Аннотация: Якобы книга, или млечныемукидва. Книга вторая
Голова 51. Кавычки "Айсберга"
Не оставалось никаких сомнений, что в каюте 210 состоялась смерть, о чем весьма живо свидетельствовали и увядшие, склонившие головы розы крупным планом, и собравшиеся вдоль борта сердобольные тетушки и отважно помалкивающие джентльмены, так и норовящие заглянуть внутрь вышеупомянутой каюты, и, разумеется, тревожная музыка, разлившаяся в дрожащем эфире. Происходящее, чего греха таить, представляло определенный интерес и для меня, еще бы - убит был я.
А ведь всего пару часов тому назад, беззаботно отправившись в обеденный салон, намереваясь утолить голод, я будто бы и не догадывался, чем обернется эта безобидная, вошедшая в привычку затея. В коридоре меня остановила одна из картин, вывешенная среди прочих реквизитом на обозрение благодарной публики по всему пассажирскому пространству лайнера, который переправлял нас океаном, пожалуй, в красивейший из городов-великанов. Картина крайне заинтересовала меня именно что оригинальной и достоверной, как хотелось бы верить, передачей атмосферы этого города, в котором мне всегда мечталось побывать, да уж сколько лет как-то откладывалось и не складывалось. Замечу, что в действительности я никогда не был сколько-нибудь привязан к живописи, не смысля в ней ни черта, но в данном случае, по сценарию, мне надлежало отдать должное кисти неизвестного мастера взволнованным, влажным от восхищения взглядом.
То, что покой мне только снится и без приключений опять не обойдется, стало ясно, когда официант вперед заказанных блюд вручил мне золоченую визитку, а я, нацепив очки, считал с нее имя владельца и счел его опасным. Пробежавшись глазами по залу в поисках отправителя, довольно скоро я нашел, что искал: разве можно было не узнать эти пронзительные черные глаза, знаменитые усы и блестящую лысину? Компанию тому господину, как водится, составлял его компаньон-англичанин, наигранным жестом приглашавший разделить с ними трапезу.
- Что же, как ваши успехи на литературном поприще, друг мой, что-то давненько от вас ничего новенького не слышно, - порасспросив про иные дела, любезно полюбопытствовал собеседник.
- Эх, месье Пуаро, сколько же мы с вами уже не виделись!? Увы, увы, это дело мне пришлось оставить. Не пошло. Теперь я тоже в коммерции, тоска.
- Не отчаивайтесь, старина, все мы в каком-то смысле в коммерции. Продаем, что умеем, а то и вовсе продаемся заживо - выбор не велик! - задорно расхохотался на мою реплику Гастингс.
В таком ключе и протекала эта малоинтересная светская беседа, с шуточками и подначками, в обсуждении общих старых знакомых и давно минувших дней. Тему будущего мы старательно избегали, словно предчувствуя, что никакого будущего у нас нет. Хотя... вовсе не по этой причине во внутреннем кармане моего пиджака покоился фальшивый паспорт, и вовсе не потому я вызывающе не поинтересовался целью пребывания знаменитых сыщиков на лайнере, цель и без того была известна мне слишком хорошо, и они это знали. Знала и съемочная группа, снимавшая на камеру наш разученный диалог, пока что-то не вышло из-под контроля. Я догадался об этом, когда режиссер детективной ленты с рабочим названием "Айсберг" выкрикнул: "Стоп! Снято!", и все немедля занялись своими техническими и организационными моментами. И лишь на считанные секунды отвлекшись на миловидную ассистентку режиссера, я успел все же боковым зрением заметить, как коварный Гастингс своей длинной рукой всыпал в мой бокал вина какой-то порошок. Вероятно, стрихнин.
Удивительное дело, как часто все-таки общество бывает слеповато и глуповато в вопросах понимания простейших вещей, упрямо считая последних подонков своими кумирами и примерами для подражания; и сколько затем случается продолжительных пауз и неловких сцен, когда мифы сенсационно развенчиваются, и имена тех, о ком еще вчера судачили взахлеб, уже назавтра становится неудобно упоминать в приличном обществе даже шепотом. Так и в нашем случае: где бы ни оказались мои друзья Пуаро и Гастингс, всюду в самом скором времени неизбежно разгорались невиданные страсти - всевозможные изощренные убийства, пропажи фамильных реликвий или даже непредусмотренные расписанием остановки поездов в безлюдных местах. Однако никто и никогда не смел заподозрить их, обласканных прессой и критикой киногероев, исполняющих роли Пуаро и Гастингса. И каждый раз каким-то непостижимым образом тем удавалось филигранно свалить всю вину на какого-нибудь несчастного светопостановщика, иногда даже и продюсера; а тот или та, на кого пал их злосчастный выбор, как известно, практически обречены, впадая в ступор от такого потока правдоподобной лжи, что остается только диву даваться и невольно начинать подозревать в злодеянии самого себя, причем по заранее срежиссированному наглому плану.
Не стану грешить против истины: в глубине души я всегда восхищался выдающимся талантом моих старых знакомых, их умением перевернуть все с ног на голову и элегантно выйти сухими из воды. И все же, памятуя об обстоятельствах последней нашей с ними встречи, когда они узнали, что я знаю, я прекрасно понимал, кто станет следующей их жертвой. Конечно, я был лишь побочной жертвой, случайным свидетелем, которого желательно устранить, истинная же их цель находилась где-то поблизости. По всей видимости, это была дуреха-служанка Бетси, на которую внезапно обрушилось огромное наследство от усопшего заокеанского дядюшки, и та бесхитростно перевозила львиную долю несметных сокровищ в саквояже, небрежно спрятанном в ее же каюте, распихав остальные богатства по карманам фартука. Как бы то ни было, имея в виду остроту коллективного их разума и необычайную проницательность, мне стоило немалых усилий сделать вид, что я простодушно осушил бокальчик отравленного вина, чтобы наспех откланяться и удалиться в свою каюту, притворяясь, что мне внезапно поплохело.
Таким образом, и смерть моя была не более чем небольшим театральным представлением, рассчитанным на невзыскательную публику, падкую до подобных убийственных историй. Также это послужило предметом отвлечения от подлинного преступления, которое вскоре должно было произойти в совсем другой каюте.
Вынужден признать, что на съемках детектива "Айсберг" я оказался отнюдь не случайно, а после продолжительных переговоров с одним настоящим детективом, убедившим меня совместить небольшую работу с отпуском в городе мечты, поскольку и съемки, ради достоверности картинки, осуществлялись в открытом море и на действующем судне. Да и возможность поквитаться с парочкой прославленных супергероев, а на деле, уже известно, жуликов и воров, представлялась на редкость уникальной. Сам мой друг-детектив предусмотрительно остался на берегу, дабы не спугнуть крупную рыбу своим присутствием, а его помощники в эти минуты сидели в засаде в каюте служанки Бетси, которая, разумеется, была всего лишь подставной актрисой, недурно игравшей наживку. Мне же не оставалось ничего иного, кроме как, изображая жертву, мертвецки отдыхать с застывшей пеной у рта, вслушиваясь в крики чаек и ожидая, когда же все это закончится. К слову, по-своему данная ситуация представлялась мне даже занятной, потому как прежде подобных ролей мне исполнять еще не приходилось.
Наконец-то, ура, раздался долгожданный топот многочисленных ног, звуки отчаянной борьбы и изрыгаемых проклятий на французском и английском наречиях, против моей каюты уводили со скрученными руками детективов наоборот. Пуаро, а как иначе, успел даже бросить на меня свой фирменный гневный взгляд, в последнюю лишь секунду догадываясь, что я его все же перехитрил.
"Стоп! Снято!"
Стоило этой заветной фразе отзвучать, как мы бросились обниматься с "Пуаро". Съемки кинокартины о том, как одна съемочная группа снимает кинокартину про другую съемочную группу, которая, в свою очередь, снимает фильм про разоблачение Пуаро и Гастингса через участие моего персонажа и детектива, оставшегося на берегу, благополучно завершились. Это означало, что теперь мы можем преспокойно наслаждаться путешествием на яхте, исполнявшей роль лайнера, вместе с актерами, воплощавшими образы плохих Пуаро и Гастингса, а также прочей массовкой, попивая бренди и перекидываясь в карты, чтобы ближайшим утром оказаться в знаменитом городе ?.
И тем удивительнее было наблюдать, как спустя буквально пару минут после триумфального окончания съемок, на "Айсберге" случилась натуральная уже паника: и среди настоящей съемочной группы, и среди актеров, изображавших съемочную группу, и среди вальяжных жирных пассажиров, купивших дорогущие билеты, чтобы понаблюдать за процессом кинопроизводства изнутри.
"Титаник, там Титаник, что же это делается?", - на все лады визжали, содрогались и горлопанили люди. И на сей раз, увы, надвигающаяся стихия реальности не являлась уже частью чьего-то художественного замысла.
Голова 53. Препинания знаки
Бывает жизненно необходимо высказаться Бывает напротив уместнее промолчать Бывает что назревают и настигают неоднозначные недоразумения Тем не менее раз уж существуют символы складывающиеся в слова и предложения с этим нужно что то делать и что нибудь предлагать невзирая на сомнительные сомнения Из подобных идей третьей свежести можно было бы пожалуй даже составить базис некой книги Как если бы кто то еще писал книги а не только воплощал в жизнь проекты сбившихся в банды издателей
Подобно тому как бредешь домой возвращаешься туда потому что некуда больше идти И опять и опять вспыхивает позднее чувство что чего то жутко не хватает Кто дома Не все дома Вообще никого Что ж полезно бывает побыть одному и бесполезно бывает побыть одному Холодно Холодильник как аптечка Только водка и морская капуста Не густо
Отличный повод вернуться на улицу Дворник дрожит Боится он видите ли привидений Сам ты привидение Нашел кого боятся Самому страшно Дую ветром исчезая в ближайшей рощице не желая угодить в прицелы камер дабы не оставлять желтой прессе ни малейших шансов раздуть шумиху на пустом месте В деревьях надежно и укромно Мои симпатии всегда на стороне деревьев Жаль они не желают вступить в диалог Деревья другие А все равно уже выше Выше всего этого Недаром люди так любят вырубать деревья особенно высокие прикрываясь соображениями безопасности и бумажной нуждой Тоска зеленая
И все же деревьям далеко еще до птиц синиц там всяких и прочих ясных соколов Птицы вольны и свободны хотя и у них в головешки вшита биологическая программа однако даже совершенная программа сбивчива И тем не менее кто всех выше кто всех ближе к небу Птицы Только птицы летают часами напролет сидят себе на проводах и забиваются в двигатели самолетов Сами самолеты И счастье человеческое что птицы пока еще не сумели спеться меж собой в целях установления нового мирового порядка вовлекая в этот крылатый заговор всех летучих тех же летучих мышей или шмелей
Светает Бывает необъяснимо просыпаешься человеком Тут же включаясь в разрешение вчерашних еще нерушимых проблем надоедливых как неуловимая предрассветная муха Тоже бывает полезно закатиться в трактир и хлебнуть пивка затем потолковать со случайным марксистом туристом дзен буддистом Одни юмористы кругом Уставишься бывает в плоский экран в котором юмористы сплевывают в толпу плоские же шутки Шутка ли за это недурно платят И непроизвольно вспоминается тот мальчонка что заплатил таксисту а сам не поехал Думал что обманул не подозревая ничуть что и сам смешно обманулся И подобное сплошь и рядом Правда в том что все мы обманываемся и врем И это пройдет В особенности когда врать больше попросту некому потому что все уже слишком честно и погранично
Я должно быть из одного из городов Городов великое множество Тысячи Может и десятки тысяч Кто то полагает даже что их миллионы как и звезд На самом деле их раз два и обчелся Первый и Второй И третьему не бывать Никто сперва и не верует Яростно разворачиваются эти споры звучат доводы только повод дай Иные предлагают сражаться в города Атланта Аделаида Астрахань дальше то что Не о том совсем речь Родная речь к тому же всего лишь прививка правил и исключений
Не могу не согласиться с тем что чего то здесь все же отчаянно не достает Сюжетной ли линии или линейной глубины размеренности или здравого смысла широкого ли обобщения или уверенного обращения со словом словно слова еще где то звучат и что то да значат Значит все было зззря три раза буква зэ заело ли или заклинило В общем нет тут смысла в смысле в тексте нет смысла смысла нет и за текстом или все таки есть то есть в тексте смысла определенно нет а за пределами текста быть может и есть скорее есть чем нет Все кончено и завершено ничего интересного уже не будет никогда и не было а смысл если где и есть то не здесь а свыше там где про птиц которые ближе к небесам и там где про извечно чего то не хватает и как невыразимо призрачно бывает без знаков препинаний
Голова 55. В белой комнате
Мир открывался заново, воскресая очертаниями белой комнаты; комнаты, к слову, мне совершенно незнакомой, а вместе с тем достаточно просторной и светлой, чтобы чувствовать себя как дома. Обратившись к широкому окну, я обнаружил в нем непривычное солнце, значительно более красочное и яркое, чем в родных краях, самым приятным образом не смущающее глаз.
Сразу же я почувствовал чье-то присутствие. Откинув руку, я почти уловил нечто мягкое и приятное на ощупь. Секунду спустя это нечто, замечательно жужжа, стремительно отдалилось от меня, выдавая собою шмеля. Боже, как давно я не видывал настоящего шмеля. Контакт с насекомым заставил меня окончательно освободиться ото сна и чем-то взволновал. Должно быть, я задавался прежними неразрешимыми вопросами - кусаются ли шмели или жалятся, насколько это болезненно и надолго ли, как правильно себя вести, как быть, оказавшись в обществе шмеля.
Затем я осмотрел комнату целиком. Комната стояла практически пуста. Выкрашенная белым дверь в комнату. Белая же тумбочка на входе. Собственно говоря, тумбочка оказалась единственным видимым предметом обстановки, что заставляло поразмыслить о том, как в самом скором времени, вероятно, предстоит всерьез заняться преображением комнаты различными полезными штуковинами и вещицами. Сам я лежал на белом диване, облаченным в белый же костюм. Белый, белый, белый - какой чистый цвет, подумалось, отчего же я всегда предпочитал черный?
Шмель между тем, истошно уже жужжа и стучась в окно, вновь захватил и заполнил все мое внимание своей фигурой. Как же он проник в комнату, коли не знает, как отсюда выбраться? Наконец, сжалившись над беднягой, я решил подняться и выпустить его на волю, пущай полетает вдоволь. Подъем давался нелегко. Буквально не чувствуя ног, я все же сумел устояться в вертикальном положении, осторожно продвигаясь теперь к окну. Стоило мне приоткрыть его, как шмель, без особых раздумий и сантиментов, выскользнул в предоставленную возможность, оставляя белую комнату в мое единоличное распоряжение и покидая ее, казалось, навсегда. Я, сколько хватало глаз, провожал шмеля взглядом, отчего-то мысленно надеясь на новую встречу.
Недолго горевал я над этой утратой, вскоре все мои мысли занялись совершенно иными думами. То, что я увидел в окне, вернее за окном, порядочно поражало воображение. Что это за место? Что за город? Город ли? Не возникало сомнений, что я нахожусь на одном из верхних уровней небоскреба, так как с данной точки обзора город простирался необыкновенно далеко, дальше зрения. И все, что я видел, фантастически утопало в зелени. Даже белый небоскреб по соседству, который мне удавалось слегка рассмотреть, подойдя к боковой стене в упор, был густо увит растениями.
Именно в тот момент меня накрыло пониманием, что я абсолютно не помню, кто я и что я здесь делаю, а главное, что делать дальше, куда, к кому идти и чего ждать. В некотором смятении от навалившихся открытий я возвратился к дивану и бодро запрыгнул в исходное положение, ощущая, что комната налилась каким-то тонким цветочным ароматом, придающим сил и наполняющим нарастающим оптимизмом.
Сложно сказать, сколько раз я спрыгивал с дивана, снова и снова подходил к окну, выглядывая в него под разными углами и протирая глаза, всякий раз убеждаясь, что реальность незыблема и диво-город вовсе не фрукт моего воображения - город прочно стоял на своем, никуда не исчезая. И все же, вороша память и выуживая из нее разрозненные знания, мне так и не удалось прийти к какому-либо мнению, что это за город, страна, континент, хотя мне доводилось видывать в интернетах и журналах панорамы и достопримечательности всех сколько-нибудь крупных и заметных городов мира. В результате, утомившись от бесплодных дум, мне удалось убедить себя, что все не так уж важно, должно быть, это и есть тот самый легендарный бананово-лимонный Сингапур - наверняка!
Так я и провалялся на диване день-деньской, развлекаясь размышлениями о новизне своего положения, его причинах и интригующей неизвестности. Чуть позже, впадая в мягкую дрему, я расслышал методичное постукивание в дверь.
- Войдите, - допустил я.
В дверь вошел сравнительно знакомый уже персонаж. Это был шмель. Само собой, его облик разительно изменился, посветлел, но сущность, разумеется, оставалась невыразимо прежней и легко угадывалась.
- Ты чего это так долго окно не открывал? Я задолбался там! - лишь подтверждал тот мою уверенность.
- Я думал...
- "Я думал" - сколько раз я слышал подобный ответ... Ладно, мыслитель, можешь ничего не объяснять - мне давно следовало бы привыкнуть!
- Тогда у меня есть один вопрос, наверное, предсказуемый: кто ты? Как к тебе обращаться?
- Называй меня просто Оохо. Ты готов?
- К чему?
- Ко всему! Поехали, по пути все объясню.
Что ж, учитывая значительную неясность моего положения, я был рад явлению шмеля так, как, пожалуй, не радовался еще никому и никогда, с благодарностью принимая предложение отправиться в новый путь.
- Поехали! - выразил я много мыслей словом.
Голова 56. Город-герой-сад
Мы стремительно мчались в открытом авто в неизвестность направления, то и дело сталкиваясь с другими транспортными средствами, по большей части специально, но иногда просто так уж получалось, ничуть при этом не сбавляя оборотов и не сбиваясь с заданного курса. Все эти столкновения, кстати, изрядно развлекали и скрашивали рутину дорожного движения: немногим ранее я уже имел удовольствие удивляться тому, как эти резиновые устройства набирают ход неведомым принципом, безо всяких ключей, педалей и рычагов. Можно сказать, авто Оохо, как и все вокруг, больше походило на резиновую лодку, знающую цель и пункт назначения.
Увы, не на шутку развитая скорость несколько препятствовала пониманию структуры города, не давая рассмотреть подробности и оценить перспективу. В глаза кидались красивые и высокие здания, вполне гармонирующие с аккуратными и историческими на вид постройками и пристройками, кругом царил блеск и ухоженность скамеечек и торговых лавочек, и все вокруг сменяло друг друга так быстро, что составить сколько-нибудь целостную картину не представлялось возможным. Чистый живой воздух, очевидно, являлся следствием причины, отмеченной мною еще в обозрении города из белой комнаты: везде и всюду высились деревья, показывались садики, парки, целые, казалось, заповедники. Каким-то причудливым образом в непосредственной близости уживались пальмы, кедры, березки и многие другие породы деревьев. Очень скоро мне предстояло убедиться, что столь масштабное озеленение носит характер более чем прикладной, а не только декоративно-освежающий.
- Куда едем-то? - не удержался я.
- Куда-куда, в школу! - отвечал Оохо.
- Эээ, сворачивай! Похоже, произошла какая-то ошибка, какую еще школу?
- Обратной дороги нет. Ты здесь многого пока не понимаешь - это нормально. А что до школы, так это тебе больше нужно, и никакой ошибки здесь быть не может. Не расстраивайся раньше времени, тебя ждет масса всего увлекательного!
- Не знаю, не знаю... у меня есть некоторые основания сомневаться в этом...
- У тебя совсем неправильный настрой и ход мыслей! Мы говорим пока немного на разных языках и уровнях понимания. Ты будешь посещать школу, школу жизни - это лучшее, что может происходить с тобой сейчас.
- Я ожидал от поездки чего угодно, конечно, но чтобы так...
Помолчали.
- Вот тебе, между прочим, первый урок сейчас будет, - прервал молчание Оохо, авто остановилось у магазинчика.
"Канцелярская лавка" - ухватил я суть, прочитав название на незнакомом языке.
Оохо предпочел отсидеться в машине, отправив меня за покупками одного. Понабрав с полок всяких мелочей, которые, по моим воспоминаниям, могут пригодиться в школе, подойдя затем к кассе, я тотчас столкнулся с весьма деликатной и подзабытой уже проблемой - нет денег. Продавец недоуменно глянул на меня, не понимая причину проблемы, на что я повторно и честно констатировал: денег у меня нет. Тому оставалось лишь подивиться моему странному заявлению, как так - нет денег? Не выдержав нерва сложившейся ситуации, я направился обратно к машине, намереваясь позаимствовать средства на покупку школьных принадлежностей у Оохо, сильно раздосадованный тем, что если это и есть урок, то едва ли он пойдет мне впрок, да и что же тогда, страшно подумать, творится в самой школе жизни?
- По всему видно, ты столкнулся с некоторыми затруднениями? - несколько заученным тоном вопросил Оохо.
- Вот именно, неужели обязательно нужно было выставлять меня в идиотское положение?
- Да не беспокойся ты так, на кассе всего лишь образ. Он никому не расскажет об этом маленьком инциденте. А что до денег, то у нас это делается вот так, - подойдя к ближайшему дереву, Оохо привычным движением сорвал несколько кленовых листьев и, улыбаясь, протянул их мне, - на, держи, этого точно хватит!
Я, признаться, решил, что хитроумный мутант Оохо вновь меня разыгрывает, однако не оставалось ничего иного, кроме как опробовать его метод; к тому же, подумалось, раз уж на кассе всего лишь образ, то это же совсем другое дело, и я, наверное, ничем и не рискую. К моему удивлению, все прошло на ура: отдав кассиру-образу свежесорванной листвы, я получил в обмен желаемое, и почему-то ускоряя шаг, двинулся к выходу, не веря, что это так просто. Однако стоило мне только закинуть покупки на заднее сидение, как Оохо собрал их в кучку и со словами: "Это тебе совсем не понадобится", выбросил в ближайшую урну, сводя все мои усилия на нет.
Не скрою, в первое время во мне периодически просыпался хищнический аппетит, закрадывались шальные идеи, что с такой-то примитивной, казалось бы, товарно-денежной системой можно позволить себе вообще все, скупить на корню все газеты-заводы-пароходы и заделаться князьком, а то и царьком, купающимся во всевозможной роскоши и благах. Однако реальная практика показала, что таким образом здесь мог повести себя только распоследний дурень, и все же дураков отчего-то не находилось: видимо оттого, что такое поведение было начисто лишено всякого смысла. Справедливости ради, поначалу я этого знать, конечно, не мог, тем не менее природа массового озеленения стала мне хорошо понятна на первый же день пребывания в грандиозном городе-супергерое. Удобно, ничего не скажешь.
В результате дальнейших перемещений по местности, после еще нескольких крюков и поворотов, мы подъехали к некоему парку, предваряемому изумрудной лужайкой.
- Приехали, - сообщил Оохо.
- Это еще что?- недопонял я.
- Это и есть школа жизни, - усмехнулся тот в ответ.
- Но... мы же еще встретимся? - захотелось мне на всякий случай прояснить ситуацию, вылезая из машины.
- А как же, куда ж вы без меня-то? - расхохотался Оохо, вновь обращаясь шмелем и улетая в сторону парка.
Голова 57. Как новенький
Вступив на идеально ровный травяной ковер, я направился в очередную неизвестность, не имея ни малейшего представления о том, куда идти и кого искать. По мере продвижения в сторону парка я только убеждался, что если где-то здесь и затаилась какая-то школа, то она, очевидно, не имеет ничего общего с тем, с чем мне приходилось когда-то иметь дело. Тут и там порхали бабочки самых неожиданных окрасов, цвели кустарники и благоухали ароматные кустовые цветы, вокруг которых плясали шмели; по приближении к парку зазвучало пение птиц, каким-то образом сливающееся в позабытую мелодию; время от времени встречались прогуливающиеся отдыхающие, не обращавшие на меня, впрочем, никакого внимания. Углубившись в парк, я вспоминал не только мотивы позабытой мелодии, но и, будто набирая энергию, восстанавливал давно уже утраченное чувство полного покоя и умиротворения, становясь как новенький.
Сложно сказать, сколь долго я плутал по волшебному парку, вдоль земляничных полян и ухоженных прудов; время исчезло, а в настроении нарастал долгожданный мир и договоренность с самим собой. Характер парка постоянно менялся, словно природа задалась целью явить все свое богатство и радушие в одном ансамбле. Так я добрался до подножия живописного холма. Не имея намерений взбираться на него, я предпринял попытку обойти, обойти, обойти, пока не озарило, что сделать это невозможно: я блуждал по кругу. Смирившись с таким положением вещей, я догадался, что все-таки следует удостоить визитом необходимый холм и осмотреть окрестности с возвышенности.
На вершине холма я и повстречал своих одноклассников, попивающих нектар, будто бы ожидающих кого-то; хотя никто из них, конечно, не представлялся мне в качестве одноклассника. Вероятно, это не очень точное слово, и все же, подобно той ситуации с преображением шмеля в Оохо и обратно, я просто знал, что мы чем-то связаны, что я один из них. До меня донеслись приглушенные голоса: "О, еще один, наверное, его-то мы и ждем; он так и будет там стоять? как нам до него достучаться?" Я собирался было что-то ответить, поприветствовать своих новых друзей, но между нами словно стояла немая стена непонимания, мне очень хотелось откликнуться на их реплики, подать знак, я предпринимал соответствующие попытки, но никак не мог ничего. И только когда я довел свое желание до физического практически уровня и во мне собрался нужный заряд энергии, тогда широко открылось окно чата, куда меня и затянуло, как шмеля в окно:
якобы_графомен вошел в чат
свитани: мы уж думали, ты никогда не догадаешься, как открыть диалог!
квази-мен: рады приветствовать на суше, путник, ты же к нам тоже после кораблекрушения пожаловал?
якобы_графомен: привет всем, кто в чате, так, кажется, это называется?:)
якобы _графомен: свитани: сообразительность - не самое сильное мое качество, извини.
патамушта: ну-ну, не набрасывайтесь сразу на новенького, мы тут тоже не целую вечность сидим, если что, и не сразу разобрались, как тут быть. К тому же мы и сами не владеем ситуацией во всей ее многоаспектности.
якобы_графомен: меня вот интересует: с чего это я вдруг якобы_графомен? Нет, ну понятно, что в массовой культуре широко распространены всякого рода бэтмены, супермены и прочие рыцари печального образа, но какое это имеет отношение ко мне? Едва ли я герой.
свитани: а ты думаешь, я Свитани? Система сама присваивает имена.
якобы_графомен: и как же тебя зовут?
свитани: не знаю. Знаю, что иначе.
квази-мен: вряд ли здесь приходится говорить о какой-то системе. Никто толком ничего не знает, не помнит, не понимает! Я лично склонен связывать это с кораблекрушением, наверное, это какие-то посттравматические явления, что-то вроде частичной потери памяти:(
виэкли: квази-мен: это не более чем твоя гипотеза, да и имеет ли это сейчас определяющее значение?
квази-мен: а как же, думаю, где-то меня ждет дом, обязательства, дела... так я чувствую.
свитани: квази-мен: какие, например, дела?
квази-мен: уверен, что у меня есть дела поважнее, чем обучение в школе:))
якобы_графомен: я, кстати, тоже не понимаю, о какой учебе может идти речь?
свитани: вот-вот и я о том же: я лично знаю и умею все, что мне нужно знать и уметь!
квази-мен: ой-ой-ой, как самонадеянно, мэм.
виэкли: зря вы так, я вот полагаю, что всегда есть чему поучиться, и раз уж мы направлены сюда, наверное, все это неспроста.
якобы_графомен: так вы тоже из белых комнат?
свитани: якобы графомен: да, я тоже в белой!:) а то я уж боялась, что одна такая: остальные живут в зеленых.
якобы_графомен: вряд ли это так уж принципиально, просто спросил...
виэкли: значит, вы обитаете в белом небоскребе, а мы в зеленых домиках неподалеку.
квази-мен: и это все, что вас удивляет? А то, что мы видим друг друга, но общаемся через чат -нормально?:) Хотя, как ни странно, так получается даже быстрее, мысленный чат - нестандартное решение!:)
патамушта: друзья мои, диву вам даюсь! Поймите, не так уж и важно, как мы общаемся, нормально ли это, главное, что мы снова вместе, неужели вы не улавливаете самую суть!?
виэкли: да, мне с приходом Графомена тоже кажется, что система пришла в равновесие, какое-то новое чувство, будто нас всех что-то объединяет!
якобы_графомен: благодарю за теплый прием:) Признаться, я тоже очень рад видеть вас, а то поначалу я совсем ничего не мог сообразить: белая комната, город какой-то, этот шмель...
свитани: это город Первоград, единственный в своем роде, это мы уже проходили на первом уроке, который ты прогулял:) А вот про шмеля я что-то не поняла...
квази-мен: вероятно, он говорит о том, кто явился ко мне в образе зебры, догадайтесь сами.
патамушта: очевидно, все мы подразумеваем нашего друга и учителя О0Х0О.
свитани: да, он такой милашка...
виэкли: все надеешься, что он тобой увлечется?
свитани: да уж не тобой же!
квази-мен: леди, перестаньте портить обстановку в чате и понижать культуру дискуссии! Даже если вы питаете слабость ко всяким полосатым сущностям: зебры, шмели. В каком образе, кстати, он предстал пред вами?
свитани: не думаю, что тебе стоит об этом знать. Хи-хи.
виэкли: у меня никакого образа и не было, он предстал таков, каков есть. Вероятно, образ нужен не всем.
патамушта: лично для меня он был и остается светом, никаких визуальных трансформаций я тоже не отмечал. Из этого заключаем: мы такие разные, и все-таки мы вместе! Я прямо-таки чувствую завершенность и целостность нашего сообщества:)
якобы_графомен: каждый сходит с ума по-своему, ха!
патамушта: не совсем уместная шутка. Я совершенно серьезно!
квази-мен: да угомонитесь вы уже, о чем мы вообще говорим? Меня как-то больше заботят основополагающие вопросы: где мы, кто мы, зачем мы здесь? Неужели никто не помнит кораблекрушение? Якобы, ты, кстати, так и не ответил!
патамушта: боюсь, что жизнь слишком часто становила перед нами вопросы, не давая затем никаких внятных ответов. Зачастую это заставляет нас забывать сами вопросы и задаваться новыми. Давайте не будем спешить, возможно, школа жизни на то и есть, чтобы получать объективные ответы на свои вопросы...
свитани: квази-мен: да что ты заладил со своим крушением, никто ничего подобного не помнит, Графомен вон тоже твою теорию не подтверждает, успокойся:))
виэкли: может быть, как и в случае с индивидуальным восприятием О0Х0О, каждый здесь по своим причинам. Я вот помню воду, но никакого корабля, только берега.
свитани: я же настаиваю, что никакого корабля нет и не было! Я боюсь воды в принципе, даже речек, ручейков, какое уж тут кораблекрушение...
патамушта: к сожалению, и я не могу подтвердить предположение про кораблекрушение, но и опровергнуть тоже. Хотя и не думаю, что это имеет отношение ко мне, уж извини, Квази.
квази-мен: ну а ты, Якобы, что на это скажешь?
якобы_графомен: а я... я как-то и не знаю даже, вообще-то ничего такого не припоминаю, никуда вроде не ездил, торчал вечно в городе, корабль... разве что прогулочный катер, да и то вряд ли.
квази-мен: якобы_графомен: ну вот, а я надеялся получить от тебя подтверждение(: я-то уверен в кораблекрушении, что-то было такое, было! Думал, нас всех выбросило на какой-то остров... Так кто мне все же ответит на элементарный вопрос: где мы?
патамушта: это же очевидно: где-то на белом свете:)
квази-мен: патамушта: без обид, но такой ответ меня совершенно не устраивает... я привык во всем добиваться непротиворечивых, научных выводов, являющихся результатом методичных и последовательных исследований, абстракциями и догадками я довольствоваться не привык!
патамушта: абстракции абстракциями, меня же больше всего удивило то, что никто и ничто не отбрасывает здесь теней, замечали?
О0Х0О вошел в чат
О0Х0О: Итак, вы же уже успели познакомиться? Тогда начинаем урок, тема занятия: в круге света.
Голова 60. В круге света
Стою я, значит, на сцене, в круге света, весь такой забавный и незабываемый, что самому тошно. В зале собралась крайне разношерстная публика: в ближних рядах, за столиками, жирно расплываются хозяева жизни и их приближенные - жены, любовницы и беременные секретарши, чавкающие заплывшие дети, беспорядочно поглощающие все, что приносят на съедение угодливые лакеи. В центре зала вообще не пойми кто: люди без особых примет, не поддающиеся классификации и определению, видимо, охрана хозяев. На галерке расселись какие-то местные дачники, неудачники-коммивояжеры и прочие отдыхающие, словом, самая непривередливая публика. И всех их объединяет одно: они ждут шутку, чтобы хором выдохнуть и прыснуть смехом, наполняя зал собственного производства жидкостями и газами; шутку эту, ха-ха, призван пошутить им я, сравнительно уже известный юморист.
И сам, пожалуй, затруднюсь достоверно воссоздать события, в результате которых меня вынесло на белоснежные вершины юморного бизнеса. По правде говоря, вершины эти всегда были и оставались сугубо относительными и плакатными, как арендованный на пару часов лимузин, сияющий и пафосный, однако отнюдь не наделяющий данными характеристиками свое содержимое. Так и я, несмотря на узнаваемость, на самом деле всегда являлся всего-навсего трудовой пчелкой, прилетающей в обозначенный день в назначенный графиком город, дабы порассказывать людям разные истории, от которых те станут смеяться, в основном потому, что собственноручно приобрели свежеотпечатанный билет на юмористическое представление, и уже в самом этом поступке, согласитесь, есть что-то побуждающее предвкушать вкусненькое послевкусие, как бы досрочно начиная отбивать вложенные в вечер деньги.
А ведь когда-то я просто вышел в магазин за хлебом. Не то чтобы я так любил хлеб, но в тот день, как сейчас помню, мне отчего-то страстно захотелось свежести хлеба. Дело было обычным апрельским, ничем почти не примечательным утром. Да и магазин-то располагался метрах примерно в семидесяти пяти от дома, так что ничто не предвещало, что вылазка окажется сколько-нибудь продолжительной и рисковой. В связи с этим я вышел как есть: в шлепках и шортах, безо всякого паспорта или документа, после чего грянула череда разной степени сложности событий, включавших в себя стремление помочь бабушке, сбитой на моих глазах так называемой скорой помощью, выскочившей как черт из табакерки. Затем последовала поездка в карете скорой помощи в качестве сопровождающего и очевидца, идентификация моей личности через анализ слюны, ответы на неудобные вопросы, несколько телефонных звонков из приемного покоя родственникам пострадавшей, и никто из них не обещал, что будет легко. В общем, утро закончилось, вот только на смену пришел не день, но бред. Все это каким-то образом и завело меня в самый центр города, где я высмотрел у входа в одно из зданий объявление, информирующее уважаемую общественность, что внутри здания устроены смотрины молодых юмористов, с возможностью отправиться летом в южные курорты, дабы поразвлечь отдыхающих своей тупостью или харизмой: тут уж, видно, у кого какие таланты выявит комиссия.
Уж не знаю, какая сила: любопытство ли, легкомысленность или же что-то третье затянули меня именно в то здание. По большому счету мне хотелось просто остыть от неожиданной для апреля духоты и взглянуть на молодых юмористов хоть одним глазком, потому как всегда приятно побыть в свидетелях чужой заурядности и неубедительности. Едва я вошел в юморную комнату, как на меня тут же набросилось развеселое разнополое жюри в оранжевых и розовых эстрадных костюмах. На это я, извиняясь, поведал им историю про то, как я просто вышел за хлебом, но оказался в вихре событий, и вот заглянул сюда, рассчитывая передохнуть от жара, может быть даже, если выпадет случай, утолить жажду. К огромному недоумению, жюри воспринимало мое повествование как должное, сопровождая прослушивание смешками и вытиранием пота с ухмыляющихся лбов. То ли нетипичная для сезона температура воздуха, то ли отсутствие других соискателей на момент моего появления, сделало членов жюри податливыми и смешливыми: они принимали мой правдивый рассказ в качестве некой программы, которую я старательно репетировал для них долгими зимними вечерами. Как бы то ни было, меня взяли на гастроли, и сколько я ни пытался их убедить, что действительно оказался здесь совершенно непреднамеренно, никто этому так и не поверил: дамы и господа из жюри пребывали в полной уверенности, что все мои разубеждения - это финальная часть уморительного в своей нелепости выступления.
Если честно, не сразу я понял, куда попал. Гастроли сулили гонорары и успех, но у меня по-прежнему не было никакой программы, даже черновиков или наметок. Я провел множество бессонных ночей, силясь сочинять что-нибудь по-настоящему смешное, бодренькое, эдакое свежее слово в юморной науке, и все тщетно. Повертевшись в среде своих новых коллег, я приходил к очевидному выводу, что у меня имеется лишь два пути: пойти по их стопам или гулять самому по себе. Имея в виду, что моими коллегами были всякого рода матерые остряки и пошляки, непрестанно выдумывающие и перекладывающие на новые рельсы старые шутки про половую жизнь, а также генерирующие всевозможные незаурядные ситуации и телодвижения, вроде монологов путем движений своими ягодицами с синхронным голосовым сопровождением, я дополнительно укреплялся во мнении, что первый путь для меня не столько даже тернист, сколько вовсе непроходим. Именно поэтому моей отличительной чертой стало другое: я взял за основу тот самый случай, который и привел меня на сцену. Проще говоря, без особых затей говоря то, что думаю по различным поводам и явлениям, что видел вчера, сегодня и на основе реальных событий уже вижу завтра. И вот что действительно смешно: люди смеялись, хотя ничего смешного обычно я и не озвучивал, неся какую-то околесицу мистических прозрений, перенесенную на исторические слои или бытовые почвы.
Вот так я и узнал, что люди смеются только оттого, что взяли билет на смешное шоу, потому что они уже пришли и желают смеяться, а значит, будут корчиться от смеха, даже если просто показать им любой палец любой руки. И если не показывать им любой случайно выскочивший из кулака палец, люди станут смеяться над тем, что им не показали палец, потому как твердо уверены, что на сцене происходит и произносится нечто осмысленное, актуальное и добродневное; в особенности, когда не слишком-то понятно, о чем вообще идет речь. В такие моменты публика заливается еще гулче, дабы не уронить себя в глазах окружающих и ничем не выдать свою постыдную неспособность усвоить очевидное остальным.
Так уж вышло, что каким-то образом я отгастролировал на южных курортах три летних сезона. Больше скажу - это чуть было не стало моей профессией. Завсегдатаи курортов узнавали меня, брали автограф и привирали, что приезжают специально на мои выступления. Мне это вовсе не льстило, потому как я знал уже эту публику насквозь и понимал, что юморные представления нужны им лишь как пауза между дневным прогреванием пуза на пляже и ночными посиделками в летних кафе. Со временем мои программные речи становились все бессмысленней и бессвязней, и хоть бы кто обратил на данный факт внимание, выступив с непримиримой критикой этого или же затребовав чего-нибудь репертуарно-новенького. Однако же юморных боссов не волновало ничего, кроме наполняемости залов, а наполняемость естественным образом обеспечивалась отсутствием других форм досуга на курорте; уж не знаю, во сколько эта монополия обходилась моим тогдашним боссам...
И в тот памятный день, вернее вечер, в котором я засветился, значит, в круге света, на сцене, откуда должен был передать в зал некую шутку, чтобы в нем погоготали над сказанным, как-то внезапно и вдруг я дозрел до решения о завершении карьеры юмориста, пронзенный мыслью, что все это уже совсем не смешно, что хватит морочить людям голову, занимаясь делом, лишенным всякого смысла, пропадая в нелюбимых городах, развлекая неприятных мне пассажиров, стирая свои лета в интересах бизнеса, построенного на неискушенности публики и ее утомленности солнцем.
В ту секунду, когда решение назрело, словно падкое яблоко, и я уже выдавливал из себя шутника, набирая в легкие тяжкого воздуха, в последний раз всматриваясь в размытую портящимся зрением толпу, кашлянув (вполне искренне, кажется, кашлянув), я запросил минутку внимания, хотя на практике мой последний залп не занял и минуты. В озвученной речи я всего-навсего подвел черту, констатировал, что все кончено: шуток больше не будет, точнее говоря, еще обязательно будут, только уже не в моем исполнении, после чего согнулся в поклоне, сделал ручкой, и, сказав какую-то прощальную фразу, навсегда удалился за занавеску. Забавно, но в тот день, как водится, меня провожали аплодисментами, не шумнее и не тише обычного: публика по традиции приняла это действие за часть шоу, заранее продуманный эпатаж, а скорее всего и вовсе ничего не поняла и не собиралась этого делать. Солгал бы, сказав, что я был удивлен или расстроен.
Позже, когда все в моей жизни сделалось совершенно иначе, время от времени мысленно я возвращался в тот календарный день, в его вечер, пытаясь верно сформулировать, что же это было? Почему я оставил то, что давалось легко и само шло в руки, почему именно тогда, почему не значительно раньше или чуть позже - почемучения эти длились достаточно долго. Не знаю, пожалуй, мне так и не удалось преуспеть в выведении оптимального ответа. Должно быть, то было простое осознание: кто хочет стать фигурой трагического репертуара, тот обязательно своего добьется. В остальных жанрах - никаких гарантий.
Голова 62. Лучшие дни
Нередко лучшие дни становятся таковыми только по прошествии определенного времени, в свое время, представая заурядной повседневностью и совершенной нормальностью. Так и у нас в Первограде случались времена как погуще, так и пожиже. Хотя в самом городе все и всегда оставалось на высоте, без видимых происшествий и великих потрясений, а потому и любая мера этих погуще/пожиже являлась категорией, конечно, исключительно субъективной.
Вскоре после знакомства мы пришли к неожиданному умозаключению, что все мы, как ни странно, иностранцы относительно друг друга, будучи представителями одной, с некоторыми натяжками, цивилизации.
квази-мен: я вот все никак не могу определить, на каком мы с вами, собственно говоря, говорим языке, ведь это же не английский, не так ли?
виэкли: а я как-то все это время считала, что мы общаемся на моем родном норвежском...
квази-мен: это вряд ли:))
якобы_графомен: друзья мои, я говорю вам именно друзья мои, а не друзья мои по-английски или норвежски, и делаю это исключительно по-русски, по-другому не обучен.
свитани: а я была уверена, что по-чешски.
квази-мен: ну а ты, Патамушта, почему не признаешься?
патамушта: по правде сказать, я уже размышлял на досуге над этим феноменом. А так я говорю на албанском. Точнее говоря, на том диалекте, который более известен просвещенной публике как олбанский. Едва ли вы понимаете, о чем идет речь - это большие тонкости и порядком подзабыто. И все-таки, сдается мне, что и это не так уж существенно. Куда важнее, что мы понимаем друг друга с полуслова!
квази-мен: в таком случае мне важно вот что: достаточно ли правильно мы понимаем друг друга, велика ли вероятность ошибочной передачи отдельных слов, оборотов речи, имеют ли место так называемые трудности перевода?
свитани: квази-мен: вечно ты все усложняешь, дружок!
патамушта: смею предположить, что в данный момент мы изъясняемся на изначальном праязыке, самом полном и всеобъемлющем, впоследствии рассыпавшемся на множество обломков, более известных нам как родные языки: со своими правилами, исключениями и ограничениями в выражении смысла.
квази-мен: как знать, как знать, а кто-нибудь уже обратил внимание, что в нашем коллективе нет ни одного негра или китайца - неполиткорректно как-то.
якобы_графомен: и гомосеков:)) насколько мне известно.
виэкли: сменим тему, а?
якобы_графомен: виэкли: а что, твоя культура запрещает затрагивать подобные темы?
виэкли: да. И поэтому она передовая.
якобы_графомен: передовая сытая усталость и привычка думать исключительно над меню или каталогом?
виэкли: именно потому, что моя культура передовая, я могу позволить себе не соглашаться с твоей точкой зрения, не меняя при этом хорошего отношения лично к тебе, якобы_графомен.
патамушта: сдается мне, что сейчас вы повторяете те ошибки, которые и привели человечество к краху, с последующим разделением на языки, границы, заборы и культурные разногласия. Тем не менее, надеюсь, что мы-то с вами не станем повторять этих ошибок, давайте будем умнее!
И действительно: мы прекрасно понимали друг друга, причем не столько на уровне употребления простых и понятных мыслей, преобразуемых в слова и высказываемых в общий чат прямого эфира, сколько по части коллективного взаимодействия в реальности, наполненной интересами, интересами, интересами, преимущественно ими. И именно интересы сделали свое дело в принятии того простого факта, что наша разность - это наше разнообразие, а не различие, и нет никакой нужды играть на противоречиях, множа, дробя и усугубляя все на свете.
Надо заметить, в самые первые первоградские дни, которые еще не были лучшими, все мы угодили в одну и ту же ловушку, схожую по многим своим признакам с тем, что обычно называют шопингом. Сразу после очередного урока от О0Х0О мы устремлялись в многочисленные магазины, торговые центры и лавки, начисто игнорируя красоты природы и встроенного в нее города, жадно срывая листву, чтобы поскорее понабрать всех этих штучек и украшательств и заставить теми свои жилища. Тем приятнее было, не сговариваясь, осознать и начать признавать, что это уже слишком, перебор, хватит уж, что долой переизбыток, ведь золотая середина бесстыже пройдена и оставлена далеко позади, да и комнаты не резиновые и за листву себе новую не купишь.
В общем, быстро пресытившись потреблением безграничных благ, мы все глубже проникались окружающим нас великолепием, ежедневно обучаясь у О0Х0О занимательным вещам. В частности, он выучил нас выходить к белым небоскребам и зеленым домикам короткой тропой, минуя уходящие в небо автострады. Сложно сейчас сказать, что в те предлучшие дни занимало нас более: сама учеба, или то, что происходило после нее.
А после учебы нам становилась открыта Игра. Мы обнаружили ее, прямо скажем, не сразу, а только по достижении некоторого коллективного статуса, поскольку Игра является соревновательным и командным действом. Поначалу мы просто наблюдали за игрищами других, не слишком улавливая правила и поставленные цели, однако по мере понимания энтузиазм переполнял, возрастало настроение включиться в игру поскорее, для того чтобы когда-нибудь обязательно стать в ней лидерами, лучшими из лучших. Не возьму на себя труд описывать принципы и философию Игры - не моего ума это дело. Могу лишь упомянуть, что Игра включает в себя лучшие качества боулинга и керлинга, интеллектуальных шарад и шахмат, карточных и настольных посиделок, ролевых, спортивных и дворовых игр, короче говоря, всего того, что мне приходилось видеть прежде: всех игр, объединенных в одно, причем не чрезмерно сложное, а, напротив, крайне захватывающее времяпрепровождение. Насколько я понял потом, все вышеперечисленные игры, подобно предположению Патамушты о языковом разделении, всегда были, есть и будут одной Игрой, поделенной прежними людьми на разновидности и культурные вариации, тогда как сама Игра остается цельной игрой, в которой есть Все.
Немало шишек мы набили, пытаясь на равных конкурировать с именитыми соперниками, несравненно более искушенными и знающими толк в Игре. Только после позорной серии безобразных поражений мы приноровились наконец-то задействовать свои индивидуальные качества в общих интересах, что и позволило как-то раз свести одну из Игр к ничейному исходу. И это была наша общая ничейная победа; заслуга рассудительности и логичности Патамушты, настойчивости и въедчивости Квази-мена, взвешенности и неторопливости Виэкли, спортивного азарта и авантюризма Свитани, а также некоторых моих качеств, которые, должно быть, тоже существуют.
Так уж вышло, что однажды мы выиграли Игру. Тогда и настали лучшие дни.
Голова 63. Живее всех
Случается, обычно раз в жизни, в один прекрасный момент все вдруг внезапно перестает, перестает быть таким, каким оно было еще вчера. Тогда-то и выясняется, конечно, что все не то, чем кажется, и метаморфоза эта не метафора, не следствие какого-то кошмарного катаклизма, просто одно восприятие необратимо сменяет другое, и истинное оказывается сложным. Вот и мне долгие годы неведомым образом удавалось отсидеться в коконе вымышленного мира, ощущая себя яркой птицей высокого полета, благородного белого оперения и широкого размаха крыльев. Лишь лень сдерживала меня от практических вылетов в реальность; лень и страх, что не смогу обнаружить обратную дорогу домой, в обжитый край привычных представлений. Не берусь сказать, сколь долго длилось это умопомрачение, скрывающее от меня подлинное положение вещей, словно мой разум все эти годы был сдавлен увесистым камнем.
Оказалось, что и в самом деле камнем. В один прекрасный день на нашей свалке разгорелся жуткий пожарище, прожорливый огонь и обнажил корректную картину мира. Да, мой мир в новом свете представал всего-навсего унылой и вечно тлеющей загородной свалкой, а круг общения серыми мусорными пакетами, уходящими в небо от разыгравшейся борьбы стихий: яростного огня и подпевающего тому порывистого ветра против противопоставленных им потоков воды из пожарных шлангов. Сам я, пока какой-то сапог не сдвинул камень с моей слабой сущности, упорно предпочитал мнить себя гордой белой птицей: невзирая на закрадывающиеся уже сомнения, все же я еще осмеливался мечтать, что являюсь на худой конец какой-нибудь хромой чайкой, ладно, поклеванной и потрепанной, не брезгующей помоями и объедками. И все-таки птицей.
Наверное, стоит сказать запоздалое спасибо той беспристрастной ноге судьбы, что разула мне глаза на суть, приотворяя воздушные коридоры в пространства иных помыслов и порывов; да, стыдно сказать, я оказался обычным белым пакетом с пестрым супермаркетным логотипом и призывом купить продукт у них, а не у тех, конкурирующих; пакетом, использованным в конце карьеры под вынос мусора. Поддаваясь актуальному курсу ветра и взмывая вверх, мне волей-неволей приходилось пристально всматриваться в продолговатую пустоту, зияющую внутри меня, и вместо былой белой безупречности я усматривал лишь картофельные ошметки и пару крепко налипших по бокам окурков. Только высота и воздух высвободили меня от приобретенного через прежний опыт налета, хотя к тому времени я уже безнадежно отбился от стаи старых друзей - профессиональных серых и черных мусорных пакетов, предназначенных для помойки с самого своего рождения.
Перемена настроения ветра меж тем спускала меня в прекрасное полноводное озеро, словно предоставляя возможность на время представить себя белым лебедем, грациозно разрезающим водные глади в поиске духовной (а другой не ищем) пищи. И все же, превозмогая соблазн, я не счел для себя полезным обманываться дальше, предпочитая тому честно принять себя по совести и примириться со статусом пакета промышленного пошиба, прикованного теперь к коряге на какой-то болотистой местности. Несмотря на это пикантное обстоятельно, вода определенно приводила меня в чувства, делая чище, чем я был прежде, возвращая практически к исходной, первобытной чистоте.
Как-то раз на меня вышел и подобрал споткнувшийся о корягу грибник, трезво рассудивший, что я вполне могу послужить ему в добром деле переноски срезанных грибов, облегчая переполненную корзинку. Грибы же, насколько я понял по их разговорам, такие дела добрыми не считали, догадываясь, что собраны на съедение, с обязательными теперь обрезаниями червивой плоти и многочисленными ножевыми ранениями, с неизбежным затем поджариванием на сковороде в компании картофеля. Хотя этот вариант среди них еще считался за благо, особенно в сравнении с заточением в банки и склянки с безжалостной солью на долгие годы.
Ну а мне неожиданно выпал уникальный на моем веку случай переждать холода, и сопутствующие этому заиндевелому состоянию неприятности, в отапливаемом помещении, между задней стенкой шкафа и бетонной стеной, в соседстве других, ранее собранных пакетов. К тому времени не оставалось уже ни малейших сомнений в том, что я не птица, никогда ею не был и вряд ли стану, что вовсе не мешало в тайне лелеять мечту когда-нибудь взлететь на воздух опять, как тогда, после пожара. Тем более что выяснялось, что мне повезло в этой жизни чуть больше, чем славному грибнику, вызволившему меня из влажных объятий коряги. Грибник оказался таковым только по призванию, по профессии же являясь в большей степени шофером дальних дорог, а потому по долгу службы подолгу бывал вне дома, отчего-то желая обеспечить всем необходимым свою подругу, смазливую на вид особу, насколько можно было судить об этом из-за шкафа сжатым зрением. Хотя справедливее было бы обозвать ее особью, с весьма двойственными моральными установками, что становилось совсем уж непристойным, стоило грибнику переступить порог дома и отправиться на заработки в сколько-нибудь отдаленные окраины своей человеческой родины.
Только лишь будущим летом грибник вновь пустился в лесные гуляния, желая передохнуть от жизненных тягот и тревог дорог, прихватив с собой на всякий случай и меня, памятуя о полезной способности вмещать попавшиеся грибы. И хотя я отнюдь не стремился вываливаться из бокового кармана, все же уже проговорился - вывалился, бесшумно плюхнувшись в траву, скомканный, зато абсолютно прежний в смысле понимания закона тяготения в существующем смятом состоянии, включая концепцию падения вверх, то есть полета, если, конечно, набрать оптимальную форму. И эту форму придали мне пространство и время, проливающие сверху воду, раздувающие ветром сбоку, даруя надежду и оставляя определенные шансы на взлет.
И вот настал такой день, когда сложилось. Звезды, закат, значит, вечер, ветер, внутренний и внешний порыв, перерыв, великий прорыв, ввысь, вот и высь, дальше некуда, только вниз, на север через северо-запад, какие виды, видать самое дно мира: ржавые поля, алюминиевые огурцы, рогатки деревьев и деревянные леса, бетонированные дорожки для машинок, меланхоличные речушки, дворы, на которых трава, дрова, крестьянская орава. Вон в дали замаячил город желтых и красных огней, белых ночей, поделенный рекой пополам и рукавами на острова, золотые шпили, вот бы угодить на один из них и заодно в экстренный выпуск новостей, но нет, уносит в сторонку, в сторону печального, - как все уже узнавший, вернувшийся пораньше грибник, - отшиба, на райончик. А вот и площадь, квадратная и каменная, как слеза младенца, неудачный образ, соглашусь, ай ладно, летим дальше: удавались и похуже. На площади маячит памятник, не знаю, кому он воздвигнут, должно быть, какому-то человеку, вряд ли хорошему, такие редко попадают в памятники. Площадь, между прочим, полна людей из плоти и крови, народ безмолвствует, не бесчинствует, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется и все переносит. Народ никогда не перестает. Я меж тем, под отвечающую случаю музычку, опускаюсь на площадь пророком, предоставленный стихшим ветром самому себе. Масштаб памятника и площади растет к лучшему, происходит детализация всего, памятник все ближе и ближе, хоп - и меня затянуло пустотой прямо на голову памятника, так я его возглавил, под нарастающий гул народных масс и вспышки фотографических аппаратов со всех четырех стран света, которые мне известны.
Лишь поутру я был снят с головы, снова скомкан, а затем кем-то подуман, расправлен и разорван в клочья, отчего-то именно в тот миг, почувствовав себя живее всех.
Голова 65. 2ФФ
квази-мен: предлагаю сегодня же закончить с тем сценарием, давно уже обещали О0Х0О сдать работу!
виэкли: неплохо бы, но же он не ставил нам никаких временных рамок, в этом и кроется вольготность нашего положения и независимость от графиков творчества, не нужно себя заставлять, куда-то торопиться, зачем?
квази-мен: боюсь, так мы никогда не закончим работу((: хотя я тоже не сторонник того, чтобы выдавать сырые материалы. И все же, насколько я понимаю, нам необходима хотя бы одна серьезная удача, чтобы выйти на следующий уровень Игры!
виэкли: возможно, нам действительно нужно пересилить себя, тогда давайте вернемся к тому сценарию. Субъективно: результат не плох, пускай сюжет и не нов. В прошлый раз мы остановились на том, что ему остро не хватает какой-то изюминки, виноградинки на дне бокала, вишенки на торте...
патамушта: есть мнение, что никакого торта еще нет:) Предлагаю еще раз определиться, какую идею мы закладывали, что хотели всем этим сказать, от этого и необходимо отталкиваться. На мой взгляд, проблема есть здесь.
якобы_графомен: патамушта: да иногда вроде бы и не хочешь сказать ничего конкретного, а что-то говоришь-говоришь, и получается, что-то получается и куда-то выводит. Так мне представляется на основании прошлых опытов.
свитани: очевидно, идея нашей истории в том, что жизнь бывает несправедлива, неоправданно жестока, незакономерна, что есть бесконечный источник печали(:
квази-мен: тоже мне новость:)) эту тему в полной мере раскрыли еще древнегреческие театры, и, стоит признать, последующий ход веков многократно подтверждал честность той драматургии.
патамушта: друзья мои, давайте все же вернемся в конструктивное русло, задача-то нам поставлена нешуточная, увлекательная. Кто знает, возможно, нашу картину увидят миллионы, и кто-то из этих миллионов даже сумеет оценить ее по достоинству, счесть оригинальной, глубокой, очень авторской вещью, пускай так и не узнав никогда подлинных авторов, то есть нас. Да, о нас не напишут в газетах, не укажут в титрах, но ответственность за результат и саму реализацию проекта лежит в основном на нас, напоминаю!
квази-мен: это все замечательно, конечно, вот только мы снова и снова возвращаемся к тому, что у нас по-прежнему нет грамотной концовки, которая заставила бы затрепетать даже самые равнодушные и скудные на эмоции сердца. А без этого мы занимаемся лишь констатацией очевидного: что нового мы привнесем в мир очередной подобной историей?
виэкли: свитани: может быть, ты нам что-нибудь подскажешь, ведь сама идея предложена тобой...
квази-мен: свитани: кстати, все стесняюсь спросить, насколько это перекликается с твоей собственной биографией, какова здесь пропорция правды и вымысла?
свитани: так и знала, что этот вопрос рано или поздно последует:)) конечно, это чистый вымысел! Просто эта история есть во мне, возможно, я где-то читала что-то такое, видела, слышала, к тому же большую часть деталей и подробностей внесли уже вы сами. И нет, я не проститутка, я была занята в модельном бизнесе, а это не одно и то же. К сожалению, у меня нет завершения нашей истории, я много думала, само собой, но ничего((:
патамушта: а что это у нас якобы_графомен весь день-деньской почти беспрерывно молчит? Неужто что-то придумал?
якобы_графомен: да.
квази-мен: и что же?
якобы_графомен: у меня есть концепция финала, во всяком случае, одно предложение, которое, думается, вполне может подойти к нашей истории.
свитани: тогда не тяни, выкладывай скорее!
якобы_графомен: прежде чем мы перейдем к финалу, мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь взял на себя труд восстановить сюжетные события до того места, на котором мы застопорились, затем уже и примерим на нашу историю. Возьмешься, Свитани?
свитани: охотно передоверю эту миссию Патамуште:) считаю, у него получше получится:))
патамушта: ну что же, Свитани, спасибо за оказанное доверие:) Давайте, действительно, попробуем еще раз. Итак, жила-была девушка, а может даже и женщина средних лет, которую мы для удобства изложения будем называть просто девушкой, чье имя мы оставим в покое и предоставим на утверждение режиссеру и его команде. Будем надеяться, они придумают что-нибудь памятное, нетривиальное. Жила она, значит, в позднем средневековье, в вечном городе, куда ведут все дороги, зарабатывая на жизнь телоторговлей. Подчеркнем, что это изрядно претило ее натуре, но социальная природа предоставила только такой промысел, ничего иного сироте и не оставалось, ведь чтобы дух жил в теле, тело нужно питать пищей, а потому девушка занималась тем, чем занималась, не имея других источников заработка. Мы не станем судить ее строго или попрекать этим. В свободное от работы время девушка прислушивалась к себе, зная, что это совершенно не та жизнь, которой следует жить, что есть и совсем другая, с принципиально иными делами и идеалами. И еще: каким-то образом она верила в возможность, в существование любви, что не слишком, насколько могу судить, присуще представительницам ее профессии, да и личный опыт, как и опыт окружавших ее несчастных существ, ничем эту веру укрепить не мог. А ведь любовь, что ни говори, подразумевает наличие предмета, субъекта, на который ее можно направить: как известно, нельзя сложить союз из одного, при всей даже бесконечно искренней и беззаветной любви к самому себе.
виэкли: патамушта, ты чересчур, по-моему, увлекаешься сторонними рассуждениями, давай уж вернемся к самой линии сюжета. Тем более что еще никому и никогда не удавалось дать всех устраивающее, универсальное определение тому, что принято называть любовью. Предлагаю и нам не забредать в эти дебри!
патамушта: принято. Вернемся к нашей девушке и ее подругам, таким же ночным бабочкам, каждая из которых тайно или явно мечтает, отправляя мольбы Мадонне, войти в русло нормальной жизни, в которой не будет места унижению в обмен на деньги. Отдадим разработку этих деталей на откуп окончательному автору, перейдем уже к самой крупной сути. Однажды нашей девушке необычайно повезло: случай свел ее с представительным господином, пусть тот и представился лишь скромным бухгалтером, но в целом предстал вполне обходительным и учтивым мужчиной, до крайности не похожим на привычную клиентуру. Тот, не вызывает сомнений, искренне полюбил девушку за присущие ей качества, за детскую почти капризность, привлекательную своенравность и непосредственность. Спустя непродолжительное время наш кавалер неожиданно делает девушке предложение, от которого она, конечно, не в силах отказаться, хотя сперва и не верит, что это по-настоящему. Девушка, стоит ли говорить, поначалу относится к господину с известным недоверием: вся предшествующая история отношений с мужчинами заставляет ждать подвоха, но подвоха все нет и нет, а есть предложение стать его супругой. И девушка влюбляется, видимо, из благодарности, что впервые в жизни к ней отнеслись с уважением: не как к поставщику услуг чувственных удовольствий, но как к человеку, к личности, достойной лучшей доли. Возможно также, что она полюбила из принципа, как любят, когда нужно кого-нибудь любить, не так уж и важно кого, только бы быть не хуже остальных - наша история оставляет пространство для догадок. Коллеги по работе, они же лучшие подруги, искренне и беззлобно сопереживают и, немного завидуя, радуются за нашу героиню: надо же, хоть кому-то из них выпал случай выбраться из проклятого круга порока и оставить телоторговую практику. Больше того - основать собственную семью, дать жизнь новым существам, воспитать их в иных правилах и традициях, опираясь на крепкое плечо почтенного мужа. Особо отметим, что теперь, видя одобрение подруг, наша героиня счастлива как никогда, у нее уже тысячи идей и планов по обустройству будущего семейного гнезда в родных краях супруга, куда тот предложил перебраться из суетного вечного города. И вот свадьба: довольно скромная, даже бедная, но так ли это все важно, когда на первый план выступают чувства и счастье молодых, а не показная роскошь и пышная пыль в глаза.
свитани: не забудь упомянуть, что девушка продает свой домик на окраине вечного города, пускай и совсем крохотный, но до крайности родной и уютный, ради приданого, чтобы как-то отблагодарить своего спасителя, ангела, только так она и преподносит всем свою находку.
патамушта: да, благодарю за напоминание - это важный момент. Так вот, идем дальше, знала ли она, ослепленная таким поворотом в своей жизни, что судьба уже готовит решающий удар, что счастье ее было недолговечным и заключалось единственно в собственных ожиданиях и представлениях о грядущем счастье. Нет, не знала. Долгожданная любовь сделала ее невнимательной не только к мелочам, но и вообще ко всему на свете. Девушка не замечает, что жених, то есть уже муж, сразу после свадьбы становится не таким галантным и чутким, как в период ухаживаний: он все время рассеян, замкнут в каких-то своих мыслях, чрезвычайно далеких от романтики медового месяца. Сидя на веранде небольшого ресторанчика, он значительно больше увлекается явленной ему пачкой денег - результатом поспешной продажи домика и съема всех сбережений с банковского счета, нежели ее исповедью о том, как ей нестерпимо стыдно, что жила такой низкой жизнью, что и подумать не могла, что это затянется на долгие годы, зато как она радостна теперь, окрылена тем, что высшая справедливость все-таки существует. На предложение супруга полюбоваться закатом, девушка отвечает игриво и охотно. И вот они направляются через чудесный парк к берегу реки, откуда и должен открыться божественный вид. Только здесь наша невеста улавливает перемены, произошедшие с ее избранником. Она интересуется его настроением, тот сухо отвечает, что все хорошо, хотя уже и самый юный зритель догадывается: девушке угрожает смертельная опасность, и дело назревает нехорошее, что бухгалтер этот оказывается заурядным охотником за приданым, мелкого масштаба аферистом, никак не ангелом. И вот решающий кадр: они выходят к реке, девушка обращает внимание на его бледный вид, выступающий пот и затянувшееся молчание, тогда она все понимает, только сейчас, когда уже слишком поздно. Этот взгляд передает всю гамму эмоций и психологию положения: не только знание того, что, похоже, через считанные секунды она будет убита и ограблена, но и изумление, мол, как же так, за что это мне, неужели главная надежда жизни стала очередным обманом, чудовищным заблуждением, вот и все: все кончено, конечно. Девушка сама отдает тому сумочку с деньгами, а жулик меж тем и сам пребывает в жутком замешательстве, кажется, он колеблется, размышляя, как поступить: оставить ей эту никчемную ее жизнь или просто сбежать с добычей. "Убей меня, слышишь, убей, я не хочу больше жить", - исступленно кричит девушка в полном отчаянии ему во след, но того уже и след простыл. И вот последний кадр. Она, убитая горем, остается на берегу очень дикой реки, один на один со всем миром и его избирательной справедливостью, не зная, что делать дальше, что с этим можно еще сделать, можно ли?.. Как-то так, все пока.
квази-мен: да уж, какая-то у нас безысходность получается совсем неприличная, сомневаюсь, что О0Х0О это пропустит, вы же его знаете... Он всегда просит, по возможности, оставлять надежду...
виэкли: давайте послушаем, что там якобы_графомен предложит, если это не подойдет, боюсь, нам придется в корне менять историю и придумывать что-нибудь другое(: Например, что бухгалтер оказывается именно бухгалтером, девушка рожает ему кучу детей, здоровых и бодрых, в общем, все становится хорошо и остается уверенность, что так будет и впредь!
квази-мен: но позвольте-ка, тогда история получится совсем уж банальной и незатейливой, до тошноты простой и предсказуемой, многократно уже виденной всеми, пустой, короче, вы меня поняли...
якобы_графомен: в таком случае вот что предлагаю я: а я предлагаю не оставлять нашу девушку на берегу безымянной реки в полном отчаянии и судорогах чувств, можно добавить еще один эпизод. Следующий кадр, последний: девушка возвращается в городок, еще совсем недавно суливший ей благополучную и счастливую жизнь. В городке тем временем разворачивается карнавал, люди веселятся на все лады, дудят в трубы и беззаботно приплясывают, потому что у них традиционный ежегодный праздник, какого-нибудь там плодородия, или еще какой. И в эту ликующую толпу, поднимаясь с низины, входит заплаканная девушка, ей не остается ничего, кроме как влиться в нее, ведь идти теперь все равно больше некуда и не к кому. И вот она движется вместе со всеми этими темпераментными, жизнерадостными, целующимися людьми, и тут, вопреки всему, широко улыбается и присоединяется к всеобщему веселью, как ни в чем не бывало, словно ничего непоправимого и не произошло. Жизнь как карнавал, она продолжается и идет своим чередом, несмотря ни на что. Пока есть жизнь, смерти нет, значит, нужно жить изо всех жил, хотя бы как получается, невзирая на все. Такая вот мораль...
квази-мен: хм, не так уж и плохо...
виэкли: не знаю, не знаю, надо еще подумать, красиво, конечно, но не уверена, что это подходит именно к нашей истории: такая концовка сильно меняет настроение всего произведения в целом, не находите?
патамушта: а разве не этот эффект нам так необходим? Отличный финал!
свитани: а я вот скорее соглашусь с Виэкли, будь я на месте той девушки, едва ли я смогла бы найти в себе силы вот так сразу все отмести и забыть, поймет ли зритель? Но предложить О0Х0О, считаю, можно. Посмотрим, что он на это скажет. А вот, кстати, и он.
О0Х0О вошел в чат
О0Х0О: Молодцы. Должен сказать, долгое время я внимательно следил за вашими успехами в этом вопросе, попробую кому-нибудь пристроить сюжет. Есть у меня на примете один господин, который, думается, сможет!
Голова 67. Анна в потемках
В перерывах между написанием сцен, сценок или сценариев, мы любили порой спускаться с вершины холма и прогуляться парком, изучая и всякий раз отмечая особенности ландшафтных решений создателя. Помимо самой природы, наше внимание нередко привлекали попадавшиеся на глаза разнообразные персонажи: иногда как будто бы чем-то смутно знакомые, но чаще, пожалуй, все-таки нет. Персонажи эти прогуливались в определенные часы небольшими группами: кто по трое, кто по двое, хотя многие предпочитали проверенное одиночество.
Несколько раз, по пути в школу жизни, я отмечал для себя диковинную парочку: пышно одетую даму, в черном кружевном платье и шляпке, со спущенной на лицо вуалью, компанию же ей составлял неряшливо одетый мальчонка, эдакий оборванец, с благородной и вымытой, справедливости ради, физиономией. В тот раз мы вышли с Патамуштой в парк поразмять ноги, чтобы вернуться к холму в освеженных впечатлениями чувствах и закончить очередной урочный проект, с которыми, нередко бывало, возникали трудности как в завершении, так и в самом начинании. В общем, мы вышли немного развеяться, не имея намерений знакомиться с незнакомцами и тревожить их почтенное уединение.
И тут нас неожиданно окликнула та самая дама в темных одеяниях, лицо ее по обыкновению скрывалось за черной вуалью, хотя и сквозь ткань с легкостью угадывалось, что женщина молода, миловидна и одновременно чем-то очень и очень огорчена.
Анна Каренина входит в чат
А.К: скажите, не видели ли вы здесь мальчика, маленького такого, куда-то вот опять запропастился(:
патамушта: да вон же он, в лопухах засел, только макушка и виднеется:)
А.К.: а вы, я посмотрю, острите, откуда бы в Летнем саду взяться лопухам?
якобы_графомен: и все же мы вовсе не склонны шутить, сеньора, мадам, госпожа, поправьте меня, если это не так! А вот и мальчик!
А.К.: и действительно, Оливер, иди же скорей сюда, не бойся! А вы, любезные, зачем здесь в полночный час? Курсанты кадетского корпуса, должно быть, судя по форме...
патамушта: полночный, говорите? А на моих часах полдень:) Что касается формы, то мы больше радеем за содержание, поскольку формы извечно устаревают, хотя мы еще только учимся, конечно. Здесь неподалеку, кстати, и учимся, на том вот уютненьком холме.
А.К. опять шутить изволите? Откуда бы в Летнем взяться холму?:))
якобы_графомен: позвольте-ка, а разве мальчик не пожелает войти в чат?
А.К.: ну что вы!:) Оливер Твист совсем не таков, едва ли он вступит в переписку с незнакомцами:) Он слишком напуган миром и странными существами, что населяют его. И все-таки я в нем души не чаю! Он, насколько это возможно, заменил мне Сережу, после того как Алексей Александрович лишил меня свиданий с ним(((: Для того Оливер и выписан ко мне с брегов Темзы, в утешение...
патамушта: простите мне мою бестактность, но не могу не удостовериться: правильно ли я понимаю, что имею честь и удовольствие общаться с той самой Анной Карениной, о которой написано столько книг? особенно одна:))
якобы_графомен: к тому же я читывал в желтой прессе сравнительно недавно, что вы якобы погибли под колесами проезжающего поезда, спрыгнув в механическую круговерть с платформы, не выдержав ощущений, данных нам в реальности... Так и знал, что это грязная ложь!
А.К.: полагаю, я могу быть с вами достаточно откровенна, хотя бы и потому, что бесконечно измучена порочностью и лживостью высшего света, к которому и сама не так еще давно имела принадлежность. Да, я и есть та самая Анна, чье имя столь часто принято склонять на все лады в связи с роковой связью на стороне, а также нашумевшем прыжке под колеса проходящего поезда. Но прошу, не забывайте, что я не только знаменитость, но еще и женщина, и мать, и в моей биографии хватает эпизодов куда более почетных и заслуживающих упоминания, однако публика желает знать только скандалы, вроде того же дерзкого похода в театр. Что же до поезда, то да, было, не скрою. Были и всевозможные яды, удавки, прыжки с мостов по ночам и другие напрасные попытки лишиться чувств. Но каждый раз это бывало уже слишком прозаично, не достаточно зрелищно, чтобы привлечь всеобщее внимание и стать предметом для пересудов в салонах. И знаете что, порой у меня возникает ощущение, что я бессмертна и мне все равно ничего не будет, что я не более чем плод какого-то великого воображения, сотворившего меня зачем-то из лучших побуждений, да так и оставившего в неком буфере, задаваться вопросами, не имеющими спасительных ответов(:
якобы-графомен: вот уж кто из нас еще шутник!:) Поверьте, Анна Аркадьевна, мне, безусловно, понятны ваши сомнения! Будь я помещен в схожее вашему положение, я бы, пожалуй, и сам засомневался во всем, однако смею вас заверить, что вы не менее реальны, чем, скажем, вон та скамейка, или, допустим, я. Вы ведь верите в меня? Видите, я даже отчество ваше знаю, и это не такая уж незначительная деталь, какой она может показаться на первый взгляд.
А.К.: спасибо за вашу доброту ко мне, Якобы. Скажу, что прежде я всегда с известным недоверием относилась к всевозможным россказням про призраков у Михайловского и окрестностях, есть в этом, знаете ли, что-то простонародное, невежественное. Но сейчас, глядя на вас, убеждаюсь в справедливости подобных наблюдений. И на мой взгляд, все оказывается не так уж и страшно, как принято о том толковать и в салонах, и в мужицких кругах.
якобы_графомен: благодарим, что составили нам общество этим незабываемым вечером, однако, увы, мы вынуждены откланяться и пожелать вам терпения в ваших изгнаниях! Оливер, до свидания! Уверен, у тебя все будет хорошо! Увидимся!
После последней моей фразы, мы с Патамуштой спешно удалились, оставив Анну Аркадьевну в обществе запуганного миром мальчишки Оливера Твиста.