
   Потом были выпускные экзамены в школе (увы, некоторых соучеников оспа тоже не пощадила, и в классе чувствовалась непривычная пустота), и после них была беседа с учителем. Они сидели на лавочке в саду, и Асеро сказал, что не поедет учиться дальше, он должен остаться с матерью, это его долг. И рассказал о словах отца, которые казались ему теперь своего рода завещанием.
   Учитель внимательно посмотрел на него и сказал:
  -- Но ведь, помимо долга перед семьёй, существует ещё и долг перед Родиной. Ты очень талантливый мальчик, Асеро. Правильно ли будет, если ты не направишь свой талант на службу Родине? Ведь учёные занятия -- это не блажь и не баловство. Как бы мы строили мосты и плотины, если бы не было инженеров и архитекторов? Если бы не медицинская наука, то как бы мы лечили болезни?
  -- Отца так и не вылечили, -- мрачно сказал Асеро.
  -- Но, может быть, сейчас где-то учится такой же мальчик, который станет лекарем и изобретёт такое средство, которое избавит нас от этой напасти. Может, этим мальчиком будешь даже ты.
  -- Я не склонен к лекарском искусству.
  -- Пусть так, но вполне может быть, что ты тоже сделаешь что-то, что спасёт многие жизни. И ты не можешь пренебрегать отпущенным тебе от природы даром. А если всё сложится неудачно для тебя... Что же, тогда ты вполне сможешь вернуться к отцовскому ремеслу. Родное селение всегда примет тебя обратно, тут ты не теряешь ничего.
   Асеро молчал.
  -- Пойми, Асеро, я вижу, что у тебя будет непростое будущее. Ты станешь инкой, Асеро.
   Мальчик вздрогнул. Конечно, его учитель не имел в виду Сапа Инку, об этом не принадлежащий к роду сыновей Солнца и помыслить не мог, но для мальчика из далёкого горного селения и просто стать инкой казалось недосягаемой вершиной.
   Ну а потом в родное селение приехал Горный Поток, и тут оказалось, что его мать ему единокровная сестра. Так что для мальчика больше не стояло вопроса о долге перед матерью, которая тоже ехала в столицу, да и вопрос, надо ли получать дальнейшее образование, решался сам собой.
   Конечно, когда ему случалось сожалеть о своём выборе, он поневоле вспоминал отца. Вспоминал в Испании, когда, сгорая от стыда, сбегал из пиршественного зала в мокрых штанах, вспоминал и потом, когда ввязался в соперничество с Горным Львом. А вот на войне с каньяри он не колебался. Понимал, что всё равно бы воевал, пусть и в другом статусе. Но смерть в бою есть смерть в бою, и не важно, есть ли у тебя золотые серьги в ушах.
   А вот на вершине власти решения принимать порой мучительно трудно. И бояться за свою жизнь и жизнь своих близких тоже не сладко. На фоне этого отец порой казался правым своей сермяжной правдой обувного мастера. Но только когда было изобретена прививка от оспы и начался проект по внедрению, Асеро был счастлив снять с себя вину перед отцом. Да и вообще был счастлив избавить свой народ от этого кошмара. Даже врагу он не пожелал бы тех "нитей из боли", память о которых не стёрлась за годы.
   Впрочем, нося на голове алое льяуту с золотыми кистями, легко было думать, что отец ошибался, и ты оказался способными правителем, чьё имя войдёт в историю. А теперь, когда ты жестоко избит и опозорен, когда лишь чудом избежал смерти, поневоле начнёшь жалеть, что не послушался отца.
   А может, он допустил какие-то ошибки с каньяри? Что-то недоучёл?
   Война с каньяри куда сильнее выкосила его родной край, чем пресловутая оспа, и была куда жесточе. Юношей Асеро счёл своим долгом отправиться на войну, угрожавшую целостности и безопасности Тавантисуйю. Точнее, Асеро вызвался пойти добровольно, узнав про то, какая ужасная участь постигает тех инков, да и простых кечуа, попавших в руки мятежников. Впрочем, это ужасало любого честного тавантисуйца. Асеро уже тогда понимал, что у каньяри много обид на инков, и мог понять тех, кто убивает врага в бою, но никакими обидами нельзя было оправдать тех, кто глумился над уже беспомощными и безоружными пленниками, уродовал их и обращал в рабство, кто насиловал беззащитных и ни в чём не повинных девушек и женщин. Или в глазах каньяри принадлежность к народу, лояльному инкам, уже была виной, за которую можно без зазрения совести отнять не только всё имущество, но и честь, здоровье, саму жизнь? А если бы каньяри пробились к морю и христиане стали бы присылать им на помощь свои корабли с солдатами? Нет, конечно, Асеро считал замирить каньяри необходимым, но шёл воевать не только поэтому, но и потому, что хотел доказать себе, что он не трус и перед врагом не дрогнет. Да, прежний промах при испанском дворе ему простили, но он всё равно хотел доказать себе, что сам достоин этого прощения, что он может оправдать доверие в трудной ситуации, а значит, он может сам себя уважать.
   Будучи уже далеко не мальчиком, а взрослым восемнадцатилетним мужчиной, уже к тому моменту успевшим прославиться как воин и гроза врагов, Асеро вновь волею судеб оказался в родном селении. Но только вспоминал он этот день как один из самых ужасных дней своей жизни... Конечно, Асеро знал, что каньяри не церемонятся с иноплеменниками, видел он и деревни, пострадавшие от каньяри, где жители жаловались на унижения, которые пришлось им претерпеть, на грабежи, на похищения и насилия над женщинами, но такого, как в этот раз, ему до того видеть не удалось. Всё население родного городка, за исключением тех женщин, которых враги унесли с собой в качестве пленниц, от малых детей до глубоких стариков было перебито. Сами же дома были сожжены, и теперь улица, по которой шёл восемнадцатилетний Асеро, представляла собой голые каменные стены без крыш, и обугленные остовы деревьев, которые казались ему похожими на мертвые руки, тянущиеся к небу. Кое-где попадались трупы, но как ни привык Асеро за эти годы к смерти на войне, ему всё равно не хватало теперь духу подойти к ним, чтобы узнать в них тех, среди кого он родился и вырос и без того было тяжело думать, во что превратили враги его малую родину. Играя на этих улицах ребёнком, он даже и представить себе не мог, что кто-то может прийти и всё так испоганить. А если и мог бы, то в роли врагов представлял себе белых людей, а не соседей-каньяри, к которым хоть и было прохладное отношение, но в способности на такое зверство их никто не подозревал. Времена Великой Войны, когда многие каньяри сотрудничали с испанцами, уже успели подзабыться... Вот и школа, где он учился мальчиком. Тоже теперь обгорелые развалины. И последней каплей для Асеро стал тот момент, когда он увидел, что рядом с руинами школы в петле висит его старый учитель... Не выдержав, Асеро упал на траву и расплакался.
   Он не помнил, сколько времени он рыдал в беспамятстве, время казалось ему чем-то уже не стоящим и не важным. В таком состоянии его застал Зоркий Глаз, его непосредственный командир. Тряся за плечо, он говорил:
  -- Ну что ты плачешь как новобранец! В первый раз, что ли, трупы и смерть увидел?
  -- Ты не понимаешь, это же мой родной айлью. Горный Поток забрал нас с матерью, когда мне было одиннадцать, но здесь остались жить братья и сёстры моего отца, и их дети и внуки... А теперь они все мертвы, все! За что их убили? Чем они перед каньяри провинились? Вот чем мой учитель, -- Асеро показал на труп, -- перед ними был виноват?
  -- Как будто не знаешь! Учителей они всегда убивают при случае. Потому что те говорят не то, что вождям каньяри нравится. Вожди каньяри считают, что только они -- настоящие люди, а все остальные существуют лишь для того, чтоб на них можно было совершать набеги, захватывая рабов и наложниц. А чему учат в наших школах, кроме вычислений и правописания? Что все народы равны, что между ними должны быть отношения дружбы и братства, и что нужно заниматься мирным трудом, а не набегами. Послушай, я понимаю, что тебе сейчас несладко, но возьми себя в руки. Ведь ты сейчас один из немногих, кто знал людей в селении, а значит, должен приняться за составление метрики, которая потом станет материалом для обвинения Острого Ножа, если только удастся захватить его в плен.
  -- Зачем его захватывать, лучше в бою...
  -- Конечно, если Острый Нож погибнет в бою, тем лучше. Но Горный Поток пишет из столицы, что суд над кем-либо из вождей каньяри просто необходим, это единственный способ подать каньяри такой урок, чтобы они его накрепко запомнили.
  -- Скажи мне, Зоркий Глаз, отчего эти каньяри так поступают с нами? Отчего они не хотят мирно разводить лам?
  -- От въевшейся вредной привычки видеть в людях из другого народа не своих братьев, а свою возможную добычу.
  -- Но отчего другие народы под инками постепенно облагораживались, а каньяри - нет? Природа у них, что ли, изначально дурная?
  -- Младший мой брат, нет народа с изначально дурной природой. И среди каньяри есть люди. Преступления Острого Ножа потому и должны быть обнародованы, чтобы никто из сколько-нибудь честных людей не считал его героем.
  -- Но почему мы уж больше столетия стараемся перевоспитать их, и нет никаких успехов?
  -- Не сказал бы, что никаких. Не так уж мало из их народа воюет на нашей стороне, да только предпочитают не подчёркивать своё происхождение. А вот наши враги свою каньяристость подчёркивают. Да если бы не белые люди, местных бандитов давно бы удалось подавить!
  -- Белые люди?
  -- Разумеется. Конечно, они своего присутствия не подчёркивают, но ведь даже школьнику известно -- те, у кого есть ружья, имеют большое преимущество перед теми, у кого ружей нет, так?
  -- Так.
  -- Конечно, грома выстрелов уже давно никто не боится, и обращаться с ружьями умеют все мужчины, однако мы оружие производить можем, а каньяри -- нет. А значит, у нас должно быть преимущество, достаточное, чтобы их задавить. Мало того, зная это, вожди каньяри никогда бы не осмелились восстать против нас, ибо это означало бы пойти на верную смерть. И какой из этого следует вывод?
  -- Значит, если бы не белые люди, которые дают каньяри ружья, то эта земля не обагрялась бы невинной кровью? И мои родные были бы живы?
  -- Конечно, мой мальчик. А теперь вставай и утри слёзы. Там нашли одну старуху, которая чудом выжила в этой резне. Ты должен выслушать её показания.
   Зоркий глаз привел Асеро в его родной дом, который был затронут пожаром лишь частично. После отъезда Асеро с матерью и до прихода Острого Ножа там жила семья дяди Асеро, старшего брата его отца. И найденная старуха оказалась его тёткой Фасолиной, вдовой брата его отца. Ещё не узнав племянника, она говорила:
  -- Когда Острый Нож захватил наш айлью, мы не сопротивлялись, не могли просто... Наш дом ему понравился больше других, и потому поселился здесь. Мужчин нашего рода он убил, а женщин сделал своими служанками, а молодых -- наложницами. Я молила его пощадить моего мужа и наших сыновей и внуков, но он ответил: "Если хоть один мужчина из вашего рода останется жив, он может отомстить мне. Здесь наша земля, и мы можем творить на ней всё, что захотим". Отступая, он перебил почти всех, кроме моей внучки Росинки, которую забрал с собой, но долго она в этом кошмаре не выживет. Мне удалось спрятаться, но теперь я думаю, что зря это сделала, так как зачем мне жить, когда моего рода больше нет и отомстить за него уже некому.
  -- Неправда, Фасолина, за тебя есть кому мстить! -- вскрикнул Асеро не выдержав.
  -- Кто ты, юноша? -- спросила Фасолина удивлённо. -- Я не приметила тебя раньше. Почему ты знаешь моё имя?
  -- Разве ты не узнаёшь меня, тётя?
  -- Откуда мне знать тебя? Мы люди простые, а ты, судя по твоим серьгам, из столичных аристократов.
  -- Тётя Фасолина, я же Асеро... -- ответил он, почувствовав себя без вины виноватым. Звание инки и золотые серьги в придачу он получил совсем незадолго до этого.
  -- Значит, вот каким ты стал, племянник? -- сказал она, неодобрительно косясь на знаки отличия. -- Забыл, что каждому отродясь положено своё место? Ты взлетел слишком высоко, и потому чует моё сердце -- ждёт тебя беда.
  -- Пока что беда постигла тебя, -- сказал Зоркий Глаз, -- а за племянника не беспокойся. Если ты думаешь, что он достиг своего положения дурным путём, то ты ошибаешься.
  -- Не в том дело. Пусть бы это была даже награда за труды, всё равно не для него это. Не место сыну простого сапожника среди сынов Солнца.
  -- Что же, по-твоему, его не должно было награждать за проявленную им храбрость? Ладно, не время спорить. Поскольку у тебя теперь нет теперь своего айлью, то отправишься с нами, коли силы ещё есть, будешь помогать по кухне.
   Асеро не понимал, почему даже в такой момент, когда все родные перебиты и не до мелочей, тётка Фасолина упрекнула его, и не чем-нибудь, а честно сделанной карьерой. Потом он говорил с ней на эту тему, но понял не многим больше, чем в тот раз. Он понял, что его "вина" не в том, что он нарушил волю своего покойного отца (за ослушание в чем-либо другом она бы не была к нему столь сурова), а в самом нарушении некоего данного свыше порядка. Есть, мол, сыны Солнца, а есть все остальные. Хотя любой школьник знал, что сыном Солнца можно стать благодаря заслугам, но всё равно тётку Фасолину ужасала сама мысль, что от её племянника теперь зависят судьбы других людей, и его ошибка может стоить кому-то жизни.
   Впрочем, вскоре Асеро стало не до задушевных разговоров, потому что Зоркий Глаз погиб. Асеро пришлось занять место своего командира, и главной задачей для него теперь было захватить в плен Острого Ножа и судить его. В конце концов он с этим справился. Фасолина дожила до этого суда и выступала на нём как свидетельница. Среди наложниц была найдена живой её внучка Росинка, которая после окончания войны вышла замуж за одного из тех воинов, которые взяли Острого Ножа в плен.
   От суда у Асеро потом осталось тягостное впечатление. Острый Нож сидел, нахально развалившись (прямо как Писарро в "Позорном Мире") и на все обвинения отвечал: "Это наша земля, и мы, каньяри, имеем право делать на ней всё, что захотим". "Всё" включало в себя убийства, пытки, обращение людей в рабство... И многие каньяри реагировали на такие речи одобрительно. Даже пленённый и обречённый на казнь, Острый Нож для каньяри оставался авторитетом, и им было совсем плевать на горе пострадавших от него даже трижды мирных иноплеменников. "Раз вы считаете, что ваша земля даёт вам право обращать других в рабство, то вы лишитесь её!" -- во всеуслышанье объявил тогда Асеро. Каньяри издали недовольный ропот, но воспротивиться этому приговору уже не могли.
   Но прежде казнили самого Острого Ножа. Асеро лично вызвался быть палачом, и впоследствии никогда не раскаивался в этом, так как приговор мерзавцу был вполне справедлив, а чистоплюйство, требующее поручать "грязное" кому-то другому, чтобы самому не "марать рук", было у инков не в почёте.
   Каньяри прежде высылали за предательство во время войн, и на определённый срок привлекали к тяжёлым работам, но это не сильно помогало. Потому что потом они возвращались к скотоводческому образу жизни, а через некоторое время принимались за старое. Асеро же решил, что их надо лишить права заниматься скотоводством, навсегда превратив в земледельцев и ремесленников.
   Почему было решено сделать так? Да потому, что именно скотоводство каньяри считали признаком своего превосходства над остальными. Мы, мол, гордые и воинственные, не чета вам, в земле и мастерских копошащимся. Огороды они хоть и имели, но считали в общем-то бабским делом, а работавших в мастерских считали кем-то вроде рабов. Юношей Асеро не понимал этого -- ведь его отец никак рабом не был, наоборот, он гордился своим ремеслом. Лишь по ходу войны он понял. Каньяри считали, что первую часть жизни, детство и юность, пока ты не доказал свою крутость перед старшими, надо быть безропотно покорным, но вот если ты доказал свою крутость, то можно оттянуться! Ну а в мирное время приходится ждать того момента, пока никого из более старших предков над тобой не останется. Но ждать этого можно долго, не всем по нраву провести жизнь в покорности до сорока-пятидесяти лет, так что война была желанной и по этому поводу. Каньяри знали, что в мастерских есть простые работники, и есть начальники над ними, но начальниками становятся далеко не все, да и над ними тоже в свою очередь есть начальники вплоть до Первого Инки. И отношения между начальниками и подчинёнными они мыслили так же, как отношения между старшими и младшими у себя в семьях. То есть люди, над которыми есть кто-то сверху, казались полурабами-полудетьми, то есть существами заведомо низшими. Идея, что начальник может вовсе и не обладать абсолютной властью и правом унижать своих подчинённых, до каньяри доходила с трудом.
   В общем-то, выселение непокорных племён приятным делом не назовёшь. Выселять нужно было вместе со стариками, женщинами и детьми, всё это происходило неизбежно с проклятьями и слезами. Многие каньяри проклинали "тирана Асеро", видя в нём воистину исчадие зла, но тот вспоминал родной айлью и был неумолим. Впрочем, та же память о родом айлью помогала ему удержаться и от всяких сверхсуровых мер, применить которые ему советовали иные слишком ретивые помощники. Нельзя было опускаться до уровня Острого Ножа и поднимать руку на беззащитных и безоружных, нельзя заставлять дополнительно страдать женщин и детей... Впрочем, говорят, что его именем всё равно матери каньяри пугали и пугают своих младенцев... А вот как раз воинам его было проще если не простить, то понять, ведь они знали, чем виноваты...
   Кроме того, важно было не перепутать непокорных с относительно лояльными, чтобы ещё больше не нажить себе врагов. Именно в процессе этой работы Асеро познакомился с Инти и его отцом, многому научившись у них. Но, может, они всё-таки допустили какие-то ошибки, точнее, упустили что-то важное? Достаточно ли было просто заставить каньяри сменить образ жизни? Или времени не хватило просто, должны были пройти поколения, чтобы те перестали так же легко воспламеняться, как сухая солома в летний зной?
   Но как бы то ни было, когда каньяри были окончательно замирены, Асеро тут же попросился вернуться в Куско. Случившееся тяготило его, да и из политических соображений ему было лучше держаться подальше от народа, с которым ему приходилось быть столь суровым. К тому же он надеялся, что посещавшие его регулярно ночные кошмары там, наконец, прекратятся.
   И вот наконец-то его просьба удовлетворена. Однажды утром Инти, у которого была со столицей спецсвязь, передал ему долгожданное известие:
  -- Горный Поток передаёт тебе приказ явиться прямо к нему. Только ехать нужно тайно, так как на тебя по дороге могут быть покушения. Охранять тебя буду я, тем более что мне тоже надо ехать в Куско. Тут все связи каньяри с заграницей я перервал, в обозримом будущем поставки оружия и возобновление войны невозможны, а в Куско я, похоже, буду нужен отцу.
  -- Там что-то случилось? -- тревожно спросил Асеро.
  -- Да. На Горного Потока произошло покушение. Он ранен.
  -- Опасно?
  -- Сложно сказать. Поначалу рану в плечо сочли не особенно опасной, но потом возникло подозрение, что стрела была намазана какой-то дрянью, и лекари теперь уже бояться делать предсказания... В общем, ехать мы должны как можно быстрее, если хотим застать его в живых.
   Всего через два дня, передав дела новому наместнику, Асеро вместе с Инти отправился в путь. Они старались спешить изо всех сил, даже не ночуя на станциях и стараясь спать в карете, благо ночи были ясные и лунные, но всё-таки им пришлось задержаться, ибо как раз в одну из таких лунных ночей на них кто-то напал. Так как дело происходило близко к столице, то это не могла быть недобитая банда каньяри, мстившая за поражение, а поскольку разбойников в Тавантисуйю не было, то было очевидно -- целью нападавших были не имущество, а жизни путников. "Это могут быть звенья одной цепи", -- сказал Инти.
  -- Не понимаю, кому мы успели насолить, кроме каньяри, -- ответил Асеро.
  -- Дело не в том, что мы кому-то насолили. Близятся выборы Первого Инки, и кто-то может попытаться убрать соперников заранее.
  -- Ну, тебя ещё могут рассматривать как соперника, а я потомок Манко только по матери, по отцу я сын сапожника, куда уж мне тягаться с тем же Горным Львом, который в боях на Юге прославился куда больше моего.
  -- Горный Поток как раз его не склонен рассматривать как преемника. На Юге всё было не так блестяще, как порой издали видится. Так об этом писал мне мой отец, а его мнение основано на показаниях людей, которые лгать никогда не станут. Горный Лев просто сорил людьми...
  -- Но Инти, возможно, твой отец думает так именно потому, что там сложили голову твои старшие братья. Теряя на войне сыновей, иные склонны винить при этом полководцев...
  -- Едва ли. Ибо мнение моего отца основано, в том числе, и на письмах моих братьев, а они, понятное дело, писали их ещё живыми. Кстати, если бы мои старшие братья были бы живы, они могли бы претендовать на престол, а я -- вряд ли. Моя мать была простой крестьянкой.
   Подумав, Инти добавил:
  -- Впрочем, чистокровных потомков Манко уже не осталось.
  -- А Горный Лев?
  -- Даже насчёт него есть сомнения. Да и воля Горного Потока для инков куда важнее нюансов крови.
  
   Увы, следы таинственных ночных нападавших найти не удалось. Как тени, те появились из темноты, и в темноте растворились же, стоило им дать отпор. Может быть, они сразу же поняли, что убить врасплох не удалось, и предпочли лучше не выполнить на этот раз своё дело, но не раскрыться?
   Асеро встретился Горного Потока в дворцовом саду. Не видевший своего приёмного отца несколько лет, юноша был неприятно поражён, увидев, как тот успел постареть.
  -- Как твоя рана, отец?
   Горный Поток, не имевший своих детей, предпочитал, чтобы сирота-племянник называл его именно так. Поначалу Асеро это немного смущало, но так как обращение "отец" само по себе было распространено как вежливое обращение к более старшему, то со временем он привык.
  -- Как видишь, зажила. Только правая рука меня теперь плохо слушается, писать почти не могу, приходится диктовать.
  -- Это должно со временем пройти, отец.
  -- Не думаю, -- несмотря на радость встречи, Горный Поток был мрачен. -- И всё равно я не стану уже таким, как прежде. А ты, я вижу, возмужал и вырос. Тебе уже двадцать второй год. Именно в этом возрасте меня Манко стал готовить к престолу... А теперь я уже старик.
  -- Разве ты уже старик, отец? Тебе ведь даже нет пятидесяти...
  -- Да, не все к моим годам стареют, но резвым мне уже не бывать. Впрочем, хватит об этом. Чем бы ты хотел заниматься дальше?
  -- Отец мой, поскольку из-за войны с каньяри мне пришлось прервать обучение, то я думаю, что мне стоит доучиться, после чего я думал стать амаута...
  -- После столь блестящей военной карьеры ты мечтаешь о науке?
  -- Отец, я сыт войной по горло. Я делал то, что должно, но теперь, когда необходимость в исполнении воинского долга отпала, я бы хотел заняться чем-нибудь более мирным.
  -- Я понимаю тебя, сын мой. Однако и администратором ты себя показал неплохим. Всё-таки работа с каньяри -- это очень сложное дело. Так что тебе с таким талантом не стоит запираться в каком-нибудь запретном городе.
  -- Ну разве я уж такой блестящий администратор... у меня нет для этого достаточного образования, да и управлялся я кое-как. У другого бы всё вышло гораздо лучше.
  -- Вот именно, что, даже не имея специального образования, ты справлялся не хуже многих, кого к управлению специально готовили. А твоя идея сделать из разрушенного селения особую уаку, куда бы приводили школьников и объясняли бы им про всю жестокую пагубность отношения к иноплеменнику как к низшему ... это весьма достойная задумка, и я очень надеюсь, что именно это нам поможет нам вырвать из каньяри то примитивное племенное чувство, которое и создаёт почву для войны. Ты умеешь мыслить в нужных для правителя масштабах, и потому я предназначил для тебя другую участь: ту станешь моим помощником, а после моей смерти -- преемником.
   Для Асеро эти слова были как гром среди ясного неба.
  -- Но... почему я? -- вымолвил он, как только вновь обрёл способность говорить.
  -- Потому что из всех оставшихся в живых потомков Манко ты наиболее подходишь для того, чтобы стать Первым Инкой. Во всяком случае, такое впечатление у меня сложилось в последнее время. С большинством носящих льяуту я поговорил. Что ж, завтра перед всеми носящими льяуту тебе на голову наденут желтое льяуту наследника, и под моим руководством приступишь к делу. Или ты не согласен?
  -- Я не знаю, что и сказать. Всё это так неожиданно... отец, скажи мне, почему ты выбрал именно меня, а не Горного Льва? Он -- талантливый полководец и яркий оратор...
  -- Потому что, сын мой, Горный Лев лишён главного качества, необходимого правителю -- он не чувствует за собой ответственности за свои поступки. Для него удовлетворение собственного честолюбия важнее пользы для народа. Под хорошим контролем такой человек ещё может приносить пользу, но вручить ему управление государством -- это значит погубить Тавантисуйю. Вот что, сынок: не бойся, что у тебя не хватит знаний и опыта по поводу управления. Обучение и опыт -- дело наживное. Мудрые советники, способные подсказать, у тебя будут. Главное, что ты сам прислушиваться к чужим советам готов, самым знающим себя по всем вопросам не считаешь. И храбростью отличаешься, а значит, если на нас нападут белые люди, то ты не дрогнешь даже в самом тяжёлом и отчаянном положении. Пойми, ты должен стать Первым Инкой!
   Асеро не мог ничего ответить. Кажется, тогда он понял, чего так боялась уже покойная к тому моменту тётка Фасолина. Да, теперь у него уже не будет спокойной частной жизни, отныне и навсегда его жизнь будет подчинена долгу перед государством.
  -- Значит, отныне я всегда должен буду жить под охраной? -- грустно спросил Асеро.
  -- Я думал, что за время своего наместничества у каньяри ты к этому привык.
  -- Там я утешал себя тем, что это временно. А если... если мне захочется поухаживать за девушкой и пригласить её на свидание, то это тоже должно быть на глазах у охраны?
  -- Увы. Только, я думаю, что тебе уже не нужно будет ухаживать за девушками, они сами на тебя бросаться будут, тебе ещё от них бегать придётся -- Заметив, что Асеро такая перспектива не радует, Горный Поток добавил -- Да, неприятно быть объектом охоты. Из высших инков мало кто из-за этого счастлив в личной жизни, мы много раз женимся и разводимся тоже часто. Но, как ты понимаешь, если я окончательно уверюсь, что ты должен стать моим преемником, то ты, хочешь того или нет, должен жениться на женщине крови Солнца. Сам понимаешь, долг есть долг.
   Асеро вздохнул, но подчинился. Он и сам знал, что без такого брака инки никогда его не выберут правителем.
   Может, уже тогда следовало отказаться от всего? Ведь стоило ему резко воспротивиться, то никто и ничто его бы не смогло сделать правителем против его воли. Но ведь кто-то же всё равно должен был надеть сперва жёлтое, а потом алое льяуту. И решать те же задачи, которые решал Асеро. Нет, дело ведь не в том, что лично он не подходил для престола, последующие месяцы показали, что Горный Поток не ошибся в своём выборе. Дело в том, что, уже будучи правителем, Асеро проглядел что-то важное, какой-то тревожный звоночек. Он был подобен капитану, который проглядел течь в днище судна, подгнившую доску, которую нужно было заменить, а он вовремя не позаботился об этом. Тавантисуйцы хвастались, что их корабли, в отличие от европейских, очень редко тонули в море, частично из-за устойчивой формы, а частично из-за того, что на каждой стоянке днище судна тщательно проверяли, и если где-то что-то хоть чуть-чуть подгнило, меняли доску на свежую. Так и он должен был вовремя заменить подгнившую крепёжную конструкцию в государстве, и то, что он это не сделал, отныне ляжет на него несмываемым позором. Но где всё-таки была та шаткая опора, которую он вовремя не заменил на более прочную?
   Асеро помнил, что за первые несколько месяцев вымотался едва ли не хуже, чем за время своего правления у каньяри, ибо держать в уме надо было гораздо больше важных вещей. А кроме того, если на войне и в послевоенной обстановке он был в основном среди мужчин, то тут было немало девушек и женщин, и некоторые девушки развязали на него настоящую охоту, подстерегая его во всех мыслимых и немыслимых местах. В отличие от Европы, в Тавантисуйю считалось вполне допустимым, если девушка признается в своих чувствах первой, но Асеро ужасала мысль, что влюблены они не в него, а в его желтое льяуту наследника. А поскольку сердце у него ни к одной из них не лежало, было страшно и мучительно думать, что придётся жениться и всю жизнь потом прожить с нелюбимой женщиной.
   Именно тогда Инти предложил ему отдохнуть в его загородном замке, сказав, что отдых ему просто необходим, а там, к тому же, можно позволить себе пожить некоторое время без охраны, так как с точки зрения безопасности куда надёжнее анонимность. К тому же от столицы туда было всего три часа езды, и в случае нужды можно было сравнительно быстро вернуться.
   Друзья не стали брать карету, а поехали верхом. Поначалу они ехали, скрыв лица под масками воинов, но когда дорога стала безлюдной, отвечавший за безопасность Инти разрешил снять шлемы, и теперь можно было без помех наслаждаться окружающими красотами и вдыхать лесные ароматы. Вдруг из-за поворота дороги показалась девушка лет шестнадцати. Она шла, беззаботно что-то напевая, но, увидев всадников, от неожиданности вскрикнула и бросилась в кусты...
  -- Стой, погоди! -- крикнул Инти, подогнав коня к тому месту, где скрылась девушка. -- Приказываю тебе остановится и выйти на дорогу обратно!
   Заросли, однако, ответили молчанием.
  -- Бесполезно, -- сказал Инти. -- В зарослях её не найти, она их как свои пять пальцев знает.
  -- Что это было? -- спросил Асеро. -- Лесной дух?
  -- Какой там дух... это моя сестра Луна. Я ей запретил покидать замок, а родным велел следить, чтобы она запрет выполняла. А они её, похоже, распустили.
  -- Так вот почему она бросилась от нас как от кондора! -- сказал Асеро. -- Но зачем такие строгости? У нас, по счастью, не Европа, где горы и леса кишмя кишат разбойниками, а беззащитную девушку может обидеть каждый встречный. Что ей здесь грозит?
  -- Её собственная глупость. Европа не Европа, но за её безопасность я не уверен. Ладно, поведаю тебе нашу семейную печаль.
   И Инти начал свой рассказ:
  -- Как ты заметил, наверное, сестрица у меня уродилась красавицей, да и возраст у ней такой, что о замужестве пора подумать. И появился у неё ещё в столице, когда она была в обители Дев Солнца, один поклонник по имени Пумий Рык. Рода он был незнатного, сам по себе талантами не блистал, занимал какую-то малозначительную должность в торговом представительстве, но мою сестрицу Луну покорил серенадами под гитару, так что она влюбилась в него по уши. Я в то время с тобой у каньяри был, не знал ничего. А когда вернулся, решил с этим поклонником поближе познакомиться. Разговорил его как следует и узнал, что тот -- сторонник Горного Льва!
  -- Но что в этом такого страшного? Раньше я и сам считал Горного Льва достойным человеком.
  -- Пумий Рык не то чтобы считает его достойным, но, как опытный карьерист, знает, что если Горный Лев получит власть, то многие его противники, такие как я, например, лишённые всех постов и наград, ошельмованные и опозоренные, отправятся в лучшем случае в ссылку, а всяким карьеристам будет раздолье. Да и сестру мою он не любит на самом-то деле.
  -- Но зачем тогда ухаживал?
  -- А кто его знает. Может, через неё доступ к каким секретным документам хотел получить, а может, что ещё хуже, семью нашу опозорить решил. Только Луну мать правильно воспитала. "Как бы тебя не любили, как бы ты не любила, а до свадьбы -- ни-ни. Кто любит, тот подождёт". Так что за невинность её можно было быть более-менее спокойными. А через некоторое время обнаружилось, что Пумий Рык, которого иные за преданность Горному Льву Пумьим Хвостом прозвали, в каких-то тёмных делах с заграницей замешан. Ну и арестовать его решили немедленно, да только он как в воду канул. Есть у меня подозрение, что его Луна предупредила, но точно я тут сказать не могу. Знаю одно: после его исчезновения ей от него пришло письмо, которое нам удалось перехватить. Там он ей расписал дело так, будто бы мы с отцом дело против него нарочно состряпали, чтобы от столь нежелательного зятя избавиться, но нас постигнет за это заслуженная кара, мол, только чуть-чуть потерпеть надо. Что уж он в отношении меня заслуженной карой считает, ссылку или смерть, я не знаю. Но пришлось сослать её под охрану моей родни в мой загородный замок, по крайней мере до тех пор, пока треклятый жених не сыщется и не будет арестован.
  -- Но ведь твой замок не охраняется?
  -- В открытую -- нет. Но так, конечно, мои люди должны за ним следить. Но это не значит стоять везде на караулах.
   В этот момент они уже доехали до замка. Сдавая коней конюху, Инти спросил, почему Луна бегает где ни попадя без присмотра, на что тот ответил:
  -- У твоей сестры спорт такой -- сбегать от надзора и бегать где хочется. Нравится ей над нами потешаться, да и сам помнишь -- когда она малышкой была, ты её здорово в таких играх натренировал на свою голову.
   К обеду беглая красавица всё-таки явилась. Получив свою порцию распеканий, но при этом, судя по её виду, ни толики не раскаиваясь, она молча сидела за общим столом. Асеро тогда смутило, что на брата та смотрит с некоторой досадой, а на него -- с каким-то ужасом. При попытке с ней заговорить девушка отворачивалась и отвечала однословно. Понять этого Асеро не мог. К внутрисемейным разборкам Инти он отношения не имел, и было несколько непривычно и обидно, что красивая девушка так открыто его сторонится. А он, выслушав историю её неудачной любви, как-то разом вспомнил, что он тоже молодой мужчина, и что его самого ещё ни одна женщина не любила, а его сердце на самом деле истосковалось по любви и ласке. "А может, я и в самом деле уродлив?" -- с ужасом подумал Асеро. -- "Ведь я переболел оспой, а она весьма неприятные следы могла оставить. А у людей просто хватает такта мне об этом не говорить?". Он вспомнил, что никогда не видел себя толком со стороны, ведь зеркала в Тавантисуйю были редкостью. Но неужели вид его настолько неприятен, что для девушки, не имеющей виды на его льяуту, он будет неизбежно противен? С завистью Асеро подумал об Инти, который в это время просто наслаждался обществом жены и детей. Жена у него при этом была единственная, и вышла за него по любви....
   После обеда Инти предложил ему пойти вместе в баню, и Асеро согласился, тем более что тут была возможность поговорить наедине.
  -- Послушай, Инти, умоляю тебя как друга, скажи мне откровенно... Почему твоя сестра отворачивается от меня с таким ужасом? Неужели я настолько уродлив?
  -- Да с чего ты взял, что уродлив? Оспины тебя не сильно портят, рост чуть маловат, но это тоже не очень важно, а в остальном у тебя вроде всё в порядке. Молод, ладно сложен, телесных недугов у тебя нет -- ты мог бы составить счастье любой девушки, даже если бы не носил жёлтого льяуту. А что касается моей сестры -- так ей вообще внешность не важна. Её поклонник -- тот ещё урод. А боится она тебя, подозреваю, оттого, что он ей наговорил про тебя небылиц.
  -- Да когда он успел-то?
  -- О том, что ты можешь стать наследником, Горному Льву стало известно раньше, чем тебе. Ведь Горный Поток обсуждал возможные кандидатуры со всеми носящими льяуту.
  -- Инти, скажи, ты заранее знал, что Горный Поток меня наследником хочет сделать?
  -- Знал. Но не хотел говорить раньше времени. Я боялся тебя подставить.
  -- Подставить?
  -- Знаешь, ещё когда был жив Зоркий Глаз, то Горный Поток высказал мысль, что не плохо бы сделать преемником его. И стоило ему так сказать, как по столице о Зорком Глазе пошли дурные сплетни. Его обвиняли во всевозможных пороках и даже преступлениях. Тут мне лично проверять пришлось...
  -- Инти, но как же ты... неужели ты ради этого отпрашивался с фронта?
  -- Я был легко ранен, так что мог с чистой совестью ехать в столицу на лечение. Официально столичными делами занимался Колючая Ягода, да вот только... Ну не хотелось доверять ему дела, касающиеся, в том числе и чести моей семьи. Так вот, никаких оснований для обвинений не нашлось, а источник слухов можно было свести к нескольким заправским сплетникам, которые со смертью Зоркого Глаза стали хаять других возможных претендентов, включая меня -- Инти вздохнул. -- Ну, я в этом плане очень уязвим, раз такими делами занимаюсь, да и женился со скандалом, но сплетни ходили про всех сколько-нибудь вероятных кандидатов, кроме Горного Льва. Из чего можно сделать вывод, что он стоит за всем этим. Да вот только доказать этого я не могу.
  -- А что Пумий Хвост мог про меня Луне наговорить?
  -- Да кто же его знает. Это всё грязь такая, что пересказывать стыдно. Думаешь, отчего моя жена не в столице живёт, а здесь? Ну, сначала пошли сплетни за спиной, будто я её до свадьбы соблазнил или даже осилил. Это враньё, но будь бы оно даже и правдой ? люди благородные не стали бы такое перетирать, это низко и мерзко. Но когда она сидела на приёме, вдруг заявился нахал и стал говорить о её позоре прямо ей в лицо, да ещё вдобавок обвинил в том, что она мне рога наставляет... С ней случилась истерика, и потом она сказала, что больше принимать людей не способна, всё трясёт от мысли, что это ещё раз повторится. Бедняжка после такого должна была себя изнасилованной чувствовать. Да и нелепость обвинения любому очевидна, я уверен, что Морская Волна меня любит и никогда бы по доброй воле мне не изменила! Ну, в общем, пришлось её посылать подальше от столицы для успокоения нервов.
   Инти опять вздохнул:
  -- Нет, я уверен, что того хама тоже Горный Лев подослал. И вообще такому человеку, как Горный Лев, нельзя доверять страну. Никак нельзя, надо всё сделать, чтобы не допустить его победы.
  -- А на него самого нет компромата?
  -- Есть, но не хотелось бы к нему прибегать. Горный Лев любит апеллировать к своей чистокровности. Но это -- ложь, и он знает об этом.
  -- Откуда об этом знаешь ты?
  -- Такая уж у меня работа -- копаться в чужих связях. Знаешь, что одной из жён отца Горного Льва была Сара, дочь Давида?
  -- Я даже не знаю, кто такой этот Давид.
  -- Один марран, то есть крещёный еврей родом из Испании. При Манко в Тавантисуйю временно и постоянно жило не так уж мало европейцев. Ну а марран, с одной стороны, был настроен антииспански, так как инквизиция его родню пожгла, а с другой -- обладал многими талантами по части налаживания контактов. В своё время Давид принёс не так уж мало пользу нашему государству, ибо смыслил в европейской торговле во много раз лучше любого тавантисуйца, однако, сочтя, что за его заслуги ему многое должны прощать, проворовался и был казнён. У отца Горного Льва было две жены, Сара, дочь Давида, и другая, из рода инков. Так вот, обе они родили одновременно, мальчика и девочку, причём Сара умерла при родах, а вторая прожила ещё лет десять и воспитывала мальчика и девочку, не делая между ними особого различия. По метрике, девочка была от Сары, а Горный Лев от выжившей жены, но на самом деле тут есть сомнения. Ведь отец Горного Льва, думая о будущей карьере мальчика, мог специально указать в метрике неверные данные. Конечно, говорить о таком вслух ни к чему, всё-таки отец Горного Льва отдал свою жизнь в бою за Родину, да и кто сказал, что он обязательно нарочно напутал? Мог и случайно, поражённый горем от смерти любимой жены. Но вот только сестра Горного Льва и кожу имеет тёмную, и волосы прямые, без намёка на завитки, да и её сын-юноша никогда не пользуется бритвой, а щёки у него гладкие, а сам Горный Лев и его Львёнок бритвами пользуются. Так что врёт он про свою чистокровность, и его бритые щёки не краснеют при этом.
  -- Отчего же ты его не разоблачишь?
   Инти вздохнул:
  -- Сделав так, мы можем выиграть тактически, но не стратегически. Мой отец склоняется к тому выводу, что нашему государству, чтобы не погибнуть, нужно перейти к тому, чтобы Первым Инкой мог стать любой инка независимо от происхождения, ибо среди потомков Манко может не оказаться достойного. Закон, как ты знаешь, допускает такое, но что прикажешь делать с общественным мнением? Однако будет много лучше, если Горный Лев не будет выбран как недостойный, а не как сын белой женщины. А кроме того, его сторонники мне всё равно не поверят, мол, клевещу, а доказать я ничего не могу. Даже если обыскать дом Горного Льва и найти там бритву со следами использования, что это докажет? Иногда зачатки бороды и у чистокровных тавантисуйцев бывают. Кроме того... пусть лично я щёк не брею, но сомнения в моей чистокровности тоже есть. Есть сомнения, что отец моей матери был её природным отцом. Всё это уже не проверишь, но вытащить на свет при желании можно.
  -- Ладно, что сейчас о Горном Льве говорить. Лучше посоветуй, как мне быть. Как мне отмыться перед Луной от неведомых обвинений? Мне дурно от мысли, что она считает меня мерзавцем и преступником.
  -- Думаю, что, прожив с тобой рядом несколько дней, она изменит своё мнение. Или попробуй при случае с ней поговорить.
   После бани в выделенной ему комнате Асеро с некоторым удивлением обнаружил зеркало и убедился, что Инти ему не лгал. На вид он вполне себе ничего, по крайней мере, со свежевымытой головой, но только как убедить Луну, что он вовсе не чудовище? Тем паче, что у него не минутное увлечение, а влюбился он, похоже, всерьёз.
   На следующее утро, стоя на крыльце и любуясь роскошным, но несколько запущенным розовым садом, Асеро с грустью думал о том, что эти цветы, занесённые сюда из Европы, там являются символом девичьей красоты и страстной любви. И что его любовь безнадёжна. Инти, увидев его грустно-восхищённый взгляд, понял его по-своему:
  -- Видишь, как запущено стало.
  -- Всё равно красиво.
  -- Раньше моя мать под всеми кустами рыхлила землю и выпалывала сорняки, а теперь ей это не по силам. А значит, всё это великолепие обречено, если её никто не заменит. Моя жена слишком с детьми занята, а младшие сёстры к работе в саду равнодушны.
  -- Но у тебя есть право на слуг.
  -- Есть, но я не хочу отрывать людей от более важных дел. У моего отца и без того людей не хватает, а за нашим замком тоже следить приходится.
  -- Да вижу уж, как следят, раз сестру твою укараулить не могут.
  -- Ну, она тоже с детства к играм в разведчиков приучена. Так что натренировал я её себе на голову, конюх прав, -- потом Инти вздохнул и с грустью добавил. -- Знаешь, глядя на эти розы, мне теперь кажется, что и мой отец тоже не в силах выпалывать сорняки, а значит, что и нашему саду может прийти конец.
   Асеро понял печальный смысл, таившийся в словах Инти. Ведь поэтическое сравнение его родины с цветущим садом было привычно слуху любого тавантисуйца.
  -- Значит, нужна хорошая смена. Я уверен, что ты сможешь стать хорошей заменой своему отцу.
  -- Если доживу, -- мрачно ответил Инти.
  -- У тебя что, проблемы со здоровьем?
  -- На здоровье не жалуюсь. Но впереди ещё немало опасностей. Ладно, хватит об этом, мы же на отдыхе! Лучше всего мы поедем в лес на охоту, возьмём с собой Морскую Волну и Луну.
  -- А тебе нравится охотиться? Я с каньяри на всю жизнь настрелялся.
  -- Дело не в том, что мне нравится или не нравится, но мне это в том числе и для дела необходимо.
  -- Вот как?
  -- Видишь ли, если всё будет благополучно, то мой отец думает посылать наших людей к охотничьим племенам, которым грозит опасность со стороны белых. А среди охотников тот, кто сам охотиться не умеет, авторитетом пользоваться не будет.
  -- Это верно. Но всё-таки это как-то...
  -- Смущает? А судьба той ламы, которую тебе на ужин подают, тебя не смущает? Убивать самому, по крайней мере, честнее, нежели поручать это другим. По службе, впрочем, мне приходилось действовать и так и эдак. Впрочем, если нас сошлют на окраины, там таким образом придётся заботиться о мясе волей-неволей. А сегодня больше будем наслаждаться природой, но оружие на всякий случай с собой возьми, мало ли в лесах хищников.
   Луна тогда резко запротестовала, пообещав, что будет тихо сидеть дома и помогать своей матери нянчить племяшек, но Инти заявил:
  -- Не верю я тебе. Уже наслышан о твоём поведении -- чуть с тебя глаза спустишь, так ты в лес убегаешь.
  -- Но почему я должна быть рядом с этим чудовищем?! -- вскричала девушка.
  -- Да разве я похож на чудовище? -- смущённо спросил Асеро. -- Чем же это я так страшен?
  -- В Куско говорят, что ты у каньяри женщин и детей убивал! -- ответила Луна.
  -- Да кто говорит-то? -- переспросил окончательно опешивший Асеро.
   Луна вспыхнула и промямлила что-то невнятное.
  -- Ты сама подумай, кабы я женщин и детей убивал, я бы не здесь был, а смертного приговора в тюрьме дожидался. За мной комиссия из Куско всё проверяла, кабы что не так -- тайной бы не осталось. И Горный Поток никогда бы не объявил меня своим наследником.
  -- Всё равно я не хочу ехать на прогулку рядом с этим палачом! -- вскричала девушка, обращаясь к Инти.
  -- Значит, "палач"! -- последнее слово реально вывело Инти из себя. -- Ну, знаешь ли!
   И он стал медленно надвигаться на сестру.
  -- Инти, не надо, -- удержал его Асеро. -- Если ей и в самом деле не хочется быть рядом со мной, то ладно. Я уж лучше тогда сам не поеду, не хочу её мучить.
  -- И останешься сторожить меня здесь? -- с вызовом ответила Луна. -- Нет, уж лучше я покатаюсь с тобой по лесу.
   И, демонстративно задрав нос, направилась к конюшне.
  -- Я, кажется, понял, в чём дело, -- шепнул Инти на ухо Асеро, -- в лесу она попробует от тебя оторваться. Постарайся её не упустить.
   Асеро был в каких-то смешанных чувствах. С одной стороны, Инти прав, предполагаемая связь Луны с государственным преступником -- дело серьёзное. А с другой стороны -- Асеро хорошо понимал чувства юной девушки, для которой сама мысль, что её любимый может быть преступником или хотя бы лгать ей, казалась чем-то несусветным.
   В лесу Луна, ехавшая рядом, смотрела на Асеро молча и изучающе. Потом она заговорила:
  -- Скажи мне, Асеро, правду ли про тебя говорят, что ты палачом был? Ну, то есть, смертные приговоры сам исполнял?
  -- Было такое. Правда, один раз.
  -- Когда казнил Острого Ножа?
  -- Да.
  -- И не противно тебе было поднимать руку на беззащитного?
  -- Лучше спроси, не было ли ему это противно. Он это много раз делал, и до самого конца не раскаивался. До самого последнего момента смотрел мне в глаза так нахально... ну точно говорил мне этим, что, даже убив его, я всё равно не воскрешу своих близких, которых он убил.
  -- А он убил твоих близких? -- удивлённо подняла брови девушка.
  -- Он вырезал поголовно весь айлью, в котором я родился и вырос.
  -- Тогда тебе действительно было за что мстить каньяри. И это объясняет твою жестокость. Хотя и не оправдывает.
  -- Жестокость? Я не считаю, что был жесток. Приговорить к смерти негодяя -- дело законное. В конце концов, кто-то должен был его убить. Так почему бы и не я?
  -- Я не про это, я вообще... По всему Куско ходят разговоры о твоей жестокости с этим народом.
  -- А что такое -- "жестокость"? Обычно так говорят про человека, которому нравится мучить и убивать. Но разве я похож на изувера?
  -- Я не знаю, -- ответила Луна, и впервые посмотрела на Асеро не с ужасом, а как-то растерянно. -- А разве тебе не хотелось наказать их как можно сильнее?
  -- После казни Острого Ножа -- нет. Мстить хотелось, пока шли бои, а вот когда их приходилось выселять вместе с жёнами и детьми -- тогда они у меня скорее даже жалость вызывали. Я знал, что им нелегко придётся. Но это был единственный способ избежать кровопролития в дальнейшем, -- Асеро вздохнул.
  -- Я не знаю, верить тебе или нет, -- ответила Луна, -- твои слова, чужие слова... Если бы я могла знать и поступки...
   Некоторое время они ехали молча. Инти с женой отъехали несколько вперёд на такое расстояние, чтобы не было слышно разговоров. Вдруг Луна попросила Асеро немного подождать её, пока она спешится и зайдёт за куст. Тот, хотя и заподозрил неладное, но отказать девушке в деликатной просьбе не мог. Он не знал, что именно здесь, в самой глухой части горного леса, где трудно разобрать, что прячется в кронах деревьев, отходить по одному нельзя. Луна знала это, но у неё были свои причины рисковать. Однако стоило ей чуть отойти, как на неё сверху прыгнул таившийся в кроне дерева хищник. Всё произошло быстрее молнии, и Асеро потом и сам не мог точно вспомнить, как, услышав жалобный крик девушки, соскочил с лошади и кинулся на подмогу. Однако ягуар был начеку, и сходу того не удалось прикончить шпагой. Так что в какой-то момент Асеро и свирепый хищник покатились по земле. Луна завизжала, а потом всё резко прекратил выстрел Инти, точно попавший хищнику между глаз.
   Где-то с минуту все молчали.
  -- Не стоило вам отставать, -- сказал Инти, помогая Асеро снять с себя уже мёртвого хищника. -- Ладно, поехали теперь домой, там можно будет обработать ваши раны.
  -- Ладно, впредь буду осторожнее, -- сказал Асеро. -- Привык как-то людей бояться, а про животных забыл. А как это ты так метко стреляешь? Даже из твоего знаменитого ружья, которое можно спрятать под одеждой.
  -- Из такого маленького ствола попасть много проще. И под одеждой его легко спрятать. Но только если его сделал очень искусный и опытный мастер. Увы, сколько-нибудь массово их делать не получается, чуть нарушишь технологию -- и выходит опасный хлам, который ещё и тебя покалечить может. Так что, увы... моим людям такие позарез нужны, а не могут оружейники их наделать много. К тому же я не ленюсь на тренировки, мне это необходимо. Едва ли есть ещё более двух-трёх человек Тавантисуйю, которые стреляют также как я.
   Потрясённая Луна не отвечала ни слова. Лишь потом, уже дома, когда раны, точнее, глубокие царапины, оставленные когтями хищника, были соответствующим образом обработаны, она прибежала к Асеро и сказал ему:
  -- Прости, прости меня...
  -- Простить? Но за что?
  -- Я.. я думала о тебе дурно, я считала тебя трусом, прятавшимся за спины своих воинов, а ты... ты без колебаний рискнул ради меня своей жизнью. И я никогда не забуду этого.
  -- Значит, ты больше не будешь меня бояться?
  -- Не буду. Что может быть глупее, чем бояться человека, спасшего твою жизнь?
  -- Это для меня -- самая большая награда. Меня так мучил твой страх передо мной...
  -- Скажи, ты очень сильно пострадал? Я только несколькими царапинами отделалась, пострадало главным образом платье...
  -- Теперь у меня на груди и на плечах на всю жизнь будут шрамы, но это не важно... А у тебя точно ничего опасного? К тому же как тебя, женщину, не пугает вид крови?
  -- Не бойся, каждый месяц я теряю крови много больше. Мои раны не помешали мне даже помочь обработать, выскоблить шкуру ягуара, которая теперь будет висеть в нашей столовой. А из его когтей мальчики сделают себе охотничье ожерелье!
   Бодрый настрой девушки понравился Асеро, и он почувствовал, что влюбляется в девушку всё больше и больше. Как жаль, что её сердце принадлежит другому...
  
   На следующее утро, встретив девушку, он спросил как можно непринуждённее:
  -- Как ты себя чувствуешь? Твои раны всё ещё болят?
  -- Ерунда. Эти царапины проноют ещё несколько дней, в течение которых нельзя купаться. Знаешь, давай съездим в соседнюю деревню.
  -- Давай, но зачем?
  -- Затем, что там живёт одна старая провидица. Я хочу показать ей тебя и узнать, что она скажет. Угадает она, кто ты, или не угадает.
  -- Вот как? Но ведь закон запрещает жить за счёт колдовства.
  -- Закон запрещает брать за это плату. Говорить кому угодно что угодно может каждый.
  -- А платы она не берёт?
  -- Никогда не требует. Хотя если она скажет что-то важное, пожалуй, стоит ей поднести медовых лепёшек.
   Асеро не знал, на что решиться. Луна добавила:
  -- Только брату не говори, что мы к Провидице. Он над такими вещами смеётся. Скажи, что я просто погулять хочу и согласна, чтобы ты меня сторожил. Тем более это у тебя так ловко выходит.
   И Луна засмеялась, что окончательно подстегнуло решительность Асеро. Да какая разница, провидица не провидица, главное, что девушка согласна быть с ним рядом и больше не считает его чудовищем.
   По дороге Асеро спросил:
  -- Скажи мне Луна, ведь ты уже была у неё. Что она тебе предсказала, если не секрет?
  -- Она сказала, что я слепа и сама иду в когти ягуару, но смятые розы и разящая сталь раскроют мне глаза. Потом сказала, что я скоро выйду замуж, буду счастлива в браке, муж у меня будет занимать высокое положение, у меня будет много детей, но чтобы я остерегалась подпускать к своему дому белого человека. Иначе меня ждёт горе и позор.
  -- Хорошего мужа и много детей предсказывают почти любой девушке, -- ответил Асеро, -- если бы всё сбывалось, плохих мужей и бесплодных женщин бы не было.
   И всё-таки у Асеро пробежал по спине холодок. Когти ягуара... следы от них до сих пор чувствовались, случайность или нет?
   С трепетом в сердце он вошёл в дом провидицы.
  -- Приветствую тебя, Прозорливица, -- сказала Луна, -- скажи мне, кто этот человек и что его ждёт?
  -- Здравствуй, юноша. Но прежде всего, сними твою шпагу. Не бойся меня. Чего тебе бояться, если ты не веришь предсказаниям?
   "Неужели на моём лице всё написано", -- подумал с тревогой Асеро.
  -- Как же мне в них верить? -- сказал он вслух. -- О колдунах прошлого ходят легенды, но где сейчас подобное колдовство?
  -- Разгадка -- в твоём имени. Металл, завезённый белыми людьми, не даёт нам видеть то, что было видно раньше. Поэтому я потребовала от тебя снять шпагу. Теперь твоё будущее проступает передо мной, -- говоря это, старуха кружилась вокруг него и провела рукой по его волосам, -- я вижу золото у тебя в волосах, впереди большое испытание, но ты его с честью выдержишь. Твоей жизни будут угрожать, но в ближайшие годы боги будут хранить тебя. Невесту ты себе выбрал удачно...
  -- Выбрал?
  -- Да, не успеет её небесная покровительница пройти свой путь меж звёзд по кругу, как вы станете мужем и женой. Только следи, чтобы перед свадьбой она не съела отравленных ягод. И берегись белых людей, ты сильнее, но они -- коварнее, и ты их ловушек не разгадаешь. Это тебе не с каньяри воевать. Ну всё, довольно, идите.
   Асеро взял свою шпагу, Луна, мгновение поколебавшись, положила кулёк с медовыми лепёшками.
   Обратно они ехали в смущении, не зная, что и говорить. Асеро начал первый:
  -- Это не обман, что-то она действительно видит. Иначе откуда узнала моё имя? Или ей сообщил кто-то? Золото в волосах, испытание пройду с честью -- неужели меня и в самом деле ждёт алое льяуту с золотыми кистями? Ну, про испытания, удачу, большое будущее -- это многим говорят. Про каньяри -- могла догадаться, говорят, у человека, прошедшего войну, что-то в лице меняется. Бойся белого человека -- ну так она по возрасту Великую Войну ещё должна помнить, что ещё ей говорить на эту тему? Но вот остальное...
  -- А я хоть и дала ей медовых лепёшек, но разочарована. Принять нас за жениха и невесту! Свадьба в течение месяца! Но ведь это же бред, это невозможно! -- Но по голосу Луны было понятно, что она нервничает.
   Асеро только печально вздохнул.
  -- Скажи, а я тебе нравлюсь? -- вдруг неожиданно резко спросила девушка.
   Асеро замялся и покраснел.
  -- Вижу, можешь не отвечать, -- сказала Луна и как-то разом стала вдруг печальной и серьёзной. -- Только не подумай превратно, я теперь вижу, что ты хороший юноша, благородный, храбрый, только я за тебя по доброй воле всё равно не пойду.
  -- А силой я тебя не возьму. Как же я с тобой насильно жить буду?
   Девушка посмотрела на него ещё более печально:
  -- Моё сердце принадлежит другому, тут у тебя нет шансов. Будь моё сердце свободно -- было бы другое дело.
   Асеро не ответил ничего. Когда они вернулись в замок, их встретил Инти.
  -- Значит, к нашей местной достопримечательности ездили? -- сказал он. -- Мои люди за вами уже проследили и мне сообщили.
  -- А что, нельзя?
  -- Да всё можно, только... как друг, не советую тебе всем этим голову забивать. Она нам как-то успех в одном деле предсказала, а потом провал был. Полный. Много жизней стоил... Так что с тех пор не верю во все эти предсказания. И что бы она тебе ни сказала, ты в голову не бери, отдыхай и радуйся относительной свободе.
   Следующие несколько дней прошли довольно беспечно. Асеро последовал совету Инти, и если и вспоминал тот эпизод, то не само предсказание, а слова Луны "если бы моё сердце было свободно..." Как обидно, что он не встретил эту чудную девушку раньше! Она бы его, может, полюбила, были бы они счастливы...
   Потому наступил канун дня отъезда. В последний раз Асеро ложился спать в отведённой ему комнате, к которой за время отдыха он уже успел привыкнуть. Засыпая, он лишь грустил, что завтра, может быть, увидит Луну в последний раз, но у него не возникло и тени предчувствия, что ещё прежде его отъезда произойдут события, которые перевернут всё...
   Что-то резко разбудило Асеро среди ночи. Поначалу он не мог понять, что именно, но потом он догадался, что проникший через щель в занавесках лунный свет упал на зеркало и оно отразило лунный луч ему прямо в глаза. Надо было задёрнуть занавеску, для этого он приподнялся на локте, но, не удержавшись, выглянул в щель, а после этого уже и думать забыл о сне. Вверху, в ясном небе, сияла полная Луна, а внизу, среди кустов из роз, стояла её земная тёзка. Но что она могла делать в саду в столь поздний час?
   Присмотревшись, Асеро заметил, что хотя днём Луна одевалась по-тавантисуйски, теперь на ней было европейское платье с широким декольте и всё изукрашенное искусственными розами, так что она казалась одним целым с окружающими розовыми кустами. Она стояла и напряжённо прислушивалась, потом заметила какое-то шевеление и пошла по направлению к темноте. Присмотревшись, Асеро увидел силуэт мужчины в широкополой шляпе и одетого, судя по всему, тоже по-европейски. Асеро очень хотел увидеть его лицо, но увы, из-за тени, отбрасываемой шляпой, это было невозможно.
  -- Ты звала меня, любимая? -- спросил мужчина.
  -- Да, я должна поговорить с тобой.
  -- Но почему это надо было сделать именно сегодня ночью, а не подождать следующего дня, когда твой братец и его дружок, наконец, свалят отсюда?
  -- Потому что я не могу больше ждать. Ты много говорил мне об Асеро, много говорил о его лживости, жесткости, трусости, о том, что его избрание будет для нашей Родины катастрофой... Но я, пока он был здесь, его внимательно изучила и не нашла ни следов ничего такого. Любимый, я знаю, что ты не можешь лгать. Да и зачем бы тебе было клеветать на него? Значит, кто-то из нас должен был сильно ошибиться. И я не знаю, как это проверить, а завтра ? последняя возможность это как-то сделать. Посоветуй мне что-нибудь, разреши мои сомнения, -- Луна говорила чуть сдавленным голосом, было видно, как она волнуется.
  -- Мне тревожно слышать то, что ты говоришь. Ты не видишь в Асеро никаких пороков и изъянов. Уж не влюбилась ли ты в него?
  -- Милый, ты знаешь, моё сердце принадлежит тебе, и, даже спрашивая про это, я прежде всего о тебе забочусь. Ведь ты мне говорил, что поклялся жизнь посвятить тому, чтобы Асеро не был избран Первым Инкой, что тебя именно за это грозятся упрятать в тюрьму отец и брат, но ведь если Асеро вовсе не такой негодяй, как ты думаешь, то зачем всё это? А если ты воюешь зря? Разве может быть что-то горше такого разочарования, что столько усилий потрачено напрасно?
   И девушка умоляюще посмотрела на своего возлюбленного.
   Подслушавший это Асеро размышлял. С одной стороны, картина ясна: в саду находится разыскиваемый государственный преступник, и долг любого законопослушного тавантисуйца -- поспособствовать его поимке. Но... если он сейчас просто поднимет тревогу, то преступник успеет уйти и не будет никакого толку. К тому же Луна... ведь если начнётся по этому делу разбирательство, то за укрывательство опасного преступника её ждёт, как минимум, ссылка, а это значит, что он больше никогда её не увидит! Впрочем, что об этом жалеть? Покорить её сердце для него всё равно нет никакой возможности, оно прочно занято другим. Но всё равно Асеро не хотелось, чтобы девушка пострадала только за свою любовь к этому мерзавцу. А что если попробовать схватить мерзавца в саду, а Луну заставить скрыться? Ну или потом всё выставить так, будто девушка не при чём, а тот проник сюда покушаясь на жизнь самого Асеро? Ведь, в конце концов, будь у Пумьего Рыка возможность, он бы прикончил ненавистного ему претендента на алое льяуту без вопросов. Стараясь не выдавать себя шумом, Асеро потихоньку одеваться. Влюблённые в саду тем временем продолжали разговор. Пумий Рык ответил:
  -- Выслушай меня, Луна. Я понимаю, что тебе сейчас трудно поверить в то, что я скажу, но ты сейчас в центре самых подлых и грязных интриг. Чтобы быть избранным Первым Инкой, Асеро должен жениться на девушке из потомков Манко, и в роль этой жертвы назначили тебя. Инти специально привёз сюда Асеро, чтобы познакомить вас, и Асеро должен был начать ухаживать за тобой, поначалу не слишком навязчиво... Он надеется очаровать тебя добром, это даже частично ему удалось, раз ты так хвалишь этого мерзавца. Ведь скажи, будь твоё сердце свободно, ты бы смогла полюбить его? Ведь он кажется тебе благородным, честным, смелым, скромным...
  -- Ты как будто читаешь в моём сердце, любимый!
  -- Асеро нарочно создал о себе такое впечатление, чтобы ты попалась на его удочку. Впрочем, если номер не пройдёт, отец и брат заставят тебя пойти за него замуж силой.
   Девушка только ахнула в ответ.
  -- Но это ещё не самое страшное. Знаешь, почему Асеро, при всём своём обаянии, до сих пор не обзавёлся ни одной женой? Тут есть страшная тайна, которую Асеро тщательно скрывает, но в неё твои отец и брат посвящены. Асеро физически не способен исполнять супружеские обязанности, причиной этому -- неудачная рана. Однако для избрания ему нужна формальная жена, которая обречена жить вдовой при живом муже. Но ему нужны также и наследники. А потому тобой будут овладевать время от времени специальные люди...
  -- Любимый, это ужасно! Неужели нет никакого выхода?
  -- Конечно, выход есть, любимая.
  -- Ты заберёшь меня с собой, как обещал?
  -- Нет, пока я не смогу это сделать. Могу сделать для тебя кое-что другое. Невеста Первого Инки должна быть непорочна. Если я здесь, сейчас лишу тебя невинности, то брака с Асеро ты сможешь избежать.
  -- Милый, но как же... как же я могу отдаться тебе, пока мы не вместе? Ведь когда это вскроется, то я буду опозорена...
  -- Лучше быть опозоренной, чем стать женой этого мерзавца.
   Внутри подслушивавшего это Асеро всё клокотало от ярости. Он едва сдерживал в себе желание выскочить и броситься на клеветника с кулаками, но остатки хладнокровия говорили ему, что этого делать не следует -- нужно взять в руки какое-нибудь оружие. Проклятье, похоже, в комнате нет ничего опаснее ложки, а шпагу свою он оставил в прихожей. Сходить за ней? Но если влюблённые за это время успеют скрыться? Да и не хотелось прерывать подслушивание.
  -- Нет, любимый, я так не могу.
  -- Но что мешает тебе отдаться мне? Разве ты не любишь меня?
  -- Люблю, но... это шаг, после которого нет возврата. А я... за эти дни я поняла, что не до конца верю тебе. Я хочу тебе верить, но что-то мешает.
  -- Что же? Асеро?
  -- Да. Ты говорил мне, что он -- трус, скрывавшийся за спинами своих воинов. Но это неправда. Он спас мне жизнь, не раздумывая, бросившись на ягуара. Такой человек не может быть трусом! А, кроме того, не сказать, чтобы он за мной как-то специально ухаживал. Я ему, похоже, нравлюсь, но... он ко мне приставать не пытался, так только смотрит печально издали. Похоже, ты в нём сильно ошибаешься. Погоди! Если он трус и прялся за спинами воинов, то как же его ранили?
  -- Ну, на войне иногда даже в тылы долетают шальные стрелы.
  -- Ты уверен насчёт раны?
  -- Знаю от надёжных людей.
  -- Знаешь? А я знаю, что он не трус. И не хвастун. И даже не властолюбец. Бедный юноша, если про рану всё правда, то каково ему! Жить и знать, что никогда тебе не быть любимым, никогда не иметь потомства...
  -- Себя бы пожалела. Думаешь, когда тебя будут принуждать к соитию специальные люди, он будет тебя жалеть?
  -- Послушай, я не верю, что он способен на такую подлость! Не верю!
  -- Не веришь мне?
  -- Да, тебе! И потому не могу связать с тобой судьбу, пока не стану верить вновь!
   Теперь слова девушки звучали для Асеро как сладкая музыка. Может, у него всё же есть какой-то шанс...
  -- Послушай, мы не должны ссориться из-за него. Поговорим лучше о другом, я даже готов взять тебя с собой, но объясню, почему боялся и боюсь это сделать. Сама понимаешь, мне приходится скрываться, а если исчезнешь и ты, то искать меня будут с удвоенной силой. А если твои отец и брат найдут меня, то... сама понимаешь, чтобы избежать ареста, мне придётся их убить.
  -- Нет!
  -- Но ведь они готовы отдать тебя на заклание. Они не пожалели тебя и тебе незачем их жалеть.
  -- Пусть даже так, но... мне жаль мать, жаль Морскую Волну, да и не верю я, что отец и брат хотят мне столь ужасной участи. Откуда ты знаешь, что они -- хотят? Они же меня любят...
  -- Политика -- дело грязное, ради государственного блага, как они его понимают, они готовы пожертвовать всем, даже тем, что действительно дорого. Если не хочешь стать женой Асеро -- то слушайся меня. Если, конечно, хочешь связать свою судьбу с этим евнухом и потом отдаваться не пойми кому, то....
  -- Но я не готова отдаться тебе прямо сейчас!
  -- Пожалей меня, Луна. Я так истосковался по теплу и женской ласке, так устал прятаться и скрываться, а ты так хороша в лунном свете, это платье, которое я тебе подарил, так притягательно подчёркивает твои прелести, что я не могу, просто не могу уйти сегодня ни с чем.
   Мужчина обнял и поцеловал девушку. Асеро понял, что медлить больше нельзя. Этот подонок не просто был одет по-европейски, но и внутри тоже стал как европеец, для которых испортить жизнь "любимой" девушке было раз плюнуть. Среди них не принято думать о последствиях, если они не касаются тебя лично, а исковерканная жизнь женщины у них не особенно-то пятнает мужскую честь, это даже может быть предметом некоторой гордости. Пробежав через прихожую и схватив там шпагу, Асеро наконец-то оказался в саду. За это время мерзавец уже успел повалить девушку, и она шептала:
  -- Оставь, не лезь руками под платье, я закричу...
  -- Не закричишь, ты меня любишь, потом сама будешь рада... А платье -- мой подарок!
   Разгневанный Асеро со всех ног помчался разбираться с окончательно разошедшимся насильником, но случайно запнулся за торчавший из земли корень и растянулся. Насильник тут же осознал опасность, соскочил с девушки и замахнулся шпагой на беспомощного теперь Асеро, но Луна властно крикнула:
  -- Не смей!
  -- Он же нас выдаст.
  -- Пусть лучше он меня выдаст, чем я ещё раз в твоих объятьях окажусь! Мерзкий противный тип! Я не позволю убить человека, который спас мне жизнь, а теперь вступился за мою честь.
  -- Молчи, нас же услышат!
  -- Ага, испугался! Вот что: или ты немедленно валишь отсюда, или я криком перебужу весь дом. Так что за жизнь Асеро ты заплатишь своей собственной.
  -- Предательница! -- крикнул негодяй и, хлестнув девушку по щеке, бросился прочь. Через мгновение уже послышался удаляющийся топот копыт.
   Плача, девушка подошла к Асеро и присела рядом.
  -- Как я могла так ошибиться, я не думала, что это такой негодяй...
  -- Не надо плакать, я всё слышал.
  -- Всё?!
  -- Да, и про то, что я якобы прятался за чужими спинами, и про рану... Поверь мне, всё неправда от первого до последнего слова. Когда Инти пригласил меня сюда, я даже не знал, что у него тут есть сёстры. Никаких планов жениться здесь у меня не было, хотя телесно я здоров и супружеские обязанности выполнять способен, -- говоря это, Асеро сел.
  -- Я теперь уже и сама вижу, что все слова этого мерзавца -- ложь. А раньше я даже верила ему, думала, что Инти мог против него дело состряпать.
  -- Хорошо, что всё обошлось для тебя, и для меня тоже. Было бы нелепо, пройдя невредимым сквозь всю войну, погибнуть здесь, под гостеприимным кровом друга....
  -- Скажи мне, я... опозорена в твоих глазах?
  -- Нет. Ты совершила ошибку, но кто их не совершает? Даже Великий Манко порой ошибался в людях, что едва не стоило ему жизни.
  -- Ты ведь ещё не всё знаешь. Тогда, в лесу, я обманывала тебя, я хотела от тебя сбежать, чтобы принести записку для Пумьего Рыка в условленное место, и если бы не ягуар, сделала бы это. А на следующее утро передала записку через Звезду, за которой не следили столь внимательно.
  -- Ты знаешь точно, где он прячется?
  -- Нет. Я только должна была класть записку в определённое дупло.
  -- Ясно. Да вряд ли он будет здесь оставаться после того, что произошло. Даже не знаю, стоит ли говорить обо всём случившемся Инти. По законам мы вроде обязаны, но... я не хочу, чтобы на твоё имя ложилась тень, -- Асеро попытался подняться, но ойкнул и поморщился от боли.
  -- Что с тобой? Ты сломал себе что-то?
  -- Вроде нет, -- ответил он, ощупывая ногу, -- кости целы, значит это или растяжение, или вывих.
  -- Какое несчастье!
  -- А может, наоборот, счастье. Останусь здесь с тобой, пока не выздоровею.
  -- Но что же нам делать?
  -- Да ничего. Я попытаюсь доковылять до спальни, а завтра с утра Инти скажу, что случайно проснувшись, увидел в саду подозрительную тень, попытался поймать, да ногу подвернул неудачно.
   Кое-как Асеро всё-таки встал и, морщась, заковылял к дому. Луна помогла ему добраться до постели. Перед самым сном она сказала:
  -- Асеро, скажи мне честно, ты готов скрыть случившееся только из благородства или почему-то ещё?
  -- А к чему такой вопрос?
  -- Просто это ведь преступление, которое карается законом, если это вскроется потом, то тебя отправят в ссылку.
  -- А если вскроется сейчас, то отправят в ссылку тебя. И я тебя больше никогда не увижу.
  -- Не может быть! Я думаю, что Инти за меня заступится.
  -- Инти, конечно, тебя любит как брат, но может статься, что он окажется бессилен, если дело дойдёт до официального разбирательства. Дело ведь государственной важности, а закон у нас един для всех.
  -- Что же я натворила, -- опять заплакала Луна, -- каких только глупостей не наделала из-за своей любви. Я ведь думала, что отвечаю только за себя, а не за судьбу государства...
  -- Все мы за него отвечаем, так или иначе. Все мы несём ответственность не только за себя, но и за других. Иди спи, а завтра сообразим, что лучше сказать Инти.
   После всех волнений Асеро долго не мог уснуть, а когда проснулся, утро уже стояло высоко, час подъёма он проспал. Над ним стоял Инти и глядел на него насмешливо:
  -- Ну что, друг, в самом деле собирался меня обмануть? Помимо чужих следов, которые остались на взрыхлённой земле, я нашёл в саду вот это, -- и он показал на ладони две тряпичные розы, видимо, оторвавшиеся вчера с платья Луны. -- Созналась она мне во всём. А с твоей стороны врать в таких вещах очень опрометчиво -- пострадать можешь в первую очередь ты сам. Ведь тебя вчера могли убить, да и теперь опасность ещё не миновала.
  -- Не миновала?
  -- Мои люди прочёсывают местность, а кроме того, я вызвал лекаря из деревни. Ему ты своего имени не называй, хотя мне он кажется надёжным, но всё-таки на всякий случай.
  -- Инти, ты ищешь растаявший снег, -- покачал головой Асеро, -- я уверен, что это мерзавец уже далеко отсюда.
  -- Может и далеко. Только люди этой породы очень мстительны. Раньше он только ненавидел тебя, но теперь будет пытаться сам лично лишить тебя жизни. А я... я сегодня же должен отбыть в Куско и не могу оставаться здесь даже ещё на день.
  -- Инти, ты спешишь только потому, что подошёл срок или... из Куско пришло срочное донесение?
  -- Ты угадал, донесение. Оно касается расследования покушения на Горного Потока. Я раньше думал, что Пумий Рык -- мелкий контрабандист, но только, похоже, всё гораздо серьёзнее. Он причастен к убийствам.
  -- Именно к покушению на Горного Потока?
  -- Неясно. Может быть. А может быть, к убийству Зоркого Глаза, а может, к обоим этим преступлениям. Да, там заинтересованы обезглавить нашу страну.
   Лекарь, осмотревший Асеро, сказал, что это растяжение и что несколько дней ногу надо подержать в покое. Асеро был рад такому повороту: значит, ещё несколько дней он побудет с Луной, а потом... потом видно будет.
   Несмотря на необходимость быть в постели, эти несколько дней для него были одними из самых счастливых дней его жизни. Между ним и его любимой больше не стояли ни дурные слухи, ни призрак соперника, и было приятно думать, что нахальные кузины в Куско получат кукиш -- он уедет отсюда помолвленным.
   А, кроме того, с тех пор, как он увидел разрушенным и опустевшим родной айлью, ему было грустно оттого, что у него больше нет места, где бы он мог быть окружён роднёй как в детстве. А тут мать Луны прямо сразу после осмотра лекарем ему заявила:
  -- Ты думаешь, что раз я простая крестьянка, меня так просто обмануть? Ты можешь что угодно плести про больную ногу, но на самом деле ты просто искал повода остаться, потому что на мою дочь глаз положил. Отвечай честно, ты на неё виды имеешь?
   Поняв, что Инти, дабы не тревожить мать и невольно не сократить её дни, рассказал ей далеко не все, Асеро ответил:
  -- Да, имею. Как только я буду уверен, что я ей тоже нравлюсь, я сделаю официальное предложение.
  -- Что же, делай, коли так. Характер у моей дочери сложный, если она не захочет за кого-то выходить, то уговорить нельзя, но коли полюбит, так полюбит. Ты как жених всем хорош, если не считать твоего льяуту.
  -- Моего льяуту?
  -- Жене Первого Инки нужно будет всю жизнь находиться под охраной, чего моя дочь не любит. Да и к тому же она едва ли потерпит в доме соперницу, а тебе несколько жён по статусу положено.
  -- В законе это не прописано. Я имею право, но не обязан. И я обещаю соперниц в дом не вводить.
  -- Тебя всё равно принудят иметь несколько жён. Пусть не по закону, а общественным мнением... И у моего мужа было так, я сама была не первой женой, но вот пережила всех... И, кроме того, дочь простой крестьянки могут не счесть быть достойной быть первой женой Первого Инки, ты об этом подумал?
  -- С её именем -- сочтут. Она крови Манко, а остальное едва ли важно тем кто желает меня видеть Сапа Инкой, а если не желает, то тем более не важно.
   С тех пор старушка относилась к нему как к зятю. Другие члены семьи тоже к нему привязались. Сыновья Инти окончательно сочли его своим, прибегали к нему с игрушками, и представить тогда было невозможно, сколь разная судьба ждёт обоих мальчиков: старшего -- синее льяуту, младшего -- лесоповал за измену Родине, а их матери через считанные годы суждено умереть молодой и красивой, будучи отравленной коварными врагами...
   Почему всё-таки Ветерок стал предателем? Может, как раз потому, что видел с детства -- окружающие его люди поступали часто не только не так, как хотели (волевой человек со своими желаниями ради долга справится), а не так, как сами в глубине души считали правильным. Вот он, Асеро, не мог, как обычный крестьянин, влюбиться и женится, он должен был обязательно заключить брак с девой, в жилах которой течёт кровь Великого Манко, иначе его бы не выбрали на престол. Хорошо ещё ему повезло влюбиться в ту, которая этим требованиям соответствовала, да и тут не обошлось без сложностей. А вот Инти повезло меньше: будучи по жизни однолюбом, он вынужден был предаться многожёнству, а та, кого любил, всё равно была коварно отравлена.
   Асеро вспомнил ненавидящие глаза Ветерка на суде. Тот точно просверливал его ненавистью. Асеро тогда не понимал -- за что? А теперь, кажется, понял: Ветерок ненавидел эту вынужденную раздвоенность, которая сопровождала жизнь высших инков. Конечно, нелепо было обвинять в этом лично Асеро -- не он выдумал столько сложностей, связанных с обычаями. Но, может быть, он виноват в том, что эти сложности вовремя не убрал? Хотя как он мог? Законы можно ещё отменить волевым решением, но как повлиять на то, что у людей в головах? Хотя вот европейцы влияют. Тёмными, грязными методами, но добиваются своего. А они, инки, оказались бессильны против этого нового оружия, как когда-то их предки против огнестрела.
   Асеро вспоминал теперь, как из толпы раздавались крики "Тиран! Кровосмеситель!" Если обвинение в первом ещё можно было как-то понять, при желании любого правителя, даже самого лучшего, можно обвинить в тиранстве, то второе и вовсе вводило его в ступор. Даже по европейским меркам брак с двоюродной племянницей не считается кровосмесительным и вполне может быть заключён по закону. С какой стати это вдруг стало преступлением? Конечно, его предшественники порой женились и на родных сёстрах, но Асеро так не мог за неимением таковой. Да и вообще непонятно, как его брак, пусть и не вполне правильный по некоторым меркам, можно было и в самом деле приравнять к преступлению?
   Асеро вспомнил разговор с Дэниэлом: пусть сам Дэниэл-- прожжённый циник и скорее всего не верит ни в какие республиканские идеалы, но привык он, видимо, и в самом деле иметь дело с людьми, для которых такая второстепенная вещь, как ограничение времени правления правителя, куда важнее, чем избавление народа от голода и нищеты.
   Впрочем, и сам Асеро был не очень свободен в своём выборе, становиться правителем или нет. И тогда, когда приходилось много лежать с растянутой ногой, он трезво взвешивал свои шансы, и всё-таки окончательно понял, что не имеет права отказаться. Именно потому, что он нужен своей стране в качестве правителя, и нельзя дезертировать.
   Да и дальнейшие события подтвердили его правоту: ведь даже с Луной могла бы случиться беда, не будь у Асеро реальной власти.
   В тот день, когда Асеро начал потихоньку ходить, Инти что есть мочи примчался в карете и прямо с дороги начал:
  -- Асеро, тебе надо срочно быть в столице. У Горного Потока удар. Лекаря опасаются за его жизнь. А поскольку ты должен застать его живым, то выезжай немедленно.
  -- Инти, к чему такая спешка, -- сказал Луна, -- час ничего не решит, дал бы отдых кучеру и лошадям.
  -- Кучер с нашим конюхом поменяется и лошадей поменяют. Вы как раз соберётесь, потому что сестра, ты тоже едешь в Куско.
  -- Я? Почему?
  -- Допрыгалась потому что. Тебя официально допрашивать будут. Расскажешь в присутствии нескольких свидетелей всё, что знаешь. Противогосударственные заговоры -- это тебе не игрушки.
  -- Но я не ввязывалась ни в какие заговоры...
  -- Ты имела глупость связаться с заговорщиком, при этом о его преступных намерениях если не знала, то догадывалась. Уж кто-кто, а ты-то должна была догадываться о возможных неприятностях.
  -- Инти, что ей грозит? -- спросил Асеро встревоженно. -- Надеюсь, не ссылка?
  -- Не знаю. Очень надеюсь, что только допросят и отпустят. Однако время сейчас тревожное, так что арест не исключён...
  -- Отчего Горного Потока хватил удар? Он перетрудился из-за моего отсутствия?
  -- Нет, просто узнал, что с тобой случилось, в подробностях. Я нарочно решил не говорить про Пумьего Рыка, сказал только о растяжении ноги, но... я не мог не сообщить подробно о случившемся внутри своего ведомства. И кто-то из наших не держал язык за зубами, сообщил обо всём его первой жене, а она ему передала. И в результате удар. Ты езжай в столицу, а я не позднее завтрашнего дня тоже туда вернусь.
  
   Асеро ехал рядом с Луной, и постепенно его тревога улеглась. Пока было можно любоваться пейзажами за окном, с радостью глядеть на поля подсолнечника. От того, что Луна была рядом, было и радостно, и тревожно. Нет, не потому, что он боялся её грядущего допроса -- что такого ей отец сделает? Поговорят с ней и отпустят. Асеро собирался сделать ей предложение. И каково будет быть с ней рядом, если она откажет?
   Впрочем, ближе к столице занавески кареты пришлось опустить -- ни к чему ловить любопытные взгляды случайных прохожих. И тут Асеро, наконец, решился: смущаясь и заикаясь (куда подевались его ораторские способности?), он сказал Луне, что хочет на ней жениться. Девушка только густо покраснела, но ничего не сказала в ответ.
   Её молчание показалось для Асеро вечностью, хотя, конечно, прошло где-то минута или две. По взгляду он не мог понять, да или нет. Девушка только теребила рукой бархат сиденья, и это лишь говорило о том, что она очень волнуется.
  -- Почему ты молчишь? -- спросил он наконец, не выдержав.
  -- Потому что я боюсь... Я не хочу говорить "нет", но если скажу "да", ты ведь сразу ко мне приставать начнёшь... а я... я могу не устоять.
  -- Я? Приставать? Но ведь я знаю, как ты умеешь давать отпор.
  -- Мне это было так легко, потому что я его не любила на самом деле... Ну, меня к нему не тянуло плотью. Я это только сейчас поняла. Потому что... меня к тебе тянет! Я ощущаю какую-то слабость, мне так жарко внутри... И я знаю, что если бы ты попытался овладеть мною, то я... не смогла бы воспротивиться. И поэтому я боюсь тебя, хотя и знаю, что ты... ты не станешь пользоваться моей слабостью, ты ведь знаешь, что это недостойно!
   Луна была очень смущена своим признанием. Смутился и Асеро. Он как-то не ожидал, что может быть телесно привлекателен. Лишь робко надеялся, что его душевные качества смогут перевесить телесные изъяны. А тут его любимая почти что в открытую говорит: "Я тебя желаю!" И что эти желания овладели ею впервые, ведь к тому уроду её телесно не тянуло, похоже...
  -- Не бойся. Я не собираюсь тебя бесчестить и потому не трону до свадьбы. Я ведь всё-таки понимаю, что, овладев тобой прямо здесь, очень осложнил бы жизнь и тебе, и себе.
  -- Да, умом ты не можешь не понимать последствий. Но если твой ум вдруг откажет тебе, и ты... Европейские поэты говорят, что любовное безумие лишает ума даже самых добродетельных и стойких!
  -- Глупости говорят. Ну или может они по пьяни что и творят... ведь они всё время полупьяные, в Европе же туго с чистой водой. Но я-то трезв, так что за свои поступки вполне отвечаю.
   С этими словами он попытался приобнять девушку, а потом, когда понял, что она не возражает, поцеловал её. Девушка вдруг резко отдёрнулась.
  -- Ты что? Я же только поцеловать хотел. Неужели я сделал тебе больно? Тогда прости....
  -- Нет, но я боюсь... боюсь такой близости! Вдруг ты всё же не совладаешь с собой?
   Асеро понял страх девушки. Конечно, он и не собирался идти дальше поцелуев, но всё-таки помимо его воли внутри его пробуждалась чувственность. Конечно, он бы ни в коем случае не дал бы этой чувственности волю. Он понимал, для девушки при этом почти неизбежны боль и кровь, а на последнее он за свою не очень долгую жизнь насмотрелся сполна. Не так уж редко случалось найти полуобнажённые женские трупы со следами насилия... Но неужели Луна думает, что он способен накинуться на неё в безумии? И вдруг понял... точнее, как будто почувствовал всё это с её стороны. Понял, что она совсем беззащитна перед ним, и от это мысли всю чувственность как рукой сняло. Отпустив девушку, он сказал:
  -- Ладно, больше не буду тебя трогать, если тебе так страшно. Как только будет возможность, я попрошу твоей руки у твоего отца.
  -- Кстати, а ведь он может и не согласиться... Что мы тогда будем делать?
  -- Да почему не согласится? Чем я плох?
  -- Плох? Скорее уж ты слишком хорош. После всего, что я натворила, он может счесть наш брак политически нецелесообразным.
  -- О боги! Ничего, уговорю. Мать и брата привлеку, в крайнем случае. Дай знать, когда будет можно к твоему отцу явиться.
  -- Но ведь твоё льяуту позволяет сделать это в любой момент!
  -- Знаю, но мне не хотелось бы явиться не вовремя.
  -- У моего отца не угадаешь, когда вовремя, а когда у него опять срочное дело. Но я постараюсь сообщить тебе, когда меня допрашивать перестанут.
  -- Всё будет хорошо, любимая...
   На том они тогда и расстались, не зная, какие беды ещё ждут их впереди...
  
   Увы, к Горному Потоку зайти было нельзя -- лекаря были сильно против. Асеро, не подумав, что имеет права потребовать этого, несмотря ни на что, отступился. Теперь ему пришлось одному брать на себя ответственность за всё, и временно забыть о своей любви.
   Два дня от Луны не было вестей. Впрочем, Асеро всё равно бы едва ли сумел выкроить время для своего дела.
   Потом он встретил во дворце вернувшегося Инти. Асеро спросил его о сестре и бы огорошен ответом:
  -- Увы, по результатам допроса моя сестра арестована.
  -- Как так? Что ещё там такого открылось?
  -- Судя по протоколам допроса -- ничего нового. Допрашивали без меня. На аресте настоял Колючая Ягода -- мол, раз укрывала заговорщика, то пусть лучше побудет под арестом. Отец согласился, решив, что в тюрьме безопаснее.
  -- Да чего они боятся?!
  -- Что до неё эти доберутся. Я и сам уже думаю, что под замком оно надёжнее. Ведь этот мерзавец, Пумий Рык, он же её теперь не то что обесчестить, убить в отместку может. Так что пока его не поймали, то в тюрьме и в самом деле спокойнее.
  -- Инти, ты не понимаешь. Во-первых, каково ей в тюрьме? Я понимаю, что у нас не Европа, крыс и гнилой соломы в камерах нет, но всё-таки она девушка... И пребывание под арестом пятнает её имя. Ведь многие уверены, что просто так в тюрьму не сажают, про неё дурные слухи пойдут.
  -- С репутацией нашей семьи мы как-нибудь сами разберёмся. Лучше быть живой с подмоченной репутацией, чем мёртвой без пятнышка.
  -- Инти, ты не понимаешь. Я и Луна хотим пожениться! А если она будет опозорена, то...
  -- То это станет невозможно. Теперь я понял... Но разве она согласна на брак?
  -- Да! И что бы ни случилось, пока она жива, я всё равно не отступлюсь!
  -- Это меняет дело... Ладно, давай поговорим с Колючей Ягодой, может, удастся его переубедить.
  
   Увы, Колючая Ягода был непреклонен. Время опасное, закон для всех един, пусть девица не думает, что за кровь Манко в её жилах ей будут прощать всё, и так далее. Глядя прямо в глаза Колючей Ягоде, Асеро подозревал, что тот отчасти склонен к строгостям из вредности, но и подумать не мог, что видит перед собой заговорщика и будущего убийцу многих...
   Потом, наконец, лекари разрешили Асеро увидеться с Горным Потоком. Нерадостной была эта встреча. Тот говорил, что его дни сочтены, о символическом браке с его матерью и о том, что сам Асеро должен жениться. Смущённый вестью об аресте любимой, Асеро не знал, что сказать на это. Потом решился:
  -- Скажи мне, я имею права освободить человека из-под ареста, если уверен в его невиновности?
  -- В исключительных случаях можешь, но пока у тебя нет нужного опыта -- я не советую делать такие вещи. Тут важно уметь просчитывать последствия...
  -- Хорошо, отец.
   Что ж, раз Луну нельзя освободить немедленно, то хоть увидеться с ней можно? Идею нанести неожиданный визит в тюрьму Инти неожиданно поддержал -- давно пора провести там инспекцию. Да и за сестру он беспокоился, хотя и не хотел показывать виду.
   Визит носящих льяуту, разумеется, вызвал лёгкий переполох, но, в общем и целом, состояние тюрьмы было удовлетворительно, по крайней мере на первый взгляд. Впрочем, сам начальник тюрьмы вызывал у Асеро какое-то лёгкое недоверие. Асеро не мог точно сказать себе почему, просто отметил собственное ощущение. Война приучила его, что такого рода ощущения лучше не отбрасывать. Инти ещё по дороге в тюрьму сказал ему, что руководит здесь непосредственный подчинённый Колючей Ягоды, а сам Инти тут прямой власти не имеет...
   Когда дело дошло до вопроса о визите к Луне, начальник тюрьмы стал извиваться ужом, и потом всё-таки сознался, что Луна тяжело захворала, и потому к ней нельзя. Но потом всё-таки уступил давлению и пустил.
   Когда Асеро увидел Луну, он ужаснулся. Несчастная лежала в беспамятстве, её вырвало, и, судя по запаху, она ещё и испачкалась как ребёнок. Но если начальник тюрьмы рассчитывал, что высокие гости отвернутся от такого зрелища и брезгливо зажмут носы, то он сильно ошибался. Асеро не раз видел раненых на войне, ему даже случалось за ними ухаживать, так что он понимал некоторые вещи: девушка не могла прийти в такое состояние мгновенно, значит, к ней довольно долго никто не заходил! А в рвоте можно просто захлебнуться!
   Асеро кинулся спасать любимую. Начальник тюрьмы просто обалдел, увидев, что человек с льяуту на голове способен без колебаний приняться за такую грязную работу. Впрочем, Инти ему долго обалдевать не дал, тут же спросив, почему допущено такое безобразие -- тяжело больная без присмотра. Начальник тюрьмы отговаривался деликатностью задачи. Поскольку женщины редко попадали под арест, а заболевали в тюрьме ещё реже, там не было специальных служителей-женщин, мужчины же, якобы, смущались перед необходимостью совершать в отношении девушки грязный уход. Женщину, которой можно было доверить узницу, найти было не так-то просто, вот оттого и случилось такое досадное упущение. Асеро не знал тогда, верить всему этому или нет.
   Во всяком случае, обмыв девушку (и немного испачкавшись при этом сам), он тут же принял решение взять её с собой. Единственный человек, которому он теперь был готов доверить девушку -- это его собственная мать. А разрешение он задним числом напишет, ничего не случится.
   Инти сперва счёл такой шаг довольно опрометчивым, хотя и был согласен, что творящееся здесь -- из ряда вон, и что со всем этим безобразием нужно разобраться, так как подвергать опасности жизни подследственных в тюрьме нельзя, а женщины попадают хоть и редко, но не так уж чтобы эту ситуацию не предусматривать.
  -- Инти, ты понимаешь, что твою сестру кто-то решил угробить? -- тихо спросил Асеро.
  -- Допускаю. Однако смысла в этом не вижу. Она же уже рассказал всё, что знала.
  -- Не в этом дело. Скажи, ты ведь видел протокол допроса? Она говорила о том, что я собираюсь на ней жениться?
  -- Прямо нет, но и... слухи о вашем возможном браке по столице ходят.
  -- Смотри, следователь! Начальник тюрьмы не мог не знать, что стоит только больной, которую рвёт, повернуться на спину, как она запросто может захлебнуться. Хотя всё выглядит как обычная халатность, и доказать я ничего не могу. Но сдается мне, что тут замаскированная попытка убийства. Кстати, отчего она вдруг заболела? Не отравил ли её кто? И в доме у тебя ей тоже находиться опасно, раз изменники среди твоих подчинённых. Нет, она будет у меня во дворце. И будет там до самого дня свадьбы.
  
   Дома над Луной надо было провести ещё некоторые процедуры. Асеро с матерью сняли с Луны грязное платье и обмыли её как следует. Мать посоветовала не одевать девушку -- так проще, а в летнюю жару она не замёрзнет, тем более что мать будет за ней следить. Написав указ об освобождении девушки из тюрьмы, Асеро пытался сосредоточиться на государственных делах, но у него это не очень выходило. Время от времени он бегал проверять, не очнулась ли возлюбленная.
   Потом мать посоветовала ему сесть с бумагами рядом с ней. В конце концов Луна очнулась:
  -- Где я? -- спросила она. -- Почему я рядом с тобой, любимый? Неужели ты тоже не выдержал разлуки, покончил с собой и мы теперь в загробном мире?
  -- Глупости, любимая. Я жив-здоров, и скоро ты тоже будешь здорова. Жар спал с тебя, большая часть яда тоже вышла, но на всякий случай... тебе надо сделать клизму, сейчас я всё приготовлю.
  -- Ой, но как же... неужели ты это сделаешь?!
  -- Да я умею, не бойся, ничего тебе не пораню...
  -- Но ведь это значит... значит, что ты... ты самое стыдное увидишь. Моя скромность...
  -- Я уже видел там всё. И делал это, пока ты была без сознания. Ничего страшного. Мне скорее страшно от мысли, что тебя пытались отравить, но всё обошлось.
  -- Я сама пыталась отравиться.
  -- Сама, но... почему?
  -- Ко мне в тюрьму пришла некая женщина, которая сказала, что она твоя мать. Она сказала мне, что поскольку я опозорена арестом, то ты не сможешь на мне жениться! И даже во вторые жёны взять не сможешь! И потому я должна... -- Луна всхлипнула, -- должна принять мужественное решение и ради тебя, Асеро, ради того, чтобы ты мог стать Первым Инкой после смерти Горного Потока... Я приняла яд, который она принесла с собой...
  -- Это были ягоды? -- спросила Асеро.
  -- Какая-то смесь... может, она и из ягод была, не знаю... Но мне почти сразу стало дурно... Что я наделала! Ой!
   По жестами возлюбленной Асеро понял, что сейчас будет рвотный позыв, и тут же подставил медный тазик, заранее приготовленный на этот случай. После того, как Луна выблевала, Асеро предложил ей её воды прополоскать рот. Та покорно вздохнула. Но потом обеспокоенно спросила:
  -- Значит, меня раздели, и ты видел уже мою наготу?
  -- Ну а что я мог сделать? Твоё платье было испачкано, его пришлось снять с тебя и выстирать. Оно сейчас сушится. Мы с матерью тебя обмыли, и я уже один раз прочистил тебя. Я попрошу у матери что-то из её одежды, или можно будет послать к тебе домой... А та женщина, которая тебя отравила, не могла быть моей матерью.
  -- Я поняла... Съев отраву, я думала, что сразу умру и всё. Но меня стало тошнить и рвать, потом у меня был жар, потом я ничего не помню, но я вполне могла... Скажи, неужели ты не проникся ко мне отвращением, когда увидел меня в таком виде?
  -- Я прошёл войну, а на войне видел всякое. Знаешь, люди не смогли бы воевать, если бы... если бы не были уверены, что в случае тяжёлых ран их товарищи не отступятся от них с отвращением, а будут ухаживать за ними. Знаешь, я сам когда-то болел оспой и был покрыт такими отвратительными язвами, что вспомнить страшно. Но моя мать ухаживала за мной, хотя могла заразиться. А я знал, что от тебя мне никакой опасности нет, и что если тебя обмыть, то ты по-прежнему будешь прекрасна...
  -- Значит, я лежала здесь нагая и совсем беззащитная. Я бы даже не узнала, сделал ты это со мной или нет... точнее, сразу бы не узнала, узнала бы потом... Скажи мне, я ещё девушка? Милый, я всё пойму... Я даже готова тебя простить, если ты не удержался... Мужчине трудно удержаться порой... Но только скажи мне честно, было что-то или нет?
  -- Нет, не было, клянусь тебе! Я не мог позволить себе подобной низости -- воспользоваться твоей беспомощностью! Как бы я потом тебе в глаза смог смотреть? Я люблю тебя! И ты тут в совершенной безопасности.
  -- А что со мной будет дальше?
  -- Я освободил тебя из тюрьмы. Ты жива и будешь жить. Скандал мы замнём. Ты до самой свадьбы будешь здесь в безопасности. И давай ещё всё-таки всё прочистим, смерть отступила, но быстрее выздоровеешь.
  -- А потом? Когда выздоровею?
  -- Ну, потом тоже тут будешь жить... как моя жена, -- растерянно ответил Асеро, -- разве тебе здесь не нравится?
  -- Понятно, что как жена... но ведь я всегда буду здесь, в одном месте... ты говоришь, что освободил меня из тюрьмы, но ведь дворец -- это лишь другая тюрьма, пусть и с садом! Я буду здесь сидеть взаперти?
  -- Ну почему взаперти... Я буду отпускать тебя за город, в замок Инти!
  -- И только? Но это так мало...
  -- Чего же ты хочешь?
  -- Хочу свободно гулять по улицам Куско.
  -- Хорошо, будешь гулять.
  -- С тобой под охраной?
  -- А как ты хочешь?
  -- Хочу свободно гулять одна! Ведь ты будешь всё время занят государственными делами...
  -- Луна, послушай... Ты понимаешь, что тебя могли и могут убить? Ведь в замке ты тут же прекратила бегать в лес, когда поняла, что тебе грозит.
  -- Но одно дело временно, а другое -- всю оставшуюся жизнь. А жизнь в золотой клетке довольно тягостна.
  -- Луна, я понимаю тебя... я сам в ужасе от того, что я должен всю оставшуюся жизнь прожить под охраной... Но что делать-то? Долг есть долг. Хорошо ещё, что долг позволяет нам соединиться.
  -- А если мне переодеваться и ходить по городу в платье служанки?
  -- На это согласен. Но только... только после того, как мы найдём тех, кто тебя убить хотел. Сейчас, ты понимаешь, это слишком опасно. К тому же ты больна...
   В этот момент вошла мать Асеро:
  -- Я ваш разговор слышала. Вот что я тебе скажу -- взрослеть тебе пора, а то мечешься из крайности в крайность. Сама я в твои годы была не сильно умнее, но пора тебе серьёзнее становиться. У замужней женщины обычно времени нет на гулянки, а у жены Первого Инки обязанностей хватает. Ты ведь в государственных делах должна научиться разбираться.
  -- Мама, пусть она сначала выздоровеет.
  -- Это да, но пусть не думает, что придётся скучать от безделья. А вообще, Луна, ты просто не представляешь, как тебе повезло, что он такой чистый и честный юноша. Не зря его Горный Поток наследником и сделал.
   А затем Луна таки уговорилась на клизму.
   Да, логика у его матери была хоть и примитивная, но безупречная. Хороший человек непременно станет хорошим правителем. Во всяком случае, должен стараться им стать. И ведь он старался... но ведь всё равно что-то упустил. Даже и тогда упускал. Убийцу-самозванку ведь потом ещё несколько лет не могли найти, нашли, только когда разоблачили Колючую Ягоду...
   И зря он всё-таки тогда столь легкомысленно отнёсся к пророчеству про белого человека. Луна и та оказалась мудрее него. Ведь они стали мужем и женой тогда через двадцать дней после предсказания, как только Луна смогла ходить и кое-как есть.
   А до того пришлось уговаривать её отца, который пришёл тем же вечером и потребовал разговора с Асеро наедине. Выслушав историю о попытке отравления его дочери, Лавровый Лист сказал:
  -- Это, конечно, безобразие, и с этим делом я разберусь. Даже если речь идёт о простой халатности, всё равно виновные должны быть наказаны. В тюрьме подследственные должны доживать до суда. Но неужели ты, Асеро, всё равно согласен на ней жениться после того, как она впуталась в заговор против тебя?!
  -- Она сделала это по глупости. И больше не будет.
  -- Да, по глупости. Но что больше не будет -- я не уверен. Она крайне своевольна и своенравна. Я сам не знаю, каких сюрпризов ещё от неё ждать. Но самое страшное не это -- она ведь опозорена!
  -- Не так уже сильно -- дело можно замять. Мне странно слышать твой отказ -- ведь позволил своему сыну жениться на своей возлюбленной, несмотря на более драматичные обстоятельства.
  -- Ну, во-первых, Морская Волна сама себя не позорила. Она знала, что такое долг. В её беде нет её вины, её репутация была изрядно подмочена по вине её папаши, а Луна делала свои глупости сама, никто её за руку не тащил. Но это не главное.
  -- А что главное?
  -- А не догадываешься? Будь ты простым смертным -- я бы не возражал против вашего брака, раз вы любите друг друга. Для простого смертного жениться и развестись можно спокойно... Но ведь ты носишь Жёлтое Льяуту, а должен быть избран на Алое. Дни Горного Потока, скорее всего, уже сочтены. И жена должна способствовать твоему избранию. К этой стороне жизни кандидатов инки будут внимательны как никогда.
  -- Но ведь когда избирали Горного Потока...
  -- Закрыли глаза на его бесплодие. Да. А теперь приходится выкручиваться без прямых наследников. Некоторые предпочитают Горного Льва именно потому, что у него с потомством всё в порядке и династия не пресечётся. А ты?
  -- Но ведь Луна вполне может родить от меня, чем она отличается от любой другой здоровой девушки?
  -- Да, моя дочь здорова. Но будут ещё и смотреть на репутацию. Вот она сейчас у тебя здесь живёт. Я понимаю, что ты её не трогал. Да, в тебе можно быть уверенным, но слухи всё равно пойдут. А если из-за этих слухов тебя не выберут, то...
  -- Мы все вместе отправимся в ссылку?
  -- Нет, Асеро, всё гораздо хуже. Нас ждёт смерть. Тебя, меня и Инти уж точно. В случае твоего поражения обречены, -- в отчаянии Лавровый Лист схватился за голову руками, -- льяуту с нас снимут вместе с головой.
  -- Неужели Горный Лев решится пролить кровь Солнца?
  -- Вполне может быть, что он её уже проливал. Вспомни смерть Зоркого Глаза. От людей, пошедших на сговор с заграницей, можно всего ожидать. Да, это лишь подозрения, у меня нет доказательств, но поверь моему чутью... Ведь если ты погибнешь, Луна ведь тоже будет несчастна. И она окажется совсем беззащитна.
  -- Но у неё вроде есть ещё один брат...
  -- Он уже уехал в Амазонию, там, похоже, скоро будет жарко. Да, Горный Лев его там не достанет, но и он ничем не сможет помочь Луне и остальным... Подумай, что её бывший поклонник может тогда вообще её осилить! Для него овладеть ею дело принципа, даже если для этого нужно будет держать её за ноги и за руки.
  -- Нет! -- вскрикнул Асеро, тут же представив свою возлюбленную нагой и беззащитной в лапах озверелых нелюдей... Этого Асеро боялся больше всего на свете. Смерть, даже смерть мучительная, казалась ему не очень страшной, её можно перетерпеть. Страшнее полюбить, а потом возлюбленная оказывается в руках врагов. "Чтоб досталось всем этим псам, в стонах в ненависти, в крови, все, что свято, берёг ты сам всею силой мужской любви". Но до сего дня мог себе представить такое только при нашествии завоевателей. Но не мог представить себе, чтобы до такого опустились тавантисуйцы. Неужели для них нет ничего святого?
   Лавровый Лист замолк, изучающе наблюдая реакцию своего молодого собеседника.
  -- Я на всё что угодно готов, чтобы спасти её! -- сказал Асеро наконец. -- Если надо её спрятать понадёжнее, то давай спрячем. Но ведь ты её отец, ты желаешь ей счастья. И ты знаешь, что она не будет счастлива иначе как со мной. Не будет даже в безопасности без меня. Подумай о её судьбе.
  -- Наши судьбы -- это мелочь на фоне той беды, которая ждёт страну. Горный Лев честолюбив, спокойная жизнь не по нему. Того и гляди жди войны, которую наша страна не выдержит. Тем более что он втянет её, не сопоставив силы и не рассчитав последствия...
  -- Но если он в сговоре с испанцами, то как будет с ними воевать? -- не понял Асеро.
  -- Всё-таки ты ещё наивный юноша. Что ему мешает кинуть бывших пособников, после того как он перестанет в них нуждаться? Но война может развязаться и по другой причине: не всем понравится правление человека, который думает в первую очередь о своей личной славе и власти, а государстве хорошо если во вторую. Ты ведь помнишь из истории о войне между Атауальпой и Уаскаром? Всё может повториться. Послушай, Асеро. Надо обеспечить твоё избрание, а для этого нужна подходящая жена. Луна не подходит. Я могу подыскать подходящую кандидатку, у меня есть несколько на примете, тебя изберут, после чего вторым браком ты сможешь жениться на ком хочешь, и на Луне в том числе. А пока стоит подождать.
  -- Но я люблю Луну и хочу остаться верным ей! Мне не нужен больше никто!
  -- Определись, что тебе важнее, любовь или долг перед государством, личное или общее. Именно ответ на этот вопрос я хочу услышать от тебя.
  -- Да, я понимаю, что долг перед государством должен быть важнее личного. Но, Лавровый Лист, я не верю, что мой брак с Луной так повлияет в худшую сторону. Луна крови Солнца, надеюсь, что окажется плодовитой... Остальное не важно. Сплетни и слухи неизбежно поползут про любую, пусть бы она трижды не давала к этому повода. К тому же я боюсь, что её просто убить могут, стоит мне её отсюда выпустить. Лавровый Лист, похоже, у вас в доме завелись крысы!
  -- Завелись, возможно... Но это уже моя забота.
  -- Лавровый Лист, я понимаю, что государство для меня должно быть важнее... Я понимаю, что если оно погибнет, не будет у меня ни счастья, ни самой жизни. Но я просто внутренне убеждён, что если последую твоему совету, то совершу ошибку. Луна должна стать моей первой и единственной женой. Если бы это была не моя воля, а воля богов, то что бы ты сказал?
  -- С волею богов я бы смирился.
  -- Так вот, Лавровый Лист, этот брак предсказан Провидицей! К тому же я обещал Луне жениться на ней и не отступлюсь от своего слова. Меня нельзя будет избирать, если я стану клятвопреступником! И в своём отношении к Горному Льву многие уже определились. А те, кто ещё будет решать, решат явно не по этому признаку. Так что не вижу я смысла в том, чтобы ради мнимого долга нарушать своё слово. Кто я буду после этого?
  -- А если я тебе прямо запрещу своей отцовской властью жениться на моей дочери?
  -- Ты не сможешь этого сделать, -- улыбнулся Асеро, -- я ведь тоже знаю законы. Это всё грозит разборками в среде носящих льяуту, а этого ты не хочешь.
  -- А ты хочешь?
  -- Не хочу. Но если ты не оставишь мне другого выбора... Или ты хотел бы, чтобы страной правил человек, который не способен настоять на своём? А зачем стране такой правитель-хлюпик?
   Лавровый Лист вдруг встал:
  -- Ладно, Асеро, признаюсь. Я проверял тебя по просьбе Горного Потока. Собственно, это я и хотел узнать: способен ли ты устоять перед давлением людей, которых чтишь, ради того, что ты действительно считаешь важным. Можно ли управлять тобой, давя на эмоции? И ты выдержал испытание с честью. Значит, ты не отступишь, если на тебя надавить по сомнительному поводу. Луна твоя! Свадьба через неделю, надеюсь, она уже будет в состоянии выдержать церемонию.
   От столь неожиданного оборота Асеро не знал тогда, что сказать. Потом, провожая гостя, он всё-таки нашёлся, сказав тихо: "Я понимаю, что проверки необходимы, но больше так со мной не шути, пожалуйста. Один раз проверил и хватит".
   На этом они окончательно помирились. Луна через неделю выдержала церемонию и даже могла осторожно есть за свадебным столом.
   Правда, собственно мужем и женой они стали несколько позже -- Асеро боялся тронуть больную жену, боясь, что если она забеременеет в таком состоянии, то всё и вовсе кончится печально. Но потом она сама заключила его в объятия, они были счастливы на протяжении всех этих лет, пока его счастье не было растоптано безжалостными врагами. Сердце ныло от тоски -- почему он не проявил той же твёрдости, что и в молодости, почему всё-таки рискнул пустить англичан в страну. Неужели он теперь больше никогда не увидит ни жены, ни дочерей? Инти, конечно, постарается их найти и выручить, если они живы, но ведь и он не всесилен.
   Да, ему лично повезло -- ему удалось жениться так, чтобы достичь личного счастья и при этом не забывать о долге. Такого же компромисса он желал и для Лилии, которая была так же своенравна, как её мать в молодости. Даже ещё своенравнее. Но вот только она была тоже в чём-то права: ей казалось неправильным уже само то, что в делах любви приходится учитывать долг перед государством. Порой и самому Асеро это казалось чем-то неправильным. Да, было бы лучше, если бы Первого Инку можно было бы выбирать не только из потомков Манко Капака. Однако Лилия хотела большего - чтобы юноши и девушки могли бы сходиться и расходиться свободно и это бы не влекло за собой позора, примерно так, как это бывает у диких племён. Но вот только... только и у диких племён мужчина, соблазнивший и бросивший женщину, неизбежно наносил ей этим душевную рану. А разве не мысль о возможном позоре спасла тогда юную Луну от того, чтобы отдаться негодяю? Ну а свобода в том понимании, которого хотела бы достичь Лилия, неизбежно давала бы преимущества таким красноречивым негодяям, как Пумий Рык, которые бы могли беспрепятственно соблазнять доверчивых девушек, после чего бросать их с младенцами на руках. Незавидная участь, как ни крути.
   И всё-таки в чём-то его дочь была права: ну почему она, выбирая себе мужа, должна была оглядываться на интересы государства? Если бы Первый Инкой можно было делать любого инку, не заморачиваясь с родством, многое было бы иначе.
   Потом Асеро подумал о Золотом Луке. Если бы тот просто убил Асеро, даже это не было бы так бесчеловечно. Но так жестоко растоптать его, унизить... За всем этим явно стояла какая-то глубинная, нутряная ненависть, даже хлеще ненависти Ветерка. Асеро не понимал, за что, наблюдая за его жизнью со стороны, его можно так возненавидеть? Дело не в богатстве, нет... Из-за богатства можно было сорвать льяуту, можно было радостно грабить дворец, но не избивать его, не унижать его так жестоко. И даже из-за власти не мог. Разве у его новых хозяев меньше власти над ним? Да и, скорее всего, он понимал, что не меньше будет от них зависеть. А даже больше: скрепление кровью -- штука обоюдоострая. Золотой Лук с наслаждением ударил Асеро в низ живота вовсе не поэтому.
   Несколько лет назад он спрашивал попов-миссионеров: "Значит, души христиан всё время осаждают грязные мысли? Чужое богатство их соблазняет на грабёж, беззащитная красивая женщина -- на насилие, честь и добродетель -- на чёрную зависть... Боюсь, что у вас достаточно просто жить, чтобы соблазнить кого-нибудь на убийство". Но с христианами-то понятно, а почему таких тавантисуйцев оказалось достаточно, чтобы совершить переворот? И ведь не менее жестоко расправились даже с такими людьми, как Киноа и Искристый Снег, о которых никакой дурной славы в народе вроде бы не было и которые ещё меньше Асеро давали поводом возненавидеть себя лично.
   Потом Асеро всё-таки задремал и даже не заметил, как его перенесли из палатки куда-то в другое место.
  

Кому верить на осколках разбитого мира?

   Вскоре вернулись Коралл и Морской Ёж, сказав, что наверху всё в порядке. Принесли лёд и паланкин. Но когда Инти предложил перенести в принесённых носилках спящего Асеро, Ворон опять стал ворчать: "Этот больной даже имя своё открывать не хочет, а мы с ним цацкайся! Да кто он такой?" В конце концов, сделать это согласились Коралл и Морской Ёж.
   Уайн же должен был подготовить помещение, в первую очередь постель. Впрочем, это быстро. Труднее было другое -- Уайн счёл, что помещение необходимо избавить от верёвок, крюков, острых лезвий и прочего. Он понимал: несчастный Асеро в таком состоянии, что может быть и не рад своему спасению -- ведь он потерял всё и может полезть в петлю с отчаянья и позора. Так, ножей и верёвок вроде нет, но вот крючков на стенах очень много. Уайн осторожно подошёл к ним и попытался выдернуть -- тщетно, сидели как влитые. Однако Уайн был не из тех, кто легко сдаётся, может, всё-таки удастся выдернуть крюк бесшумно... Провозившись некоторое время, Уайн в какой-то момент заметил, что Асеро не спит, а наблюдает за ним.
  -- Не старайся, -- сказал тот, встретив его взгляд, -- они вделаны в стену так прочно, что их не вынешь, не разрушив её. А вешаться я не собираюсь -- с моей стороны это было бы большим свинством по отношению к вам, моим спасителям. Так что я не сделаю с собой ничего даже в самом худшем случае. -- Указав взглядом на сосуд для хранения льда, он сказал -- Не говори, что это просто для облегчения боли, я догадываюсь, какой ещё неприятный сюрприз меня может ждать. Но я и это переживу. Руки мне не отрежут, а значит, я смогу сражаться, чтобы мстить. Но имя своё раскрывать не хочу, чтобы позора было меньше.
   Уайн поначалу смутился от такой откровенности, но потом добавил:
  -- Имя лучше и из соображений безопасности не раскрывать. Не так уж важно и знать остальным, как тебя на самом деле зовут.
  -- И это тоже, хотя многим этот факт обиден для самолюбия. Хотя что тут обидного? Пусть бы я даже доверял вам как самым лучшим друзьям, но вот если тебя вдруг схватят и потребуют выдать моё имя, выбор перед тобой встанет очень нелёгкий. Поэтому тебе лучше не знать его. Однако, похоже, что ты и сам своим товарищам не очень доверяешь... Почему?
  -- Я их знаю слишком мало, судьба свела несколько дней назад. Впрочем, есть среди них один, кому сам Саири не доверяет. И не без оснований. Но как ты сам это понял, что у нас доверие слабое?
  -- Догадываюсь, что я и для вас неожиданная и неприятная обуза и что по поводу меня есть разногласия.
  -- Я понимаю, что мог бы оказаться в таком же положении, что и ты. Но людям, которые никогда не сваливались беспомощными, трудно понять человека, оказавшегося в такой ситуации. А я таким был, потом выкарабкался. И ты выкарабкаешься. Так что давай к делу -- чего хочешь? Есть, пить, нужду справить? Мочу твою я лекарю отнести должен, так что если можешь -- давай.
   После завершения всех бытовых процедур и прикладывания льда Асеро сказал:
  -- Всё-таки тебе я доверять могу. Это очень важный критерий -- если ты готов позаботиться о товарище и делать для этого самые неприятные вещи, то ты надёжен. Тебе бы я мог открыться.
  -- А я и так знаю кто ты. Хотя ты едва ли помнишь меня, Асеро. Я -- Уайн.
  -- Почему же, я помню тебя -- твои кудри с проседью трудно забыть. Да и потом Инти порой вспоминал о тебе. Тебе, наверное, сейчас больше всех обидно...
  -- Почему же больше всех? Чем я лучше остальных?
  -- Ну как же? Ты отдал здоровье и молодость, пожертвовал даже личным счастьем, ибо у тебя не было оснований надеяться, что невеста будет хранить верность мёртвому, чуть саму жизнь не потерял, чудом вернулся, а всё-таки случилось то, что случилось.
  -- Ну, в этом смысле многим должно быть обидно. Многие всю свою жизнь посвятили стараниям на благо родного государства, а теперь крах. Тебе тоже должно быть безумно обидно.
  -- Скорее я думаю о том, что сделал не так, или не сделал из того что должен был. И даже не могу сказать, где именно совершил роковую ошибку.
  -- Мне лично ещё повезло. Сам не вляпался, и жену с детьми от расправы увёз. Тебе тут повезло меньше.
  -- А твои родители?
  -- Им ничего не грозит. Точнее, грозит не больше, чем простым тавантисуйцам. Я уехал с женой и детьми, в том числе, и чтобы их не подставлять.
  -- А мою мать сожгли живьём у меня на глазах, -- мрачно сказал Асеро, -- сожгли беспомощную беззащитную старуху, вся вина которой в том, что она дала мне жизнь когда-то.
  -- Они поставили тебя перед выбором, жизнь матери или предательство?
  -- Да.
  -- Слов нет! Понимаю, каково тебе... Но думаю, что твою мать бы не пощадили в любом случае. Англичане стариков не щадят, считают их бесполезными...
  -- Да, я знаю, что тут был прав. И всё-таки я виноват, что не сумел предотвратить то, что случилось. Не смог уберечь ни себя, ни других.
  -- Может, и не виноват. Похоже, всего этого и в самом деле не могло не случиться. Вы там наверху могли только отсрочить момент, но не предотвратить...
  -- Почему ты так думаешь? -- спросил Асеро, даже немного привстав от удивления.
  -- Я не случайно поначалу скрывал от родных и знакомых истинные причины моего пребывания за границей, говорил, что был в рабстве... Потом, когда всё-таки всё вскрылось... я в глазах родни был чуть ли не опозорен. Точнее "опозорен" -- не то слово... Ну, в общем, меня осудили.
  -- Осудили? За что?
  -- За то, что я поставил для себя Родину выше спокойствия и счастья родных, выше собственного благополучия и карьеры. Меня потом мать отчитывала: мол, какой я инка, инки много работают, инки у всех на виду, а я шатался не пойми где и не пойми зачем... Ну, то есть, я не прав, потому что вместо того, чтобы думать о собственной выгоде, наоборот, жертвовал всем... Но если люди не готовы жертвовать собой ради других, то рано или поздно они окажутся бессильны перед врагом, даже имея на руках оружие и всё необходимое для защиты. Если просто нет воли...
  -- Так ты думаешь, дело в этом? А почему так?
  -- Не знаю. Я изучал звёзды, а не науку о мудром государственном устройстве, впрочем, даже те, кто изучал это, едва ли что смогут ответить.
  -- Иными словами, ты думаешь, что наша беда -- в трусости? А ведь ты прав. Если бы носящие льяуту согласились тогда на изоляцию от всего мира, ничего бы этого не случилось. Да, лично я изоляции не боялся, но большинство носящих льяуту боялись этого шага, и вот результат -- они мертвы. Великий Манко говорил, что только наши собственные ошибки способны погубить нас.
  -- Знаешь, Асеро, а я не считаю тебя виновным в чём бы то ни было. Всё равно это всё случилось бы раньше или позже. Я понял это, когда моя мать и мои братья осудили меня. А ты... что мог сделать ты, чтобы люди думали не о себе и своих личных делах, а обо всей стране в целом?
  -- Может, и так. Однако доля моей вины тут всё-таки есть. Не углядел. Дело не только в личных делах. Тревожные звоночки были заметны ещё во время войны с каньяри. Когда те начали громить кечуа, наши люди поначалу даже не сопротивлялись почти. Нет, конечно, когда вооружённые до зубов отморозки врывались в селение, то их жертвы пытались защититься, но заранее к обороне не готовился никто, так что эти отчаянные попытки почти не помогали. А не готовились ни к чему такому заранее потому, что были уверены -- "стоит быть хорошими, и тебя пощадят".
  -- Именно так и рассуждала моя родня, -- угрюмо согласился Уайн.
  -- Мы старались воспитать "хороших людей", и теперь пожинаем плоды своего воспитания, -- сказал Асеро с горькой иронией. -- Ведь у хорошего человека даже сама мысль о насилии вызывает отвращение. А если даже мысли об этом отвратительны, как заранее готовиться к обороне от подонков? А если не пускать в свой ум даже мысли об этом, то и опасности не видишь... Конечно, была служба безопасности, но много ли она может, если простые люди не бдительны и ей не доверяют? Ведь почему к тебе твои соседи отвращение испытывают -- знают, что ты должен был в Испании к насилию прибегать, ну был к этому готов, во всяком случае.
  -- Да, я хоть и не убивал, в Испании, не будучи дворянином, шпагой не помашешь, но кое-кого хотел бы убить, если бы смог. Впрочем, твои недоброжелатели и тебя упрекают в том же самом. Я не о прямых врагах сейчас. Но, вращаясь в среде эмигрантов, а также познакомившись с иными испанцами, я понимаю, что они про тебя думают. Вот им было по-обывательски непонятно, как можно убить своего родственника. Нет, они понимают, что люди у власти такое делают, но объясняют это лишь твоей кровожадностью и властолюбием. Зачем, мол, власть? Чтобы насытить властолюбие, чтобы наслаждать роскошью, чтобы женщин можно было иметь без помех... Отсюда они так уверены в мерзких оргиях, которые ты якобы устраиваешь, мол, кровожадный властолюбец должен вести себя именно так. Если человек сам в глубине души думает, что если бы у него была власть, он бы её именно так использовал, то он даже представить себе не может, что бывает по-другому. Что труд и творчество могут быть куда привлекательнее вкусных блюд и голых баб. Но те, кто поверил в такую клевету на тебя теперь... есть среди них и такие, но у нас просто привыкли верить печатному слову. Поверили в ложь. Но этот морок пройдёт рано или поздно.
  -- Кто знает, как долго это будет? Не знаю, как жить теперь с этим клеймом. Может, мне лучше скрыться от позора и остаток своих дней провести под чужим именем? Конечно, я не собираюсь запираться в глуши, с врагами я буду сражаться, но как простой воин, раз как "государя" меня народ больше не признает. Можно ведь жить и просто человеком...
  -- Не отчаивайся, Государь. Думаю, что в наших силах вернуть тебе доброе имя, хотя пока тебе и в самом деле лучше скрываться. Но мы всё сделаем, чтобы спасти твою честь!
   Слабая улыбка озарила лицо Асеро. Говоря на кечуа, можно было употребить только одно из двух "мы", одно из которых включало адресата, а другое напрочь исключало. Так вот Уайн употребил то, которое включало, тем самым подчеркнув своё доверие.
  -- Значит, веришь в меня?
  -- Отчего не верить? Телесно ты скоро отправишься, а в твоей силе духа я не сомневался никогда.
  -- И всё-таки после пыток я уже не тот человек, что прежде. Это было слишком унизительно, чтобы пройти бесследно. Я понимаю, что никогда уже не буду прежним Асеро, а каким я буду теперь -- я и сам ещё не знаю.
  -- Это всё потому, что в глубине души ты боишься, что тебя этим попрекнут. А ты просто не рассказывай подробностей никому на свете, и можешь быть спокоен. Вот, например, подробности того, что сделали со мной в Испании, даже моя жена не знает. Конечно, кое о чём она могла догадаться по шрамам, но рассказывать я ей не рассказывал ничего. Чем меньше людей знает подробности того, что творилось в замке Инти, тем лучше.
  -- Но о том унижении, которое было со мной на площади, знают все.
  -- Унижение тебе легко простят, как простили Манко. Ведь не могли же испанцы представить себе, что после сидения на цепи и всех пощёчин он сможет встать во главе восстания! Для них это была бессмыслица. Так что сейчас важно твою честь от клеветы отмыть, но пока этого не произошло, перед народом и в самом деле появляться рискованно. Нужно, чтобы тебе могли доверять. Вот в моём родном айлью мне не доверяли. Потому я не мог организовать оборону. Вот наш старейшина -- он мог бы, если бы захотел. Но он не захотел... и поплатился жизнью. Но, в конце концов, войны не миновать, не вечно же по сараям прятаться. А сейчас тебе лучше подумать о чём-нибудь более близком. А ещё лучше поспать пока можешь, завтра тебя переносить будем, спать будет сложнее.
  
   На следующий день были хлопоты, связанные с транспортировкой. С утра Асеро ещё раз осмотрел лекарь, после чего признал его состояние удовлетворительным. Ушибы и отёки спали, насмерть ничего не отбито, и вообще его состояние было призвано настолько удовлетворительным, что нести его в паланкине вполне можно. После чего Целебный Бальзам сказал, что хотел бы пока поискать некоторых трав на опушке леса, которые выше не растут, а могут понадобиться. Инти согласно кивнул, тем более что посовещаться лучше без него. Когда лекарь ушёл, Инти сказал своим людям:
  -- Я вижу наши дальнейшие действия так. Сегодня мы собираем всё полезное, что может быть в замке, и часть людей едут с грузом и лошадьми наверх. Четверо с одним только оружием несут паланкин. Потом, когда лишние лошади и груз мы положим в хижине, остальные едут вниз меняться с носильщиками местами. Нас как раз восемь, людей хватает. У кого-то есть возражения против такого плана?
  -- У меня есть, -- сказал Ворон. -- Я не буду нести паланкин с больным, пока он своё имя не назовёт. Если его состояние удовлетворительное, то имя он назвать может. Конечно, если он носящий льяуту, то я нести его согласен, в противном случае зачем оказывать такие почести?
   Инти возразил:
  -- Да при чём здесь почести?! Он болен, и его иначе не перенесёшь! Я вчера говорил с ним -- ему нанесли эти страшные раны, когда требовали выдать список наших людей. Угрожали расправой над близкими. У него мать сожгли на его глазах! И он не сдался. Да ты ему по гроб жизни обязан. Если бы не он, ты бы мог ждать расправы уже над своими родными! Так что если ты ещё раз что-то вякнешь непочтительно на его счёт, я тебя отвешу пару оплеух.
  -- Ну, Саири, ты рук-то не распускай, -- это уже сказал Кальмар.
  -- Не распускаю. Просто предупреждаю. Мы на войне всё-таки, и дисциплина необходима. Это нам ещё повезло, что тут обошлось без сражения. Ладно, кто добровольно согласен нести носилки первую половину пути?
  -- Я, -- ответил Коралл.
  -- Пожалуй, я тоже, -- сказал Морской Ёж.
  -- Вот что, тащи-ка ты эти носилки сам! -- буркнул Ворон.
  -- И буду. Хотя мне по возрасту это уже не положено. Все будут. Вопрос только в том, в начале или в конце.
  -- Да лучше уж в начале отстреляться, -- сказал Кальмар, -- согласен на первую половину пути.
  -- В общем, и я согласен, -- ответил Морской Огурец -- сначала отнесу, а потом посмотрим.
  -- А кого-то из вас потом и не подменят, -- сказал Ворон, -- лекарь-то нести едва ли согласится. Но дело не в том: я хочу знать, что дальше с этим больным будет? Так и будем торчать под Куско, пока он не поправится?
  -- Ну и что! -- сказал Коралл. -- Ради такого человека можно и потерпеть неудобства.
  -- Мы ему не слуги! -- вскипятился Ворон. -- А даже если бы и были... я же знаю, отчего всё это произошло! Именно от того, что носящие льяуту и в самом деле слишком злоупотребляли своими привилегиями. Вон сколько барахла было у Инти! И это при том, что самое ценное уже вывезли. Возможно ли доверие между простыми людьми, у кого слуг нет, и обитателями такого замка? Наивный вопрос...
  -- Ну а что тут не только Инти жил, но и сам государь с семьёй отдыхал, это мелочь? -- спросил Коралл. -- А его охранять надо было.
   Морской Ёж добавил:
  -- Да и то, что у Инти три охранника было всего... Раз его убили -- значит, мало его охраняли! Так что Ворон, не говори глупостей.
  -- Я хочу знать дальнейшие планы. Что мы будем делать?
   Инти ответил:
  -- День-два никаких новых мероприятий, считайте это отдыхом, только вот дрова из лесу придётся наверх потаскать. А потом разведка в Куско, или куда сочтём целесообразным. Узнаем обстановку в Кито и Тумбесе. Впрочем, если тебе так неймётся -- можешь ехать в Тумбес хоть сейчас. Я тебе даже средств готов на дорогу выделить -- не жалко. Да только далеко ты с этими средствами не уедешь -- ограбят тебя в одиночку. И окажешься ты в положении того, кого ты так не любишь. Хотя тебя бы это здорово проучило. Хочешь жить -- надо вместе держаться и друг с другом считаться.
  -- А зачем мне средства на дорогу? -- переспросил Ворон.
  -- Да вот затем. Поскольку власть инков пала, никто тебе бесплатно в гостиницах стол и ночлег предоставлять не будет, -- Инти усмехнулся. -- Придётся платить как за границей. Но там хоть цены более-менее определены, а тут сколько захотят, столько и потребуют. А то и остальное силой отнимут. Так что хочешь жить -- веди себя прилично. Я уж не говорю о том, чтобы быть достойным своих предков -- не тянешь ты на это!
  -- Я?! Не тяну?! Разве я не воевал?
  -- Не знаю, как ты воевал в Новой Англии. Но вот сейчас ты думаешь от войны отделаться.
  -- Саири прав, -- сказал Коралл, -- все мы видели, что сделали англичане и их пособники с носящими льяуту. Все мы слышали от Уайна о жестоких расправах над невинными людьми в Куско. Я знаю, что почти всем плохо спали в эту ночь, думая о том, что творилось здесь. Мы приносили присягу нашему государству, но теперь, когда его больше нет, мы должны заново произнести клятву -- бороться с врагами до последней капли крови. Ворон, если ты не хочешь приносить такой клятвы -- тогда и в самом деле тебе лучше покинуть нас.
  -- Такая клятва предполагает вождя, -- сказал Ворон, -- а это не такой вопрос, чтобы его впопыхах решать.
   Коралл ответил не менее запальчиво:
  -- А ты видишь альтернативу Саири? Тогда назови её.
  -- Такой альтернативы я назвать не могу. Многие предпочитают такой подход: нет надёжного вождя, значит, иду за первым попавшимся, нельзя же оставаться в стороне. Но я мыслю не так. Нет надёжного вождя -- или жди, пока появится, или сам постарайся им стать.
  -- Вот что, -- вмешался Уайн, -- это разговор долгий, а мешкать нам здесь не следует. Могут нагрянуть англичане. Давайте доберёмся до базы и там продолжим этот разговор. Я понимаю, что без него не обойтись, но погодите до верха.
  
   В общем, Коралл, Кальмар, Морской Огурец и Морской Ёж должны были первыми нести паланкин, остальные на лошадях должны были перевести грузы наверх, а потом подменить носильщиков. Целебный Бальзам, правда, отговаривал Инти, говоря, что ему по возрасту и здоровью такая работа нежелательна, но Инти счёл, что если он откажется, то это уронит его авторитет, так что придётся рискнуть, тем более что особо тревожных знаков на эту тему он не чувствовал.
  
   В общем-то, дошли без сильных заминок, разве что по дороге было два мелких эпизода. Инти увидел валяющуюся у дороги почти целую Газету, соскочил ради неё с лошади, поднял и деловито прибрал.
  -- И охота тебе руки пачкать, -- буркнул Ворон.
  -- Это лишь говорит о том, что ты не умеешь работать с источниками. Из это газетёнки можно много ценного извлечь, завтра этим займусь. Как ещё мы узнаем, какая власть теперь в Кито или Тумбесе!
  -- А ты думаешь, эти знают?
  -- А воздушные линии на что? Я уверен, они у них под контролем, хоть частично. Видно, не дошло моё письмо из Кито, раз Жёлтого Листа не арестовали. Так что если просто поливают грязью Старого Ягуара или Зрелого Плода -- значит, в ближайшем будущем им ничего не грозит. А вот если там сообщат о захвате власти... Сами понимаете.
  
   Усталые носильщики паланкина остановились и сели передохнуть. Коралл заглянул к Асеро, осведомившись о его нуждах.
  -- Спасибо за заботу. Но пока ничего не нужно.
  -- Всё-таки скажи... почему ты ничего рассказывать о себе не хочешь? Я понимаю, что ты занимал высокое положение, и тебе теперь неловко с простыми матросами, но...
  -- Дело не в этом, пойми. Просто тот человек, который занимал высокое положение -- он ведь всё равно, по сути, умер под пытками. С меня это содрали, как содрали одежду. И остался просто человек. Которому всё равно хочется жить, несмотря ни на что.
  -- Не понимаю. Разве ты забыл своё прошлое?
  -- Да нет, всё помню. Просто понимаю, что меня уже никто не будет воспринимать в прежнем статусе. И слишком мой статус контрастирует с моим нынешним жалким положением.
  -- Почему же жалким? Мы несём тебя в паланкине как владыку.
  -- Но ведь при этом понимаете, что я не владыка, а просто болен. Я для вас не авторитет, кем бы ни оказался.
  -- Авторитетом лично для меня будет тот, кто соображает, что делать в нынешних сложных обстоятельствах. Вот Саири соображает.
   В этот момент в их разговор вмешался Кальмар:
  -- Соображает-то соображает, да только с ним не всё чисто. Ворон, похоже, прав.
  -- А что не так? -- спросил Коралл.
  -- А то, что Саири знал про подземный ход в замок, это раз. Ориентировался там как у себя дома, знал, где что лежит, это два. Знал в лицо и по имени всех носящих льяуту, это три. Ну и знал, где находятся секретные документы, при том, что в тайну посвящены то ли три, то ли четыре человека. И возникает вопрос: кто такой этот самый Саири?
  -- И кем он может быть?
  -- А вот это-то и не понятно. Ворон рассуждает так -- знать секрет тайника мог Инти, Горный Ветер, и некий третий человек. Однако третий человек, которого на эту тему пытали -- здесь на носилках сидит. Горным Ветром Саири быть не может. Но ведь и Инти он быть не может -- тот повешен! Так кто такой Саири?
  -- Не знаю, -- честно сказал Коралл, -- давай говори, не тяни.
  -- Да ведь и я не знаю. И Ворон не знает. Но если Саири даже в рамках нашего ведомства как бы не существует... А что если он -- не человек?
  -- А кто же он? -- спросил ошеломлённый Коралл.
  -- Дух, который принял облик человека. Ведь он на Инти довольно сильно смахивает. А что если Инти каким-то способом создал его, не имея возможности отправиться в путешествие самому? И вложил в него часть своей души?
   Коралл возразил:
  -- Но Кальмар, Саири вполне из плоти и крови. Он же ел с нами, спал, мы видели его в бане... дух бы не уставал, а Саири устаёт. Да и Ворон в чём Саири упрекает? В сожительстве. А как бы дух это делал? Так что ерунда.
  -- Ну, может, это такой дух, который и это изобразить может. Ведь Изабелла от него не зачала...
  -- Да сколько лет Изабелле! Детей у неё быть просто не может, она сама сказала,-- возразил Коралл.
  -- Но вот допросить Саири будет не лишним.
  -- А если вот этого расспросить? -- спросил Морской Огурец. -- Он же с этим Саири знаком!
  -- Не имею права говорить, если он сам не хочет, -- ответил Асеро.
  -- В самом деле, не стоит на него давить, -- сказал Морской Ёж, -- он же болен и беспомощен. Добровольно не скажет, давить нельзя. Однако если он с этим Саири знаком, значит, его не перед заданием в плоть и кровь облекли.
   Асеро сказал:
  -- Уверяю вас, что Саири -- человек из плоти и крови. И никакой не дух и не колдун, -- сказал Асеро, -- если вас беспокоит именно это, то тревожиться не о чём.
  -- А официальное имя и официальные документы у него были?
  -- Разумеется, -- ответил Асеро.
  -- Хм... -- сказал Кальмар, -- но кто он тогда такой?
  -- Противоречия нет, -- сказал Коралл, -- тайну могли знать и четыре человека. Саири -- третий, а это четвёртый.
  -- Пожалуй, может и так, -- согласился Кальмар.
  -- А какая для вас разница, кем окажется Саири? -- спросил Асеро. -- Или вы боитесь, что у него запятнанная репутация?
  -- Да нет, вряд ли на него есть какой-то серьёзный компромат, -- сказал Морской Огурец, -- такую миссию, в которую его послали, ненадёжному человеку бы не доверили. Но получается, что Саири был, наоборот, доверенным лицом Инти, знал его многие тайны, был в курсе дворцовых интриг...
  -- И ведь внешне похож, -- сказал Морской Ёж, -- я слышал, что иногда Саири, разумеется, по указанию Инти, его изображал...
  -- Именно, -- сказал Кальмар, -- в общем, Ворон так и не понял по недальновидности, что Саири -- настоящее сокровище. Если все носящие льяуту перебиты и некому возглавить сопротивление, то Саири... он ведь может выдать себя за Инти и собрать войска! Его не разоблачат. Даже если кто поймёт, промолчит из государственных соображений. Ну а враги... им будут верить только те, кто верит в клевету на Инти.
  -- Но ведь у Инти нет авторитета в войсках, -- сказал Коралл. -- Но идея неплоха. Хотя таким способом лучше не Инти, а Асеро воскресить. Но где мы найдём человека, похожего на него?
  -- У него внешность даже более стандартная, -- сказал Кальмар, -- людей, на него похожих, не так уж мало. Даже вот этот... вполне похож. И терять ему уже нечего.
  -- Совсем не похож, -- ответил Коралл, потом обращаясь к Асеро добавил, -- ты уж извини, если чем обидели. И внимания не обращай, мы глупости болтаем.
  -- После пыток я сам на себя не похож, -- сказал Асеро, откидывая седую прядь, -- но дело не в этом. Заговорщики не просто убили носящих льяуту, они обесчестили их имена клеветой. Так что как теперь собрать народ под именем Асеро, если его обвиняют в насилии над невинными девушками? Да и Инти тоже обвиняют в чудовищном разврате. Как тут отмоешься? А ведь, чтобы идти за вождём, надо в него верить.
  -- Да... это сложный вопрос, -- сказал Коралл, -- но ведь всё равно отмываться придётся. Иначе никак.
  -- Возможно, вы правы. Но как отмыть быстро? Тут время нужно. Да и соображать люди начнут что-то, когда первый шок пройдёт.
   Коралл был явно озадачен, но не хотел подавать виду.
  -- Ладно, отдохнули и хватит, давайте пойдём дальше.
  
   Ворон молча тащил паланкин, ему было сложно отказаться, когда на такое согласился даже Целебный Бальзам, отнюдь не отличавшийся богатырским телосложением.
   Хижины путники достигли к концу дня.
  -- Сейчас я тебя нашим женщинам представлю, -- сказал Инти Асеро. -- Ты как, в состоянии вылезти и зайти внутрь хижины? Или тебя надо заносить? Паланкин туда не пройдёт.
  -- Если опираясь на кого-то, то вполне.
  -- Хорошо, держись, -- Инти помог другу подняться и повёл его с опорой на собственное плечо. -- Только ты моей жены не пугайся.
  -- А с чего её пугаться? Она у тебя что, сильно страшная?
  -- Не в этом дело...
  -- Ой, -- вскрикнул Асеро, вдруг увидев Морскую Волну, которая в этот момент занималась чисткой картошки. И пошатнулся так, что Инти его едва удержал.
  -- Гы, -- сказал Ворон, -- даже этот не понимает, как с такой Медузой Горгоной можно жить.
   Асеро шепнул Инти на ухо:
  -- Инти, она...
  -- Давай пройдём дальше, там твоё ложе, -- сказал тот вслух и быстро провёл Асеро за стенку в отдельный отсек, где шёпотом можно было говорить так, чтобы не слышали в зале.
  -- Это же Морская Волна, она же... она же мёртвая, -- сказал Асеро.
  -- Как ты и я, -- усмехнулся Инти.
  -- Значит, меня ты... ты тоже воскресил? Я был мёртв? И ты сам...
  -- Не был. Я нашёл тебя хоть и без сознания, но живым. И сам я вполне жив...
  -- Инти, не темни. Ну тебя не убили, ну меня, но она... она же 14 лет уже как в могиле. Ты что, с горя некромантией занялся?
  -- Она живая. Никакой чёрной магии. Она долгие годы провела в плену вдали от Родины. А я нашёл её и освободил.
  -- Инти, мы лично её хоронили. Я помню её в гробу.
  -- Я не лгу. Это всё Ловкий Змей. Он похитил её, опоив сонным зельем, изнасиловал, изуродовал... А потом выманил меня с целью показать мне перед смертью, что он сделал с той, кого я любил больше жизни. Да только Ловкий Змей теперь мёртв, и он никак не мог представить, что я себе жену после такого обратно возьму. А я взял. Ворон её Медузой Горгоной зовёт, и сам не знает, насколько точен. Миф гласит, что изначально Медуза Горгона была прекрасна, но потом её тоже изнасиловали и изуродовали. И, разумеется, богу, который над ней надругался, не было никакого наказания. Зато ей в наказание было уродство. Греки верили в некую гармонию души и тела, мол, если прекрасную женщину изуродовать, она непременно становится злом. И вообще женщин считали злом. Так что можно и голову отрубить. Ну, может, белый человек на моём месте и убил бы, а я жену люблю, даже и такой.
  -- Если она живая, то я спокоен. Уж кого-кого, а меня шрамами не напугать, видел в жизни всякое. Да и сам я после пыток далеко не красавец.
   В этот момент зашла сама Морская Волна и деловито поинтересовалась, можно ли больного кормить тем же, что и всех, или нужно пищу полегче.
   Асеро ответил, что его здоровье вполне позволяет переварить варёную картошку и немного мяса. Инти тоже, как ни в чём ни бывало, сказал:
  -- У меня после паланкина немного плечо побаливает, можешь растереть сейчас?
  -- Давай, -- и принялась за дело. -- С ужином Утеша и без меня справится.
   Деловой вид супруги Инти подействовал на Асеро успокаивающе. Вон сколько пережила, а ведёт себя как ни в чём не бывало. Ну и он, Асеро, так сможет, разве он хуже?
  -- Знаешь, она сюда заходить не хочет, -- сказал Морская Волна, -- боится незнакомца.
  -- Да чего ей тут бояться?
  -- Привычка. Любой мужчина -- угроза, наедине с ним не оставайся, вдруг накинется.
  -- Да как может накинуться человек, который на ногах не стоит? -- недоумевал Инти.
  -- Это и в самом деле глупо. Но у страха глаза велики. Ладно, попробую ей объяснить, что бояться нечего.
   С этими словами Морская Волна вышла.
  -- А дочь у тебя откуда?
  -- Моя. Морская Волна была беременна, когда её похитили... Ловкий Змей позволил Морской Волне родить и выкормить. В общем, у дочери там была несладкая жизнь, она даже читать не умеет. Но уж как-нибудь... Вон Лань у нас и языку обучилась, и читать-писать, да и вообще стала образованной женщиной. Так что и тут бы всё на место встало, а теперь не знаю, как обернётся.
   Вдруг раздался шум, и по звукам стало ясно, что за стеной произошла ссора.
  -- Пошёл я разбираться, что там не так...
   Асеро остался один. Через некоторое время на пороге появилась хрупкая испуганная девочка, которой на вид было около одиннадцати, но Асеро догадался, что это и есть Утеша, которой должно быть четырнадцать лет. Девочка выглядела настороженно и глядела исподлобья. В руках она держала тарелку с едой, но подойти к Асеро не решалась.
   Асеро ласковым голосом сказал:
  -- Не робей, подходи поближе. Как тебя зовут?
  -- Зови как хочешь! -- угрюмо ответила она, ставя тарелку, и на предназначенный на роль стола ящик перед кроватью и тут же отбегая.
  -- Ты почему такая мрачная? Ты меня боишься?
  -- Боюсь. Кто тебя знает, что у тебя на уме.
  -- Но ведь я болен, и даже не могу встать -- как же я могу тебя обидеть, если бы захотел?
  -- Сегодня -- болен, а завтра -- выздоровеешь.
  -- Пойми, я не собираюсь тебя обижать. Почему ты думаешь, что я тебя обижу? У меня, кстати, такие же дочери, как и ты.
  -- То твои дочери, а то -- я. С чего тебе меня жалеть?
  -- Да с того, что мне было бы больно, если бы моих дочерей кто обидел. Так и я не стану обижать чужих.
  -- А где теперь твои дочери?
  -- Я не знаю. Наверное, в плену, может, их уже обратили в рабство...
  -- А ты их не защитил!
  -- Я не мог, меня бросили в тюрьму.
   Асеро сел и принялся за еду. Девочка чуть-чуть помолчала, а потом добавила:
  -- Но ведь получается, что твоих дочерей уже обидели, и не важно, обижал ли ты при это кого-то сам или нет.
  -- Да, их это не спасло, -- грустно ответил Асеро, невольно отметив логику в словах девочки. -- Но ведь ответ, что я не буду тебя обижать, потому что я человек, а не подонок, тебя ведь тоже не устроит?
  -- Все говорят, что они люди. А потом оскорбляют!
  -- Послушай, я понял, что Ворон сейчас оскорбил твою мать, и от этого ты такая злая.
  -- Ты что, видел и слышал сквозь стену?
  -- Догадался. Ты ведь дочь Саири. Так можешь у него спросить, мы с ним близкие друзья уже много лет, больше даже, чем тебе есть.
  -- А может, вы ещё и родственники?
  -- Угадала. Тебе я прихожусь дядей.
  -- Это не значит, что ты не можешь обидеть свою племянницу. Я однажды слышала историю про дядю, который свою племянницу не пощадил. Ты-то сам точно никогда племянниц в постель не затаскивал?
   Асеро хотел было ответить, что нет, но потом вспомнил, в каком родстве он состоит со своей женой, и вместо этого ответил:
  -- Послушай, мне уже это надоело. Клянусь тебе, я ни одной женщины, кроме своей жены, в жизни не знал. Я понимаю, что ты выросла среди дурных людей, но всё-таки не оскорбляй меня подозрениями в дурном. Я и без того опозорен и оклеветан.
   Девочка убежала, ничего не ответив. Однако через некоторое время вернувшись за пустой посудой она уже не смотрела изподлобья. Видимо, Инти с ней хорошо поговорил.
  
   На следующий день полагался отдых. Инти внимательно перечитал газету, после чего решил поговорить с Асеро поподробнее:
  -- Я видел трупы носящих льяуту, хотя, разумеется, среди них не было Жёлтого Листа. Не было и Горного Ветра. Однако среди них не было и Славного Похода, а избавиться от него для заговорщиков должно было быть крайне важно. Что по этому поводу думаешь?
  -- В момент переворота его не было в столице. Он должен был явиться с Юга несколько позже. Конечно, он мог приехать в последний момент, но не думаю... Ждали его позже, к самому Райма Инти.
  -- Похоже на то. Если бы он был в столице, он бы просто так не дал разграбить оружейные склады, ведь Уайн уверяет, что оружие было у заговорщиков уже в первые часы после переворота. Если только сам он не...
  -- Неужели ты думаешь, что Слава мог.... Нет, он не из таких. Он -- простой человек, даже слишком простой, но он не подлец.
  -- У меня работа такая -- всех подозревать. Но касательно Славного Похода и в самом деле маловероятно, чтобы он нарочно уехал из столицы ради переворота. Тогда бы уж активно участвовал.
  -- Лично у меня сложилось впечатление, что заговорщики спешили, чтобы провернуть дело без него.
  -- Возможно. Но они не могли не учитывать столь важной фигуры. Заговорщики должны в любом случае попытаться или избавиться от него, или переманить его на свою сторону.
  -- Но если они убили всех остальных, то как...
  -- Ещё не известна судьба Верховного Амаута и Главного Лекаря. Возможно, они в плену. Такие люди, как Небесный Свод, Киноа, Искристый Снег или Золотой Слиток им просто были не нужны. Впрочем, даже не все замы Киноа были среди убитых. Надо выяснить, кому посчастливилось в этот роковой день не быть в столице, кому удалось сбежать, а кто служит заговорщикам. И всё таки, вернёмся к Славному Походу... без контроля над армией заговорщикам не удержаться. Значит, что-то они на этот счёт должны были предусмотреть. Конечно, они могли просто убить его по дороге, но это для непрофессионалов сложно технически. Хотя кто сказал, что у них профессионалов нет?
  -- Славный Поход путешествует инкогнито. Но ведь ты помнишь, как нас шестнадцать лет назад по дороге от каньяри чуть было не...
  -- Да, такое возможно. Но в любом случае это без гарантии. Подойдём к проблеме с другой стороны. Допустим, что он жив-здоров. Вот ты его знаешь всё-таки получше меня. Представь себя на его месте. Вот ты едешь себе домой в Куско и вдруг узнаёшь о перевороте и погромах. Что бы ты стал делать?
  -- Я бы, наверное, поднял войска для усмирения мятежа. Но только Слава не я. Ему трудно, почти невозможно пойти на решительные действия при многих неизвестных. Он никогда не умел только просчитывать последствия своих шагов вне чисто военной сферы. Когда ещё неясно, где точно враги, а где свои. Да и если бы он на такое пошёл, мы бы знали...
  -- Верно. Остаются только два варианта. Или ехать в Кито или Тумбес, где ещё сохранилась законная власть, или тайно выяснить, что тут случилось. Беспокойство за семью говорит в пользу последнего.
  -- Слава, конечно, любит своих родных, и за семью ему должно быть страшно, но... Сам лично он точно в разведку не пойдёт, слишком много людей его могу опознать даже просто на улице.
  -- А шлем воина?
  -- Инти, я уже поговорил с утра с Уайном. Он уверяет, что на человека в закрытом шлеме накидываются без разговоров. А без шлема уши видно. Разумнее послать в город кого-то из своих людей, переодев в гражданское... Но всё равно потом, скорее всего, отправиться в Кито.
  -- Короче, без разведки в Куско нам не обойтись. Я думал на эту тему, вот какие выводы: идти имеет смысл только тому, кто знает столицу хорошо, то есть мои ребята не подходят, Уайн слишком приметный, придётся мне.
  -- Инти, но это опасно...
  -- Разумеется, это риск. Но если меня считают мёртвым, то шансы опознать меня в лицо не очень велики. Кроме того, я знаю, где искать моих людей, которые могут быть не разоблачены. Я знаю их в лицо. Через них я могу попытаться узнать судьбу наших родных.
  -- Инти, как ты думаешь, что заговорщики будут делать с пленниками?
  -- Тут варианта три. Убить, отпустить, обратить в рабство. Третье мне кажется наиболее вероятным. Во всяком случае, касательно пленниц.
  -- Инти, ведь в рабстве их могут...
  -- Да, я сам с горечью думаю об этом. Но что гадать, нужна разведка. Кстати, как ты думаешь, Славный Поход как бы на такую угрозу отреагировал?
  -- Всё зависит от того, что он знает. Если просто услышал о погромах, то он вряд ли подумал, что громить будут его дом. Ведь ненависти у народа он никогда не вызывал, наоборот, воинами принято восхищаться. Если он узнал, что его родные мертвы, то тут логичнее поехать в Кито.
  -- Скорее всего, они в плену. По крайней мере, кто-то из них.
  -- И значит, их могут использовать для шантажа. Не знаю. Тут уж или сразу ломаться, или делать вид, что ничего не знаешь. Думаю, что Слава предпочтёт второе.
  -- Если он сломается, то мы про это узнаем. Вот что: как ты думаешь, есть ли способ пересечься с ним возле Куско, при условии что он едет инкогнито?
  -- Ну, разве что выставить посты на основных дорогах.
  -- И проверять кареты? Исключено. Да если с самым мирным и невинным видом говорить проезжающим, что, мол, в Куско погромы и стоит ли туда соваться, то всё равно риск кровопролития слишком велик, а я не могу позволить себе рисковать людьми, иначе до Кито не доехать. Лучше скажи, куда бы он мог сунуться или послать своего человека, зная, что дом разгромлен?
  -- На ум приходят воинские части, но они тоже под контролем у заговорщиков. Не знаю.
  -- Ну, хорошо. Вот я, например, сын простой крестьянки. Правда, она была вынуждена порвать со своей роднёй, так как там не одобряли её брак с человеком такого рода занятий, как у моего отца. Хоть он и крови Солнца, а всё-таки он был очень нежелательным женихом. Твоих родных со стороны отца перебили каньяри. Но если бы не перебили, если бы хоть кто-то из них остался бы жив, разве ты бы не обратился к ним, ища укрытия?
  -- Теперь я понял, о чём ты. В двух днях пути от Куско есть городок Шахты, знаешь такой?
  -- Знаю.
  -- Там живёт его дядя, зовут его Рождённый-В-Забое. Славный Поход как-то рассказывал эту историю: во время Великой Войны горняки часто подолгу не выходили на поверхность, чтобы добыть побольше железа, а их жёны спускались к ним с продуктами. Так вот, беременная женщина на последнем сроке спустилась, и прямо там у неё начались роды. А на поверхность муж поднимал её уже с младенцем на руках.
  -- Ладно, значит, ищем этого дядю. Или Славный Поход пытался остановиться у него, или поехал в Куско. Отправляю в Шахты часть своих ребят. Когда они вернутся, иду на разведку в город.
  -- Инти, ты не боишься, что может стать слишком поздно...
  -- Видишь ли, я и сам хотел бы поскорее. Но ты понимаешь, что если я из Куско не вернусь, то надо будет отсюда уезжать как можно скорее. А пока ты не можешь встать, это невозможно.
  -- Я могу ехать и лёжа.
  -- Ехать -- можешь. Но взять ситуацию в свои руки -- нет. А среди моих людей нет таких, кому бы я могу доверить судьбу всех остальных, в том числе и моей семьи. Даже Уайну не могу. В других обстоятельствах, может, и смог бы, но... тут он будет слишком разрываться между семьёй и остальными. Может, доверил бы Кораллу, но он слишком молод, и опыта у него не хватает. Так что лучше не залёживайся, у нас много дел впереди!
  -- Ну, по сравнению с тобой я не залёживаюсь, -- улыбнулся Асеро, -- через несколько дней встану. Только вот скажи: ты всерьёз думаешь, что я снова смогу стать Первым Инкой?
  -- Там видно будет. В любом случае дело для тебя найдётся.
  -- Вот что, Инти... ведь твои люди не доверяют тебе до конца. Даже мне это ясно видно. Эту проблему надо как-то улаживать. Мне, конечно, сложно судить о том, что для вас, службистов, лучше, но ты не собираешься им открыться?
  -- Собираюсь, но вот в чём сложность -- тогда ведь открыться придётся и тебе, а ты к этому готов?
  -- Всё равно придётся, -- вздохнул Асеро, -- так и быть, стерплю этот стыд. Ты и твоя жена от меня по-любому не отрекутся. Уайн и Заря тоже. А остальные... ну если даже уйдут, стерпим. Да и в любом случае не все уйдут. Наверное, даже и лучше, если отсеются ненадёжные. А так про тебя уже Супай знает что думают. Я тут слышал, что о тебе твои люди говорят...
  -- И что же?
  -- Что ты можешь быть не совсем человеком, а чем-то вроде магического двойника Инти. Я и сам не понял, как они себе это представляют.
  -- Открывшись, мы должны будем предложить долгосрочный план действий. Я тут почитал газету. По-любому получается, что в Кито и Тумбесе пока сохранилась инкская власть. Конечно, попытки переворота должны быть и там, но они или провалились, или отложены на попозже, когда наши расслабятся. Тут оставаться надолго смысла нет. Но в любом случае окончательно вопрос о том, куда двинуться, лучше всего решить после разведки в Куско. Знаешь, я бы даже предпочёл обсудить с ребятами этот вопрос сегодня, но ты сам готов участвовать в обсуждении? Или ещё слаб?
  -- Если можно будет лёжа -- отчего нет? Тянуть опасно.
   Инти не мог не согласиться с другом. Но прежде надо кое с кем поговорить наедине.
  
   Когда Инти вышел во двор, ему уже навстречу спешил Целебный Бальзам.
  -- Вот что, понял я, что попал к вам как индюк в суп. Ведь понимаю, что вы были не просто торговцами, а людьми Инти. Но пощади уж меня...
  -- Да я тебе хоть намёком угрожал?
  -- Не угрожал, верно. Ты хоть и был с Инти связан, но вижу что не костолом. Да и нужен я тебе как лекарь. А вот Ворон и вовсе с ума сходит.
  -- Не бойся, я на тебя не в обиде. Да и лекарь мне нужен, кто без тебя раненых лечить будет? А у тебя серьёзные основания предполагать у Ворона сумасшествие, или ты для красного словца?
  -- Сложно сказать. Я в расстройствам рассудка не очень разбираюсь. Однако он подозревает, что ты... ну что дух самого Инти. Его двойник. И что в замке ты должен был слиться с хозяином....
  -- Действительно, похоже на бред. А почему он так думает?
  -- Ну, вчера, когда они с твоей дочерью поссорились, она же выпалила, что отец у неё королевских кровей! Ну и что задаст. Ну, получается, что ты можешь быть при этом только Инти. Но ведь Инти убит, да и не мог в такое путешествие по здоровью отправиться. Вот он и отправил двойника-духа...
  -- Да чего там гадать, -- Ворон вышел из-за бани, -- ведь всё прозрачно. Ты знаешь вещи, которые мог знать только сам Инти. И про ход в замок, и про сейф, и носящих льяуту всех в лицо узнавал. И это при том, что тела и лица у них заметно изуродованы. Но ты не можешь быть им! Инти был тяжко болен и отправиться в путешествие не мог! Но хотел безумно. Вот и создал тебя, вложил в тебя свою душу, раздвоившись. Может быть, ты должен был с ним слиться по приезде в замок. Может, ты решил у него выхлопотать возможность автономно жить дальше за такие заслуги, доказав свою полезность. Инти на то и Инти, документы выправить кому угодно ему ничего не стоит. А тебе жить наверняка понравилось, недаром ты постельные радости решил попробовать с первой встречной. Но теперь, когда твой хозяин убит, долго ли ты протянешь без его магии? Полгода? Год? Или сам не знаешь? А может, тебе сношаться надо, чтобы жить, вот ты на эту уродину и запал?
  -- Во-первых, насчёт постели попридержи язык. Я не дух. Я человек из плоти и крови, как вы все имели много раз возможность убедиться. Какие тут нужны доказательства? Ты и так знаешь, что я ем, пью, сплю, я дышу, и у меня бьётся сердце. А ты, похоже, перечитал романов, авторы которых злоупотребляли кокой или чем-то покруче. Если бы была возможность создавать таких духов, ты бы об этом знал.
  -- Действительно, знал бы. Но тогда мне остаётся предположить, что ты Инти и есть. Я проверил списки. Да, там есть один Саири... Но он ушёл со службы пару лет назад, будучи тяжело больным. И его болезнь была неисцелима! И на такое задание его отправить не могли.
  -- Так, Ворон, погоди, а кто тебе разрешал рыться в списках?
  -- А почему мне кто-то это должен разрешать? Наше государство рухнуло, и рухнули его законы. Пусть у тебя была степень доступа выше моей, теперь это не имеет никакого значения. Любой из нас имеет право в эти списки заглянуть, так как мы рисковали собой, чтобы их добыть. А ты... К тому же я сам видел, как ты показывал списки своей этой...
  -- Это было нужно для дела, проверял кое-кого.
  -- Ну а я решил проверить тебя. И понял, что ты или Инти, или дух, им созданный. Ну, отвечай, так это или нет?
  -- Допустим даже и так, -- ответил Инти, неприятно удивлённый неожиданной прозорливостью Ворона. -- Когда человек убеждён в своей правоте так, как ты -- спорить с ним бесполезно. Но что из этого следует лично для тебя?
  -- Послушай, но этот человек не может быть Инти, -- вмешался лекарь. -- Тот действительно в постельном плане был распущен и принуждением не брезговал. А Саири -- человек благородный.
  -- Я тебе объяснял, что клевета это насчёт изнасилований, -- сказал Инти, -- но вопрос сейчас не в этом. Ворон, скажи прямо -- что ты про себя решил? Остаться или уехать? Едва ли ответ на этот вопрос зависит от того, Инти я или нет.
  -- Зависит. Саири, если он живой человек, может в случае чего залечь на дно, найти где-то укромное место и обосноваться там с сёмьёй. А Инти -- Инти не отступит. Не то что на риск, на верную гибель пойдёт, предпочтя смерть в бою возможному плену у англичан. Так как слишком хорошо знает, что его в плену ждёт. Однако... если бы ты был Инти, то ты бы меня наказал за непочтительность к твоей так называемой супруге. И к дочке.
  -- Да я бы рад тебя наказать, если уж на то пошло. Но что я с тобой сделать могу? Выпороть? Так ты ещё больше за это на меня озлишься. Ты должен сам понять, что ты не прав, только вот не знаю, что тебя убедит. Разве что рожу тебе изуродуют, тогда поймёшь, что люди с физическими пороками тоже люди и тоже хотят, чтобы их уважали.
  -- Какая разница! Не наказываешь -- значит, ты не Инти! Впрочем, Инти не стал бы с этой спать.
  -- Но тогда я не могу быть и духом-двойником Инти.
   Ворон отошёл, видимо, не зная, что сказать. А Инти спросил у лекаря, с которым остался вдвоём:
  -- А ты бы что сделал, если бы я вдруг оказался Инти?
  -- Мне очевидно, что такого быть не может! Не могу представить себе, чтобы ты девок насиловал или пытал кого-то.
  -- Неужели ты до сих пор думаешь, что Инти так делал? Ну где он мог так делать?
  -- У себя в доме в столице.
  -- А в доме его семья жила. Жёны, сын, дочери, невестка, внучата... Думаешь, он при них всё это делал? Прямо в ванной, которая может в любой момент понадобиться любому из обитателей дома? И разводил там серу, рискуя отравиться? Так ведь об этом в Газете теперь пишут!
   В последнюю фразу Инти постарался вложить как можно больше сарказма. Лекарь ответил:
  -- Про серу в ванной и в самом деле бред. Думаю, что он в кабинете с жертвой запирался.
  -- На глазах у подчинённых?
  -- Да.
  -- И все подчинённые об этом знали, и никто ничего не пресёк? По-твоему, у нас в секретных службах одни мерзавцы работают?
  -- А разве честный человек на такую работу пойдёт? Вы мне симпатичными кажетесь, но ведь и у вас у всех на руках крови немерено! -- лекарь в отчаянии обхватил голову руками, и вид у него был при этом такой, точно он удара от Инти ожидал. Бедняга всё время боялся, что его будут бить, но Инти как раз хотел заставить его думать.
  -- Убивать приходится. Впрочем, не так часто, как ты думаешь. И чаще в бою. Ну а что ты понимаешь под честностью? Кто для тебя честный человек?
  -- Честный человек... ну, это такой, который не будет лгать, предавать, следить за кем-то... которому противно всё это.
  -- То есть такой, чувства которого настроены на отвращение к таким вещам?
  -- Ну да.
  -- А вот есть люди, которым вид крови противен. Такие почти не могут убить ножом, но и за ранеными они при этом ухаживать не могут. А если бы все были такие, некому было бы становиться лекарями. Кроме того, отравить или убить чужими руками такой брезгливец всё же может. Это ли нравственная чистота?
  -- Верно, чистоты здесь нет...
  -- Так вот, и тот, кто брезгует работой спецслужб исключительно из чистоплюйства, ведёт себя не лучше. А что до ложных доносов -- конечно, ничего в этом хорошего нет, но некоторые почему-то клеймят столь страшным словом разоблачение врага, а это не вполне справедливо.
  -- Не могу понять, как так, ты службист -- и при этом человек честный и гуманный.
  -- И для тебя это -- неразрешимое противоречие?
  -- Да. И не в брезгливости тут дело. Просто я понимаю, зачем нужны крестьяне и пастухи, лекари или инженеры... Ну, даже зачем воины нужны -- напасть враги могут, допускаю. А вот зачем нужны спецслужбы и вообще управленцы?
  -- Я же приводил тебе пример со зданием больницы, которое должен кто-то построить. Или ты уже забыл? И ты действительно думаешь, что никаких шпионов и изменников нет?
  -- Шпионы и изменники есть, но не так много, чтобы быть серьёзной угрозой. Ну, строить ещё ладно. Да, организовать это надо. Но почему людям нельзя дать свободу сами всё распределять между собой?
  -- По законам рынка?
  -- А хотя бы и так.
  -- По законам рынка страну ждёт катастрофа и боюсь, что мы все станем её свидетелями, если доживём. Пока ресурсы распределяли из центра -- ты мог жить и беспокоиться только о своих больных. Но ты понимаешь, что теперь тебя ждёт? Ведь чтобы на что-то жить, тебе нужно брать с больных плату, так?
  -- Так...
  -- Но ведь платить смогут лишь немногие...
  -- А как же в христианских странах?
   Инти пожал плечами:
  -- Да обыкновенно. Богатые платят, бедные умирают. Но лекарей там очень мало, потому они не бедствуют. А у нас -- много. Потому что у нас лечили всех. Так вот, теперь лечение сделают платным, платить смогут далеко не все, и будут умирать многие из тех, кого можно было бы спасти. И значительная часть лекарей будет обречена медленно умирать от голода, потому что их ремесло их больше не прокормит... А когда работали распределительные механизмы -- всё было иначе. Так что или восстановление прежнего -- или смерть огромного количества людей если не на войне, то от голода и болезней. Но ничего, скоро созреют гроздья гнева...
  -- Давай начистоту, -- сказал Целебный Бальзам, -- ты знал Инти? Что из сказанного о нём правда? Он любил женщин? Принуждал их сожительству?
  -- Про женщин всё это -- клевета от первого до последнего слова. Я бы скорее сам умер под пыткой, чем совершил бы подобную мерзость! Враги говорят, что я любил женщин. И сами того не зная, говорят правду. Хотя я любил их отнюдь не в том пошлом и грязном смысле, какой они в это вкладывают. И мужчине легко сломать жизнь пыткой, а женщине ещё проще. Сколько я видел несчастных, вырванных их лап злодеев. Сколько из них потом в буквальном смысле этого слова приходилось из петли вынимать, так как в осквернённом теле и жизнь не мила. Кое-как успокаивал, объяснял, что позор можно скрыть. Но какой сволочью надо быть, чтобы обречь несчастных на такие телесные и душевные муки!
   Целебный Бальзам некоторое время потрясённо молчал. Потом сказал:
  -- Неужели ты и в самом деле Инти... и Инти мог кого-то любить и жалеть?! Я всегда считал тебя полным чудовищем!
   Тот ответил устало:
  -- Да, я Инти. Надоело притворяться. Хотел объявить это всем, но решил тебе сказать раньше. Я знаю, что ты меня не выдашь. Скажи, ты считал меня чудовищем из-за смерти лекаря, отравившего моего отца?
  -- Да. А, кроме того, потому, что твоё ведомство засасывало как водоворот и людей образованных, тех же амаута, а они не бывают преступниками.
  -- Не бывают? А ты думаешь, что преступник -- это обязательно тупой детина с ножом? А человек образованный да культурный преступником быть не может, он же ножом махать не склонен. Могу тебе показать кое-какие документы, которые в замке нашлись. Впрочем, ты и без документов скоро своими глазами убедишься, как иные амаута в услужение к новой власти пойдут, несмотря на убийства и пытки своих собратьев. А заговор среди амаута и правда был.
  -- И ты не пытал заговорщиков? А ведь в газете описано, что ты раскалёнными щипцами их мужскую плоть сжимал.
  -- Послушай, Целебный Бальзам, ты ведь лекарь и знаешь, что от такой боли человек может запросто помереть. Тем более человек немолодой и не очень здоровый. А у меня задача их всех до суда довести живыми, здоровыми и в приличном виде. Так что какие там клещи в плоть... Чушь полная! Кроме того, ты же видишь, что я не изверг, а нормальный человек. Ну, в каком-то смысле я действительно виноват. Проглядел то, что случилось... Но я долго болел, а потом отсутствовал, а вместо себя оставил в замке двойника, которого убили. Ворон почти угадал... Только всё обошлось без магии, просто был человек по имени Саири, внешне похожий на меня.
  -- Зачем ты обрёк этого несчастного на смерть?
  -- Я не обрекал... мне и в дурном сне не могло привидеться что-то такое... Я думал -- вернусь домой, там поменяемся ролями... Я никак не думал, что его убьют, а я лишусь всего. Ведь если бы не эта хижина в горах, мне бы и голову преклонить было бы негде.
  -- И скажи, носящие льяуту и в самом деле не устраивали пьяных оргий?
  -- Да какие оргии? Пили только по праздникам. Нет, дело не в том, что мы бездельничали или народные деньги на ветер бросали. Беда была совсем в другом: носящие льяуту слишком боялись войны и блокады. И ещё надеялись что-то выиграть какими-то хитроумными играми. Впрочем, они заплатили за это страх собственной кровью. Ты видел, что с ними сделали. Споры о том, стоит ли пускать англичан в страну, завершились нагляднее некуда. Да, они совершили ошибку. Но убитые не были изменниками, изменник Жёлтый Лист вполне себе жив-здоров, верно служит англичанам. Есть, возможно, и моя вина, что я не сумел разоблачить его вовремя. Но что теперь об этом говорить... надо действовать. Главное, что ты поможешь нам, так как бороться без лекаря нам труднее, а мы поможем тебе отвезти в безопасное место твою дочь. Только пойми, что в случае поражения нас ждёт такая же страшная смерть, как тех, чьи трупы ты видел в замке. Но в случае победы мы спасём свою страну и будем жить.
  -- Мне трудно ответить так сразу, -- сказал лекарь, -- я не знаю, как быть... Надо подумать.
  -- Думай, но учти, что если власть инков падёт окончательно, тогда спокойного места для жизни твоей дочери нигде не найдётся. Её не то что силой взять могут -- в обществе, где правит сильнейший, женщины порой сами вынуждены собой торговать, чтобы выжить.
  -- Прости меня, Инти... -- сказал Целебный Бальзам. -- Я ведь бесчестил тебя гнусными подозрениями. Много лет бесчестил. А потом, не узнав, не мог не восхититься тобой.
  -- Да что мной восхищаться? Я вроде ничего особенного и не сделал при тебе.
  -- Как ничего? Ты простил мне мои гнусные подозрения, терпеливо растолковал, что к чему. Впрочем, я не поверил бы, кабы не видел сам, как ты паланкин с другом тащил, хотя твой возраст и здоровье этому явно не способствуют. Да и вообще, то, что у тебя есть друг... Вот у меня друзей не было.
  -- Не было? А почему?
  -- Ну, так как у меня жены не было, самому дочь пришлось воспитывать. Ну, в друзья предпочитают выбирать людей свободных, с которыми можно время за беседой провести, так, чтобы не думать, услышит дитё, не услышит... А теперь она выросла. Но всё равно зависит от меня опять как дитя.
  -- Погоди, но у тебя же были приятели, с которыми ты обсуждал, в том числе, и мой моральный облик.
  -- Были коллеги. Ну, подросшую дочь я уже одну дома оставлять мог, но только я уже был не в том возрасте, чтобы заводить себе друзей. Это надо между двадцатью и тридцатью делать, а я с ребёнком сидел. Впрочем, что мне жаловаться. Я вижу, как тебя огорчает, что на тебя напраслину возводили?
  -- Дело не в моих огорчениях. Я знаю, что мне моя изгаженная репутация ещё аукнется. Да и жаль мне беднягу Саири, принявшего смерть за меня. Ведь какую страшную смерть принял. И охрану жаль.
  -- Мне казалось, что в твоей службе жалость ни к чему. И жалостливых на стадии отбора отбраковывают.
  -- И потому тебе казалось естественным представлять себе меня безжалостным изувером?
  -- Ну... да. Ведь всякие там дружба и любовь должны сильно мешать быть хладнокровным.
  -- Могут помешать, не спорю. Но человек с убитой человечностью на нашу работу и вовсе не пригоден. Чтобы дело разгадать, мы должны людей уметь понимать. Убивший в себе жалость убивает и понимание. В нашем деле важно быть чутким, это ещё 100 лет назад понимали.
   Целебный Бальзам молчал, осмысляя сказанное.
  
   Инти оставил его и направился в хижину, где, похоже, опять начали ссориться. Дежурный Коралл чистил картошку, а Морской Огурец делал ему какие-то замечания на тему того, что её надо чистить лучше, резать мельче, и т.д. Может, они были и не бессмысленны, но по лицу Коралла было видно, что советчик его до крайности раздражает, и только нежелание ссоры заставляло его сдерживаться. При этом остальные мужчины тоже ссорились вокруг какой-то игры. Уайна не было, он вообще предпочитал держаться в стороне от чиморцев.
  -- Вижу, ребята, что вам отдых не впрок, ссориться начинаете, так что давайте сегодня после обеда собрание проведём на тему дальнейших планов. Участвуют все, моего больного друга мы в зал переведём.
  -- Собрание -- это хорошо, -- неожиданно согласился Ворон. -- А женщин и детей мы на время собрания куда денем? Может, пусть посидят в бане и не мешают мужчинам обсуждать серьёзные дела?
  -- Нет, женщины тоже должны участвовать, -- сказал Инти. -- Ведь дело касается всех. Или мы должны, по-твоему, решать их судьбу за них?
  -- А Утеша с Пчёлкой?
  -- Утеша уже взрослая, только выглядит десятилетней. И тайны хранить умеет. Что до Пчёлки, то она едва ли много из наших разговоров поймёт.
   Ворон в ответ глянул неодобрительно, но промолчал.
  -- А имя ты своё скажешь? -- спросил Морской Огурец. -- Ты ведь точно не Саири, по списку проверили.
  -- Скажу. И много чего другого скажу.
  -- Это хорошо, а то надоел туман неопределённости.
  -- Только вы сами для себя решите, куда нам дальше ехать, в Тумбес или в Кито. Решение будет зависеть от всех вас.
   И разговоры в зале тут же перешли на это. Инти удовлетворённо отметил, что ссоры сразу прекратились. Мелочи всегда отходят на задний план, когда впереди важные дела.
   В конюшне он встретил Уайна, который, сделав работу конюха, что-то записывал на листочке.
  -- Считаю, сколько у нас имущества и как его можно разделить в случае чего, -- объяснил он.
  -- Думаешь, мы перессоримся? -- спросил Инти.
  -- Даже если и нет, всё равно может возникнуть необходимость разъехаться в разные стороны. Кому в Тумбес, кому в Кито.
  -- А ты сам как решил?
  -- Поеду туда, где я буду нужнее.
  -- Вот это ответ настоящего воина. Но всё решим сегодня на собрании после обеда. И ты, и Заря должны там быть. Дети ваши нам не помешают.
  -- Не боишься, что Пчёлка или Томасик не вовремя раскапризничаются?
  -- Скорее уж раскапризничается Ворон. Уайн, я, конечно, надеюсь, что дело обойдётся без потасовки, но в случае чего будь начеку.
  
   После обеда и необходимых приготовлений Инти открыл собрание.
  -- Итак, братья и сёстры мои, настало время нам решить, что делать дальше. Все вы знаете, что наш правитель свергнут и в столице хозяйничают враги. Причём их положение настолько прочно, что у них хватает возможностей для вылазок в окрестности и запугивании населения, так что ни о каком сопротивлении оно не помышляет, и развернуть партизанскую борьбу сейчас не удастся. Парой месяцев позже может быть... но эту пару месяцев мы по-любому тут не протянем. Братья мои, для себя я уже всё решил -- я инка и буду бороться за свою Родину до последнего вздоха. В Газете с ненавистью пишут о Зрелом Плоде и называют его вторым Руминьями. Из текста не очень понятно, организует ли он только оборону или подумывает о наступлении, но ясно, что шайке узурпаторов он не покорился. Но это значит, что силы, настроенные на борьбу с чужеземцами, будут стекаться в Кито, то я думаю вернуться туда, чтобы потом вернуться под Куско уже с армией. Как бы то ни было, для себя я выбрал борьбу, а вы? Я понимаю вашу тоску по дому и родным в Чиморе, и теперь, когда государство рухнуло, и награды за эту службу не будет, иные хотели бы выбрать жизнь простых обывателей. Конечно, тех, кто на это настроен, я спокойно отпущу домой в Чимор и не буду предъявлять претензий. Но от тех, кто останется, буду требовать по полной. Сам же я планирую отправиться в Кито, где пока сохранилась законная власть и есть шанс организовать сопротивление узурпаторам.
   Слово взял Морской Огурец:
  -- Разговор и в самом деле назрел, и мы тоже к нему готовились. Значит, ты, Саири, уже бесповоротно решил стать вождём? Но насколько твои претензии обоснованы? Тебя поставил над нами Носящий Льяуту Горный Ветер, но ведь теперь, даже если он жив, его власть кончилась. Почему именно тебя надо считать главным? Дело в том, что бороться я хочу, но для этого нужен надёжный командир, а в тебе я не уверен.
  -- Понятно, -- сказал Инти, подумав, что тут явное влияние Ворона. Хитрец не стал говорить об этом сам, ловко препоручив это другому, -- то есть ты считаешь, что среди вас мог бы быть человек, который допустил бы меньше ошибок, чем я? Ошибки у меня были, не отрицаю. Но что-то я не уверен, что у любого из вас их было бы меньше. Впрочем, я хотел бы услышать на этот счёт побольше подробностей -- какие ошибки так подорвали ваше доверие?
  -- Ну, всё-таки лажанул ты в доме Ловкого Змея, решившись пойти его убивать в одиночку. Опытный человек догадался бы о ловушке.
  -- Признаю, тут дал маху. Но не по неопытности. Слишком уж мне хотелось ему отомстить за всё лично. Но это, вроде, единственная ошибка.
  -- А с его подстилкой зачем сошёлся? -- спросил Огурец. -- Зачем её с собой взял?
  -- Во-первых, я требовал и требую быть к ней почтительными. Огурец, на тебя Ворон дурно влияет? Не употребляй слов типа "подстилка". Она же тут рядом сидит и всё слышит. А, кроме того, ты сейчас рассуждаешь так, как будто законов не знаешь! Мы обязаны вызволять из рабства соотечественников, если их в таком положении найдём. Взяв её с собой, я поступил по закону, а в противном случае я бы его нарушил. Кроме того, я исполнял своё обещание. Ну а что я живу с ней как с женой -- это уж моё дело. Никаких дурных последствий для вас это не имело.
  -- Да если бы не эти женщины, мы бы влезли бы там все на "Мать Огня" и приплыли до переворота, сумев его предотвратить.
  -- А ты думаешь, с нами "Мать огня" смогла бы плыть быстрее? Странно слышать такое от моряка. Давайте взглянем правде в глаза, ребята. Хотя они должны были прибыть быстрее нас, по какой-то причине они тоже не успели. Либо с кораблём случилась в пути какая-то беда, либо известие о его прибытии перехватили по дороге из Тумбеса в Куско. Кроме того, я из Кито по воздушной линии тоже слал Горному Ветру шифрованное послание, чтобы тот немедленно арестовал Жёлтого Листа. Видимо, его тоже перехватили по дороге, так как Горный Ветер этого не сделал. Так что это печально всё, но тут моей ошибки нет.
  -- Дело не в ошибках, -- ответил Огурец. -- Но теперь мы уже не можем доверять тебе руководство, не зная твоего настоящего имени. Над нами тебя поставил Горный Ветер, и до переворота его имя было нам поручительством, что тебя надо слушаться. Однако теперь... теперь всё изменилось. Ехать в Кито и в самом деле самая разумная вещь. Но вот только должен ли я присягать на верность лично тебе? Скажи уж прежде своё имя.
  -- Имя своё я скажу сегодня же, но позже. У кого ещё какие мнения?
   Слово взял Морской Ёж:
  -- Борьба звучит заманчиво, да вот только при этом главное -- вожди. А где их взять теперь? Все носящие льяуту, кроме предателя Жёлтого Листа, перебиты. Если бы был жив хотя бы Инти или Первый Инка... Но раз они мертвы, то всякая борьба безнадёжна. Нет людей, которых бы все признали по праву лидерами. Тебе лично я доверяю, но ведь встать во главе восстания ты не сможешь, у тебя нет для этого авторитета.
  -- Авторитет появляется в процессе борьбы, -- заметил Инти. -- А ты, Коралл, что думаешь?
  -- Для себя я выбрал борьбу, -- просто сказал юноша, -- От добра добра не ищут. Лучшего командира, чем ты, я едва ли найду. Однако вопрос о вождях и в самом деле важен. У меня есть некоторое предложение, к которому многие относятся скептически, однако мне оно кажется разумным. Впрочем, всё зависит от тебя.
  -- Дельные советы я всегда готов выслушать, -- ответил Инти.
  -- Морской Огурец прав, говоря, что за неким неведомым Саири мало кто пойдёт. Однако я понимаю, что Горный Ветер назначил руководить для столь сложного дела отнюдь не простого человека. Саири, ты ведь был доверенным лицом Инти, и даже... даже мог его подменять. Я думаю, что в целях спасения Родины ты мог бы выдать себя за него!
   Инти вздохнул:
  -- Интересное предложение. Ну а как быть с тем, что репутация Инти просто по-чёрному изгажена? Ты читал Газету?
  -- Читал. Но клевете врагов могут верить только их пособники!
  -- Не обязательно. Могут и обманутые обыватели. И думаю, что таких будет очень много. Ну, то есть, выйти и сказать "Я Инти, идите все за мной!" я перед народом не могу. И дело не в том, что мне не поверят. Может быть, поверят, но поверив -- растерзают. Вы же знаете, как к трупу Инти отнеслись в Рубеже.
  -- Конечно, клевету стоит разоблачать по мере сил, но не стоит видеть в ней непреодолимого препятствия, -- сказал Морской Ёж. -- Дорого бы я дал, чтобы ты был настоящим Инти! Но слишком велик риск, что тебя разоблачат, и тогда всё дело будет загублено. Ведь тебе играть чужую роль не день, не месяц, даже не год. Нет, в случае удачи ты будешь Инти всю оставшуюся жизнь! Сможешь ли ты так? А жену и дочь куда денешь?
  -- Да зачем их куда-то девать? -- перебил Коралл. -- Если они согласны с ролями жены и дочери Инти, то почему нет?
  -- Жене Инти нельзя быть в шрамах и изуродованной, -- заметил Ворон. -- Саири, честно, не тянешь ты на Инти. Всё-таки не мог он вот так взять и переспать с подстилкой Ловкого Змея. Побрезговал бы.
  -- Откуда ты знаешь, чем Инти побрезговал бы, а чем нет! -- ответил Коралл, -- Тут Саири виднее.
  -- Если надо -- с кем угодно переспишь! -- вставил Кальмар.
  -- Да если бы он спал ради дела, я бы не возражал! -- крикнул Ворон. -- Надо так надо! Но он её любит такую! И в самом деле жениться собирался, да только теперь этого не сделать по закону. Этого я не могут переварить.
  -- Почему, Ворон? -- спросил Коралл. -- Нет никаких разумных причин его за это осуждать.
  -- Коралл, а ты бы сам сошёлся с женщиной, которой до того владел другой? И не краткий миг даже, а много лет владел? Разве тебя от такой мысли не охватывает отвращение?
  -- Ну, в общем да, это неприятно. Но, в конце концов, это его дело. Не испытывает он отвращения, и ладно.
  -- Мне кажется, что это отвращение -- это основа морали. Человек без такого отвращения как бы не совсем нормален. И непонятен. Как же ему доверять?
  -- Вижу, что моя личность вызывает у вас споры, -- сказал Инти, -- хорошо, поставлю вопрос иначе. Есть сведения, что Славного Похода не было в столице в момент переворота. Допустим, он жив и решится поднять войска. Вот ему бы вы подчинились, или нет? Да и в любом случае, исторический опыт показывает, что если народ готов восстать, то вожди находятся. Вопрос в другом: у вас действительно вызывает сомнения моя личность, или вы просто ищете предлог, чтобы не воевать? Будьте честны хотя бы сами с собой.
  -- Про Славного Похода это он тебе сказал? -- спросил Ворон, указывая на Асеро. -- А ты ему веришь?
  -- Он сказал. И я ему верю. Ошибиться он мог, допустим, но сознательно обманывать меня на эту тему зачем? Кроме того, трупа Славного Похода я в замке не видел, я бы его в лицо опознал в любом случае.
  -- Ну ладно. Я не могу доверять тебе, пока не узнаю твоё настоящее имя. И имя этого. Я не хочу неприятных сюрпризов.
   Морской Огурец заметил:
  -- Есть у тебя один изъян, Саири... Ты слишком поддаёшься чувствам. Ты лишь пожалел несчастную женщину -- и сразу готов на ней жениться. Встретил несчастного -- и вот готов не только разделить с ним стол и кров, но и доверить ему саму жизнь.
  -- Это мой друг, я его знаю давно. Кроме того, помочь человеку в таком положении -- наша обязанность.
  -- Ну ладно. А те проклятья, которые ты произносил над телами носящих льяуту? Отомщу, мол, палачам. Значит, уже тогда для себя всё решил.
  -- Я решил всё в тот момент, когда узнал о случившемся. Носящих льяуту я знал лично. Да, не со всеми из них у меня были гладкие отношения, но сейчас не время и не место об этом говорить. Для меня они были живыми людьми. Это для вас их имена были лишь буквами в Газете.
  -- Пусть так, но всё равно ты был слишком обуян чувствами. Пока это не привело ни к чему плохому, но так нельзя! Будь на твоём месте Инти, он бы вёл себя иначе. Инти, прежде всего, действовал согласно логике. Саири, пойми, у тебя очень слабые нервы, которые тебя в логове Ловкого Змея и подвели. Измену Цветущего Кактуса ты прозевал.
  -- Это мы все вместе прозевали. И Горный Ветер тоже.
  -- Пусть так, но с тебя тут спрос побольше. Мне думается, Горный Ветер всё же ошибся в тебе, при всех твоих достоинствах ты не тот человек, которому можно доверять руководство. Если бы Инти был тогда здоров, он бы не допустил такой промашки.
  -- Спасибо за откровенность, -- мрачно ответил Инти. -- Я никогда не обижаюсь на такие вещи. Тот, кто говорит откровенно, не всадит потом в спину нож. Но всё-таки не стоит дальше обсуждать мою жену. Я понимаю, почему вы так делаете. За время путешествия вы очень устали, не столько телом даже, сколько душой. Вы ещё и друг от друга устали, людям свойственно друг от друга уставать, даже если они близкие друзья. Но вместо этого вас ждал самый неприятный сюрприз. У вас даже не получилось сорвать свою досаду в замке на врагах, так как боя не было. У вас сейчас зудит сорвать досаду друг на друге, но вы понимаете, что всё это может очень плохо кончиться, и потому срываете досаду на ни в чём неповинной женщине, которая вам ответить не сможет. Недостойно это, поймите!
   С этими словами он подошёл к жене, обнял её и погладил по волосам. Из её глаз брызнули слёзы, и она страстно заговорила:
  -- Спаситель мой, супруг мой... Знай, что я последую за тобой повсюду, после столь долгой разлуки лишь смерть теперь сможет разлучить нас! Во дни юности мой ты говорил мне, что я не могу отправиться вслед за тобой, ибо там, где ты рискуешь головой, женщинам и детям не место. Однако моя плоть хоть и достаточно крепка, чтобы вынести с тобой тяготы походов, она уже не способна дать новую жизнь, эта грудь уже никогда не вскормит младенца, так что ты теперь не сможешь отказать мне в том, чтобы делить с тобой все тяготы. Я буду и дальше с тобой, нас ничто не разлучит.
  -- Что она несёт? -- пожал плечами Ворон. -- Так вы были раньше знакомы, что ли?
  -- Ворон, я не понимаю, как Горный Ветер мог тебя координатором по Тумбесу назначить! -- сказал Морская Волна. -- Ты слеп и глух, если не понял этого раньше.
  -- Ты вообще что в этих делах смыслишь, женщина!
  -- Да уж смыслю. В отличие от некоторых, -- съязвила Морская Волна.
   Заря вставила:
  -- Я не понимаю, Ворон, чего ты от них добиваешься? Чтобы они разорвали свои отношения? И что, всерьёз надеешься, что они будут делать это только потому, что твой утонченный вкус при этом оскорбляется?! Не понимаю, как можно настолько людей не чувствовать! Я тоже не понимаю, как ты в Службе Безопасности работал.
  -- Да хватит вам дрязг, в самом деле! -- сказал Уайн. -- Лучше вернёмся к делу. Ты знаешь, Саири, что я уже свой выбор сделал, и могу ещё раз подтвердить уже прилюдно. Я буду бороться и выполню любые твои указания, которые ты сочтёшь нужными. Только семью мне надо спрятать где-нибудь в безопасном месте. Кроме того, вот у нас есть список всех людей, неплохо было бы узнать, на кого из них можно положиться, а на кого -- нет. Ведь не могли же у нас все быть слепы и глухи, и ничего не заметить? Среди погромщиков было очень много неместных, факт. Но при этом они чувствовали себя в столице уверенно, то есть прибыли они в столицу за несколько дней как минимум и успели ознакомиться с расположением улиц и нужных им домов. А ведь в столицу не приедешь просто так, надо где-то поселиться. Указать цель приезда и так далее.... Да и опять же дети мигрантов, их кто-то покрывал!
   Инти ответил:
  -- Ты забываешь, Уайн, что перед Райма Инти в столицу нередко приезжает из разных областей не так уж мало людей. Как по делам своих ведомств, так по праву посетить столицу ради отдыха, увидеть её театр, библиотеку и оранжереи. Боевые силы могли прибыть формально под вполне законными предлогами. Ведь наши законы не возбраняют брать с собой в путешествия оружие. Но разведка в Куско и в самом деле необходима. И предательство среди тех, кто должен был быть самым надёжным, наверняка имело место. И, похоже, в эту разведку придётся идти лично мне. Только я и ты, Уайн, знаем столицу, а я ещё знаю в лицо нужных людей.
  -- Но они тебя тоже знают в лицо, -- ответил Уайн, -- и если они окажутся предателями, тебе несдобровать.
  -- Я буду соблюдать осторожность, так просто меня голыми руками не возьмёшь. Но да, хотел бы я знать, откуда в столице взялось столько каньяри, под каким предлогом их туда пустили!
  -- На это я, кажется, могу пролить свет, -- подал голос со своего ложа больной. Чтобы произнести речь, он приподнялся на локте. -- Юноши якобы приезжали поступать в Университет Куско. И не поступил ни один.
  -- Но ведь вступительные экзамены уже давно закончились, -- сказал Уайн, -- значит, их должны были отправить домой.
  -- Я сам подписал бумагу, которая продлила их пребывание в столице. Орлиный Глаз говорил мне, что это будет скандал, если они все вернутся домой с позором. И чтобы я похлопотал... попросил бы амаута открыть дополнительные места... Своими руками подписать себе смертный приговор! Какой же я идиот.
   Инти сказал утешительно:
  -- Успокойся, ты не виноват. Во всяком случае, не больше многих и многих обманутых. Не казнись.
   Асеро, взяв себя в руки, продолжил:
  -- Теперь-то, конечно, ясно, что за всем этим стоял заговор в среде каньяри, но не думаю, что его всерьёз поддержал кто-то из Университета. Думаю, что наших амаута обманули. Англичане умеют обманывать, а среди каньяри есть такие, которые за обиды, нанесённые их предкам, готовы убивать, обращать в рабство, подвергать пыткам любого только за то, что он по крови кечуа. Уж я на той войне на них насмотрелся... Я надеялся, что новые поколения будут иными, но, увы, живя внешне мирно, они мечтали о мести, и нанесли удар в самое сердце нашей страны. Простите меня за эти слёзы, мне трудно спокойно говорить об этом... знаете, во дни моей юности каньяри уничтожили мой родной айлью и убили многих близких мне людей.... А теперь опять я по их милости потерял семью и многих близких.
  -- Увы, и среди амаута были те, кто им помогал, -- сказал Уайн, -- надо бы проследить судьбу Тухлого Пирожка, вполне может быть, что он тут замешан.
  -- Ладно, это долгая тема, о ней потом. А сейчас я хочу услышать от остальных. Кто из вас хочет уйти или решил остаться?
  -- Сначала скажи своё имя, -- сказал Ворон, -- и имя своего друга. И ещё, что связывает тебя с этой женщиной?
  -- Ворон, а не много ли ты хочешь узнать, -- вспыхнула Морская Волна, -- мы с ним муж и жена, и разве этого не достаточно?
  -- Не отпирайся, женщина. Я знаю, что тебя зовут не Изабелла, и ты при этом чиморка. Мне надоели все эти тайны! Пока я был один недовольный, я терпел, но теперь и другие согласны, что всё это должно быть вытряхнуто на наш суд.
   На заднем фоне закивали. Инти понял, что на сей раз отпереться не удастся. Да и, в конце концов, он сам собирался сказать, только вот плохо, что Ворон его к этому вынуждает таким способом. Неужели испытывает на крутость? Инти сказал как можно твёрже:
  -- Сначала, Ворон, ты извинишься перед моей женой. Потому что когда ты узнаешь наши имена, ты будешь сам не рад, что нам нахамил.
   Морской Ёж заметил:
  -- Ворон, а ведь и в самом деле ты нарываешься, я же рассказывал тебе историю ещё времён своей службы у наместника. Как один из воинов наместника хамил человеку в шлеме, а это сам Инти оказался. Когда тот шлем снял, воин чуть не окочурился от ужаса. Или ты думаешь, что ты так не напорешься?
  -- Теперь старые чины значения не имеют.
  -- Инти ? это Инти даже без чинов. Как нам его теперь не хватает!
  -- А на него я в любом случае не напорюсь, он же мёртв!
  -- А вот и нет, ребята! Я жив и вполне здоров! -- сказал Инти, и весело подмигнул. -- Я думал признаться об этом в замке, но увы, мы туда приехали совсем не так, как я планировал. Я думал, что встречу там Саири, моего двойника, и, обняв друг друга, мы расскажем вам всё. Но, увы, Саири убит. -- Инти сделал паузу, сглотнув комок в горле и продолжил. -- У меня были веские причины возглавить эту экспедицию лично, я считал Ловкого Змея виновным в отравлении моей первой жены Морской Волны, но в то же время я не мог уехать открыто, тогда бы я подставил всех нас под удар. Да, меня можно обвинить в легкомысленной мстительности, но было предсказание, что именно мне удастся убить своего врага. И я это сделал! Впрочем, я не догадывался об одном: Ловкий Змей тоже рассчитывал меня выманить из страны и покончить со мной. И он знал, что я пойду в тот день на разведку, и приготовил для меня сюрприз, от которого у меня точно не выдержат нервы. Оказалось, что он сделал своей наложницей мою жену, много лет издевался над ней, наслаждаясь тем, что тайно бесчестит меня. Может, и мечтал о том, что я про свой позор рано или поздно узнаю, а узнав, умру от удара у него на глазах. Или сойду с ума с отчаянья, увидев, до какого жалкого состояния он довёл мою любимую. Убью себя или её. Конечно, я сплоховал тогда. Но я не умер. Моя любимая спасла меня. А я выбрал жизнь и семейное счастье, -- говоря это, Инти обнял жену, -- конечно, после случившейся беды трудно говорить о счастье, но без семьи мне было бы совсем плохо.
  -- Ты что, взял себе жену обратно, зная, что столько лет Ловкий Змей владел ею?! -- вскричал Ворон. -- Да я бы скорее умер, чем прикоснулся к изменнице. А ты... ты простил её?!
  -- Ворон, успокойся, наконец. Она не виновата передо мной ни в чём. Я люблю её. А ты, видно, никогда никого не любил. И не знал горечи потери, иначе не стремился бы отнять у меня последнее... Впрочем, теперь это прошлое, а надо думать о будущем. Как многие из вас помнят, уже в Кито запахло палёным. По некоторым признакам я понял, что может случиться переворот, и постарался доехать в Куско как можно быстрее, и всё-таки опоздал... Последствия вы знаете. Как бы сложились обстоятельства, если бы я не полез убивать Ловкого Змея, а вернулся бы сразу после болезни в столицу -- не могу сказать. Может быть, я и сумел бы разворошить змеиное гнездо заговорщиков. А может, лежал бы там среди трупов.... Но раз я жив и на свободе, то складывать оружия не буду.
  -- Как вы низко пали в моих глазах, -- сказал Ворон. -- Морскую Волну всегда считали в Тумбесе воплощением красоты и добродетели. А ты женщина, жила обесчещенной! Жила изуродованной! Зачем ты жила?!
  -- А я что, должна была с собой покончить?! -- ответила та. -- Инти подарил мне вторую жизнь, и я буду жить. И я не дам тебе больше себя унижать. Если ты не считаешь меня достойной -- то почему ты при этом уверен, что я должна варить на тебя обед, и стирать бельё, или делать всё остальное? Почему ты считаешь, что у меня к тебе есть какой-то долг?
  -- Твой долг был сама знаешь в чём... лучше не будем об этом говорить.
  -- То есть, раз я не покончила с собой и дочерью того, я должна жить, как бы извиняясь перед тобой за то, что живу? Ведь ты этого хочешь, да? Да кто ты такой, чтобы требовать от меня этого? Почему ты считаешь себя моральным судьёй надо всеми нами?
  -- Да потому, что должен же людей кто-то судить! А я нахожу свой суд логичным!
  -- Жесток твой суд, а не логичен! -- сказала Утеша.
  -- А логика -- жестокая вещь, -- ответил Ворон. -- Когда поживёшь с моё, поймёшь.
  -- А мы с Инти поболее твоего прожили, -- ответил больной, -- но всё равно не понимаем.
  -- Ты-то сам кто такой? А то Инти с тобой возится, прямо как с государем.
  -- А я и есть государь, -- сказал больной тихо. Чтобы было удобнее говорить, он сел на постели. -- Да, я и в самом деле Первый Инка, -- хотя в полумраке комнаты было трудно увидеть его лицо, по каким-то едва уловимым движениям было видно, что ему не легко далось это признание. -- Хотя с меня силой сорвали льяуту и нагим протащили по городу, с точки зрения закона это не считается лишением сана, так как это сделали враги.
  -- Мда, история, -- сказал Кальмар, -- можно было догадаться, что ты шишка, но такая шишка...
   А Ворон добавил:
  -- Значит, мы тебя потом и здорового должны будем обслуживать по дворцовому этикету? И опять на паланкине таскать? Ну, мы люди неучёные в придворных науках, не сообразим.
   Асеро не мог понять, издевается над ним Ворон или всерьёз, потому ответил:
  -- Ребята, ну какой здесь дворцовый этикет, не место и не время. Тем более что и во дворце уже давно на паланкине никто не разъезжает. Я потому и не хотел своё имя открывать, понимал, как вас всё это смутит. Будет лучше всего, если вы будете обращаться со мной просто как с братом. Когда мне станет чуть полегче, я тоже смогу выполнять посильную для меня работу. Так что обузой вам я не буду.
  -- А по поводу сделанных тобой ошибок что скажешь? -- спросил Кальмар. -- Ведь ты как государь в первую очередь несёшь ответственность за то, что случилось в стране. И должен быть за это наказан.
  -- Ошибки у меня были, не спорю. Разбирать их надо, чтобы был урок следующим поколениям. Но сейчас у меня нет сил на это. Что до наказания... Разве я мало наказан? Меня избили, нагим протащили по городу, потом бросили в тюрьму и пытали. У меня на глазах мать живьём сожгли. Где мои жена и дочери, я не знаю. Я растоптан и опозорен. Имейте ко мне жалость как к человеку, попавшему в беду! В конце концов, я такой же человек, как и вы.
   Было видно, что тот едва сдерживает слёзы. Инти сказал:
  -- Асеро, ты знаешь, что все мы, так или иначе, наделали ошибок. Но я давно уже понял: есть ситуации, в которых попрекать человека его ошибками просто бесчеловечно. А Ворон этого не хочет понимать.
  -- Государь мой, не стоит об этом, -- сказал Коралл, -- ты пал жертвой подлых интриг и измены, и на нас лежит вина, что мы тебя не уберегли.
  -- Ну какой я теперь государь...
  -- Как же мне называть тебя? По имени мне как-то неловко...
  -- Ну, разве у меня такое уж плохое имя? В юности же называли все, и ничего. Тебе просто странно видеть во мне просто человека.
  -- Неужели ты, Первый Инка, власть добровольно Инти передаёшь? -- спросил Морской Ёж. -- И будешь вместе с нами варить еду, ухаживать за лошадьми и всё такое?
  -- Пока я болен и не знаю обстановки, я всё равно не могу командовать. Загадывать на будущее сейчас смысла нет. Но, будучи командиром на войне с каньяри, я не считал зазорным выполнять бытовые обязанности. Хотя время на это у меня не всегда было, конечно.
  -- Может, у кого-то есть какие-то вопросы? -- спросил Инти.
  -- У меня есть, -- неожиданно сказал Уайн. -- Я так понимаю, что Морская Волна много лет провела в рабстве, да не у простого рабовладельца, а у открытого врага нашей страны, который делал нам гадости. Неужели при этом никогда не возникало мысли попросту убить его?
   Инти быстро сказал:
  -- Любимая, можешь на этот вопрос не отвечать. Уайн, видимо, ты всё-таки не понимаешь, что такое рабство у Ловкого Змея.
  -- Нет, я отвечу, -- сказала Морская Волна. -- Конечно, такие мысли у меня возникали. Конечно, если бы я его убила и обрекла бы себя на казнь, я бы этим обрекла Утешу на сиротство, но, может, она бы и выжила без меня, а здесь на моей родине он мог убить других близких мне людей. Да, он... Он хвастался, что отравил моего отца, и грозился, что и с сыновьями расправится. Тогда я всё-таки решилась, когда Утеша уже не младенцем была... но он как-то об этом узнал, хотя я не говорила никому. И жестоко посмеялся надо мной, над моей отчаянной попыткой. Я потом ещё несколько раз решалась, и тоже.... В общем, не получалось у меня ничего, а он всякий раз каким-то образом узнавала о моих намерениях,... его это скорее раззадоривало, и... будило его сладострастие. Жертвой которого потом уже была не обязательно я... ну, в общем, я потом прекратила попытки, боясь навредить этим... не только себе.
   Инти добавил:
  -- Наверное, когда ты внутренне решалась, у тебя что-то в лице менялось, любимая. А Ловкий Змей был мастером читать по лицам. Может быть, он даже как-то нарочно тебя наводил на такие мысли, чтобы жестоко посмеяться. Но это дело прошлое, -- Инти обнял жену. -- Думаю, что она ответила достаточно исчерпывающе. Уайн, ты удовлетворён?
  -- Вполне.
  -- Ещё вопросы?
   Слово взял Коралл:
  -- Я всё-таки хотел бы услышать подробнее о дне переворота. Если, конечно, Асеро в состоянии рассказывать. Там могут быть важные для нас детали.
  -- Конечно, я расскажу. Всё равно когда-нибудь надо будет это сделать, так почему бы и не сейчас. Хотя мне это будет непросто.
   Асеро вкратце рассказал о том, что с ним случилось, правда, опустив некоторые детали. Он считал не очень корректным вываливать сердечные тайны своих дочерей, сказал только, что у Горного Ветра были некоторые основания подозревать готовящийся переворот, но точно никто ничего не знал. Всё же, что случилось с момента, когда его свалили с коня и сорвали с него одежду, он поведал довольно подробно, опустив разве что подробности последней пытки, сказав только: "Потом меня ещё пытали, я, кажется, потерял сознание, меня сочли мёртвым и бросили там. А потом вы меня подобрали".
   Инти добавил:
  -- Теперь вы видите, какой человек наш Асеро? Какие зверские пытки он выдержал, чтобы уберечь от пыток других, в том числе и вас, и ваших родных. Неужели после этого кто-то ещё может сомневаться, что он заслуживает, как минимум, уважения? -- сказав это, Инти выразительно взглянул на Ворона, но тот не ответил ему даже взглядом, он о чём-то напряженно думал.
  -- Может, есть ещё какие-то вопросы? -- спросил Инти. -- Или у вас всё?
  -- У меня есть вопрос, -- сказал Коралл. -- Скажи, Асеро, а что ты теперь по поводу всего этого думаешь? Конечно, попав в беду, ты вёл себя достойнейшим образом, но всё-таки, как ты думаешь, чья вина, или даже не вина, а ошибка тут была основной причиной случившейся беды?
  -- Мне трудно ответить на этот вопрос. Могу сказать, что Киноа и Искристый Снег, даже когда нас вели в последний путь, до конца не понимали серьёзности ситуации. Значит, тем более я их не мог убедить ни в чём до катастрофы. Кажется, они не понимали до конца, что такое враг и что он может сделать с нами... Значит, нам с Горным Ветром нельзя поставить в вину, что мы их переубедить не смогли. Этого не смог бы никто на нашем месте. Мы-то понимали, что англичане ? наши враги, но думали, что у нас есть время для манёвра. В этом мы ошиблись. Точнее, Горный Ветер ошибся, я тут на его мнение полагался... Но это дело прошлое, главное другое. Тот юноша, Золотой Лук, который пытал меня... Будучи моим охранником, он наблюдал меня в кругу семьи, и... ну, в общем, там не было ничего такого, за что меня возненавидеть можно. Но он возненавидел. И ведь он не один такой, думаю, Дэниэл сказал мне правду, что они нашли довольно много молодых отморозков, которым были сладки расправы над инками только за то, что они инки. Предателем оказался даже один из замов Кондора Теосинте, при том, что этой человек был связан со Службой Безопасности и Горный Ветер ему доверял. За что же они нас так возненавидели?
  -- Думаю, что Дэниэл сказал тебе, как есть, -- сказал Кальмар, -- зачем усложнять?
  -- Да, он сказал правду, но не всю... ведь я помню себя юношей. Таким же молодым как вы, и даже моложе... И, конечно, вокруг меня были такие же юноши, довольно много... и я как-то не помню, чтобы не то что меня, кого-то из моего окружения тянуло на что-то такое. Думаю, что англичанам, попади они к нам в 25 лет назад, найти себе сторонников среди моих сверстников было бы гораздо труднее, чем сейчас... Каньяри, конечно, каньяри, но всё на каньяри не спишешь, Золотой Лук ведь не из каньяри... Про Теосинте я уж не говорю, сын достойнейшего отца... -- Асеро вздохнул. Было видно, как он устал, и как ему тяжело из-за этого формулировать свои мысли.
   Инти сказал:
  -- Думаю, что я понял тебя, Асеро. Конечно, предатели были и тогда, кто-то же убил Зоркого Глаза, да и не только его, но вот наскрести тогда столько предателей для такого... вероятно ты прав, это было труднее. Где-то мы и в самом деле допустили ошибку, и надо думать об этом, но сейчас не место и не время, пора принимать решения о том, что делать в ближайшее время. Но прежде всего я хотел бы спросить, все ли остаются? Или, может, кто-то всё-таки решил нас покинуть? Ворон, так что ты решил для себя? Уходишь или остаёшься? Насильно держать тебя у меня никакого резона нет. Наоборот, ты мне так нахамил, что если ты решишь остаться, то я вопрос на голосование поставлю.
   Ворон ответил:
  -- Мой долг быть рядом с моим Государем. Инти, я, конечно, вёл себя с твоей женой не очень корректно.... Но если бы я знал, что она тебе в самом деле жена, а не любовница, я бы на это по-другому смотрел. Да и мне не стоило её уж так винить, она женщина, женщины слабы, на них можно надавить, особенно если защитить их некому. Конечно, я виноват, я был слишком груб, и меня, по крайней мере, извиняет моё незнание.
  -- Частично извиняет, -- поправил холодно Инти.
  -- Но ведь ты говорил, что ты только вступишь с ней в брак.
  -- Говорил, что оформлю отношения официально. А сейчас она по документам считается мёртвой. Впрочем, я теперь тоже. Так что для нас вопрос о формальной нравственности бессмыслен. А неформально можете считать нас мужем и женой.
  -- Прости меня, принцесса, -- сказал Ворон. -- Для меня, как и для большинства чиморцев, ты всегда была воплощением красоты и добродетели. Ты была легендой Тумбеса. Сам я с юности моей клялся, что женюсь только на девушке, которая будет столь же прекрасна, как Морская Волна, -- последнее он добавил, думая, что эти слова звучат комплиментом. Однако Морская Волна в ответ на это лишь сострила:
  -- Зато ты теперь можешь женится на любой, не нарушая клятвы...
   Инти добавил:
  -- А потом бы твоя возлюбленная, чуть постарев, обнаружила бы, что больше тебе не нужна. Несладко бы ей пришлось. Ладно, ребята, что скажут остальные?
   Слово взял Кальмар:
  -- Инти, прости нас, мы тоже тут виноваты. Не вмешивались, когда Ворон на твою жену зазря накидывался, не останавливали его... скажем больше, молчаливо поддерживали. Потому что видели за ним свою правду, не понимали, как с бывшей подстилкой, в общем-то, любовницей, обращаться уважительно. Твоя связь нам и в самом деле легкомысленной казалась. Но раз она тебе и в самом деле жена, то ты, конечно, не мог её обратно не взять. Тебя тут только пожалеть можно.
  -- Ну, если меня и можно пожалеть, то отнюдь не за то, что я сплю с красавицей-женой.
  -- Инти, не надо, мы же не слепые.
  -- Нет, вы именно слепы, раз не видите её стройного стана, пышных волос и ясных глаз. А уж если жалеть нас теперь, то жалеть за то, что наш сын Горный Ветер пропал без вести, а его жена и дети в плену. И мои дочери тоже в плену. Вот это для меня мучительно, а не то, что вы думаете.
  -- Уважаешь Горного Ветра, уважай и его мать, -- срезюмировал Морской Огурец. -- Послушай, Инти, я вот одного не могу. Как мы могли столько времени провести с тобой, не догадываясь о крови Солнца в твоих жилах? Ты ел и спал так же, как и мы...
  -- А что, я должен делать это как-то по-другому?
  -- Нет, но божественная кровь должна в чём-то проявляться. А ни у тебя, ни у Горного Ветра мы ничего такого не замечали. Да, вы конечно, многое можете, но всё это в рамках человеческих возможностей.
  -- А что мы должны, по небу летать? Вроде никто ничего такого не обещал. Вроде никто из инков такого не делал. Ну, может, только кто-то из тех подростков, что полетали на крыльях, кто-то инкой стал.
  -- Кажется, сын Иеро стал, -- добавил Асеро.
  -- Разумеется, я не об этом, -- сказал Морской Огурец, -- но ведь должно быть что-то, что вас от простых людей отличает. Что же это?
   Тут вмешался Коралл:
  -- Мне странен вопрос, кажется, Инти многократно доказал то, что достоин руководить нами, разве ты сомневаешься в этом?
  -- Нет, в это я не сомневаюсь, но если бы инка из простолюдинов доказал, что достоин, разве он бы не руководил?
  -- Разумеется, руководил бы, -- ответил Инти. -- Не стоит придавать этому больше значение. Я инка и вы инки. Вы ведь и синее льяуту заслужить можете, как Славный Поход, вопрос только в возможности избираться на престол, того кто не потомок Манко, не изберут. Но даже не потому, что этого нельзя по закону, а потому, что этого не поймёт народ. Но сейчас этот вопрос не стоит на повестке дня. Я хотел бы, чтобы на тему "уйти или остаться" высказались все, кто ещё не высказывался. А потом обсудим план дальнейших действий.
  -- А он у тебя уже есть? -- спросил Морской Огурец.
  -- Разумеется. Я времени зря не терял, обдумывал. Итак, что скажешь, Целебный Бальзам?
  -- Скажу, что дураком был, когда вашей Службы боялся. Теперь вижу, люди как люди... Ну, склочные немного, так и среди моих собратьев-лекарей таких хватает. Кроме того, вы, вероятно, поедете в Кито, а мне лучше всего туда же. Не только потому, что там власть законная, а и потому, что там столица медицины, и лекаря опытом обмениваются. Кстати, и Морской Волне я бы ещё из этих соображений советовал туда съездить. Особые ванные с раствором и мази могут сгладить ожоги, а так они внимание привлекают, не всё же ей в платья кутаться.
  -- Совет дельный, -- сказал Инти. -- Значит, ты больше не боишься меня и моих людей? И власть инков тебя больше не пугает?
  -- Да чего уже там бояться? Разве при инках могли ворваться в дом какие-нибудь каньяри, чтобы убивать и избивать обитателей?
   Вдруг заговорила Утрата:
  -- Отец, я не хочу в Кито.
  -- Вот новости. А куда же ты хочешь?
  -- Домой.
  -- Дочь моя, ты же знаешь, что туда нам нельзя. Меня могут убить, а тебя...
  -- Я уверена, что бандиты уже ушли. Что им там делать долго?
  -- Дочь моя, они если и ушли, то не дальше столицы. Донесёт на нас кто-нибудь, и они снова заявятся. Нет, я не хочу рисковать. В Кито ты будешь в безопасности.
  -- Вот что, -- вмешался Уайн, -- я всё равно перед самым отъездом думал тайно наведаться домой. Так что разузнаю, как и что там, и тогда уж решите. Но сам бы я там не остался ни за что на свете, как бы мирно всё ни выглядело.
  -- Это разумно, -- сказал Инти. -- Стоит как минимум узнать, устанавливают ли они какой-то постоянный контроль над ближайшими селениями или пускают на самотёк.
   Целебный Бальзам добавил:
  -- Я в любом случае считаю довезти Асеро до Кито своим долгом. И после его там должны осмотреть лекаря получше моего, может ли он быть воином после такого, или нет.
  -- А есть риск, что я... -- обеспокоенно спросил Асеро.
  -- После избиения такой риск есть всегда.
   Инти добавил:
  -- Ладно, ребята, дальше жевать эту жвачку я смысла не вижу, повторяю вопрос: есть кто-то, кто хотел бы уйти?
   Не нашлось никого.
  -- Ладно, Ворон, я так понимаю, что и ты остаёшься.
  -- Остаюсь, Инти.
  -- Всё остальные с этим согласны?
  -- Я же говорю, мы тут тоже виноваты, -- сказал Кальмар.
  -- Что же, я согласна дать ему последний шанс, -- сказала Морская Волна. На самом деле, ей было слегка страшно отпускать Ворона по другой причине: разобидевшись, он мог встать на путь предательства. Покойный Ловкий Змей был мастером ловить именно таких людей. Нет уж, лучше довезти его до Кито, а там видно будет. По тем же причинам не настаивал на изгнании и Уайн.
  -- Ладно, тогда перейдём к обсуждению ближайших планов, -- сказал Инти. -- Итак, у нас есть несколько задач. Первая из них -- это попробовать выяснить судьбу Славного Похода. Известно, что у него есть дядя в городе Шахты. Нужно туда поехать и выяснить, не скрывается ли Славный Поход там. Если он там, то передать письмо от меня, да и вообще понять, что он собирается делать. Дело несложное, но нужно несколько добровольцев, так как путешествовать по одному теперь нельзя. И очень желательно, чтобы среди добровольцев был человек, который бы его более-менее в лицо знал. Самому мне при этом ехать нежелательно, так как мне нужно организовать разведку в Куско, где уж точно надо участвовать самолично.
  -- Я его видел в Тумбесе, -- сказал Ворон, -- так что при встрече узнаю. Только вот не уверен, что мне удастся его уговорить.
  -- Неужели ты и с ним поссориться успел?
  -- Нет, мы не ссорились. Но если он скрывается у дяди, то едва ли решится воевать.
  -- Свой резон тут есть. Но, во-первых, мы не знаем, есть он там или нет. Но даже если его там нет, это лучше знать точно. А если есть, то многое от его настроя зависит. Но да, тебе в пару надо дать кого-нибудь более склонного к дипломатии. Хотя если он там, то его ответ будет куда больше зависеть от того, что он сам решил, нежели от искусства дипломатов.
  -- Письмо к нему могу написать я, -- сказал Асеро, -- мне это даже сподручнее. Сил хватит.
  -- А я могу отнести, -- сказал Морской Ёж, -- не думаю, что мне трудно будет с ним общий язык найти. В Тумбесе я его тоже видел. И создалось впечатление, что, несмотря на льяуту, он такой же простой парень, как и я.
  -- Это хорошо, поедете с Вороном завтра. Ну а когда вы вернётесь, я отправлюсь на разведку в Куско. И тут возникает сложный вопрос. Я надеюсь вернуться оттуда живыми и невредимым, конечно, но всякое бывает. Возможны три варианта. Может случиться, что меня там убьют. В таком случае вам лучше ехать в Кито как можно быстрее. Может случиться, что я там пропаду без вести или меня захватят в плен. Что вы думаете делать в этой ситуации?
  -- Ты не пойдешь в Куско один, -- сказала Морская Волна, -- я пойду с тобой, и тогда ты точно не пропадёшь без вести.
  -- Ну, тут уж как повезёт. Я и в самом деле думал отправить не один, а с напарником. Однако всё-таки не с тобой. Как это ни прискорбно, Целебный Бальзам прав, твой вид и в самом деле привлекает внимание. К тому же моим людям в Куско придётся насчёт тебя объяснения давать, а это время. Так что прости, дорогая, но я не могу тебя взять с собой.
  -- Если ты не вернёшься, я перерою весь Куско!
  -- Если я не вернусь, то ты вольна поступать, как считаешь нужным. Впрочем, думаю, что в случае моего плена вам лучше связаться с моими людьми в Куско, может, они что-то сделать и смогут, а вы сами навряд ли. Лучше вам в Кито ехать. Впрочем, в любом случае вам тогда придётся выбирать себе другого вождя. Ладно, ребята, я вижу, что вы утомились. А до завтра нам ещё предстоят дела. Если ни у кого никаких важных мыслей нет, то я предлагаю закрыть собрание.
   На это все быстро согласились.
  
  -- Ну что, подумал над письмом? -- спросил Инти, когда вновь вернулся к Асеро, отдав инструкции по сборам Ворону и Морскому Ежу.
  -- Подумал. Во-первых, письмо должно быть таким по содержанию, чтобы его в случае чего можно было у дяди оставить. И есть риск его попадания в руки врагов. Значит, наше точное месторасположение там указывать нельзя. И вообще лишнего лучше говорить поменьше.
  -- Резонно.
  -- Во-вторых, можно съездить туда два раза, сейчас и перед отъездом в Кито. Да, и по дороге завернуть в Рубеж.
  -- А туда зачем?
  -- Послушай, Кондор ведь был из Рубежа родом?
  -- Из Счастья. Но жили его родители в Рубеже. Сменили место жительства пару лет назад. Ты тогда в отъезде был.
  -- Но зачем?
  -- Поссорились вроде с кем-то. Сути ссоры точно не знал и сам Кондор.
  -- Рубеж ведь по дороге в Шахты. Может, наши посланцы заглянут и туда, поищут родителей Кондора? Может, он жив и дома?
  -- Это хорошо бы, но риск туда соваться...
  -- Но ведь ты совался, Уайн и Заря тоже, так что обошлось. Инти... я поручил Кондору позаботиться о Луне. Если он жив и на свободе, он не мог не выполнить мою просьбу. И в любом случае, я хотел бы знать о его судьбе.
  -- Понимаю тебя. В принципе, у него был шанс отравиться и в Рубеж, и в Счастье. Так что надо проверять оба места.
  -- Но Рубеж по пути в Шахты, а Счастье в стороне. Так что пусть проверят сначала Рубеж. И давай я буду диктовать письмо.
  -- Сам не сможешь написать?
  -- Увы. Могу облить всё чернилами и насажать клякс. А бумаги у нас немного.
  -- Да, немного. Ты прав. И ещё я думаю левой рукой писать. Чтобы совсем надёжно.
  -- Ну, если ты считаешь нужным и это не затруднит, -- улыбнулся Асеро.
  -- Чтобы меня такое да затруднило?! -- улыбнулся Инти в ответ.
   Инти всё приготовил для письма, и Асеро стал диктовать:
  

Слава!

   Это я, Асеро, письмо вынужден диктовать, так как ещё не оправился от ран, нанесённых мне палачами в тюрьме. Меня и многих инков, в том числе носящих льяуту, свергли и подвергли в плену изуверским пыткам. Многие из носящих льяуту погибли, я чудом избежал смерти, теперь залечиваю раны. Наши семьи тоже захвачены в плен, наших жён и дочерей враги грозятся обесчестить, если уже не сделали это. Дома наши разгромлены и разграблены. Любой мужчина в Куско может быть убит или подвергнут пыткам только за то, что он инка. Любая женщина может быть обесчещена только за то, что на дочь или жена инки. Также опасности подвергается любой, кого своим врагом считают каньяри.
   Слава, выход один -- борьба. Моё имя клеветники смешали с грязью, но твоя репутация вроде так не пострадала. Ты можешь поднять войска. Надеюсь встретить тебя в Кито. Но если ты пересечёшься с моими посланцами, то можем встретиться и раньше. Перед самым отъездом они заглянут к твоему дяде ещё раз. Или встретимся в Кито".

   Инти прервался и сказал:
  -- Вот это правильное письмо, сам догадался, что про меня писать не нужно. Не любят нас в армии. Ведь мы вроде почти то же, а не то. Потому непонятны.
  -- Сейчас другое хуже. Слава -- человек несколько суеверный. Ну, в одного воскресшего покойника он поверит, а в двух -- ему чересчур.
  -- Пожалуй, да. Знаешь, наш статус воскресших покойников надо как-то использовать. Но как -- я ещё не продумал.
  -- Ты хочешь обманывать на этот счёт?
  -- Боюсь, что правде всё равно никто не поверит. А так у нас будет репутация колдунов.
  -- И получится, что мы законы нарушаем.
  -- Тут скользкий вопрос. Эх, воскресить бы и в самом деле Искристого Снега, он бы тут расписал оправдание!
  -- Ну что ты, он бы такой подлог едва ли одобрил.
  -- Подсудным является причинение вреда при помощи магии, а также зарабатывание на этом денег. Но лекаря, который удачно кого-то вылечил каким-то особым способом, никто за это судить не будет.
  -- При исцелении не докажешь, магия там была или не магия, а вот если покойник среди бела дня живым разгуливает, то без обращения к потусторонним силам не обошлось.
  -- Вот что, Асеро. Врать мы не будем, просто будем недоговаривать. Меня убили, а я взял и вернулся Из-за Пределов назло клеветникам и палачам, -- Инти лукаво прищурился. -- И пусть кто как хочет, так и понимает. Прохристиански и проевропейски настроенные и так считают меня чудовищем, так пусть думают, что меня и ад не удержит! Ни для кого не секрет, что побег Атауальпы из тюрьмы в своё время придал ему популярности. Ходили слухи, что он это не просто так сбежал, а в змея превратился. Потому иные надеялись, что он и от испанцев так сбежать может. Конечно, спецоперация по его освобождению готовилась, но сорвалось всё. Они тоже думали, что у них больше времени... Кстати, знаешь забавную вещь: сторонники Уаскара тоже пускали слух, что их вождь не был казнён в темнице, а обратился в змею и вылез к своим. Нелепость, конечно, но господа конкистадоры её использовали. Хотя у них не могло быть человека, способного заменить живого Уаскара. Помимо всего прочего, эта историю ещё и показывает цену христианского запрета на колдовство. Когда выгодно, всё можно. Ладно, будем что-то в письмо добавлять кроме подписи?
  -- Не надо, пиши "твой друг Асеро", а я распишусь.
  -- Идёт.
  
   На следующий день Ворон и Морской Ёж отправились в Шахты. Вернуться они должны были через три дня.
   Подсчёт Уайна показывал, что еды, захваченной в замке, должно было хватить дней на десять, но это количество можно было растянуть, если ходить на охоту.
   Поскольку сроки выздоровления Асеро требовали задержаться тут ещё как минимум на пять дней, Уайн настаивал на передислокации, говоря, что лучше ночевать в палатках, чем ждать визита незваных гостей здесь. Однако Инти сказал, что ночёвка в палатках без возможности укрыть лошадей слишком рискованна, особенно в это время года, к тому же палаточный лагерь в открытой местности привлекает куда больше внимания, чем какие-то люди в хижине.
   Впрочем, он рассмотрел и иные варианты. Переодевшись в тунику амаута, он круговыми путями проник в Запретный Город, сказал им, что приехал из Кито, рассказал там о случившемся в столице так, будто сам был тому свидетелем (рассчитывая, что так скорее поверят), ярко расписал возможные перспективы установления власти белых ("вы все грамотные и образованные люди, и знаете, что от христиан нам можно ждать только огненной купели"), и призвал к вооружённому сопротивлению новоявленным властям. Но их главный показал ему бумагу, присланную на крыльях от Верховного Амаута, где тот призывал сохранять спокойствие, говорил, что новой власти образованные люди нужны, так что жечь только за образованность никого не будут, и вообще англичане, в отличие от католиков, религиозно терпимее и астрономов уважают. Также он умолял не подставлять тех, кто находится в заложниках. "Разве не ясно, что бедняга запуган", "Возможно, но насчёт заложников ему виднее. Так или иначе, мы не хотим с этим связываться. Если хочешь, езжай в свой Кито, можете там мутить что хотите, а мы подставляться не хотим".
   Коралл предлагал в качестве лагеря вышку крылатой почты, расположенную по ту сторону долины Куско, поселившись мирно, если там свои, захватив силой, если там враги. Но после аккуратной разведки и от этой идеи пришлось отказаться. Судя по всему, там изменники, но, пусть их немного, если их перебить, это быстро станет известно кому не надо. Безопасности это не прибавляло. В общем, всё-таки решено было остаться, где были, с тем чтобы внимательно следить, кто едет по склону горы к хижине.
   Разумеется, путешественники параллельно этому охотились и заготавливали дрова. Последний день перед разведкой в Куско Инти решил немного передохнуть и ещё раз поговорить по душам с Асеро.
  -- Знаешь, что я понял за время путешествия, -- сказал Инти, -- всё-таки разница между поколениями ощутима, слишком мы разные.
  -- Чувствуешь себя стариком? -- спросил Асеро.
  -- Дело не в старости и не в опыте. Ты на собрании верно заметил, что что-то изменилось. Я помню себя молодым. И помню молодыми своих сверстников. Мы и тогда были немного другими, чем они сейчас. И не учитывать этого было бы ошибкой.
  -- Знаешь, когда я говорил с Кондором о юношах из охраны, у меня тоже порой возникали подобные мысли... или не мысли даже, ощущения. Конечно, среди них свила гнездо измена, но это от того, что враги нащупали в них что-то, это было бы невозможно, будь они такими, как ты и я. И что делать?
  -- Учиться! И учиться тут можно только вместе с молодёжью, а не со стороны. И учиться можно, только делая общее дело.
  -- Мне хотелось бы понять природу этих различий. Помнишь, Старый Ягуар писал, что хотя они жили гораздо скуднее, чем нынешние, современная молодёжь куда больше значения придаёт вещам, чем они в их годы. И только недоумевал по этому поводу. Тогда мне это казалось просто стариковским брюзжанием, но теперь, когда понимаешь, что многих удалось просто КУПИТЬ за какое-то барахло, это мне кажется хотя бы отчасти справедливым.
  -- Мне Морской Ёж жаловался, что ему пришлось расстаться с женой, потому что он не мог её барахлом обеспечить. Конечно, капризные красавицы были всегда, но о таком мне прежде слышать не доводилось. Старый Ягуар... он писал что-то вроде... что ныне стало много больше изобилия, но в то же время люди стали к богатству ревнивее. Платья без заплат есть у всех, но хочется при этом особенно красивых платьев. Хочется чего-то такого, чего у других нет. Но таким ведь не обеспечишь при всём желании! Но этот вопрос скорее девушек касается.
   Асеро ответил:
  -- Да ведь никто же не говорит, что изменилось только это! Вот тебе трудно c Вороном... И это при том, что в Службу Безопасности особенно "трудных" людей не отбирают! Но мне порой жаловались, что именно среди юношей чаще стали попадаться такие, с которыми трудно... не потому что они тупые или больные. Скорее, такие, которые подстраиваться не хотят. Ведь у вас трения начались потому, что Ворон не хотел подстраиваться под новое обстоятельство -- у тебя появилась жена. Хотя, казалось бы, ему-то какая разница! Но не хотел... Вот таких, которые под необходимость подстраиваться не желают, кажется, среди молодых больше, чем среди нас было. Конечно, жизнь им свои уроки преподнесёт, но всё-таки это должно иметь какую-то глубинную причину... Вот я тоже был не всем оборотам свое судьбы рад. Но ведь не противился, если понимал, что должен...
  -- Не знаю. Не могу судить, прав ты или нет. Я-то думал, что всё это от лишней придирчивости Ворона, а придирчивые люди были всегда.
  -- Если бы Ворон считал своим долгом не проявлять придирчивость, то не проявлял бы. Может, он для того и проявляет придирчивость, что боится оказаться недостаточно верным долгу...
   Инти хотел что-то ответить, но в этот момент послышался шум, и Инти пришлось встать и пойти выяснять, кто пришёл.
   Это вернулись из Шахт Ворон и Морской Ёж. Последний стал докладывать:
  -- В общем, съездили не очень удачно. Дядю мы этого самого нашли, но поначалу он говорил, что никакого Славного Похода не знает, потом, когда Ворон ему пригрозил, сказал, что племянника лет десять не видел. Мне думается, врёт он. И врёт оттого, что нас сильно испугался.
  -- Не мудрено, -- сказал Инти, -- Морской Ёж, а вы сильно его напугали?
  -- Да нет, старались говорить вежливо. Но тот отнекивался. Только потом Ворон пригрозил, что Рождённый-в-Забое пожалеет, если правды не скажет. Но откуда он мог знать, что мы худого не замышляем? Теперь любого незнакомца опасаются. Письмо удалось оставить. В Рубеж мы тоже заезжали. Сказали, что отец Кондора умер, а его вдова Кочёрыжка перебралась обратно в Счастье к сёстрам.
  -- Так, а давно ли умер?
  -- Около месяца назад.
  -- А отчего?
  -- Вроде от естественных причин. Была у него до того какая-то крупная ссора в Счастье, сути которой я не знаю. После чего переехал в Рубеж с женой. А потом вот умер, и жена решила обратно вернуться. Старухе одной трудно.
  -- Спасибо за информацию. Может, оно, конечно, и от естественных причин произошло, но сейчас переспрошу...
   Вернувшись к Асеро, Инти спросил:
  -- Послушай, Кондор говорил тебе о смерти своего отца?
  -- Нет, не говорил.
  -- А домой месяц назад не отпрашивался?
  -- Нет. Если только в то время, когда я отсутствовал. Знаешь, Инти, похоже, он и в самом деле не знал. Такими вещами Кондор со мной делился. Да и не скроешь такое событие... По лицу видно, что беда случилась, -- Асеро вздохнул.
  -- То есть получается, что от Кондора смерть отца зачем-то скрывали. Надо будет наведаться в это самое Счастье, -- Инти усмехнулся иронии названия.
   Ворон ответил:
  -- Я готов ехать туда хоть завтра!
  -- Завтра не стоит. Отдохни. Сейчас затопим баню. Раз вы вернулись живые и здоровые, то я вполне могу наведаться в столицу. Кстати, а где вы ночевали? Дядя, я так понимаю, к вам гостеприимства не проявил.
  -- Да, от этого куркуля гостеприимства не дождёшься, -- ответил Ворон, -- нас в Рубеже на постой пустили. Но за плату -- огород вскопать. Так бы мы ещё вчера приехали бы. А вообще я должен заметить, что носящих льяуту народ не любит и не сильно по ним скорбит.
  -- Ты там с хозяйкой поговорил?
  -- Да. А что ты, Инти, хотел? Ты ведь во дворце жил, по несколько жён имел, карету тебе по первому требованию... Не мог без этого обойтись?
  -- Без нескольких жён мог бы, да жизнь так повернулась... А без дворца и кареты никак. Надо же мне было жить под охраной!
  -- Ну а роскошь во дворце зачем разводил? Это мы ещё не видели того, что там до нас разграбили!
  -- Да не такая уж роскошь. Послушай, Ворон, это бессмысленный вопрос теперь, когда я стал бездомным бродягой. А ведь у меня семья...
  -- Этот вопрос важен, если хочешь не повторить таких ошибок в будущем. Мы, инки, и так горько платим за то, что утратили доверие народа. И как теперь его вернуть?
  -- Я не думаю, что причина в моей мнимой роскоши, Ворон, -- ответил Инти. -- Та женщина всего лишь повторяет то, что теперь пишут в Газете. До того, как про это написали, это её едва ли волновало. А тот же Целебный Бальзам не любил нас за другое, на самом деле.
  -- А за что?
  -- Да за то, что амаута арестовывали. Не верил, что такие люди могут в заговоре быть, да и вообще быть виновными. Но что же нам было делать, не раскрывать заговоры потому, что кто-то наивный в них верить не хотел? Ладно, давай я вам баню и обед организую.
   Инти ушёл, а Ворон проводил его каким-то недобрым взглядом. Асеро сказал Ворону:
  -- Вот я жил с одной женой, всё равно меня обвинили в разврате и мерзко оклеветали. Так что не в этом дело.
  -- Да, с тобой вышло скверно. Но ведь этого бы не случилось, живи ты не во дворце, а в обычном доме.
  -- Да я и сам хотел бы жить в обычном доме и ходить по улицам без охраны. Увы...
  -- Но ведь охрана тебя и предала. Так что какой с неё толк?
  -- Без неё убили бы раньше. Ворон, я хочу поехать в Счастье и сам поговорить с Кочерыжкой. Конечно, не сейчас, мне нужно для этого хоть чуть-чуть оправиться. Да и тебе отдых нужен.
   Асеро понимал, что идёт на некоторый риск -- конечно, приятнее путешествовать с Инти. Но надо поближе познакомиться с Вороном, понять его, и тогда сделать выводы. Слова Инти о том, что надо понять молодёжь, глубоко запали ему в душу. А понять легче один на один.
   Ворон же смотрел на жизнь так: жизнь сама по себе ? бесконечный экзамен, на котором постоянно приходится доказывать свою профпригодность. В общем-то, сходным образом на это смотрели многие в его родном Чиморе, просто Ворон был строже в критериях. Потерянная до свадьбы невинность, а уж тем более жизнь в наложничестве означала на этом экзамене явный провал. Ворон был свято уверен, что на месте Морской Волны или нашёл бы способ сбежать, или покончил бы с собой. Потому был непонятен и Саири, не просто простивший её, но заключивший в объятья. Когда оказалось, что эти люди не кто-нибудь, а Морская Волна и Инти, у Ворона, конечно, было неприятное ощущение как от внезапного обвала. Значит, и такие люди, фактически полубоги, могут вот так... Ещё большим сюрпризом оказалось, что полуживое тело со следами надругательства, найденное ими в замке -- это сам Сапа Инка. Да, если ему верить, он выдержал пытки достойно, но кто подтвердит его слова? (Ворон не понимал, что в таком состоянии, в котором находился Асеро, лгать почти невозможно). Конечно, тот факт, что Асеро жил только с одной женой, добавил к нему симпатии, но всё-таки не разрешил сомнения Ворона. Да и притом сам же Асеро признавал, что наделал ошибок, не проявив где надо достаточной твёрдости... Получается, что он тоже испытания жизнью не прошёл? А если он потом снова правителем станет? Нет, нужны другие люди...
  
   Асеро, в общем-то, был рад своей будущей поездке в Счастье. В тот день, когда вернулись Коралл и Морской Ёж, Асеро смог встать, поесть за столом, а после обеда он вместе с Инти принял баню вслед вернувшимися путешественниками. Выглядел он после этого и в самом деле ожившим и чуть ли не помолодевшим. Или так казалось, потому что по указанию Инти Асеро после бани покрасил волосы, чтобы скрыть седину -- иначе можно было привлечь чужое внимание.
   На следующий день с утра Инти с Кораллом ушли на разведку в Куско. Утрата с отцом пошли собирать травки в горы, а большинство отправились на охоту. В хижине Асеро, Морская Волна, Утеша и Уайн с Зарёй. И тут как назло обрубило водопровод
   Нужно было решать, что делать. Малышу Томасику без воды было никак -- надо было подмывать его и стирать испачканные штаны, да и Пчёлке без воды было сложно, она была ещё мала, чтобы стараться поменьше пачкаться. Да и взрослым надо пить и готовить обед. А кроме людей, в воде нуждались также и лошади. В общем, ждать для решения проблемы Инти, который мог вернуться и через сутки, было сочтено неразумным, и решили, что Уайн и Заря оставят детей в хижине, а сами попробуют дойти до того места, где произошла авария, и попытаются или исправить дело, или хотя бы наберут воды. Перед отходом Заря хотела как следует покормить Томасика грудью, но он быстро заснул, и пришлось Заре идти с мыслью, что не позже чем через три часа надо будет вернуться обратно. Пчёлку кое-как уговорили остаться под присмотром Морской Волны и Утеши.
  
   Томасик безмятежно спал, Утеша и Пчёлка играли, Морская Волна начала чистить картошку, чтобы приготовить обед, а сам Асеро решил проверить состояние имеющейся в наличии обуви и конской сбруи, чтобы заблаговременно перед начало пути зачинить все разрывы. В общем-то, он нашёл всё в удовлетворительном состоянии, только сандалии Пчёлки лучше бы подправить. Вдруг он услышал во дворе незнакомые голоса и быстро нырнул под одеяло. В случае незваных гостей Асеро должен был притворяться более больным, чем на самом деле. Морская Волна дала знак Утеше, и та спряталась вместе с Пчёлкой, не задавая лишних вопросов. От привычки видеть в каждом незнакомце возможного насильника Утеша ещё избавиться не успела, да и не время стало избавляться.
   Вошёл незнакомец, лицо которого не предвещало ничего хорошего. Асеро правда, не мог узнать его в лицо, но Морская Волна узнала. Много назад она видела этого негодяя у Ловкого Змея, и в тот роковой вечер, когда её лицо, шея и плечи навсегда покрылись уродующими ожогами, тот был одним из гостей. Единственное, на что оставалось надеяться -- что тот её не узнал, видя в ней лишь часть обстановки, своего рода мебель. Некоторое время незнакомец молчал, изучая взглядом обстановку. Неизвестно сколько бы ещё продлилось молчание, если бы следом не вошёл другой незнакомец, с лицом незлым, но каким-то глупым. Этого человека Морская Волна видела в первый раз.
   Второй незнакомец сказал:
  -- Послушай, Шалфей, не стоило сюда забираться, ясно же, что их тут нет и быть не может.
  -- Старая дура говорила, что они должны быть здесь. Во всяком случае, были несколько дней назад. И я не уйду отсюда, пока не узнаю, что это за люди, и не видели ли они тех, кого мы ищем. Давай начнём с этой старухи, она мне кажется подозрительной, и допрос с пристрастием ей не повредит.
  -- Шалфей, ну зачем же с пристрастием? Может, она расскажет нам всё и добровольно. Не серчай, старуха, мой компаньон просто не в духе сегодня. Отвечай, кто вы такие и почему здесь находитесь?
  -- Может, это вы сначала ответите, кто вы такие и кого ищете? И учтите, эта хижина находится под покровительством богов, любого, кто применит здесь насилие, а уж тем более прольёт кровь, они могут жестоко покарать.
   Спутник Шалфея ответил:
  -- Да полно тебе старуха, мы христиане и знаем, сколь слабы и бессильны тавантисуйские боги. Там, за океаном, они не могут достать никого из беглецов, да и здесь позволяют белым людям резвиться вовсю. А ищем мы человека, который был прислужником Инти и погубил своим доносом многие сотни человек. Он метис, высок, статен и чернокудр, но кудри у него с седой проседью. Он путешествует с женой и детьми.
   Морская Волна, разумеется, поняла, что речь идёт об Уайне и Заре, но сказала как можно невиннее:
  -- Таких не знаю, и вообще никого почти здесь не знаю, я не местная.
  -- А зачем приперлась сюда, если не местная? -- спросил Шалфей.
  -- А это тебе знать не обязательно, скоро придёт наш главный, с ним и толкуй.
  -- Видно, эту бабёнку боги уже наказали за чересчур болтливый язык, -- съязвил Шалфей. -- Ну-ка объясни, кто вы на самом деле такие? Я вижу, вас тут не один и не два человека.
  -- Ничего я таких грубиянам объяснять не буду. Катитесь отсюда.
  -- Ты это... полегче, старуха. Я, конечно, понимаю, что тебя лет десять никто не сношал, но всё-таки нечего нарываться.
  -- И вы тоже полегче. Вернётся мой супруг со своими людьми, вам не поздоровится, если вы тронете нас хоть пальцем.
  -- Э... -- сказал спутник Шалфея, -- у тебя ещё и супруг есть? И как он тебя...по ночам седлает?
  -- Не ваше дело, -- отрезала Морская Волна.
  -- Да напивается небось до беспамятства, -- сказал Шалфей, -- или на стороне проветривается. Он ведь торговец?
  -- Допустим, и торговец, но что вам с того? Вы ведь не его ищете.
  -- Как давно вы здесь? -- спросил Шалфей.
  -- А вам-то что за дело?
  -- Ты это... не думай. Если я тебя отыметь не могу, это не значит, что я ничего другого сделать не могу. Вот если платье с тебя содрать, да отстегать чем-нибудь, тебе ведь, поди, больно будет?
  -- Шалфей, это уже перебор, ведь и в самом деле её муженёк вернуться может, вряд ли обрадуется, а людей у него, думаю, больше двух. Давай лучше вон того на кровати допросим, он едва ли упираться будет.
   Они подошли к Асеро, Шалфей довольно бесцеремонно сдёрнул с того одеяло. Увидев простую тунику, он спросил:
  -- Отвечай, кто ты такой и что разлёгся среди бела дня?
   Асеро начал слабым голосом излагать заранее заготовленную легенду:
  -- Меня зовут Стоптанный Сандалий, я сапожник, на меня по дороге напали какие-то неизвестные люди и изранили, добрые люди наши меня еле живым и приютили. Это шедшие в столицу торговцы. Ничего более о них сказать не могу, сам не знаю.
   Хорхе ответил задумчиво:
  -- Значит, сапожник... А руки у тебя на сапожные не похожи. Вряд ли ты сумеешь подбить даже каблук. Да и зачем тебя ранить, если ты не инка?
  -- Да откуда я знаю, зачем, может, попутали с кем...
  -- Кстати, а у меня каблук как раз подбить нужно, -- сказал его спутник, -- вот мы его и проверим. Если он сапожник, то подобьёт, а если он инка или верен инкам, то не станет этого делать.
  -- Почему не станет?
  -- Потому что он уже догадался, что мы враги инков. А за сотрудничество с врагом, даже столь невинное, как каблук подбить, инки ведь казнят, сам Алехандро Лукавый так писал....
   Шалфей только насмешливо хмыкнул. Видимо, в отличие от спутника, он знал про лживость россказней Алехандро Лукавого, но возражать счёл неуместным.
  -- Ладно, чини свой каблук, а я всё-таки ещё поговорю со старухой.
   Повернувшись, он вдруг увидел, что между ним и женщиной стоит какой-то незнакомый мальчишка:
  -- Слышь, ты, не смей трогать мою мать, иначе я заколю тебя!
   Шалфей вздрогнул. Для опытного воина мальчишка был едва ли страшен, но, видимо, тот не был опытным воином. Хорошо, что вмешался его спутник:
  -- Полегче, парень! Ты один, а нас двое. Я могу справиться с тобой, но не хочу -- твоё право заступаться за честь твоей матери. Сейчас мне этот сапожник сделает каблук, и мы уйдём, верно ведь, Шалфей?
  -- Пожалуй, ты прав, Педро, какой смысл сражаться тут с мальчишкой? Тех, кого мы ищем, и в самом деле здесь, похоже, нет.
   И вышел во двор. Педро, забрав свой починенный каблук, вскоре последовал за ним, добавив на прощание:
  -- Извините, если что.
   Переодетая мальчиком Утеша специально проследила, что они оседлали своих коней и ушли. Когда она вернулась, мать сказала ей:
  -- Всё-таки ты очень рисковала, дочь моя.
  -- Не так уж сильно. Разве отец учил меня владеть оружием зря? А из палача плохой воин, как мне объяснил отец. Я уверена, что справилась бы с ним.
   Напряжение спало, и Асеро расхохотался:
  -- Неужели они и в самом деле верят в эту чушь, будто за подбитый каблук у нас была смертная казнь или бессрочная каторга, и при этом страна не опустела? Да даже из деревенских старейшин, бывших старейшинами под врагами, оправдали две трети, хотя, конечно, всех проверяли. Закон был беспощаден лишь к тем, кто шёл в услужение врагу добровольно, так-то Манко всё понимал, не мог не понимать...
   Морская Волна, переодевая проснувшегося Томасика, добавила:
  -- Мне супруг рассказывал, что иные из этих старейшин так хорошо проявили себя в помощи партизанам, да и вообще в двойной игре, что их потом в Службу Безопасности приглашали работать, и с одним из них Инти пересекался, многому научившись от него. Но наши враги даже и представить себе такого не способны!
  -- А я очень боялась, что ты не справишься с каблуком, дядя, -- сказала Утеша, -- ведь ты же не сапожник.
  -- Это как раз не страшно, отцово ремесло я не забыл. И да, где-то тут были башмачки Пчёлки, их подправить надо.
  
   Заря и Уайн шли вдоль переставшего весело журчать водопровода и молчали, думая о своём. Заря несла за спиной на лямках кувшин для воды, а её муж -- инструменты и лук со стрелами. Хотя последнее заметно утяжеляло ношу, Уайн категорически отказался отойти от хижины без оружия. Даже и теперь Заря чувствовала, что Уайн зорко вглядывается в открытые горные луга вокруг, ища опасность. Заря с грустью глядела на опустевшую трубу и на утоптанную тропинку вдоль неё. Эту тропинку протоптали те, кто этот водопровод прокладывал, и раз в месяц, а в случае града и камнепадов чаще, по ней проходили ремонтники, проверяли, всё ли в порядке. Но это было раньше, в другой жизни, а теперь, кто знает, может быть, Уайн последний, кто идёт по этой тропе с целью починки, а через несколько лет лишь пустая труба, заросшая травой, будет напоминать о былом величии Тавантисуйю? Точно так же, как сейчас о былых, предшествующих Тавантисуйю цивилизациях напоминают руины, разбросанные там и сям по разным уголкам страны. Но причины гибели этих цивилизаций были известны в Тавантисуйю каждому школьнику -- они не знали науки о мудром государственном устройстве, и потому их раздирали противоречия. Немногие сосредоточившие у себя все богатства праздные прожигатели жизни ненавидели и боялись свой нищий и забитый народ, который, разумеется, платил им ответной ненавистью. Честному и бескорыстному человеку было почти невозможно занять сколько-нибудь важный государственный пост, его тут же сживали со свету те, кто предпочитал жить интригами. Бессребреник был для них врагом номер один, большим врагом, чем завоеватель-чужеземец. Великий Амаута Звёздный Путь писал: "Талант и патриот способен разрушить всю хитроумную систему делёжки пирога, и потому он практически обречён быть убитым подлыми карьеристами. Но, разумеется, рано или поздно наступает момент, когда враг под стенами города -- и нет никого, кто мог бы ему противостоять, и вот уже он врывается за городские стены, по городу пляшут пожары, опьяненные кровью воины насилуют и грабят всех, кто попадается под руку... Да, может быть, некоторым из бывших "хозяев жизни" удастся избежать попадания копья в толстое брюхо, и может быть, некоторые из них даже смогут пробиться к столу варварских вождей, но это -- редкая удача. А потом только через много поколений на руинах былого вновь прорастает цивилизация".
   Случалось, правда, что народ бунтовал и свергал власть паразитов, но организовать жизнь разумно без знания соответствующей науки не мог, и цивилизация опять же рушилась. Впрочем, некоторое время кое-где власть была достаточно умна и хитра, чтобы подбрасывать подачки бедным, но и это не всегда помогало. Во-первых, потому, что так можно было делать только при наличии достаточного количества рабов, захваченных в войнах, а такое состояние не могло длиться долго. Кроме того, при отсутствии плановой системы легко воровать, а значит, средства, выделяемое на необходимое -- орошение, водопроводы, защиту от неприятеля -- могут быть легко разворованы и не дойти по назначению. В результате в городах начинались эпидемии, на полях гиб урожай, войска не могли отразить нашествие неприятеля, и государства гибли... Но ведь в Тавантисуйю всё было не так! Почему же случилось то, что случилось? При том, что за океаном государства, не знающие науки о мудром государственном устройстве, живут и рушиться не собираются -- последнее было, пожалуй, самым непонятным и обидным.
   Уайн и Заря перешли небольшой хребтик, за которым открылась небольшая котловина, бывшая, видимо, когда-то боковым кратером уснувшего вулкана. Водопровод шёл через котловину, для его выхода специально была сделана труба в скалах.
   Перейдя хребтик, можно были увидеть и причину аварии. Несколько звеньев трубы отсутствовали, и на месте обрыва возле дна котловины уже успела натечь небольшая лужа.
  -- Так я и думал, -- мрачно сказал Уайн, глядя на это.
  -- Ты догадывался? Почему?
  -- Потому что когда я ездил в город Звездочётов, я проезжал мимо и видел, что в этом месте был очиститель воды из серебра. Теперь его упёрли вместе с медными пластинами вокруг. И новый не поставишь, потому что его тоже украдут через пару дней.
  -- Но как это можно -- украсть, оставив без воды несколько селений?! Ведь это не могли сделать англичане, им на такую высоту не забраться, их тут мутит!
  -- А ты думаешь, только англичане и каньяри устраивали погромы в Куско? Подонков и среди нашего народа хватает, только раньше они боялись, а теперь государство пало и некому пресекать торговлю краденым. А то, что нет воды -- ещё не самое худшее.
  -- Самое худшее -- что у нас тоже станут плевать на общие интересы, и всё будет так же, как и везде?
  -- Это да. Но я имел в виду другое. Ведь если водопровод не чинить, то вскоре на дне долины возникнет озерцо. Возможно, у него будет сток. Но если здесь случится хоть небольшое землетрясение, то озерцо выплеснется и волна смоет поля и селения, находящиеся ниже по склону.
   Заря представила себе, как мирное спящее селение накрывает волна, и ей на миг стало дурно.
  -- Скажи, а почему ты, кстати, думаешь, что вода не поднимется до уровня водопровода и сток не пойдёт по нему?
  -- Во-первых, даже если так случится, то через несколько лет, когда водопровод разрушится в других местах, сток по нему прекратится. А во-вторых, видишь вон ту расщелину в дальней стене котловины? Стена вроде не должна протекать, и если она прочна, может, всё просто потечёт поверх, но если случится хотя бы небольшое землетрясение, хлипкую стенку может и расшатать, и селения внизу просто смоет.
  -- Но неужели нельзя это предотвратить?
  -- Ну, сам по себе очиститель воды не очень нужен. Амаута говорят, что серебро уберегает от заразы, но я им не очень-то верю. Так что без него можно обойтись. Можно вытесать водоводы из дерева, но их надо менять каждые полгода. Но если всё это хозяйство сейчас запустить, то потом уже с озером ничего не сделаешь силами нескольких селений.
  -- Тогда мы должны сделать их сами и сейчас!
  -- Один я не смогу.
  -- Инти поймёт и скажет своим людям помочь.
  -- Кто знает. Ведь мы не знаем, насколько тут ещё можно будет оставаться. Понимаешь, если мы это сделаем одни, то этим мы можем себя выдать. Хотя конечно, оставлять так тоже нельзя. Несколько дней мы без воды ещё потерпим, натаскаем кувшинами, а потом мы уедем, и тут случится беда...
  -- Уайн, ведь ты же всё равно собирался тайно наведаться домой. А рассказать об этом своему отцу ты не сможешь?
  -- Смогу. Во всяком случае, смогу передать ему необходимые расчёты. Составлю подробное описание аварии. Это я смогу сделать точно.
   Заря сжала руку Уайна. Она понимала ту осторожность, которую он высказывал и которой научила его жизнь в Испании. Понимала его страх перед раскрытием и тюрьмой, но всё-таки Уайн, несмотря на всё это, был инкой, и потому не мог позволить ради собственной безопасности и безопасности собственной семьи допустить катастрофу.
  -- В крайней случае, я передам всё отцу. Я знаю, он не оставит это так, в селении внизу живёт его троюродная сестра, и он не даст ей и её родным потонуть.
   Войдя по щиколотку в лужу и держа измерительную верёвку, Заря почувствовала, какая ледяная тут вода. Она совсем немного проходила по водоводам, шедшим от истока горной речушки, бравшей начало от ледника, и потому вода в ней не успевала нагреваться. Для измерений с верёвкой требовались двое, один из которых должен был залезть наверх, а второй стоять внизу в натёкшей луже. Заря выбрала стоять внизу. Хотя с кормящей грудью такие риски не очень оправданны, но Заря нарочно сказала, что не сможет залезть. Она опасалась, что Уайн может простудиться, и у него откроется уснувшая чахотка. Нет, лучше уж самой рисковать....
   Наконец все измерения, в которых необходимо два человека, были закончены. Уайн, правда, счёл необходимым осмотреть ещё и уцелевшую часть водопровода, нет ли где повреждений, но это он мог сделать и один. Заря набрала воду в кувшин и сказала:
  -- Знаешь, я лучше, пожалуй, пойду вперёд, а ты меня догонишь. У меня уже грудь переполнена, надо кормить Томасика.
  -- Может, подождёшь меня чуть-чуть? Мне осталось совсем немного, и страшно отпускать тебя без оружия и одну.
  -- Сейчас день и хищники спят.
  -- Хищники в человеческом обличье не спят никогда, к сожалению.
  -- Хищники в человеческом обличье сейчас охотятся в других местах. Ведь по дороге сюда мы никого не встретили, думаю, что и обратно обойдётся. Уайн, я чувствую, что с кувшином буду идти медленнее, даже тебя начну тормозить, а грудь будет скоро совсем невыносимо разрываться. Так что лучше я пойду вперёд, а ты меня догоняй.
  -- Ну ладно, поднимись на хребтик и огляди с него окрестности. Если не заметишь ничего подозрительного, то помаши мне рукой и спускайся к хижине. Если заметишь, то спускайся обратно ко мне.
   Заря согласно кивнула. Она быстро добралась до хребтика и окинула взором окрестные склоны гор. Не заметив ничего подозрительного, она помахала мужу, уже паковавшему инструменты, и весело пошла вниз по склону горы к хижине. Идти вниз было легко, к тому же набухшая грудь подгоняла её.
   Если бы она ещё с горы оглядела бы внимательнее внутренний двор хижины, то, может, и обратила бы внимание, что во дворе стоят чужие лошади. А может, они в тот момент и не стояли во дворе, а были заведены в стойло... Но как бы то ни было, Заря уже успела довольно далеко спуститься внизу по склону, когда вдруг увидела, что во дворе садятся на коней двое незнакомцев в европейских костюмах.
   Внутри у неё всё похолодело. Кто могли быть эти люди и что они делали там? Вдруг они убили всех её обитателей? Или хотя бы некоторых из них? Заря спряталась за опору водовода, вокруг которой росли какие-то кустики, и присела, надеясь, что её не видно, и вообще незнакомцы отправятся другой дорогой. Заря осознавала, как беззащитна -- карман для ножа, расположенный под грудью, был пуст. Боясь, как бы Томасик случайно не поранился об острое лезвие, Заря перестала класть нож туда, будучи рядом с малышом, а перед выходом она хотела его взять, но как-то закрутилась и забыла. А теперь оставалось сидеть, схоронившись здесь, и ожидать своей участи.
   Уайна не предупредить. Но он в любом случае внимательно осмотрит окрестности, прежде чем спускаться. И у него лук. Она не знала, на каком расстоянии Уайн может стрелять из него так, чтобы не промахнуться, но в любом случае врага к себе близко он не подпустит. А она поступила глупо, что поспешила и отошла от него так далеко. И жестоко поплатится за всю глупость. Липкий и унизительный страх, так хорошо знакомый почти любой женщине в жестоком белом мире, страх, так хорошо известный ей по Испании, но почти забытый на Родине, вновь овладел ею. Он мешал думать, и Заря усилием воли постаралась отогнать его. Когда это немного удалось, она вновь начала соображать. Незнакомцы не могли быть белыми людьми -- те просто не могут залезать на такую высоту без проводников. Скорее всего, это их местные прислужники. От этого, разумеется, не легче. Но вряд ли их цель -- убийство всех, кого они встретят. Разумеется, они могут так поступить по ситуации, но их целью это не является. Скорее всего, они или просто грабят подвернувшихся под руку (это обидно, но много не унесут), или кого-то ищут. Второе хуже, но ясно, что ищут они не Инти и не Асеро, те уже формально покойники, да и Уайна они тоже едва ли ищут -- не такая он большая шишка, чтобы ради него шухер наводить. Если только они со Скользким Угрём не связаны... А значит, скорее всего, пронесёт... Только бы скорее они проехали, только бы скорее... Однако всадники остановились как раз возле того места, где схоронилась Заря. Один из них сказал:
  -- Вот тут она, вроде бы, спряталась. Сейчас посмотрим что за птичка, -- он говорил на кечуа, но с каким-то чуть заметным акцентом. Заря прямо перед собой увидела вдруг мужское лицо с довольно крупными чертами, лицо не злое, но какое-то самодовольное и глупое. И чем-то неестественное -- лишь несколько позже Заря поняла чем: типично европейская ухмылка как-то плохо сочеталась с "индейскими", как сказал бы европеец, чертами лица.
  -- Ты чего тут от нас прячешься? Кто ты такая?
  -- Я тут живу, крестьянка я, -- сказала Заря дрожащим голосом. -- У нас воды не стало, вот я и пошла воду искать. А прячусь -- испугалась я вас, вдруг обидите.
  -- Да зачем нам тебя обижать? Мы же не звери какие, простых крестьянок не убиваем. Разве что... -- он выразительно посмотрел на её набухшую грудь, -- развлечься мне после всех трудов и тревог охота, ты уж не откажи... Меня, кстати, Педро зовут.
  -- Нет, нет! -- вскричала Заря, всхлипнув. -- Пощадите! У меня муж, дети... какими глазами я после этого родным смотреть буду? Не позорьте меня, не губите!
   На лице Педро отразилось недоумение. Как если бы он вдруг нашёл бутылку вина, собрался бы отхлебнуть из неё, а та вдруг человечьим голосом стала бы умолять не прикасаться нечистыми губами к её чистому горлышку.
  -- Послушай, ты же не принцесса какая-нибудь, а крестьянка. Ведь если тебя встречал владелец этих земель, он что, не просил тебя о том же самом? И разве ты могла ему отказать? А если отдавалась ему, то почему не хочешь отдаться мне? Я ведь лучше любого инки, они -- тираны, а я -- освободитель!
  -- У этих земель нет никакого владельца. Клянусь, я всегда была честной женой своему мужу и никогда ему не изменяла. Пощади!
  -- Как это -- нет владельца? А чей это замок в долине? Разве не Инти в нём жил? А всем известно, что он до женского полу был столь падок, что не пропускал ни маленьких девушек, ни древних старух, лишь бы те ещё на ногах были. Я-то что, я в сравнении с ним святой почти, только до пышных грудей падок, -- сказав это, Педро опять бросил выразительный взгляд на Зарю.
  -- Пощади! Они налиты молоком, и каждое прикосновение причинит мне безумную боль! Умоляю, отпусти меня к моему сыну!
   Тут Педро на какой-то миг задумался. Заре так и осталось неизвестно, проснулась ли в нём жалость, или груди, из которых сочится молоко, были для него не столь уж привлекательны, но тут вмешался его спутник:
  -- Педро, да она тебе зубы заговаривает. Я знаю эту шлюху очень хорошо -- не ей тут говорить о супружеской чести и собственной порядочности. Это -- подстилка Инти.
  -- Так значит, она была его наложницей?
  -- Да чёрт её разберёт, была или нет! Во всяком случае, в Испанию она приехала отнюдь не чистой девой. Агентом она его была точно.
   Ещё не веря до конца в столь жуткое совпадение, Заря повернула голову и встретилась взглядом с давним врагом. От ужаса она не могла произнести ни слова. Никаких сомнений не оставалось -- да, это был Хорхе, и он очень рад такой встрече.
  -- Ну что, Мария, допрыгалась? Есть всё-таки на свете Бог и высшая справедливость. Сколько людей ты погубила? Сотни! Я знаю про тебя всё, красотка, во всяком случае, очень многое. Инти подослал тебя в Испанию, чтобы вынюхать наши планы и обречь на смерть самых лучших людей. Мне жаль, что я не раскусил тебя сразу, но видно, мой ангел-хранитель подсказал мне, чтобы я не посвящал тебя в серьёзные дела. Однако ты всё-таки сделала одно чёрное дело -- устроила побег из тюрьмы этому мерзавцу Алехандро.
   И он ударил Зарю по левой щеке. Та схватилась за неё, морщась от боли
  -- Педро, держи эту мерзавку за руки. А не то она лупить по щекам не даёт! -- Педро схватил её и стал держать руки сзади, Хорхе продолжил -- Инки любят расписывать про ужасы наших тюрем и про жестокости инквизиции. Но это Алехандро вышел из тюрьмы настолько здоровым и бодрым, что сразу же стал твоим любовником. Видно, у него были не палачи, а сентиментальные девушки. Мямлили столько лет... Если бы я был на их месте, он бы тебя точно не дождался, -- Хорхе противно улыбнулся, -- ну или, по крайней мере, любовником бы стать не смог. Ну а поскольку он ещё в Испании тебя обрюхатил, что ещё ему оставалось делать, как жениться на тебе в Тавантисуйю?
   Потом он чуть сменил тон:
  -- Жалею лишь об одном -- что недостаточно сильно ударил тебя тогда по животу и не вызвал выкидыша. Видно, внутри тебя был не ребёнок, а чёрт. Если бы я тогда знал, что это ребёнок от Алехандро, я бы тогда одним ударом не ограничился бы, и даже чёрт бы вылетел из тебя. Ну что молчишь, говори же что-нибудь!
   Говоря это, Хорхе кулаком ударил Зарю по груди. Было очень больно, молоко брызнуло и потекло, и платье стало намокать со страшной силой.
  -- А откуда ты знаешь, что я тогда не выкинула? -- спросила Заря.
  -- Да я много про тебя знаю. Думаешь, я смог бы попасть в эту страну не имея нужных связей? А ведь я здесь уже больше года! И через них же я получал информацию о тебе и твоём так называемом муже. Теперь я знаю о вас почти всё, только вот дотянуться до вас до переворота не мог. А теперь говори -- где твой любовник?!
  -- Не скажу. Я знаю, ты всё равно убьёшь меня, Хорхе! Так убивай же скорее...
   Сказанное для Зари было ударом большим, чем до того удар кулаком в грудь. Ведь если он знает и про детей, то стоило Морской Волне окликнуть их по имени, как она этим неизбежно выдавала их. И Хорхе мог их уже убить. Если бы ещё знать наверняка. Какая страшная пытка -- неизвестность... И переспросить нельзя...
  -- Не сейчас. Сейчас ты мне нужна в качестве заложницы. Потому что он полезет тебя освобождать. Тут-то я его и прикончу. И тебя заодно. А сейчас я хотел бы сделать с тобой кое-что другое -- ведь твой любовник весьма ревнив, и, я думаю, очень огорчится, когда узнают, что я посягал на его собственность.
  -- Погоди-погоди, -- вмешался в разговор Педро, -- то, что ты собираешься делать, отдаёт палачеством. Она действительно так виновата?
  -- По её вине погибли сотни людей.
  -- Не могу поверить, чтобы эта хрупкая женщина...
  -- Да, лично она никого не резала, конечно. Всего-то спасла своего любовника. Ну а уж по его доносу сотни людей пошли на виселицу.
  -- Спасла любовника? Ну, за это её наказывать как-то не с руки... Или ты знала, что он потом сделает?
  -- Да, Педро, -- Заря не стала отпираться, -- я знала, что он проник в планы врагов и расскажет их Инти. Но ведь и ты убивал. Не знаю, убивал ли ты лично, но ты знал, не мог не знать, что переворот обернётся большой кровью, но пошёл на это. Сейчас весь Куско залит кровью, а скоро ею будет залита и вся страна. Да, мы проиграли, а вы победили теперь. Но только это не делает вас правыми.
   Педро не знал, на что решиться:
  -- Знаешь, Хорхе, чтобы сделать то, что ты хочешь, надо очень сильно её ненавидеть. А я женщин ненавидеть не умею.
   "Потому что не умеешь воспринимать их всерьёз", -- с досадой подумала Заря. -- "Для тебя это лишь куколки, чтобы потешить об них свою плоть".
  -- Как ты не понимаешь простых вещей, Педро? -- Хорхе поморщился. -- Ведь почему твой отец оказался изгнанником? Он всего-то посетил бордель за границей, за что ему запретили поездки в христианский мир. И пришлось бежать. Ты же сам говорил, что государство, которое так ограничивает личную свободу, не имеет права на существование. А эта женщина -- часть этого государства. Дай ей волю, и она бы на твоё мужеское естество покусилась бы. Так что её жалеть?
  -- А что, ты и в самом деле меня оскопила бы, будь твоя воля?
  -- Всего лишь запретила бы лезть чем не надо в кого не надо. С женщинами спать можно только в браке. А уж бордели -- мерзость.
  -- По мне, что оскопление, что такой запрет -- это одно и тоже, -- сказал Педро, -- женщины не должны ограничивать мужчин ни в чём, а то и до власти женщин недалеко.
   Заря лишь вздохнула. Она предвидела ответ. Может, и можно было быть не столь прямолинейной и что-то солгать, но зачем? Раз её узнали, то она по-любому обречена, а правда звучит достойнее.
   Заря с тоской взглянула на горы, и на синее небо над ними. Казалось, будто она видит их в последний раз, откуда-то из глубины сознания всплыла мысль о богах или боге, которые смотрят с высоты на весь мир, и значит, будут видеть и то, что сейчас произойдёт. Но неужели высшие силы не сжалятся над ней? Сопротивляться было бесполезно, Педро крепко держал её за локти, Хорхе уже почти разделся и довольно протянул к ней руки, но вдруг... Вдруг хватка неожиданно ослабла, и через мгновение её локти уже были свободны. Заря даже подумала на мгновение, что Педро сжалился над ней, но обернувшись, увидела, что он лежит на боку, и из виска у него торчала стрела. Заря в первый даже не успела понять, что это значит, но Хорхе, соображавший быстрее неё, понял, что следующая стрела попадёт явно в него, и что есть мочи помчался прочь. Однако стрела настигла его куда-то в спину, и он с воем и рёвом свалился в пропасть сбоку от тропы.
   Ещё не веря в своё спасение и готовая увидеть всё что угодно, включая даже богов, Заря несмело подняла голову. Однако никаких богов наверху не оказалось -- к ней спускался Уайн. Признаться, этого она не ожидала никак -- она помнила про его лук, знала, что он временами тренировался, но что он так метко попадёт с такого расстояния -- этого она никак не предполагала. Пока Уайн спускался, Заря приходила в себя, с удовлетворением заметив, что кувшин, оставленный в сторону, не разлился, а значит, возвращаться наверх не надо.
   Уайн был недоволен. Когда он спустился к Заре, он выругался:
  -- Ну что ты стояла как кукла, не сопротивлялась и не кричала?!
  -- Ты думаешь, помогло бы?
  -- А у меня что, слух как у зайцезуба, чтобы слышать, что вы тут обсуждаете? Ты что-то там шумела, но разве так кричат? Если бы я был чуть дальше, я бы ни за что не услышал! Или, может, у меня телескоп с собой был, чтобы разглядеть, что тебя схватили!? Откуда я должен был узнать, что это не просто прохожие, которые остановились спросить, как проехать в Куско?
  -- Если бы я дралась, тебе бы в них попасть было тяжелее.
  -- Ага, а в текущем... виде попасть было просто? Ещё скажи, что если бы ты громко кричала, то я бы испугался и убежал! Стрела Пачакамака! Надо было кричать, сопротивляться! Чтобы отвлечь их внимание, и чтобы я знал, что беда случилась! Мне-то пришлось почти вплотную к ним подойти, чтобы в тебя случайно не попасть. Скажи спасибо, что этот балбес даже по сторонам ни разу не посмотрел, а то бы пришлось стрелять раньше. И было бы тут сейчас три трупа, в лучшем случае... Ну хорошо, допустим у тебя с перепугу мысли как мыши разбежались. Ну, честь-то у тебя есть? Или если один раз изнасиловали, то всё, беречь больше нечего?! Ты что, испанская крестьянка что ли, чтобы так просто взять и сдаться? Ты вообще-то агент Инти! Не бывший... Бывших не бывает. Ну, ты-то должна понимать, что бороться надо до последнего, даже когда всё проиграно! Даже, если все результаты борьбы сведутся к царапине на лице врага, то и это уже большое достижение. Это по-любому лучше, чем просто умереть. Или ты рассчитывала, что тебя пощадят за твою покорность?! Вот вспомни Радугу. Она за собой утащила врага. А ты как поступила? У тебя обрыв под носом, можно было обоих с собой утащить. А ты не пойми что делала! Ещё раз такая ерунда случится, я с тобой разведусь. И женюсь на Радуге... Лучше быть женатым на мёртвой, чем на трусихе.
   Заря понимала, что Уайн говорит в досаде, и что на самом деле развод также нереален, как женитьба на мёртвой. Женщина может подать на развод без проблем, а вот мужчине надо перед судом обосновать, зачем он бросает жену, тем более жену с детьми.
   Уайн тем временем занялся делом, которому в такой ситуации положено заниматься. Обыскал труп и одежду на предмет документов и ценных вещей, потом сбросил труп в пропасть, лужу крови замаскировал камнем.
   Заря попыталась подманить лошадей, но безуспешно, похоже, те не хотели приближаться к чужому человеку. Уайн тоже потом попытался их приманить, а потом отогнать.
  -- Может, я лучше в хижину пойду? -- сказала Заря. Намокшая от молока одежда липко приставала к груди.
  -- Ни в коем случае! Ты что, с ума сошла? А если там враги засели? Идём в обход, и проникаем сзади через забор. И первый иду я, а ты только по-моему сигналу.
   Заря подчинилась.
   По счастью, никаких врагов внутри не оказалось.
  -- Все живы-здоровы? -- спросила Заря. -- Они никого не убили?
  -- Нет, обошлось, -- сказала Морская Волна. -- Они нам только угрожали, так что по нынешним нелёгким временам отделались относительно легко. Только Томасик от голода вопит, а есть кашку из моих рук отказывается -- молоко подавай.
   И Заря тут же взяла малыша на руки и отправилась с ним в их закуток, чтобы накормить.
   Пчёлка попросила у отца свою заводную музыкальную пчёлку, и тут был обнаружен неприятный сюрприз -- сумка, где Уайн и Заря хранили не очень нужные сейчас ценности, исчезла. Обнаружились и другие пропажи по мелочи, тем более что привыкшие не опасаться краж тавантисуйцы многое оставляли на виду во дворе.
   Морская Волна и Асеро рассказали Уайну о случившемся. Асеро пытался иронизировать, но понятно, что факт кражи был для них обиден.
   Уайн тогда вкратце рассказал об их встрече с чужаками, попутно рассказав, что Хорхе он видел в Испании до этого, и ругаясь, что им с Зарёй не подали сигнал тревоги.
  -- По его милости я несколько лет мучился в тюрьме, чуть не умер там, а теперь навсегда должен опасаться спящей во мне болезни. Но не это причина моей злости на Хорхе. В конце концов, он враг, и врагу так поступать естественно. Но он хотел обесчестить Зарю, вовсе не считая её поначалу врагиней, а всего лишь по своей поганой привычке бесчестить женщин. Да и теперь хотел не просто её убить, но поглумиться над ней.
   Асеро добавил:
  -- Так значит, их лошади остались теперь без хозяев. Попробую их приманить, тем более что у них в седельных сумках наши вещи.
  -- Мы уже пытались, бесполезно.
  -- Ну, у вас лепёшки не было, к тому же лошади могли понять, что вы убили их хозяев, а я тут не при чём.
  
   Асеро вышел с лепёшкой, а вскоре вернулся, ведя под уздцы лошадей и шепча им ласковые слова:
  -- Ну что, малышки, худо вам пришлось под хозяевами на час? И кормили вас не очень, и не расчёсывали толком, и не скребли. Так-то у прежнего хозяина будет лучше. Хотя я и болен и как следует за вами поухаживать тоже не смогу, но я хоть вас расседлаю и даже расчесать попробую.
   Асеро объяснил, что это лошади из дворцовой конюшни, которые быстро признали старого хозяина. В седельных сумках, помимо награбленного в хижине, оказалась мелочёвка, награбленная из дворцовых сокровищ и в нынешнем неустойчивым положении вполне заменявшая деньги.
   Несмотря на слабость, Асеро всё-таки взялся расчёсывать лошадей. Утеша посмотрела на него с удивлением и потом, не выдержав, спросила:
  -- Дядя, ну ладно ещё отцово ремесло, но ты ведь государь, как же ты можешь выполнять работу конюха?
  -- Ну, во-первых, я не родился государем, а когда воевал в юности, ухаживал за своей лошадью сам. Так что умею. А во-вторых, даже будучи государем, я нередко ухаживал за своими лошадьми сам. Конюх конюхом, а всё-таки и мне навыки терять не стоит. Да и приятно отвлечься от государственных забот, невозможно же о них думать круглыми сутками.
  -- Но разве столь грязная работа не унизительна для государя?
  -- Никакой труд не унизителен. Это в неразумно устроенном обществе в почёте праздность, а труд крестьян или слуг считается чем-то низким и грязным. Именно потому столько сильных молодых людей предпочитают честному труду разбой. Тот же Писарро предпочёл жизнь разбойника труду свинопаса, потому что считал пасти свиней грязным делом, а грабить -- благородным. Хотя ясно же, что труд свинопаса, как и любого работника, полезен, а разбой -- вреден. И вообще, если я слуга народа, то почему для меня должна быть унизительна работа слуги? Другое дело, что мне обычно некогда её выполнять...
   В последнем Асеро немного слукавил. О том, что он позволяет себе такие вещи, знали относительно немногие, и если бы об этом стало широко известно, это бы далеко не все поняли. Но Утеша поняла это именно так, как дядя от неё добивался. Она тоже взяла расчёску и стала причёсывать лошадь.
  -- Странно, -- сказала она, -- раньше я ненавидела это занятие, потому что меня хозяин заставлял. Я мечтала о том, что когда-нибудь стану принцессой, и мне надо будет марать рук. А теперь я почти что стала принцессой. Но причёсывать лошадь мне теперь даже нравится.
   Асеро только улыбнулся в ответ.
  
   Инти и Коралл шли пешком до подвесной дороги. Живя у моря, Коралл никогда не видел вблизи такого устройства, потому Инти старался объяснить как можно подробнее.
  -- Над горами натянут трос, к нему прикреплены сиденья. Этот трос привязан к колесу, а колесо вращают волы или ослы. Сиденья медленно едут. На сиденье может ехать и человек, но обычно работники ставят туда тюки с шерстью. Скот стригут возле верхней точки дороги, а потом шерсть там отправляют вниз. А на вверх пересылают продукты и инструменты для работников. Ну и смена к ним приезжает. А шерсть отправляется прямо на ткацкую мастерскую. Эта сложная система была построена три года назад, и, разумеется, Служба Безопасности не могла за такой штукой не приглядывать. Ведь, помимо ворот, это единственный способ попасть в город. Планеры ведь только для подростков годятся, нас с тобой они не выдержат. А канат выдержит. Очень надеюсь, что, в отличие от службы планеров, работники дороги сохранили нам верность...
  -- Почему ты так уверен, что на планерах предательство?
  -- Я же слал из Кито письмо Горному Ветру, чтобы он Жёлтого Листа арестовал. Так как этого не произошло, значит, он моё письмо не получил. Случайно потерять едва ли могли. Значит, перехватили. Кто? Скорее всего, люди Жёлтого Листа. Запись невидимыми чернилами они, скорее всего, не прочли, но догадаться, что письмо Горному Ветру лучше не передавать, могли и без этого.
   Помолчав, Инти добавил:
  -- Коралл, я хочу, чтобы у тебя не было иллюзий. В столице слишком мало людей, на помощь которых мы могли бы рассчитывать. Во-первых, такой переворот не мог не сопровождаться изменой среди наших... Увы, Горный Ветер не сумел вычистить всех крыс. Конечно, их было не большинство... Но у изменников куда больше шансов остаться в живых. Многие верные полегли с Горным Ветром. Кроме того, есть один момент, который многие молодые службисты вроде тебя часто не понимают. Вот мне нередко приходилось сталкиваться с такой ситуацией. Гибнет высокопоставленный человек. Сперва его смерть кажется естественной, но потом прибывший службист обнаруживает странные обстоятельства. И в конце концов обнаруживает, что речь идёт об убийстве с тщательно заметаемыми следами. Но это ещё не самое страшное. Потому что по ходу дела выясняется, что по крайней мере человек десять должны были об этом убийстве если не знать, то догадываться, однако не только не старались вывести убийцу на чистую воду, но и помогали ему замести следы. Неопытный следователь тут же сделает вывод: ага, значит, все десятеро и есть убийцы, заранее сговорились! Даже мотив какой-нибудь откопает. Но дело в том, что десять человек заранее договориться о таком деле не очень могут -- вдруг кто жертву предупреждать побежит? Да и всё-таки брать такой камень на совесть не всем по душе. Так что часть из этих покрывавших об убийстве узнают постфактум. И, тем не менее, остаются в подчинении у убийц, ничего не делают, чтобы разоблачить, и так далее... Многие не хотят идти на связанный с этим труд и риск. Слишком ценят покой, точнее -- иллюзию покоя. Страшно потерять, что есть. Вот и предпочтут закрыть глаза на преступление. И сейчас много слабых и глупых людей, которые и не думали об измене до переворота, пойдут служить новой власти. Уже пошли, скорее всего. Не думаю, что в Куско есть шанс на реальное сопротивление. Но связи восстановить надо. Да и уточнить картину не помешает. Я верю Уайну, но всё-таки один свидетель ? это один свидетель. Да и не так уж много он видел сам.
  -- Инти, я понимаю...
  -- Пока мы вдвоём, можешь, конечно, называть меня как угодно, но даже для верных на подвесной дороге я всё-таки Саири.
  -- Хорошо, Саири... скажи, а ты всё-таки надеешься, что Горный Ветер жив?
  -- Скажем так, я не исключаю этого в принципе. Но на это не рассчитываю. Гораздо важнее другое: если мои враги узнают, что я жив (а они узнают рано или поздно), могут ли они меня роднёй в плену шантажировать? Ведь невестка и внучата мне тоже дороги. И дочери. Пойми, Коралл... я ведь такой же человек, как и любой другой. Пережить смерть близких для меня будет тяжело. Но всё-таки переживу как-то. А вот мысль, что твоих родных сейчас непосредственно пытают палачи... Я бы от неё поседел, если бы было куда седеть дальше. А Ворон готов считать меня слабаком на этом основании.
  -- Ворон просто бесчувственный. Не от природы, правда, а он сам себя в этом бесчувствии тренирует. Может, ему так удобнее чувствовать себя правым. А может, ему так проще -- не нужно связываться с женщиной, думать о семье... Достаточно внушить себе, что все женщины плохие и недостойные.
  -- Да, это скверно. Конечно, у нас сейчас каждый человек на вес золота и выбирать не приходится, но если он окончательно разложится, то жди беды.
  -- Инти, скажи... неужели ты не догадывался, какое гнездо измены враги сплели в столице?
  -- Ну, отчасти догадывался. То, что Жёлтый Лист что-то замышляет, мне было очевидно. Но то, что это что-то -- именно то, что случилось, я знать не мог. Впрочем, не думаю, что и он именно так всё планировал. Скорее всего, изначально он хотел переворота по-тихому, такого, с которым бы смирилось большинство носящих льяуту. Едва ли он хотел убивать всех, ведь потом управлять же некем!
  -- Но если бы убили тебя, Горного Ветра и Асеро, разве остальные согласились бы служить узурпатору?
  -- Смотря как это обставить. Вот знаешь как планировали провернуть историю с Кукурузным Початком? Надо было незаметно отравить Асеро, а потом поднять внезапно скандал, будто это мы, мол, с Горным Ветром его отравили, потому что готовили переворот. Тогда бы носящие льяуту дали бы санкцию на наш арест, и нас бы просто убили якобы при задержании, сделав вид, что мы сопротивлялись. Мёртвые, мы бы уже не смогли бы оправдаться. Да, конечно, план был слишком рискованный, потому они на него и не решились, но если бы тогда с одним из нас приключилась беда, с остальными было бы справиться легче... Боюсь, что даже такие люди, как Киноа и Искристый Снег, им бы поверили. Пойми, можно быть честным и именно из-за собственной честности поверить клевете. Так и Жёлтый Лист, у него изначально были схожие планы. Поначалу он хотел избавиться от тех, кто на его избрание Первым Инкой не согласился бы категорически. А таких людей среди носящих льяуту не так уж трудно вычислить. Взять того же Небесного Свода: он ещё помнил Манко, был верным соратником Горного Потока, да и в молодые годы Асеро был фактически его наставником -- разве бы он согласился после столь блестящих правителей на правление такого ничтожества, как Жёлтый Лист? Да никогда в жизни. И потому он был обречён... И ведь никто, в том числе и я, не видели ничего подозрительного в том, что старик дряхлеет и хиреет на глазах! Лишь в архивах Ловкого Змея я прочитал, что в доме Небесного Свода спальня была выкрашена ядовитой краской, которая медленно убивала его... Впрочем, это способ медленный. Да и, например, со мной и Горным Ветром он бы так не смог поступить. Мы всё-таки по старинке предпочитали стены не красить. Итак, меня тоже пытались отравить. Если бы удалось -- тоже никто ничего бы не заподозрил. Умер, мол, от сердечного приступа на почве семейных неурядиц. Кто бы понял, что я не умер, а убит, отравлен Алой Лягушкой? Но в результате я из-за болезни выпал из жизни надолго, как раз тогда, когда Горный Ветер в делах зашивался. Впрочем, будь иначе, я не знаю, как повернулось бы дело. Может быть, и в самом деле мёртвым был бы уже я, а не мой двойник. Ведь я разбираюсь в англичанах хуже Горного Ветра, я даже языка их не знаю! Кроме того, без ликвидации Ловкого Змея и захвата его архива многое понять было сложно...
  -- Скажи, а ты всё-таки чувствуешь вину, что убивать Ловкого Змея поехал лично и не мог повлиять на события здесь?
  -- Отчасти. Но что толку об это теперь сожалеть. Можно сожалеть и о том, что он нам в руки раньше не попался. Итак, когда меня на время отсекли от активной жизни, Жёлтый Лист должен был избавиться от Горного Ветра и от самого Асеро. От моего сына можно было избавиться только физически. Спихнуть его с должности, нарыв какой-то компромат, было невозможно. Горный Ветер после моего недоотравления был настороже. Проще было взяться за самого Асеро. Он был здоров и крепок, но была одна сложность -- у него не было сыновей. Некоторые на основании этого советовали ему завести дополнительную жену, но на это он не шёл, и правильно делал. В общем, я на себе убедился, что с одной любимой женой здоровее будешь. Кроме того, Луна таки забеременела и могла родить наследника. И тогда мечты Жёлтого Листа о престоле терпели крах. Впрочем, Асеро и без этого пытался что-то сделать, увенчав льяуту верного ему человека. Хотя тот юноша был и недостаточно зрел для этого, в общем и целом Асеро был прав. Ему нужно было больше верных и понимающих людей... В общем, Жёлтый Лист оказался в незавидном положении: с одной стороны ? Горный Ветер, который взял его след (думаю, Жёлтый Лист об этом догадывался), с другой стороны ? здоровый Асеро, возможное рождение у него наследника и появление среди носящих льяуту людей, которые плясать под дудку Жёлтого Листа не собирались. Ну, вот он и решил пойти ва-банк, попросту всех убив. Правда, неизбежным следствием этого был крах нашего государства и кабала у англичан, которые, видя победу мятежников, могут прислать сюда свой флот. Успеем до этого их сковырнуть -- спасём страну. Не успеем -- всё может закончиться очень и очень печально.
  -- Скажи, но ведь если вы с Горным Ветром догадывались, что Жёлтый Лист -- человек ненадёжный, разве вы не могли его арестовать?
  -- Нет, Коралл, не могли. Ведь у нас не было против него улик. Может, снять с него льяуту и снять с газеты и стоило, но тут нужно было согласие остальных носящих льяуту. А его не было. И не было замены... Впрочем, Асеро собирался, но просто не успел... Такие замены удобно делать перед Райма Инти. Вот тут есть какая нестыковка -- сторонников Жёлтого Листа хватало среди людей учёных занятий, однако такие с оружием в руках переворотов не делают. Думаю, что для значительной части из них самих случавшееся было неожиданностью.
  -- Саири, я не понимаю. Неужели у Жёлтого Листа была такая поддержка среди носящих льуту? Почему они не дали его арестовать.
  -- Коралл, пойми одну важную вещь. Дело не в том, что Носящие Льяуту любили Жёлтого Листа. Дело в том, что они не любили меня. На нас всегда смотрят с опаской. Вдруг мы переступим меру необходимого и начнём произвол? Потому без веских доказательств я не мог никого тронуть при всём желании. Так-то трудно было не понимать, что он человек в общем-то паршивый. Но террора и произвола от него не ждал никто, кроме меня, Асеро и Горного Ветра.
   Коралл угрюмо пытался осознать сказанное. До того он был о Носящих Льяуту лучшего мнения. А они, оказывается, рассуждали как обычные обыватели! Неужели Ворон в чём-то прав, и стоящих людей мало даже среди сынов Солнца? Хотя, конечно, на Инти тот наезжал совсем зря.
  
   Наконец они подошли к подвесной дороге. Инти окликнул служительницу и сказал, что собирается отправиться по дороге вниз. Потом спросил:
  -- Много ли в этот сезон дают шерсти альпако?
  -- Немного. Ламы дают больше.
  -- Ничего, стада альпако скоро увеличат поголовье. Капибара, я ведь помню тебя. Значит, эта дорога в наших руках?
  -- Пока да, Саири. Заменить людей, которые умеют обращаться с этим механизмом, весьма непросто. Это на воротах можно ставить кого угодно.
   Нашего главного... его вызывали, требуя выдать, кто из наших связан с тобой. Он врал, что не знает, и никого не выдал. Но... его там пытали, и после он слёг. Не знаю, надолго ли... Впрочем, англичане настаивают на том, чтобы эту дорогу вообще остановить. Но их союзники вроде не вполне согласны. Причина разногласий проста: у англичан есть цель вообще уничтожить все наши ткацкие мастерские, чтобы у их мастерских не было конкурентов. Но кое-кто хотел бы это добро присвоить. Пока они стараются этот вопрос не подымать, но потом он всплывёт обязательно.
   Говоря это, служительница продолжала ставить тюки с шерстью на деревянные сиденья, проезжавшие по канату вниз.
   Инти и Коралл стали ей помогать подтаскивать эти самые тюки.
  -- Кто из наших уцелел в городе?
  -- Наши люди есть в мастерской. Но поднять тут восстание удастся разве что в случае прямой угрозы закрытия. Без этого шансов нет. Знаю также, что Золотистый Орех жив и его дом пока не тронули.
  -- А что известно о судьбе Горного Ветра?
  -- Думаю, что он мёртв, но новые власти стараются не трогать эту тему. Убийство человека королевской крови без суда и следствия в Европе не одобряется. Удобнее замолчать его смерть, а живого бы судили.
  -- Или он мог сбежать, а они не хотят об этом говорить. А его семья?
  -- В плену. Ходили слухи, что его жену собирались судить, но потом англичане отказались от этой идеи.
  -- Неудивительно. Ведь чтобы судить человека, его надо для начала признать человеком. Это в нашем мире Лань была полноправной тавантисуйкой, а в их мире она была рабыней, вещью. А разве вещь можно судить? Кроме того, обвиняемому на суде пришлось бы слово давать, а Лань бы уж точно наговорила там такого, что англичанам не понравилось бы.
  -- В утешение тебе, Саири, я могу сказать лишь одно. Многих бывших жён и детей инков держат в плену, но целенаправленно их не убивают. Хотя кто-то мог погибнуть от погромов и насилий, но казнить их не казнят.
  -- Значит, у англичан на них свои планы.
  -- Тут возможны или заложничество, или рабство. Официальное разрешение на рабовладение уже ввели.
  -- Шустро они. Скажи, Капибара, вот если мы по этой дороге спустимся вниз, нас кто-то внизу будет проверять?
  -- Внизу наши люди. Ничего не бойтесь. Мало того, если в городе вам придётся бежать от кого-то, то смело прячьтесь в мастерской, к вам отнесутся с сочувствием. Все подлецы заняты сейчас грабежом и делёжкой, работать остались одни только честные люди.
  -- Резонно. А Золотистого Ореха ты давно видела?
  -- Вчера. Вроде к нему интереса не проявляли. Рассказал, что дом Славного Похода разгромили, а его семью тоже забрали в плен. О самом Славном Походе никто ничего не слышал.
  -- Капибара... как долго ты здесь пробудешь?
  -- Весь сегодняшний день точно.
  -- И были случаи, чтобы по этой дороге удавалось кому-то сбежать?
  -- Да, Саири. Были. Но я не хочу говорить лишнего даже тебе.
  -- Понимаю тебя. Но в случае чего, спастись сами и спасти кого-то по ней мы можем?
  -- Разумеется, Саири, -- и Капибара улыбнулась.
  -- Ну, Коралл, поехали!
   Коралл подозрительно покосился на тонкий канат и на сиденья над пропастью.
  -- Эээ... Мне надо... нужду справить.
  -- А это ты предусмотрителен, -- сказал Инти, делая вид, что не замечает страха юноши, -- в городе с этим могут быть сложности. Пошли за угол, там есть отхожее место.
   Коралл понимал, что Инти не в первый раз так путешествует, и уговаривал себя не бояться. Но садился он на кресло с зелёным лицом.
   Впрочем, вскоре его страх прошёл, сидеть в кресле даже понравилось. Можно было представить себе, как виден мир в полёте.
   Внизу не произошло ничего особенного. Инти обменялся парой слов с местными разгрузчиками, сказав им, что планирует вернуться часа через два-три. Выйдя за ворота мастерской, он шепнул Кораллу: "А теперь будем называть друг друга отец и сын. Чтобы имён зря не называть".
  -- Хорошо, отец.
  -- Смотри в оба и на всякий случай запоминай дорогу. Впрочем, ты у меня большой мальчик, не потеряешься.
   Коралл поморщился на слово "мальчик", но понял, что это для маскировки.
   Инти смотрел на родной Куско и не узнавал его. Раньше улицы были в рабочее время почти безлюдны, наполняясь народом лишь под вечер. Для прогулок старики и женщины с детьми обычно предпочитали парк. А теперь толпа была почти столь же густой, как в христианских городах. Кроме того, вдоль улиц сидели торговки, в основном пожилые женщины, и продавали кто что, главным образом предметы домашнего обихода, такие, без которых можно обойтись. Иногда кто-то подходил к ним и менял их на еду или мелкие предметы из золота и серебра, заменявшие деньги.
   Одна особенно бойкая торговка подошла к Инти и стала пытаться уговорить его купить какую-то книжку. Инти глянул на переплёт и увидел, что это мемуары Золотистого Ореха о своей бурной юности в Амазонии.
  -- Продам всего за десять карат золота. Совсем задаром по сути, продаю, но нам нечего есть.
   Инти ответил:
  -- И правда почти даром. За границей подобные книги сами на вес золота. Скажи, женщина, а как в Куско с вопросом о деньгах дело обстоит?
  -- Деньги ввели, и свободу торговать тоже. Однако их ещё не отчеканили. Стоимость монет указывают в каратах. Вот и меняемся кто чем. А ты сам откуда будешь?
  -- Я из Чимора по делам приехал.
   Женщина шепотом спросила.
  -- Ты, пойди, торговец?
  -- Ну... допустим. А что с того?
  -- Мотай отсюда домой и носа не показывай. А то ограбят и убьют, -- всё также шёпотом ответила женщина, -- делать тебе тут больше нечего. Всё равно Золотой Слиток мёртв, и все носящие льяуту тоже. Да и подчинённые у него... кто убит, кто в бегах, а кто новой власти пошёл служить. Такие тебя точно выдадут.
  -- Хорошо, но я тоже хочу понять, что у вас тут творится. Вот про деньги я впервые слышу. И как вам такое нововведение?
  -- Не рады, конечно, но придётся жить с этим. Ничего поделать уже нельзя.
  -- Отчего же нельзя? Разве многим нравятся новые порядки?
  -- Сказать откровенно, они мало кому по душе. Однако если Новая Власть свергла старую, это значит, что в старой был порок, который делает восстановление прежнего невозможным. Слишком слабы были инки, раз дали себя убить. А теперь не могут же они восстать из мёртвых.
  -- Ну не всех же инков они убили. Думаю, что через некоторое время возникнет сопротивление. Как будто мало в стране честных и мужественных людей, инков пусть не формально, но на деле!
  -- Тебя в тюрьму упекут за такие речи!
  -- А тебя за твою книгу?
  -- А про что она? Я её не читала. Так, подобрала случайно. Когда библиотеку громили, там много книг выбросили. Ну, я и решила подобрать. Остальное распродала уже, а этот никто не берёт, как я цену ни снижала. Ну, так будете брать?
  -- Ладно, вот такая заколка с камушком сойдёт за плату?
  -- Это щедрая плата. Согласна.
   После быстрого обмена торговка удалилась.
  -- Книгу возьми себе, -- сказал Инти Кораллу, -- я и так её содержание близко к тексту знаю, а тебе она ещё может пригодиться как учебник....
   Коралл кивнул и спрятал книжку в свой заплечный мешок.
   Следующая улица была, по контрасту с предыдущей, пустынна. Сидевшая на углу последняя торговка, увидев, что Инти и Коралл туда направляются, сказала, окликнув:
  -- Эй, не ходите туда лучше!
  -- Это ещё почему? Запрещено новоявленными властями?
  -- Да нет, запрета нет. Но там нехорошие вещи творятся. Говорят, по руинам неупокоенные души бродят.
  -- И что эти души делают?
  -- А кто его знает. Там ещё сегодня ночью какая-то женщина кричала, будто с ней что-то нехорошее делают. Наверное, призраки эти... тем же что и при жизни занимались. Ведь теперь мы знаем, что Инти женщин на улице хватал и подвергал бесчестью.
  -- Теперь знаете? А раньше жили рядом и не замечали, что кто-то пропадал? -- спросил Инти.
  -- Да никто не пропадал вроде...
  -- Да если никто не пропадал, то как же Инти мог кого-то там у себя истязать? Если даже подвергнутую насилию женщину потом отпустить, ведь видно же, что с ней что-то не так! Кстати, чем история вчерашней ночью закончилась? Женщина пропала?
  -- Да кто же его знает, мы же не знаем, кто это был! А по несколько человек у нас и так каждый день пропадают.
   Другая торговка вмешалась:
  -- Да я эту историю слышала от самой пострадавшей. Вот уж действительно страх. Шла она тут поздно вечером, фонари не горели, вдруг выскочили какие-то из-за поворота, схватили её и потащили на руины. Но только эти, которые её схватили, были вполне себе живые, потом и чичей от них разило. И намерения у них были определённые. Лиц она не видела, те в шлемах были. А на руины потащили, потому что там, в бывшем подвале, местечко весьма укромное. Ну, она кричала, но никто не выбежал, дураки что ли с отморозками связываться? А потом.... Ну а те в этом подвале уже начали штаны снимать, готовясь своё дело сделать. И тут появились призраки. Вышли они прямо из стены. Ну и отморозки сбежали, путаясь в штанах. Ну и она тоже дала дёру, так и бежала до дома.
  -- И как эти призраки выглядели?
  -- Да она не особенно разглядывала. Как тёмные человеческие фигуры, вроде. Только по мне лучше пусть живые отморозки обесчестят, чем с людьми Инти встретиться, хоть с живыми, хоть с мёртвыми.
  -- А что может быть для женщины хуже, чем быть обесчещенной? -- спросил Инти, недоумённо подав плечами. -- Разве что рассудка лишиться, но такое и от надругательства порой случается.
  -- Вот если у тебя хватит глупости пойти туда, и с призраками встретиться, то тогда поймёшь! -- сказала торговка, внезапно обидевшись.
  -- Пойду. Днём призраки едва ли явятся. А если бы явились, я не из тех, кто склонен к панике.
   После чего они с Кораллом пошли на безлюдную улицу.
  -- Скверно дело, -- сказал Инти, когда они отошли на такое расстояние, чтобы их не было слышно, -- ищут любой предлог, чтобы только жить по принципу "моя хата с краю, ничего не знаю". Для того и верят во всякую чушь про призраков и про насильника-Инти. Главное, ведь сами не могут не понимать, что это чушь, но верят.
  -- Отец... а про призраков это точно чушь? Ведь там же сколько людей переубивали, почему бы и не быть призракам? А если мы их встретим?
  -- Если и встретим, то поинтересуемся подробностями их смерти. Впрочем, сейчас ты поймёшь, что это были за призраки.
   Инти подвёл его к руинам и показал ему подвальное помещение. Потом подошёл к шкафу, открыл его после недолгих манипуляций.
  -- Заходи, -- сказал он Кораллу, -- в сумке у меня лампадка, масло, кремень и огниво. Сейчас зажжём и пройдём по проходу.
  -- То есть эти призраки... это были не призраки, а кто-то вышел из стены?
  -- Разумеется. Большинство историй с призраками именно так и объясняются.
  -- А как же... А таких историй, чтобы... чтобы это на самом деле был призрак, тебе не попадалось?
  -- Да вот перед поездкой мне явился призрак Провидицы, обещал мне выздоровление, смерть врага, счастье в личной жизни... И ведь исполнилось же! Но кто знал, что, помимо всего хорошего, всё обернётся вот так! Ладно, время дорого.
   Идя по подземному ходу, Коралл заметил, что он ветвится.
  -- Куда нам?
  -- Один из ходов ведёт к Славному Походу, другой к Золотистому Ореху. А вот какой куда... Если я правильно помню, то левый ведёт к Славному Походу, а правый к Золотистому Ореху. В любом случае, проверить мы их должны оба. Давай сначала в левый зайдём.
  -- А Славный Поход... как он отреагирует на неожиданных гостей?
  -- Ну, извинимся, что без приглашения, -- усмехнулся Инти. -- Но я не думаю, что он дома.
   Когда они вышли на свет, они оказались в саду дома Славного Похода, и стало сразу видно, что вокруг руины и запустение. Опытный глаз Инти тут же определил следы недавнего грабежа.
  -- Видишь, -- сказал он Кораллу, -- никто даже и не пытался воспользоваться тайным ходом. Вполне возможно, что Славный Поход не поделился его секретом даже с членами семьи. Вообще он был против, даже когда ход копали, но на него пришлось надавить.
  -- А почему он был против?
  -- Он военный, привык думать в первую очередь о врагах снаружи, а не изнутри. Ладно, пошли назад, а не то масло всё выгорит и придётся в темноте идти.
   Коралл послушался. Он уже чувствовал, что нервы начинают пошаливать. Что-то увидят они в конце....
   Но на сей раз они вышли в сад, и было видно, что тут нет разрухи и запустения. Тут явно живут, но только кто? Однако Инти вздохнул с облегчением, увидев выходящего в сад Золотистого Ореха.
  -- Орех, приветствую! Не пугайся, свои.
  -- Инти! Дай обниму тебя!
  -- Не боишься привидений?
  -- Да полно. Я знал, что ты жив! Точнее, надеялся на это... -- обнимая Инти, он шёпотом добавил -- Я знал, что в Замке Инти был убит не ты... -- потом добавил громче -- Пойдём в дом, там я накормлю тебя и твоего спутника.
  -- Этого юношу зовут Коралл. Ему вполне можно доверять.
  -- Разумеется. С кем попало ты бы в разведку не пошёл.
  -- Ты дома один? Семья где?
  -- Жена сбежала и детей с собой утащила. И это ещё до переворота случилось. Пару месяцев назад. Горный Ветер тебе не рассказывал, значит?
  -- Не рассказывал. Значит, один?
  -- Не один. У меня дома живут двое юношей. Один из них пострадал в погроме, его швырнули на мостовую с большой высоты, и у него повреждён позвоночник. Так что он не встаёт с постели. Временами к нам наведывается лекарь, но что-то его долго не было. Я послал сегодня за ним второго юношу, так что дома его нет. Но моих гостей тебе бояться нечего. Тем более что один из них не встаёт с постели. А другой отлучился, и уже часа три как не возвращается. Если он не вернётся, то не знаю как быть. Сам я больного надолго оставить не могу. Я и его друга тоже старался без нужды не гонять. Но иногда надо.
  -- А может, я смогу помочь чем-то? -- сказал Коралл. -- Куда тот направился? Я могу сбегать и проверить?
  -- Один? -- спросил Инти.
  -- Да, лучше один. Тебя ведь многие в лицо узнать могут. А меня никто в городе не знает. Только дорогу объясните как следует.
   На лице Инти отразилось сомнение.
  -- Но ведь и ты, Коралл, никого не знаешь. Вот что, Орех, ты нам расскажи дело подробнее, а тогда решим.
  -- Да, конечно, заходите в дом. Там я обо всём вам и расскажу. Вот у меня и стол накрыт.
   Золотистый Орех рассказал гостям о погроме дома Славного Похода, и как у него в доме оказались Золотое Перо и Золотой Подсолнух. Потом сказал, что сегодня утром Золотой Подсолнух ушёл из дома по делам и до сих пор не вернулся. Он собирался заглянуть в два места -- в ткацкие мастерские и к лекарю. На это Инти ответил:
  -- На мастерских мы были, если бы там был Золотой Подсолнух, то, скорее всего, его я даже узнал бы. Хотя проверить стоит. Но, скорее всего, он задержался у лекаря. А в какое-нибудь третье место он не мог пойти?
  -- В принципе мог, конечно. Да и по дороге с ним могло что-нибудь случиться.
  -- Если это так, то мы едва ли узнаем про это сейчас, -- сказал Инти, -- вот к лекарю заглянуть надо. А мне у Панголина лучше не появляться, могут узнать. Думаю, что Коралл справится. Особенно если ему сопроводительную записку написать. Ведь Панголитн живёт теперь возле оранжерей?
  -- Да, возле оранжерей. Их пока не трогают. Хотя бывают перебои с водой, но это уж во всём городе так. Так что у него можно сказать всё пока благополучно. Впрочем, это теперь значит, что не врываются, не громят и не убивают. Вал погромов постепенно стихает. Теперь узурпаторы наиздавали своих законов и будут судить по ним. Панголин предпочёл бы оттуда переехать, но не может -- у него там лежачий больной, не перетащить незаметно. Впрочем, тот юноша должен встать рано или поздно, у моего гостя всё куда хуже. Ладно, сейчас к делу.
  
   Через пять минут Инти и Золотистый Орех остались одни.
  -- Значит, о Славном Походе ты ничего не слышал? -- спросил Инти.
  -- Увы. Теперь не думаю, что его следует ждать в Куско. Скорее всего, он отправился прямиком в Кито, где Зрелый Плод собирает инков, чтобы выбрать вождя. Сам понимаешь, что в такой обстановке нельзя кто в лес, кто по дрова. Асеро низложен и, скорее всего, убит.... Почти все Носящие льяуту мертвы...
  -- Асеро жив. Об этот пока лучше молчать, но он жив. Я нашёл его полумёртвым на руинах, сейчас он поправляется.
  -- Я верю тебе, но много ли толку с полумёртвого вождя?
  -- Почему полумёртвого? Он уже вполне ходит. Дара речи не терял. Конечно, слаб ещё...
  -- Боюсь, как бы с ним не было так же, как и со мной. Я ведь, по сути, развалина, воевать не могу.
  -- Да, кстати, я хотел спросить тебя -- что слышно о Верховном Амаута и Главном Лекаре?
  -- Историю с захватом заложников на диспуте знаешь?
  -- В общих чертах да. Знаю о гибели Радуги. А что, заложников до сих пор держат в плену?
  -- До сих пор. Верховный Амаута и Главный Лекарь были там. А уж вместе их там держат или отдельно, требуют что-то с кого-то или нет... тут слухи самые разноречивые. Есть у меня лично на этот счёт некоторые предположения, но это лишь предположения....
  -- Говори!
  -- Ты ведь знаешь, что Верховный Амаута, с одной стороны, человек влиятельный, его слово много значит, но с другой стороны слабый... надавить на него легко. А уж такими вещами, как сожжение заживо Радуги, и людей куда более мужественных запугать можно. В общем, если у них есть на него какие-то планы, то подчинить его смогут. Вопрос в том, есть ли планы... Если верны сведения о противоречиях между ними, то заминка понятна.
  -- От его имени пришло письмо к амаута с призывами не бунтовать. Видимо, сам написал под давление. А о Горном Ветре ничего не слышно?
  -- Инти, ты ведь знаешь, что у него на груди медальон с ядом был. Принял, скорее всего, поняв, что окружают, и опасаясь попасть в плен. Кто видел его мёртвое тело, тот ран не заметил.
  -- А дальше что с этим телом сделали?
  -- Не знаю. Принародно над ним, как над Радугой, не глумились. И о его смерти как-то определённо не говорят. Возможно, что решили оставить тут заведомую неопределённость.
  -- С этим вопросом ладно. Скажи, а что он тебе обо мне говорил? И когда?
  -- За два дня до смерти он был у меня поздно вечером. Пришёл неожиданно, сказал, что ему нужен совет в одном деликатном деле. Ну и рассказал, что вы за маскарад с Саири провернули, и что ты не возвращаешься. И вообще о тебе ни слуху, ни духу. Ведь если ты пешком шёл, мог бы донесение отправить вперёд.
  -- Но ведь я посылал ему письмо из Кито по воздушной почте. Так и знал, что ему не передали. И что там, на воздушных линиях, враги.
  -- Горный Ветер спрашивал меня, что делать, если ты не вернёшься к собранию носящих льяуту. Ведь лучше признаться самому, чем потом это бы вскрылось. Нагрянули бы с проверкой в твой замок, поняли бы, что там не Инти живёт.
  -- А ты что ему посоветовал?
  -- Советовал подождать хотя бы возвращения Славного Похода. А потом уж решать, что делать, если ты не вернёшься. А так, по сути, он сам себя в ловушку загнал!
  -- Разве сам? Но ведь это я сам на это путешествие напросился.
  -- И знаю, почему ты это сделал, так уверенный в успехе.
  -- Неужели тебе кто-то рассказал, что мне с того света являлась покойная Провидица?
  -- Горный Ветер и рассказал. Только являлась она не с того света, а из театра. Это была актриса. И наобещала тебе смерть врага и счастье в личной жизни. Ну вот ты и помчался Ловкого Змея убивать. И как тебе счастье в личной жизни? -- Золотистый Орех грустно улыбнулся.
  -- Знаешь, по сравнению с тем, кого замучили насмерть, меня и в самом деле можно назвать счастливцем. Я жив и на свободе, могу что-то делать дальше.
  -- Ты ещё скажи, что ты женился.
  -- Будешь смеяться, но да, я снова женат.
  -- Такое легкомыслие тебе явно не по годам. Не могу представить тебя в постели с молоденькой красоткой. Как будто Алой Лягушки тебе мало.
  -- Ну а с чего мне с молодой связываться? У меня жена по возрасту, детей уже не будет. Ладно, времени у нас немного, а вопросов много. Скажи, а насчёт Зрелого Плода что известно?
   Зрелый Плод у себя инков собирает на съезд. Асеро-то он мёртвым считает, нового Сапа Инку избирать надо. Об этом говорят в открытую. И известие передали по воздушной почте. Иначе никак не могли.
  -- А это не может быть целенаправленным обманом?
  -- Не думаю. Хотя англичанам это по-своему выгодно. Это ведь способ выманить из города оставшихся сторонников инков. Я бы сам поехал, если бы не дела на фабрике и не лежачий больной... Впрочем, подозреваю, что за меня могут взяться после этого, решив, что я остался неспроста.
  -- Я не думаю, что Зрелый Плод враг, но возможно, он совершает ошибку. В Кито я поеду, конечно. Нельзя такое дело пропустить. Лучше расскажи мне теперь о Жёлтом Листе, что он теперь устраивает?
  -- Да с ним ещё давно было всё ясно. Что он не инка, а изменник. И что на престол хотел бы другого человека протащить, желая свою дочь поженить с ним. Такие разговоры наши люди засекали регулярно, да вот имени он никогда не называл. Для тебя и для меня это были бы явные доказательства заговора, но для Киноа или Искристого Снега... сам понимаешь... -- Золотистый Орех вздохнул. -- А сейчас у Жёлтого Листа небольшие трения с англичанами, потому что они о республике говорят. Впрочем, никакой определённости. Главное ? инков обличить. Чем больше злодейств сами натворят, тем больше инков обличают. Да вот только у меня подозрение, что Жёлтый Лист идёт в кильватере, а сам событиями не рулит.
  -- Почему ты так думаешь?
  -- Дочь у него в Кито. И сам же он её туда отправил против её воли. Стал бы он это делать, если бы знал, что между Кито и Куско будет такая же война, как во времена Уаскара и Атауальпы?
  -- Едва ли...
  -- Так что он переворот в более мягкой форме планировал, скорее всего.
  -- Или планировал одновременно перевороты и там, и там, -- ответил Инти, -- но в Кито не срослось. Или... а что если туда инков загоняют в ловушку? Инки собираются, а дальше их всех захватывают каньяри!
  -- Может и так. Но даже если так, то по-любому Кито не лучшее место для его дочери. А если верить источнику о заговоре, Жёлтый Лист и сам планировал отправиться попозже во вторую столицу. Но сейчас такое решение для него сродни безумию. Ведь он и Зрелого Плода умудрился оклеветать. Якобы тот в убийстве своего предшественника как-то замешан... Не думаю, что тому такой поклёп нравится....
  -- А знает ли тот о поклёпе?
  -- Вот этого не знаю. Но если ты едешь в Кито, бери номер газеты, -- Золотистый Орех протянул ему в руку. -- Знаешь что самое обидное? Горный Ветер много о Жёлтом Листе успел информации собрать, я его даже просил на всякой случай для меня дубликат сделать, чтобы уж точно не пропало... Не успел. Если бы носящими льяуту были люди как ты и я, то он мог бы вывалить такие доказательства раньше, но Искристый Снег или Киноа ему бы не поверили.
  -- Я видел их мёртвыми, Орех. Их тела были изуродованы пытками. Мне со своими ребятами пришлось их хоронить. Рядом с ними даже Горный Ветер, избежавший мук, покажется счастливцем! И с тех пор надо мной висит мучительный вопрос: неужели ничего нельзя было сделать, чтобы предотвратить то, что случилось? Я чувствую вину перед Саири. Его убили вместо меня, а перед смертью подвергли такому... язык не поворачивается об этом говорить. Неужели ничего нельзя было сделать?
  -- А что сделаешь? -- Золотистый Орех пожал плечами. -- Инти, ты ведь не хуже меня знаешь, что носящего льяуту нельзя арестовать без разрешения остальных носящих льяуту. Возможно, что Горный Ветер планировал всё-таки рискнуть перед Райма Инти... А та информация, которой он располагал, скорее говорила, что до собрания он непосредственной угрозы не представляет.
  -- А какой информацией он обладал?
  -- Показания перебежчика. Или засланного информатора... В общем, теперь понятно, что действительности это не соответствует: или он заведомо лгал, или у заговорщиков изменились планы на ходу. В общем так: Жёлтый Лист, возможно при поддержке кого-то из носящих льяуту, должен был попробовать сместить Асеро. Если бы это удалось, то план был бы достигнут, но они сами понимали, что шансы у них невелики, и что всё это, наоборот, может стоить льяуту для Жёлтого Листа. Он бы в таком случае удалился подальше от Куско. Потом было бы покушение на жизнь Асеро, которое должно было быть выполнено как можно более нагло и демонстративно. Вероятно, взорвать его. И предложение арестовать Горного Ветра по подозрению в причастности... Как он понял, так как убийцами оказался бы кто-то из наших людей, то подозрение неизбежно бы пало на него. А уж если бы они стали давать показания... В общем, даже не веря в его вину, его пришлось бы арестовать. Ну а арестованный Горный Ветер не смог бы ни дело расследовать, ни на престол претендовать. В общем, тут бы они своего кандидата и протащили, пока остальные в замешательстве.
   Инти задумался:
  -- Эта комбинация не предусматривала ещё одного игрока -- меня. Я так просто моего сына на растерзание не отдал бы. Потому им было важно узнать информацию о моём здоровье, потому и погиб мой лекарь... В общем, они тогда испугались, что всё вскроется, и пошли ва-банк. Жёлтый Лист не боялся потерять льяуту, оттого даже хамил Асеро и Луне, но вот ареста он, скорее всего, боялся...
  -- Кроме того, -- сказал Золотистый Орех, -- этот план не подразумевает англичан в качестве активных действующих лиц. Тут ведь получается чисто внутренний переворот.
  -- Ну, тут так однозначно не скажешь. Если это не весь план, а только часть плана? Может, англичане должны были быть как-то задействованы в убийстве Асеро? Хотя в связях с англичанами Горного Ветра обвинить сложно -- его ненависть к ним ни для кого не секрет. Значит, не мог он с ними союзничать, такая фальсификация даже для самых наивных людей выглядела бы неубедительно.
  -- Мог быть и конфликт планов, -- возразил Орех. -- Думаю, что англичанам важно было расправиться с Ланью, а тут ей ничего страшнее вдовства и ссылки не грозило. Не сахар, конечно, но этого мало. Конечно, тоже ничего хорошего, но англичанам этого мало. И вот ещё что... ну, расправились бы они с Асеро, с Горный Ветром, с тобой, даже со мной... протолкнули бы заговорщики своего кандидата. Но сама структура нашего государства такова, что даже их кандидат не смог бы продать наши ткацкие мастерские, например. А интерес у англичан именно такой, меньшее их не устраивало. Вот они и решились на шаг, ведущий к слому государства. Оттого им и не нужно формальное соблюдение наших законов или свой "Паулью".
  -- Всё верно говоришь. Хорошо, но что нам делать теперь? Каковы твои соображения?
  -- В ближайшее время рассчитывать на какое-либо организованное сопротивление в Куско не приходится. Недовольных нынешним положением дел хватает, думаю, что со временем часть из них будет даже готова взяться за оружие, но... нет центра сопротивления. В перспективе он, думаю, возникнет в ткацкой мастерской, особенно если англичане наложат на неё лапу, но пока тут работать и работать. Многих от борьбы удерживала мысль о заложниках, но вчера англичане часть из них уже отпустили. А некоторых распродадут. Кстати, сегодня вечером будет торг!
  -- Как -- распродадут?
  -- Обыкновенно. Англичане уже приняли закон, по которому разрешается частная собственность на всё, и на людей тоже. Даже есть специальный подпункт, на основании чего людей допускается обращать в рабство. В том числе и за связь с государственными преступниками, которым отныне считается любой инка. Так что закон позволяет любому из них сделать своей наложницей любую из наших женщин.
  -- Я догадывался, что всё к тому и идёт, -- сказал помрачневший Инти, -- но не думал, что они так быстро примут законы на этот счёт.
  -- Ну, англичане ещё большие законники, чем испанцы. Другое дело, что наши законы они за законы не считают. Ведь, по их мнению, закон должен охранять частную собственность, а наши мешают её приобрести. Но таким законничеством они даже гордятся. Мы, мол, не просто так насилуем невинных девушек и женщин, а ещё по закону и в борьбе с тиранией. Не будь всё так трагично, это было бы почти смешно! Они несколько дней назад на площади устроили постыдное и отвратительное зрелище. Шоу, как они говорят. Выводили какого-нибудь старика-инку, выводили их родственницу-заложницу, обычно дочь или внучку, и требовали от инки униженного покаяния за свою жизнь. Если несчастный соглашался, то родную кровиночку ему возвращали и отныне он считался чистым перед законом. Если же нет -- тогда её ждало рабство, а его -- тюрьма!
  -- И были такие, кто отказывался? Или все не выдерживали?
  -- Был один старик, который умер прямо там. С одной стороны на тебя смотрят с отчаяньем и надеждой глаза внучки, которую вот прямо сейчас какому-то парню с наглым взглядом отдадут, а с другой -- вся твоя жизнь, твоё достоинство... Ну и сердце не выдержало. А та бедняжка так и осталась в рабстве. А труп старика пинали ногами... Знаешь, Инти, я не чувствую себя в силах осудить оступившихся, сам не знаю, как бы повёл себя в такой ситуации. Может, и к лучшему, что от меня жена с детьми убежала.
  -- Да, несладкий выбор. Но вопрос в том, кто кроме Жёлтого Листа поддержал переворот добровольно?
  -- Во-первых, люди из службы снабжения. Во-всяком случае, незадолго до этого переворота в столице начались перебои со снабжением, и по городу на этот счёт поползли панические слухи, которые наверняка запускали англичане. Они же считают плановую систему снабжения крайне несовершенной, и она якобы неизбежно должна вызывать перебои с самыми печальными последствиями. Мы-то понимаем, что, наоборот, отлаженное распределение работает как часы, а вот рынок не может работать без перебоев. Но не все у нас, видимо, хорошо в школе учились, и как начались проблемы с продуктами, так стали повторять глупости, что надо ввести свободу торговли, и тогда будут всегда полные прилавки.
  -- И пустые животы, -- хмыкнул Инти.
  -- Итак, их люди были в службе снабжения. Ходят также слухи, что при штурме Казначейства, а оно было подожжено, в этом районе перекрыли водопровод, чтобы не тушили. Так что и эти в сговоре, похоже, хотя нужна перепроверка. Ну и часть людей из казначейства поддержала расправу над коллегами, но кто ? я не знаю. Вот что, Инти, у меня к тебе просьба весьма деликатного содержания... Если я дам адрес, то не мог бы ты проследить, как там моё семейство за городом поживает?
  -- Послушай, а из-за чего всё-таки жена от тебя ушла?
   Золотистый Орех рассказал о своей семейной драме.
  -- Печально, конечно, но тут едва ли чем поможешь. Если у твоей жены завёлся любовник, то она уже точно не одумается.
  -- Я не о том, Инти. Понимаю, что она ко мне не вернётся. Но я опасаюсь за свою жизнь. Вот представь себе: спадёт у неё через некоторое время накал чувств, начнёт она видеть у любовника недостатки, сравнивать со мной... не всегда в его пользу. Она-то будет это делать с целью подкольнуть, уязвить, а он может решить, что она всё переиграть решила, и решит меня на всякий случай... Не избавился бы он от меня, тем более что это теперь проще простого. Да и за детей душа болит... им-то она наоборот, дурно обо мне говорить будет. По сути, я без вины виноват. Как человек не очень здоровый, я не мог быть хорошим мужем. Кое-что по хозяйству делал, но опять же для многих работ помощь требовалась, да и в супружеской постели... кое-что мог, но... неудивительно, что она себе так быстро любовника нашла.
  -- Не вини себя Золотистый Орех. Сам знаешь, что ты был хорошим мужем и отцом. А женщина, которая бросила достойного человека ради постельных утех, не стоит доброго слова.
   Золотистый Орех вдруг насторожился.
  -- Кажется, больной проснулся. Давай я его проверю.
   С этими словами он встал со стола и тихонько зашёл в комнату к больному. Инти остался в столовой, но ему через приоткрытую дверь было всё слышно.
  -- Не спишь?
  -- Я уже давно не сплю. Лежу и слушаю, как ты с Инти разговариваешь. Можно, я с ним наедине поговорю.
  -- Хорошо, поговори, -- ответил Золотистый Орех довольно обескураженно.
   Инти вошёл. Конечно, он знал Золотое Перо в том смысле, что мог бы узнать его при встрече, но близко до того с ним общаться не приходилось. Как и все члены семьи Славного Похода, юноша общения с домом Инти избегал, а причин им интересоваться у Службы Безопасности не было. Юноша спокойно учился, и ни в чём подозрительном замешан не был. Но теперь изменилось всё. Юноша был бледен, постарел на несколько лет, но заговорил твёрдо и сразу. Видно, готовился к разговору заранее.
   Инти присел рядом на краешек кровати. Перо говорил:
  -- Инти, я знаю, что времени у тебя немного, а разговор предстоит серьёзный. Я сломал спину и буду лежать всю оставшуюся жизнь. А я не вижу в такой жизни смысла. Потому прошу тебя, уговори Мастера Ядов дать мне яду.
  -- Не могу, -- ответил Инти, -- ведь он права не имеет. Ты что, хочешь всех нас сделать убийцами?
   Золотое Перо усмехнулся:
  -- Не думаю, что для него и тебя убить человека так сложно.
  -- Как будто я убивал направо и налево, как на меня клевещут! Но я же не палач! Я никогда не убивал без нужды.
  -- А ты подумай обо мне, Инти! Как я буду такой жить, если мне всё время и только лежать и лежать.
  -- Со временем ты сможешь сидеть. Это обязательно. Ты сможешь тогда читать и писать. В общем, предаваться тем учёным занятиям, о которых ты мечтал.
  -- Я связываю руки Золотистому Ореху. Думаю, что он скоро взвоет возиться со мной.
  -- Золотистый Орех понимает тебя лучше, чем ты думаешь. Когда-то он также беспомощный лежал на носилках и тоже просил, чтобы его прикончили ударом кинжала. Но мы тащили его. А Панголин его почти по кусочкам склеил, поставил его на ноги. И это было в джунглях. Так что они тебя теперь не бросят.
  -- Я не знал всего этого. Но теперь я боюсь, что свяжу им руки... что они не смогут спастись из-за меня.
  -- Не бойся, так непосредственно угроза ещё не стоит. А если встанет, тогда другое дело. Это всё, что ты хотел выяснить?
  -- Нет, не всё. Скажи мне, Инти, как ты думаешь, зачем им надо было громить дом моего отца?
  -- Но ведь они разгромили дома всех носящих льяуту, почему им делать для твоего отца исключение?
  -- Насколько я знаю, в других случаях погром сопровождался арестом, но про моего отца они знали, что его нет в столице. Это не могло произойти в горячке, так как это было уже ближе к вечеру, когда жажда крови была утолена. Не могли моих родных и как ценных заложников рассматривать, по крайней мере, поначалу, потому что тогда бы старались захватить не повреждая.
  -- А каньяри? Им есть за что твоего отца не любить.
  -- Как я понял, там были не каньяри... ну не только они, по крайней мере.
  -- Допустим, твои рассуждения резонны, но у тебя есть какое-то своё предположение?
  -- Да. Я думаю, что попросту Жёлтый Лист мстил нашей семье.
  -- За что? Конечно, твой отец его недолюбливал, но в дела гражданские не сильно лез, так что где они могли так рассориться? Или я чего-то не знаю?
  -- Я соблазнил дочь Жёлтого Листа Властиславу. Она сама просила меня об этом, надеясь, что если она поставит отца перед фактом, то ему ничего не останется, как дать согласие на брак. Но он прогнал меня, а её в Кито отправил. Чуть из окна меня не вышвырнул. Инти, не думаю, что ты можешь понять меня, ты едва ли по молодости творил нечто подобное...
  -- Отчего же, понимаю вполне. Когда отец добровольно согласия не даёт, приходится его так шантажировать... Я еду в Кито. Что передать Властиславе?
  -- Расскажи, что со мной случилось, и передай, чтобы она меня больше не ждала. Какой я теперь муж... Что она свободна.
  -- Хорошо, я расскажу ей всё как есть.
   В этот момент в дом вбежал запыхавшийся Коралл. Инти понял, что разговор с сыном Славного Похода окончен. Ещё раз пожелав юноше бодрости духа, он вышел в столовую. Отдышавшийся Коралл начал:
  -- Докладываю. Панголин скоро будет. О судьбе Золотого Подсолнуха тоже удалось кое-что узнать. Он был у Панголина, но дома его не застал. Дома был только раненый юноша и ухаживающая за ним девушка. Ты что-то знаешь о ней, Орех? Мне кажется, что она что-то скрывает...
  -- Конечно, от чужого она будет скрывать, -- ответил Золотистый Орех, -- но так я особенно внимания не обращал. Ну, прибилась какая-то девчушка, от погромов сбежала.
  -- Ну вот, я так понял, она с Подсолнухом разговорилась. Рассказала ему, что её дом разгромили, где родители, она не знает, и что отдали её в наложницы какому-то погромщику, а она от него сбежала. И что её сестру тоже какому-то негодяю отдали. А та наложницей быть отказалась, он её в бордель отдал. Ну, вот Золотой Подсолнух это близко к сердцу принял и решил проверить, можно ли ту девушку вызволить.
   Золотистый Орех помрачнел от такого рассказа:
  -- Про этот бордель ходят зловещие слухи, -- пояснил он гостям.-- Девушек и женщин там держат силой, даже не угрозой голода, ну и в ход идут кнуты, скручивание верёвками и так далее.
  -- Откуда ты знаешь? -- спросил Инти.
  -- Там при входе написано. Они этим даже клиентов завлекают. Находятся же такие, которых привлекает идея надругаться над беспомощной связанной жертвой прямо на кровати Первого Инки. Они же это не где-нибудь, а вот дворце устроили.
   Инти вздохнул:
  -- Бедный Асеро, каково ему будет потом вернуться во дворец, где творилось такое... Я сам понял, что уже не смогу жить в доме, где пытали и убивали. Но у него и такого выбора нет.
  -- Пока об этом глупо думать. Может, дворец так разгромят, что от него вообще развалины останутся.
  -- Послушай, Орех, но ведь они, получается, делают всё, чтобы их возненавидел даже простой обыватель. Чтобы они там про меня не сплетничали, каких бы ужасов не приписывали, а бордель с кнутами это всё перекрывает.
  -- На симпатию большинства они не рассчитывали изначально. Это для них способ сплотить сторонников. Участвовавший в таком не надеется на прощение от инков. Сегодня вечером будут первые рабовладельческие торги. На Дворцовой Площади. Это будет отвратительное зрелище, но я бы всё-таки туда пошёл. Чтобы посмотреть, как реагируют простые люди. Инти, ты что думаешь?
  -- Я думаю, что пойти мне тоже надо. Вероятно, это будет самое важное. И Коралл пойдёт. А нашего больного оставим на лекаря.
  -- Инти, ведь продавать будут твоих родных! Ты выдержишь это зрелище?
  -- Выдержу. Всё что угодно выдержу.
   Но Орех заметил, что в глазах Инти полыхнул боевой огонёк и понял, -- не будет тот спокойно смотреть, как его родных продают, наверняка что-то выкинет. Впрочем, Золотистый Орех был этому даже рад. Пусть придётся рискнуть жизнью, но риск лучше бессилия.
   В этот момент пришёл Панголин.
  -- Простите меня, что задержался, но жаркий денёк выдался! Инти, как я рад тебя видеть! Знал я, что тебя просто так не убить! О подробностях спрашивать не буду, время у тебя едва ли есть со мной беседовать. Да и Орех мне потом расскажет, если что. Где наш Перо?
   Золотистый Орех заглянул к нему в щёлку:
  -- Задремал. Ладно, Панголин, садись, отдохни немного, видно устал весь день по больным бегать. Вот тебе стакан воды.
   Панголин присел и взял стакан, и сказав:
  -- Да если бы по больным! А то только осмотрел больного, а меня взяли тёпленького и на допрос в инквизицию!
  -- Это у нас так называют комиссию по расследованию преступлений инков, -- пояснил Золотистый Орех, поймав недоумённый взгляд Инти, -- название свое, в общем, оправдывает. Да я тебе уже рассказывал про старика, который прямо на площади умер. А тебя, Панголин, насчёт чего расспрашивали?
  -- Сначала придрались к тому, что меня вызвали к человеку, который у них до того побывал. Ну, разве же виноват, что они допрашиваемых до такого состояния доводят, что им лекарь потом нужен? Потом, когда поняли, кто я, стали допытываться, кого я травил по приказу Инти или Горного Ветра. Никак не могли поверить, что ни единого человека. А ещё хотели, чтобы я все их грязные выдумки о тебе, Инти, подтвердил. Ну а я им в ответ говорю: "Есть у вас продажные писаки, к ним и обращайтесь. Я, как Мастер Ядов, понимаю, что они принимали, прежде чем свои бредни писать. И сам такое принимать не намерен, знаю, чем это обернётся впоследствии! Мне мой ясный ум дорог". А они в ответ угрожать стали. Мол, тому, кого ты до того осматривал, мы только кое-что раздавили, а тебе и вовсе отрежем. Вовек плотских радостей не узнаешь!" А меня тут смех разбирать начал: "Ага!" -- говорю, -- "Отрезайте!". А они не поняли, что я смеюсь над ними, но решили серьёзность угрозы продемонстрировать. Один мне руки заломил, другой тунику задирает и штаны спустил, а третий с ножом подходит, да как вырони нож от неожиданности. Да прямо себе на ногу! А я всё смеюсь. Хотя понимаю, что всё могло бы и весьма печально кончиться, ведь в живот пырнуть меня ничто им не мешало. А затем один англичанин говорит:
  -- Слышал я, что у инков евнухи бывает, но вот вижу такого в первый раз. Может, у вас все лекари евнухи, а?
   А я смеюсь, перестать не могу. В ответ говорю: "Может, вы ещё с людей на улице стягивать одежду начнёте, чтобы проверить". А тот в ответ: "А что, это мысль..." Ну, я потом соврал им, что я такой по болезни. Отпустили меня, наконец.
  -- А убить они тебя не грозились? -- спросил Инти.
  -- Как ни странно, нет, -- ответил Панголин, мгновенно посерьёзнев. -- Подозреваю, что касательно меня у них какие-то планы. Это скверно, конечно, но убить меня пока не убьют. В какой-то степени ты меня спас, изобразив дело так, будто у нас ссора. И мне вдвойне повезло, что мой помощник уехал в Тумбес. Я ведь его как сына люблю. И ещё я узнал одну нехорошую вещь: Изящный Флакон, дворцовый лекарь, если и не был в прямом сговоре с Теосинте, то о его измене задолго до случившегося догадывался. А теперь он у них и подавно на крючке...
  -- Ты говорил с ним лично?
  -- Да. Он недоговаривал, конечно. В общем, как минимум дети Славного Похода находятся в заложниках, он их лечит, а Теосинте с верными ему людьми охраняет. Их будут использовать для шантажа Славного Похода, если он объявится с войсками возле столицы.
  -- Это скверно, -- сказал Инти. -- Орех, а есть ли возможность найти место, где они есть, и освободить силами твоих людей?
  -- Место, скорее всего, мы легко вычислим, а вот насчёт освободить... тут нужны именно сильные воины, а не такие развалины, как я.
  -- Воины... что же, подумаем над этим. Кстати, о Горном Хрустале и тех людях из охраны, что были арестованы накануне переворота, что слышно?
   Орех сказал:
  -- Сидят в тюрьме, о них даже и подзабыли как-то.
  -- Если подзабыли, то можно рискнуть устроить побег, подослать к охране бабёнку с отравой, а потом натравить их на так подставившего их Теосинте? Заодно и заложников освободят.
  -- Интересная комбинация, помозгую над ней.
  -- Так или иначе, Орех и Панголин, вопрос с родными Славного Похода надо как-то решать. Удастся освободить их живыми и здоровыми, отлично. Если кто-то из них погибнет при освобождении -- скверно, но лучше, чем если их будут использовать для шантажа. Подозреваю, что Славный Поход, если только он жив, может стать ключевой фигурой в ближайшем будущем.
   Орех добавил:
  -- Я понял тебя, Инти. Сделаем всё что сможем. Вот что, Панголин, не нравится мне, что к тебе так прицепились. Может, тебе прямо ночью с больным и девушкой к нам перебраться? Подумай, ведь ты не только собой, но и ими рискуешь. Нести его на руках -- это трудно конечно, но ходить он пока не начал?
  -- Нет, пока ему ходить нельзя. Донести его на носилках, допустим, можно. Но ты уверен, что у тебя безопаснее? Если от меня не отцепятся, то я могу невольно их на след навести. Хотя я следил, чтобы за мной хвоста не было. Вспомнил амазонский опыт. Ты уверен, что нам вместе будет спокойнее?
  -- Вместе всегда безопаснее. Хотя я понимаю, что тебе удобнее рядом с оранжереями. В них у тебя много работы...
  -- Да какая там работа! -- махнул рукой Панголин. -- Оранжереи обречены, вода к ним всё равно скоро перестанет поступать. Людей спасать -- вот теперь основная работа.
  -- Скажи, Панголин, -- спросил Инти, -- вот ты по людям ходишь, разговоры их слушаешь. А как люди относятся к тому, что теперь официальное рабовладение ввели?
  -- Ворчат.
  -- И как ворчат?
  -- Ну, говорят, что тех, кто рабов будет покупать, надо бы самих придушить и глаза им выцарапать Но понятно, что делать такое никто не решится.
   Инти молчал, но, взглянув на него, Золотистый Орех понял, что тот явно что-то прикидывает в уме.
  -- Ладно, -- сказал Панголин, -- будите больного, как я его сонным смотреть буду?
  -- Погоди, Панголин, ты не мог бы тут ненадолго с больным остаться, пока мы с Орехом и Кораллом сходим посмотреть на эти торги? Поешь, отдохни.
   Панголин серьёзно посмотрел на Инти, а потом бросил выразительный взгляд на его шпагу.
  -- Слишком хорошо я знаю тебя, друг, чтобы понять: ты туда не просто так посмотреть идёшь. Не сможешь ты равнодушно смотреть, как твоих родных продают с молотка. Ты будешь драться. И вы можете пропасть, как Золотой Подсолнух. Не знаю, увижу ли я его теперь... Но я останусь здесь столько, сколько будет нужно. И ещё... у меня есть кое-какое наблюдение. Ты ведь помнишь про заговор амаута? Активные заговорщики были тогда обезврежены, но сами настроения, это породившие, никуда не исчезли. Даже ещё до переворота иные амаута могли обмолвиться, что идея англичан ограничивать размножение людей с дурной кровью, каковыми они считают разных бедняков и слуг, имеет в себе рациональное зерно. Ну, я в ответ доказывал, что их представления о хорошем и плохом от наших отличаются очень сильно. У нас люди редко идут на преступление вынужденно, а у них сплошь и рядом... с другой стороны, у них немало высокопоставленных преступников на самом верху. Но всё бы это разговорами и осталось, если бы не англичане. Тот несчастный, которого англичане изувечили... Я не буду называть его имя, ибо связан клятвой. Хотя формально с ним это делали, чтобы он выдал какую-то информацию, на деле один из палачей проговорился, что скоро всех, кто плохо себя ведёт, такая участь ожидает, и, мол, тогда здесь земля станет чище, потому что отбросы размножаться не будут. У англичан одно объяснение: дурно себя вести, мол, только от плохой крови можно. Кто против них, тот и отброс. Но там, у себя, они до такого вроде не доходят, а здесь кто им помешает калечить рабов и тех врагов, которых убивать несподручно? Ведь они не могут понимать: много негров из Африки сюда не завести, а кастрированные рабы более покорны. Что же до следующего поколения -- так они могут сделать рабами своих незаконных отпрысков. И это может быть... может быть удачным способом обеспечить лояльность лекарей, дав им вместо лечения такую работу... Пойми, Инти, я и сам рад бы ошибиться, но считаю своим долгом поделиться опасениями.
  -- Я понял тебя, Панголин. Что же, посмотрим. Если ты прав, то мы это скоро узнаем. И надеюсь, мы ещё увидимся.
  -- Я тоже на это надеюсь, но на всякий случай... сбереги моего помощника, если англичане про тот наш проект узнают, то... это тоже нежелательно. Тогда мне твои опасения казались преувеличенными, но теперь... теперь я понял, насколько ты прав.
  -- Хорошо, я сделаю все, что в моих силах, -- ответил Инти и обнял друга на прощание. Было страшно вспоминать, как около двух месяцев назад он так же прощался с Саири...
  
   Народу на площади было не очень много, и потому можно было увидеть ряд пленниц, стоявший на продажу. На ноге каждой из пленниц был ножной браслет с верёвкой, которая привязывалась к длинному канату. Охраняло их всего пара человек, судя по виду, воинов-каньяри. Сам торг ещё не начался, для этого должны были прибыть высокопоставленные англичане, но потенциальные покупатели имели возможность подойти и рассмотреть товар поближе.
   Инти нужно было подойти и поговорить с пленницами, но те могли узнать его в лицо и невольно выдать. Может, лучше послать Коралла? Хотя ему они не будут доверять, потому что не знают... Итак, первая в ряду Лань, кормит грудью малышку. Её старшие сыновья держатся за юбки его дочерей, Матери-Земли и Основы Законов, далее дочери Асеро, Мальва, Ромашка и Фиалка, замыкает цепь Звезда с Тучкой. Понятно, на что делают ставку: женщины, даже представься им возможность убежать, своих малолетних детей и племянниц не бросят, а с детьми не убежишь далеко.
   Кроме того, несмотря на расстояние, Инти видел, как изменился взгляд у женщин. Такие глаза он видел много где, но никак не ожидал увидеть дома, на родной земле. Инти знал, что обращённых в рабство женщин непременно подвергают надругательству, чтобы подавить их волю. А после того, как это страшное уже случилось, и потерянной чести уже не вернуть, куда меньше шансов, что женщины решатся на отчаянный риск. А если они совсем обезволены и раздавлены навалившейся на них бедой?
   В этот момент какой-то английский хлыщ подошёл к Лани и потянул руки к её налитой молоком груди, но получил в ответ звонкую оплеуху.
  -- Ты что, рабыня, оборзела? -- спросил он.
  -- Сам оборзел. Или ты младенец, если тебя интересует грудное молоко?
   В толпе раздался хохот, а англичанин не нашёл, что ответить.
  -- Раздумал покупать? -- насмешливо спросил охранник.
  -- А ты что язык распускаешь? -- ответил тот. -- Если тебе этих жаль, то чего их охраняешь?
  -- Я ввязался в это дело, потому что ненавидел инков, причинивших столько зла моему народу. Но ненавидеть этих женщин и детей... это довольно глупо. Эти несчастные уже стали вдовами и сиротами, над ними уже надругались. Ведь это нелепо -- ненавидеть уже растоптанного и униженного!
  -- Ну, так отпусти их, если ты такой добрый!
  -- Отпустил бы, будь моя воля, но приказ есть приказ. Да и куда они пойдут одни?
  -- Да уж найдём куда, -- заметила Лань.
  -- Ну, покончишь ты с собой, и так будет лучше? -- сказал каньяри. -- Мне не тебя, так твоё дитё жалко.
  -- Раньше бы на жалел. Вы, ведь, каньяри, не считали захват рабов чем-то дурным?
  -- Не считали. Мне рассказывали, что наши предки и сами много работали, и к рабам неплохо относились. А как вспомнишь ваши крики и тела в крови, так блевать хочется.
  -- А ты так и не понял, что раньше то же самое было, только потом тебе это описали красиво?
  -- Может, ты и права. Но ведь почти везде имеют рабов и не видят в этом ничего плохого. Что же, большинство людей нравственные уроды? Если им держать рабов нравится!
  -- Большинство людей никогда никто и не спрашивает, что им нравится! -- бросила Лань.
   Воин отвернулся, поняв, что проигрывает спор женщине.
   В этот момент Инти решился подойти. Торговец из Чимора сам по себе не должен был вызвать подозрений, а в лицо его юноша не узнает.
   Лань узнала его сразу.
   Она сказала по-испански так тихо, чтобы Инти слышал:
  -- Я убила его. Отравила. А он хотел дать яду мне, чтобы избавить от этого, -- и она указала на верёвку.
  -- Не могу упрекнуть тебя в этом, -- также тихо по-испански ответил Инти, -- я знаю, от какого кошмара ты его избавила. Я не считаю тебя виновной передо мной. Не ты убийца, а они. А тебя я хочу освободить.
  -- Но как?
  -- Сейчас я залезу на возвышение и стану толкать речь. А в это время подойдут мои люди, передадут лезвия, и вы перережете верёвки, а дальше к бегите с детьми к ткацкой мастерской. Ну а дальше на подъёмнике. И только не вздумай ничего с собой делать, ты мне нужна живая.
  -- Я обещаю, что ничего с собой не сделаю, так как нужна малышке.
   После чего Инти, минуту посовещавшись с Кораллом и Орехом и послав их с ножиками к невольницам, встал в то место, откуда раньше во время народных собраний перед дворцом нередко говорили речи люди, выступавшие гласом народа, и начал речь:
  -- Братья и сёстры мои, вы оглянись вокруг, в каком кошмаре вы оказались. Когда народ собрался на площади перед дворцом, и стал требовать от Государя выйти, прочитав про него мерзкую клевету в газете, разве мог ли кто-нибудь предположить, что во дворце будет устроен бордель, а девушек, женщин и даже маленьких детей продают ныне с молотка! Могло ли такое при инках присниться даже в дурном сне? Так почему же вы терпите это, братья? Неужели узурпаторы сумели облапошить вас красивыми словами про свободу и республику? Но что стоит свобода, если рядом рабовладение? Или вы думаете, что раз это дочери и жёны инков, то вас, простых людей, это не коснётся? Ещё как коснётся. Завтра на их месте окажетесь вы и ваши дети, если вы сегодня же не прекратите это безобразие.
   Люди смотрели на Инти с тревогой и опасением. Видно, до того никто не решался говорить так смело. В толпе кто-то шепнул соседу: "Он чиморец, ему можно! Убежит, а мы тут расхлёбывай". Какой-то нагловатого вида тип крикнул: "Зато у нас теперь республика, а не тирания!"
  -- Республика? -- иронически усмехнулся Инти. -- А что такое республика? Это ведь выборная власть, не так ли? Но ведь власть инков как раз и была выборной, а этих никто не выбирал, они сами себя объявили властью и свои законы навязывают. Разве кто-то из вас хотел введения рабства?
   От этих слов толпа притихла. Даже если там и были потенциальные покупатели рабов, они не решились объявиться, понимая, какая ненависть к рабовладельцам буквально разлита в воздухе. Умевший чутко улавливать настроения народа, Инти лишь озвучил то, о чём многие думали, но не решались сказать вслух.
   Второй охранник понял, что дело пахнет керосином, и грубо крикнул в ответ:
  -- Слышь ты! Не порти нам бизнес! Сейчас англичане придут и в комиссию по расследованию преступлений инков тебя уволокут. Хоть ты и чиморец, а не думай, что неприкосновенен. Чимор твой не так уж далеко, и скоро мы и там свою власть установим!
   Краем глаза Инти заметил, что второй сторож рабов потихоньку сматывается. Ну и отлично, нечего ему и самому гибнуть и других губить.
  -- Вы, значит, доберётесь? А кто -- вы? Вас здесь горстка, даже на охрану рабынь людей не хватает. Или все твои сообщники в инквизиции женщин насилуют да над стариками издеваются?
  -- Слышь, ты, хорош! Сейчас ты у меня получишь!
   И воин-каньяри стал через толпу пробираться к Инти, а тому только этого было и надо. Ведь он бросил свой товар, сейчас женщины дорежут верёвки и убегут. А уж он, Инти, с одним негодяем справится легко.
   Через несколько минут мерзавец-каньяри уже валялся на земле мёртвый. Шансов против второго фехтовальщика Тавантисуйю у него не было никаких.
   Инти уже собирался сматываться, но в качестве завершительного аккорда счёл нужным сказать:
  -- Вот видите, их можно победить, стоит только проявить дерзость и решительность. Уж если я один сумел сделать это, то как много можете сделать вы вместе!
   И тут толпа взорвалась громом оваций, а потом Инти подхватили и понесли на руках. Такого оборота он не ожидал. Всё это было, конечно, приятно, но был слишком большой риск быть узнанным, а это означало смертный приговор. Хотя раз ему так рады, то, может, его защитят, но напрямую рассчитывать на это не стоит. Толпа же радостно восклицала "Чиморец, чиморец!"
  
   Инти плыл на неведомо откуда взявшемся стуле над площадью, и вдруг ближе к краю площади нёсшая его процессия столкнулась с другой, состоявшей из ехавших верхом двоих англичан в сопровождении нескольких пеших воинов-каньяри. Без такой охраны новые владыки не рисковали появляться на улицах. Англичанами были Дэниэл и Розенхилл, но Инти не мог этого знать. Однако он догадался, что они ехали на сорванный торг. Носильщики тут же опустили, почти бросили стул с Инти на землю, и разбежались в разные стороны. Инти попытался схватиться за шпагу, но на боку было пусто. Инти покрылся холодным потом. Случайно потеряться она едва ли могла, значит, украли... Кажется, англичане тоже обалдели от такой процессии и не знали что думать. Инти понял, что терять времени нельзя.
  -- Эй, ребят, ну что же вы сдрейфили! Бей рабовладельцев! -- и, размахнувшись, швырнул стулом прямо в Розенхилла. Инти понимал, что единственное, что может его спасти -- это если другие последуют его примеру. Впрочем, Розенхилл, которому стул заехал прямёхонько по его расово-красивой роже, тут же повернул коня и погнал его прочь. Бывший актёр не столько испугался даже, сколько стыдился крови на лице. Дэниэл некоторое время его взглядом, потом он попытался направить на Инти коня с целью затопать его, но тут его ждал не очень приятный сюрприз -- тавантисуйские лошади приучены, что на людей нельзя наступать ни при каких обстоятельствах. Конь просто не послушался такого приказа Дэниэла. По счастью для Инти, кто-то, он не успел разглядеть кто, дал ему в руку большой нож. Конечно, это было хуже, чем шпага, но хоть что-то. Дэниэл понял уже, что сила не на его стороне и лучше ретироваться. Каньяри прикрывали его бегство, но тоже не особенно охотно. Некоторое время шла драка, после которой были раненые, но крови пролилось не очень много. После окончания потасовки один человек поднёс Инти его шпагу и сказал: "Бери! Её один негодяй украл, тот самый, что пытался возражать тебе, но он уже мёртвый лежит. Я, Ванаку, рад, что мне представился случай прикончить этого мерзавца. На его руках была кровь жертв погромов. Скажи нам, чиморец, как зовут тебя?"
  -- Лучше вам не знать моего имени, а не то инквизиция будет допрашивать. Пусть я для вас буду просто "чиморец".
   В этом ответе было некоторое лукавство. Инти знал, что среди его врагов у него есть кличка "чиморец", так что вполне возможно, что Жёлтый Лист, когда до него дойдёт вся эта история, сможет кое о чём и догадаться. Но это потом, когда станет известно, что Инти жив. Ванаку сказал:
  -- Вот что, передай Старому Ягуару, что его тут с войсками ждут. Пусть нас освободит!
  -- Да вы думаете, у него много войска?
  -- Много. Если он выйдет с четырьмя полками, то по дороге к столице приведёт сорок.
  -- Я ему передам, конечно, но и вы тоже всё-таки не ждите пассивно, а постарайтесь организовать борьбу. А сейчас помогите мне выбраться из города.
  -- Сейчас это трудно. Через главные ворота не пройти, да и к воздушной дороге не проберёшься. Женщины с детьми туда проскочить успели, но теперь их снаружи держат в осаде. Впрочем, на территорию мастерской врагов не пропустят.
  -- Тогда помогите мне временно спрятаться.
  -- Хорошо, пошли.
   Ванаку повёл его на окраину города и привёл в свой дом, добавив:
  -- В ткацкий квартал эти особенно носа не суют. Догадываются о нашем отношении к ним. Мы, те, что у стены, роем под неё подкопы, чтобы в случае чего в ловушке не оказаться.
  -- Ловко придумали. А англичане со стены не замечают?
  -- Да не охраняет её никто. У них людей мало. Любой толковый военачальник мог бы на раз-два город взять, и даже без жертв почти. Иные горячие головы и хотели бы прямо сейчас с оружием против англичан выступить, да беда в городских властях. Они-то могут воду и прочее перекрыть, пожар устроят, и сгорим мы все с жёнами и малыми детьми заживо!
  -- Всё-таки вы на внешнюю силу, значит, надеетесь больше?
  -- Надеемся. Привыкли мы, что в столице обязательно есть кто-то главный, кто решение принимает, -- опустив глаза, Ванаку добавил. -- Помню, как Асеро вели по улицам, нагого, избитого до крови, со скованными руками за спиной. И было невозможно поверить, что только что это был живой полубог.
  -- Что же вы не попытались его отбить у негодяев? Неужели и тогда сробели?
  -- Не только. Ведь то, что про него написали, будто он собственных дочерей бесчестил -- разве такого можно спасать?
  -- Но теперь-то вы поняли, что это враньё всё! Что эти гады приписали ему всё, до чего сами охочи.
  -- Да Золотистый Орех то же самое говорит, да только мы там не были, точно знать не может. Да и какая теперь разница, если он всё равно покойник! И Инти покойник. Чего бы он там не натворил, а он страшной смертью умер. Мне рассказывали те, кто видел его труп в Рубеже... Глаза выколоты, оскоплён... вот думаю, неужели это кара за то, что с женщинами нехорошо себя вёл?
  -- Полно верить в эту чушь. Пора привыкать, что клевета лишь повод для жестокой расправы. И что у этих верить нельзя ни единому слову.
  -- Да я понимаю, что Инти по большей части приписали. Женщины не пропадали, значит, не убивал он никого. Но скажи, чиморец, ведь правду говорят, что власть так меняет людей, что они становятся способны на непотребства? Что власть развращает? Я о Старом Ягуаре не говорю, но ведь он старик, много ли ему надо, а Инти был мужчиной в самом соку... Может, разврат, не вполне добровольный в том числе, имел место?
  -- Вот что я скажу тебе, Ванаку. Сама по себе власть не может превратить хорошего человека в дурного. Но бывает так, что дурной человек, скрывая свою дурную сущность, достигает власти, а потом, решив, что ему всё можно, начинает куролесить. Но у нас в стране разве что в удалённом районе такое было возможно, ближе контроль был плотный. Лишний кусок ламы на праздник съесть ещё можно, но кого-то произвольно затаскивать к себе и насиловать -- нет, это было невозможно. Даже для самых дурных людей. Собственно, для того переворот и устроили -- чтобы получить такую свободу.
  -- Но не мог же Инти, при его зловещей должности, быть таким же хорошим человеком, как ты!
  -- Ванаку, ты бы поверил, если бы я сказал, что я и есть Инти?
  -- Но ты мёртв... неужели ты воскрес?
  -- Об этом лучше пока помалкивать. Пусть они думают, что я мёртв.
  -- Но Инти... как? Как ты восстановил своё тело?
  -- Об этом я не могу рассказать. Но знай, что Государь тоже жив.
  -- Где он?
  -- Могу только сказать, что он залечивает нанесённые ему раны, это не один день.
  -- Я думал дать тебе лепёшку на дорожку... Но нуждаешься ли ты в пище?
  -- Нуждаюсь. Впрочем, лепёшку лучше оставь себе, дай только воды. Догадываюсь, что пищу вам не подвозят, а старые запасы скоро кончатся. И мне пора спешить. Я должен успеть уйти от города до темноты. Ещё раз спасибо тебе за всё, ты ведь, по сути, спас мне жизнь! А я, Инти, такого не забываю никогда!
  
   Поздно вечером, когда солнце уже заходило за линию гор и вокруг были разлиты закатные краски, Инти нагнал Коралла с женщинами и детьми. Все были на месте, никто не потерялся в процессе бегства. Но идти с детьми поневоле приходилось медленно. Тогда он велел Кораллу бежать вперёд, чтобы предупредить о необходимости готовить дополнительные порции ужина. Теперь Инти мог без помех всех разглядеть и поговорить с ними. Звезда отвечала односложно. Тому факту, что Инти жив, она не особенно удивилась. Разве что деловито осведомилась, будет ли тот жив дальше, или только временно, на один день с того света отпросился. Убедившись, что Инти никуда исчезать не собирается, она только кивнула. Видно, была слишком усталой, чтобы говорить. О смерти мужа она не знала точно, но догадывалась, так что не удивилась. О подробностях плена она говорить не хотела.
   Впрочем, для Инти важнее было переговорить с дочерями, подготовить их к встрече с сестрой. Он подошёл к девушкам, взял на руки старшего из внуков, а то Основа Законов совсем из сил выбивалась. Малыши уже дремали на руках.
  -- Папа, ты знаешь, что сделали с нами? -- спросила Мать-Земля.
  -- Догадываюсь.
  -- Они сказали, что я актриса, и потому с меня не убудет... -- всхлипнула девушка. -- Они меня чуть живьём не растерзали. Когда я очнулась, я была просто окровавленным куском мяса.
  -- И ещё они говорили, что это ты виноват, -- сказала Основа Законов, -- что ты делал что-то нехорошее, и за это нас надо наказать. Вот так.
  -- Ну, ты понимаешь, что дело не в этом. Просто они мстили мне, даже считая меня мёртвым. То, что случилось с вами, конечно, очень прескверно, но надо жить дальше. Мы вместе отправимся в Кито, там можно будет вам продолжать учиться... Мать-Земля, я думаю, что с твоим голосом тебе будет нетрудно устроиться в местный театр...
  -- Что ты папа, я больше никогда не выйду на сцену! Я просто не смогу.
  -- Но почему?
  -- Потому что со мной это сделали прилюдно. Перед всем залом, всеми амаута и Девами Солнца. Заставляли смотреть даже тех, кто закрывал глаза и отворачивался. Эти ещё при этом кричали мне, что я актриса, а значит, шлюха без чести...
   Девушка не выдержала и заплакала...
  -- Ну, полно, полно. Да, они и в самом деле относятся к актрисам как к продажным женщинам. Но даже если бы ты не была актрисой, чтобы этот поменяло? Они ведь знали, что вы мои дочери. Или для них было просто символично -- надругаться над девушками с такими именами, как Мать-Земля и Основа Законов. Но хватит об этом. Быть тебе актрисой или не быть -- это потом решим. А сейчас важнее другое: я опять женат, и когда дойдём, вы познакомитесь с моей женой и вашей новой сестрой. Я очень надеюсь, что вы поладите.
   По лицам девушек он пытался понять их отношение к этому факту. Мать-Земля ответила:
  -- Да не беспокойся, пап, всё будет в порядке. Нас уже Горный Ветер заранее готовил к тому, что такой человек, как ты, не может быть долго неженатым.
   Основа Законов добавила:
  -- Папа, если ты женился, значит, ты совсем живой!
  -- Конечно, живой, успокойтесь.
  -- А тебе, наверное, было очень больно, когда тебя убивали?
  -- Да уже, конечно, хорошего мало, -- сказал Инти, соображая, что дочерям и прочей родне лучше сказать правду.
   Мать-Земля добавила:
  -- Я думаю, что это ещё и очень стыдно. Это же унизительно, когда с тебя одежду срывают! Но я знаю, так просто ты не сдашься, ты ведь отомстишь!
  -- Конечно, я этого дела так не оставлю. Только вот на самом деле убили не меня, а моего друга Саири, который должен был изображать меня в отлучке. А я побывал за границей. Но всё равно я им этого не прощу. Как подумаю о пережитом им перед смертью ужасе, так внутри всё от гнева закипает.
  -- Папа, а я думала, что это они в тебя ножи вонзали. И не понимала, как ты после этого тело восстановил.
  -- Наивные глупышки! -- рассмеялась шедшая впереди Лань. -- Неужели вы в самом деле думаете, что можно быть убитым и воскреснуть? Если человек умирает, то это навсегда. Как навсегда умер Горный Ветер.
  -- Это мы ещё посмотрим, навсегда или нет. Расскажи мне о его смерти, -- попросил Инти, -- расскажи мне обо всём, что случилось в тот роковой день. Я должен знать всё. А тебе станет легче.
   Лань начала свой рассказ:
  
  -- В тот роковой день, когда мы ещё спали, наш дом уже взяли в кольцо враги. Просыпаясь, я слышала, как Горный Ветер возле дверей спальни говорит шёпотом с кем-то из охраны. Он был, как спал, без туники, в одних штанах и вернулся, чтобы одеться. Увидев, что я уже не сплю, рассказал мне, что дом окружён и что враги, безусловно, подговорённые англичанами, требуют выдать на расправу его и меня. И что обещают пощадить остальных, если они согласятся на выдачу. А если не согласятся, то перебьют всех. Также сказал, что так просто в руки врагов он не сдастся, а штурмом дом взять не просто, так что пока мы в относительной безопасности. Мне надо было позаботиться о детях, потому я не могла особенно внимательно следить, что происходит в передней части дома. А враги были в основном вокруг неё, заднюю часть дома окружили, но попыток ворваться не принимали. Наверное, они знали, что все документы спереди. Помню, что я успела покормить детей завтраком и перепелёнывала Весёлую Игрунку, когда вбежал Горный Ветер. Он что-то говорил об измене и о том, что нам надо бежать в подвал. Сам подхватил сыновей, и я побежала за ним, подвязав малышку за спину... По дороге я почувствовала запах дыма, и мой муж сказал мне, что спереди дома пожар. Он велел сжечь своим людям опасные документы, но кто-то из них то ли случайно, то ли по злому умыслу устроил пожар в доме. Мы добежали до подвала, зашли внутрь, и Горный Ветер закрыл дверь на засов. Потом он подошёл к подземному ходу, попытался открыть его, и в неверном свете факела не сразу заметил, что тот был специально кем-то заделан железками.
  -- Проклятье, кажется, я завёл вас в ловушку, -- изменившимся голосом прошептал он.
  -- Что же делать? -- в ужасе спросила я.
  -- Бежим обратно!
   Но тут за дверью раздались голоса врагов. Бежать было некуда. Тогда он сказал мне:
  -- Через некоторое время дверь не выдержит. Меня, скорее всего попробуют взять в плен, но я надеюсь погибнуть в бою. Да и в плену я смогу перенести любую муку... Кроме одной -- я не смогу видеть, как пытают тебя. У меня на шее не просто талисман, это склянка с ядом. Выпей из него яд, и ты в один миг глубоко и сладко заснёшь, и врагам достанется только твоё мёртвое тело. Сделай это ради меня, прошу тебя! Ведь ты же не хочешь, чтобы над тобой опять глумились белые люди!
   Я взяла склянку. Но мне было стыдно воспользоваться этим ядом самой. Я знала, что его будут пытать, требуя указать место хранения списков наших людей... А я его не знала, а значит, не могла его выдать даже под пытками. И я решилась... Когда он отвлёкся, я подошла сзади, схватила его и влила яд ему в горло. Он тут же свалился мёртвый. Я думала, что лучше всего покончить с собой при помощи его шпаги, но я не успела... В тот же момент дверь рухнула под напором врагов! Мы были захвачены в плен. С детьми меня, по счастью, не разлучали. Некоторое время англичане не знали, что со мной делать -- судить меня за то, что они считают преступлениями, или нет. Решили что лучше не надо, так как на публичном суде стало бы невозможно отрицать, что мои соплеменники погибли не от эпидемии, а были коварно убиты англичанами. А так можно по-прежнему врать, будто их всего лишь уничтожила эпидемия. После того, как меня окончательно признали низшим существом, недостойным даже суда, надо мной, разумеется, надругались... Причём негодяй, сделавший это, говорил, что он, как представитель высокой культуры, имеет право со мной так обращаться, так как мы сами не способны породить великих людей масштаба Шекспира и великих страстей, которые он описал. Вот такое культурное насилие. Не знаю, издевался ли он надо мной, или и в самом деле не знал, что Горный Ветер в свободное время раньше переводил Шекспира, и что совсем незадолго до переворота в знак дружбы с англичанами ставили "Ромео и Джульетту" в его переводе...
  -- Нет, англичане не могли об этом не знать, -- сказала Мать-Земля, -- их всех на это специально приглашали. Сама Верховный Амаута постарался. Хотя, конечно, имя переводчика не объявляли вслух.
  -- Кстати, -- сказал Инти, -- а о Главном Лекаре и Верховном Амаута вы что-нибудь знаете?
  -- Давай я расскажу по порядку, -- сказала Мать-Земля. -- У нас был диспут между Радугой и Заколкой, и на него собрались очень многие амаута и Девы Солнца. А потом нас так в зале и захватили в плен. Англичане почти сразу нашли Прекрасную Лилию и Алую Розу и куда-то их увели. Что с ними стало дальше, я не знаю. А Золотой Подсолнух и Золотое Перо сбежали потом через окно.
  -- Про это я знаю, -- сказал Инти, -- а вот что было дальше?
  -- Англичан, разумеется, не обрадовало бегство двух пленников. Особенно когда они поняли, кто сбежал. А может, им просто ждать уже надоело. Они и до того требовали от Радуги, чтобы она сказала кто есть кто, и нас могли бы рассортировать.
  -- Они всё время всех сортируют, -- сказала Основа Законов, -- и на всех людей смотрят через призму этого. Если они не могут рассортировать так, как привыкли, это у них почву из-под ног выбивает.
  -- А мы принадлежим в их глазах к низшему сорту, -- добавила Мать-Земля. -- Потому что я не христианка, потому что меднокожее пугало, потому актриски, потому что нас изнасиловали... -- девушка опять всхлипнула, -- поэтому мне и в дальнейшем можно причинить любое зло, и это не будет в их глазах чем-то плохим.
  -- Я понимаю, что вам не сладко, и надеюсь, что больше вы в их лапах не окажетесь, -- ответил Инти. -- Так что же Верховный Амаута?
  -- Радуга отказывалась сказать, кто у кого отец, да и вообще они её всё равно убить хотели. Во всяком случае, с ней расправились первой. Её схватили, сначала задрали ей платье и обесчестили бутылками, а потом вытащили на крышу и сожгли живьём, облив маслом. Правда, она сумела утянуть за собой одного из палачей. Но на это заставили смотреть Верховного Амаута. И он от этого сломался. Выдал нас с сестрой первыми, несмотря на родство... А потом, когда с нами случилось ужасное, мы некоторое время были без сознания. А потом очнулись уже в другом месте. И с тех пор Верховного Амаута больше не видели.
  -- И ничего о нём больше не знаете?
   Мать-Земля серьёзно ответила:
  -- Слышала, что он согласился сотрудничать, хотя слух может быть и неправдой. Только вот я не знаю, для чего он им может быть нужен. Главный Лекарь ещё нужен для знания медицинских секретов. А Верховный Амаута... он ведь не знает таких секретов, которые можно продать.
  -- Возможно, ты права, -- ответил Инти, -- и всё-таки я хотел бы знать, что стало с телом Горного Ветра.
   Лань ответила:
  -- Его провезли по городу, но довольно аккуратно, не проволокли. Возможно, они хотели показать кому-то, что это именно он. А потом... не знаю. Прилюдно над ним не глумились.
  -- И ничего о нём не говорили?
  -- Нет.
  -- Всё это странно, очень странно.
  -- Какая разница, что стало с его телом, если он всё равно мёртв?
  -- А я в этом не уверен, -- ответил Инти. -- Лань, ты думаешь, ему легко было бы дать тебе смертельный яд? Нет, этот яд лишь наводит сон, подобный смерти. Молодой здоровый мужчина не мог от него не очнуться. Но вот где? Если труп не стерегли как следует, то он вполне мог очнуться и сбежать. Однако, случись это в городе, он бы к Золотистому Ореху пришёл. Часть трупов выкидывали за город. Может быть, его решили выкинуть там вместе со всеми... Но вот куда он мог тогда пойти?
   Лань рассуждала вслух:
  -- Нагой человек всегда заметен. А трупы, если на них не повреждена одежда, нагими выкидывают. Тут всё зависит от возможности достать одежду. Что бы ты сделал в такой ситуации? Украл бы, попросил, снял с трупа?
  -- Зная моего сына, думаю, что он скорее попросил. Но тут слишком многое зависит от везения. Шансы, что он жив, есть, и неплохие. Но вот найти нас здесь он не может. И мы его найти не можем. Скорее он двинулся в Тумбес или в Кито. Там есть шанс его найти.
   Лань вдруг вздрогнула:
  -- Инти, скажи... может, ты решил обмануть меня, чтобы я ничего с собой не сделала? Может, ты выдумал всё это?
  -- Что я выдумал?
  -- Яд, который не убивает, а погружает в глубокий сон. Разве такое на самом деле возможно?
  -- Если ты сомневаешься в этом, то когда дойдём, я тебе покажу живое доказательство, -- ответил Инти. -- Вот мы уже и пришли.
  
   Они дошли до хижины, Инти постучал, но услышал, что внутри царят такие шум и ругань, что его стук едва ли был слышен. Пришлось распахнуть дверь так. Утрата о чём-то громко визжала. Ей вторил Томасик, которого Заря пыталась успокоить, но тщетно. Как успокоишь, когда вокруг визг? Поняв, что внутри только свои, никаких врагов нет, Инти как можно громче и строже спросил:
  -- Что здесь происходит! Немедленно прекратите шум! Коралл, давай, докладывай!
  -- Инти, тут вот в чём дело, -- ответил Коралл, смущаясь, -- не все хотят принять сюда этих женщин и детей, говорят, что места и еды на всех не хватит.
  -- И что, они хотят, чтобы эти несчастные ночевали на улице?
  -- Мы просто не хотим ночевать на улице сами! -- сказал Морской Огурец.
  -- Ну и не надо, есть баня, -- сказал Инти. -- Как-нибудь уляжемся вповалку. Ужин готов?
  -- Скоро будет, -- ответила Морская Волна. -- Утрата была против того, чтобы мы варили на них кашу. И вообще лишних детей видеть здесь не хочет. Они ей, видите ли, спать мешать будут!
  -- Ладно, ты тогда принимай гостей, а я сейчас с Утратой поговорю.
   Инти вывел скандалистку из хижины почти силой.
  -- Ты что со мной делать собрался? -- спросила она.
  -- Не бойся, ничего страшного. Просто хочу с тобой поговорить по-серьёзному. Ты ведь с отцом бежала от расправы, и я вас приютил. Так почему я не могу принять других женщин, оказавшихся в столь же тяжелом положении? При том, что они больше тебя пострадали?
   Утрата угрюмо молчала, Инти продолжил:
  -- Я понимаю, что ты почти всю жизнь прожила с отцом, он при этом целиком подстраивался под тебя, и ты ждёшь, что всех вокруг будут тоже подстраиваться под тебя. Отец тебя немного избаловал, но теперь придётся отказываться от этой избалованности. Ведь ты уже была замужем. У тебя могли быть дети, а может, и потом будут. Тебе разве понравится, если кто-то скажет, что твои дети им мешают?
  -- У нас не хватит на всех еды. Ты сам, Инти, ввязался их спасать! Зачем?
  -- Затем, что им грозила жалкая участь в рабстве. Разве они имеют меньше прав на жизнь и свободу, чем ты? Чем они хуже тебя? А с едой я вопросу решу как-нибудь.
   В ответ Утрата молчала. Они и в самом деле привыкла к тому, что её жалеют как сироту, и до того никто не говорил с ней так резко. Они не знала, как отвечать на это. Как можно саркастичнее Инти добавил -- Может, тем, что тебе удалось спастись от насилия, а они не сумели? Тем, что у них есть дети, а у тебя нет? Им хуже твоего пришлось.
  -- Я хочу домой... -- заныла Утрата. -- Мне надоело здесь.
  -- А ты думаешь, им не хочется домой? А мне не хочется? Но у нас теперь дома нет! А что творится у тебя дома, мы не знаем.
  -- Они тебе что, родные? -- выплюнула Утрата.
  -- Вообще-то родные. А были бы не родные, что бы это меняло? Ухаживать за чужими детьми тебя никто не заставляет. Но кровом и пищей делиться обязаны все. Так что извинись перед ними.
   Утрата молчала.
   Инти решил оставить её и пошёл внутрь. Там вроде было тихо, женщины молча ели сами и кормили детей.
  -- Ну как, уже перезнакомились? -- спросил Инти.
  -- В процессе, -- ответила Звезда, -- а кое-кто был уже и знаком. Я рада видеть Морскую Волну живой и здоровой.
  -- И не испугалась?
  -- Я уже устала бояться. И порой не понимаю сама, на каком я свете нахожусь.
  -- Ничего, всё в порядке. Кстати, если кому завтра будет невмоготу в тесноте, то есть задание. Также нам придётся скоро выдвигаться волей-неволей, запасы еды не бесконечные, а нам и в дороге надо будет чем-то питаться. Ну а пару дней как-нибудь перетерпим в тесноте да не в обиде.
   Асеро сказал:
  -- Инти, даже если бы у нас тут еды было достаточно, всё равно тут уже оставаться небезопасно. У нас тут были некоторые приключения... Уайн расскажет после ужина.
   Инти встревожился:
  -- Всё так серьёзно? Сам понимаешь, кое-какие дела тут ещё есть...
   Морская Волна ответила:
  -- Заходили двое, искали Уайна и Зарю. Уайн их потом прикончил там, выше по склону, но скверно другое -- их кто-то выдал, и скорее всего, выдала мать Зари. Может, и по глупости, но с того не легче.
  -- Это скверно, но, в крайнем случае, их можно отправить в путь пораньше.
   Уайн добавил:
  -- Наши враги мертвы. Их трупы лежат выше по склону, я их более-менее замаскировал. Хотя мешкать тут я и в самом деле не хотел бы.
   Инти ответил:
  -- Ладно, решим после ужина. А ты, Асеро, в состоянии путешествовать? Ведь тебе придётся ехать верхом!
  -- Думаю, что да. Следы побоев не болят.
  -- Это пока не болят, -- ответил Целебный Бальзам, -- при тряске могут заболеть. Так что лучше воздержаться от путешествий ещё день-два хотя бы.
   Морская Волна добавила:
  -- У нас ещё другая проблема: допустим, лошадей ещё на всех хватит, если детей держать на руках, но где мы возьмём столько женских сёдел? Тут надо или выменять на что-то, или переодеть девушек юношами, как мы переодевали Утешу. Но даже и так женщинам очень тяжело будет так долго ехать верхом, было бы лучше разжиться ещё одной каретой.
  -- Да, об этом тоже стоит подумать, -- согласился Инти.
  
   После ужина Инти внимательно выслушал Уайна и согласился, что возможную катастрофу с водопроводом надо предотвратить, несмотря на возможный риск раскрытия. "Делай что должно, и будь что будет!". Уайн должен был на следующий день тайно пробраться в родное селение и поговорить с отцом, предупредив его об опасности. Инти даже согласился на частичную деконспирацию, пусть, мол, приглашает отца вместе с надёжными людьми, перед ними он представится торговцем Саири.
   Также Инти отправил Морского Ежа и Кальмара в разведку в то селение, где находится мастерская кожных изделий. Заодно дал информацию о жене Золотистого Ореха, о детях и о её предполагаемом любовнике. Он как раз был мастером по коже. Вскоре они вернулись. Морской Ёж стал рассказывать:
  -- Ну, разузнали мы про этого кожевенного мастера. Прежде он некую высокую должность в мастерской занимал. А теперь мастерская не работает. Якобы нет подвоза кож. Но что интересно, сам он открыл при этом частную лавочку и делает изделия на заказ. И кожи при этом у него откуда-то берутся. Сам он говорит, что его пасынок в лесу охотится, добычу домой приносит. Допустим, пару раз он что-то и поймал, но много ли тут может городской мальчишка? Так что сдаётся мне, что часть кож он просто наворовал. Женских сёдел у него, кстати, не оказалось.
  -- А ещё что скажешь? -- спросил Инти.
  -- Что у него дурная репутация. До этого было то ли две, то ли три жены, но все потом уходили. Бил он их за неприлежание.
  -- Бил жён? И при этом занимал важную должность?
  -- Да, это странно. Подозреваю, что у него были высокие покровители. Я как раз говорил с одной бывшей женой. Человек дрянь, а в работе золото. Да и жён бил не абы за что под пьяную руку, а "воспитывал", требуя, чтобы они работящими были. А стыдно признаться, что ты якобы ленива. Вот они и уходили под другими предлогами.
  -- Ну, легко быть "работящим", если сам только на работе работаешь, а всё домашнее хозяйство на жене, -- ответил Инти, -- видно, из любителей жаловаться на то, что им по их "работящести" недодают. Но да, без покровителей тут никак.
   Морской Ёж ответил:
  -- Ему нетрудно было новых жён находить. Лицом красив, говорят, что на супружеском ложе ловок и искусен, но даже новую жену он недавно жестоко избил. Уже не таясь, зная, что никто сверху разбираться не придёт.
  -- За что избил-то?
  -- Да за то, что некий человек постучался, попросил поесть и переночевать. А был он вообще без ничего, говорил, что от погромов сбежал. Ну, ей его жалко стало, она его покормила и одежду дала. А он пожадничал.
  -- А с тем человеком что стало?
  -- Договорился до того, что тот ему отработает. Так что живёт теперь несчастный на положении почти что раба. Кто его знает, какой срок работы тот посчитает достаточным за старую тунику и скудную пищу? А тот в ответ на упреки разводит философию, что, мол, раз он такой работящий, то заслужил, чтобы на него работали.
  -- А с этим... полурабом вы не говорили?
  -- Нет, его держат в мастерской в подвале. Мы не могли его даже увидеть.
  -- Его что, совсем на свежий воздух не выпускают? Может, он ещё и в колодках?
   Морской Ёж ответил:
  -- Насчёт колодок не знаю, не видел. Но общаться с посторонними ему хозяин точно запрещает. И скорее всего, так не выпустит. Дети слышали, что тот его продать подумывает. Я Кальмару предлагал помочь этому несчастному сбежать, но он отговорил. Мало ли что за человек окажется, куда мы его потом денем, лошадей не хватит, да и хвост может за нами быть. Даже если мы убьём этого кожевника, как Уайн своих врагов убил, это не значит, что его высокие покровители за нами не увяжутся.
   Кальмар добавил:
  -- Пусть Золотистый Орех сам с жёнушкой и любовником разбирается, а нам надо не отвлекаться, а поскорее линять отсюда, с женщинами и детьми поневоле поедем медленно, а если бы мы там ввязались в приключения, то ещё неизвестно, чем бы всё кончилось. Каждому несчастному не помочь.
   Инти ответил:
  -- Во всём этом есть резон, и вам по обстановке было виднее, но всё-таки на вашем месте я бы вмешался, вы ведь даже не видели этого несчастного?
  -- Нет, его прячут.
  -- А жена поди сама не рада, что с таким связалась?
  -- Не знаю, он с домашними посторонним говорить запрещает. Новая жена с бывшей тайком разговаривала.
  -- Даже так?
  -- Ага. Типа, я теперь себе и другим хозяин.
  -- Да, надо Золотистому Ореху сказать, чтобы хоть детей оттуда вытащил. А с женой пусть сам разбирается. Да и этому рабу заодно бежать поможет. Сейчас я напишу сообщение Кораллу, он добежит до канатной дороги и перешлёт его. Ох, набил бы я морду этому молодчику!
   Подошёл Ворон и сказал:
  -- Инти, Кальмар прав, мы не можем бить морду любому рабовладельцу, иначе мы здесь застрянем надолго. Да и так с этими женщинами будем мешкать. Зачем ты только с ними связался!
  -- Я не мог их в беде оставить! А свои нелады с Ланью лучше тут не вспоминай. Я знаю, что ты с ней с утра успел повздорить из-за какой-то ерунды. Ей и так несладко быть фактически вдовой, без дома и с тремя детьми. Кроме того, я узнал немало полезной информации.
  -- Она мне сказала, что я в Тумбесе работал паршиво.
  -- А сам ты как считаешь? Предательство Цветущего Кактуса не раскрыл, но тут ты хоть исправил свою ошибку. Но ведь и связь упустил. Почему о прибытии Альбатроса знали уже даже в Казначействе, вдова Золотого Слитка подтверждает, но не знал Горный Ветер, до которого должно было дойти сообщение по спецпочте? Если бы он знал хоть днём раньше, что Жёлтого Листа надо арестовать немедленно, то может, всё бы иначе обернулось!
  -- Я-то чем виноват?! Тут в пору уже Якоря винить.
  -- Ну, может и Якорь тут был не высоте тоже, но дело в том, что ему пришлось иметь с твоими кадрами. И как ни крути, провал есть провал.
  -- За тобой, Инти, провалов получается побольше моего. Да и за Горным Ветром тоже.
  -- Да, получается. Как видишь, последствия я расхлёбываю по полной. И искупаю работой.
  -- Инти, а ты не думаешь, что корень всех бед -- в том, что и ты, и Асеро, и Горный Ветер просто были неподходящими людьми для своих должностей? И так много ошибок наделали в силу этого?
  -- Я не думаю, что Горный Ветер наделал много ошибок. Скорее, беда в том, что у него были руки связаны. Допустим, у меня на его месте была бы большая свобода, но не так уж многим большая. А вообще ещё мой отец говорил мне -- в нашей работе любая ошибка может стать последней.
   Сказав это, Инти отошёл, сочтя дальнейший разговор бесполезным.
   Он пошёл в конюшню и увидел, что Асеро проверяет там состояние конских подков. Дело, конечно, нужное, но только... На глазах у того еле сдерживаемые слезы.
  -- Асеро, ты отчего не с дочерьми? Я думал, ты рад с ними увидеться после долгой разлуки!
  -- Я поначалу был рад, конечно. А потом... Фиалка меня стала спрашивать, что, мол, у белых людей за палка между ног растёт? И зачем они её в женщин запихивают?
  -- А в неё тоже запихивали, что ли? -- прошептал Инти, побледнев.
  -- Да, но ей и Ромашке только в рот. Они чуть не задохнулись от такого. Правда, Ромашка таки негодяя укусила. Ну, я попытался объяснить, что за палка, что, мол она у всех мужчин там растёт, но нельзя её маленьким девочкам в рот пихать. А тут Мальва сказала, что всё и так знает, и чтобы я их не обманывал. Мол, я сам эту палку в её мать пихал, и она знает, как это больно. И ударила меня по щеке, после чего убежала.
  -- Значит, они и Мальву...
  -- Разумеется, ей же одиннадцать, сколько Лани было, когда её селение уничтожили... Но вот как мне теперь поговорить с Мальвой, она же мне не доверяет! Она же думает, наверное, что я делал это с Луной вот также, как с ними это делали... С болью, с кровь, держа за руки и за ноги... Попроси Звезду, что ли? Может, она объяснит... Или Лань.
  -- А тебя, она, значит, теперь избегает?
  -- Да, и мне стыдно... Я понимаю, что ни в чём не виноват. Я не виноват, что родился на свет мужчиной. Я никого не бесчестил! И других женщин, кроме жены, не знал! И жену никогда против воли к соитию не принуждал. Какое мне удовольствие, если ей неприятно? Но вот стыдно... не за то, что лично сделал, а за других мужчин. Не все же с жёнами всегда столь щепетильны, бывает, что больше о себе думают... Да, у нас в Тавантисуйю не было такой мерзости, как публичные дома и рабство, но вот я поговорил с Кораллом... Сам он считает одним из самых главных достоинство нашего государства, что, будучи моряком, при этом можно быть человеком, ходить в относительно чистой одежде, а не в лохмотьях, и читать книги. А у белых людей с матросом как со скотом обращаются. Зато белому матросу можно потом пойти в бордель и отыграться на беззащитной женщине за все унижения, которые он вынужден терпеть по жизни. Собственно, убери эту возможность -- насладиться своим скотством -- и тогда основания для покорности рухнут. Но беда в том, что иные наши морячки порой завидуют тем... Точнее, им хочется и рыбку выловить, и штанов не замочить. Ну, чтобы и чистая одежда, и хорошая еда, и даже библиотека на корабле, но чтобы при этом и право по борделям ходить безнаказанно. Скажи, Инти, а в годы твоей молодости такие настроения были?
  -- Ну, такие люди, как Ловкий Змей везде встречаются. Но он и ему подобные свой настрой скрывали.
  -- Вот именно, что скрывали. Получается, что теперь таких людей стало слишком много, чтобы скрывать и стыдиться, во всяком случае, иные считают добротные чистые шерстяные туники слишком убогими, им подавай камзолы с кружевами и золотыми цепями. Коралл сам ужасается этому.
  -- Ну, возможно, он всё-таки преувеличивает. Конечно, кто-то так говорит, но не все и не большинство.
  -- Пусть так, но всё-таки это очень тревожный звоночек. Ты сам говорил, что они, молодые, другие, чем мы были в их годы, и мы их не вполне понимаем.
  -- Статистика сбежавших моряков не очень велика.
  -- А не всякий с такими настроениями и сбежит. Всё-таки родственники, и не всякий решится украсть что-то, а без средств бежать бессмысленно. Да и не хотят они полностью как у них. Хотят, чтобы смесь... Вот Коралл и отмечал подспудное желание перемен. Но ведь смесь не получится.
   Инти ответил:
  -- Ради кружевного белья перемены не случаются. Это не то, ради чего можно рискнуть жизнью! Вот из ненависти люди да, рискуют.
  -- Вот что, Инти, я думаю завтра съездить в Счастье! Вместе с Вороном. Хочу попробовать найти Кондора и узнать о судьбе Луны.
  -- Ну, съездить туда надо, но почему едешь именно ты? Ведь ты ещё не вполне здоров! Целебный Бальзам ведь не зря предупреждает...
  -- Инти, сам понимаешь, что ехать могу или я, или ты. Из мужчин только мы Луну в лицо знаем.
  -- Допустим. А почему ехать не мне?
  -- Потому что послезавтра Райма Инти. Ты знаешь, что я должен делать каждый праздник... Мне уже Фиалка говорила, как она ждёт от меня этого праздника... Но я не могу... Не могу, понимаешь! -- Асеро всхлипнул. -- И отказать ей тоже не могу. А если мне надо уехать по делам... тогда не вопрос.
  -- Да, серьёзно... Я как-то об этом не думал, не до того теперь...
  -- Инти, может, ты лучше богом побудешь. Ты же Инти, тебе можно... Для детей.
  -- Хорошо, подумаю. Но почему ты решил ехать именно с Вороном, а не с тем же Кораллом, например?
  -- Тебе он кажется ненадёжным?
  -- Откровенно говоря, да. Лучше бы с Кораллом или Морским Ежом.
  -- Да, характер у Ворона скверный. Но означает ли это непременно склонность к предательству? Ты боишься, что он мне может сделать что-то плохое?
  -- Асеро, я не хотел тебе говорить... но когда мы нашли тебя без сознания, Ворон говорил, что с тобой не надо возиться. Нет, бросить тебя на верную смерть он не предлагал, но предлагал навязать кому-нибудь, авось позаботятся.
  -- Ворон это сказал... а остальные? Ты уверен, что больше никто так не думал? Ты сам только слышал слова Кальмара о том рабе... Именно людям, готовым прямо сказать всё, что они думают, я склонен больше доверять.
  -- Ну, тут ты скорее прав.
  -- Инти, если бы ты слышал, что тут творилось, когда пришёл Коралл и объявил, что надо кормить каких-то женщин. Хотя Утрата и орала громче всех, но это оттого, что мужчинам визжать не положено.
  -- А Ворон возмущался?
  -- Он интересовался их моральным обликом. Не шлюхи ли... А вот Кальмар и Морской Огурец скорее не хотели обузы. А это куда хуже.
  -- Хуже, согласен.
  -- Мне кажется, что у тумбесцев какой-то болезненный тик... что им не хватит чего-то, и эта нехватка их под удар поставит. Нет, так может быть в жизни, не спорю... но они боятся этого больше, чем оно того стоит. И это не вчера и не сегодня у них появилось. Не от растерянности. Видно, было ещё до переворота. Ведь нелепо же. Парадоксально! Более старшие поколения жили скуднее, но были щедрее.
   Инти ничего не успел ответить, потому что в этот момент на конюшню зашёл Уайн.
  -- Уже вернулся? -- спросил Инти.
  -- Да, и мне надо поговорить с вами. Я объяснил отцу про ситуацию с водой. Он, в общем, согласен помочь. Но только... он ведь не справится один или даже с парой ребят, которых он надеется привести. В общем, помогать должны наши люди... А это значит -- раскрыться по полной.
  -- Ну не совсем по полной, имён им называть не обязательно.
  -- Допустим, тебя они не узнают, и лекарь смолчит, и Утрата... Впрочем, насчёт неё я не очень уверен.
   Лицо Инти сразу посуровело:
  -- Ты узнал про неё что-то нехорошее? Говори, это важно! -- сказал он.
  -- Короче, её муж не был убит на месте. Она его бросила тяжело раненного.
  -- Она знала, что он ранен, а не убит?
  -- Вот это не могу понять точно. Но не проверяла, во всяком случае. Я его видел живым. Его мои родители подобрали и выхаживают.
   Уайн как-то нехорошо замолчал. Инти переспросил:
  -- Ты хочешь сказать что-то ещё? Он безнадёжно искалечен?
  -- Вроде нет, потом встанет. Нет, не в этом дело...
  -- Ты хочешь сказать, что Утрата поступила... не по-людски, бросив его?
  -- Ну, тогда она вряд ли могла его спасти. Нет, что убежала, спасаясь от насилия, я обвинить не могу. Я бы и сам предпочёл, чтобы моя жена в такой ситуации сбежала, чем была бы обесчещена, возможно и насмерть замучена. Дело не совсем в этом... -- Уайн говорил это, опустив взгляд вниз и ковыряя землю носком сандалии. -- Мне кажется, что она вообще к своему мужу равнодушна, никогда о нём не говорила, всё больше о себе думала. Во всяком случае, так думает Заря.
  -- То есть, думаешь, что она мужа не любит? Но ведь выдавали-то её замуж добровольно.
  -- Не знаю. Да, на неё не давили. Но кажется мне, что она... по жизни больше всего собой озабочена.
  -- Привыкла, что всё вокруг неё для неё? Потому что единственное дитя у своего отца? Потому что все вокруг жалели сироту?
  -- Да, Инти. Хотя Заря тоже единственной выросла. Но ведь не так на себе зациклена, как её мать, например. Не знаю, от чего это зависит.
  -- Я свою старшую дочь тоже излишне избаловал, -- вставил до того молчавший Асеро, -- ведь она же недоношенной родилась, было страшно, что вообще не выживет. Инти, и ты знаешь теперь, во что это вылилось!
  -- Думаю, что её больше избаловала собственная красота, -- грустно сказал Инти, -- привыкла, что вокруг много поклонников, из которых можно выбирать. Потому и не ценила каждого по отдельности. Хотелось ей чего-то необыкновенного! Впрочем, теперь это всё не важно. Ладно, Уайн, что ты думаешь делать?
  -- Думаю сообщить об этом Утрате и посмотреть, как она отреагирует. Если изъявит желание отправиться выхаживать мужа -- тогда ей можно доверять. Но если не изъявит... Тогда как быть?
  -- Понимаю твои опасения, но выбор у нас не велик, -- сказал Инти. -- Испытать ты её, конечно, можешь, но всё равно придётся рискнуть и открыться. Что, мол, живут тут такие. Но мы не можем допустить, чтобы селения затонули. Кстати, ты ничего не узнал о проповеднике, которого упоминали Хорхе и Педро?
  -- Узнал немногое. Формально этот тип с красивым лицом и красивым голосом объявляет себя вне политики, и это позволяет ему избегать многих вопросов, но, в общем-то, понятно, что он против инков, мешавших проповедям. Напрямую Хорхе и Педро в селение не являлись, во всяком случае, мои родители их не видели, но связаны были явно. Кстати, нам ещё повезло, что Хорхе и Педро не узнали в лицо Асеро. Но ведь кто-то из пришедших узнать может...
  -- Вот это и в самом деле проблема... -- сказал Инти.
  -- Инти, если я поеду с Вороном в Счастье, то вопрос не стоит.
  -- А если тебя там узнают в лицо?
  -- Тут меня могут выдать дочери. Или Тучка. Что взять с малышек. Твои дочери тут, конечно, осторожнее. А там чисто по лицу меня едва ли узнают. Разве я похож на себя прежнего? Народ привык, что я являюсь перед ним во всем блеске, что золото сверкает у меня на груди, запястьях, и в ушах, а теперь я... я очень жалко выгляжу на самом деле. Уши оборваны... впрочем, их можно под капюшон. Ну и в остальном вид у меня далеко не такой, к какому они привыкли
  -- Ну-ну, Манко тоже на цепи посидел. И в жизни это выглядело ещё ужаснее, чем в известной пьесе. Да и потом ему не сладко пришлось под властью Эрнандо Писарро. Но ведь когда его освободили из плена, в нём немедленно признали Первого Инку без всяких вопросов!
  -- Времена изменились, Инти. Теперь у нас меньше верят в богов, и потому от бога требуют, не знаю как объяснить... большей божественности, что ли? -- Асеро усмехнулся. -- Ведь мне же очевидно, что я твоих людей своей персоной сильно разочаровал.
  -- Ну как сказать, а что они ждали, собственно? Что у тебя знаки божественного достоинства к телу приросли? Что ты не можешь быть больным и слабым?
  -- Не знаю, у каждого свои представления об идеале. Вот Ворон помешался на половой морали, малейшее отклонение от которой для него уже повод человека не уважать. Но это, верно, оттого, что обидел его кто-то. Впрочем, я тут чист. А что важно для остальных, я не понял. Потому что они, в отличие от Ворона, не говорят об этом прямо. То ли они осторожнее, то ли просто не умеют облечь в слова. Что скажешь, Инти?
  -- В общем, я мог бы тебе запретить подобный риск. Но, возможно, ты и прав, стремясь таким образом испытать Ворона. В конце концов, лучше его испытать так, чем в более опасной ситуации.
   Уайн добавил:
  -- Инти, я ещё хотел спросить тебя про проповедника. Сам я его не видел, но по описанию, у него чистые голубые глаза и голос необычайно красив. Может, о таком упоминалось в отчетах, а Асеро мог его и живьём видеть? Человек должен был быть достаточно приметный, по нему теперь многие женщины с ума сходят. Моя тёща тут конечно впереди всех, но не одна она такая... Но раз одним из условий допуска англичан было отсутствие проповедников, то как он мог проникнуть?
  -- Англичане не испанцы, -- ответил Асеро, -- у них нет священства как отдельной касты. Теоретически вроде это может делать чуть ли не любой. Да и маскировать они их могли легко. Кто скажет, что вот тот купец на деле ещё и богослов? И красивый голос можно скрыть, а актёры голос вообще менять могут. Можно предположить, что они какую-то часть людей привезли скрытно. Но тут сложно понять.
   Инти ответил:
  -- Да, Хорхе с напарником едва ли могли въехать под своими именами. Кто-то должен был дать им фальшивые документы, скрывавшие их происхождение. И боюсь, что это были люди из моих подчинённых, больше некому.
  -- Подложные паспорта им могли выдать и англичане.
  -- Могли, не спорю. Но чтобы их наши люди не проверяли -- быть такого не может! И сомневаюсь, что просто прохлопали. Плохо зная нас, англичане слишком неискусны в таких подделках.
  -- А Ловкий Змей? -- спросил Асеро. -- Он вполне мог и искусно подделать.
   Инти ответил:
  -- Он-то мог, но всё равно дело им не обошлось. Подумай о том же Розенхилле. Горный Ветер за голову схватился, когда узнал, что тот оказался опять в Тавантисуйю. Ведь его же люди лично проверяли, что тот сел на корабль, подмена исключена. Получается, что ночью, когда корабль отплыл, кто-то помог ему спуститься в шлюпку, тайно добраться до берега и вернуться в столицу. Понятно, что тут должно было быть задействовано очень много людей. Даже страшно подумать сколько... да и этот Хорхе тоже столько времени скрывался, а значит, его тоже покрывали. Вот что, Уайн, мне нужно послать в Тумбес для проверки надёжного человека и опытного разведчика. А это можешь быть только ты, больше некому.
  -- Но почему я? У тебя же все, кроме меня, из Тумбеса.
  -- Вот потому ты и удобен, что не из Тумбеса. Тебя же там почти никто не знает как моего человека.
  -- Зато Зарю знают. О её делах небось до сих пор там судачат.
  -- Не думаю, за пять лет уже случилось столько всего, что о той истории давно забыли. А Заре нетрудно притвориться, что она теперь ничем, кроме детей, быта и хозяйства, не интересуется. Стройте из себя обычных беженцев, рассказывайте об ужасах, творящихся здесь, и никто ничего не заподозрит. Невинное семейство с двумя детьми меньше всего похоже на шпионов. Так что подумайте с женой, насколько вас устроит такой вариант, тем более что уезжать тебе отсюда надо, а в Кито я бы тебе соваться не советовал. Моё чутье мне подсказывает -- там будет жарко, возможно кровопролитие...
  -- Но ведь сам семью туда везёшь? -- переспросил Уайн.
  -- А у меня выбора нет, в отличие от тебя. Я не могу не ехать в Кито и не могу отправить их куда-то одних. А тебе лучше в Тумбес, Старый Ягуар вас в обиду в случае чего не даст. Пока не отвечай, подумай, с женой посоветуйся.
  
   Одним из самых больших неудобств жизни в тесноте всегда является то, что в "комнату уединения" почти всегда надо выстаивать очередь. Впрочем, Инти и этим неудобством умел распоряжаться с пользой: так как хижине почти всегда много народу, то если хочешь с кем-то перемолвиться словом наедине, то удобный случай может представить как раз в такой очереди. Так и на сей раз Инти, когда его сестра Звезда случайно оказалась в очереди впереди него, не преминул спросить, не знает ли она ещё чего-нибудь о судьбе их родичей крови Солнца:
  -- Верховный Амаута после того, как ему пригрозили изнасиловать и обратить в рабство его дочерей, вроде сломался, это ты знаешь. Так же думают сломать и Славного Похода, держа в заложниках его родных. Впрочем, тут я не мог сказать, кто из семьи попался в их руки живым. Ходили слухи, что у них Шерстяная Накидка в заложницах, а ты говоришь, что она мертва. Чистая Верность покончила с собой, выбросившись из окна. Это точно было самоубийство, мы говорили с ней накануне, она не хотела жить в позоре и с чувством вины, что это все, мол, из-за неё. Мол если бы не тот случай с её сыновьями, то не пустили бы англичан в страну и не случилось бы того, что случилось. Я ей пыталась объяснить, что дело не в этом, в конце концов, можно было выкупить юношей, а никаких договоров не подписывать, но она не вняла. А может, и не в этом дело, а знала она что-то опасное. Утром оказалось, что ночью она сумела вылезти на карниз и бросилась вниз. А может, и не бросилась, а пыталась бежать, но упала...
   Инти ещё хотел расспросить про жён и детей Киноа, но как раз в этот момент подошла очередь Звезды, и разговор прервался. К нему подбежал запыхавшийся Коралл и вручил пакет с алой каймой.
  -- От Золотистого Ореха, -- сказал он, -- Капибара передала. На дом Панголина было нападение в его отсутствии, может быть, интриги амаута. Да и вообще там скоро, похоже, будет жарко. Англичане продвигают идею, что все крупные мануфактуры надо поделить на мелкие мастерские. В мелкой мастерской люди лучше работают. Мол, там хозяин видит работников и отмечает наиболее усердных. И эту идею продвигают среди работников.
   Инти усмехнулся:
  -- Неужели среди них находятся такие, кто верит в эту чушь?
  -- Уж не знаю, верят или сами собираются этими самыми хозяевами стать, но сторонники такого подхода есть. У англичан-то интерес наше производство тканей уничтожить, чтобы у них там конкурентов не было. Но вроде есть силы, которые, наоборот, хотели бы мастерскую сохранить и присвоить, только надсмотрщиками снабдить. Вот иным кажется, что лучше примкнуть ко второй силе, чем самим что-то мутить, мы, мол, слабы.
  -- Коралл, сам небось понимаешь -- если заключать такой союз, то всё упирается в то, кто кого кинет. Для тех, кто хочет поставить над народом надсмотрщиков, самоорганизация простых работников худшее зло, большее даже, чем упущенный лакомый кусок. Может, знаешь из истории, что Диего де Альмагро-старший во время своей борьбы с Писарро предлагал Манко союз против Писарро, и по этому поводу среди соратников Манко были весьма бурные споры, но в конце концов было решено отказать, потому что это подрывало доверие народа. И как показала история, это было правильным решением.
   Взглянув в лицо своего собеседника, чтобы оценить его понимание, Инти понял, что тот слушает едва ли внимательно, потому что тому тоже нужно в вожделенную "комнату уединения".
  -- Иди давай вперёд, вижу, что тебе невтерпёж, а я ещё подождать могу.
  
   Коралл воспользовался этим, как только появилась возможность, а Инти вскрыл пакет.
  
   Не хочу тебя пугать, Саири, но дела у нас прескверные! Пока Панголин был у нас, к нему явился незваный гость. Дома были лежачий больной и девушка, которая за ним ухаживала. Я так понял, что у них были между собой романтические отношения. Так вот, незваный гость под угрозой расправы над больным принудил девушку пойти с ним, и я так понял, у него относительно девушки бесчестные намерения. Бедный юноша до сих пор вне себя от горя.
   Мы его перенесли к себе, потому что незваный гость может явиться снова или других гостей за собой привести. Ну и Панголин теперь тоже живёт у нас. Но вот вопрос: чисто случайно ли негодяй узнал адрес Панголина или его кто-то навёл? У меня есть подозрение, что тут может быть замешан кто-то из амаута, кто был замешан в том заговоре.
   Золотой Подсолнух вернулся и привёл с собой некую девушку, которая оказалась заражена дурной болезнью. Впрочем, об этом она сразу сказала, так что поселил я её отдельно от остальных, Панголин её лечит каким-то новым способом. Лично я не уверен, что плесневый грибок способен помочь от болезни, но, в конце концов, я не медик, а если не сработает, можно будет прибегнуть и к традиционному методу. Впрочем, неважно, я по крайней мере рад, что Золотой Подсолнух сам жив-здоров.
  
   Золотистый Орех
  
   Инти задумался. Нет, вряд ли тут постарались враги-амаута, скорее всего, враг и соперник бедного юноши выследил девушку сам. В конце концов, арестовать Панголина, если такова была их цель, они могли, когда его вызывали на проверку в инквизицю. Видимо, им не до него пока. Но вообще об этом стоило бы подумать. Заговор амаута имел немало белых пятен. От Топинамбура, предположительно главного заговорщика, так и не удалось добиться, с кем он там связывался заграницей. А теперь документы по заговору или сгорели в доме при штурме, или опять же в руках врагов. Хотя.... Лань-то здесь, и она потом их копировала от руки в нескольких экземплярах (это было слишком секретным делом, чтобы печатать такое на станке), и память у неё преотличная, это свойственно многим племенам, не знающим письма. Так что описание фигурантов дела, в том числе и оставшихся на серьёзном подозрении, но формально чистых, она может воспроизвести наизусть, а Морская Волна скажет, видела ли похожих людей. К тому же Топинамбур был в своё время настолько знаменит на всю страну, что его портрет во многих книгах печатали, почаще Первого Инки даже, может, и тут его портрет завалялся где-нибудь, среди спасённого имущества были какие-то старые книги, одна вроде как раз о сельском хозяйстве...
   Коралл вышел:
  -- Послушай, Коралл, у меня к тебе небольшое задание. Пока есть время до ужина, посмотри мои книги, есть среди них книга по сельскому хозяйству? Если да, то поищи в ней портрет Топинамбура.
  -- Будет сделано, -- ответил Коралл.
   И тут Инти заметил, что их разговор подслушал лекарь Целебный Бальзам, тоже шедший к заветному месту. Он воскликнул:
  -- Инти, я во многое могу поверить, но никак не в то, что Топинамбур преступник!
  -- А почему не можешь поверить? Ты был с ним знаком?
  -- Нет, не был. Но всё-таки столь прославленный учёный муж не может быть преступником, зачем ему это?
  -- Эту печальную историю я могу рассказать сегодня за ужином, а тут слишком долгий разговор, -- сказал Инти, скрываясь в комнате уединения.
  
   За ужином Инти сдержал слово:
  -- Я тут обещал Целебному Бальзаму подробности про заговор амаута и про дело Топинамбура рассказать. Да и вам всем будет её послушать полезно. Иные наивно полагают, что мы вот можем взять любого человека и просто так арестовать. Нет, даже и простого крестьянина так нельзя. Раньше было правило -- не менее трёх доносов от разных людей. Правда, три негодяя, сговорившись, могли таким образом погубить невинного человека. Но я ввёл правило -- чтобы возможную связь доносчиков между собой проверять и возможную для них выгоду тоже. Впрочем, даже при Колючей Ягоде никто бы не стал хватать человека, прославленного на всю страну, чисто для отчётности. Колючая Ягода был негодяем, но не идиотом всё-таки. Любой суд над известным человеком всегда приковывает внимание всей страны. Вот почему, если ему надо было избавиться от высокопоставленного врага, такого как Алый Мрамор или мой отец Лавровый Лист, он предпочитал убийство из-за угла или тайное отравление, но не стряпал дело при помощи пыток и подложных свидетелей. Потому что слишком велик был риск, что всё вскроется.
   Сделав небольшую паузу чтобы прожевать кукурузную кашу, Инти продолжил:
  -- Итак, на Топинамбура поступало много доносов, но до поры до времени на них не обращали большого внимания, объясняя их завистью коллег. Ведь он был одним из немногих амаута, кто имел возможность посетить далёкие страны, чтобы привести оттуда образцы растений, которых у нас нет, но которые могли бы быть нам полезны. Ещё Бриллиант писал, что чем больше у народа есть одомашненных растений и животных, тем больше его преимущества в заготовке продовольствия. И хотя Топинамбур мёртв, но добытые им растения бережно возделывались в оранжереях до переворота. Их стараются и сейчас сохранить, несмотря на все трудности.
   Целебный Бальзам ответил:
  -- Вот одного не понимаю, если наше государство ему всё давало, то какой ему был смысл ввязываться в заговор?
  -- Ну, всё-таки наше государство давало ему многое, но не всё, чего ему хотелось. Вот, например, средств на покупку европейских книг ему давали не так много, как он желал бы. А вот если бы у нас сменилась власть и ввели бы христианство, то с европейскими книгами таких проблем бы не было. Амаута, похоже, всерьёз верили, что времена Франсиско де Толедо канули безвозвратно в прошлое, и наших книг при этом никто жечь не будет. По крайней мере, не будут жечь тех книг, которые не касаются политики непосредственно.
   Целебный Бальзам удивлённо спросил:
  -- Но зачем жечь книги, которые не касаются политики? Например, книгу про разные сорта картофеля? Это же вполне безобидно.
  -- Это тебе кажется, что безобидно. Во-первых, любая такая книга свидетельствует о нашем уме, трудолюбии, способности к наблюдению и накоплению знаний. Ведь вывести сотни сортов картофеля без этого невозможно!
  -- И что?
  -- Как что? Ведь мы в глазах европейцев должны выглядеть как тупые, ленивые и годные только для тяжелого и тупого труда рабы. А такие книги так думать о нас мешают, значит -- в огонь их!
   Вздохнув, Инти добавил:
  -- Но то, что о нас так думаю европейцы, не так страшно. Куда хуже, когда, начитавшись европейских книг, наши амаута начинают думать точно так же. Что мол, мы какие-то неполноценные от природы. И потому надо нас отдать под власть европейцев. Себя они считают полноценными и потому уверены, что при европейцах у них будет сытая жизнь рантье... Что будут ценить их ум и университетское образование, их культурность. Но зачем европейским образованным учёным мужам такие конкуренты?
   Целебный Бальзам возразил:
  -- Не понимаю я, Инти, ведь если у нас подготавливают учёных не хуже, чем в Европе, то почему они не могут относиться к нам как к равным? По крайней мере, в этом вопросе?
  -- Я могу сказать почему -- вставил Асеро. -- Вот ты историю бывшего монаха, ставшего тавантисуйцем, знаешь. Он говорил, что там старался быть не хуже других. Учился старательно, но всё это было не важно. Он был для них "индейцем", "индейцем" и оставался несмотря на все усилия. Признать его равным себе белые люди не могли.
  -- Да, не могли, -- сказал Инти. -- Но вот Топинамбур в упор не понимал таких вещей. Он считал, что есть лучшие и худшие объективно, а лучшее общество ? то, которое объективно выводит лучших наверх. Но наше общество он не считал лучшим, потому что оно, по его мнению, выводит наверх не тех. Есть давний вопрос, что в первую очередь определяет характер и способности человека: кровь, доставшаяся от предков, или воспитание. Конечно, отрицать влияние крови никак нельзя, но вот в чём штука -- порой у достойных родителей рождались недостойные потомки, и наоборот, Пачакути был достойнейшим правителем и при этом сыном недостойного отца-труса и имел недостойных братьев. Так что в первую очередь надо судить по тому, как человек себя по жизни проявил, достойно или недостойно. Но бывает и так, что один и тот же человек сперва проявит себя достойно, а потом устроит что-нибудь недостойное, например, струсит или предаст Родину. Мне в силу специфики своей работы как раз с таким чаще всего приходится сталкиваться. Да и сам Топинамбур тут яркий пример. Он сам считал многих инков недостойными. Мол, править должны только инженеры и учёные ? потому, что они инженеры и учёные. Ему не нравилось, что учёный амаута должен признавать равным себе инкой совершившего подвиг простого воина. Не хотел он равным себе такого считать. Он же образованный! А тот только мужественный. С его точки зрения, это были вещи неравноценные. Да и вообще он не считал, что нужно обеспечивать приличные условия для всех. Достаточно только для лучших, а потом уже эти лучшие настроят и наизобретают так, что всё остальные заживут. А пока этого не произошло, пусть, мол, остальной народ живёт в голоде и грязи.
  -- Он что, так тебе прямо и говорил?
  -- Конечно, он выражался более замаскированно, всё-таки не сумасшедший, чтобы прямо признаваться в таком. Однако если проявить интерес к взглядам человека, то многие выбалтывают то, чего и не собирались. Я не очень хорошо разбираюсь в сортах растений, но историю знаю хорошо. Знаю, что элита, выведенная из-под контроля, забывает о том, что привилегии даны ей не просто так, и что у неё есть долг перед народом. В своё время Тупак Юпанки ослабил контроль над высшими инками -- чем дело кончилось? Войной во времена Атауальпы и Уаскара. Которая вместе с конкистой могла вполне угробить наше государство. Впрочем, вернёмся к Топинамбуру. Он, в общем, хотел заменить инков другой властью. Не проходили мы по его критерию наилучшести. Но хуже другое, то, что они планировали сделать со своими противниками...
   Инти мрачно замолчал, видимо, колеблясь, стоит ли рассказывать о таким при женщинах и детях.
  -- А что, он планировал кого-то убить? -- спросил Целебный Бальзам.
  -- Ну, это само собой разумеется. Перевороты бескровными не бывают. Самых опасных противников всегда убивают, ну или, как в некоторых заморских странах, затачивают в тюрьмы навечно. Впрочем, я бы в такой ситуации предпочёл скорее смерть, чем пожизненное гниение в неволе. Но понятно, что всех противников не перебьешь. Он рассуждал о преступниках, сравнивая их с быками и утверждая, что такой непокорный бык легко превращается в такого покорного вола.
  -- Может, он имел в виду перевоспитание? -- спросил Целебный Бальзам.
  -- Едва ли... Если он считал причиной преступлений некую склонность в крови, то разве это можно убрать перевоспитанием? Он как раз скептически выражался о нашей системе отправки на каторгу, говоря, что она далеко не всех перевоспитывает. Нет, если он говорил о превращении быков в волов, это надо понимать именно так, и не искать обходных трактовок.
   В этот момент Коралл, рывшийся до того в книжках (мисок на то, чтобы поужинать всем одновременно, всё равно не было), вдруг воскликнул:
  -- Нашёл! Вот портрет этого мерзавца! -- и показал всем присутствующим разворот книги.
  -- Узнаешь его, любимая? Был такой человек у Ловкого Змея? -- спросил Инти.
  -- Узнаю. Он был там даже несколько раз. Называл он себя, впрочем, иначе. Как-то типа Пирус Тереус.
   Инти ответил:
  -- Да, Pyrus terreus в переводе с латыни и будет "земляная груша", как белые люди иногда зовут Топинамибур. Значит, ошибка исключена. И о чём они говорили с Ловким Змеем?
   Морская Волна ответила:
  -- Они обсуждали возможный переворот, и как следовало бы поступить с большей частью негодного населения. В общем, был план как раз массового превращения быков в волов. Для начала просто нелояльных и больных, потом большинства населения. Он собирался лишить всех людей с дурной кровью возможности иметь потомство. А самую дурную кровь находил у тех, кто имеет отношение к Службе Безопасности или хотя бы обращался к ней. Он считал доносы чем-то имеющим отношение к дурной наследственности. Да и вообще у всех активных сторонников инков считал людьми с порченой кровью. Их всех следовало сделать "волами". А их жёнами и дочерьми должны были бы овладеть лучшие из европейцев.
  -- Иными словами, он планировал постепенное замещение населения? -- уточнил Инти. -- В общем-то, это логичный вывод, если исходить из идеи, что часть людей неполноценна. Логичный и страшный.
  -- А как они планировали определить достойнейших из европейцев? -- спросил Целебный Бальзам.
   Морская Волна усмехнулась:
  -- Да он европейцев в любом случае считал лучшими по крови, чем мы. В Европе для значительной части населения фактически запрещено вступать в брак, а иных вообще калечат, несмотря на формальный церковный запрет, он предлагал ввести подобное и у нас. У них искалеченные юноши нужны только для того, чтобы петь в церкви, но у нас он хотел ввести эту практику пошире, тем более что церковь не ограничивает. С чего-то он решил, что именно европейские условия сильной конкуренции отбирают лучших, а не худших.
  -- Значит, план по кастрации нелояльных... -- мрачно сказал Инти, откладывая пустую миску. -- И по некоторым сведениям, его уже начали приводить в исполнение. Вполне логично, что неразоблачённые сторонники Топинамбура поддержали переворот, тем более что и сам Топинамбур одобрял возможное убийство Асеро.
  -- Вот одного не пойму -- откуда у моих врагов такая сумасшедшая ненависть ко мне?
  -- Сложный вопрос, -- ответил Инти. -- Ненависть такой мудрец видимо, считал, слишком простым и грубым чувством, потому сказать, что ненавидел, будет неточно. Он считал нас неполноценными, как и большинство населения нашей страны. Даже Главному Лекарю он рискнул предложить несколько ограничить размножение больных и совершивших преступления. Причём, я так понимаю, что речь шла о тех проступках, которые смертью не караются, иначе бессмысленно. Вообще наша система наказаний исходит из того, что такой человек исправиться может, а раз так, то зачем его увечить? А он-то как раз исходил из идеи, что раз совершил преступление, то внутренне порочен. Ну и говорил, что дурных людей из простого народа лучше запугать. Ведь такая участь вызывает стыд и ужас у любого мужчины. Да, он мог рассуждать о сортах людей так, как будто речь идёт не о людях, а о сортах картошки. Ведь помимо преступников он, кстати, предлагал так изувечить больных. Вот, например, таким показанием по его мнению является чахотка.
  -- Бррр! -- вздрогнул Уайн. -- Но ведь это бессмысленно! Я же не родился с этой болезнью, а подцепил её в тюрьме! А потом и выздоровел, детям она не передалась.
  -- Ну, с его точки зрения, раз подцепил, то кровь слабая. Хотя на самом деле это был только предлог для того, чтобы к этой идее кастрировать не тех общество привыкло. Тут нельзя и тонкой щёлочки допускать. Потому что если многие мужчины бесплодны, то он параллельно пытался протолкнуть идею лучших осеменителей, а это уже...
   Целебный Бальзам возразил:
  -- Но ведь и так лучшим людям дозволяется иметь нескольких жён, в том числе и с целью получить от них больше потомства, в надежде, что оное унаследует качества предков. Так что почему и не позволить такое в качестве эксперимента?
   Возмущённая Заря вмешалась:
  -- Нет, так нельзя! Люди же не скот, чтобы их размножать против воли! Даже викуньи и то не согласны в неволе скрещиваться с кем укажут. Я не хочу, чтобы пришли какие-то люди, искалечили мне мужа под предлогом болезни, а потом привели бы осеменителей! Сделать так -- это наплевать на человеческое достоинство тавантисуйцев! А я не хочу жить без достоинства!
   Асеро ответил:
  -- Заря права, нам нельзя делать так, как в белом мире, где политика завязана на династические браки. И не только. Там такие вещи слишком часто на имущество завязаны. Впрочем, и я был не свободен в своём выборе, и в этом есть и вправду что-то унизительное. Когда меня готовили на престол, я должен был жениться на деве Крови Солнца и никак иначе. Пусть я мог выбирать из кузин, пусть можно было завести и дополнительных жён, но всё равно от супружеских обязанностей к первой жене никуда не деться. Мне ещё повезло, что в моём случае это совпало с моими желаниями. Однако я человек государственный, мне тут о долге забывать нельзя как раз ради счастья простых тавантисуйцев, но Топинамбур на их счастье покушался якобы ради своей науки! Одного не пойму -- откуда он планировал достать столько сторонников для своих идей? Вот сейчас те, кто, врываясь в дом, убивают хозяина, а его семью обращают в рабство, уже могут не бояться его возмездия, мёртвые не могут отомстить за себя. А вот делать так, как предлагал Топинамбур -- искалечить, но оставить в живых, рискнуло бы куда меньше отморозков. Потому что хоть и считается, что кастрат ни на что не годен как воин, но если руки-ноги на месте, то это ещё вопрос...
   Инти ответил:
  -- Вот потому они и хотели начинать с мелких групп, которых не будет особенно жалко. Это мы с тобой гуманисты, даже осуждённых преступников можем пожалеть, он-то мыслил иначе. Вот написал бы он в захваченной газете, что в Службе Безопасности одни негодяи служат -- и вот уже полно желающих с нами расправиться. Так что и идеи Топинамбура они будут в открытую продвигать далеко не сразу, а пока они стараются привлечь возможных союзников, в том числе и ища предателей в наших рядах. Не только среди тех, кто изменил заранее, но и просто шкур и трусов. А искалеченного человека потом в союзники не привлечёшь.
  -- А вот я слышал, что Горный Ветер тоже имел тайные проекты по ограничению рождаемости, -- вкрадчиво вставил Ворон.
  -- Слышал звон, да не знаешь где он, -- ответила Лань. -- Он же не собирался никого насиловать или кастрировать!
  -- Однако вызвать временное бесплодие у женщин он хотел.
  -- Ну, так временное и по доброй воле. Жалел он меня и любил, не хотел, чтобы я каждые два года рожала.
   Асеро заметил:
  -- Тут дело даже не в том, будет ли у тебя лично возможность иметь потомство. Вот если это по болезни или оттого, что жена бесплодная, это вполне можно стерпеть. Унизительно, когда к тебе в штаны какие-то посторонние люди лезут. Многие предпочтут смерть такому унижению. Так что наши враги сами себе могилу роют.
   Лань добавила:
  -- Женщины племени моего дяди обычно ограничивались рождением двух-трёх детей. Однако если случалось несчастье и дети гибли, то ничто не мешало зачать новых. В моём родном племени чаще рождали побольше детей, потому что рядом море, а море даёт больше пищи, но и больше охотников гибнет в морских волнах. Впрочем, ни море, ни лес не могли забрать столько жизней, сколько отняли белые люди. Потому теперь женщины стараются зачать побольше детей, чтобы восполнить потери. Но потом, если всё будет благополучно, женщины вновь смогут расслабиться.
   Со вздохом Лань добавила:
  -- Только теперь этого долго не будет. Если Тавантисуйю повержена, мой народ останется с таким врагом один на один.
   Инти добавил:
  -- Успокойся, у нас ещё не всё пропало, они овладели столицей, но ещё не страной. Рассказывай дальше.
  -- Беда в том, -- добавила Лань, -- что тот способ, каким мы предотвращали зачатие, тут не подходит. Впрочем, это можно заменить растением, из которого можно сделать напиток...
  -- Да вы понимаете, что вы с Горным Ветром задумали! -- вскричал Ворон. -- Это же преступление! Сколько людей недосчиталась бы страна нерождёнными, если бы у вас всё получилось! А что стало бы с женской нравственностью? Разве прочность брака не основана на том, что женщина рожает каждые два-три года?
  -- В племени моего дяди с прочностью браков было всё в порядке, -- сказал Лань, -- разводы редки. Да и никто не предлагал никого этим поить насильно. Однако при некоторых обстоятельствах это было бы ценно. Например, ты сам был недоволен, когда я забеременела в экспедиции! А если бы я употребляла напиток против зачатий, можно было бы избежать этой неприятности.
  -- Разве ты не рада, что у тебя такой замечательный мальчик?
  -- Рада, но... сам понимаешь, что на войне беременная я могла и не выжить. А больше всего Горный Ветер боялся, что меня постигнет судьба Радуги. Ну а кроме того, это может быть ценно для не очень здоровых жён, которых роды могут свети в могилу и которым при этом неловко мучить мужей воздержанием.
  -- Я понимаю моего сына, -- сказал Инти. -- Рано осиротев, он пуще смерти боялся овдоветь. Он подозревал, что его мать умерла из-за беременности. Да, это не так, но он-то правды не знал! К тому же от этого иногда и в самом деле умирают. Конечно, я ставил перед ним вопрос о контроле...
  -- Вашими стараниями опустела бы страна! -- не унимался Ворон.
  -- Не думаю, что так уж многие женщины стали бы этим злоупотреблять, -- заметил Асеро. -- Вот у меня жена плакалась, что забеременеть не может. Все хотят продолжить свой род в потомках.
   Ворон ответил:
  -- Конечно, я не думаю, что женщины перестали бы рожать совсем. Я не столь дурного мнения о нашем народе. Но довольно того, что родилось бы не так много детей как возможно. И мы бы неизбежно недосчитались работников и воинов.
   На это Асеро ответил:
  -- Да, нехороший риск тут есть, не спорю. В нынешних условиях сокращать рождаемость и в самом деле опасно. Однако если бы удалось победить хотя бы оспу, то смертность бы сократилась заметно. А если бы также удалось бы справиться и с другими европейскими недугами, употребление такого напитка стало бы допустимым. И даже необходимым. Ведь Горный Ветер даже советовался на эту тему со Слепым Старцем, а потом к нему ездил я. Он рассказал мне следующее -- что нет тут застывших норм на все времена, что они меняются в зависимости от условий. Во времена Манко Капака мораль тоже была другая, чем сейчас: девушки выходили замуж только после двадцати лет, как и юноши, а до того их тоже учили воинскому искусству, чтобы они в случае чего наравне с мужьями могли защищать свой дом и очаг. Однако когда страна расширилась, и воинское дело стало означать долгие походы, тяжёлые для женщин, решили, что пусть те выходят замуж пораньше и рожают побольше воинов, чем сами проведут так свою молодость.
  -- То есть всё вернулось к естественному порядку вещей! -- ответил Ворон.
  -- К наиболее удобному в данных условиях, -- ответил Асеро, -- но ещё во времена до конкисты, женщина, родив желаемое количество детей, могла отказать мужу в своём ложе, и он, даже будучи сам Сапа Инкой, не мог настоять на своём. Ну, по совету лекаря так можно и сейчас, но если так сделает относительно здоровая женщина, то общество посмотрит на такую женщину косо, как на дезертира с фронта. Однако будь у нас ниже смертность, это можно было бы допустить, тем более что от иных женщин в хозяйстве больше пользы, чем в материнстве. И уже тем более нам нельзя без учёта условий навязывать свою модель тем же соплеменникам Лани.
  -- Условия и в самом деле важны, -- сказал Инти. -- Как-то я беседовал с одним старым жителем Амазонии. Он рассказывал мне, что раньше сельва была населена людьми куда гуще, там были города и хорошо возделанные поля. А потом всё это погибло... Потому что вниз по Амазонке пропутешествовал Орельяна. Конечно, он и сам убивал местных жителей, ему ничего не стоило сжечь дом с живыми людьми внутри, но он со всей группой отморозков никогда бы не смог убить столько людей, сколько убили занесённые ими оспа и прочие смертельные болезни. Иные амаута думают, что местные жители были более восприимчивы к европейским болезным, чем мы, но мне это кажется сомнительным. Я не замечал между нами никаких различий по крови. Убедительнее мне кажется предположение Панголина. Местные жители жили в общих домах, и если зараза проникала в такой дом, она выкашивала всех его обитателей. Всё-таки нам повезло, что у нас принято иметь отдельный дом на семью. У нас ведь тоже смертность была выше, где люди вместе скучены -- в казармах, в студенческих общежитиях. Поэтому наш народ хоть и сильно пострадал, но всё-таки не вымер, а там вообще обезлюдели целые области.
  -- Но разве это не связано с тем, что у нас сообразили объявить карантин? -- спросила Заря.
  -- Это, конечно, да. Но потом во время войн и смут с карантином было плохо, а болезнь до конца не ушла. И никому точно не известно, как много жизней унесла война, а как много сопутствующие ей болезни. Да и в государствах Мексики с заботой о таких вещах со стороны государства было, в общем-то, никак, однако там тоже население так не выкосило, как несчастных обитателей Амазонии. Там тоже жили семьями. Говорят, что выше в долине реки Миссисипи была страна, где тоже жили общими домами, и там тоже после появления европейцев селения обратились в могильные холмы, но о ней я знаю лишь смутные слухи. Но даже если амазонские города были скорее посёлками по нашим меркам, всё равно картина ужасает. Были поселения, стали могильные холмы...
   Инти мрачно замолк, и Заря подумала, что он думает не только и не столько об Амазонии.
   Ворон тоже больше ничего не сказал, но сидел какой-то мрачный и нахохлившийся. Впрочем, мало кто обратил на это внимание. Наверное, все думали о той страшной участи, которая может ожидать и всю страну, и их самих под властью англичан, но Ворон думал и кое о чём ещё...
  
   После ужина Инти вышел перед сном на свежий воздух и увидел, что его дочь Мать-Земля сидит и со слезами на глазах смотрит куда-то вдаль. Это встревожило Инти -- после вызволения из дочерей из плена им как-то не удавалось поговорить о случившемся наедине, а кому, как не Инти было понятно, что девушкам после такого надо выговориться: если этого вовремя не сделать перед внимательным и чутким собеседником, то шрам от нанесённой им раны может навсегда изуродовать их характер. Потому он подошёл и спросил:
  -- Ты думаешь о том, что случилось, дитя моё?
  -- Да, отец, -- тихо ответила девушка. -- Но я больше думаю не о себе, а о тебе. С нами это сделали, потому что ненавидели тебя и считали тебя врагом. До того я знала, что тебя многие недолюбливают, но не думала, что тебя столь многие ненавидят так сильно. Ведь надо очень сильно ненавидеть человека, чтобы желать зла не только ему лично, но и его близким.
  -- Тут дело не просто в силе ненависти. Как бы ни была сильна ненависть, нет оправдания тому, кто её обрушит на заведомо невинных. Но мои враги считают женщин и детей не отдельными людьми со своей волей и желаниями, а как приложение к мужчине.
  -- Ты про европейцев или про каньяри?
  -- И про тех, и про других.
  -- Но ведь тебя и многие из кечуа ненавидят тоже!
  -- Да, меня ненавидят враги и предатели. Я тебе много раз это объяснял. Но разве можно мне это поставить в вину?
  -- Отец... я не знаю, поймёшь ли ты меня... Они часто обвиняют тебя в каких-то совсем уж немыслимых насилиях и зверствах. Да, я знаю, что это ложь, но... скажи, неужели ты сам совсем-совсем не давал повода для кривотолков? Вот, например, смерть Горного Пика на допросе... Как бы он ни был виноват, но такого нельзя допускать! Ты не раскаиваешься в этом?
  -- Дитя моё, что тут зависело от меня? Ведь я не бил его, не тронул и пальцем, но когда я прижал его доказательствами к стенке, он весь побагровел от волнения, и носом пошла кровь, капнувшая на протокол допроса... Конечно, я тут же вызвал лекаря, но предотвратить его смерть не мог. Или я не должен был расследовать делишки этого негодяя, чтобы он не окочурился от разоблачений? Так в чём мне раскаиваться, если я действовал правильно? Не могу же я отказаться от расследований, потому что у негодяя может оказаться слабое сердце? Они-то моего сердца не щадят!
   В последних словах Инти прозвучала нотка отчаяния. Мать-Земля поняла, чего так испугался отец -- что его дочь повторяет путь Ветерка.
  -- Я не виню тебя, отец! -- вскричала девушка. -- Дело в другом. Не знаю, как объяснить... Но если бы за тобой не было ничего сомнительного, может быть, про тебя бы меньше выдумывали всякого?
  -- Кажется, я понял, о чём ты. Ты хочешь узнать, можно ли жить и работать так безупречно, чтобы твоя репутация всегда была кристально чистой, и даже от врагов не пало ни тени подозрений?
  -- Да, отец!
  -- Видимо, нельзя. Я знаю немало случаев, когда в весьма жестокие передряги попадали те, кого было не в чем или почти не в чем упрекнуть. Когда клеветали на невинных. А есть люди, которые думают, что любой человек, которого мы арестовывали, уже по определению невиновен, так как считают меня злодеем, а всю мою деятель чистым злом самим по себе. Но прямо они в этом не признаются, делая вид, что недовольны лишь злоупотреблениями, которые же сами мне и приписывают. Но ты ведь таким не веришь?
  -- Конечно, не верю, отец.
  -- Хорошо хоть, что это понимаешь. Но в любом случае, думать, что безупречная добродетель хранит от бед -- глупая и вредная иллюзия, которая даёт утешение маленькому обывателю. Но крушение такой иллюзии с приходом беды всегда мучительно. К тому же некоторые обыватели под безупречностью понимают "не лезть не в своё дело", то есть, заподозрив где-то преступление, не докапываться до истины самому и не сообщать о своих подозрениях в нашу Службу. Ведь так легко не ошибаться, ничего не делая! А у человека деятельного и активного неизбежно будут ошибки. Больше или меньше, но сколько-то будут. Были ошибки и у меня... И конечно, на фоне безупречных и ни во что не лезущих чистоплюев я смотрюсь не блестяще. Но, видно, таких безупречных у нас оказалось слишком много! -- Инти горько усмехнутся. -- Не может быть, чтобы переворот готовился и никто ничего не замечал. Видимо слишком многие из заметивших предпочитали не обращать ни на что внимание, и тем самым они обрекли на гибель многих и многих, возможно, что и себя... Я ведь знаю, что многие из твоих собратьев-артистов считали доносы пороком, а недоносительство добродетелью, разве не так?
  -- Так...
  -- Но если бы кто-то из них донёс бы о готовившемся заговоре, те, кто сейчас уже мёртв, и те, кто погибнет в грядущей войне, остались бы живы, разве не так?
  -- Так...
  -- А о необходимости безупречности ведь тебе говорили те же самые люди, чью немудрость я тебе только что доказал. Теперь ты всё поняла, или у тебя остались сомнения?
  -- Я всё поняла, отец! -- и девушка горячо обняла отца. Тот вздохнул с облегчением.
  
   Тем же вечером Заря уговорила своего мужа согласиться ехать в Тумбес. После рассказа Морской Волны об их приключениях в Кито Заре совсем не хотелось туда соваться. Конечно, и в Тумбесе может быть неспокойно, но там хотя бы есть к кому обратиться за поддержкой, Кито же казался ей вдвойне опасней оттого, что она там никого не знала. В конце концов Уайн согласился с доводами жены.
  
   С утра прибыл отец Уайна с двумя помощниками. Они, оказывается, отправились в путь вчера поздно вечером и ночевали в Рубеже. Так у них был целый день на работы.
   Конечно, Инти рассказал пришедшим о себе по минимуму. Он, мол, торговец Саири, возвращался в столицу из очередной экспедиции, по дороге встретил Уайна с женой и детьми, и те ему рассказали о перевороте и последовавших за ним погромах. После чего он решил напрямую в Куско не соваться, но надо было выяснить судьбу своей родни. Вот и выяснял до сего момента. Кого-то вызволил, кто-то пропал без вести.
  -- Ну, вообще твоя родня выглядит неплохо, -- ответил его собеседник, -- может и мой сынок зря с места сдёрнулся.
  -- Но ведь у вас у самих старейшину убили. И после этого говорите, что зря!
  -- Ну, то старейшина, к тому счёты были.
  -- И к Уайну были. Думаю, что ты знаешь об этом не хуже меня.
  -- Да этот, Скользкий Угорь, вроде сунулся, увидел пустой дом, понял, что никого нет, и уехал куда-то в столицу опять. Теперь ему не до Уайна. Имущество мы у себя спрятали, а пустой дом ему не особенно и нужен. Сейчас ведь и в столице немало домов опустело. Да и вообще в столице, где бурлит, улов богаче будет. А у нас вроде всё спокойно, может, вернуться Уайну?
  -- Я бы на его месте не возвращался. Есть враги, для которых и месть самоценна. И одно дело рисковать самому, а другое -- рисковать ещё женой и детьми.
  -- Да что они сделают-то теперь...
   Инти почувствовал, что разговор заходит в тупик. Его собеседник просто не осознавал всего ужаса того, что произошло. Нужно было найти какие-то аргументы, которые могли бы его убедить, но Инти не мог их в тот момент найти. И в этот момент подошла Тучка, тронула Инти за краешек туники и сказала:
  -- Дядя, а где мой папа?
  -- У мамы спроси, -- устало отмахнулся Инти.
  -- А я спрашивала, а она в ответ молчит. И плачет!
   Тут Инти понял, что от ответа не уйти. Он поднял малышку на руки и сказал глядя ей в глаза:
  -- Понимаешь, Тучка... твоего отца... его больше нет. Он умер.
  -- А почему? Он болел?
  -- Нет, его убили... запытали насмерть...
  -- Как это -- запытали?
  -- Ну его схватили нехорошие люди, они думали, что он вор, и если ему сделать очень-очень больно, то он скажет, где прячет награбленное. Но твой отец не был вором, ничего не прятал, и потому не мог им ничего сказать. И ему сделали так больно, что он умер. И теперь его больше нет.
   Девочка задумчиво посмотрела и сказала:
  -- А маме тоже сделали очень-очень больно. Она не умрёт?
  -- Не, не умрёт уже. Раз раньше не умерла, то теперь не умрёт.
  -- У мамы кровь была. Они её сперва повалили, задрали юбку, а потом, когда отстали, она встала, и у неё кровь из-под юбки капала.
  -- Ну, раз кровь шла, то конечно, больно, -- Инти отвел глаза, не в силах больше смотреть прямо. -- Но она не умрёт, не бойся.
  -- Значит, папе было больнее?
  -- Больнее, больнее, конечно, больнее -- и спустил девочку с рук. -- Иди лучше маме помоги, ей трудно одной.
   Когда девочка убежала, Инти сказал, обращаясь к своему собеседнику:
  -- Теперь ты понял, от чего Уайн хочет жену и детей уберечь? Я вот своих близких не уберёг... Теперь сам плакать готов и волосы на себе рвать.
  
   Утро для Зари прошло в хлопотах о детях, Томасик уже пытался ползать, и надо было следить, чтобы не уполз не туда и не схватил руками не то, и вообще не путался под ногами. Наконец пришло время кормить его обедом и укладывать спать. Заря сидела с ним глубине хижины, как вдруг к ней заглянул Уайн, сделал руками такой жест, как будто сова взлетает, и сказал: "Ууу!". Этот сигнал обозначал -- припёрлась тёща. Затем добавил словами шёпотом: "Ты ей не говори, что мы в Тумбес едем, скажи, что в Город Звездочётов". Заря кивнула, она и сама понимала, что их план поехать в Тумбес может быть поводом для скандала, а об опасности, грозящей их семье, её мать и знать ничего не желает.
  -- Я её расспрошу о проповеднике, -- добавила Заря.
  -- Только осторожно, сама не сболтни лишнего.
   Заря кивнула. Уайн прижал палец к губам. И через мгновение в закуток заглянула Уака.
  -- Понятно, -- сказала тоже шёпотом она, увидев, что Заря собралась дать малышу усыпляющую грудь, и вышла. За ней вышел и Уайн.
  
   Где-то через пачку коки Заря вышла, оставив в закутке заснувшего Томасика. Её уже поджидала мать с какой-то брошюрой в руках.
  -- Давай выйдем, поговорим на улице. Посмотри, что я тебе принесла.
   Заря глянула на брошюру, и по кресту на обложке поняла, что это что-то околохристианское. И озаглавлена она была "Путь к спасению".
  -- Я очень хочу, чтобы ты это прочитала и твой муж это прочитал. Это то, что нужно знать всем-всем людям. Потому что этика христиан самая универсальная.
  -- Это тебе проповедник дал?
  -- Дал, а что ты видишь в этом плохого?
  -- Ты ему рассказывала о нас с Уайном?
  -- Рассказывала.
  -- И что рассказала?
  -- Как я хочу спасти ваши души. Тебе это трудно понять, у него глаза добрые и светятся, а у тебя какие-то замученные, а у мужа злые. Я очень хочу, чтобы вы стали христианами. У них глаза добрые и лица одухотворённые. Вот как у проповедника Люса, но мы его зовём просто Свет.
   В этот момент они уже вышли на улицу, где Уайн и Инти выдалбливали из дерева трубу для водовода. Отщепы от неё должны были пойти на растопку.
  -- Христианство -- религия рабов, -- сказал Уайн. -- Библия одобряет рабство.
  -- Вот видишь, какой злой у тебя муж! Ему бы Евангелие почитать, чтобы глаза добрее стали!
   Заря возразила:
  -- Но мама, ведь многие библейские праведники и в самом деле держали рабов, и это не осуждается, они считают добродетель и рабовладение совместимыми!
  -- А меня не интересует это вопрос, он моей жизни не касается! Христианство ? это про личное, а не про политику. Это про то, что надо любить ближних, а ваш ближний -- это я! Значит, вам надо налаживать отношения со мной! Вот об этом вы в первую очередь и должны думать. Думать о том, что в вашей душе мешает ко мне хорошо относиться, какие грехи и пороки! Вот ты никогда об этом не думала, всегда во всём винила меня.
   Заря только отвела глаза в сторону. В юности она много думала о том, как так можно себя вести, чтобы поменьше ссориться с матерью, но как она ни старалась, у неё ничего не получалось, мать всё равно давила и приставала. Потом поняла, что от её поведения ничего не зависит, и можно только сбежать от неё или замуж, или в Девы Солнца.
  -- А сам проповедник про рабство ничего не говорит?
  -- Ну, Свет говорил в своих проповедях, что всё не так просто, как рисовали это инки. Есть рабство внутреннее, и в этом главная проблема. Нельзя освобождать человека от рабства внешнего, пока он не изжил в себе рабство внутреннее.
   Заря мысленно представила себе рабовладельца, который устроил своим рабам что-то вроде построения и, подходя к каждому, оценивает их души с точки зрения внутреннего рабства и решает: "Вот тебя отпущу, а вот ты ещё не изжил, давай старайся, работай над душой дальше". Разумеется, в реальности никогда такого не происходило, и если рабовладелец, даже рабовладелец-христианин, освобождал своих рабов, то руководствовался другими соображениями, прежде всего прагматическими, старый или искалеченный раб мог просто перестать быть нужен. Уака тем временем продолжала:
  -- Вот у вас с Уайном есть внутреннее рабство, рабство греху, его надо изжить из себя, и тогда вы станете по-настоящему свободными независимо от внешних обстоятельств.
  -- То есть нас можно будет обращать в рабство, это ведь не вредно для тех, кто свободен внутри? -- съязвил Уайн.
   Инти добавил:
  -- В самом деле, христиане много говорят о порочной психологии раба, но не говорят о психологии рабовладельца, которые обращают в рабство как раз таки свободных людей и позволяет себе обращаться с ними по-скотски. Рабовладелец уверен, что те должны работать на него, да ещё как можно более усердно, а иначе они лентяи. Он смотрит на людей из народа как на лентяев, потому что не получается выжать из них как можно больше, и пишут целые фолианты, доказывая, что просто народ ? не более чем ленивая и тупая скотина, которой опасно давать свободу и права. И это говорится про людей, которые обречены на смерть от непосильного труда. Насмотрелся я на таких проповедников за время своих путешествий.
   Заря посмотрела на Инти с признательностью, а Уака скривилась:
  -- И этот человек твой кумир? И это всё умное, что ты нашла в жизни? Какая примитивность!
  -- А в чём он, собственно, не прав? -- спросила Заря.
  -- Почитай и поймёшь. А я пока займусь Пчёлкой.
  
   Заря покорно кивнула. Всё равно пока нет воды, стирать или мыть посуду нельзя, придётся-таки проглядеть эту книжку, чтобы мать отвязалась.
   Она раскрыла брошюру и пробежала глазами по оглавлению. Понимая, что времени читать всё целиком у нее, скорее всего, нет, решила глянуть то, что ей покажется наиболее интересным. Один из заголовков привлёк её внимание. Он звучал так: "Библейский взгляд на происхождение сынов Солнца". Зарю смутило в нём, прежде всего, то, что автор или авторы Библии и знать-то ничего не могли ничего об инках. Любому мало-мальски образованному человеку известно, что Библия была написана задолго до того, как океанские пути между двумя частями мира были разведаны каравеллами.
   Раскрыв текст на нужной странице, Заря стала читать. Поначалу там была изложена уже знакомая Заре легенда про ангелов, которые были посланы учить людей, но пренебрегли своим долгом, так как взяли в жены дочерей человеческих, за что были заточены в темницу на целую вечность. Легенда эта казалась Заре самой по себе довольно глупой. Зачем богу создавать ангелов, способных вести супружескую жизнь, если им это было при любых обстоятельствах категорически запрещено? Впрочем, в том, другом мире за пределами Тавантисуйю это было по-своему логично. Там слуга не имел прав на супружеское счастье, так как это могло помешать господину. Потому это считалось нехорошо, исходя из интересов хозяев. Поскольку ангелы считались слугами божьими, такие требования не удивительны.
   Впрочем, автор брошюры рассматривал этот вопрос иначе. Так как потомство ангелов не входило в божий замысел, то у рождённых в таких браках детей не было душ, а значит, не было желания жить праведно и по воле божией, и в силу этого оно не могло не быть порочным. Заря уже была достаточно опытна по жизни, чтобы понимать -- порочность люди понимают сильно по-разному. Покойный Хорхе считал прочным существом именно её, и отнюдь не за разврат... В "порочные" могли записать и за одно нежелание принимать христианство, подчиняясь насилию. По мнению автора, в Старом Свете потомство ангелов погубил потоп, в Новом же они могли выжить где-то на вершинах Анд и по-прежнему развращать людей. Примесь крови ангелов он видел среди аристократии у ацтеков и майя, но основное внимание автор, понятное дело, уделил инкам. Разумеется, он приписывал инкам все скабрёзные гадости, выдуманные зарабатывавшими себе на хлеб эмигрантами, однако, как это ни парадоксально выглядело для Зари, считал такие вещи пусть дурными и отвратительными, но не самыми страшными с точки зрения погубления душ.
   Порочность инков, по его мнению, заключалась именно в самой науке о мудром государственном устройстве, которую первые инки принесли людям, и даже в тех умениях и знаниях, которыми те оделили людей. Логика у автора была в следующем: любые знания, если их носитель не истовый христианин, удаляют от творца, ибо греют гордыню. Люди, мол, забывают, что давать блага безвозмездно может только бог, и потому им кажется, что это может делать государство или кто-то ещё. Но государство не может брать ничего из ниоткуда, по мнению автора брошюры, инки лишь забирали всё у трудолюбивых людей и кормили бесполезных нахлебников. Это показалось Заре сущим бредом. В государстве инков трудиться на общую пользу были обязаны все, кроме больных и стариков (впрочем, и из тех не все даже с возрастом уходили на покой, её дед-инженер работал и в старости). Хотя иные в случае конфликтов могли упрекнуть друг друга в недостаточном усердии на трудовой ниве, но, в общем-то, полностью бездельничать не мог позволить себе никто. Незамужние и бездетные женщины обязаны были отрабатывать миту, замужние же имели право трудиться, поручив детей бабушкам или другим родственникам, а могли посвятить себя выращиванию детей или быть помощницами своим мужьям. В общем, тоже не побездельничаешь. Каких же нахлебников кормило государство инков? Или имелись в виду всё-таки нетрудоспособные? Но ведь их не так уж много, даже старики, которые имеют право уйти на покой, не всегда это делают.
   Нет, дальше стало ясно, что автор имеет в виду то, что государство якобы перераспределяет средства от более усердных к менее усердным и тем самым поощряет лень и праздность. Заря усмехнулась: уж точно не англичанам, где самым уважаемыми людьми являются рантье, попрекать кого-то леностью и праздностью.
   Что до божественности инков... Заря была не наивной крестьянкой и не ребёнком, понимала, что в божественность инков образованные люди часто не верят. Кроме того, тавантисуйцы и саму божественность понимали иначе. Это отнюдь не значило всеведения и всемогущества. Когда-то Инти ей и в самом деле казался полубогом. Потом она узнала его поближе, и уже стало ясно, что он человек. Да, человек, стоящий по уровню повыше многих, но ничего специфически божественного в нём нет. Впрочем, разве Заря стала меньше его уважать от этого? Нет, скорее она стала его больше понимать чисто по-человечески. Да и Асеро теперь не казался ей богом, впрочем, она понимала: когда человек измучен ранами, довольно того, что он сдерживается и не стонет. Она помнила Уайна в таком же состоянии... Хотя у Асеро положение куда хуже -- Уайн знал, что его злоключения закончились, осталось только оправиться и вернуться домой, Асеро же не знал своего будущего, мучился и неведением о судьбе родных... Но ничего порочного и нечеловеческого в нём было и под лупой не разглядеть!
   Мимо прошла Лань с малышкой Игрункой в подвязке. Та бросила взгляд на брошюру и тихо сказала:
  -- Значит, после переворота они такое в открытую суют. Не удивлена.
  -- Ты видела это раньше?
  -- Конечно. Это было среди изъятых по одному делу материалов. Увы, было невозможно доказать, что распространяют эту мерзость именно англичане! Читаешь ? и так сразу вроде и не поймёшь, к чему клонит лукавый автор. Если инки не вполне люди, значит, с ними можно поступать как угодно! Можно пытать, можно убивать, можно подвергать самым жестоким унижениям. Исключение будет разве что для тех, кто примет христианство, отречётся от своего прошлого и своих собратьев и будет соучаствовать в бойне!
  -- Там ещё пишут о неких бездельниках и дармоедах, которых кормили инки. Это они про кого?
   Лань саркастически засмеялась.
  -- Да почти про весь народ, который не на их стороне. Они считают бездельником любого, кто не накопил собственности себе лично. Мой народ они тоже считали бездельниками!
  -- Но как же так?! Вы же сами себя кормили, и у всех были и пища, и одежда, и жилище!
  -- Да, а если с кем-то случалось несчастье, например, сгорел дом со всем имуществом, то ему помогали всем миром, помогали отстроиться, делились вещами... А вот для белых людей такая беда -- это повод обратить своего собрата в рабство! А ещё у них по-настоящему считается работящим только тот, кому удалось заработать много денег. Хоть бы и пиратством. У них даже грабёж считается честным заработком.
  -- Да, все мы со школы знаем, что среди белых людей разбойником быть почётнее, чем свинопасом. Но я и не думала, что разбой можно считать честным заработком.
  -- Ну, если англичанин грабит англичанина, это у них противно закону, и за это виселица, но если жертвами разбоя стали даже белые люди из другой страны, то это корсарство, это допустимо. Ну я уж не говорю о нас или о чёрных людях из Африки. Их грабить и обращать рабство можно. И англичане не просто считают это честным заработком. Они считают, что человек должен стремиться к такому состоянию, чтобы можно было больше не работать, а нажитых сокровищ хватало на обеспеченную жизнь. Тех, кто так не делает, они считают глупцами или ленивцами. Они не способны понять, что богатство может быть общим, или что богатым можно быть и без денег. Потому что признать это -- значит, признать, что их образ жизни не единственно возможный, а может, и не самый лучший. Для того чтобы доказать, что инки неправы, католические теологи из кожи лезут вон, и всё равно есть риск, что кого-то их доводы не убедят или кто-то выдвинет свой встречный довод. Ну а у англичан всё проще: надо объявить своих противников не вполне людьми, и вопрос о правоте снимается автоматически. Разве могут быть правы какие-то животные, которыми они считают нас?!
  -- Я всё-таки не до конца понимаю, -- сказала Заря, -- допустим, твой родной народ они ещё могли приравнять к животным, но инков-то они считают потомками ангелов! А ведь ангелы у них считаются выше людей. И одновременно видят порочность в их нечеловеческой природе. И я не понимаю, как из природы может следовать неправота. Мы знаем, что Манко Капак был прав, а Айяр Враг неправ, но это не зависит от того, были ли оба людьми или потомками богов...
  -- Да ничего тут странного нет. Они считают, что Христос умер за людей, точнее, за таких правильных людей, как они, и если кто-то не человек или не совсем человек, то за него Христос не умирал. А значит, он порочен. И его можно убить без угрызений совести.
   Возможно, Лань хотела ещё что-то прибавить, но тут её отвлекли дети.
  -- Унау, Тамарин, -- закричала она, -- ну-ка прекратите! Зачем вы лезете в грязь! Как я вас отмывать потом буду! Тамарин, ты уже большой, должен за братиком следить, а сам в грязь лезешь!
   Она ещё долго отчитывала малышей. Заря тоже встала, услышав, как в хижине заплакал проснувшийся Томасик. Скорее всего, он укакался, и надо было его подмыть как можно аккуратнее и экономнее, воды в водопроводе точно не будет до вечера, а маленьким детям этого и в самом деле не объяснишь. Но вот почему взрослые люди, видя такую грязь, как эта брошюра, не могут сразу понять, что это грязь? Заря знала уже, что скажет её мать на любые её замечания на этот счёт. "А ты выбирай из неё полезное". А на остальное можно якобы не обращать внимания.
  -- Ну как, поняла? -- спросила мать после того как они подмыли и покормили Томасика.
  -- Не поняла. Политика -- это ведь решение на масштабном уровне, то, что касается всех. Допустим, христиане не могут решать, быть или не быть рабству в законах, но ведь на уровне, быть или не быть рабовладельцем самому, христианин сам решает, и что делать, если попал в рабство -- тоже сам решает. Сейчас Новая Власть ввела рабовладение, и в Куско пытались продавать рабов, и я не могу поверить, что те, кого они продавали, какие-то не такие, хуже других и заслужили свою ужасную участь. Ведь попасть под полную власть другого человека ужасно!
  -- Ничего ужасного, если это другой человек добродетелен и желает своим подопечным добра!
  -- Но может ли рабовладелец быть добродетелен? Можно ли будучи хорошим человеком с чистой совестью держать раба, зная, что ещё недавно тот был свободным и обращён в рабство силой! Почему, если такой хозяин добродетельный, он не отпустит несчастных на свободу? Я не могу представить себе такого человека.
  -- Ну а если рабу некуда идти? К тому же всё равно есть вопрос внутреннего рабства. Ты знаешь о судьбе бывших рабов в Тумбесе? Хотя им создали идеальные условия, а они оказались неблагодарными тварями и ведут себя ужасно, приставая к местным женщинам. Есть люди, по природе не годные к нормальной жизни, таких если не убивать, то лучше держать в рабстве и кастрировать как животных, чтобы они не оставляли потомства и кровь народа очистилась бы от них! Их не перевоспитать, они безнадёжны.
  -- Даже если некуда идти... можно ведь приютить человека, не лишая его свободы. А что касается бывших рабов в Тумбесе, то ведь дурно ведут себя лишь некоторые, зачем же карать по этому поводу всех?
  -- Вот надругаются над тобой, тогда поймёшь! -- сказала Уака с возмущением.
  -- А почему надругаться должен именно чёрный, а не белый?
  -- Ну, белые же культурные люди, как ты не понимаешь! Они христиане и к женщинам относятся по-рыцарски. А вот вы с мужем не умеете обращаться с людьми по-рыцарски, вы меня даже угостить обедом не подумали. А вот в Евангелии...
   Уака бы ещё долго распиналась, но тут вдруг её перебила Лань (Заря даже не заметила, как та подошла). Лань властно крикнула:
  -- Прочь отсюда, старая ведьма! Знаю, зачем ты пришла! Проваливай!
   Заря подумала про себя, что Лань вполне могла слышать рассуждения её матери о рабах и не на шутку оскорбиться.
  -- А это вообще кто такая? -- спросила Уака у дочери.-- И как она смеет так разговаривать со мной?!
  -- Это бывшая рабыня, которую ты оскорбила своими рассуждениями про рабство. Ты-то не думала, что они для кого-то оскорбительны.
  -- Это лишь доказывает, что я была права! Чему ей оскорбляться, если я дурным тоном не говорила и ругательных слов не произносила? А она меня ведьмой обзывает!
   Лань опять крикнула:
  -- Потому что ты ведьма и есть. Уходи! Или я отца позову!
  -- Хорошо, я уйду, -- сказала Уака, собирая вещи. -- Но потом, Заря, ещё поплачешь и извиняться передо мной будешь! Ты ведь моя должница за молоко, которое я Томасику принесла. Благодаря мне он жив, ты должна мне за сына! Подумай об этом на досуге и книжку почитай!
   Уака ушла, и Заря с одной стороны вздохнула с облегчением, с другой -- понимала, что это просто так не кончится.
  -- Ты её прогнала, потому что она тебя оскорбила своими рассуждениями про рабов? -- спросила Заря.
  -- Да, но не только. Она действительно ведьма и отбирала у тебя силы, а тебе завтра в дальний путь... Да и вообще, если у человека много сил отобрать, он умереть может. Я расскажу тебе одну тайну, которую узнала от старой шаманки из племени моего дяди. Ты никогда не задумывалась, почему ведьмой называют и колдунью, и просто сварливую женщину? Или почему колдуны живут обычно долго? В некоторых племенах шаманов правда убивают после того, как они прошаманят 21 год и у них кончатся все данные при посвящении бубны, но и там они стараются хитростью продлить свой век, пользуясь воровскими бубнами. И что всегда и везде шаманы живут на отшибе, хотя это опасно: если человек живёт один, он может попасть в беду, к примеру, подвернуть ногу, и ему некому помочь. Но шаман для колдовства пользуется силой, а силу он может брать только от других людей или животных, которые от этого слабеют. Потому если шаман может уйти в лес и черпать силу от зверей, то он может не причинять вреда людям, а если колдун живёт там, где много людей и нет лесов, то жди беды. Он, сам того не желая, ослабит других людей, и те легко подцепят ту или иную заразу и могут умереть. Так колдун становится убийцей, пусть нередко и невольным, но с того его жертвам и их близким не легче. Вот почему везде, где люди уже не охотятся и нет лесов поблизости, колдовство вне закона и преследуется властями. А шаман в охотничьем племени может собрать немного силы от соплеменников или животных и спасти жизнь тяжелораненому или больному... То, что в одних условиях несёт добро, в других причиняет зло.
  -- И моя мать....
  -- Она, конечно, напрямую колдовать не умеет, но когда пристаёт к тебе, она просто черпает из тебя силы. Ты можешь вести себя как угодно, но если ей нужна твоя жизненная сила, то она будет тебя мучить и обвинять в различных грехах. Точно так же вела себя моя хозяйка в Новой Англии, хотя она и знать не знала, что она ведьма, и считала себя благочестивой христианкой. Но мои жизненные силы подрывала так, что если бы она не умерла, она бы через несколько лет свела меня в могилу. Так мне объяснила старая шаманка. И она сказала, что у меня тоже есть колдовские задатки, но так как я буду жить в основном в Тавантисуйю, к тому же у меня семья, то мне учиться их искусству нельзя, потому что я волей-неволей стала бы высасывать и губить людей, даже сама того не желая. Потому тавантисуйцы должны лечиться от болезней иными способами, чем это положено в моём родном краю.
  
   Заря не знала, что сказать в ответ, но такое откровение её потрясло, и её решение уехать в Тумбес как можно дальше от матери только укрепилось. Ведь если она служила для матери своего рода пищей, то значит, та ей житья не даст, как ни старайся.
   И тут вошёл Инти. Вид у него был очень усталый и утомлённый
  -- Заря, я поговорил с твоей матерью, дела прескверные. Лучше всего вам с Уайном завтра отправиться в путь.
  -- Инти, ты...
  -- Ну есть у меня способы разговорить человека, чтобы он проговорился о том, о чём надо. Короче, похоже, этот проповедник сведения о проинкски настроенных людях собирает с понятной целью. Так что о вас не только покойные Хорхе и Педро узнали, а ещё кое-кто. Ждём неприятных визитов. Жаль, что отпустил Асеро в такое путешествие, так бы стронулись с места уже завтра. Но вам с Уайном мешкать не след, вас знают, а меня нет. Я формально торговец Саири, которого можно пограбить при случае, но специально гоняться за которым вроде ни у кого нужды нет. Я уж подумываю, не наклеить ли мне фальшивую бороду, к метисам они лучше, чем к индейцам, относятся. Хотя, с другой стороны, в дороге она слететь при сильном ветре может...
   Лань ответила:
  -- Не думаю, что идея с бородой удачна, для белых людей все безбородые индейцы на одно лицо, а бородатого запомнят. Лучше стоит подумать о том, как спрятать меня и прочих женщин, ведь даже если мы останемся неузнанными, женщины многим могут показаться лакомой добычей. Стоит переодеть нас в мужскую одежду.
  

Несчастья в Счастье

  
   Как уже было сказано ранее, Асеро не знал и не мог знать о визите Уаки, так как этим утром они с Вороном отбыли в Счастье.
   Первое время они с Вороном ехали молча. Асеро думал о Мальве. Звезда по его просьбе и в самом деле поговорила с ней. "Рассказала, какой ты верный муж", -- сказала она, чуть заметно усмехнувшись. Ведь только Асеро мог понять суть её усмешки.
   Когда у Луны стали одна за другой рождаться дочери, её было трудно одной с малышками. Хотя свекровь ей помогала, но она была уже тогда довольно стара, а ещё и государственные дела... Короче, окончательно замотанная, Луна даже сама просила Асеро завести вторую жену, чтобы та стала ей помогать. О втором браке Асеро и думать не хотел, но глубину проблемы понимал. Государственные дела, внешние и внутренние враги не оставляли возможности уделять много времени семье. В общем, его жене была нужна помощница, и он предложил Звезде поселиться с ними. Та согласилась помогать вполне охотно, нянчить детей ей нравилось. Асеро тогда и подумать не мог, какие у Звезды могут быть на него планы. Забыл, что она уже не девочка-подросток, а вполне зрелая и заневестившаяся девушка... Короче, Звезда через некоторое время стала пытаться довольно откровенно ухаживать за Асеро. И даже Луна, зная обо всём этом, сказала ему как-то: "Знаю, что ты всё равно рано или поздно возьмёшь себе вторую жену, так пусть это лучше будет моя сестра, мне с ней будет проще ужиться, чем с кем-то чужим". Но Асеро отказался наотрез, и Звезда вскоре покинула дворец.
   С детьми через некоторое время стало полегче -- старшая Лилия подросла и вскоре тоже стала помогать по дому. Впрочем, племяшек всё равно порой водили в гости к Звезде по её просьбе, где та выучила девочек рукоделию.
   Потом Асеро думал, что Звезда была и в самом деле в него серьёзно влюблена, а не руководствовалась честолюбием, как он подумал поначалу. Во всяком случае, она потом долго не выходила замуж, думали, что она так и останется старой девой. И только потом, будучи уже сильно за двадцать, она вышла замуж за Золотого Слитка. Асеро не мог видеть её чувств, но догадывался, что если Звезда сравнивает его с Золотым Слитком, то сравнение не в пользу нынешнего мужа. Нет, конечно, в молодости он не был так пузат, да и деловые способности у него были, но всё-таки... Луна, поддерживающая контакты с сестрой, сказала как-то, что та хоть поначалу и досадовала на выбор Асеро остаться одножёнцем, но в то же время не могла его за этот выбор не уважать. Возможно, что она отчасти потому и полюбила Асеро, что видела: тот может, способен полюбить одну-единственную, и если бы тогда Асеро нарушил это решение, то её любовь неизбежно ослабела бы. Так что, в общем-то, Асеро не в чем винить себя, в конце концов, многожёнство ввели не от хорошей жизни, а потому, что слишком много юношей гибло в войнах.
   Асеро, конечно, не мог знать, что и как из этого Звезда рассказала Мальве, но перед отъездом та подошла к отцу, обняла его и сказала: "Прости меня, отец, теперь я поняла, что ты и в самом деле мать любишь". "Прощаю", -- ответил он, -- "Я понимаю, что с тобой жестко обошлись, и ты в общем-то больна..." "Но ведь и тебя пытали, ты тоже болен" "Да, я ещё не до конца выздоровел. Ничего, выздоровеем".
   В последние дни боли от побоев утихли, но теперь, после некоторого времени езды, тело вновь начинало болеть, и эту боль приходилось терпеть стиснув зубы. А ведь раньше, до избиения, он мог часами скакать в седле, не чувствуя даже усталости, но теперь... Пока это было ещё терпимо, но потом надо будет делать привал. А пока лучше отвлечься разговором.
  -- Не понимаю, почему Инти так возится с этими, которые сами не хотят себе водопровод починить. Ведь этим он нас всех только подставляет! -- проворчал Ворон.
  -- Да я не думаю, что подставляет, что им какой-то "торговец Саири". Но для Инти в данном случае важнее жизни людей, чем собственная безопасность. Он живёт для людей, ты понимаешь? Для него жизнь каждого жителя селения также ценна, как и жизни его родных дочерей и племянниц.
  -- По мне ценна должна быть не жизнь каждого человека, а жизнь достойных. А эти люди... они показали себя не самым достойным образом.
  -- Понимаешь, Ворон... не дело нам решать, кто достоин жить, а кто нет. Иные люди сочтут недостойным жить меня... Но лишать жизни можно только преступника, а ни меня, ни жителей селения ещё никто не счёл преступниками по суду.
  -- Сейчас не те времена, чтобы о суде думать... -- буркнул Ворон, и Асеро невольно поёжился.
  -- А мне как раз в пору о нём думать, вполне может быть, что меня в Кито по сути судить будут.
  -- Послушай, Асеро, на что ты надеешься? -- спросил Ворон. -- Думаешь вернуть себе Алое Льяуту?
  -- Если инки сочтут меня достойным этого, -- ответил Асеро.
  -- А если не сочтут?
  -- Тогда... Тогда всё равно буду сражаться с врагами, пусть даже как простой воин.
  -- А если тебя не захотят вообще там видеть и погонят поганой метлой?
  -- Только если поверят клевете на меня, будто я насильник. Попробую защитить своё доброе имя.
  -- А если не удастся?
  -- Знаешь, человек без многого может обойтись. И в хижине жить, и лохмотья носить, и недоедать... Но без чести и доброго имени жить невозможно. Как ты думаешь... неужели многие и теперь верят? Не догадались, что меня нарочно оклеветали, чтобы свергнуть?
  -- Не знаю. Но ведь льяуту с тебя сорвали?
  -- Сорвали, -- со вздохом ответил Асеро, -- и что с того?
  -- А то, что второй раз его на тебя вряд ли наденут. Если уж ты один раз страну упустил...
  -- Ну не наденут, так не наденут.
  -- А без льяуту ты никто. Ты лишний и никому не нужен. Ты будешь мешать уже своим существованием, не желая того даже...
  -- Тогда я скроюсь и сменю имя. Но воевать, мстя за свою поруганную честь, всё равно буду. Воинское искусство я не забыл.
   Ворон некоторое время не отвечал. Потом сказал:
  -- Я помню легенду о красоте Морской Волны, у нас её называли Звездой Тумбеса, иные даже обижались на Инти, что он желал увезти такую красивую девушку... Все думали, что она умерла молодой и красивой... А теперь она, оказывается, жива, но живёт в виде безобразной старухи. Мало того, она изменяла своему мужу, будучи наложницей негодяя. Превратилась, по сути, в грязную тряпку, какой полы моют... Зачем она живёт такая? Только разрушает красивую мечту...
  -- А что же ей, с собой покончить, чтобы твоим понятиям о прекрасном угодить? Тем более что Инти принял её, и они вновь живут одной семьёй. При таких раскладах, почему ей и не пожить?
  -- Человек не принадлежит себе, он принадлежит обществу, -- ответил Ворон. -- Так нас всегда учили в школе. От Морской Волны в качестве легенды было куда больше пользы, чем от уродливой старухи. На её месте я бы не стал разрушать столь красивой легенды своим появлением.
  -- Морская Волна не должна появляться в Тумбесе, где её помнят и могут узнать в лицо? Ну, она, вроде, туда и не собирается.
  -- Новость, что она жива, всё равно до туда докатится. Впрочем, я не о ней. Я о тебе.
  -- Ты хочешь сказать, что... что я вам теперь мешаю и что мне лучше покончить с собой? -- побледнев, прошептал Асеро.
  -- Может, было бы и лучше. Ведь по твоей преступной халатности рухнуло государство. Ты заслуживаешь смерти, Асеро!
  -- Инти считает иначе.
  -- Только потому, что он твой друг и родственник. Хотя он меня разочаровал, я думал, что он твёрд как алмаз, а он просто сентиментальный хлюпик!
  -- Пусть я виноват, но я готов искупить всё своей кровью! Я готов воевать, только вот пусть раны до конца заживут!
  -- Нет, Асеро, ты и не думаешь умирать. Ты думаешь жить, и жить неплохо. Ведь ты не просто так в Счастье едешь, а жену там найти надеешься.
  -- Да, надеюсь. Разве я не могу позаботиться о близких?
  -- Они тебе важнее государства?
  -- Если бы были важнее -- я бы выдал вас всех под пытками. В чём ты обвиняешь меня, Ворон? Я не отрицаю своей вины. Да, я совершил ошибку, но я готов её искупить.
  -- Нет, Асеро, если ты совершил такую ошибку, значит, в тебе изначально была гнильца. И этого не исправишь. Нам нужен другой правитель, более достойный, чем ты.
  -- Достоин я быть правителем или не достоин, пусть решают в Кито. Но, Ворон, зачем ты сейчас всё это говоришь? Считаешь, что я недостаточно промучился в наказание, и меня надо домучить? Да я и так еду и временами терплю боль от тряски. Горя я уже хлебнул и ещё хлебну. Что ещё надо? Да, я жить хочу. И надеюсь в глубине души войну живым пройти, чтобы потом воссоединиться с родными. Ты же видел моих дочерей? Неужели хочешь видеть их сиротами?
  -- На жалость бьёшь? Ты хлюпик, и Инти хлюпик, что тоже всех жалеет. Шлюху старую пожалел, тебя пожалел... слабак!
  -- Ты кого слабаком назвал?! Он, между прочим, проливал за тебя кровь, когда ты ещё на свет не родился. А я воевал, когда ты ещё пешком под стол ходил.
  -- Хвалишься?
  -- Да не хочу я ни хвалиться, ни на жалость бить, но уж не знаю, как с тобой быть-то. Почему просто по-человечески не получается? А я ведь человек, и Инти человек, ну могут у нас быть свои слабости.
  -- Да я уже понял, что человек. Ест, пьёт, спит, с женой балуется, даже по нужде ходит... Человек самый обычный, а не потомок сверкающего бога Солнца и его сестры Луны. И ты человек, да и к тому же весьма слабый...
  -- Значит, тебя именно это уязвляет, что я человек?
  -- Что слабый человек.
  -- Да не такой уж я слабый. Если надо, я отдам за Родину жизнь... Но только не в форме самоубийства. А все твои рассуждения лишь от того, что ты не умеешь ценить жизнь. Ни свою, ни чужую. В двадцать пять трудно понять того, кто уже пожил... Вот я еду, чувствую боль в тех местах, где у меня были ушибы, мне страшно, что я могу так и остаться калекой на всю жизнь, мать сожгли у меня на глазах, жена пропала, две старшие дочери тоже... только вот младшие живы-здоровы, хотя в рабстве им досталось, рана на всю жизнь... Знаешь, даже когда меня пытали, умом я понимал, что впереди только смерть, но надеялся на чудо, и вот чудо свершилось. Я не смогу отказаться от жизни добровольно, но это не слабость, потому что я не думаю, что моя смерть была бы полезна делу. Наоборот, я уверен, что ещё смогу принести немало пользы, и мыслью о самоубийстве я себе жизнь отравлять не хочу.
  -- Я понимаю, что Инти тебя спас, но всё-таки ты понимаешь, что он поступил не совсем правильно.
  -- Что взял обратно жену? Нисколько. Я на его месте поступил бы точно так же. И поступлю, если найду свою жену живой, но обесчещенной.
  -- Я про другое. Он ведь самовольно отлучился тайком от тебя, так?
  -- Допустим.
  -- И отлучился, по сути, по личным мотивам. Ведь мы же не могли знать, что Ловкий Змей связан с англичанами.
  -- Насколько я понял, Инти и Горный Ветер изначально предполагали подобное.
  -- Но если бы не эта авантюра, то переворота бы не произошло. Ведь тогда бы Инти такой крупный заговор не пропустил был.
  -- Это ещё бабушка надвое сказала, пропустил бы или нет. А так он жив и меня спас. Так что не имею оснований на него сердиться.
   Некоторое время они ехали молча. Асеро был встревожен разговором, но виду старался не подавать. Потом он понял, что, видимо, плохо ещё рассчитал свои силы -- сидеть в седле становилось всё тяжелее. После этого тяжелого разговора было вдвойне стыдно признаться в своей слабости, но деваться было некуда -- ведь не мог же он позволить себе упасть в обморок прямо на лошади. Пришлось попросить своего спутника об отдыхе. Тот исполнил его просьбу и даже помог ему слезть с седла на землю, отчего Асеро подумал, что слова Ворона всего лишь слова. В конце концов, иные юноши и в самом деле стараются изобразить себя черствее, чем на самом деле, чтобы почувствовать себя увереннее. Они перекусили лепёшками, и Асеро совсем было успокоился, так как тавантисуец почти не способен убить или предать человека, с которым вместе принимал пищу. Потом Асеро отлучился в кустики по нужде и услышал топот копыт. Когда он вернулся, Ворона уже и след простыл. Бледный и несчастный стоял Асеро на поляне, осознавая страшную правду -- он погиб. Мерзавец не смог поднять на него руки лично и просто решил удрать, бросив его на произвол судьбы. А ведь Асеро сам даже на коня теперь заскочить не сможет... Что делать? Так, спокойно... оставаться на месте смысла нет, коня можно под уздцы повести, найти где-нибудь большой камень и попробовать сесть с него... Сзади таких камней не было, да и до Счастья по расчётам Асеро было близко. Так что лучше вперёд. Вдруг он увидел, что по дороге приближается всадник. В какой-то момент ему показалось, что это Ворон решил вернуться, чтобы прикончить его, но вскоре он с облегчением заметил, что это не он. Незнакомец, скорее всего, был местным жителем, и потому его даже можно было попросить о помощи.
   Как только всадник поравнялся, Асеро спросил его:
  -- Скажи мне добрый человек, нет ли тут по близости большого камня?
  -- Большой Камень -- это я. А зачем я тебе понадобился?
  -- Вообще-то я имел в виду большой камень в прямом смысле этого слова. Чтобы на коня с него сесть. А то я так сам не могу, а мой спутник сбежал, бросив меня на произвол судьбы.
  -- Что же, я помогу тебе сесть на коня, -- сказал всадник, спешиваясь. -- А куда ты путь держишь?
  -- В Счастье.
  -- Это близко. Дороги меньше часу. Я могу проводить тебя.
  -- Это будет очень кстати.
   Человек помог ему сесть на коня, и они поехали рядом.
  -- А что за дела у тебя в нашем селении.
  -- Скажи, у вас живёт Кочерыжка?
  -- Да есть такая старушенция. А что тебе до неё?
  -- Видишь ли, Большой Камень, наши семьи связывают узы давней дружбы. А тут до нас дошло известие, будто у неё беда случилась, кажется, овдовела она. Вот меня и родня послала узнать.
  -- Точно, овдовела. И ютится у родственников, так что на ночлег у неё тебе рассчитывать не стоит.
  -- Значит, родня у неё против гостей?
  -- Против.
  -- Ну что же, остановлюсь тогда на почтовой станции.
  -- А ценности платить за постой у тебя есть?
  -- Нету. Вляпался я в нехорошую историю. Ехал я не один, а с провожатым. А он сбежал. И все ценности, какие у нас вместе были, утащил. Но неужели вы откажете в ужине и ночлеге попавшему в беду человеку?
  -- Этот вопрос будет решать мой отец, он ведь у нас смотритель станции. А он и раньше любил, чтобы ему от проезжающих что-нибудь перепадало.
  -- Но ведь это противозаконно!
  -- Да, было противозаконно. Но теперь законов нет уже. Пал Тиран!
   Побледневший Асеро сказал:
  -- Да что вам Первый Инка сделал-то? За что его тираном зовёшь?
  -- А ты не из инков будешь случайно? Кто ты вообще такой?
  -- Да я так, Стоптанный Сандалий меня зовут, я по роду из сапожников.
  -- По роду из сапожников? Так я тебе и поверил. Ну-ка покажи уши.
  -- Зачем?
   Хотя Асеро понимал, что его вопрос глуп. Ясно же зачем этому его уши нужны... Подъехав поближе, Большой Камень сдёрнул с Асеро капюшон.
  -- Так и есть, инка бывший! Оправдываться будешь?
  -- В чём оправдываться?
  -- Что солгал, будто из сапожников!
  -- Ну, заслужил я звание инки, теперь это преступление?
  -- Уши просто так не обрывают. Ты воровал, лгал, насильничал?
  -- Что за чушь?! Ничего я плохого не сделал. Вдруг ворвались ко мне в дом какие-то бандиты, уши оборвали, одежду сорвали, избили до полусмерти! За что? Я потом долго отлёживался, да и до сих пор на коня сам не могу сесть.
  -- Ну, раз сидишь, значит, мало тебя били! Надо ещё добавить!
  -- Так ты везёшь меня на расправу?! -- только тут Асеро понял, что насколько серьёзно он влип.
  -- Да, и не вздумай убегать. Попробуешь -- пристрелю. У меня видишь, лук за поясом.
  -- Послушай, не пойму, что за радость лишить жизни того, кто тебе ничего дурного не сделал?
  -- Врёшь ты довольно глупо и неумело. Ты никакой не простой инка, за которого себя выдаёшь. Стоптанный Сандалий, ты -- сам Асеро! Твой спутник не просто так сбежал, а меня на твой след направил. Я почти сразу догадался, что это ты, но на всякий случай перепроверил. Да и любопытно мне было глянуть, как ты выкручиваться будешь. Нет, ошибка исключена. Я нередко бывал с женой в столице и видел тебя при всём твоём золотом блеске, так что и теперь я легко опознал тебя в лицо.
  -- Что ты будешь делать со мной?
  -- Судить тебя будем! И повесим, я надеюсь!
   Асеро думал было пришпорить коня, пусть уж лучше его застрелят, но опять попасть в плен он не намерен, но его враг оказался более ловок и накинул на него лассо и сдёрнул с лошади. Несчастный Асеро упал на землю, пребольно ударившись левым боком и в кровь разбив щёку. Его палач тут же спешился, подошёл к нему, обмотал его несколько раз свободным концом верёвки, и, завязав узел, побежал ловить коня, зная, что его жертва со связанными руками никуда не денется. Асеро сел. На щеке он чувствовал кровоподтёк, бок болит, но хоть и руки и ноги целы вроде бы. Было не столько больно, сколько обидно, да так, что плакать хотелось, но усилием воли Асеро сдержал себя -- ведь если он заплачет, то временно ослепнет, руками же он теперь не может до глаз дотянуться.
   Ухмыляясь и ведя коней под уздцы, вернулся его палач:
  -- Ну что, солнечное отродье? Я же говорил -- не дёргайся! А теперь пойдёшь в деревню пешком.
   Бывшему Первому Инке ничего не оставалось, как подчиниться.
  -- Значит, ты ведёшь меня на выдачу англичанам?
  -- Вот ещё! Чтобы они лишили меня удовольствия смотреть, как ты качаешься в петле? Мы теперь сами себе голова, что хотим, то и творим! А что, мы же народ и имеем право!
  -- И чем же я так разозлил свой народ, что меня приговаривают к повешению? Ведь я старался о вас заботиться, как мог... Может быть, можно было лучше, не знаю... но в любом случае я итак наказан очень сильно. Я столько унижений перенёс... Да и сейчас унижен хуже некуда. Сын жулика ведёт меня со связанными руками...
  -- Жулика! Скажешь тоже! Ты сам жил во дворце, ел с золотой и серебряной посуды, слуги тебя обслуживали, наложницы твою плоть ласкали. И после этого ты смеешь обвинять кого-то, что он хотел жить немного лучше, чем ему полагалось по распределению! А если бы мой отец был бы разоблачён, то его бы ждала виселица или каторга! Он, видите ли, нарушал закон! А ты себе кучу благ в законе прописал, жрал разделанную живую рыбу и при этом ничего не боялся? Спета твоя песенка...
  -- Враньё всё и про рыбу, и про наложниц. Никогда я не брал ни одной женщины силой! -- ответил Асеро задетый за живое, а потом мрачно добавил. -- Только я знаю, что ты мне не поверишь. Потому что такие люди как ты в глубине души уверены, что достанься им такая власть, они бы непременно в непотребства пустились!
  -- Конечно, был бы я сам властью, я бы, пожалуй, от кое-каких радостей не отказался. Да только ты так перегнул палку, что народное терпение лопнуло! У нас всё село знает, что ты обесчестил и погубил дочь нашего старейшины Дверного Косяка. Вот он, может, и против повешения будет, захочет что поизощрённее....
   Было очень горько и обидно выслушивать это. Асеро молчал, думая, как ему быть дальше. Может, удастся убедить этого самого старейшину в том, что в позоре и гибели его дочери он никак не виноват? Хотя Асеро знал о печальных подробностях отношений Инти и его тестя Живучего: если человек охвачен горем, то до его сердца трудно достучаться...
   Время было ещё не очень позднее, однако темнело, поскольку надвигалась нешуточная гроза.
  
   Тем временем Большой Камень привёл пленника в деревню на площадь для народных собраний. Тут же сбежалась толпа местных жителей.
  -- Смотрите, кого я привёл! -- радостно кричал Большой Камень. -- Ворон не обманул нас! Такая добыча не каждый день! Это сам Асеро, бывший Первый Инка! Посмотрите, как он жалок и грязен!
   К нему подбежала женщина лет тридцати, нарядная и накрашенная, и стала хлестать его по щекам:
  -- Вот тебе за то, что убил моего отца! Вот тебе за смерть моего брата! Вот тебе за мою погубленную в ссылке молодость!
   Какие-то люди на заднем плане возбуждённо кричали:
  -- Повесить его! Мало повесить -- сжечь! Повесить его, да только не за шею, а за что другое, чтобы мучился подольше! Сволочь!
   Потом толпа расступилась, пропуская старейшину, которого легко можно было узнать по расцветке туники. В отличие от других, он не кричал и не бесновался, но во всей его слегка сгорбленной фигуре чувствовалось горе, а когда он скрестил взгляд на Асеро, то горе обернулось ненавистью:
  -- Вот, значит, человек, который опозорил и погубил мою дочь, -- сказал он мрачно.
  -- Клянусь, я не виноват! -- закричал Асеро, -- В своей жизни я не взял силой и одной женщины! Англичане оболгали меня!
  -- Не оправдывайся, слизняк! Стрела была такой красавицей... Вот тебе! -- и со всего размаха он нанёс Асеро пощёчину, которая была куда крепче, чем удары слабых ручек накрашенной красотки.
  -- Клянусь тебе, что я в жизни не брал женщин силой! Я вообще других женщин кроме жены не знал!
  -- Лжёшь! -- и старейшина ударил его ногой, целясь в пах, но видно, что, в отличие от Золотого Лука, он к таким ударам не привык, и потом Асеро сумел увернуться.
  -- Погоди избивать! Выслушай! Кто сказал тебе, будто я твою дочь погубил?
  -- Золотой Лук сказал! Признавайся, сколько раз ты Стрелу лапал?
   Асеро заговорил торопливо:
  -- Послушай, делай со мной что хочешь, хоть вешай, хоть казни, но дай мне высказаться! Я должен сказать тебе кое-что очень важное о твоих сыновьях...
  -- Да что ты можешь мне сказать такого, чего бы я сам про них не знал?!
  -- Что твой сын, Золотой Лук, братоубийца!
  -- Что-о! Ты лжёшь, мерзавец! Я знаю, что Золотой Шнурок мёртв, но это всё из-за тебя, сволочь!
   Последовала ещё одна пощёчина и попытка ударить по промежности.
  -- Я всё расскажу тебе, только дай мне высказаться! Казни меня, если хочешь, но выслушай перед этим!
   Вдруг выбежала какая-то старуха и, схватив старейшину за плечо, заговорила:
  -- Послушай, сынок, остановись. Ты сам говорил, что хочешь судить его по закону! Так не забивай его на месте. Может, он и в самом деле не виноват? Откуда ты знаешь, что Золотой Лук сказал нам правду? У него у самого глаза убийцы!
  -- Мама, не неси чепухи. Какие ещё глаза убийцы? Первый Инка перед нами виноват. Это он изнасиловал твою внучку, убил твоего любимого внука.
   Старуха сказала твёрдо:
  -- Это мы выясним на суде. Но я не хочу, чтобы мой сын бил людей, тем более ногами. Прекрати это делать и объяви о суде.
   Старейшина подчинился и, возвысив голос так, чтобы его слышала вся деревня, объявил:
  -- Братья мои, завтра мы будет судить этого недостойного потомка Солнца! Но для этого понадобится целый день, и мы подготовим к нему вопросы. А пока пусть посидит в сарае под стражей. Сынок, будешь его караулить?
  -- У меня дел много, папаша, надо же вопросы составлять, пусть этого негодяя кое-кто другой караулит. Ты знаешь, о ком я. О том, у кого этот мерзавец родного отца укокошил. Да, и главное, чтобы он всю ночь провёл связанный, он ведь такой хитрец, стоит чуть ослабить путы, и пиши пропало. Но наш сосед человек надёжный...
   Потом старейшина прибавил тихо, обращаясь к пленнику:
  -- Как бы я хотел, чтобы ты после смерти родился вновь, стал бы отцом прекрасной дочери, а потом в тот момент, когда она достигнет тринадцати лет, рвал бы на себе волосы с отчаянья, что её обесчестил какой-то подонок.
   Асеро не ответил на это ничего, понимая, что сейчас слова бесполезны, и от души надеясь, что к завтрашнему дню старейшина остынет хоть немного и будет в состоянии его выслушать.
   Несчастного пленника повели в сарай. Взгляд его настолько затуманился от навернувшихся слёз, что он даже не смог толком разглядеть незнакомого юношу, которого приставили ему в охрану. В сарае было хотя бы сено, на которое Асеро кое-как прилёг, но страшно мешала кровь и пот, которые всё равно попадали в глаза, и ломота в связанных руках. Кроме того, хотелось пить.
   За стеной сарая хлынул ливень с громом и молниями. Такой сильный ливень не мог быть надолго, но Асеро понимал, что после него заметно похолодает, а на нём кроме лёгкой шерстяной туники с капюшоном ничего нет. Пончо осталось в приседельной сумке. Не простыть бы...
   Проморгавшись, Асеро наконец-то смог разглядеть своего стража. На вид тому было лет пятнадцать, как раз возраст, когда в армию забирают, но этот, видимо, не успел уже... Смотрел при этом сурово и неумолимо. Асеро попробовал заговорить с ним:
  -- Мальчик, отчего ты так зол на меня? Чем я обидел тебя? Или ты, как и многие, поверил в то, что я позорил девушек? Но клянусь тебе, что это клевета!
  -- Потому что ты мой враг. Завтра тебя после недолгих разговоров повесят ко всеобщей радости. Столько лет я желал тебе смерти!
  -- Лет?! Но скажи, чем я лично тебя так обидел?
  -- Какая тебе теперь разница! Завтра тебя не станет. Не страшно?
  -- Страшно, -- честно сказала Асеро. -- Мне сорок лет, и тебе пятнадцатилетнему, я, наверное, стариком кажусь... Хотя какой я старик, самый расцвет зрелости... Да и даже старику ещё порой пожить хочется, если только болезни совсем не доводят. Горько расставаться с бытием, знать, что больше уже этого прекрасного мира не увидишь... Но куда страшнее горечь позора, мысль, что я умру оклеветанным и обесчещенным! Старался прожить жизнь как можно более достойно и мечтал оставить о себе добрую память, а теперь... -- как Асеро ни старался, слёзы на глаза у него всё-таки навернулись, -- лежу тут связанный и всеми ненавидимый. Хоть бы знать, почему.
  -- Завтра на суде тебе скажут, почему.
  -- Скажи хоть ты, за что лично ты меня ненавидишь? Может, у тебя кто-то из родных был невинно осуждён? Но ведь я не судья, да и судья при это обязательно злонамерен. Юноша, неужели тебя не жаль меня? Подумай, я избит, изранен, у меня руки связаны, от этого плечи ломит, мне хочется пить...
  -- Обойдёшься!
  -- Почему ты так жесток?
  -- Потому что мне противно, что ты хочешь меня разжалобить. А сам ты других жалел?
  -- Жалел. Почему ты мне не веришь?
  -- Моего отца ты живьём собакам скормил.
  -- Каким собакам?! Что за чушь? Я людей никогда собакам не скармливал.
  -- Ври больше.
   Асеро замолчал, погрузившись в свои невесёлые мысли. Ум его лихорадочно искал выход. Ведь если всё так пойдёт и дальше, его и в самом деле повесить могут. Надеяться на свой ораторский талант не приходилось. Это раньше, когда на нём была жёлтая туника, голову украшало льяуту, а в ушах золотились серьги, сам его вид производил впечатление. А сейчас... он избит, изранен, извалян в сене, а завтра с утра он будет выглядеть ещё хуже после бессонной ночи.
   Ливень за стеной тем временем стих.
   Было холодно. Помимо этого, Асеро понял, что ему опять надо будет справить нужду, пока ещё не критично, но до утра он не вытерпит. От мысли, что на суде, возможно, придётся предстать в мокрой одежде, сердце его ещё больше наполнялось стыдом и ужасом. Всё-таки он ещё раз попробовал разжалобить своего твердокаменного стража:
  -- Послушай, имей ко мне хоть немного жалости. Я живу последнюю ночь на свете, быть может... Позволь мне хоть нужду справить не в штаны и смыть кровь с лица. Хочу завтра выглядеть перед казнью пристойно. Развяжи мне руки хоть ненадолго.
  -- Сделаешь всё в штаны!
  -- Юноша, пойми, я завтра умру, а ты... ты всю жизнь будешь вспоминать о своей глупой жестокости, и тебе станет стыдно.
  -- Ну да, развяжу я тебя, ты меня треснешь как следует, сам убежишь, а я тут раненый лежать останусь, а потом мне ещё хуже придётся. Изобьют меня вместо тебя.
  -- Разве можно бить раненого? Всех в школе учат что нельзя.
  -- А нас в школе учили, что в наказание можно.
   Асеро добавил:
  -- Вообще-то это изуверство. Впрочем, ты ведь ничем не рискуешь. Скажу честно, я не знаю, как бы я поступил, будучи здоровым. Может быть, и так, как ты говоришь. Но сейчас я слаб и бессилен, как малое дитя. К тому же ты вооружён, а я -- нет. Так что если ты ненадолго развяжешь мне руки, то я ничего тебе всё равно сделать не смогу.
   Юноша колебался. Кажется, в уме он взвешивал какие-то свои соображения. Потом, когда Асеро совсем было отчаялся дождаться согласия, тот всё-таки сказал:
  -- Ну ладно, я развяжу тебя ненадолго. Только Золотому Луку не говори.
  -- Не скажу, зачем мне?
   Так юноша развязал его и вывел через двор в соседнее помещение, где располагались отхожее место и умывальник:
  -- Слушай, а чего ты Золотого Лука так боишься? Он тебе что, начальник?
  -- Ну... он... Он не начальник, конечно, но побить может сильно. Многие его боятся.
  -- Только боятся или уважают?
  -- Ну и уважают. Ведь он не один бить будет, один на один, может, я бы с ним и справился. Кроме того, он и тебя проучил. Побить того, кто сильнее, разве не круто?
  -- Бил он меня, когда у меня были руки скованы. А вот если бы я был здоров и при оружии, не думаю, что он рискнул бы встретиться даже один на один. Впрочем, вопрос не в этом. Он клялся меня охранять, однако нарушил присягу. Неужели вы не видите в этом ничего бесчестного?
  -- А когда ты девушек позорил, ты это бесчестным не считал? Вот и поплатился... -- ответил юноша. -- Ой, ты не евнух?!
  -- Нет. А почему я должен быть евнухом? -- ошарашенно ответил Асеро.
  -- Потому что сам Золотой Лук клялся, что оскопил тебя прямо на площади, мстя за сестру, которую ты...
  -- Даже в глаза не видел. Теперь ты убедился, что он лжец и веры его словам быть не может?
  -- Не знаю... Конечно, он прихвастнул. Но как я могу быть уверен, что ты никого не опозорил? Ведь так не только он говорит, это ведь в газете написали...
  -- А что в газете не могут лгать? Газету обманом захватили мерзавцы и предатели с целью лишить меня чести и власти... И это им удалось, к сожалению. Но сам подумай, разве я похож на сладострастного мерзавца?
  -- Не похож. У тебя глаза добрые. Я всё смотрел на тебя и думал, можешь ли ты делать то, что про тебя говорят... И мне что-то мешало поверить. Хотя я знаю, кто ты такой. Сейчас я тебе воды дам, умойся, -- и юноша в первый раз рискнул даже повернуться к нему спиной.
  -- Всё-таки скажи, как зовут тебя? -- спросил Асеро. -- А то неудобно. Ты моё имя знаешь, а я твоё -- нет.
  -- Птичий Коготь! -- ответил юноша, и Асеро вздрогнул.
  -- Странное совпадение. Был у меня когда-то охранник с таким именем...
  -- Которого ты скормил псам!
  -- Не скармливал, -- ответил Асеро, умываясь из протянутого ему ковша. -- Это тебе тоже Золотой Лук наплёл?
  -- Ну и до этого слухи ходили. У нас в семье никогда не верили официальной версии, что ты всех десятерых заговорщиков самолично шпагой покрошил. Мне рассказывали, что на самом деле ты вызвал людей Инти на подмогу, а их было в разы больше, и они скрутили заговорщиков и скормили их живьём собакам!
  -- Про собак -- враньё, и про то, что я вызвал на подмогу людей Инти -- тоже.
  -- Но ведь ты и в самом деле не мог десятерых покрошить! Я же вижу, какой ты слабый, Большой Камень тебя запросто скрутил. А он так себе вояка...
  -- Я же уже сказал, что тяжко болен. Да и лет мне много. А тогда я был молод и здоров.
  -- Всё равно я не верю, что ты мог один справиться с десятью! Может, ты и искусный фехтовальщик, но ведь мой отец тоже стоил многих.
  -- Да, я и в самом деле не убивал всех... Давай я расскажу тебе всё как было.
   Юноша кивнул и даже забыл предложить Асеро связать ему руки обратно. Сидя в сарае, он слушал затаив дыхание, а когда Асеро кончил, он добавил:
  -- Сам видишь, шпаги с твоим отцом я не скрещивал, и в смерти твоего отца нет моей вины ни прямо, ни косвенно. Если бы он выжил, я бы его непременно помиловал. Ведь он был, по сути, не виноват. Это Горный Лев и Пумий Хвост погубили его, обманув... Однако его родителям я рассказал правду во всех подробностях. Если бы я знал, что от него осталась молодая вдова, я бы и ей всё рассказал, но я не знал...
  -- Мои родители не были женаты. Они думали пожениться, когда... когда государем стал бы Горный Лев, до этого боялись рисковать. Официально моим отцом считается другой человек, который... который любил мою мать и согласился взять её с незаконным дитём, чтобы прикрыть позор.... Но обо всём этом в нашей семье говорили шёпотом. Ты знаешь, каково моей матери было всю жизнь жить хоть и с хорошим, но нелюбимым человеком?
  -- Несладко. Но иные живут и с нелюбимым, и с нехорошим... Конечно, у твоей матери и у тебя была нелёгкая жизнь... Но сам видишь, я в этом не виноват никак, -- потом помолчав, добавил, -- Знаешь, ведь я был женат и любил свою жену, она ждала ребёнка... Но враги разлучили нас, и теперь я не знаю, где она и что с ней! Удалось ли ей уйти от жестокой расправы, спасти себя и будущее дитя? Может, и мой сын также вырастет сиротой и будет слышать со всех сторон, какой его отец мерзавец, уж хотя бы перед ним я должен если не жизнь, то честь свою защитить... Скажи, ты теперь веришь мне, что я не злодей и не развратник, что я нормальный человек с нормальными человеческими привязанностями? И своей беды и своего позора отнюдь не заслужил.
  -- Скажи, а за что тебя Золотой Лук так ненавидит, если ты ему ничего плохого не сделал?
  -- Да у него те же мотивы были, что и у Пумьего Рыка -- по карьере продвинуться, женщину заполучить, которая иначе бы ему никак не досталась... Но раз он здесь, то значит, ему что-то не удалось... Точнее, не всё удалось. И теперь он тем более будет жаждать расправы надо мной.
   В этот момент дверь сарая раскрылась, и вошла девочка лет тринадцати с полной тарелкой в руках. От тарелки шёл пар, и у Асеро слюнки потекли.
  -- Брат, -- сказала она, -- я принесла тебе ужин.
  -- Спасибо, сестра!
  -- Ой, а почему он не связан? -- сказала девушка, чуть не выронив из рук тарелку.
  -- Я сам развязал его.
  -- Но брат... ведь это опасно! Он может напасть на тебя, пока ты будешь есть. Лучше свяжи его обратно!
  -- Не нападёт, потому что я сам дам ему поесть из моей тарелки. Разве ты не видишь, что он голоден?
  -- Ты ещё будешь кормить этого мерзавца?!
  -- Он не мерзавец. Сестра, знала ли ты человека, который бы больше ненавидел Первого Инку, чем я? Я не мог простить ему смерть отца, а тут оказалось, что он в ней и не виноват даже... И девушек он не позорил... Пойми, мы были к нему жестоки и несправедливы. Ведь каково ему было сидеть связанным, до сих пор рубцы на руках остались. Надо его накормить и дать ему одеяло на ночь, а то ему в одной тунике будет холодно.
  -- Скажешь, тоже, братец! -- фыркнула девушка. -- Кормить его, обогреть его! А может, ему ещё и женщину на ночь? Меня ему в девки отдать не хочешь?
  -- Да ты что, сестра! Что ты такое говоришь? Мне просто стало жаль его. Он не так уж и виноват, как нам поначалу казалось. И девок никаких не позорил...
  -- Ну, братец, делай как знаешь, -- сказала она, всучив тарелку. -- Да вот только если ты его упустишь, Дверной Косяк и Золотой Лук тебя самого повесят!
   И девушка ушла, демонстративно хлопнув дверью.
  -- Не бойся, я никуда не сбегу, -- сказал Асеро, -- не хочу, чтобы у тебя из-за меня проблемы были.
  -- Прости, что я поначалу так... теперь мне и в самом деле стыдно, что я был таким жестоким. Я много лет осуждал тебя, но не думал о том, каково тебе было при этом. Человек, который должен был тебя охранять, собирается тебя убивать...
  -- Когда я заговорил о жене и ребёнке, твой отец понял меня... Может быть, он уже знал о тебе. Я помиловал бы его, если бы мог. Что мне было с ним делить, в сущности? Он просто совершил ошибку и это понял... Жаль, что слишком поздно.
   Тарелка быстро опустела, хотя на полпорции на каждого было явно мало. Юноша на эту тему только грустно вздохнул:
  -- Ничего, до утра протянем, -- сказал Асеро.
  -- Питьё моя сестра нам вряд ли принесёт, придётся воду брать, -- сказал Птичий Коготь. -- Теперь ты точно не убежишь, так что я сейчас ковш воды принесу.
  -- Разделив пищу, мы стали почти что братьями, и подставлять тебя под виселицу я не могу.
  -- Я тоже не позволю им тебя убить!
  -- Один ты тут ничего не сделаешь, -- вздохнул Асеро. -- Чтобы спасти мою жизнь, надо отмыть мою честь. Иначе я буду приговорён судом народа к смерти. А сегодня отношение ко мне народ вполне продемонстрировал...
  -- Но ведь это от того, что они считают тебя насильником! Если бы они убедились, что это не так...
  -- Не только, к сожалению. В первую очередь я опозорен тем, что упустил власть. Да, меня подло и коварно обманули, формальной вины за мной нет... Но в глазах людей я жалок и смешон. Как ни странно, порой люди более жестоки к жертвам, чем к палачам.
  -- Тебе было очень обидно, когда тебя била сперва Хрустящая Лепёшка, а потом старейшина?
  -- Да это что! -- Асеро отмахнулся. -- По сравнению с тем, что со мной сделали англичане, это пустяки. Следы от ударов ещё могут зажить. Но у меня на глазах сожгли на костре мою мать. Сожгли живьём ни в чём не повинную беспомощную старуху, которой и так немного на свете осталось. Она стойко держалась, даже не вскрикнула. А я в тот момент чуть умом не тронулся от горя и бессилия. И Золотой Лук во всём этом участвовал. А потом англичане ещё хотели привести мою жену и дочерей, чтобы надругаться над ними у меня на глазах. Думали, что я этого точно не выдержу. Но что-то у них не получилось...
  -- Но ведь твои же дочери не виноваты, что они твои дочери! -- в ужасе воскликнул Птичий Коготь.
  -- Не виноваты, конечно. Не в этом тут дело. Англичане хотели, чтобы я дал им доступ к секретным документам -- а это означало мучительную смерть для сотен людей. Я не мог пойти на это. Уж лучше бы палачи запытали насмерть меня самого, я понимал, что враги всё равно не пощадят меня. И мать моя знала, что её не пощадят. Но также я знал, что если я выдам секретные документы, то жёны и дочери тех, кого по ним найдут, тоже будут растерзаны этими зверями! А в конце Золотой Лук лично пытал меня, он сам вызвался. Я терпел, пока не потерял сознание, и меня бросили, решив, что я мёртв.
   Юноша смотрел на Асеро с восхищением.
  -- Знаешь, когда твои добродетели нахваливали разные глашатаи, я не верил ей и в душе смеялся. А теперь вижу, что ты... ты даже лучше, чем тебя представляли. Я не думал, что ты способен жертвовать собой ради других. А теперь вижу, что ты действительно герой. Нет, ты должен жить! Таких людей как ты -- очень мало. Ты действительно один из лучших людей на нашей земле.
  -- Да мне и самому умирать не хочется. Я очень надеюсь, что меня всё-таки оправдают. Но если не удастся, тебе не стоит пытаться защитить меня силой. Только погибнешь напрасно. Лучше если меня всё-таки повесят, то отомсти Золотому Луку.
  -- Отомщу! Клянусь! Хотя я много лет прожил с ним в одной деревне, я никогда не думал, что он способен на такое...
  -- Но ведь ты же сам говорил, что он людей бил? И унижал при этом. Так что чего уж тут удивительного?
  -- Ну... -- юноша замялся, -- нам в школе учитель говорил, что нам, мальчишкам, свойственно бить и унижать друг друга. Это, мол, оттого что у нас кровь буйная, не перебродила, оттого нас драться и тянет... Ну, то есть должны мы обижать друг друга, к девчонкам под юбки пытаться залезть... что это природа такая, и к тому же нам это полезно, чтобы выделить наилучших.
  -- И что, тот, кто сумеет избить или унизить другого, наилучший?! -- спросил ошарашенно Асеро.
  -- А что, когда ты в школе учился, разве не так было? Ведь ты же в детстве среди простых людей жил.
  -- Да, жил. Но у нас никто никого не бил и не унижал. Нас с детства приучали ценить своё и чужое достоинство. А однажды произошла одна очень поучительная история. Мы писали сочинение. Помню, я очень старался, переписывал уже черновик, пытаясь не допустить ни одной кляксы. И вдруг мне в лицо кто-то плеснул чернила. Чистовик погиб совсем, на черновик тоже попало, а всё моё лицо и одежда были в чернилах. Я почти ничего не видел, почти на ощупь пришлось пройти к школьному умывальнику во дворе. Учитель сказал мне: "Промой глаза тщательнее, а то можешь повредить зрение. А о сочинении не беспокойся, можешь написать его потом дома".
   Говоря это, Асеро внимательно следил за реакцией Птичьего Когтя. Юноша напряжённо слушал, приоткрыв рот.
  -- Умываясь, я слышал обрывки того, что учитель говорил моему обидчику. Говорил о ценности человеческого достоинства, о том, что людей нельзя унижать, тем более без причины... Ведь я не сделал своему обидчику ничего плохого, просто обычно у меня сочинения хорошо получались, а у него плохо. Он был каньяри, а у нас в школе занятия были на кечуа, так как каньяри был он один. И в общем-то он язык знал. Тут не совсем в языке дело, он в глубине души считал нас... ну, почему-то хуже. Я тогда не понимал, что можно к другим людям относиться хуже из-за их национальности. Ну знал я, что он каньяри, а я кечуа, ну и что с того?
   Пустая деревянная миска уже выпала у его незадачливого стража из рук.
  -- Ну а потом, когда я вернулся в класс, учитель потребовал от того юноши, чтобы он признался, почему это сделал, и чтобы попросил прощения у всех и у меня лично. Но тот не хотел. И тогда учитель сказал нам, что тот счёл себя выше всех нас и потому готов оскорблять нас всех и каждого по отдельности. И что если он сейчас же не извинится, то мы вправе его наказать. Сказал, что даже побить его можем, но только не по лицу, и не по промежности, чтобы не искалечить. Тут юноша не выдержал, встал на колени и заплакал. В тот момент я подумал, что он раскаивается в своём поступке, и был даже готов его простить. Ну, бить его, конечно, не стали. Но потом мать и отец его пришли к учителю разбираться и доказывали ему, кажется, что он слишком жестоко поступил с их отпрыском. И что, мол, его лучше было вообще не наказывать, а простить ему шалость. В общем, он им так ответил, что вскоре те приняли решение о смене места жительства. А когда они уезжали, тот юноша, пользуясь безнаказанностью, кричал, что я сын шлюхи, и прочие гнусности про меня и моих родных. А учитель потом сказал, что если человек готов нас унижать и оскорблять, то ему не место среди нас.
  -- Странно это всё. Я и не мог себе представить, чтобы учитель был... таким. Хотя наш старый учитель нас тоже такому не учил... Больше письму и счёту, и прочему, что надо в школе знать. Как он нас воспитывал, я не очень помню... Старшие говорят, что у нас вообще какая-то ерунда со школой пошла. Раньше учились по четыре года, а дальше или в столицу доучиваться, или ремеслу учиться. Но потом решили школу продлить до армии. И в результате и младших должны дома доучивать или родители, или братья-сёстры, и старшие мучаются.
  -- Да, помню о таком эксперименте, но вроде для старших это добровольно должно быть?
  -- Должно. Но если родители хотят для детей карьерных перспектив, то не отвертишься. Впрочем, не могу жаловаться, мне поначалу нравилось слушать то что он говорит. А говорит он, что главное обучить жизни юношей, когда у них кровь пробуждается, а девушек не обязательно, а с малышами он чисто формально возится, иные ему советовали кого-то другого на малышей поставить, но у нас для этого только девушка есть, а он против чтобы женщина своим воспитанием будущих мужчин портила.
  -- В каком смысле портила.
  -- Ну хлюпиков из них воспитывала. Тапир, так нашего учителя зовут, говорит, что женщинам вообще надо запретить учить будущих мужчин, пусть только с малышами возятся.
  -- Что то странное у вас творится. И давно у вас так?
  -- Три года. Новый приехал с курсов подготовки учителей, а тут старый внезапно умер. Конечно, многие юноши Тапира с удовольствием слушали, всем же хочется настоящими мужчинами стать. Только вот я вижу, что ты... не такой... какими нас учили быть. Но ты... не хуже, а даже лучше. А я ведь терпел Золотого Лука потому что в глубине души считал его более мужественным, чем я.
  -- Только поэтому? Или... ещё потому что надеялся, что он поможет тебе отомстить мне?
  -- Нет, не в этом дело. Во-первых, я хоть и знал, что он тебя не уважает, но я не знал про заговор. Он ведь это скрывал, боялся, что дойдёт до Кондора...
  -- Кстати, о Кондоре. О нём ничего не знаешь?
  -- Не, со времён переворота он пропал без вести. Даже его мать, Кочерыжка, ничего не знает о нём.
  -- Жаль. Для меня он был почти что членом семьи... И ещё я ему заботу о своей жене поручил, надеялся, что он её у себя дома укроет.
  -- Странно, ты на волосок от смерти, а думаешь не о себе, а о жене и ребёнке.
  -- То же самое мне сказал и твой отец. Я просто не изменился в этом плане за эти годы! Так всё-таки, почему ты слушался Золотого Лука?
  -- Я.... считал, что так надо. Что если я взбунтуюсь, я поступлю неправильно. Один страх я бы преодолел, я не трус. Но я... боялся быть неправым. Слушай, а почему если учитель разрешил тебе побить своего обидчика, то почему при этом запретил бить по глазам и по яйцам?
  -- Потому что можно искалечить человека! А что?
  -- Да любит Золотой Лук в пах пнуть.
  -- Послушай, но ведь у меня охрана не просто на карауле стоит. Они ведь ещё и учатся. Начальные медицинские сведения им дают обязательно. Ну не мог он не знать, что если человека в пах пнуть, его потом можно на всю жизнь искалечить.
  -- А знаешь, он, кажется, и хотел бы всех евнухами сделать, чтобы все девки были его! А остальные бы не могли стать его соперниками. Я слыхал о владыках, которые таким образом калечили многих подданных, а сами имели многие сотни жён!
  -- Да, бывает такое. Несладко оказаться на месте его оскоплённых слуг. Но теперь ты понял, что он угрозу прежде всего для вас представляет.
  -- Понял. Впрочем, теперь ему не до наших девушек. У него столичные трофеи на уме...
  -- Значит, он прибыл из столицы с трофеями? А что он вообще делает здесь?
  -- Вернулся он всего пару дней назад, хотел обратно побыстрее, но родня уговорила его встретить здесь Райма Инти, и он согласился. Что до трофеев... какое-то барахло он вроде приволок, сегодня с утра он перед нами в жёлтой тунике вышел и тебя изображал... Встал в гордую позу и сказал повелительно: "Волоките ко мне побольше красивых девушек, я из них себе наложниц выберу". Ну а кроме туники он ещё какие-то блюда притащил, ковёр красивый, ну и ещё какие-то мелочи. Много-то не унесёшь с собой.
  -- Откуда так хорошо знаешь про трофеи?
  -- У него младший брат есть, Ловкий Топорик зовут. Ему десять лет. Так вот, он всё это рассказывал нам. Впрочем, основной трофей -- девушка.
  -- Девушка? Расскажи подробнее! Как её зовут?
  -- Никто не знает. Она немая, но вроде не глухая. Её так "Немая" и зовут. Сам Золотой Лук говорит, что её на улице подобрал, ну а так кто знает.
  -- Догадываюсь, для чего он её к себе в дом взял...
  -- Не... этого нет. Ну, то есть он, скорее всего этого хочет, но Топорик рассказывал, что когда Золотой Лук привёл девушку в дом, то отец сказал так: "Как я вижу, ей вряд ли больше тринадцати лет на вид. Кроме того, она нема и даже пожаловаться не может. Так что если ты её тронешь -- не сносить тебе головы! Пусть пока у нас поживёт, пообвыкнет, а тогда будем решать -- жениться тебе на ней или нет. А без законного брака я тебе её портить не дам!".
  -- А старейшина у вас всё-таки неплохой человек. Может, и удастся мне убедить его в своей невиновности... Думаю, что если он узнает о "подвигах" своего сыночка, тому точно не поздоровится. Только вот поверит ли он мне? У меня нет сына, так что я не могу сказать, поверил бы я, узнай про своего сына такое... Да ещё от человека, которого сам считаю мерзавцем... Нет, наверное, не поверил бы!
  -- Да он про многое и так знает. Тот в школе часто безобразничал, а учитель его покрывал, но в семье знали...
  -- Расскажи мне об этом поподробнее. Я вот одного не пойму: мне ведь людей в охрану должны были людей подбирать тщательно, учитывая их лояльность, и это заверялось несколькими подписями. Требовались подписи старейшины айлью, подпись учителя, подписи ещё нескольких уважаемых в селении людей, в чьей лояльности нет сомнений... В общем, если такого человека мне пропихнули, это было сделано, скорее всего, нарочно. И измена свила здесь гнездо давно. И все эти гадости, которые про меня рассказывали, от кого ты всё это слышал?
  -- От нашего учителя. Он сперва рассказывал официальную версию, а потом собирал тех, кому доверял, и рассказывал им под страшным секретом Правду. Ну, точнее, то, что он называл правдой. Некоторое время я ему верил безоговорочно. А потом я усомнился в его порядочности, но до сего дня мне и в голову не приходило, что он может лгать в том, что сообщает под большим секретом. Мне казалось, что если человек рискует, рассказывая страшные истории, то он не будет лгать. Какой смысл рисковать ради лжи? Но то, что проделывал Золотой Лук....
  -- А почему учитель покрывал проделки Золотого Лука?
  -- Я думал, потому что племянник, но ведь и Золотой Шнурок тоже племянник... не знаю. Только это были довольно мерзкие истории. Сколько бы учитель ни говорил, что это нормально, всё равно...
   Хотя в сумерках было трудно различить цвет лица, но даже так было ясно, насколько Птичий Коготь смущён.
  -- Вижу, что тебе даже стыдно рассказывать, -- сказал Асеро, -- но всё-таки хочется знать, что за скандал удалось покрыть.
  -- Ну, ещё в школе он как-то подкрался к одной девчонке сзади, внезапно задрал ей юбку и что-то ей там потрогал. И это было при многих свидетелях. Та чуть сквозь землю от стыда не провалилась, родители потом в школу пришли объяснения требовать, так учитель стал доказывать, что для юноши такое поведение нормально, младая кровь играет, значит, такое поведение надо терпеть. Ну а семья девочки сорвалась с места и уехала, мол, тут наших детей только дурному научат.
  -- Что верно то верно. Слушай, ну я же помню себя юношей, мальчиком... Конечно, я влюблялся, не взаимно правда... Но мне и в голову не приходило так жестоко унизить ту, что волновала моё сердце. Я бы скорее умер, чем причинил ей боль. Нет, тут не любовь, любовь не может унижать.
  -- А нам учитель говорил, что такая робкая любовь издали... это, мол, говорит о недоразвитой мужской природе, и таким лучше детей не иметь, хилое потомство будет. Ну, тогда скандал замяли, а как-то в другой раз Золотой Лук унизил своего брата. Как-то раз он с другими меня уговаривал подкараулить его возле отхожего места, и когда тот появится, макнуть его туда головой. Я сказал, что в таком участвовать не буду, так как не понимаю, за что его так наказывать. Золотой Лук сказал мне, что его брат слишком лоялен тебе, да и вообще хлюпик и евнух. Первое мне, конечно, не нравилось, да и остальное уважения не вызывало, но вот так с ним поступать всё равно не хотелось. Короче, я его тайно предупредил. Тот, конечно, соваться туда не стал, но и где-то в другом месте нужду справить не рискнул. Короче, терпел он, потом пытался на уроке отпроситься, учитель его не отпустил, а вместо этого вызвал. Я думаю, он был в курсе проделки Золотого Лука. Ну, короче, у того полилось, все над ним посмеялись. А потом тот в школу ходить отказался, умолял вроде родных, чтобы его в сироты записали и отправили учиться в другое место. Отец не согласился, надо, мол, чтобы сын был при нём, чтобы глупостей не натворил.
  -- Как будто он что-то нехорошее творить им мешает, -- саркастически заметил Асеро, внутри себя ужасаясь не столько самом унижению бедного юноши, сколько бесчувствию окружающих к его горю, которое было ещё страшнее самого унижения. -- Но почему отец не давал понять Золотому Луку, что его поведение неприемлемо?
  -- Ну, ему учитель тоже что-то объяснил про природу. А потом уже на побывке у Золотого Лука был роман с другой девушкой, которая ему отказала, сказав, что он жестокий. Он потом говорил, что её проучил. Не знаю, имел ли в виду он то, что потом жестоко избил своего соперника, это точно было, или и с ней что-то сделал. Во всяком случае, она теперь из дома не выходит. А тот долго отлёживался. Учитель учил нас, что надо быть твёрдыми, иначе мы не мужчины, но мне в какой-то момент стало казаться, что это уже перебор, так ведь и убить человека можно, да и зачем обижать тех, кто тебе зла не причинил?
  -- Скажи, а Золотой Лук как себя оправдывал? Он в чём-то обвинял своего брата?
  -- Да так, не особо. Говорил, что он вообще плохой, хлюпик и нытик, хотя не скажу, чтобы он сильно ныл. А с другой стороны, когда с тобой так обращаются, трудно требовать от человека, чтобы он никому не жаловался.
  -- А кому он жаловался?
  -- Поначалу матери, потом понял, что бесполезно, бабушке жаловался. А ещё нашей библиотекарше. Он часто в библиотеку ходил, все книги там перечитал, да и там одно из немногих мест, где ему безопасно было, там Золотой Лук не мог его доставать. Золотой Шнурок даже хотел из школы уйти или уехать куда-нибудь... но не получалось, он же не сирота, и в университет надеялся поступить...
  -- А сколько лет это было назад?
  -- Да год-два. То есть когда уже необязательная часть пошла... чтобы дальше учиться. Но при этом наш учитель с маленькими почти не занимался, говорил, что если сразу ребёнок быстро читать не выучится, то значит или у него кровь дурная, учиться бесполезно, или родители его плохо воспитали, усердия не привили. Отчим на эту тему ещё возмущался, как, мол, так, у старого учителя все умели читать и писать, а тут у всех разом кровь дурная и родители неусердно воспитали. Но разве с учителем поспоришь? Он же человек уважаемый, знает как лучше, курсы закончил...
   Асеро мысленно сделал себе пометку, что в этом вопросе надо разобраться подробнее, это должно быть как-то связано с идеями Топинамбура, вслух же сказал:
  -- Получается, что Золотой Лук ненавидел своего брата просто за то, что он вот такой на него не похожий. Думаю, что меня он тоже ненавидел за это, потому и сделал со мной то, что сделал. Даже с врагами далеко не все опускаются до подобных мерзостей.
  -- Расскажи мне, что с тобой было.
  -- Хорошо.
   Асеро вкратце рассказал историю своих злоключений с того злосчастного дня, как с него сорвали льяуту, и до того момента, как он потерял сознание и его бросили в замке, сочтя мёртвым, опустив некоторые особенно унизительные для себя подробности, а также то, что девушка, из-за которой соперничали братья, была его дочерью Розой. О том, что юноша остался жив, он тоже решил на всякий случай помалкивать. Потом добавил:
  -- Вот я одного не пойму: меня обвиняют в роскошной и развратной жизни, но в то же время этот ваш учитель подавал разврат как нечто естественное, да и Золотой Лук прекрасно знает, что никаким развратом я не занимался. Потому что самая страшная тайна, связанная с моей личной жизнью, заключалась как раз в том, что я не заводил дополнительных жён. Что до роскоши -- то, конечно, я жил лучше, чем у вас в деревне, ему могло быть завидно... Может, это повод сорвать с меня льяуту, однако пинать в самое уязвимое место уже беззащитного... такой жестокости чистой завистью не объяснишь... Думаю, что он бы и в самом деле оскопил бы меня, но от хозяев такой команды не было, вот он и пинком ограничился... Ненавидел он меня не за льяуту. И даже не за то, что пока я был у власти, он не мог силой взять девицу, которая предпочитала его брата. Нет, дело не в этом... Это была ненависть вынужденного скрывать свою скотскую сущность подонка к чести и добродетели как таковой. Я его как раз и раздражал тем, что, по его мнению, должен был совершать всякие непотребства, но не делал этого! И это слишком явно указывало ему на собственную ничтожность. Вот и примкнул при первой же возможности к заговору....
  -- Думаю, что ты прав. Я раньше как-то не думал о таких вещах. Нас учитель учил, что всё это необходимая часть воспитания. Мол, слабаков надо так бить, чтобы больно или стыдно было. Чтобы проучить... Тогда они поймут, что быть слабаком недостойно!
  -- Как будто бить и унижать слабых мужчины достойно! Этот ваш учитель... кажись, он нарочно вас развращал. Кстати, а что он рассказывал вам в качестве правды про меня например?
  -- Что твою родную деревню не каньяри уничтожили, а ты всю эту историю выдумал, чтобы свою жестокость к каньяри оправдать. Об этом и жена Большого Камня говорила...
  -- Это та размалёванная красотка, что накинулась на меня как ягуар?
  -- Да, она. Зовут её Хрустящая Лепёшка, она по роду из каньяри, она рассказывала, что инки их обижали, потому они и восстали...
  -- А о том, что они сами целые деревни уничтожали, она, разумеется, ни слова, -- иронически вставил Асеро. -- Как жестоки к ним инки -- так они рады заливать, а как они сами ни в чём не повинных людей жизни лишали -- так это у них значения не имеет!
  -- Учитель ещё давал нам читать Алехандро Лукавого, где было сказано, что ты сам свою деревню уничтожил, мол, там были те, кто помнил твоё дурное поведение в детстве, и что ты якобы лично учителя своего повесил.
  -- Ну, сам понимаешь, что это чушь.
  -- Слушай, может, мне лучше отпустить тебя? Ведь они же с тобой жестоко расправятся, им не важно, виноват ты или нет, они на любую жестокость способны. Конечно, мне попадёт, но меня едва ли убьют. И как мне жить, если они повесят тебя, да ещё жестоко надругаются над тобой перед смертью. А они могут так поступить!
  -- Могут, -- грустно сказал Асеро, -- но только не убежать мне. Слишком слаб. Так что я завтра или всех переубедить сумею, или умру в позоре. А если побегу и меня поймают, то меня ждёт самый позорный и унизительный конец.
  -- Я не дам им тебя убить! Клянусь!
  -- Не клянись, всё равно тут многое не от тебя зависит. Если я продержусь хотя бы два дня, то мне придёт помощь... Хотя если этот мерзавец выдал не только меня, но и тех людей, которые меня спасли, то, боюсь, дела плохи. Если семейка Большого Камня связана с заговорщиками в столице, то они могут послать отряд для того, чтобы убить их... Да хранят моих спасителей тавантисуйские боги! Буду надеяться, что до такой низости он всё-таки не опустился. Кстати, ведь тебя кто-то должен подменить? Когда это случится?
  -- Нет, я должен сторожить тебя всю ночь.
  -- Уж кому, как не Золотому Луку, знать, что так оставлять недопустимо: бессонный страж слабеет и может потерять бдительность. Впрочем, они рассчитывали на мою связанность. Ладно, давай уж ложиться спать, время позднее, а завтра предстоит нелёгкий денёк.
  
   Проснулся Асеро утром, когда услышал голоса совсем рядом. Он не сразу сообразил, что это были Птичий Коготь и его сестра, но счёл за благо некоторое время притворяться спящим.
   Девушка говорила:
  -- Брат, какое счастье, что ты жив! Уж после того, что я услышала вчера, я боялась, что с тобой стряслось что-то страшное. Тем более что ты так бледен...
  -- Это оттого, что я ночь не спал. А что ты такого страшного услышала?
  -- Он... он оказывается не совсем живой... Золотой Лук видел его мёртвым, а потом его, видимо, оживили при помощи чёрной магии... Иные спорят, есть ли смысл его вешать, вдруг он от этого не умрёт вторично, а будет бродить здесь с петлёй на шее.
  -- Не говори глупостей, сестра. Он живой, дышит. Он ест и спит. Сам он мне рассказал, что просто потерял сознание от пыток, его сочли мёртвым и бросили. А потом нашли добрые люди и выходили. А Золотой Лук врёт как дышит, ему веры нет никакой. И учитель нам под видом тщательно скрываемой правды подсовывал мерзкую ложь. Ещё вчера я ненавидел этого человека, а сегодня готов жизнь за него отдать, ибо он оказался даже лучше, чем его рисовали глашатаи в Газете. Те рисуют его только мужественным и мудрым, но я не думал, что Первый Инка может быть таким добрым, внимательным и чутким. Нас-то учитель учил, что мужество и доброта не совместимы, мол, это доброта ? это женское качество, а мужчина хлюпиком быть не должен... Лгал он, и все они лгали!
  -- Сегодня будет суд, на котором будет присутствовать всё селение. После чего этого мерзавца скорее всего повесят. Когда приготовление окончат, за вами придут, и тогда караул сменят, ты сможешь отоспаться и подкрепиться.
  -- Мне сегодня не до сна и не до еды. Надо думать, как его спасти.
  -- Брат, он что, околдовал тебя? Ну ладно, делай что хочешь, если ты такой сумасшедший, а я пошла.
   Раздался возмущённый хлопок дверью. Асеро открыл глаза. Птичий Коготь сказал ему:
  -- Хорошо, что ты проснулся, я уже думал тебя будить. Тебя будут судить перед народом, и скоро за тобой придут.
   Асеро ответил как можно более бодро:
  -- Что же, это не самый худший вариант. Народ я могу переубедить, как сумел переубедить тебя. Меня ещё проводят отсюда с почётом, к досаде Ворона.
   Конечно, Асеро понимал, что положение остаётся довольно серьёзным. Пусть тело у него так не ломило, как вчера, но рассчитывать на силу своих рук не приходится, только на свой язык. Птичий Коготь помог ему отряхнуться от сена и совершить утренний туалет. После того, как все утренние дела были закончены, Асеро сказал:
  -- Вот что, я предлагаю не ждать, пока за нами придут, а самим выйти на то место, где у вас народные собрания проходят... Вот все будут ошарашены!
  -- Ты уверен, что это правильно?
  -- Тут ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Но я знаю, что Золотому Луку инициативу отдавать нельзя. Ведь он знает, что я про негу могу рассказать, и наверняка что-то задумал. Ведь подумай, ему может, даже лучше было бы, если бы я сбежал. Во всяком случае, он заинтересован в том, чтобы убрать меня потише. А явившись на суд заранее, скорее всего, я ему здорово подпорчу игру.
   С этим Птичий Коготь не мог не согласиться.
   Так Первый Инка вышел на площадь для собраний и огляделся, стараясь как можно лучше оценить обстановку. К суду уже шли приготовления: были поставлены пять стульев для судей, в роли которых выступали самые авторитетные жители деревни. Два из них были уже заполнены, старейшиной (Птичий Коготь уже успел сказать Асеро, что того зовут Дверной Косяк) и ещё каким-то человеком постарше. Мимоходом Асеро отметил про себя это обстоятельство. Старейшинами обычно выбирали тех, кто уже закончил отрабатывать миту, а этому на вид лет сорок. Если только он не работал на рудниках или ещё где-то, где от миты освобождают раньше, то он должен быть ещё от миты не свободен. Интересно, почему выбрали именно его? Наверняка тут какая-то тёмная история, может, стоило Птичьего Когтя расспросить, хотя едва ли он тут что знает в силу возраста... Старейшина тем временем говорил своему соседу, показывая на бумагу, которая была у него в руках:
  -- Всю ночь вопросы составлял.
  -- А это... Немая на суд придёт?
  -- Да куда ей... у нас же дома новорожденный младенец, она теперь моей жене помогает -- каждое утро пелёнки стирает. Так что с утра она занята, а к вечеру он уже в петле качаться будет. Да и что её звать? Она говорить всё равно не может.
   Асеро перевёл взгляд в сторону и вздрогнул -- рядом несколько человек уже готовили виселицу. До этого все были так заняты своими делами, что не обратили на него внимание, потом постепенно стали оборачиваться, да так и застывали с разинутыми ртами. Некоторые издавали ничего не значащие восклицания, а проходившие мимо женщины с визгом побежали прочь.
   Асеро некоторое время молча стоял посреди площади, сложив руки на груди. Теперь это уже был не вчерашний связанный и жалкий пленник. Пусть он был в той же простой тунике, вдобавок со следами вчерашних приключений, подпоясанной верёвкой, а волосы вместо льяуту перехватывала простая лента, всё равно в его осанке чувствовалось уверенное достоинство, плечи распрямлены, взгляд гордый, а сопровождавший его Птичий Коготь выглядел при этом так, будто ему велели не пленника стеречь, а сопровождать его почётным эскортом.
  -- Как я вижу, меня тут уже готовы тепло встретить, -- сказал Асеро, обращаясь к старейшине и указывая на виселицу. -- Лучше бы стул приготовили, разговор предстоит долгий.
  -- Стул ему, вот ещё! -- вскричал возникший из проёма между домов Большой Камень. -- Может, лучше на раскалённую решётку тебя посадить? И чтобы ты побольше помучился и вспоминал бы обо всех опозоренных тобой девицах и горе их отцов и матерей! Вот я тебя!
   С этими словами Большой Камень попытался напасть на Асеро, но путь ему копьём преградил Птичий Коготь.
  -- Не смей его трогать, сволочь, -- крикнул тот.
  -- Ты что, поклялся ему в верности?
  -- Да!
   От такого Большой Камень настолько опешил, что не знал, что сказать сразу. Среди собиравших зрителей раздались изумлённые восклицания.
  -- Молчал бы лучше, сын жулика, -- сказал Асеро с презрением, -- ты мне не судья!
  -- Ты... с ума сошёл? -- наконец смог выдавить из себя Большой Камень, обращаясь к Птичьему Когтю. -- Впрочем, недолго продействует твоя клятва -- сегодня он будет качаться в петле! Пусть я ему не судья, но мой отец -- судья! -- сказал Большой Камень, с гордость показывая на соседа старейшины.
  -- Один из, -- сказал Асеро. -- Стульев-то пять приготовили. Кстати, народ ведь в курсе относительно незаконных поборов с проезжающих у твоего папаши?
  -- В курсе, -- сказал Большой Камень. -- Да какая теперь разница -- старый закон не действует!
  -- Увы, -- сказал Асеро, -- однако считать такого человека достойным и уважаемым весьма странно.
   Сам папаша предпочёл отмолчаться. Старейшина сказал:
  -- Ты это, в наши дела не лез бы... Всё-таки, это пустяки по сравнению с тем, что творил ты. Мы приготовили список обвинений, каждое из которых достойно виселицы.
  -- И готовили со слов Золотого Лука? О да, у этого мерзавца есть веский повод от меня избавиться -- чтобы я про его чёрные делишки не рассказал. Да и вам удобнее верить в дурное про меня, чтобы было не совестно награбленное барахло от него принимать.
   Старейшина смутился:
  -- Ну, он говорил, что прямо ни у кого ничего не отнимал, брошенное подбирал... Да и вообще, во времена смут нельзя быть столь же строгим, как в мирное...
   Тем временем остальные судьи тоже расселись. Для Асеро их не представили -- видно, сочли, что много чести. Правда, Птичий Коготь шепнул, указывая на одного молодого судью с каким-то наглым взглядом "Вот это -- наш учитель". Зрителей тоже постепенно прибавлялось, многие пришли со своими стульями.
   Из-за дома показался Золотой Лук. Едва увидев Асеро, он закричал:
  -- Это что ещё такое! Почему эта тварь стоит тут не связанная?!
  -- Не смей оскорблять достойнейшего из людей, которого ты предал и оклеветал! -- ответил Птичий Коготь. -- Я его в обиду не дам.
  -- Да ты сам предатель -- прах твоего растерзанного собаками отца уже больше не вопиёт к твоему сердцу?!
  -- В смерти моего отца Первый Инка не виноват!
   Побледневший Золотой Лук повернулся к отцу:
  -- Отец, мне кажется, что человек, чьи взгляды так сменились, должен быть сам арестован. И уж, во всяком случае, от охраны столь опасного преступника должен быть отстранён.
  -- Пожалуй, сынок, ты прав... -- неохотно согласился старейшина. -- Да и всё равно его пора сменить!
  -- Отец, поручи тогда его охрану мне, у меня он точно не сбежит.
  -- Никак нельзя. Ты ведь один из ключевых свидетелей. Охранять должны лица, которые свидетелями не являются. Но в то же время нужны люди, которые умеют охранять...
   Старейшина как будто оправдывался то ли перед Большим Камнем и его отцом, то ли перед зрителями. Тут появились два довольно крепких и плечистых юноши, лица которых показались Асеро смутно знакомыми.
  -- Где-то я вас видел, не напомните?
  -- Забыл своих прежних охранников? Ведь твой любимец Кондор нас со службы вышвырнул.
  -- А за что вышвырнул, не помните?
  -- Конечно, помнят, -- усмехнулась какая-то старушка. -- Не надо было в карауле вино пить.
  -- Это была подстава! Мы уверены, что Горный Ветер специально нам эту женщину с вином подослал!
   Старушка не сдавалась:
  -- А хоть бы и подстава, а хоть бы и проверка, но нарушать уставы нельзя. К чему ему такие ненадёжные стражи?
  -- Надёжные стражи мы или нет, на суде увидишь. Уж теперь-то мы Асеро не упустим.
  -- Кстати, Большой Камень, а где твоя жёнушка? -- спросил Асеро как можно невиннее.
  -- А она-то тебе зачем? Опозорить решил?-- разъярённо рявкнул Большой Камень.
  -- Спокойно. У меня насильники над женщинами вызывают такое же отвращение, как и у всех нормальных людей. Впрочем, если вам это кажется неубедительным, то всё равно смешно думать, будто я способен что-то сделать при столь надёжной охране, -- Асеро с иронией взглянул на стражей, которые при этом почему-то не решались прогнать Птичьего Когтя, а он не уходил. -- Но я хотел бы её увидеть на суде и задать ей пару вопросов. Были у неё ко мне вроде какие-то претензии касательно казни её папаши... Потому я хочу расспросить Хрустящую Лепёшку, насколько она в курсе того, что творил её папаша Острый Нож. Скорее всего, она о его "подвигах" знает, только на людях не рассказывает.
  -- Неужели ты думаешь, гнусный развратник, что хоть кто-то поверит здесь хоть одному твоему слову? -- крикнул Золотой Лук. -- Ты сейчас за позор моей сестры ответишь! -- он подбежал и замахнулся на Асеро копьём, но Птичий Коготь преградил ему путь и отвёл его копьё своим. -- Не смей его трогать! -- крикнул он. -- Ты же видишь, он безоружен.
  -- Спокойно, юноши, -- сказал Дверной Косяк. -- Конечно, преступник понесёт наказание за то зло, которое причинил нашей семье, но без этих глупых эскапад. Я и сам вчера погорячился, нам надо соблюсти формальности. А для суда он нужен живым и здоровым. Так что Птичий Коготь отчасти прав, защищая его. Но всё-таки советую тебе, Птичий Коготь, передать караул кому мы сказали, их всё равно двое, а ты один.
   Золотой Лук ответил:
  -- Хорошо, отец, я больше так делать не буду, но не забывай, что вчера он оклеветал меня, назвав братоубийцей. Хотя он сам приказал убить Золотого Шнурка!
   "Ступай", -- шепнул Птичьему Когтю Асеро, -- "один ты меня не защитишь".
   "Я постараюсь найти подмогу" -- шепнул тот, но всё ещё колебался.
   Тем временем жители деревни собрались на необычайное зрелище. В случае суда от дел не могут оторваться разве что самые занятые. Женщины робко и со страхом косились на Асеро, и от этих взглядов ему было немного не по себе: "Знали, чем моё имя запачкать, гады", -- подумал он про себя, -- "вот доказывай теперь что невиновен".
  -- У меня тоже есть что сказать на тему смерти Золотого Шнурка. Только я поведаю об этом, когда начнётся настоящий суд, а не эта глупая перепалка. И, кстати, как насчёт стула?
  -- Я принесу! -- сказал Птичий Коготь.
  -- Не смей! -- крикнул папаша Большого Камня. -- Подсудимый должен стоять!
  -- Согласно закону, в случае проблем со здоровьем сидеть разрешается, -- сказал Асеро, -- впрочем, если вы не признаёте старых законов, то по каким законам вы собрались меня судить?
  -- В отсутствие законов народ сам имеет право решать какого наказания заслуживает мерзавец, -- сказал Дверной Косяк, -- но список твоих преступлений таков, что выбирать придётся лишь между быстрыми и более мучительными казнями. Начнём, пожалуй!
   Дверной Косяк подул в рожок, что было сигналом к началу. Потом заговорил:
  -- Братья мои, сегодня исторический день. Именно нам выпала честь судить тирана, который погубил множество невинных жизней. Первое обвинение состоит в том, что он предавался жестоким оргиям, на которых насиловал девушек, а чтобы страшная правда не выплыла наружу, убивал их потом и скармливал поначалу псам, а потом и крысам. Всех его жертв теперь не узнать, однако обвинение в гибели своих детей я теперь бросаю ему прямо в лицо! Как вы знаете, братья, были у меня два сына-близнеца, Золотой Лук и Золотой Шнурок, и дочь Стрела. Не мог я на своих детей нарадоваться, да вот срок пришёл им в армии служить, а из нашего села часто в охрану Первого Инки набирали. И отдал я сыновей в охрану, а через год и дочь в Девы Солнца. Да только не знал я, что своими руками уготовил им погибель. Опозорил этот негодяй и погубил мою дочь Стрелу. Теперь никто не знает, где она, может, руки от такой беды на себя наложила. Но самое скверное случилось с сыновьями. Младший мой сын Золотой Шнурок полюбил дочь Первого Инки, уж брат ему сделал предупреждение, что ему за это несдобровать, да юноша не внял совету старших и от принцессы не отступился. Увидели как-то, что они в кустах целуются, юношу схватили, и самым жестоким образом с ним расправились. Пусть Золотой Лук перескажет это подробнее. Золотой Лук заговорил:
  -- Я, Золотой Лук, клянусь, что видел, как по приказу Первого Инки моего брата, нагого и связанного, бросили на съедение крысам! И ты ещё заставил свою дочь смотреть на это, изверг! И меня заставил! Твоя несчастная дочь упала в обморок, когда увидела, как крысы облепили моего брата сплошной массой...
  -- А в прошлый раз иначе рассказывал, -- вставила юная протоколистка, -- будто бы принцесса, увидев, как крысы вгрызаются её любимому в живот, упала не в обморок, а на колени, и стала умолять отца прекратить мучения несчастного, но тот только хохотал в ответ.
  -- Ты молчала бы, дура! -- раздосадованно только ответил Золотой Лук.
  -- Но ведь действительно нестыковка получается, -- сказал старейшина, почесав в затылке, -- как всё-таки было дело?
  -- Не всё ли равно, отец! -- ответил Золотой Лук. -- Главное, что он виноват!
  -- Нет, не всё... похоже, ты и в самом деле завираешься. А нужно всё знать точно. Давай-ка послушаем самого Первого Инку...
  -- Всё это ложь, -- ответил Первый Инка, -- я твою дочь Стрелу в глаза не видел. Хотя и слышал о ней от своей дочери Алой Розы.
  -- Что именно слышал? -- спросил Дверной Косяк, и взял в руки бумагу с гербовой печатью. -- У меня есть доказательства, что она бывала у тебя во дворце несколько раз. Это -- её пропуск к тебе в спальню! А зачем ещё молодая девица могла заходить к тебе в личные покои? Ты насиловал её под угрозой расправы над семьёй!
  -- Да нет же, нет! Девочки подружились, и Роза как-то просила дать для свой подруги пропуск, чтобы она могла приходить в гости. Я согласился и дал его. Только вот вскоре после этого мне пришлось уехать к каньяри, так что если Роза и приглашала Стрелу, то это явно без меня проходило. Доказательством тому мог быть точный отчёт по журналу посещений.
  -- Ну а зачем ты ей пропуск в спальню давал?
  -- Да нет никакого пропуска в спальню! Я дал пропуск во внутренние покои, которые включают в себя все жилые помещения и сад. Никакого отдельного караула у спальни у меня в дневное время не стояло. Но я говорю, что во дворце её не видел. Где она была и где не была -- не знаю. Какой угодно клятвой могу поклясться, что женщин я не позорил!
  -- А что про Золотого Шнурка, скормленного крысам, скажешь?
  -- Не было этого. Я не убивал его.
  -- Но неужели ты осмелишься сказать, что не стал бы ничего делать, узнав про связь своей дочери с простым охранником?!
  -- Связь -- громко сказано. Они всего лишь целовались. Я узнал про это лишь после того, как с ним случилось несчастье. Роза сама рассказала мне всё и умоляла отомстить убийцам. Золотого Шнурка ударили по голове в переулке, и следствие по этому делу выявило следующее. Юношу пытались втянуть в заговор против меня, но он отказался, и не только отказался, но пытался предупредить беду через спецслужбы, и за это получил по голове... Я тогда был в отъезде, и он не мог предупредить меня прямо. А вот его брат Золотой Лук втянулся в заговор и погубил меня... Оклеветал он меня по указке заговорщиков. Золотой Лук объявил во всеуслышанье, что я его сестру опозорил, когда срывал с меня льяуту. И сделал он это именно для того, чтобы ни у кого не возникло мысли за меня заступиться.
  -- Оскопил он тебя тоже просто так?
  -- Этого не было. Может, он и хотел бы это сделать, но его хозяева хотели отправить меня в тюрьму для пыток, а если бы он сделал это со мной, я мог бы быстро умереть, а труп не допросишь. Так что он только пребольно ударил меня в пах, -- Асеро даже сморщился от неприятного воспоминания, -- а потом жестоко избивал меня по дороге в тюрьму. Он и потом при допросе англичанами выполнял роль их подручного, сами они ручек не пачкали, -- Асеро иронически усмехнулся. -- Я более чем уверен, что Золотой Лук уже похвастался гнусными подробностями того, что со мной проделали, и даже приукрасил их. Но знайте же, что проделал он всю эту гнусь, прекрасно зная, что я не совершал тех преступлений, в которых меня обвиняют. Да даже если бы он меня сумел бы необратимо искалечить -- разве это пятнало бы меня, учитывая, что я не виновен?
  -- Заливай! Невинный Первый Инка, как смешно!
  -- А что тут смешного? Разве мой сан делал меня насильником и развратником?
  -- Затем что будь ты чист и честен, ты бы не скрывал своей семейной жизни от народа, -- ответил старейшина.
  -- Да, была одна вещь, которую приходилось скрывать. Я придерживался единобрачия, и многие видели в этом причину отсутствия наследника. Хотя моя жена рожала мне дочерей. Я не хотел заводить вторую жену, потому что я любил свою Луну, любил детей и боялся разрушить наше счастье. Разве это преступление?
  -- Если ты весь из себя такой чистый, -- хмыкнул Дверной Косяк, -- то почему мой сын рассказывает про тебя столько страшного? Про тебя говорят, что ты и жену в 13 лет обесчестил в карете. Тебе доверили фактически ребёнка, а ты совершил над ней насилие. Свидетели рассказывали, что она выходила оттуда в окровавленной юбке, алая от стыда и с опущенными долу очами. Да и всё бархатные подушки были в крови. А ты ещё усмехался довольный. Девушка потом чуть с собой не покончила, отравившись! А развратился ты, когда ещё с каньяри воевал, и всех девушек и женщин, каких мог, у них бесчестил!
  -- Про каньяри Хрустящая Лепёшка рассказала? Так она меня со своим покойным папашей Острым Ножом перепутала. Тот действительно ни одной пленницы не пропускал, разве что старухами брезговал. Не столько по сладострастию даже, а сколько из презрения к иным народам. Солнце, мол, только для каньяри светит, а остальные рабы, а разве рабы имеют право на честь и достоинство? Их надо всячески унижать и топтать, дабы знали своё место. Именно такие порядки пытался ввести Острый Нож, а теперь вводит Новая Власть в Куско. Там уже пытались провести рабовладельческий торг, только возмутившийся народ прекратил этот позор, и рабыням помогли сбежать.
  -- Ну ладно тебе про Острого Ножа, но сам ты разве всю войну провоевал невинным? Сколько тебе лет было?
  -- К окончанию войны -- 23.
  -- И ты что, к этому возрасту так и оставался невинным?! Взрослый мужчина, военачальник! Ну, может, хватит сказки рассказывать? -- старейшина усмехнулся, -- любой здоровый мужчина к этому возрасту обязательно пробует женщин, в браке или без.
  -- Послушай, ты сам на той войне был? По возрасту мы вроде ровесники...
  -- Нет, не был, мой покойный отец был... а я... я единственный сын был, таких на войну только в крайнем случае отправляют.
  -- А добровольцем вслед за отцом не хотелось?
  -- Ну, как-то мать не отпускала...
  -- И про покойного отца ты те же гадости думаешь?
  -- Не знаю... Он вернулся с войны, но всю жизнь мучился застарелыми ранами и потом умер от них. Я как-то не спрашивал про войну, боялся...
  -- Значит, ты себе войну не представляешь. Только по чужим рассказам. И не понимаешь, что инке на войне вообще не до того. Я же не хотел кратковременных связей, я хотел жениться по любви. И женился именно на той, которую любил. А фантазии про окровавленные подушки совсем тут ни к чему. Я действительно проехал со своей любимой в карете, но всего лишь поцеловал её и предложил руку и сердце. Моё предложение она с радостью приняла. И была она уже не ребёнок, а невеста на выданье. А коснулся я её только после свадьбы. Что до её попытки самоубийства, то нашлись негодяи, которые пытались её обмануть, сказав, что я на ней жениться не могу. Естественно, она от такого чуть руки на себя не наложила. Но её удалось спасти, и мы поженились. Уверяю, тут не было ничего постыдного или бесчестного.
  -- Значит ты не развратник, а наоборот, евнух, -- усмехнулся Большой Камень. -- Одна жена на всю жизнь -- это же курам на смех!
   Асеро вздрогнул, когда услышал в толпе смешки. Понял он, что учитель тут идеи свои пустил крепко. Или они просто не верят словам Асеро?
  -- То есть, по-вашему, если человек верен жене -- это недостаток? Только если вы сами понимаете, что не был я никаким развратником и насильником, то вешать вам меня за что? Понял я, почему Золотой Лук так со мной обошёлся. Видно, он исходил из жлобских представлений, что если человек обладает властью, то он должен бить, унижать, глумиться над людьми, предаваться оргиям, и прочим непотребствам. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что я ничем таким не занимаюсь. И что мне даже лишний раз поваляться в постели нельзя, вставал в час подъёма, в семье мы сами себе и готовили, и полы мыли, и одежду чинили, не считая это недостойным делом. Вот за это он на нас и озлился. Что, даже будучи на самом верху, у нас нельзя было предаваться праздности и лени. За это он швырнул меня в руки озверевших нелюдей, которые сорвали с меня одежды, а потом глумился над моей наготой и беззащитностью! Он пытал меня, и я только чудом остался жив. Он отнял у меня самое дорогое, что у человека есть -- честь и доброе имя. Он разлучил меня с родными, а мою мать так вообще сжёг живьём у меня на глазах. Я не знаю, что стало с моей женой, удалось ли ей избежать жестокой расправы. А ведь Золотой Лук, замышляя всё это, знал, что она носит под сердцем наше дитя. Впрочем, это ещё мелочь по сравнению с великой бедой, постигшей всю страну. Теперь она неизбежно искупается в крови, и некоторые из вас, беззаботно стоящие здесь, погибнут в этой заварухе. Куско кровью уже умылся во время погромов. Ведь пострадал не только я, любого инку там могут убить только за то, что он инка. В дома врываются отмороженные бандиты, грабят, насилуют женщин, а если хозяева пытаются защититься, то их убивают. Дверной Косяк, подумай о тех несчастных девушках и женщинах, которых обесчестили эти отморозки! Они ничем не хуже твоей несчастной дочери! А твой сын, заваривший всю эту кашу, просто уже перестал быть человеком! Мне искренне жаль тебя и твою жену, но и ты пойми меня. Поверь, что я такой же человек, как и ты. Я такой же отец, как и ты, и понимаю, какое это горе -- потерять дочь и сына. Но в этом нет моей вины! И я тоже ведь лишился жены и дочерей! А тебя хотя бы не выгоняли из дома и не проводили по улицам нагим, избивая. Тебя не пытали палачи, и на твоих глазах не пытали твоих близких.
   Асеро закончил речь и взглянул старейшине прямо в глаза. Тот после минутных колебаний сказал громко и внятно:
  -- Я не верю, что мой сын оклеветал тебя совершенно без вины. Не может быть, чтобы мой сын поднял руку на невиновного!
  -- Против веры логика бессильна, как учат на критике христианства, -- пожал плечами Асеро. -- Но неужели ты будешь решать мою участь только основываясь на том, во что ты можешь поверить, а во что -- нет? Ты сам не боишься запятнать руки невинной кровью?
  -- Я не думаю, что ты невиновен. Пусть даже ты не позорил девиц и не убивал моего мальчика... Но ты ведь был правителем, а любого правителя найдётся за что осудить. Неужели ты не признаешь за собой никакой вины?
  -- Признаю, -- грустно сказал Асеро. Утренняя бодрость куда-то ушла. Вместо неё теперь была горечь позора. Для старейшины признать сейчас его невиновным -- это потерять ещё одного сына... Скорее всего он предпочтёт быть слепым. Кроме того, он банально боится семейки Большого Камня, а те предпочитают повесить его во многом его руками. Ведь их-то корысть тут понятна... Петля на виселице раскачивалась под ветром весьма зловеще... -- Признаю. Я должен был раньше выслать англичан из страны, я давно понял, что они враги и хищно зарятся на богатства Тавантисуйю. Я думал поставить перед носящими льяуту этот вопрос ребром, но не успел... Но братья мои, разве я мало наказан за эту ошибку? Разве я не лишился всего, чем дорожил? Я дорожил своей честью и добрым именем, и теперь я опозорен клеветой и обесчещен пытками. Но ещё горше мне от того, что я больше жизни любил свою родину, и теперь могу увидеть её гибель. Мне горько от того, что все мои труды пошли прахом. Горько от того, что мерзавцы убивали, пытали и всячески издевались над близкими мне людьми. Если вы считаете, что я недостаточно поплатился за мою вину -- что же, я готов искупить её кровью, но в боях! Я не заслужил позор виселицы!
  -- Что доказывают твои уверения? Это лишь пустые слова.
  -- Хорошо, Дверной Косяк, скажи мне, часто ли тебе приходилось слышать от сыновей, будто бы я занимаюсь чем-то дурным?
  -- Как будто не знаешь, что у твоей охраны был пунктик в уставе -- не разглашать твои семейные дела. И лишь недавно стало можно говорить свободно. Но сам этот пункт красноречивее всех слов.
  -- Я не скрывал от народа ничего преступного, -- ответил Асеро. -- Ну почему вы так уверены, что если я что-то не хотел делать поводом для публичных обсуждений, то это непременно пьяные оргии и бессудные расправы?
  -- Голубчик, не принимай меня за младенца, -- хитро улыбнулся старейшина, -- ну какие секреты могут быть у мужчины? Ну, все у нас временами погуливают, а значит, и ты должен делать это с размахом, достойным твоего сана.
  -- Скажите, а пытать, убивать и насиловать вам тут тоже хочется, раз вы так уверены, что это должен делать я? -- ошарашенно спросил Асеро.
  -- Нет, о таком мы до недавнего времени и не подозревали. Но ведь написали же в газете... Как же не верить этому? Впрочем, и простому смертному порой хочется расправиться с врагом, но он не имеет такой власти, а ты имеешь. И если это ложь, тогда скажи, почему моя дочь пропала?
  -- Разве вы не знаете, что в день переворота почти всех амаута и дев солнца захватили в плен и часть из них отдали в рабство? Так что могу только посоветовать попробовать поискать её на рабовладельческих рынках.
  -- Но рынки-то за границей, как я туда...
  -- Да в том-то и дело что нет! Неужели до вас не дошла новость? В Куско людей продают уже в открытую! Женщины и дети, состоявшие в родстве с инками и захваченные качестве добычи при погромах, пошли с молотка! -- вскричал Асеро. -- Или вы не понимаете, насколько всё серьёзно?! Да съездите кто-нибудь в столицу и убедитесь, что ли!
   Какой-то человек из толпы сказал:
  -- Верно, рабство ввели. Я слышал, что жён и дочерей инков решено таким образом наказать... На остальных это вроде не распространяется!
  -- Смешно слышать такие оправдания! Вы что, думаете, этим рабство и ограничится? И что ваших женщин не могут захватить при разбое? Если кому-то можно иметь рабов, то участь стать рабом грозит каждому! А в Куско пытались продавать и совсем уж малышей...
  -- Ну, ведь потом всё войдёт в нормальное русло...
  -- А что значит -- нормальное русло? Допустим, прямой разбой и грабёж прекратится, конечно, но в мирной жизни вы неизбежно наделаете долгов, -- мрачно сказал Асеро, -- отдавать который вам придётся своими дочерьми в том числе... Было бы смешно, если бы не было так горько. Люди, которые обвиняют меня в растлении девиц, сами законно разрешают совершать над ними насилие. Ведь ясно же, что молодые красивые рабыни нужны не только для того, чтобы прясть и готовить еду. И неужели вам кажется справедливым, что ни в чём не повинных девушек и женщин отдают в рабство? Только за то, что они были жёнами и дочерями инков?
  -- Да нет, это, конечно, безобразие, -- сказал старейшина, -- только вот тебя это никак не оправдывает.
  -- Дверной Косяк, невиновен я перед тобой лично, я готов поклясться чем угодно, да беда в том, что у меня теперь уже ничего нет! Честь и ту растоптали, а жизнь в ваших руках... Я уже рассказал вам о том единственном, в чём меня можно попрекнуть. Да я нарушил... нарушил пусть не закон, но обычай. Первому Инке положено, чтобы у него было несколько жён, чтобы у него было как можно больше сыновей, из которых можно было бы выбрать потом достойного правителя, но я... мне хотелось просто иметь дом и семью, как у простых людей, мне хотелось жениться по любви, хотелось простого человеческого счастья... Но у меня рождались одни девочки, и я оставил страну без наследника. Я думал, у меня годы ещё впереди, ведь я ещё не стар... Манко Капак одной женой обходился, и ничего! Но можно ли меня вешать за то, что я женился по любви и не хотел изменять жене?
  -- Искусно врёшь! -- сказал старейшина. -- Да только я не такая тёмная деревенщина, как ты думаешь! Я и в театре бывал, там и не так притворяться умеют! Ещё слезу пускаешь, подлец!
  -- Позвольте, а если он не врёт? -- сказала какая-то старушка. -- А если он правду говорит? Тут слово против слова.
  -- Ты молчала бы, Кочерыжка, -- сказал старейшина, -- ведь по его милости сына потеряла. Кондора тебе кто вернёт?
  -- Так я вспоминаю, как Кондор у нас на побывке был, так я его всё расспрашивала -- ведь Первого Инку охраняешь, расскажи что-нибудь про то, как он с бабами... стыдиться тут чего, все ведь инки мужчины горячие... А Кондор сперва отнекивался, а потом под страшным секретом сказал, что ни он, ни кто либо другой из охраны никогда не видел, чтобы Первый Инка уединялся с женщинами или даже просто флиртовал. Нет, с женой он, конечно, уединялся на супружеском ложе, но ведь разве жена для правителя -- это женщина? Тем более после стольких лет брака... Ходили даже слухи, что якобы он бессилен... но некоторые из воинов, которые осмеливались заглянуть к нему в спальню, якобы видели, что супружеские обязанности он всё-таки исполняет... Сам Кондор этого, правда, не видел, он был слишком стыдлив, чтобы подглядывать... Так что тут всё со словами Асеро сходится.
  -- Кочерыжка! -- крикнул Асеро. -- Я ехал сюда, чтобы найти тебя! Скажи, нет ли каких вестей о Кондоре?
  -- Я ничего о нём не слышала с того рокового дня. Но разве он не погиб за тебя, как велела ему его честь?
  -- Нет, он хотел погибнуть, но я не мог допустить этого. Я знаю, что он у тебя единственный сын. Я поручил ему вывести из дворца мою жену. Если бы им удалось спастись вместе, то они бы были уже здесь. Увы...
  -- Свидетельство Кочерыжки не считается, ибо из вторых рук, -- сказал старейшина.
   Но тут неожиданно вышла его мать и сказала.
  -- У меня тут есть ещё один свидетель. Топорик, давай.
   Топорик, мальчишка лет десяти, выступил вперёд и, немного помявшись, сказал:
  -- Я подслушал, как Золотой Лук своим приятелям рассказывал одну историю. Те сначала сожалели, что, никому не удавалось застукать Асеро с посторонней женщиной, и никому не удавалось. А он сказал, что ему тоже не удалось, хотя казалось, что удача плывёт ему в руки. Во время послеполуденного отдыха он увидел, как Асеро под кустом над женщиной наяривает, а штаны его на кусте висят. Ну, они подошли потихоньку, тот таким делом занят, внимание едва ли обратит... Смотрят, и впрямь на кусте штаны висят, но только он не женщину, а собственную жену обрабатывает! Хотя всё равно увидеть государя без штанов -- это событие!
   Асеро стыдливо поднял руки к лицу, но его стража не позволила ему закрываться.
  -- А кто были эти приятели, которым Золотой Лук всё рассказывал, -- спросил старейшина.
  -- Да вот они, -- указал на стражников Топорик.
  -- Боги, боги! -- воскликнул Асеро. -- Мне, конечно, неловко, что меня застали за таким делом, но на самом деле стыдно должно быть вам. Почему вы так воспитываете юношей, что самое интересной для них связано с тем, что у меня штаны на кусте висели? Где хоть какой-то стыд и скромность? Почему меня в их годы не подглядывание за людьми в столь интимный момент интересовало, а библиотека! Ведь и у вас в селе библиотека есть. Но не интересно им! Или у вас тут специально развращают юношество, а вы глаза на это закрываете? Но как можно быть такими равнодушными к тому, какими растут ваши сыновья? Впрочем, я надеюсь, что их развратили не до такой степени, чтобы и они согласились меня оклеветать!
  -- Ну да, Топорик всё точно пересказал, -- ответил один из стражей. -- Ты скорее евнух по жизни, нежели развратник. Может, у тебя с женой через раз только и получается, но ты с ней уверен, что она рот на замке держать будет, иначе ей родной брат голову снесёт, а с остальными не рискуешь позориться. Но только всё равно бессильный не имеет права быть Первым Инкой! Сколько лет ты нас обманывал?!
  -- Погоди, Плечистый, -- сказал Дверной Косяк. -- Если он бессилен как мужчина и действительно не знал других женщин, то это значит, что он не позорил Стрелы. Значит, Золотой Лук оболгал его в этом вопросе, и заодно оболгал и сестру... -- обернувшись к сыну, он вскричал -- Тебе, подонок, значит, плевать на её честь! И после этого ты смеешь лгать, что мстил за неё! Может, и Золотого Шнурка он не убивал.... Золотой Лук, я хочу знать о судьбе моей дочери! И сына! Может, он и в самом деле его не убивал, а тут ты тоже всё выдумал?! И он прав, что его верность жене и половая слабость не являются преступлениями, за которые нужно вешать.
   Золотой Лук был явно растерян таким оборотом. Через силу он выдавил:
  -- Мне нужно, чтобы этого... солнечного выродка повесили, плевать за что!
  -- Так а на честь нашей семьи тебе тоже плевать, значит?! И на честь сестры?! За что ты её опозорил при всём народе?
  -- Да шлюха моя сестра, не велика потеря! Ты думаешь, девы солнца сильно себя блюдут? Так что им потерять невинность -- невелика потеря. Ну а Золотой Шнурок всё равно был не честью нашей семьи, а позором! Слабый, хлипкий...
  -- Не такой уж хлипкий, раз в охрану взяли.
  -- Да я знаю, как ты Кондора уговаривал!
  -- Уговаривал. Не спорю. Но теперь разве это важно? Он тебе всё-таки брат!
   Золотой Лук угрюмо молчал в ответ, видимо чувствуя себя прижатым к стенке. Молчал и старейшина. Паузу прервал Асеро:
  -- Я рад, что хоть обвинения в разврате и насилиях с меня сняли и можно перейти к другим пунктам. Дверной Косяк, а ведь ты и сам виноват в том, что так получилось, ведь ты позволял сильному издеваться над слабым. Мне Кондор успел рассказать историю, как Золотой Лук брату в постель муравьёв подкинул. А ты простил ему такую низость. Может, и я виноват, надо было больше внимания на свою охрану обращать. Но ведь я же им всё-таки не отец и не учитель. У меня несколько иные обязанности на первом месте были.
  -- Да уж обязанности, -- сказал какой-то старик. -- Ну, допустим, ты девок и не трогал. Но по мне, тебя достаточно повесить за то, что во дворце жил, да лам каждый день с золотых блюд трескал. Пока мы тут с голоду мучились!
   Асеро оглядел людей -- не похоже, чтобы они и в самом деле недоедали. Хотя трудно отрицать, что он жил лучше, чем простые люди.
  -- Будем считать, что мы перешли ко второму пункту обвинения, -- добавил старейшина, -- мы примерно так и сформулировали. Жил в роскоши, а о народе недостаточно заботился. Обвинения по первому пункту считаем недоказанными. Ну что скажешь теперь в свою защиту?
  -- Разве вы и в самом деле ходили в лохмотьях и мучились с голоду? Ведь у вас были приличные пайки, ведь я следил, чтобы уж такого в нашем государстве быть не могло. Конечно, в той части пайка, которая формируется по запросу, вас могли обкрадывать, но это уже не мой уровень. Да вы могли на этот счёт жалобу написать, и разобрались бы.
  -- Про себя мы знаем! -- закричали из толпы. -- Ты-то сам чего в три горла жрал?
  -- Ну да, баловался я деликатесами временами, но без излишеств особых. Но вы так говорите, будто я у вас изо рта куски вырывал. Но какая вам разница, два или три раза в неделю я ламу буду есть? И что теперь меня упрекать в этом теперь, когда я стою перед вам точно нищий. Ведь у любого из вас есть больше, чем у меня. Вы после суда пойдёте себе по домам, где вас ждут родные и горячий ужин, а у меня теперь ни дома, ни семьи... Я уже побывал в руках палачей, меня жестоко пытали. Из здорового и сильного мужчины меня сделали калекой... Я не знаю, вернётся ли ко мне прежнее здоровье, но в любом случае следы пыток останутся навсегда и на теле и на душе. Неужели у вас нет ко мне ни капли жалости или снисхождения? Да за что вы на меня так на самом деле обижены?! Ведь не за штаны на кусте и не за ламу в супе!
   Асеро взглянул на Дверного Косяка, пытаясь прочесть что-то по его лицу, но тот как-то смутился и опустил глаза.
  -- Итак, вы обвиняете меня в том, что вёл себя подобно европейским королям -- не заботился о своём народе и жил в своё удовольствие? Так?
  -- Да, примерно, -- сказал старейшина. -- Точнее, ты был даже хуже европейских королей, те хоть так не лицемерят, не говорят, что живут для блага подданных!
   Асеро увидел в толпе Птичьего Когтя со стулом и как-то разом приободрился. К тому же ему вспомнились старые лекции по истории.
  -- Ну ладно, что отличает европейского короля от его подданных? Много чего, конечно, но что в первую очередь? Как вы думаете?
  -- Корона? -- спросил кто-то не очень уверенно.
  -- Ладно, не буду томить. Король у них неподсуден закону. То есть что бы он там ни натворил, обесчестил ли женщину, убил ли кого-то безвинно, и да хоть голодом свой народ заморил -- его нельзя привлечь к суду. Потому европейцы так и уповают на добродетель монархов. Приятнее же, когда король молится и занимается делами милосердия, чем когда он пьянствует, развратничает и может невзначай людей своей каретой на улицах давить или стрелять в них ради забавы, зная, что ему всё сойдёт с рук. Но дурное поведение правителя -- это то, к чему европейцы привыкли. Именно так они представляют себе дурного правителя. Ну а так как они уверены, что у нас всё должно быть хуже, чем у них, то и приписывают мне разврат и злодеяния, превосходящие разврат и злодеяния всех правителей-христиан и нехристиан, которые им известны. И об инках они будут думать так, пока будут иметь дурных правителей и надо быть уверенными в своём превосходстве над нами.
  -- Однако ты роскошествовал! -- выкрикнул кто-то из толпы.
  -- Как раз хотел сказать о роскоши. Европейцы уверены, что правитель должен жить в роскоши, то чем он дурнее, тем к большей роскоши должен стремиться, обирая свой народ. Где уж им понять, что я за роскошью никогда не гнался, я хотел бы жить скромно как первые инки, но как я мог отказаться от дворца и охраны, если от этого напрямую зависел вопрос моей безопасности и безопасности моей семьи? Так что приходилось терпеть неудобства, связанные с жизнью под охраной. Я, конечно, скрупулёзно не сверял свою продуктовую корзину с тем, что ест обычный обыватель, но всё-таки старался держаться в рамках разумного, ласточкины языки и прочие дорогие изыски я не ел. И вообще старался обходиться минимумом одежды и утвари. Да и суть упрёка в роскоши не в скрупулёзном подсчёте того, сколько кусков ламы я съедал за неделю и сколько туник было у меня имелось, пять или шесть. Главное, что я вас при этом не объедал, стараясь улучшить вашу жизнь, но вы мной недовольны, а вот жуликом, который у вас в селении важное место занимает, вы, похоже, довольны. Во всяком случае, виселицу приготовили мне, а не ему. А он при этом один из моих судей. Или всё дело в том, что он пока только с проезжающих вымогал плату? Так и до вас доберётся рано или поздно.
   Жители селения в ответ молчали. Асеро продолжил:
  -- Братья мои, разве вы не знаете такой простой вещи -- если народ недоволен, он может призвать к ответу начальствующего любого ранга, включая меня? Когда народ вышел на площадь, я предстал перед ним, желая ответить на вопросы. Но вместо вопросов я получил удар в спину от собственной охраны, а потом меня нагого и избитого провели по городу. Да, все это было подстроено англичанам, но они бы не смогли провернуть такое, если бы не моя ответственность перед народом и не доверие народа к власти и тому, что было написано в Газете. Жители Куско прочли клеветническую статью и не стали задумываться, что это может быть и неправда, как многие бы задумались в ответ на устный слух, но пошли к дворцу разбираться. Сравните это с европейцами, где о дурной жизни монархов многие наслышаны, но если народ вздумает выйти к королевскому дворцу, то его дворцовая охрана просто перестреляет за бунт, и это совершенно не подорвёт законность монарха. Потому что у них монарх народу в принципе ничего не должен, это народ ему должен дань платить. Если иные добродетельные короли и занимались благотворительностью, то это уже было их добрая воля, но никак не обязанность... И даже тот факт, что вы меня судите теперь, он как раз говорит о нашем различии с Европой. Им бы своего монарха в голову не пришло бы судить, да и законов у них таких нет. Они его разве что просто прикончить по-тихому могут, если уж совсем доведёт.
  -- Но у них все люди, в том числе и монархи, от Адама, а ты себя живым богом возомнил! -- крикнул кто-то из толпы.
  -- Вы же знаете, что не я возомнил. Предание о божественном происхождении сынов Солнца идёт из глубины времён. Вы не подвергали его сомнению, и я не подвергал. Но всё равно сыны Солнца всегда были подсудны тому же закону, что и все остальные. Любого Сапа Инку могли снять и судить носящие льяуту, инки могли собраться на съезд и не продлить полномочия действующего Сапа Инки. Разница в том, что у нас будь ты хоть сыном бога, будь ты хоть одним из богов, твои поступки вполне можно оценивать по шкале "хорошо-плохо", а у белых людей божественность означает непорочность и непогрешимость, необсуждаемость приказов свыше. Конечно, в бою приказы не обсуждают, там время дорого, но всё-таки у нас это не означает, что разумность или неразумность решения, принятого начальником, нельзя обсуждать или оценивать в любых обстоятельствах. Наоборот, это необходимо делать для накопления опыта и избежания ошибок в дальнейшем. Но у них монархи неподсудны подданным, потому что даны богом и подсудны только ему. У нас этого не было и нет. Я не вижу в самом факте суда надо мной никакого посягательства на святое, а терпеливо отвечают на ваши вопросы, говорит об этом красноречивее всего! Я лишь не хочу быть обвинённым ложно! Но думаю, что и любой из вас этого не хочет. А теперь прошу, приведите, Хрустящую Лепёшку, хочу ответить на её обвинения при всех, дабы смыть клевету со своего имени.
  
   Некоторое время судьи пошептались между собой, но потом всё-таки решили, что от этого им не отпереться, тем более что и люди из толпы желали её видеть. Большого Камня послали за женой.
   Тем временем Птичий Коготь принёс, наконец, стул, а какая-то девочка (скорее всего, его единоутробная сестра), явно по его просьбе, протянула Асеро кувшин с водой. Это было очень кстати, после такой лекции в горле пересыхало, да и припекало уже порядком. У судей на столе стояли стаканы, они от жажды не страдали, и вообще похоже не собирались делать перерыва даже на обед.
   Большой Камень вернулся-таки с нарумяненной красоткой, которую Асеро видел вчера. Та вышла и заговорила:
  -- Братья мои, все вы знаете, как я пострадала от этого тирана. Он убил моего отца! Казнил его на глазах у моей матери и моего маленького брата! Уже за одно это он заслуживает казни.
  -- А кто был твой отец, здесь все знают? -- спросил Асеро.
  -- Великий Воин Острый Нож. Вся его вина в том, что он боролся за свободу своего народа против тирании инков! Ведь инки угнетали каньяри много поколений -- разве каньяри не имели право восстать против них? Имели, и полное. Зато как жестоко пострадала наша семья -- после того как ты у меня на глазах убил моего отца, ты отправил меня, мать и брата в ссылку, оторвав от родных мест. Мой брат в дороге простудился и умер -- и эта кровь на твой совести, негодяй! Я всю жизнь мечтала отомстить тебе за него! Палач, скоро ты сам закачаешься в петле!
   Асеро смотрел на эту размалёванную красотку устало и думал про себя, насколько всерьёз тут могут относиться к её словам. " Я и в театре бывал, там и не так притворяться умеют!" -- вспомнил он слова Дверного Косяка. Да, но не все же из Счастья бывали в театре, да и отец и брат этой женщины не на сцене погибли всё-таки...
  -- Что ты можешь сказать в своё оправдание? -- сурово спросил Дверной Косяк.
  -- Скажу, что Острый Нож был мерзавцем, вырезавшим мирных жителей целыми селениями, опозорившим и погубившим десятки девушек. И что казнил я его по приговору законного суда.
  -- Неправда! Ты казнил его из мести!
  -- Значит, ты признаёшь, что мне было за что мстить? -- спросил Асеро.
  -- Да, мой отец убивал кечуа -- но они были оккупантами, и им было совершенно нечего делать на нашей земле!
  -- На деле это означало убийство ни в чём неповинных и часто безоружных людей только за то, что их предки по тем или иным причинам поселились там. Убийство всех в селении -- женщин, детей, стариков... Исключение только для девушек, которых брали в наложницы! Твой отец насиловал этих несчастных, а твоя мать командовала ими как рабынями. Немногие из этих несчастных дожили до освобождения. Но от показаний тех, кто выжил в этом кошмаре, у любого нормального человека волосы дыбом. Изнасилования, пытки и убийства безоружных были для этого негодяя обычным делом, как пообедать.
  -- Правда это? -- сурово спросил Хрустящую Лепёшку старейшина.
   Та порядком смешалась.
  -- Я точно не могу сказать, я была ещё мала тогда... Ну, была война, на войне всегда жертвы... Всё равно инки первые виноваты, что угнетали мой народ!
  -- Я спрашиваю, были ли у твоего отца рабыни-наложницы? -- сухо сказал старейшина. -- Это не может быть оправдано войной.
   Хрустящая Лепёшка промямлила в ответ:
  -- Ну... но кечуа были наши враги, а врага ведь можно убивать. А те, кого захватывали в рабство, тех ведь не убивали... Так что это лучше, чем убивать.
  -- Вопрос не в том, убивал ли твой отец в бою, а в том, позволял ли себе твой отец вырезать мирных жителей? Обращать девушек в рабынь? -- в голосе старейшины вдруг зазвучала неожиданная для него твёрдость. Хрустящая Лепёшка, чуть помявшись, ответила:
  -- Но ведь эти мирные жители были опорой инков, а инки первые начали! Каньяри бы никогда сами так не стали делать, но их обидели...
  -- Как будто в древние времена до инков они с соседями иначе себя вели! -- хмыкнул Асеро.
  -- А не надо было твоим предкам селиться поблизости от моего народа!
   Асеро съязвил:
  -- Как интересно -- поселился рядом, значит, обидел и спровоцировал на разбой и убийство! Логика как у белых.
  -- Вот что, хватит об этом! -- властно сказал старейшина. -- Я теперь вижу, что приговор Острому Ножу был вполне обоснован. Нет ничего противозаконного в том, чтобы казнить разбойника и убийцу. А значит, обвинять в этом Асеро мы не можем.
  -- Это почему это не можем? -- вскричал папаша Большого Камня. -- Он как инка несёт ответственность за все жестокости и несправедливости, которые творили инки в отношении всех народов, и каньяри в том числе!
   Старейшина схватился рукой за сердце и сказал как-то безнадёжно:
  -- Тукан, мы же договорились вчера... тему коллективной вины всех инков не поднимаем, я не могу заочно судить своего покойного отца. Мне моя мать этого не простит.
  -- И верно, не прощу, -- сказала мать.
   Асеро вставил:
  -- Интересно получается, то есть некоторые уже считают, что быть инкой уже само по себе преступление? Ну что же, быстро вы скатились от обвинений лично ко мне в обвинения любому инке вообще. Тут остаётся только один вопрос, сколько людей в селении готовы отправить инку на виселицу только за то, что он инка?!
   Это был именно тот вопрос, которого Тукан и боялся, потому что не хуже Асеро знал -- таких немного, едва ли большинство, а иные наоборот, за честь своих родственников-инков, пусть даже покойных, реально в драку полезть готовы. Потому Тукан после минутного замешательства тут же разразился деланной истерикой:
  -- Как бы то ни было, перед нами убийца! Он отравил Горного Потока, именно по его приказу были убиты Алый Мрамор и Горный Лев, которого не спасло даже бегство за границу!
  -- А кто ты такой, чтобы судить меня? -- сказал как можно более хладнокровно и насмешливо Асеро, -- жулик, сам не раз плевавший на законы.
  -- Ну, пусть я ворюга, но на моих руках нет крови, а ты -- кровопийца! Я приворовывал только от того, что у меня не было легальной возможности доставать всё, что мне это было необходимо. А теперь -- будет! Жизнь освободилась от глупых и бессмысленных запретов. А ты убил Горного Льва, своего двоюродного брата, чтобы тот только на престол не претендовал! И Горного Потока ты отравил, и Алого Мрамора ты прикончил.
  -- Да какие у вас доказательства таких обвинений?!
  -- Да ты громче всех плакал на похоронах и Алого Мрамора, и Горного Потока. А зачем тебе плакать, если ты не убийца?!
   Асеро ответил с иронией:
  -- Интересная логика, на похоронах что, только убийцы плачут?! -- обернувшись к народу, он добавил. -- Люди, вы слышали? За одни только слёзы на похоронах близких вам людей вас уже могут записать в убийцы!
  -- Горный Лев открыл всем твоё мерзкое нутро. И за это ты убил его! Или ты и это будешь отрицать?!
  -- Да, я был один из тех, кто подписал ему смертный приговор. Однако Горный Лев оклеветал меня. Но клевету я бы ещё стерпел, может быть... но это его люди убили Алого Мрамора! И убили, отравив, ещё несколько человек, включая моего тестя. И готовились убить меня. Горный Лев сговаривался с испанцами, чтобы заполучить себе трон при помощи испанских ружей. Его необходимо было убить, чтобы предотвратить войну, то есть, чтобы спасти вас... Братья, неужели вы осудите меня на это?! Да, я виноват, что не смог предотвратить войну теперь. Это можно поставить мне в вину. Если надо, я даже искупить свои ошибки кровью -- на войне могут убить любого, в том числе и меня. Но я не заслужил позора виселицы, не марайте себе руки в моей крови, отпустите меня на все четыре стороны. И да, браться мои, вы сами видите, что часть судей ко мне предвзята. Так что пусть мою судьбу решают всенародным голосованием, вы знаете, что закон такую возможность предусматривает.
   Тут опять заговорил старейшина:
  -- Думаю, это можно считать последним словом, иначе до ночи не окончим. А теперь своё слово скажет суд. Братья мои, я оказался перед нелёгким выбором. Ещё утром я думал, что человек, которого мы судим, виновен в страшных преступлениях, но теперь есть веские основания предполагать, что это не так. Однако... все мы знаем, что будет, если его отпустить. Так что да, лучше всего решить этот вопрос всенародным голосованием.
   Затем заговорил Тукан:
  -- Братья мои, вот этот человек перед вами юлил и оправдывался, говоря, что ни в чём не виноват, разве что насчёт Горного Льва всё-таки признался. Но все мы знаем, что правитель-тиран заслуживает смерти в любом случае, уже тем, что поддерживал таки порядки, что нельзя было честно заняться бизнесом, -- тут в толпе раздался шум, видно его "честный бизнес" не все одобряли, хотя и без сомнения знали, что он имеет в виду под этим английским словечком. -- Да и вообще он отвечает за всё дурное, что творилось при инках и чему мы все были свидетелями. Да и к тому же все знают, что будет, если его отпустить. Так что на виселицу его, и нечего тянуть!
   Асеро стоял как громом поражённый и не мог выговорить ни слова. На что они намекают, говоря "все знают, что будет, если его отпустить"? Значит, весь этот суд был лишь поводом, чтобы его убить? А причина совсем иная? И такая, что даже уверенность народа в его полной невиновности никак не может его спасти?!
   Тем временем выступил третий судья, на которого Птичий Коготь показал как на учителя:
  -- Я, Тапир, хорошо знаком с теорией тиранов. Этот человек боролся за власть и победил, а потом и вёл себя как настоящий тиран -- как можно больше повластвовать, поглумиться над слабыми и понасильничать, чтобы оставить своё семя у как можно большего количества девушек и женщин. Потому я уверен, что всё или почти всё что о нём написано -- правда, и не верю его оправданиям. Так что на виселицу его, и дело с концом.
   О "теории тиранов" Асеро до того никогда не слышал даже мельком, а тут, похоже, о ней говорят как о чём-то общеизвестном. Наверное, надо было по этому поводу что-то возразить, но Асеро не знал, что именно, так неожиданен для него был этот оборот.
   Тем временем четвёртый судья говорил:
  -- Он уверял нас, что невинен и не развратничал. Но таких сплетен, какие про него пишут, ни про кого раньше не писали. Я не верю, что всё это выдумано от и до, наверняка он виновен хоть в части злодейств. Так что верёвка будет ему лучшей наградой за все его мерзкие дела!
   Пятый крикнул:
  -- Воистину так, насильник должен быть ещё рад, что петлёй отделался!
   Асеро взглянул в глаза стражей. Это были глаза убийц безо всякой жалости. И особенно мерзко было осознавать, что они ЗНАЛИ о его невиновности, но им было всё равно. Раз проще повесить, то лучше повесить. И знали, что он никуда не денется. Он встал и выкрикнул:
  -- Люди, опомнитесь! Что вы делаете? Неужели вы повестите меня за то, в чём не обвиняли и даже не обсуждали? Неужели вам только повод для расправы нужен? Нельзя же казнить на всякий случай лишь на основании дурных слухов, которые так и не удалось доказать! На основании лживых слов предателя! Моя кровь ляжет на вас тяжёлым проклятьем! Дайте народу подумать и сказать своё мнение.
   Его вставание было понято как попытка убежать, и большой Большой Камень встал так, чтобы преградить ему дорогу к народу. Он спросил издевательски:
  -- Пытаешься выгадать ещё хоть пару часиков для своей жалкой шкурки? Не выйдет! Сейчас ты отправишься в петлю.
   Птичий Коготь пытался встать между ним и Большим Камнем, они сцепились, но силы были явно не равны.
   Тукан крикнул стражам:
  -- Хватайте его и тащите на виселицу, чего медлите?! Четыре голоса из пяти за смерть!
   Стражи уже заломили ему руки за спину, вырваться не было никакой возможности. Его поволокли к виселице.
   В народе шумели, видимо, не всем нравился такой оборот, но напрямую выступить в защиту Асеро никто не решался. Мешал то ли страх, то ли сомнения в невиновности бывшего Сапа Инки. До виселицы оставалось совсем немного.
   Вдруг наперерез метнулась девушка и преградила дорогу к виселице. Она закричала, обращаясь к стражам:
  -- Стойте! Не смейте трогать моего отца! Уж вы-то точно знаете, что он ни в каких непотребствах невиновен! И, тем не менее, тащите его на верную смерть! Позор вам!
   Асеро взглянул в лицо девушки -- Роза! Как и почему его дочь умудрилась попасть сюда, думать уже не было времени. Главное, что и ей теперь грозила страшная опасность. Асеро крикнул:
  -- Роза, беги, дитя моё! Меня не спасти, а они и тебя растерзать могут!
  -- Немая заговорила! -- крикнул кто-то из толпы. -- Чудо!
  -- Да она с ума сошла! -- выдохнул один из стражей.
  -- Это вы все тут с ума посходили. Вместо того, чтобы принять моего отца с почётом сообразно его сану, вы что с ним сделали? Затеяли это глупое судилище, потом вообще на виселицу потащили?! Он невиновен, и вы сами это знаете все. Просто боитесь. Боитесь семейки Тукана, Тапира и прочих! Жители Счастья, почему вы позволяете вертеть собой горстке наглецов! Не вам, терпевшим зло и несправедливость, судить теперь моего отца, который никогда со злом не мирился! Руки прочь от него!
   Стражи отступили, а девушка кинулась на шею отцу и, обняв его, зашептала: "Папочка, не дам я тебя погубить, или уж пусть меня саму повесят рядом, не хочу жить в позоре!". Последних слов Асеро не понял, но это было и не важно. Важно, что у него благодаря дочери опять появился шанс выжить.
   Краешком глаза он также увидел, что Большой Камень отпустил Птичьего Когтя.
   Тут выступила мать старейшины:
  -- То, что немая заговорила -- знак богов! Мы не имеем права вешать своего государя, если не хотим покрыть себя несмываемым позором! Ты знаешь, что Тукан и семейка имеют тут личный корыстный интерес, что им достанется имущество казнённого (О боги, ещё и это! -- подумал Асеро про себя), но ты, Дверной Косяк, виноват перед ним уже тем, что твой сын его так подло подставил.
   Роза всхлипнула:
  -- Золотой Лук сделал гораздо хуже -- едва не искалечил собственного брата, Золотого Шнурка, и мне пришлось... пришлось стать его наложницей, чтобы тот не лишился глаз!
  -- Как?! Разве он не мёртв?! -- вскричал старейшина.
  -- Нет, жив. По крайней мере, был жив, когда я видела его в последний раз. Если только его не убили по указанию Золотого Лука, он должен быть жив до сих пор.
  -- Так ты хочешь сказать, что Золотой Лук покушался на братоубийство?
  -- Да. И мне пришлось заплатить своей честью, чтобы спасти его жизнь! А ещё
   он отдал в рабство свою сестру и мою подругу Стрелу. У него был выбор -- спасти честь сестры или взять меня в наложницы. Он выбрал второе.
  -- Погоди, не всё сразу. Тебе надо ответить на вопросы суда. А для этого отойди от отца.
  -- Ответить на вопросы я готова, но от отца я не отойду, я слишком боюсь за его жизнь, и слишком много здесь подонков, готовых убить его!
   Асеро знаком показал дочери, что он вернётся на стул, а она встала около него, готовая кинуться на врагов в любой момент.
   Старейшина слегка поморщился, но задавать вопросы можно было и так, чем он воспользовался.
  -- Ладно, тогда первый вопрос: почему ты до этого притворялась немой?
  -- Я не притворялась, -- ответила Роза, -- я онемела, когда Золотой Лук занёс нож над своим братом. Я очень сильно испугалась тогда и потеряла голос. А теперь, когда я увидела, что моего отца к виселице тащат, я вновь смогла говорить. Я сама не очень понимаю, как это случилось, от испуга я забыла о своей немоте.
   Старейшина сказал:
  -- Два дня назад Золотой Лук привёл эту девушку к нам в дом, сказав, что даже имени её не знает. А теперь выясняется, что она -- дочь Первого Инки, и он знал это!
  -- Да, он знал, что меня зовут Алая Роза.
  -- И ты -- незаконная дочь Первого Инки?
  -- Нет, законная. Моя мать Луна является сестрой Инти и законной супругой моего отца.
  -- Но как же ты... ведь ты жила в моём доме, я видел, как ты стирала, убирала, качала ребёнка.... ты вела себя не как принцесса, а как обычная крестьянская девушка, знакомая с такой работой!
  -- Моя мать сама, будучи дочерью крестьянки, воспитывала своих дочерей именно так, чтобы мы умели всё. В быту мы обходились без слуг, стирали и готовили на себя сами.
   Тапир спросил:
  -- А скажи, были ли у твоего отца тайные или явные связи с другими женщинами кроме твоей матери?
  -- Нет, никогда! -- сказала Роза. -- Он ведь везде, кроме внутренних покоев, находился под охраной, и это бы тут же сообщили моей матери. Кроме того, я знаю, что он ничего такого и не хотел... если выпадало свободное время, он его старался с семьёй проводить.
  -- Но это противоречит теории тиранов. Для того такие люди и рвутся к власти, чтобы оставить своё семя в как можно большем количестве женщин. Может, он говорил, что занят государственными делами, а на деле по бабам...
  -- Нет, я знаю, что это не так! Однажды я случайно подслушала их с матерью разговор. Мать говорила, что раз уж она бесплодна, то нужно Асеро взять вторую жену, так как если у Асеро не будет сыновей, то для государства это может обернуться катастрофой, а он сказал, что не может, просто никогда не сможет переспать с другой женщиной. И к тому же неизвестно, кто из них в самом деле стал бесплоден. Я и до того не сомневалась, что мой отец любит мою мать, но тут смогла убедиться в этом напрямую.
  -- Вроде вы и не врёте, но всё-таки как-то это неправдоподобно выглядит, -- сказал старейшина, -- чтобы ещё крепкий, здоровый мужчина не рискуя семейным скандалом добровольно предпочитал бы старую жену молодой красотке... Давай уж прямо -- за всем этим стояли проблемы с мужской силой?
  -- До того как твой недостойный сын меня избил, никаких проблем со здоровьем я вообще не знал. Однако вы мне так и не объяснили, считается ли у вас супружеская верность признаком нездоровья?! Я ещё понимаю осуждать меня за жизнь на широкую ногу по вашим меркам, хотя лучше бы осудили жулика Тукана.
  -- Ладно, Роза, продолжай. Итак, ты говоришь, что тебя отдали Золотому Луку в наложницы.
  -- Он хотел пограбить имущество без помех, и чтобы я не связывала ему рук, он запер меня в одном из помещений дворца. Он не подумал, что возле окна растёт высокое дерево, и счёл, что я не решусь по нему спуститься, но, спасая свою честь, я была готова на всё. Итак, я спустилась вниз и была свободна. Однако на улице было тоже небезопасно, и я решила пойти к лекарю, который лечим Золотого Шнурка после того, как ему голову разбили. По счастью, там было всё в порядке, так как об этом месте мало кто знал, до них не добрались погромщики. Меня с радостью приняли, и я некоторое время жила там. Лекарь учил меня, как ухаживать за раненым. Оказывается, это целая наука... Вскоре я освоила самое основное, и лекарь мог отлучаться сравнительно надолго, оставляя нас наедине. Я тоже иногда выходила, хотя, наверное, этого не следовало делать. Меня кто-то узнал... Донёс, наверное. И Золотой Лук явился в тот момент, когда лекаря дома не было. Издеваясь, он поставил меня перед страшным выбором -- или я отдаюсь ему и иду с ним, или он выколет глаза Золотому Шнурку и обречёт его или на увечье, или на ужасную смерть в мучениях. Когда он нож занёс, у меня от ужаса перехватило горло, и я... я только жестами могла показать, что согласна отдаться. И негодяй совершил своё гнусное дело на глазах у Золотого Шнурка. И это было ему особенно сладко, ведь он знал, что мы с Золотым Шнурком любим друг друга, и... мы думали пожениться, когда он выздоровеет, ведь мне тогда уже четырнадцать будет. Но всё случилось иначе. Золотой Лук увёл меня опозоренной и растоптанной, к тому же онемевшей. Я, правда, могла писать, но в доме Дверного Косяка мне не давали времени и бумаги, чтобы изложить мою историю, как-то им было не до меня, к тому же я боялась, что мне не поверят... А награбленным из дворца вещам там обрадовались, и как-то вопроса не возникло, откуда он это взял.
   Старейшина ответил:
  -- Он сказал, что подобрал всё, что валялось без присмотра. Но после того, что он сделал, он мне не сын. Нельзя поднимать руку на брата, тем более если он беспомощен. Нельзя насиловать ни в чём не повинную девушку.
  -- Это не девушка, а принцесса, -- возразил Тукан.
   Мать старейшины возразила:
  -- А какая, в сущности, разница? Девушка есть девушка, насиловать нельзя никого. Да и её отца нам нельзя обвинить в чём-то заслуживающем смерти. И мы лично виноваты перед ним. Если бы не ты, Дверной Косяк, то не был бы Золотой Лук в охране у Первого Инки, и не случилось бы беды с нашей страной. Так нам ли его судить? Пусть пойдёт к нам, переночует, поужинает... Что до Золотого Лука, то он мне не внук больше.
   Асеро видел, как меняется лицо старейшины. Если Асеро станет гостем в их доме, значит, убить лично или выдать на расправу бывшего Сапа Инку станет невозможно. Убить гостя -- величайшее бесчестье, даже так себе человек едва ли решится столь страшно опозориться. Значит, старуха пытается его спасти, а старейшина... именно на это не вполне согласен, но перед матерью пасует.
  -- А если девчонка солгала? -- спросил Тапир.
  -- Нет, я по глазам вижу, что нет. Да когда Золотой Лук вернулся, я увидела глаза убийцы. Когда сооружал петлю, он не знал, что делает её для себя. Я верю словам этой девушки, смерть насильнику!
   Асеро обернулся, ища взглядом Золотого Лука, но того и след простыл.
  -- В любом случае, в мой дом он уже не войдёт, -- сказала старуха. -- Пошли, там ты будешь в безопасности.
   Асеро и Розе ничего не оставалось, как последовать за ней.
  
   Дом старейшины был типичным тавантисуйским домом, хозяйственные постройки и огород во дворе тоже располагались по плану, так что Асеро почти сразу понял, где здесь отхожее место, и направился туда. Облегчиться после такого тяжёлого процесса никак не лишнее, хорошо хоть виселицы избежал.
   Что-то изменилось в людях со времён его юности. Они стали какими-то другими. Жадными? Жестокими? Это было верно, но Асеро понимал, что не может ухватить корень проблемы -- что-то же сделало их такими! Значит, какую-то важную угрозу он, Асеро, пропустил... И ошибка его глубже, чем просто допуск в страну чужеземцев!
   Он уже сделал свои дела и собирался повернуться и выйти, как вдруг сзади кто-то зашёл. "Неужели после всего меня всё-так убьют здесь... да ещё и в таком месте", -- с ужасом подумал Асеро, и по спине у него пробежал холодок. Но голос сзади произнёс:
  -- Не бойся меня, государь, я худого не замышляю, наоборот, хочу тебя спасти. Боюсь, убьют тебя, как моего батю убили.
   Асеро обернулся и увидел долговязого юношу лет двадцати. В руках у того не было никакого оружия. Лицо его показалось Асеро смутно знакомым, но...
   напрягать сейчас память не было никаких сил. Асеро спросил:
  -- Ты думаешь, что старейшина...
  -- Нет, он сам не станет такого делать. Но те могут в его обход тебя прикончить. А он ими так запуган, что потом не станет поднимать шум, может, даже возьмёт на себя вину... Нам наедине поговорить надо. Хотя бы тут в бане рядом.
   Асеро последовал за ним. В бане хотя бы можно закрыть дверь на щеколду изнутри. Не очень надёжная защита, но чтобы открыть её снаружи, надо пару минут повозиться, ножик поискать, чтобы поддеть, а это они увидят. Потом обратился к юноше:
  -- Давай, рассказывай по порядку, как тебя зовут и что там с твоим отцом случилось. Вижу, что тут давно неладные дела творятся, ещё небось до приезда англичан такое было.
  -- Верно, государь. Давно это уже идёт. Зовут меня Фасолевый Стебель.
  -- Погоди, припоминаю... Ты у меня когда-то в охране был?
  -- Да, государь. Я тогда призрака испугался и умом повредился. Я даже не помню, как меня обратно до Куско везли. Думали в лечебницу определить. Позвали моих родителей. А отец настоял, чтобы меня ему домой отдали. Мол, справится он со мной. Первое время я почти не спал, не ел, от любого шороха вздрагивал. Ну и а потом в знакомой обстановке мне как-то легче стало. Стал есть, спать... а однажды утром понял, что хватит мне сиднем сидеть, в доме и на огороде полно работы. Сначала мне нож и прочее такое не доверяли, потом ничего, вроде всё делать стал, совсем выздоровел. Ну и решил отец, что хватит мне с клеймом безумца жить, пусть меня в Куско лекаря осмотрят и выдадут справку, чтобы мне права вернули. Чтобы я и голосовать мог, и жениться, и без опекуна жить. Отцу внуков хотелось. Отец был старейшиной, ему было трудно отлучиться, но было у него в столице ещё одно дело, о котором мало кто знал. Даже в семье он опасался на этот счёт откровенничать передо мной, не хотел впутывать. Я, только ложась спать, через стену иногда слышал обрывки его разговоров с матерью, по ним кое-что понял. Короче, догадался отец, что Тукан с семейкой приворовывает, и хотел его на чистую воду вывести. Можно было и написать в столицу, конечно, но он опасался, что письмо они перехватят, за почту же тот же Тукан и отвечает. Да и вообще самому лично людям Инти про такое сообщить надёжнее будет.
   Фасолевый Стебель на мгновение сделал паузу. Говорил он глядя в пол, видно, тяжело ему было обо всём этом рассказывать, и приходилось преодолевать себя. Но тем не менее он продолжил:
  -- Да только не случилось бате до столицы добраться. Убили его. Перед самым отъездом он пошёл в лес нарубить дров, чтобы мать в наше отсутствие с этим не напрягалась. Мало ли насколько задержимся. Ну и не вернулся. А потом его нашли в лесу в петле качающимся. Наш лекарь осмотрел и сказал, что якобы самоубийство, говорил, что, мол, наверное у нас в роду кровь такая, что мы с ума сходить склонны... Хотя думаю, что его запугали просто. Мать тут же убийство заподозрила, потребовала тело в подвал со льдом положить и быстро людей Инти из Куско вызвать. Только вызвать она могли их по почте, ну и почту Тукан просмотрел.
  -- И они не приехали?
  -- Приехали. Но приехали те, кого Тукану было надо. Их было двое. Меня отправили спать, точно ребёнка, но я слышал, как мать с ними говорила. Прямо изложила про свои подозрения насчёт Тукана. И хотя мне труп отца не показывали, боясь, как бы я в сумеречное состояние опять не провалился, но мать видела там следы насилия и тоже про это сказала. А на утро она не проснулась...
   Юноша заплакал:
  -- Лекарь, который от людей Инти, он тоже сказал, что она от горя умерла, но государь... ты человек образованный, поди многое лучше меня знаешь... Скажи, бывают же яды, чтобы отравить незаметно и никто не догадался? А тот лекарь, если он в сговоре, он ведь мог...
  -- Да, яды такие бывают. Можно воткнуть в человека отравленную иглу незаметно, и поди догадайся, от чего он помер. Жаль, тут Инти нет, но мне можешь описать этих, которые приходили? Имена их хоть запомнил?
  -- Описать трудно, имена помню. Первого Звали Жидкий пламень, он статный красавец и довольно молод, второго по имени не называли, лекарь, как описать не знаю... возраст немолодой, но и не совсем старый. В лицо бы я его опознал, а так...
   У Асеро внутри похолодело. Лекарей, служивших у Инти, не так уж много. Панголин или не Панголин....
  -- Ну хоть худой или полный?
  -- Скорее худощавый.
   Асеро сразу стало легче, для полной очистки совести он спросил:
  -- А ещё какие-то детали можешь назвать?
  -- Они в разговоре упоминали Северную Столицу, вроде как лекарь оттуда...
   Асеро вздохнул с облегчением, значит, точно не Панголин.
  -- Ну а дальше что было?
  -- Да ничего. Эти уехали, сказав, что самоубийство. Так как моих родителей не стало, мне опекуна назначили. Учителя Тапира... редкостный гад. Он-то, конечно, понимает, что я здоров, но уверен, что таким, как я, вообще места на земле нет. Да и с этой шайкой-лейкой связан. Сживёт он меня со свету, если отсюда не сбегу. Да я потом пробовал сбежать. Думал к сестре в Кито перебраться, но опять эти всё пронюхали, и план побега провалился. Только тут уж совсем нехорошая история вышла... Но я уверен -- Тукан был связан с кем-то из людей Инти, которые к нам якобы на проверку и приехали. Ведь этот мерзавец не рискнул бы воровать, не имей он покровителей в том числе и среди таких людей. Я же не знаю, кто моего отца лично в петлю сунул. Когда отец за дровами поехал, Тукан из айлью не отлучался. И Большой Камень тоже. Да и не обязательно им лично было руки пачкать. Но об убийстве многие догадываются, и старейшина в том числе.
  -- Погоди, ведь Дверной Косяк стал старейшиной после того, как убили твоего отца? Он не мог быть замешан?
  -- Едва ли. Он старейшиной становиться не хотел. Страшно ему было. Ну а как ты сам тоже в петле окажешься? Родители Кондора из-за того же вроде отсюда сбежали в Рубеж, но и там их достали.
  -- А почему они просто сбежали, но не пытались через людей Инти разоблачить убийц?
  -- Может, и пытались, я не знаю. Это ты у Кочерыжки спроси. Я знаю одно -- убить человека тайком им ничего не стоит, а потом все сделают вид, что поверили, что он сам умер, а они не при чём. Так что не ложись спать один в комнате и возле двери или окна, как-нибудь так, чтобы к тебе нельзя было подойти не нашумев. А может быть даже и так -- отпустят они тебя завтра, а лошадь не отдадут. А потом стоит тебе от селения отойти, как они тебя на лошади догонят и как батю...
  -- Я понял тебя. Значит, мне лучше дождаться подмоги от своих. Они приедут сюда, если не вернусь вовремя. Расскажи мне про своего опекуна. Как он у вас учителем стал? Я уже слышал, что он прошёл курсы подготовки, но если в айлью человеку не доверяют, то ведь его на такой должности не утвердят, репутация очень важна. Как у вас всё было?
  -- Это три года назад случилось. Мне повезло ещё, что я не у него учился. Наш старый учитель совсем другой человек был и хорошо нас учил. И конечно он был инкам верен и так нас воспитывал, что инки ? это правильно. Тапир ухаживал за его дочерью, та его отвергла. Потом Тапир отправился учиться на учителя и вернулся. Тут я всё с чужих слов пересказываю, но вроде они с Тапиром поскандалили, и старик умер от сердечного приступа. Лучше об этом у дочери учителя спросить, она в библиотеке работает, замуж так и не вышла... Но, как я понял, Тапир стал излагать новые идеи насчёт женщин, что, мол, они распоясались, что дочь старого учителя такая-сякая ему отказала, а бабы должны своё место знать... Вроде он как-то увязал это с отказом его дочери... В общем, довёл он старика.
   Юноша вздохнул, и продолжил:
  -- Ну а раз учитель помер, то встал вопрос о преемнике. Он-то свою дочь в преемницы готовил, но тут Тапир, с одной стороны, стал говорить, что женщине это тяжело, она не справится, да и потом выйдет замуж и с дитём возиться будет, а с ребёнком в подвязке детей не очень поучишь, в общем нужен мужчина... Ну, может, его бы и не выбрали после скандала, но она сама отступилась, может, он ей пригрозил чем-то... А потом он стал натравливать своих учеников издеваться надо мной, говорил что такие, как я, больные, не нужны, нужны только сильные и здоровые юноши. В меня уже кидались камнями. Один такой булыжник попадёт как бы случайно в голову -- и я могу отправиться вслед за отцом и матерью. А недавно тут случилась ещё одна мерзкая история, так меня вообще избили до полусмерти. Это оттого, что я Золотому Луку дорогу перешёл...Тапир ведь его дядя, брат его матери. Золотой Лук у него в любимчиках ходит. А Золотой Шнурок в вечных пасынках. Тот над ним издевательства поощрял.
  -- Мне Птичий Коготь уже рассказывал. И от этих рассказов у меня такое ощущение, точно я попал... в какую-то чужую страну. Вот не понимаю, а куда смотрели родители, неужели не видели, что их сыновей растлевают?
  -- Ну, учителей уважать принято, раз его там научили всяким вещам умным, и он повторяет, так значит надо, мол. Он без конца на каких-то европейцев ссылался, мол, у них в школах так и так, потому они выше нас. Ты ведь знаешь, государь, как у нас к европейцам относятся. За многие десятилетия со времён конкисты мы их догоняли-догоняли, да догнать не можем.
  -- Да почему не можем? Всё полезное уже заимствовали, и делать умеем.
  -- Это так, государь, но... ведь мы учим испанский и латынь, а не они кечуа и аймара! Это европейцы захватили весь мир, а наша наука о мудром государственном устройстве за пределами Тавантисуйю никому не интересна и не нужна. И это всегда вызывает недоумение, тупик. Ведь если мы лучше, то чего европейцы с нас пример не берут? Именно такие вопросы Тапир и ставил, и никто ответить не мог. Ну а он ответы дал. Мол, не лучшие мы, слишком против природы идём. Потому не можем воспитать таких людей, которые могли бы с европейцами на равных потягаться. Мол, наше привычное воспитание юношей как будто кастрирует, слишком много накладывает ограничений. До свадьбы нельзя, потом жене не изменишь, да и жена не покорная рабыня, имеет право голоса и может на мужа пожаловаться, если что не так. От этого юноши у нас мужчинами не вырастают, мол, недостаточно воины... Ну, это он так говорил. Кстати, меня в пример приводил, типа родители изнежили, потому и свихнулся я. Конечно, я в семье младший был, к тому же недоношенный, порой и баловали, да только в его понимании "не изнеживать" -- это как с Золотым Шнурком обходиться. Может, у него цель была -- мерзавцев для чёрных дел подготовить и переворот загодя предвидели. Хотя сложно это, не знаю...
  -- Он ещё какую-то теорию тиранов поминал, про что это?
  -- Ну, что, мол, основное желание тирана -- осеменить как можно больше женщин и не допустить к ним остальных мужчин. Для этого он будет убивать самых лучших мужчин-соперников или будет оскоплять их, как в Порте и других подобных странах, или будет просто накладывать на них противоестественные моральные ограничения. Мол, себя ограничивать в плане плотских удовольствий свойственно якобы только женщинам, но не мужчинам. Он объяснял, что любой высокопоставленный человек, обвинённый у нас в заговоре, на самом деле не за это казни или там каторге подвергали, а якобы ты его так доступа к женщинам лишал. Или что ты Алого Мрамора убил, потому что он как мужчина тебя лицом красивее был...
  -- Что за бред...
  -- Да я понимаю, что бред. Вот мой отец всю жизнь с одной женой прожил, да и я, будь у меня возможность жениться, хотел бы также... Но я сумасшедший, нет у меня права жениться... -- юноша горько вздохнул.
  -- Ладно, не будем сейчас об этом. Лучше расскажи мне, как ты дорогу Золотому Луку перешёл?
  -- Государь, тут дела весьма деликатные. Я знаю, что ты не из болтливых, но поклянись мне, что ты не расскажешь... Мне самому очень неловко от случившегося. Обещаешь молчать?
  -- Тут замешана честь женщины?
  -- Да.
  -- Конечно, просто так о таком трепаться не буду, но и обещание такое дать не могу. А если это важным для следствия окажется? Тогда я буду должен выложить перед людьми Инти всё, что знаю...
  -- Государь, говорят, что Инти мёртв.
  -- Говорят -- ещё не значит, что мёртв. Из его людей в любом случае многие живы.
  -- Думаешь, кто-то ещё будет следствие вести? Нам бы ноги отсюда унести.
  -- Одно другого не исключает. В общем, зря я позорить никого не буду, рассказывай. Да и люди Инти тут надёжны, тоже деликатность вопроса понимают. Часто выходят из положения следующим образом. Допустим, некий человек виноват в половом насилии и ещё в чем-то, заслуживающем виселицы. Так вот, на открытом суде поднимают только те вопросы, которые касаются второго преступления. И тогда и негодяй на виселице, и жертву не позорят дополнительно. Но так-то для следствия бывают нужны все подробности...
  -- Ладно, Государь, расскажу тебе... Была не была. Короче, влюбился я в Мышку. А за ней Золотой Лук ухаживал. Я понимал, что это до добра не доведёт, да что я поделать мог? Ведь кто влюблён, плохого про свою любовь и слышать не желает. К тому же я... я мог только издали вздыхать, жениться-то мне нельзя. Но про себя опасался -- Золотой Лук тоже до окончания срока службы едва ли женится! А до того скорее ждать не будет: есть парни, что годами ждут, но он-то не из таких! Ему всё сразу и быстро подавай!
   Асеро вспомнил, как такими же словами Золотого Лука и ему подобных характеризовал Дэниэл. Да, видимо, это действительно так. Он, Асеро, помнил себя юношей. Конечно, ему, как и любому здоровому юноше, были знакомы признаки пробуждения чувственности, но по жизни его это мало волновало, хватало других забот. Он знал, что со временем влюбится и женится, но в то же время его совсем не напрягало, что это случится когда-нибудь потом, когда он чего-то достигнет в жизни. Хотя он и знал о крови Солнца в своих жилах, он и не думал, что достигнет потом столь многого... чтобы потом потерять всё.
   Фасолевый Стебель тем временем продолжал:
  -- В общем, думал я, что Золотой Лук её "поматросит да и бросит". Хотя было тревожно. Вдруг он её всё-таки соблазнит... и тогда уж его вынудят жениться. А потом иду как-то по лесу, слышу плачет кто-то. Глянул, смотрю, Мышка сидит и плачет. Ну, я тут конечно не мог мимо пройти, думал, что она поранилась чем-то или ещё что... А оказалось, что с Золотым Луком у неё пренеприятная история вышла. В общем, стал он её пытаться соблазнить, а она отказывала. Всё-таки отец у неё очень строгий, в случае чего несдобровать. Да и как-то она в нём разочаровываться стала. Видела, мол, что он в меня землёй кидался, и решила, что он человек жестокий и что лучше с таким жизнь не связывать. Ну, в общем, отказала она ему в близости, а он её силой... -- Фасолевый Стебель всхлипнул. -- Говорил потом, что даже если пожалуется, всё равно сможет дело обернуть так, будто она его соблазнила. Ведь все знают, что он её парнем был. А значит, тогда ей за него замуж пойти придётся. Потому хоть и созналась, но просила никому ничего не говорить. В общем, ситуация, конечно, не из лёгких. Что тут делать будешь? Даже если всё скрыть, если она за кого замуж соберется, ведь вскроется всё в первую же ночь! А такое не всякой простит. А я сказал, что люблю её, и предложил вместе бежать. Мне как сумасшедшему лошадь с общей конюшни не доверяют, но у неё-то лошадка есть, и значит, можно будет её взять в телегу запрячь и уехать тайком. Только надо было продумать момент, чтобы мой опекун отлучился. Но мне удалось случайно узнать, что после Райма Инти он зачем-то собрался в столицу. Мы надеялись убежать в Кито к моей сестре, там бы я справку выправил, что здоров, а может, ремеслу какому научиться. Да и с Мышкой я хотел пожениться, она сначала поколебалась, а потом уже и согласилась. Ну а потом бы как-то контакт с людьми Инти найти, чтобы всё-таки насчёт убийства моих близких и прочих тёмных дел расследовать. Только так их можно на чистую воду вывести. Впрочем, не важно, что тогда думал...
   Юноша вздохнул и отвел глаза. Вообще-то, по тавантисуйским законам такой побег считался проступком, но не таким серьёзным, как то, что творилось в Счастье. К тому же если юноша после такого побега честно отработал бы где-то три года, вина и вовсе снималась. Зная обстоятельства юноши, Асеро не мог того осудить. Да и что теперь прежние законы, когда рухнуло всё государство? Юноша продолжил:
  -- Только просчитались мы. Золотой Лук как-то выследил нас с Мышкой в лесу. Он был не один, с двумя негодяями... Что я мог один против троих? Избили меня... Били, даже когда я уже сопротивляться не мог, просто уже чтобы поиздеваться. Мышка попыталась убежать, но тут её Тапир перехватил, начал лекцию читать, что мол нельзя с сумасшедшим связываться, задержал её... Кажется, он её и напрямую держал, не только словами, но не могу сказать точно... меня же избивали! Ну а Мышку потом...-- юноша вытер кулаком слезу, не в силах назвать в слух то, что произошло. -- Тапир сам не участвовал, но высказал одобрение что-то вроде "молодцы, по-мужски поступили, так шлюхе и надо!" С тех пор мы опозорены друг перед другом, как-то с трудом доползли до деревни, а потом мы больше не виделись. Я не знаю, как Мышка объяснила случившееся своей семье. Скрыть всё она не могла, слишком растрёпанный и побитый вид у неё после случившегося. Может быть, её отец считает виноватым меня. Я пытался подойти к её дому, но он меня грубо прогнал. Да и думаю, что Мышке я больше не нужен...
  -- Почему не нужен?
  -- Потому что, Государь... Солнце больше не делится по утрам со мной своей силой. Значит, мужем я стать я ей не смогу.
   Асеро с тревогой подумал, что и у него после избиения та же проблема. Может, пройдёт, а может и нет, и неизвестно, есть ли у лекарей средства от такого... Вслух же сказал только:
  -- В Кито хорошие лекаря, надеюсь, они помогут. И всё-таки надо подумать о том, как вызволить Мышку. Они ведь её тут совсем со света сжить могут... Или продадут в рабство. Я знаю, что в других землях так делают -- опозорят девушку силой или обманом, а потом продают её, ведь семье обесчещенная не нужна. Это называется ошлюхивание. Вот потому они это и сделали с ней ещё у тебя на глазах -- чтобы тебе тоже была не нужна. Но я верю в тебя, ты не из тех, кто способен бросить любимую в беде.
  -- Государь, а ты знаешь, как распутать весь этот узел?
  -- Если честно, пока нет. Я вообще не ожидал такого. Особенно от учителя...что он за ошлюхивание будет.
  -- Ты человек образованный, ты многое понимаешь лучше меня.
  -- А ты не думай, что раз образованный, то знаю ответы на все вопросы. Атауальпа тоже был образованный, но про разбойников-свинопасов его никто не учил.
  -- Ну, тебя-то учили!
  -- Учили! -- мрачно сказал Асеро. -- Учили, что такие заводятся в грязи и неустроенности, а если обеспечить народу чистую и сытную жизнь, если есть возможность удовлетворить своё честолюбие служа Родине, то таких заводиться не должно. А, оказывается, ошиблись они. Ведь у Золотого Лука было всё -- и возможность сытно есть и неплохо одеваться, и школа, и даже карьерные перспективы... Но он предпочёл разрушить государство, которое это давало, и ради чего? Откуда это взялось?
  -- Ясно же откуда. Учитель их так научил.
  -- Так-то оно так, но кто научил такому самого учителя? На курсах подготовки? Может быть, конечно, но и там его едва ли учили такого в открытую...
  -- Не знаю. До этих курсов он ничего такого не говорил. Может, конечно, и до того склонен был и скрывал, но потом всё это в учёные слова облечено было, значит, можно стало... И нигде, кроме как там, он такому научиться не мог.
   Асеро с тревогой задумался. На курсах для будущих учителей в Куско преподавал не кто-нибудь, а сам Наимудрейший. Уж что-то, но преподавать насилие и издевательства в качестве методов воспитания он едва ли мог. Конечно, если тут свито вражье гнездо, то молодой учитель мог выступать его связным под предлогом курсов. Но всё-таки с этим вопросом ещё как-то разбираться надо... Что там говорила Мать-Земля? Что её и сестру обесчестили на глазах у всех, и что одной из целей этого было напугать Верховного Амаута, угрожая, что если он не пойдёт на сотрудничество, то его дочерям грозит то же самое. Конечно, тот человек слабый и скорее всего согласился, но если его пришлось ломать таким образом, значит, он всё-таки не был с ними заодно с самого начала. Да и вообще он человек довольно несмелый и осторожный. Он скорее предпочтёт деликатно закрыть глаза на что-то, нежели поднять скандал. И к положению выше своего не стремился. И так в общем-то высокое. Так что подозревать его в заговорах не было оснований. Но всё-таки стояло за этим что-то очень тухлое и нехорошее. И скорее всего, Наимудрейший если не знал об этом, то догадывался. И прикрывал, надеясь так уйти от проблем.
  -- Конечно, мне потом от Тапира отдельно влетело. А перед судом он ко мне заявился, и меня связали. Он так всегда делает, когда что-то важное, где я помешать могу. Например, распределение продуктов. Ведь он получает всё за меня, и самые лучшие куски себе забирает. Особенно одежду. С тех пор, как я осиротел, у меня обновки не было, хожу в том, что от отца осталось... А он не только себе берёт, но и своих любимцев одаривает. Вот и удобно им всем было меня в сумасшедшие рядить, но не убивать.
  -- А развязал тебя кто? После нескольких часов связанным ты бы так быстро ко мне не прибежал бы.
  -- Верно. Меня Птичий Коготь развязал, только просил не высовываться, чтобы его не выдать.
   Асеро подумал, что Птичий Коготь мог и вчерашний разговор частично передать, ну что же, тем лучше. Вслух он сказал:
  -- Ладно, боюсь, меня скоро хватятся. Так что, Фасолевый Стебель, сам понимаешь, что я и рад бы тебе помочь, но могу немногое. Власти у меня теперь никакой нет, а положение скользкое, в любой момент убить могут. Надежда у меня одна -- если меня через два-три дня свои хватятся и пришлют сюда выяснять, в чём дело. Тогда, возможно, у меня будет достаточно сил, чтобы навести здесь порядок. Но уезжать вам с Мышкой всё равно отсюда надо. Так что в первую очередь тебе нужно попытаться с ней связаться. Кто его знает, что там с ней дома творят... Даже если со скандалом её извлечёшь, хуже ей уже не сделаешь. А со мной свяжись или прямо, или через Розу, или через Птичьего Когтя. Я постараюсь поосторожнее, и спать буду подальше от окна.
   В этот момент в дверь постучали, и послышался голос Розы:
  -- Папа, ты здесь?
  -- Здесь, ты одна?
  -- Да, открывай.
   Обменявшись взглядами с Фасолевым Стеблем, Асеро открыл дверь. Роза, увидев юношу, нисколько не испугалась.
  -- Беги, -- сказала она ему, -- скоро старейшина вернётся, а он будет не рад, если застанет тебя здесь. Золотого Лука нигде не видно, Тукан с семейкой отнекиваются, но скорее всего, знают, где он. Или догадываются. Судьи сейчас совещаться ушли, но кто знает, что будет дальше.
   Фасолевый Стебель подчинился.
   Роза сказала:
  -- Папа, я думала, с тобой опять что случилось. Иди в дом, скоро ужин уже готов будет. Давай, я тебе помогу руки помыть, у них тут нет рукомойника, старый разбили, новый никак не досуг заказать было... Так что на руки полью, вот мыло.
   Намыливая руки, Асеро сказал:
  -- Послушай, Роза, я всё-таки вот чего не понимаю. Ну, допустим, всего о своём сыне старейшина мог не знать. Но что-то до него должно было доходить. Сама понимаешь, дать предупреждение тебя не трогать он мог, только зная, что тот склонен к распутству... И неужели совсем не пытался воздействовать на это?
  -- Мне Золотой Шнурок рассказывал, будто их учитель говорил, что умеренное распутство для юноши ? норма...
  -- Глупости, я же был юношей, меня никогда на такое не тянуло.
  -- Золотого Шнурка тоже не тянуло, но его учитель считал просто слабым и больным.
  -- Ну, в моём здоровье в юности сомневаться не приходится. Иначе как бы я воевал? И потом тебя и сестёр твоих как-то зачал. Да и Золотого Шнурка в охрану взяли, значит, здоровье более-менее в норме было.
  -- Золотой Шнурок, кстати, очень был удивлён, когда понял, что ты такой... Им там учитель говорил, что все, кто хоть чего-то в жизни достиг, непременно распутники, половая слабость и высокое положение несовместимы.
  -- Нравственная чистота не равна половой слабости. Но допустим даже, и доказали бы, что отсутствие подобного рода желаний от некоей половой слабости. Бывают мужчины и более темпераментные, чем я. Но это вовсе не значит приставаний ко всем подряд. Я не амаута, не могу судить об естественности, но вот если бы обнаружилось, что для людей естественно ходить голыми, ночевать под открытым небом и справлять нужду где ни попадя, неужели кто-то стал бы так себя вести, ориентируясь на естественность? Всё наше воспитание было основано на том, что если есть дурные склонности, их надо преодолевать. А тут учитель учил калечить и позорить людей по собственной прихоти!
  -- Отец, мне самой всё это кажется каким-то безумием... Но... разве это не говорит о том, что ты не знал народной жизни?
   Асеро вздохнул:
  -- Может, и не знал. В годы моего детства такого не было, и я представить себе не мог, что может быть.
  -- Сейчас мы со старухой Медной Зеленью объясняли жене старейшины, Онцилле, что её сын натворил. Она сперва не верила, потом в обморок упала. Я понимаю, что ей нелегко было такое выслушать. Когда твой родной сын чуть не искалечил другого твоего сына, а дочь обрёк на позор рабства... Не знаю, что бы чувствовала на её месте. Нам пришлось с малышом возиться и ужин готовить.
  -- Конечно, родителей Золотого Лука только пожалеть можно, но всё-таки не могу понять их слепоты. Если бы мой сын кого-то обижал, я бы всеми силами старался это пресечь, а не закрывал бы глаза. Впрочем, тут и на убийство глаза трусливо закрывают.
  
   Дом старейшины изнутри опять напомнил Асеро о детстве. Даже запах здесь походил на привычный запах дома из детства. Бывший Первый Инка тут же сообразил, где кухня и столовая, а где спальни. Всё-таки удобно, что строили в Тавантисуйю по стандартам. Да и вещи, которые производились централизованно, были везде примерно одинаковыми. Для многих иностранцев это казалось ужасом -- как же так, везде всё одинаковое, так и люди от этого одинаковыми станут? Но ведь даже в этой семье уже все разные. Даже братья-двойняшки и то полные противоположности. Попавшая в лапы какого-то неведомого каньяри Стрела, судя по всему, была тоже хорошей девушкой. С плохой Роза бы дружить не стала, Роза в людях разборчива, это не Лилия, которая могла связаться с мутным типом из любопытства, не видя в этом никакой опасности. А есть ещё Топорик, которому только десять лет, и который ещё неизвестно каким вырастет, на него бабушка и брат пытались по-разному влиять. Хотя на суде вон как выступил...
   Роза сказала, что есть ещё девочки двух и шести лет, и новорожденный малыш, имя которому ещё даже не придумали. Немудрено, что мать тут замоталась с тремя младшими, так что ей не до воспитания старших, да и Розе она обрадовалась как помощнице, но при этом не видела нужды что-то узнавать про саму Розу. Стирает пелёнки и ладно. Именно из-за этой бесконечной стирки Роза не могла выйти посмотреть суд, и выбежала только тогда, когда чуть было не стало слишком поздно.
   Про состав семьи Роза кратко рассказала ему в столовой. Тем не менее, хотя еда стояла на столе, никто больше в столовую не выходил, а Асеро неловко было начинать есть одному, потому они с Розой пошли выяснять, что случилось.
   Зайдя в жилую комнату, Асеро увидел такую картину: женщина, видимо жена старейшины, кормила грудью малыша, а старуха и Топорик стояли рядом и, кажется, пытались её уговаривать. Девочки возились на ковре в той же комнате.
   Так как женщина сидела в пол-оборота к двери, то она не видела Асеро и продолжала говорить, так как будто его нет:
  -- Не понимаю, зачем было приглашать его в дом? Что мы теперь, кормить его будем?
   Старуха что-то хотела ответить, но тут подняла голову и увидела Асеро, да так и осталась стоять в смущении.
   Тогда Асеро сам почёл за благо вмешаться в разговор:
  -- Давайте не будем ссориться и друг друга обвинять. Я не сомневаюсь, что у вас, как у представителей народа, есть в чём обвинить меня, а у меня есть в чём обвинить вас, но это сейчас глупо и бессмысленно. Того, что произошло, не изменишь, а надо думать о будущем.
   Женщина недовольно ответила:
  -- А какое у тебя будущее? Повесят тебя завтра, да и всё.
  -- Уже навряд ли, Онцилла. Настроения народа поменялись. Разве что исподтишка прикончить могут попробовать.
  -- Тем хуже для нас -- если ты уйдёшь отсюда живым, ты придёшь и отомстишь нам, вырежешь всю семью в наказание, -- последние слова мать семейства произнесла с надрывным всхлипом.
  -- Да кто вам такое сказал?! Не собираюсь я вас за Золотого Лука наказывать, если вы, конечно, его укрывать дальше не будете. Да и укрывать было бы глупо -- ведь вам-то он напакостил не меньше, чем мне. Вы же не сможете ему простить ни Золотого Шнурка, ни Стрелу. Во всяком случае, я на вашем месте не смог бы.
  -- А ты сам простишь Золотому Шнурку, что он с Розой целовался? Ведь было же такое! Ведь ты его в отместку или убить или оскопить должен.
   Старуха добавила:
  -- Мы же понимаем, что такие люди, как ты, стоят над законом, и ты мог бы отдать на растерзание Инти даже своего ближайшего соратника и родственника вроде Киноа, если бы счёл это необходимым. Только вот тщательнее кадры надо было подбирать, сам-то Инти тоже небезупречен, только тебе говорить боялись, что он за непотребства творит, ведь он бы любого из жалующихся мог на каторге сгноить!
  -- Да кто вам такую чушь сказал?! Ну не может у нас никто единолично никого казнить. Даже я, даже Инти! И говорить мне никто ничего не боялся, если кто-то предпочитал поговорить со мной наедине, я всегда навстречу шёл. Золотой Шнурок мне был верен до конца, старался предупредить меня о заговоре, но не его вина, что не получилось. А что до того поцелуя... если юноша останется жив, то я их с Розой поженю. И буду счастлив иметь такого достойного зятя. Так что лучше вам будущего родственника накормить, напоить... -- Асеро нарочно говорил в слегка шутливом тоне, понимая как важно сбить всеобщее напряжение.
  -- А может, ещё и в баньке выпарить? -- съязвила Онцилла.
  -- Не откажусь, с меня семь потов во время этого судилища сошло, но это уж как вам удобно. Понимаю, что дрова для бани колоть некому, я не тот, что в былые времена, от ран не до конца оправился, так что не смогу...
  -- Да наколю я, отец! -- сказала Роза, но мамаша её перебила:
  -- А может, ещё и чистую одежду из наших запасов себе потребуешь? Это наглость и грабёж!
   Видно несчастная женщина с одной стороны понимала, что обвинять Асеро в том, что её сын Золотой Лук вырос чудовищем, как-то нелепо, чем тут Асеро виноват, но в то же время искала повод сорвать на Асеро свою досаду. Асеро ответил:
  -- Ну а когда Золотой Лук награбленными у меня дома вещами явился, это было ничего? Это ведь по его милости у меня теперь нет своей крыши над головой, и даже то, что надето -- с чужого плеча. Спасибо ещё, добрые люди поделились.
  -- Вот к добрым людям и иди! -- буркнула Онцилла.
  -- Да я бы рад, но у меня лошадь отняли, а как я пешком дойду? Так что уж потерпите одну ночь меня хотя бы. Кстати, хотел спросить -- а кто придумал меня перед судом всю ночь связанным держать?
   Старуха ответила:
  -- Кажется, Золотой Лук, но никто особенно не возражал. Ведь боялись, что ты сбежишь или причинишь кому-то вред.
  -- А то, что он Птичьему Когтю даже развязывать меня, чтобы выводить по нужде, запретил? Хотел, чтобы я перед судом вышел испачканный как младенец, и при таком позоре у меня едва ли был бы шанс склонить народные симпатии в свою пользу. Да и вообще так меня подставлять было низостью.
  -- Надо же... -- сказала старуха, -- а я как-то об этом не подумала. Я раньше читала в одном романе, как главного героя на день-два на дыбе подвешивали, и как-то не думала о такой деликатной проблеме. В книжках ведь про такое не пишут. А теперь подумала, и неприятно как-то.
  -- В книгах много про что не пишут, но мне казалось, что если ухаживаешь за малышами, это само собой разумеется.
  -- Но ведь сравнение связанного героя с обделавшимся младенцем... оно мне в голову не приходило в силу своей оскорбительности! И правильно, что не пишут. Думая о герое, думаешь о возвышенном, думая о младенце, думаешь о том, как его накормить и перепеленать.
  -- И потому возвышенного героя можно возвышенно морить голодом, -- с иронией ответил Асеро.
  -- Прости, и в самом деле нехорошо вышло. Пошли ужинать.
   Все, кроме матери и младенца, двинулись в столовую. Младшая девочка не могла справить с едой сама, и Асеро стал кормить малышку с ложки, как во младенчестве кормил собственных дочерей.
   Медная Зелень удивлялась такому:
  -- А мой сын никогда такого себе не позволял, это ведь не мужское дело!
   На это Асеро ответил вопросами:
  -- А что мужское? Девушкам жизнь ломать? Парней послабее избивать? Над родным братом измываться? Неужели вы не видели, кого растите? Ведь дурные наклонности в детстве закладываются, что же вы вовремя их с корнем не вырвали, как сорняки?
   Старуха ответила:
  -- Да, ты прав, корни в детстве. Так получилось, что Золотой Лук родился крепким и сильным, а Золотой Шнурок хлипким и слабым. Первый был вдвое больше второго, говорят, оттого, что ещё в чреве матери один у другого пищу отнимал. От Золотого Шнурка родители отступились даже, не надеялись, что выживет и будет здоровым. А я возилась, старалась. Когда первый уже бегал, второй только ползал. Да и потом Золотой Шнурок до сверстников он не дотягивал, и в силу его физических особенностей ему не в армию, а в охрану советовали пойти. Ну, я поехала с ним в Рубеж, рекомендовала его Кондору.... Тот с ним некоторое время поговорил и согласился взять его не службу. Да и сам Золотой Шнурок был рад, подальше от брата, поближе к столичной библиотеке. Он и у нас в библиотеке все книги перечитал, думал даже экзамены в Университет сдавать, но тут рекомендация учителя желательно, а Тапир его на смех поднял. Мол, куда тебе, ты и в школе еле тянешь.
  -- С таким учителем, как Тапир я бы тоже не выучился. Мне уже рассказали, чему он учил юношество. Да и самому Золотому Шнурку учиться в условиях постоянной травли... это просто стальной характер надо иметь. Я его даже больше уважать стал -- в таких-то условиях остаться человеком. Кстати, если Золотой Шнурок мечтал от брата убежать, то как ему всё-таки Золотого Лука туда же навязали?
  -- Ну, тут отец и Тапир подключились. Отец говорил, что негоже братьев разделять, да и, мол, старший хоть за младшим присмотрит, хотя что за ним смотреть? Может, на деле обидно ему было, что лучшему худшее место, а худшему лучшее. Когда они ещё малыши были, мы с покойным моим супругом пытались объяснить Золотому Луку, что обижать маленьких и слабых плохо, да он меня не слушался. Родители же в их драках ничего плохого не видели. Пока те ещё маленькие были, это всё ещё безобидным могло казаться, но мальчики-то росли, становились юношами... Помню, когда три года назад Тапир с этих своих курсов подготовки вернулся, и в гости к нам заглянул, его спросили прямо, как мол по твоей науке, что надо сделать, чтобы Золотого Лука отвадить от драк? А он сказал, что для юношей мол драться нормально, младая кровь играет, характер закаляется. И что мол Золотой Шнурок сам, скорее всего, виноват, чем-то брата провоцирует.... И вообще если захочет, то со временем более сильного побеждать начнёт. А я знала, что этого не будет. Что он от природы слабее, и вообще... другой. Но что можно поделать, если это нормальное мужское поведение, как говорит Тапир? Тогда этого воспитанием не исправишь. Вдруг и правда тут природное мужское начало...
   Асеро усмехнулся:
  -- Конечно! Если говорить, что нечто нормально, то зачем от этого избавляться? Чтобы искоренить порок, надо хотя бы самим понимать, что это порок. Что нет ничего нормального в том, чтобы колотить друг друга, тем более братьям. Пусть у меня нет сыновей, но ведь я сам когда-то был мальчиком, да и видел, какие у других отношения с братьями, даже братьев-близнецов видел. Те друг друга нежно любили, им и в голову не приходило друг друга мучить. Да и вообще нормальному человеку никого мучить не хочется, и не надо на какое-то непонятное "мужское поведение" ссылаться. Что у меня, мужского в природе недостаточно, раз меня на всякие нехорошие вещи не тянет?
   Тут незаметно подошла мать семейства. Видимо, малыша ей удалось укачать, потому что теперь она была без него. Она тут же подошла и добавила:
  -- А может, у тебя с этим мужским началом и проблема, сыновей-то у тебя нет.
  -- Лучше не иметь сыновей, чем иметь такого отморозка, который чуть не убил брата и отдал в рабство собственную сестру. Не говоря уже о том, что этот грязный скот сделал с моей дочерью. Тебе ли, мать, не знать, сколько трудов стоит вырастить человека? И как легко его погубить. Хорошо ещё, моя дочь жизнелюбива, а то иные девушки в такой ситуации руки на себя накладывают. Ведь нелегко это -- всю жизнь жить потом обесчещенной. Впрочем, мать, можешь утешиться тем, что ты родила и достойного юношу. Я очень надеюсь, что он всё-таки выживет и станет мужем моей дочери.
  -- Может, хватит шутить над нами? Ты что, отдашь дочь за простого охранника?!
  -- Ну не совсем простого. Ведь он готов был отдать жизнь, но не пойти на предательство. Такой вполне достоин брака с моей дочерью. Знания и умения он ещё вполне нарастить может, а вот верность -- она или есть, или её нет. Верные люди на вес золота. Ибо никто не знает никакого способа сделать неверного верным.
   Асеро закончил есть сам и выпустил из-за стола сытую малышку.
  -- Хуже другое, -- добавил он. -- Тапир, похоже, приучил ненавидеть человека, если он не проявляет то самое мужское начало, вот все у вас и пыжатся. Ведь я теперь понимаю, за что мне Золотой Лук в пах засандалил. Как раз за то, что я, несмотря на свой высокий сан, жил с одной женой, возился с детьми, не считая это ниже своего достоинства, никого не бил и не унижал. Значит, не мужчина в понимании Тапира, значит, не достоин правителем быть. И как раз не считаю, что мальчику надо женской работы избегать, если растишь детей, то понимаешь как это долго и сложно -- вырастить человека, учишься ценить жизнь, понимая как другой хрупок. Я вот мальчиком за двоюродными племянниками ухаживал, и моя мужественность от этого никак не пострадала.
  -- И какими же выросли детки, с которыми ты возился?
  -- Им не дали вырасти: мою родную деревню разрушили каньяри, и они не щадили никого, ни стариков, ни детей. Только некоторых девушек обрекли на участь хуже смерти в рабстве у папаши Хрустящей Лепёшки. Да вроде историю гибели моего родного айлью и так все со школы знать должны.
   Женщина сказала:
  -- Одно дело знать, другое верить. Вот у нас тут в официальную историю верить не принято...
  -- То есть? Вы что, всерьёз могли полагать, что эту историю я выдумал и руины подделал? Но зачем мне это?
   Женщина сказала:
  -- Откровенно говоря, так глубоко мы об этом не задумывались. Конечно, ходят всякие слухи, что это ты сам всех там порешил, но я этому до конца не верила. Просто все официальные источники могут лгать, а правду мы едва ли точно узнаем.
  -- Эээ... -- от такого откровения Асеро чуть не подавился соком, которым в этот момент утолял жажду. -- Но теперь-то, вы, надеюсь не думаете, что я лгу. Или... всё дело в том, что теперь меня нельзя назвать "официальным источником"?
  -- Да, теперь мы верим этой истории, ведь каньяри и в самом деле злой народ, в этом всё дело.
  -- Думаете, всё так просто? Что есть злые народы, которые склонные к дурному от природы, и есть те, кто к такому не склонны? Но разве Золотой Лук стал таким чудовищем из-за крови каньяри в его жилах? Нет, это вы его так воспитали, что он стал таким как Острый Нож, и даже... даже взгляд у него был точно такой же, когда он ударил меня нагого и беззащитного в самое уязвимое место. Если старшие восхищаются злом на словах, то не удивительно, что некоторые юноши будут воплощать зло в дело. Просто среди каньяри больше таких, кто восхищается набегами и насилием над захваченными в плен рабынями, а что у нас есть такие, как Тапир, я даже и не догадывался.
  -- Что есть добро и что зло? -- пожала плечами Онцилла. -- Это понятие относительное. У каждого свои интересы, и они для него добро, а чужие -- зло!
  -- Этому тоже Тапир научил, я так понимаю? Чушь всё это. Надо жить так, чтобы интересы в противоречия до крови не вступали, и тогда кровь не прольется. Именно этому учит нас наука о мудром государственном устройстве, но такие, как Тапир, просто отвергали её, даже не пытаясь опровергнуть на деле. Ибо даже чтобы попытаться опровергнуть у них, думаю, ума не хватит. Просто апеллируют они не к уму, а к самым грубым проявлениям плоти, к теории тиранов и прочему...
  -- Мне брат ещё в юности говорил, что наука наших амаута какая-то искусственная, неживая, а вот всякие простые вещи типа желаний плоти или зависти к сопернику -- они настоящие.
   Асеро ответил:
  -- То есть, сперва его подвели к мысли, что ТОЛЬКО ЭТО настоящее, потом он стал подводить к этой мысли других, в особенности развращая юношество. Теперь понятно.
   Онцилла ничего не ответила, потому что в этот момент к ней подошла малышка, и произнесла: "Казку!" Конечно, детям нужно рассказывать сказку на ночь, но видно, в семье сегодня все были слишком не в духе для такого.
   Мать грубовато ответила:
  -- Не до сказок теперь, ложись спать и так.
   Малышка уже была готова расплакаться, но Асеро сказал:
  -- Давайте я расскажу вам сказку о сыне Орла.
   И Асеро рассказал легенду, которую сам знал ещё с детских лет. Некогда в стародавние времена над одним горным селением пролетал гигантский орёл, Царь Всех Орлов. Вдруг он камнем кинулся вниз, схватил самую красивую девушку в селении и унёс её куда-то далеко за облака. О девушке поплакали, но что уж тут поделаешь, а потом, через двадцать лет, девушка вернулась постаревшей и подурневшей вместе с молодым сыном-юношей. Она рассказала, что Царь Орлов унёс её в свой поднебесный дворец и сделал её своей женой. Теперь, когда он умер, она могла вернуться домой.
   Однако её сын не смог жить с людьми, как и его отец Орёл, он не считал нужным с кем-то считаться, считал возможным брать всё силой, потому люди изгнали его, и он стал в одиночестве творить разбой и насилие над теми, кто попадался ему. Разумеется, в конце концов его настигла заслуженная кара, но даже после смерти он не нашёл покоя, и до сих пор его бессильный призрак ходит в горах, пугая ночами припозднившихся путников... Так он был наказан за то, что поставил себя выше людей, не желая давать тем, от кого брал.
   После чего девочки улеглись спать. Топорику тоже посоветовали идти спать, но он сказал, что дождётся отца. Онцилла сказала Асеро:
  -- Вот сказки детям рассказываешь, а сам-то много делал для других?
  -- А вы поди тут думаете, что Первым Инкой -- это значит бездельничать, валяться в тени и есть фрукты и прочие вкусности? Я свои государственные обязанности честно выполнял, и у меня даже в праздники хватало хлопот. А мои ошибки вовсе не из-за лени.
   Тут вмешалась Медная Зелень:
  -- Онцилла, ты бы сходила к ним на совещание да поторопила бы муженька, а то ночь уже на дворе, сколько они там ещё совещаться будут?
   И Онцилла ушла, Роза пошла мыть посуду после ужина, Медная Зелень тоже пошла по каким-то своим делам.
   Усталый Асеро присел и задумался, глядя на колыбельку со спящим младенцем. Он хорошо знал, каково это, когда в доме новорожденный. Асеро подумал, что и он сам тоже был когда-то младенцем, и тоже доставлял матери немало хлопот. К тому же он родился несколько раньше положенного срока, и у него было недостаточно сил, чтобы сосать самому, часть молока мать ему просто впрыскивала поначалу в рот. А ещё она подкармливала творогом из коровьего молока, чтобы крепче был. Она объяснила ему это, когда точно так же надо было выхаживать Прекрасную Лилию, тоже родившуюся раньше срока.
   И ещё Асеро подумал, что люлька очень широкая, обычно они гораздо уже. Не в этой ли кроватке когда-то вместе спали Золотой Лук и Золотой Шнурок, ныне смертельные враги?
   Тут младенец проснулся и захныкал. Асеро тут же понял причину этого -- по комнате разлился знакомый запах какашек не совсем здорового малыша. Необходимо подмыть его и всё ему поменять.
   Оглянувшись по сторонам в поисках всего необходимого для этого, он увидел, что Топорик возится с какими-то деревяшками и на плачущего братца не обращает никакого внимания. Он сказал как можно мягче:
  -- Топорик, у тебя братик плачет, его надо подмыть и перепеленать, так что давай, неси тазик, кувшин и полотенце.
  -- Пусть меняет Немая... то есть Роза. Я сейчас сбегают за ней.
  -- Но она занята, она посуду моет.
  -- Значит, потерпит. Не мужское это дело -- ребёнку пелёнки менять.
  -- Не мужское? Значит, я, по-твоему, не мужчина?
  -- А ты что... менял? Будучи Первым Инкой?!
  -- Но я же говорил, что в детские годы нянчил двоюродных племянников. Да и потом я порой перепелёнывал своих дочерей, и высокий сан тому нисколько не помеха. Кроме того, я понимаю, что это сделать лучше как можно быстрее, потому что он иначе всю кровать измажет, отмывать дольше.
  -- Да не умею я мыть малышей и вообще с ними не умею. Они же капризничают, выдираются...
  -- Тогда просто тащи ковш и тазик, сейчас я тебя научу.
   Топорик уставился на него, ошеломлённо вытаращив глаза, и сказал:
  -- Когда про тебя Золотой Лук рассказывал, что ты полы у себя мыл, я не верил... А зачем мыл, когда у тебя жена есть и мать?
  -- Затем что мать уже стара была. А жена плохо себя чувствовала. Она же под сердцем моего ребёнка носила, что я, не должен был сделать всё от меня зависящее, чтобы выносила? И вообще инка не должен отлынивать от любой работы, если так уж сложилось, что её больше сделать некому. Раз надо мыть полы, значит надо. Надо поменять малышу пелёнки, значит надо!
  -- Не буду! Золотой Лук меня опозорит, как тебя опозорил. Ты же женскую работу выполнял. Вот он и поступил с тобой как с женщиной!
  -- А он что, рассказывал перед вами подробности пыток, которым меня подвергли?
  -- Перед отцом, конечно, нет, тот бы этого не одобрил. Он перед приятелями хвастался, а я подслушал. А я потом бабушке рассказал, и она сказала мне на суде выступить. Ну, конечно, про то, как он железную палку тебя воткнул, просила не говорить, ведь если об этом узнают, ты будешь навеки опозорен. Золотой Лук говорит, что мужчину, с которым случилось такое, то он... не мужчина больше, и его нельзя уважать. Что к нему нужно относиться как к обесчещенной женщине, если не хуже.
  -- Зато его, нарушившего присягу и позорящего женщин, уважать якобы можно? Именно за то, что он это делает? Ведь он к этой мысли подводил?
  -- Да... Государь, ты не думай... мне вовсе не нравится, когда над людьми издеваются, я его просто боялся... Да и как быть несогласным, если учитель почти то же самое насчёт женщин говорил?
  -- Но теперь тебе его бояться больше нечего. Я уверен, что после всего случившегося в этот дом его точно обратно не примут.
  -- Ну, всё равно ведь у него есть приятели... и вместе они могут... поймать в лесу и избить. Или... сделать со мной то, что он с тобой сделал.
   Асеро грустно вздохнул:
  -- Бедный мальчик, я понимаю, что ты вырос во всём этом... Привык к тому, что сильный глумится над слабым. Мол, слабый пусть делает унижающие работы, а сильный пусть им помыкает. Но так не должно быть. Все люди должны быть защищены от унижений и оскорблений. Неважно, сильные они телом или слабые, мужчины или женщины. Нельзя глумиться над человеком ни при каких обстоятельствах. И нельзя, чтобы жертва даже пожаловаться никому не могла из-за стыда, или ещё по какой-то причине. Это развязывает негодяям руки.
   В этот момент ребёнок опять захныкал.
  -- Ты видишь, у тебя братик в какашках, ему от этого плохо. Значит, надо его от этого избавить. Неужели тебе его совсем не жалко?
   Мальчик опустил глаза, и Асеро понял, что в душе у того происходит борьба. Очевидно, жалость его учили в себе давить.
  -- Это всё не мужское дело, жалеть и ухаживать, -- выдавил из себя он, отвернувшись.
   И тут Асеро осенило:
  -- Скажи, а воевать -- мужское дело?
  -- Конечно! -- с готовностью согласился мальчик.
  -- И ты хочешь стать потом воином?
  -- Хочу.
  -- Так вот, воину просто необходимо уметь ухаживать за своими ранеными товарищами. И дерьмо из-под них выгребать, и кормить жидкой кашицей... И жалеть их обязательно. Ведь это очень страшно -- оказаться вдруг беспомощным как младенец. Хорошо, если это временно, а не навсегда. Только представь себе, что ты ранен, тебя прошиб понос, а никто не хочет за тобой убирать, потому что это "не мужское дело". Тогда ты будешь обречён сгнить заживо.
   Мальчик на секунду задумался, потом он резко рванулся, видно, борьба внутри окончилась. Через миг он вернулся, держа в руках с ковш с водой и тазик. Асеро тем временем аккуратно развернул пелёнки, которые всё-таки удалось найти недалеко от колыбели. Взял малыша на руки и стал держать его над тазиком, раздвинув ножки:
  -- Лей, давай, а я ему попку смою!
   Довольно ловко Асеро справился с малышом, а потом вытер его и запеленал, попутно объясняя, как нужно разделять ножки и подворачивать хвост пелёнки. Топорик только диву давался.
  -- Ты подержать его сможешь, пока я колыбельку отчищу? -- попросил Асеро. -- А то пока мы болтали, но всё-таки успел немного напачкать.
  -- Я не умею... Неужели ты не брезгуешь... и этим? Сапа Инка, а водится с дерьмом.
  -- Возиться с дерьмом не так зазорно, как быть дерьмом. Думаю, что Острый Нож в детстве с малышами не возился, и именно потому ему так легко было их убивать. Каньяри не приучены уважать женщин, как же им уважать женский труд по выращиванию детей? К тому же он признавал право на жизнь только за своим народом. А остальные могли жить, только если становились его рабами. А если дети были ещё слишком малы, чтобы делать из них рабов и наложниц, он их убивал. Мне потом несколько лет было горько глядеть на маленьких детей, но потом прошло... Зато когда у меня появились собственные дети, я уже умел их купать и пеленать. И жалел, что груди у меня нет, покормить нельзя... Но бывало, допаивал из бутылочки. А вообще, если ты собрался быть воином, надо быть готовым ко всему. На войне бывают самые неожиданные ситуации. Вот найдёшь ты случайно выжившего брошенного ребёнка -- придётся за ним ухаживать, если не хочешь, чтобы он на твоих глазах умер, потому что ты его покормить и выкупать не умеешь.
  -- Так ведь всё равно молоко негде взять.
  -- Можно найти кормящую собаку. Хотя, конечно, лучше найти деревню с кормилицей. Ну или хотя бы корову...
   Поражённый мальчик сам стал отчищать колыбельку.
  -- А ты сам так младенцев находил?
  -- Нет, не находил. А вообще израненных людей, нуждавшихся в помощи, находить приходилось.
   Тем временем вернулась Онцилла. Асеро услышал, как та говорит кому-то, видимо, Медной Зелени, чтобы готовили баню.
   Старуха ответила:
  -- Да какая сейчас баня, на дворе ночь уже!
  -- Хрустящая Лепёшка на него чем-то вонючим прыснула, вот ждёт, когда окончательно стемнеет, чтобы пройти, иначе стыдно. Так что придётся баню готовить, иначе его в дом не пустишь. Ох, говорила я ему, не связывайся с этим делом, придумай себе хоть хворь какую-нибудь, чтобы тебе старейшиной не становиться, далеко ли до беды...
   Последние слова она произносила, входя в комнату, где Асеро баюкал малыша, а Топорик чистил кроватку.
   От удивления Онцилла руками всплеснула:
  -- Надо же, а я никогда не думала, что мальчики это могут делать!
  -- А разве у мальчиков или девочек руки разные, чтобы не мочь? Просто не надо воспитывать в юношах чрезмерную гордость и брезгливость к женским работам. Воин должен уметь всё, ибо если рядом нет женщин, то всё равно приходится делать всё. И кстати, если баню решили натопить, то я попробую наколоть дров. Надеюсь, это будет мне по силам.
  
   Конечно, поднимая топор, Асеро чувствовал, что силы не те, что прежде, в разных частях тела ломит, и если бы ему не помогли Роза и Топорик, он едва ли бы справился.
   Потом они растопили баню, и Роза принесла отцу чистую тунику и штаны на смену.
  -- Не бойся, шепнула она, этого Золотой Лук точно на себя не надевал, он брезгует, если рукав заштопан.
   И только тут крадучись во двор вошёл старейшина, нос к носу столкнувшись с супругой, которая выходила из дома. Жена тут же высказала ему:
  -- Пока ты там заседал, мы уже гостя ужином покормили, а он твоих деток понянчил, а теперь баню готовит. И кстати, по хозяйству он куда лучше справляться, ты-то крышу уже дней десять починить не можешь, хорошо ещё дождей нет...
   Старейшина не стерпел, видно, ему и так досталось унижений от Тукановой семейки (едкий запах даже Асеро чувствовал на расстоянии). Он вскричал:
  -- Значит, пока я тут важные дела решаю, ты с тут с гостем заигрываешь? Ща как дам!
   И замахнулся, но не ударил. Асеро вскочил, намереваясь встрять в драку. Женщина отвернулась с презрительной миной и сказала:
  -- Тихо, дети уже спят, разбудишь ещё, -- потом добавила, обратившись к Асеро. -- Ты не думай, он всегда так. Замахивается, но не бьёт. Показывает всем, кто в доме хозяин.
  -- А ты язык-то не распускай, а то и в самом деле ударю!
  -- Ударишь ты, как же. Я же знаю, каков ты! Помню, какой пристыженный был, когда я тебя с этой курвой, сестрой Большого Камня, застукала.
   Старейшина опустил руку:
  -- Ну что мне сделать, чтобы жена меня почитала? Стал старейшиной -- да и то не уважает...
  -- Да как тебя уважать, когда я с детьми из сил выбивалась, ты тайком к этой курве таскался. Мол, плохо тебе дома, тяжело, шумно, а у этой твари тихо и спокойно. И работать не надо!
  -- Ну, было дело, ведь порвал же я потом с ней...
  -- Когда я разводом пригрозила. Жалкий ты трус!
  -- Ну, теперь я окончательно понял, почему Золотой Лук такой сволочью вырос... -- сказал Асеро, ни к кому не обращаясь...
  -- Понял? -- переспросил старейшина. -- Да как ты понять мог, ты нас только один день знаешь!
  -- И тем не менее, понял...
  -- Ну расскажи, расскажи, послушаем тебя! -- сказала старейшина.
  -- Ну так вот, с самого детства мальчику ласки не додавали. Матери с хозяйством не до того было, бабушка выхаживала младшего брата, отец дома часто не был, более приятные места предпочитал. Да и к тому же ребёнок родился крупным, сильным, часто ошибочно считается, что таким ласка не нужна. И рядом был братик, которому внимания и ласки перепадало от бабушки куда больше. Понятно, что более слабому больше внимания нужно, но малышу ведь не объяснишь... Вот он и ревновал с пелёнок. Но это бы ещё полбеды -- он видел, как отец на мать замахивается, но не бьёт, а мать отца в открытую не уважает. И сделал вывод: чтобы тебя уважали, надо бить всерьёз, а не просто замахиваться. Тогда, мол, только и будешь настоящим мужчиной. Он и мальчишек других обижал, и заставлял терпеть побои. Мол, настоящий мужчина должен... Конечно, тут и сволочь Тапир всё это активно поддерживал, его за развращение юношества надо бы вообще казнить, если бы не он, то из Золотого Лука просто семейный деспот вырос бы, который бы жену всерьёз бил, ну и если бы жена покорная была, она бы терпела. Но тут он уже был готов к тёмным делам, и были те, кто хотел его использовать. И когда братьев определили ко мне в охрану, они могли наблюдать мою семейную жизнь. Представляю, как всё это выглядело в глазах Золотого Лука. С одной стороны, я государь и должен быть просто образцом настоящего мужчины в его понимании, то есть бить всех подряд направо и налево. А с другой стороны, сам видел, что характер у меня мягкий, пинки направо и налево не раздаю, жену не бью, и в общем, я его как идеал настоящего мужчины разочаровал. То есть, даже не то, чтобы разочаровал... Тут просто во весь рост стоял вопрос, кто из нас по жизни прав, я или он. Или правильно подавлять всех силой, или быть мягким и добрым. В его глазах муж, не бьющий свою жену, выглядел тряпкой. Он меня не уважал. И до смерти боялся, что я прознаю про это неуважение. Боялся и ненавидел меня за свой страх передо мной. Потому что я всё равно был главный и при желании мог бы врезать. Ну а соперничество между братьями за Розу было уже последней каплей. Думаю, что он и без неё бы точно так же ударил бы меня пах... Он этим как бы на символическом уровне исключал меня из мужчин, сознательно разрушив мою жизнь. Я ехал сюда, ещё надеясь найти след моей жены, но теперь понимаю, что свою жену я теперь уже навряд ли найду. Конечно, сердцем я надеюсь на лучшее, но я знаю, сколько опасностей подстерегает беззащитную беременную женщину, когда власть захватили бандиты... Одна надежда, что её не так просто узнать в лицо, как меня.
   Старейшина стоял, понурив голову. И Онцилла как-то смутилась. Похоже, Асеро попал в самую точку, и возразить нечего.
   Потом Онцилла сказала:
  -- Ладно, хватит вам, идите мойтесь, там договорите. Дверной Косяк, в дом не заходи, я тебе сменную одежду потом в предбанник занесу.
   Мужчины подчинились. Раздеваясь и бросая грязную одежду в таз с мыльной водой, старейшина сказал:
  -- Да, хорошо расписал ты причины, по которым сын у меня моим сыном быть перестал. Пачакамак его знает, так это всё или нет... Всё-таки мужское врождённое есть в природе, не отвертишься. Вот я, например, считаю мужей, никогда не засматриваются на других женщин, немного чудными... Ну или их просто природа мужеской силой обделила, но чтобы бить за это, калечить... такому я его не учил. Подраться для парня нормально, но какой интерес бить того, кто слабее? Хотя Тапир говорил, что через это надо пройти, слабый так закаляется, ему на пользу...
  -- Да уж на пользу... А я и не говорю, что ты лично учил. Лишь только приучил к мысли, что настоящий мужчина только тогда мужчина, когда демонстрирует свою силу. И не просто демонстрирует, но заставляет других этой силе покориться. Вывод, что чтобы доказать свою силу, надо унизить слабого, он сам додумал. Где уж ему было понять, что настоящая мужественность совсем не в этом. Вот Золотой Шнурок понимал из книг. И, кстати, что вы там с Туканом насчёт меня нарешали?
  -- Ничего. Тукан орал, мол, повесить тебя да повесить! Тапир осторожничал, ну и уговаривали меня тебе прикончить втихую, но я не согласился... Завтра народ решит. Сам я на тебя руки не подниму, но и защищать тебя не буду, уж тут не обессудь.
  -- Слушай, не пойму я всё-таки -- ну почему тут столько желающих меня убить? Ну, я ещё понимаю, что движет Хрустящей Лепёшкой и всей Тукановой семейкой, но остальные-то... Ведь почти все убедились, что в тех мерзостях, которые мне приписали, я невиновен, собственно по моей политике нареканий почти нет, жилось вам под моей властью неплохо... Ну почему столькие жаждут моей крови?!
  -- Могу лишь за себя сказать, -- ответил Дверной Косяк. -- За политику твою я судить тебя не берусь, тут у тебя свои резоны были, конечно, да и не моего ума это дело. Я человек простой, в высоких материях не разбираюсь. И если бы ты тогда подавил заговор и остался на престоле, у нас бы и мыслей не было о недовольстве. Но вот теперь... если мы отпустим тебя, что ты делать будешь? Я, в общем-то, догадываюсь.
  -- Допустим, я поеду в Кито, где собираются инки, -- ответил уклончиво Асеро. -- Было бы конечно лучше мне ехать в карете, потому что после того, что сделал со мной твой недостойный отпрыск, -- Асеро как бы невзначай показал на следы от побоев на теле, -- в седле мне долго сидеть трудно, но если хоть лошадь вернёте, и то ничего.
  -- Да, с твоим добром Тукан так просто не расстанется, -- сказал Дверной Косяк, -- это для него лишний повод тебя убить.
   Асеро прошёл в баню и стал намыливаться.
  -- Тукан-то понятно, какой спрос с жулика, но вы-то что ему тут распоряжаться позволяете?!
  -- Да не в нём дело. Ну вот приедешь ты в Кито, а дальше что?
  -- По обстановке, -- уклончиво ответил Асеро.
  -- Не лукавь, -- ответил Дверной Косяк. -- Войска поднимешь и на Куско с ними пойдёшь. Ну попытаешься это сделать хотя бы. Ведь ты потерял всё. Потерял своё высокое положение, всё имущество, семью, честь и доброе имя, и хочешь это вернуть хотя бы частично. Как тебе жить иначе? А значит, будет война. Я тебя понимаю, наверное, и сам бы на твоём месте так поступил. Но и ты нас пойми. Мы войны и крови страсть как не хотим. Лучше уж мы под англичанами переможемся... А война означает, что мы тоже будем обязаны отдать своих сыновей... Ну не лично я, Золотой Лук мне больше не сын, Золотой Шнурок ещё неизвестно где, да и если жив, то вряд ли воин, а Топорик ещё мал... хотя если война надолго, то и его затронет... Но многие имеют сыновей и войны не хотят. Уж лучше тебя убить. Ты не виноват, но ведь из-за тебя реки крови могут пролиться.
  -- Неужели вы думаете, что если меня убить, то войны не будет? Она ведь уже идёт, весь Куско залит кровью. Думаешь, те, у кого разорили дома и близких увели в рабство, смирятся с этим? И не будут мстить?
  -- Ну, думаю, что некоторая часть может проявить благоразумие и войну не начинать, остальных же... будет лучше, если их убьют сторонники англичан. Не то, чтобы я желал им смерти, нет, но только так всё может успокоиться и устаканиться. Долго грабёж не длится. Государством надо управлять, и чтобы удержаться, они должны будут найти кого-то толкового и хозяйственного, и мы заживём... пусть хуже, чем раньше, но более-менее сносно.
  -- А не боишься, что пока всё устаканивается, твой дом разграбят и остатки твоей семьи тоже отдадут в рабство?
  -- Да мы-то им зачем? Им сокровищ, награбленных в столице, на всю жизнь хватит. Я был в Галерее Даров несколько лет назад. Но ведь это лишь небольшая часть, основное золото у тебя было внутри. Мне Золотой Лук рассказывал, что тебя в саду скамьи были из золота, и что туник у тебя было около сотни, а уж золотых сервизов... больше, чем Атауальпа мог испанцам подарить.
  -- Врал Золотой Лук, туник у меня всего пять было, никаких золотых скамеек в саду. Да как бы сидел на таких, зад бы поджаривал себе в жару, что ли? Ну и золотой посуды не было, я уж не знал где золото взять, чтобы племянников выкупить. Думал уж до Галереи Даров и отделки зала приёмов добраться, но не пришлось. Но это было всё золото во дворце, если не считать моих регалий. А всё, что для внутреннего пользования, далеко не столь полно блеска. Англичане, увидев внутренние покои, были очень сильно разочарованы. Впрочем, будь у меня хоть весь дворец из золота, это мало бы что меняло -- всё равно при их аппетитах это на один зуб. Как ты себе представляешь, чтобы они вас в покое оставили?
  -- Ну, будем работать на себя, жить своими огородами, так как ничего распределять не будут, будем с них что-то продавать...
  -- Да они же не позволят вам работать на себя! Им нужен кто-то, кто работал бы на них. Им нужны рабы и наложницы, а значит, они будут лишать чести и свободы тавантисуйцев. Вы и оглянуться не успеете, как окажетесь в долговой кабале.
  -- А если в долг ничего не брать?
  -- А если бы ты нашёл дочь, но тебе бы сказали её выкупить? Поневоле залезешь. Впрочем, не в этом дело даже. Ты, может, и способен смириться. Я знаю, что твоего предшественника убили, а ты... ты ничего не сделал, чтобы разоблачить убийц и избавить от их присутствия своё селение. Но отнюдь не все согласны жить в бесчестье, когда вся жизнь отравлена стыдом и позором.
  -- Значит, тебе уже и про это рассказали. Кто?
  -- Неважно. Главное, ты знаешь, что это правда, и я знаю.
  -- Да я догадываюсь, что это Фасолевый Стебель тебе разболтал всё. Только вот ведь незадача -- кто точно убивал его папашу, неизвестно. Сам Тукан и его сын в селении были, значит, вешали не они. Кроме того, тут и люди Инти были замешаны.
  -- Все равно, можно было приехать в столицу, пожаловаться самому Инти, заодно и про странное поведение его подчинённых рассказать.
  -- Только ещё с Инти и его людьми связываться! Нельзя им доносить, подло это. Они схватят и казнят кого-нибудь невинного для отчётности. И кто донесёт, виноват будет. А тут я хоть не виноват напрямую.
  -- Странная логика. Врагов государства нельзя уничтожать, так как может пострадать невинный, а сколько невинных будет страдать, если государство рухнет, вы не думали? Или не думали, что от такого государство рухнуть может?
  -- Не думали, конечно, но... если бы не несчастья, постигшие мою семью, я бы, может, тоже думал -- пусть его! Рухнуло и рухнуло, значит, так лучше...
  -- Почему лучше?
  -- Потому что мы жили... не так как другие страны и народы. Это так, никто не поспорит. Но вы, инки, учили нас, что это очень хорошо, а так ли это? Принимая решение, вы всякий раз рисковали, не имея возможности воспользоваться чужим опытом. То есть всякий раз не знали, какой будет у вашего решения результат, и рисковали... А вместе с вами и все мы рисковали, хотели того или нет. А теперь... на некоторое время, конечно, будет смута, а потом мы заживём как все, как в христианском мире живут. Там всё идёт самотёком, и таких судьбоносных решений принимать не надо. Но, тем не менее, они нас обогнали в культуре и науке, ведь это у нас учили испанский, а теперь и английский, а не европейцы учат аймара и кечуа. А где культуры и науки больше, там и средний человек живёт лучше.
  -- Да уж, лучше. Послушай, в любой библиотеке есть книги о том, как там живут. В том числе и христианских авторов. Все лгут, по-твоему? И Лопе де Вега, когда писал "Овечий Источник", лгал, и Бартоломе де Лас Касас?
  -- Лгут не лгут, но сгущать краски могут. Ведь живут же люди там как-то, детей растят как-то, значит, не может жизнь там быть сплошным кошмаром.
  -- Послушай, Дверной Косяк, я сам был за границей, видел, как там живут. Тогда у меня ещё даже уши проколоты не были, так что узнать меня никто не мог. Бродил я с одним матросом по их бедняцким кварталам... теснота, вонь, грязь... И свиньи по улицам ходят и пожирают маленьких детей.
  -- Да мы это 100 раз слышали от старого учителя, можешь не повторять.
  -- Вы только слышали, а я видел. Точнее, я услышал, как из хижины-развалюхи раздаётся испуганный детский крик. Вбегаю, а там над крошечным малышом склонилась свиная морда. А взрослых -- никого! Ещё бы чуть-чуть, и съели бы малыша! Ну, отогнали мы свинью, я потом маленького на руки взял. Отмыл, матроса за молоком послал, сам стал маленького развлекать. А тут мать вернулась. Она на подённой работе, как оказалось, с утра до вечера отсутствовать могла, а малыш дома голодный и в нечистотах. Увидев меня, она в крик -- как же, дикарь хотел её дитёночка украсть и съесть. Если бы свинья съела -- это в порядке вещей, а если дикарь -- это ужас. Он же язычник! Он же душу ребёночка погубит, съев его! Я ей с трудом растолковал, что ничего плохого ни ребёночку, ни ей делать не собираюсь.
  -- Ты, будучи принцем, младенца на руки взял?! Слушай, теперь я тебе подавно не поверю -- невозможно так завираться.
  -- Ну, спроси у своих домочадцев, как я вашего младшенького подмывал, и Топорика этому учил.
  -- Учил? Ты мне это, парня-то не порти, хочу, чтобы он мужчиной вырос!
  -- Мужчиной, как Золотой Лук? Если бы тебя его мужество и в самом деле волновало, ты бы не пошёл в старейшины, зная, что тебе придётся трусить перед Тукановой семейкой. А дети на твою трусость смотрят и делают выводы.
  -- Ты не понимаешь, Асеро. У нас после того... никто не хотел идти в старейшины. Я тоже отказывался, но... у меня была связь с той курвой, сестрой Большого Камня.... пусть потом я эту связь оборвал, но... в общем, они меня этим шантажировали. Ну и пришлось согласиться, чтобы не позориться. Так-то я хотел бы жить спокойно, заниматься своим огородом... И теперь мечтаю всё с себя скинуть и ни о чём, кроме семьи, не думать.
  -- Поймите, не будет у вас никогда больше спокойной жизни, хоть бы вы меня и повесили, -- уверенно сказал Асеро. -- Вы для захвативших власть бандитов -- скот на заклание!
  -- Может, ты прав, а может и ошибаешься. Тут нельзя сказать наверняка.
  -- Послушай, Дверной Косяк, ты же не глупый человек вроде. Если ты как следует обмозгуешь ситуацию, то сам к тем же выводам придёшь. Бандиты ничего полезного не производят, а еда, одежда и оружие им нужны. Откуда возьмут? Будут грабить народ, то есть вас. И ограбят дочиста.
  -- Я же говорю, бандиты долго у власти не будет. Сменит непременно кто-то разумный, кто будет о народе заботиться.
  -- Сколько раз вам объясняли, что отнюдь не всякое государство о народе заботится, а только разумно устроенное. И что, по-твоему, там, где свиньи гуляют по улицам и едят младенцев, государство тоже заботится о народе?
  -- Ну, всё-таки тут был исключительный случай. Почему у этой женщины не было мужа, чтобы кормить её и дитя? У большинства мужья есть.
  -- Этого я не выяснял. Скорее всего, она вдова. Хотя, может, и соблазнил какой негодяй, а потом бросил.
  -- Вдов и брошенных мало. Значит, ты сам признаешь, что большинство живёт лучше?
  -- Что значит лучше? Лучшего кого? Статистики у европейцев нет, но вот инкское государство о вдовах заботилось, а любителей соблазнить и бросить по рукам било -- а у них этого нет. Ну, пусть есть люди, которые неплохо устроились -- всё-таки, это не одно и тоже с государственной заботой.
  -- Но если о народе не заботиться, он не сможет жить и размножаться, а кому территории без людей нужны? -- спросил Дверной Косяк.
  -- Ну, если под заботой понимать указы испанской короны типа таких: "Не превращать коренное население в рабов, потому что они подданные", то можно сказать, что они и заботятся. Но ведь лечить, учить и помогать при стихийных бедствиях там государство не считает себя обязанным. А у англичан с этим ещё хуже -- даже у себя в стране они тысячи ни в чём не повинных крестьян согнали с земли, лишили домов и всего имущества, и обратили в бродяг, а потом стали вешать их на всех перекрёстках. Уж если они к своему народу так жестоки, то почему вы думаете, что к вам они будут относиться лучше? Это даже если отвлечься от истории в Новой Англии и считать её исключением, но, близко зная тему, я склонен считать, что это скорее для них правило, а не исключение.
   Закончив мыться, Асеро вышел в предбанник. Было приятно ощутить себя после бани чистым и свежим. Вдруг он вспомнил, что завтра Райма Инти, и подумал о своих обычных торжественных приготовлениях к этому празднику. Интересно, завтра кто-нибудь про это вспомнит? Если да, то можно будет напомнить, что казнить его на Райма Инти совсем уж как-то нехорошо. А потом ему в голову пришла ещё одна удачная мысль.
  -- Вот что, Дверной Косяк. Если ты хочешь найти Золотого Шнурка, то тебе лучше, чтобы я остался в живых, самому тебе его не найти, живой я тебе помогу, а мёртвый с того света уже никак.
  -- Ты хоть знаешь, где он?!
  -- Он у людей Инти. Когда его ударили по голове, его сперва приняли за труп, но на его счастье, лекарь от людей Инти его решил осмотреть поподробнее и обнаружил, что тот жив. Тогда было решено спрятать его понадёжнее. Роза это место знала. Но так как его Золотой Лук обнаружил, я почти уверен, что юношу перепрятали. Я бы так сделал на их месте при наличии малейшей возможности, хотя таскать его на себе и нелегко. Я смогу их найти, а ты нет.
   Сказав это, Асеро положил своё грязное бельё в тазик и залил его водой с мылом. Да, до стиральной машины, к которой они уже за год привыкли, тут дело не дошло, и сейчас уже вряд ли дойдёт... А отстирать это завтра надо будет как можно быстрее, в одежде инки далеко не пройдёшь...
  -- Час от часу не легче! Люди Инти! Я уж не говорю, что сам Инти негодяй, насиловавший женщин...
  -- Такая же клевета, как и на меня.
  -- Ну хорошо, а что он сына своего не пощадил, отправил на каторгу, это же не клевета?
  -- Насчёт сына правда. Но сам подумай, что ему ещё надо было делать, если сын оказался изменником? Покрывать его, наплевав на интересы государства, и даже... на безопасность остальных членов семьи? А то наши враги любят изображать дело так, что сидит себе Инти и думает, кого бы извести из кровожадности, а давай-ка за сына примусь! Нет, на самом деле для него преступления сына были такой же бедой, как и для тебя... И... Ветерок первый от отца отрёкся.
  -- Возможно, ты прав, а возможно и нет. Ладно, не буду спорить, -- сказал Дверной Косяк, -- главное, что ты мой гость, и до утра тебе ничего не грозит. Завтра же всё решит народ. Мыться мы закончили, пора идти спать.
  
   Отцу и дочери постелили в одной комнате. Конечно, это было не совсем удобно, но спать одному или оставлять Розу спать одной было слишком рискованно. Девушка тоже опасалась непрошенных визитёров. Разумеется, Золотой Лук на запрет отца плевал, и за те две ночи, что Роза провела в доме, подкрадывался к Розе во сне и овладевал ею. Вымотавшись за день, девушка не могла оказать ему достойного сопротивления, во второй раз она даже думала "поцеловать" мерзавца ножиком, но тот предусмотрел это и, прежде чем сделать своё черное дело, вытащил его из-под подушки и убрал подальше. Когда Роза проснулась от этого, тот стал угрожать ей этим же ножом, так что "поцелуя" не получилось. Всё это Роза теперь рассказывала отцу, а он выслушивал молча, понимая, как девушке нужно облегчить душу. Выговорившись и выплакавшись, она спросила:
  -- Папа, скажи, а если я из-за этого... если я забеременела?
  -- Придётся рожать, -- мрачно ответил Асеро. Такой оборот его, конечно, не особенно радовал.
  -- А потом?
  -- Ну, если ты будешь не в силах воспитать его, мы его пристроим как-нибудь.
  -- Я не про это. Я, наверное, всё-таки смогу... Но ведь это надо будет скрывать, чтобы тебя не опозорить?
  -- У меня позора и так выше крыши. Так что не страшно. Но надеюсь, без этого обойдётся. Тебя не тошнит?
  -- Нет, но ведь не всех тошнит от этого, мать ведь не тошнило.
  -- Как будет случай, проверим тебя у повивальной бабки. Если завтра меня отпустят, то мы поедем вместе в Кито. Одной тебе тут оставаться рискованно.
  -- Папа, а в Кито -- зачем?
  -- Сама понимаешь, я сейчас формально никто... льяуту с меня сорвали. Вопрос в том, доверят мне инки власть после моих ошибок или нет. Если доверят, то пойду с войсками на Куско.
  -- А если не доверят?
  -- Тогда зависит от того, кому доверят. Кого-то же вождём выбрать всё равно надо... вопрос будет в том, кто это будет и какие отношения у нас сложатся. Если он примет мою помощь, буду ему помогать. Если же меня оттуда погонят, то поеду на юг, постараюсь поднять народ там и повести на Куско с южной стороны. Если удастся там войска поднять, конечно. Ну а дальше уж как получится...-- Асеро не хотел сейчас говорить о том, что его могут судить, лишить свободы и даже жизни. Всё-таки очень не хотелось думать, что до такого дело может дойти, но как знать...
  -- Мне страшно, отец. Мне кажется, что если мы сейчас просто уедем... то я не увижу его больше никогда. У меня такое чувство, будто я его предаю... Мне кажется, что я должна сделать что-то для него, а что -- не знаю.
  -- Я понимаю тебя, дитя моё. Но тут многое зависит от того, кому из людей Инти мы можем доверять, кто из них жив и на свободе, и может действовать. Ты вот, к примеру, не знаешь, выследил ли тебя Золотой Лук на улице или он мог прийти за Панголином, а на тебя наткнулся лишь случайно. Если их Панголин интересовал, то дело хуже, за Золотым Луком могли и другие нагрянуть.
  -- Отец, я так поняла, что меня как трофей обещали и Золотому Луку, и одному каньяри, который является сыном наместника... Потому Золотой Лук и решил спрятать меня тут, чтобы меня не отняли в пользу его соперника. Всё это было так страшно, отец!
  -- Я понимаю. Если хочешь, можешь сейчас выговориться, рассказав всё подробно, и станет легче.
  -- Хорошо, отец. В тот роковой день, когда тебя свергли и бросили в тюрьму, эти негодяи захватили университет и сделали всех амаута и дев солнца заложниками. Вскоре нас с Лилией увели, сказав, что ты свергнут и брошен в тюрьму, и что ты скоро погибнешь, а мы теперь рабыни, и нас ждёт судьба наложниц. Лилию отдали Розенхиллу, а меня -- Золотому Луку. Точнее, перед ним был выбор -- взять меня или Стрелу. И он знал, что если не выберет её, то она станет наложницей какого-то воина-каньяри. Но он согласился. Плевать ему на сестру. Плевать ему на всё, кроме своих хотелок, -- говоря это, девушка разрыдалась. -- Он поначалу попытался овладеть мной силой, но я не давалась. Тогда он сказал, что покажет мне, что со мной будет, если я буду упрямиться. Он подвёл меня к окну в парк, и там я увидела, что Лилию держат распластанной несколько воинов, а Розенхилл делает над ней своё мерзкое дело. А потом и воины вслед за ним. Когда они отхлынули от неё, она была вся в крови. "Если выживет -- сдадим в бордель", -- сказал Розенхилл. После чего её куда-то уволокли. А Золотой Лук сказал, что Лилию так карали за непокорность, ведь она не хотела идти в наложницы к Розенхиллу, и что со мной будет то же самое, если не покорюсь.
   Отец ничего не сказал, лишь молча сжимал кулаки в гневе. Но в глубине души он гордился непокорностью Лилии -- пусть её, при её наивности, можно было обмануть, но она уж точно не стала бы и не станет на тот скользкий путь, на который многие стали тут -- всё зная или догадываясь, поддерживать зло в глупой надежде что всё "рассосётся". Роза продолжила:
  -- Он запер меня в комнате, чтобы я подумала, а сам пока пошёл грабить дворец. Он то ли забыл, то ли не подумал, что к окну поднималось большое раскидистое дерево, и я рискнула спуститься по нему вниз, после чего сумела тайком выбежать из дворца. Несмотря на горечь момента, я ликовала в душе, представляя себе, как мой враг будет обескуражен, обнаружив пустую комнату.
   Роза вздохнула:
  -- Впрочем, на улице тоже было неспокойно. Я понимала, что любой распоясавшийся подонок может сделать со мной то, чего не смог Золотой Лук, а своего дома у меня теперь не было. Немного подумав, я решила бежать в то место, где тайно лечили Золотого Шнурка, и благодарила судьбу за то, что знаю, где это. Конечно, я следила, чтобы за мной не увязался хвост. Как вовремя я научилась этой науке!
  -- Бедное моё дитя. Ну и страху тебе пришлось натерпеться.
  -- Конечно, я была счастлива увидеть Золотого Шнурка живым. Лекарь Панголин с радостью принял меня в свой дом. Я, правда, слукавила, не сказав, кто я такая. Только сказала, что зовут меня Роза и что я невеста Золотого Шнурка. Но я на всякий случай не говорила ему, что я твоя дочь, сказав, что я сирота. Он ведь меня только маленькой видел, да и то не очень внимание обращал. Не то чтобы я не доверяла ему, но порой людей заставляют выдать других и под пытками. Панголин не скрывал от меня страшных вещей, творившихся в столице. Я узнала о сожжении заживо Радуги, о погромах и насилиях, о том, что на тебя возвели мерзкую клевету, и провели по городу нагим, безжалостно избивая. Слышала я и о более страшных подробностях, но не знала, верить им или нет. Порой я мечтала о мести. Мы с Золотым Шнурком говорили, что когда он будет здоров, то мы пойдём воевать против захвативших власть мерзавцев. Тем более что Панголин учил меня ухаживать за ранеными. Я не знала, что тут целая наука со множеством нюансов! Но увы, Золотой Шнурок мог стать здоровым воином не раньше чем через полгода, а пока он был слаб и беспомощен как младенец.
   Роза опять заплакала:
  -- Потом случилась беда. Я старалась не выходить из дома, боясь наткнуться на неприятности, так что не думаю, что Золотой Лук выследил именно меня, но Панголин должен был нередко отлучаться. После всех погромов и насилий в столице было немало тех, кто нуждался в его помощи. Панголин мог оставлять нас надолго одних, ведь я могла даже грязный уход осуществлять, хотя Золотой Шнурок поначалу стеснялся... Он боялся, что я разлюблю его из-за этого, наговорили же тут глупостей! Ну, в общем, Золотой Лук застал нас в такой момент... как раз когда я его подмывала. И для него это был лишний повод поглумиться над нами, насладиться нашей беспомощностью... "Ну что, принцесса, моешь жопу этому недоделку?" -- сказал он с издёвкой. -- "Занятие ничем не лучше борделя". Я молчала, оскорблённая. В самое работе я не видела ничего такого, ведь все матери подмывают своих детей, как иначе спасти их от грязи и опрелостей? Но для Золотого Лука заботиться о других унизительно, а издеваться над ними -- доблесть! Я прикрыла своего любимого и отодвинула тазик, выставив его так, чтобы можно было плеснуть в негодяя. Он сказал мне: "Ты это оставь и не вздумай сопротивляться. Если ты, жопомойка, не отдашься мне прямо сейчас у него на глазах, то я могу с ним сделать всё что угодно. Я могу выколоть ему глаза, могу вспороть живот, а могу отрезать ему то, что ему и так вообще-то иметь не положено! Ведь он не мужчина с самого рождения, и с таким хвостиком родился по недоразумению". Я стояла, онемев от горя и ужаса. Может, Золотой Шнурок согласился бы умереть, но представить себе, как он медленно будет истекать кровью, и что его ясные глаза навсегда исчезнут с его лица, я не могла. Это было слишком ужасно. Я хотела сказать, что согласна, и не смогла. Жестами я показала, что готова отдаться. Он сделал своё гнусное дело, а потом сказал, что если я хочу, чтобы Золотой Шнурок остался жив, я должна уйти с ним, а так он на всех натравит своих дружков. Я подчинилась. И вот уже два дня как я здесь. Ночами он тискал меня, ещё рассказывал, что с тобой, отец, сделал. Он говорил, что убил тебя раскалённой палкой. И что перед этим ты корчился от боли и о пощаде молил. И о бабушке рассказывал, как её живьём сжёг...
  -- Не молил, врёт он. Но да, это было очень больно, я потерял сознание от боли, а враги решили, что я умер. Они бросили меня умирать, а сами скрылись. Потом меня нашли и выходили. Мне никогда не понять, как можно радоваться тому, что другой человек от боли корчится! Ну, я понимаю ещё -- убить врага, чтобы его больше не было и он не угрожал. Но издеваться над беззащитным и беспомощным пленником ради собственного удовольствия... это надо в себе убить то, что делает тебя человеком. Спи, завтра мы обязательно что-нибудь придумаем и насчёт Золотого Шнурка, и насчёт всего прочего.
  -- Папа, я ещё тебя хотела спросить... А ты до мамы в кого-нибудь влюблялся? Ну совсем-совсем давно? Можешь описать, что ты тогда чувствовал.
  -- Ну вот когда я ещё жил в родном айлью и был совсем мальчиком, мне одна девочка нравилась. Потом, когда я, выздоровев от оспы, пришёл в класс, я с ужасом думал о том, как она на меня теперь посмотрит, ведь я изуродован... Но этого я так никогда не узнал, потому что этой эпидемии она не пережила... Ну а потом, когда я учился в университете, я тоже влюбился в одну красавицу, но у неё было много поклонников, и она меня засмеяла. Конечно, я обиделся, у меня надолго пропало желание связываться с женщинами вообще.
  -- Папа, а мне Золотой Шнурок рассказывал, будто им Тапир объяснял, что стремление мужчины унизить женщину возникает как ответ на неуважение со стороны женщин. И если женщины будут почтительны, то мужчина никогда не будет с ними ничего плохого делать, и что, мол, женщины потому должны прежде всего сами лучше себя вести...
  -- Глупости! Вот каньяри или конкистадоры во время войн насиловали не потому, что их женщины как-то обидели, а потому, что были уверены, что именно так можно и нужно обращаться с пленницами. Я знал не так уж мало людей, которым в личной жизни не повезло, которым так или иначе случилось претерпеть отказ от женщины, но если это нормальный человек, он насильником не станет. Если издеваться над другими тебе противно, то никогда так делать не будешь, а кому нравится издеваться, тот любой повод и любое оправдание найдёт. Я как бы ни был жестоко оскорблён насмешками, никогда бы до такого не опустился, ни из мести, ни из чего бы то ни было. Если влюблён в кого-то, то как можешь желать растоптать предмет своих воздыханий? Это уже просто на уровне чувств невозможное противоречие. Другое дело, если не любить, а как Золотой Лук -- жаждать овладеть и подавить волю. Ему само насилие как насилие доставляет удовольствие. Но это не любовь, и близко не стояло. Всё, что было, лишь краткий эпизод, впереди жизнь, где тебя больше не будут топтать. Золотой Шнурок тебя любит, а значит, в случившемся не обвинит. Ну ладно, спи.
   И отец поцеловал дочь в лоб. Роза уснула, а Асеро ещё некоторое время не спал, стараясь понять, в чём была его основная ошибка. Дело не в англичанах, точнее, не только в них. Разве они бы смогли найти себе так много сторонников, если бы тавантисуйцы не позволили европейцам отравить свои души злом. Тихонько, по капле... Он, Асеро, про это не знал, и это его отчасти оправдывает. Но если бы знал, что мог бы сделать? И что он должен делать после победы, если она ещё будет. Сейчас, как никогда, он понимал, как мало людей морально готовы взяться в руки за оружие и сражаться за мудрое государственно устройство. Потом его сморил сон.
  
   Сквозь сон Асеро услышал:
  -- Я тебе говорю, что от него надо избавиться, не дожидаясь утра! Это единственный шанс для тебя и для твоей семьи. Мы вернём тебе Золотого Шнурка и Стрелу, если ты скажешь, где он спит.
  -- Я же сказал, что не дам совершиться убийству в моём доме. Ну что вам меня опозорить надо, что вам мешает убить его чуть позже, не впутывая меня в это? Куда вы торопитесь, я не пойму? -- испуганный голос принадлежал старейшине.
   Асеро привстал и осторожно выглянул в окно. Ярко светила луна, и было видно всё довольно чётко. В саду были трое: старейшина, Тукан и его сын Большой Камень. Дверной Косяк стоял, прислонившись к стене сарая, было видно, что ночным визитёрам он, мягко говоря, не рад. Тукан ответил:
  -- Да потому, что на суд это уже не спихнёшь, народ его убивать откажется, а сюда могут явиться люди Инти. И узнают много чего лишнего от него. Увезут его так, что не подкопаешься. А потом он придёт убивать нас, мстя за все унижения суда.
  -- Меня и мою семью он обещал не убивать.
  -- Обещал? А когда это владыки придавали значения своим обещаниям? Твой сын обесчестил его дочь -- этого довольно, чтобы расправиться над всей твоей семьёй, включая малых детей! Слушай, теперь без женщин мы можем говорить откровенно -- ты действительно хочешь казни Золотого Лука?
  -- А что делать? Ведь он насильник и убийца, как с таким дальше жить?
  -- А ты уверен, что он эту принцессу в самом деле... против воли? Может, она на него клевещет?
   Старейшина грустно вздохнул:
  -- Полно... я знаю, что это правда, и вы это знаете.
   Таким ответом негодяй был явно озадачен. Большой Камень ответил за отца:
  -- По мне даже если он её силой... это не такой уж большой проступок. Парень молодой, горячий... Да и насилие не убийство, ущерб несопоставим.
  -- Он угрожал изувечить Золотого Шнурка и отдал сестру на поругание каньяри, больше он мне не сын. Если его Асеро прибьёт, я возражать не буду. Что касается остальных... Асеро сегодня вечером рассказывал сказки моим детям. Нет, не верю, что он на них руку подымет. Хватит уж тут демагогии и лицемерия. Вы хотите его убить, потому что он вам мешает. Я вам в этом помогать не хочу, помешать вряд ли смогу, но... умоляю, только не навлекайте позора на мой дом, не проливайте кровь здесь! Подождите до утра. Пусть народ решит... Потому что если народ не спрашивать и решить за него, этого народ может и не простить ни мне, ни вам.
   Тукан сказал:
  -- Ты прекрасно знаешь, что симпатии народа на стороне Асеро, и что завтра его народ освободит, да ещё пышные проводы устроит. Народ он такой, головой не думает, что война будет. И единственный шанс её предотвратить -- это избавиться от Асеро. Так что быстрее говори, в какой он комнате спит. Мы убьём его, но больше крови не прольётся.
  -- Не прольётся? А с дочерью его что будете делать? А с той же Кочерыжкой, да много ещё с кем...
  -- Ну, это зависит от их благоразумия...
  -- Сами знаете, что благоразумнее они не станут. Резню внутри селения вы затеяли, да ещё перед визитом людей Инти. С ними что будете делать? Тут вы одним трупом не обойдётесь, труп за труп потянется... Нет, я на это не пойду.
  -- Если мы убьём Асеро сейчас, и все смолчат, то, может, и обойдётся. Дочь его только запереть надо. Да, рискованно, ну а что нам делать остаётся? У нас всё равно пути назад отрезаны. Ты-то, может, и вправду выкрутишься, а если мы его не убьём, то погибнем сами. Ну, давай, говори, где он спит, или мы тебя зарежем!
   Большой Камень достал нож и приставил его к животу старейшины. Тот ещё больше вздрогнул, и дрожащим голосом кое как выдавил из себя:
  -- Все равно не скажу, режьте, устал я уже от позора.
   Асеро с ненавистью смотрел на негодяев, но увы, у него не было ни лука, ни ружья, чтобы выстрелить, а просто так спрыгнуть и порубить их он не сможет -- они ведь запросто убьют их обоих, и Розе тоже может достаться.
  -- Ну, я его режу? -- спросил Большой Камень у отца.
  -- Погоди, если мы его зарежем, он так разорётся перед смертью, что и нам каюк. И то, что сюда явятся завтра люди Инти, он прав. Так что нельзя нам его убивать, у меня есть план получше.
   Большой Камень убрал нож, и они оба отошли от Дверного Косяка. Тот отслонился от дверей сарая и пошёл переодеваться.
   Асеро ещё долго не спал после этого эпизода. Это жалкий трусишка, который всю жизнь старался не совать носа дальше интересов своей семьи, всё-таки не пошёл на откровенную подлость даже под угрозами. Да, это максимум, на что он способен, но всё-таки спасибо и на этом. Асеро вспомнил отца -- как бы тот себя вёл в подобной ситуации? Вряд ли сильно лучше. Сколько раз ему в детстве говорили, что выборная власть как раз для того и выборная, чтобы выбирали достойных. Но неужели народ сам боится выбирать не трусов? Тут было о чём подумать, но горше всего Асеро было в тот момент от того, что все эти пятнадцать лет он, по сути, не понимал свой народ, не видел, насколько простые обычные люди далеки от идеалов, которые столько поколений старались им привить инки. Да и сами инки были тоже не всегда лучше...
   Утром Асеро проснулся от того, что старейшина и его супруга ругались под окном в саду. Не особенно заботясь об авторитете мужа и отца, супруга старейшины выговаривала ему за какой-то очередной проступок, кажется, он разбил что-то из посуды, тот и не думал оправдываться, мямля что-то невнятное. О ночном приключении он распространяться не пожелал.
   Отведя его в сторону, Асеро сказал, что всё слышал и благодарен ему за его стойкость.
  -- Не благодари. Я думал больше о себе и своей семье, чем о тебе. Я потом полночи не спал, а утром оказалось, что они сбежали. Скорее всего, за подмогой из столицы. Так что не поручусь, что ты увидишь сегодняшний закат, если не сбежишь отсюда.
  -- Посмотрим, у меня тут в любом случае кое-какие дела ещё есть.
   Перед завтраком Асеро успел постирать свою одежду и вывесить сушиться, была надежда, что солнце и ветер всё высушат к тому моменту, когда нужно будет отправляться в путь.
   Вывешивая бельё на веревке, он заметил, что младшая из дочек Дверного Косяка взяла в рот серебряную статуэтку. Он подошёл к ней и попытался вынуть её со словами:
  -- Так нельзя, ты испортишь и дорогую вещь, и собственные зубы.
   Малышка выразила своё неудовольствие, впрочем, довольно вяло. Кажется, чужой человек внушал ей некоторое почтение.
   Асеро положил статуэтку в карман.
  -- Решил прикарманить ценную вешь? -- иронически спросил старейшина.
  -- Вообще-то эта вещь изначально моя. Эта статуэтка -- изображение моей жены. Золотой Лук стянул её из Галереи Даров. Изображение сделано, когда ей было около двадцати лет, но с тех пор она почти не менялась. Так что дело не в мелочном сребролюбии. Я надеюсь, что этот портрет поможет мне найти её.
  -- А мы думали, что это -- богиня Луна, -- сказал старейшина. -- Просто до того мы ведь и в самом деле как-то не думали, каково тебе от того, что твой дом разграбили... Но неужели ты надеешься, что тебя будет власть размножить эту статуэтку и искать по ней? Нет, конечно, по-человечески мне тебя жаль, желаю тебе в поисках удачи, но сам понимаешь...
   Малышка тем временем попыталась залезть к Асеро в карман, надеясь извлечь оттуда статуэтку. Он мягко воспрепятствовал.
  -- Спасибо, -- сказал Асеро, -- ладно, надо дать малышке куклу на замену.
  -- У нас кукла только одна, и она у сестры. Её ещё залатать надо. Игрушек у нас мало, и только самодельные. Что нам нужно, а что нет, решал Тукан, а ему нужны были не игрушки, а что-то другое. Что именно, я не очень знаю, он меня в эти мутные схемы не посвящал... а я не хотел оказаться в петле повешенным.
  -- То есть Тукан даже не для себя воровал, а для кого-то повыше?
  -- Думаю, да. Но я не хотел туда нос совать, не ровен час...
   Асеро понял, что большего тут не добиться.
  
   За завтраком обсуждали подробности побега Тукановой семейки, часть имущества они побросали, но лошадей взяли так, что можно было не сомневаться -- Золотой Лук убежал с ними. И ещё Асеро думал, как ему поговорить с Кочерыжкой наедине, спросил об этом у Медной Зелени, та пообещала, что её приведёт.
   И действительно, не успел Асеро дозавтракать, как старуха Кочерыжка вошла во двор, держа в руках какой-то свёрток. Асеро даже слегка смутился, не зная, как начать. Но та сама подошла к нему и сказала:
  -- Держи, я тебе еду на дорогу собрала. Сегодня же вечером ты должен уйти из селения.
  -- Благодарю, но я и сам не знаю, как я уйду, раз Тукан уехал на моей лошади. Кроме того, мне надо будет забрать дочь. Давай пока я лучше расскажу тебе о том роковом дне.
   И Асеро вкратце пересказал то, что было. Потом добавил:
  -- Если бы всё было благополучно, они были бы уже у тебя, но раз этого не случилось, значит, что-то им помешало. Жив он или нет, я знать не могу, хотя надеюсь на лучшее. Но у меня есть несколько вопросов: во-первых, знал ли Кондор о смерти своего отца, и если да, то почему он ничего не сказал мне? Ведь ему было логично отпроситься на отцовы похороны.
  -- Он не знал. Я не успела ему сказать. Точнее, я не знала, как сказать, боялась последствий...
  -- Эта смерть была неожиданной?
  -- Да...
  -- И это было как-то связано со смертью здешнего старейшины два года назад?
  -- Да.
  -- Вот что, Кочерыжка, давай уж с самого начала. Что такое вы тут знали и почему не сообщили людям Инти? Тем более что через Кондора вам было не так уж сложно передать это незаметно.
  -- Кондор не из тех людей, кого следует посвящать в такие дела. Он слишком прямолинеен, порывист, горяч, он мог что-то не то сказать или сделать по неосторожности. Тебе ведь рассказали, что люди Инти тут были, но не с целью покарать убийц, а с целью их покрыть? И что именно они и жену его убили?
  -- Да, мне уже рассказали в подробностях...
  -- Вот потому мы решили, раз уж не случилось по горячим следам раскрыть, то надо как-то себя обезопасить. Переехали в Рубеж, а потом супруг мой, Кондор-Старший, уехал с бумагой людям Инти доносить. Как он рассказывал мне, что на приёме была его немолодая, но красивая женщина, и звали её Алая Лягушка. Она напоила моего мужа чаем, сказала, что сам Инти и Горный Ветер в отъезде, но за чаем обо всём подробно расспросила и обещалась передать. А когда он вернулся, на следующий день ему стало плохо с сердцем, и он занемог надолго. Спасибо, лекарь Долг-и-Честь его на ноги поставил. Но раз в Счастье ничего не поменялось, то... сам понимаешь. Значит, Алая Лягушка была изменницей и попыталась его отравить. И конечно, ходу делу не дала. А потом мы узнали, что Алая Лягушка погибла, говорили, чуть ли не сам Инти её убил с любовником за измену, но и сам слёг.
  -- Всё было не совсем так. Да, Алая Лягушка оказалась изменницей, и погибла при странных обстоятельствах, то ли сама отравилась, то ли её прибили подельники, боясь разоблачений. Но Инти после этой истории занемог серьёзно и уже не мог заниматься делами.
  -- Мы потом колебались, стоит ли продолжать, дело-то быльём поросло, ничего уже не докажешь, а потом.... Потом Долг-и-Честь был убит, и мой супруг был первый, кто это обнаружил. Тут вопроса, писать или не писать, не было. Короче, он написал ещё одно письмо, отнес его в столицу, вернулся поздно, отложил все рассказы на утро, а утром... утром он не проснулся. Я конечно, поняла, что речь идёт об убийстве, но не знала, как сообщить об этом Кондору... А потом был этот ужасный штурм замка Инти и кровавый кошмар в столице.
  -- Да, я понял, Кочерыжка. Вас, что-то подозревавших, было слишком мало, вы слишком мало доверяли друг другу и были разобщены. Многие слишком боялись совершить ошибку, и потому ничего не предпринимали. Но вот чего я не могу понять. Когда убили Алого Мрамора, я... я не просто испытывал скорбь от потери друга и гнев в отношении его убийц. Я ясно понимал, что точно так же могут убить и меня, и других дорогих мне людей. Я понимал, что бездействием подписал бы и себе, и им смертный приговор. Почему-то у вас слишком многие, догадываясь об убийстве, были при это уверены, что убийца остановится и больше никого не убьёт? Я не про вас с мужем лично, но, похоже, так думали здесь многие. Или вот Тапир развращал юношество своими мерзкими теориями, но тоже все молчали. Или и тут боялись быть убитыми? Да и вообще у вас куча мерзких вещей творилась, почему вы бездействовали?
   Тут к ним подсела Медная Зелень:
  -- Думаю, что нас погубили сомнения, -- сказала она. -- Чтобы действовать, надо быть уверенными в своей правоте, а у нас такой уверенности не было. Вот ты говоришь -- донести людям Инти. Но про Инти ходят слухи, будто он девушек насиловал тайком, а значит, его люди в курсе. Да и, говорят, дело он мог против любого сфабриковать...
  -- А кто это вам рассказывал? Тапир? Который сам в нехороших делах завязан?
  -- Не только Тапир, доводилось слышать такое и раньше от хороших людей, которым я верю... О таком слышала моя подруга в столице, а она кристально чиста и врать не будет.
  -- Но если она слышала это из чужих уст, её мог обмануть такой же Тапир!
  -- Я верю её нравственному чутью, разве она в своей чистоте поверила бы в ложь? И всё-таки про кристально чистого человека такие вещи не будут сочинять, таких людей даже враги уважать должны. Вот про Киноа такого не сочиняют вроде, хотя добровольных жён у него много было...
  -- Имя Киноа за границей не очень известно, не так, как моё имя или имя Инти, у которого должность была такая, ужасы приписывать тут напрашивается. Но вообще вы просто не знаете, что про кого сочиняют в христианском мире. Там хоть и считают ложь грехом, но за выдумки о нас их авторы не каются на исповеди и не несут епитимьи, -- Асеро усмехнулся. -- Увы, теперь я вижу, что многие из нас оказались также бессильны перед ложью, как наши предки перед оспой, достаточно малейшей лжи, чтобы парализовать вашу волю. Чтобы бороться совместно с кем-то, этому кому-то надо доверять, но как доверишься другому, если о лучших людях говорят такие гадости, а многие на твоих глазах показали себя трусами? И ещё тут наглядно показали, как легко избавиться от одиночки, вот многие и трусят в своём углу, срывая свой позор на домашних.
   Кочерыжка добавила:
  -- Вот именно. Наш лекарь так дочь отстегал, что та теперь за калитку выйти стыдится, у неё теперь шрам во всю щёку. Я-то её видела через забор, они по соседству живут.
  -- Кстати, об этом деле. Тут тоже нельзя так оставлять. Девушку надо выручать. Мне нужно поговорить с её отцом, как мне безопасно дойти до их дома?
   Кочерыжка привстала и глянула за забор.
  -- Вот его даже искать не надо, сам идёт за тобой, и за ним толпа народу.
   Асеро понял, что прятаться бесполезно. Каковы бы ни были намерения этих людей, лучше встретить опасность грудью, тем более что они уже заходили во двор дома. Асеро привстал, показывая, что не прячется.
   Человека впереди он вчера видел среди судий. Кажется, это он вчера крикнул, что насильник должен быть рад, что петлёй отделался. Впрочем, это обвинение теперь с него снято, спасибо Розе. Так с чем теперь к нему пожаловали?
   Судья-лекарь заговорил.
  -- Поскольку сегодня Райма Инти, то ты как Сапа Инка должен нас сегодня, это, ну сам знаешь, благословить!
   Асеро ответил с иронией:
  -- Как интересно. Так вы меня всё-таки признаёте Сапа Инкой или нет? Или я только на момент благословения Сапа Инка, а потом, как сделаю дело, меня тут повесите? Или, по крайней мере, не будете возражать, если меня потащат на виселицу? Её же вроде со вчерашнего дня не разобрали?
  -- Ты это, прости нас... мы вчера погорячились, и в самом деле дурно про тебя думали. Ну, поверили Газете и слухам, разве мы так уж виноваты?
  -- Что поверили клевете -- это и в самом деле вина небольшая. Увы, вы не могли понять сразу, что разные мерзости мне приписали негодяи, у которых руки по локоть в крови. Я охотно прощаю вам это, понимая, что вас жестоко обманули. Когда-то наши предки оказались бессильны перед оспой, которая выкосила немало жизней, прежде чем удалось найти сначала методы лечения, а вот недавно и способ предотвращения этой ужасной напасти. Но точно так же, как наши предки оказались бессильны перед оспой, так мы оказались бессильны перед печатной ложью, так как слишком привыкли, что в книгах и газетах должны писать правду. Каюсь, что и я недооценил опасность, но я не мог предвидеть, что изменник Жёлтый Лист посмеет вставить в газету статью-пасквиль с целью опорочить моё честное имя, в которой повторит все гадости, которые рассказывают про меня лично, да и про инков вообще в христианском мире.
   Переведя дыхание, он продолжил:
  -- Хуже другое: у вас Тукан подворовывал, и вы молчали. Точнее, нашёлся один смелый человек, который пытался связаться с людьми Инти, но его убили, и его жену тоже. И вы молчали. Его сын уже вполне выздоровел от своей душевной болезни, но его держат за сумасшедшего, а вы и пальцем не пошевелили, чтобы исправить эту несправедливость. Особенно ты, лекарь, ведь это твой долг! Тапир развращал в школе ваших сыновей сомнительными теориями, прямо угрожающими юным душам, но вы молчали и не противостояли этому. А когда случилось закономерное -- развращённый Золотой Лук сотворил гнусность с твоей дочерью, ты и не подумал наказать обидчика, зато отыгрался на беззащитной девушке, которой и без того пришлось перетерпеть гнусность. Ты же знаешь, что она ни в чём не виновата, что она и без того пострадала, но ты струсил наказать реального виновника, а отыгрался на беззащитной жертве. И после этого ты считаешь, что заслужил благословение? Может, для начала хоть немного исправишь то зло, которое причинил дочери и дашь ей встретиться с тем, кто её любит?
  -- Нет, моя дочь виновата. Думать надо, когда в лес идёшь. Это дело девушки ? заботиться о собственной безопасности.
  -- То есть, всякий должен думать, как бы не попасть в лапы отморозков? И любой, кто попался, уже этим плох? Знаю, у белых людей есть какая-то странная убеждённость, что удача или неудача -- это свойство человека, а не внешнее обстоятельство. И любой, с кем случилась беда, плох уже тем, что этой самой удачей не обладает. Но если мыслить так, то какой смысл тебе требовать благословение от меня? Разве я удачливее твоей дочери? Ведь меня тоже схватили отморозки, сорвали с меня одежды и глумились надо мной нагим и беззащитным. Если ты считаешь, что из-за случившегося со мной несчастья я не достоин больше уважения, то какой смысл в моём благословении?
  -- Значит, отказываешь?
  -- Отнюдь. Только я хочу, чтобы ты сначала определился. Или ты смотришь на мир по-европейски, где мир делится на удачливых и неудачников, и зачем тебе тогда моё благословение? Ведь раз со мной случилась беда, значит, я проклят их богом. Или ты смотришь на это по-инкски, где унижения, перенесённые Манко в плену, никак не пошатнули его авторитета, его признали вождём, и он победил. А теперь эту победу нужно будет повторить. Выбор стоит перед каждым, и остаться в стороне не получится.
   Лекарь озадаченно спросил:
  -- Скажи, если удача ? лишь случайность, то почему иные европейцы хвалятся, что они удачливее других?
  -- Ну, тому есть несколько причин. Удачей обычно хвалятся те, кто не отличается щепетильностью и нравственной чистоплотностью, и идёт на такие дела, какие для других неприемлемы. Но как-то неловко хвастаться чистым мошенничеством, вот и говорят об удаче. Да и вообще тот человек, который старается для себя, достигает большего успеха в делах для себя, чем тот, кто старается для других и думает о долге перед ними, у них там это слишком часто остаётся без награды. Но, право же, тут нечем восхищаться и нечему подражать. Неужели можно восхищаться негодяями, грабившими и обманывавшими, в том числе и ваших предков? Неужели честность и наивность предков можно поставить им в вину?
   Лекарь отошёл в сторону в раздумьях, но тот час же инициативу в разговоре перехватил другой человек.
  -- Ты много вопросов ставишь, но позволь и нам кое о чём тебя спросить. Понятно, что ты умирать не хочешь, да и как такое требовать? Допустим, мы отпустим тебя сегодня и дадим тебе коня. Можешь нам пообещать одно -- скрыться под чужим именем и зажить как частное лицо? Если ты не удержал власти, то значит, на роль вождя не годишься. Так уступи место новому молодому вождю. Только тогда есть шанс на победу.
  -- Если найдётся более достойный вождь -- я только рад буду. Хотя я не очень на это надеюсь.
  -- Почему?
  -- Потому что я никак не мог найти себе достойного преемника. Правда, в спокойной обстановке с этим сложнее, чем в боевой.
  -- То есть? -- недоверчиво хмыкнул старейшина.
  -- Ну, кто мог в последние годы правления Уайна Капака предположить, что его преемником будет "книжный мальчик" Манко? Он и сам думал стать амаута, изучать учения древних, а о престоле и не думал. Но судьба распорядилась иначе... Да и меня самого разве бы выбрали, кабы не успехи в войне с каньяри?
  -- Которые ты слил из-за своего мягкосердечия. Надо было таких, как Хрустящая Лепёшка, сразу убивать.
  -- Так как я её тогда убить мог? Девчонка же была. Я и мать её пощадил, хотя та и замазалась рабовладением. Но тут не вам меня упрекать -- вы-то сами не обезвредили врагов вовремя.
   Ещё какая-то женщина сказала:
  -- Асеро, пойми, беды на твою голову давно пророчили... может, это гнев богов за то, что выбрали нечистокровного. Ну, то есть, не потомка Солнца по отцу... Ты ведь наполовину простолюдин, вот и не справился. Только человек крови Солнца может порядок навести.
  -- Так ведь нет уже чистокровных! Проверяли. Даже Горный Лев был с примесью крови белых, хотя и скрывал это.
  -- Должны быть. Ну или хоть из тех, что по мужской линии. Всё равно ведь вождём должен стать человек крови Солнца. Другого мы не признаем, а в тебе сомневаемся. Всё-таки Топинамбур не просто так свои теории выдвигал, хоть ты и казнил его.
  -- Топинамбур был казнён за связь с заговорщиками. Если бы жизнь продолжалось гладко, вы бы не сомневались во мне, и кто бы помнил, что я не сын Горного Потока по крови, а лишь усыновлён после его брака с моей матерью уже на смертном одре. А раз случилось такое, то будь я даже трижды чистокровным, вы бы нашли, из-за чего от меня боги отвернулись, -- проворчал Асеро. -- Представляю, как бы мы, инки, правили, если бы в качестве аргумента доли в крови выдвигали? Мы иначе мыслили -- есть проблема, и её надо решить. Кто её сможет решить, тот и достоин власти. Сейчас основная проблема -- захватчики в Куско. Их и надо выпереть в первую очередь. А потом уже и решать все вопросы между собой. Где ваш крестьянский здравый смысл хотя бы?
   Ещё кто-то спросил:
  -- Скажи, а зачем ты прививки приказал всем сделать?
  -- Ну как зачем? Чтобы мы оспой не болели! Разве плохо раз и навсегда избавиться от этой напасти?
  -- Ну, с одной стороны, неплохо, а с другой... кто его знает, не будет ли чего похуже от этого? А если мы вообще станем чаще болеть из-за этого чем-то другим? А если наши жёны потом утеряют плодовитость? А если страшные последствия уже есть, но лекари скрывают от тебя всю картину?
  -- Теперь я, конечно, не могу исключать, что от меня скрыли какие-то несчастные случаи, как вы тут свои проблемы от власти зачем-то скрывали. Но прививка ? лишь тень болезни. Пусть кому-то и тень оказалась опасна, но страшнее болезни она никак уж быть не может. А так-то, если человек оспой переболел, не умер и не ослеп, то это нисколько не мешает жить дальше, быть здоровым и иметь детей. Я сам тому пример, да и женщины после такого рожают. Почему вы считаете, что тень болезни вызовет более страшные последствия в долгосрочной перспективе?
   На это человек ответил уклончиво:
  -- Кто его знает, может, оно и так... Но ты был слишком беспокойным правителем, всё чего-то нового хотел, а от этого тревожно...
  -- Но почему тревожно? Я-то как раз слишком мало всего менял по сравнению с Манко, может, в этом моя основная ошибка. Мои крупные проекты были недостаточно крупны.
  -- Манко был вынужден всё менять, а ты -- нет. И лучше бы не менял. Жил бы по заветам отцов и дедов... Зачем англичан в страну пустил?
  -- Пускать в страну англичан я не хотел. Настояли носящие льяуту, многие боялись войны, да и хотелось приобщиться к европейским достижениям. Они были жестоко наказаны за свою наивность. Каюсь, я тоже не вполне оценил опасность в полной мере. Я собирался выдворить англичан из страны и думал, что у меня ещё есть время... Да, тут меня есть в чём упрекнуть, впрочем, за это я уже жестоко наказан. Что касается жизни по заветам отцов и дедов... Ну, мой отец был и в самом деле простым сапожником, а вот дед Манко как раз таки завещал быть как можно энергичнее и активнее, а покоем не довольствоваться. Ибо для нас покой несёт в себе зародыш гибели, и теперь более чем когда-либо я понимаю, что нужны были ещё более масштабные преобразования, однако понимаю и то, что вы этого не очень хотели бы. А это невозможно без вашего горячего участия, одни только инки этого делать не могут при всём желании. -- Вздохнув, Асеро добавил, скорее обращаясь к самому себе. -- Может, в этом и состоит корень нашей беды, что именно вы отказались от развития, боясь вместе с ним потерять благополучие? Но ведь благополучие без развития невозможно! Чтобы жить хорошо, всегда нужно строить что-то новое. Новые города, новые плотины... А без этого нельзя прокормиться даже! Да и что такого страшного в том, чтобы вводить новое, если оно полезно? Ведь как раз мой предок Пачакути потому и прославился, что при нём были активные преобразования, были усовершенствованы плотины, что позволило построить новые города. Ещё поэтесса Чайный Аромат писала:
  
   А тот, кто нас ведёт дорогою труда,
   Дорогою побед и славы неизменной,
   Тот будет наречён народом навсегда
   Преобразителем Вселенной!
   ("Преобразитель вселенной" -- вольный перевод имени "Пачакути")
  
  -- Однако Чайный Аромат и другие стихи писала, ведь её супруг был обвинён в заговоре и был казнён. Да и сын её тоже пострадал.
  -- Ну, тут в архивах надо смотреть, дело давнее, я о нём точно так же, как и вы, в основном из книг по истории знаю. Но меня поражает логика такого рода обличений. Почему-то когда речь идёт о ком-то казнённом, нередко родство или дружбу кого-то с кем-то выдают чуть ли не за причину казни, то ли видят в этом основание для неприкосновенности. Да любой преступник, скорее всего, будет кому-то мужем, сыном, братом или другом, но почему в этом надо видеть оправдание или доказательство невиновности? Важно лишь то, делал ли человек то, в чём его обвиняли, или нет. Но братья мои, полно, о прошлом можно говорить долго, а времени у нас немного. Негодяи уехали в столицу, они могут привести сюда людей для захвата меня в плен. Тогда и вы можете пострадать. Значит, вам же лучше, если я сегодня же вечером уеду и возьму с собой тех, кому здесь может тоже грозить расправа. Так что чем скорее мы решим этот вопрос, тем лучше.
   Народ замялся. Возразить на это было нечего, но отдавать своих лошадей не хотелось. Вдруг из задних рядов вышел его вчерашний охранник и сказал вызывающе:
  -- О как запел! Почуял, что в живых народ тебя решил оставить, так уже и лошадей, и людей просишь! Не довольно ли тебе, что жизнь сохранят и всё?
  -- Но ведь мне же нельзя здесь оставаться! -- ответил Асеро. -- И пешком не уйти, тем более с дочерью!
  -- Это уже твоё дело, но почему мы должны помогать тебе опять взгромоздить свою задницу на трон? Кто тебе сказал, что мы хотим этого?
  -- Но ведь за благословением на Райма Инти пришли?
   Тут слово взял какой-то старик крестьянин:
  -- Юнец, ты и в самом деле забываешь приличия. Да, я теперь вижу, что никакой Асеро не тиран, охрана его не боялась нисколечко. Собственно, это и плохо. Асеро, ты, похоже, человек неплохой, и был неплохим правителем в мирное время, но сейчас нужен человек с железной волей и железной рукой, ты с разразившейся напастью не справишься, потому что ты мягок как женщина. Лучше тебе уступить место кому-то другому.
  -- Возможно, ты и прав. Может, найдётся другой человек, более достойный, нежели я. Однако насколько его признают законным вождём, зависит в том числе и от меня. Если я увижу более достойного человека, я сам откажусь от претензий на престол и благословлю его. Но для этого я всё равно должен целым добраться до Кито, где и будет решаться этот вопрос. Ведь в том, чтобы захватчиков изгнать поскорее, вы заинтересованы ведь?
   Бывший охранник опять влез:
  -- Насчёт захватчиков это проблемы инков больше. Простым людям и при Новой Власти будет не так уж плохо. Мы же теперь не будем часть урожая за просто так инкам сдавать, продавать его будет можно, и за это всякие хорошие вещи покупать.
   В толпе послышалось сдержанное одобрение.
  -- Дурачок, -- ответил Инка, -- конечно, теперь специально изымать продукт некоторое время не будут. Но и ничего бесплатно поступать из города тоже не будет. Ни одежды, ни рыбы с побережья, ни бумаги, книг и чернил для школы, ни труб для оросительной системы, ничего! За всё это нужно будет платить, а вы не сможете. И скоро на своей шкуре убедитесь, что товарообмен куда менее совершенная вещь, чем продуктообмен. Скоро вы поизноситесь и будете ходить в лохмотьях! Конечно, это не так страшно, как умирать с голоду, на что будут обречены ваши собратья-горожане, но всё-таки приятного мало!
   В толпе раздались голоса: "А ведь государь-то дело говорит. Он лучше нас обстановку оценивает", "Ну, если он более достойному престол отдать обещает -- чего нам бояться!", "Да лукавит он, не отдаст, где это видано, чтобы от такой власти отказывались?", "Но ведь, как ни крути, с англичанами что-то делать надо, не дадут они нам спокойно пожить, тут не поспоришь!", "Без инков война не начнётся, а инки в любой момент войну начинают, у простого народа не спрашивая -- если уж каньяри такие гады, отпустили бы их на все четыре стороны".
   Асеро понял, что всё ещё не так просто -- не за благословением на Райма Инти к нему шли, это скорее повод был, по крайней мере, для части людей повод. А если его таки не отпустят, и из города вернутся Тукан и Большой Камень с подмогой? А если дело дойдёт до резни?
   Вдруг во двор прибежали Фасолевый Стебель и какая-то незнакомая тощая девушка с бледным лицом и со шрамом на щеке. Девушка закричала:
  -- Тапира на площадь какой-то человек привёл, говорит, что разобраться хочет. Мол, он из вашего селения, а на него напал. Теперь говорит, чтобы старейшина к нему вышел.
   Тут уж народ волей-неволей направился к площади перебраться на площадь. В этот момент в калитку вбежала Роза, подлетела к Асеро и шепнула ему на ухо: "Отец, там, на площади, Инти". Тут уж ничего не оставалось как идти на площадь вместе со всеми.
   Там и в самом деле был Инти на коне, а рядом стоял приведённый Тапир со связанными руками... Инти сказал:
  -- Меня зовут Саири, я торговец. Кто у вас тут старейшина, хочу разобраться. Сегодня утром я с моими людьми встретил шестерых всадников. Это были две женщины, юноша, и трое мужчин. Мы бы мирно разъехались, но я заметил под мужчинами коней, которые до того были у моих друзей ехавших сюда, и потребовал объяснений, так как заподозрил их в грабеже и возможном убийстве. Те не стали давать объяснений, а напали на нас в ответ, чем лишь укрепили наши подозрения. Точнее, мужчины напали, женщины остались в стороне и потом удрали, да и юноша их примеру последовал, поняв, что со мной шутки плохи. Двоих мы уложили на месте, а этого взяли в плен, но ничего от него не добились, он уверял, что ни о ком ничего не слышал. Итак, я хочу узнать, что у вас тут в точности произошло, и кто были эти люди, которых мне пришлось убить, а также знаете ли вы что-нибудь о судьбе моих друзей.
   Старейшина замялся. Отвечать на такие вопросы перед каким-то Саири ему явно не хотелось. Тогда Асеро вышел вперёд, и Инти в первый момент даже вздрогнул от удивления. Конечно, он удивился не тому, то его друг жив-здоров, а тому, что Асеро, наплевав на всю маскировку, стоял перед народом в своём царственном одеянии.
  -- Мне уже бесполезно скрываться, Саири, -- пояснил Асеро. -- Ворон сдал меня с потрохами, всё рассказав главе местной банды, которая орудовала здесь как минимум три года и ещё до переворот совершила несколько убийств. А самое страшное, что убийц покрывали предатели из людей Инти. Они хотели инсценировать суд надо мной, но это была их ошибка. Я их сумел не только разбить их обвинения, но и самих их выставить в крайне невыгодном свете. Тайно убить меня тоже не вышло. Тогда они ночью бежали, но, скорее всего, бежали за подмогой. Вероятно, они рассчитывали привести карателей уже сегодня вечером, слишком они заинтересованы были в моей смерти, чтобы меня вот так выпустить. Конечно, ты спутал им карты, но раз часть из них жива и на свободе, так что они ещё могут вернуться. Кроме того, может быть расправа над опасными для них свидетелями. Так что кое-кого придётся забрать в Кито.
  -- Ну, мы это обеспечим. Но сейчас я считают нужным провести суд над этим пособником банды. Конечно, я могу его и так убить, но нужно провести суд, чтобы потом меня не обвинили в произволе.
   Тут арестованный, молчавший во время их разговора, сказал:
  -- Как будто и без того мало ты совершил произвола, Инти! Мало ли девушек было обесчещено тобой! Ты хватал их на улице, затаскивал в дом, а потом, совершив своё мерзкое дело, топил их в сере, которую брал от вулкана.
   Инти на миг поменялся в лице, но, видно, сообразил, что кто-то из своих назвал его так в присутствии пленника. Как бы то ни было, раскрытие инкогнито никак не входило в его планы и могло сильно осложнить дело.
   Асеро вступился:
  -- Братья мои, да неужели тут кто-то поверит хоть одному слову этого мерзавца! Вчера он клеветал на меня, а сегодня вот за Инти принялся. И при том, что сам развращал юношество сомнительными теориями, да и на практике поощрял насилие. Впрочем, тут лучше непосредственным свидетелям слово дать. Да, Инти, ты прав, следует организовать суд, но так как нет человека, который мог назваться судьёй, многие уважаемые люди были если не в сговоре, то запуганы, к тому же пострадавшие не могут быть судьями в любом случае, а пострадали прямо или косвенно многие, то пусть судит народ и выносит приговор голосованием. А председательствовать могу и я, тут, я вижу, многие слишком растеряны.
   Тапир нашёлся:
  -- А имеешь ли ты право председательствовать? Ведь ты тоже от меня пострадал.
  -- На моё счастье, ты не бил меня самолично. Хотя, конечно, оклеветал. Но в данном случае клевету можно не принимать во внимание, так как ты любого так оклеветать можешь. Ну а относительно моей персоны факт клеветы по крайней доказан. Да опять же судить буду не я, приговор тебе односельчане вынесут. И для многих увидеть тебя в петле будет лучшим подарком на Райма Инти. Суть обвинений я сейчас легко сформулирую, они у меня ещё со вчерашнего дня на языке вертятся.
  -- А этот человек действительно Инти? -- спросил старейшина, указывая на "Саири". -- Только этого нам не хватало.
  -- Если уж не боишься меня, то Инти чего бояться?
  -- Ну, может, про девушек в сере ерунда, но он же покойник! Ну за что такое на мою бедную голову!
  -- Значит, его можно не кормить обедом, -- невозмутимо заметила Онцилла, -- покойники же не едят.
  -- Меня не так просто убить, как некоторые думают, -- сказал Инти, -- а чуток перекусить я бы не отказался. Из надёжных рук, разумеется.
   Асеро ответил:
  -- Не бойся, я у них уже ел, как видишь, жив. Думаю, что спорить с живым покойником им не с руки.
   Старейшина задумчиво почесал в затылке:
  -- А всё-таки, объяснить можно: ведь ты был в замке, тебя убили, твой труп вывесили на всеобщее обозрение в довольно непотребном виде, как же ты можешь после этого ходить, говорить, сражаться и есть? Конечно, ты ведь при этом не рассчитывал, что тебя как покойника разоблачат, но всё-таки как тебе это удалось?
  -- Секреты своего ведомства мы не раскрываем, -- сказал Инти, хитро прищурившись, -- но, как ты можешь догадаться, воскрешать людей запросто мы не можем. Кабы могли, многое было бы по-другому.
  -- Я как-то читал об осьминогах, будто бы они способны создать двойника из чернил, а сами уплывают. Возможно, что ты магическим образом создал полную иллюзию себя, так что, даже убивая, твои враги не могли распознать подделку. Так это было?
  -- Не совсем так, но допустим, что твоя догадка близка к истине, что с того?
  -- А то, что с таким могучим колдуном нам лучше не спорить. Надеюсь, вы все поняли? -- и старейшина выразительно взглянул на супругу, которая до того если и скупилась на обед, то теперь бросилась готовить.
  
   В общем-то, всё прошло гладко. Инти наскоро перекусил в доме старейшины, только он услышал, как Медная Зелень шепчет Инти: "Всё-таки в толк взять не могу, как же так получается, что про тебя такие сплетни, а ты говоришь, что не виновен. Ну, пусть не насилие, а разврат всё-таки был?" "Было многожёнство, и не более того, это нашими законами и моралью дозволяется, но и с этим я завязал. Теперь у меня одна жена и всё!" "Всё-таки не верится, не могут же люди ТАК клеветать..." "Могут, к сожалению, могут. Ещё и не так могут".
  
   Местные уже не удивлялись ничему, и наскоро начали приготовления к суду. Точнее, делать тут было ничего не надо, вчерашнее ещё не успели разобрать, и некоторые шутили на тему, что теперь подсудимый обменялся местами с одним из судий. Основной акцент обвинения Асеро решил сделать на развращении юношества, тем более что школьники тут наименее склонны лгать и выкручиваться, так как даже если и попытаются завраться, им с Инти довольно просто будет их ткнуть в противоречия. Впрочем, и об участии в банде он не забывал.
   Инти позвал Морского Ежа и Морского Огурца, которые ему помогали доехать до селения и временно оставались за его пределами, чтобы в случае чего прийти на выручку. Они же должны были обеспечить порядок на суде. Инти успокоил Асеро, сказав, что все живы, но Коралл легко ранен.
   На суде произнёс вводную речь Асеро, кратко изложив то, что узнал за менее чем два дня в деревне. Потом он вызвал Птичьего Когтя, и тот рассказал о сомнительной теории отбора наилучших и о порядках в школе, где поощрялось издевательства сильных над слабыми, а мальчиков над девочками. Поначалу он, правда, не думал, что учитель это поощряет, а не просто не вмешивается.
   Птичий Коготь рассказал и то, о чём Асеро не знал до этого:
  -- С детства я ненавидел инков, и причину этого вы знаете. Потому я с жадностью впитывал всё, что говорилось против них, и с интересом слушал Тапира у него дома, но однажды я понял, что с ним мне не по пути. Я мечтал бороться против инков, и он обещал помочь мне связаться с теми, кто борется, но только на одном условии. Я должен был назвать свою мать шлюхой.
   Какая-то женщина в толпе громко ахнула, видимо, это и была его мать. Вслед за ней ахнули и другие.
  -- Даже зная о своём происхождении, я не мог пойти на это. До того он говорил, что шлюхи заслуживают всяческих унижений, что каждый вправе овладеть ими силой, что надо их нагими водить в назидание остальным... Я не мог согласиться, что моя мать этого заслуживает, и отказался осуществлять свою мечту о борьбе такой ценой. А потом я услышал, что Тапир всех женщин считает шлюхами, потому что даже те из них, кто невинен телом, непременно мечтает о разврате в душе. Мужчинам он тоже такое приписывает, только для них это не считает позорным, -- было видно, что юноша очень смущён, рассказывая о таком. -- Но откуда ему знать, что у кого в мыслях творится, Тапир не колдун вроде? В общем, верить я ему перестал. А потом, когда избили Фасолевого Стебля, а Тапир отсутствовал, меня мать к нему в дом послала, мол, не надо ли помочь как-то, даже о безумных заботиться надо... Ну, в общем, поговорил я с ним и понял, что Фасолевый Стебель умом здоров и что Тапир на него нарочно своих верных учеников натравливает, чтобы те его били, и он был покорен. Тогда я Тапира просто возненавидел, но ненависть скрыл, так как боялся, что со мной как с Фасолевым Стеблем может быть, или того хуже, так что он мне относительно доверял, а я, пользуясь этим, хотел помочь ему бежать.
   Тут Тапир вмешался:
  -- Вы слышали, мой подопечный бежать собирался, а этот ему собирался помочь. Они в открытую признаются в преступлениях!
   Асеро ответил:
  -- Учитывая, что ты обращался с Фасолевым Стеблем как с рабом, ему этот несостоявшийся побег нельзя поставить в вину. Но сейчас ответь, действительно ли ты проповедовал теорию отбора лучших и поощрял издевательства сильных над слабыми?
  -- Скажу, что так живут европейцы, и именно они покорили весь мир, а не мы. Инки считали необходимым избавляться от сильных, активных и предприимчивых, а это цвет нации, на которой основывается её могущество. Разве люди вроде Колумба или Писарро не возвысили Испанскую Корону? А при инкской власти таких бы казнили за изнасилование или какой-нибудь пустяк в этом роде.
  -- Ничего себе пустяк.... -- выдохнул Асеро. -- Если я правильно понял, чтобы отобрать лучших, надо этим самым лучшим дать возможность ломать жизнь остальным?
  -- Если тебя это так беспокоит, значит, ты стал инкой незаконно, ведь получается, что ты не лучший.
  -- По счастью, сегодня уже не ты меня судишь, а я тебя. А теперь даю слово Фасолевому Стеблю.
  -- Ему нельзя, он не имеет права свидетельствовать, будучи душевнобольным.
  -- А я считаю его здоровым, и уверен, что это подтвердят лекари в Кито.
   Смущённый Фасолевый Стебель вышел и стал говорить. Он рассказал всё, что знал о смерти своих родителей, добавив, что хоть у него и нет доказательств причастности к этому лично Тапира, но он уверен, что убийцы не могли доверить опекунство над ним случайному человеку, значит, Тапир, как минимум, обо всём знал. Рассказал также, что тот грабил его, забирая его паёк, и порой заставляя работать на его огороде под угрозой избиения. Сказал также, что тот не лично бил его, а поручал Золотому Луку или другим, кто ему верен, но их всегда было больше одного, так что шансов у него не было.
   Всё это, разумеется, записывалось в протокол. Асеро с ужасом думал, как можно настолько не интересоваться своими сыновьями, чтобы позволять им избивать вдвоём-втроём одного. Или учителю настолько доверяли в вопросах воспитания, что если он сказал бить, то значит, ему виднее? Но это было ещё не самое ужасное из услышанного в тот день.
   Фасолевый Стебель начал мяться и краснеть, когда вопрос зашёл о Мышке. Отрицать, что между ними что-то было, он не мог, но в то же время и рассказать как есть ему тоже было неловко. Тем более что Тапир, как ему ни затыкали рот, вводил юношу в смятение неловкими вопросами, намекая, что они, мол, с Мышкой не просто хотели обсудить в лесу план побега, а якобы собирались там предаться плотским утехам. Юноша краснел, то ли от наглости предположений, то ли от того, что те имели под собой какую-то почву. Асеро подумал про себя, что даже если последнее и было правдой, он не мог сильно осудить беднягу. В конце концов, разве он виноват, что его лишили права вступать в брак по закону? Как можно аккуратнее подбирая слова, Асеро сказал:
  -- Даже если допустить, что между Фасолевым Стеблем и Мышкой что-то могло быть, как это оправдывает дальнейшее насилие над Мышкой со стороны Золотого Лука и избиение Фасолевого Стебля?
  -- Да так, что если Мышка шлюха и вдобавок изменила Золотому Луку, то насилие над ней ? не преступление.
  -- Наши законы считают иначе: если имело место несомненное насилие, то это преступление вне зависимости от репутации женщины. И да, Фасолевого Стебля тоже, по-твоему, можно избивать из-за его душевной болезни? Кстати, что ты скажешь на тему смерти его родителей?
  -- То и скажу, отец повесился сам, мать умерла от горя, а я тут не при чём. Было следствие, которое установило именно это. Понятно, что если сын душевнобольной, то и отец был склонен к чему-то такому.
  -- А почему если ты считал юношу душевнобольным, ты заставлял его на огороде у себя работать под угрозой избиения? Почему забирал у него часть пайка?
  -- На этот вопрос я не буду отвечать, пока Фасолевый Стебель не расскажет всех подробностей его отношений с Мышкой.
   Видя выражение лица юноши, Асеро сказал:
  -- Ладно, вернёмся к этому вопросу позже, а сейчас я считаю необходимым дать слово самой Мышке.
   До того Тапир отвечал относительно спокойно, но тут он взорвался криком:
  -- Да показания девчонки ещё ничтожней показаний сумасшедшего! Вы не знаете, какой указ вчера издала Новая Власть в Кито?! Отныне женщины не могут свидетельствовать в суде, и это правильно. Они недостаточно хладнокровны и слишком слабы умом по сравнению с мужчинами.
  -- Нам Новая Власть не указ, -- ответил Асеро. -- Подозреваю однако, что женщин лишили не только этого права, но и других, потому интересно узнать, каких именно.
  -- Да, они теперь не могут голосовать в собраниях, ну и на выборные должности их тоже нельзя выдвигать. Вообще они все объявляются собственностью мужей и отцов. Мужья и отцы, разве вам не нравится такое положение дел. Вы теперь можете контролировать женщин так сильно, как захотите! Неужели вы не рады этому?
   По толпе раздался гул. Понятно, что женщинам такое положение дел не нравилось, но многим мужчинам пришлось по нраву. Это казалось соблазнительным и удобным... Асеро понял, что дело принимает опасный оборот. За это сомнительное благо от Новой Власти Тапиру и его преступления могут простить... Асеро тут же постарался найти контраргумент
  -- Опомнитесь, люди! Ведь если ваши жёны и дети теперь ваша собственность, значит, их можно будет забирать за долги! Вы хотите увидеть своих жён и детей в рабстве?
  -- Умный человек в долги не залезет! -- крикнул кто-то из толпы.
   Асеро ответил:
  -- А ты думаешь, это просто блажь каких-то молодых шалопаев -- в долги залезать? В долговую кабалу не по доброй воле залезают, а оттого, что деваться некуда. Людей против их воли ставят в такое положение, что без займа никак, а если не отдашь заём, иди в рабство со всей семьёй. Не страшит участь увидеть, как над твоей женой или дочерью глумится богатый господин? Не ужасает мысль, что можно закончить свои дни запоротым и в колодках под палящим солнцем? Ведь и с вами рабовладелец может сделать всё что угодно, хоть ногами вас в пах пинать, да и прямо кастрировать может. Хотите такого? Или всё-таки лучше, когда рабов нет, человека в собственность обратить нельзя, а женщины всеми правами обладают и в случае чего могут свидетельствовать? Впрочем, мы отвлеклись от сути дела. Даю слово Мышке, если, конечно, она не против.
   Мышка вышла вперёд и гордо подняла голову.
  -- Да, я хочу и буду говорить, -- сказала она. -- Я обвиняю этого человека в том, что он испортил мою жизнь, он тут виноват с начала и до конца. Будучи юной девушкой, я не испытывала поначалу к Золотому Луку никаких чувств, он казался мне жестоким, потому что мог обидеть без причины. Как-то я даже пожаловалась Тапиру на одну из жестоких шалостей Золотого Лука. Но вот что я услышала в ответ. Учитель объяснил мне, будто душевное состояние юношей и мужчин целиком и полностью зависит от женщин, и что если мужчина жесток, то это оттого, что он несчастен, так как женщины его мало любили. И что я могла бы помочь Золотому Луку, полюбив его, тогда бы он стал лучше и перестал бы издеваться над другими. И что даже если он начнёт обижать меня, это оттого, что ему не хватает любви, и мой долг дать ему эту любовь в ответ. Это смутило меня, так как, с одной стороны, долг необходимо выполнять, с другой, мне очень не хотелось с ним связываться, да и не была я уверена, что справлюсь.
   Девушка сделала небольшую паузу: видно, не привыкла она говорить так много за раз и перед всеми, да и любому такая прилюдная исповедь даётся нелегко. Но Асеро понимал, что у Мышки и в самом деле накипело.
  -- Признаешь ли ты, Тапир, что такой разговор был?
  -- Да, был, и я не отказываюсь от своих слов.
  -- Значит, по-твоему, юноши и мужчины не сами отвечают за свои поступки, а целиком и полностью зависят от обстоятельств? Как-то глупо тогда настаивать на безраздельной власти мужчин. Только что ты говорил, что Фасолевому Стеблю нельзя давать прав как душевнобольному, но по твоим словам, любой мужчина также не отвечает за себя, как и душевнобольной.
   Тапир не стал ничего отвечать, и Асеро сказал Мышке продолжить:
  -- Пока Золотой Лук ко мне интереса не проявлял, всё это для меня было лишь поводом для раздумий. Потом он закончил школу, его забрали служить, и видеть я его стала только на побывках. И тут он проявил ко мне интерес. Воспоминания о его школьных жестоких шалостях несколько потускнели, а вот слова Тапира о том, что Золотой Лук под влиянием женской любви способен измениться в лучшую сторону, крепко запали мне в душу. Я попыталась ответить на его любовь, попыталась пригреть его и изменить... В какой-то момент мне казалось, что у меня получается, но на деле он просто старался не быть жестоким при мне. Потом от Фасолевого Стебля я узнала, что в это же время тот его бил... Но тогда Золотой Лук стал требовать от меня, чтобы я ему отдалась, обещая жениться после окончания службы, а я опасалась этого, зная, что отец мой строг и может не простить мне такого. А Золотой Лук говорил мне, что если я не отдамся ему, я его недостаточно люблю... Тогда я опять обратилась за советом к Тапиру, спросив, как мне доказать свою любовь Золотому Луку, не отдаваясь ему, а он посоветовал уступить. Да, именно это сказал мне тот, кто ныне зовёт меня шлюхой! Я уже была готова отдаться ему, если бы не увидела, как Золотой Лук угрожает Фасолевому Стеблю ножом, говоря, что если тот не послушается, получит этим ножиком в низ живота и истечёт кровью... И тогда я поняла, что не могу связать с этим человеком свою судьбу, я боялась, что даже если он и женится на мне, то и меня ждёт жизнь, полная угроз. И тогда я сказала Золотому Луку, что разрываю с ним, так как всё равно не смогла его перевоспитать. Он долго меня уговаривал, говорил, что Фасолевому Стеблю надо было преподать такой урок. Я горячо спорила с ним, доказывая, что ни бить людей нельзя, ни швыряться в них камнями нельзя, ведь так и убить случайно можно, и покалечить непоправимо. От жаркого спора у меня пересохло в горле, и я закашлялась и никак не могла остановиться. Было очень обидно, что я не могу договорить из-за кашля. Мы были в лесу, и мне негде было взять воды, чтобы смочить горло. Но тут он пришёл мне на помощь, дав выпить из своей фляги на поясе. Я выпила, не обратив внимание, что у воды какой-то странный привкус. И почти сразу ослабела, успев испугаться, что из-за неожиданной дурноты не смогу дойти до дому, а потом, кажется, потеряла сознание. Да, я совершила оплошность, каюсь, но я не думала, что это может быть опасным. Я знала о ядах, приводящих к смерти, но не знала, что есть яды, приводящие ко сну. Когда я очнулась, Золотой Лук лежал на мне, и я... я почти сразу поняла, что случилось. После этого я сказала ему, что всё равно не хочу становиться его женой, что лучше позор, чем стать женой такого подлеца! Он сказал, что чужой женой мне тоже не бывать: как только муж в первую же ночь откроет, что я не девушка, так не простит мне этого. Я сказала, что лучше останусь без мужа на всю жизнь, чем свяжусь с ним. Смыв следы насилия, я решила скрыть случившееся от отца, а так как мне трудно было сдержать слёзы, то я предпочитала выплакиваться вдали от дома. Там я случайно встретила Фасолевого Стебля, мы рассказали друг другу о наших бедах и решили бежать. С Фасолевым Стеблем я поняла, что меня Тапир просто обманывал, ведь Фасолевый Стебель был одинок, его никто не любил, ему очень плохо пришлось под властью Тапира, но жестоким и злым он не стал. С ним я могла быть спокойна, что он не совершит ничего плохого по отношению ко мне, ему я могла доверять. Но потом случилось то роковое событие. Нас выследили в лесу, это были Золотой Лук, Тукан и Большой Камень. Фасолевый Стебель хотел принять удар на себя и крикнул, чтобы я бежала, а о нём не думала. Бока ему намнут, но убить едва ли решатся. Я было убежала, но мне наперерез бросился Тапир и прижал меня к земле, сказав, что я не должна сбегать, потому что я шлюха, изменила Золотому Луку и должна быть за это наказана. Тукан и Большой Камень подбежали и схватили меня, с меня сорвали одежду, и тут Золотой Лук мог делать со мной всё, что вздумается... -- Девушка закрыла глаза руками от стыда. -- А Тапир говорил, что такое наказание для меня справедливо. Потом, когда всё было кончено, нас с Фасолевым Стеблем оставили в лесу одних, и мы кое-как доползли до дому. А когда я вернулась к отцу, он уже услышал от Тапира, что я шлюха, соблазнила Золотого Лука, а потом изменила ему, и за это поплатилась, а мои объяснения слушать не хотел. Потому он запретил мне покидать двор и высек нагой на огороде. Мой отец, будучи лекарем, знал, что шрамы останутся на всю жизнь, и считал меня отныне своим позором, который никто не должен видеть. Не жизнь мне здесь, а мучение. Государь, я знаю, ты не обманешь, ты ведь поможешь нам с Фасолевым Стеблем бежать отсюда и зажить по-человечески!
  -- Клянусь, что помогу. А сейчас я и твоего отца допросить должен, пусть объяснит, что этот негодяй ему наговорил такого, чтобы тебя столь жестоко наказывать. У меня в голове такое не укладывается -- как можно ещё дополнительно наказывать того, кто и так жестоко пострадал и больше всего нуждается в защите и утешении? Как он не понимал, что ты из-за этого можешь руки на себя наложить? Или он и хотел этого?
  -- Нет, этого я не хотел, -- сказал отец, выйдя из толпы. -- Я воспитывал свою дочь строго, хотел, чтобы она была добродетельна, лучше других, ну хотя бы не хуже. А тут Тапир говорит, что она обманула мои ожидания, что выросла шлюхой... Я думал, это значит хуже других, но если он всех женщин шлюхами считает...
  -- Но ты считал тогда, что она заслуживала того, что с ней сделали?
  -- Да ни о чём я тогда не думал. Я был несчастен, мне было плохо из-за неё, потому я и решил её наказать. Вот ты, Асеро, горазд всех жалеть, так и меня пожалей!
  -- Тебя не могу пожалеть, потому что ты трус! Ты ведь знал, что даже если она и что-то сделала не то до того, всё равно потом она стала жертвой насилия, но ты решил наказать не виновников, а жертву, потому что так проще. До этой банды ещё дотянись, это небезопасно, они ещё и убить могут, как прежнего старейшину убили, а девчонку уродовать безопасно! Тебе за это ничего не будет!
  -- Правда твоя, я знал, что прибывший лекарь солгал, тут любому было ясно, что произошло убийство, даже в медицине соображать не надо, да и знал я о его планах... Да, я подлец и трус, что скрыл и закрыл глаза на это. Но я боялся за семью, за ту же дочь боялся, кто знал, что они потом и её опозорят так, что хоть не живи... И что мне теперь делать прикажешь?! Хочешь -- сдери с меня одежды и выпори прилюдно! Заслужил я за свой позор, накажи же меня!
  -- Да всех нас Тапир обманывал, -- добавил старейшина. -- Он говорил многим, что если мужчина здоров и половым бессилием не страдает, то, мол, он не может одной женой обойтись, жена же не всегда может, значит надо иметь связь на стороне. Он ведь подговорил меня с сестрой большого Камня связаться, а потом ещё и шантажировали этим, мол, не станешь старейшиной, то будем тебя этим позорить! Прав ты, Асеро. Мы и в самом деле не заслужили благословения от Сапа Инки на Райма Инти, а заслужили порку от тебя в наказание. Накажи нас в назидание другим, и пусть выберут другого старейшину, я ведь не достоин.
   Кажется, несчастные и в самом деле собирался сбросить с себя тунику, но тут вмешался Инти, он резко сказал:
  -- Стойте! Законы нашего государства не позволяют пороть людей нагими, мы же не белые люди, -- затем Инти чуть смягчил тон. -- Кроме того, сейчас не время для порок, будем считать, что признания вины при народе достаточно. Лекарь, возьми перо и бумагу, и напиши всё, что знаешь об убийстве старейшины и тех следах, которые были у него на теле. Эту бумагу мы возьмём в Кито, твоя дочь и Фасолевый Стебель отвезут её вместе с нами. И ты, Дверной Косяк, лучше просто напиши признательные показания, мы отправим их в Куско. Это зачтётся за порку.
   Несчастные подчинились.
   Асеро спросил для порядка:
  -- Есть ли у тебя, Тапир, что-либо возразить на их рассказ?
  -- Скажу, что когда женщину насилуют, она всегда сама виновата. И что, если с кем-то часто случаются несчастья, значит, он сам виноват, не случайно же они именно к нему идут, а значит, надо примерно наказывать неудачников.
  -- Ты сам себе изрёк приговор, Тапир, -- саркастически ответил Асеро, -- и раз мы тебя сегодня повесим, значит, ты это заслужил. А для всех остальных это будет уроком, что вам врали, и что удача отнюдь не свойство человека, и удачливых отбирать бесполезно.
   Инти добавил:
  -- Что верно, то верно, нет тех, кому бы удача улыбалась всегда, но любой живой удачливее мёртвого. Ну, почти любой, -- Инти иронически улыбнулся глядя на Тапира. -- Времени у нас не очень много, так что кому с нами ехать, тем лучше собирать вещи. От себя я могут рассказать, что когда мы встретили Тукана, Большого Камня, Золотого Лука и двух женщин, нас было трое. Я, мой помощник Коралл и моя дочь Утеша, ради безопасности переодетая мальчиком. Я их спросил, откуда у них лошади моих друзей, они в ответ накинулись на нас. Точнее, Тукан схлестнулся со мной, Большой Камень тоже думал накинуться на меня с боку, но ему помешал Коралл, а Тапир накинулся на Утешу, сочтя мальчишку лёгкой добычей. Конечно, рука у девочки короче, через некоторое время он сумел дотянуться ей до плеча, где брошь скрепляла тунику. Ну и, повредив ей одежду, понял, что это девочка, и крикнул подельникам, что её надо оставить в живых и продать в рабство. Это придало девочке решимости, и она сумела скинуть его с седла. Этим он подтвердил старую истину, что из карателя плохой воин, ибо каратель слишком неуравновешен и труслив. Так и этот не смог справиться даже с неопытной девчонкой. Нашу Службу обвиняют в жестокости и пытках, но на самом деле мы стараемся обходиться без этого, даже к мордобою прибегаем неохотно. Потому что хотя иному мерзавцу пытки были бы заслуженной карой, но людей у нас слишком мало, чтобы так бездарно выводить их из строя. Так что не верьте сказкам про наши мнимые палачества, те, кто их выдумывает, сам тайно мечтает о жестоких и бессудных карах, мы же действуем в рамках необходимости. А сегодня есть необходимость его повесить, впрочем, решать вам, я могу лишь советовать.
  -- Решайте, решайте! -- крикнул Тапир. -- Только вот эти уедут, а с Новой Властью из-за этого у вас проблемы будут.
  -- Ты считаешь свою персону столь важной, чтобы делать из тебя повод для мести? -- саркастически спросил Асеро.
   Тапир только смерил Асеро презрительным взглядом и не ответил ничего.
  -- Возможно, он прав, -- сказал Инти. -- Им не так обязателен серьёзный повод, чтобы мстить. Одна лояльность инкам может быть поводом для расправы. Так что приговор не повлияет, -- повернувшись к народу, он добавил, --готовьтесь к самообороне и выберете себе командиром не труса. На ваше счастье, людей у них мало, так что, скорее всего, отобьётесь.
   После секундной паузы Инти добавил:
  -- И ещё, соотечественники, могу сказать, что так, как сегодня, я никогда не ужасался. Казалось бы, как так? Ведь при моём опыте видеть мне доводилось и куда более жуткие вещи, например, изуродованные трупы с выколотыми глазами и вспоротыми животами, казалось бы, куда страшнее, чем то, что тут произошло. Но там я знал, что это сделали конченые мерзавцы, а здесь, вот в этой школе, этот так называемый учитель этих самых мерзавцев и карателей готовил, и вы, тавантисуйцы, спокойно смотрели на это и не вмешивались! Лишь немногие решались что-то предпринять. Многие из вас спрашивают, наверное, как так случилось, что власть инков рухнула, и теперь в стране хозяйничает кучка мерзавцев? Да вот так и вышло из-за вашего нежелания гасить зло в зародыше, вашей наивной надежды, что тлеющий торфяник может погаснуть сам собой. И теперь пожар разгорелся такой, что грозит гибелью всей стране. Впрочем, теперь вам волей-неволей придётся отрешиться от этого ложного спокойствия, и этот день вы не забудете никогда в жизни. Ничего, наши предки сдюжили прогнать чужеземцев ? и мы сдюжим! Родина или смерть!
   Последовали бурные продолжительные аплодисменты, после чего было голосование. Смертный приговор был вынесен почти единогласно.
   Потом он был приведён в исполнение, после были проведены выборы старейшины, им стал отчим Птичьего Когтя. Он к инкам относился сдержанно, но имел боевой опыт в борьбе с каньяри, в делах банды был не замешан, и решимость защитить родное селение у него была.
   Перед отъездом Птичий Коготь сказал Асеро:
  -- Я думал удрать с тобой, но так как враги внутри айлью обезврежены, и предстоит бой с врагами, мне было бы стыдно покинуть своих родных, я должен сражаться здесь. Здесь я нужнее, чем в Кито.
  -- Понимаю тебя. Надеюсь, что мы скоро вернёмся оттуда с армией.
  -- Оказывается, Тапир как-то моего отчима стыдил за то, что якобы позволил моей матери себя обмануть... хотя она не обманывала, он знал о её беременности, но готовность усыновить чужого сына даже без обмана Тапир считал признаком отсутствия мужества. В общем, Тапир был язвой на теле айлью, теперь всё пойдёт лучше.
   Выбрали и нового учителя. Им стала девушка, заведовавшая библиотекой. Как оказалось, она и без того помогала многим постигать премудрости грамоты, так как Тапир только своим сомнительным теориям был учить горазд, а со своими прямыми обязанностями справлялся весьма посредственно. Как объяснил Инти, с прохиндеями так бывает довольно часто, вот почему процесс, начинавшийся с халатности, порой переходил в политическую плоскость, что несколько удивляло сторонних наблюдателей, с мнимой прозорливостью предполагавших, что дополнительные обвинения навешивают исключительно для отчётности.
  

Эпилог

  
   Так как к ним присоединились Роза, Мышка и Фасолевый Стебель, нового старейшину удалось уговорить им выдать дополнительных лошадей, а Дверной Косяк вернул Асеро те вещи из дворца, которые Золотой принёс в качестве трофеев. Всё-таки совесть у бывшего старейшины была, и ему стыдно было чувствовать себя вором. Перед отъездом Асеро всё-таки благословил жителей селения, несколько изменив, правда, положенную для такого случая речь, потому что говорить в нынешней обстановке о прошлых победах и достижениях было неуместно.
   Потом они поспешили к горной хижине, так как нахмуривало, и к вечеру должна была разразиться гроза. Конечно, это пугало, но и радовало -- если кто и выехал к Счастью с карательными целями, в такую погоду они не нападут. С другой стороны, после такой бури путешествовать будет несколько сложнее, возможно, придётся лезть через упавшие на дорогу стволы или расчищать завалы камнепадов, но людей у них достаточно, справятся.
   Место для новоприбывших в хижине без труда нашлось, потому что Утрата предпочла вернуться к выздоравливающему супругу, а не тащиться с отцом в Кито, да Уайн с Зарёй и детьми отбыли ещё накануне утром.
  -- Жаль, что нельзя предупредить их о предательстве Ворона, -- сказал Асеро, -- они тоже могут пострадать из-за этого.
  -- Да, это нехорошо, но против Уайна и Зари Ворон вроде ничего не имеет, так что авось обойдётся, а потом мы восстановим связь. Кстати, пока я за тобой ездил, тут Коралл, несмотря на свою рану, съездил к канатной дороге получил послание от Золотистого Ореха. Подтверждает, что у них всё в порядке и Лилия у них. Ей, правда, лечиться от дурной болезни надо, потому взять её пока оттуда нельзя, но тут Панголин справится.
   Асеро ответил:
  -- Камень с души. Может, и лучше было бы взять дочь с собой, но во время путешествия больную не изолируешь, мы же не на корабле. К тому же, зная легкомысленный характер Лилии, путешествовать с ней даже здоровой не безопасно. А Золотой Подсолнух о ней позаботится, я в нём тут уверен. Может, у них сладится, а может и нет, но в любом случае, я теперь за них более спокоен.
   Инти смотрел на дождь через мутное стекло (Тавантисуйю была единственной страной в мире, где окна со стёклами были не только во дворцах, но и в обычных жилищах, и даже вот в таком месте) и тоже, видимо, думал о чём-то подобном, потом добавил:
  -- Кроме того, Золотистому Ореху удалось разыскать и вернуть к себе своих детей. Он к ним заявился и успел вовремя, господину-рабовладельцу мало оказалось новой жены, он попытался обесчестить падчерицу, а когда брат за неё заступился, тот его чуть не укокошил, отец подоспел вовремя и пристукнул мерзавца со спины. Детей к себе забрал потом, жалеет только, что и раба не удалось освободить, того мерзавец успел продать накануне. Он бы и детей продал, как закон в силу вступил бы.
  -- Не пойму, почему эти мерзавцы обязательно столь сластолюбивы, или им просто сладко лишить женщину, особенно ещё юную девушку, а то и совсем девочку, чести? Неужели им просто сладка нанесённая жертве рана? В этом есть что-то... за гранью человеческого.
  -- Да, думаю, и то, и то. Но только это закономерно. Как мерзавец, то если не насильник, то развратник, совершенно чуждый ответственности за свои поступки в отношении женщин и походя ломающий женщинам жизнь. Ладно, хватит об этом.
  -- Хорошо, Инти, скажи, неужели ты натренировал Утешу так, что она легко может за себя постоять?
  -- Да не то чтобы легко, но я тебе уже объяснил насчёт карателей. Впрочем, тут и другое роль сыграло, он быстро понял, что перед ним девчонка, и думал не убить, а овладеть ею, ну а она не далась.
  -- Инти, ты очень огорчён, что среди твоих людей оказались предатели?
  -- Я предполагал что-то такое, рассказывал тебе про случившееся в Кито, надеюсь, что мои люди из Кариканчи приняли меры, а если нет, то придётся разбираться самим. Но это далеко не самое скверное. Настроения в народе, вот что сейчас важнее всего! Только от этого зависит, ждёт нас победа или поражение.
  -- Я понимаю тебя, Инти. Жизнь никогда не была розовой идиллией, враги были всегда. Но наш народ за годы относительного спокойствия отвык от борьбы, и потому случилось то, о чём говорил ещё Великий Амаута Звёздный Путь: "Тяжёлые времена порождают сильных людей, сильные люди создают благополучные времена, благополучные времена порождают слабых людей, слабые люди порождают тяжёлые времена". Но он же и указывал выход из этого порочного круговорота -- надо даже в самые благополучные времена не расслабляться, а развиваться. Но у нас развитие замедлилось. Ещё полгода назад, когда я отдыхал у тебя в замке, я пересмотрел архив со старыми проектами, и скольким из них не было дано ходу. Разумеется, всякий раз находилось пристойное объяснение, те или иные препятствия, которые объявлялись непреодолимыми, так что вроде и не придерёшься. Но когда таких вот зачёркнутых проектов так много, понимаешь, что дело не только и не столько в препятствиях. Кажется, рассматривавшие их как раз были рады любому препятствию, чтобы проект объявить не реализуемым. Мне кажется, вот в чём может быть дело. Во времена Манко было ясно -- или быстрое догоняющее развитие, или смерть в европейских когтях. А потом всё как-то оно замедлилось. Исчезло чувство опасности, страна обросла жирком, и как-то перестали хотеть напрягаться, чтобы этот жирок не растерять. Хотелось просто пожить спокойно, насладиться благополучием. Нет, проекты типа крыльев или создания подъёмников развивались, конечно, но этого было мало, и всего напряжения сил они не требовали. А видимо, нам так нельзя. Если мы не напрягаемся и не развиваемся, мы гибнем. Надеюсь, что если... когда мы победим, этот урок не забудется после победы.
  -- Делай что должно, и будь что будет! -- ответил Инти своим любимым девизом. -- А сейчас лучше заняться приготовлениями к отъезду, завтра ведь выступаем.
  
  
  
  
  
  
  
  --
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"